Отражение

Скорова Екатерина

Вика — полная и оттого неуверенная в себе девушка. Ей тридцать, она не замужем и ни с кем уже давно не встречается. На работе — обычный офисный планктон. Ей кажется, что проблема только в лишнем весе, но на самом деле всё гораздо сложнее.

Чтобы это понять, надо не побояться заглянуть в своё отражение в старинном зеркале. Вот только какие еще тени прячутся в нём? И что нужно принести в жертву, чтобы получить любовь?

 

Пролог

Нанэ шла за семенем, как и положено — нагая. Только рыжие кудри прикрывали проклюнувшуюся минувшей весной грудь. Ночь наполнила лес звуками: уханьем сов, тревожными перекличками клювачей, стрекотом цикад, шорохами листвы. Они сливались в единый зов, барабанили в ушах, маня туда, где тропа разбегалась узкими лентами в разные стороны. Нанэ остановилась у развилки, замялась, переступая с ноги на ногу. В ноздрях еще щекотал дурманящий дым можжевелового костра, но ощущение полета исчезло. Вновь охватила неловкость, как совсем недавно перед освящением, когда Нанэ на глазах у всех снимала накидку. И еще стало страшно.

Нанэ озиралась, будто впервые видела тропу, хотя еще вчера пробегала мимо этих кустов, озорно подпрыгивала, пытаясь достать до размашистой лапы дуба. До этой ночи лес был добрым другом, жившим по соседству. Что его бояться? Сейчас же он превратился в незнакомца, поглядывавшего из-под нахмуренных бровей. В скрюченных сучьях мерещились тени, ветром завывали в листве неведомые духи. Лунный свет пятнами серебра падал на тропу, мелькал в зеленых копнах деревьев, падал на кожу Нанэ. Мысли в голове еще путались, скованные дурманом, будоражили воображение. Нанэ как завороженная разглядывала собственные по неживому бледные руки. Они подрагивали.

Фырканье и шорохи в кустах вывели Нанэ из оцепенения. Не оборачиваясь, она хлопнула себя по бедру. Рядом вырос волк — матерый, с опущенным палкой хвостом. Нанэ звала его Урсонури, в честь духа-защитника. Он прижался к ней пушистым боком, запрокинул голову, заглядывая в глаза. Зверь чувствовал, что она боится, но не понимал — почему. Тот же лес, одна из тысяч ночей, таких же, как вчера и год назад. Сколько раз они уходили под покровом сумрака гонять куропаток или искать заветный дурман-цветок?

Нанэ запустила пальцы в теплый жесткий мех, ухватила зверя за холку. Его мысли размытыми картинками заплясали перед глазами. Нанэ нахмурилась — как ему объяснить, что для нее эта ночь не простая? Впрочем, не для нее одной: до рассвета не сомкнет глаз ни одна замужняя женщина племени. Сегодня ночь особая — ночь полной луны и новой жизни…

Испокон веков, когда еще духи ходили по земле в видимых обличьях, племя Нанэ затворило свои тропы от чужинцев. Ибо те, кто покинули лес и принялись тревожить Мать-землю каменными палками, не могли называться настоящими людьми. Племя жило обособленно и ни с кем не водило торговли. Чужинцы могли запятнать чистые души соплеменников сглазом или злым словом. Про то, чтобы брать от них семя и речи не шло! Но собственная кровь застоялась в жилах, на свет стали рождаться вялые и глупые дети. Тогда предки велели оставить детей в землянках, мужчин согнать в запретную яму, а женщинам разжечь священный огонь, взывая к милости Отца-Небо. В ту ночь незамужние девушки, уронившие первую кровь, сбросили одежды и разбрелись по лесным зарослям, ища под полным оком ночного светила тех, кто дал бы им семя. Многие из них вернулись непраздными, но ни одна не обмолвилась, с кем разделила ложе — предки не велели. А когда пришло время, на свет появились малыши.

Это были необычные дети: тела одних покрывала густая шерсть, другие родились с крупными родимыми пятнами, третьи — с черными губами, у четвертых едва ли не с младенчества вылезли острые зубки. Глаза у малышей тоже отличались: бездонно-черные, ядовито-зеленые, янтарно-желтые с продольными зрачками. С тех пор хищные звери стали приходить в деревню, словно близкая родня — оберегали несмышленых детей, загоняли дичь, обороняли заповеданные тропы от чужинцев.

Теперь с отметинами звериного родства не осталось и взрослых. Разве что изредка рождались дети с необычным цветом глаз или пухом на животе, зато язык и мысли зверей люди племени понимали по-прежнему, разве что не так ясно, как во времена первой запретной ночи. А в память о ней раз в три года одна из дочерей племени очищались перед священным огнём и уходила прочь из деревни — искать новую кровь.

Нанэ с малых лет с придыханием разглядывала соплеменниц, которые спустя время после проведенной в лесу запретной ночи оглаживали погрузневшие животы. Казалось, они знают что-то, чего смертным ведать не полагается. Нанэ не раз представляла, как сама встанет перед священным огнем и предками. Но две весны назад, затаившись в речной коряге, она ненароком подслушала уже обряженных в цветные пояса замужества соплеменниц. Со смешками, будто про стряпню, а не о священном обряде, они судачили о том, кого выберут в этот раз. Мол, изжила себя запретная ночь, что это за таинство, если девицы заранее сговариваются с женихами под каким кустом справить заветное?

После такой правды Нанэ сутки не вылезала из-под той самой коряги, пока отец с матерью силой не вытащили ее — зареванную и синюю от холода. Тогда же она решила, что когда придет ее время, завет предков будет исполнен в точности, чего бы это ни стоило. А что ее час настанет, Нанэ не сомневалась. Говорящая-с-предками выбирала не просто дочерей племени, а тех, в ком звериное начало сильнее человеческого. Нанэ же не просто слышала звериную родню, но и умела отвечать, кого, как не ее выбирать для обряда? И выбрали.

Теперь же Нанэ переступала через тугие веревки корней и гадала, с кем ей выпадет разделить ложе? Зверь это будет или лесной дух, а может, сам Отец-Небо спустится со звезд? Сердце Нанэ распирало гордостью и страхом. Вчера она наслушалась от замужних сестер про близость с мужчиной столько, что впору было кричать: караул! Одни рдели, как спелая черешня, и заливались восторгом, другие угрюмо сетовали и чуть ли не живьем закапывали в схоронные ямы.

Урсонури встрепенулся прежде, чем за спиной раздался треск веток и шорох листвы, оскалился, обнажая черные губы. Нанэ замерла, задышала часто, всматриваясь в призрачные лесные тени. Неужели, свершилось? И, отводя в сторону хлесткие ветки, к ней навстречу шагнет тот, чье дитя будет жить под ее сердцем? Вот только Урсонури был другого мнения.

«Беги!» — кричал его звериный разум.

Но Нанэ не шевелилась. Как завороженная она следила за темным силуэтом, маячившим за кустами. Он сделался шире, словно человек за листвой сделал шаг, а через мгновение, раздвигая лапы веток, на тропу вынырнули два чудовища с телами людей и кабаньими головами. Черные уродливые пятачки, кривые клыки с запекшейся кровью и пустые разрезы глаз. Один держал копье, другой — рыбацкую сеть и кинжал в локоть длиной. Оба были облеплены листьями, словно дети Лесного духа. Но те — существа добрые и знакомые, эти же одним только видом заставляли сердце сжиматься от страха.

Уроснури уже не кричал — он весь источал ненависть. С губ капала слюна, из пасти доносился угрожающий рык. Нанэ попятилась, запоздало прикрыв наготу руками. Только сейчас она поняла то, что не укрылось от волка — перед ними были люди. Чужинцы в звериных масках. Нанэ закричала болотной выпью и бросилась бежать, за спиной раздался лязг и рычанье Уроснури. Сердце Нанэ рвалось прочь из тела, в ушах зашумел невесть откуда вынырнувший ветер. Ветки и корявые сучья то и дело норовили вцепиться в волосы, ткнуть в живот. Нанэ пригибалась и перепрыгивала через выпирающие корни, не сбавляя хода. Сквозь гул в ушах она слышала, как ей ответили из деревни, как затрубил рог, собирая охотников на защиту. Тут же за спиной раздались радостные крики чужинцев и протяжный, как прощальная песня, вой Урсонури. Ночные птицы заверещали, в спешке срываясь с насиженных мест. Нанэ мчалась, не разбирая дороги. Слезы застилали глаза, превращая все в размытые силуэты. Ноги начали заплетаться, казалось, она застряла во времени и уже никогда не доберется до деревни. И стоило так подумать, как что-то черное метнулось Нанэ под ноги. Она споткнулась, падая в объятия дерева. Оно оказалось мягким и пахло дымом. Нанэ снова закричала и дернулась, но из ствола выросли лапищи и сцапали ее, скрутили руки, перехватили поперек тела, запихнули в рыбацкую сеть.

Нанэ окаменела — так ей казалось. Мнилось, все происходит во сне и стоит взойти солнцу, как чужинцы растают вместе с ночью. А пока люди в звериных масках утаскивали ее прочь, переговариваясь на незнакомом языке. А следом за ними, скуля и волоча кишки по черной от крови тропе, полз Урсонури.

 

Глава 1

Ресторан я выбрала не случайно: во-первых, тут готовили лучший в мире торт Микадо, а во-вторых, приятно отметить третий десяток в заведении со своим именем на вывеске.

«Виктория» ютился на первом этаже жилой многоэтажки. Зал ресторана был небольшой, но светлый и казался просторным. Вдоль стен — полукруглые кабинки-карманы с янтарными бра на стенах, в центре — овальная барная стойка и квадратные столики с красными скатертями в белый горох. Именно этим мухоморным дизайном ресторан привлек меня в первый раз. Было в нем что-то родом из детства, вроде советских песочниц с аляповатыми козырьками.

С букетом под мышкой я стояла в двух шагах от лакированных деревянных дверей и разглядывала ресторанное нутро сквозь огромные разноцветные окна. По ту сторону стекла расторопные официанты протирали стол, за которым десять минут назад мы с подругами делились новостями и поднимали бокалы. Праздник кончился, подруги разъехались по домам, а мне некуда было торопиться. В голове шумело от выпитого, мысли путались.

На улице стемнело, с неба посыпалась мелкая морось. Спешно шагавшие мимо прохожие зашелестели зонтами. Мне мокнуть тоже не хотелось. Потоптавшись в раздумьях, я зашагала прочь. Машину ловить не стала, понадеялась, что освежусь и протрезвею на холодном осеннем воздухе. Не вышло. Сумка на плече с запиханной кое-как бутылкой советского шампанского, подаренной администратором «Виктории», с каждым шагом становилась тяжелее. Вот когда я пожалела, что не присмотрела местечко поближе к дому.

Дорогу до метро я кое-как осилила, хотя так и подмывало прикорнуть на ближайшей скамеечке. Пока дошла до станции, сожалений накопилось с вагон и малую тележку. Вспомнилось все: хихиканье компании девчонок за соседним столиком, неловкость от собственного внешнего вида — вырядилась, как на ярмарку! Платье обтягивающее, браслет, салонная прическа… Все это было непривычно. Я не любила привлекать к себе внимание. Вещи, подчеркивающие фигуру, вызывали у меня приступы депрессии: казалось, лишние килограммы выпирали со всех сторон. Сегодня же захотелось удивить подруг, ощутить себя женщиной, а не колобком в холщовом мешке. Выходит, надо было держаться подальше от своих хотелок.

Когда перед носом заалела буква «М», я подивилась, как смогла добраться до метро без приключений. Даже погордилась собой чуток. А вот на входе почему-то забоялась встать на эскалатор и все топталась около движущихся ступенек в нерешительности, пока какой-то мальчишка в наушниках не ткнул меня локтем в бок — мол, подвинься. Я пропустила его и шагнула следом, давясь обидой. Хотелось нагрубить, крикнуть вслед что-нибудь ругательное или просто топнуть ногой. Но тут вдруг кончилась лента эскалатора, и я торопливо соскочила со ступенек, забыв про обиду и о том, куда вообще иду.

Словно ища подсказки, принялась разглядывать обитателей подземки. Около колонн толпилась стайка молодежи, чуть поодаль на скамейке сидела женщина лет сорока с книгой в руках, рядом с ней стояла пожилая пара. Дед в коричневом плаще монотонно выговаривал что-то бабуле в вязаной шапочке с клетчатой авоськой. Она кивала, попадая в такт бурчанию старика, и улыбалась.

Я сверлила их завистливым взглядом. Состариться вместе и продолжать с нежностью смотреть на свою половинку — в моем случае о таком можно было только мечтать! То, что годами заедалось сладостями и заливалось слезами, с новой силой подступило к горлу. Тряхнув головой, я поплелась к подъезжающей электричке. В вагоне было немноголюдно — пара старушек, женщины с усталыми глазами и пузатыми пакетами в руках и импозантный мужчина лет пятидесяти в костюме с синим отливом. Последнего я разглядывала не без любопытства, вернее, не его самого, а наручные часы. Кожаный ремешок, крупный циферблат с гравировкой под овальным стеклом и медными потертостями на золотистом ободке. «Старинные!» — щелкнуло в голове.

К пыли веков я питала болезненную страсть. Всё, что слепили, нарисовали, вырезали, выстругали более сотни лет назад, приводило меня в таинственный трепет. А уж заполучить нечто подобное было огромнейшим счастьем! Словно Гобсек, я тряслась над тем, что мне удалось накопить в закромах: два почерневших от времени серебряных медальона, дюжину монет царских времен и прялку со сточенными мышами ножками. Подруги подтрунивали над моим увлечением, но каждый раз, когда им в руки попадало старьё с чердака, они первым делом тащили его ко мне.

Только минут через пять я заметила, что пока разглядывала часы, их хозяин изучал меня. Нахально, будто не на девушку смотрел, а выбирал окорок в бакалейной лавке. В другой день я бы смутилась и быстренько отвернулась, но не сейчас. Ответно смерив его оценивающим взглядом, я улыбнулась. Не по-доброму, а с ехидцей, мол — тоже не лыком шита. К моему удивлению мужчина оживился: весь подобрался, распрямился и расплылся в улыбке.

«Может, подойти и познакомиться?» — мелькнула крамольная мысль. Крамольная, потому что с мужчиной предпенсионного возраста я себя никогда не представляла. К тому же — подходить первой казалось смерти подобным.

«Ага, а что потом делать с престарелым поклонником? — закопошилось в мозгу, осаживая меня обратно. — И потом, ты пьяная, не забыла? Что он подумает?»

«А вдруг это судьба? Вот сейчас как подойдет и предложит проводить, что тогда?» — не сдавался любитель приключений внутри меня.

Я заметалась, как та обезьяна, которая никак не могла определиться — к умным ей или к красивым. Борьба оказалась недолгой, любитель приключений с аргументом «хуже-то точно не будет», вырвал победу у здравого смысла. Впрочем, после выпитого в ресторане он не очень-то и сопротивлялся. Я встала и, держась за поручень, направилась в сторону потенциального ухажера, но тут электричка дернулась, и раздался гулкий механический голос:

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Баррикадная.

Мне выходить! — ударило током в мозгу. Позабыв обо всем, я опрометью кинулась к дверям и выскочила на перрон. Электричка же зашипела и тронулась дальше, увозя моего несостоявшегося ухажера и подаренный подругами букет. Пару минут я провожала ее взглядом, а потом поплелась дальше, успокаивая себя тем, что если бы он хотел, то непременно кинулся бы следом. До нужной мне станции я добралась без приключений. Наверное, меня под крыло взял великий разум подземки и провел по кольцевой без особого ущерба.

Выбравшись наружу, я побрела по облитым оранжевым светом фонарей тротуарам. Улицы были безлюдны, если не считать автомобили. Они проносились мимо, разбрызгивая грязь по сторонам, неслись автомобили, вдоль дороги на толстых ножках переливались рекламные щиты с зазывными слоганами и незнакомцами с восковыми улыбками. Я петляла по асфальту, смеялась, вдруг натыкаясь на кованую решетку ограды, и шла дальше. Вот только на душе вместо веселья скребли кошки.

«Ах, и сам я нынче что-то стал не стойкий…» — всплыли в памяти Есенинские строки, тоской отозвались в груди. Мне некого было обнимать — ни верб, ни берез, разве что бетонные столбы или редкие тополи со спиленными верхушками.

Уже почти добравшись до своего подъезда, я споткнулась и шлепнулась на асфальт, ободрав коленки и порвав колготки. В довесок с жалобным дзынем отлетело дно у бутылки. Шампанское стекало под ноги и опадало пеной, смешиваясь с подмерзшей грязью. Я задрала голову к небу. Там из-за туч выползала луна. Ее запятнанный тенями лик показался мне надменной гримасой. Недолго думая, я показала ей язык, хотя впору было бы завыть от тоски.

Дома она свалила меня окончательно. Тридцать лет! Сегодня мне исполнилось тридцать лет, а я по-прежнему не была нужна никому, кроме мамы, тети Дуси и подружек. Выпитое в ресторане давило, заставляло сердце ныть и сжиматься болью. Одиночество ощущалось настолько остро, что казалось еще немного, и меня разорвет на части.

В прихожей я скинула сапоги, швырнула под табурет пустую бутылку, которую зачем-то тащила на седьмой этаж. Не включая свет, отправилась на кухню. Просто не хотелось смотреть на себя толстую и пьяную. Проползая по коридору, я споткнулась обо что-то огромное, некстати торчавшее посреди коридора. Со смаком выругавшись, попыталась вспомнить, когда успела настолько захламить коридор? Память на этот раз сработала, как автомат.

— Викусечка! — всплыли в голове слова со знакомым прибалтийским акцентом, словно я опять оказалась у стеклянных дверей «Виктории» в объятиях Маринки. В носу вновь защипало от ароматов лилии и корицы — запаха духов подруги. — Зная твое пристрастие к старью… пардон! Ра-ри-те-там, мы решили подарить тебе экл… экс… эслюзивную вещь.

Если в ресторане я таким же заплетающимся, как у Марины, языком выпытывала, что за вещь, то теперь возникла неизвестно откуда взявшаяся злоба. Понаставили тут и меня не спросили! Конечно, у них все тип-топ, а мне, чтобы не плакалась на несостоявшуюся личную жизнь, сунули под нос какую-то бандуру! Даже до комнаты дотащить не удосужились. Я пнула громадину и тут же скривилась от боли — ушибла ногу. Массируя место, где судя по всему, завтра вылезет синяк, я свернула на кухню.

Не успела добраться до цели, как стало жутко стыдно. Нашла на ком злость срывать! Разве подруги виноваты, что я одна? Никто не виноват, кроме меня самой. Сколько раз давала себе обещание, что сяду на диету или запишусь в фитнес-центр? Так нет же — даже зарядку, и то не делаю! Потому что хочется поспать подольше и съесть послаще… На глаза запросились слезы, в горле запершило, и невыносимо захотелось выпить.

На кухне было не так темно, как в коридоре: лунный свет сползал по шторам, крался по полу. Я достала из буфета коньяк, плеснула в кружку и выпила залпом. Горло обожгло, из глаз покатились слезы. Схватив со стола печенье, я наспех сунула его в рот и, прихватив коньяк, на ощупь поплелась в комнату. Добравшись до кровати, всхлипнула пару раз и завалилась спать как была: накрашенная, одетая и с драными коленками.

 

Глава 2

Стоило прикрыть глаза, как где-то над ухом натужно закаркала ворона. Да так звучно, будто сидела не за окном, а около кровати на тумбочке. Я махнула в ту сторону рукой, сквозь сон понимая, что телодвижения мои напрасны — противная птица не испугается, если даже стучать в балконное окно. Но, вопреки ожиданиям, каркуша замолкла, а следом что-то со звоном покатилось по полу.

Я вскочила, силком продирая глаза — на поблекшем от времени паркете валялось то, что осталось от будильника: стекло отдельно — колесики механизма отдельно.

Голова загудела, тело казалось разбитым и отказывалось двигаться. Я кое-как сползла с кровати и побрела в ванную. По дороге мельком глянула на настенные часы в прихожей — без двадцати девять. Прохладная вода освежила и вернула мысли в нормальное русло. Но понадобилось еще несколько минут — как раз потраченных на чистку зубов, чтобы осознать — на работу не успеваю.

Вот когда прыть вернулась к разбитому вчерашним весельем телу. Как ошпаренная я выскочила из ванной и принялась переодеваться. На макияж времени не оставалось, пришлось выскочить, как есть, по пути застегивая пуговицы пальто и натягивая шапку. Всю дорогу, пока тряслась в переполненной маршрутке, я отчаянно соображала: закрыла ли вообще входную дверь?

Сомнения мои развеяла начальница — Ирина Александровна, или Шуриковна, как звали ее за глаза. Я бы, наверное, не пожалела за секунду состариться на полтора десятка лет лишь бы выглядеть, как она: четкая талия, длинные стройные ноги, мелькавшие в разрезе юбки, аккуратно уложенная копна медно-рыжих волос. Одежду, как и макияж, она тоже умела подбирать — ярко и всегда на грани приличия, но грань эта неизменно соблюдалась. Возможно, именно эта игра с приличием во внешности привлекли внимание нашего шефа. Об их романе не знал разве что программист Витька, который работал у нас на четверть ставки и приходил от случая к случаю. Впрочем, Ирина Александровна и не скрывала от коллег особого к себе отношения руководства.

Я поприветствовала начальницу и попыталась быстренько проскользнуть к своему рабочему месту. Сделать это оказалось непросто — кабинет был узким и тесным. С моей комплекцией маневрировать между столами, стульями и тумбами было непросто, а тут еще Ирина Александровна встала на пути и демонстративно поглядывала на часы.

— Если в прошлый раз опоздание было последним, то что тогда случилось сегодня? — чинно произнесла она наконец.

— Извините, — принялась мямлить я, — маршрутка опоздала на десять минут…

— Да у нее же, Ирина Александровна, вчера день рождения был! — встряла в разговор коллега Софья — стройная, но не худая, с озорными карими глазами и ярким маникюром.

Попытку меня оправдать я оценила и посмотрела на нее с благодарностью. Только вот на работе я не проставлялась — лишь нашим узким кабинетным кругом. Шуриковна в памятных датах коллег не разбиралась, но такие вещи, как празднования без ее участия или хотя бы ведома, не прощала.

— А-а-а… — протянула начальница, сверля меня взглядом. — Ну, поздравляю. Сегодня Петру Ивановичу докладывать не буду о твоей вопиющей безответственности — считай это моим подарком.

Она отодвинулась, пропуская меня к рабочему месту, а потом вышла. Я прошмыгнула на место и, на ходу раскладывая по местам сумочку и верхнюю одежду, зарылась поскорее в работу. Ворчливое начальство — ерунда. Главное, что работа была и за нее хорошо платили.

В углу сосредоточенно сопела Лера — еще одна коллега, трудоголик и, в отличие от меня, напрочь лишенный любопытства человек. Если что-то случалось в нашем банке, она узнавала об этом последней, и то — через неделю. И неудивительно: ей и без того хватало приключений. Пятилетний сын, который стабильно болел раз в месяц, а также муж, все время разъезжавший по командировкам, не давали расслабиться не только на работе, но и дома. Не забывала про Леру и свекровь, время от времени контролировавшая домашний очаг сына. И пусть, исходя из рассказов самой коллеги, к разряду кровопийц «мама» не принадлежала, обстановка в доме накалялась до предела.

Только в дни приезда свекрови Лера становилась разговорчивая, но ужасно нервная. Мы с Соней сочувствовали, но, будучи холостыми, радовались, что чаша сия нас пока не настигла.

— Знаешь, почему Лерка сегодня головы не поднимает? — спросила Соня, когда мы отправились обедать.

Перекусывали мы в кафе на первом этаже здания, в котором находился наш офис. Кормили там отменно, да и разговоры никто не подслушивал. А вот Лера приносила еду с собой и обедала в кабинете.

Соня деловито расставляла пышущие жаром тарелки за наш столик. Пока она ходила за обедом, мне пришлось отпугивать от него зарившихся на свободные места посетителей. Желающих перекусить здесь всегда было много из-за вкусных и сравнительно недорогих бизнес-ланчей.

— Нет, — ответила я в полной уверенности, что сейчас меня просветят по этому поводу во всех подробностях.

— Ее Шуриковна с утра загрузила, еще и девяти не было.

— А ты откуда знаешь? Лерка же никогда на начальство не жалуется.

— А я как раз сегодня пораньше пришла, в отличие от некоторых, — не удержалась Соня от шпильки. Такой уж у нее был характер. Смешливый, но иногда немного ехидный.

— И что? Шуриковна всегда кого-нибудь грузит. — Я принялась поглощать густой грибной суп, приправленный сметаной. — Да она, наверное, спит плохо, если кому-нибудь не напакостит.

— Точно! — засмеялась Соня. — Дело-то, может, обычное, но только на первый взгляд. Скоро к нам очередная проверка приедет, а у Шуриковны растрата какая-то вылезла. Причем реальная — на что она, по-твоему, на Бали летала месяц назад? Вот она сегодня Лерку и просила это как-нибудь прикрыть.

— А Лерка что?

— Не могла она отказаться. У нее опять Витюшка болеет, а муж через неделю в командировку уезжает — сидеть некому. И потом, куда денешься? Либо так, но с поблажками, либо на увольнение — Шуриковна уже не одну такую с глаз долой отправила.

Вскоре мы переключились на обсуждение более животрепещущей темы — нового охранника. Соня живописно рассказывала про его бицепсы и глаза, а я лишь кивала, поддерживая беседу, и с аппетитом поглощала картофельное пюре с рыбной котлетой. К двум часам мы неторопливо вернулись на рабочие места и снова уткнулись по компьютерам. Когда стрелки на настенных часах показали шесть вечера, с гудящей после вчерашнего веселья и сегодняшних бумаг головой, я отправилась домой.

Добравшись до входной двери, я с радостью отметила, что всё-таки не забыла ее закрыть. Скинув в прихожей пальто и полусапожки, я наткнулась взглядом на огромных размеров нечто, щедро завернутое в яркую упаковочную бумагу. Подарок! Как могла про него забыть? Не откладывая дело в дальний ящик, принялась распаковывать сверток. Куски упаковочной бумаги в хаотичном порядке летели на пол — потом уберу.

Под ней обнаружилась поистине потрясающая вещь. По крайней мере, для меня. Огромное овальное старинное зеркало, окаймленное позолоченными резными виноградными листьями. Правда, вместо самого отражающего стекла, посередине зияла матовая стенка с корявой затертой надписью. Держался антиквариат на железных ногах, изображавших расползавшихся в разные стороны змей. Я присмотрелась внимательнее и поразилась: на нем не было ни малейшего намека на ржавчину! Это при том, что предмет сделан из железа и, по уверению подруг, очень старый. Сколько они на него потратила — вообще загадка. Я бы на такую вещь, наверное, за полжизни не скопила!

Мои глаза заблестели, душу облепила Плюшкинская радость. Я тут же перезвонила всем подружкам, телефонный диалог с которыми был примерно одинаков и выражал абсолютное восхищение полученным подарком.

Наговорившись и навосхищавшись вволю, я еще раз окинула зеркало взглядом — надо бы вставить недостающую деталь. А-то без отражения оно какое-то неполноценное, ущербное, что ли. Да и перетащить его в комнату не мешало бы. Вот только сил у меня на такое не хватит, а соседей почти никого я не знала. Только одинокого дедушку с первого этажа. Прошлой зимой он забыл код от двери подъезда и терпеливо мерз около нее минут десять, пока я не спустилась на улицу в магазин. С тех пор мы доброжелательно кивали друг другу при встрече.

Но не звать же в самом деле дедулю таскать такие тяжести? А вот нанять мастера для вставки зеркала и доплатить ему, чтобы помог с перестановкой — отличная идея! Забыв про ужин и мытье рук, я устроилась за компьютерным столом и принялась бороздить просторы интернета.

Найти нужный сайт не составило труда, заполнить заказ на вставку зеркала — тоже. Пришлось еще раз сбегать в прихожую — снять мерки. Делала всё простым сантиметром, которым пользовалась когда-то давно, когда увлекалась шитьем. Сработанные когда-то наряды теперь пылились в шкафу — стали малы, а вот сантиметр пригодился. После того, как мою заявку приняли, тут же раздался звонок — звонили из фирмы, чтобы уточнить время и адрес. Я же заранее выяснила цену и немного опешила — деньги просили не малые. Но вежливый женский голос на том конце невидимого провода поспешно заверил, что мастер не только вставит нужное зеркало, но и поможет его перетащить.

Только расправившись с делами, я побрела на кухню — греть чайник и купленные по дороге домой блинчики с творогом.

Неделя пролетела быстро и однообразно. С той только разницей, что теперь я приходила на работу вовремя, послушно вставая по утрам с первыми гудками крикливого будильника. Пришлось несколько раз звонить в фирму, где заказывала зеркало, но там меня заверили, что все почти готово. Размеры были нестандартные, и из-за этого возникли какие-то неполадки. В подробности я не вникала. Главное — зеркало будет.

Отработав пятницу, я устроилась на остановке в компании пожилых дам, обсуждавших дороговизну яиц. Стрелка часов уже ползла к шести, а долгожданный автобус все еще не показывался на горизонте. Постояв еще минут десять, я окончательно разочаровалась в надежде потолкаться в маршрутке и побрела пешком к ближайшей станции метро.

— Извините! — окликнул меня невысокий полный мужчина лет сорока в кожаной куртке. — Вы пакет на остановке забыли.

— Спасибо, — я взяла из рук незнакомца забытый кулек с работой на дом и благодарно посмотрела на него.

— Может, сходим в кино? — неожиданно предложил он, посверкивая лысиной и золотым зубом во рту.

— Знаете что… — начала я, намереваясь отбрить навязчивого благодетеля. Но тут же спохватилась. Сама не знаю — почему. То ли дошла до той степени, когда первый встречный кажется принцем, то ли его глаза вынудили передумать. Бескрайне-голубые, излучавшие нежность. Я еще не знала о нем ничего, но была уверена на все сто, что он добрый. Вскользь подумала о том, что такие обычно любят одну женщину всю жизнь и с упоением возятся с детишками. — Почему бы и нет?

— А как вас зовут? — расцвел случайный знакомый.

— Виктория. — Я тоже улыбнулась, где-то в глубине души закопошилось кокетство. — А вас?

— Аркадий. Перейдем на ты?

Я кивнула.

— Можно тебя проводить?

Предложение оказалось настолько неожиданным, что закрались сомнения. А что, если он аферист, мошенник, грабитель или того хуже — маньяк? Всего на миг я испугалась. А потом беспечно решила, что со мной-то уж точно ничего такого не случится, и успокоилась.

— Только если до подъезда, — сразу расставила я невидимые границы.

Аркадий понимающе кивнул. Мы неспешно шли бок обок вдоль улицы, сковываемые неловкостью. Оба молчали. Уже недалеко от метро новый знакомый решил что-то объяснить.

— Ты не подумай, я вообще-то на улице не знакомлюсь, — скомкано начал Аркадий.

Я ничего не ответила. Просто светилась от радости — в кои-то веки меня до дома снова провожает мужчина! Он смутился и больше ничего не сказал. Всё то время, что мы тряслись в вагоне метро, он больше не проронил ни слова. Что приятно удивило, Аркадий везде платил за проезд. Конечно, не велика сумма, но сам факт радовал.

Наконец, мы добрели до моего подъезда.

— Вот здесь я живу, — сказала я и остановилась у двери в ожидании чего-то сверхъестественного.

— Ну, я пошел, — засуетился Аркадий и неуверенно продолжил. — Я на неделе тебе позвоню насчет кино?

— Конечно.

Отвернувшись от него, я набрала код на домофоне.

— Подожди! — Спохватилась и окликнула Аркадия.

— Да? — он уже успел отойти на несколько шагов.

— А как ты мне позвонишь? Я же тебе номера не дала.

— Не знаю, — пожал плечами Аркадий и рассмеялся над собственной рассеянностью.

Неужели я действительно приглянулась этому забавному персонажу, похожему на Винни-Пуха? И пусть сам он, мягко говоря, не в моем вкусе, его советские ухаживания оказались невероятно приятными. Он подошел ко мне и дождался, пока я нацарапаю на чеке из супермаркета номер мобильного телефона.

Аркадий попрощался, теребя в руках полученную бумажку, и бодро зашагал прочь. Я же ничего не ответила, только махнула рукой и скрылась в полутьме подъезда.

 

Глава 3

На седьмой этаж, где находилась моя квартира, я влетела буквально на крыльях, впервые отказав себе в удовольствии прокатиться на лифте. Унылый серый пейзаж за окном с облезлыми деревьями и угрюмым небом казался мне таинственно-волшебным. Хотелось петь, танцевать, смеяться и плакать — только на этот раз от счастья.

И только здравый рассудок одергивал — неужели я до такой степени отвыкла от мужского внимания? Веду себя, как сопливая девчонка, которую впервые чмокнул в щеку одноклассник! Я искренне попыталась привести чувства в порядок, но ничего не вышло. Ощущение окрыленности так и рвалось наружу, мне даже казалось, что я свечусь от радости.

Было бы отчего, — саркастично хмыкнула я, проходя в комнату.

И тут же споткнулась взглядом о сиротливую пустоту зеркальной оправы. Да что ж это такое? Сколько можно тянуть с заказом? Раздуваясь на этот раз от праведного гнева, я ухватила телефон. Пару минут пришлось повисеть на горячей линии фирмы, где был сделан заказ. А потом оператор приятным мягким баритоном уверил, что через неделю — максимум две, мастер постучится в мои двери. Я даже растерялась от такой наглости. Обещали-то за два-три дня, а в итоге растянули на месяц! Баритон на том конце решил, что разговор окончен и сбросил вызов, а я так и осталась сидеть с открытым ртом с телефоном в руках.

Еще сегодня утром расстроилась бы, что так неудачно налетела с зеркалом. Выполнят ли они вообще заказ? Но случайное уличное знакомство перевернуло мироощущение, цепляя на нос розовые очки — хотелось верить людям и переводить через дорогу старушек.

Весь вечер я просидела, как на иголках, время от времени посматривая на мобильный или бросаясь к нему с кухни или ванной. Вдруг Аркадий невзначай решил набрать мой номер?

Но ни в этот вечер, ни на следующий день, ни через неделю он не позвонил. А я-то, наивная, по первости рисовала в мечтах, как он будет бросать мне под ноги лепестки роз, а я буду гордо задирать подбородок, изображая из себя мисс неприступность. Думала, он будет счастлив, что такая девушка согласилась скоротать с ним — лысым и неказистым вечерок-другой. Почему-то серьезных планов на отношения с этим человеком у меня не возникло.

Но потом я открыла зеркало, прятавшееся в шкафу в прихожей, окинула отражение самокритичным взглядом и всё поняла. Это знакомство — лишь издевка судьбы, брошенная мне после того, как я распрощалась с надеждами на личную жизнь. Умелой и обидной насмешкой, заставившей поверить в собственную привлекательность. Первой ворвавшейся в голову мыслью было напиться, но ее я сразу отмела — не хватало еще стать алкоголичкой. Полно людей живут сами для себя и не парятся.

А может, они тоже врут, что все у них хорошо? Врут родителям, друзьям, знакомым. И при этом радостно улыбаются, хотя на душе, как у меня сейчас, скребут кошки.

Позвонить маме или подругам? Нет, мне не хотелось грузить их проблемами. А мама так и вовсе схватится за валокордин. Ее даже синяки на моих лодыжках, полученные при неудачном маневре между понатыканными вплотную друг к другу рабочими столами, приводили в трепет. Что уж говорить про сердечные обиды. К слову сказать, когда мамины попытки сосватать единственную дочь рассыпались прахом, чтобы ее не расстраивать я стала врать, что встретила хорошего парня, но он сильно занят и никак не может приехать, чтобы с ней познакомиться. Выходит, теперь придется во всем сознаться? Я тряхнула головой, прогоняя тоскливые мысли и решила немного прогуляться.

Чавкавшая под ногами грязь вперемежку с черными листьями не прибавила мне энтузиазма. Слезы подступали к глазам, внутри расползалась меланхолия. Хотелось поскорее вернуться, залезть под одеяло, включить самую что ни на есть грустную музыку и рыдать. Я всё с большим трудом боролась с этим желанием, погрузившись в мысли и воспоминания. Наверное, поэтому не сразу заметила, что в кармане тревожно жужжит мобильный. На дисплее высветился незнакомый номер.

— Виктория? — робко уточнил охрипший голос.

— Слушаю.

Я принялась перебирать в памяти знакомых мужчин. Таковых оказалось немного, но никому из них этот голос не принадлежал.

— Это Аркадий. Можешь говорить?

— Конечно, — ответила сухо. В голове пронеслась злорадная мысль «опомнился, голубчик!».

— Я насчет кино, ты сегодня не занята?

— Сегодня не могу, извини.

Конечно, я соврала. Пусть не думает, что сразу кинусь к нему в объятия.

— А завтра?

— Вообще-то завтра я тоже не очень свободна, — туманно намекнула на планируемую поездку к маме в Подмосковье. — Но думаю, что вполне могу отложить эти дела до следующего раза.

Надеюсь, мама не обидится.

— Тогда я за тобой заеду в полшестого, — обрадовался собеседник. — До завтра!

Он быстренько распрощался и отключил телефон, оставив меня в недоумении слушать протяжные гудки. Только теперь до меня начало доходить, что Аркадий, похоже, просто очень стеснительный человек. До такой степени стеснительный, что решился позвонить понравившейся девушке только через неделю.

Я хихикнула от собственной догадки, а потом рассмеялась в голос. В груди потеплело. Значит, все-таки я ему понравилась! Плохое настроение моментально унесло пронизывающим до костей ветром, сдувшим со скамеек на детской площадке любопытных старушек. Только мне не было холодно, я смотрела в пустое серое небо и улыбалась.

На следующий день, едва встав с кровати, я принялась готовиться к походу в кино. В голове проносились сценарии один другого романтичнее. Хотелось, чтобы наметившийся ухажер остолбенел от восторга от одного только взгляда на меня. Вот уж смешно! Прыснула, представляя, как Аркадий падает в обморок прямо посреди кинотеатра, как только я снимаю пальто. Вот только зачем всё это? В конце концов, плюнула и решила не заморачиваться. Чувствовала себя малолетней девчонкой и вела соответственно. Вместо самокопаний соображала во что оденусь, как причешусь и что вообще надо успеть до назначенного времени.

От мысли перешла к действию — несколько раз перебрала содержимое шкафа, надеясь найти там что-нибудь подходящее. Выбор оказался невелик: стандартные рабочие костюмы, состоявшие из закрытых кофт и бесформенных штанов, и платье, которое одевала на день рождения. Других истинно женских атрибутов у меня не водилось. Юбки и платья тут же выставляли напоказ мои бока и полные бедра. Именно поэтому я не покупала их даже под дружные уговоры подруг на совместных прогулках по магазинам.

Как в сопливых сериалах, я вертелась перед зеркалом с приложенными к груди нарядами, после чего безжалостно бросала их прямо на пол. Происходящее казалось нереальным, словно и нет никакого Аркаши, а только сон. Вот только просыпаться никак не хотелось. Понять бы еще — почему? Единственное платье показалось мне не совсем подходящим для похода в кино, зато в нем я выглядела гораздо привлекательнее.

Попеременно заглядывая то на кухню, то в ванную, я представляла вечерний триумф, но совершенно не думала о последствиях. И уж, конечно, не соображала, что играю с малопривлекательным мужчиной, давая ему ложную надежду. Чувства Аркадия, который при этом стал отдушиной для моих комплексов, меня совершенно не волновали.

Гораздо важнее было нанести тушь на ресницы. Смеясь и шутя с собственным отражением, я наносила макияж, начесывала макушку. Только потом сообразила, что сначала стоило одеть платье. Но ничего — с горем пополам влезла в него, почти не повредив красотищу на голове.

К пяти я, накрашенная, причесанная и одетая, величаво вышагивала по квартире, измеряя ее метроквадратность. Каждая секунда отдавалась ударом сердца. Ощущение такое, словно ждала автобус. Знаешь примерно, когда он должен прибыть, и вот, когда установленное время подходит к концу, нетерпеливо переминаешься с ноги на ногу. Высматриваешь его на горизонте, радуешься каждой маршрутке, приближающейся к остановке. И огорчаешься, когда вам с ней не по пути.

Время от времени я подбегала к окну, всматриваясь в дворовых прохожих. И каждый раз разочарованно вздыхала и ворчала под нос: «сколько можно ждать?». Только раза с шестого я обнаружила, что Аркаша всё это время сидел во дворе. Он сиротливо мерз на скамейке детской площадки в компании вездесущих бабулек. В руках мой ухажер сжимал букет роз и время от времени судорожно поглядывал на часы. Оставалось только гадать, сколько он уже здесь обретался.

Наверняка, любопытные старушки пытали его каверзными вопросами — как же, такой франт и в их дворе, где уже все девицы давно выданы замуж. Ах, постойте! Есть еще одна с седьмого этажа — так эту и с приплатой никто не возьмет! Чего сидит? Непонятно.

Задумалась: может, стоит ему позвонить? Что зря спину-то студить в этакой хлюпкой курточке? Но нет, я возжаждала насладиться моментом в полной мере. Пусть ждет, пусть мерзнет. Следила за каждым его движением: как он ежился и подергивал плечами, как сердобольно кивал одной из старушек, теребил розы. Вскоре и сама стала невольно поглядывать на часы. Через пару минут мое терпение лопнуло, и я набрала номер «Ромео».

— Привет! — судя по голосу, он жутко обрадовался моему звонку.

— Ты еще далеко? — я сделала вид, что не подозреваю о его мытарствах во дворе.

— Нет, я совсем рядом. — Он тактично промолчал, с какого времени осаждает мой подъезд.

— Тогда я спускаюсь, — ответила и отключила мобильный.

 

Глава 4

Пока спускалась на лифте, всё моё существо взволнованно трепыхалось, словно пойманная в клетку птица. Когда ощущала подобное в последний раз? Я уже не помнила. Волновалась, оценит ли мою красотищу новоиспеченный кавалер? Я выскочила из подъезда и чуть не налетела на Аркадия. Под пристальным взором дворовых старушек, мы покинули двор.

— Ты сегодня очень хорошо выглядишь, — выдавил он, краснея.

Аркадий тоже выглядел «напомаженным»: гладкие щеки и подбородок, короткий ершик на голове, приятный морской запах парфюма.

Я поблагодарила за комплимент и улыбнулась. Как всё-таки приятно, когда на тебя обращают внимание. Шла и присматривалась к спутнику — не такой уж он и стрёмный. А какие глаза!

«Какой же он стеснительный парень! — поразилась про себя. Сама не заметила, как перевела его из разряда мужиков в мальчиков. — Не удивлюсь, если он до сих пор живет с мамой».

Мы без проблем на метро добрались до кинотеатра. Поездку любезно оплатил мой кавалер. Всю дорогу перекидывались незначительными фразами. И всякий раз инициатором бесед оказывалась я. Надо же как-то скрасить трясучку в безликой массе. Время от времени я поглядывала по сторонам. Окружающие не замечали никого, кроме себя. Каждый занимался своим делом: читал, слушал плеер, дремал, обнимался, держался за поручень с каменным лицом. Все они словно плыли на отрезанных друг от друга островках. Только если кто-то наступал им на ногу или толкал локтем, обитатели подземки «выходили из сумрака». Хмурились, ругались, пихались в ответ.

Я всегда чувствовала себя здесь неуютно. Кругом полно народу, но ты невозможно одинок. Наверное, поэтому, предпочитала автобусы. Там всё-таки люди чаще обращали друг на друга внимание. Сама того не замечая, я жалась к Аркаше. Так приятно знать, что ты кому-то нужен. Хотя бы сейчас.

Всё это время Аркадий так и путешествовал с букетом в руках, совершенно забыв отдать его мне. Ну не себе же он его купил? У входа в кинотеатр я не выдержала.

— А цветы кому? — нагло спросила, улыбаясь глазами.

— Цветы? Тебе, конечно же. — Аркаша смутился и принялся путано объяснять причину такой забывчивости. — Извини… Забыл просто… Ну, не умею я за девушками ухаживать… Да еще ты такая сегодня…

— Какая? — Я нахально напрашивалась на комплименты.

— Необыкновенная, — выдавил он и снова замолчал. Видимо, мои прижималки в метро смутили его окончательно.

Фойе кинотеатра встретило нас просторным высоким залом и пунктами раздачи попкорна и газировки. Суетливые продавцы обслуживали любителей похрустеть перед экраном. Компания молодежи облюбовала диван с креслами и оживленно обсуждала, на что же всё-таки взять билеты. Пожилой мужчина в клетчатой рубашке и кепочке уговаривал внука лет восьми посмотреть мультфильм вместо боевика с роботами. Влюбленные парочки долго в фойе не задерживались — тут же скрывались от любопытных глаз в залах.

— Ты что-нибудь будешь? — спросил Аркадий, поворачиваясь в сторону стойки с бутербродами.

Я тем временем сняла пальто и предстала перед ним во всей красе. Развязно ответила:

— Нет, не хочу пока ничего.

— Тогда, может, после сеанса сходим в кафе? — предложил он и повернулся к моей персоне. Да так и застыл с округлившимися глазами.

— Можно, — я сделала вид, что задумалась. — Потом посмотрим.

Аркадий закивал и тоже снял курточку, которой позавидовал бы Буратино. Она была раз во сто лучше бумажной, но раз в пятьдесят хуже настоящей кожаной. Я с неприятной расчетливостью отметила, что он весьма необеспеченный гражданин. Тут же сердце тревожно напомнило о себе, подсказывая, что зато не жадный.

Немного потоптавшись около таблоида с анонсом, мы определились с фильмом. А потом Аркадий, отстоявший в очереди за билетами, вернулся ко мне, радостно зажимая в руках заветные бумажки. До начала оставалось еще минут двадцать, но бродить всё это время в фойе мне показалось бессмысленным, поэтому я предложила ухажеру сразу пройти в зал.

Бархатистые синие кресла с подлокотниками, пустой бледный экран, скудное освещение. Кроме нас тут уже устроились несколько парочек. Они нежно обжимались, шептали что-то друг другу на ухо и непринужденно смеялись. В их компании я почувствовала себя неловко. Как мы выглядим со стороны? Я — с букетом наперевес, активно делающая вид, что парень справа никоим образом ко мне не относился, и он — скромный парнишка, с восхищением поглядывавший на меня.

Мне стало неуютно. Я нервно теребила розы, мысленно ругая себя за случайное знакомство. Хорошо еще, что Аркадий этого не замечал. Похоже, робость покинула его, и теперь он старался развлечь меня разговором. Наконец, томительное ожидание растворилось в полутьме, охватившей зал с началом сеанса. Я уставилась на экран, мельком отмечая про себя, что Аркаша продолжает впиваться в меня глазами. Это было приятно с одной стороны, а с другой — я его жутко стеснялась. Мне казалось, что все вокруг уже оценили моего кавалера и теперь посматривают на нас насмешливыми взглядами. Казалось бы, кому какое дело? И почему я должна ждать одобрения со стороны посторонних мне людей, так как близким показывать кавалера не собиралась? Но внутри все равно все ныло от жгучего и неудобного чувства стыда. Я — и вдруг с ним?! Пыталась представить нашу пару со стороны и недовольно кривила губы. Ну уж нет, чуть-чуть пообщаемся и, насладившись вниманием и ухаживаниями, я порву эти путы садомазохизма. Решив так, я совершенно успокоилась и даже расслабилась.

Фильм показался мне на редкость занудным. Героиня с внешностью стандартной голливудской красотки никак не могла разобраться в чувствах к герою — смазливому самовлюбленному типу. Вообще, весь сюжет напомнил старинную русскую сказку «Журавль и цапля». И даже я — закоренелый любитель бразильских сериалов, этого творения синематографа не оценила. Аркадий, судя по всему, вообще на экран не смотрел: то изучал меня, то вздыхал и поглядывал по сторонам.

Гораздо увлекательнее оказалось меню в кафе-мороженом, куда он затащил меня после киносеанса. Заведение находилось рядом с кинотеатром. Небольшое, но уютное. Круглые столы, такие же по форме стулья на тонких ножках, автомат с игрушками и баннеры с зернами кофе и разноцветными шариками мороженого.

Я никак не могла решить, какое из лакомств попробовать. Заметив это, Аркаша взял инициативу в свои руки. Оставалось лишь удивляться, как из робкого ухажера он преобразился в заботливого кавалера. К тому же весьма говорливого. Аркаша шутил по поводу увиденного фильма так тонко и забавно, что я с трудом сдерживалась от смеха, ограничиваясь только широченной улыбкой.

Мороженое и горячий кофе закончились как-то сами собой. Я растерянно посмотрела на часы. Аркадий засобирался меня провожать, подал пальто.

Мы шли по зардевшимся ночными фонарями и неоновыми вывесками улицам. Воздух был пропитан сыростью и холодом, сухие листья шуршали под ногами. Противный мелкий дождь моросил в лицо. Унылая и тоскливая погода, но сейчас меня всё в ней радовало. В душе опять проснулась озорная девчонка, жаждущая приключений на мягкое место. Я ловила себя на том, что время от времени поглядываю на своего провожатого. Чем больше он говорил, тем сильнее менялось отношение к нему.

Я даже не заметила, как мы оказались у моего подъезда. Аркадий горячо пожал мою руку, попрощался и ушел, ни одним словом не намекнув на приглашение в гости.

 

Глава 5

С этих пор «Ромео» начал звонить мне каждый вечер, выспрашивая «как дела» и «чем занимаешься». Я каждый раз старалась ограничиться короткими фразами, чтобы сильно не привыкал. Но в итоге выбалтывала всё: от происшествий на работе до погоды за окном, будто он сам не мог выглянуть на улицу. За три недели каждодневных встреч совместные прогулки вошли у меня в привычку. Он водил меня в кино и кафе, я таскала его по музеям.

Теперь я с нетерпением ждала его звонков и с радостью щебетала с ним по телефону допоздна, наплевав на сериалы. Жертвовала законным сном в выходные дни, а иногда — и поездками к маме, чтобы лишний раз сходить в зоопарк или Третьяковку.

Постепенно я узнала, где он работал и чем увлекался. Оказалось, что моя догадка про маму на сто процентов верна — Аркаша действительно обитал в двухкомнатной на другом конце Москвы с родительницей. Она уже много лет болела, два или три из них лежала пластом, не в силах не то, что сына обиходить — ложку поднять. А Аркадий всё не терял надежды на выздоровление и время от времени таскал ее по врачам. Собственно, из-за этого и с личной жизнью не сложилось — на нее просто не оставалось времени. Правда, именно благодаря заботе и вере сына в успех, мама Аркаши медленно, но верно шла на поправку.

Выяснилось также, что он за несколько дней до нашего знакомства высмотрел меня на остановке — случайно забрел в этот район в поисках импортных лекарств. Вот только подойти всё никак не решался. А тут я вдруг забыла пакет! «Это судьба» — проскальзывал контекст его слов, «может быть» — лукаво отвечала я, хотя все равно еще отказывалась задумываться о серьезности отношений.

На работе изменения в личной жизни не остались незамеченными. Соня сразу уловила флюиды счастья, разлетавшиеся от меня в разные стороны, и завалила вопросами.

— Ты чего это светишься? — пытала она.

— Да ничего особенного, — уклончиво ответила я и принялась копаться в бумагах.

— Да я же вижу, что что-то случилось! — не унималась коллега. — На работу приходишь накрашенная, глаза светятся. Никак, мужчина завелся?

— Почему сразу мужчина? Просто стала более внимательна к себе. Пора бы уже, знаешь ли, в тридцать-то лет!

— Это правильно, это хорошо. — Соня заговорщицки подмигнула. — Давно пора этим заняться.

— Ты про что? — возмутилась я, сообразив, на что она намекает.

— Да про ЭТО самое.

— Да мы даже не целовались! — вырвалось у меня.

— Ой-ой-ой! Ни за что не поверю! — вцепилась в меня коллега ехидными зубками. — Смотрите, люди добрые — мужчина завелся, а этим не занимались! И потом, что в этом плохого-то? Когда у тебя это последний раз было?

— Ну… — замялась я. — Было и всё тут.

— Чего ты тогда из себя монашку строишь?! — не выдержала Соня. — Мужик есть, судя по глазам — он тебе нравится, так наслаждайся!

— Советчица нашлась! — отмахнулась я. Возникло ощущение, что обсуждается не моя личная жизнь, а ее. Подобное нездоровое любопытство раздражало.

Выводы о том, что Аркаша мне нравился, посеяли смущение и раздор в душе. Все это время я анализировала наши отношения и степень привязанности к нему, но каждый раз приходила к мысли, что в любой момент расстанусь с «Ромео» без сожалений. Вот только сердце каждый раз выпрыгивало из груди, когда слышала его голос в телефонной трубке, или видела силуэт у подъезда. Пока всё это списывалось на банальную привязанность. На деле же оказалось, что она уже давно переросла во что-то большее.

— Да кто же тебя еще просветит, если не я?! — воскликнула Соня и, поджав губы, отвернулась в сторону.

— Спасибо за заботу, — искренне сказала я и улыбнулась. Любопытство — та же болезнь. На таких людей не стоит обижаться, да и обижать тоже не желательно.

— Издеваешься?

— Нет, правда, спасибо.

Соня поерзала на стуле и снова повернулась ко мне. Лицо выражало абсолютное благодушие. А куда денешься — общаться-то больше всё равно не с кем. Уже вторую неделю мы работали с ней вдвоем. Лера ушла на больничный и сидела дома с сыном.

— Чайку?

— Нет, не хочется.

— И после этого она будет мне врать про отсутствие хахаля! Вы только посмотрите на нее!

— Да, — с трагичным видом созналась я. — Решила потихоньку сесть на диету, а то скоро и в эти тряпки не влезу.

— Это хорошо, это молодец! Он-то того стоит?

— Несомненно, — ответила я после минутного размышления.

Надо ли говорить, что весь оставшийся день коллега пытала меня о подробностях личной жизни. Но я держала оборону до победного. Не хотелось, чтобы на следующий день сердечные дела «толстенькой из бухгалтерии» разнеслись по самым отдаленным закоулкам офиса, по пути обрастая всё более животрепещущими подробностями.

В конце рабочего дня мне позвонили из фирмы, где пылилось заказанное мною зеркало. Опомнились! А я-то про него вовсе забыла — потонула в отношениях с Аркашей и самокопаниях на этот счет. Оператор — приятный мужской голос с хрипотцой на том конце провода — уточнил время моего прихода домой и еще раз переспросил адрес. Напоследок, он клятвенно заверил, что сегодня мастер как штык будет стоять у моих дверей. Попутно мило извинился за причиненные долгим ожиданием неудобства и уточнил сумму заказа. На этот раз выяснилось, что работа грузчика не входит в работу мастера, поэтому придется накинуть еще пару сотен.

Про себя я в сердцах поворчала немного, но в телефонную трубку выразила полное согласие и удовлетворение — лишь бы скорее покончить с этим делом. В указанное время домофон и впрямь оповестил о госте. А еще через пару минут мастер стоял на пороге моей квартиры. Высокий, плечистый парень в синем рабочем комбинезоне и пыльной куртке нараспашку.

— Ну и где? — спросил он, совершенно опустив приветствие и прочие подробности.

— Да вот оно.

Я оробела. А вот мастер, наоборот, чувствовал себя развязно. Он вразвалочку прошел к оправе, чуть не сбив меня по пути свертком с зеркалом. А я даже не двинулась с места. Так и стояла, как вкопанная, удивленно хлопая ресницами. Тем временем мастер принялся за дело, карябая старинную оправу инструментами. Сердце облилось кровью. Для меня подобное отношение к антиквариату было сродни вандализму. Когда же очередная царапина пролегла по дну зеркальной оправы, не выдержала:

— Осторожнее!

— А я виноват, что вы неправильные мерки сняли? — огрызнулся он, добавив мата. Видимо — для убедительности.

Хотелось ответить что-нибудь резкое и язвительное, но я не нашла нужных слов. Вот так всегда — когда надо было отстоять себя, язык прирастал к нёбу и в голову лезла всякая ерунда.

— Готово, — мастер решительно направился ко мне. Я не сразу сообразила, что он ждет оплаты.

— А передвинуть?

— Я — мастер, а не грузчик. Так что двигайте сами, — самодовольно ответил он.

