Ленивая Мэйзи Вздыхала в гнезде: — Какая, о Боже мой, скука! И ноги болят, и ломит везде, И эти противные ветки расте — ний бесят меня День ото дня Всё больше и больше. Вот мука! Нет, я не могу! Не хочу! На-до-ело! Сидеть на яйце — неприятное дело И, кроме того, изнурительный труд! Все пляшут, все скачут, все песни поют, А я им, как дура, высиживай тут! Ах, я бы могла полетать, отдохнуть, Когда б за меня здесь, в гнезде, кто-нибудь, Хоть кто-нибудь тут посидел подходящий, Какой-нибудь дур… то есть друг настоящий! Ах, я от тоски умираю одна… Тут Мэйзи внизу увидала слона. — Эй, Хортон! — лентяйка, нахохлясь, кричит. — Не видишь, усталая птица сидит?! Смени-ка меня ненадолго — без дела Слоняться небось самому надоело. — Помилуйте, — слон рассмеялся, — соседка, Ведь я не воробушек и не наседка, Я просто гора по сравненью с яйцом. Как треснет оно, так и дело с концом! — Да ну, ерунда! — ему Мэйзи в ответ. — Совсем ничего в этом сложного нет. Ты тёплый и мягкий, хотя толстокожий. Я верю в тебя, дорогой мой, ты сможешь! — Нельзя, — Слон сказал. — Я тебя умоляю! — Клянусь, Я вернусь, Только чуть погуляю — И сразу назад! Обещаю! Чуть-чуть! Да ты не успеешь и глазом моргнуть! Ну что тебе стоит, а? Что тебе стоит?! — Но дело совсем не такое простое… — Задумался Хортон. — Ну что ж, так и быть. Попробую вас на часок подменить. Летите спокойно, яйцо будет цело, Я слово слоновье даю. — Ура! — Мэйзи спела И прочь усвистела, Слона не дослушав, — фью-фью. А Хортон взял палку: — Конечно, оно На дерево влезть и не так мудрено, Но надо сначала подпорки возвесть И сделать насест, а тогда уже лезть. И вот, чуть дыша, Сел он бережно, Нежно, Туда, где дремало яйцо безмятежно. И сам улыбнулся: — Вот это наседка! Боюсь, что такие встречаются редко: Ни крыльев, ни перьев, и весом притом В три тонны… Зато мы терпеньем возьмём! Весь день он сидел И яйцо согревал. А ночью гроза налетела, И шквал Ревел, Гром гремел, В землю молнии били, И волны дождя ледяного катили! — Вот влип, так уж влип… — Бедный Хортон кряхтел. — Не спится на птичьей квартире. Врагу не желаю так ночь провести… Авось попрыгунья не сбилась с пути. А Мэйзи меж тем на далёких Гавайях, Вовсю отдыхая, По пальмам порхая, Решила, что жизнь ей подходит такая — Что лучше остаться там жить навсегда И век не видать ни яйца, ни гнезда. И, стало быть, Хортон сидел и сидел… Уж лес пожелтел… И потом опустел… И снег полетел, Всё вокруг белым стало, А он всё сидел, как сугроб небывалый, Упрямо твердя про себя, как стихи: — Яйцо не… апчхи!.. не замёрзнет! Апчхи! Я слово слона не напрасно давал, Слоны не бросают на ветер слова! Но вот миновала зима, А весна Другую напасть припасла для слона: Друзья набежали весёлой гурьбой… — Эй, Хортон, дружище! Что это с тобой? — Глядите! — Ого! — Мы глазам не поверили! — Слон Хортон в гнезде Восседает на дереве! — Он страус, наверно! — Фазан! — Коростель! — Глухарь из семейства Ушастых тетерь! Они посмеялись, они разбежались. Тяжёлые ветки со скрипом качались, Большие цветы распускались везде, А Хортон сидел одиноко в гнезде. Ему бы удрать, Пойти поиграть, Но он продолжал про себя повторять: — Пусть колются ветки, щекочет листва, Слоны не бросают на ветер слова, Пускай мне несладко — Не встану с гнезда! Но Хортон, бедняга, не знал и не ведал, Что сзади уже надвигалась беда: Три бравых охотника крались по следу. Треск ветки! И птица вспорхнула! И слон, обернувшись назад, Увидел: три чёрные дула Ему прямо в сердце глядят. Спасаться ли бегством проворно? Ползти ли в густые кусты? Но Хортон спокойно и гордо Глядит со своей высоты. И, плечи упрямо расправив, Холодный и строгий на вид, Надменно охотникам бравым Он так из гнезда говорит: — Стреляйте! Ну что же, стреляйте! Но я не уйду, так и