Пролог

Куртизанки самого разного происхождения порой достигали в обществе положения, дававшего им большую власть, независимость и богатство. Некоторые становились знаменитостями Лондона. Они были хозяйками своей жизни и управляли жизнями других людей.

Это устраивало большинство из них, и они не хотели ничего иного. Но встречались женщины, подобные Брук Хэммонд, стремившиеся вырваться из порочного круга.

Она не собиралась становиться проституткой, но обстоятельства сложились так, что у нее не осталось выбора – Брук выживала, надеясь на лучшую жизнь.

Наконец у нее появилась долгожданная надежда…

 

Глава 1

Брук Хэммонд, Шеннон Макинли и Джоселин Ратленд стояли на покачивавшейся палубе «Летящей леди», глядя на приближавшийся берег Америки, и думали о том, какие приключения ожидают их там. Теплый легкий ветерок бросил прядь волос на лицо Брук. Она сняла шляпку и заправила непослушные локоны за ухо.

Брук взглянула на притихших подруг, стоявших по обе стороны. Она подумала, что они боятся сказать что-либо, опасаясь спугнуть этот удивительный сон, суливший начало новой жизни.

Брук не позволила бы ничему помешать им. Она и ее подруги уже не были наивными женщинами, когда-то жившими надеждой встретить мужчину, способного изменить их жизнь.

Возможно, Шеннон все еще верила, что где-то есть кто-то, предназначенный только для нее, но она была шотландкой, чем и объяснялись ее несбыточные романтические мечты. И какой бы мужчина не пожелал Шеннон с ее нежной белой кожей и прекрасными каштановыми волосами?

Брук не верила в любовь. Она видела, что мужчины и женщины использовали друг друга для достижения собственных целей. Если у тебя нет денег, ты зависишь от других.

Воспоминания о пребывании на улицах Лондона – она тогда была бездомной – до сих пор вызывали у нее дрожь. Она пережила нищету и не хотела когда-нибудь снова столкнуться с ней. И все же она не желала зависеть от кого-либо. Она собиралась сама устроить свою жизнь, и не было мужчины, которому она позволила бы встать на ее пути.

Молодой девушкой она порой мечтала об истинной любви, но суровая действительность быстро отрезвила ее. Часто жизнь оказывается не такой, как надеешься. Но теперь у нее появился шанс начать новую жизнь. Брук вздохнула, когда стая чаек пронзительными криками вернула ее с небес на землю.

– Жаль, что вы не поедете со мной в Новый Орлеан, – тихо сказала она подругам. Последние годы они провели вместе и хорошо понимали друг друга. Жаль, что их не будет рядом! Они привыкли обсуждать друг с другом каждый день.

Шеннон тряхнула густыми рыжими волосами, рассыпавшимися по ее плечам, и отвела от лица длинные пряди.

– Я не прочь посмотреть плантацию, но мы перед отъездом договорились, что каждая пойдет своим путем, – сказала она с сильным шотландским акцентом. – Хотя очень любезно со стороны мистера Джеффриса найти мне работу на ранчо.

– Да, мы так договорились, – вмешалась Джоселин. – Вы обе, по крайней мере, знаете, куда вы едете, и чем будете заниматься. Я же не имею ни малейшего представления, чем хочу заниматься. Остается надеяться, что в этом городе найдется приличная работа для женщины, – сказала она, кивнув в сторону Нью-Йорка. – Мистер Джеффрис дал мне адрес своего знакомого, но я не приму подачек. Я собираюсь содержать себя и быть независимой.

Брук улыбнулась. Она знала Джоселин дольше всех. Они познакомились в пансионе и с самого начала понравились друг другу. Совершенно очевидно, что Джоселин разочаровалась в любви. Что она ей дала? Разбитое сердце и изгнание из отцовского дома. Потеряв все, она обратилась к своему дяде, Джексону Монтгомери, и он взял ее в свой дом, где она оказалась вместе с Брук.

После того как Джексон Монтгомери, герцог Девоншир, вошел в жизнь Брук, все переменилось. Он понял, что ей не нравится ее жизнь. Да и кто бы захотел быть куртизанкой?

Правда, он держал ее в городском доме, купленном специально для нее, но Джексон был ее другом и никогда даже не намекал на сексуальные отношения. Казалось, как ни странно, он видел в Брук только хорошее и стремился защитить ее. Когда он взял в дом своих племянниц, Джоселин и Шеннон, которые были почти одного возраста с Брук, девушки очень привязались друг к другу.