Я совершенно расстроилась, словно ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Может, в поисках нужных слов, перевела взгляд с нахального мастера на подарок. Он словно ожил. Зеркало впитывало отблески луны, просачивавшиеся с кухни. На миг мне показалось, что листья позеленели, а змеи ожили и зашевелились. Из зазеркалья пахнуло прохладой, будто там поселился ветер.

— А в вашей конторе меня заверили, что проблем с перестановкой не будет, — твердо заявила я, не успевая удивляться, откуда лезут на язык эти фразы.

Парень пробурчал что-то неразборчиво в ответ, но возмущаться не стал.

— Куда тащить? — спросил он в своей манере.

Я кивнула в сторону комнаты. Мастер принялся толкать оправу в указанном направлении, оставляя за собой следы грязных ботинок. Ничего, подумала, главное — чтобы зеркало передвинул. А пол вымыть проще, чем самой волохать тяжелый антиквариат.

У меня же было время, чтобы приготовить деньги, чтобы лишний раз не задерживать «мастера». Когда же вошла в комнату, то первым делом принялась любоваться ожившим зеркалом, совершенно забыв про топтавшегося в стороне парня.

— Может еще что-нибудь передвинуть? — полушутливо спросил он, привлекая мое внимание.

— Нет, спасибо.

Я протянула ему деньги. Отметила, что мастер резко поменял манеру общения. Грубость испарилась, уступая место неизвестно откуда взявшемуся флирту. С чего бы только? Ему что, ветром из зеркала надуло что ли?

— Если что — зови, — развязно добавил он, забирая деньги. — Телефончик могу оставить…

В голове мелькнула шальная мысль — почему бы не закрутить роман с этим парнем? Молодой, стройный, с копной волос на голове… Не то, что Аркаша. Вот только глаза у него мутные, грязно-серые. И нет в них ни единой искры влюбленности — только пустой животный интерес. Небось увидел, что девка одинокая, вот и решил скоротать вечерок-другой. Без обязательств и последствий.

— Не стоит, — уверенно ответила я. После чего без лишних сомнений выпроводила мастера за дверь.

Вернувшись в комнату, я провела рукой по зеркалу. Оно отлично вписалось в проёме между комодом и диваном. Обстановка напоминала сказку. Казалось, что зеркальная гладь мерцает, переливается серебристыми красками, а отражение живёт по своим законам. На миг я застыла, а потом отмахнулась от наваждения и принялась укрощать расческой непослушную копну волос. С языка так и просилась фраза злой королевы-мачехи из «Спящей красавицы»: «я ль на свете всех милее». Повинуясь внезапно охватившему порыву, я принялась расчесываться всё быстрее. При этом все ближе подходила к отражению, пока, наконец, не оказалась около него глаза в глаза. Сердце тревожно кольнуло, по спине пробежала стайка мурашек. Словно увидела в зеркале совершенно чужое лицо. Мотнув головой, я стряхнула неприятное ощущение и принялась переодеваться — Аркаша обещал ждать меня после работы на скамейке во дворе.

Мы гуляли несколько часов, но казалось, что время стояло на месте. Полная луна рассматривала нас с небес, мелкие точки звезд манили недоступностью. Злой ледяной ветер трепал по щекам и теребил мои волосы. Вот когда я посмотрела на голову кавалера с завистью.

Я держала Аркашу под руку и просто шла, он рассказывал мне про работу, потом перешел на стихи Есенина. А я ловила себя на том, что уже не смогу отказаться от его общества. Вспоминала сегодняшнего мастера и улыбалась. Всё-таки хорошо, что я его отшила.

Когда же луна скрылась за пеленой тучевых облаков, «Ромео» проводил меня до подъезда. И опять никаких попыток напроситься в гости. Я могла только удивляться его терпению. Другой бы давно уже намекнул на постель. А этот — нет. Значит, либо у него была еще одна обласканная, либо — терпел мужик. Первая мысль обдала душу скользкой ревностью, вторая больше пришлась по душе. Я даже немного им погордилась — всё то время, что поднималась на седьмой этаж.

 

Глава 6

Над головой тревожно кричала птица, в нос бил застоялый дух прелый листьев. Перед глазами мелькали деревья. Я сидела в клетке, трясясь от холода и злости. Как оказалось, на мне совершенно ничего не было, а ветер дул так, что пробирало до костей. Двое мужчин тащили меня на плечах, а я металась из стороны в сторону, насколько это было возможно, пытаясь расшатать свою тюрьму. Я ненавидела их.

— Тише ты, сучье вымя! — выругался один из них.

По мне, так они выглядели как двое из ларца — бесформенные кучи грязного тряпья. Только ростом разнились: один высокий, другой — заметно пониже.

— Будешь и дальше елозить, я тебя проучу, — процедил сквозь зубы его напарник. — Спусти-ка!

Они остановились, медленно опустили клетку со мной на землю. Тогда тот, что пониже, спустил штаны и потряс передо мной чем-то настолько противным, что меня вывернуло прямо себе под ноги. Когда же я догадалась, что это за волосатый ошметок, меня вывернуло еще раз — желчью. И почему я так туго соображала? Живот скрутило судорогой, ну да, я же не ела уже третьи сутки. Воду вливали силком, а вот заставить есть не могли.

— Остынь, мы тогда за нее ничего не получим, — старался урезонить товарища тот, что повыше.

— Это почему же? — скривился тот, что пониже, показывая гнилые зубы.

— Очень гордая тварь — издохнет. Горло себе переест и издохнет.

— Она быстрее с голода издохнет.

— Не издохнет. Мы это поправим. Как-нибудь.

Напарник посмотрел на него выразительно. Мол, как?

А я тем временем с удивлением разглядывала себя — мне было от силы четырнадцать. Худые руки и ноги, плоский мускулистый живот и едва проклюнувшаяся грудь. Да я же совсем девочка! Выходит, это сон? Мне полегчало. Значит, скоро всё кончится: растворяться в звуках будильника и эти чудовища и клетка.

Но вместо этого меня крепко треснули по затылку. Оказывается, пока я отвлеклась и отвернулась спиной к дверце, тот, что повыше, открыл клетку и чем-то саданул меня по голове. Больно было взаправду, и я бы закричала и заплакала, не провались в беспамятство.

На этот раз меня скрутили по рукам и ногам и несли на чем-то вроде носилок. Раз в день мои мучители останавливались и принимались меня кормить. Один нажевывал черствую лепешку, потом кидал жевки в чашку с молоком. Другой зажимал мне нос и заставлял глотать эту жижу. Было противно, меня мутило, сердце заходилось злобой и тоской. Когда всё закончится? Когда я уже проснусь? Затылок саднило будто взаправду, а холод въелся до костей.

Наверное, мучители тоже это заметили.

— Прикрыть ее надо, — задумчиво ковыряя в зубах, сказал тот, что повыше.

— Ну так прикрой. Срама не видел бабьего, что ли?

— Так она уже вся синяя от холода.

— Это она только вид делает, тварь. — Тот, что пониже сплюнул под ноги. — Сколько ее тащим, а нигде не берут.

— Погоди, местные не очень разбираются в товаре. А вот Харим… Он оценит.

— Скорее бы уже дойти до твоего Харима, — кутаясь в плащ, пробурчал тот, что пониже.

Его напарник тем временем отрезал кусок от своего плаща и укрыл меня, подоткнув ткань так, чтобы как можно лучше согреть.

— И чего ты, скотина, молчишь всё? Сказала бы — давно согрели.

На этих словах ставший уже дремать тот, что пониже, утробно хмыкнул. Уж он-то согрел бы. Вид его со спущенными штанами снова вырвал у меня рвоту. На этот раз она растеклась по губам, налипла на них противной жижей.

— Или не понимаешь по-нашему?

Нет, я понимала. Хотя говорили они точно не по-русски.

Тот, что повыше, заботливо смыл с моего рта рвоту, обтер его пахнущей потом ладонью.

— Не бойся его. Он тебе ничего не сделает.

Он отвернулся, и я восхвалила за это Духов, потому что по щекам потекли слезы. Они согревали кожу, но жгли душу. Духов?!

Я снова отключилась.

Очнулась, когда кто-то начал бесцеремонно меня щупать. Еще не соображая толком, попыталась отпихнуть его, но тут же спохватилась — я всё еще была привязана. Слезы беспомощности снова подкатили к глазам, но на этот раз я не дала им воли.

Между тем волосатые руки незнакомца шарили по моему телу, как у себя за пазухой. Он не отличался ни ростом, ни внешностью. Заплывшие поросячьи глаза, тощая кудрявая борода. Покрытая пылью длинная рубаха с поясом с трудом сдерживала раздавшуюся от сытой жизни тушу. На ногах — кожаные стоптанные башмаки. Голову прикрывала белая куфия с потными желтыми разводами.

— И сколько вы хотите за эту дохлятину? — наконец произнес он, оставляя меня в покое.

— Два золотых, — не растерялся тот, что пониже. — Нам стоило большого труда ее поймать и донести в целости.

— Два золотых? — Брови незнакомца взлетели вверх. — За эту падаль?!

Я закусила губу — так это и был тот самый Харим? И меня притащили ему? От одной мысли о том, что окажусь во власти этого жирдяя свело живот. Хорошо еще, меня не кормили со вчерашнего дня, и рвать было нечем. Видимо, мучители посчитали, что не стоить тратить хлеб на того, кого они вскоре продадут.

— Она стоит больше, но… — запротестовал было тот, что повыше, но Харим тут же его опередил.

— Четверть меры меди и две лепешки. Большего эта дрянь не стоит. Согласны — берите, нет — я ухожу.

Он демонстративно отвернулся, закладывая руки за спину и делая шаг. Мои мучители переглянулись, а потом хором заголосили.

— Согласны!

— Вот и хорошо. Только тащить до моей стоянки будет тоже вы. И не надейтесь, что я накину хотя бы горсть муки!

Когда меня снова подняли на носилках, я зарычала — протяжно, по-звериному — отчего мучители мои вздрогнули и споткнулись, чуть не уронив носилки. Они, но не Харим. Он размахнулся и влепил мне увесистую пощечину да так, что я снова отключилась.

 

Глава 7

Я вскочила с кровати, до последнего не веря, что смогла избавиться от тягостного сна. Помчалась в ванную, залезла под душ и принялась неистово драить себя намыленной мочалкой. Ощущение мерзости и отвращения не покидали. Холод по-прежнему пронизывал до костей, саднил затылок и в животе зияла такая дыра, что меня тошнило от голода. Я пыталась успокоиться, уговаривала себя, что это всего лишь сон, но никак не могла избавиться от ощущения его реальности.

Выйдя из ванной, я включила свет по всей квартире. Темнота заставляла содрогаться от страха — мерещились косматые тени, довольная сальная рожа Харима и тех тварей, что тащили меня в клетке. Хотя, нет — всё это было не по-настоящему. Ни телевизор, ни плеер не смогли развеять страха и отвращения. Тогда я отыскала мобильный и набрала номер Аркаши.

— Да, — раздался его сонный голос на том конце провода через несколько минут непрерывных звонков.

— Привет, — затараторила я. — Чем занимаешься?

— Вообще-то спал. А что случилось-то?

— Ничего, просто захотела тебя услышать.

— И для этого ты звонишь посреди ночи? И потом голос у тебя какой-то испуганный, — с Аркадия сползала пелена дремы.

— Да все нормально, просто… — я замялась, стоит ли называть истинную причину полночного звонка? — Смеяться не будешь?

— Нет.

— Мне приснился очень страшный сон, — выпалила я на одном дыхании.

— Сон? — удивился Аркаша. А потом добавил, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. — Тебе сколько лет-то?

— Я же просила! — В сердце занозой вонзилась досада — всё-таки не стоило говорить ему правду.

— Не дуйся, сейчас приеду.

— Зачем? — спросила я, хотя самой жутко хотелось, чтобы он был рядом.

— Жди, — коротко ответил Аркадий и положил трубку.

Всё то время, что он ехал, я просидела на кровати. Укрылась с головой одеялом и тряслась. Казалось — вынырни из него и снова будешь трястись, прикованная к носилкам или в клетке.

Наконец, в прихожей затрещал домофон, и я пулей полетела открывать дверь подъезда. Прижалась к входной двери и пристально смотрела в глазок, нетерпеливо ожидая, когда же покажется на горизонте мой возлюбленный. Через несколько минут, показавшихся ужасно долгими, двери лифта открылись и выпустили на лестничную клетку помятого и всклокоченного Аркадия.

Я, забыв о том, что из одежды на мне только кружевная ночнушка, тут же открыла дверь.

— Да-а-а, — протянул он, окидывая меня взглядом. — Кто же тебе такой приснился, что ты даже на улицу голышом выскакиваешь?

— Даже не спрашивай, — ответила я, приглашая его в квартиру. Сердце колотилось от радости, еще немного и бросилась бы ему на шею.

— Даже свет везде повключала, — усмехнулся Аркаша, разуваясь в прихожей.

— Ага, — чувствовала я себя маленьким ребенком.

— Ты бы еще под одеялом спряталась.

— Еще чего! — мужественно соврала, а потом засмеялась. — Ты футболку наизнанку одел.

— Конечно. Звонят тут некоторые среди ночи, а ты мчись к ним через всю Москву сломя голову, — пробурчал он. Влез в предложенные тапки и направился к ванной комнате.

— Ты куда?

— Э-э-э… Неудобно как-то про это говорить, — смутился Аркадий. — Но дома я как-то не успел.

Я закивала. Не напрашиваться же с ним за компанию только оттого, что без него ночной кошмар может снова протянуть ко мне липкие щупальца.

— Заодно проверю, не прячутся ли там демоны, — пошутил Аркаша, не догадываясь, что от этих слов меня снова лихорадочно затрясло.

Вскоре он зашел на кухню, где я сосредоточенно разливала чай по фарфоровым чашкам.

— Так чего тебе такое приснилось-то? — любопытствовал мой полночный гость.

— Не хочу говорить, — отмахнулась. — Вспомнить и то неприятно.

— Придется поверить на слово, — он все еще надеялся, что я ему расскажу. — Ничего, если я у тебя переночую? Возвращаться домой уже нет смысла, да и дороговато, — замялся он.

— Конечно, оставайся, — я только обрадовалась. — Честно сказать, мне и самой не хочется, чтобы ты уходил. Я тебе в комнате на полу постелю — не возражаешь?

— Нет, — по его лицу блуждала загадочная улыбка.

— Ты чего?

— Да вот, наконец-то ты меня в гости пригласила. А я-то думал, не случится это уже никогда.

— Радуешься, что мне кошмары снятся?

— Ага, еще бы пораньше недели на две, — лукаво прищурился Аркаша.

Только сейчас я посмотрела на него совершенно другими глазами: мужчина примчался среди ночи на другой конец Москвы лишь потому, что мне приснился дурной сон — это дорогого стоило! Вся его забавная фигура, небольшой рост и лысина теперь не вызывали у меня смешков, а наоборот — притягивали. И всё потому, что это — его фигура, его рост и его лысина!

Я вдруг почувствовала непреодолимое желание прикоснуться к Аркаше: прижаться к его груди, погладить небритую щеку, приникнуть к губам. Что я, собственно, тут же и сделала.

Полночный «Ромео» не сразу решился меня обнять, сначала просто наслаждался вкусом моего поцелуя. Мне даже показалось, что он опять стесняется позволить себе распустить руки. Но после череды долгих нежных поцелуев Аркаша решился всё-таки меня приобнять.

Немного погодя он без слов стянул с меня ночную рубашку. Мы плавно переместились в комнату, а потом добрались и до постели. С жадностью и нетерпением утоляли друг другом многолетний голод одиночества. Я давно не чувствовала себя настолько счастливой. Каждое его прикосновение, полное нежности и ласки, отзывалось внутри сладкими судорогами и томными стонами.

Только один раз вздрогнула от неожиданности и воскресшего страха — мне показалось, что в матовой глади зеркального дна блеснуло отражение той девчонки, которой я была во сне.

— Ты чего? — полным страсти шепотом спросил Аркаша.

— Да так, привиделось что-то, — отмахнулась я и вновь погрузилась в его объятия.

Утро субботы встретило меня стуком дождя по оконному стеклу и похрапыванием любимого мужчины. Кеша… Он спал на спине, одной рукой обнимая меня за плечи. А я лежала на его груди, согревалась теплом ставшего родным человека. К слову сказать, ничего другого мне не осталось — ночью Аркаша стянул с меня одеяло, и теперь оно комком валялось под его ногами. Все попытки аккуратно вытащить его закончились тем, что в моем распоряжении оказался уголок, которым получилось с трудом прикрыть мягкое место. Но это выглядело такой незначительной мелочью, по сравнению с тем счастьем, что я испытывала, всматриваясь в прикрытые веки Аркаши, проводя ладонью по его груди и целуя ее. Вот оно — истинное блаженство: лежать в объятиях любимого мужчины, чувствовать его рядом, вдыхать его запах и знать, что он тоже к тебе неравнодушен. Никакой, даже самый фантастический секс с этим не сравнится.

Мои ласки не остались незамеченными. Вскоре Аркаша, не открывая глаз, принялся гладить меня по спине. А через мгновение мы уже утопали в объятиях друг друга и жадно целовались, постепенно переходя к близости. Ну и что, что мы еще не успели сбегать в ванную, ну и что, что оба не отличались модельными фигурами и эталонными параметрами — всё это казалось сейчас не важно. Главное, что мы есть друг у друга.

Когда всё закончилось, я еще немного понежилась на кровати, пока Кеша штурмовал ванную комнату. Потом поднялась с постели и принялась рассматривать свое нагое тело в зеркале с виноградной оправой. Оттуда на меня смотрела потрепанная женщина с пышными формами, наметившимися складками по бокам и апельсиновой коркой на бедрах.

— Д-а-а-а-а, — протянула я, недовольно хмуря брови. — Отказов от чая и лифта здесь недостаточно.

— Ты чего? — Аркаша вышел из ванной с полотенцем на бедрах.

— Да так, — туманно ответила и схватила со стула халат, стараясь побыстрее им прикрыться.

— Стесняешься что ли? — недоумевал мой «Ромео». — Да брось! Я же тебя не за фигуру люблю!

— Утешил! — усмехнулась я, сердце радостно всколыхнулось в груди.

Он только что сказал заветные слова, сам того не замечая! А я уже думала, что дождусь этого только после свадьбы. Почему-то теперь не возникало никаких сомнений, что это всё будет: и ЗАГС, и белое платье, и лимузин, и дети… И неважно, что принц на белом коне оказался на самом деле неказистым администратором в магазине бытовой техники. Главное, что это МОЙ мужчина. С ним я чувствовала себя в невесомости, вне времени.

— И потом, посмотри — я тоже не идеал. Пузо — арбузом, и голова — лысая, как коленка.

Это он зря, несмотря на возрастной живот, тело у него было крепкое. Руки бугрились мышцами, сильные широкие плечи, ягодицы, отличавшиеся каменной упругостью… И почему раньше этого не замечала? Я подошла к нему и прижалась к влажному телу.

— Я тебя тоже люблю, — прошептала, прикрыв глаза.

Он обнял меня и поцеловал в макушку.

— Я знаю, — в голосе чувствовалось волнение. Немного погодя он добавил: — Иди уже мойся.

— Я тебе мешаю? — В недоумении оторвалась от него.

— Нет, просто не привык к таким нежностям, — смутился Кеша, обратно прижимая меня к себе. Я с упоением слушала, как его сердце тукает в груди.

— Какие планы на сегодня? — он тут же попытался сменить тему разговора. Видимо, в этой чувствовал себя крайне неловко.

— Не знаю. Я бы хотела к маме съездить — давно не была.

Он поник. Мне тоже не хотелось расставаться.

— Поедешь со мной? — спросила неожиданно сама для себя.

— А она не испугается такого кавалера?

— Я же не испугалась!

— Но мне надо съездить домой, посмотреть как там мама.

— Конечно, а я пока приберусь в квартире. Только долго не задерживайся.

— Хо-ро-шо, — он еще раз чмокнул меня, на этот раз в щеку, и отправился одеваться. А я в ванную — приводить себя в порядок.

 

Глава 8

Ближе к вечеру мы тряслись в пустой холодной электричке. Поздняя осень беспощадно отсеяла всех любителей отдохнуть на выходных за городом. Несколько девушек и парней, с печатью студенчества на лице, один мужик бомжеватого вида, две тучные дамы с массивными пакетами и самые отчаянные и заядлые дачники с ведрами, лопатами и клетчатыми тачками на колесиках составляли нам компанию. За окном, из которого то и дело сквозило, проносились монотонные пейзажи. Черные остовы деревьев, жухлая трава, покосившиеся домики и сараи… Шаткая электричка уносила нас все дальше от столицы.

Мама переехала в Подмосковье, как только ушла на пенсию. Уехала жить на дачу, чтобы не мешать дочке строить личную жизнь. Там она с переменным успехом сажала картошку с помидорами и наслаждалась общением с тетей Дусей — ее двоюродной сестрой, обитавшей в соседнем доме. Кеша вёз будущей теще цветы и торт, за которые уже успел получить от меня выговор. Все-таки мы могли купить это и на месте.

— Как мама? — спросила я.

— Хорошо. — Кеша и впрямь был довольный. — Лекарства ей качественные выхлопотал — уже несколько недель сама встает, уборку в доме затеяла, — всё это он говорил с такой нежностью и любовью, что я невольно прижалась к нему еще сильнее. Какой же он все-таки душка у меня!

— Думаешь, теща меня примет? — Аркаша еще не сделал официального предложения, но уже звал мою маму тещей. И жутко волновался по поводу предстоящей встречи. Он даже переоделся в строгий костюм, надеясь произвести на нее впечатление. Жаль только, что выглядел Кеша в нем скорее забавно, чем представительно. Вскользь подумала о том, что бы сама испытывала, собираясь в гости к будущей свекрови?

— Конечно, — я старалась приободрить его. — И потом, мне же с тобой жить, а не ей.

— Это да, — согласился Кеша и погрузился в раздумья.

Через несколько минут монотонной тряски я уже безмятежно посапывала на его плече, абсолютно уверенная, что любимый отгонит от меня все беды. Сон, окутавший ватным покровом, не отличался никакими особенными впечатлениями. Чему я была несказанно рада.

— Приехали.

Аркаша тихонько потряс меня за плечо.

— Ага.

Я с трудом разлепила глаза, пытаясь сообразить, где нахожусь.

Мы вышли на перрон и отправились на автобусную остановку. Ждать общественный транспорт не стали — воспользовались услугами частников, скучавших внутри колымаг отечественного производства. Видимо, владельцы иномарок ждали лета, когда наплыв дачников и любителей загородного отдыха зашкаливал. Желающих подзаработать извозом оказалось немного. Однако, неспешно выползавшие из электрички москвичи предпочитали экономить средства и равнодушно проходили мимо местных таксистов. Наверное, поэтому они из-за нас чуть не подрались, выясняя, кому же достанутся заезжие гости.

Несколько минут словесной перепалки закончились победой приличного вида мужчины с усами в джинсовой жилетке и кепке а-ля Лужков. Он без лишних расспросов взял нашу скудную поклажу — в основном Кешины вещи, и сам убрал их в багажник ухоженной шестерки апельсинового цвета.

— Садитесь, — кивнул он на автомобиль и сел за руль.

Мы устроились на заднем сидении, назвали адрес и принялись рассматривать мелькавшие за окном сельские пейзажи. Кеша время от времени сжимал мою руку — нервничал. Меня тоже не покидало чувство тревоги. Иной раз, начинало казаться, что кто-то пристально смотрит на меня. И, как оказалось, не зря.

Мама окинула моего избранника придирчивым взглядом и недовольно поджала губы. Аркадий никак не укладывался в ее представления о будущем зяте. И тем более, ни в коей мере не вязался с образом выдуманного мною ухажера.

Но мама, выросшая в интеллигентной семье, быстро взяла верх над эмоциями. А неприязнь умело замаскировала широкой восковой улыбкой.

— Привет! — я повисла у нее на шее.

— Здравствуйте, Анна Михайловна… — скромно пробормотал Аркаша и протянул маме букет.

— Здравствуйте, — ответила она, принимая цветы, и обращаясь ко мне. — Представишь?

— Ой, мамусь, растерялась совсем! Это Аркадий.

Уточнять стадию наших отношений я не стала, и так все понятно: раз уж дело дошло до знакомства с мамой, значит, всё серьезнее некуда.

— Очень приятно, проходите. Что же заранее не позвонили? — укоризненно сказала мама, впуская нас в дом.

— Хотели сделать сюрприз, — чувствовала я себе не в своей тарелке. С одной стороны, давно не видела мамочку и жутко соскучилась, с другой — Кеша ей сразу не понравился — я это видела в каждом ее взгляде, в каждом жесте.

Мама пошла на кухню — ставить чайник, а я проводила Аркашу в ванную — умыться с дороги. Сама же шмыгнула к ней — выспрашивать о впечатлениях. Конечно, я уже взрослая и могу не прислушиваться ни к чьим мнениям. Но хотелось, чтобы мама поняла и одобрила мой выбор.

— Мамусь, как тебе Кеша?

— Имя, как у попугая, — заворчала она. При дочери можно было не скрывать эмоций. Более того, мама обязана была раскрыть мне глаза, пока дело не дошло до критической точки. — Где ты его только откопала?

— Он сам меня нашел.

Я улыбнулась, вспоминая нашу первую встречу.

— Еще бы! На него же никто, кроме тебя, дуреха, и не позарится!

— Мам, не говори так, — я попыталась переубедить ее, хотя знала, что проще укусить себя за локоть. — Ты же его совсем не знаешь!

— А мне и не надо его знать — все на лице написано, — мама принялась доставать чашки с тарелками, громко звеня посудой. — Был паренек хороший — Андрейка, так нет — нашла какого-то колобка и радуется!

— Мама, ты уж меня прости, но никакого Андрейки никогда не было, — призналась я. Сердце за ребрами ходило ходуном.

— Как?! — мама ахнула и уставилась на меня. — Ты это для меня что ли?!

— Ага. — Я попыталась придать лицу выражение крайнего сожаления. — Чтобы ты не волновалась, что я до сих пор одна.

— Ох! — Мама схватилась за сердце и принялась лихорадочно искать валерьянку. — Обманывать родную мать! Вот до чего доводят подобные знакомства! Точно, с голодухи ты на него и набросилась!

— Мам, хватит! — не выдержала я.

Внутри всё кипело. С детства вся мамина энергия была направлена на меня — отца насмерть сбила машина, когда мне не исполнилось и трёх лет. Всё это было приемлемым, пока я не стала самостоятельной, но и потом она продолжала вмешиваться в мои дела. Конечно, я понимала, что мама делает это исключительно, чтобы оградить меня от бед, но в результате такой излишней заботы, часто попадала в неловкие ситуации. Раньше предпочитала молчать, чтобы не ранить ее, но теперь накопленное негодование рвалось наружу. И сдерживать его становилось все труднее. Словно кто-то незнакомый шептал мне на ухо: «Дай себе свободу! Не позволяй никому решать за тебя! Уничтожь каждого, кто встанет у тебя на пути!». Я отвела взгляд в сторону и наткнулась на собственное отражение в дверцах стеклянного шкафа. На секунду показалось, что мое лицо смотрит на меня чужими холодными глазами. Жгуче зелеными глазами.

— Мамусь, — я подошла и обняла ее за плечи. Мама тяжело вздохнула. — Прости, пожалуйста, и пойми — я хотела как лучше. А Аркаша, он очень хороший. Постарайся меня понять. И потом, ты же меня сама воспитала, разве я могу выбрать плохого человека?

— Ну уж не знаю, — мама оттаяла и, кажется, даже прослезилась. — Он мог тебя обмануть… Хотя нет, он слишком простоват для этого. Ладно, пойдем, а то гость уже заждался.

Мы взяли тарелки, чашки и разрезанный торт и пошли в зал, где нас уже ждал Аркаша. Он, конечно же, понял, что сейчас на кухне решалась его судьба, и ужасно нервничал. А может быть, еще и слышал наш разговор. Всё-таки двери и стены в мамином доме толщиной не отличались. Вид наших умиротворенных лиц Кешу успокоил.

Я сходила за кипятком и разлила горячий травяной чай по чашкам.

— Попробуй, — подвинула напиток избраннику. — Мама травы сама собирает.

— Очень вкусно, — сказал он, сделав первый глоток. — Я такой в детстве пил — бабушка заваривала.

Мама сначала насупилась — сравнение с бабушкой ей не понравилось, но потом улыбнулась: раз парень корнями из деревни, значит, не гнилой. Это был один из ее непреложных постулатов.

Через несколько минут они уже увлеченно беседовали, вспоминая прелести советской деревни. Я даже почувствовала себя немного неуютно — приревновала что ли? Сначала — враг народа, а теперь уже — как сын родной! Я смотрела на маму и украдкой вздыхала. Как она постарела! Угольно-черные волосы стали пепельными, морщины заполонили лицо, вся она как-то осунулась и похудела. Почему я раньше этого не замечала? Сердце заныло тоскливо и тревожно. Первый раз мне пришла в голову мысль, что когда-то я потеряю самого дорого человека на свете.

— Мамусь, ты-то как? — влезла в чужой разговор.

— Да всё нормально. С Дуней каждый день друг к другу в гости ходим, так что — не скучаю, — ответила она мельком и снова погрузилась в беседу с будущим зятем.

Когда за окном стемнело, и блеклая худая луна принялась заглядывать в неприкрытые окна, мы дружно перемыли посуду и отправились спать. Мама тоном, не терпящим возражений, велела нам разложить диван в зале. В комнате, где я обычно ночевала, кровать была полуторной, и вдвоем с Кешей мы туда, конечно же, не влезли бы. Было неудобно, но мама развеяла все мои сомнения одной фразой.

— Нечего людей смешить, — сказала она и принялась доставать нам постельное белье.

Только, когда мама на втором этаже перестала ворочаться и вздыхать, а Кеша убаюкивающе засопел, прижимая меня к себе, я провалилась в сон.

 

Глава 9

Было темно, сыро и душно. Я огляделась — какая-то каморка с низким потолком и земляным полом и парой дырок в потолке, через которые проникал солнечный свет. Свежего воздуха через них не сочилось — только полуденная духота.

Живот сводило от голода, сколько я уже не ела? Попыталась подойти к двери, обозначенной лишь узкой полоской света снизу, но тут же взвыла от боли — нога была прикована цепью к стене. И похоже, я уже не раз так дергалась, щиколотку ободрало до крови и теперь она нещадно саднила. Я бы села на землю, заменявшую пол, но обнаружила, что я всё еще нагая. Опять сон!

Я успокоилась. Всё-таки, как бы он ни казался реальным, рано или поздно я проснусь. Между тем глаза понемногу привыкли к темноте — не было здесь ничего, куда можно было бы сесть. Выходит, я так и буду стоять, пока не проснусь? Мысли путались, живот снова напомнил о себе судорогой.

Почему меня не кормят, если хотят продать? Я же правда умру от голода. Часть меня тут же отозвалась радостью — именно так! Лучше умереть, чем брать пищу у Харима. Он приходил несколько раз и приносил черствую лепешку, помахивал ею перед моими глазами.

— Пойдешь со мной, получишь еще, — притворно ласково начинал он.

Я неизменно отвечала плевком, после чего получала сучковатой палкой по бедру и, скуля, отползала в угол. Боль была мне непривычна, в родном селении меня никогда так не мучили. Когда Харим меня бил, я старалась держаться, но оставаясь одна, боялась, что не выдержу. Не голода, а именно побоев — и сдамся. Ни за что! Я яростно тряхнула головой, рассыпая по плечам длинные волны волос.

— Цвих!

Что-то зашуршало, завозилось в углу.

— Цвих! Цвих!

Неведомое существо прокапывало дорогу в мою тюрьму. И насколько я чувствовала — оно было не прочь мною полакомиться. Почему же мне не страшно? Не испугалась я и тогда, когда нора в конце концов была прорыта и по полу заскакали несколько пар красных глаз. Крысы! Огромные серые твари с длинными лысыми хвостами. Их было пятеро. Сейчас набросятся и обгрызут мне ноги — они хотели именно этого. Откуда я только это знала? Наверное, и так было понятно. Нет. Я видела их мысли, будто картинки мелькали в мозгу. Почему же вместо криков о помощи я жутко обрадовалась?

А помощь пришла бы тут же — слух, обострившийся до звериного, подсказывал, что за дверью кто-то топтался. Тяжело дышал, хватая полным ртом горячий воздух. От него пахло потом и чем-то съестным, отчего и без того болевший живот разнылся еще сильнее. Вот уж скотина, сам ел, а меня морил голодом! В том, что за дверью Харим — я не сомневалась. И крыс пустил не иначе как он, чтобы меня усмирить. Наивный!

Присев на корточки, я протянула руки к существам, от которых в реальности сиганула бы на ближайший столб. Они остановились, заводили носами, задергали усами — поняли, что перед ними не просто человек, а сестра по крови. Пока они тянулись ко мне звериными рассудками, я выяснила, что их и правда принесли в клетке и подставили к нарочно прорытому, но слегка обрушенному ходу. Крысы были людоедами — кормили их исключительно человечиной. Насколько поняла — мертвыми рабами. И сейчас они были очень голодны, их нарочно не кормили несколько дней.

Всё моё существо застонало от жалости, подумать только — к крысам! Я гладила их, доверчиво прильнувших к моим ногам, и плакала. А они жались, как сироты и мысленно жаловались, что такая жизнь им самим мало нравилась, но они хотели жить. Вот так — ласкаясь с крысами, я совершенно забыла о том, кто ждал моих криков за дверью.

Но он сам напомнил о себе. Похоже, устал ждать. Дверь распахнулась, впуская жар и яркое солнце, резанувшее по глазам. Проморгавшись, я наконец-то разглядела Харима. Он замер в дверном проеме с лепешкой в одной руке, палкой — в другой, и открытым ртом. Не ожидал, гадина, что крысы не только не причинят мне вреда, но и будут ласкаться как послушные котята.

Я бы злорадно рассмеялась, если не голодные животные. Они страдали, и оттого мне становилось гораздо хуже, чем от собственной боли. Стиснув зубы, я подползла к Хариму и вырвала из его рук лепешку. Ногу при этом свело от пронизывающей боли — казалось, цепь врезалась в живое мясо до кости. Не обращая больше внимания на остолбеневшего Харима, я принялась крошить лепешку и кормить своих подопечных. Они радостно взвизгивала, выхватывая из моих рук кусочки. Только когда лепешка закончилась, и крысы уставились на Харима воспаленными красными глазами, он очнулся и тут же захлопнул дверь.

— Ведьма! — послышалось за дверью. — Эта тварь еще и ведьма!

Правильно, гадина, бойся меня. Я тебе еще отмщу. Ловя мои мысли, крысы взъярились, снова зацвихали — кого рвать?! Ради меня они готовы были на всё. И я — ради них.

Мы так и просидели с ними до вечера, пока солнечные дырки в потолке не потемнели. Словно встретив давнюю родню, мы никак не могли наговориться друг с другом, насколько это слово было приемлемо к нашему общению.

Ночь выстудила мою тюрьму, выжала тепло, заставляя стучать зубами. Я обессилено плюхнулась на землю и прикрыла глаза. Голова кружилась, ногу раздуло от боли. Крысы встрепенулись, засуетились около меня, а потом побежали к стене и принялись копать землю. Неужели, пророют мне ход на свободу? Я обрадовалась, но тут же вспомнила про цепь и чуть не разрыдалась.

А крысы между тем прорыли лаз и скрылись. Со мной не осталось ни одной. Я прижала коленки к животу и заскулила — опять одна. Я была рада, что они на свободе, но так хотелось, чтобы они еще вернулись. По щекам снова потекли слезы.

Полночи я пролежала в полузабытьи — не спала, но и ничего не понимала и не видела, а под утро снова ощутила звериные рассудки — вернулись мои серые друзья. И не с пустыми руками, вернее — зубами. Они принесли еды: черствые корки, рыбная кость, и финики — недозрелые, но такие сладкие! Показалось, что я никогда не ела ничего вкуснее! А крысы продолжали затаскивать в мою тюрьму всё новые раздобытые припасы. Сколько же они постарались, чтобы не оставить меня в беде! Кое-как утолив голод, я перегладила каждую. Я даже стала опасаться, что в порыве благодарности примусь их целовать. Такого я бы не выдержала даже во сне. К счастью, этого не случилось.

Моя крысиная идиллия длилась недолго. К обеду снова пришел Харим, но заходить не стла — так и сопел у дверей. Крысы злобно зацвихали, ощетинились, они готовы была защищать меня, пока живы. Но время шло, а ко мне никто не решался зайти. Мои питомцы еще ярились, но без видимого врага их злость быстро улетучилась. Она уступила место чему-то, что я не сразу поняла. Настороженно водя носами, крысы помчались к прорытой норе. Я закричала им на непонятном даже для себя самой языке, но было поздно. Они уже скрылись из виду, и, судя по злобному писку — попали в ловушку. Я рванула на помощь, но так и повалилась на пол, воя от боли.

Харим меня не истомил, совсем скоро, он снова распахнул двери. По ту сторону дверного проема он стоял не один, а с двумя рабами, это я поняла по клеймам на лбах. Один из них тыкал палкой в метавшихся по клетке крыс. Они извивались, шипели и бросались на прутья, но выбраться не могли. Их куцые рассудки кричали от обиды и злости, а когда раб ловко попадал в одну из них — и от боли. Я дергалась, выла сильнее, но чем могла помочь?!

— Перестань! — заорала наконец на ломанном языке. На ломанном, потому что говорить так, как Харим, я умела плохо. Понимала хорошо, а вот говорила из рук вон.

— Значит, понимаешь, — довольно огладив сальную бороду, проскрипел он. — Имя!

Я скрипнула зубами.

— Имя!

Снова тык палкой и новая волна крысиной боли.

— Нанэ, — выдохнула с ненавистью.

— Вот и отлично. Сейчас ты идешь с нами — и без колдовских штучек! Будешь паинькой, и мы их отпустим. Нет — тебя поколотят, а их при тебе порежут на куски. Поняла, тварь?!

Он подошел и ткнул меня в бок ногой. Больно не было, я уже ничего не соображала и ничего не чувствовала. Только слезы душили — сил не осталось даже вытолкать их из глаз.

— Будешь делать, что я скажу…

Харим что-то еще говорил, но его образ расплылся у меня перед глазами и растаял. Я облегченно вздохнула и проснулась.

 

Глава 10

В отличие от бедняги Нанэ, я, похоже, поплакала вволю — подушка красовалась мокрыми пятнами. Аркаши рядом не оказалось. Мама, судя по аппетитным запахам, манившим на кухню, тоже встала и теперь готовила на завтрак что-то особенное. Я немного полежала, приводя мысли в порядок. В голове начинали постукивать крохотные молоточки, тело ныло и зудело, словно всю ночь и впрямь провела в заточении, а не в постели. Я оделась и отправилась в ванную. Но даже прохладный душ не принес ожидаемого облегчения. Наоборот, молоточки превратились в иглы и принялись нещадно впиваться в мозг.

Беспомощно потирая виски, я направилась на кухню, куда манил аромат домашних блинчиков, только-только снятых со сковороды. Как же я удивилась, увидев у плиты Кешу, с завязками маминого любимого цветастого фартука на талии. Мама же сидела за столом с кружкой кофе и одобрительно кивала каждый раз, когда будущий зять переворачивал блин.

— Доброе утро! — хором сказали они, заметив меня в дверном проеме.

— Привет, — улыбнулась я и пошутила. — Спелись уже!

— Ты не представляешь, какой у тебя Кеша молодец!

Услышать от мамы подобные похвалы, да еще в присутствии того, в чей адрес они предназначены, дорогого стоило. По сути это было сродни благословению. На душе потеплело. Аркаша подмигнул и ловко приземлил блин на вершину стопки таких же — кружевных и тонких, занявших плоскую большую тарелку.

— Чай будешь? — спросил он, наливая тесто на горячую сковороду.

— Ага.

Я присела за стол и плеснула себе в чашку душистый травяной напиток. С каждым глотком головная боль отступала всё дальше.

Мама подперла щеку рукой и тихонько вздохнула.

— Кеша и с утра уже и листья в яму сгреб, и сучья ветки спилил, и завтрак состряпал — объедение просто! Да ты кушай, вон, исхудала совсем.

Она заботливо подвинула мне тарелку с блинами и блюдце с вареньем.

— Скажешь тоже! — я обмакнула в него блинчик. Вкус у них и впрямь был изумительный!

Хотя доля правды в ее словах определенно была: вчерашний наряд сегодня чудесным образом стал мне велик. Совсем немножко, но всё равно ощутимо. Это при том, что никакие ухищрения ради этого я не предпринимала! Списав успех на отказ от лифта, чая на работе, а также на мамины травяные сборы, я без зазрения совести взяла еще один блинчик.

Тем временем Аркаша покончил с готовкой и тоже устроился за столом с чашкой чая и банкой сметаны.

— Ну как? — спросил он, активно пережевывая. Я чувствовала, что ему очень хочется услышать похвалы именно от меня.

— Так себе. — Я нарочно сморщила нос и сделала вид, что кушанье посредственное, отчего Кеша сразу сник, но тут же улыбнулась и добавила. — Очень вкусно!

— Да, не каждый мужчина будет у плиты стоять, — задумчиво произнесла мама.

Уверена, что сейчас она вспоминала отца. Взгляд туманный, полный грусти, устремленный в никуда. Я положила ей руку на сложенные вместе ладони. Мама все с той же грустью улыбнулась и перевела взгляд на нас с Кешей. От вчерашней неприязни не осталось и следа.

— Вы со свадьбой-то не затягивайте, — назидательно сказала она. — И с внуками тоже. А то ведь могу и не дождаться.

— Мамусь, да мы вообще еще… — начала было я, чуть не поперхнувшись.

— Конечно, Анна Михайловна, — перебил меня Аркаша. — Ты уж извини, Викуня, но я тебя не дождался и уже попросил у мамы твою руку.

Он был непривычно серьезен и тверд. Куда только делась его застенчивость в этот момент? Даже не запнулся ни разу.

— Без меня меня женили.

Я надулась.

— А ты не согласна?! — удивленно воскликнули мама и Кеша.

— Согласна, — пришлось сразу признаться, несмотря на то, что возникло желание заставить любимого понервничать. Но мамин суровый взгляд остановил меня. Только вчера я была готова броситься грудью на амбразуру, заступаясь за свою любовь. После этого стыдно было даже подумать над предложением руки и сердца, не то, что отказаться.

— Мы же вроде говорили об этом уже… — растерянно проговорил Кеша, пытаясь поймать мой взгляд.

— Это когда же?

— В электричке, — решительность его таяла на глазах.

— А! Так это предложение было?

Теперь мне самой стало неловко. Я-то знала про его стеснительность на людях. Более того, уже привыкла к ней. Что же сейчас творила? Аркаша уже и сам не рад был, что завел разговор с мамой без моего согласия. Надо было что-то срочно делать, пока он не начал извиняться.

— Да шучу я! Конечно согласна и рада, что вы без меня поговорили по душам.

— Поговорили, — мама подарила Кеше ласковую улыбку. — Хороший мальчик, не жалко тебя ему отдавать. Не пропадешь за ним. Твой отец такой же был…

Мамины глаза подернулись грустью. У меня самой к горлу подступили слезы. Каково это — потерять любимого мужчину так рано? Внутри всё похолодело от мысли, что нечто подобное могло случиться и с Кешей. Быстренько смахнула тревогу, я подошла к маме и обняла ее.

— Давайте лучше после завтрака погуляем на улице, погода вроде наладилась, солнышко светит, ветра нет, — попыталась увести тему разговора в другое русло.

Кеша тут же меня поддержал. Оды в его честь были ему приятны, но чувствовал он себя при этом некомфортно.

Беседа плавно перешла на пространные темы, под которые мы и покончили с завтраком. А потом отправились вдвоем с Кешей гулять на свежем воздухе. Мама осталась дома, сославшись на давление. Я догадывалась, что на самом деле она не хочет лишний раз стеснять Аркашу, но возражать не стала.

Мы шли по тропинке между садовыми участками и радовались скудным лучам осеннего солнца. И пусть пейзаж не вдохновлял: унылые ободранные деревья, серое небо с алыми полосами, грязные лужи под ногами. Зато в груди пела и расцветала весна. Я жалась к Кеше, наслаждаясь каждым прикосновением, слушала стихи Пушкина про осень в его исполнении и думала, что никому на всём белом свете больше не может быть так хорошо, как мне.

— А вообще, я осень не люблю, — признался Кеша, обнимая меня за плечи.

В кармане заголосил мобильный, стряхивая меня с облаков. На дисплее высветилась забавная фотография подруги. Она сама ее выбирала, чтобы я всегда улыбалась, видя ее звонок.

— Привет, Викуся! — в трубке раздался голос Наташи. — Тебя что-то совсем не слышно стало.

Звонка я ждала уже несколько дней — Марина еще неделю назад сообщила, что наша Наташка выходит замуж и уже ее пригласила. То, что о свадьбе Наташа решилась рассказать накануне непосредственно бракосочетания, меня не удивляло — она всегда таилась с хорошими новостями до последнего, когда уже никакие суеверия не могли помешать сбыться заветному. И для того, чтобы пригласить меня последней из подруг у нее тоже была причина.

До нее с Игорем — будущим Наташкиным мужем, встречалась я. Но было это очень давно и закончилось для меня страшным потрясением и предательством с его стороны. Именно из-за него я тогда плюнула на всё на свете и на себя в первую очередь. Долгих семь лет я жила этой болью, скрывая ее от ни в чем неповинной Наташи. Она, конечно, догадывалась обо всем, кое-что и знала, но никогда не лезла ко мне с прямыми расспросами или утешениями. Вот и сейчас решила, что я расстроюсь, но не пригласить не могла — как бы то ни было, подругами мы были настоящими, готовыми примчаться на выручку несмотря ни на что.

— Привет! — ответила я. — Тебе, небось, самой не до разговоров было.

— Это точно! — рассмеялась подруга. — Только что с последними нюансами развязалась и сразу принялась обзванивать гостей. Жду тебя в субботу в десять около ЗАГСа на Таганке, если не сможешь, то в начале шестого подтягивайся в ресторан «Миллениум», официальное приглашение с указанием адреса уже у тебя в почтовом ящике.

— Наташ, только я не одна приду…

— Замечательно! — обрадовалась подруга, — Ой, кто-то на второй линии, пока!

Телефон перешел в режим ожидания вызова, и я нажала кнопку отмены.

— Пойдешь со мной на свадьбу подруги? — спросила у деликатно отошедшего в сторону Кеши.

— Я вообще-то такие мероприятия не очень, — немного смутился он. — Но поскольку ты моя девушка, то буду тебя сопровождать везде, где захочешь. И потом, у нас тоже скоро свадьба, надо посмотреть, что нас ждет.

— Скоро, — засмеялась я, прижимаясь к его груди и игриво заглядывая в глаза. — Через месяц что ли?

— Как получится. Даже если в местном ЗАГСе расписываться, не менее двух месяцев ждать надо, а в Москве — и того больше. Поэтому с подачей заявления затягивать нельзя.

— Завтра пойдем? — заговорщицки произнесла я.

— Можно и завтра. Но сначала надо тебя познакомить с моей мамой, — сказал Кеша и поцеловал меня в макушку.

— А как она на меня отреагирует? — вырвалось невольно.

— Ты ей понравишься, — ответил Аркаша, но в его голос при этом закралась нотка неуверенности.

Мысль о свидании с будущей свекровью ни капли не вдохновила. Даже более того — напугала. Кеша редко про нее говорил. Правда, всегда с нежностью и любовью, но вросшая в его натуру робость давала мне повод думать о ней, как о стандартной «мамочке». Такие всеми возможными способами привязывали детей к юбке, не давая и шагу ступить самостоятельно. К тому же она больна, причем довольно давно… Кто знает, что сделала с ней полулежачая жизнь? Тут поневоле станешь капризным ворчливым монстром, готовым съесть с потрохами первого встречного. Что уж говорить про будущую невестку? Как-никак, Кеша у нее — единственный сын. Предчувствие неприятностей и скандалов крепко поселилось в душе.

Внутри склизкой жабой закопошилась неприязнь к маме Аркадия. Вдруг она захочет испортить наши отношения? Настроит любимого против меня? Я даже плечами передернула, стряхивая закипающую агрессию к человеку, которого еще и в глаза-то не видела. Зато она родила моего Кешулю… И потом, может всё не так плохо? В конце концов, что мне теперь, отказаться от визита к будущей свекрови? Аркаша не понял бы. Он-то не побоялся познакомиться с моей мамой. Нет, паниковать потом буду, а-то сейчас накручу себя, а там божий одуванчик, а не свекровь! Я затолкала страхи в самый дальний уголок души и снова погрузилась в блаженное общение с Аркашей.

Мы пробыли у мамы в гостях до обеда, а потом отправились обратно в Москву. Визит на квартиру к Аркаше отложили до среды, он клятвенно обещал поговорить с мамой, чтобы визит будущей невестки не стал для нее неприятным сюрпризом. Ночевать Кеша уехал домой. А я осталась одна в квартире. Без него она стала пустой и неуютной. Словно из жилища украли огонь, даривший ему тепло и свет. Я чувствовала себя так же обделённо. Бессмысленно слонялась из угла в угол, выглядывала в окно. Во дворе никого не было. Даже вездесущих бабушек и шумных молодежных компаний. Припозднившиеся прохожие старались побыстрее скрыться в подъездах или за поворотом. В домах напротив то и дело загорался и гас свет.

Меня охватил страх. То и дело казалось, что кто-то чужой и злобный пристально следил за каждым моим шагом. Ну вот, с этими снами скоро дойду до паранойи! Я вслух зло выругалась, чего редко себе позволяла, и отправилась в ванную.

Горячая ванна с морской солью немного успокоила. После нее я расслабленно поползла в комнату, на ходу вытирая голову полотенцем. Взяла с кровати приготовленную ночнушку, одела ее… И тут же застыла в изумлении: еще в пятницу с трудом влезала в нее, а теперь она стала мне изрядно велика!

Я повернулась к зеркалу — убедиться, что так и есть на самом деле, и отпрыгнула в сторону от неожиданности. Зеркало услужливо отразило меня, но только килограмм на десять худее. Или лет на семь моложе. Я приподняла подол сорочки и с выпученными глазами уставилась на постройневшие ноги. Не отпускало ощущение, что я сплю и опять вижу себя в чужом теле. На всякий случай ощупала себя сверху и обнаружила, что и там все уменьшилось, кроме груди. Она лишь стала более упругой.

Я не выдержала, стянула ночнушку, подошла к зеркалу вплотную и принялась пялиться сама на себя. Невероятно! Но не могла же я сойти с ума за столь короткий промежуток времени? А ведь я хороша! Следующая мысль вонзилась в голову, погребя под собой все сомнения и рассуждения на тему экстремального похудения. Никаких строгих диет, и какой результат!

— Кеша, ты волшебник! — произнесла я вслух, любуясь отражением. Но в ту же секунду совершенно о нем позабыла.

Налюбовавшись собой досыта, я отправилась спать, послав себе на прощание воздушный поцелуй в зеркальном отражении.

 

Глава 11

Я шла по широкой площади, заставленной небольшими шатрами, и рядами закованных в цепи рабов. Грязь, гнетущая вонь, протяжный вой непокорного товара и крики торгующихся работорговцев наполняли его. Пронырливые местные хозяева успевали не только зазывать и обхаживать покупателей, но и сверкать по сторонам цепкими взглядами.

На этот раз я была одета, причем, укутана с головой колким покрывалом. Только глаза были свободны. Но лучше бы и они ничего не видели! Я знала, что невольничий рынок — самая страшная пытка для Нанэ. Или всё-таки для меня? В этот раз мы с ней как-то задвоились. Вроде я была ею, а вроде и нет — словно наблюдала со стороны.

Хищные взгляды обжигали, вид безучастных и безвольных рабов терзал, наводил безысходную тоску. Хотелось скрыться поскорее от всего этого, забиться в щель и закрыть глаза.

— Пришли, — коротко оповестил Харим, всё это время толкавший меня концом плетки в спину.

Передо мной раскинулся цветастый шатер с дивными птицами, переплетавшимися в узоры на ткани. Только ткань эта была выцветшей от времени и беспощадного солнца и грязной. Я юркнула внутрь и оказалась в окружении таких же невольниц, как и сама. Некоторые тоже были спрятаны покрывалами, другие — одеты в нарядные полупрозрачные рубашки и шаровары. И еще были третьи, которых я мельком приметила, когда заходила в шатер. Они были привязаны к столбу рядом с ним — на них висели только грязные клочья порванной одежды, глаза пусты, руки — искусаны в кровь. Бросовый товар, который покупали мореплаватели в дальнее путешествие для своей команды или сатрапы на праздник — повеселить воинов. Никто не заботился об их чести и, проходя мимо, я видела, как бессовестно щупали их два господина в походных хитонах.

Меня передернуло от мысли, что сейчас могла попасть не в шатер, а сидеть на веревке около него. Похоже, остальные девушки, томившиеся здесь, тоже догадывались, что ждет, если Харим их не продаст. Они принялись придирчиво осматривать меня, насколько это было возможно. Покрывало с головы я сняла — и только. Отчасти потому, что под покрывалом ничего больше не было. Наверное, из моих конкуренток Харим тоже нашел способ выбить стыд и непокорность. И теперь каждая ждала только одного — когда ее купят. Всё равно кто, лишь бы пореже бил и почаще кормил. Каждая новая рабыня могла отнять у них шанс быть купленной. Но я не вызвала ни у кого зависти. Бледной тенью я укрылась в углу на засаленном ковре, чтобы никому не мешать, и уткнулась лицом.

Время потекло быстро, словно кто-то решил прокрутить для меня кинопленку побыстрее. Шли дни, одних девушек покупали, других Харим уводил сам, при этом костеря на чем свет стоит. Я не сомневалась, что они не минули позорного столба. Я же по-прежнему сидела под пыльным душным пологом шатра. На меня тоже до сих пор никто не позарился, и Харим убавил мою порцию хлеба вдвое. Это хорошо, главное — не попасть на злосчастную привязь. Для себя я решила, что хочу быть купленной. Я дала себе слово, что долго рабыней не пробуду — сумею сбежать раньше, чем хозяин решит мною воспользоваться.

Присматривать за нами приходил вертлявый и облезлый сын Харима. Имени его я ни разу не слышала. От него несло потом и кислым вином. Я, как и остальные пленницы, ненавидела его лютой ненавистью. Всё потому, что сынок Харима любил распускать руки. Когда он приходил нас кормить, мы не спешили рвать у него из рук хлеб, хоть и были голодны. Первая, кто решался подойти, тут же оказывалась в его волосатых лапах. Остальные же быстрее молнии хватали еду с земляного пола, которую он, отвлекшись на жертву, бросал себе под ноги.

В этот раз ему не повезло. Едва он принялся лапать одну из отчаявшихся девушек, как в шатер заглянул сам хозяин.

— Ах ты, сучье вымя! Ты чего тут делаешь?! — разразился Харим негодованием.

Сын его так и не нашелся, что ответить. Бестолково хлопая глазами, он продолжал мять свою жертву, будто мозг никак не мог сообразить, что делать. Харим побагровел, схватил кнут, и пинками и тычками выпроводил сына вон. И вовремя. Как раз в это время на улице раздались зазывные крики торговцев. Значит, кто-то очень богатый и влиятельный решил лично заглянуть на рынок — прикупить себе рабов.

Всё это я выудила из шепота сестёр по несчастью. Дружить с ними я по-прежнему не спешила, еще памятуя о скверне, которой чужинцы могли запятнать душу. Теперь-то я хорошо понимала, что это чистая правда. Кто, как не этот беззаконный народ, стал истоком скверны. Правильно мои предки затворили от них свои тропы.

Так вот, редко когда богатые посетители заходили на рынок рабов. Обычно пополнением гаремов занимались распорядители или евнухи. И не всегда рабынь покупали на рынках. Гораздо чаще для богачей девушек воровали на заказ. Или дарили.

За всё то время, что я прозябала здесь, такой шум поднимался только один раз. Кто уж там соизволил прийти — не знаю, наш шатер он обошел стороной. Но тогда работорговцы драли глотки так, что закладывало уши. Зато на следующий день на невольничьем рынке стояла такая тишина, что можно было расслышать тревожные вскрики чаек, носившихся над шатрами.

