Перекресток двух улиц с самого утра был весьма оживлен: бойко торговали овощные лотки, сочные краски их натюрмортов как бы бросали вызов пасмурной осенней погоде. По соседству небольшая очередь — люди в основном немолодые — сбилась под козырьком здания, на котором читались крупные зеленые буквы, словно выведенные рукой отличницы-первоклассницы: «Сберкасса».

Заведующая Маргарита Ивановна, средних лет женщина, подошла к дверям сберкассы в сопровождении двух молоденьких сотрудниц — Иры и Лены.

— Приступаем, девочки, — привычно сказала она, достала из сумки узкий футляр, вынула оттуда ключ и вставила в замок.

Ира и Лена помогли ей развести створки первых дверей, открыли вторые.

В помещении сберкассы Маргарита Ивановна нажала несколько тумблеров, сняла телефонную трубку:

— Утро доброе, «Онега». «Тридцать семь. — одиннадцать» на объект прибыли. Все в порядке. Спасибо. — Она положила трубку, сняла плащ. — Теперь сейф, девочки.

Втроем они прошли в глубь помещения. Щелкнул замок, и плавно открылась тяжелая дверь сейфа. Женщины, заглянув внутрь, в один голос ахнули и с изумлением уставились друг на друга.

Маргарита Ивановна бросилась от сейфа, ее рука с силой нажала сигнал «Тревога».

Через считанные минуты, сверкая проблесковыми маяками, прибыл милицейский «газик». Едва он притормозил, оттуда выпрыгнули сотрудники. Один остался у входа в кассу, а лейтенант милиции, старшина с автоматом и двое сержантов побежали во двор.

Вскоре у здания остановился желто-синий УАЗ с бортовой надписью «Дежурный ГУВД». Из него вышла группа людей, соскочил инспектор-кинолог с собакой. Все направились в сберкассу.

Первой, предъявив часовому удостоверение, в помещение вошла единственная в группе прибывших женщина: хрупкая, с живыми синими глазами, ямочками на щеках и шапкой рыжеватых, красиво уложенных волос. Небольшой ее рост компенсировался высокими каблуками строгих черных туфель.

— Дежурный следователь Вересова Нина Александровна, — представилась она.

— Куртынина, заведующая, — тяжело поднялась навстречу входящим Маргарита Ивановна и, указав на Иру с Леной, добавила: — Наши сотрудницы.

— Майор Дивеев, угрозыск, — кивнул вошедший вслед за Вересовой плечистый мужчина лет сорока. — Со мной товарищи из научно-технического отдела, инспектор-кинолог.

— Понимаете, товарищ майор, — заговорила Маргарита Ивановна, — с охраны мы снялись нормально…

— Вечером сдавались обычным порядком? — перебила ее Вересова.

— Как всегда. Понимаете, товарищ майор…

— Извините, — сказал Дивеев, — вы к следователю обращайтесь. Среди нас главная — она.

Маргарита Ивановна недоверчиво покосилась на женщину. Та же, стянув с себя, повесила на спинку стула плащ и оказалась в сером мундире с погонами подполковника, щитом и мечом на петлицах.

— Итак, Маргарита Ивановна, — начала Вересова, — вы снялись с пульта охраны. Затем?..

— Открыли сейф. По инструкции. Пройдемте к нему.

Маргарита Ивановна открыла тяжелую дверцу. Вересова, Дивеев и остальные сотрудники заглянули внутрь: сейф был пуст. В задней его плоскости, вплотную прилегающей к капитальной стене, зияло вырезанное отверстие, через которое просматривался интерьер примыкающей к сберкассе квартиры: стол, стулья, сервант…

— Так, — Вересова закрыла дверь сейфа. — Маргарита Ивановна, подготовьте, пожалуйста, справку о сумме украденного: отдельно — ценные бумаги, отдельно — деньги. Желательно знать, в каких были купюрах.

— Хорошо.

— А мы начнем с квартиры. — Нина Александровна обратилась к Дивееву: — Андрей, пригласи понятых. Остальных прошу со мной.

У входа в парадное ей откозырял подоспевший лейтенант милиции:

— Старший группы отдела вневедомственной охраны Кусков. Однокомнатная квартира, через которую была совершена кража в сберкассе, к моменту нашего прибытия оказалась пустой. Проживает в ней Цыганкова Галина Юрьевна, 1958 года рождения, библиотекарь института культуры. Уроженка города Киева. Семейное положение: разведена. А ранее, до развода, тут же был прописан и ее супруг, Ковригин Ефим Григорьевич. Местонахождение Цыганковой устанавливается. Ведется поквартирный обход дома, опрос соседей. Обстановка на месте происшествия не нарушена.

— Понятно, — кивнула Вересова и обернулась к кинологу: — Митя, попробуйте собаку на след.

Кинолог с овчаркой скрылись в подъезде. А когда вскоре появились, собака энергично потянула инспектора на улицу.

К подъезду подошла Маргарита Ивановна, протянула Вересовой листок с записями:

— Вот. — Она провела пальцем по строчкам. — Это деньги, купюры самого разного достоинства, потом идут облигации и лотерейные билеты. Итого: на 158 тысяч 32 рубля и 69 копеек. — Маргарита Ивановна прерывисто вздохнула, готовая разрыдаться.

Скрипнули тормоза. Из подъехавшей черной «Волги» вышел полковник, сухощавый лысоватый мужчина в темном костюме, поздоровался со всеми. В это время вернулся кинолог с овчаркой.

— След потерялся на автобусной остановке, — доложил он.

Собака виновато отводила взгляд.

— Понятые здесь, из числа тех, кто был в очереди, — сообщил подошедший Дивеев. Увидев полковника, крепко пожал ему руку: — Здравствуй, Михал Михалыч!

— Тогда так, товарищи, — сказала Вересова. — Михал Михалыч со своим районным угрозыском занимается Цыганковой. Надо срочно связаться с УВД Киева, выяснить ее родственников, знакомых.

Михал Михалыч кивнул, сел в машину и снял трубку рации.

— Вы, лейтенант, — продолжала Нина Александровна, — собирайте данные поквартирных опросов и обобщайте их с товарищем полковником. Ты же, Андрей, займись бывшим мужем этой Цыганковой. А мы с научно-техническим отделом примемся за квартиру.

— Нина Александровна, — обратился один из экспертов, — со следов начинать?

— Нет. Поработаешь фотокамерой… Андрей, — повернулась она к Дивееву, — попроси Олю Носову сюда приехать. Двоих экспертов мало. Понятые, пожалуйста, с нами, — пригласила Вересова, входя в парадное.

За нею шагнули эксперты. На плече одного из них была портативная телекамера, другой приготовил фотоаппарат. Следом прошли понятые — мужчина и старушка.

— Товарищ майор, — Маргарита Ивановна придержала за локоть собравшегося уходить Дивеева. Понизив голос, она спросила, указывая глазами вслед Вересовой: — Чего это она всеми раскомандовалась! Ведь тот, Михал Михалыч-то, — полковник. А у нее всего две звезды…

— Во время следствия главное лицо именно следователь.

— Ну да? — засомневалась заведующая сберкассой. Глядя в сторону подъезда, она озадаченно покачала головой.

Вересова со спутниками вошла в квартиру, которую охранял постовой. В комнате горел верхний свет, окна были задернуты плотными портьерами. У прилегающей к сейфу стены валялся ковер, прежде, видимо, закрывавший ее. В стене зияло отверстие.

#img_6.jpeg

— Стену, похоже, разобрали заранее, — сказал эксперт с фотоаппаратом.

— Похоже, Гена. Мусора-то нет.

— Сейф резали автогеном. Охлаждали водой из пульверизатора. Вся технология налицо, — второй эксперт указал на лежащие у проломленной стены аппарат, газовые баллоны, пульверизатор.

— Значит, — подытожила Нина, — на украденных вещах, облигациях и лотерейных билетах могут быть следы ожогов, водных потеков.

В это время за стеной послышался скрип. Нина нагнулась к пролому. Глядя сквозь отверстие сейфа, ей кивнула русоволосая женщина.

— Оля?! Вот это оперативность! — обрадовалась Вересова. — Заходи сюда, следы поищем.

— Только сначала сейф обработаю, — ответила Носова.

— Приступаем, товарищи, — обратилась к собравшимся Вересова, отвернувшись от пролома. — Гена, займешься деталировкой.

Эксперт с фотоаппаратом кивнул.

— Володя, включай камеру!

Второй эксперт вскинул на плечо телекамеру.

— Итак, — скучноватым голосом начала Вересова, — квартира отдельная, однокомнатная. Расположена на первом этаже кирпичного дома по адресу… — Понятые внимательно следили за происходящим. — Шкаф платяной трехстворчатый, — продолжала Нина, — в нем…

Жильцы, возвращавшиеся с работы и не знавшие о происшествии, невольно замедляли шаг у квартиры, которую охранял сотрудник милиции.

— Проходите, товарищи, не задерживайтесь, — говорил сержант.

— А что случилось-то? — законно интересовались они.

— Ничего интересного, — привычным тоном отвечал тот.

Осмотр подходил к концу. «На десерт» оставалось трюмо, занимавшее почетный «красный» угол. Подзеркальник был тесно уставлен многочисленными тюбиками, флаконами и коробочками.

— Похоже, хозяйка к хорошей косметике слабость питала, — заметила Ольга Носова.

— Причем в основном к импортной, — не отрывая глаза от камеры, добавил Володя.

— Духи «Кристиан Диор», пастозные, — аккуратно взяв флакон за дно и верх пробки, диктовала Нина. — Похоже, неначатые.

— Крем английский, — вставила Ольга, которая тщательно обрабатывала поверхности, чтобы законсервировать предполагаемые отпечатки. — Тут следы пальцев есть. Но расплывшиеся.

— Набор, — Вересова открыла плоскую синюю коробку со всевозможными разноцветными отсеками. — Набор… чего? — И она озадаченно замолчала.

— Набор называется «Все для женщины», — назидательно объяснил Володя, не переставая фиксировать происходящее на пленку. — Пятнадцать рэ… Знать надо.

— Понятно, — ответила Вересова. — Володя, расшифруете и подготовите фонограммы, протоколы осмотра.