Джексон обещал, что позаботится о Брук и племянницах. Незадолго до смерти он оставил Брук свою плантацию в Америке, а ее подругам – достаточно денег, чтобы они смогли уехать из Англии и начать новую жизнь на необжитом континенте. Он также оставил им несравненного мистера Джеффриса, своего поверенного, который должен был помочь женщинам в путешествии и устройстве на новом месте.

Брук поразило, что Джексон выполнил свое обещание. Это было такой редкостью, что она ничего и не ожидала. Слишком много пустых обещаний ей довелось услышать за свою жизнь.

Шеннон взяла ее за руку, прерывая размышления.

– Где мистер Джеффрис? – Шеннон помолчала и добавила: – Последнее время ты часто задумываешься.

Брук ответила ей слабой улыбкой.

– Я вспоминаю герцога. Он был особенным и необыкновенным человеком.

– И хорошим дядей, – добавила Джоселин. – Однако не могу сказать того же о своей тетке. Я была слишком молода, когда она уехала, и я плохо ее помню.

Брук нахмурилась:

– Я думала, она умерла.

Джоселин взглянула на Шеннон:

– Ты ее помнишь?

– Нет. Я только помню, что больше никто и никогда не говорил о тете Барбаре, так что, должно быть, она умерла, – сказала Шеннон, а затем добавила: – Но наш дядя, похоже, был вполне счастлив без нее.

Джоселин кивнула, соглашаясь с ней.

– Что касается Джеффриса, – сказала Брук, – после завтрака я его не видела. Он мне сказал, что ему надо приготовиться к нашему путешествию в Новый Орлеан.

– Разве не благородно со стороны мистера Джеффриса сопровождать нас всю дорогу из Англии? – Джоселин повернулась и оперлась на перила. – Не уверена, что кто-то из нас знал, что нам делать. Вероятно, мы бы так и стояли в лондонских доках, глядя, как корабль отплывает без нас.

– Ну-ну, – возразила Брук, – как-нибудь мы бы нашли нужный корабль. Но это были указания Джексона, чтобы мистер Джеффрис сопровождал нас, так что у него не было выбора. Джеффрис сказал мне, что я унаследовала плантацию, и нас снабдили деньгами, достаточными для путешествия. И каждой из вас была оставлена тысяча фунтов на обустройство. Я думаю, Джексон надеялся, что мы все поедем в «Старую рощу». Очевидно, он не осознавал, насколько независимы его племянницы. – Брук улыбнулась. – По какой-то непонятной причине Джеффрису не велено оглашать завещание полностью, пока мы не доберемся до плантации.

– Довольно странно, – заметила Шеннон.

– Я тоже так думаю, – согласилась Брук. – Единственную причину я вижу в том, что будет проще для меня, если Джеффрис представит меня всем слугам, и честно признаюсь, я рада, что он едет с нами. Америка – незнакомая страна, я о ней только читала. Без него я бы просто пропала. Однако, – сказала Брук с игривой улыбкой, – я прочитала книги по выращиванию хлопка, так что я кое-что знаю о жизни на плантации.

– Согласна, – кивнула Шеннон. – Джеффрис очень помог мне приготовиться к этому путешествию. – Ее лицо осветила улыбка. – Подумать только – я буду гувернанткой двоих детей! Судя по их описаниям, они восхитительны.

Брук посмотрела на Шеннон с насмешливой улыбкой:

– Кроме того, что ты сама еще дитя, что ты вообще знаешь о детях?

– Очень мало, – призналась Шеннон, и веселая усмешка мелькнула на ее лице. – Но я умею справляться с мужчинами и их детскими капризами, так что настоящие дети только поменьше, и, следовательно, с ними трудностей не предвидится.

Они рассмеялись, как всегда наслаждаясь обществом друг друга. И в то же время каждая почувствовала грусть, зная, что их время истекает.

– По-моему, это звучит так, как будто мы едем в пустыню, – заметила Джоселин.

– Да, территория Техаса ни на что не похожа, но мне только этого и надо, – с легкой улыбкой сказала Шеннон. – Я жажду приключений и мечтаю поближе рассмотреть ковбоев.