Мне вдруг захотелось выглянуть наружу, но я стерпела. Да и что это дало бы? Гомон на улице еще не стих, когда две длинные черные тени легли на наш шатер.

— Проходите, — суетился Харим за входной занавеской. — У меня самый лучший товар! Девушки со всего света! Или Вы желаете позабавить слуг? Выбирайте любую — отдам за несколько сотен талантов. Если возьмете четырех за дарик — пятую отдам даром!

Работорговец старался изо всех сил, чтобы задержать внимание богатого гостя на товаре.

— Этими тряпками я не стал бы и собак кормить, — презрительно фыркнул незнакомец. — И потом, я еще никак не могу нарадоваться предыдущей покупкой — твой хваленый воин сдох через два дня от огненной горячки.

— О! — тень Харима, упавшая на шатер, призывно подняла руки к небу. — Позор на мои седины! Великий Ахурамазда покарал нечестивого за своеволие и злобный нрав, а бедный Харим терпит убытки, — работорговец принялся колотить себя кулаком в грудь.

— Ты терпишь убытки только из-за своей алчности. И если уж кого и надо покарать, так это тебя самого, — сердито проворчал незнакомец. — Не удивлюсь, если вскоре дэвы в преисподней разорвут твою душу на части.

Харим покорно кивал головой — похоже, он был готов стерпеть всё — лишь бы этот человек согласился посетить его шатер и прикупил пару-тройку наложниц.

— Но иногда ты и впрямь предлагаешь редкий товар — откуда только берешь? — размышлял вслух незнакомец. — Ладно, показывай, что там у тебя.

В ту же секунду занавеска распахнулась, и он зашел внутрь. Незнакомец был в годах, но крепок и худощав. Длинная и пышная борода отливала сединой. На голове — пышный тюрбан, сотканный из разноцветных шелковых лоскутков, легкая голубая тога прикрывала плечи, тело и ноги до икр. На ногах — сандалии, измазанные рыночной грязью. Руки вошедшего украшали золотые перстни. Но самое главное — в его глазах не было похоти. Следом за незнакомцем поспешил Харим, продолжавший суетливо нахваливать рабынь. Незнакомец принялся ощупывать нас цепким взглядом.

— Падите ниц, негодные! — закричал работорговец. — Это великий господин!

Девушки тут же прижали головы к земле, исподлобья поглядывая на вошедшего. Вот она — надежда! У такого хозяина даже самые завалящие рабыни ели досыта. Что уж говорить о наложницах? Каждая хотела понравиться таинственному господину. Только я, встав на колени, равнодушно смотрела себе в ладони. Пусть Духи решают за меня — быть спасенной или окончательно погибнуть. И только глубоко внутри трепыхалось сердце, надеясь неизвестно на что — другие девушки были и красивее и пышнее меня.

— Подними их, — раздраженно скомандовал незнакомец. — Ты мешаешь мне как следует рассмотреть товар!

— Слышали?! — тут же закричал Харим. — Встать, бесстыжие, и чтобы делали все, как скажет господин!

Незнакомец тем временем неспешно прошелся между призывно бросающими на него взгляды девушками. Подошел к одной из них, закутанной в покрывало.

— Сними.

Девушка тут же распахнула скрывавшую ее накидку. Взгляду незнакомца предстала мраморная кожа, высокая грудь и пышные бедра. Остальные с завистью сверлили удачливую соперницу. Незнакомец разочарованно скривил губы.

— Такого у меня полно. Ты? — подошел он к следующей спрятанной от посторонних глаз.

Ни одна из них не устроила придирчивого покупателя. Наконец, очередь дошла до меня. Вот только я покрывало скидывать не стала. Хариму это не понравилось.

— Скотина, — прошипел он сквозь зубы. А потом крикнул во всю глотку. — Раздевайся! Не слышишь, что с тобой говорят?!

Я скорее вырвала бы себе сердце, чем сделала это. И без того мой срам видело слишком много чужих глаз. Лицо Харима налилось алым, натужно хрипя от душившего его гнева, он подошел ко мне и замахнулся кнутом, но тут незнакомец перехватил его руку. Я отметила, что сделал он это легко, будто был моложе Харима и не толстомясую ручищу остановил, а тонкий прутик.

— Я и так вижу, что она синяя от побоев, — проговорил он задумчиво.

— Очень гордая тварь, господин. И ведьма, — добавил он, сотворяя какой-то знак рукой. На меня же он сверкнул таким ехидно-злобным взглядом, что сердце мое ухнулось в пятки. Я поняла, что как только незнакомец уйдет, меня выведут из шатра.

Вот когда снова закипела внутри ярость, разлилась огнем по щекам. Оскалившись, я ответила Хариму испепеляющим взглядом. Я вложила в него все оставшиеся силы, всю душу — наполовину человеческую, наполовину звериную.

Харим съежился и отступил назад, закрываясь рукой, а незнакомец вздрогнул и застыл в изумлении. Не говоря ни слова, он вышел из шатра. Следом засеменил и работорговец.

— Это еще не весь мой товар, — лебезил он за занавеской. — Есть еще более яркие жемчужины, достойные самого Царя царей!

Покупатель жестом остановил его.

— Пожалуй, я бы купил у тебя зеленоглазую, — задумчиво промолвил он. — Но сейчас у меня нет с собой денег.

— Очень жаль. — Было слышно, как Харим тут же потерял интерес к незнакомцу и продолжал беседу только из вежливости. — Она поистине достойна царского гарема.

— Не стоит утруждаться, — осадил его незнакомец. — Она скоро умрет у тебя от голода и болезни — уже сейчас я видел на ее лице печать горячки. Пожалуй, я все-таки заберу ее у тебя.

— Как же, — снова засуетился Харим, косясь на внушительные тени охранников, сопровождавших покупателя. Всё то время, что незнакомец был в шатре, они изваяниями караулили его у входа.

— Денег у меня нет, но я знаю, чем с тобой расплатиться. Я отдам тебе один из своих виноградников. Какой — выберешь сам, как и я выбирал твой товар. Единственное — придешь ко мне сам. Если пришлешь кого-то вместо себя — скормлю его леопарду.

— О! — воскликнул Харим. — Поистине — это разумная цена за столь прекрасную деву!

А сам, поди, радовался, что наконец-то удачно продал залежавшийся товар. В тысячу раз дороже, чем он того стоил.

— Южанка! — протиснул он злобное лицо в приоткрытую занавеску. — Иди к своему новому господину!

Я вздрогнула, и на ватных ногах поплелась к выходу. Наверное, упала бы на полпути — всё, что у меня было, я потратила. Но тут незнакомец с быстротой рыси метнулся ко мне и подхватил на руки. Тело обожгло стыдом и отвращением, но сил сопротивляться не было. Незнакомец бережно вынес меня на свет, а я моталось в его руках послушной куклой.

 

Глава 12

Я открыла глаза. В груди закопошилась тревога. Было в этом сонном сериале про Нанэ что-то мистическое. Но если сначала он словно высасывал соки, за ночь превращая меня в разбитую колоду, то сегодня всё стало иначе. Ощущение свободы и легкости разлилось по всему телу, наполнило каждую клеточку энергией и жаждой действия. Я бодренько соскочила с кровати и отправилась в ванную.

По пути я потянулась, прогоняя остатки дремы, и мельком глянула на отражение в старинной оправе. Да так и застыла с открытым ртом — оттуда на меня смотрела девица лет двадцати и килограмм пятидесяти пяти от силы! Лицо с гладкой нежной кожей и легким румянцем, яркие алые губы, пушистые ресницы, густые черные брови, и ни одной морщинки! Волосы отросли и стали завиваться, чего раньше за ними никогда не наблюдалось. Грудь увеличилась размера до четвертого и теперь нахально топорщила ставшую просторной ночнушку. Только глаза у этой незнакомки остались мои — темно-карие. Я зажмурилась на несколько секунд, а потом снова посмотрела в зеркало, но ничего не изменилось.

Ведь совершенно забыла, что еще вчера непонятно как сбросила несколько лишних килограммов. На ночь глядя я всё свалила на усталость. Мало ли чего привидится после напоминаний про свекровь? Ан нет, я и впрямь похудела! А сегодня еще и помолодела, словно Булгаковская Маргарита! Вот только как? Насколько помню, она пошла на это сознательно и при этом связалась с нечистой силой. А с чем столкнулась я?

Я принялась лихорадочно соображать, что же могло сотворить со мной такое? Так и стояла напротив зеркала, сверля собственное отражение, будто оно могло подсказать истину. В голове друг за другом проносились версии, которые хоть как-то оправдывали происшедшее. Но все они рассыпались в прах, как только я начинала серьезно размышлять над ними. Разумным казалась только одна причина — болезнь. И хорошо, если это банальный дисбактериоз или глисты. Правда, вряд ли они способны сотворить столь молниеносное похудение. Я это понимала, но всё равно ухватилась за версию про паразитов, как за соломинку.

Сердце тоскливо екнуло. Может, порча? Нет, колдовство — детские сказки. И потом, что это за ущерб такой — красота и молодость? Вот если бы я сама себе это нашаманила — другое дело, а так…

Наконец, я оторвалась от зеркала и дошла-таки до ванной. Задумалась — это лицо в отражении… Кого-то оно мне напоминало, но кого? Назвать женщину в зазеркалье собой язык не поворачивался. Утренняя тревога тянула холодные щупальца к животу.

Теплые струи из крана унесли все страхи и сомнения. На кухню я уже отправилась довольная жизнью. По крайней мере, у меня появился план действий: просмотреть информацию по всем болезням, из-за которых люди резко худеют, и купить снотворное. Сны про Нанэ порядком надоели, и я решила избавиться от них с помощью проверенного средства.

Решив так, я окончательно успокоилась и принялась поглощать бутерброды с плавленым сыром, запивая их чаем. Однако, когда пришло время собираться на работу встала новая проблема: вся моя одежда стала теперь велика. Я перекопала всё, что хранилось в шкафу, но даже сшитые давным-давно для себя вещи теперь висели на мне бесформенной тряпкой. В панике я заметалась по квартире. Что придумать? Одежда — это не соль, чтобы можно было попросить у соседей. А почему, собственно, у соседей? Я быстренько набрала Сонин номер на мобильном.

— Да, — в трубке раздался ее сонный голос. Коллега снимала жилье недалеко от здания офиса, так что могла себе позволить поспать подольше.

— Привет! — затараторила я, обрадованная тем, что она еще не вышла из дома. — Можно тебя попросить об одолжении?

— Ага, — пробормотала Соня. — А кто это?

— Это Вика…

— А! Ага… А сколько время?

— Восемь.

— Сколько?! Бли-и-и-и-ин! — крикнула Соня и бросила трубку.

Она перезвонила через пять минут.

— Вик, ты звонила?

— Да.

— Чего хотела-то?

— Слушай, ты мне не захватишь одежки какой-нибудь?

— Какой? — удивилась коллега.

— Штаны и кофту.

— Тебе-то зачем?

— Очень надо, на работе объясню.

Я не стала сразу посвящать Соню во все тонкости происшедшего.

— Хорошо, что-нибудь прихвачу. Ладно, мне собираться надо.

Не дожидаясь моего пока, она бросила трубку. Мне тоже стоило поторопиться. Недолго думая, я одела первое, что попалось под руки, нацепила в прихожей пальто и сапоги и помчалась на автобусную остановку. Давалось это нелегко — верхняя одежда тоже свисала мешком, и я в ней путалась, а обувь норовила соскочить.

В итоге на работу я пришла за пять минут до начала рабочего дня. Софья оказалась в кабинете раньше и теперь с упоением наводила красоту, разложив на столе перед собой всё содержимое серебристой косметички. Место Леры по-прежнему пустовало. Ее сын продолжал болеть, а муж разъезжал по командировкам.

— Еще раз привет! — звонко сказала я, проходя в кабинет.

— Привет, — ответила Соня, крася ресницы. — Одежда в пакете, — добавила она, не поднимая глаз.

— Ага, спасибо!

Я достала из пакета, стоявшего на полу около моего рабочего стола, джинсы и розовую блузку.

— Тебе зачем хоть? — коллега накрасила один глаз и теперь принялась за другой.

— Я тут резко похудела, а одеть нечего, — путано принялась я объяснять. — И взять негде — не бежать же с утра в магазин? Да и магазины-то все только с девяти работают, если не позже. У соседей тоже не займешь — не знаю я никого, вот и решила у тебя попросить. Можно я дверь пока закрою?

— Конечно.

Уверена — Соню грызло любопытство. Такой уж она человек. Но коллега сдержалась и всё-таки сначала докрасила второй глаз, а уже потом повернулась ко мне.

— Похудела… говоришь, — второе слово она добавила уже с широко открытыми глазами и ртом. — Ни фига себе!

Тем временем я сняла висящие на мне мешком тряпки и принялась одевать принесенную коллегой одежду. Влезла в нее со свистом, даже еще место осталось. А вот грудь непристойно выглядывала в разрез блузки, демонстрируя себя всем окружающим. Да, попросить еще и бельё я как-то не догадалась, а если бы и догадалась — язык бы не повернулся.

— Ты это как? — выдавила Соня после нескольких минут тишины.

— Не знаю, — отмахнулась, пытаясь запихнуть выпирающую грудь в рамки одежды. Хорошо еще, что блузка была не прозрачной.

— Не может быть! Да ты худее меня стала! — коллега соскочила с места и принялась меня осматривать. — А грудь-то какая! А волосы! — она перешла от созерцания к щупанью. — Откуда?

— Не знаю! — я отчаянно затрясла головой. — Проснулась утром — а двадцати килограммов как не бывало! Хотела сегодня в интернете посмотреть, как такое возможно. Сама до последнего не верила, что всё это на самом деле происходит! Может, болезнь какая?

— Точно не знаешь? — Соня смотрела на меня с долей иронии. — Бывает же такое! А хоть бы и болезнь! Лучше помереть вот такой Афродитой, чем толстым чудовищем.

Последнее больно кольнуло. Сама того не замечая, она только что оскорбила меня прежнюю.

— Да мне и раньше неплохо было, — пробурчала я и уселась на стул. — Давай работать. А-то сейчас Шуриковна нагрянет.

Если перефразировать мудрую пословицу — кого вспомнишь, тот и появиться. Сначала дернулась ручка двери, а потом в нее настойчиво постучали.

— Вы чего закрылись? — раздался недовольный голос Ирины Александровны.

— Сейчас откроем, — ответила Соня, подходя к двери.

Как только она щелкнула замок, начальница тут же буквально впрыгнула в кабинет, при этом чуть не сбив Софью. Шуриковна тут же принялась обшаривать нас цепким взглядом. И если застывшая в испуге у двери коллега подозрений у Ирины Александровны не вызвала, то моя тощая фигура, видимо, налипла бельмом на ее очи. Она не сразу нашла, что сказать, хотя раньше всегда умело портила настроение одной только фразой. То ли мой новый облик сбил с толку, то ли еще не успела придумать колкого слова. Наконец-то, начальница изрекла:

— Пьёте?

Ее выводы иногда просто убивали. С чего она вообще это взяла?

— Нет, — твердо ответила я. — А вы?

Откуда только взялась во мне эта смелость? Брови начальницы поползли к переносице — к такому обращению она не привыкла. Соня тоже уставилась на меня с восхищением и страхом. И в то же время я видела, как глаза ее наполняются любопытством: ей жутко не терпелось узнать, чем обернется подобная перепалка. Узнать, а потом рассказать всем остальным.

— Дерзишь? — почти прошипела Ирина Александровна.

— Нет, интересуюсь. — Казалось, что слова сами прыгают на язык. Я хамила начальнице без стеснения и зазрения совести. Даже инстинкт самосохранения нервно помалкивал, прижатый чем-то огромным и незнакомым, вдруг зашевелившимся в моей груди. — А вы?

Это уже был перебор. Часть меня затряслась от страха — уволит. Я немного отвела взгляд в сторону — просто не в силах была выдержать испепеляющие молнии, сыпавшиеся на меня из глаз начальницы. Наткнулась на собственное отражение в сером безжизненном мониторе Сониного компьютера и поразилась: до какой степени внутри отличалась от себя снаружи! Оттуда на меня смотрела самоуверенная, жесткая, наглая девица, без тени сомнений или страха. Она с вызовом глядела на заливающуюся гневной краской Шуриковну и смеялась над ней уголками глаз.

— Немедленно к директору! — заорала начальница, вложив в эти слова всю раздувавшую ее злость, и пулей выскочила из кабинета.

Я, повинуясь чужой неведомой силе, сделала ей вдогонку жест рукой, словно выплескивала что-то вслед из сложенной чашкой ладони.

— Ты чего? — произнесла обалдевшая Соня, как только Ирина Александровна скрылась из виду.

— Не знаю, — я пожала плечами. — Ощущение, словно кто-то вместо меня говорил.

— Да уж, говорил кто-то, а уволят тебя, — коллега сочувственно шмыгнула носом. А потом с азартом добавила. — Но все-таки здорово ты с ней! Я всегда об этом мечтала.

Через минуту она уже безмятежно постукивала по клавишам клавиатуры, а я бледной тенью поплелась к генеральному директору.

 

Глава 13

На ватных ногах я дошла до приемной, перебирая в голове все возможные оправдания. Но даже мой собственный оптимизм скорбно пожимал плечами и грустно констатировал «сама виновата». Приемная представляла собой узкий коридор, половину которого занимал стол с компьютером и принтером, а вторую — ксерокс. На стене красовался портрет президента на фоне флага России. Завершали картину одинокий стул для посетителей и стертый линолеум.

Секретарь Оля активно стучала по клавиатуре. Совсем недавно ей исполнилось двадцать. Курносая, с длинными косами и веснушками, в строгом деловом костюме она выглядела немного нелепо. Ей бы русский сарафан и кокошник. Время от времени Оля обиженно шмыгала носом. Видимо, ей тоже досталось от Ирины Александровны.

Я поздоровалась, подползая к двери начальника. Казалось, что улитки и те двигались быстрее.

Оля машинально ответила, продолжая набивать текст. Когда же оторвалась от компьютера, то уставилась на меня, словно видела впервые.

— Вика? Ничего себе! Потрясно выглядишь!

— Ага, — пробормотала я. Комплимент не прибавил хорошего настроения. Внутри все тряслось и холодело, каждый шаг давался с трудом. — У себя?

— Да, — Оля насупилась. Вероятно, вспомнила недавний нагоняй от любовницы шефа. — С этой коброй.

Догадаться о том, что ждало меня по ту сторону двери, было не сложно. Скандал, ругань, увольнение… Желание сбежать разрасталось. Я взяла себя в руки и мужественно постучала в дверь генерального. Не дожидаясь ответа, открыла ее и зашла внутрь под сочувственным взглядом Оли.

— Можно?

Я пристроилась около выхода — так было спокойнее. Просторный кабинет Петра Ивановича не шел ни в какое сравнение с приемной. Единственное, что их объединяло — портрет на стене. Красная ковровая дорожка упиралась в длинный дубовый стол, окруженный массивными резными стульями. С обеих сторон около стен пристроились шкафы с прозрачными дверцами. В них покоились сувениры, привезенные самим начальником или ему из разных стран и городов, и разнообразные бутылки с алкоголем. На столе красовалась кованная подставка для канцелярских товаров в форме обнимающихся мужчины и женщины.

Петр Иванович — полный мужчина лет пятидесяти с залысиной, скудной бороденкой, двойным подбородком, извечно пунцовым цветом лица и узкими близкопосаженными глазами. Он сидел вразвалочку, откинувшись на любимом массажном кресле, и изучал тыл Ирины Александровны. Она стояла рядом с ним слегка растрепанная, с раскрасневшимся лицом. У меня даже возникло впечатление, будто Шуриковна только что соскочила с коленей директора. И как только я выйду опозоренная и униженная, она снова устроится на прежнем месте. Глаза ее довольно блестели, впиваясь в меня, словно иглы. Уж кто-кто, а она наверняка не сомневалась в исходе разговора.

— Здравствуйте, Петр Иванович, — еле слышно напомнила я себе.

— Здравствуйте… — он отвлекся от Ирины Александровны и уставился на меня. — Вика… Что-то не припомню вас, — он беззастенчиво рассматривал меня, то и дело задерживаясь на теснившейся в блузке груди.

— Я немного изменилась, — мною опять овладела смелость извне.

— Вам идет, — генеральный сменил позу, наваливаясь тучным телом на прочный стол.

— Спасибо, — помимо уверенности в себе к интонации добавились еще и нотки кокетства.

— Вообще-то, мы здесь собрались не для того, чтобы отвешивать комплименты всяким выскочкам, — нетерпеливо напомнила о своем присутствии Ирина Александровна.

— Ах да, — начальник недовольно посмотрел в ее сторону. — Вот только не надо мне указывать, что и кому говорить. Это не входит в ваши обязанности.

— Извините, — она оторопела и принялась нервно теребить рукав платья.

И немудрено — впервые любовник поставил ее на место, да еще в присутствии посторонних. Я тоже отказывалась верить ушам.

— Так, вернемся к вам, Вика, — Петр Иванович снова обратился ко мне. — Да подойдите поближе-то, не бойтесь. В первую очередь я хочу во всем разобраться, а уж потом — наказать виновных.

Глаза начальницы полезли на лоб — такого еще не случалось. Раньше одного ее намека оказывалось достаточно, чтобы втоптать в пол неугодного сотрудника. Теперь же генеральный не просто осадил серого кардинала, а еще и собирался выслушать меня. Я могла биться об заклад — в эту минуту Ирина Александровна судорожно соображала, что же она сделала не так, чем не устроила любовника?

Пока она предавалась размышлениям, я подошла к столу и присела на первый попавшийся стул.

— Версию Ирины Александровны я уже выслушал, — приступил к делу Петр Иванович. — Теперь хотелось бы услышать вашу.

— Мне надо было переодеться на работе, и я закрыла кабинет. Через несколько минут пришла Ирина Александровна и стала барабанить в дверь. Если бы я не успела одеться, она бы вынесла ее с петлями, — меня понесло. Слова, приправленные сарказмом, сыпались изо рта сами собой, без какого-либо участия с моей стороны. — Не успела Соня открыть, как она ворвалась в кабинет и принялась обвинять нас в пьянстве. Я в ответ поинтересовалась о ее трезвости. Да, съязвила, но не жалею! Сколько можно терпеть?! И хамство, и оскорбления и растраты, которые, в конечном счете, приходится прикрывать нам!

Если до этих слов генеральный слушал с едва скрываемой улыбкой на губах, покачивая в такт головой и постукивая ручкой по столу, то теперь напрягся и резко повернулся к побелевшей Шуриковне.

— Что?! Это правда? — он впился в любовницу хищным взглядом, словно хотел растерзать ее прямо у меня на глазах.

— Да врет она всё! — выкрикнула Ирина Александровна и затряслась от злости и негодования. — Ни копейки не взяла за всё время! Какие растраты?!

— А Вы, Петр Иванович, к нам зайдите, я доказательства представлю, — часть меня упивалась метаниями пойманной за хвост Шуриковны. Желание раздавить ее, втоптать в грязь кипело в груди. Это было приятно и противно одновременно. Меня мутило, в желудке закопошилась изжога, голова гудела.

— Не может у нее ничего быть! — заверещала Ирина Александровна, схватила генерального за плечо и попыталась заглянуть ему в глаза. Я удивилась. Видимо, за ней и впрямь водились серьезные грехи. Из-за пустяков, вроде тех, что мы прикрывали раз в квартал, начальница не стала бы так убиваться. — Петя, нет у нее ничего, — уже более мягко и спокойно добавила она.

— А у кого есть? — жестко спросил шеф, сбрасывая ее руку.

Он щелкнул на коммуникаторе зеленую кнопку, и буквально через минуту в кабинет зашла Оля.

— Оленька, пригласи ко мне Дарью Сергеевну. И чаю принеси, — дал Петр Иванович указание секретарю, а потом обратился ко мне. — А вы, Вика, выйдите ненадолго в приемную. Нам с Ириной Александровной надо поговорить наедине.

Я послушно встала из-за стола и вышла, захлопнув железную дверь. Сесть в приемной было негде — единственное место занимал сутулый худощавый мужчина в сером пальто с портфелем на коленях. Мне пришлось забиться в угол у ксерокса. Пока пыталась успокоиться, визитер бросал в мою стороны заинтересованные взгляды. Ответной реакции не последовало и он, видимо, разочаровавшись, уткнулся взглядом себе под ноги. Оля отправилась за кадровиком, а я с замиранием сердца слушала, как шеф орет на любовницу. Никакие стены и двери не смогли бы сдержать крики, доносившиеся из кабинета генерального.

— Ах ты дрянь! — вопил Петр Иванович. — Я, значит, тебе двойную премию ежемесячно выписываю, а тебе мало?! Обворовывать меня вздумала?!

— Это ложь! — на грани истерики отвечала Шуриковна. — Эта шлюха хочет меня выжить! Кому ты веришь?!

— Я верю фактам! Думаешь, я младенец и только сейчас о растратах узнал? Да я давно за тобой слежу, просто доказательств не было.

— А сейчас они появились? Ты — старый облезлый кобель! Сиськами перед тобой потрясли, так ты и слюни по столу развесил! Меня готов унизить, лишь бы перед ней орлом показаться!

— Ну, вот и ладно, — ледяным голосом проговорил начальник. — А я, как дурак, еще сомневался. Значит, облезлый кобель, говоришь? А как сама меня в постель затащила, не помнишь уже? Как жопой голой вот здесь перед моими глазами сверкала, тоже забыла?

— Да ты мне на хрен не уперся! Если хочешь знать, так я никогда, слышишь?! Никогда с тобой удовольствия не испытывала! — Она перешла грань невозврата и теперь напрасно сыпала грязными словами, только чтобы попытаться унизить теперь уже бывшего любовника.

— Я, конечно, догадывался, — рассмеялся Петр Иванович. — Но, чтобы совсем никогда — не ожидал! Зато я тебя, стерва, по-настоящему имел, — смачно проговорил он. — Во всех смыслах слова.

— Сволочь! — выпалила Шуриковна. За дверью раздались рыданья и послышалась возня и звуки пощечин — видимо, она бросилась на начальника с кулаками.

Визитер удивленно уставился на меня. Мол «что там твориться-то?». Я пожала плечами. Наконец, в приемную вернулась Оля в компании Дарьи Сергеевны — нашего неизменного кадровика. Сорокалетняя женщина с узким «верхом» и объемным «низом» в мешковатом сером костюме и очках. Щепетильная, старомодная, с гнусавыми нотками в голосе.

— Здравствуйте, — кивнула я ей.

— Здравствуй, Виктория, — официально ответила она, хотя прежде находила для меня более дружелюбный тон. — Что же ты язык за зубами не держишь?

Я поежилась. И так чувствовала себя не очень радостно, а тут еще ушатом холодной воды облили. Значит, Соня уже просветила коллег о нашей с Ириной Александровной перепалке. И теперь кадровик в полной уверенности, что я сейчас буду писать заявление на увольнение по собственному. В груди снова шевельнулось высокомерие. Посмотрим, как ты потом запоешь — злорадствовал кто-то чужой в моей голове.

Отвечать Дарье Сергеевне я не стала, да и потом, кто знает, может, начальники там уже помирились, и звуки возни означали что-нибудь другое? Тогда точно меня выкинут на улицу с потрохами без выходного пособия. А оно бы очень пригодилось — у меня же никаких вещей не было по размеру. Вот, блин! Меня скоро уволят, а я о тряпках думаю! В уме я зло обругала себя за беспечность и немного успокоилась. Теперь от меня ничего не зависело.

Тем временем Оля налила чай и по коммуникатору спросила у Петра Ивановича разрешения войти.

— Конечно, и всех остальных пригласи, — раздался его голос. Спокойный, ровный, холодный.

 

Глава 14

Так мы и вошли в кабинет: сначала Оля с подносом и чаем, потом Дарья Сергеевна с блокнотом и ручкой, а потом я с поникшей головой. Секретарь поставила поднос на стол справа от шефа и деликатно удалилась. Ирина Александровна сидела у окна на отодвинутом дубовом стуле и нервно всхлипывала. Ее глаза покраснели и распухли, волосы растрепались, платье съехало, оголяя плечо. Дарья Сергеевна недоуменно посмотрела на нее, потом на генерального, а потом — на меня.

— Вызывали? — спросила она, наконец.

— Да, нам надо уволить одного сотрудника. Я с ней уже побеседовал и думаю, что возражений не будет. Так ведь, Ирина Александровна? — Петр Иванович даже не повернулся в ее сторону.

Она судорожно всхлипнула, а потом кивнула. Дарья Сергеевна уставилась на нее с открытым ртом, словно хотела сказать что-то, но забыла что. Я облегченно выдохнула.

— Вот и хорошо, — продолжил шеф. — Кроме того, надо искать нового сотрудника в бухгалтерию. Пока обязанности главного возложите на Викторию… Как тебя по батюшке? — он обратился ко мне с озорной улыбкой.

— Валерьевна, — ответила, скромно уставившись на портрет на стене. Сердце бешено стучало в груди — главная! Меня сделают главным бухгалтером! Пусть ненадолго, но всё же!

— Викторию Валерьевну. А там посмотрим, — последние слова уже предназначались исключительно мне. В интонации Петра Ивановича проступал флирт, а в словах читался недвусмысленный намек. Я пропустила его мимо ушей и ничего не ответила. Слишком обрадовалась повышению, чтобы думать о его причинах и последствиях.

— Всем всё понятно? — шеф дождался, когда все кивнули, и продолжил. — Тогда по местам — работать.

Друг за другом мы вышли из кабинета. При этом я выходила последняя и спиной чувствовала, как начальник на прощание щупал меня взглядом.

Ирина Александровна тут же отправилась собирать вещи, Дарья Сергеевна извинилась передо мной за резкое высказывание до совещания и направилась к себе. Я же пошла в туалет — работать сейчас совершенно не хотелось. Всё в голове смешалось, в груди — ныло. Хотелось домой, в теплую кровать, и чтобы дождь за окном, и Кеша рядом…

Прохладная вода из подтекающего ржавого крана немного успокоила. Я подняла голову и столкнулась взглядом с другой собой — жесткой, хитрой, безжалостной. Она ухмылялась, кривя пухлые губы. Моё отражение. Неудачница — будто говорило оно — что ты без меня?

От неожиданности я отшатнулась от зеркала и уперлась спиной в дверь туалетной кабинки. Мгновенье — и наваждение исчезло, оставляя после себя мурашки на спине. Я подошла к раковине и провела ладонью по покрытому каплями воды и грязными разводами зеркалу. Отражение послушно проделало то же самое, ни на секунду не отставая. Хотя, что это я? Ведь это я и есть! Или нет?

— Да что творится-то?! — закричала я во весь голос.

— Да выхожу я уже, — послышался чей-то ворчливый голос.

Через минуту из кабинки вышла Катя из отдела по кредитованию, мельком взглянула на меня и быстренько ретировалась, даже не помыв руки.

Я так и стояла около раковины, с полными безумия глазами, готовая вцепиться в саму себя, только бы избавиться от чужой воли в голове. Миг — и я разразилась безудержным хохотом.

Когда спустя несколько минут вернулась на рабочее место, стало стыдно и неловко за тот концерт, который я устроила в туалете. Это надо же — воевать с собственным отражением! Видения какие-то… С нервишками плохо совсем стало, а тут еще предстоящая встреча с Кешиной мамой и перебранка с Шуриковной… Я наказала себе купить еще и успокоительного и принялась искать в интернете все возможные причины резкого похудения.

Результат получался неутешительный: туберкулез, заболевания щитовидной железы, рак и прочие диагнозы в том же духе — один другого страшнее. Самыми безобидными в этом списке оказались язва желудка и дисбактериоз. Кроме того, я начиталась всяких разных статей по этому поводу, и теперь от хорошего настроения не осталось и намека. Даже неожиданное повышение не радовало. Зато теперь знала, над чем работать: надо выяснить конкретную причину. Походы по врачам, потом по аптекам, потом снова по врачам… Мне вдруг захотелось плюнуть на всё, но от мысли о том же самом раке стало страшно. Я похудела чуть ли не за день больше, чем на двадцать килограммов — это слишком весомый аргумент, чтобы не обращать на него внимание.

Соня время от времени подкалывала насчет повышения, но я погрузилась в себя и лишь изредка отвечала ей вымученной улыбкой. И еще, в этот день она зачастила бегать в курилку. Похоже, главная сорока не могла оставить коллег без новостей.

Наконец, насыщенный событиями рабочий день завершился, и я под сыпавшимся с неба первым липким снегом побежала догонять тронувшийся с остановки автобус. Как ни странно, водитель маршрутки притормозил, и я успела втиснуться в битком набитый салон. Мужчины, оказавшиеся поблизости, приветливо улыбались и старались втянуть животы — чтобы освободить мне побольше пространства. Женщины помоложе окидывали оценивающим взглядом, кривили губы и отворачивались.

По дороге я заскочила в аптеку — накупила снотворного и успокоительных капель, а также зашла в магазин одежды, где на двери висела зазывная надпись «Sale». Поскольку от зарплаты остались по большей части одни воспоминания, приобрела одно платье и сапожки и удалилась, решив, что на первое время хватит. Около самого подъезда меня перехватил Аркаша. Глаза его сияли, хлопья снега облепили куртку.

На душе потеплело. Я чмокнула любимого в щеку и поспешила открыть дверь подъезда. Он извлек из-за пазухи белую розу и протянул ее мне.

— Мама на поправку идет. Сегодня у врача были, говорит: еще один курс лечения — и хоть замуж выходи!

— Здорово, — мы поднимались по лестнице. — А меня повысили сегодня, — тоскливо добавила я.

— Почему ты тогда грустная такая? — удивился Кеша.

— Устала очень.

Мы зашли в квартиру и стали снимать верхнюю одежду. Аркаша повернулся ко мне, снимая ботинки и выуживая из-под тумбы тапки, да так и застыл в изумлении.

— Викуня, ты… ты… Ты здорова? — произнес он наконец.

Несмотря на собственные тревоги, его слова показались обидными. Я скорее ждала восторгов и комплиментов. Ответила резко.

— Вполне. А что?

— Ты так похудела, просто ужасно, — последние слова он почти что прошептал. Но я услышала, и сердце облила ядовитая неприязнь — как так, стала топ-моделью, а он недоволен! Можно подумать, прежняя толстуха его во всем устраивала!

— Похудела немножко, — ответила я небрежно, отправляясь на кухню. — Разве плохо?

— Да я не об этом! Выглядишь здорово, но тебе не кажется, что это слишком быстро? Ни одна диета этого не сотворит, только какая-нибудь болезнь. В крайнем случае стресс, но… Не знаю, — он подошел ко мне и заглянул в глаза. — Ты точно в порядке?

Забота Кеши растрогала чуть ли не до слез. Вспыхнувшее раздражение как ветром сдуло. Невесть откуда взявшееся моё второе я еще пыталось сопротивляться нахлынувшей в душу нежности, но справиться с ним теперь не составило труда.

— Кешунь, я и сама хочу к врачу сходить, — сказала, прижимаясь к его груди. — Спасибо, что беспокоишься.

— Не за что, — он крепко обнял меня. — Ты выглядишь, как богиня, но я боюсь, что если продолжишь худеть, то скоро от тебя совсем ничего не останется.

— Я понимаю.

Я поставила на плиту чайник, и через пару минут мы уже пили фруктовый чай и болтали о всяких мелочах. И снова моя берлога наполнилось уютом и радостью.

— Ты с врачами не затягивай — иди как можно быстрее.

— Да в нашей поликлинике особо не полечишься, — ответила я с иронией.

— У меня есть знакомый врач, хочешь, я с ним договорюсь? — осторожно предложил Аркаша.

— Хорошо. Ужинать будешь? — я принялась убирать пустые чашки со стола.

— Ага, сильно только не напрягайся. Яичницы пожарь или пельмени свари.

— Ну вот, уже готов меня в постель уложить и горчичниками обложить, — рассмеялась я.

— Такими вещами не шутят, — серьезно ответил любимый. Вот уж кто действительно беспокоился о моем здоровье.

Кеша вышел в коридор и принялся разговаривать по телефону. Разбивая яйца на нагретую сковородку, я уловила часть слов и поняла, что он договаривается насчет меня со знакомым врачом. В Аркашином диалоге несколько раз промелькнуло слово «онкология» и мне стало не по себе. Умереть на больничной койке с бритой головой и изможденным болезнью и химиотерапией лицом мне не хотелось. Меня передернуло. Если диагноз подтвердится, порву с Кешей — твердо решила для себя. Мало того, что он с больной матерью полжизни провозился, так еще и со мной будет мучиться.

Я настолько погрузилась в размышления, что вздрогнула от неожиданности, когда Аркаша вернулся из прихожей и обнял меня за плечи.

— Испугалась? — засмеялся он, хотя голос всё еще был встревоженный — видимо, врач дал ему веский повод для волнений. — В среду вечером он свободен, я тебя провожу.

— А как же встреча с мамой?

— Отложим — мама поймет. Главное, чтобы ты была здорова, трусишка! — он поцеловал меня в шею и уселся за столом. — Кормить-то будешь? Или ждешь, когда подгорит?

— Вот нахал! — я тоже рассмеялась. — У меня всё под контролем!

Я выключила плиту и принялась деревянной лопаткой раскладывать по тарелкам ужин.

— И ужин, и страхи, — добавила, терзая яичницу вилкой.

— Видел я, — Кеша тоже уплетал за обе щеки. — Как ты от любимого мужчины шарахаешься.

— Ничего, сейчас таблеточек наверну — и буду спать, как младенец!

— Каких таблеточек? — снова посерьезнел Аркаша.

— Успокоительных. Хотя нет, сейчас, наверное, уже снотворное пора пить.

— Ты из-за кошмаров что ли?

— Не только… Конечно, из-за них тоже… — как ему всё объяснить, не рассказывая при этом подробности сновидений? — Хочется во сне отдохнуть, а я последнее время вся разбитая просыпаюсь — такая белиберда снится, что хоть вовсе не ложись!

— Не надо таблетки, я знаю другой способ, — Кеша заговорщицки подмигнул, — чтобы снять стресс и напряжение. Заодно и спится потом…

Он не стал договаривать и доедать — тоже. Схватил меня в охапку и потащил в комнату. В его объятиях я и впрямь забыла обо всём на свете. Тело послушно отзывалось на ласки, я жадно ловила его губы, наслаждаясь каждым его прикосновением.

— Хороша? — шептала, задыхаясь от страсти.

— Да… — отвечал Кеша, целуя меня в шею.

Я повернула голову в сторону зеркала и стала смотреть, как выглядит моё обновленное тело со стороны. В кайме виноградных листьев отразилась юная изящная женщина, выгибавшаяся в судорогах удовольствия под толстым лысым мужиком. Иглы неприязни проткнули сердце. Кеша так нелепо смотрелся на мне. Отражение гипнотизировало презрительным взглядом. Он тебя не достоин — без слов шептали мои губы.

— Извращенка ты моя! — усмехнулся Кеша, поймав мой взгляд на отражении.

Я покраснела и отвернулась, снова погружаясь в его ласки. Хотелось поскорее избавиться от намеков собственного отражения о том, что с Кешей я теперь выглядела негармонично. Вернее он со мной. Я прикусила губу, болью прогоняя мерзкие скользкие мысли. Посмотрела в нежно-голубые глаза любимого. Таких нет ни у кого — насыщенные, со смешливыми искорками в уголках. Сердце снова наполнилось нежностью. Я расслабилась и всё опять стало неважно в его объятьях.

Кеша был прав: после душа я не успела голову уронить на подушку, как на меня набросился сон.

 

Глава 15

Я оказалась в роскошном саду с пальмами и вьющимися растениями: выложенные керамической мозаикой дорожки, блюдце фонтана с позолоченной статуей девушки, несущей на плече кувшин. В клетках томились дикие звери, провожавшие меня настороженными взглядами. Рыси, леопарды, одинокий каракал — пустынная рысь с черными кисточками на ушах. Семейство бурых медведей с тоскливыми карими глазами. Рыжие лисы сновали около прутьев решетки, наблюдая за серыми куропатками с сизым оперением вокруг горла и фазанами, сновавшими по дорожкам по ту сторону решетки. Будь моя воля, я бы выпустила хищников, но тогда бы птицам пришлось туго.

Неужели опять Нанэ?! Я подошла к фонтану и заглянула в водную гладь. Сначала там отразилось моё собственное лицо, но через секунду оно расплылось, а потом снова слилось воедино. Узкое лицо с высокими скулами, слегка раскосые ядовито зеленые глаза и копна рыжих волнистых волос. Нанэ. Она вернулась, оттесняя моё сознание от участия в происходящем. Осталось наблюдать со стороны, остро и отчетливо чувствуя каждый толчок ее сердца. Глядя в фонтан, она вспоминала тот день, когда ее купили.

Уже прошло около трех недель, а Нанэ до сих пор с содроганием вспоминала душную тюрьму и шатер. По ночам ее мучили кошмары, где она в грязных лохмотьях стояла у позорного столба с заломленными руками, а уродливый толстяк с перекошенным злобой лицом тыкал в нее пальцем.

— Покупаю! — кричал он.

И чья-то угольная тень ползла к ней, чтобы отдать во власть покупателя.

Нанэ вздохнула, по щекам потекли слезы. Тогда, в день покупки, она была настолько слаба и сломлена, что даже хозяин из снов не встретил бы от нее сопротивления. Одна только мысль о том, что чужая грубая рука вцепиться в волосы, схватит за грудь, гадюкой поползет между ног, вызывала отвращение. Плечи содрогались от нахлынувшего негодования.

— Ты опять грустишь? — в сад вошел тот незнакомец, что купил ее.

— Я хвалю Духов за встречу с вами, господин, — Нанэ прижалась лбом к его кисти. От его рук пахло оливковым маслом.

Ее хозяина звали Оронт. И хоть ни сатрапом, ни придворным Царя царей он не был, но Харим и другие работорговцы не зря драли глотки. Бурная молодость удачливого путешественника одарила его славой и известностью. Заморские диковины, преподнесенные в дар правителю — покровительством Дария Великого, а ум и расчетливость приумножили богатства и расширили владения. А где деньги, там власть и уважение.

— Тебе опять снились кошмары? — В его глазах плескалась тревога. Видимо, здоровье Нанэ, в том числе и душевное, беспокоило его не меньше, чем собственное.

— Нет, господин, — соврала она. Хотя мне ее память подсказывала, что только этой ночью она дважды вскакивала с постели в холодном поту. Новый хозяин оказался так добр и внимателен, что она не решалась жаловаться даже на собственные кошмары. Вдруг господин прогневается и отошлет ее прочь?

Его поместье находилось на самой окраине сатрапии Парса. Здесь винокурни, кожевенные, сараи, жилища рабов, скотный двор и другие хозяйственные постройки соседствовали с домом самого Оронта. Более того, снаружи трудно было отличить одно от другого. Коричневые отшлифованные камни, добротные бревна и дощатые крыши. Хозяин не заботился о внешней красоте, его больше заботила устойчивость и долголетие строений. В этом отношении он не делал разницы между загоном для ослов или новой комнатой в доме. Разве что последнее потом украшалось и отделывалось, а первое — оставалось в первозданном виде.

За пределами Парса Оронт владел пахотными угодьями и виноградниками, славящимися на всю державу. В порту стояли корабли, под парусами которых ходили его сыновья. Нанэ видела нескольких из них — высокие статные мужчины, похожие на отца. У одних бороды также покрылись сединою, у других — они и вовсе отсутствовали. Нанэ не укрылась от взоров его сыновей. И хоть они никогда не перечили отцу, во всем держа его руку, но она чувствовала, какие взгляды скользили по ней. Презрительные и насмешливые. Нанэ не понимала — почему, у самого же хозяина спрашивать не осмеливалась. Каждый раз, когда сыновья прибывали к Оронту погостить, она пряталась в своей комнате в садовом домике. И выходила только тогда, когда хозяин сам просил ее об этом.

В поместье существовал и гарем со множеством богато убранных покоев. Но господин сразу оградил Нанэ от склок и зависти наложниц. Он справедливо рассудил, что особое расположение к новенькой не останется без внимания завистливых соперниц. И пусть в своей обители Оронт не позволял наложницам открытые войны, но без обыкновенных женских сплетен и ссор, а то и выдирания волос, даже в его гареме дело не обходилось.

Для себя Нанэ отметила, что новый хозяин был строг, но справедлив и добр. Он содержал наложниц, как жен, и ни от кого не осталось в секрете, что в завещании он подписал вольную для многих преданных слуг, позволял также оставлять в живых всех рождающихся у рабов детей. Также Оронт устраивал праздники, где каждому выдавали по монете и угощению — соразмерно занимаемому положению. Он наказывал рабов, но при этом ограничивался гуманными способами: поркой обычным кожаным кнутом без шипов и узелков, выдирающих кожу с мясом, и отсечением головы. Неудивительно, что рабы искренне любили его, моля о здоровье и благополучии господина всех известных богов.

Вот только к Нанэ другие невольники относились настороженно. Перешептывались и чуть ли не тыкали пальцами вслед. А всё из-за одного противного старика. Она видела его только раз — когда вошла в ворота поместья вместе с Оронтом в день покупки, но и сейчас могла без труда восстановить в памяти его образ. Скособоченный и горбатый, он походил на сморщенный гриб. Непокрытая голова, на которой не осталось ни единого волоса, бритые щеки и длинная заплетенная коса вместо бороды. Прищуренные слепые бельма вместо глаз, раззявленный рот с ниткой слюны, торчащие наружу ноздри. Узловатые тонкие пальцы намертво вцепились в клюку. Хортомонул. Или как его звали местные обители — дедушка Хор. Они уважали и даже боялись его, считая ведуном, которого ахуры не обходят стороной. Даже сам хозяин трепетно относился к нему. В былые годы Оронт не решал ни одного важного дела без благословения Хортомонула. Но теперь вредный старик так одряхлел, что редко выходил из служившей ему жилищем овечьей каморки. От других помещений он отказывался. Впрочем, как и от пищи. Любопытные слуги поговаривали, что он ел из свиных корыт, а то и вовсе обходился водой. Именно поэтому все, кто суетился во дворе и входил в ворота удивились, увидев его иссохшую фигуру.

Оронт сам подошел к дедушке Хору и спросил, что заставило его нарушить уединение. Ответа не расслышал никто, кроме самого хозяина. Но, судя по его глазам, услышанное не пришлось ему по душе. Глаза сузились, брови нахмурились, губы сжались.

— Ты уверен? — произнес Оронт после нескольких минут тишины, в один миг охватившей двор.

Что ответил старик, так и осталось тайной, известной только ему и его господину. Остальные видели только, как Хортомонул, после нескольких тщетных попыток, поднял клюку и указал на нее — Нанэ. А потом этой же палкой перечертил двор, будто ставил преграду.

«Она не должна войти в этот дом» — передавали из уст в уста слова старика те, кто стоял поближе. «Волчья душа» — твердили другие. Но никто не мог поручиться за их достоверность.

Вещий старик исчез так же загадочно, как и появился. А хозяин поместья остаток дня ходил хмурый, а потом и вовсе заперся в своих покоях. С того же времени другие невольники обходили Нанэ стороной. Шепотки вслед и охранные знаки, творимые как можно незаметнее, доводили ее до бешенства. И только собственное положение на грани беззакония не давало возможности расправиться со злопыхателями.

Только один раб не шарахался от нее — евнух Факим. Он ухаживал за ней, приносил еду и питье, когда она просила. Помогал одеться и развлекал беседой, если хозяин не мог прийти сам. Белобрысый и бледнокожий, с ледяной голубизной глаз невольник казался призраком, случайно посетившим этот мир.

Ребенком его привезли в эту страну с севера, где холод покрывал землю белым одеялом. Теперь Факим и сам не помнил родину. Зато не забыл, как на невольничьем рынке из него выколачивали и выжигали спесь и непокорность. Может, поэтому у Оронта не нашлось бы более послушного и смирного слуги.

На невольничьем же рынке его постигла участь многих красивых мальчиков — его оскопили, в один миг превратив в ущербное бесполое существо. Евнух, лишенный радости плотских утех, восполнил утраченное танцами. Где и кто научил его этому искусству — Факим держал в строгом секрете и даже милостивому господину не открыл бы этой тайны. Тот, кто умело владел телом, отдавая всю душу и переживания танцу, ценился среди богатых вельмож державы не меньше, чем дюжина таких наложниц, как Нанэ.

Ей нравилось смотреть, как Факим грациозно изгибался, словно шелковая лента. Он мог вовлечь в танец всё, что попадалось под руки: от платка, которым женщины покрывали головы, выходя на улицу, до кувшина для вина. При этом ни единая капля напитка не проливалась из сосуда. Больше всего Нанэ нравилось, когда евнух брал украшенное самоцветными камнями и золотыми вставками оружие, висевшее на стенах садового домика. Она тайно мечтала научиться двигаться так же плавно и красиво, но не решалась просить Факима научить ее. Хотя евнух был таким же рабом, как и она.

 

Глава 16

Нанэ рассматривала мозаику под ногами, но мысли ее сосредоточились на другом. За все время, что она жила у Оронта, он еще ни разу не воспользовался правами хозяина. Ни единой попытки, слова или намека. Но каждый раз, когда он оказывался рядом, она боялась, что всё изменится. Сердце бешено колотилось в ожидании. Вот сейчас он схватит ее за руку и притянет к себе, принуждая к поцелую, а потом… Эти мысли доводили до исступления. И если три недели назад она не нашла бы сил на сопротивление, то теперь готова была биться до последнего.

Оронт провел ладонью по ее кудрям, отвлекая от тягостных мыслей.

— Не грусти, Нанэй, — ему нравилось называть ее так. — Мое сердце сжимается, когда я вижу слезы на твоих щеках.

— Господин! — Нанэ упала ему в ноги, обнимая холодные пыльные ступни.

— Что ты? Встань немедленно! — Оронт поднял ее и прижал к груди.

— Я боюсь, что господин рано или поздно разгневается на меня и возьмет силой! — выпалила она на одном дыхании то, что мучило ее тоскливыми вечерами.

— Успокойся, Нанэй, — хозяин снова стал гладить ее по волосам. — Я мог бы сделать так уже давно, но сердце говорит мне иначе. Слушай, как оно радуется каждому твоему прикосновению. Нанэй! Твои глаза… Я видел много морей, но ни одно из них не манило меня так, как они. Я слишком стар, моя отрада, чтобы принести тебе наслаждение, но могу дать тебе нечто другое. Скоро кончится срок моего обета вдовства, и я смогу взять себе новую жену, не нарушив священных клятв. Я хочу жениться на тебе, Нанэй!

— Господин! — Нанэ прижалась к нему сильнее, слушая, как томно бьется его сердце. По щекам снова потекли слезы, только теперь от счастья.

— Я приму твою ласку, когда ты сама подаришь ее, — продолжил Оронт. — Буду ждать, сколько нужно, даже если ты никогда не возжелаешь меня.

Те, кто его знал, сейчас сурово качали бы головами. Держащий себя в строгости Оронт готов был бросить всё к ногам безродной рабыни, чтобы она взглянула на него благосклонно. Вот почему его сыновья смотрели на новую рабыню с таким презрением. Эта неизвестно откуда взявшаяся дикарка сама того не зная, метила им в мачехи.

— Господин… — Нанэ оторвалась от груди хозяина, приподнялась на носочках и поцеловала его в щеку. — Я буду верной женой, господин.

— Господин!

В сад вошел Рузаф — верный слуга и помощник Оронта. Он был младше хозяина на пятнадцать лет. Красивое мужественное лицо с прямым носом и плотными губами портил кривой шрам, разорвавший правое веко пополам и изуродовавший щеку.

Рузаф тоже был рабом, но таким невольникам иногда завидовали и свободные. Он владел собственным домом и виноградником, подаренным хозяином. Его жена и дети принадлежали только ему. К тому же Рузаф оказался в списке тех, кто по завещанию получит вольную после смерти хозяина. Уже несколько лет всеми делами поместья заправлял он, выполняя поручения господина. Сам Оронт редко покидал резные ворота двора. Некогда авантюрист и путешественник превратился в старика, нуждающегося только в бокале вина перед сном и теплом одеяле.

Нанэ боялась Рузафа. Он был похож на льва в человеческом обличье. К тому же казалось, что у него в голове все время щелкали счетные палочки. Чинный, спокойный, гордый — что никак не подобало рабу. Правда, и до мозга костей верный. Нанэ не сомневалась, что приди за господином Хозяйка судеб, Рузаф, не задумываясь, отдал бы взамен свои нити жизни.

— Что случилось? — спросил Оронт, отстранившись от Нанэ — негоже, чтобы слуги видели слабость хозяина.

— К вам посетитель — торговец Харим с невольничьего рынка. Говорит, пришел взять оплату за проданную рабыню.

Нанэ вздрогнула при упоминании этого имени.

— Вели ему подождать. Я прибуду, когда закончу все дела.

Руфаз поклонился и удалился из сада.

— Хочешь пойти со мной?

Нанэ неуверенно кивнула, продолжая рассматривать рисунок мозаики под ногами. А потом гордо тряхнула головой и посмотрела на хозяина горящими жаждой мести глазами.

— Да, господин.

— Выйдешь, когда я позову тебя, — предупредил Оронт.

Нанэ не ответила. Только прикрыла веки, повинуясь воле хозяина.

Просторный зал с огромными окнами, предназначенный для пиршеств, использовался еще и для приема посетителей. Длинный мраморный стол, легкие плетеные стулья. На стене — шкура невиданного в этих землях белого медведя, выторгованная за немыслимые деньги. Обстановка напрочь лишенная гармонии и вкуса, но радовавшая глаза хозяина. Оронт вышел к гостю спустя пару часов, одетый в легкую шелковую тогу и сандалии. Голову покрывала нежно голубая куфия, хотя здесь не было нужды защищаться от пекущего солнца.

Его сопровождали два статных воина в набедренных повязках. Их мускулистые руки и грудь оставались открыты для взоров гостей, чтобы заранее предупредить недоброжелателей о последствиях злых умыслов. Следом за ними шла Нанэ. Каждое движение отзывалось вспышкой ярости в груди. Ей хотелось, чтобы господин растоптал ничтожного червяка, посмевшего держать ее в темнице, морить голодом и избивать. Но стоило ли надеяться на это? Она могла поклясться, что Оронт видел ее желание. Но станет ли он нарушать данное слово, чтобы угодить ей?

Торговец Харим терпеливо ждал хозяина, прижавшись к горячей каменной стене. Немилосердное солнце наполнило комнату духотой, выжимая из посетителя зловонный пот. Завидев Оронта, работорговец оживился, отодвинулся от стены и поклонился ему.

— Благоденствия крову твоему и здравия душе! — громко произнес он, воздевая руки к потолку.

— Не стоит беспокоить богов лицемерными восклицаниями, — остановил его Оронт. — Не думал, что ты придешь так рано. Я ожидал, что тебе хватит смелости прийти за долгом только через год.

Хозяин прошел в зал и устроился в одном из кресел. Воины встали поодаль от него. А Нанэ замерла в дверном проеме так, чтобы посетитель не видел ее раньше времени. Она впивалась ненавидящим взглядом в недавнего мучителя.

— У меня были дела, и я не смог отложить их, — Харим снес бы и удары кнутом, лишь бы получить награду.

— Видел мои виноградники? — Оронт сразу перешел к главному, дела работорговца его абсолютно не волновали.

— О да, господин! Они прекрасны! Не знаю, какой из них более достоин полученной тобою девы, — Харим осекся под насмешливым взглядом хозяина. — Но думается, что… один из восточных участков вполне восполнит мои затраты.

Работорговец не прогадал — выбрал самую плодородную землю, из принадлежавших Оронту. На эти виноградники зарились многие знатные и богатые жители державы, но ни один из участков до сих пор не был продан.

— Рузаф! — кликнул хозяин, и в зал со стороны двора тут же вошел слуга со свитками в руках. — Подай мне бумаги на Восточную жемчужину.

— Слушаюсь, господин, — Рузаф поклонился, перебрал свитки и подал один из них повелителю.

Оронт мельком взглянул на бумаги, а затем подозвал к себе работорговца. Харим дрожащими руками принял свиток и поскорее направился к дверям, пятясь назад и кланяясь через шаг.

— Нанэй! — окликнул Оронт.