— Все, где есть хоть какие-то следы пальцев, беру с собой, — сказала Носова, аккуратно отставляя баночки и тюбики.

— Конечно, конечно, — ответила Нина, глядя, как на темном подзеркальнике остаются контуры донышек: круглые, овальные, прямоугольные…

— В ванной тоже возьму, — предупредила Ольга. — Биологическую экспертизу проведем и пальчики поищем. А на плоскостях-то, — она обвела рукой мебель, — до блеска все протерто.

— А ведь особой чистоплотностью хозяйка, похоже, не отличалась, — задумчиво поглядела на подзеркальник Нина.

Зазвонил телефон, и она сняла трубку. Закончив разговор, сообщила собравшимся:

— В восемнадцать совещание у руководства. Доложим результаты.

На совещании у заместителя начальника ГУВД по уголовному розыску, моложавого генерал-майора милиции, были Вересова, Михал Михалыч, Дивеев, Носова, эксперты НТО, еще несколько оперативных работников.

Все внимательно смотрели на экран монитора, где шла сделанная сегодня видеозапись осмотра квартиры Цыганковой. Комментировала Вересова.

— И наконец, — сказала она, когда мелькнули последние кадры, — пока нет никаких явных признаков, что в преступлении, кроме Цыганковой, участвовал еще кто-то.

— А что известно о бывшем муже Цыганковой? И кто в этой квартире жил до него? — спросил генерал-майор.

Поднялся Дивеев:

— Бывший муж — Ковригин Ефим Григорьевич, 1950 года рождения, уроженец Ленинграда. На Цыганковой женился два года назад, прописал ее на свою площадь. Прожили они около полугода и развелись. Ковригин оставил эту квартиру бывшей жене…

— Широкий жест, — заметил генерал-майор.

— …Сам же, — продолжал Дивеев, — прописался к матери в двухкомнатную квартиру. И вскоре после развода женился на Никифоровой Людмиле Ивановне, двадцати двух лет. Полгода назад у них родилась дочь. Живут все у матери. Работает Ковригин багажным бортпроводником Ленинградского управления гражданской авиации. Никифорова там же стюардессой. Сейчас третьи сутки Ковригин в рейсе Ленинград — Хабаровск. Ночью, когда произошла кража, был в Красноярске. Алиби — убедительней не бывает.

— Так. А кто занимался Цыганковой? — спросил генерал-майор.

Поднялся Михал Михалыч:

— Параллельно с поквартирным обходом этого и соседних домов вами была послана ориентировка в Управление внутренних дел Киева для установления родственных и прочих связей Цыганковой. Киевские товарищи сообщили: Цыганкова Галина Юрьевна в настоящее время проживает в Киеве.

Присутствующие насторожились.

— В ночь совершения кражи, — продолжал полковник, — находилась дома, что подтверждено многочисленными свидетельскими показаниями. И вообще — в Ленинграде никогда не бывала. За отличную работу на трикотажной фабрике избрана депутатом Жовтневого райсовета. Но… — Михал Михалыч сделал актерскую паузу, — но более двух лет назад у нее при неизвестных обстоятельствах пропал паспорт.

— Остается, выходит, сущий пустяк, — невесело пошутил генерал, — выяснить, что за таинственная дама проживала в Ленинграде по паспорту депутата Цыганковой. Каковы итоги поквартирного обхода, опроса соседей?

— Сводные данные такие: последний раз жильцы дома видели Цыганкову вечером, накануне кражи. Соседи сверху слышали ночью какой-то странный шорох, и скрежет, но особого значения этому не придали. В институте, где Цыганкова якобы работала библиотекарем, такая никогда не значилась.

— Приметы? — спросил генерал-майор.

— Роста для женщины выше среднего: сантиметров сто семьдесят. Сложения спортивного. Лицо симпатичное, узкое. Большие карие глаза. Брюнетка. Брови темные и довольно широкие.

Нина, слушая, машинально набрасывала в рабочем блокноте узкое лицо.

— Одежду, — продолжал Михал Михалыч, — предпочитает спортивного покроя. Носит дымчатые темные очки. Походка пружинистая, легкая. Короче — типичный продукт эмансипации. Кроме словесного портрета, мы составили и портрет на фотороботе.

Михал Михалыч передал всем присутствующим по два листка: один с текстом, другой с портретом предполагаемой преступницы.

Получила такие листки и Нина. Внимательно посмотрела на снимок. Там было лицо с чертами, какими всегда отличаются образы, сделанные на фотороботе, — словно нарисованные неумелой рукой начинающего художника.

— Решим теперь вопрос со связистами. Они передадут описание и визуальный портрет по фототелеграфу во все УВД страны, — сказал генерал-майор, тоже вглядываясь в снимок. — Итак, с учетом имеющихся данных, какие будут соображения?

Взгляды всех невольно обратились к Вересовой.

— Разрешите? — поднялась она. — Ситуация обрисовывается следующая: неизвестная преступница переклеила фотографию в паспорте Цыганковой. Вышла за Ковригина замуж, легализовав тем самым свое положение. Затем супруги развелись. У лже-Цыганковой к тому времени созрел замысел преступления и, думаю, появились сообщники.

Михал Михалыч, сомневаясь, пожал плечами.

— Другая версия, — продолжала Нина. — Преступление совершено по предварительному сговору с работниками сберкассы — прошлыми или нынешними — и при их участии.

— Не исключено, — кивнул генерал-майор.

— Столь квалифицированно, — рассуждала Вересова, — организовать кражу могли в том число и лица, ранее судимые за аналогичные преступления. Таким образом, в информационных центрах могут быть данные о них. Пока все.

— Сколько дел у вас сейчас в производстве? — обратился к ней генерал-майор.

— Три, Виктор Иванович, — ответила та. — И сразу буду просить об отсрочках, предупреждаю заранее.

— И все же, — вздохнул генерал-майор, — придется возглавить группу. Что касается других дел, направим вам двух следователей из районов и Постникова. Вопрос об отсрочках тоже обещаю с прокуратурой уладить.

Нина молчала.

— Итак, — добавил генерал-майор, — в группе у вас Дивеев, сотрудники райуправления во главе с Михал Михалычем. Понадобятся дополнительные силы — постараемся выделить. Успеха вам. Все свободны.

Все участники группы собрались в небольшом кабинете Вересовой.

— Оставим за всеми прежние линии, — говорила Нина. — Аппарату Михал Михалыча — отработку подучетного элемента. При этом следует особо тесно контактировать с научно-техническим отделом. Если ваши данные и данные НТО совпадут, считаем — повезло. Еще на вас работники сберкассы. И прошлых лет, и нынешние.

— Приличный объем, — промолвил Михал Михалыч.

— Дивеев, — продолжала Вересова, — вплотную займется бывшим мужем этой Цыганковой. Ковригин может дать ценные сведения. Кстати, что у него за рейс? Поподробнее.

Майор открыл блокнот:

— Ленинград — Омск — Красноярск. Там сутки отдыха. Затем Якутск, Петропавловск-Камчатский, Хабаровск, Благовещенск, Иркутск. Снова сутки отдыха. Далее Томск и Ленинград.

— Ничего себе колечко по стране, — покрутил головой Михал Михалыч.

— Может, через руководство Аэрофлота вызвать Ковригина, опросить? — предложил Дивеев. — Не дожидаясь окончания его рейса. А?

— Полагаю, что преждевременно, — возразила Нина. — Попробуем лучше получить фотографии знакомых Ковригина. А теперь о деталях…

Из следственного управления Дивеев с Ниной вышли, когда занялись сумерки.

— Пройдемся немного, — предложил он. — Проветримся.

— С превеликим удовольствием, — кивнула та.

Перейдя Литейный проспект, они неторопливо направились по набережной Кутузова. В это время вспыхнули прожектора подсветки, озарив своим сиянием шпиль Петропавловки, стрелку Васильевского острова, особняки набережной…

— До чего ж красиво! — вздохнула Нина, остановившись напротив решетки Летнего сада. — Сколько ни смотрю, а привыкнуть все равно невозможно. Решетка фельтеновская как хороша!

— Да, — согласился Дивеев. — Чья, ты говоришь, решетка?

— Фельтен ее делал, Юрий Матвеевич Фельтен. Вот сейчас Старый Эрмитаж будем проходить — тоже его работа. В восьмидесятых годах восемнадцатого века закончил.

— Все-то ты знаешь, — уважительно хмыкнул Дивеев.

— В особенности кто такая лже-Цыганкова.

— Ничего, узнаем со временем.

Пройдя вдоль Зимней канавки, пересекли Дворцовую площадь, оказались на Невском. Прогуливались неторопливо, с удовольствием вдыхая прохладный вечерний воздух.

— Слушай, зайдем минут на пять, — Андрей кивнул на окна небольшого кафе-мороженого.

— Неловко. Там же одна молодежь…

— Не робей! — Майор шутливо подтолкнул Нину к входу. Войдя, он указал на столик в углу, откуда выходила стайка девочек, а сам отлучился к стойке.

— Прошу! — Вернувшись, он поставил на столик две креманки с шариками мороженого. — Секунду… — И на столе появились два фужера с пузырящимся шампанским.

— Это еще зачем? — попыталась возразить Нина.

— Дело в том, уважаемая коллега, — поднял тост Дивеев, — что сегодня мы принялись за наше юбилейное совместное дело. Тридцатое!

— Неужели? — ахнула та и, прикинув в уме, согласилась: — Действительно.

Чокнулись… Нина с удовольствием ела мороженое, Андрей поглядывал на нее. При неярком освещении лицо женщины выглядело совсем юным.

— Что-нибудь не так? — забеспокоилась Нина, поймав его пристальный взгляд.

— Все в порядке, — заверил тот, поглощая свою порцию. — Просто сижу и любуюсь. Красивая ты!

— Татьяна у тебя не хуже, — ответила она.

— И что в свое время за меня не пошла? — закручинился Дивеев.

— Сам виноват. Нашел когда объясниться: мы уже с Юрой сочетались и я даже… на третьем месяце была.

— Что в своем Юре нашла? Тихоня такой в домашних тапочках.