Глухой удар заставил женщин вздрогнуть и ухватиться за перила – это корабль подошел к деревянному причалу. Глядя вниз, они видели, как оживает док, матросы забегали по причалу, хватая тросы, брошенные с корабля, и отдавая распоряжения своим товарищам.

Улицы, ведущие к пирсу, были заставлены телегами, фургонами и лотками с фруктами, каждый торговец предлагал свой товар. Фургоны стояли длинной цепью в ожидании разгрузки корабля. И еще, казалось, там было множество экипажей, ожидавших пассажиров.

– Вы уложили вещи? – спросила Брук.

Обе женщины кивнули.

– В таком случае мне лучше пойти и забрать свой ридикюль, – сказала Брук, отходя от борта. – Встретимся на пристани.

Брук направилась к их каюте. Она никому бы не призналась, что не чувствует той уверенности, которую так старательно демонстрирует. По правде говоря, она испытывала странную необъяснимую тревогу.

Она будет скучать по подругам. Они были единственными, кто понимал ее, кто действительно знал, что она пережила, и испытал то же одиночество, что и она. Но они имели право на собственную жизнь, и она хотела, чтобы они были счастливы.

Брук расправила плечи, упорно заставляя себя быть храброй. Сегодня она не будет грустить – сегодня перед ней открывается светлое будущее.

Подойдя к каюте, она открыла дверь, подошла к кровати и взяла ридикюль.

Вернувшись на палубу, Брук заметила, что несколько пассажиров сошли на пристань. Она спустилась на причал и, проталкиваясь сквозь толпу, подошла к подругам, стоявшим вместе с мистером Джеффрисом.

Мистер Джеффрис нанял две кареты – одну для Брук, а другую для ее подруг – и теперь следил, как размешают их багаж на крыше кареты. Джеффрис был невысокого роста, но все же на пару дюймов выше Брук. Его волосы, или то, что от них осталось, были седыми. На макушке сияла приличная лысина. Как всегда, на нем были серый жилет и белая рубашка.

Он повернулся, когда она подошла.

– Мисс Шеннон и мисс Джоселин, я заказал вам комнаты в гостинице «Блок-Хаус» и открыл вам обеим счета в Первом национальном банке в Нью-Йорке, вы сможете снимать с них деньги.

– Как деньги попали сюда? – поинтересовалась Брук.

– Его светлость посылал меня в Америку договориться обо всем еще до своей смерти. Я думаю, он подслушал ваши разговоры о желании уехать в Америку. А теперь я оставляю вас попрощаться. Не забывайте, что я пробуду в этой стране еще добрых шесть месяцев, так что, если я вам понадоблюсь, просто пошлите телеграмму в «Старую рощу», а Брук будет знать, как со мной связаться.

Шеннон и Джоселин с улыбкой поблагодарили его, затем каждая обняла его.

– Ну-ну, вот этого не нужно, – засмущался Джеффрис. – Это же моя работа.

Брук посмотрела на подруг, стараясь запомнить их облик до мельчайших деталей. Она так боялась, что они забудут друг друга.

Шеннон была самой маленькой из них, но самой своевольной. Нрав, свойственный рыжеволосым, возмещал недостаток роста. Сияющие волосы делали ее заметной в любой толпе. Однажды Джеффрис рассказал Брук, что отец Шеннон, когда напивался, часто бил ее. Видимо, поэтому она была вспыльчивой как порох.

А Джоселин? Что могла сказать о ней Брук, кроме того, что эта женщина, казалось, излучала внутреннюю силу? Блестящие локоны цвета красного дерева обрамляли лицо со, словно высеченными скульптором чертами. В ней была та элегантность, которой Брук всегда хотелось обладать.

– Думаю, пора прощаться, – наконец сказала Брук дрогнувшим голосом. Она распахнула объятия.

Женщины обняли ее, и она прижала их к своему сердцу. Они были и оставались ее единственной семьей. Как она будет скучать по ним!

– Это расставание ненадолго, – прошептала Шеннон. Она от горя с трудом заставила себя засмеяться, а по щекам ее текли слезы. – Не заставляйте меня плакать. Давайте дадим обещание встретиться через год в «Старой роще».

– Прекрасная мысль, – согласилась Джоселин, вытирая горячие соленые слезы со своих щек.

Брук пыталась храбро улыбнуться им, но ее полные слез глаза выдавали ее.

– Вы обещаете приехать? Никаких отговорок?

– Мы обещаем.