— Я здесь, господин, — Нанэ встревоженной пичугой вбежала в зал и прижалась к кисти хозяина.

— Принеси мне воды, Нанэй, — нежно сказал он, проведя ладонью по ее щеке.

Нанэ покорно склонила голову в знак согласия, затем выпрямилась во весь рост и вышла через боковую дверь в сад. Харим жадно сверлил ее взглядом. Хорошая еда и свежий воздух превратили ее из глазастой замарашки в величавую богиню. Просторная шелковая рубашка до пят с вышитыми серебряными узорами волнами струилась по ее стану, едва скрывая точеную фигуру.

Харим застыл в дверном проеме, раскрыв рот от изумления, а потом сделал шаг назад и свалился со ступенек. Оронту понадобилось немалое усилие, чтобы сдержать смех. Он, словно нашаливший мальчика, осмотрелся по сторонам — не оценил ли кто-нибудь его шутку? Но на каменных лицах охранников не возникло ни намека на улыбку — жизнь научила их сохранять спокойствие в самых неожиданных ситуациях. К тому же, происходящее их совершенно не касалось.

Жалко Нанэ не было в зале в этот момент. Она вернулась через несколько минут с кувшином чистой воды из колодца, прятавшегося в потайном закутке в саду, дабы никакой злоумышленник не смог подлить в него отраву. Оронт отпустил охрану и усадил Нанэ в кресло рядом с собой.

— Я вижу на твоем лице негодование, Нанэй, — сказал он. — Что расстроило тебя?

— Не стоит об этом, господин, — она отвернулась, пряча от хозяина полные неутоленной жажды мести глаза.

— Я знаю, в чем кроется твоя печаль, — с улыбкой произнес Оронт.

— Тогда почему вы не приказали страже растоптать его, господин?! — выпалила Нанэ, вцепившись холодными пальцами в его руку.

— Нанэй! Ты прекрасна, как первый луч солнца, согревающий землю, но так же нетерпелива и наивна, как он, — Оронт взял ее руку в свои и поцеловал. — Я знаю, что ты хотела отомстить ему, но ты даже не догадываешься, сколь многогранно и затейливо это искусство. Я позвал тебя сюда не просто так, а именно для того, чтобы Харим видел красоту и грацию, которая его стараниями истерлась на невольничьем рынке.

Нанэ внимала каждому слову, но пока не понимала их сути.

— Нанэй, ты бы видела его глаза, когда ты вошла в комнату! — Оронт невольно рассмеялся, вспоминая, как Харим свалился со ступенек. — Уверяю тебя — уже через секунду после того, как ворота за ним захлопнулись, этот мерзкий змей принялся рвать на себе волосы. Ведь даже за все мои виноградники вместе взятые он не выручил бы той цены, которую мог получить за тебя.

— Разве это возможно, господин? — ненависть и досада испарились из ее сердца. Вместо них душа наполнилась нежностью.

— Нет такого богатства, которое бы стоило тебя, моя отрада. — Оронт ненадолго задумался и за это время пелена печали опала на его лицо. — Мне страшно, Нанэй…

— Отчего, господин? — Сердце Нанэ забилось тревожно и тягостно, она отдала бы всё, лишь бы милостивый господин снова стал весел.

— Я боюсь, что кто-нибудь отнимет тебя у меня… — произнес он и снова погрузился в размышления. — Потому-то я и прячу тебя до времени от чужих глаз. Зато, когда ты станешь моей женой, я смогу представить тебя ко двору, — он заметно повеселел, видимо, представляя тот день. — А насчет Харима — пусть Ангро-Майнью утащит его душу — не беспокойся. Он хороший работорговец, но никудышный хозяин. Уже на следующий год полученный виноградник разорится и перейдет к новым владельцам.

 

Глава 17

Дни сменялись, похожие, словно братья-близнецы. Нанэ представляла, как Харим трясется над увядшими виноградниками, но не могла насытить ненависти. Ей больше пришлось бы по душе, если Оронт бросил нечестивого в клетку к рысям или медведям. По крайней мере, так поступали с чужинцами на ее родине.

Нанэ тяжело вздохнула, прогоняя навалившиеся воспоминания. Для нее всё кончилось не так страшно, как для того же Факима. Каждый раз, когда она беседовала с ним, ее сердце сжималось. Внешне спокойный и даже немного равнодушный, вот только взгляд исполнен тоской и обидой. Скоро кончится положенный для Оронта срок вдовства, и она станет полноправной хозяйкой в поместье. Нанэ не успела додумать мысль до конца. Ее звериное чутье забило тревогу. Она бесшумной тенью проскользнула во двор.

Полуденное солнце припекало, загоняя людей и скот под спасительную прохладу укрытий. Рабы набирали воду из колодца в тяжелые железные ведра. Евнухи и чернокожие служанки несли в гарем подносы с едой и фруктами. Притомившаяся стража жадно пила из кувшинов, принесенных босоногими мальчишками в длинных полотняных рубахах. Жирные куропатки закапывались брюхом в песок.

Нанэ не сразу заметила две фигуры, спрятавшиеся от любопытных глаз за остовами возводящихся построек. Одна из них, несомненно, принадлежала Оронту, другая походила на копну высушенной травы. Хортомонул! Сердце замерло, а потом принялось тугими толчками разгонять застывшую кровь. Нанэ дождалась, когда во дворе останется только стража, и подкралась к господину и ведуну. Ей не терпелось подслушать их разговор. Она твердо знала: о чем бы ни шла речь — решается ее судьба.

С трудом Нанэ разобрала обрывки фраз.

— Ты… отослать ее от себя… — сипел дедушка Хор.

— Я не могу оторвать ее от сердца, — со вздохом отвечал Оронт. Разобрать его слова оказалось гораздо проще. — Может, беда пройдет стороной?

Косматая фигура ведуна качнулась из стороны в сторону. Нанэ окаменела. Каждое слово разлеталось в голове раскатом грома.

— Нет, у нее… душа и… идут за ней по пятам.

— Твои слова не вмещаются в меня, — господин обхватил голову руками.

— Ахуры… тебя, но многие из тех… погибнут…

Между собеседниками повисла тягостная тишина. Наконец, Оронт разорвал ее, роняя холодные слова:

— Иди, я услышал тебя.

Он отвернулся от Хортомонула и направился в сторону Нанэ.

— Я сказал… — послышалось вдогонку. Фигура вещего старика растворилась в плавящемся воздухе.

Нанэ сама не помнила, как оказалась в садовом домике. Ледяными пальцами она впивалась в расшитую шелком и золотом подушку. Что же господин? Послушает ведуна или оставит ее рядом с собой? Как тяжело было признать его власть над собой, назвать этим некогда страшным словом — господин. Что же теперь? Мысли путались, в сердце клокотала досада. Надо бежать к Оронту, броситься ему в ноги — может это смягчит его душу?

Нанэ вскочила и одним прыжком оказалась у двери, чуть не сбив с ног Рузафа. Ей показалось, что на лице невольника отразился испуг. Видимо, подобной прыти от юной наложницы он никак не ожидал.

— Господин ждет тебя в саду. Советую подобающе одеться, — вскользь добавил он, окинув оценивающим взглядом ее простую холщовую рубашку до пят.

Рузаф вышел, оставив Нанэ в одиночестве. Время для нее застыло. Тысячи мыслей проносились в голове, но ни одну из них она не могла поймать за хвост. Ноги перестали слушаться, внутри похолодело. Не глядя, Нанэ достала из резного сундука первую попавшуюся шелковую рубашку и сменила наряд. Кровь отхлынула от лица, сердце потерялось в груди. Она, как теленок на веревочке, поплелась в сад.

Оронт расположился на махровом ковре, украшенном маленькими подушками. Расторопные рабы принесли блюдо с персиками, виноградом и инжиром и кувшин с молодым вином. Один из них — костлявый длинноволосый мальчик — остался разгонять полуденную духоту опахалом.

Господин был задумчив, даже печален. Нанэ знала причину и не решалась подойти. Так и застыла поодаль. Наконец, Оронт заметил ее и пригласил разделить с ним пищу.

— Что-то случилось? — вероятно, вид Нанэ обеспокоил его.

— Со мной все хорошо, если господин в добром здравии, — она присела рядом с Оронтом.

Он улыбнулся. Видимо, ее слова пришлись ему по душе.

— Я очень устал, — признался Оронт. — И сейчас я бы хотел просто побыть с тобой.

Солнце склонилось к закату, когда Рузаф прервал блаженную дрему господина на коленях Нанэ. Она напевала колыбельную на языке своего народа и запускала пальцы в седые волосы хозяина.

— Господин, к вам посетитель, — встревожено сообщил слуга.

— Кого там принес Ахриман? Я не намерен сегодня никого принимать, — недовольно проворчал Оронт.

— Я бы рад отправить непрошенного гостя восвояси, но к вам пожаловал сам Царь Царей, — с поклоном ответил невольник.

— Дарий? — удивился хозяин поместья. Смутная, едва уловимая тревога мелькнула в его глазах. — Отчего вдруг такая честь и внезапность?.. — вслух размышлял он. — Однако, не стоит держать его у дверей, вели пригласить гостя в зал, пусть принесут лучшее угощение и вино, заколите ягненка.

Оронт наспех отдал приказание и сам удалился из сада, оставив Нанэ одну. Рузаф ушел вслед за хозяином — звать гостя в дом и отдавать распоряжения прислуге. Через несколько минут встревоженный Оронт поместья в парадных одеждах вернулся в сад.

— Отрада моя, пока я не ведаю причины, приведшей правителя в мой дом. Но будет лучше, если ты до времени притаишься здесь.

— Слушаюсь, господин, — его тревога передались Нанэ.

Ее сердце заколотилось, словно ему не хватало места в груди. В животе разлился неприятный холод. Она чувствовала, что сейчас Хозяйка судеб покачнула весы, решая долю Оронта. За всё то время, что Нанэ жила здесь, она прикипела к нему сердцем и полюбила его. Это была не страстная любовь женщины к мужчине, а скорее теплая нежность к благодетелю.

Пока Оронт принимал высочайшего гостя, Рузаф, по повелению господина, отправил к Нанэ Факима — развлечь беседой и танцами. И теперь евнух сидел на кровати Нанэ и перебирал в руках жемчужные бусы. Вчера Оронт подарил их ей. Каждая горошина — словно блестящая молочная слезинка.

— Отчего же ты снова грустишь, Нанэ? — Факим искренне недоумевал. Хозяин холил и лелеял ее, а она прятала глаза, из которых вот-вот польются слезы.

— Мое сердце не находит покоя…

Нанэ забралась на кровать рядом с евнухом и прижала колени к груди. В руках она держала персик, взятый с блюда в саду.

— Станцуй для меня, — вымученная улыбка разгладила морщинки.

Факим взял фрукт из ее рук, снял со стены кинжал, с локоть длиной и закружился в вихре танца. Нанэ с замиранием сердца следила, как невольник змеей приникал к земле и подпрыгивал в воздух, подкидывая фрукт и жонглируя опасным оружием. Словно и не кинжал это, а обычная палка. Тревога и грусть растворились. Для Нанэ время остановилось, застывая на полуобнаженном теле танцора каплями пота.

Она не сразу заметила, что в сад неспешно вошел Оронт, в сопровождении мужчины ростом чуть ниже себя. Кудрявая борода с проседью и морщины выдавали преклонные годы. Складки пурпурной тоги с золотой вышивкой скрывали обвисший живот. На голове — тюрбан в тон одежд. Незнакомец целенаправленно обшаривал сад цепким взглядом, пока хозяин рассказывал ему о торговых делах. Хотя Оронт давно не ходил в море — его заменили на этом поприще шесть сыновей от двух жен. Обе женщины умерли в один год от египетской лихорадки. Жрецы Ахурамазды узрели в этом дурной знак немилости божества и посоветовали господину принести в жертву быка и дать обет десятилетнего вдовства.

На мгновение взгляд гостя задержался на садовом доме. Скользнул по широкому проему окна, в котором виднелось лицо Нанэ. Вот когда она заметила его. А незнакомец тем временем довольно огладил кудрявую бороду. Нанэ поскорее отвернулась и снова стала смотреть на Факима, хлопая в ладоши. Словно под ритм ее хлопков, танец ускорялся. Миг, другой — и евнух приник к каменному полу, внося последний штрих. В правой руке он держал разрезанный в воздухе ловким броском кинжала персик.

Сердце Нанэ забилось быстрее, она задышала чаще и глубже, словно вокруг не хватало воздуха. Обернулась и столкнулась взглядом с бородатым незнакомцем, смотревшим на нее с широкой хитрой улыбкой. Душа Нанэ вспугнутой пичугой рванулась ввысь, унося на крыльях ее сознание. Она упала без чувств на руки успевшего подхватить ее Факима.

Когда она пришла в себя, гость уже не было. Нанэ отпустила евнуха, прикладывавшего к ее лбу мокрую холодную тряпку. Она отправилась к пиршественному залу, стараясь ступать как можно тише. Там сидел ее господин, задумчивый и грустный. Он спрашивал что-то у стоявшего рядом Рузафа. Нанэ прислушалась, она была уверена, что разговор идет о ней.

— Значит, слуга… — печально проговорил Оронт.

— Да, господин. Рамаури отстал от Правителя и шепнул мне, что его господин будет рад, если вы подарите ему новую наложницу.

— Как больно слышать это сейчас, когда я прикипел к ней сердцем, — хозяин по привычке размышлял вслух, сжав кулаки и нахмурив брови. — Сможем ли мы спрятать ее? — снова обратился он к Рузафу.

— Не думаю, господин. Дарий Великий забрал с собой только часть стражи. Остальные разместились во дворе у Потриния-торговца. И я не удивлюсь, если им отдан приказ выкрасть Нанэ, если вы откажетесь отдать ее добром. Мы можем попробовать оборониться…

— Но Дарий мне этого не простит, — оборвал его Оронт. — Кто знает, чем кончится ночная осада и что будет с моими детьми на другой день? И потом, я отвечаю еще и за вас… — Он обратил лицо к невольнику, — если он не пожалеет свободных, то что станет с рабами?

Рузаф пожал плечами:

— Только боги могут знать это. Но если понадобится, я отдам все ради вас, господин.

— Именно поэтому я ничего не попрошу. — Похоже, для себя Оронт уже всё решил. И теперь искал силы, чтобы выполнить задуманное. — Сходи к слугам Дария и передай им, что когда первая звезда украсит небо, я передам им дар для Правителя.

Каждое услышанное слово острыми кинжалами врезалось в сердце Нанэ. Слезы стекали по щекам, темными пятнами расплываясь на воздушной ткани рубашки. Она сделала несколько шагов к фонтану, а потом упала на разноцветную мозаику, рыча и колотя по ней ладонями. Что ей за дело до чужих детей и слуг? Нанэ оплакивала собственную судьбу.

Обещанный брак манил ее, суля окончание бед и скитаний. Во дворце же ждало только бесчестье. Ненавистное, невыносимое, рвущее душу на части от одной только мысли о нем. И тем больней и мучительней показалось предательство хозяина — единственного из чужинцев, кому она решилась довериться. Нанэ кусала губы до крови, пытаясь заглушить хлынувшее в душу негодование. Словно в бреду она повторяла слова проклятья, призывая чуму и мор на Оронта, Рузафа, Дария и всех чужинцев вместе взятых.

В таком состоянии ее и нашел хозяин. Понадобилось несколько часов, чтобы привести Нанэ в чувство. Опомнившись, она затихла и успокоилась. Только внутри продолжала плескаться ненависть. Нанэ безропотно позволила себя одеть, умыть и укрыть покрывалом. Оронт больше не посмел приблизиться к ней. Он предпочел скрыться в самом дальнем закоулке поместья.

Рузаф и несколько воинов из охраны Оронта проводили Нанэ до ворот Потриния-торговца. Оттуда ее повели уже чужие слуги и стража. Она не проронила ни звука. Нанэ даже дышать старалась реже. Сердце окаменело, вытесняя проросшую в нем доверчивость. На этот раз она сама решит свою судьбу: если позора не удастся избежать, то она хотя бы сможет умереть от голода и горя.

 

Глава 18

Около уха противно запищал будильник. Я открыла глаза, соображая, где же все-таки сейчас нахожусь: в московской квартире или уже в гареме Дария? Отражение моего заспанного лица с красными припухшими глазами и искусанными губами в подсказало, что в первом. Кеши рядом уже не было, зато из ванной доносились фырканье и звуки льющейся воды.

Пару раз зевнув, я сползла с кровати и тоже отправилась умываться. Оказалось, что Аркаша озаботился насчет завтрака. На кухне меня уже ждали бутерброды с сыром и овсянка, залитая кипятком.

— Кешуня, ты там еще долго? — сказала я, заглядывая в ванную комнату.

— Уже выхожу, — с полным зубной пасты ртом ответил он.

Дабы не тратить время зря, я вернулась в комнату и принялась наглаживать купленное вчера платье. Заодно зацепила Кешины мятые брюки, оставленные на спинке стула. Водя испускающим пар утюгом по ткани, задумалась о том, что скоро это станет постоянной обязанностью. Да и бутерброды вряд ли продержатся дольше медового месяца. А уж когда ребенок появится — вообще караул! Странно, раньше я страдала от одиночества и мечтала выйти замуж. Когда же на горизонте замаячил ЗАГС, стало страшно. Ведь после штампа в паспорте я стану зависеть от другого человека, от его мнений, желаний, возможностей. То, что я этого человека люблю, мне в голову не пришло. Также как и то, что до внезапного похудения подобных рассуждений и страхов не было и в помине.

Волнующий поцелуй в шею вытащил меня из мрачных раздумий.

— Иди уже, — Кеша отнял у меня утюг и сам принялся гладить, мурлыкая себе под нос.

Теплая вода взбодрила и подняла настроение, унеся в сточную трубу неприятные мысли. Уже через несколько минут мы с любимым сосредоточенно жевали бутерброды, запивая их кофе. С завтраком покончили синхронно и разбежались по разным углам квартиры — собираться на работу. Столкнулись в прихожей.

— Держи, — сказал Кеша, протягивая тонкую пачку сложенных пополам тысячных купюр. — После работы прикупишь себе чего-нибудь. Ты же теперь главбух у меня, а из одежки — одно платье.

— Неудобно как-то, — я взяла протянутые деньги и убрала в сумочку.

— Чего неудобного-то? Привыкай, скоро всю зарплату буду тебе отдавать, — Кеша прижал меня к груди и поцеловал в макушку. — Сегодня ночую у мамы — вечером идем с ней в клинику. А завтра — с тобой, не забудь.

— Да помню, — я освободилась из его объятий и принялась натягивать сапоги. — Карту медицинскую брать?

— А она у тебя дома?

— Нет, в поликлинику надо идти — забирать.

Аркаша ненадолго задумался:

— Если время будет — забери. А если не получится, то и Бог с ней. Вениамин Семенович — профессионал, и без чужих каракуль разберется.

— Как скажешь! — Я улыбнулась, хотя на душе от напоминания про больницу заскребли кошки. Может, и не ходить никуда? Ведь пока не знаешь о болячках, живется спокойнее. Это потом начинается бесконечная беготня по докторам и аптекам, режим дня и приема лекарств. Меня же сейчас ничего не беспокоило — стоило ли суетиться? Меньше знаешь — крепче спишь. Хотя нет, со снами-то как раз и проблемы. Сегодня точно никого слушать не стану — напьюсь снотворного и прощай, Нанэ!

С этими мыслями я в сопровождении Кеши вышла из подъезда. Мы попрощались и разошлись по работам.

Какие бы страхи насчет свадьбы меня не одолевали, расставание с Аркашей заставляло сердце тревожно ныть. А если учесть, что до завтра я его уже не увижу, и ночевать придется в одиночестве… Как же всё-таки быстро привыкаешь к хорошему!

Хромой улиткой я доползла до остановки, скользя взглядом по прихваченным первым морозом лужам и комкам грязи. Толкотня в общественном транспорте и ноги, отдавленные чьей-то клюкой, еще больше испортили настроение. Какое уж там работать! Отпусти меня сейчас шеф по магазинам — и то бы не пошла.

Погрузившись в привычное саможаление, я не сразу обратила внимание на то, что все встречавшиеся мне на пути коллеги приветливо улыбались и здоровались чуть ли не за километр.

— Здорово, начальник! — Соня как всегда излучала жизнерадостность. — Чего кислая такая?

— Настроения нет, — ответила я, снимая пальто.

— Ничего себе! Ее вчера повысили, кучу лишнего сала сбросила, помолодела — и еще недовольна! — воскликнула коллега, совершенствуя ногти пилочкой.

— Кеша сегодня не приедет, — сказала я и только потом сообразила, что Соне его имя ни о чем не скажет.

— Это твой что ли? — ее глаза сверкнули сорочьим азартом.

— Ага… — я переобулась и плюхнулась на рабочее место.

Все-таки хорошо, когда много работы. На грусть не остается времени и день кончается быстрее. Новая должность заставила побегать. С одной стороны — отчеты и прогнозы, с другой — грядущая зарплата. Да еще и начальник по пустякам дергал через каждые полчаса. То чаем поил, то интересовался, справляюсь я или нет, то помощь предлагал, если что. Послать шефа было неудобно, все-таки если бы не он, я бы уже искала новую работу. Всякий раз, когда он приглашал меня в кабинет, я садилась поближе к двери, мило улыбалась и кивала, мельком поглядывая на часы. Отмеривала на аудиенцию десять минут, а потом вежливо откланивалась и мчалась собирать табели.

Лера все еще сидела на больничном. Соня особым трудолюбием не отличалась, поэтому весь груз упал на меня. Вот когда я осознала, какую всё-таки прорву работы выполняла Ирина Александровна. Когда только успевала? И трудилась, и воровала, и за собой смотрела, и начальника обхаживала — впору позавидовать. Энергии, конечно.

На обед я не пошла — осталась на рабочем месте, погрузившись в кипу бумаг и провожая тоскливым взглядом Сонину спину. Только через полчаса позволила себе спуститься в кафе. Проходя мимо курилки, услышала знакомый голос, трепавший мое имя, и немного притормозила.

— Видала, как она теперь нос задирает? — хозяйку этого голоса я не узнала, видимо, редко общались.

— А-то! Не пойму только, что шеф в ней нашел? — отвечала вторая собеседница Сониным игривым голосом. — Была — корова коровой. Зато теперь, прям принцесса, только короны не хватает! Что только с людьми пластика не делает.

— Думаешь, это он ей липосакцию и подтяжку физии оплатил? — удивился первый голос.

— А как же иначе? И сиськи ей насиликонил! Своих-то у нее не было, даром, что толстуха!

— Так они что, давно уже трахаются, что ли? — видимо, до Сониной собеседницы только сейчас дошло то, что я поняла минуту назад.

От услышанного стало противно, словно на голову вылили ведро с дерьмом. Хотелось помыться, а еще лучше войти и надавать сплетницам по щекам. Наверняка, вторая болтушка тоже нафуфыренная завистливая дрянь. Всё внутри кипело, в груди лесным пожаром непобедимым и безжалостным разгоралась ненависть. Ну, я вам устрою, кумушки! Жажда мести занозой вонзилась в сердце, пробуждая дремавшую на его дне чужую силу.

— И правда, как он только разглядел в ней этакую кралю? — не унималась первая сплетница.

— Да ни хрена он не разглядывал, трахал, что движется, — зло произнесла Соня. — А там уж она не растерялась, вот и все.

— Чего же тогда ты не сообразила, когда доступ к телу был? — язвительно заметила собеседница.

— Дура была, вот и растерялась…

Желание слушать испарилось еще пару минут назад, но теперь хотелось узнать, кто обладательница незнакомого голоса. Потоптавшись около дверей и выслушав о себе массу нелицеприятных слов, я в гневе умчалась в кабинет, совершенно забыв про обед. Ничего, встречу вторую кумушку — узнаю. А пока для мести хватит и Сонечки. Я криво улыбнулась собственному отражению. На долю секунды показалось, что оно одобрительно кивнуло, блеснув изумрудными глазами. После подобной заочной перемывки костей у кого угодно видения начнутся, и глаз задергается. Я достала из сумочки успокоительное и сдобрила лекарством недопитый холодный чай.

Выпила его одним глотком и поморщилась. Вкус оказался, мягко говоря, неприятным, зато на душе полегчало. Ненависть отпустила. Когда Соня вернулась, ни один мускул не дрогнул на моем лице. Хотя внутри все горело желанием вонзить сплетнице карандаш в глаз. Я мило улыбалась, поглядывая на стаканчик с канцелярскими принадлежностями, и сыпала в ее адрес любезностями.

 

Глава 19

Ближе к вечеру, когда до конца рабочего дня осталось меньше двадцати минут, я вспомнила о том, что нужно еще сходить по магазинам. Размышляя, что же купить в первую очередь, я достала полученные от Кеши деньги и принялась считать — днем на это совершенно не было времени. Вышло чуть меньше двадцати тысяч. Немалые деньги, если собираешься за продуктами. Но если учесть, что даже нижнего белья по размеру у меня не осталось — это сущие копейки. Вздохнув, я убрала деньги в сумочку.

— Откуда богатства? — Соня в очередной раз вернулась из курилки.

— От Кеши, — коротко ответила я, сдерживаясь, чтобы не послать нахалку куда подальше, отправив вдогонку что-нибудь потяжелее.

— А!.. Ну-ну… — «Уж мне-то можешь не врать, — читалось в ее глазах. — Я тебя насквозь вижу, дрянь».

«Сама дрянь», — подумала я, а вслух сказала:

— Соня, мы сейчас с тобой вдвоем в отделе, а работаю я одна. Завтра отдам тебе часть бумаг — будешь сама разбираться.

— Конечно, — подчиненная смерила меня пренебрежительным взглядом и нацепила на лицо восковую улыбку.

— Вика! — в кабинет зашла Оля в куртке, видимо, уже собралась домой. — Тебя опять шеф вызывает.

— Опять?! Рабочий день уже кончился. Он тебе не сказал — зачем?

Оля покачала головой — нет. Что ж, придется выяснить это самой. Отставив сумку, я отправилась к Петру Ивановичу, провожаемая ядовитой усмешкой Софьи. Уж она-то точно знала — зачем.

Впрочем, я теперь тоже догадывалась о причинах внезапного интереса со стороны начальника. А если вспомнить про его любвеобильность, то отпадали последние сомнения. Мой новый облик заставлял мужчин улыбаться при встрече и оборачиваться вслед. Стыдно признаться, но оказалось приятно видеть в глазах противоположного пола азарт и желание. То и дело я ловила себя на том, что хожу, виляя бедрами. Вот только заводить романы на стороне всё равно не собиралась.

Спать с мужчиной ради денег, мимолетного удовольствия или карьеры — это не для меня. Спасибо семи годам одиночества — оно научило ценить серьезные отношения. К тому же Кеша прочно и надежно засел в сердце, заколотив все возможные входы-выходы. Сама мысль об измене заставляла была противна.

К Петру Ивановичу я не спешила. По пути лихорадочно соображала, как вежливо отклонить ухаживания шефа? Да так, чтобы он понял, проникся и забыл о моей принадлежности к женскому полу. В голову не лезло ни одного дельного слова. А что, если он и не ждет от меня никаких разъяснений? Вдруг Петруша уже рассекает по своей цитадели со спущенными штанами, и никакие мои «не надо, я не хочу» слушать никто не станет? Теперь мы с Петром Ивановичем в разных весовых категориях, так что конкурировать с ним бесполезно. Если только не нанести коварный удар по самому уязвимому мужскому месту. Но тогда меня выкинут на улицу в ту же секунду. Может даже, трудовую книжку порвут на части и выбросят в помойку. Попробуй потом — докажи, что всё-таки работала тут, и восстанови документы. В конце концов я махнула рукой — а и хрен с ним! Это не повод послушно раздвигать ноги.

Раз уж на то пошло — сама уволюсь. По крайней мере, уйду главным бухгалтером. На секунду задумалась: стоит ли стучаться? Потом решила, что нет, ведь никого другого на нашем этаже уже не осталось. И шеф ждал именно меня. Набрала воздуха в легкие, на выходе открыла дверь и вошла. Но как только переступила порог — вся решительность испарилась.

Петр Иванович прятался за дверцей шкафа. И, хвала Духам, он был в брюках! Надо же, прилипли ко мне эти словечки из снов. Я повеселела и приободрилась. Вон, Нанэ, в какие только передряги не попадала, всё вытерпела, а я какое-то «нет» боюсь сказать.

Тем временем Петр Иванович жестом пригласил меня присесть и демонстративно поставил на стол армянский коньяк. Пара бокалов под шампанское и гроздь винограда дополнили натюрморт.

— Вызывали? — я прибегла к единственно возможной в данном случае тактике: прикинулась дурой.

— Конечно, — ответил Петруша, прикрыл дверцу шкафа и уселся на соседний стул.

— Что-то срочное? У меня просто есть важное дело, которое не хотелось бы откладывать на завтра.

— Какое? — шеф поставил локоть на стол и подпер щеку кулаком, сканируя меня хитрым взглядом.

— Мне надо срочно обновить гардероб. — Почему не соврала? Можно было наговорить, что угодно, в том числе сказать про больного жениха — и тем избавиться от лишних объяснений и обозначить статус занятой девушки. А я вместо этого леплю правду матку!

— Понимаю… Ты так изменилась за последнее время.

Петр Иванович без лишний вопросов и предложений откупоривал коньяк.

— Не хотелось бы ходить по магазинам поздно вечером, — промямлила я, с тоской наблюдая, как он разливал алкоголь по фужерам.

— Понимаю… Но ты же сегодня на такси едешь? — шеф лукаво подмигнул, протягивая бокал.

— Нет, на автобусе.

Я взяла предложенный бокал. А что еще оставалось делать? Во-первых, он пока ничего не такого не предложил, во-вторых, решительность опять пропала. И куда только подевалась моя вторая натура? Вот когда надо быть решительной и жесткой, а она дрыхла где-то на дне подсознания в самый неподходящий момент. Вот, когда не надо — она тут как тут!

— На такси, на такси… — рассмеялся Петр Иванович и отпил коньяка из второго фужера. — Я оплачу. И насчет гардероба тоже не беспокойся. Все расходы возьму на себя. Вот, кстати, платиновая карта нашего банка. — Он протянул мне карточку, которой у нас обладали только двое счастливцев — сам генеральный и Ирина Александровна во времена ее кардинальства. — Трать, на что пожелаешь, но сильно тоже не увлекайся, учитывай ошибки предыдущих обладательниц.

Шеф протянул подарок, но я не спешила хватать его и кидаться ему на шею с благодарностями и поцелуями. С радостью ощутила, что в груди снова заходила чужая гордыня. Собираясь с духом, отхлебнула коньяка и, чеканя каждое слово, сказала.

— Петр Иванович, я такие подарки от вас брать не буду.

— Почему же?

Глаза генерального вмиг утратили смешливость. Теперь в них плескались колючие льдинки.

— Потому что содержать себя я не позволю никому.

— Разве дело только в этом?

— И не хочу никому давать повода претендовать на власть надо мной, — меня снова понесло, будто кто-то стегал хлыстом и подстегивал произносить одно слово за другим. — Будем откровенны: я благодарна, что вы оставили меня работать здесь и, более того, повысили. Но моя благодарность носит исключительно духовный характер. Я не хочу и не позволю припирать себя к стенке чем бы то ни было!

— Забавно. — Начальник прищурился. — Вы и впрямь изменились. Что ж, не смею больше вас задерживать.

— До свидания.

Я залпом выпила содержимое фужера и вышла из кабинета в полной уверенности, что завтра на проходной меня не пустят.

На улице быстро стемнело. Подмерзшие лужи и грязь оттаяли, чавкая и хлюпая под ногами. Злой ветер трепал распущенные волосы, за несколько дней отросшие до лопаток. После разговора с начальником на душе образовался осадок негодования. Было противно от мысли, что теперь каждый второй мужик думает, что женщину можно деньгами или шантажом затащить в постель. И пусть я не поддалась на заманчивое предложение, всё равно чувствовала себя проституткой. Или выставленной на торг рабыней.

Походы по магазинам не прибавили энтузиазма, хотя ненадолго отвлекли от дурных мыслей. А вот дома тоска с новой силой набросилась на меня, заставляя всерьез подумывать о продолжении начатой в кабинете шефа вечеринки. Только теперь — в одно лицо. Я даже не стала примерять купленные вещи и ужинать. По-быстрому покончив с банными делами, я выпила снотворное и провалилась в сон.

Слава Богу, никаких снов! — первая мысль, которая посетила под писк будильника. Я резко соскочила с кровати и чуть не повалилась обратно — в затылок словно вонзили сотню спиц. Обхватив раскалывающуюся голову руками, я побрела в ванную, надеясь избавиться от недуга с помощью прохладной воды.

Но не тут-то было! Ни душ, ни таблетка пенталгина не принесли облегчения. Более того, от них стало еще хуже. Кое-как запихнув в себя йогурт — есть совершенно не хотелось, я отправилась одеваться. Вот когда пожалела, что не удосужилась накануне разобрать покупки. Хорошо еще, что новое пальто не додумалась утащить дальше прихожей. Потратив драгоценные минуты на безрезультатные поиски нужного свитера, я плюнула на всё и убежала на работу во вчерашнем платье.

Только открыв дверь здания, где наш офис занимал третий этаж, вспомнила о вчерашнем рандеву с шефом. Головная боль скукожилась и отползла в сторону. В ожидании неизбежного увольнения сердце заколотилось тревожно и тоскливо. Я поднялась на нужный этаж и кивнула охраннику Вите на проходной.

— Здравствуйте! — он расцвел и улыбнулся от уха до уха.

Выходит, охране никаких указаний не поступало. Значит, либо Петр Иванович еще не успел оповестить охрану, либо хотел изничтожить меня лично. Что ж, хотя бы соберу вещи.

Как назло, больше никто из коллег не попадался на пути. Сони тоже на месте не оказалось — видимо, опять собирала новости в курилке. Я серой мышью проскользнула в кабинет, разделась и принялась копаться в ящиках стола. Через несколько минут раздался телефонный звонок.

— Вика? — В трубке раздался Олин голос.

— Да.

— Ты на месте? — Что за идиотский вопрос? Так и хотелось рявкнуть «Нет!» и положить трубку, но я сдержалась. Она же не виновата, что у меня сегодня никудышнее настроение.

— Конечно, а что случилось?

— Не знаю, Петр Иванович спрашивал, — протараторила Оля и положила трубку.

Ну, вот и всё. Значит, начальник придет выкидывать меня сам. Зато, хоть какая-то определенность. От этой мысли стало спокойно. Даже слишком. Какая-то депрессивная подавленность поселилась внутри, поглощая все прочие чувства и ощущения. Я, словно в трансе, принялась выгребать личные вещи из ящиков стола. Правда, оказалось их немного: копии приказов и трудового договора, хранившиеся здесь уже больше пяти лет, украшенная бисером заколка, книга «Тайна имени», которую приносила полгода назад, да так и забыла забрать домой, открытки-конверты «С Днем Рождения», подаренные коллегами за всё время работы. Надо было еще прихватить кружку. Я сгребла все свои богатства в кучу и уставилась на нее, совершенно не соображая, что творю.

В таком состоянии полной апатии меня и застала Соня. По ее полным презрения и насмешливости глазам я поняла, что она в курсе вчерашних событий. Да и как могло быть иначе? Тот же самый Витек на проходной и разболтал, что шеф уехал один и злой, а я минут на десять пораньше утопала пешком.

Однако, сейчас мне и это стало безразлично. Я подумала о Кеше и улыбнулась. Пусть увольняют, пусть коллеги злорадствуют и удивляются, почему я не смогла наступить на горло принципам. Главное — у меня есть любимый и любящий человек, который сделает всё, чтобы мне было хорошо. Состояние потерянности испарилось, на душе стало тепло и радостно. Да и хрен с этой работой! Я через неделю лучше найду! Кешуня со мной, значит, нет ничего невозможного!

Я окинула кучу на столе трезвым взглядом, сложила документы стопкой и убрала в сумку — пригодятся, если добром трудовую не отдадут. Туда же отправилась заколка. Немного повертев книжку в руках, положила обратно в ящик — мне она больше не нужна. Да и не была никогда нужна. Я хозяйка своего имени, а не наоборот. Что ж, осталось избавиться от открыток. Брать их с собой я не собиралась. Да и зачем? Всё хорошее, что в них клали, я уже давно потратила. А все эти поздравления и пожелания суть ложь и притворство. Дань этикету. Я безжалостно рвала блестящие яркие конверты и вместе с ними уничтожала осадок прежней жизнь, где одиночество, беспомощность, неуверенность и самокопание слыли моими спутниками. Хватит! Давно было пора вылезти из раковины и сделать крупную ставку на колесе фортуны.

Софья за всем этим наблюдала молча. Кажется, она решила, что у меня истерика. По-моему, даже сочувствие мелькнуло в ее глазах. Ничего, зато будет, что рассказать в курилке.

— Собираете вещи? — Перт Иванович неслышно открыл дверь и теперь стоял в проеме, оценивая происходящее.

— Да, — я смотрела с вызовом. Еще увидим, кто кого изничтожит.

— Это правильно, — в глазах начальника заплясало озорство. Помолчав, он добавил. — Начальница отдела должна сидеть в своем кабинете.

И я, и Соня одновременно выпучили глаза. Если бы мысли высвечивались на лбу, мы обе сидели бы с горящими красными надписями «Не может быть!».

— Только не затягивайте с переездом. — Генеральный подошел ближе и положил на мой стол ключи от кабинета, где прежде обитала Ирина Александровна. — Да, и еще, сегодня новенькая придет, я бы хотел, чтобы вы с ней побеседовали.

— Хорошо, — с трудом выдавила я из себя.

Не говоря больше ни слова, Петр Иванович развернулся и удалился из кабинета. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Соня тоже сидела неподвижно, ошеломленная неожиданной новостью. Наконец, мысли в голове собрались в кучу. Я покопалась в стопке недоделанных бумаг, выбрала оттуда наиболее сложные и важные, взяла ключи и встала из-за стола. Кружка, сумка и подборка документов — всё, что я понесла с собой в новые апартаменты.

— Всё, что осталось на столе — ваша работа, Софочка, — пренебрежительно бросила, покидая кабинет. — Остальные вещи заберу чуть позже.

Я не стала дожидаться, когда подчиненная скажет что-нибудь в ответ, или наблюдать, как она посмотрит вслед. Всё это стало неважно, и если ее что-то не устраивало, то теперь это ее личные проблемы.

В кабинет начальника отдела я, к слову сказать, не заходила ни разу. Шуриковна предпочитала раздавать указания, замечания и порицания у нас. И тем волнительнее и приятнее было поворачивать ключ в замочной скважине. С придыханием я вошла внутрь и разочарованно шмыгнула носом: небольшая комната, раза в полтора меньше общего нашего кабинета, стандартные офисные стол, стул и компьютер, грязно-белые жалюзи. Серый палас, разукрашенный разводами каких-то жидкостей, опустевшие полки в стеклянном шкафу и подоконники, сохранившие на себе следы недавней бурной зеленой жизни — жухлые листья и рассыпанную землю. Прежняя хозяйка, похоже, очень любила цветы. Уходя, она унесла их все до последнего.

Кабинет выглядел заброшенным и сиротливым, словно его покинули давным-давно. Я вздохнула, кинула нехитрые пожитки на стол и принялась наводить порядок.

Пришлось побегать до туалета и обратно — мочить тряпки, выкидывать старые ненужные бумажки, за ненадобностью брошенные Ириной Александровной в ящиках стола. Ближе к обеду, когда я освоилась в новой обстановке и перетащила сюда верхнюю одежду и обувь, дверь неожиданно распахнулась и на пороге появился Петр Иванович с шикарным букетом фисташковых роз.

— Разрешите? — спросил он, распахнув белоснежную улыбку.

— Конечно, — настороженно ответила я, откладывая в сторону документы, с которыми только что работала.

— Я пришел извиниться, — сказал Перт Иванович, зайдя внутрь и прикрыв за собой дверь. Не дождавшись ответа, продолжил. — Понимаю, что вел себя неадекватно. Просто ты очень красивая девушка, Вика. Рядом с такими все нормальные мужики теряют голову, и я — не исключение. И потом, до сих пор женщины сами вешались мне на шею, из-за чего я забыл, что бывает и по-другому. И пусть отказ мне неприятен сам по себе, как удар по самолюбию, рад, что нашлась женщина с чувством собственного достоинства.

Его глаза блеснули азартом хищника.

— Извинения приняты. За комплименты — спасибо.

— Цветы тебе, — начальник подошел ближе и протянул букет. — Как знак того, что впредь никаких претензий, кроме рабочих моментов, с моей стороны не будет.

— Спасибо, — я искренне улыбнулась, принимая подарок. И неожиданно для себя предложила. — Кофе не хотите?

Отдельный кабинет — это, конечно, хорошо. Вот только поговорить или выпить чаю теперь не с кем. Наверное, поэтому, просидев полдня в одиночестве, я с непривычки оказалась готова вытерпеть любую компанию.

— Попозже зайду, — шеф улыбнулся, всматриваясь в меня прищуренными глазами, словно ситуация показалась ему знакома. — Грей пока чайник.

Только тут я вспомнила, что его в этом кабинете нет.

— Ой! — растерянно остановила я генерального в проеме распахнутой двери. — А у меня его, кажется, нет.

— Ну, тогда приходи ко мне, — не оборачиваясь, ответил шеф. Но я могла поклясться, что на его лице уже расплывается улыбка чеширского кота. Не дожидаясь ответа, он вышел и прикрыл за собой дверь.

 

Глава 20

За вазой пришлось идти в приемную. Та, что здесь осталась, валилась под тяжестью массивного букета. Я пересчитала розы и хмыкнула — ровно двадцать девять. Петруша уже подсуетился и вызнал мой возраст, кроме того, еще и один год убрал для нечетности. Ища взглядом место, куда пристроить подарок, я попутно размышляла: не слишком ли опрометчиво раздавать воздыхателям приглашения на чай? Пускай шеф говорит, что хочет, всё равно его намерения сквозили в каждом жесте. Верить в то, что никаких притязаний с его стороны не будет, я не собиралась. И никак не могла решить идти чаевничать в кабинет генерального или нет? Конечно, лапать и набрасываться на меня никто не станет, но маневрировать между ловкими щупальцами обольщения Петруши не хотелось. Я пристроила вазу на подоконник, повздыхала и отправилась к начальнику. Из вежливости. Всё-таки сама первая предложила кофе.

Вопреки ожиданиям, шеф не проронил ни одного комплимента. Мы спокойно попили чай с конфетами, поговорили о погоде и разошлись каждый по своим делам. Более того, до конца рабочего дня он больше ни разу ко мне не зашел. Только один раз через Олю поинтересовался, что с зарплатой.

Дома я оказалась только в девять. Два часа свободного времени безвозвратно съелись в клинике. Хорошо еще, что Кеша оказался рядом. Его присутствие успокаивало.

Клиника почти ничем не отличалась от районной больницы. Стенды с прошлогодними графиками и выцветшими брошюрами по онкологии, высокие стены, наполовину темно-зеленые, наполовину белые, холодные дырчатые стулья-скамейки в коридорах. Правда, бахилы здесь раздавались бесплатно. Врач, которого всю дорогу нахваливал Аркаша, оказался изможденным сутулым старичком в очках. Без лишней вежливости и сантиментов, он меня опросил, осмотрел и выписал направления на стандартные анализы. В общем, никакого чудо-доктора, способного с одного взгляда определить заболевание, я не увидела.

Когда же по дороге домой в автобусе высказала сомнения Кеше, он только рассмеялся в ответ.

— А ты чего хотела? Он же врач, а не рентген! Да не переживай, если что-то не так, Виталий Федорович сразу поймет и вылечит. Я в этом уверен.

Отвечать я не стала. Вместо этого погрузилась в размышления на тему «что приготовить на ужин, если в холодильнике ничего нет?». Пришлось заскочить в магазин около дома — приобрести пачку пельменей. Нехитрый ужин, душ и кровать — что еще нужно после напряженного дня? Тайком от Кеши я проглотила снотворное и провалилась в сон.

Я сидела на кровати и смотрела, как лунный свет, прокравшийся в комнату сквозь прикрытые шторы, скользил по полу перед кроватью. Не могла понять: снилось мне это или происходило на самом деле? Кеша посапывал рядышком, положив руку туда, где минуту назад спала я. Он был похож на ребенка — такой же беззащитный и трогательный. Я еле вытащила одеяло из-под его ног и укрыла любимого, потом погладила его по щеке, поцеловала в губы. Не воспользоваться ли внезапно возникшей бессонницей для чего-то более приятного? Я прижалась к Кеше, прошлась губами по его груди. Скользнула рукой ниже живота. Но любимый не реагировал. Даже не шелохнулся.

Я обиженно отодвинулась от него, и снова принялась наблюдать за лунным светом. А он, меж тем, вопреки законам логики, пополз вглубь комнаты, обогнул кровать и вонзился в зеркальную гладь. И что самое интересное, не отразился! Зазеркалье проглотило лунный свет, колебля наше с Кешей отражение в кайме виноградных листьев. Секунда — и они налились зеленью, превращаясь из железных в настоящие. Еще одна — и змеи, державшие зеркало на хвостах, зашевелились, сбрасывая налет железного покрова. Они шипели и извивались на прикроватном ковре, словно хотели расползтись по разным углам.

Голову окутал туман. Я с трудом соображала и никак не могла понять, почему зеркало не падало? Тем временем отражение расплылось, и теперь в зазеркалье вместо меня сидел огромный серый зверь. Лохматый, с воспаленными огненно-зелеными глазами. Я не сразу догадалась, что это — волк. Мысли путались, в горле пересохло. Я шевелила губами, словно хотела что-то сказать, но изо рта не вылетало ни звука. Зверь в отражении словно знал об этом, и я могла бы поклясться, что он смеялся надо мной, скаля кровожадную пасть. Волк навис над безмятежно спящим Кешей, протяжно завыл, а потом вцепился ему в горло. Я закричала, но никто не услышал этого — тьма, заполнившая комнату, проглотила звуки. Только тут я поняла, что все еще сплю.

Попыталась очнуться, но сон цепко схватил меня когтистыми лапами и потащил на самое дно, где стаями бродили охочие до пугливых душ кошмары. Теперь я оказалась в лесу, а позади бежала стая волков, клацая зубами. Впереди всех мчался вожак с огненно-зелеными глазами. Сначала я пыталась себя убедить, что это всего лишь сон, и ничего плохого не случится, даже если они меня догонят. Но потом липкий страх, заставляющий дрожать колени и холодеть сердце, взял надо мной верх, и я побежала.

Не видя дороги, беспощадно обдирая лицо и руки о встречавшиеся на пути ветки, я мчалась быстрее, чем когда-либо в реальной жизни. Сколько бежала — не знаю, но всё это время волки следовали за мной, скуля и подвывая. Наконец, на горизонте замаячило какое-то здание. Мамин дом! Там они меня не тронут! Что было сил, я рванула туда. Казалось, звери уже настигают и вот-вот схватят за икры. Я вбежала по крыльцу, одним махом распахнула дверь и тут же потянула ее обратно, находясь уже внутри. Пыталась защелкнуть замок, но он заел. Я слышала вой и скрежет когтей по ту сторону двери. Хищники бесновались, то и дело деревянная преграда, вставшая у них на пути, сотрясалась от ударов звериных тел. А проклятый замок всё никак не хотел слушаться! Сердце колотилось в груди так сильно, что казалось — еще немного, и оно выскочит оттуда. Тошнота подступала к горлу, ноги подкашивались, голова гудела. Сил держать дверь оставалось всё меньше, а волки уже просовывали мохнатые когтистые лапы в образовавшееся отверстие между дверью и стеной. Я снова беззвучно закричала и проснулась.

Первое, что увидела — Кешино лицо. Он склонился надо мной и тряс за плечи.

— Викуся! Проснись!

— Ты живой! — выдохнула и разревелась.

А через десять минут я сидела в объятиях любимого с кружкой горячего чая и никак не могла согреться. Меня бил озноб, глаза слезились, а голова раскалывалась. Кеша успокаивал, гладил по волосам, целовал в макушку. Это только сон — твердила я в уме и опасливо косилась на старинное зеркало.

— Успокойся, — шептал любимый. — Это только сон. В квартире над нами собака выла, вот тебе и приснилась всякая ерунда.

Словно подтверждая его слова, сверху раздался глухой и протяжный собачий вой. Я вздрогнула и сильнее прижалась к Кеше. Мы так и просидели в обнимку, пока за окном не начало светать, и не зазвонил будильник.

На работу я пришла совершенно разбитая, с красными воспаленными глазами и трещащей головой. Не успела войти в кабинет, как в дверь робко постучали.

— Да! — рявкнула я.

— Можно? — в кабинет зашла незнакомая девушка.

По внешнему виду определить ее возраст не получилось. Наверное, еще и потому, что она обладала такой же комплекцией, как и я несколько недель назад. Полненькая, в мешковатом свитере и шароварообразных брюках. Правда, в отличие от меня прежней, она была накрашена и со свежей прической. Бойкий взгляд серых глаз, тонковатые губы, нос с горбинкой и ямочки на щеках. Не красавица, но и не уродина, а вполне даже симпатичная девушка.

Я поймала себя на том, что беззастенчиво оцениваю ее. С чего вдруг? Самой, поди, неприятно было бы.

— Что у вас? — спросила я, наконец.

— Мне Петр Иванович еще вчера сказал к вам зайти, — ответила она. И в каждом слове сквозила уверенность.

— Почему же не зашли? — и зачем я включаю стерву? Не выспалась. Но ведь это не причина! Тут другое — ее уверенность бесила.

— Были дела, — коротко ответила она и улыбнулась.

— Проходите. Как вас зовут?

Посадить ее, к сожалению, было некуда.

— Карина.

— А меня Виктория Валерьевна, — я чуть сама не скривила губы. Давно ли стала начальником? А вот на тебе — называйте по отчеству, будьте любезны. Вообще, каждое слово вылетало из меня раньше, чем я успевала его осознать. Похоже, неведомо кто снова проснулся, беря бразды правления в свои руки.

Мы побеседовали, обговорили рабочие моменты, а потом любезно распрощались. Только вот после этих любезностей я была абсолютно уверена, что Карина заочно послала меня куда подальше. По крайней мере, это читалось в ее взгляде. Честно говоря, я и сама бы себя послала. До такой степени тошнотворным властолюбием и самомнением наполнялась каждая моя фраза в ее адрес.

Уже через несколько часов, когда таблетки от головной боли наконец-то подействовали, я сходила к Оле за двумя кружками кофе, а потом попросила Карину снова зайти ко мне.

Она пришла через несколько минут. По лицу девушки отчетливо читалось «когда же ты, наконец, от меня отстанешь, стерва?!». Узнав, что причиной вызова стали не очередные капризы, а чаепитие, Карина немного расслабилась. А после того, как я извинилась за безобразное поведение и объяснила его причину, она совершенно успокоилась. Мы поговорили по душам и даже посмеялись.

Неприятный сюрприз ожидал меня совсем в другом месте. Ближе к концу рабочего дня я зашла к начальнику, как он сам просил — без стука. Оли в приемной не оказалось, поэтому предупредить о том, что шеф не один, никто не смог.

Петр Иванович прижимал к стене коротко стриженную белобрысую девицу в платье цвета фуксии с глубоким декольте. Одну лямку любвеобильный Петруша уже стянул на плечо и теперь левой рукой тискал выпрыгнувшую из лифчика грудь. Голова шефа загораживала лицо любовницы, предоставляя мне лицезреть только его лысую макушку. Правая рука начальника скрылась под подолом, заставляя незнакомку картинно закатывать глаза и постанывать от наслаждения.

Со стороны это выглядело убого и фальшиво. Правда, исходя из подслушанного неделю назад разговора начальника с Ириной Александровной, по крайне мере одно из участвующих в этом театральном действе лиц получало настоящее удовольствие. Второе же знало, ради чего и на что идет. И весьма неплохо исполняло свою роль. Я настолько не ожидала увидеть подобное, что встала столбом и с открытым ртом наблюдала за происходящим, не в силах выговорить ни слова. Зрелище завораживало.

Когда же послышался звук расходящейся молнии, я наконец-то пришла в себя и пулей выскочила из кабинета.

Оставалось надеяться, что любовники меня не заметили. В любом случае, ждать объяснений или нареканий я не собиралась. Внутри всё кипело от негодования. Как он мог?! Странно, ухаживания Петра Ивановича пусть и казались приятны моему женскому самолюбию, но не вызывали ответных чувств. Однако теперь я ощущала себя обманутой женой. Моё! — засело в голове. Собственническое чувство цапало холодными коготками. И было бы с кем! Разукрашенная профурсетка с кривыми ногами! Я даже вспомнила, кто она — новая юристка, сменившая одного из немногих имевшихся в коллективе парней. С ней мы были едва знакомы и, проходя мимо друг друга на улице, вряд ли поздоровались бы. Зато теперь в ушах звенел ее голосок, тот самый, который подпевал Соне-сплетнице в курилке. Ненависть и жажда мести вспыхнули с новой силой, заставляя сердце замирать в груди.

Я наконец-то дошла до своего кабинета, плюхнулась на рабочее место и ожесточенно заколотила по клавиатуре. Но это еще не все сюрпризы. Через несколько минут позвонил Кеша, и радостно сообщил, что вечером мы идем к его маме. Я тоскливо закатила глаза и глубоко вздохнула. Возникло желание сбежать с работы и от Аркаши с будущей свекровью, забиться в сухой теплый и темный угол и уснуть.

Мои размышления прервал начальник, ворвавшийся в кабинет с букетом белых роз.

— Не помешаю? — учтиво спросил он, смеясь одними глазами.

— Вообще, у меня много работы, — сердито буркнула я, исподлобья поглядывая на шефа.

— А если учесть, что рабочий день уже закончился?

Часы, висевшие над дверным проемом, и впрямь показывали две минуты седьмого.

— Тем более.

Петр Иванович, до сих пор стоявший около двери, прикрыл ее и подошел к столу. Букет он положил на стол — прямо на клавиатуру.

— Викуся, — сразу перешел начальник на развязный тон. — Я тебя не понимаю. То ты горделиво отталкиваешь все ухаживания, то дуешься на меня из-за новой пассии как капризный ребенок, у которого отобрали игрушку.

— Мне абсолютно всё равно, — процедила я сквозь зубы, хотя в груди разгоралось негодование.

— Девочка, кого ты обманываешь? — рассмеялся шеф. — Я не вчера родился и вижу на твоем лице всё. И тут хотелось бы пояснить, что пока ты кочевряжишься и жмешься, я не буду отказывать себе в простых человеческих радостях. В том числе, в сексе.

— Мне безразлично с кем, где и почему вы спите, — холодно произнесла я и поднялась из-за стола.

Экран монитора уже погас, и теперь я со спокойной совестью могла собираться домой.

— А тебе никто и не давал права ждать от меня отчета. — Петр Иванович тоже встал, его глаза в один миг стали жесткими. — И запомни: я буду иметь всех, кого захочу, пока ты сама не пожелаешь изменить ситуацию. Как — объяснять не буду, не маленькая.

Он развернулся и пошел к двери.

— Стой! — вырвалось у меня.

Снова кто-то другой заходил внутри.

— Ты сказал, — слова посыпались помимо воли, как только шеф остановился и снова повернулся ко мне. — Теперь моя очередь. Я, а не ты, решаю, кто будет владеть мною! Ты решил добиться моего расположения, и тем самым дал мне власть над своей судьбой. Отныне твоя душа принадлежит мне. Я могу никогда не воспользоваться ею, но это не значит, что кто-то другой без моего ведома может сделать это. А насчет твоих сучек, никто не знает, увидят ли они завтра рассвет.

Я пыталась замолчать, но ничего не получалось. Чужая воля отняла у меня возможность владеть своим телом. И теперь я послушно открывала рот, чувствуя, как в груди пылает огонь, а из глаз сыплются искры. Петр Иванович восхищенно уставился на меня, не проронив ни слова. Видимо, дар речи пропал у него от подобной наглости. Придя в себя через минуту, он усмехнулся и вышел из кабинета. Вдогонку ему я сделала уже знакомый жест, словно выплескивала что-то вслед ушедшему из сложенной чашкой ладони.

Через мгновение руки затряслись, в глазах поплыли черные пятна, словно я долго смотрела на солнце, внутри стало холодно и пусто.