— Вот и прекрасно, — убежденно ответила Нина. — Именно это мне и нужно. Супермены, знаешь ли, на работе надоели. Да я сама супермен. Ты даже не представляешь, как муж бытовые тылы обеспечивает, — горячо продолжала она. — Именно он дал развернуться моей личности. Быть может, в ущерб себе. Юра ведь пианист талантливый… Кстати, вернемся лучше к нашим делам.

— Я считаю, Ковригина следует вызвать, допросить, — начал было Дивеев.

— Успеется! — запальчиво возразила Вересова. — У меня совершенно другая версия крутится.

— Вечно ты зажимаешь инициативу!

К их разгоравшемуся спору стала приглядываться полная неулыбчивая буфетчица. И когда Нина в пылу грохнула по столу кулаком, она произнесла зычно:

— Свои отношения, молодые люди, можете выяснять в домашней обстановке.

Андрей и Нина растерянно оглянулись, рассчитались и смущенно выбрались на улицу.

— Теперь видишь, какой была бы наша семейная жизнь, — сказала она.

Оба рассмеялись.

Дверь своей квартиры Нина открыла тихо. Стараясь не шуметь, разделась. С видимым удовольствием сменила высокие шпильки на мягкие тапочки, заглянула в комнату дочери — та безмятежно спала. В другой комнате посапывал муж.

— Пришла? Молодец, — сонно пробормотал он, услышав легкие шаги. — Ужин на столе. — И перевернулся на другой бок.

— Спасибо, кормилец. — Нина нежно чмокнула мужа в висок и, прихватив телефонный аппарат, тихо выскользнула на кухню.

Там, заботливо укутанный полотенцем, ее ждал котелок с пюре. На сковородке — кружки поджаренной колбасы, в салатнике — помидоры и огурцы. Нина улыбнулась, взяв в руки записку, где фломастером было крупно выведено: «Меню». Она устроилась за столом.

Ее взгляд упал на коробку конфет — и сразу улыбка сошла с лица. Она вспомнила, что сегодня видела в серванте лже-Цыганковой большую коробку конфет. Вспомнила, как аккуратно сняла за уголки крышку, заглянула внутрь коробки…

Отставив тарелку, Нина пошла в прихожую, достала из сумки рабочий блокнот, вписала туда короткую фразу и подчеркнула одно из слов. Будильник показывал уже половину первого. Мирная тишина стояла в квартире.

Утром следующего дня Вересова, сидя в автобусе, смотрела в окно, думала… Автобус медленно продвигался в туго набитой транспортом горловине Каменноостровского проспекта. День выдался пасмурный. Но Каменный остров казался залитым солнечным светом: клены, окрасившие свои листья во все оттенки теплых тонов — от ярко-желтого до багрового, — словно возвращали то солнце, которое вобрали в себя летом.

Когда Вересова вошла в знакомое парадное и поднялась на первый этаж, она окинула взглядом дверь бывшей ковригинской квартиры, потрогала пломбу и позвонила в соседнюю дверь.

— Иду-иду, — донесся оттуда немолодой голос.

Через минуту Нина уже сидела за круглым столом, накрытым скатертью с бахромой. Напротив удобно устроилась Елизавета Ивановна. Круглое, доброе лицо старушки выражало живейшее внимание к собеседнице. На вопросы она отвечала с большой охотой.

— Знала, знала я Ефимушку. С того самого дня, как сюда въехал. Обменялся, стало-ть… Хоть куда, скажу тебе, парень: и пошутить, и сыграть на гитаре. И компании у себя собирал веселые, но не нахальные. Потом словно подменили парня.

— В каком смысле?

— Ну, как сглазили, когда женился. Жена-то ему, не приведи господи, какая попалась: и курила Галька, и пила, и гуляла… Через это скандалы у них, почитай, каждый день, когда Ефим не в рейсе.

— Вам известно, почему они не ладили?

— Дело соседское: через стенку слыхать. Особливо последнее время ссорились. А потом Ефим плюнул — вовсе ушел. Жаль вот, квартиру оставил стерве этакой! Гляди, чего она удумала!

— В каком же отношении изменился Ефим после женитьбы?

— Да нелюдимом заделался. Не то что компании водить перестал, а и соседей-то не каждый раз к себе пускали. — В голосе Елизаветы Ивановны послышалась обида. — Кофточка на тебе импортная будет?

— А? — Не сразу включилась в неожиданный переход Нина. — Нет, племянница сшила… А как Цыганкова после развода жила?

— Вовсе редко ее видали, все где-то пропадала. Не иначе, по мужикам шаталась. А два раза… — Елизавета Ивановна сделала многозначительную паузу, — я мужчину-то у ей засекла.

— Неужели? Как это было и когда?

— Месяц-полтора назад, когда вечером с Кузьмой погулять пошли. — И старушка указала на громадного дымчатого кота, который уютно растянулся вдоль диванной спинки и с большим вниманием вслушивался в разговор. — Ну стало-ть, народу во дворе никого, почитай, не было — все же вечерами у телевизоров пропадают. Гуляем это мы с Кузьмой. Гляжу — хочет, проказник, в подвал пойти — там внизу окошечко такое маленькое. Я к нему, взяла животину на руки, чтобы не шмыгнул туда. А было это аккурат под окнами Галькиной квартиры — комнаты, стало-ть… Ну заглянула я туда.

— Свет горел?

— Гореть-то горел, да окна у них завсегда темными шторами завешены. Сами знаете, как на первом этаже от посторонних глаз хоронются.

— Но вам удалось кого-то увидеть?

— Истинно, — удовлетворенно согласилась Елизавета Ивановна. — Сбоку окна — между шторой и стенкой — зазор у ей остался. И… — старушка с видом заговорщицы понизила голос, — увидела: по комнате мужчина ходит. Молодой, лет под тридцать, стрижен коротко. А одет был… — Елизавета Ивановна прищурилась и выдохнула шепотом: — В плавках! Ну, под чужим окном долго стоять неудобственно, сама понимаешь… Пошли мы с Кузьмой домой.

Словно подтверждая слова хозяйки, Кузьма спрыгнул с дивана и потерся о ноги Нины.

— А какие приметы у этого молодого человека? — спросила Вересова. — Цвет глаз, волос. Рост у него какой?

— Да ведь он только мельк — и нету, — сокрушалась старушка. — Мне ж и самой интересно было. Волосом, похоже, темный… Росту — ничего себе вроде.

— Вроде, — вздохнула Нина. — Ну а второй раз?

— В другой раз позвонила я Гальке, хотела спичек попросить. Галька ж курила, ну словно пепельница ходячая. Звоню это я раз, другой, — продолжала Елизавета Ивановна. — Наконец открыла она мне дверь, сподобилась. Волосы растрепаны, халат длинный, только-только, видать, напялить успела — даже не застегнула. Попросила я спичек. А она прямо из кармана халата коробок мне сунула да дверью хлоп! Перед самым моим носом. — И в голосе старушки вновь зазвучали нотки уязвленного самолюбия.

— А мужчину-то видели? — нетерпеливо спросила Нина.

— Нет. Но точно знаю: у ей он тогда был. Уж в этих-то делах я разбираюсь, — с достоинством ответила Елизавета Ивановна. — А разведенок современных насквозь чую.

— Ясно, — Вересова сменила направление разговора. — Вы сказали, Ковригин въехал в эту квартиру по обмену. А кто до него там жил, знаете?

— Пенсионер один. Смолин Петр Семенович звали. Меняться хулиганы его довели. Точно. Враги у него появились. И откуда бы? Душевный человек-то был. Так враги те по ночам и стекла ему били, и ящик почтовый поджигали.

— У вас есть его адрес и телефон? — живо спросила Вересова.

— Как же! Пиши: Новоизмайловский, дом 21, квартира 146.

Нина записала в блокнот и поднялась:

— Спасибо, Елизавета Ивановна.

— Что ж так рано? — явно омрачилась хозяйка. — Чайку бы попили с пирожками домашними.

— Надо еще раз квартиру Цыганковой посмотреть. Благодарю вас. Всего доброго.

В квартире лже-Цыганковой Нина перебирала и внимательно осматривала ее носильные вещи: платья, кофточки, блузки… Изредка подносила вещи к свету и проводила лупой вдоль ворота.

В уголке на стульях примостились уже знакомые понятые — мужчина и бабуся из очереди.

Раздался телефонный звонок. Вересова сняла трубку:

— Спасибо, Андрюша, — ответила она, выслушав. — Молодец. Жду.

И она вновь принялась осматривать вещь за вещью. Раздался звонок. На сей раз в дверь. Нина открыла. На пороге стоял Дивеев.

— Как реактивный, — удивилась она.

— Да загс всего-то в двух минутах езды, — сказал Андрей, проходя на кухню. И, понизив голос, начал докладывать: — Сотрудницы загса фотографию Ковригина узнали сразу. Цыганкову тоже вспомнили. Пара эта показалась им тогда странной. Регистрировались на удивление буднично: без свидетелей. Словно б торопились куда-то. Помнят их и по разводу. Теперь смотри, что я раздобыл: образец почерка лже-Цыганковой.

Дивеев достал из папки и протянул анкету-заявление Нине.

— Но она могла заранее заполнить это чьим угодно почерком, — возразила женщина.

— В том-то и дело, что почерк подлинный. Хотя поначалу было наверняка сделано так, как ты и предполагаешь. Анкета невесты оказалась заполненной неверно. И сотрудницы загса попросили ее переписать. А теперь я помчался на фототелеграф, снимки забрать нужно. Приходи, посмотришь.

— Андрюша, занеси это заявление Носовой. Прямо сейчас. Там отпечатки, возможно, еще сохранились. К тебе загляну ближе к вечеру. Сперва с Ольгой над экспертизами подумаем. А до этого хочу еще здесь посмотреть. Крутится, понимаешь, одна мысль, да никак не могу ее поймать.

Дивеев ушел. Нина сняла телефонную трубку:

— Оля, к тебе идет Дивеев. У него заявление, написанное этой лже-Цыганковой. Две просьбы: первая — отпечатки. Вторая — личная, к тебе: проанализируй написанное. Нужна личностная характеристика по почерку.

В трубке горячо заговорили. Вересова терпеливо выслушала:

— Верю, Оля. И я занята не меньше твоего. Но ведь дело по сберкассе — это ЧП. Так что займись в первую очередь загсовскими заявлениями. Буду после четырех.