– Хорошо, – решительно сказала Брук. – И вы должны часто писать мне, чтобы я знала, как у вас идут дела. Я тоже буду писать.

После достигнутого соглашения Брук в последний раз обняла их и отступила, с трудом сдерживая слезы.

– Теперь я должна сделать все, чтобы научиться управлять плантацией, – сказала она, – чтобы вам было куда приехать.

Шеннон отбросила на плечи рыжие локоны, и ее лицо озарилось неожиданной улыбкой.

– Мы верим, ты сможешь это сделать. Ты всегда была самой умной и самой смелой из нас.

– Я с ней согласна, – сказала, уверенно кивнув, Джоселин. – Ты сможешь сделать все, что захочешь. Не позволяй никому убеждать тебя в обратном.

Брук расправила плечи и вздернула подбородок.

– Ну, с таким вотумом доверия мне ничего не страшно. Но, – добавила она, – я хочу, чтобы вы обе помнили – не важно, где вы будете находиться, важно, куда вы идете и как достигаете цели.

– Ох, она начинает говорить, как будто она наша мать, – заметила Шеннон, затем рассмеялась и толкнула Джоселин в бок.

Джоселин кивнула:

– Значит, пора расставаться.

Поскольку говорить уже было не о чем, обе женщины забрались в карету, и Брук увидела, как кучер закрыл дверцу.

– Вы еще пожалеете, что больше не услышите моих нравоучений! – с дрожью в голосе прокричала она им.

Прикусив губу, чтобы не расплакаться, Брук помахала подругам на прощание. «Если бы они только знали, как мне хочется, чтобы они остались со мной, – подумала она. – Но я сама по себе и с Божьей помощью, так или иначе, выживу».

 

Глава 2

Ее путешествие, наконец, подходило к концу.

Настроение Брук Хэммонд значительно улучшилось, когда они с мистером Джеффрисом приблизились к Новому Орлеану. Несмотря на то, что она лишь мельком видела город, ей понравилось то, что она увидела, и Брук собиралась вернуться сюда, как только устроится на плантации.

Путешествие было долгим, и она устала от дороги, но старалась не жаловаться.

Местность вокруг была красива – с цветущими деревьями и полями, на которых, по словам мистера Джеффриса, росли сахарный тростник и хлопок.

Брук вытерла лоб тонким белым носовым платком. Она заметила, как отличается воздух в Новом Орлеане от воздуха Нью-Йорка. Здесь чувствовалась влажность, от которой кожа становилась липкой.

Наконец карета замедлила ход, и через окно Брук увидела указатель, свидетельствовавший о том, что они въезжают на плантацию «Старая роща». У нее перехватило дыхание. Казалось, она не может произнести и слова, в ее голове одновременно проносились сотни мыслей.

Наконец у нее появится собственный дом, который будет принадлежать ей всегда, а не какое-то время. Самое главное, она станет в нем хозяйкой. Она больше никогда не будет зависеть от чужих решений. Дом значил для Брук гораздо больше, чем деньги. Дома у нее никогда не было. Она выросла в пансионе и иного пристанища не могла себе даже представить.

Все ее мечты были близки к осуществлению.

Карета проезжала между восьмиугольными кирпичными голубятнями, расставленными по обе стороны дороги, которые мешали ей увидеть свой новый дом. Однако дорога, покрытая красной пылью, была ровной и гладкой, что указывало, как много внимания уделялось содержанию плантации.

Пока же Брук была вынуждена признаться, что ей нравилась Америка, особенно по сравнению с сырой холодной Англией.

В этот день небо было ясным, сияющим, и ей, с ее британской кровью, придется привыкать к жаре. Возможно, с приближением осени погода станет приятнее.

– Деревья здесь несколько необычны и очень раскидисты, вам не кажется? – спросила Брук, сидевшая напротив мистера Джеффриса.

Он откинул кожаную шторку на окне.

– По-моему, они называются виргинскими дубами. Они вырастают очень большими и раскидистыми, – объяснил он. – И я заметил среди них несколько пекановых деревьев.

Громадные виргинские дубы – Брук насчитала уже около двадцати – обрамляли подъездную аллею. Их ветви, свисавшие над дорогой, были, словно кружевом, опутаны какой-то странной, похожей на седую бороду растительностью, которую Брук никогда еще не видела.

– Что это за зеленовато-серое вещество? – спросила она.