— Всё, завтра запишусь к психиатру, — произнесла вслух заплетающимся языком. Он не хотел повиноваться и еле шевелился, словно меня парализовало.

Окончательно пришла в себя только в автобусе. Мне повезло: народу оказалось немного. Через одну остановку я смогла присесть на освободившееся место. Смотрела то в окно, то на лица попутчиков. Серые, выжатые и утомленные работой, их выражения походили друг на друга точно клоны. Неужели моё лицо ничем не отличается? Я поймала себя на том, что размышляю о всякой чепухе, пытаясь отвлечься от грядущей встречи с Кешиной мамой.

Да, мне легче бесцельно пялиться в окно или изучать лица случайных попутчиков, чем трястись от страха перед встречей с будущей свекровью.

Аркаша ждал меня дома.

— Что-то случилось? — спросил он чуть ли не с порога.

— Проблемы на работе, — устало ответила я. Не говорить же, что истинная причина кислой мины на лице — нежелание знакомится с его мамой.

— Хочешь, чайку приготовлю?

Не дожидаясь ответа, любимый отправился на кухню — греть чайник.

Я не спеша разделась и прошла в комнату. Дурнота, одолевавшая на работе, с новой силой принялась терзать моё тело. В горле першило, голова закружилась. Я плюхнулась в кресло и уставилась в серый экран телевизора. Это всё от нервов — крутилось в мыслях. Минута — и на безжизненном до сих пор экране поплыли разноцветные круги.

 

Глава 21

Я попала в железную клетку, окруженную стриженными кустами. За соседней решеткой, оглашая пространство протяжным рыком, сновал пятнистый зверь, похожий на леопарда-карлика. Это всего лишь детеныш — наконец-то хоть одна умная мысль пришла в голову. Неужели, опять Нанэ?! И только я об этом подумала, как она снова отстранила меня, позволяя только наблюдать.

Уже третью неделю Нанэ держали в клетке в саду. Ей выделяли две черствые лепешки и кувшин воды в день. А всё из-за того, что она дала отпор Царю царей, как только он попытался овладеть ею. До сих пор плечи Нанэ содрогались от рыданий при воспоминании о той ночи.

Дарий не стал ждать, когда подарок освоится в гареме. Бледную, трясущуюся ее отвели в покои Царя царей в тот же вечер, как только она переступила порог дворца. Перед этим Нанэ безропотно позволила одеть себя в прозрачную тунику, в которую облачаются богатые невесты, отправляясь на брачное ложе. Расторопные босоногие рабыни омыли ее ступни, натерли виски, шею, плечи и бедра ароматными маслами, от которых кружилась и плыла голова. Они спрятали ее под покрывалом и передали распорядителю гарема.

Нанэ вели по извилистым коридорам и лестницам, где тьму распугивал скудный свет коптящих факелов. Каждый шаг отдавался в сердце острой болью от ожидания неизбежной гибели. Она уже решилась на самоубийство, хотя толком не представляла, как сможет совершить задуманное. Кровь стучала в висках, прогоняя дурман втертых в виски благовоний. Нанэ оставалось только надеяться, что Хозяйка судеб уже приготовила ножницы для нити ее жизни.

Первое, что она увидела, когда ее привели в покои Дария и сняли покрывало — широкая постель с десятком подушек и огромное окно в противоположной от двери стене. Подернутое тенями око надкушенной луны заглядывало в комнату, помогая масляным светильникам разгонять покров ночи. Нанэ, словно завороженная, рассматривала небо, чуть наклонив голову. Луна манила ее. Нанэ приблизилась к оконному проему, зрачки ее глаз расширились, губы шептали что-то бессвязное.

Еще немного — и она забралась бы на подоконник, а оттуда спрыгнула на каменную крышу дворовой постройки. Но цепкие сильные руки ухватили Нанэ на краю гибели. Они принадлежали тому самому гостю, разглядывавшему ее в саду Оронта. Шелковый халат с золотой вышивкой, распахнутый на груди, непокрытая седая голова. Если бы Нанэ знала тогда, чем обернется взгляд хитрых глаз чужака! Она вырвала бы их и втоптала в пыль. Протяжный стон разочарования вырвался из груди Нанэ. Приди он чуть позже, она бы уже покинула разбитое и изломанное тело, призрачной тенью спускаясь в преисподнюю. Ни смрад, ни огонь, ни тьма ада не пугали ее так, как бесчестье.

Новый хозяин пытался прикоснуться к ней губами, но она выворачивалась и шипела, как дикая кошка. Восторг в глазах Дария сменился досадой, а потом охотничьим азартом — впервые за долгие годы он столкнулся с сопротивлением. Несмотря на пятый десяток, проредивший и побеливший волосы и бороду, Царь царей оставался крепок и силен. Справиться с хрупкой наложницей не составило для него труда, но он медлил, наслаждаясь каждой тщетной попыткой вырваться. Трепыхания Нанэ забавляли Дария до тех пор, пока она не попала ему коленом между ног.

Правитель взвыл от боли, хватаясь за ушибленное достоинство. Нанэ же воспользовалась этим, со звериной ловкостью бросаясь к окну. Но и на этот раз у нее ничего не вышло. Услышав крики господина, в комнату ворвалась стража, стоявшая за дверью. Один из воинов ухватил ее за локоть и вжал в каменный холодный пол, не забывая следить, чтобы наложница не поранилась. Второй стражник поспешил на помощь Дарию.

Нанэ извивалась, пыталась укусить или оцарапать пленителя, но всё зря. Загнанная в угол, она решила разбить голову о каменные плиты, но стражник тут же поднял ее и скрутил руки. Убедившись, что с господином всё в порядке, второй воин поспешил на выручку напарнику. Он цепко схватил ноги Нанэ, которыми она пыталась лягаться. Злые безысходные слезы текли по ее щекам. Она искусала губы до крови и плевалась алой слюной в мучителей.

— Дикая тварь, — произнес Царь царей, подходя к вырвавшейся из рук добыче.

Нанэ перестала биться и перевела взгляд на него. Если бы глазами можно было убить, Дарий уже лежал бы мертвый.

— Пусть Ахриман утащит твою душу с очередного брачного пира, — произнесла она сквозь зубы. Да, именно так. Она перестала надеяться на Духов своей родины. Они предали ее также, как и Оронт. Все отвернулись от нее. Что ж, теперь она прибегнет к самым страшным и беспощадным демонам этой земли, лишь бы отплатить каждому обидчику.

Дарий поморщился, словно она плюнула ему в лицо, а потом обратился к стражам:

— Отведите ее к Кроноху, может, он сумеет усмирить нрав этой обезумевшей кошки.

Воины склонили головы и вышли, унося с собой Нанэ. Миновав двери, стражники выудили из-за поясов веревки и скрутили ей руки и ноги. Нанэ снова стало безразлично — что с ней сделают. Выпорют? Начнут морить голодом? Этого она не боялась. Окончательно сломать ее могло только одно, но сегодня этого не случилось. Вот только хвалить Небо за эту благость Нанэ не спешила. Она больше не верила ни Небу, ни Хозяйке судеб.

Распорядитель гарема Кронох как раз обходил верхний гарем, когда воины принесли ничего не соображающую Нанэ. Высокий худосочный мужчина тридцати двух лет с поперечной морщиной на переносице. Нахмуренные густые брови, тонкие губы и гладко выбритая голова. Дарий безбоязненно доверял ему распоряжаться наложницами и даже женами. В верхнем и нижнем гаремах обитали самые красивые и необычные девушки, но ни одна из них не смогла смягчить сердце Кроноха. Ни слезы, ни нагота, ни посулы наград не прельщали его. Во дворце поговаривали, что он питал страсть совершенно к другим вещам: вину и юношам.

Кронох не стал долго слушать стражей. Одного взгляда на безучастную ко всему Нанэ оказалось для него достаточно.

— Говорил же, не стоит сразу вести ее к повелителю… — недовольно пробурчал он, а потом добавил уже громче, обращаясь к воинам. — Тащите девку в пустую клетку в зверинце.

Так Нанэ стала еще одним невольником, заточенным в дворцовом саду. В самом удаленном и скрытом от глаз его закоулке ее держали рядом с клеткой детеныша гепарда. Этот маленький свободолюбивый зверь успел приобрести дурную славу. Его привезли из египетских владений по желанию одной из цариц. Но хищник не покорился ни одному из заклинателей, пытавшихся его приручить, и в одну из ночей загрыз служанку, ночевавшую у дверей покоев госпожи. Самой жене Дария несказанно повезло: стражники быстро примчались на крики и спутали зверя сетями раньше, чем он успел изувечить кого-нибудь еще.

Убивать хищника не стали — всё-таки он загрыз рабыню, а не госпожу. Решили дождаться, когда зверь войдет в полную силу, и уже тогда снять с него шкуру. Кормили гепарда в полнормы обычного обитателя зверинца. И так же, как и провинившуюся наложницу, его спрятали в закоулке — чтобы не портил настроение царским женам, когда они пожелают прогуляться по саду.

Нанэ полюбила гепарда, когда никто не видел, она протягивала руку и кончиками пальцев дотрагивалась до его морды. Он тосковал. В памяти зверя не осталось ни воли, ни мамы, ни родных мест. Голод донимал его и Нанэ как могла пыталась утешить гепарда. Когда кто-нибудь появлялся поблизости, она отползала подальше и мысленно просила зверя ее не выдавать. Она боялась, что повториться история с крысами. Отпустил ли их Харим? Нанэ в это не верила. Тогда гепард нарочно бросался на прутья, делая вид, что дай ему волю — он сожрал бы Нанэ за один присест. Она назвала его Урсонури — как преданного волка, не пожалевшего за нее жизни. Это имя всколыхнуло и воспоминания. Они душили Нанэ, но слезы больше не текли по щекам. Внутри было пусто.

Пусто, холодно и темно.

Прислуживать Нанэ отрядили Гирда — раб по рождению, он никогда не знал свободы, а потому и не понимал ее ценности. Небольшого роста, сутулый, плешивый, с кривыми почерневшими от плохой пищи зубами и бельмом на левом глазу. С детства Гирд привык к злобным выпадам и плевкам, потому, повзрослев, перестал обращать на них внимание. Он научился защищаться насмешками, порой злыми и едкими.

К Нанэ невольник привязался не меньше, чем детеныш гепарда. Она не капризничала и не обращала внимания на внешность Гирда, поэтому он с радостью выполнял поручение кормить ее. Это казалось гораздо лучше, чем полоскать хозяйское белье, скоблить деревянные полы или убирать навоз. Если бы у невольника оставалось свободное время, он провел бы его здесь, около двух клеток с молчаливыми узниками. Вот только такового у Гирда не имелось — ему и на сон-то давали не больше пяти часов.

В этот раз на кухне, куда невольник пришел за очередной порцией для Нанэ, присутствовал Кронох. Он одобрительно поглядывал на расторопных поварят. Мальчишки лет двенадцати в чистых полотняных рубахах, стянутых поясами. Они сновали с блюдами, мыли в кадке фрукты и скоблили ножами крепкий деревянный стол. В глазах Кроноха проскальзывала болезненная слащавость. Отрывая от ветки крупные зеленые виноградины с подноса, распорядитель гарема беседовал с поваром Куроштэ. Он был небольшого роста, такой же раздутый, как и выпекаемые им пшеничные лепешки, с масляными щелками глаз и гладко выбритыми головой и щеками. На кухне никому не позволялось зарастать волосами. Если повелитель найдет хоть один волос в блюде — высекут всех. Даже поварята отличались от прочей прислуги гладко выбритыми головами.

Взгляд Кроноха не укрылся от Куроштэ. Но, похоже, его это только забавляло. То и дело повар пенял подчиненным, что они слишком плохо нагибаются. После чего захлебывался визгливым смехом и трясся, как студень.

— Думаю, вряд ли эта тварь покорится, — ухватил Гирд обрывки слов Кроноха. — Месяц идет к концу, а она и не думает проситься в гарем.

— Подожди еще немного, — отвечал Куроштэ. — Бывали более дикие девки, но все рано или поздно понимали свою выгоду.

— Нет. Эта оказалась другой породы. Слишком гордая скотина, чтобы поступиться свободой. Даже сейчас, сидя в клетке, она не считает себя рабыней.

— Какой тогда толк держать ее за решеткой? — удивился повар, помогая Кроноху поедать виноград.

— Ни-ка-ко-го. Жаль только, что я слишком поздно это понял. Из цветущей красавицы она превратилась в бледную немощь. Однако, господин все равно хочет получить ее. — Эти слова распорядитель гарема произнес, сверля собеседника взглядом.

Он знал, что Куроштэ разбирается в целебных травах. Излечить зубную хворь, понос или мигрень не составляло ему труда. Кроме того, повар готовил и коварные настои — как он сам их называл. Выпив такой напиток, человек вел себя, как опившийся крепкого вина, а то и вовсе впадал в беспамятство.

— Хитер, — снова засмеялся Куроштэ, сотрясая все три подбородка. — Помогу тебе. Эй ты, оборванец! — обратил он внимание на Гирда. — Пошел вон! Вернешься, когда позовут!

Когда невольника позвали обратно на кухню, поднос с пищей и кувшином воды для Нанэ уже ждал его на столе. Повар мясистыми руками мял тесто, готовя обеденный каравай, а Кронох довольно оглаживал густую черную бороду.

— Я приду за наградой в полночь, — шепнул Куроштэ, провожая Гирда презрительным взглядом.

Через несколько минут раб уже ставил еду и питье к Нанэ в клетку. Сегодня она показалась ему более грустной, чем всегда. Наверное, поэтому он решился с ней заговорить.

— Не пойму, чего ты отказываешься служить господину? — выпалил он.

— Служить? — Нанэ повернулась к нему. Взгляд ее был страшен.

— А что ж? Это будет лучше, чем мои повинности, — Гирд пожалел, что начал разговор.

— Неужели? — зло процедила она, и от ее голоса холодные мурашки побежали по спине невольника. — Ты и впрямь думаешь, что смешать честь рода с нечистотами — это лучше, чем эти нечистоты вычищать из звериных клеток?

Ненависть бурлила в Нанэ. Она искала выхода, и не имея другой жертвы, изливалась на Гирда.

— А разве рабство не бесчестье для рода? — пролепетал невольник, вжимая голову в плечи в ожидании ответа.

— Я свободна! — крик Нанэ, больше похожий на звериный рык, спугнул птиц, прятавшихся в садовых деревьях.

Гирд попятился, в глазах Нанэ он увидел безумие. И теперь мечтал только об одном — побыстрее сбежать от потерявшей рассудок наложницы. Всякий знал — нельзя трогать хищного зверя, беременную женщину и безумного. Задом он шел до тех пор, пока не уперся спиной в кусты, потом развернулся и убрался восвояси. Вслед ему Нанэ сделала жест, словно выплескивала что-то из сложенной чашкой ладони. Это был знак малого проклятья, призывавший злых духов сократить дни нечестивца.

 

Глава 22

Пока полуденное солнце не принялось облизывать железные прутья, Нанэ не притронулась к кувшину и лепешкам. Когда же палящее око светила иссушило губы и нутро так, что терпеть жажду не осталось сил, она приникла к сосуду и принялась жадно глотать теплую воду. Сердце тревожно защемило. Гепард в соседней клетке хлестал себя хвостом по бокам и оглашал пространство протяжным рыком. Нанэ не успела коснуться его сознания, чтобы узнать причину, как перед глазами всё поплыло, а душа умчалась в бесконечность.

Смутные тени мелькали перед Нанэ. Голова была окутана дымом, душа трепетала, будто плыла в облаках. Откуда-то взялся каменный потолок, который то вздымался ввысь, то падал, грозя раздавить ее. Расплывчатый силуэт навис над Нанэ. Явь это или сон? А может, она попала в царство Хозяйки судеб, подточенная духотой и голодом? На миг Нанэ ощутила боль, проникшую в нее откуда-то снизу. Куда именно — она не смогла бы сказать, всё тело было чужим и непослушным. Четко поняла одно — такого не испытывала никогда. Боль разрасталась, пронзая сознание острыми раскаленными иглами. Что-то творилось сейчас с Нанэ, но она не могла пошевелиться, чтобы спастись.

Спустя несколько часов она наконец-то очнулась. Только теперь сквозь боль, раскалывающую пополам голову, пробралась запоздалая догадка. Ее попросту опоили. Нанэ с трудом приподнялась на локтях, пытаясь понять, где находится.

Голые каменные стены, потухшие масляные светильники около кровати, огромное окно, в которое заглядывали первые рассветные лучи. Нанэ ощутила себя смертельно раненым зверем. Темно-бурое пятно, расплывшееся под ней на шелковой голубой простыне… Нанэ завыла и забилась в истерике, кусая руки, царапая лицо. Теперь уже ничего не исправишь. Даже кровью не смыть позора! На крики прибежали две полные женщины.

Они не дали Нанэ опомниться — стянули ей локти сыромятным ремнем, укутали в одеяло и повели в купальню. Там насильно влили успокоительный отвар, отчего она вновь стала безразлична к творящемуся вокруг. Служанки вымыли и одели Нанэ. Заплели ее волосы в тугие косы и отвели в небольшую комнату в нижнем гареме — с двумя узкими окнами и с прозрачной занавеской, заменявшей дверь. Одна из рабынь осталась у входа — сторожить строптивую наложницу на случай, если она попытается причинить себе вред или сбежать.

Нанэ поили успокаивающими отварами еще дней десять. Кормили жидкой кашицей, водили в отхожее место. Сама она превратилась в безвольную марионетку, потерявшую волю и желание жить. Когда Нанэ перестали опаивать отварами, к ней приставили еще рабынь. От нее ждали чего угодно: что она разобьет голову о камни стен или пола, попытается проскользнуть мимо бдительной охраны и утопиться, повесится или иначе лишит себя жизни. Но ничего этого не случилось. Если раньше ее морили голодом, то теперь Нанэ сама перестала есть и пить.

Никакие уговоры и посулы не смогли переубедить ее хотя бы сменить позу. Нанэ сидела в углу, прижав колени к груди и уткнувшись в них лицом, и молчала. На второй день голодовки к Нанэ пришел Кронох. Он не стал ее тормошить или утешать ласковыми словами, а сразу перешел к делу.

— Вот что, девка. У меня времени немного, поэтому слушай внимательно. Второй раз повторять не стану. Господин великодушен, и ведая о твоей печали, приказал мне исполнить любую твою просьбу, кроме обещания свободы, — осек он встрепенувшуюся Нанэ. — Лишь бы ты смирилась и приняла пищу. Думай два раза прежде, чем ответить.

Она молчала, снова уткнувшись в колени.

— Если же ты будешь упорствовать, то тебя станут кормить насильно. И потом, что за южная дурь поселилась в твоей голове?! Пойми ты наконец, быть наложницей Царя царей гораздо почетнее, чем пасти скот. Или чем ты там занималась? И потом, ни один, даже самый милостивый господин, не станет терпеть подобного своеволия. Тогда уже ты окажешься в казарме. Уж там-то стража научит тебя повиноваться.

Глаза Кроноха сверкнули недобрым огнем. Нанэ глядела на него исподлобья. Распорядитель скривился.

— Дикая кошка! Я приду завтра. Этого времени хватит, чтобы принять правильное решение. Если нет — я сам возьмусь за тебя! И поверь, после этого, казармы покажутся тебе облегчением!

Он ушел, оставив Нанэ в одиночестве. Служанки, сторожившие у двери, разошлись по своим каморкам. Только бледная луна, окруженная алмазами звезд, заглядывала в узкие щели окон. Нанэ на миг оторвала голову от колен и уставилась на лучи ночного светила, отмерившие полоску света на полу комнаты. Сосущая пустота внутри, сжалась от мысли, что она и впрямь могла попасть в место куда более жестокое и беззаконное, чем гарем Дария. Нанэ встала и шаткой тенью выскользнула из комнаты.

Как бы не вскипала кровь в ее висках, намек на казармы напугал до дрожи в коленях. И пусть она никогда не видела, что там происходит, но сплетни не минули ее. Обрывки фраз, истории, рассказанные рабом-Гирдом. В казармах жили стражники, но не только. Липкий страх вел Нанэ по темному двору туда, откуда каждую ночь раздавались гогот и стоны. Дешевые невольницы и те из нижнего гарема, кто перестал приносить радость Дарию, ублажали уставших воинов.

Нанэ кралась через двор. Широкая площадь, днем наполненная возней рабов, домашней птицей и караванами посетителей, опустела. Дощатый помост для публичных казней, несколько колодцев. Из хлевов раздавались полусонное мычание буйволов и кудахтанье кур. Стражники у малых ворот дремали, приникнув к стене. Рабские хижины находились за пределами двора — в пристройках по ту сторону. Они заметно отличались от тех, что Нанэ видела в поместье Оронта. Полуразваленные хибары, оборванные рабы с выжженными на плечах и бедрах клеймами. Когда ее вели сюда, она заметила, с каким безразличием они брели на повинности.

Словно покрывая Нанэ, луна скрылась за наплывшими облаками. Сумерки наполнились трелями сверчков. Клекот орла раздался над головой. Огромные черные тени ползли по стенам. Нанэ подкралась к бревенчатому длинному бараку. Запах прелой соломы, плесени и забродившего вина ударил в ноздри. Она приникла к одному из окон и заглянула в казарму. Просторное помещение с рядом циновок на полу. Три деревянных кровати, тусклый одинокий факел, оставлявший на потолке черные пятна гари. Пол, покрытый свалявшейся соломой. Стол с остатками недавней трапезы и полуобнаженные тела, сплетенные воедино в бесстыдной страсти.

Ноги Нанэ вросли в землю, увиденное настолько ее поразило, что она не могла пошевелиться. Как можно наслаждаться тем, что у нее вызывало только отвращение? Взмыленные воины, выгибающиеся в судорогах страсти рабыни. Стоны, всхлипы и смех…

От Нанэ не скрылось, что не все участвовавшие в оргии женщины искренне наслаждались происходящим. Многие из них просто отрабатывали повинность. Они — самые бесправные обитатели дворца — рабыни рабов. От того, останутся ли довольны стражи любовными утехами, зависело, сколько и какой еды получат невольницы. Будут ли они биты в эту ночь. Хотя среди женщин находились и такие, кто всецело отдавался страсти. Упивался ею и горячими ласками пропахших потом мужчин. На таких Нанэ боялась даже взглянуть, ибо то, что они вытворяли, вызывало у нее приступы тошноты. И вместе с тем незнакомое ранее тепло пронзало ее внизу живота, заставляя сердце томно биться в груди.

Нанэ наконец-то оторвалась от происходящего в казарме и побежала обратно в выделенную ей комнату. Не успев переступить порог, она в нерешительности застыла в дверном проеме. Около окна в полутьме помещения стоял человек, лицо которого она не смогла рассмотреть. Лунный свет непонятным образом огибал непрошенного гостя.

— Отчего ты не заходишь, Нанэ? — просипел незнакомец. И от этих слов Нанэ прошибло холодным потом.

Она сжала кулаки, лихорадочно соображая, кому пришло на ум посетить ее в этот час.

— Что тебе надо?! — выкрикнула, пытаясь рассмотреть собеседника. От него веяло холодом. Колкий страх расползался смутными тенями по полу комнаты, заползая ей за шиворот. Сейчас Нанэ хотелось, чтобы кто-нибудь услышал ее крики и пришел на помощь. А что подмога ей потребуется — об этом кричало всё ее звериное чутье.

— Не стоит так тревожиться, Нанэ, — незнакомец приблизился к ней, позволяя наконец-то рассмотреть свое лицо. Она успокоилась — непрошенный гость оказался невольником Гирдом. Возможно, его отправили служить ей вместо толстомясых рабынь. Но еще через мгновение Нанэ вскрикнула от ужаса, ибо на его лице не хватало одной детали — глаз. Вместо них зияли две впадины, впивавшиеся в нее бездонной пустотой.

— Кто ты? — с усилием выдавила из себя она.

— Я тот, кто вечно сеет зло, но вечно пожинает благо. — Непрошенный гость растянулся в довольной ухмылке, наблюдая, как Нанэ тщетно пытается сложить из пальцев мантру, отпугивающую злых духов. — Не трудись понапрасну, дитя. Я пришел, чтобы помочь тебе, а не погубить. Я видел, какая сила скрывается в тебе, стоит ли зарывать ее в песок?

— Что тебе надо? — прошептала она побелевшими губами.

— Я хочу дать тебе власть над врагами. Разве ты не этого хочешь?

— За всё надо платить, — Нанэ взяла себя в руки. Как бы страшен ни казался собеседник, он знал, чем привлечь ее внимание. Шанс отомстить тем, кто исковеркал жизнь, отнял и растоптал самое дорогое заглушал всё. Даже точившее изнутри чувство опасности. — Назови свою цену.

— Она ничтожна, — непрошенный гость подмигнул ей пустым оком. — Я очень надеюсь, что твоя месть будет страшна. Это и есть плата за дар.

Нанэ ничего не ответила. Ее душу раздирали противоречивые желания: поддаться искушению и поверить злому духу, укравшему чужое тело, или бежать от него без оглядки. Всем своим существом она чувствовала ложь, проскальзывающую между слов собеседника. С детства она помнила страшные легенды, предостерегавшие от общения с подобными существами, но слишком велика оказалась ненависть. Нанэ так и стояла, не в силах принять решение.

— Я не стану торопить тебя, Нанэ, — прошипел непрошенный гость, уловив ее сомнения. — Я приду, когда ты сама позовешь меня.

После этих слов незнакомец оплавился, словно восковая свеча, и тенями расползся по углам комнаты. Нанэ же не сомкнула глаз до рассвета, пытаясь разобраться в чувствах и желаниях.

Под утро, когда солнце только наметилось на горизонте багряной полосой, крик женщины, а потом и лай собак огласили двор. А уже ближе к полудню дворец бурлил от новой вести. Одна из рабынь, выносившая помои из кухни, заметила лежащего на земле человека, над которым стоял огромный матерый волк.

— А глаза его, сохраните предки! Огненные глаза-то! Так и уставился на меня, аспид! — причитала она, переходя на крик. — Это Ахриман! Откуда у нас волку взяться? Да и не бывают они такими огромными!

Следом за рабыней вся дворцовая прислуга из уст в уста передавала ее слова. Тем более, что собаки, бежавшие за очевидицей, чтобы поживиться кухонными отходами, устроили такой лай, что даже лежебоки царицы соскочили с мягких постелей. Человек, на котором приметили волка, оказался уродливым рабом Гирдом. Опознали его издали, так как никто не хотел приближаться к оскверненному нечистым духом телу. И еще одно, о чем не знал никто, кроме поспешивших на крики воинов, Кроноха и самого Дария — у Гирда не было глаз. Только две кровоточащие впадины.

Царь царей тут же позвал жрецов, чтобы очистить оскверненное убийством место. Тело несчастного он приказал выбросить за ворота на растерзание собакам — верным людским помощникам, умевшим распознавать в человеческих сердцах злых духов. Никто не проронил ни слезинки над телом Гирда, которое вскоре по косточкам растащили дикие псы и стервятники. Да и стоило ли жалеть того, кто отдал душу Ахриману?

Ближе к середине дня к Нанэ пришел распорядитель гарема. Молча уставился на нее, ожидая ответа. Сотрясать воздух повторением вчерашних слов он не стал. К тому же служанки уже донесли Кроноху, что Нанэ утром попросила молока, а чуть позже — хлеба.

— Я смирюсь с новой жизнью, — произнесла она, чеканя каждое слово. — Если мне отдадут гепарда из зверинца и пообещают никогда не отправлять в казарму.

— Я передам твои слова господину, — с усмешкой ответил Кронох и вышел из комнаты, оставив Нанэ наедине с клокотавшей в груди непокорностью.

 

Глава 23

Я не сразу поняла, где нахожусь. Слова Кроноха еще звучали в ушах. Я непонимающе уставилась на Кешу, тревожно сжимавшего мою руку.

— Слава Богу! — вырвалось у него.

— Ты чего? — я никак не могла сообразить, что происходит.

— Больше так не пугай, — нравоучительным тоном заявил он, целуя мою ладонь и прижимая ее к щеке.

— Так что случилось-то?!

— Ты упала в обморок, не помнишь?

Я отрицательно мотнула головой.

— Ты присела отдохнуть, а я за чаем ушел. Прихожу — а ты без сознания, — сбивчиво затараторил Аркаша. — Я жутко перепугался, вызвал скорую, а всё из-за твоих таблеток проклятых! Врачи запретили тебе принимать какие-либо лекарства самостоятельно.

Мысли с трудом ворочались в голове. В глазах поплыли темные пятна, при каждом движении возникало ощущение, словно я влезла в чужое тело. В гости мы не поехали. Сил мне едва хватило, чтобы принять душ не без помощи Кеши и доползти до кровати. Все мои таблетки Аркаша выбросил. Оставалось надеяться, что после затяжного обморока с видениями, Нанэ не станет добивать меня ночными кошмарами.

Вообще, эта особа порядком меня достала. Если сначала я не воспринимала ее всерьез, то теперь она стала казаться мне реальней, чем я сама. Идти к психоаналитику я не собиралась. Сквозило в этой Нанэ что-то такое… Таинственное что ли, что давало понять — от нее нельзя избавиться с помощью таблеток и врачей. Теперь я это точно знала. Впору было идти к гадалкам или экстрасенсам. Такая перспектива тоже не радовала, но желание отделаться от навязчивой гостьи оказалось сильнее, чем неприязнь к магам и прочей мистической требухе. Может, для начала стоило выяснить, а был ли мальчик? Вернее, девочка Нанэ, на самом деле.

Время текло, сползая с потолка и стен грязными струйками, словно на картине Дали. А я всё прокручивала в голове план, как навсегда избавится от Нанэ. Только когда Кеша начал трясти меня за плечо, я сообразила, что всё это время спала.

Размышления во сне дали о себе знать почти сразу: голова налилась свинцовой тяжестью, на душе скребли кошки. Из всех зеркальных поверхностей, способных отражать, мерещился насмешливый взгляд ярко-зеленых глаз. Не помогло ни умывание ледяной водой, ни кофе. По дороге на работу не отпускало ощущение слежки. Я даже несколько раз оборачивалась, ища взглядом преследователя. Но никто не наблюдал за мной. В монотонных лицах спешащих на работу прохожих не возникло ни одной капли заинтересованности.

На работе завядшие розы напомнили про вчерашние перипетии с начальством. Еще и Маринка позвонила с утра, выспрашивая, сколько, с кем и прочее я собираюсь на свадьбе Наташи. Вот уж про что совершенно забыла, так про это. Я принялась лихорадочно соображать, где найти денег, чтобы прийти на торжество во всеоружии, а не как бедный родственник.

К тому же надо было найти время для походов по магазинам и салонам красоты. С выбором подарком проблем не возникало — стоило лишь положить энную сумму в красивый конверт с пожеланием, чтобы оставить у молодоженов приятное впечатление. А вот над образом хотелось поработать как следует. Раньше, когда я обладала выдающимися формами меня это мало волновало. Только на тридцатилетие захотелось удивить всех. Теперь же, свободно влезая в сорок четвертый размер вместо пятидесятого, я стала щепетильно относиться к внешности: укладывала волосы и красилась каждый день. Что уж говорить про такое событие, как свадьба подруги?!

Меня охватила жажда затмить и поразить всех на этом празднике. Особенно Игорька, который когда-то мог стать моим. Казалось, я уже распрощалась с этой обидой, и на тебе — Нанэ подняла со дна души и этот камень, заставляя желать триумфального отмщения. Вот теперь-то он поймет, от кого отказался! Я пыталась избавиться от этой мысли, но она липучкой приставала снова и снова.

Мне удалось ненадолго спастись от нее, обзванивая друзей и знакомых, которые могли бы дать денег взаймы. К сожалению, никто сейчас не мог поделиться капиталами, И зарплата, как назло, только на следующей неделе. Кеша свою получит еще позже. Только тут я спохватилась, осознав, что мне надо не только одеться самой, но и приодеть своего мужчину.

От этой мысли стало гнусно и противно. Я даже начала жалеть, что позвала его с собой. Стало нестерпимо стыдно идти на свадьбу подруги в компании Аркаши. С трудом поборола себя, заталкивая обидные для любимого мысли в самый дальний угол.

Ближе к обеду вспомнила, что так и не посмотрела в интернете про Нанэ. Полуторачасовой поиск особых результатов не дал: царь царей Дарий был правителем каких-то Ахеменидов на территории древней Персии, но про надоедную наложницу там не упоминалось ни слова.

Я задумалась, скользя по строчкам из Википедии, и не заметила, как постепенно взгляд сполз с экрана компьютера под стол. В помойке под столом торчали засохшие стебли роз. Нравится мне это, или нет — придется идти к Петруше — просить денег. А раз так — стоило ли откладывать принятое решение в долгий ящик?

По телефону я осведомилась у Оли, на месте ли шеф, и, услышав «да», отправилась к нему. Выходя из кабинета, машинально посмотрелась в зеркало, словно и впрямь собиралась очаровывать генерального.

Шеф встретил меня равнодушно с маской деловитости. Он всегда цеплял ее на лицо во время переговоров с инвесторами. Узнав же о причине визита, расплылся в довольной улыбке и положил на стол платиновую карту нашего банка. Ту самую, несколько недель назад гордо отвергнутую мною. Прямо сказать, такого я не ожидала. И теперь злилась на себя, что снова попала в те же сети, из которых так трудно выпутаться. С другой стороны, а чего собственно хотела? Что он достанет кошелек и выделит стопку тысяч взаймы? Колебалась я не долго — других вариантов не было.

— Я верну, — твердо сказала я, забирая со стола серебристую карточку.

— Конечно, — ответил Петр Иванович, все так же самодовольно улыбаясь и прищурив левый глаз.

— Это ничего не значит, — не поворачиваясь, добавила уже в дверях.

Ответа не последовало.

Сердце жгло стыдом, рука, в которой я держала карточку, вспотела. Чувство отвращения и радости от совершенного поступка раздирали меня пополам. С одной стороны, я предполагала, чем все может кончиться, с другой — вот она, волшебная палочка, с помощью которой сбудутся мечты. А сейчас хотелось одного: блеснуть на Наташиной свадьбе.

Вечером по дороге домой я сняла шесть пятитысячных банкнот и, перехватив Кешу на автобусной остановке, потащила его по магазинам. На все вопросы и сопротивления, ответила, что получила аванс и имею полное право потратить по своему усмотрению.

Странное дело, когда в кармане нет денег, то, мечтая о зарплате, продумываешь каждый сэкономленный рубль. Когда же получаешь деньги — спускаешь всё за считанные дни. Особенно, если это деньги дармовые, потратив которые, не придется потом сидеть на хлебе и воде.

Продавцы, почуяв прибыльную клиентку, тут же принялись заваливать меня нарядами, один другого краше и моднее. От обилия платьев, туфлей и сумочек кружилась голова. Я оставила Кешу в отделе мужских костюмов, а сама принялась наслаждаться изобилием обновок. Если сначала и поглядывала на цены, то потом просто кивала головой, когда в примерочную приносили очередную тряпку.

Опомнилась спустя пару часов. Кеша, освободившийся гораздо раньше меня и терпеливо ждавший всё это время на жестком стуле около примерочной, не выдержал.

— Ты еще долго? — с нотками раздражения и усталости спросил он, заглядывая за ширму.

— Уже почти всё, — ответила я, натягивая очередную классную вещь. И только тогда спохватилась, что набрала платьев и аксессуаров раза в четыре больше, чем нужно.

Расставаться с вещами, которые я уже считала своими, оказалось безумно сложно, но пришлось ополовинить покупки. И всё равно наличных денег не хватило, поэтому тайком от Кеши пришлось воспользоваться платиновой карточкой. В тот момент мне и в голову не пришло, как я потом буду расплачиваться с начальником, и что после этого останется от моей зарплаты. Эта мысль посетила гораздо позже, когда я выуживала из банкомата очередную порцию купюр — на подарок. Посетила и тут же юркнула куда подальше, оставляя на душе неприятный осадок забытого воспоминания.

Без зазрения совести я записалась на утро в салон красоты, пожертвовав проводами холостой жизни подруги в ЗАГСе. Покидав обновки в прихожей, отправилась спать. Кеша же побрел на кухню — готовить себе ужин самостоятельно.

Этой ночью мне впервые не снилось ничего. Ни Нанэ, ни волки, ни размышления не тревожили меня. Только абсолютная беспамятная пустота накрыла сознание, унося драгоценные часы жизни.

На следующий день погода наладилась, словно Наташа с Игорем заранее заказали ее в Гидрометцентре. Солнце грело подмерзшие лужи, чинно опадали последние жухлые листья, за окном радостно чирикали воробьи. Едва посетив ванную и чмокнув Кешу, я умчалась в салон — наводить красоту. Вернулась через три часа при полном параде, гордая и влюбленная сама в себя. Пока я добиралась домой, ни один мужчина не устоял, чтобы не повернуть головы в мою сторону.

Когда же я одела намеченное еще вчера платье: нежно-розовое, длиной до колен, с соблазнительным декольте и ажурным принтом, туфли на высоченном каблуке со стразами, нацепила сумочку-кошелек на плечо и золотую цепочку с паучком, то не смогла оторвать глаз от отражения. Настолько хороша оказалась женщина, смотревшая на меня по ту сторону зеркального стекла. Вот только в душе от подобного зрелища поселилось ощущение тревоги, словно это и не я вовсе, а кто-то чужой смотрит на меня из отражения. Смотрит и посмеивается едва заметно, одними уголками глаз. Я тряхнула головой, избавляясь от очередного видения. Сейчас всё неважно — главное, показать всем, чего я стою на самом деле.

Вид Кеши за спиной, сердито пытающегося завязать непослушный галстук, меня покоробил. Настолько смешно и нелепо он смотрелся рядом с такой девушкой, как я. В этот момент Аркаша поднял голову и тоже посмотрел в зеркало. То ли он уловил мой взгляд, то ли сам осознал несуразность нашей пары, но как-то весь поник и с надеждой промямлил.

— Может, одна пойдешь?

Всё у меня внутри возрадовалась от подобного предложения. Я пыталась усовеститься и взять себя в руки.

— Ни в коем случае, — выдавила с трудом. Поборов себя, я отвернулась от зеркала и принялась помогать Кеше с галстуком. — Ну куда я без тебя?

— Стесняться не будешь? — неожиданно спросил он, заглядывая в глаза.

— Нет, — твердо ответила я, затягивая петлю на галстуке. Вот только отвечать на взгляд Аркаши мне не хотелось. Боялась, что собственное я опять заживет отдельной жизнью и разрушит всё, что мне дорого. И пусть жажда вызвать сожаление о сделанном выборе у Игоря всё еще не покидала меня, отказываться от Кеши я не собиралась.

Ближе к намеченному для банкета времени мы наконец-то вышли из дома, но к началу торжества в ресторане всё равно опоздали. Признаться, я так и хотела: словно в голливудском фильме, ворваться в разгар праздника, привлекая к себе внимание прочих приглашенных.

Так и вышло. Как раз говорился коронный тост за здоровье молодых. Мы с Кешей прошли в просторный, украшенный шариками и традиционными плакатами «Совет да любовь» и прочими, зал в сопровождении услужливого официанта. Десятки взглядов устремились в нашу сторону, и если по Аркаше они скользили равнодушно, то на мне застывали надолго. Особенно мужские. Из присутствующих здесь меня знали больше половины, но и они не узнавали в стройной, гордой, притягательной женщине серую мышку Вику.

 

Глава 24

Я не сразу сориентировалась, выискивая подруг за столами. Наконец, они сами узнали меня и дружелюбно замахали руками. Мы с Кешей присоединились к ним. Оксана с Маринкой тут же принялись заваливать меня вопросами. Как похудела? Какими кремами пользовалась? За расспросами Аркаша затерялся. Будто слился со стеной, превращаясь в невидимку. Парни подруг тоже с любопытством оглядывали меня, но в разговор не вмешивались.

Торжество разгоралось. Тамада — худенькая рыжеволосая девушка надсаживала голос, привлекая внимание гостей. Безумные однообразные конкурсы, наставления родителей со слезами, тосты приглашенных. Всё это казалось таким скучным! Подруги заворожено наблюдали за происходящим, Аркаша вполголоса разговаривал с их парнями. А я, подперев щеку, следила за молодоженами. Свадьба плавно перетекла в танцы.

Кеша не умел танцевать, поэтому, неловко улыбаясь, отпускал меня веселиться с очередным кавалером. Вообще, он как-то съежился, буквально растворился в зале, стараясь стать как можно незаметнее. Шумные компании угнетали его, а те, где он никого не знал — тем более. Уверена — он готов был провалиться в подвал и убежать домой. Я делала вид, что не замечаю его терзаний.

Мне даже стало обидно от того, что он не хотел разделить со мной веселье. Пару раз я пыталась насильно вытащить его из-за стола на возобновившиеся конкурсы. Но, получив ожесточенное сопротивление, надулась и упорхнула с другим поклонником. Тем более меня раздражала его нелюдимость, что желаемый эффект был достигнут: Игорь не сводил с меня глаз. Наташа нежно обнимала его за плечи и прижималась, а он в упор сверлил меня глазами.

Через пару часов я устала и отправилась в уборную — отдохнуть от суеты и навязчивых кавалеров, задушивших вниманием. Конечно, я могла выйти на улицу, но побоялась, что и там они не оставят в покое. Пока шла по коридору, за спиной раздавался стук мужских ботинок. Отличить его от кокетливой поступи каблуков не составило труда. Я добралась до конца коридора, где располагались заветные кабинки «М, Ж», и обернулась.

Оказывается, всё это время меня преследовал Игорь. Выглядел он, как типичный жених на свадьбе после нескольких часов торжества, приправленного алкоголем и несуразными конкурсами. Взмыленный, с помутневшими озорными глазами, развязанным галстуком и расстегнутыми верхними пуговицами рубашки. Судя по периодическим отклонениям от ровного курса — он был уже изрядно навеселе.

Я на долю секунды остановилась, наблюдая со снисходительной улыбкой за его приближением. Сердце замирало, словно предчувствовало — сейчас случится что-то важное.

— Скучаешь?

Остановившись рядом, Игорь окатил меня перегаром. Я невольно поморщилась.

— Отдыхаю, — пожала плечами.

— Около туалета? — Усмехнулся он, подходя чуть ли не вплотную. — Можешь не строить из себя дурочку, я всё прекрасно понимаю.

— Интересно, что же?

— Ты очень изменилась… — задумчиво произнес Игорь. — Раньше бы покраснела, а тут дерзишь. Да… — смачно произнес он, обводя меня бесстыжим взглядом, — была бы ты такой пять лет назад, сейчас я бы не на Наташке женился.

— Семь лет.

Я ядовито улыбнулась. Внутри всё ликовало. Потешенное самолюбие растекалось липким студнем. Понял-таки, что проворонил сокровище! Только сердце почему-то ныло тревожно, предостерегающе. Я попыталась пройти мимо новоиспеченного мужа подруги, но не успела сделать нескольких шагов. Он сгреб меня в охапку и прижал к холодной коридорной стене.

— Торопишься? — дохнул перегаром прямо в лицо.

— Нет, просто не хочу слушать бредни пьяного мужа лучшей подруги. — Я попыталась высвободиться из капкана его объятий, но ничего не получилось. Вот бы где пригодился прежний вес!

— Думаешь, я только по пьяни так?

Подернутый туманом взгляд Игоря сползал в моё декольте.

— Я не думаю — я знаю, — подобный поворот уже не радовал. Хотелось побыстрее избавиться от тягостного плена. — А если нас сейчас кто-нибудь увидит?

— И что? — развязно ответил Игорь, а сам обернулся, выискивая случайных свидетелей.

К тому же, он ослабил хватку, и я, воспользовавшись этим, выскользнула из его объятий.

— Проспись, потом поговорим, — бросила игриво через плечо, быстрым шагом возвращаясь в зал.

И к чему теперь это кокетство, ужимки и прыжки? Сама этого не понимала. Минуту назад, когда Игорь прижал меня к стене, я уже подумывала позвать кого-нибудь на помощь. Его прикосновения не вызывали ничего, кроме неприятной дрожи. Теперь же, когда опасность миновала, я опять принялась угождать тщеславию. На душе стало противно, словно я со всего размаха прыгнула в бочку с помоями. Сердце заныло еще сильнее, круша прежнее веселье. Захотелось бросить толпу одноразовых ухажеров и уехать домой.

А в зале между тем разворачивалось настоящее шоу, видимо, отложенное тамадой на сладкое. Несколько цыганок в цветастых длинных юбках песнями и плясками пытались расшевелить подуставших от затяжного веселья гостей. Цыганки кружили по залу, сверкая белыми зубами и шелестя подолами, подходили к гостям, вытаскивали их на середину отведенной для танцев площадки. Кто-то из захмелевших гостей, вытягиваемых за рукав из-за стола, предложил погадать. В мгновение ока тамада подхватила предложение и подошла к кучерявому цыгану с гитарой в руках.

Тот закивал и затянул песню, а цыганки стали подходить к гостям и под общий хохот оглашали их судьбу, выискивая линии жизни на протянутых ладонях. Большинство гаданий были заведомо шутливыми и действительно заслуживали улыбки, остальные тоже не воспринимались всерьез. Да и кто станет верить в цыганские присказки, да еще и на приправленную хмельком голову?

Я вошла в зал, всё еще копаясь в себе, и не заметила, что одна из цыганок направляется ко мне. Это была женщина лет сорока с проседью в вороных волосах, но тем не менее стройная и моложавая, ничем уступавшая ни по грации, ни по красоте подругам по ремеслу. Я не сразу поняла, что от меня требуется и только после традиционного «позолоти ручку» протянула раскрытую ладонь. Улыбаясь и щуря лукавые глаза, она сначала взглянула на мою руку, а потом мертвой хваткой вцепилась в нее. Мгновение — и цыганка с посеревшим лицом уставилась в мои глаза. Ее зрачки всё ширились, делая взгляд черных очей бездонным.

— Волчья душа… — прошептала она, наконец, больно впиваясь в мою руку ногтями.

Я попыталась высвободиться, но ничего не получалось.

— Может, вы меня всё-таки отпустите?

Но цыганка не слышала. Судя по застывшему взгляду, она ушла в себя и возвращаться не спешила. Ее губы продолжали что-то шептать, но я разобрала только несколько непонятных цыганских слов, сливавшихся для меня в единую тарабарщину. Я не стала больше церемониться и с силой выдернула руку, на которой теперь красовались красные полосы от ногтей. Она вздрогнула, словно очнулась ото сна.

— Убирайся прочь, чужая душа! — выкрикнула гадалка, да так громко, что все присутствующие обратились к нам.

Мне стало жутко неудобно. Выходка цыганки отбила всякое желание оставаться на празднике дальше. К тому же все гости теперь пялились на меня, как на восьмое чудо света. На скорую руку я комкано распрощалась с Наташей, благо подарок — конверт с деньгами и цветы — уже успела ей вручить, и выскочила из зала в фойе. Следом вышел и Кеша, про которого я совершенно забыла.

Он, не проронив ни слова, помог мне одеться. На пойманном швейцаром такси мы так же молча добрались до моего дома.

— Ты куда? — удивленно спросила я, когда Кеша проводил меня до дверей, а сам снова направился к лифту.

— Домой, — грустно ответил он, не поднимая глаз.

— У меня разве не останешься?

— А зачем? Я тебе больше не нужен, — он печально посмотрел на меня с вымученной улыбкой.

— Ты чего? Из-за свадьбы что ли? Я же не виновата, что ты такой угрюмый и нелюдимый! — я перешла на крик, словно пыталась спугнуть мерзостную пустоту и холод, заполонившие душу.

— Вот и я о том же, — тихо ответил он и, дождавшись лифта, оставил меня одну на лестничной клетке.

Внутри всё пылало огнем ненависти и обиды. Сейчас я готова была обвинять всех и вся, начиная от мамы и заканчивая гадалкой на свадьбе. Жизнь перестала меня устраивать, даже собственная внешность бесила и отторгала. Хрен с ним, с Кешей, не велик принц, чтоб о нем плакать! Найду другого — в сто раз краше и богаче! А то и вовсе с шефом закручу, хоть деньги будут! Непреодолимая жажда власти и богатства затопили меня. Чужая воля с новой силой закопошилась в груди, вытаскивая наружу прежние обиды, заставляя ненавидеть весь мир. Словно в беспамятстве я переколотила всю посуду, что попалась на кухонном столе, а потом завалилась спать как была — в платье и туфлях, с накрашенным лицом и шпильками в волосах.

 

Глава 25

Утром я испугалась собственного отражения: клоки взъерошенных волос, красные глаза, под ними — размазанная тушь. Стянула мятое платье, с досадой отметила, что успела за один вечер испачкать его вином и чем-то жирным. По квартире разнесся писк мобильного.

Я принялась шарить по тумбочке, выискивая надоедливый аппарат. И только когда телефон звякнул последний раз, сообразила, что так и не достала его из сумочки. Я отправилась в прихожую, спотыкаясь и чертыхаясь на каждом шагу. С чего вдруг такая неустойчивость? Вроде и выпила-то вчера немного… Пыталась вспомнить, какой сегодня день и что произошло накануне, но безрезультатно. Голова гудела, перед глазами расплывались темные пятна. Во рту пересохло, в груди горел огонь. Потихоньку память раскрывала картину минувшего вечера. Многочисленные кавалеры, не позволявшие долго засиживаться за столом. Скучные расспросы любопытных подруг, удивленные взгляды знакомых, гадалка… Перегар Игоря и удаляющаяся Кешина спина.

На душе стало паршиво и тоскливо. Вспомнились обидные злые слова, которые я выкрикивала в его адрес, колотя посуду в пустой квартире. Я наконец-то извлекла мобильный из сумки и принялась просматривать пропущенные вызовы. Их оказалось пять, и все — мама.

Впервые я набирала ее номер с тяжелым сердцем. Предчувствие неприятного разговора вцепилось намертво. И оно не обмануло.

— Здравствуй, — сухо ответила мама на мое бодрое «привет».

— Чего звонила?

— Да уже ничего, — мамин голос задрожал. Кажется, она сейчас заплачет. — Что я могу сделать, когда ты сама калечишь себе жизнь!

— Мам, ты чего?

— Я звонила Кеше, не удивляйся, его номер я еще тогда спросила. Ведь как сердцем чувствовала, что пригодится! Правда, тогда я не думала, что ты такая авантюристка у меня выросла! — Это было самое обидное слово, которое мама могла сказать в адрес нелицеприятной и лживой женщины. Вчерашняя обида вспыхнула с новой силой.

— Мам! Хватит! Я сама разберусь, что и как делать! И уж тем более с кем дружить, а с кем спать!

Желание причинить словами боль жгло горло. Я сыпала бессмысленными обвинениями смешанными с детскими обидами. Сейчас не существовало для меня другой цели — только уничтожить и растоптать родного человека. Навсегда лишиться советов того, кто единственно мог ограничить мою свободу. Свобода! Вот что кипело внутри. Приторная жажда избавиться от помощи и соболезнований. От желания матери оградить меня от горя и бед. Я уже совершенно ее не слушала и не сразу заметила, что на том конце провода в ответ раздаются лишь частые гудки. В бешенстве я запустила мобильный в стену. Хруст и звон разбивающегося дисплея — телефон отлетел на пол и затух.

— Никогда меня не слушала до конца! И не понимала! — прокричала я на всю квартиру.

А потом принялась бесцельно ходить из угла в угол. Огонь злобы угас, и теперь я тщетно пыталась найти оправдание резкому тону. Совесть, доселе пропадавшая неизвестно где, заскребла когтями по сердцу. Уже через несколько минут я оделась и помчалась на электричку.

Казалось, она еле шевелила колесами. Время расплылось. Словно и не будет никогда заветной станции, только бесконечный стук и тряска. Полупустой вагон, но на удивление теплый. Обшарпанные сиденья с вырезанными именами. Глаза чесались, в носу щипало. Я не раз ссорилась с мамой, но не так, как сегодня. Червяк тревоги вползал в душу. Я еле дождалась, когда объявят мою станцию.

Дома мамы не оказалось, и я, недолго думая, помчалась к тете Дусе — двоюродной сестре моей мамы. Сердце бешено стучало, предчувствуя недоброе. Она жила практически по соседству: на другой улице. Деревянный одноэтажный осунувшийся дом с резными ставнями и облупившейся зеленой краской на фасаде. Распахнутая калитка и свет в одном из окон выдавали присутствие хозяйки. Тетя Дуся жила одна — мужа у нее никогда не было. С училища до пенсии она проработала в школе-интернате, поднимая на ноги чужих детей. И ни разу никто не слышал от нее ни одной жалобы на судьбу, не видел ни попрека, ни зависти. Я прошмыгнула к двери и без стука вошла в дом. В прихожей в нос ударил запах валокордина. Сердце — слабое место у нас в роду. Тетя Дуся — не исключение.

Я тихонько разделась, нацепила потрепанные пушистые тапки, неизменно прятавшиеся под короткой скамейкой, и прошла в зал. Тетя Дуся — невысокого роста, располневшая после ухода на пенсию, с седыми волосами, аккуратно убранными в пучок, с морщинами возле глаз и на лбу, сидела на диване около телевизора. Вот только, судя по отрешенному взгляду, она его не смотрела.

— Теть Дусь, чего калитку не закрываете?! — воскликнула я. Она вздрогнула, обернулась, но не сказала ни слова. Более того, по ее лицу и красным заплаканным глазам я поняла — в моё отсутствие случилось страшное. — Что случилось-то? Мама в порядке?

Страшная догадка оглушила меня. Я еще отказывалась верить в нее, но в душе уже понимала, что если что-то случилось, то виной этому — я.

— Насколько я поняла, тебе нет дела до того, что с ней происходит, — ровным тоном ответила, наконец, тетя Дуся.

— Это неправда! Что произошло?

— Анечку увезли на скорой. Не у каждого сердце выдержит, когда родная дочь плюет в душу, — голос ее задрожал, по щекам побежали слезы.

— Но я не… Я не хотела! — Я пыталась найти во взгляде тети сочувствие и оправдание, но не находила. Только укор и разочарование.

Такое отношение тети Дуси казалось мне диким и непривычным. С детских лет она вставала на мою защиту. Тайком от мамы помогала справиться с уроками и домашней работой. Никогда не приходила в гости без конфет или торта. Даже когда я превратилась в несносного подростка, тетя выгораживала и оправдывала меня.

— Когда ты стала такой?

— Я недавно похудела, спортом занималась, — принялась врать напропалую, но только потом сообразила, что она не об этом.

Тетя Дуся горько усмехнулась.

— Когда ты успела стать такой неблагодарной пустышкой?

Ее слова окатили меня ушатом ледяной воды. С глаз спала пелена гордыни, и я разревелась, выплескивая на тетю потоки покаянных слов. Она и сама этого не ожидала, встала с дивана, обняла меня за плечи и гладила по волосам.

— Доченька, всё это наносное, пришлое. Понимаю, всё понимаю, но мать есть мать. Она тебе только добра желает. И потом, другой матери у тебя не будет, — приговаривала тетя Дуся.

Когда я немного успокоилась, мы вызвали такси, собрались и поехали к маме в больницу. Всю обратную дорогу я содрогалась от угрызений совести. Мама на больничной койке выглядела такой беспомощной, бледной, с заостренными скулами и темными кругами под глазами. Одного взгляда на нее хватило, чтобы сердце тоскливо защемило. Мамочка… Как я посмела довести тебя до такого состояния?! И куда только подевалась моя независимость? Как маленькая девочка я прильнула к маме и разревелась, не переставая просить прощения.

Она тоже заплакала, пыталась что-то объяснить, но сбивалась. Слезы и всхлипывания не давали ей выразить чувства в словах. Поняв, что это бесполезная затея, мама замолчала и крепко меня обняла. Распрощались мы ближе к вечеру. Если бы не на работу — я бы осталась здесь. На прощание мама наказала, чтобы я обязательно помирилась с Аркашей. Я пообещала.

И теперь, прислонившись лбом к окну в продуваемой сквозняками электричке, думала о том, как выполнить данное слово. И дело не в том, что мне этого не хотелось. Самой было тошнотворно плохо без любимого человека, который согревал одним только своим присутствием. Недавние вспышки гнева и тщеславия не вызывали ничего, кроме жгучего стыда. Но станет ли Кеша слушать меня? Чем оправдаться? В голове поселилась пустота. Да и что тут можно придумать? Поведение на свадьбе весило больше слов.