Нина положила трубку и снова принялась за обследование квартиры. Достала из серванта большую нарядную коробку конфет с надписью «Ассорти». Держа крышку за углы, осмотрела на свет глянец поверхности. Потом заглянула на основание, где был оттиснут фиолетовый штемпель даты изготовления. Внимательно обследовав содержимое и записав что-то в рабочий блокнот, задумалась…

Как и обещала, Нина была у Ольги Носовой уже в начале пятого.

— Отпечатков на заявлении нет, — говорила та. — Что касается анализа почерка, сама понимаешь, Нина: психология почерка пока официальной наукой не признана. Правда, я считаю, что это — наука. Так что выскажу кое-какие личные соображения. Неофициальные, учти.

— Ну же, — нетерпеливо попросила Нина.

— Интересная жена была у Ковригина, — задумчиво глядя на заполненные строки загсовского заявления, начала Ольга. — Человек авантюрного характера. Психологически, думаю, неустойчивого, склонного к неожиданным решениям. Похоже, не лишенного некоторого артистизма. И последнее: по типу почерк значительно ближе к мужскому, нежели к женскому. Но повторяю: эти мои умозаключения никакой официальной силы не имеют, — завершила Носова.

— Да-да… Вот что, Оленька. Еще одна просьба. — Вересова достала несколько целлофановых пакетов. — Тут платья, свитеры, блузки… Погляди, что из них носили, а что нет. Если можно, побыстрей. Пока я у Дивеева. Ладно?

— Вот спасибо-то, — насмешливо протянула Носова. — А то я сижу и думаю, чем бы мне заняться. Нина! Имей совесть! Я ведь сегодня хотела домой нормально появиться. Хотя бы к ужину.

— Не горюй. У нас мужья, слава богу, понимающие, — и Нина чмокнула Ольгу в щеку.

В кабинете у Дивеева Нина устроилась за пустым, сверкающим светлой полировкой столом. Майор сел напротив и одну за другой стал выкладывать перед ней фотографии мужских и женских лиц. Нина внимательно вглядывалась в каждый из снимков.

— На обороте, — Андрей перевернул одну из фотографий, — краткие сведения о каждом.

— В основном мужчины, — подытожила Нина.

Майор провел рукой над всеми фотографиями.

— Женщины, с которыми Ковригин встречался за это время, только из числа сослуживиц. Цели встреч — исключительно служебные вопросы.

— И ни одна не напоминает Цыганкову, — продолжала Вересова. — Даже отдаленно. О Ковригине, будь добр, расскажи поподробнее, — попросила Нина.

— Алиби у него железное, — начал Дивеев. — Парень действительно был в рейсе. Далее: по работе характеризуется хорошо — никаких нареканий, ни одного конфликтного случая с багажом. После армии закончил три курса училища гражданской авиации, но бросил… Близких друзей нет, однако со всеми он в хороших отношениях. Новую семью очень любит, безмерно рад рождению дочери… Что еще? Начитан, знает английский. Может выпить, хотя головы при этом не теряет.

Вересова, слушая, внимательно рассматривала фотографии.

— Подозревать его трудно, — продолжал майор. — Но все же пора парня вызвать, побеседовать. Представь, если он каким-то образом все же причастен к краже, наверняка удивляется: почему до сих пор не вызвали поговорить о бывшей жене? И в таком случае поймет, что мы держим его в поле зрения. Станет осторожничать. Если же он ни при чем, то посодействует в поисках бывшей супруги. А? Как ни кинь, поговорить с ним все-таки надо.

— Отложим этот вопрос до утра, — предложила Нина. — Подбери мне пока по два экземпляра каждого снимка.

Вересова сняла трубку, набрала четыре цифры местного телефона:

— Оля? Не рано? Готово? — Нина раскрыла рабочий блокнот. — Записываю. Так: платье черное… да. Блузка гипюровая… ясно. Свитер черный… Понятно. Все? Умница ты моя! Даже не представляешь, в какой версии меня укрепила! Если подтвердится, мы молодцы.

Вернулся Дивеев с фотографиями. Нина положила трубку и взяла пачку фотографий, которую ей протянул майор.

— Отлично, Андрюша. Заезжай за мной завтра пораньше, часов в семь.

Домашние не услышали, как Нина открыла дверь и вошла в прихожую: квартира была заполнена бурными, стремительными звуками шопеновской фантазии-экспромта.

Она привычно сняла туфли, сунула ноги в тапочки и опустилась на стул, сразу ощутив усталость от прошедшего дня.

Музыкальная фраза оборвалась. Хлопнула крышка инструмента.

— В чем дело, Марья? — спросил мужской голос.

— Все, папуля. Ровно десять часов. Больше шуметь нельзя. — ответил четкий дискант девочки. — В соответствии с решением горисполкома.

— Шуметь! Вот именно! — подхватил мужчина. — Грохот! Сплошное форте. Никаких интонаций, не говоря о полутонах! Ты можешь вообразить, чтобы кто-либо разговаривал на одном крике?

— Ты сейчас так говоришь. Фортиссимо на все такты.

— С такой подготовкой, — чуть помолчав, продолжал мужской голос, — ты обязательно провалишься на вступительных.

— Папочка, — ласково, но твердо прервала дочь, — в музыкальное я поступать не буду.

— Столько лет за инструментом — и так легкомысленно отказываться от профессии, которая почти уже в руках.

— В будущем стану играть просто для души, для тебя. Представляешь, прихожу с работы, расслабляюсь, сажусь за фортепиано…

— Утопия о гармонически развитой личности, — немедленно отозвался отец. — Ты будешь так выматываться на работе, что о душе вовсе позабудешь. Пример тому — мама. Ночь на дворе, а она все трудится.

— Уж полночь близится, а матери все нет… — пропела Маша.

— Дома я, дома, — поднявшись со стула, приосанилась Нина.

— Мулечка! — влетев в прихожую, пятнадцатилетняя Марья чмокнула мать в щеку.

— Не может быть, — удивился муж, выходя из комнаты, — ты дома в такую рань! Есть хочешь?

— Очень, — поцеловав его, созналась Нина. — Маша, принеси, пожалуйста, фломастеры. Докажу, что подполковник милиции тоже может быть гармонически развитой личностью. Некоторые, я тут слышала, сомневаются.

— Родители, стоп! Опять будете спорить о моей профессии. Сами виноваты в ситуации. Надо было вам в комплект ко мне — будущему юристу — еще… братика завести. Он и стал бы великим пианистом.

— Неси фломастеры, — прервала Нина рассуждения дочери.

Из кухни доносилось уютное позвякивание посуды. Над чем-то негромко смеялись муж и дочь.

На столе в гостиной был разложен пасьянс из знакомых фотографий. Устроившись в кресле у торшера, Нина старательно водила по одной из них фломастером. Добавила еще несколько штрихов. Прищурившись, стала сравнивать свою работу со вторым снимком.

В дверях появились муж и дочь. Маша была в коротком хозяйственном халатике, муж — в большущем переднике.

— Ужин подан, — хором объявили они.

— Спасибо, ребята, — рассеянно отозвалась Нина. — Как, на ваш взгляд, эта дамочка? — И протянула домочадцам снимок.

— Вполне. Достаточно симпатичная, — одобрила Маша, повертев фотографию.

— Все равно самая красивая — это мама, — едва взглянув на изображение, заверил Юрий Петрович.

Утром следующего дня «Москвич» притормозил у подъезда ковригинской квартиры. Из машины вышли Вересова и Дивеев.

— Любишь ты загадки загадывать… Зачем хоть приехали сюда? — допытывался майор, входя в подъезд вслед за Ниной.

— Это настолько неожиданно, что боюсь пока об этом говорить, — вздохнула та, звоня в квартиру Елизаветы Ивановны.

— Иду-иду, — послышался из-за двери знакомый голос хозяйки.

Втроем они сели за стол, накрытый скатертью с бахромой.

— Елизавета Ивановна, не знаете ли вы кого-нибудь из этих людей? — Нина положила перед старушкой десятка полтора снимков — мужских и женских фотопортретов.

Хозяйка поправила очки, наморщила лоб.

— Вот же она! — уверенно заявила Елизавета Ивановна, выбрав одну из фотографий.

— Кто? — в нетерпении спросил Дивеев.

— Да Галька Цыганкова. Бандитка, — словно удивляясь его непонятливости, пояснила хозяйка. — Она самая и есть!

Майор взял этот снимок, внимательно посмотрел и в недоумении обернулся к Вересовой.

— А теперь смотри, Андрюша, — проговорила та и, вынув из сумочки, положила рядом с первым снимком другой: с обеих фотографий смотрело одно и то же лицо азиатского типа с широкими бровями.

Только на снимке, который Нина достала последним, был изображен молодой мужчина. А на фотографии, выбранной Елизаветой Ивановной, черным фломастером была пририсована женская прическа.

В немом изумлении Андрей глядел то на Вересову, то на портреты.

— Пойти чайку поставить, — деликатно удалилась хозяйка.

— Где сейчас самолет? — спросила Нина.

— Так, момент, — сосредоточился Дивеев, взял телефон, набрал номер. — Справочное? Рейс 8502 по расписанию идет?.. Прибытие уточните, пожалуйста… 09.25? Благодарю.

Андрей положил трубку и подтвердил:

— Прибытие в Пулково. В девять двадцать пять.

— Тогда срочно в аэропорт.

— Понятно. — Дивеев вышел.

Нина сняла телефонную трубку:

— Михал Михалыч? Вересова. Приветствую. И прошу срочно прислать толковых ребят. Нужно провести опознание Цыганковой по фотографии. Да, пусть непременно захватят листки опознания, оформят с понятыми по всей форме. Предъявите трем-четырем соседям по лестничной площадке, но дому. Начните с Елизаветы Ивановны, соседки… Материалы и задание оставлю в квартире этой… короче, в бывшей квартире Ефима Ковригина. Результаты срочно ко мне. Через час я буду по своему телефону. Спасибо.

Вересова положила трубку.