Джеффрис снова выглянул в окно и на этот раз улыбнулся.

– Это испанский мох. Он часто встречается в этих краях, насколько я знаю. – Он откинулся на спинку сиденья. – Этот мох живет на ветвях деревьев и распространяется с дерева на дерево. Он напоминает седую бороду и впитывает количество воды, в десять раз превышающее его вес. По-моему, он довольно красив.

– Да, может быть, отсюда и название плантации, – предположила Брук.

Мох действительно был красив, но в то же время вызывал у нее непонятный страх. Она надеялась, что это не было знаком, предупреждавшим о чем-то зловещем, таящемся впереди. Холодок пробежал по ее спине, но она подавила это ощущение тревоги. Без сомнения, слуги обрадуются приезду новой хозяйки.

Брук подумала, что больше не выдержит тревожной неопределенности, когда перед ней возник великолепный дом плантатора. Двухэтажный белый дом с одноэтажными, примыкавшими к нему по бокам павильонами живописно расположился в конце аллеи, и он принадлежал ей… только ей.

Десяток белых колонн выстроился перед величественным фасадом. Балкон второго этажа образовывал прекрасную веранду, огороженную кованой балюстрадой. Две лестницы полукругами поднимались ко второму этажу. Брук могла только с изумлением смотреть на все это, пораженная представшей перед ней роскошью.

– Вижу, на вас это произвело впечатление, – тихо заметил мистер Джеффрис.

– Я никогда не видела ничего подобного, – прошептала Брук, опасаясь, что кто-нибудь ущипнет ее и пробудит от этого удивительного сна. Неужели ей могло так повезти? – Удивительно, что Джексон оставался в Англии, имея такой великолепный дом в такой прекрасной местности.

– Я думаю, у него были другие планы относительно «Старой рощи».

Карета остановилась перед широкими ступенями, ведущими в дом. Кучер спрыгнул на землю, открыл дверцу и опустил ступеньку.

Брук подобрала юбки, чтобы не оступиться, и оперлась на руку кучера. Она едва успела выйти из кареты, как неожиданно появился мужчина, галопом мчавшийся на великолепном белом жеребце, из-под копыт которого взлетали облака пыли. На мгновение Брук вспомнились ее девичьи мечты о прекрасном принце на белом коне. Конечно, глупые мечты рассеялись, она повзрослела и давно уже не вспоминала о своем принце.

До этой минуты.

Приближавшийся к ней мужчина, возвышаясь в седле, выглядел угрожающе. Он остановил коня в нескольких футах от них, но ничего не сказал, давая Брук время рассмотреть его. Он был одет для верховой езды, на нем не было, как у большинства джентльменов, сюртука, а только белая развевающаяся рубашка и черные бриджи. Его синие глаза блеснули, затем, прищурившись, он наклонился и сверху посмотрел на нее и мистера Джеффриса так, как будто они были насекомыми, которых надо раздавить.

Пока он разглядывал их, Брук любовалась игрой солнечных лучей в растрепанных ветром, довольно длинных волосах. Его бронзовая от загара кожа придавала ему лихой вид, который Брук нашла весьма привлекательным, несмотря на его высокомерие.

Ей не следовало таращиться на него, но она не могла удержаться. Незнакомец действительно выглядел потрясающе.

В Англии она чаще всего общалась с джентльменами, обремененными всевозможными болезнями, многие просто годились ей в отцы.

Но этот был красив, отчаянно красив. Кто же он? Может быть, надсмотрщик?

– Джеффрис, – сердито проворчал мужчина, наконец, признав их. Он сошел с коня и бросил поводья молодому конюху, подбежавшему к ним, пока Брук рассматривала мужчину. – Меня предупредили о вашем приезде, но я не ожидал, что вы заявитесь с женой.

Брук отметила, какой у незнакомца звучный и властный голос, но она чуть не рассмеялась, когда он принял ее за жену мистера Джеффриса.

– Тревис, – сказал Джеффрис, протягивая руку. – Я давно вас не видел. Вы прекрасно выглядите.

– Как и вы, – сказал Тревис и посмотрел на Брук. – Вы не представите меня вашей милой спутнице?

– Конечно, но она не моя жена. – Мистер Джеффрис повернулся к Брук. – Позвольте представить вас Брук Хэммонд.