Ближе к одиннадцати, лежа в постели, я наконец-то решилась набрать его номер. И при этом искренне надеялась, что он уже мирно посапывал в кровати. Внутри всё дрожало от волнения. Что я скажу? Ответит ли он? Я, наконец, поняла — всего за один день без него мир вокруг потускнел и опостылел. И теперь мне стало невыносимо от мысли, что Кеша может сказать «нет» и навсегда исчезнет из моей жизни. Через пару гудков я опустила телефонную трубку. В висках бешено отстукивал пульс. В ту же минуту зазвонил телефон, заставив меня вздрогнуть. На дисплее высветилось «Кеша Любимый».

Я подняла трубку и застыла с ней около уха. Аркаша тоже молчал.

— Приезжай, — дрожащим голосом выдавила после нескольких минут тишины. В ту же секунду в трубке раздались частые гудки. Я опустила ее на место и уткнулась в подушку, задыхаясь от рвущихся наружу рыданий.

Так и уснула. Восточные образы снова поплыли перед глазами, но я настолько сильно засопротивлялась, что морок спал, уступая место кромешной тьме.

 

Глава 26

Рано утром, отрывая лицо от подушки, я с удивлением и радостью обнаружила в кровати Кешу. Он обнимал меня и тихо посапывал. Я приподнялась на локтях, аккуратно убрав его руки, и никак не могла на него наглядеться. Вот оно — счастье, думала, гладя его ладонью по щеке. Чмокнула в висок и побежала на кухню — готовить завтрак.

Вскоре Аркаша тоже пришел на кухню. Он сделал вид, что ссоры не существовало и в помине, за что я безмерно была ему благодарна. На автобусной остановке, уже разбегаясь по работам, мы договорились вечером сходить-таки к его маме. Причем на этот раз инициатором визита стала я.

Весь день я проработала, как в тумане. Дела валились из рук, тревога за маму и предстоящий поход в гости к Кеше сменяли друг друга. Хорошо еще, что шеф уехал в командировку, а то пришлось бы еще отчитываться за растраченные капиталы. Согреваясь этой мыслью, я сняла еще денег. Часть из них потратила на новый мобильный, а другую — отправила экспресс-переводом тете Дусе. Маме сейчас требовались дорогие лекарства, да и наша бесплатная медицина требовала подачек — без этого не будет человеческого отношения.

Вечером Аркаша встретил меня после работы. Судя по голосу — он тоже волновался. Несколько раз порывался отговорить меня от гостей, особенно после того, как узнал про мою маму. Но я решительно сказала: «Нет, мы так никогда не соберемся», и потащила его на остановку.

Уже проходя в любезно распахнутую будущей свекровью дверь, я пожалела о недавней уверенности. Всё-таки Аркаша знал, почему меня отговаривал. Только напрямую сказать не решился.

Вероника Павловна — Кешина мама, оказалась худой стройной женщиной далеко за пятьдесят. На ее голове красовался парик приглушенно бордового цвета, на лице — макияж, состоявший из туши, коричневых теней и темно-вишневой помады. Я удивилась — не ожидала, что больной человек, совсем недавно прикованный к постели так следит за собой. Дополняло образ крепдешиновое приталенное платье с ажурным воротником и жемчужные бусы.

Выцветшие темно-голубые глаза Вероники Павловны сузились, изучая меня с головы до ног. Пока я сидела в гостях, меня не покидало ощущение, что будущая свекровь обладала рентгеновским зрением, которое вовсю практиковала на потенциальной невестке. Если она встречала так всех претенденток на руку и сердце единственного сына, то неудивительно, что Аркаша до сих пор оставался холостяком. Вот только меня такими уловками теперь было не испугать. Это прежняя Вика бросилась бы наутек от одного только вида свекрови. Я же нынешняя сразу поняла, что Вероника Павловна вряд ли останется довольна моей персоной. Твердо решила — не стану обращать внимания на ее приемы.

Переступив порог Кешиной квартиры, я совершенно забыла, что здесь обитает больной человек, годами лежавший в постели. Передо мной материализовался хищный монстр, способный пойти на всё, лишь бы разлучить меня с любимым человеком. Я сразу же нацепила маску фальшивой доброжелательности, которой воспользовалась и Вероника Павловна. Так мы и прошли в зал, скалясь друг другу. Только Аркаша тревожно посматривал то на меня, то на маму, время от времени сжимая мою руку.

Мы сидели на тяжелых деревянных стульях, обитых тканью, в просторной комнате. Занавешенные темно-синими бархатными шторами окна, обои в крупных цветах, картины с непонятными мне абстракциями — даже обстановка не давала расслабиться. Единственным островком красочности и уюта оказалась голубая ваза с подаренными Кешей цветами. Мы попили чай, поговорили про погоду и даже про местные власти, после чего беседа полностью сосредоточилась на мне.

Веронику Павловну интересовало всё: от детских болячек, до карьерных перспектив и наличия в собственности недвижимости. Постепенно разговор превратился в допрос, в который лишь изредка Кеша пытался вставить несколько слов. И всё это сдабривалось восклицаниями Вероники Павловны о том, какой Аркашенька замечательный. Несколько раз она даже затрагивала тему предыдущих его избранниц, но Кеша сразу пресек дальнейшие повороты разговора в это русло, после чего увел меня на кухню.

— Побудь пока здесь, а я с мамой поговорю, — тихонько шепнул он, после чего оставил меня в гордом одиночестве.

Вот когда я поняла, как чувствовал себя Аркаша в доме моей мамы. Я сидела на облезлой табуретке, поджав ноги, и вслушивалась в то, что происходило сейчас в зале. А там шла не просто беседа, там шла война, по сравнению с которой мои перепалки с мамой казались светской беседой.

— Где ты подобрал эту шлюху?! — не стесняясь в выражениях, верещала Вероника Павловна.

От этих слов у меня все внутри перевернулось. А чего еще я ждала?

— Мама, — терпеливо успокаивал ее Аркаша. — Не надо так про Вику. Она — хорошая девушка…

— Вижу я, какая она оторва, — не унималась Кешина мама. — У нее же на лбу написано: ищу у кого бы отобрать квартиру!

— У нее есть своё жилье, — он тоже повысил голос. — Мам! Хватит уже искать во всех окружающих мошенников и воров. И потом, когда я тебе про Вику рассказывал, ты только радовалась.

— Конечно, радовалась. Ты же врал, что она толстая. Ты бы женился на этой как ее… Мы бы продали ее квартиру и зажили, как короли! А теперь что?! Она сама выпихнет нас на улицу без штанов, а ты еще будешь защищать эту…

— Хватит! — закричал Аркаша, отчего я вздрогнула и чуть не свалилась с табурета. — Видит Бог, я хотел, как лучше. Но раз уж на то пошло, женюсь — и тебе не скажу. Буду жить с Викой.

— Только потом ко мне не приползай, когда она тебя с рогами и без трусов выкинет на вокзал, — едко высказала Вероника Павловна. И куда только подевались ее болезни? Стоило мне об этом подумать, как что-то тяжелое грохнулось в зале, словно уронили мешок с песком.

— Мам, вставай, — уже спокойнее прозвучал Кешин голос. — Если сейчас не поднимешься — вызову скорую и тебя увезут в больницу.

— Вот так, родную мать променял на… А, живи, как знаешь! Только, чтобы я ее в своем доме больше не видела!

Из зала доносились звуки возни — Аркаша поднимал Веронику Павловну. Пока я боролась с желанием ворваться под занавес и наговорить кучу «приятностей» будущей свекрови, на кухню пришел Кеша и коротко скомандовал:

— Собирайся, уходим.

По его лицу не сложно было догадаться, что душа его рвется на части. С одной стороны — мама, воспитавшая и вырастившая, с другой — я, уже успевшая наговорить гадостей невеста. И всё-таки он от меня не отступился. Мне бы радоваться, вот только сердце обливалось черной ядовитой злобой.

Веронику Павловну я без раздумий и сожалений отправила бы на костер, будь моя воля. Но коль такой возможности не было, я просто скрипела зубами, чувствуя, как вновь вздымается внутри подавленная гордыня.

Всю дорогу до дома Кеша не выпускал моей руки, словно пытался найти поддержку или надеялся убедиться, что сделал правильный выбор. Я, как могла, утешала его, мысленно проклиная ненавистную Веронику Павловну.

 

Глава 27

Нанэ стояла у окна нового жилища — просторной комнаты со скудным убранством. Теперь она стала хозяйкой деревянной постели с соломенных тюфяком и шерстяным одеялом, да еще деревянного сундука с тремя шелковыми нарядами. На самом деле ткань была не настоящим шелком, а лишь бесхитростной подделкой, но многие в нижнем гареме не обладали и этим. Единственное, что радовало Нанэ — Урсонури. Рядом с дверью сноровистые рабочие соорудили клетку для гепарда, и теперь он безмятежно вылизывал лапы, поглядывая на хозяйку.

По ночам Нанэ бродила по двору, не зная, что делать дальше? С покровом сумерек дворец затихал, даже бдительная стража дремала на копьях. Двор наполнялся шорохами, скрипом, клекотом ночных птиц и шепотом. Единственное место, где кипела жизнь — казармы. Но Нанэ обходила их стороной.

Несколько дней назад она проскользнула в сад к зверинцу, где ее когда-то держали в клетке. То, что она увидела, оказалось еще ужаснее и противнее, чем оргии стражников.

Длинные черные тени деревьев и построек ложились на стены. Чадящий факел и кадильница, из которой разносились пьянящие наркотические благовония. Двое обнаженных мужчин в одной из опустевших клеток. Один из них — белокурый юноша. Высокий, с выпирающими ключицами, тонкой талией и крепкими сильными руками. Во втором — кривоногом с выпирающим волосатым пузом, Нанэ узнала Кроноха. Она не верила глазам, наблюдая, как распорядитель гладил и целовал юношу, словно женщину.

Нанэ никогда раньше не видела, чтобы мужчина распалялся страстью к себе подобному. Ухваченные слухи и сплетни о Кронохе не внушили ей доверия, но теперь они как искры кололи память.

История его появления при дворе Дария стала притчей, передаваемой наложницами и евнухами из уст в уста. Десять лет назад Кроноха продали в рабство свои же соплеменники. А всё из-за того, что за несколько лет брака он ни разу не прикоснулся к жене. Тот, кто не способен дать семя женщине — бельмо на глазах рода — рассудили волхвы. Так Кронох оказался на невольничьем рынке.

Его продавали и покупали несколько раз, но он нигде не изменял привычке смотреть на мужчин. У кого-то из хозяев он провинился настолько, что беспринципного раба высекли шипованными кнутами до полусмерти и продали во дворец — на корм собакам. Но Кронох, словно крыса, оказался живуч и умен. Всего за год он выжил старого распорядителя и занял его место. Дарий мог спать спокойно, зная, что Кронох не подпустит к его наложницам и женам никого, кто способен «жалить», да и сам не возьмет. Прекратились измены и склоки. Правда, гарем наполнился интригами, но их плел сам распорядитель. Так ему казалось проще управлять толпой неудовлетворенных женщин.

Наложницы боялись распорядителя, но всегда ждали его появления с волнением и радостью — ведь это сулило ночь в объятиях желанного господина. Дарий щедро одаривал тех, кто ублажал его. Шелка, виссон, благовония, золото и драгоценные камни, целебные травы, порошки, делающие лицо белым, а руки — нежными… Список того, что можно было просить у господина, после сладостной ночи не имел границ. Запрещалось просить только одного — свободы.

И теперь, переворачивая в памяти гаремные сплетни, Нанэ рассматривала ночных любовников, не в силах отвернуться. Происходящее завораживало, как уродцы в представлениях кочующих трюкачей, потешавших ее когда-то во дворе Оронта.

Кронох со сверкающими отсветами факелов глазами в бесстыдстве напряженной плоти казался демоном. Он нависал над любовником, как коршун над мышью. Юноша держался за прутья решетки. В обманчивом лунном свете он казался невероятно бледным. Затуманенный взгляд, струйка слюны, текущая изо рта. Нанэ не сразу поняла, что его опоили, как и ее тогда.

Волны дурноты и отвращения подступали к горлу Нанэ. Юноша, служивший в эту ночь распорядителю, казался ей еще более ничтожным и униженным, чем рабыни в казармах. Ноги вросли в землю, слабость разлилась по телу. Еще немного и Нанэ согнулась, повинуясь рвотному спазму.

Звуки спугнули любовников. Юноша вскрикнул, отскочил от распорядителя и забился в угол. Сам же Кронох близоруко щурился, пытаясь рассмотреть случайного соглядатая. Способность двигаться вернулась к Нанэ, и она молнией рванула обратно в гарем. Оставалось молиться, чтобы распорядитель не догадался о том, кто наблюдал за ним этой ночью. Только кому? Духи предков оставили ее, а местных богов Нанэ плохо знала.

На следующий день Кронох выделил Нанэ в услужение желтокожую рабыню — Цэнь. Среди прочих служанок эта невольница отличалась безликостью. Ее редко замечали, еще реже слушали. К тому же, боги наградили Цэнь лукавым нравом — из всего она старалась извлечь пользу. Поговаривали даже, что одно время Кронох проявлял к Цэнь благосклонность — уж очень она походила на мальчика. Худенькая, невысокая, с острыми коленками. Ни груди, ни пышных бедер. На одном из пиршеств, не разобравшись толком, распорядитель овладел ею. Только потом, с приходом утра, сообразил, что промахнулся. Кронох тут же забыл о неудаче в объятиях нового чернокожего евнуха. Однако, с этого дня Цэнь пользовалась особым его покровительством. Она стала ушами и глазами распорядителя. Никто из наложниц не хотел брать ее в служанки.

Нанэ не понравилась эта рабыня, но ее никто не спрашивал. Она всегда бросалась исполнять поручения с наигранной радостью, но на деле никогда не справлялась с делами вовремя. Гораздо чаще Цэнь вообще забывала про поручения, и Нанэ приходилось самой стучаться на кухню, выпрашивая пищи и воды для себя и гепарда.

Прошло больше месяца с тех пор, как ее перевели в новые покои. Нанэ по-прежнему редко выходила из комнаты. Но всяких раз, когда она попадала на глаза другой наложнице, та смотрела на нее с неприязнью, а когда и с ненавистью. Нанэ был знаком этот взгляд — именно так смотрели невольницы в шатре Харима. Они боялись, что Нанэ отнимет у них шанс на хорошего господина. Вот и наложницы ревниво оглядывали каждую конкурентку. Дарий становился стар и потому всё реже звал скрасить ночь кого-то из них. А если и звал — то выбор падал на цариц из девушек из Верхнего гарема. Попасть в постель к Дарию из Нижнего было весьма трудно, но случалось и такое. Вот наложницы и высматривали тех, кто может оказаться удачливее их. Нанэ откровенно смеялась им в лицо — вот уж на кого на кого, так это на нее Царь царей посмотрит в последнюю очередь. Другие девушки отличались персями и бедрами, она же была слишком худа.

Этим утром, к своему удивлению, Нанэ обнаружила у кровати блюдо с пшеничными лепешками, козьим молоком и финиками. Кто принес — выяснилось сразу. Цэнь с поклоном отвечала, что не стала ждать, когда хозяйка велит, а решила порадовать ее. Про финики она добавила, что вообще стащила их тайком из-под носа у поварят. Нанэ показалось что-то фальшивое в словах рабыни, кроме того для Урсонури Цэнь не захватила ничего. Сам гепард до этого вальяжно развалившийся в клетке, с появлением рабыни принялся тревожно ходить из угла в угол, оглашая при этом гаремный двор утробным протяжным рыком.

Нанэ тщетно пыталась успокоить гепарда — он чувствовал опасность и всем своим звериным рассудком кричал ей об этом. Она приласкала его, притянула к себе меховую морду и заглянула в глаза, но Урсонури лишь сильнее забил хвостом. Когда же Нанэ отошла от него и взяла с блюда лепешку, гепард принялся бросаться на железные прутья прямо на нее.

Нанэ разочарованно вздохнула: похоже, дар понимать зверей стал ее подводить. А чего еще ждать, когда заветы предков попраны? Она уже поднесла лепешку ко рту, когда взгляд ее мельком упал на Цэнь, застывшую около двери в ожидании. И вроде бы всё в ней было, как и раньше: та же коленопреклоненная поза, те же ладони, прижатые к сердцу — знак верности, вот только глаза не смотрели на хозяйку. Цэнь уставилась в пол, словно там показывали театральное представление, а на лице ее проскальзывала самодовольная ухмылка.

— Цэнь, — Нанэ подозвала служанку. Смутные догадки змеей заползли в душу. — Не хочешь разделить со мной трапезу?

— Нет, госпожа, — ответила невольница, всё так же изучая каменный пол. — Разве могу я отнимать ваш хлеб?

— Я настаиваю. — Нанэ протянула Цэнь лепешку, которую только что хотела откусить сама. — Ты же не хочешь обидеть меня?

Ни один раб не смел перечить хозяину. Даже если этот хозяин сам был невольником. Цэнь же с завидным упорством отказывалась от еды. Нанэ уже подошла вплотную и тыкала лепешкой чуть ли не в нос своевольной рабыне. Цэнь только мотала головой и всё больше клонилась к полу. В ее голосе начали проскальзывать всхлипывания, казалось, невольница вот-вот разревется.

— Отчего ты так дрожишь? — негодование рвалось из Нанэ, превращая каждое слово в ледяное копье. — Ешь!

— Нет, госпожа! — Цэнь заревела в голос. Видимо, она не ожидала от забитой простушки со странностями такой догадливости и настойчивости.

У Нанэ внутри всё кипело от злости, она схватила служанку за волосы и потащила к клетке. Та совершенно не сопротивлялась, лишь хватала воздух, как рыбешка, выброшенная на берег. Откуда взялась сила в тонких руках? Нанэ не знала, она схватила рабыню за шею одной рукой, а другой принялась открывать засов клетки. Урсонури ждал, сверля трепыхающуюся добычу желтыми горящими глазами. Рабыня истошно закричала и забилась, за что получила от Нанэ коленом живот, а потом и в лицо.

— Дрянь! — в ярости шипела Нанэ. — Ешь или сама станешь завтраком!

— Нет, прошу вас, госпожа! — Цэнь жалобно заскулила, больше не пытаясь освободиться. — Не надо!

— Отчего же?!

— Они… отравлены… — сквозь рыдания проронила рабыня.

Нанэ открыла дверцу клетки и дернула невольницу за волосы.

— Кто?!

— Я не знаю!

— Ты разочаровываешь меня, Цэнь. Не знаю, сможешь ли ты смыть предательство кровью…

— Это служанка Ясфири! Она дала мне эти лепешки! — отчаянный крик вылетал из уст рабыни вперемешку со словами, она захлебывалась и давилась слезами.

В груди Нанэ разрасталась и ширилась ненависть. Теперь, когда всё самое ценное у нее отняли, кто-то посмел посягнуть еще и на жизнь! Ради чего? Какой тропой никогда в глаза невиданной Ясфири она вдруг перешла дорогу?! Негодование и ярость ослепляли, сердце раздувало от клокотавшего внутри бешенства. Нанэ пинками затолкала рабыню в клетку и захлопнула дверцу.

Цэнь забилась в истерике, не в силах взглянуть в глаза смерти. В то же мгновение гепард прыгнул на нее, разрывая когтями горло. Кровь хлынула из раны, расползаясь по полу, проникая в щели между каменными плитами. Поедать эту добычу Уроснури не стал — Нанэ не велела. И пусть запах свежей крови и страх в глазах жертвы возбуждали аппетит, зверь сумел справиться с инстинктами, угождая ей.

 

Глава 28

Когда на крики прибежала охрана, спасать было уже некого. Осмотревшись, стражи разделились: один из них побежал за Кронохом, другой остался сторожить Нанэ. Еще неизвестно, что решит распорядитель. Но Нанэ не волновалась — она знала, чем угостит того, кто посмеет ей угрожать. Одну из отравленных лепешек она предусмотрительно зажала в руке, на случай, если кто-то попробует избавиться от них раньше, чем дело будет разобрано.

— Что случилось? — Кронох умолк, наткнувшись взглядом на обескровленное тело. — Как это произошло? — сквозь зубы произнес он и медленно повернулся к Нанэ.

— Она украла мои лепешки, — голос Нанэ не дрогнул ни на мгновение. — Мой слуга не стерпел такого вероломства и отомстил за меня. Разве Закон это запрещает?

В глазах Кроноха блеснули злобные огни, и Нанэ поняла, что распорядитель знал про отравленную еду. И впрямь, вряд ли в Нижнем гареме кто-нибудь позволил бы себе чихнуть без его разрешения.

— Закон запрещает отдавать раба на растерзание дикому зверю, — с ненавистью процедил Кронох.

— Если только раб не посягнет на жизнь господина, — так же медленно, чеканя каждое слово, произнесла Нанэ. — К тому же, за меня больше некому заступиться. Кроме него, у меня нет верных слуг.

Язык Нанэ так и чесался предложить распорядителю отведать отравленных лепешек, но она сдержалась. В памяти всплыл образ Гирда с пустыми глазницами. Она непременно выяснит, кто тот незнакомец. И отдаст ему всё, лишь бы отомстить врагам.

Через несколько дней Нанэ выделили новую служанку — чернокожую Таслами. Высокая, с полными грудями и бедрами, с большими карими глазами, окаймленными пышными коровьими ресницами. Она была чуть старше самой Нанэ, однако выглядела не как юная девушка, а как опытная зрелая женщина. Во взгляде Таслами плескалась печаль, даже когда она улыбалась.

От Цэнь новая служанка отличалась, словно вино от воды. Она выполняла поручения и приказы в точности и без промедления. Не гнушалась и не боялась ухаживать за гепардом, отстаивала для Нанэ очередь в купальню, ложилась на ночь у порога, рассказывала всё, что интересовало хозяйку. Кроме того, Таслами пробовала ее еду. Сама Нанэ не просила служанку о подобной услуге и удивилась, когда впервые обнаружила надкусанные лепешки на подносе с завтраком.

— Зачем ты это сделала? — Нанэ сразу же набросилась на невольницу.

— Это обязанность всех рабынь, служащих наложницам господина, — спокойно ответила Таслами, сложив руки на груди. — Если госпоже неприятно, то Лами не будет делать так впредь.

Нанэ больше не сказала ни слова, но с этого момента доверяла рабыне не меньше, чем Урсонури. Она всегда делилась с Таслами фруктами и перепадавшими на ее долю сладостями — рацион слуг был настолько скуден, что подобным они могли полакомиться разве что во сне. Невольница всегда благодарила Нанэ и неизменно шутила, что на таких харчах она станет еще необъятнее и перестанет проходить через дверь. На самом же деле рабыня была лишь чуть толще самой хозяйки, и только пышные формы создавали иллюзию полноты.

Каждый вечер Таслами рассказывала Нанэ легенды и сказания своего народа. Всё, что помнила. В рабство она попала в возрасте семи весен и хоть и успела смириться с этим, всё равно мечтала рано или поздно сбежать.

— Когда-нибудь, когда толку от меня в гареме не станет, я выйду за ворота и попробую добраться до родных берегов, — шептала Таслами, чтобы не привлечь к разговору недобрых людей и духов. — Ты, верно, не знаешь, что как только боги покрывают волосы женщины белым покровом, ее продают другим хозяевам. А кто позарится на старуху? Таких берут только на черные работы, чтобы не жалко было.

— Если можешь сделать это сейчас, почему не сбежишь? — удивленно поднимала брови Нанэ.

— Зачем же сейчас? Разве мне плохо живется? В моей деревне не каждый день доставался кусок пищи мужчинам, что уж говорить про женщин и детей, — вздыхала служанка.

— Отчего тогда ты хочешь именно туда?

— А куда ж еще? Умирать надо на родной земле…

Обе онизадумались. Нанэ вспомнила свой край, где среди густых лесов прятались небольшие деревушки. Землянки с соломенными крышами, птицы, щебетавшие в свитых под крышей гнездах, запах листвы и ласковое солнце, проглядывавшее сквозь нее. Слезы помимо воли потекли по щекам. Она смахнула их и посмотрела на Таслами. Та тоже тихонько всхлипывала, отрешенно глядя вдаль.

— Какова она, твоя родина? — спугнула Нанэ видение служанки.

— Не стоит об этом, госпожа. И вообще, разговоры рабов о свободе не доводят до добра.

Напоминание про то, что Нанэ тоже невольница, отозвалось острой болью. Огонь отмщения вновь разгорелся в сердце, порабощая волю и мысли.

— А знаешь ли ты что-нибудь про местных духов?

— Конечно, госпожа. Иногда мне кажется, что я ведаю про них больше, чем про своих собственных.

— Тогда ты знаешь, кто может обернуться волком.

Таслами сотворила знак, отпугивающий злых духов.

— Можно ли на ночь говорить про это? — испуганно прошептала она. — Лучше я расскажу об этом завтра, при свете солнца, если госпожа все-таки пожелает узнать о них.

Нанэ распирало любопытство, но она согласилась отложить беседу до утра. Всю ночь ей снилась стая волков, мчавшаяся по пятам. Она в страхе проснулась с первыми лучами солнца и потом боролась с желанием разбудить сладко посапывавшую в дверном проеме Таслами.

Весь день Нанэ ходила за служанкой по пятам и допытывалась про волков. По крупицам Таслами рассказывала хозяйке про злых духов дэвов, их повелителя — Ангро-Майнью и воплощение тьмы — Ахримана, каждый раз надеясь, что больше расспросов не последует. Но любопытству Нанэ не было предела. Больше всего ее интересовало, когда и почему злые духи появляются на пути простых смертных.

— Не следует думать об этом, госпожа, — устало отмахивалась Таслами. Но под уговорами Нанэ, подобным каплям, падающим на темя, продолжила рассказ. — Говорят некоторые души попадают после смерти туда, где властвуют дэвы. К счастью, не все. Только те, кто при жизни творил три вещи.

Хозяйка непонимающе сдвинула брови. Служанка со вздохом продолжила.

— Это злая мысль, злое слово и злое дело. Одно следует за другим и смешивается, превращая душу в кусок черного угля. Остерегайся этой троицы. И если уличишь себя в чем-то из них, тут же старайся исправить содеянное добрыми поступками.

— Ты веришь во всё это? — вдруг спросила Нанэ, сверля рабыню горящими глазами.

— Я верю в богов моей родины, но они не говорят, что кроме них нет никого в небесах и под землей. Всегда стоит быть начеку и уважать чужих духов. Тем более, что сейчас моя родина далеко. Неизвестно, смогут ли боги, которым я поклоняюсь каждое утро и перед сном, уберечь меня от местных духов.

На этом все разговоры про дэвов закончились. Нанэ услышала то, что хотела и теперь размышляла, как вновь привлечь внимание дэва. В том, что тогда именно подобный злой дух приходил к ней, сомнений не осталось. Таслами же решила, что испуг лишил Нанэ любопытства, и несказанно обрадовалась. По своей воле служанка никогда не стала бы рассказывать про слуг Ахримана.

 

Глава 29

А через несколько дней Нанэ лишилась преданной служанки. Ночью кто-то перерезал ей горло. Утром Урсонури оповестил хозяйку о свершившемся вероломстве протяжным рыком. Ночной убийца оказался настолько бесшумен, что даже дикий зверь не учуял его.

Для Нанэ потеря Таслами стала последней каплей, переполнившей океан ненависти. Служанка пробыла при ней не больше двух месяцев, однако Нанэ успела прикипеть сердцем к простой и добродушной невольнице. Наверное, это — единственный человек, которого она полюбила во дворце. Прежде, чем тело Таслами унесли за дворцовые ворота, Нанэ попросила стражников вырезать и отдать сердце служанки ей. Воины удивились, но волю наложницы исполнили. Она закопала его в саду, веря, что так душа Таслами непременно попадет на небеса.

От новой служанки Нанэ отказалась — зачем, если она и сама может сходить на кухню? На ночь же она стала выпускать Урсонури, заранее предупредив об этом Кроноха. Он лишь скрипнул зубами, но слова поперек не сказал. После этого безмолвного одобрения гепард каждый вечер устраивался в дверном проеме, перекрывая телом проход в комнату. Отныне никто не осмеливался войти в покои без разрешения Нанэ.

Она же стала одержима идеей любыми силами и средствами вызвать дэва. И как другие пытались достичь духовного совершенства, погружаясь в молитвы и совершая добрые дела, так она направила все духовное стремление тем самым трем вещам, которых советовала остерегаться таслами. Нанэ засыпала и просыпалась с мыслями о расправе над врагами. Даже во сне видения жутких картин расправы над мучителями не оставляли ее. Проклятья стали ее молитвами, а ненависть — постоянным спутником.

Бродить по ночам Нанэ не перестала, но теперь она брала с собой гепарда. Они с Урсонури двумя бледными бесшумными тенями бродили по саду, окутанному в пелену сумрака, и наслаждались луной. Такой обманчивой и свободной. Пелена сна, окутавшая двор, дикие звери, томившиеся в клетках, журчанье фонтана. Всёэто нравилось Нанэ, погружая в атмосферу безлюдности и уединения. Но что есть дворец, по сравнению с красотой, величием и безмятежностью небес?

Иногда Нанэ бесшумным призраком пробиралась мимо чужих дверей, заглядывая в комнаты. Ни разу никто из наложниц Нижнего гарема или их служанок не проснулся. И как-то сама собой у Нанэ родилась идея припомнить кое-кому отравленные лепешки.

Выяснить, где обитала Ясфирь, оказалось не сложно. Первая же попавшаяся около кухни служанка выдала тайну за обещание новой рубашки из сундука. Но Нанэ не стала сразу бросаться в объятия мести, прежде она выждала несколько недель, когда ее расспросы забудутся. Когда же пришло время, Нанэ, прячась под покровом ночи, пробралась в покои Ясфири и то, что она увидела, согрело ее душу.

На широкой постели, окруженные небольшими расшитыми подушками, лежали два человека. Одна из них — девушка с длинными русыми волосами, разбросанными по плечам и закрывающими лицо. Она лежала нагая, прижимаясь к полному бородатому мужчине с лысым черепом и шрамами на руках и груди. На Дария он не походил никак. По бесстыдно закинутой на любовника ноге Ясфири и по его голым частям, выглядывавшим из-под накинутого одеяла, не составило труда догадаться, чем они занимались этой ночью. В том, что это наложница Дария не было сомнений: служанка — девчонка в лохмотьях со впалыми щеками — спала на циновке около входа. А вот сами любовники лежали с открытыми глазами и могли в любую секунду поднять шум.

Нанэ скрылась так же бесшумно, как и пришла, увлекая за собой гепарда. Всю ночь она караулила неподалеку — вдруг страж уйдет? Но он остался у Ясфири до утра. Похоже, они уже давно скрашивали друг другу ночи и никого не боялись. А раз так, то был тот, кто их покрывал. Нанэ догадывалась — кто. Выходит, звать Кроноха в одиночку нет смысла, надо сделать так, чтобы поглазеть на любовников сбежалось полгарема.

Как только солнце поползло вверх по дворцовым башням, Нанэ вернулась. Сначала она подтолкнула в комнату гепарда, а потом сама проникла туда, стараясь не потревожить спящих. Первой вскочила растрепанная служанка и тут же замерла. Она затрясла головой, словно пыталась прогнать морок в виде огромного хищного зверя. Рабыня не сразу обратила внимание на Нанэ, а когда заметила, то пронзительно закричала. Да тут же сама прикрыла себе рот, ведь на постели сейчас шевелились сонные любовники, которых она покрывала.

Нанэ приложила палец к губам, служанка закивала. На ее лице отражалась борьба между желанием закричать снова или убежать. Судя по всему, она уже догадалась, что ни стража, ни Нанэ не предвещают ничего хорошего для ее хозяйки. Теперь стоило подумать о собственной шкуре.

Тем временем Ясфирь и ее любовник проснулись и во все глаза уставились на Урсонури. Гепард стоял рядом с кроватью, впиваясь продольными зрачками в намеченную хозяйкой добычу. От этого взгляда капли липкого пота выступили на спине стража.

— Не стоит шевелиться, — прошипела Нанэ, останавливая собравшуюся встать Ясфирь. — Мой зверь не простит, если кто-то из вас нарушит приказ.

— Что тебе надо?! — похоже, застигнутая врасплох наложница еще не сообразила, что нужно этой нахалке в ее покоях. Похоже, Урсонури ее не пугал. — Забирай, что хочешь, и уходи!

Восклицания не пропали даром — они вызвали злобный рык из пасти гепарда. Только тут спесь спала с Ясфири, она даже осунулась, наконец-то сообразив, что Нанэ пришла не за нарядами или золотом. Сейчас судьба неверной наложницы зависела от той, которую несколько месяцев назад она посчитала опасной и попыталась устранить.

— А если мне нужна твоя жизнь? — с наслаждением произнося каждое слово, ответила Нанэ, поглаживая гепарда за уши.

— Ты ведь не станешь меня убивать? За это тебя продадут на галеры!

— Разве я так же глупа, как ты? Я позову стражу. А если кто-то из вас шевельнется, я прикажу моему зверю, и он остановит вас.

— Прошу, не выдавай! — заскулила Ясфирь. — Я сделаю всё, что ты попросишь, только не выдавай!

Всё-таки, Нанэ была слишком самоуверенна — любовник Ясфири, которого она списала со счетов, резко выпрыгнул из кровати и бросился на Урсонури. Но гепард видел этот бросок еще до того, как стражник сделал первый шаг. Отпрыгнув в сторону, Урсонури не стал бросаться на него, а прыгнул прямо на постель, навис разинутой пастью над Ясфирью. Она вскрикнула, но защититься не посмела — застыла изваянием с трясущимися на шелковом одеяле руками.

Нанэ мысленно похвалила зверя — он первым понял то, о чем она даже не подумала. Эти двое были не просто любовниками, они любили друг друга. По крайней мере, страж действительно присмирел — сел на корточки там, где приземлился и склонил голову. Лишь изредка посматривал то на Ясфирь, то на Нанэ.

— Вот и всё, — напевно проговорила она, улыбнулась — как оказалось просто свести счеты — и закричала во все горло. — По-мо-ги-те!

Злые слезы текли по щекам Ясфири, она тряслась то ли от страха, то ли от ненависти.

— На том свете мы всё равно будем вместе, — сказал ее любовник. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он заговорил еще что-то на непонятном языке, но Нанэ оборвала.

— Если ты не замолчишь — она отправиться туда прямо сейчас, — процедила она. И страж стих, только смотрел в сторону Ясфири, всё еще обливающейся слезами.

Только служанка помалкивала, впиваясь ногтями в колени. Она не убежала, хотя Нанэ и впрямь не бросилась бы в погоню.

Вскоре на крики прибежала стража. Они изваяниями застыли в дверях, не торопясь набрасываться на застанных врасплох, но и не позволяя им встать. Ни Нанэ, ни гепарда воины словно не замечали. Любопытные служанки других наложниц быстрым шагом проходили как можно ближе к покоям Ясфири. Они вытягивали шеи, пытаясь выяснить, что случилось у когда-то любимой наложницы Дария, а теперь такой же забытой обитательницы Нижнего гарема, как и их хозяйки. Кронох тоже не заставил себя долго ждать. Он явился, еще не убранный должным образом, в ночном халате и без куфии.

Лишних вопросов распорядитель задавать не стал, лишь мельком глянул на распластанные на кровати тела. Но Нанэ не увидела в его взгляде удивления или негодования. Напротив, Кронох смотрел на неверную наложницу досадой и сожалением. Жалел он не наложницу, отнюдь, а свою репутацию — так и читалось на его лице, что теперь Дарий будет не так любезен с ним. А вот Нанэ распорядитель окатил ледяным презрением. Скривил надменные губы, прищурился, будто впервые увидел.

— Этого — высечь кнутом. Останется жив — продать работорговцам, — Кронох указал на любовника, а потом, не глядя, на Ясфирь. — Эту — в зверинец, и служанку прихватите.

Нанэ он не сказал ни слова.

Солнце ползло на верхушку небосвода, по которому ленивый ветер гонял прозрачный пух облаков. Жаркий воздух щекотал ноздри. Но у садового фонтана было прохладно и свежо. Дикие звери тревожно бродили по клеткам — присутствие людей заставляло их нервничать. Шесть стражей, вооруженных копьями, ждали оглашения приговора. Тут же стоял и Кронох. Он видел выглядывавших то тут, то там наложниц и их служанок. Весь дворец знал, что сейчас произойдет в саду, но никто не решался смотреть на это зрелище. Наложницы ждали только одного: когда всё закончится и можно будет снова прогуляться под спасительной тенью пальм.

Только Нанэ, не отрываясь, смотрела на двух девушек, заточенных в клетке. Вот, Кронох громко огласил приговор, повернулся к стражам и казнь началась. Ясфирь и ее служанку по очереди извлекли из заключения и начали проткнули копьями, чтобы свежая кровь взъярила хищников, а потом бросили в клетки со львами. Криками, мольбами и звериным утробным рычанием наполнился сад. Когда от казненных почти ничего не осталось, Нанэ вернулась вглубь комнаты. Она ликовала.

 

Глава 30

В ту же ночь в комнате Нанэ объявился гость — запоротый насмерть страж с иссеченной спиной. Висящие лохмотьями куски плоти, следы шакальих зубов на обглоданных ногах, пустые глазницы. Урсонури забился в угол, скалился, издавая жалобный рык.

— Ты звала меня, Нанэ, — призрак криво усмехнулся, приближаясь к ней. Но на этот раз она не ощутила страха.

— Сначала я хочу знать, кто ты, — твердо заявила Нанэ.

— Я уже говорил тебе, — рассмеялся гость.

— И еще, я хочу видеть твое настоящее лицо.

— Ты уверена, что сможешь выдержать мой истинный облик? — собеседник дождался, когда она кивнет и растаял в воздухе.

Потревоженные лунным светом сгустки теней заскользили по потолку и стенам, каплями стекли на пол и начали подниматься вверх, превращаясь в исполинского демона, подпиравшего плечами потолок. Перепончатые крылья, языки пламени, плясавшие в глазницах, волосатое тело и крайняя плоть, свисавшая до колен. Нанэ инстинктивно отшатнулась, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Демон довольно расхохотался. Эхо отскакивало от стен, оглушая ее. Нанэ трясло, она пыталась успокоиться. Глубоко вздохнула и закашлялась — запах гари и гниения свербел в ноздрях, проникая в нутро.

— Имя мне — Ангро-Майнью, — прошипел демон, выпуская из разинутой пасти раздвоенный язык. — Я знаю, что ты хочешь, Нанэ. И я дам тебе это.

Повелитель дэвов отступил в сторону, за ним стояло зеркало в кайме зеленых виноградных листьев, которые еще пахли вечерней росой. Три гадюки, шипя и извиваясь, держали его на хвостах. Сама же зеркальная гладь была подернута пеленой тумана.

Страх отпустил Нанэ. Она взяла себя в руки и подошла к демону вплотную, вдыхая исходивший от него смрад. Зеленая, покрытая трупными пятнами кожа, сочащаяся из нее вонючая слизь. Нанэ усилием воли перевела взгляд с чудовища на зеркало. Она чувствовала опасность, проскальзывавшую в каждом его слове. Опасность, смешанную с ложью.

— Зачем оно мне? — недоуменно спросила Нанэ.

— Оно даст тебе силу и знание. Оно покажет всё, что ты захочешь увидеть и отберет силу или жизнь у любого, кого ты пожелаешь уничтожить.

Нанэ пыталась раскусить, что на самом деле хочет от нее повелитель дэвов. Просто ради пары смертей ни один злой дух не пойдет на сделку со смертным. Скорее всего, им двигала праздная игра, желание развлечься, коротая очередную сотню лет. У священного огня в родной деревне Нанэ не раз слышала легенды про духов тьмы. В незапамятные времена Дух, у которого нет имени — создатель мира, заточил своих первых детей в царство теней и мрака. А всё из-за того, что будучи исполнены гордыни и зависти, они уничтожали всё, что сотворил их Отец. Вместе со свободой они потеряли образ духов и превратились в демонов. Когда же люди населили землю, заполняя ее непотребством, печать Хозяйки судеб на вратах преисподней треснула. Теперь демоны могли проникать в мир живых, утаскивая себе на забаву погрязшие в грехах души.

Нанэ соображала, как обмануть демона — получить колдовскую силу и остаться в этом мире.

— А что, если оно разобьется? — спросила она, проводя рукой по зеркальной глади. Холодное, скользкое…

— Никто не сможет увидеть его.

— А если я случайно сделаю это?

— Тогда ты умрешь, — оскалился демон, показывая острые клыки. Лицо Нанэ исказилось разочарованием и недовольством. — Но я могу вновь вернуть тебе жизнь. Если зеркало разобьется, то магия уйдет из него, и оно перестанет быть скрытым от чужих глаз. Заранее прикажи самому верному слуге приложить к кайме любой отражающий предмет. Тогда ты вернешься в мир живых.

— Где же найти такого слугу? — задумчиво произнесла Нанэ, уставившись в пол.

— Это уже не моя печаль, — судя по выражению морды, так как лицом это трудно было назвать, он заскучал. — Так ты согласна?

— Что с ним надо делать, чтобы забрать жизнь?

— Кого бы ты хотела наказать, Нанэ? Я знаю, что таких множество, иначе я не пришел бы к тебе, но я хочу знать, кого ты хочешь уничтожить именно сейчас?

— Харим! — выдохнула Нанэ — ей не надо было долго гадать, с кого начать мстить — и тут же туман, окутывавший зеркальную гладь, рассеялся.

Работорговец, голый и потный, нависал над обнаженной девушкой. Очередной недоходный товар — худая, покрытая синяками, с мутными заплаканными глазами и спутанной копной волос. Нанэ, сама не ведая, что творит, протянула руку. Она прошла сквозь зеркальную гладь и вытягивалась, пока не ухватила работорговца за горло. Харим захрипел и схватился за него, пытаясь разжать невидимые пальцы. Рабыня, которую он насиловал, уползла в угол комнаты и обхватила колени. Она с расширяющими зрачками следила за тенями от невидимых рук, выдавливающих воздух из легких Харима. Наконец, работорговец перестал сопротивляться и с закатившимися глазами бесформенной кучей шлепнулся на пол.

Свершенная месть опьянила Нанэ. Ей хотелось тут же отплатить всем обидчикам, но она вовремя спохватилась. Не стоило на горячую голову бросаться в омут, надо было выждать время. Однако, от Ангро-Майнью не укрылся азартный блеск в ее глазах.

— Так ты согласна? — поторопил он.

— Почти… — уклончиво ответила Нанэ. — Зеркало не совсем то, что я бы хотела…

— Чего же тебе надо? — удивленно произнес повелитель дэвов.

— Я хочу часть твоей силы! — выпалила Нанэ и замерла. Вдруг подобная дерзость покажется демону чересчур навязчивой и он отменит сделку, или более того — раздавит ее, словно вошь?

Однако Ангро-Майнью снова усмехнулся, окатывая ее гнилостным «ароматом» из пасти. Похоже, подобная просьба не стала для него неожиданностью.

— Хорошо, но это надо еще заслужить. — На немой вопрос, застывший в глазах Нанэ, демон добавил, — три вещи, которые радуют меня — исполни их сполна. Тогда я приду и отдам тебе часть своей силы, если ты захочешь ее принять.

Видимо, шутка показалась повелителю дэвов очень смешной. Он заржал, словно конь, содрогаясь всем телом. От этого звука у Нанэ заложило уши. Она на миг зажмурилась, а когда открыла глаза — Ангро-Майнью в комнате не оказалось. Урсонури, скуля и прижимая уши, подполз к хозяйке и прижался к ее ногам. Всем своим существом он выказывал беспокойство. Нанэ ощущала острые иглы опасности, исходившие от него. Гепард пытался оградить хозяйку от беды, звериным рассудком он кричал, что тому, что только что было здесь, нельзя верить, но Нанэ знала это и сама. Она решила, что обманет демона. А как — об этом она подумает завтра.

 

Глава 31

Теперь Нанэ знала, что поможет свести счеты с теми, кто отнял у нее всё. Власть! Получи ее — и можно искать лазейку, чтобы порвать с Ангро-Майнью. Конечно же так, чтобы он не почувствовал обманутым себя. Перехитрить демона — сейчас Нанэ верила, что осилит эту ношу.

Получить же власть наложнице можно только одним способом — добиться расположения господина. Стать его любимой женщиной и удержаться на этом пьедестале.

Каждый раз, когда Дарий спускался в сад или заходил в гарем, Нанэ старалась попасться ему на глаза. Вот только как привлечь внимание мужчины, она не знала. Всё, что она могла — не мигая смотреть на него, ловя ответный взгляд. Но, судя по всему, это Дария не прельщало. Царь царей равнодушно проходил мимо Нанэ. Его больше прельщали наложницы, игравшие на лютнях и искусные танцовщицы. Нанэ завидовала им. Ее никто не звал украсить обеденную дрему господина.

Да и где здесь учиться, если каждая умелица наглухо закрывала шторы, чтобы никто из завистниц не проник и не украл удачу. А хоть бы и подсмотреть, чем это поможет?! Сколько раз Нанэ смотрела, как танцует Факим, но сама не стала от этого гибче. Факим!

Нанэ вскочила, оглушенная внезапной догадкой! С нетерпением она дождалась ночи, когда смутные тени поползли по углам комнаты, напоминая про Ангро-Майнью. Воздух наполнился прохладой. Яркая луна, казалась такой близкой, словно вот-вот упадет на спящих обитателей дворца. Урсонури лежал у порога, время от времени тревожно поднимая голову с мохнатых лап. Лунный свет падал в колдовское зеркало, теряясь в черной пустоте его глади. Нанэ подошла к оправе, прикоснулась к шершавым виноградным листьям. Факим…

Отражение расплылось, а потом открыло взору бледного юношу, сжавшегося на циновке. Нанэ вошла в зеркало и призрачным силуэтом приникла к губам невольника, выпивая из приоткрытых уст искры жизни и таланта. Факим вздрогнул, веки задрожали, пальцы вцепились в подстилку из верблюжьей шерсти, а потом ослабли. Нанэ провела ладонью по щеке раба, только что получившего свободу. Она надеялась, что его переход оказался не таким болезненным, как у работорговца Харима. Всё-таки, он единственный был добр к ней. На прощание она поцеловала его в холодный лоб и покинула комнату.

Нанэ огляделась — здесь луна прятала свет за рваными облаками. Чадящие факелы освещали двор. Стражники, в отличие от гораздых до сна дворцовых охранников, всматривались в полночный сумрак. Нанэ подошла к ним вплотную, но ни один мускул не дрогнул на лицах высоких крепких мужчин, судорожно сжимавших копья. Они ее не видели! Нанэ рассмеялась, пугая приютившихся на стене лесных птиц. Их тревожные крики огласили двор. Стражники вздрогнули, взглядом ища того, кто мог бы испугать пичуг. Нанэ нахмурилась — такие встречались на ее малой родине. Прятались в листве, щебетали по утрам…

В груди закипало ненависть, тугими толчками сжимала горло. Нанэ вспомнила про еще один отложенный долг. Оставив стражников в замешательстве, она направилась к скотному двору.

Хлев с ослами, насесты с сонными курами, любопытные пятачки свиней в щелях между дверью и стеной, втягивающие запахи непрошенной гостьи. Где-то тут был и загон с овцами, где влачил остатки дней мерзкий старик Хортомонул. Нанэ заглянула в очередную клеть с домашним скотом, и улыбка заиграла на ее губах. В углу на соломе, перемешанной с овечьим пометом, мирно посапывал дряхлый ведун.

Она наклонила голову, рассматривая его сморщенное лицо, узловатые тонкие пальцы, рваное тряпье. Тщедушный раб! Это из-за него Нанэ связалась с демоном, поправ законы рода. Хортомонул словно почувствовал чужой взгляд. Медленно открыл полуслепые глаза, а потом присел, опираясь на локти.

Нанэ замерла. Сердце ухнуло в пятки, хотя чего ей бояться? Что может сделать это ничтожество? Она сплела пальцы, повинуясь идущему изнутри колдовскому знанию, и сползала на пол, превращаясь из бесплотной тени в гюрзу. Шурша соломой, подползла к дряхлому беспомощному старику, то и дело высовывая раздвоенный язык.

Хортомонул уставился на нее, подтянул поближе палку, на которую опирался при ходьбе.

— Я знал, что ты придешь за мной, — с трудом произнес он, шамкая беззубым ртом. — Это цена за жизнь господина, и я заплатил ее задолго до того, как ты утратила душу.

Ведун задохнулся кашлем, выплевывая воздух пополам с кровью.

— Ты моя смерть, и я понял это, как только ты вошла в эти ворота.

Старик ткнул палкой по направлению во двор. Нанэ замерла, следя за опасной деревяшкой. Что будет, если он всё-таки решит защититься? Сможет ли причинить ей вред? А если убьет? Она останется змеей или вновь превратиться в человека?

— Не бойся, — Хортомонул опустил палку, снова сотрясаясь от кашля. — Я давно ждал тебя, потому что простая смерть не хочет приходить за моими костями.

Нанэ подползла ближе, ощущая запах пота, прелой соломы и овечьего помета, исходящий от ведуна. Всего один бросок, и она укусит старика, выплескивая яд в подточенное годами тело. Хортомонул замолчал и прикрыл глаза. Нанэ не понимала, почему медлит. Подползла поближе, но все равно не сделала смертоносного броска.

Ей не хотелось, чтобы ненавистный старик умер так легко. Она чувствовала, что он не врет. Значит, укусив его, Нанэ и впрямь даст ему долгожданную свободу. А ей хотелось видеть его страх, предсмертные судороги и крики. Но никак не спокойствие и благодарности. Наконец, она решила, чем испортит его благолепие. Нанэ скользнула по ноге Хортомонула, добралась до груди и прошипела ему в ухо:

— Я убью тебя, мерзкий старик, а потом расправлюсь с твоим хозяином. Ты и сам знаешь, что теперь я могу уничтожить, кого пожелаю.

Старик ничего не ответил, словно не услышал ее слов. Он замер с блаженной улыбкой на губах. Бешенство овладело Нанэ. Она не могла стерпеть хладнокровия, сквозившего в его расслабленный руках. Сердце ведуна билось медленно и ровно. Он ее совершенно не боялся! Нанэ взвилась, шипя и раскрывая пасть, а потом бросилась Хортомонулу на грудь, впиваясь клыками. Она почти ощущала, как выпущенный яд растекался по жилам ведуна.

Но Нанэ показалось мало этого. Словно питон, она обвила его шею, сжимая кольца. Но к ее удивлению и ярости Хортомонул не издал ни хрипа выдавливаемого из легких воздуха, ни болезненного стона. На его лице только ширилась радостная улыбка.

— Ты не сможешь тронуть его, — теряя остатки воздуха, сказал он и испустил дух.

В ту же секунду гюрзы не стало. Нанэ выскочила из зеркала в свои покои. Она металась по комнате, словно тигрица в клетке. Спокойствие жертвы пугало и злило ее. Она несколько раз подходила к зеркалу и сначала шептала, а потом выкрикивала имя бывшего хозяина. Но отражение оставалось неизменно, показывая лишь ее перекошенное яростью лицо. Похоже, проклятый старик и впрямь позаботился о сохранности господина.

Наконец, Нанэ успокоилась. Она отомстит. Не сегодня, так в другой день. И потом, у Оронта были сыновья, потеря которых убьет его мучительнее, чем яд гадюки.

 

Глава 32

Уже на следующий день Нанэ насмелилась подойти к Кроноху. Она собиралась показать всё, на что стала способна, лишь бы поскорее попасть к Дарию. Распорядитель не сразу заметил ее, отвлекаясь на суетящихся перед приходом господина слуг. Вид Кроноха наводил страх на Нанэ. Сердце трепыхалось, время от времени ухаясь в пятки, ком подступал к горлу, превращая слова в нечленораздельные звуки. Распорядитель уловил суть ее просьбы и нахмурил брови.

— Я тебя звал? — недовольно бросил он, продолжая смотреть в другую сторону.

— Нет… — решительность Нанэ таяла. Ей казалось проще разговаривать с Ангро-Майнью, чем с ним.

— Какого бельмеса тогда ты вылезла из своей ямы? — распорядитель повернулся, меряя ее ненавидящим взглядом. — Ты слишком часто мешаешься под ногами. Особенно, когда не просят.

Нанэ съежилась. Ей захотелось тут же последовать совету и убежать. Только дикий нрав помог выдержать взгляд Кроноха. Когда же он отвернулся, Нанэ опрометью бросилась к себе.

В покоях ее встретил Уроснури. Заурчал, словно домашний кот, прижался боком к ноге. Нанэ присела на корточки, обняла зверя, чувствуя, как уходит страх и сердце снова заливает черной злобой. Если нельзя было проникнуть в число танцовщиц простым путем, то она сделает это с помощью колдовства. Вот только как? Нанэ подошла к зеркалу, заглянула в бездну глади. Главное, сделать верный ход.

— Покажи мне самых богатых вельмож, которые сейчас спят, — потребовала она.

Отражение задрожало. Образы сменяли друг друга с быстротой молнии. У Нанэ зарябило в глазах. Она не ожидала, что так много знатных мужей любят поспать днем. Нанэ зажмурилась, давая отдых глазам. Перед ними поползли мерцающие пятна, словно она долго смотрела на солнце.

— По очереди!

Когда Нанэ открыла глаза, в зеркале отражался тучный мужчина в шелковом халате. Густая черная борода стелилась по груди, на голове — золотистая куфия. Пальцы в перстнях с крупными драгоценными камнями. Нанэ слышала музыку, подобную дуновению ветра, разливающуюся над ним. Мужчина сладко спал, подложив под щеку ладонь, окруженный вышитыми подушками. Нанэ скользнула в отражение, превращаясь в бесплотного духа.

Осмотрелась — просторный зал, посреди которого журчал фонтан в форме раковины. Столы заставлены блюдами с угощением от жареных кабанов, до фруктов, громоздкие вазы по углам. У окна стоял коротко стриженный белокурый мальчик в легкой голубой накидке. Это он, прижав флейту к губам, превращал дыхание в завораживающие звуки. В комнате стояла духота. Полуденное солнце плавило воздух.

Со лба мальчика тек пот, впитывавшийся в тонкую полоску ткани, опоясывавшую лоб. Мухи кружились над ним, садились на нос и щеки, но он не смел шелохнуться. Нанэ прочитала в глазах играющего — он раб, и если мелодия прервется хотя бы на одно мгновение, на его спине запекшихся кровавых полос станет на одну больше.

Она, едва касаясь пола, подкралась к дремавшему хозяина поместья. Заглянула в его прикрытые веки, коснулась их кончиками пальцев. Нанэ знала, теперь этот человек видит ее во сне. Она отошла на несколько шагов и застыла, а потом начала танцевать. Нанэ ощущала себя парящей, и не потому, что не имела тела. Движения наполняли дух радостью и свободой. Она чувствовала себя птицей в полете, пантерой в прыжке, змеей, скользящей по горячему песку…

Она упивалась танцем. Не существовало ни взмахов рук, ни поворотов ног — всё слилось в одно. Нанэ приникла к полу, внося последний штрих в действо. Спящий не остался равнодушен. Его веки подрагивали, сердце забилось быстрее, дыхание участилось. Он открыл рот, бормоча что-то во сне.

— Кто ты? — увидела Нанэ его мысли, путавшиеся в прикрытых глазах.

Она подошла к спящему, приникла губами к уху, похожему на скукоженный чернослив.

— Я Нанэ… — прошелестела ветром. — Из Нижнего гарема Дария Великого…

Мужчина очнулся. Щурясь, принялся оглядывать зал. Вздохнул, потер переносицу и снова завалился на бок. Нанэ засмеялась и шагнула в зеркальную гладь под чарующие звуки флейты…

Вскоре слух о ней — танцующей, словно богиня — разнесся по всей державе. Богатые и знатные вельможи потянулись к Дарию — узнать, не продаст ли он искусную невольницу. Нанэ ликовала — теперь-то Царь царей сам заставит Кроноха привести ее в свои покои.