— А вот и чаек поспел, — певуче проговорила Елизавета Ивановна, входя со старинным мельхиоровым подносом, где красовался расписной чайник, стояли вазочки с вареньем, тарелка с пирожками. Выглядело все это весьма аппетитно.

— Никак не могу, уж простите, — виновато отказалась Нина.

— Да как же так, — огорчилась хозяйка, — и чаек-то «Краснодарский»…

— Один глоток, — Вересова плеснула в чашку крепчайшей заварки. — Вот немного разгребу дела, обязательно загляну к вам на чай. А сейчас не обессудьте: служба есть служба.

В аэропорту у самого трапа самолета Ефима Ковригина встречала молодая женщина с грудным ребенком на руках. Чуть поодаль стоял майор Дивеев.

Ковригин был в ладно сидящей форме летного состава гражданской авиации. Под стать форме — корректные манеры. Он приобнял, поцеловал женщину. Осторожно, но умело взял ребенка. С выражением нежности заглянул в одеяльце:

— Все же подросла за эти дни, крошка моя… Вот и папа прилетел.

Дивеев стоял в стороне, не смея нарушить семейную идиллию. Потом неторопливо пошел следом. Когда семейство свернуло к служебному входу, майор вежливо остановил их:

— Ефим Григорьевич! Минуточку! Здравствуйте. Разрешите представиться: майор милиции Дивеев Андрей Николаевич. — Он раскрыл служебное удостоверение и продолжал: — Простите, что помешал семейной встрече. Но очень прошу уделить некоторое время для разговора.

— Вообще-то муж после трудного рейса, — огорчилась женщина, — домой нужно, отдыхать…

— Разговор максимум на полчаса, — успокоил ее Дивеев. — И можем вначале вас с ребенком домой завезти.

Вересова приняла Ковригина в своем кабинете.

— Здравствуйте, меня зовут Нина Александровна Вересова, — представилась она.

— Ефим Григорьевич.

— Присаживайтесь, прошу вас.

Ковригин сел, поглядывая на женщину в милицейской форме с любопытством, вполне понятным в подобной ситуации.

— Речь сейчас пойдет о Цыганковой Галине Юрьевне. — Ковригин насторожился. — Скажите, почему вы развелись? — напрямик спросила Вересова.

— Видите ли, — чуть помедлив, ответил тот, — я не принадлежу к числу тех, кто пытается очернить своих бывших жен, стараюсь быть объективным, но…

— Но?

— Все же вину за наш разрыв возлагаю на нее: Галина стала вести себя недостойно во всех отношениях…

— Курила, пила, гуляла? — расшифровала Нина.

— При чем здесь курила, — смущенно проговорил Ковригин. — Вот что касается последнего… А у меня специфическая работа: частые отлучки.

— Пытались как-то повлиять на нее?

— Да, несомненно. Когда все это началось, решил: нужно ребенка завести, — признался Ковригин. — Думал — родит, остепенится. Но она насчет ребенка ни в какую.

— Странно, — вскинула брови Нина. — Редкое для женщины упорство.

— Это и стало в наших отношениях точкой, — тяжело вздохнул Ефим. — А теперь, как видите, у меня все в полном порядке. Прекрасная жена, дочурка — радость наша. И живем с Людой душа в душу. Не ссоримся никогда, поддерживаем друг друга в трудные минуты.

— Ну а когда женились на Цыганковой, разве не видели, что собой представляет ваша невеста?

— Ах, Нина Александровна! Это была самая большая ошибка в моей жизни!.. Мы познакомились в рейсе. Все выглядело так романтично. И до женитьбы, и первое время после. Ну а потом пошло-полетело: появились у Галины поклонники и…

Вересова внимательно слушала.

— А Галю я все же простил. Уходя, — уточнил он. — Вот и квартиру ей оставил. Пожалел по-джентльменски. Многие за это до сих пор дурачком меня считают. А мама как ворчит!

В это время без стука вошла стройная девушка, положила на стол папку, сказала негромко:

— Заключение по автомашинам.

— Спасибо, — коротко кивнула Вересова.

Девушка вышла.

— Простите, Нина Александровна, вы ведь не только об отношениях с Галиной, наверное, пригласили меня поговорить. Она что, имеет какое-то касательное отношение к этому? — Ковригин опасливо кивнул на принесенную девушкой папку.

— Нет. Там вариант посерьезней. А вот это прочтите, — Вересова протянула ему листы с машинописным текстом. — Протокол осмотра места происшествия, то есть квартиры, где вы жили с Галиной.

Ковригин начал читать. Нина следила за меняющимся выражением его лица.

— Разрешите? — В дверях появился Дивеев и, протянув Нине папку с материалами, вышел.

Вересова открыла ее так, чтобы не видел Ковригин, заглянула внутрь: там были специальные листы опознания. На каждом наклеено по три фотографии. И везде одна из трех была «Цыганкова».

Нина, посмотрев, с удовлетворением захлопнула папку, спрятала ее в сейф.

— Ознакомились? — обратилась она к Ковригину и, увидев, что он пролистал добрую половину протокола, заметила: — Дальше можете не читать. Для вас это несущественно.

Ефим вернул ей листы:

— Я просто потрясен! Ошеломлен, — начал он растерянно. — Конечно, Галина — человек эксцентричный, но такое!

— Как видите, у нас есть все основания подозревать вашу бывшую супругу в этом преступлении. Ефим Григорьевич, вы давно в последний раз видели Цыганкову?

— Д-довольно давно… Вскоре после развода мне потребовалось забрать из квартиры некоторые документы. В частности, свидетельство о разводе. Я забыл его взять, когда переезжал к маме. А потом женился на Людмиле, и никаких отношений с Галиной мы, естественно, не поддерживали.

— Даже по телефону не говорили?

— Нет… Зачем? О чем?

— Резонно. А не могли бы вы припомнить каких-либо ее знакомых, подруг, приятелей?

— Подруг у Галины не было. А за приятелями смотреть… не мой стиль. Один раз, правда, банальнейшим образом застал ее с мужчиной. Но документов, сами понимаете, спрашивать не стал. И после этого порвал с Галиной все отношения.

— Понятно. И все же, Ефим Григорьевич, если припомните кого-либо из ее знакомых, сообщите нам, пожалуйста. Цыганкова ведь исчезла… И еще одна просьба: для розыска нужна фотография Галины. Выручите, дайте какую-нибудь.

— Было несколько, но выбросил. Подумал: вдруг Людмила увидит, приревнует к прошлому, — виновато признался Ковригин.

— Прочтите протокол, — Нина протянула ему листки, на которых писала во время беседы. — Проверьте, правильно ли с ваших слов зафиксировано, и распишитесь на каждой странице. Ковригин прочел.

— Скажите… — начал он нерешительно. — А… много денег украдено?

— На общую сумму 158 тысяч 32 рубля 69 копеек, — четко ответила Вересова.

— …шестьдесят девять копеек, — растянуто повторил Ковригин.

— Распишитесь, — напомнила Нина.

— Да-да. — Он быстро поставил подпись.

— Значит, если вспомните кого из знакомых Цыганковой, позвоните мне. Вот телефон, — Нина протянула листок с номером.

— Непременно, — поднялся Ковригин. — Всего доброго.

У генерал-майора проходило совещание. Докладывал Михал Михалыч:

— По сберкассе конкретных результатов пока нет… Отдельная группа занималась работниками сберкассы — и нынешними, и теми, кто уволился.

Внимательно слушали полковника собравшиеся.

— Особое место, — продолжал он, — занимал следующий факт: оказалось, что несколько лет назад в этой сберкассе работала контролер по фамилии Цыганкова. Более того, в свое время она была уличена в том, что просила своего хорошего знакомого, слесаря шестого разряда, изготовить дубликат ключа от сейфа.

— Так, — протянул генерал.

— В итоге, — говорил Михал Михалыч, — выяснилось: бывшая Цыганкова — ее фамилия теперь Осокина — проживает с мужем в Подмосковье. Паспорт свой никогда не теряла. Ключ от сейфа случайно утопила в пруду, когда катались с компанией на лодке. Испугавшись, тихонько заказала дубликат. Внешне ничего общего с приметами нашей Цыганковой не имеет. Так что отрабатывали версию ложную. Просто совпадение… У других работников сберкассы улик нет. Продолжаем проверку.

— Ну, Михал Михалыч, ты опытный сыщик, — сказал генерал-майор. — Кто с самого начала может знать: ложная версия отрабатывается или нет.

— Оно конечно, — кивнул Михал Михалыч и сел.

— Разрешите? — в дверях стояла Вересова.

— Очень кстати, — приветствовал ее генерал. — Докладывайте, Нина Александровна.

Вересова подошла к столу и после некоторой паузы заговорила:

— Модель преступления и его основные участники на сегодняшний день, похоже, ясны. Но чтобы задержать их с ценностями, которые они до времени наверняка надежно спрятали, нужно провести еще целый ряд следственных и оперативных мероприятий. Необходимо придумать для преступников ловушку…

Нина и Дивеев устроились на заднем сиденье служебной «Волги». Вересова бережно придерживала прямоугольную коробку с тортом, у майора в руках красовался букет гвоздик. Андрей рассказывал:

— Я просмотрел личное дело Елизаветы Ивановны. И в райвоенкомате, и в собесе… Славная, скажу тебе, женщина. Участница войны, была сперва в партизанском отряде, потом — в действующей армии. Имеет награды.

— Да, симпатичная бабулька, — согласилась Нина. — Мне сразу понравилась. Думаю, не подведет.

— В нашем деле без помощи общественности никак нельзя, — рассудительно заметил майор.

Елизавета Ивановна была непритворно рада гостям. На заставленном разнообразной домашней выпечкой столе рядом с букетом гвоздик уютно и солидно сопел самовар, стояли расписные чашки. В пузатом графинчике отсвечивала рубином домашняя наливка. Хозяйка показывала гостям семейный альбом.

— Это вот супруг мой покойный, Степан Егорыч. Царствие ему небесное, — говорила она. — Под Курском головушку свою сложил. Танкистом был. Как сейчас помню: забежал к нам в медсанбат. До свидания, говорит, Лизонька. В прорыв кидают… — Женщина утерла слезы и продолжала: — Последний раз повидались… Я уж тогда Петрушей в тягостях была. Вскоре в тыл меня отправили. Вот он, Петруша, сейчас-то какой! — Елизавета Ивановна с гордостью протянула фотографию, с которой смотрел симпатичный русоголовый мужчина лет сорока в форме моряка торгового флота.