Тревис поднес ее руку к своим губам и слегка прикоснулся, но этого было достаточно, чтобы мурашки пробежали по телу Брук. Странно, но у нее сильнее забилось сердце, когда он произнес:

– Приятно познакомиться, мисс Хэммонд. – Он повернулся к Джеффрису: – Тогда, я полагаю, это ваша невеста?

– Конечно, нет. Она друг вашего отца.

Взгляд Тревиса остановился на ней, затем, нахмурив брови, он резко повернулся к поверенному:

– Моего отца? Боюсь, я вас не понимаю.

Брук с большим усилием отвела взгляд от неотразимых глаз Тревиса и тоже посмотрела на мистера Джеффриса.

– Его отец? – повторила Брук. – Ради Бога, скажите, кто его отец?

Джеффрис слегка покраснел и ответил:

– Позвольте мне представить Тревиса Монтгомери, сына Джексона.

Брук не могла скрыть своего изумления.

– Джексон никогда ничего мне не говорил о сыне. – И добавила: – А если у него был сын, почему он оставил плантацию мне?

– Мадам, это нисколько меня не удивляет, – холодно взглянув на нее, резко сказал Тревис. Очевидно, Тревиса Монтгомери такой поворот событий радовал не больше, чем ее. Интерес, который она заметила всего лишь минуту назад, исчез, когда он обратился к мистеру Джеффрису: – Что она здесь делает?

Брук отчетливо поняла, что ответ ему не понравится.

Следующий час тянулся медленно. Джеффрис без успеха пытался успокоить Брук и Тревиса, пока они не перестали кричать друг на друга.

Оказалось, что плантацию Брук может получить только на определенных условиях, и одно из них, расположившееся напротив нее за библиотечным столом, сейчас сердито смотрело на нее. Ее так быстро втолкнули в дом, что она не успела разглядеть внутреннее убранство. Их провели прямо в библиотеку, служившую Тревису кабинетом. Комната была такой же мрачной, как и ее хозяин.

Пока Тревис отвернулся, чтобы что-то шепнуть мистеру Джеффрису, Брук воспользовалась этим моментом и окинула взглядом комнату, пытаясь составить представление о ее хозяине. Одну стену целиком занимали книги. Очевидно, Тревис любил читать или стремился произвести такое впечатление. У другой стены находился мраморный камин, а над каминной полкой висел большой, выполненный маслом портрет сурового джентльмена, которого Брук не узнала.

Единственным светлым пятном в комнате были балконные двери, расположенные позади письменного стола.

Она снова посмотрела на свою ближайшую проблему, Тревиса Монтгомери, которому мистер Джеффрис пытался втолковать, что Брук получила в наследство половину «Старой рощи» и они смогли бы обо всем договориться, если бы только он выслушал его.

– Только через мой труп! – орал Тревис.

– Можно договориться! – крикнула Брук этому высокомерному грубияну. Она начала думать, что лучше бы он никогда не попадался ей на глаза. Почему он позволяет себе кричать на нее? И почему Джексон никогда не говорил, что у него есть сын? Подумать только, он показался ей таким красивым, а на деле – настоящий дьявол.

– Убирайтесь из моего дома, – процедил сквозь зубы Тревис, его голос звучал напряженно, как будто он едва сдерживал себя.

Брук чувствовала, что его гнев вызван не только ее неожиданным появлением.

– Вашего дома? – с вызовом переспросила она. Этот человек… ее совсем не знает. Ему ее не запугать, как и любому мужчине. – Вероятно, вы не слушали. Плантация принадлежит нам обоим, так что лучше смириться с данным фактом, – сообщила она ему, радуясь, что мистер Монтгомери не сразу нашелся, как ответить ей. Он не производил впечатления человека, готового в чем-то уступить.

Как и она сама.

Он долго смотрел на нее, затем перевел взгляд на мистера Джеффриса, который с раздраженным видом сидел у стола, сложив руки на лежавших перед ним бумагах.

– Я знал, что отец ненавидит меня… – Тревис умолк, и странное выражение промелькнуло на его лице – Но не предполагал, что так сильно, – сказал он, опускаясь в кресло.

Поверенный прокашлялся и затем сказал:

– Если вы закончили состязаться в том, кто крикнет громче, я продолжу чтение завещания Джексона. – Джеффрис посмотрел на них поверх очков и терпеливо ждал их согласия.

Наконец оба кивнули. Тревис оттолкнулся от стола.