И она не ошиблась, вскоре ее омыли, натерли тело ароматами и маслами и привели в покои Дария, предназначенные для плотских утех. Скудный свет масляных ламп, прохлада, врывающаяся из окна. Господин лежал на шелковой постели — полуобнаженный, в распахнутом льняном халате с золотыми кистями на поясе и шароварах. Он довольно оглаживал бороду, наблюдая, как Нанэ извивалась в танце. Она плясала с шелковым платком — кинжал ей взять не разрешили. Нанэ чувствовала, как каждая частица ее тела радуется движению. Теперь-то она понимала, насколько свободен и счастлив был Факим. Не скрылась от нее и страсть, сквозившая во взгляде господина.

Колдовской сущностью Нанэ ловила искры желания, сыпавшиеся от него. Похоже, пламя танца разожгло в нем настоящий пожар! Теперь бы она со смехом вспомнила первую ночь с ним. Чего боялась? Это так забавно, заставить мужчину дрожать от страсти. Превратить его из чинного седовласого господина в трясущегося от нетерпения самца. Дарий не дождался, когда Нанэ закончит танец. Он соскочил с кровати, подошел к ней, нетерпеливо прижал к себе.

Она чувствовала, как его губы жадно впиваются в ее рот, руки скользят по груди, проникая под прозрачный наряд. Дарий сжимал Нанэ в объятиях так, что становилось трудно дышать. Он увлек ее на постель, рывками снял с всё, что мешало предаться плотскому удовольствию. При этом Дарий не удосуживался ласкать саму Нанэ. Он раздраженно выругался, когда провел рукой у нее между ног. Повозился еще немного, тиская ее грудь, а потом овладел.

Это оказалось не приятнее, чем в первый раз. Нанэ поморщилась и отвернулась, стараясь не смотреть на искаженное похотью лицо господина. Его движения не приносили ничего, кроме мучений. Она лежала неподвижно, сжимая в руках край шелкового одеяла. А ведь через подобную пытку ей придется проходить не один раз. Надо просто привыкнуть — уговаривала она себя. Хотя на самом деле хотелось сбросить грубого любовника. Нанэ терпела, кусая губы. Ей казалось, что время застыло, нависая над нею дряхлеющим телом насильника. Жгучая боль внизу живота усиливалась, становилась нестерпимой. Нанэ казалось, что господин разорвет ее.

Наконец, все кончилось. Последний толчок и Дарий обессилено навалился на нее, вдавливая в мягкую постель. Нанэ помимо воли вскрикнула и уткнулась лицом в одеяло. Ей не хотелось, чтобы Царь царей видел ее слезы. Когда он, так и не сказав ни слова, ушел, Нанэ подошла к окну и подставила под свежесть утренней прохлады заплаканное лицо.

Вскоре пришли расторопные служанки — под руки, словно ребенка, отвели в купальню, омыли и проводили в новые покои. Теперь Нанэ стала хозяйкой комнаты, вдвое больше прежней — высокий потолок, два овальных окна, стол и плетеный стул, мягкая кровать и сундук. Она обнаружила в нем свои старые пожитки и новые наряды из струящейся нежной ткани. Также там лежала деревянная простая коробка с золотыми украшениями — награда за ночные мучения.

Теперь она стала полноправной обитательницей Верхнего гарема. Нанэ ликовала! Теперь осталось привязать Дария к себе, заставить его полюбить. Она не сомневалась, что всё этой ночью сделала правильно. Урсонури настороженно изучал новое жилище. Крался вдоль стен, фыркал, вдыхая запахи. Вернулся к дверному проему и задрал хвост. Пометил — моё!

Нанэ рассмеялась. Она уловила нотки сомнений в мыслях зверя. Ему здесь не нравилось. Ничего, скоро они переберутся в более просторное и роскошное жилье!

День шел за днем. Но Дарий посылал за Нанэ только чтобы развлечься в послеобеденный час. И тогда она становилась центром всеобщего внимания. Сердце Нанэ радовалось и пело, когда другие наложницы бросали на нее завистливые взгляды. Царь царей оживлялся, следил за каждым ее движением, даже хлопал в ладоши, но ночи предпочитал проводить с другими женщинами.

В чем причина? Что прочие наложницы могли дать ему, чего не было у нее? Нанэ не находила ответа. Зато знала, у кого его добыть. Наверняка, распорядитель ведал — почему. Вот только ей он этого не скажет. Что ж, Нанэ найдет другой путь вызнать правду. И для этого ей не понадобится никакое колдовство.

Нанэ едва дождалась, когда ночь накроет дворец пеленой сумрака и дремой. Она запустила пальцы в шерсть гепарда, погладила его по голове, нежно ухватила за холку. Наклонилась, заглядывая зверю в глаза. Конечно, он поможет. Никто не заметил, как две тени скользнули в сторону кухни…

 

Глава 33

Нанэ не раз бывала здесь — массивные длинные столы, бочки с чистой водой, корзины с фруктами, пряности, посуда. И развешанные над очагом пучки трав. Хозяин кухни спал здесь же — в дальнем углу на двух досках. Так он пытался похудеть — тучность лишала его ловкости. К тому же, Куроштэ не доверял работавшим под его началом невольникам. Они могли стащить дорогие приправы или подсыпать яд в пищу. Теперь же повар спал, оглашая кухню раскатистым храпом.

Нанэ подошла к Куроштэ, зажала ему рот ладонью и принялась толкать. Урсонури присел рядом, обдавая спящего горячим дыханием. Повар не сразу проснулся. Сначала несколько раз отмахнулся крепкой рукой, чуть не сбив Нанэ с ног, а потом резко сел, выпучивая глаза.

— Чего тебе? — он непонимающе уставился на возникшего неизвестно откуда хищника. Похоже, Нанэ хозяин кухни не заметил.

— Мне нужен ответ, — зашептала она. — Если ты дашь его — мой слуга не тронет тебя.

Куроштэ повернул голову, рассматривая Нанэ.

— А-а! Дикая кошка! — он затрясся от хохота. — Чего тебе?

— Почему господин больше не хочет видеть меня в своих покоях?

— А я почем знаю?

Нанэ не знала, правда ли он спокоен, или притворяется. Одного взгляда хватило, чтобы Урсонури напрягся, обнажая клыки. Похоже, утробный рык зверя окончательно разбудил Куроштэ. Его глаза сузились, верхняя губа задрожала.

— Убери зверя, — небрежно бросил он. Но Нанэ уловила страх в его словах.

— Я жду ответ!

— Мне это не ведомо…

— Врешь! Даже самый плешивый раб знает, что Кронох доверяет тайны только тебе!

Куроштэ задумался. Он переводил взгляд с Нанэ на гепарда, нервно облизывал губы. Урсонури приблизился к нему и раскрыл пасть, обдавая тяжелым дыханием и капая слюной ему на живот.

— Ты слишком холодна, — произнес Куроштэ, обливаясь потом. — Дарий в восторге от твоих танцев, но не выносит, когда женщина под ним плачет от боли. Он хотел отправить тебя на обучение в Дом утех. Но Кронох отговорил его. Вместо этого он купил господину новую наложницу — египтянку. Говорят, она искусна в плотских утехах и уже вторую седьмицу подряд скрашивает ночи Дария.

У Нанэ внутри разгоралась ярость. Липкая черная злоба снова наполнила сердце. Казалось, если не дать ей выхода — она порвет его на части. Нанэ мертвой хваткой вцепилась в холку гепарда. Куроштэ вздрогнул и выпалил.

— Ты обещала, что твой слуга не тронет меня!

Нанэ не ответила. Немного помедлив, она всё-таки оттащила Урсонури, развернулась и вышла из кухни.

Бледный месяц мирно пас звезды. Нанэ задрала голову к небу, вдыхая свежесть ночи. Пыталась успокоиться. Но ненависть требовала выхода. И потом, она же обещала Куроштэ, что Урсонури не тронет его. А вот за себя Нанэ не ручалась.

Отправив гепарда спать, Нанэ вернулась, приникла к кухонной стене. Куроштэ трясущимися руками цедил травяной отвар. Скудный свет факела, запах паленого масла и трав, которые пьют для успокоения сердца. Длинная черная тень повара пролегла до дверного проема.

Нанэ, шепча заклинание, ухватилась за край этой тьмы, словно ее можно было поднять. Тень встрепенулась, задергалась, пытаясь увернуться от вырастающих из земли когтистых лап. Куроштэ схватился за грудь, сжался комком, а потом свалился на пол, опрокинув приготовленный настой. Нанэ с силой дернула пойманную тень, отдавая ее во власть дэвов. Стоны, подобные крикам болотной птицы, свист неизвестно откуда налетевшего ветра. Кровавые глазницы обитателей преисподней, жадно хватающих подношение. Мгновение — и всё стихло.

Нанэ не стала заходить на кухню — здесь она уже сделала, что хотела. Она пошла к баракам, где спали измученные рабы, нашла среди них белокурого евнуха, служившего Кроноху. Всмотрелась, наклонив голову набок. Чистое детское лицо портили морщины на лбу, искусанные губы, запятнанные синяками руки. Нанэ провела ладонью по его лицу — скоро для тебя всё кончится, совсем скоро ты станешь свободным. Но для этого придется немного потерпеть. Еще раз огладив раба по щеке, Нанэ воткнула пальцы в его глазницы. Кровь пополам с мутной жижей брызнули из них. Раб встрепенулся, закричал, но она зажала ему рот своим, выпивая жизнь из открытых губ.

Кронох не мог уснуть. Бродил по комнате, потирая виски. Нанэ пугала его. Если бы не господин, он продал бы ее сразу, как только она вошла в дворцовые ворота, хоть это и было против правил гарема. Зря он посадил ее в клетку рядом с гепардом. Сейчас бы Нанэ гнила в земле, а так… Он потерял самого надежного человека в гареме — Цэнь. Сейчас он злился на себя, что велел верной служанке соврать про отраву. Кто же знал, что Нанэ обо всем догадается и убьет и Цэнь, и Ясфирь. Вот уж кто был безобиднее мухи. Нанэ — зверь в обличии человека — чего еще от нее ждать? Чего она хотела — догадаться не трудно. Но и Кронох был не так прост, чтобы уступить ей власть над Дарием.

Приглушенный крик, шорохи, топот шагов. Кронох обернулся, запуская руку под подушку — там хранился кинжал для непрошенный гостей. На пороге, наклонив голову, стоял Виниций. Кронох расслабился, отпуская оружие.

— Сам пришел? — Он улыбнулся, разгладил кровать.

Виниций молча подошел ближе, отвернулся к окну. Кронох встал, скинул с себя льняные шаровары, обнажая естество. Он знал, что рано или поздно мальчишка поймет выгоду и придет сам. Кронох подошел к любовнику, стянул с него потертую рубаху. Толчки сердца становились мучительными. Кронох ловил себя на том, что сгорает от желания овладеть покорной добычей.

Он поцеловал Виниция в шею, прошелся ладонями по спине, хватал руками бедра, оставляя следы длинных ногтей. Чего же он такой нерешительный? Холодный? Кронох резко развернул юношу к себе и захлебнулся рвущимся наружу криком. Вместо глаз у Виниция зияла пустота.

Кронох отступил к кровати. Главное — добраться до кинжала.

— Не стоит, — шамкая губами, произнес Виниций. Он опустился на четвереньки, встряхнулся, обрастая шерстью.

Кровь застыла в жилах Кроноха. Он стал лихорадочно вспоминать заговоры против злых духов, но мысли путались, слова застыли на губах.

Огромный ощетиненный волк с горящими зелеными глазами приближался, а Кронох не мог сделать и шагу. Силы покинули его, ужас ширился, разрывая грудь. Недодуманная мысль, словно кость в горле, крутилась в голове. В этот миг он готов был поклясться, что видел уже этот взгляд. Пасть волка щелкнула перед его глазами.

— На-а-нэ! — закричал Кронох. В голову впились раскаленные иглы, сердце защемило. Воздух вырывался из легких, и не хватало сил наполнить их снова…

Нанэ брезгливо дернула лапой. Распорядитель не дал ей возможности насладиться его мучениями — умер от страха. Голое тело с напряженной похотью плотью, посмертная маска ужаса, запах испражнений. Нанэ тряхнула мордой и попятилась. Надо возвращаться, скоро рассвет. Если она не успеет перекинуться — так и останется волком до следующей ночи.

 

Глава 34

Новым распорядителем стал Торон — оскопленный евнух преклонных лет с потухшим взглядом. Мягкий характер, тихий голос — выбор Дария не осудил разве что ленивый, и только Нанэ знала, почему хозяином над сотнями женщин сделали мямлю. Склоки и заговоры наводнили гарем, крики не смолкали с утра до ночи. То и дело соперницы травили друг друга, подсыпали в кровать паразитов и ядовитых колючек, от которых все тело покрывалось волдырями и нарывами. Только преданный Урсонури, стороживший покой Нанэ, останавливал завистниц. Несколько раз Урсонури калечил ночных соглядатаев.

Тогда Нанэ предложила Торону помощь. Она пообещала вернуть в гаремы покорность и тишину. Взамен, он согласился отправить ее на обучение в Дом утех и обещал, что приведет ее в одну из ночей к Дарию. Нанэ тут же исполнила свою часть договора. Гаремницы стихли и успокоились. А те, которые пытались бунтовать, по ночам оглашали дворец безумными криками. Не все из них просыпались поутру.

В Доме утех Нанэ узнала, какими горячими и томными бывают ласки мужчины. На ее обучение выделили трех мужчин — их кастрировали во взрослом возрасте, поэтому они не утратили способность «жалить». Зато от подобных связей не рождались дети. Наука далась Нанэ нелегко, но раз за разом ее тело становилось отзывчивее и податливее. Вернувшись в гарем, она тут же потребовала у Торона ночи с господином.

Дарий с неохотой принял Нанэ у распорядителя. Она — одна из немногих, кого он запомнил. Женщины, корчащиеся под ним от боли, раздражали Царя царей. Но в этот раз Нанэ удивила его. Смелая, решительная, страстная. Разнузданные ласки, на какие не решалась ни одна наложница. Горячие губы, скользящие по телу, томные стоны, переходящие в животные крики. Нанэ играла с ним, дразнила, уводила в мир плотского удовольствия. Дарий давно не испытывал подобного наслаждения.

Когда же он, потративший на наложницу все силы, упал на постель, Нанэ снова принялась ласкать его. Дарий удивленно уставился на свою плоть, торчащую, словно знамя. Неужели, как в молодости, он сможет сделать это еще один раз за ночь?…

Нанэ выделили самые просторные покои — даже у цариц не было таких. Стены украсили драгоценным оружием и коврами. Столы, крепкие стулья, цветы в больших глиняных горшках, блюдце фонтана… Там же установили клетку для гепарда — Дарий частенько наведывался к любимой наложнице. Присутствие зверя возбуждало и будоражило воображение, но он признавался, что чувствует себя спокойнее, когда хищника сдерживают решетки. От служанок Нанэ по-прежнему отказывалась, продолжая выпускать Урсонури на ночь.

Как и хотела, Нанэ стала по сути единственной наложницей Дария. Танцы с платками, кинжалами и змеями настолько завораживали и удивляли Дария, что ни одна из томившихся в гареме девиц не могла противостоять ей. Обеспокоенные царицы подсылали соглядатаев выяснить — что нужно этой выскочке.

— Передайте хозяйкам, что им нечего бояться. Роль царицы слишком скучна для меня, — презрительно бросала Нанэ.

Если раньше ей становилось дурно от одной только мысли о плотских утехах, то теперь она не могла прожить без них и дня. Не получая их от Дария, отягощенного преклонными годами, Нанэ не гнушалась ни стражами, ни гостями повелителя, уведенными из сада подальше от любопытных глаз.

Но и старые обиды не оставили Нанэ. У Оронта больше не осталось сыновей — все они погибли в море. Многие сыновья и дочери Дария погибли еще в колыбели. Девушки, подаренные господину, затмевавшие Нанэ красотой, гнили заживо или лишали себя жизни. Она настолько привыкла к власти зеркала, что чувствовала себя неуютно, если ни разу не смотрелась в него.

И забылось, что когда-то она хотела оставить Ангро-Майнью с носом, теперь Нанэ мечтала о том дне, когда повелитель дэвов жертвы достаточными и даст ей часть своей силы. Тогда она сможет повелевать дэвам и весь мир содрогнется, обливаясь слезами и крича от пожирающего душу огня…

Он пришел, когда Нанэ ложилась в постель. Полная луна прятала запятнанное тенями око в облака, прохлада ложилась на стены, высасывая наколенное за день тепло. Мгновение — и гепард зарычал и заметался в клетке, прижимая уши и оголяя белоснежные клыки.

Нанэ рассмеялась, перебирая пальцами виноградины — блюдо с фруктами стояла около ее постели. Сгустки теней поползли по полу, сливаясь в единое целое, еще немного — и они превратились в фигуру исполинского демона, подпирающего плечами потолок. Его глаза горели ядовитым пламенем, волосатая шкура покрывала спину, бедра и живот, когтистые лапы скребли каменный пол, за спиной трепыхались перепончатые крылья. Только теперь Нанэ не испытывала страха.

— Зачем ты пришел ко мне, Ангро-Майнью?

— Нанэ, — хрипло прошипел демон, раскрывая клыкастую пасть с мелькавшим между зубов раздвоенным языком. — Я пришел дать тебе то, о чем ты так долго просила.

— Что ты хочешь взамен?

— Принесенных тобой жертв достаточно, — ответил Ангро-Майнью, изрыгая клубы дыма из разинутой пасти. — Теперь же я пришел отдать тебе часть своей силы, — огонь в глазах чудовища вспыхнул и разгорелся с новой силой, а сам он уменьшился вдвое, став почти обычного человеческого роста.

Демон приблизился к ложу Нанэ, не сделав при этом ни шага, и присел на край одеяла.

— Готова ли ты принять меня, Нанэ? — прошипел он, прикасаясь к ее обнаженной ноге.

— Да, — выдохнула она и откинула ткань, едва скрывавшую ее наготу.

Мгновение — и Ангро-Майнью прижал Нанэ к постели, скользя змеиным языком по шее. Он впивался когтями на лапах в нежную спину, оставляя на ней красные полосы. Смрадное дыхание демона обдавало кожу Нанэ теплом, раздвоенный язык заскользил по ее груди. И от этих прикосновений Нанэ молодела и хорошела — грудь раздалась и налилась упругостью, кожа стала молочной и нежной, разгладился живот… Чудовище не останавливалось, и только тут я трепыхнулась, понимая, что сейчас придется пережить вместе с Нанэ плотские утехи с демоном!

Но на этом кадры с пронесшейся перед глазами жизнью Нанэ закончились. Сон, длиною в бесконечность, наконец-то закончился! Лишь только он оборвался, я вскочила с кровати с мерзким чувством, словно не она, а я только что воровала калечила и убивала. Да еще эта сцена с демоном! Я поспешила в ванную, по пути оттирая с себя руками невидимую грязь. Взгляд упал на черную гладь зеркала. В полутьме комнаты она показалась мне бездонной. Я подошла ближе и оттуда, будто давно меня ждала, вынырнула Нанэ.

— А что хочешь ты? — вкрадчивым шепотом произнесла она. Только тут я поняла, что всё еще сплю.

Ее голос обволакивал меня, заставляя вспомнить недавние обиды. Тут же в отражении появилось недовольное лицо Вероники Павловны, выкрикивавшей оскорбления в мой адрес. И с каждым бранным словом волна неконтролируемой ненависти наплывала на сердце. Повинуясь животному инстинкту, я схватила ненавистную Кешину маму за горло и душила до тех пор, пока она не посинела, и язык не вывалился у нее изо рта. Только тогда я оторвалась от жертвы и перевела воспаленный взгляд на Соню и ее подружку-сплетницу, маячивших за спиной задушенной Вероники Павловны. Что было дальше, я помню смутно. Лица обидчиков сменяли друг друга с быстротой молнии, голова закружилась, кровь стучала в висках. Помню только горбатые фигуры, словно сотканные из теней и ужас, застывший на лицах тех, кто когда-то причинил мне боль.

 

Глава 35

На следующий день на работе я ходила злая, как тигра. Кеша с утра умчался ни свет, ни заря: ему позвонили из какой-то больницы и сообщили, что Веронику Павловну хватил инфаркт. Скабрезную свекровь мне было совершенно не жалко, наоборот, перспектива ее скорой кончины обрадовала. Но то, что Аркаша после всех мерзостей, сказанных в мой и его адрес, бросил всё и отправился к ней, раздражало. Чувствовала я себя так, словно он меня предал. На работе тоже ждали неприятные новости: коллектив уменьшился на две единицы. Любовницу шефа из юридического сбила машина, и теперь она с многочисленными переломами лежала в больнице. Соня же просто прогуляла, не соизволив даже позвонить — предупредить.

— Неужели вы не можете до нее дозвониться? — кричала я на Дарью Сергеевну в телефонную трубку. — И что, вы за нее работать будете?! Карина одна не справится, да и я не робот, чтобы одной все здесь лопатить! Тогда Леру вызывайте! Плевать! Если не хочет вылететь без трудовой на улицу — пускай ищет выход!

Со злостью бросив трубку, я принялась сердито стучать пальцами по клавиатуре. Меня бесило всё: стопка бумаг, скопившаяся на столе, бесполезные ответы кадровички, грядущая зарплата… И еще — именно сегодня мне предстояло расплатиться с шефом. Вот только за несколько дней я потратила столько денег, что теперь месяца три должна была сидеть без каких-либо средств к существованию. Мысли о том, что начальник потребует взамен, вызывали тошноту и приступ ярости. Оставалось надеяться, что внезапная самоуверенность выручит и на этот раз.

Сначала я бестолково набивала пробелы на пустой вордовской странице, но через несколько секунд картинка перед глазами поплыла. Я смотрела, как какая-то девушка в клетчатом пальто, с зонтом-тростью пыталась убежать от трех горилообразных фигур. Я не сразу поняла, что это не стандартная гоп-бригада в спортивных трико, а настоящие чудовища: косматые горбатые спины, куски плоти, отрывавшиеся на бегу и вновь догонявшие хозяев, горящие алым огнем глазницы, разинутые жадные пасти, когтистые множественные лапы, змеями извивавшиеся по земле. Казалось, что они сотканы из мрака и теней, а не из плоти. Девушка обернулась, и я вздрогнула от пронзающего страха: Соня! Размазанная по лицу косметика пополам со слезами, закушенные губы, ужас, остекленевший в глазах и застывший в горле криком. В этот же миг я поняла, что она напрасно оборачивалась: не видя дороги, Соня споткнулась и покатилась по обледеневшему тротуару, освещенному скудным оранжевым светом фонаря. Чудовища загоготали, набрасываясь на беспомощную жертву. Клочья одежды полетели в разные стороны, я вскрикнула и закрыла лицо руками. А когда отняла их, передо мной опять мигал равнодушный компьютерный экран.

Трясущимися руками я схватила кружку с чаем, налитым еще утром. Поднесла к губам и тут же отпрянула от нее, чуть не расплескав напиток на клавиатуру. Там отражалась Нанэ. Она скалилась и заговорщицки мне подмигивала. Неужели, ты ничего не помнишь — стучало в висках.

Я остолбенела. Обрывки вчерашнего сна сливались в единое целое, заставляя мозги скрипеть от натуги: я виной всех бед! Вероника Павловна, любовница шефа, Соня и Бог знает кто еще — они пострадали по моей воле! Я вскочила, не зная, что предпринять. Как исправить? Может, это тоже всего лишь сон? В отражении зеркальной дверцы шкафа Нанэ усмехнулась моим мыслям: разве ты этого не хотела? Я заткнула уши и зажмурилась. Это всё сон, видения, я просто устала… Но перед глазами снова поплыли кадры один другого страшнее.

Я затрясла головой, но видения не исчезали. Теперь из каждого предмета, который мог отражать, на меня смотрела Нанэ. Да и чего ей теперь было скрываться? Я погрязла в ней, в сомнительной помощи и лживом тщеславии. Как избавиться от всего этого? Я стала подобна наркоману, и не могла найти ответ в разложившейся от вседозволенности душе. На грани сумасшествия я металась по кабинету, совершенно наплевав на всё и всех. Хорошо еще, что никто не решил заглянуть в гости, иначе растерзала бы непрошенного визитера в буквальном смысле слова. Время шло, я продолжала курсировать туда-сюда, обхватив голову руками.

За окном стемнело, бледная обрубленная луна выползла из-за туч, ветер срывал обледеневшие веточки с деревьев, точечные звезды едва проклевывались сквозь пасмурное небо. Стук в дверь оторвал меня от тягостных раздумий. Я уставилась на дверь, ожидая увидеть кого угодно: Ангро-Майнью, Нанэ, сумрачных чудовищ, но в кабинет протиснулся Петр Иванович. Его комичная физиономия с отпечатком неприкрытого вожделения невольно заставили меня улыбнуться.

— Хорошее настроение? — Поддержал меня ответной улыбкой Петруша. Конечно же, он был в курсе всех растрат и теперь пришел получить своё.

— На самом деле не очень, — я поморщилась и потерла виски, давая понять настырному ухажеру, что сейчас не время для разговоров.

— Рабочий день кончился полчаса назад, а ты все не уходишь…

— Дел много, — отмахнулась я и направилась к столу. Известие о том, что время давно перевалило за шесть, меня огорошило.

— Я и вижу, что ты вся кипишь от работы, — усмехнулся начальник, вразвалочку подходя ко мне. — Не желаешь немного расслабиться?

Он был совсем рядом, наглый, самодовольный, полностью уверенный в исходе нашего рандеву. Хотелось нахлестать ему по щекам, впиться ногтями в бесстыжие зенки, превратиться в грифа и клевать его печенки, пока он не сдохнет. Волна отвращения и ненависти всколыхнула душу, вот только сил не осталось. Все они ушли на самобичевание, терзавшее меня целый день. Теперь же я ощутила такую усталость и немощь, что всерьез засомневалась: смогу ли сделать еще хоть шаг? Только ярость удерживала меня на ногах. Я видела, как Нанэ смеялась, сложив руки на груди. Она не собиралась вмешиваться. Уж она-то знала, что я без нее — ничто! Не могу ни слова путного сказать, не то, что отстоять себя. Я бросала на нее умоляющие взгляды, но Нанэ лишь усмехалась в ответ.

— Я сделаю это дома, если вы не против, — выдавила из себя пополам с корявой улыбкой.

Шеф почувствовал мою неуверенность, ощутил дрожь, сквозившую в моем голосе, и тут же ухватился за нее, да и за меня тоже. Петр Иванович бесцеремонно плюхнул руки мне на талию и привлек к себе. Слабые сопротивления с моей стороны остались незамеченными.

— Зачем так долго ждать? До дома еще ехать и ехать, а тут все тридцать три удовольствия с последующей доставкой куда пожелаешь… — он склонился к моей шее и принялся целовать ее влажными губами.

Меня передернуло — до чего же это противно! Но отвращали не мокрые поцелуи начальника, а сам факт того, что я превратилась в тряпку. Даже будучи мямлей, я сумела бы ускользнуть от щупалец Петруши. А теперь стояла, словно ватная: обмякшая, бессвязно бормочущая маловесную чепуху, и при этом постоянно косившаяся на стеклянные дверцы шкафа. А Нанэ, как назло, отвернулась. Ее пышная копна волос застыла неподвижно, словно она окаменела. Слезы застряли у меня в горле, начальник дал волю рукам, расстегивая на моей спине молнию платья.

Меня затрясло, руки вспотели, губы бессвязно шептали что-то, вроде «я верну деньги» и «пожалуйста, не надо». Какая идиотка! Разве остановит подобный лепет мужика, у которого давно дымится в штанах? Мое безволие только придавало Петруше сил и уверенности. Потеряв всякое терпение, толкаемый захлестывающей его волной желания, Петр Иванович рывком развернул меня и чуть ли не с мясом рванул злосчастную молнию.

— Хороша! — восхищенно воскликнул он, впиваясь в меня горящими страстью глазами.

Я, как заправская идиотка из бразильских сериалов, попыталась прикрыться руками. Голова кружилась, в висках отстукивали каблуки, черные пятна плыли перед глазами. Только мраморная спина Нанэ четко маячила перед ними, словно она ждала приглашения.

 

Глава 36

«Помоги», — едва слышно пискнула я, придавленная начальником к грязному пропахшему пылью ковру. Петр Иванович облизывал мне левое ухо, пыхтел в него от натуги, одной рукой тискал мою грудь, а другой — расстегивал себе ширинку. Меня тошнило от омерзения и собственной беспомощности.

— Помоги! — закричала я во все горло, тратя последние силы.

«Ты сама можешь сделать это», — громыхнуло в моей голове.

Петруша с упоением шарил уже у меня между ног, стягивая трусы. Я уронила голову и уставилась на огромную тень от наших тел. Ненависть с новой силой вспыхнула в душе. Я чувствовала, как ее пламя захлестывает, заставляет задыхаться и шипеть, подобно кобре. С трудом высвободив руку из-под тучного домогателя, я протянула ее к расплывчатой тени, навалившейся на мою.

Повинуясь колдовскому инстинкту, тянулась к заветной цели. Шеф не обращал на это внимания — он был слишком занят. Вот только достигнуть желаемого ему так и не посчастливилось. Повинуясь жесту моих скрюченных пальцев, с пола поднимались неуклюжие косматые тени с горящими ядовитым пламенем глазницами. Они вцепились в тень Петра Ивановича клешнями-отростками и потащили ее вниз.

И в тот же миг начальник забился на мне в конвульсиях, пытаясь освободиться от невидимого плена. Он хрипел, изо рта текла пена пополам со слюной, со лба даже не капал, а лил пот. Зрачки расширились, словно он видел тех, кто тащил его в преисподнюю. Я ощущала жар, запах гари и вонь, исходившие оттуда. Теперь я знала, что эти существа — дэвы, и они тащили шефа не иначе как на дно ада.

Еще несколько секунд — и тело Петруши обрушилось на меня всей тяжестью. А я как завороженная наблюдала за порождениями мрака, утаскивавшими душу Петра Ивановича в смрадную бескрайнюю пустыню. Я видела ужас, застывший в его взгляде, слышала его бесплотные стоны. Наконец, всё скрылось и стихло. Словно и не было ничего. Только остывающий труп, прижавший меня к полу, не давал списать происшедшее на видения и нервный срыв.

Я столкнула безжизненную тушу и принялась жадно глотать воздух. Моё тело мелко дрожало, внутри жгло, в ушах звенело. Словно безумная, я уставилась в одну точку и повторяла только одно «это не я!». Со всех сторон раздавался переливистый смех — это Нанэ забавлялась моими мучениями. Даже луна, заглядывавшая в окно, смотрела на меня парой ее изумрудных глаз.

Я с трудом взяла себя в руки, нашла на полу платье и с горем пополам нацепила его. Хорошо, что сейчас осень, а не лето. А то пришлось бы плестись по вечерней Москве в продранной сзади одежде. Я натянула пальто, сапоги и только тут сообразила, что будет, когда тело начальника найдут в моем кабинете. Одним скандалом тут не отделаешься. Ни одной мысли о том, что стоило вызвать скорую или полицию не зародилось в голове. Я попыталась подтащить тело к двери, но шеф оказался настолько тяжелым, что я с трудом могла оторвать его от пола.

На помощь мне снова пришла колдовская сила. Пара тарабарских слов и косматые порождения тьмы снова выросли из пола, готовые выполнить любой приказ. Стараясь держаться от них подальше, я молча указала взглядом на бездыханное тело, и они тотчас нырнули под него и исчезли вместе с трупом. Стены вдруг стали прозрачными, и я видела, как то, что когда-то было Петром Ивановичем, оказалось на проезжей части. Визг тормозов, испуганные глаза водителя и его спутницы, бампер внедорожника, со всей силой врезающийся в мертвую скрюченную плоть, крики прохожих. Я сморгнула, и всё исчезло.

Забыв выключить компьютер и свет, я пулей выскочила из кабинета. Дожидаться возвращения вызванных существ не было никакого желания. Охранник на проходной проводил меня удивленным взглядом — всклокоченная, с выпученными глазами, бормочущая что-то под нос я выглядела более, чем странно. Но спрашивать он ничего не стал.

Уже на улице, глотая ледяной ветер и всхлипывая, я выхватила из сумки телефон, словно спасительную соломинку, и набрала номер… Игоря. Откуда я его знала, если уже несколько лет общалась с ним исключительно как с приложением к Наташе? Но оказалось, что завалялся где-то в глубинах памяти мобильного его номер, и теперь, заглянув в пропасть небытия, я потянулась именно к нему. Быть может потому, что Кеша сейчас числился в предателях, а мысль о подругах вызывала только раздражение? Сейчас я сама не могла бы сказать, что творю и почему.

Гудки недолго докучали мне. После стандартного писка, раздалось «Алло», и я, не вдаваясь в подробности, скороговоркой выпалила.

— Это Вика, приезжай ко мне. Я очень тебя хочу… — пауза неприлично затянулась и только тогда я добавила, — увидеть.

Не дожидаясь прощальных гудков, я нажала кнопку сброса вызова и побрела на остановку. Прохожие невольно сторонились меня, огибая сгорбленную растрепанную фигуру за несколько метров. Сама не помню, как я добралась домой. Автобусы, попутчики, улицы и витрины магазинов лихорадочно сменяли друг друга. Только луна с парой ядовито-зеленых глаз оставалась неизменной. Она ликовала, упивалась властью надо мной. Я это чувствовала.

У подъезда меня уже ждал темный силуэт. Игорь бросил беременную жену и примчался ко мне тут же, раззадоренный откровенным признанием. Вечерние сумерки обманчивы, и он нервно курил, вглядываясь в каждого прохожего. Не говоря ни слова, я скользнула ладонью по его щеке, заглядывая в светло-карие теплые глаза своими, и поманила его за собой в подъезд.

Мы едва дотерпели до квартиры, впиваясь друг в друга страстными поцелуями. Я забыла про всё на свете, одержимая только одной целью — заняться сексом. Грязным, животным, диким. Хотелось стонать до одури и биться в страстных судорогах. Осознание того, что чужой мужчина готов на всё, чтобы получить меня, сводило с ума. Давняя обида вспыхнула внутри — теперь-то Наташа побудет в моей шкуре, сама того не зная. Хотя нет, ей гораздо больнее, и от этого становилось так радостно на душе. Вот только радость эта была опаляющая, едкая.

Дальше прихожей мы не ушли. Прямо там принялись стягивать друг с друга одежду. Судя по лицу и подрагивавшим рукам Игоря, он жутко нервничал. От нетерпения ли, или от угрызений совести. А может и от того и от другого. По крайней мере, про Наташу он не сказал ни слова. Его не смутили ни мой растрепанный вид, ни порванное платье.

Прижимаясь к Игорю обнаженным телом, я уловила чужие стоны, вплетающиеся в издаваемыми нами. Я скосила глаза в сторону гардеробного зеркала — там Нанэ жадно разглядывала нас. Ее взор наполнился завистью, она прижилась грудью к зеркальной глади и тяжело дышала, оставляя на зеркале запотевшее пятно. Но это меня ничуть не смутило.

 

Глава 37

Любовная игра продолжалась. Мы уже исследовали тела друг друга, объятия становились всё крепче, а поцелуи — жарче и длиннее. Желание, заставляющее дрожать и томиться низ живота, разрасталось. Похоже, Игорь и сам едва сдерживался, чтобы не повалить меня на пол. А мне хотелось балансировать на грани, дразнить его, довести до исступления, превращающего ласкового любовника в насильника, а потом отдаться. До крови я укусила Игоря за губу при очередном поцелуе, но он совершенно этого не заметил. Я заглянула в глаза любовника — в них не осталось ничего, кроме животной страсти, жажды обладать мною. Похоже, он уже достиг пределов терпения. Вот только меня это не обрадовало. Только сейчас я вспомнила про Кешу и мысленно схватилась за голову. Что творю?! Зачем?! Жгучий стыд заполнил душу, стало вдруг так же противно, как от домогательств начальника.

Я отскочила от Игоря, как от падающего на голову кирпича. Видимо, он не понял в чем дело, или принял это за очередную игру, и сделал шаг ко мне.

— Ты чего? — сбивчиво дыша, спросил Игорь, когда я увернулась от его объятий.

— Это неправильно, — качая головой из стороны в сторону, произнесла я.

— С чего это вдруг в тебе целка проснулась? — видимо то, что я передумала и сейчас, раззадорив его дальше некуда, просто выставлю за порог, заставляло Игоря грубить. Чуть ли не каждое его слово сопровождалось матом.

— У тебя же есть жена!

— Тебе самой-то не смешно? Почему ты вспомнила об этом только сейчас?

— Я не знаю… — Я пыталась найти нужные слова, но они разбегались в разные стороны, словно тараканы. Мельком взглянула в зеркало — Нанэ сверлила меня полными злобы глазами. Я лишила ее желанного наслаждения. И чем дольше я на нее смотрела, тем сильнее разрастался огонь вожделения внизу живота. — Это не я! — выпалила, оглушенная внезапной догадкой.

— А кто же? — рассмеялся Игорь, оттесняя меня к стене. Я пятилась до тех пор, пока не уперлась в нее. Как объяснить, что превратилась в куклу на веревочках? Я уставилась в зеркало, ловя каждый жест Нанэ. Мой кукловод шептал заклятья, пытаясь вернуть власть надо мной. Я боролось с врывающейся в душу чужой волей, до крови кусала губы. Руки и ноги тряслись от напряжения.

— Отражение! — выпалила и осеклась. То, что для меня очевидно, у Игоря не вызовет ничего, кроме раздражения и насмешек.

Так и вышло. Со словами «хватит мяться», он прижал меня к стене и, уже не утруждаясь на ласки, попытался раздвинуть мои ноги. Слабость навалилась на плечи. Я пыталась сопротивляться, но тело перестало слушаться. В горле застряли уговоры, руки обвисли, словно плети, ноги подкашивались, в животе разлился холод. Я видела, как Игорь хозяйничает у меня между ног, но уже не чувствовала его прикосновений. В висках стучало одно «быстрее бы всё кончилось». Непреодолимая волна дремы потащила в сон. Сквозь ресницы прикрытых век, я увидела открывающуюся дверь и застывшего у порога Кешу.

Первое, что ощутила — безумная радость. Она приятным покалыванием отозвалась в сердце, возвращая мне власть над собственным телом. Я не сомневалась, что теперь всё снова встанет на свои места, а Нанэ останется только утереться. Вот только про то, что сейчас видит Аркаша, я совершенно не подумала. Между тем, Игорь, спугнутый случайным свидетелем, в мгновение ока подхватил вещи и выскочил из квартиры, боком обойдя Кешу. Я даже внутренне возмутилась, почему мой мужчина не то, что в глаз дал, а даже ни слова не сказал этой скотине?!

Оцепенение спало. Я метнулась к любимому, приникла к его груди. Только там почувствовала себя в безопасности. Покой и приятное тепло разлились по телу. Кеша так и стоял столбом, не говоря ни слова. Я заглянула ему в глаза и поразилась — там плескалась такая безысходная тоска и боль, что у меня самой слезы подступили к горлу. Я наконец-то сообразила — Аркаша только что застал любимую женщину в объятиях другого. Причем не просто в объятиях, а непосредственно в процессе измены. Страшно представить, что творилось сейчас у него внутри?! Окажись я на его месте — наговорила бы гадостей, вцепилась сопернице в глотку, а потом удалилась, хлопнув дверью. Кеша же так и стоял неподвижно, словно никак не мог или не хотел поверить в увиденное.

Я пыталась все объяснить, выплескивала на него уйму оправданий. По щекам текли слезы, голос дрожал. Как всё рассказать? Разве кто-нибудь поверит в эти бредни? Но не предпринять ни единой попытки убедить любимого в том, что всё это — не по моей воле, я не могла. Он уйдет — стучало в висках. Сердце рвалось на части, заныло тревожно и тоскливо. Без Кеши я просто не смогу жить. Существовать — может быть, но весь оставшийся век угрызения совести и чувство вины сделают его невыносимым.

Страх никогда больше не встретить Кешу вонзился в сердце острыми когтями. Рыдания, клокотавшие в груди, вырвались наружу с новым потоком слез. Словно очнувшись от этого, Кеша вздрогнул, аккуратно отстранил меня.

— Было бы из-за кого убиваться? — еле слышно выдавил он, положил ключ от квартиры на тумбочку и вышел.

Мир перевернулся, время остекленело, всё вокруг погрязло в тишине. Я упала на пол и стала биться в истерике, впиваясь ногтями в щеки. Кричала, билась головой, слюни текли вместе со слезами. Ощущение пустоты, словно вырвали все внутренности, поглотило меня.

Сквозь собственные крики и причитания я вдруг различила приглушенный смех. Всё еще всхлипывая, я поднялась и уставилась в зеркало. Нанэ! Вот кто разрушил всё, что досталось мне с таким трудом! В груди заклокотала ненависть. Я быстрым шагом прошла в комнату и чуть не выскочила обратно в коридор. Старинное зеркало ожило: листья, окаймлявшие его, позеленели, змеи зашевелились.

Минутный страх, сковавший меня, отступил. Я подошла к отражению вплотную так, что могла бы почувствовать дыхание Нанэ на своем лице. Если бы она дышала, конечно.

— Это всё ты! — со злостью выкрикнула я. — Ты разрушила мою жизнь!

— Кого ты хочешь обмануть? Ты сама вершила свою судьбу, — ледяной голос Нанэ осыпал мою спину мурашками. Это так странно — видеть, как твоими губами говорит кто-то другой. Я на миг представила, как это выглядит со стороны — подобный разговор с самим собой? Безумие! Я балансировала на его гранях, готовая в любой момент сорваться в пропасть. Останавливало и придавало сил только одно — я не хотела уступить Нанэ.

— Неправда! — Зачем я кричу? Неужели пытаюсь заглушить совесть криками? И уже спокойнее добавила. — Если бы не твое проклятое колдовство, все было бы иначе.

— Ты в это и правда веришь? — Нанэ всплеснула руками и оскалилась. — Если бы не я, ты так и осталась бы отребьем. Ни на что не годным, никому не нужным…

— Неправда! — снова закричала я.

— Ты совершенно не умела жить и получать удовольствие от каждой минуты. Я дала тебе всё: тело, красоту, уверенность, силу. Что ты без меня?

— У меня было то, чего никаким колдовством не получишь!

— Уж не про этого ли неудачника речь? — усмехнулась Нанэ.

— Нет, я про любовь. И не смей так говорить про Кешу! Он лучше всех твоих любовников вместе взятых!

— Как ты заговорила… Любовь! — она прищурилась. — Где же она была, когда ты ругалась с матерью, хамила подругам, убивала и калечила коллег?

— Это не я… — произнесла на одном дыхании. Вот только память тут же услужливо развернула перед мысленным взором бездыханное тело начальника.

— Не стоит бить себя кулаком в грудь и метать слова обличения. Раньше у тебя не было шанса жить, как хочется. Толстая, слабовольная, бесхарактерная, ты подчинялась другим, попирая собственные желания. Я всего лишь дала тебе возможность, ты ею воспользовалась. Так что не надо теперь обвинять меня в своих грехах! — глаза Нанэ сверкали торжеством пополам с презрением.

Ярость захлестнула меня. Признаваться в собственных промахах так тяжело. Куда проще убедит себя в том, что кристально чист, и с остервенением и пеной у рта доказывать это остальным. Чем больше я пыталась копаться в себе, тем сильнее убеждалась, что Нанэ права. Совесть вгрызалась в душу, превращая в прах все наспех слепленные мною оправдания. Когда я успела превратиться в монстра? А главное, почему? Нет, это всё неправда! Нанэ просто пыталась запутать меня! Так хотелось верить в это, вопреки памяти и совести.

Нанэ ликовала, она видела и ощущала моё смятение, наслаждалась им. Я чувствовала фальшь в ее словах, но никак не могла понять, в чем именно она крылась? Сердце бешено ухало в пятки, а потом подскакивало к кадыку, картинка поплыла, во рту пересохло, всё тело колотило в ознобе. Только Нанэ, разразившаяся злорадным хохотом, продолжала стоять перед глазами. Этот звук врезался в сознание, отбирая остатки разума. Бешенство овладело мною, и в его порыве я схватила первое, что попало под руку, и запустила этим в зеркальную гладь.

Морок спал. Виноградные листья и змеи снова окаменели. Лишь на полу остались тысячи зеркальных кусков, в каждом из которых умирало моё отражение…

Около кровати, закрыв лицо руками, стояла женщина лет тридцати с каштановыми кудрявыми волосами. Через секунду она отняла ладони, оглядывая комнату. Ярко-зеленые глаза, сладострастные алые губы и родинка на ключице.

Осмотрев комнату, Нанэ, пошатываясь, направилась на кухню — за веником. Надо же прибраться там, где ей теперь придется жить. По крайней мере, до тех пор, пока она не поменяет квартиру. Проходя мимо пустого зеркального дна, Нанэ поправила прядь волос и ехидно усмехнулась. Она-то знала, что сейчас происходило по ту сторону зазеркалья…

Среди пустынных песков, смрада, копоти и огня, стояла я, прислонившись к твердой прозрачной глади. Там Нанэ по-хозяйски сметала осколки стекла с пола моей квартиры. Истошно крича и глотая песочную пыль, я колотила кулаками по обратной стороне зеркального дна, но никто меня не слышал и не видел.

В реальном мире меня больше не стало.

 

Глава 38

Зазеркалье

Я бестолково уставилась на то место, где только что находилась обратная сторона зеркала. Теперь там не осталось никакой связи с моим миром. Только бескрайняя пустыня со всех сторон: серые барханы, такого же цвета небо и ни одной живой души. Клубы песка, вздымаемые колючим ветром, хлестали по лицу. Душный зловонный воздух свербел в ноздрях. Тишина воцарилась вокруг, словно все звуки поглощались окружающим миром. Даже мои душераздирающие крики погрязали и растворялись в нем.

Словно в насмешку, перед глазами разворачивалась финальная серия про жизнь Нанэ.

Она знала, что за ней идут — зеркало подрагивало, открывая взору кравшихся в ночной темноте воинов. Их было десятка два — не меньше. Глупцы! Они думали, что тьма скроет их от глаз Нанэ! Если бы они знали, что ночь в ее власти, пришли бы днем, да еще и факелы с собой прихватили! Нанэ рассмеялась, беспечно легла на постель. Забавляясь, она принялась размышлять, что ей сделать с теми, кто решился потревожить ее, да еще таким бесцеремонным образом? Позволить Урсонури выпустить им кишки? Каждому по очереди, а остальных пока придержать в оцепенении, продлевая муки ожиданием своей участи?

Гепард всё еще был при ней, правда, теперь он держался не на родовой привязанности, а по колдовской воле Нанэ. Однажды настал день, когда зверь перестал ее понимать, а потом начал и кидаться, но она не позволила ему прикоснуться к себе. И, как не было жаль, пришлось приковать разум зверя уже не любовью, а демоническими цепями. Так оказалось даже лучше: Нанэ не просто приказывала гепарду, она была частью его разума — так он быстрее реагировал, да и она узнала много больше об окружающем мире.

Или отдаться этим воинам? Это было бы забавно: завлечь их в объятия — всех сразу, и предаться разнузданной страсти. Это будет получше, чем ночи в казармах, в которые она повадилась ходить последнее время. Остальные утехи стали скучны, а среди голодных на ласку взмыленных мужчин, Нанэ чувствовала себя как нельзя хорошо. Она думала, что во дворце не осталось ни одного стража, кто не познал бы ее, но нет! Вот они — молодые, налитые силой и угрозой — шли ее убивать.

А всё потому, что никакими стараниями Нанэ не смогла удержать в дряхлом Дарии жизнь. Он и так влачил ее слишком долго. Так долго, что наследники успели перегрызть друг друга раньше, чем труба с характерным плачем огласила державу. Остались два брата от разных цариц. Они единственные не стали участвовать в склоках и войнах, и остались в выигрыше. Нанэ стоило только дождаться, кто из них выйдет победителем, и завладеть его душой.

Это было даже скучно. Она стала часто себя ловить на том, что тоскует. Казалось — у нее было всё: золото, драгоценные камни, наряды, изысканная еда и вина, толпа услаждающих танцами и музыкой слуг. Пожелай — она могла бы выйти из дворца и отправиться, куда пожелает. Но этого ей как раз не хотелось. Дворцовые стены стали ее крепостью и защитой. Но и за них проникали проклятья, которые в изобилии сыпались на ее голову. Многим хотелось бы пустить ей кровь — Дарий и шага не ступал без ведома Нанэ. Интриги, когда-то витавшие в гареме, вырвались за дворцовые ворота и наводнили державу. Никто из просителей не мог добиться встречи с Царем царей, не принеся сначала дара ей — любимой наложнице. Нанэ мало обращала внимания на пустобрехов, а вот по-настоящему опасных людей находила, как заткнуть и утихомирить.

Она снова кинула взгляд на зеркало — воины были совсем близко. Их скулы сводило от напряжения, налитые мускулами руки цепко держали копья. Нанэ потянулась, мысленно заставила гепарда приготовиться к прыжку. Главное — остановить первого смельчака, остальное пойдет само собой. А что уж с ними делать — убить или что-то поинтереснее — это в ее власти. Самое главное, воины боялись. Они знали, что Нанэ — не простая наложница, и потому даже их мужественные души цеплял страх.

Это было ей на руку. Тот, кто боялся, всегда легче давался в ее руки. Сбросив расслабленность, Нанэ вскочила с постели. Пора было готовиться к встрече с гостями. Но тут неожиданно всё поплыло у нее перед глазами. В один миг пронеслась ее жизнь — от того дня, когда она шла нагая в запретную ночь, до того момента, когда Ангро-Майнью пришел к ней одарить силой. В голове разлился кисель, а внутри поселилось неприятное предчувствие. Нанэ казалось, она что-то упустила из виду, но что?

Рассыпая кудри по плечам кивком головы, она отмахнулась от тяготивших мыслей. Пора расставлять сети. Об остальном Нанэ подумает потом, когда всё закончится. Одним лишь жестом она обострила зрение и слух гепарда до предела. Пусть он видит добычу, чует ее страх и желание убить его. Пусть он яриться — и Урсонури послушно забил хвостом по бокам, прижимая уши. Он был готов рвать кого угодно.

Но как только тени воинов коснулись порога, всё пошло не так. Едва Урсонури прыгнул на незваных гостей, как двое воинов, увернувшись, вонзили ему в брюхо копья. Следом подоспел еще один — он добил зверя длинным кинжалом. Нанэ пошатнулась, отрываясь от сознания гепарда. Последний преданный слуга угасал, а она ничего не могла сделать. Его боль пронзила ее раскаленной иголкой. Разразившись животным рыком, Нанэ вскочила с кровати и протянула руки, хватая тени обидчиков. Но они не поддались. Она напрасно трясла руками — черные копии воинов на противоположной стене даже не дрогнули. Холодея, Нанэ подскочила к зеркалу, заглянула в него, но не увидела ничего, кроме своего послушного отражения. Лишь на короткий миг там возник Ангро-Майнью. Он смеялся, разевая исполинскую огненную пасть. Он бросил ее! Ошпаренная догадкой, Нанэ заметалась. Ей больше неоткуда было ждать спасения. Или? В последней отчаянной попытке, она опрометью бросилась к столу, где красовалось блюдо с фруктами и кувшин с вином. Схватив первое, что попалось под руки, она бросила это в зеркальную гладь.

Звон, хруст, дикая боль пронзили сознание Нанэ. Уходя из этого мира, она напоследок крикнула болотной выпью. Показалось, что где-то далеко ей отозвались, но звук тут же потонул в бесконечном ничто…

Нанэ укутали в пушистый ковер, лежавший около кровати для того, чтобы она не студила ноги. Теперь эти ноги корявыми палками торчали наружу. Прикасаться к ней руками не рискнул никто из воинов, ее заталкивали и заворачивали копьями. Управившись, они потащили тело Нанэ прочь. Гепарда оставили здесь — из него выйдет хорошая накидка для нового Царя царей.

Полная кровавая луна облизывала фигурки трех воинов, тащивших к пропасти тело той, чьё имя стало наравне с повелителем дэвов. Несколько неторопливых движений и немного усилий, и завернутое в ковер то, что было когда-то Нанэ, полетело в пропасть. Волны, до этого вальяжно облизывавшие берега, взбесились, взвились вверх, глотая разинутой жадной пастью ночное подношение. Но оно, похоже, пришлось им не по нраву — море принялось с силой выплевывать тело Нанэ, разбивая его о скалы. Волны старались до тех пор, пора ковровый сверток не превратился в измочаленное кровавое пятно. Только тогда море обессилено опало…

В ушах еще клокотало море, но глаза снова показывали мне душную пустыню. На долю секунды я забыла всё. Кто я и как сюда попала? Постепенно память вернулась, наполняя душу горечью и разочарованием. Снова и снова я вспоминала каждый день, взгляд, слово. Когда всё пошло не так? И теперь понимала, что старинное зеркало было ни при чем — я и только я принялась рушить свою жизнь, как только поддалась гордыне и гневу.

С этой мыслью время застыло. Казалось, оно потекло сквозь меня. Пейзаж оставался неизменным, только звуки вернулись. Чьи-то стоны и крики прорывались сквозь гул ветра. Уже знакомые мне косматые фигуры дэвов, видимо, заинтересовавшихся инородным телом в их мире, подходили ко мне, но тут же шарахались и скрывались прочь. Узнавать, что так пугало демонов в моем облике, мне не хотелось. Гораздо сильнее хотелось раствориться в этой пустыне, зарыться в песок с головой и ничего больше не помнить.

Я не знала, день сейчас или ночь. Спать не хотелось, есть — тоже. Пекущее кровавое пятно, вместо солнца зависшее в хмуром небе, тоже оставалось неизменным. Но ни смрад, ни жара, ни ветер, не доставляли мне таких мучений, как совесть. Каждое бесконечное мгновение здесь стыд жег душу. Как же я могла радоваться, унижая и калеча других? Почему так легко поддалась Нанэ? Гордыня — всплывал ответ. Она затмевала всё, делая центром и господином вселенной самого себя. Как же было больно теперь понимать это, раскаиваться и не иметь возможности ничего исправить!

И еще, что-то такое проскальзывало в последних словах или интонации Нанэ — лживое. Я с трудом могла вспомнить, что она говорила тогда — в квартире, но это была не совсем правда. Или вовсе неправда? И пусть я не могла сказать наверняка — что, но чувствовала нутром подвох.

Постепенно способность ощущать себя таяла, лишая возможности развеять движением груз тяжелых мыслей и воспоминаний. К тому же я стала ловить себя на том, что перестаю помнить прошлую жизнь. Она начала казаться нереальной, словно виденной во сне. События путались, превращаясь в единый клубок времен и действующих лиц — в них красавица Нанэ мешалась с толстушкой Викой. И кто из них — я? Сейчас у меня не было ответа.

Голова плыла, словно в тумане, ледяное безразличие ко всему вползало в душу. Только страх забыть тех, кого я любила, помогал справиться с кромешной пустотой. Точно! У меня были люди, которыми я дорожила! А у Нанэ — нет. Всё мое существо заполнилось одним — перечислением имен. Кеша, мама, тетя Дуся, подруги… С каждым разом их становилось всё меньше.

И вот наступил тот момент, когда я не смогла вспомнить никого, даже себя. Возникло такое ощущение, словно села на поезд и смотрела в окно. А он всё ехал и ехал. Только пейзаж оставался неизменным, и сердце переполняло щемящее осознание того, что тряска никогда не прекратиться, а поезд никогда не остановится.

Когда же на прикрытые веки наплыла чья-то тень, а в нос ударил приторно тошнотворный запах пота и гнили, я очнулась.

 

Глава 39

Огромный толстый мужик, скроенный из кусков разных тел, навис надо мной. Он оказался совершенно голым, трупные пятна расползались по всему его телу. Изо рта торчали звериные клыки, которые не могла прикрыть порванная верхняя губа, нос провалился. Лысый череп с клоками седых волос и кожи покрывали корки запекшейся крови. Дикий ужас и желание любыми путями избавиться от непрошенного гостя — вот что вызвал бы у меня подобный визитер. Сейчас же я пыталась разглядеть его глаза, но не могла. А мне почему-то было очень важно их разглядеть. Словно я видела его раньше и теперь пыталась вспомнить — где. А вспомнив, я сделаю что-то такое, что меня спасет! Именно так! Я встрепенулась, хватаясь за эту мысль и нежданного гостя как за соломинку.

