Спускаясь по лестнице, Конвей увидел, как в дом входит девушка с чемоданом и сумкой в руках. Поставив пожитки на пол, она посмотрела на Конвея, улыбнулась и сказала:

— Здравствуйте, Артур.

Бауэр взглянул на Конвея. Тот смотрел на девушку. Он никогда прежде не видел ее.

— Не узнаете меня?

Конвей озадаченно покачал головой.

— Я — Бетти.

— Сестра Хелен? — наконец, вспомнил он.

— Сводная сестра по матери.

— Вы не говорили мне, что у нее есть сестра, — сказал Бауэр.

— Сводная сестра, — поправила его девушка. — А вы не очень любезны, — снова обратилась она к Конвею. Он совладал с собой и представил сержанта. Полицейский что-то промямлил.

— Что, удивлены моим приездом?

— Конечно. Я же только вчера послал вам телеграмму.

— Я уже вылетела. Услышала обо всем по радио и решила приехать помочь. Надо сказать, я ожидала более радушного приема. Вы даже не приглашаете меня присесть.

— Ой. Да, конечно, садитесь, — Конвей провел ее в гостиную. Он лихорадочно соображал. Откуда свалилась эта девица, которая не давала о себе знать уже пять лет? Надо было побыстрее спровадить Бауэра.

— Я ужасно хочу принять ванну и переодеться.

— Вы даже не упоминали ни о какой сестре, — повторил сержант.

— Сводной сестре, — опять сказала Бетти. — Наверное, он забыл о моем существовании. Мы с Хелен не общались с тех пор, как мать умерла и оставила все мне, потому что Хелен не захотела остаться дома и переехала в Нью-Йорк.

Конвей смотрел на нее и видел, что облик Бетти совсем не совпадает с описанием, данным Хелен. Темноволосая, кареглазая, с правильными чертами лица и ладненькой фигуркой, она излучала тепло и жизнелюбие.

— А почему вы приехали, если не ладили с миссис Конвей? — спросил Бауэр. — Вы располагаете сведениями, полезными полиции?

— Боже мой, разумеется, нет. Просто хочу помочь Артуру пережить эту трагедию.

— Значит, вы добрые друзья?

— Нет, сержант, — ответил Конвей. — Я хочу…

— Надеюсь, мы ими станем, — сказала Бетти. — Как идет следствие?

— Не могу вам ответить, — холодно произнес Бауэр, зыркнув на нее.

— Меня мало интересует ваше личное отношение. Я — единственная родственница, а вы, надо полагать, слуга народа.

— Я никому не слуга. И позвольте вот что вам сказать…

Конвей затесался между ними.

— Пожалуйста, прекратите. Бетти, сержанту нечего сказать вам, потому что он уже рассказал журналистам все, что считает нужным.

— Я читала газеты по пути из аэропорта. С чего они взяли, будто это сексуальный маньяк?

«Вот кто меня погубит, подумал Конвей. Не знаю, когда и как, но она доведет меня до газовой камеры».

— А кто еще? — спросил Бауэр.

— Глупый вопрос, — парировала Бетти. — В Лос-Анджелесе несколько миллионов жителей, и половина их — женщины. Если по городу бродит маньяк, вероятность нападения именно на Хелен — один к миллиону. Вы что, не могли найти более правдоподобную версию?

Конвея этот довод озадачил, но Бауэра — нет.

— Послушайте, — сказал он, — вероятность быть убитым молнией — один к десяти миллионам, но, если это случится, вы покойница, и никакая статистика вас не утешит. Правильно? Правильно. Ваша сестра мертва.

— Сводная сестра, — не преминула заметить Бетти. — Но, если после грозы вы найдете чей-то труп, это вовсе не будет означать, что человек убит молнией. Правильно? Правильно.

Бауэр открыл рот, чтобы возразить, но, по-видимому, передумал.

— Мне пора, — объявил он и, остановившись в дверях, обратился к Бетти: — Где мне вас найти, если вы мне понадобитесь?

— Кажется, вы хотите поговорить со мной? Естественно, здесь.