– Пока вы не начали читать, – сказал он, – мне надо выпить. Вы хотите чего-нибудь? – Его вопрос был обращен к Джеффрису.

Поверенный пожал плечами и кивнул, затем вернулся к своим бумагам. Когда Тревис направился к шкафчику-бару, стоявшему у стены, Брук сказала:

– Совершенно очевидно, что ваш отец никогда не обучал вас хорошим манерам.

Тревис остановился. Медленно повернувшись, он ответил ей гневным взглядом.

– Мой отец не давал себе труда вообще учить меня чему-нибудь, – с горечью ответил он. Он немного подождал, чуть приподняв бровь, почти принуждая ее ответить – Вы не хотите чего-нибудь, мисс Хэммонд?

Брук улыбнулась, понимая, что этим еще больше разозлит его, затем вежливо сказала:

– Да, большое спасибо. Я бы выпила хереса, если можно.

Прежде чем он отвернулся, она заметила пламя, вспыхнувшее в его синих глазах, и подумала, как можно было бы затушить это пламя и, возможно, укротить зверя.

Тревис Монтгомери никак не вписывался в ее надежды на это авантюрное путешествие. Его присутствие излишне будоражило ей кровь. Он вознамерился запугать ее, однако ему следует быть осмотрительнее.

Герцог никогда не упоминал, что у него есть дети, и, честно говоря, Брук не могла обвинять Тревиса за то, что он сердит не только на своего отца, но и на нее. Она знала, каково быть отвергнутым родителем, но это не означало, что огорчения Тревиса заставят ее отказаться от своего великолепного шанса быть счастливой.

Из-под опущенных ресниц она наблюдала, как он разливает вино. Тревис протянул руку за хрустальным графином, и белая полотняная рубашка обтянула его спину. Высокий мужчина… выше многих, он был грубым, надменным, наглым, как почти все американцы, но таким загадочным, что приковывал к себе ее внимание, чего Брук не могла бы сказать о большинстве мужчин.

Выгоревшие на солнце волосы подчеркивали бронзовый загар его кожи, а выразительные черты лица, казалось, притягивали ее, даже когда он ничего не говорил. И это было не к добру. Ей не нужен Тревис Монтгомери. Она покончила с мужчинами, особенно с теми, кто хотел управлять ею.

Тревис протянул ей бокал с хересом и снова занял свое место.

«Это больше, чем бы мне хотелось, – подумала Брук, беря бокал. – Кто-то должен выручить меня».

Мистер Джеффрис пил виски с таким видом, словно нуждался в нем больше, чем кто-либо другой. Со вздохом он снова положил перед собой бумаги и начал читать:

– «Я, Джексон Монтгомери, находясь в здравом уме, завещаю свою плантацию в Новом Орлеане Брук Хэммонд и моему сыну, Тревису Монтгомери, в равных долях в надежде, что они вместе будут успешно управлять плантацией. Если через год они не поженятся и один из них пожелает покинуть плантацию, тогда другой может выкупить его долю.

Я выражаю надежду, что имя Монтгомери будут носить мои наследники. Следовательно, мои остальные имения будут находиться под опекой до рождения моего первого внука.

Все правильно, Тревис! Я вижу, как ты сейчас нахмурился. Я действительно уделял тебе мало внимания, но я дал тебе свое имя, а когда ты вырос, я предоставил тебе и твоей матери место для проживания. Я хочу, чтобы ты сделал две вещи: первое, ты должен устроить прием в течение двух недель после прочтения моего завещания и представить Брук Хэммонд ее соседям. Я сожалею, что не мог передать тебе свой титул, но это невозможно, поскольку я не был женат на твоей матери. Однако, зная тебя, я уверен, что титул тебя совершенно не интересует.

Второе, я хочу, чтобы ты поступил достойно, женился и имел детей, чтобы род Монтгомери продолжался. Брук будет тебе прекрасной женой, и ты получишь имения намного быстрее, как и деньги. Будь добр к ней», – Джеффрис закончил и, глубоко вздохнув, добавил: – Но есть одно исключение.

Брук мгновенно подняла голову.

– Какое? – спросила она Джеффриса. – Я не имею никакого желания выходить замуж за этого человека или любого другого. Об этом не может быть и речи.