знайте! Пусть кончится гибелью эта глава — Слоны не бросают на ветер слова! Но выстрел не грянул! И думает слон: «Я жив? Это странно! Я сам удивлён». И падают ружья: — На дереве? Слон? — Позвольте… неужто? — Я просто сражён! — Как странно! Как ново! А вдруг это модно? — Нет-нет, не стреляйте! Ха-ха! Бесподобно! Умора! Возьмём его, братцы, живым, За деньги, за денежки в цирк продадим! Тут сучьев покрепче они нарубили, И клетку с колёсами соорудили, И дерево в кадке поставили — вместе С гнездом и несчастным слоном на насесте. Впряглись, потянули: «Эй, ухнем, раз-два!» — И скрылись, и ветер унёс их слова. И долго они пробирались по скалам, Ущельям ужасным, горам небывалым, И клетку тащили, пыхтя, за собой, Пока не спустились на берег морской. А там — на корабль, и вперёд по волнам. Но качка, увы, непривычна слонам. То вверх подлетая, То падая вниз, Твердил он, глотая То брызги, то бриз: — Бросы не слонают… Слоны не брова… Ой, мячет, как скачик, моя голова! Спустя две недели — какие недели! О, как эти волны слону надоели! — На палубе юнга высматривал зорко Огни городские ночного Нью-Йорка. Рассвет, и портовая пристань видна, И с грохотом вниз опустили слона На тросе стальном, на железном крюке, В гнезде, на насесте, на узкой доске. И сделка готова, Цирк платит сполна — Да кто же не купит такого слона! Продали в цирк! И с тех пор по аренам (На выходных — по удвоенным ценам) Всюду возили слона напоказ: Москва (штат Айдахо), Париж (штат Техас), Лас-Вегас, Лас-Пальмас, Хо-Хо-Кус, Дайтона… «Слон на яйце! Настоящий, в три тонны! Сам туда влез и не прыгает вниз. Шутка природы? Загадка? Каприз?» Люди смеялись и тыкали пальцем В Хортона. Стал он несчастным скитальцем, В шумных собраньях он был одинок, Мрачно молчал и глядел в потолок, Лишь губы его шевелились едва: — Слоны не бросают на ветер слова! Но вот как-то раз, двадцать пятого мая, Давал представление цирк на Гавайях, В том самом курортном раю, в Гонолулу, Куда от гнезда и труда улизнула Прогульщица Мэйзи. Болтаясь без дела, Конечно, она с высоты углядела Толпу и флажки циркового шатра: — Ура! В цирк хочу! Цирк приехал! Ура! И Мэйзи, дугу прочертив в небесах, Пикирует книзу, врывается в дверь И к самой арене торопится… — Ах! Я вас узнаю, удивительный зверь! И Хортон, в глаза ей взглянув, побледнел, Но вслух ничего ей сказать не успел: Как раз в этот миг оглушительный треск Послышался из-под насиженных мест. — Я слышу царапанье и бормотанье, И скрип скорлупы, и по стенкам шуршанье — Как будто и впрямь я недаром сидел На этом яйце сорок восемь недель! Мой птенчик, он здесь! Чудеса из чудес! — Слон Хортон вскричал, покидая насест. —  Твой?! — Мэйзи вскипела, сама не своя. — Ты жалкий обманщик! Хозяйка здесь я ! Похитил яйцо бедной птички! Позор! Прочь, прочь от гнезда, лопоухий ты вор! И медленно слон отступил, оглушён… И сердце разбито, и слышится звон — Нет, это яйцо раскололось на части! Пестреют осколки невиданной масти. И Хортон, так долго сидевший в гнезде, На дереве, в звёздной ночной пустоте, В дневной суматохе и в качке морской, Терпевший дорожную скуку, и холод, И зной, и насмешки толпы цирковой, — Глядит: у птенца-то два уха и хобот! — Как, хобот?! Возможно ль? Такой же, как мой! Все с мест повскакали, смеются, кричат: — Да здравствует слон! Браво, Хортон! Виват! Директор протёр кулаками глаза: — Под куполом цирка, и вдруг — чудеса! — Да как же назвать нам его, наконец? — Птенец слоноухий? Крылатый слонец? Но так и должно быть, ДОЛЖНО быть, ДОЛЖНО! …Кому-то обидно, кому-то смешно, Но все согласились, что дело по чести Сейчас разрешилось на птичьем насесте. Весь цирк зашумел: — На свободу, герой! Слон Хортон счастливым вернётся домой, А там уж на крыльях гуляет молва: Слоны не бросают на ветер слова!