У Конвея вытянулась физиономия, сержант вытаращил глаза.

— Но вам нельзя оставаться здесь со мной, — сказал Конвей.

— Об этом мы поговорим потом, а пока позвольте мне принять ванну и переодеться.

— Я заеду позже, — ледяным тоном сообщил Бауэр.

Конвей закрыл за ним дверь и, взяв багаж Бетти, поднялся наверх. Бетти уже была в комнате Хелен.

— Мне хочется поговорить с вами, но я ужасно грязная. Отложим беседу.

Конвею тоже не терпелось поговорить с Бетти, выяснить, что у нее на уме, но он не знал, с чего начать. Может быть, пока она моется, он что-нибудь придумает.

Слушая плеск воды, Конвей искал ответы на многочисленные вопросы. Почему приехала Бетти? Вдруг Хелен написала ей? Неважно, знает ли Бетти хоть что-нибудь. Она может бросить тень сомнения на показания Конвея. Само ее присутствие уже порождает вопросы. А вдруг она приехала с какой-то своей целью? Шантаж?

Конвей начал понимать, что его «идеальное» убийство становится все менее идеальным. Одно он знал наверняка: если не удастся спровадить Бетти восвояси, надо дать ей приют. Так он сможет хотя бы приглядывать за ней и присутствовать при ее разговорах с Бауэром.

— Наверное, вы удивлены моим приездом? — спросила Бетти, входя в комнату.

— Мягко говоря, да.

— Во-первых, я действительно хочу помочь вам. Наверное, вам и невдомек, что я влюбилась в вас еще школьницей, когда Хелен прислала нам вашу фотографию и написала про вас. Мне всегда ужасно хотелось вас увидеть.

— А других причин нет?

— Пожалуй, есть. Может статься, скоро я выйду замуж и тогда уже вряд ли буду куда-то ездить. Для меня это последняя возможность увидеть Калифорнию. Вы не могли бы свозить меня на какую-нибудь киностудию?

— Нет. Я никогда там не бывал.

— Жаль.

— А сколько вы намерены здесь пробыть?

— Зависит от обстоятельств.

— От каких?

— Ну, во-первых, деньги. И будет ли у меня шанс на студии. И понравится ли мне Калифорния. Но я не намерена навязываться вам на все времена. Подыщу себе жилье.

— Понятно. А других причин приезжать не было?

— Нет, — удивленно ответила Бетти.

— Гибель сестры, например?

— Зачем нам лицемерить друг с другом?

— Когда вы получили последнее письмо от Хелен?

— Вскоре после смерти мамы.

— Разве она не писала вам после нашего переезда сюда?

— Нет. Я даже не знала, что вы переехали.

— А как же вы узнали, где мы живем?

— Это было нетрудно, коль скоро в каждой газете есть ваши фотография и адрес.

— А чем вы можете мне помочь?

— Ну, стряпать, прибираться в доме, не давать никому тревожить вас понапрасну. Писатели совершенно беспомощны. Писатель… Это мне тоже всегда нравилось в вас.

Конвей насмешливо ухмыльнулся.

— Ваша сестра не считала… — он осекся. — Хелен не рассказывала мне, что вы такая, — неуклюже закончил он.

Вот что она задумала. Хочет поймать меня на слове. Достаточно случайной фразы, и я пропал. Нет, надо срочно избавиться от нее.

— Вам нельзя оставаться здесь, — резко сказал он.

— Что? — ее ошеломила его неожиданная грубость. — Что такое? Вы ведете себя так, будто боитесь меня.

Конвей засмеялся, но получилось не ахти как убедительно.

— А чего мне вас бояться?

— Я заметила на двери спальни Хелен замок. Наверное, такой же есть и на вашей.

Она думает, что я не устою против ее чар. Конвей был готов вырядиться в волчью шкуру, лишь бы это помогло отделаться от Бетти. Но надо было изобрести какой-то другой способ.

— Я совсем ничего не ел, — сказал он. — Может, поэтому и злой.