— Плавсостав? — поинтересовался майор.

— Точно. Механиком на теплоходе, — пояснила она. — С Кубы сахар, значит, возют, а туда оборудование разное. И в Америку, и в Японию плавают… Да везде, почитай, бывал.

— Вы, как и многие, Елизавета Ивановна, в войну настрадались, — издалека начал Дивеев. — Но раны, как говорится, болят и зарубцовываются… А вот для людей нашей профессии война продолжается, идет каждый день. Такие, как Нина Александровна и наши товарищи, жизнь готовы отдать, чтобы честным людям жилось спокойно…

— Понятно, понятно, — закивала Елизавета Ивановна. — И дай вам бог здоровья всяческого. Служба, конечно, хлопотная. И риск есть.

— Поэтому, — продолжал майор, — очень важно, чтобы все честные люди помогали нам.

— Истинно, — поддержала хозяйка. — Я и сама, когда помоложе была, в народную дружину входила. Она тогда бригадмилом называлась.

— В бригадмил! — оживился Дивеев. — Тем более правильно нас поймете.

— Прости, Андрей, — перебила Нина. — Что ты все вокруг да около… Тетя Лиза, — обратилась она к хозяйке, — извините, что попросту величаю. Большая просьба у нас к вам. Нужно помочь в одном деле. В деле тонком. Но так, чтобы никто об этом не знал. Очень вас просим.

— Да чего меня уговаривать, ребятки? Надо — стало-ть надо. А молчать мы умеем. И если это в силах моих — считай, все выполнено. Только расскажите, что делать-то надо…

В служебном кабинете перед Ниной сидел приветливый опрятный старичок. Кустистые бровки несколько удивленно поднимались при рассказе о прошлых переживаниях.

— Квартиру ту, что рядом со сберкассой, мне дали от производства, — говорил он. — Незадолго перед уходом на пенсию. А работал я бухгалтером на заводе «Прибор». И вот вскоре после приезда туда начались со мной непонятные, я бы сказал, таинственные приключения, сначала в окно влетел булыжник, завернутый в бумагу. А там надпись крупными буквами: «Съезжай из этого адреса». Иначе, мол, плохо будет… Потом подожгли почтовый ящик. Затем загорелась ночью дверь. И снова кто-то бросил в окно записку: «Уезжай из этой квартиры. Все равно житья тебе тут не будет».

— В милицию обращались?

— А как же! Неоднократно. Участковый наш — капитан Игнатьев — душевнейший человек. Очень серьезно занимался моим вопросом. В засаде сидел с дружинниками… Но все безрезультатно.

— Вы, Петр Семенович, сами кого-нибудь подозревали?

— Нет. Жизнь я прожил скромную, но достойно. Считаю: врагов у меня нет и быть не может. Видимо, просто хулиганы. — Старичок сокрушенно развел руками.

— При телефонном разговоре вы обещали принести записки «от булыжников», — напомнила Нина.

— Да, вот обе сохранились. — Он протянул помятые листки бумаги.

— Пока оставлю у себя, — взглянув на текст, заметила Вересова. — Почерк явно измененный. Ну а дальше события как разворачивались?

— Понятно, надоело мне все это. И я решил меняться, — говорил Петр Семенович. — Пошел в райжилобмен. Там девушка-инспектор, такая любезная… Сразу вариант мне и предложила. На ваш дом, говорит, спрос есть. Новая квартира оказалась в тихом месте, метражом чуть больше моей. Поменялся я с одним молодым человеком. Очень заботливый, даже переезд организовать помог…

— А как ситуация в новой квартире?

— Прекрасно. Никто больше не беспокоит.

Ефим Ковригин с сосредоточенным выражением лица шел по людному проспекту. Завернул в булочную, купил и положил в портфель белый батон и буханку черного. При выходе лицом к лицу столкнулся с Елизаветой Ивановной.

— Ефимушка, здравствуй! — узнала она своего бывшего соседа.

— Тетя Лиза! — удивился тот. — Тысячу лет. Какими судьбами в наших краях?

— К куме вот приезжала. А теперь домой… Как здоровье твоих?

— Спасибо. Нормально. Ваше как?

— Какое здоровье в наши-то годы. Поскрипываю… А что не зайдешь никогда по старой памяти? На чаек бы, а? Совсем соседку свою забыл.

— Не забыл я вас, тетя Лиза. Честно — вспоминаю. Да все дела, дела. Из рейса в рейс.

— Ну уж у кого дела, так это у нас, — полушепотом проговорила Елизавета Ивановна. — Такие дела — не приведи господь.

— Да чего мы стоим? Сядем на скамейку или ко мне зайдем? — предложил Ефим. — Тут недалеко.

— Лучше сядем. А к тебе в другой раз. Сегодня нагостилась уже, — вздохнула Елизавета Ивановна.

Они заняли скамейку на бульваре — невдалеке от станции метро.

— Уж извини, если старое помяну, — с интонацией сказительницы начала Елизавета Ивановна, — а только речь насчет Гальки твоей пойдет. Так вот: бандиткой она оказалась и сберкассу ограбила.

— Да знаю я это, тетя Лиза, — с досадой ответил Ефим. — Вызывали уже к следователю, интересовались. И рад бы я помочь товарищам, да нечем. После развода всего раз с Галиной виделись. Мотает ее где-то, аферистку… Опять дурака какого-нибудь вроде меня найдет и околпачит.

— Ох, и настрадался же ты с ней, Ефимушка, — сокрушенно покачала головой старушка.

— И не говорите, тетя Лиза, — вздохнул Ковригин. — Но ничего: найдут ее! Куда денется! И за все тогда ответит.

— И то верно, — согласилась Елизавета Ивановна. — Куда ж ей, бандитке, деться? Ведь фото Галькино у всех милиционеров имеется.

— Какое фото? — насторожился Ефим.

— Да ее же, Гальки… Эта следовательница как пришла, так много снимков разложила. Средь них Галька твоя. Сразу ее узнали: я и соседи. Большие такие фото — и профиль, и лицо.

— Как же так? Не может быть!

— Вот те крест. У соседей спроси. Все, как один, ее признали, — подтвердила старушка и, сочувственно вздохнув, заметила: — Жалеешь ее, стало-ть, по старой памяти…

— Дела… — протянул Ефим, отвечая своим мыслям. — Ну, что же, тетя Лиза. Рад был встретить. Загляну, может, на днях, поговорим. Давайте провожу вас до метро.

Они поднялись и, продолжая беседовать, пошли по бульвару.

За окнами было темно. Большие настенные часы, освещаемые неяркими бликами уличного фонаря, показывали начало второго.

Настойчивый телефонный звонок, раздавшийся из прихожей, разбудил Вересову. Стараясь не потревожить мужа, она соскользнула с кровати и, накинув халат, вышла в коридор. В трубке отчетливо слышался голос Дивеева:

— Нинуля! Привет! Началось.

— Что началось? — не разобрала та со сна.

— Они клюнули. Заглотнули приманку.

— Каким образом?

— Наш знакомый внезапно выехал в Выборг. Возможно, для встречи с тем… Ребята еле успели вслед.

— А если он захочет ликвидировать того как важного свидетеля?

— Характера не хватит, — уверенно ответил Дивеев. — Здесь просто испуг, реакция на неожиданность. Ну а криминала не допустим.

— Нужно ехать, — решила Нина. — А то наломаете без меня дров. Заезжайте за мной.

В пижаме вышел Юрий, привычно спросил:

— Снова вызывают?

Она кивнула.

Машина быстро шла по ночному Средневыборгскому шоссе. В свете фар мелькали придорожные гранитные валуны, стволы сосен. Местность была холмистой — «Волга» то брала подъем, то устремлялась вниз.

Нина сидела рядом с водителем. Сзади устроились Дивеев и двое оперативных работников.

— Года три назад мы с мужем и дочкой сюда за грибами ездили, — вспоминала Вересова. — Юра за рулем. Вдруг удар. Сбили зайца, дорогу перебегал. Машка до сих пор как вспомнит, так в слезы.

— Жаль зайчишку, — отозвался Дивеев.

— А всякая нечисть живет — и ничего, — невпопад подхватил беседу пожилой водитель. — И нам из-за них по ночам покою нет.

— Ничего, Петрович, приедем в Выборг — поспишь в дежурке, — успокоил его майор.

Небольшой ночной бар, какие имеются почти в каждом портовом городе, был немноголюден. Несколько пар танцевали под бодрую мелодию музыкального автомата.

В углу за столом оживленно беседовала группа финских моряков. Они пили «Московскую» и немецкое пиво. Один из моряков говорил официанту на ломаном русском языке:

— Карашо, та мало. Тавай еще!

Фарид Байрамов, симпатичный смуглый парень спортивного сложения, танцевал с Эльзой, стройной, на вид еще совсем молоденькой девушкой. Ее светлые, видимо, крашеные волосы разметались в танце. Эльза была высока — ростом с Фарида. Танец закончился. Они поцеловались.

— Браво, браво! Караше! — не унимался русскоговорящий финн. — К нам попить!

Фарид и Эльза подсели к финнам, с которыми, очевидно, были знакомы. Парень сказал:

— Ты, Таппани, не суетись. Сегодня я угощаю. — Он взял у бармена бутылку, поставил на стол и, наполнив рюмки, провозгласил: — За дружбу!

— И любофф! — добавил Таппани, выразительно глядя на Эльзу.

— Любовь приходит и уходит, а выпить хочется всегда, — назидательно промолвила та, ответив Таппани твердым взглядом.

— Караше гофорил, — рассмеялся Таппани и перевел ее слова друзьям.

— А еще говорят: девушек некрасивых не бывает, бывает мало водки, — сострил Фарид.

Общее веселье слегка охладил голос бармена:

— Товарищи и господа! Половина четвертого, бар закрывается. Спокойной ночи. Будем рады видеть вас здесь и завтра, и всегда… Спасибо за внимание. Ай эм глэд ту си ю… — обратился он по-английски к подвыпившим морякам.