Толстяк вразвалочку обошел меня кругом, потом протянул руку, но тут же отдернул ее, будто обжегся. После череды методичных раскачиваний он решил заговорить.

— Что ты забыла здесь? — глухим рыком разлетелось по пустыне.

Я попыталась выдавить из себя хоть слово или просто разжать губы, но не смогла. Пробовала еще несколько раз хотя бы разомкнуть губы — не вышло. Толстяк на мои потуги смотрел равнодушно, будто и видел вовсе, а лишь чуял, что я тут. И терпения у него, похоже, было в обрез.

— Ты оглохла?! — Не дождавшись ответа, он принялся раскачиваться из стороны в сторону. Я по-прежнему напрягала всё, что у меня еще осталось, чтобы выдавить хоть слово. Похоже, на этот раз он понял, в чем дело. — Я верну тебе энергию, но тогда ты останешься здесь. Пока я не отпущу тебя.

Выходило так, словно толстяк не спрашивал моего согласия, а утверждал. Но я чувствовала, что он ждал ответа. Как же я это сделаю? Ведь понял же, что я беспомощна! Чего тогда ждет? Кивка? Я попробовала, но и головой пошевелить не получилось. Как я это сделаю — заорала мысленно, устремляя единственное, что у меня осталось — взгляд? Ты же видишь, я согласна на всё! В тот же миг тело стало наливаться силой.

— Сколько можно ждать?! — прорычал незнакомец.

— Я не знаю…

— Это не ответ. — Толстяк снова попытался прикоснуться ко мне, но столь же безрезультатно. Что-то явно мешало ему меня тронуть, а ему это зачем-то было нужно. Я чувствовала. — Ты не принадлежишь этому миру. По крайней мере, пока, — говоря это, он криво усмехнулся. — Но ты здесь, и я хочу знать — зачем?

— Я не помню. А что тебе до меня? Разве я кому-нибудь мешаю?

— Ты рушишь мои границы, — сурово произнес незнакомец. — Я хочу избавиться от тебя.

Я потеряла дар речи от подобной откровенности, а потом закричала.

— Да кто ты такой?!

— Я тот, кто вечно сеет зло, но вечно пожинает благо, — с хохотом произнес толстяк. Гулкое эхо прокатилось по пустыне. Казалось, смех сыпался на меня со всех сторон, наполняя сердце страхом.

И вместе с тем что-то знакомое вновь проскользнуло в его словах. Я уняла дрожь и уставилась на обрюзгшую противную морду с оскаленной пастью. Назвать ее ртом язык не поворачивался. Глаза… Пелена, мешавшая их рассмотреть, таяла под напором воли. Мгновение — и я отшатнулась, опаленная огненной бездной, колыхавшейся в пустых глазницах.

— Ты! — Воспоминания захлестнули. Одна за другой перед мысленным взором проносились сны из настоящей моей жизни, только там толстяк представал в ином виде. Надо же — у меня была жизнь! Догадка огорошила и обрадовала так, что я чуть снова не упустила толстяка из виду, а вместе с ним и знание — кто он.

Я чувствовала, как широко открылись мои глаза, а рот застыл открытым. Повелитель дэвов ощерился, выпячивая нижнюю челюсть. Похоже, он тоже узнал меня.

— Так это тебя Нанэ вытеснила из Материи? Эта тварь — моя самая любимая игрушка. Ты вряд ли заменишь ее… — задумчиво произнес демон. Он снова принялся раскачиваться из стороны в сторону, словно погрузился в раздумья.

Подобная перспектива меня совершенно не обрадовала. Первая мысль, ворвавшаяся в голову — бежать! Но я не решилась последовать ей. От Ангро-Майнью не скроешься в преисподней, где он полноправный хозяин. Странно, но я совершенно спокойно отнеслась к тому, что попала на тот свет. Меня больше пугал заинтересовавшийся мной демон. По опыту Нанэ я сообразила, что ничего хорошего от него ждать не стоило.

— Однако, ты тоже можешь меня позабавить… — продолжил размышлять вслух Ангро-Майнью. — Весьма.

Мне стало еще страшнее, сердце заколотилось где-то в горле. Я отчаянно сжимала кулаки, не в силах придумать, как избежать этой участи. Если уж у Нанэ не вышло перехитрить Ангро-Майнью, куда уж мне? Слезы подступили к горлу, и я с трудом сдерживала их, чтобы не дать демону лишнего повода посмеяться.

— Я могу дать тебе то, что ты хочешь, — наконец, обратился ко мне повелитель дэвов.

— Ты не можешь дать мне это. Уверена, ты даже не знаешь, что я хочу. — Про себя отметила, что он был не слишком разнообразен в своих развлечениях. Загнанная в угол, без шанса скрыться или забиться куда-нибудь, я стала более уверенной. Страх отступал.

— Ты сможешь отомстить Нанэ… — начал Ангро-Майнью, но осекся. Он не увидел в моих глазах никакой заинтересованности. Демон поморщился, словно это больно его укололо. Но и тут он не растерялся. Оказалось, у него в рукавах прятались козыри всех мастей. — Я дам тебе шанс вернуться обратно, — непринужденно произнес повелитель дэвов, не глядя в мою сторону.

— Это невозможно! — воскликнула я, не в силах сдержаться. Он знал, что предлагать. Надежда вспыхнула в груди, волнение и дрожь охватили всё мое существо. И в то же время не хотелось оказаться на крючке демона. Что он возьмет взамен? Не попросит, а именно возьмет? Выбор наверняка будет не за мной. — А где гарантии, что ты меня не обманешь?

— Гарантии? Хм… Люди… Вы любите все усложнять. Я никогда не лгу, — Ангро-Майнью демонстративно отвернулся и задрал голову.

— А Нанэ?! — выпалила я. — Да что уж далеко ходить, даже твой облик — всего лишь морок!

— Ах, это! — повелитель дэвов ничуть не смутился. — Разве я ее обманул? Я выполнил всё, что обещал. А насчет моего вида… Откуда ты знаешь, что я представал перед Нанэ в настоящем облике? Я рожден не в Материи и не имею тела. Да и кто сейчас верит в демонов? Вы настолько ничтожны, что не знаете простых истин, а туда же — стремитесь познать запредельные тайны.

— Значит, не ты уничтожил ее? — с сомнением произнесла я. Так и подмывало отбросить расспросы в сторону и согласиться на всё — лишь бы еще раз оказаться дома. Но ощущение подвоха не покидало и, именно благодаря ему, я крепилась.

— Нет. Я лишь предоставил ей право выбора, — Ангро-Майнью лукаво усмехнулся. — Впрочем, как и она — тебе.

Я вздрогнула. Право выбора — в тот раз я сделала его не в свою пользу, значит, сейчас стоило думать трижды прежде, чем сказать хоть слово. И еще — хотелось побольше узнать про этот мир, про уловки Нанэ и самого Ангро-Майнью. Только не станет он мне ничего рассказывать. И помогать — тоже. Повелитель дэвов действительно не проронил больше ни слова. Более того, он начал отдаляться от меня, хотя для этого не сделал ни шагу. Возникало ощущение, что демон стоял на месте, а пустыня двигалась, повинуясь его воле.

Если раньше я хотела сбежать, то теперь рванула догонять его. Это оказалось не просто. Я падала, увязая в рыхлом песке, ноги подкашивались от в разы усилившегося ветра. А Ангро-Майнью всё отдалялся и отдалялся.

Пустыня менялась. Все чаще на пути попадались торчащие из песка головы. Раскроенные черепа, вытекшие глаза, дыры, вместо рта. Толстые сумрачные птицы с протяжным ревом слетались клевать их, сдирая оставшиеся лоскутья кожи и плоти. На миг я замерла, снова сотрясаясь от страха — головы поднимались с песка на маленьких кривых ногах, словно пауки. Они пытаясь спастись от вездесущих клевачей, но в пустыне трудно было спрятаться: ни камней, ни кустов. А на таких тоненьких ногах не убежишь и от черепахи, что уж говорить о пронырливых хищных птицах? В конце концов, головы переставали бестолково сновать по песку и, не обращая больше внимания на острые клювы, принимались рыть себе норы. Я опомнилась и отвернулась, выискивая на горизонте тушу Ангро-Майнью. Когда же снова оглянулась, то позади не осталось никого — ни птиц, ни голов. Вот только надолго ли они спрятались? Наверняка, беспощадный ветер скоро разворошит ухоронки, а за кровожадной стаей дело не станет.

Я прибавила шагу, стараясь больше не смотреть по сторонам. Кровавое пятно в небе впивалось в голову раскаленными иглами. Язык присох к небу, в глазах поплыли круги, веки слипались, шаги становились всё мельче. Еще немного — и я бы, наверное, остановилась. Но тут пронизывающий ветер разворошил песок под ногами. Снова мне пришлось крепиться, чтобы не закричать. Всё это время я шла по человеческим телам. Только напоминали они сломанных кукол: неестественно вывернутые руки и ноги, торчащие наружу ребра, из открытых ртов вылетали стоны. С оторванными головами их роднили пустые глазницы. Кто воровал у беспомощных местных обитателей зеркала душ, я смутно догадывалась.

— Смотри, куда прешь! — злобно зашипело туловище, разорванное пополам. Я остолбенела — они еще и говорили?! — Ты наступила на меня!

Тут же со всех сторон посыпались проклятья и ругань. Я чуть ли не на носочках пробиралась между телами, стараясь наступать исключительно на песок, но они всё равно верещали, что им больно. Казалось, что если бы пленники барханов могли подняться или хотя бы пошевелиться, они вцепились бы в меня и закопали рядом с собой.

Только когда вопящие тела сменились привычным песком, я смогла выдохнуть с облегчением. Повелитель дэвов всё так же маячил на горизонте, не скрываясь за ним, но и не останавливаясь. Он будто хотел, чтобы прежде, чем догнать его, я налюбовалась местными красотами. Но теперь я не обращала внимания ни на куски тел, висевшие на скелетах, застывших подобно деревцам, ни на бредущих по пустыне тощих призраков с ободранными боками. Даже напоминающая пруд широкая яма, где вместо воды плескались человеческие глаза, не остановила меня.

Кровавые картины больше не пугали, будто я настолько ими насытилась, что уже не могла воспринимать всерьез. Пустыня плыла вперед, Ангро-Майнью по-прежнему маячил впереди, и в какой-то момент мне стало казаться, что я никогда не смогу догнать демона. Вот только сдаваться не собиралась. Решила для себя, что лучше буду вечно ползти по следу, чем сдамся. И только эта мысль пронеслась в голове, как я приблизилась к Ангро-Майнью, словно он притянул меня на веревке.

— Людишки, — кряхтя и скрипя зубами, произнес демон. — Вы всегда пытаетесь обвинить в бедах кого угодно, кроме себя. Ищете сложные пути, пытаетесь понять причины невезения. На самом деле всё просто. Всё, что вы делаете, отражается в последующих событиях. Каждый шаг влечет за собой последствия. Можно наступить на твердую почву — и устоять, а можно влезть в болото — и остаться в нем навечно. Всё зависит от того, что вы сами выбираете. — Тут его лицо растянулось в довольной ухмылке. — Вот только устойчивые островки столь непривлекательны и тернисты, а зыбкие — манящи и легки, что редкий человечишка хочет идти по ним. Мне даже не надо стараться, чтобы заполучить ваши души — достаточно просто дать вам право выбора.

— Это здорово смахивает на христианские лекции, — задумчиво произнесла я.

— Да ну! — наиграно удивился Ангро-Майнью. — Ты, значит, лучше меня знаешь про людишек? Выходит, я зря тут распинался на твои истошные вопли о том, что неплохо бы получше понять про право выбора?

Я промолчала, заливаясь стыдом. Если бы я и впрямь что-то понимала, не стояла бы тут в компании чудовища.

— Вот-вот, — демон почесал пузо, сдирая кожу желтыми слоящимися ногтями, и оскалился. — Всё равно попала ко мне.

Мы шли уже не по песку, а по растрескавшейся земле. Ящерицы и змеи то и дело сновали под ногами. Серые тучи скрыли кровавое пятно в небе, ветер сменился туманом. Холодная влага пропитала всё вокруг. Меня затрясло от холода, и это не скрылось от повелителя дэвов.

— Чего дрожишь? — с подвохом в голосе спросил он.

— Замерзла, — ответила я, отстукивая зубами.

— А вот и врешь! — довольно расхохотался мой спутник. — У тебя нет тела, как же ты можешь замерзнуть? Твое сознание всё еще считает тебя человеком, — он резко развернулся и ткнул сосископодобным пальцем мне в лоб. Я ничего не почувствовала. — А тела-то у тебя нет! Только душа. И то, до поры до времени. Как только тело в Материи умрет, ты и ею не сможешь распоряжаться.

Он замолчал и двинулся вперед, но потом снова заговорил.

— Видела мои игрушки? — Голос его был абсолютно безразличный, словно он и не разговаривал вовсе, а размышлял вслух. — Знаю, что видела… Они такие надоедные и скучные — всё время ноют, что им здесь плохо. А ведь не знают, что бывает еще хуже. Тем более, если учесть, что они творили в Материи!

Тут голова Ангро-Майнью развернулась при том, что тело продолжало идти. Пустая глазница подмигнула.

— Видела моё озеро? — с хвастливой гордостью спросил он. И снова не стал ждать ответа. — Люблю там иной раз искупаться… Освежает, знаешь ли, в жаркую пору.

Я не понимала, чего он хочет и зачем рассказывает всё это? Ждет похвалы? Испуганных вскриков? Смятения? Странный демон… Хотя как я могу судить, если он — первый и единственный из них, кого я знаю? И, надеюсь, последний. Я пожала плечами и постаралась не отстать от повелителя дэвов.

— Но это всё — пустые забавы, — его голова вернулась на прежнее место. — Хочешь, покажу тебе настоящее веселье?

Не успела я ответить, как вместе с Ангро-Майнью оказалась в самой гуще творящегося непотребства. Кругом горели костры, прямо посередине очерченного ими круга был бассейн, наполненный коричневой жижей. Запах стоял такой, словно повсюду валялись тухлые яйца. Этот аромат даже на мгновение затмил амбре демона. Повсюду метались тощие тени — души мужчин и женщин. И пусть Ангро-Майнью доказывал, что у нас больше нет тел, выглядели они вполне себе людьми. Только серыми, словно поблекшими. Они еще не потеряли глаз и ошарашено озирались по сторонам, ища, где скрыться от воющей, ревущей, плюющейся огнем и смрадом оравы. Косматые тени дэвов то превращались в стаю оголтелых жирных птиц, то в скопище драных волков, то становились демонами. Точнее, мелкими копиями своего хозяина, каким он представал перед Нанэ. Эти твари ловили души, не разбирая и не делая различий между ними. Они рвали немощную плоть, вспарывали животы, выклевывали глаза. Но всё это выглядело не так чудовищно. Гораздо тошнотворнее и невыносимей было смотреть, как дэвы, в обличиях похотливых демонов, забавляются с пойманными жертвами.

Меня мерзило от происходящего, ноги тряслись и подкашивались. Хотелось закрыть глаза, но я боялась, что тогда Ангро-Майнью исчезнет, оставив меня здесь одну.

Дэвы тем временем, оставили ненадолго свое занятие и по очереди подбегали поклониться хозяину. Демон довольно кивал, продолжая двигаться, и неоднозначно косился в мою сторону. Косматые тени загоготали, заржали и слились в единый клубок, катившийся за нами следом. Когда замученные души остались далеко позади, дэвы отстали, а потом и вовсе исчезли.

Пейзаж снова изменился. Туман бесследно исчез, уступая место кромешной пустоте, тьме и тишине. Я даже испугалась и схватилась за спутника, о присутствии которого напоминал только тошнотворный запах. Не знаю, какая часть тела демона подвернулась мне, но я почувствовала липкую слизь под руками. И тут же отдернула их, к немалому удовольствию повелителя дэвов. Он расхохотался так, что мне на миг показалось — еще немного и моя голова взорвется, не в силах стерпеть этот гул.

— Старайся больше не падать, — с нотками озорства в голосе, произнес Ангро-Майнью. — В следующий раз меня поблизости не окажется. Кто знает, куда занесет оторванную от живого тела душу?

Я кивнула, словно он ждал от меня согласие. Теперь «скрашивавший» мне путь запах демона вместе со слизью прилип к рукам. Я попыталась их вытереть, но оказалось, что не обо что. Руки прошли сквозь то, что я ощущала телом. Оказалось, этим меня уже не удивишь.

— Будь внимательнее, — раздался со всех сторон голос повелителя дэвов. — Молчи и не двигайся…

Тьма расползлась. Яркий свет ударил по глазам, вынуждая зажмуриться, но я стерпела. Слова Ангро-Майнью всё еще звучали в ушах, предостерегая от необдуманных поступков. Всё-таки громогласность не всегда играла ему на руку.

Когда глаза немного привыкли к свету, перед ними предстала такая до боли знакомая обстановка: окно, занавешенное бордовыми шторами, обои с мелкими цветами, мебель цвета ольхи. Я очутилась в своей квартире прямо перед кроватью, на которой сладко посапывала Нанэ.

 

Глава 40

Первое желание — броситься к этой нахалке и навесить оплеух, чтобы впредь стало неповадно воровать чужие тела. Но и тут я стерпела, хотя это оказалось труднее, чем справиться с желанием сморгнуть от внезапного яркого света.

— И чего ты стоишь? — змеиным шепотом пронеслось по комнате.

Я не шелохнулась и не издала ни звука. Догадаться, кому принадлежал этот голос, было не трудно. Вот только поддаваться на провокацию не входило в мои планы. В уме я повторяла слова демона, как заклинание «молчи и не двигайся». Спасибо Нанэ — именно она отбила у меня охоту к скоропалительным действиям. И к мести — тоже.

— Она же так близко — только руку протянуть, — не унимался повелитель дэвов. Так и подмывало показать ему язык и похвастаться, что он зря старается, но я вовремя задушила в себе этот порыв. Ангро-Майнью продолжал что-то говорить, но я не слушала. Только во все глаза смотрела на Нанэ и повторяла про себя «молчать и не двигаться, что бы ни случилось».

Видимо, демон понял тщетность подстреканий и замолк. Когда же всё стихло, Нанэ открыла глаза. Она уставилась в потолок и пролежала так минут десять, а потом нехотя встала с кровати. Я ощутила тоску, навалившуюся на Нанэ, и удивилась. Видимо, я еще не до конца оторвалась от тела. Значит, и впрямь был шанс вернуться обратно. Сердце радостно забарабанило в висках, и мне пришлось бороться с рвущейся на губы улыбкой.

Нанэ не спеша вышла из комнаты. Так и подмывало пойти за ней, но я терпеливо ждала, когда Ангро-Майнью сам переместит меня. В том, что он это сделает, не было никаких сомнений — иначе игра стала бы неинтересной. Я ощутила знакомую вонь и почувствовала, словно кто-то подставил под мои ноги гигантскую ладонь и понес меня в ванную. Перед глазами предстала привычно узкая комната совмещенного санузла. Нанэ внесла в нее свои штрихи: корзина со стопкой грязного белья, зеркало над раковиной, забрызганное зубной пастой, замоченные в ванне полотенца. Похоже, у нее было не всё так гладко, как ей хотелось бы. Конечно, смотреть как делают другие — одно, а вот попробовать самой — совершенно другое. Посмотрим, как эта кумушка справится с плитой! Опомнившись, я тут же спугнула злорадство и погнала его прочь. С таким багажом я точно отсюда не выберусь.

Картинка еще подражала перед глазами, а потом расплылась и уже через мгновение я, как по заказу, оказалась на кухне. Пакеты с мусором громоздились около мойки, на столе корки сухого хлеба соседствовали со скорлупой, а в мойке стояла замоченная в шампуне посуда. Видимо, средство для мытья кончилось, а Нанэ решила не тратиться на покупку нового. Гораздо проще оказалось позаимствовать пузырек-другой из ванной.

Вскоре на кухню сквозь меня прошла сама новоявленная хозяйка квартиры. Я чувствовала, что всё вокруг ее раздражало. Причем не бардак, а сама атмосфера. Готовить она ничего не стала — ограничилась кефиром и куском белого черствого хлеба. Пока она доставала бутылку из холодильника, я изучала его содержимое. Похоже, съестного там почти не осталось. Только пара яиц и две банки тушенки, купленные мною когда-то на всякий случай. Видимо, по магазинам Нанэ еще не ходила, а открывать консервы не умела. Правда, на полках в шкафу хранились крупы, но судя по слою пыли на плите, варить их никто не будет.

Зато теперь я могла предположить, что отсутствовала не больше недели. Интересно, а на работу она тоже ходила вместо меня? Эта мысль показалась весьма забавной, но тут я осеклась — вспомнила про Петра Ивановича. Вся моя бравада и веселость испарилась. Что ни говори, а ведь именно я убила его. Черные тени, остывающий труп, визг тормозов… Все снова пронеслось перед глазами, словно случилось только что. Всё моё существо облилось холодом, угрызения совести переполняли. Еще немного и я заревела бы в голос, не в силах сдержать опаляющее раскаяние. Но я просто не имела на это право. Пролитого не подымешь, а мне надо было вернуться обратно, в свой мир.

— Зачем? — призрачным эхом раздалось у меня в голове. — Что ты сделаешь там? Что в Материи изменится от твоего присутствия? Все люди одинаковы, одним больше, одним меньше… Почему ты?

Я не знала, что ответить. Мне просто хотелось жить. Вдыхать воздух пополам с выхлопами, слышать звуки, видеть краски мира, чувствовать тепло и холод. Я жаждала быть! Просто быть и всё. И сейчас переступила бы через себя, лишь бы вернуться.

Кухня перед глазами поплыла, превращаясь в ухоженный парк. Ровные березы и приземистые кустарники, стриженые газоны, фонтан с амурами. Яркое солнце словно гладило по голове, в воздухе разливался запах цветов и свежей листвы, щебет синиц и стрекот сорок. На деревянных скамейках благообразные бабульки присматривали за малышами. Молодые женщины, некоторые в компании мужчин, чинно толкали коляски. Подростки катались на велосипедах и роликах. Пара худощавых парней с книжками разместилась прямо на траве под деревьями. Передо мной выпрыгнула асфальтовая дорожка, теплый ветер легонько пробежал по волосам. Стоило лишь сделать шаг — и я оказалась бы там.

Сердце застучало в висках ровно и мелодично. Бег в теплый летний день под прохладой деревьев — прекрасное начало дня! Кажется, я так и делала раньше? Всё в голове смешалось, воспоминания стирались. Один только шаг и я там — в Материи… Вот только внутри всё мелко дрожало, ну так это, наверное, от ветра, надо было просто одеться потеплее.

— Чего же ты медлишь? — не выдержал голос в моей голове. — Один шаг и ты там, в своей жизни!

Я мысленно надавала себе затрещин. Вот ведь дура, чуть не повелась на очередную обманку! Туман, окутывавший сознание, рассеялся. Нет. Это не моя жизнь. Я никогда не бегала по утрам, а в парк последний раз ходила с одноклассниками на выпускной. К тому же в нашем парке не наблюдалось ни умильных семейных сцен, ни резвящейся молодежи. Бабульки сплетничали и ругали власти, подростки распивали энергетики и на скейтах сшибали прохожих. А по вечерам их сменяли пьяные мужики и шумные компании, оглашавшие округу хохотом и матом.

Пейзаж перед глазами затрясся и исчез, оставляя меня в кромешной темноте. В душе я горестно вздохнула. И правда, что мне мешало бегать по утрам? Да хотя бы просто гулять во дворе? Ответ прост: сначала хотелось поспать подольше, потом — лечь пораньше. Лицемерка! Сама-то ведь телевизор смотрела допоздна: сериалы, слезливые фильмы про любовь и слащавых принцев… Как же я ненавидела теперь свою жизнь! Могла путешествовать, ходить в театры, бассейны, спортивные комплексы, рисовать, лепить из пластилина в конце концов! Но вместо этого я предпочитала просиживать зад в кресле, поедать сладости и лить слезы о неудачной личной жизни. Да что у меня вообще было в ней?!

Картинка перед глазами снова сменилась. Мой новый кабинет, слегка убранный после Шуриковны, но всё равно так и не обжитый. Нанэ сидела перед компьютером и пыталась состряпать в Ворде таблицу. Я оказалась у нее за спиной и наблюдала, как буквы в ячейках прыгали кто во что горазд. К тому же, судя по всему, русским языком Нанэ если и владела, то только разговорным.

В кабинет ворвалась разъяренная женщина лет сорока. Ухоженная, с модной короткой стрижкой, искусным дневным макияжем, в дорогом брючном костюме цвета морской волны и жемчужном ожерелье. Я не сразу узнала в ней новоиспеченную вдову Петра Ивановича. Мы, то есть сотрудники Олимпиуса, видели ее только один раз. То ли на пятидесятилетии шефа, то ли на одном из корпоративов по празднованию Нового года. Тогда она выглядела менее эффектно. Полная, в толстых очках и мешковатом платье. Поговаривали, что пару лет назад они с Петром Ивановичем серьезно разругались — благоверная шефа завела любовника и потребовала выделить ей деньги на собственный бизнес. Чем там у них кончилось — не знаю. Правда, со следующего месяца нам всем урезали зарплату, и шеф совершенно распоясался до женского пола. Видимо, контролировать его стало некому.

Перед глазами снова пронесся тот злополучный день, когда он попытался на меня залезть. Что бы я сделала сейчас? Да и стала бы вообще заигрывать с Петрушей? Ведь если поразмыслить, я всеми действиями давала понять, что не против интрижки. А как дошло до дела — упекла несостоявшегося любовника на тот свет… Ком снова подступил к горлу, так и распирало его сглотнуть, но я держалась.

Кстати, на вдове Петра Ивановича не оказалось ни одного намека на траур. Судя по всему, она даже не всплакнула. Зато мигом прибрала бизнес супруга к рукам.

— Да что ж ты за бестолочь такая?! — кричала она на весь коридор, нарочно стоя на пороге.

— Жанна Леонидовна, может, мои подчиненные справятся быстрее? У меня и так много работы… — начала Нанэ. Я чувствовала, как ей дико оказаться в подобной ситуации. В чужой стране, времени, должности, шкуре. Мало того, что она ничего не понимала в бухгалтерской работе, так на нее еще и орали. Гордость закипала в душе бывшей наложницы Дария, ненависть клокотала в ее груди, но она терпела. Почему? Раньше она с врагами не церемонилась.

— Твои подчиненные? — Вдова Петра Ивановича артистично выгнула брови дугой, изображая крайнее удивление. — Все вы здесь теперь — мои подчиненные. Что я скажу — то и будете делать! Чтобы вечером бумаги лежали у меня на столе! — Уже выходя из кабинета она добавила, не поворачиваясь. — Это вам не с покойным шашни крутить.

Щемящее чувство жалости закопошилось в сердце. Всё-таки, мне не раз приходилось выслушивать подобное, а для Нанэ это вовсе неслыханное обращение. Когда-то она вытерпела многое, но это было слишком давно, чтобы помнить. А здесь никто не станет церемониться. Не сумеешь зацепиться — утопят. Еще и добродушно помашут ручкой — на прощание.

 

Глава 41

Да… Нанэ с трудом сдерживала слезы. Ей бы попросить помочь девчонок из бухгалтерии, но кто согласится? По-моему, я всем успела нагадить в душу за тот срок, что поработала начальницей. С ее легкой руки, между прочим. И потом, куда же всё-таки делась колдовская сила Нанэ? Почему она не стирала в порошок всех недругов? Одного вида дэвов хватило, чтобы Жанна Леонидовна забыла про всех родственников и икала до самой смерти. Отчего же гордая и самоуверенная Нанэ терпела унижения и обиды?

— У нее больше нет моей силы, — усмехнулся Ангро-Майнью. — Но я могу дать ее тебе, если пожелаешь.

Я вспомнила, как это происходило с Нанэ. Волна отвращения подползла к горлу. Я представила, как огромная разночленная туша демона, окруженная тошнотворным амбре, наваливается на меня, раздвигает ноги… и внутренне содрогнулась. Нет уж, лучше вернуться в пустыню на всю оставшуюся вечность, чем один миг потерпеть на себе повелителя дэвов.

— С чего ты взяла, что я буду именно таким? — слащавым голосом пропел Ангро-Майнью. — Я же говорил, что могу принять любой облик. Вызывающее ужас и смятение чудовище — мое любимое амплуа, но не единственное, я могу быть очень милым…

Картинка перед глазами снова сменилась. Богато убранная комната: картины с морскими пейзажами на стенах, бархатистые золоченые шторы с кисточками, расписные ковры на полу, зеркальный потолок и огромная кровать, застеленная черным шелковым бельем. На ней копошились две обнаженные худенькие фигурки. Присмотрелась и чуть не ахнула: одна из них — я! Грациозная, раскованная, изгибающаяся в судороге наслаждения. А вторая — мужчина. Широкоплечий, мускулистый, поджарый, с отпечатком интеллигентности на лице. Он властно и вместе с тем бережно скользил руками по моему телу, прижимал к себе, целовал в самые укромные места.

Я никогда не видела его, когда существовала в Материи, но всё равно знала, кто он. Это Андрейка. Именно таким я придумала его для мамы, да что уж греха таить — и для себя тоже. Грезила о нем перед сном, вплоть до подобных постельных сцен. Вроде и сама обстановка была взята из них. В горле застрял ком, слезы так и просились наружу. Безумно тяжело оказалось признаваться самой себе в том, что мечты бессмысленны, если они никогда не станут реальностью.

«Нет, — подумала я, — даже если ты станешь таким, ты всё равно останешься чудовищем. Лживым демоном. Это твоя сущность и ни одна маска, ни один морок ее не скроют».

На душе стало невыносимо паршиво. Я питалась пустыми иллюзиями о принце, а настоящего сокровища не ценила. Он был рядом, любил, дорожил, переживал, а я его стыдилась. Сейчас бы так и врезала себе в глаз и заорала благим матом: «Дура! Чего ты выпендриваешься? Ты же и ногтя его не стоишь, а туда же!». Вот только сейчас эти рвущие сердце признания и откровения стали не нужны. Даже если я окажусь в Материи, Кеша никогда ко мне не вернется. И некого винить, кроме себя. Теперь снова захотелось забиться куда-нибудь в темный угол, закрыть голову руками и забыть всё.

— Ты всегда можешь вернуться в мои просторы, — каждое слово было наполнено ледяным крошевом. — Я помогу тебе разорвать связь с телом, и ты сможешь остаться в моих владениях навсегда. Я подарю тебе вечную безмятежность и забытье…

И правда, кому я нужна в Материи? Слова Ангро-Майнью показались настолько логичными, что чуть не всплеснула руками — как сама не додумалась до этого? А пустыня… Там не так уж и плохо. По крайней мере, если не будет памяти, то не станет и угрызений совести. Только бесконечное прозябание в просторах преисподней. Такое же бессмысленное, как и вся предыдущая жизнь.

«Мама, — пытаясь в последний раз зацепиться за ускользающую реальность, вяло подумала я. — Там у меня осталась мама, как она без меня?»

Наплывавшая на глаза темнота треснула, разлетаясь осколками во все стороны. Перед взором предстала больничная палата, тетя Дуся с авоськой фруктов и мамино осунувшееся лицо. Немощная бледность, впалые щеки, черные круги под глазами. Невыносимая картина, испепеляющая жалостью. Мама переживала за меня. Я слышала, как тетя Дуся пыталась развеселить ее, рассказывая комичные истории то ли из жизни, то ли нарочно выдуманные для сестры. Но всё зря. Мамины глаза смотрели куда-то вдаль — пустые, выжженные слезами, подточенные страданиями. Нанэ ни разу не позвонила и не приехала к ней. Я это знала. Да и не сможет она заменить меня в материнском сердце. И даже не потому, что бывшая наложница Дария забыла само понятие родства. Просто мама никогда не спутает дитё — рожденное, вскормленное, выращенное и выстраданное — с самозванкой. Будь та хоть трижды похожа на оригинал, как сестра-близнец.

Картинка дрогнула. Стандартная палата районной больницы с обшарпанными стенами, множеством коек, кроватями на пружинах и шатающимися тумбочками превратилась в одноместную ВИП-палату частной клиники. Обои с витиеватым рисунком, голубые шторы и кристальной белизны тюль, комнатные растения в горшках на подоконнике, паркетный пол, гардероб, широкая кровать со свежим постельным бельем, тумба и стулья для посетителей. Запах чистоты, кофе и цветов.

Мама сидела на краю кровати спиной ко мне. Такая родная, и в то же время что-то в ней настораживало. Я еще не успела сообразить — что, как в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в палату вошел статный мужчина лет пятидесяти с букетом белых роз. Высокий, поджарый, в черном деловом костюме. Проплешины на голове компенсировали пышные усы и кустистые брови. Лицо мужчины выражало искреннее восхищение увиденным.

— Анечка! — воскликнул он с порога. — С такой дамой и в Париж не стыдно!

Мама кокетливо поправила волосы, чего раньше я никогда за ней не наблюдала, и отправилась встречать гостя. Тут я чуть не выпучила глаза от удивления: к двери подходила женщина стройная, в игривом шелковом халате выше колен, с модной стрижкой каре, аккуратным макияжем и накрашенными ногтями. Лицо гладкое и подтянутое, без единой морщинки или складочки, пышная высокая грудь, выпирающая из одежды.

Мама принялась нести какую-то жеманную чепуху, виться перед этим франтом, но я уже не слушала ни ее, ни его. До дрожи в коленях знакомое лицо никак не вязалось с образом ухоженной великовозрастной профурсетки. Я всматривалась в нее и никак не могла понять, могла ли она стать такой без меня? Тем временем мама усадила гостя на стул и, словно в подтверждение моих мыслей, заговорила обо мне.

— Только представь, дорогой, — картинно жестикулируя, вещала она. — Разве могла я позволить себе раньше личную жизнь? Нет! Мне приходилось всё время решать проблемы дочери, суетиться, переживать за нее, втолковывать этой непутевой из чего состоит жизнь. И что взамен? До инфаркта ведь довела!

— Не надо теперь об этом, — развязно ответил кавалер, за руку притягивая маму к себе на колени. — Ты снова красива и молода. Если потребуется, я оплачу все расходы, чтобы сделать тебя совершенной! Ты правильно сделала, что выкинула хамку из жизни. Она того не стоит…

Они продолжали муссировать тему моей никчемности, неблагодарности и бессовестности, но я не обращала больше на них внимания.

«Ты промахнулся, Ангро-Майнью, — мысленно усмехнулась я. — Моя мама никогда не превратится в то, что ты показал. Она скорее позволит отрезать себе руку, чем будет спокойно слушать ругань в мою сторону».

Женщина с маминым лицом и ее ухажер скукожились и растаяли в воздухе, стены и потолок оплыли, словно края свечи. Мебель исчезла.

— Зачем же так пугать моих слуг? — с нотками обиды прошипел демон. — Ты невозможно скучная и занудная игрушка! Жаль, я не имею пока полной власти над тобой… Закопать бы тебя в песок по плечи и отдать кому-нибудь из подчиненных — пускай бы поразвлекся немного…

От подобных рассуждений мне стало нехорошо. Ноги подкачивались, на сердце налипала дрожь, предчувствие надвигающейся катастрофы выхолаживало душу. Что же тебе мешает?

— Помимо моей власти есть еще и Закон. Не я придумал его, но всё равно постыдно обязан подчиняться. Иначе стал бы я сейчас с тобой разговаривать? Ты — прах, назойливая муха! Но пока ты жива, я должен дать тебе хотя бы один шанс на спасение. Иначе твое присутствие разрушит мои владения. А вот если я дам тебе возможность, но ты по скудоумию его прозеваешь…

Оплавленная комната исчезла. Я стояла посреди помещения с пожелтевшими обоями и скудной мебелью. Наваленные на стулья футболки со штанами и носки, пылившиеся под кроватью. Я решила, что только мужчина может обитать здесь, причем в гордом одиночестве. Наличие подруги всегда заставляет сильный пол присматривать за жильем. Вдруг дама сердца решит посетить его берлогу?

 

Глава 42

Пока я разглядывала обстановку, в комнату неуверенно вошла Нанэ. Она встала прямо напротив меня так, что я в упор смотрела в ее глаза. Только не было в них ни прежней самоуверенности, ни гонора, ни тщеславия. Усталость, пробирающая до костей, тоска и затравленность. Бывшая наложница Дария так сильно хотела попасть обратно в Материю, что совершенно не задумалась над тем, что она, собственно, будет здесь делать. Наверняка это казалось так легко и забавно, вытравливать меня из тела по ту сторону зазеркалья. Вот только реальность — не преисподняя. Здесь всё гораздо хуже. Здесь нельзя зажмуриться или забыться, чтобы избавиться от окружающего мира — только сойти с ума. Но можно ли назвать свободой и счастьем шарканье тапками по коридорам психиатрической лечебницы?

Мне стало жаль Нанэ. Во что она превратиться через несколько лет? В лучшем случае — официантку в какой-нибудь кафешке, в худшем — попадет на улицу. В Материи теперь никто не ценил красоту так, как в древности. Это раньше за ними бегали и крали, теперь они сами толпами штурмовали модельные агентства и богатеньких папиков. Слишком много сейчас стало нестандартных прелестниц, всех не растолкаешь локтями и не истребишь.

— О чем нам говорить? — сзади меня раздался грустный, до слез родной голос. Кеша… Всё мое существо рвалось к нему, но я сдерживала себя. Возможно, это тоже всего лишь морок. Стоило ли тратить заветный шанс на дэва в обличии любимого человека?

— Давай снова жить вместе, — Нанэ не стала церемониться.

— Зачем? Ты ясно дала понять, что я тебе больше не нужен.

— И что? — похоже, в Нанэ снова заиграла гордыня. Конечно, легко быть тигром перед безропотным кроликом. — Я не золотая монета, чтобы прятать меня в сундук. Я хочу свободы! Да, ты мой мужчина, но если ты не даешь чего-то, то я вправе взять это на стороне.

Я мысленно схватилась за голову. Что же она творила? Ей бы валяться в ногах, умолять со слезами и рыданиями простить, а Нанэ несла какую-то околесицу. Почему-то я знала, что раскайся она сейчас, Кеша вернется. Переступит через себя, простит и всё станет так же, как раньше. Как же я сама не догадалась об этом, когда он застал меня с Игорем?!

— То есть я сам виноват? — устало спросил Аркаша. Я чувствовала, что ему больно говорить с Нанэ. Вернее, как он думал, со мной. Только сейчас сообразила, что эта комната никак не походила на апартаменты Вероники Павловны. Видимо, Кеша и впрямь сдержал слово и к маме не вернулся. Каково ему теперь, когда он убедился, насколько права она оказалась?

— Да! — выпалила Нанэ, но тут же осеклась. Кролик оказался не таким уж и безропотным. — То есть нет… Я запуталась. Мне плохо без тебя…

Нанэ пыталась придать словам больше значения с помощью глаз, но они оставались холодны и безразличны.

— Вик, не надо больше приходить, — твердо произнес Кеша. Он замолчал, выжидая, когда Нанэ покинет квартиру. Она тоже это поняла и, взглядом посверлив его на прощание, ретировалась.

Аркаша вздохнул. Так тяжело и тоскливо, что моё сердце взорвалось от жалости. Его самого я так и не увидела.

Я снова оказалась в пустыне. Ветер стих, крики и стоны, с трудом пробивавшиеся сквозь него, теперь раздавались со всех сторон. Рядом нарисовалась уродливая физиономия Ангро-Майнью. Он переваливался с бока на бок и сердито хмурил брови.

— Ты мне надоела! — закричал он, брызгая слюной мне в лицо. — Дергать змей за хвосты и то забавнее, чем играть с тобой!

Я молчала.

— Да отомри ты уже! Не видишь что ли — иллюзии кончились!

— Значит, это всё пустые картинки?

Неужели и правда можно было выдохнуть?

— Не совсем, часть из них — куски из реальной жизни, которая еще не случилась. Остальное — старания моих слуг. Что где было — думай сама.

Ангро-Майнью отвернулся от меня и уселся на песок, вытянув сарделькообразные ноги. Я подошла и села рядом. Все звуки стихли, казалось, картинка перед глазами замерзла, словно я опять попала в иллюзию. Но тут до меня наконец-то дошли слова повелителя дэвов.

— Еще не случилось? Значит, я вернусь в тот же день, когда попала сюда?

— Хм… Это лишь значит, что здесь нет времени. Прошлое, настоящее и будущее — это в Материи. Здесь одно время — бесконечность. И потом, с чего ты взяла, что вернешься? — Демон говорил это так непривычно спокойно, словно я беседовала не с ним, а с дедулькой с первого этажа моего дома.

— Ты сказал, что у меня есть один шанс…

— А с чего ты взяла, что он у тебя еще остался? — оборвал меня Ангро-Майнью, зло сверкая пустыми глазницами.

— Если не так, с чего тогда ты возишься со мной? — уверенно заявила я. Именно так — я стала чувствовать себя смелее. То ли обвыклась в этом мире, то ли обнадежил успех с иллюзиями. Я ведь не поддалась на подначки и ложь. Демон поморщился, словно проглотил дюжину лимонов целиком. Немного погодя он снова заговорил.

— Единственный твой шанс — колодцы времен. Но их создал я, поэтому за каждым из них кроются пытки и страдания. Среди них будет только один ведущий в Материю, но хватит ли тебе мужества воспользоваться им?

В ушах еще звучали слова демона о том, какие затейливые миры он сотворил, но рядом его уже не было. Я снова оказалась в кромешной темноте. Холод, запах гари и какой-то кислятины, уханья и вскрики. Каждый шаг сопровождался чавканьем под ногами, словно я шла по болоту. Сзади раздавалось кряхтенье и хлюпающие звуки, будто кто-то брел за мной следом. Я уже шагала неизвестно куда, на ходу додумывая, что Ангро-Майнью мог бы и сразу мне рассказать про эти колодцы, чем испытывать всякими иллюзиями.

Если после длительного общения с ним я посчитала, что привыкла к страхам, то теперь мне пришлось в этом разочароваться. Сердце в груди бешено колотилось, то и дело ухаясь в пятки, ноги подкашивались, зубы стучали. Животный ужас небытия вонзал в мою душу когти, напрочь лишая возможность соображать. Осознание того, что именно здесь всё должно решится, доводило до безумного исступления. Каждый шаг давался с трудом, ноги вязли в невидимой жиже. Чем дальше я двигалась, тем сильнее хотелось остановиться и отдохнуть.

Не знаю, сколько я брела по творению повелителя дэвов, пока добралась наконец-то до первого колодца. На деле он оказался глубокой ямой, на дне которой плескалась мутная жижа. Радовало то, что от нее разливался ядовито-зеленый свет, каким обычно разукрашивают ядерные отходы в американских фильмах. Свет скудный, зловонный, но всё равно дающий возможность хотя бы немного оглядеться. Прежде чем всмотреться в сам колодец, я пыталась разобрать, что же всё-таки твориться под ногами. А когда мне это удалось, то одним вскриком вокруг стало больше.

Там оказалась не твердая земля и даже не болотистая склизкая почва, а черви. Они во множестве копошились под ногами, огромные, с доброй сотней красных глаз и острыми желваками на сегментарных сокращающихся телах. И чем дольше я стояла, тем выше они забирались. Пытаться сбросить этих мерзких тварей мне не хватило духу. Я сделала шаг, подойдя к колодцу вплотную, и заметила, что они свалились, освобождая икры. Значит, останавливаться по пустякам нельзя ни в коем случае. Перспектива оказаться покрытой отвратительными существами до самой макушки совершенно не прельщала.

Мельком я глянула в колодец. Там похожая на меня как две капли воды девица отрывалась в ночном клубе на танцполе. Разноцветные огни, толпа поклонников, предлагающих угостить коктейлем, сигаретный дым, расстилающийся под потолком. Мне даже стало смешно от увиденного. Может быть, лет в шестнадцать я и соблазнилась бы на бесконечные тусовки и щедрых кавалеров, но не сейчас.

С трудом передвигая ноги, пошла дальше. Взглядом выискивала ядовито-зеленые озерца и целенаправленно двигалась к ним, беспощадно топча кишащих под ногами тварей. Теперь в скудном свете колодцев, я приметила тех, кто шел за мною следом. Правда, разглядеть их как следует не удалось. Всё, что получилось выудить из полумрака — косматые темные фигуры, кособокие, медленно переваливающиеся с бока на бок. Дэвы — решила я для себя и перестала обращать на них внимание. Слуги Ангро-Майнью ни смятения, ни страха у меня больше не вызывали. Сковывавший по рукам и ногам ужас отступил. Вот только чувство тревоги вспыхнуло вдруг в груди, разрастаясь с каждым шагом всё сильнее.

Колодцы повелителя дэвов оказались не такими уж затейливыми и разнообразными. В них я видела себя бизнес-леди, красоткой на подиуме, женой олигарха, известной певицей, актрисой и всё в таком же духе. Это больше походило на подростковые мечты, чем на аппетитную приманку для меня. Только один раз я заколебалась, когда на дне ямы увидела себя в окружении детей. Но и тут рассудила, что не стоило доверять вымышленной картинке. Если я хочу попасть в реальный мир, то и в колодце должно быть окно именно в него, а не в отражение несбывшихся мечтаний.

Я устала, ноги едва слушались. Уверенность в том, что Ангро-Майнью сдержал слово и в одной из ям увижу Материю, таяла. И с чего я взяла, что он и впрямь отпустит меня? Скорее всего, это очередная забава демона, и я буду бродить здесь до тех пор, пока мое тело не умрет. Тогда-то он сможет в полной мере поиздеваться надо мной. Голова начинала гудеть от подобных мыслей, безразличие и рассеянность наплывали на сознание. Время от времени я вообще забывала, как и зачем сюда попала. Тогда останавливалась и тупо наблюдала, как мерзкие червяки ползут по ногам, покрывая их вонючей слизью. А я все никак не могла поймать за хвост последнюю мысль. Только сопящие тени-преследователи помогали мне очнуться. Как только им оставалось до заветной цели не больше двух метров, они радостно хрюкали и тянули ко мне руки-обрубки. Я мгновенно вспоминала всё и принималась с ожесточением пробираться дальше. Вот только таких остановок становилось всё больше, а колодцев на пути — всё меньше.

 

Глава 43

Надежды всё-таки добраться до колодца в Материю почти не осталось. Более того, я уже верила, что это всего лишь новая забава скучающего в бесконечности демона. В очередной раз остановилась и бессмысленно разглядывала полутьму окрестностей. Но тут вдруг наткнулась взглядом на столб яркого света, маячивший справа метрах в двадцати. Я зашагала туда, отмечая про себя, что чем ближе подхожу к намеченной цели, тем сильнее увязаю в червячной массе. Казалось, что иду по рыхлому снегу. Ноги проваливались всё глубже, становясь тяжелее, наливаясь свинцовым холодом. Чуть ли не руками я выдергивала и передвигала их, одержимая только одним — дойти до света. Там — спасение.

Этот колодец, в отличие от предыдущих ям, действительно мог носить это гордое название. Аккуратный круг, обложенный камнями с комками темно-зеленого мха в щелях. Из него тянуло теплом, яркий свет ослеплял глаза, привыкшие к темноте. Я зажмурилась и отвернулась в сторону, чтобы прогнать расплывавшиеся перед глазами темные пятна. Когда же вновь открыла их, взгляд случайно попал на косматые фигуры дэвов, топтавшихся неподалеку. Если в неоновом свете предыдущих колодцев они были для меня именно косматыми тенями, то теперь вышло рассмотреть их получше. Я обомлела — мои преследователи оказались не порождениями мрака — слугами Ангро-Майнью, а людьми. Или их душами, поскольку в живых их больше не было. Уж я постаралась…

Петр Иванович и Соня. Оба обезображены так, что трудно понять, кем они были в прошлой жизни. Длинные спутанные лохмы, рваная одежда с пятнами засохшей крови, разорванные губы, обнажавшие рот со сгнившими зубами. Руки с длинными черными ногтями висели, словно плети, ноги неестественно вывернуты. Из раздутых животов то и дело вылезали черви, похожие на тех, что кишели под ногами. Эти твари ползали по душам моих жертв, проникая в рот, ноздри, уши, выгрызали себе новые ходы. Меня затошнило, живот окаменел, по всему телу прошла судорога ужаса. Бывший начальник и коллега брели за мной, приволакивая ноги, словно зомби из ужастиков. И чувствовала я себя соответствующе: видела надвигающуюся угрозу, но не двигалась с места. Ноги словно вросли в землю.

Спасло только то, что проклятые червяки тут же принялись брать меня штурмом. Унимая дрожь в коленях, я заставила себя оторвать взгляд от преследователей и заглянула в колодец. Пока картинка в нем обретала очертания, пыталась внушить себе, что Петр Иванович и Соня не успеют добраться до меня раньше, чем я воспользуюсь колодцем или уйду дальше.

А картинка тем временем прояснилась, предоставляя взгляду мою собственную квартиру. Прихожая, полутьма, разбавленная скудным светом луны, просачивавшимся из кухни. Дверь открылась, впуская внутрь меня и Игоря. Я судорожно сжала кулаки. Знала, что сейчас произойдет и никак не хотела с этим смириться.

Перед глазами разворачивалась сцена безудержной страсти, а я продолжала лихорадочно соображать: что будет, если сейчас окажусь там? Смогу все исправить? Или попаду в замкнутый круг: снова разобью зеркало и очнусь в пустыне Ангро-Майнью. Может, это и есть его замысел? Поймать меня в бесконечную ловушку, где я буду каждый раз переживать самые невыносимые мгновения жизни. Сердце замерло, ватная тишина разлилась в ушах.

Тем временем постельная сцена сменилась ссорой с Игорем. Я следила за каждым своим жестом, мельком поглядывая на шаткие фигуры бывшего начальника и коллеги. Они уже почти нагнали меня, тянули вперед скрюченные руки. Теперь я поняла, откуда раздается хрюкающий звук — преследователи смеялись, выпуская изо рта слюни пополам с пеной. Меня передернуло. Я отвернулась от них и с выпученными глазами наблюдала, как в квартиру зашел Кеша. Теперь наблюдая со стороны, я видела, как за одну секунду улыбка исчезла с его губ. Он весь ссутулился и сник, будто на него навалили пару мешков с цементом. А я всё смотрела и кусала губы — то, что я натворила тогда, раздавило и уничтожило самого дорого для меня человека.

Слезы хлынули по щекам. Я видела, как глупо выглядели оправдания, сыпавшиеся из губ меня же, только по другую сторону колодца. Всё исправить, ворваться туда и сделать всё, чтобы Кеша остался! Я рванулась вперед, но не смогла сделать ни шагу: за то время, что следила из колодца за происходящим в Материи, склизкие червяки добрались почти до груди.

Они стягивали мне руки, тащили вниз. Им на помощь спешили Петр Иванович и Соня. Они уже почти добрались до меня, еще немного — и они вцепятся в долгожданную добычу гнилыми зубами. Я задергалась и закричала, разрывая легкие. Но уши не поймали ни звука. Всё тщетно! Проклятые твари ни за что меня не отпустят, а сопротивляться не осталось сил. Они забрались слишком высоко, и теперь всё, что было ими захвачено, словно застыло коркой льда. А Кеша в Материи уже произносил единственную фразу, брошенную на прощание.

Я понимала, что сейчас и есть тот самый шанс, которым оказалось невозможно воспользоваться. Слезы потекли градом, я кусала губы и трясла головой, не давая червякам завладеть хотя бы ею. Откуда-то знала — когда твари покроют меня до макушки, они утянут меня на дно и превратят в подобие того, что стало с Соней и Петром Ивановичем. Отчаяние и безысходность затопили душу. И вот, когда я уже почти смирилась с предстоящей участью, в голову пришла отрезвляющая мысль.

«Что это я? — вспыхнуло, словно молния. — У меня нет тела. Разве можно удержать душу? Даже завсегдатаям преисподней это не под силу!»

Я перестала сопротивляться и всем существом потянулась туда, где Кеша развернулся ко мне спиной и сделал первый шаг. Сначала показалось — ничего не выйдет, но тут же я ощутила, как с бешеной скоростью лечу вниз. Позади, клацая и скрежеща звериными когтями, сомкнулась исполинская косматая лапа…

Полет длился не долго, едва прыгнув в колодец, я тут же пулей выскочила из зеркала и кубарем покатилась в прихожую. Это было так странно — лететь вниз, а вывалиться сбоку. Голова кружилась, словно я только что прокатилась на аттракционе, на который надеялась больше никогда не получать билетов. Слух вернул к реальности — в комнате за спиной раздался звон. Еще не придя в себя, я обернулась — на полу валялись осколки вставленного когда-то зеркала. Колдовская оправа таяла в воздухе, унося с собой бледную тень Нанэ.

Вот когда спутанные мысли сложились в пазл. Вспомнив, где я и что собиралась делать и не тратя больше ни минуты, помчалась за Кешей. И тут же ощутила всю былую тяжесть собственного тела. Лишние килограммы, от которых меня так ловко избавила Нанэ, снова вернулись. Но как же была им рада! Плохо только, что я оставалась голой. Не утруждаясь прикрыться хоть чем-нибудь, рванула на лестничную клетку. Но прежний вес, от которого порядком отвыкла, умерил мою прыть — я споткнулась на пороге и рухнула, разбивая колени о каменную площадку этажа.

Зато теперь я видела Аркашу. Он не стал дожидаться лифта — спускался по ступенькам. Медленно, хватаясь за поручень.

— Кеша, прости! — истошно закричала я, чувствуя, как к горлу подкатился ком, а из глаз полились слезы. — Прошу, останься! Я не могу без тебя! Прости!

Он замер на мгновение, сильнее вцепился в поручень. Потом занес ногу на очередную ступеньку. Но шага не сделал. Помедлив еще немного, Кеша обернулся…

 

Эпилог

Если бы не исчезнувшее зеркало и не вернувшийся ко мне прежний вес — Кеша ни за что бы не поверил в то, что я без умолку рассказывала ему всю оставшуюся ночь. Только к утру, когда я от души попросила прощения и призналась во всех тяжких грехах, в том числе — убийстве Петра Ивановича и Сони, Аркаша кое-как уложил меня спать. Не рассказала я только про зазеркалье — не хотелось даже вспоминать то, что было там со мной.

Оказалось, что я жутко устала: как только Кеша затолкал меня в кровать, я тут же уснула. И на этот раз — без сновидений. Только сквозь дрему всё боялась, что когда проснусь, Аркаши рядом не окажется. Напрасно — он дождался, когда я высплюсь, и встретил меня горячим кофе и бутербродами.

— Чувствую себя Иванушкой-дурачком, — пробормотал он, протягивая мне чашку в кровать. — Но я тебе верю. И буду носить тебе передачи, только не смотрись больше в старинные зеркала.

Я клятвенно пообещала, после чего мы помирились. В понедельник на работу я шла на ватных ногах, предчувствуя встречу с Жанной Леонидовной и двумя портретами с перевязанными черными ленточками. Но там вместо разъяренной супруги Петра Ивановича, меня ждало две новости — обе хорошие. И начальник, и Соня оказались живы!

Оба лежали в больнице, но как туда попали — не помнили. Когда же исчезло зеркало, вместе с ним испарились колдовство и его последствия. Все мои жертвы быстро пошли на поправку: и мама, и Соня, и Петр Иванович, и Вероника Павловна. Последняя, кстати, жутко обрадовалась мне и Кеше, когда мы пришли ее навестить. Она решила, что сын послушался ее и нашел себе другую Вику. Еще бы! Узнать во мне, весом под центнер, ту самую тощую нахалку, что собиралась лишить их квартиры, Вероника Павловна не смогла. И к лучшему — отношения с будущей свекровью потеплели. Кеша говорил, что мама уже начала придумывать, как нас женить поскорее, и продать моё жилье. Я не стала портить Веронике Павловне планы — в конце концов, и у нее должна быть мечта. Пусть и несбыточная.

Еще одной новостью стало то, что Петр Иванович после больницы развелся с женой и стал примерным семьянином у другого очага — с Кариной. Мы с Кешей тоже счастливы. Я стараюсь бегать по утрам и поменьше смотреть телевизор, и теперь не кривлюсь, глядя в зеркало. Правда, делаю я это не часто — только по необходимости. Мне всё время кажется, что стоит зазеваться около него подольше, и оттуда вынырнет раскроенная морда толстяка из преисподней.