— Так я и думала. Но вы сами не дали мне возможности накормить вас. Сейчас я что-нибудь приготовлю. Вот видите, я же говорила, что сумею помочь, — она направилась на кухню, и Конвей поплелся следом. — Уходите, тут моя вотчина.

Еда оказалась вкусной, но едва ли этот обед можно было назвать веселым, поскольку протекал он в полном молчании. Только в самом конце трапезы Бетти попыталась заговорить.

— Ужасная комната. Почему вы не едите на террасе?

— Хелен там не нравилось. То слишком жарко, то слишком холодно.

— Мне бы понравилось.

— Было очень вкусно. А теперь я помою посуду, а вы поедете подыскивать жилье.

— Вам прямо неймется выставить меня.

— Извините, если я кажусь грубым.

— Кажетесь? Кабы так. Я уеду вечером, а пока доделаю дело. Ступайте.

— Я просмотрю газетные объявления.

Конвей нашел несколько объявлений о сдаче жилья, потом сел за машинку и сделал вид, будто работает. Прошло около часа, когда в дверь постучалась Бетти.

— В самолете я не сомкнула глаз и теперь с ног валюсь. Пожалуй, вздремну, а уж потом пойду.

Конвей хотел возразить, но дверь уже закрылась, и мгновение спустя он услышал, как щелкнул замок в спальне Хелен.

Что ж, по крайней мере, Бетти согласилась уйти. Хоть какое-то облегчение. Конвей погрузился в размышления и вздрогнул, услышав дверной звонок. Он взглянул на часы. Уже пять. Он рассердился на себя за то, что позволил Бетти проспать так долго, и, прежде чем спуститься вниз, громко постучал в дверь ее комнаты.

— Я ехал мимо и решил заглянуть, — сообщил Бауэр, входя. — У вас, часом, не найдется холодного пива?

— Конечно, найдется. Сейчас принесу.

Но сержант пошел за Конвеем в кухню.

— Она уехала? — театральным шепотом спросил он.

— Нет еще. Она спала.

— Что?!

— Сказала, что ужасно устала, а я заработался и даже не заметил, сколько прошло времени. — Конвей протянул сержанту бокал с пивом, и Бауэр надолго припал к нему.

— Нехорошо. Молодая девушка у вас в доме…

— Еще бы. Если вы поможете мне поскорее спровадить ее, буду только рад, — сказал Конвей. — Будь здесь моя машина, я бы собрал пожитки Бетти и увез. Вы не знаете, когда мне ее вернут?

— Думаю, через пару дней. А тело отдадут завтра. Вам пора звонить в похоронное бюро. Кстати, не сочтите за любопытство, но как у вас с деньгами?

— Думаю, на приличные похороны хватит.

— Тогда позвоните в «Уолбридж», сошлитесь на меня. Расценки там весьма умеренные… Я тут проверил всех ваших знакомых из списка.

— И что?

— Ничего. Как я и предполагал. Пустая трата сил и времени. А этот Тейлор, ну, из записной книжки жены, где он работает?

— Ума не приложу, — честно ответил Конвей. — По-моему, он был разъездным торговцем, но что продавал и от какой фирмы, не знаю.

— Как он выглядел?

— Чуть повыше меня, черноволосый, смуглый. Это все, что мне известно. Разве он способен вам помочь?

— Нет. Но я должен что-то делать. Появится эта дамочка или нет?

— Сейчас спустится. Вы хотите с ней поговорить?

— Бетти! — позвал сержант.

— Иду! — откликнулась девушка.

— Мне пора, — вдруг сказал Бауэр.

— Не знаю, чего она там возится. Женщины есть женщины.

— Кстати, о женщинах. Я тут обедал с Гретой и показал ей те перчатки. Знаете, что она сказала? Потеряв одну такую перчатку, женщина непременно выбросит и другую. В этом есть своя логика.

Мало ему собственной тупости, подумал Конвей. Еще и у Греты занимает.

— Не знаком с особенностями женской логики, но жена попросила меня вернуться за перчаткой, — сказал он. — Может, хотела надеть их, работая в саду.

— Хелен работала в саду? — недоверчиво спросила подошедшая Бетти. — Тогда она и впрямь изменилась.