— Посошьёк, посошьёк! — загалдели финны.

— Научились у нас светским манерам, — заметил Фарид, наливая всем «на посошок».

В дежурной части Выборгского отдела внутренних дел совещались Вересова, группа Дивеева и несколько местных товарищей.

— Раз уж они всполошились, нам остается только ждать, — говорил Андрей.

Заработала радиостанция, послышался голос:

— «Центр»! Я — «Третий». Они в баре. Бар закрывается. Как поняли? Прием.

— «Третий», «Центр» вас понял, — ответил капитан.

— По машинам, — сказал, поднимаясь, Дивеев. — Помните, товарищи: осторожность и выдержка. Не спугните их. Что водная милиция? — обратился Дивеев к капитану.

— Два дежурных катера, как всегда, на радиосвязи, — ответил тот и повернулся к Вересовой. — А вас, Нина Александровна, позвольте проводить в комнату отдыха.

— Я тоже поеду, — запротестовала Нина. — Не хочу спать.

— Оперативная работа — наше дело, — назидательно произнес Дивеев. — В тебе что ценное? Голова. Вот и береги ее — отдыхай.

Фарид и Эльза вышли из бара и не торопясь направились в сторону набережной. Ночь была прохладной, девушка куталась в плащ. Фарид обнял ее.

— Заглянем ко мне, — предложила Эльза.

— Все время забывал спросить: ты все-таки любишь меня?

— Не «все-таки», а люблю.

Они остановились у парапета набережной, помолчали, глядя в темный морской простор. Где-то вдалеке светились огни большого транспортного судна. Вдоль горизонта скользнул прожектор пограничного сторожевика.

— Эльза, мы поедем ко мне на Кавказ, — серьезно сказал Фарид, — и отпразднуем свадьбу по горскому обычаю: с огромным столом прямо на улице. Жаль, родителей уже нет, не увидят красавицу такую. Но жив дядя, братья. Эх, давно я там не был.

— Фарид, — помолчав, начала Эльза, — раньше как-то не было повода сказать. Я уже была замужем. Он плавал штурманом на том пассажирском, где я служила буфетчицей.

Фарид вдруг рассмеялся:

— Представь, я тоже был замужем… Замужним был!

— Ты пьян! Замолчи! Невозможно с тобой говорить серьезно.

— Прости, — осекся Фарид. — Кажется, действительно лишнее выпил. Нужно проветриться.

Они пошли вдоль набережной, то попадая в свет фонарей, то погружаясь в темноту. Фарид нежно обнял девушку, мечтательно продолжал:

— Как раз поспеет молодое вино… А на свадьбу я подарю тебе кольцо с великолепным бриллиантом.

— Не нужно, я и сама не бедная. Лучше с долгами рассчитайся. Кстати, сколько ты должен своему приятелю?

— Уже нисколько, — быстро отозвался Фарид. — Теперь он будет моим должником.

— А с работы тебя отпустят?

— Плевал я на работу! Водители и на Кавказе нужны.

Эльза пожала плечами.

— Слушай, — просительно сказал Фарид, — ты должна помочь мне в одном деле. Давай не поспим сегодня ночью, а? Сможешь?

— Разумеется, — чуть удивленно отозвалась та.

Они остановились у телефона-автомата. Фарид зашел в кабину, набрал номер, коротко произнес в трубку:

— Утром у старой крепости к тебе подойдет Эльза и передаст. А нам встречаться нельзя. С острова вернусь рано утром.

Фарид вел катер на хорошей скорости. В темноте белели пенистые барашки волн. Укрытая брезентом Эльза сидела рядом на корме. Ветер свистел в ушах, обдавало солеными брызгами…

Катер замедлил ход и ткнулся носом в песчаную отмель небольшого, поросшего деревьями и кустарником острова — одного из многих необитаемых островов Выборгского залива.

Фарид спрыгнул в воду, взял Эльзу на руки, вынес на берег. Затем подтянул к себе катер и пришвартовал его к стволу стоявшего у кромки воды дерева.

Вдвоем пошли к старому, причудливо темнеющему среди деревьев, большому деревянному дому. Фарид высветил его фонарем.

— Старый финский хутор, — пояснил он. — Стоит с довоенных времен.

Фарид открыл скрипучий навесной замок, распахнул массивную дверь, пригласил девушку:

— Прошу в мою саклю.

В комнате зажег несколько свечей, и стало ясно, что дом обитаем: окна были завешаны плотной тканью, большая кровать покрыта ковром. На столе стояли банки с консервами, в углу — спиннинги, удочки…

Эльза с интересом оглядывалась. Наконец спросила с некоторой подозрительностью:

— Наверное, я не первая твоя гостья здесь?

— Обижаешь! — вспыхнул темпераментный Фарид. — Скоро все поймешь. Не торопись.

Пошарив среди лежащих в углу коробок, Фарид извлек бутылку шампанского и торжественно поставил на стол рядом с двумя эмалированными кружками. Хлопнув пробкой, наполнил их: «За нас!»

…Два катера, обогнув остров и приглушив двигатели, подошли к берегу со стороны, противоположной той, где причалил катер Байрамова.

…Девушка надела плащ. Фарид взял акваланг. Вдвоем вышли из дома, пробрались через кустарник к берегу — неподалеку от своего катера. Фарид скинул одежду, с помощью спутницы вооружился аквалангом и нырнул. Эльза видела в толще воды лишь светлое пятно мощного фонаря для подводного плавания. Она поежилась — не то от страха, не то от холода.

Вскоре Фарид вынырнул с каким-то свертком в руках. Выйдя на берег, он тяжело дышал, дрожал от холода. Они быстро зашагали обратно к дому.

В комнате Фарид растерся полотенцем, накинул ватник, снова наполнил шампанским кружки, коротко сказал:

— Согреемся.

Они выпили. Фарид начал разворачивать тяжелый сверток.

— Сейчас фокус увидишь, — пообещал оп.

На стол драгоценным потоком посыпались золотые украшения: кольца, кулоны, серьги, браслеты… Эльза изумленно следила за этим. Фарид молча надел ей на палец кольцо с большим солитером, сверкнувшим в свете свечей.

— Тебе. И не только это. Половина ценностей наша. А другую половину утром передашь одному человеку. Он будет ждать в девять часов у старой крепости, на мосту. Тебя знает и подойдет сам.

— А я знаю его?

— Нет. Человек скажет: «Привет от Фарида». Отправишься вслед. Он завернет в парадное. Ровно через три минуты войдешь туда и отдашь ему…

Фарид не успел договорить. Дверь распахнулась, на пороге появились Дивеев и несколько сотрудников. Фарид метнулся к окну, выбил раму и выпрыгнул в сад. Но крепкие руки подхватили его.

В доме безутешно плакала Эльза.

Уже светало, когда три катера отошли от острова. Судном Байрамова управлял сержант милиции.

Фарид и Эльза были в разных катерах. Для надежности Дивеев усадил Байрамова между собой и напарником.

— Молчи! Не говори ничего! — крикнул девушке Фарид, по голос его потонул в шуме двигателей.

— Нам и так все известно, — «успокоил» его Дивеев.

Высоко в небе поднималась величественная башня стоящего на холме Выборгского замка, построенного шведами в 1293 году. Табличка внизу гласила: «Вход посетителей в музей с 11.00». Было около шести часов утра.

…У самой вершины башни на площадке обозрения стоял с мощным морским биноклем Ефим Ковригин. Отсюда, с большой высоты, хорошо просматривался Выборгский залив, ближайшие острова.

Порывом ветра чуть не сорвало берет. Ефим сунул его в карман плаща и снова поднял бинокль. Его внимание привлекли три суденышка, двигавшиеся в сторону порта. Они приближались. Ковригин узнал катер Байрамова. Два других были милицейские.

Дрожащими руками Ефим достал платок, протер стекла бинокля, вспотевший лоб и снова приник к окулярам.

Катера подошли еще ближе — и вот Ефим увидел Байрамова, узнал Эльзу. Покачнувшись, схватился за перила и по винтовой лестнице стал спускаться вниз. За углом стоял мотоцикл. Ефим завел двигатель, быстро понесся по улице. На пустынной окраине города спрятал мотоцикл в кустах и побежал по тропинке в сторону леса.

Один из кабинетов Выборгского горотдела внутренних дел был предоставлен в распоряжение ленинградцам. Вересова прохаживалась по нему вдоль зарешеченных окон. Она всегда немного волновалась перед решающей встречей с противником — годы следственной работы не сделали ее равнодушной.

В кабинет вошел Дивеев, устало плюхнулся в кресло, сказал:

— Сбежал наш Ковригин. Упустили. А Фарид — тяжелый тип. Не желает разговаривать. Про золото одно твердит: наследство от бабушки.

— Видимо, успели обменять деньги и облигации на ценности. Но у кого?

— Мы с ребятами прикинули: эти золотые изделия, судя по артикулам, в прошлом году были украдены из универмага. Ну, помнишь, там еще проникли через крышу?..

— Помню. Нужно срочно найти в том деле список украденного, — предложила Нина.

— Продиктуют по телефону из Ленинграда. Так вот, не Байрамов ли совершил кражу? Ведь он уже отбывал срок по этой статье.

— Проверьте, — ответила она. — Тогда и то, что они взяли в сберкассе, может оставаться у них.

— Ковригин, конечно, далеко не уйдет, — размышлял Дивеев. — Но сейчас все зависит от поведения Байрамова. Надо его разговорить. Ты уж постарайся…

— Приводите, — кивнула Нина. — В случае чего выложим главный козырь. А ты пока возьми объяснение у Эльзы.

Дивеев распахнул дверь кабинета, крикнул в коридор:

— Давайте!

Оперативники ввели Фарида Байрамова и вышли вместе с Дивеевым.

Нина писала что-то в протоколе, не обращая внимания на доставленного человека. Потом подняла глаза и сказала приветливо:

— Ну, здравствуйте, Галина Цыганкова, присаживайтесь.

Фарид стоял, словно окаменев.

— Садитесь, Галя, не стесняйтесь, — ободрила его Нина и, встав из-за стола, любезно усадила напротив.