Конвей мысленно чертыхнулся, потому что Бауэр подошел к окну и оглядел совершенно запущенный сад.

— Она любит садоводство? — спросил сержант.

— Нет, — Конвей искал подходящее объяснение, такое, против которого Бетти было бы нечего возразить. — Она часто говорила, что хочет заняться садом, но никогда ничего там не делала. Это было что-то вроде шутки.

— Не понимаю, что тут смешного, если она ничего не делала.

— Вам не понять. У вас с Гретой тоже, наверное, есть шуточки, понятные только вам двоим.

— Нет, — сухо ответил сержант. — Никаких таких шуточек. У Греты туговато с юмором.

— Может, объясните, о чем идет речь? — попросила Бетти.

Бауэр тотчас протянул ей злополучные перчатки.

— Не верится, чтобы женщина могла расстроиться из-за потери такой перчатки. Скорее, наоборот. Любая была бы рада избавиться от них.

Конвей смотрел на Бетти и ждал, что она скажет.

— Любая, но не Хелен. Она не любила терять вещи и никогда ничего не выбрасывала.

Конвей подивился этому беспардонному вранью. Еще минуту назад Бетти намекала, что он говорил неправду о покойной жене, а теперь сама лгала, покрывая его.

— Мистер Конвей сказал, что вы не будете жить здесь, — заговорил Бауэр. — Неподалеку есть мотель.

— Я хотела поискать жилье, но проспала. Не хочу ночевать в паршивом мотеле, когда здесь есть хорошая комната с кроватью.

— Как вы не поймете, что вам нельзя оставаться тут?

— Там, где я росла, считают, что человеку надо помогать в беде, а не бросать его одного.

— Но что скажут люди? — не сдавался Бауэр. — Это же неприлично. Правильно? Правильно.

Бетти посмотрела на него, выдержала паузу и сказала:

— Сержант, я смогу позаботиться о своем добром имени без помощи полицейского управления Лос-Анджелеса. Сейчас я вполне обойдусь без ваших советов, оценок и вашего навязчивого присутствия.

Бетти подошла к двери и распахнула ее. Бауэр молча покинул дом.

Едва за ним закрылась дверь, Конвей спросил:

— Зачем вы разыграли этот спектакль с перчатками?

— А что, не получилось? Да, актриса я не ахти какая. Но сержант, кажется, купился. Поужинаем дома или куда-нибудь пойдем?

— Делайте, что хотите. Я намерен ужинать здесь.

— Вот и хорошо. — Его грубость, похоже, перестала действовать на Бетти. — Пойду стряпать.

За ужином Конвей так и не решился выпить, боясь, что у него развяжется язык. Молчание было еще более неловким, чем во время обеда. Наконец Бетти сказала:

— Вам надо почаще выходить из дома, а то сидите как в тюрьме.

— Позвольте напомнить, что у меня недавно погибла жена, и мне не до развлечений.

— Я не о развлечениях. Как сказал сержант, это было бы неприлично. Но вы могли бы…

— Повторяю, я не расположен веселиться.

— Разумеется, вы расстроены, но вовсе не обязаны изображать из себя убитого горем мужа.

— О чем это вы?

— Вы с Хелен прожили четыре года. Ни один нормальный человек не стал бы сожалеть о ее кончине. Неважно, убили ее или нет.

Бетти смотрела на него открытым честным взглядом, и Конвей отвел глаза. А потом воскликнул: «Вы сошли с ума!» — и убежал в свою комнату.

Что она знает? О чем догадывается? Что замышляет? В какую ловушку хочет его заманить?

Ответов на эти вопросы он не находил. А потом понял, в каком направлении движутся его мысли, и испугался. Неужели придется убить и эту девушку? Нет, он не убийца, хотя и задушил Хелен. Это был единственный путь к спасению. Но теперь «идеальное» убийство на глазах теряет всю свою «идеальность».

Он услышал, как Бетти поднялась в комнату Хелен, подождал, потом выглянул из кабинета. Бетти уже погасила свет. Конвей спустился на кухню, взял бутылку виски, содовую и вернулся к себе.