Сложная гамма чувств отразилась на лице Байрамова, прежде чем он выдавил:

— Вы что-то путаете…

— Ничуть. Я знаю, что передо мной — Байрамов Фарид Исмаилович. Но ведь некоторое время вы именовались Цыганковой Галиной Юрьевной, — мягко сказала Нина. — И давайте побеседуем пока без протокола. Поймите, что от вашего признания зависит ваше будущее.

— Ничего не буду говорить, — ответил тот, отвернулся и безучастно уставился в окно.

— Хорошо. Говорить стану я, — согласилась Нина. — Нам действительно известно все. Итак, вы с Ковригиным спровоцировали пенсионера Смолина на обмен. И Ефим, поменявшись с ним, вселился в квартиру, примыкающую к сберкассе. Затем вы подбираете женский парик, гримируетесь под женщину и превращаетесь в «невесту» Ковригина. Подделываете украденный у настоящей Цыганковой паспорт, переклеиваете в него свою «женскую» фотографию и оформляете с Ковригиным законный брак. Под видом жены Ефима прописываетесь в ту квартиру…

— Чепуха какая-то, — пробормотал Байрамов.

Нина, однако, заметила, что его лицо покрылось бисером пота.

— Затем, — уверенно продолжала она, — вы имитируете перед соседями скандалы, разрыв на почве ревности и оформляете официальный развод. Ковригин перепрописывается к матери и вновь женится. Теперь уже по-настоящему — на любимой женщине. Она рожает ему ребенка. Вы же, Байрамов, остаетесь «хозяйкой» квартиры и начинаете готовиться к краже. По ночам разбирается стена. И наконец вы намечаете день, когда Ефим находится в рейсе, а инкассаторы не приезжают. И вот кража совершена.

Фарид молчал.

— После этого, — подытожила Нина, — вы снова превращаетесь в мужчину и, таким образом, исчезаете навсегда. А милиция, прокуратура продолжают энергично разыскивать женщину. И, естественно, не находят. Поскольку поиск этот — всего лишь погоня за призраком.

— Невероятно, — прошептал Фарид и громко добавил: — И как же вы собираетесь все это доказать?

— Наденем вам парик, женское платье, отвезем в Ленинград и предъявим вашим соседям — Елизавете Ивановне, остальным. И тогда все, Байрамов. Все! — твердо закончила Нина.

Фарид сразу обмяк и сказал:

— Хорошо, я признаю… Пишите, что добровольно.

— Обещаю, — кивнула Вересова. — Но необходимо помочь разыскать Ковригина.

Байрамов поднял глаза:

— Позвольте вопрос?

— Пожалуйста.

— Как у вас оказалась фотография в женском обличье? Ее ведь не могло быть.

— А… Ковригин поверил Елизавете Ивановне. На этом вы, кстати, и попались: нам нужно было подтолкнуть вас к активным действиям. Вот вы наверняка считали себя таким изобретательным, предусмотрительным, а провела вас простая женщина. Правда, сделала она это по нашей просьбе и, в чем истинный смысл ее поступка, конечно, не догадывалась.

— Но эта женская фотография?! Откуда?

— У нас были снимки большинства мужчин, с кем общался Ковригин. На этих портретах пририсовали женские прически… В одном из них — вашем, Фарид, — все соседи узнали жену Ефима.

— Ну а как вы догадались, что не женщина жила в этой квартире?

— Поначалу шестым чувством — все там было как-то иначе… Потом появились подтверждения: на бигуди — ни единого волоска, из косметики тронуты лишь крем и тональная пудра. Коробка конфет вскрыта, но целехонька. Из носильных вещей надевались только те, что с закрытым воротом, — чтобы замаскировать кадык и растительность на груди. Воротнички характерно обтрепаны щетиной. Да много еще чего. Например, почерк «невесты» из загсовского заявления типично мужской. По нему эксперт даже ваш характер определила, и довольно точно. Но мы отвлеклись. Итак, Фарид, где сейчас Ковригин?

— Но знаю, — он отвел взгляд, пожал плечами.

— Это же в ваших интересах, — настаивала Вересова.

Открылась дверь, быстро вошел Дивеев и протянул Нине какую-то бумагу:

— Список. Все совпадает. Вещи оттуда.

Вересова стала читать документ. Дивеев сел напротив Фарида и профессионально посмотрел на него. Спросил у Нины:

— Признался?

— Не полностью, — ответила за Байрамова та. — Во-первых, скрывает местонахождение Ковригина. А во-вторых, еще не рассказал, как совершил кражу ювелирных изделий из универмага.

— Это не я! Не крал я их! Перестаньте вешать лишнее! — взвился Байрамов.

— Но именно у вас обнаружили ценности, украденные в прошлом году из универмага, — строго проговорила Вересова. — А вы уже отбывали наказание именно за кражу.

— Не моя это кража! Клянусь! Памятью родителей клянусь… — Голос Фарида дрогнул.

— Она может стать вашей, если не посодействуете в поиске того, кто ее совершил, — отчеканила женщина и заметила: — Внушительный «букет» статей получается…

— Вам сейчас двадцать шесть, — прикинул Дивеев, обращаясь к Байрамову. — Выйдете — будет за сорок. А поможете следствию — суд учтет. Между прочим, Эльза…

Фарид встрепенулся.

— Отпустили мы ее, — успокоил его майор. — Уверены, что Эльза здесь ни при чем.

— Она прекрасная, чистая девушка, — начал Фарид. — И… я все скажу вам. В универмаг проник не я. А тот, у кого может сейчас находиться Ковригин. Это страшный человек, и он все равно убьет меня, — обреченно сказал Фарид.

— Надорвется, — заверил Дивеев, встал и крикнул в коридор: — Приготовиться всем. Машины к подъезду.

— Сегодня, — продолжал Фарид, — в девять утра у старого замка Эльза должна была передать Ковригину половину ценностей — его долю. Но вы задержали нас: Эльза в срок не пришла, а я не позвонил Ефиму в гостиницу. Значит, он догадался, что дела плохи, и теперь прячется.

— Где? У кого? — уточнила Вересова.

— Этого человека мы зовем Тихоном. Настоящую фамилию и имя не знаю. В прошлом — крупный вор, — ответил Байрамов. — Сейчас уже в пожилом возрасте. Работает лесником в сорок втором квадрате. Украл у кого-то документы, по ним и устроился. В прошлом году он это золотишко и взял. Разобрал крышу универмага, вскрыл сейф. Силы Тихон огромной. Поедемте — покажу его дом: это по дороге на Приморск.

В кабинет зашли двое сотрудников. Дивеев указал им на Фарида:

— Поедет с нами.

Оперативники вышли вместе с Байрамовым.

— Возьмите меня на задержание, — попросила Нина. — Хочу проветриться.

— Уж нет! — категорически отказал Дивеев. — Не имеем права. Свое дело сделала — спасибо тебе.

Майор с чувством пожал ей руку.

Машины тряслись по лесной дороге. В едущем впереди УАЗе рядом с майором сидел Байрамов, рассказывал:

— Тихона узнал случайно, в ресторане познакомились. Сам подсел. Чувствую, говорит, после отсидки ты, парень. По глазам вижу. Опытный он, Тихон… Взгляд — рентген. Пожил я у него недолго: по хозяйству помогал — дровишки там, в магазин сгонять… Потом устроился грузчиком багажа в аэропорт. Там с Ковригиным познакомился. Прописан я был в общежитии. А жил в основном у Ефима — под видом «жены».

— Кто же придумал кассу взять?

— Мы с Ковригиным иногда приезжали к Тихону поохотиться, рыбку половить, отдохнуть. Ефим все жаловался, что с деньжатами плохо. Тихон нас и надоумил. Когда узнал, что у Ковригина квартира отдельная, — меняйся, говорит, туда, где сберкасса. Так и выдал нам свою идею. А когда кассу взяли, Тихон порекомендовал: «Чего вам с деньгами да облигациями светиться? Несите мне, а я вам — золотишко». Вот и вся история.

Машины остановились. Оперативники вышли на дорогу.

— Дальше пешком, — скомандовал Дивеев. — Окружаем.

Перед ними была старая деревянная изба, обнесенная изгородью с растущим вдоль нее густым кустарником.

Заверещали в кустах вспугнутые птицы.

В доме Тихон и Ковригин приникли к занавескам.

— Не к добру это, — пробурчал Тихон. — Неужто дружок заложил?

— Не думаю… Видимо, туристы.

— Сюда они не доходят. Далековато.

Тихон снял со стены двустволку, протянул Ковригину пистолет:

— На! Если что — отходим к болоту. Я тропу знаю.

— Не нужно! — испуганно отшатнулся от пистолета Ефим.

— Тогда подыхай!

Кусты зашевелились.

— Ох ты! — Тихон выстрелил навскидку.

В ответ грохнули предупредительные выстрелы.

— Сдавайтесь! Дом окружен! — послышался усиленный динамиком голос Дивеева.

— Как бы не так! — с остервенением процедил Тихон.

Стреляя из окон по кустам, он продвигался к двери. Инспекторы-кинологи выбили окна, и туда кинулись овчарки.

Вскоре преступников подвели к машинам и усадили порознь. «Волга» и УАЗ тронулись в обратный путь. Остался лишь «газик»-вездеход. К нему подошел Дивеев. Оперативники вывели из машины Фарида, и все направились к избе.

В комнате Байрамов подошел к окну, выдернул доску подоконника. Под ней оказался тайник: там лежали аккуратно сложенные пачки облигаций и денег.

В Ленинград возвращались еще засветло на той же «Волге», что доставила их в Выборг. На этот раз Петрович вел машину не так быстро. Из приемника лилась приятная мелодия.

Нина сидела рядом с водителем, любовалась дорогой и незаметно для себя задремала.

На заднем сиденье оживленно переговаривались оперативники:

— Подумать только, мы ведь с ног сбились. Год за этим типом охотились, а он в лесу отсиживался, — сказал Дивеев про Тихона.

Начал он фразу на громкой ноте, закончил почти шепотом, заметив, что Нина спит.

— Если бы не Нина Александровна… — начал молодой оперативник.

— Т-с-с! — прервал его Дивеев и, наклонившись к Петровичу, тихо проговорил: — На поворотах поосторожнее.

Петрович послушно сбавил скорость.