– Не помню, чтобы я просил вас выйти за меня замуж, – резко сказал Тревис, его слова прозвучали, как удар хлыста. – Более вероятно, что вы одурачили моего отца. – Тревис перевел взгляд на поверенного: – О каком исключении вы упомянули?

Джеффрис отхлебнул вина. Он был бледен.

– «Если мой сын предпочтет жениться на другой женщине и у него родится сын или его жена будет ждать ребенка до или к концу действия данного соглашения, то Тревису не надо будет выкупать долю Брук. Плантация целиком перейдет к нему, а Брук будет предоставлена небольшая сумма для переезда туда, где она пожелает жить. Если же ребенка не будет, то условия выкупа остаются в силе».

– Это один из самых подлых его трюков. – Тревис вскочил. – Он, черт побери, прекрасно знал, что «Старая роща» не выживет без доходов от других имений. Он и из могилы пытается управлять моей жизнью. Даже указывает, когда именно я должен произвести на свет наследника.

– По моему мнению, Джексон надеялся, что вы оба отнесетесь к этому по-другому, – сказал Джеффрис, опережая Брук. – Возможно, немного времени, и… – Он умолк, получив испепеляющий взгляд от Тревиса, но все же продолжил: – В конце концов, вы же только что познакомились.

– Я совсем другое имела в виду, – чувствуя себя неловко, – сказала Брук. – Я проделала длинный путь, чтобы обнаружить, что у меня, возможно, нет дома. – Она кашлянула. – Сомневаюсь, что время что-то изменит.

– А что именно имели вы в виду, мисс Хэммонд? – приподняв бровь, поинтересовался Тревис. – Я так сожалею, что причиняю вам неудобства, ваше высочество, – продолжал он. – А как, вы думаете, чувствую себя я? Я своим потом поднял эту плантацию из руин. – Тревис оперся руками о стол из вишневого дерева и со злостью смотрел на Брук. – И вот что я вам скажу, мисс Хэммонд. Я не позволю вам вмешиваться в управление этой плантацией. Поскольку мой отец так, кстати, зажал свои деньги, что не на что надеяться. Если мы не соберем в этот раз хороший урожай сахарного тростника, то я… мы потеряем «Старую рощу» и у вас останется половина от ничего. Я ясно выражаюсь?

Казалось, он плеснул ей в лицо ледяной водой, и это вывело ее из оцепенения. Брук так быстро вскочила, что едва не опрокинула стул. Она холодно взглянула на Тревиса.

– Абсолютно! – отрезала она. – А теперь позвольте мне высказаться. Вам, вероятно, это понравится не больше, чем мне, но я собираюсь извлечь максимальную пользу из непростой ситуации, добившись хорошего урожая.

Тревис презрительно усмехнулся:

– А что вы знаете о сахарном тростнике?

– Не много, но я могу научиться, – призналась Брук, хотя ей хотелось сказать: «Он куда приятнее вас!»

– В таком случае вам следует поторопиться, мисс Хэммонд, потому что наступает время жатвы.

– Миссис Хэммонд, – поправила его Брук; ложь без усилий соскользнула с ее языка.

Он удивленно поднял бровь:

– А где же мистер Хэммонд? Или меня ждут еще сюрпризы?

– Боюсь, что он умер, – поспешно ответила Брук, взглянув на мистера Джеффриса: не собирается ли он оспорить то, что, как он знал, было неправдой? Еще на корабле, покидая берега Англии, она решила, что будет выдавать себя за вдову, чтобы потом, если наступит такой момент, не объяснять, почему она не девственница.

Брук заметила, что Тревис не спешит выразить свои соболезнования, но она уже поняла, что этот несносный человек совсем не такой, как англичане, к которым она привыкла. Казалось, он вообще не собирается что-либо говорить. Очевидно, он ждал, что она заговорит первой. Прекрасно! Она попытается быть любезной.

– Раз уж мы партнеры, Тревис, почему бы вам не называть меня по имени, Брук? – У него обращение «мисс Хэммонд» напоминало ругательство.

– Это бы означало, что мы друзья, миссис Хэммонд, – сказал Тревис и, больше не обращая на нее никакого внимания, повернулся к мистеру Джеффрису: – Мой отец этого не знал, но я помолвлен и собираюсь жениться. Невеста с моей матерью поехали на север покупать Гесионе приданое.

– Так вот куда ушли все деньги, предназначенные для плантации, – осуждающе сделала вывод Брук.

Тревис посмотрел на нее так, как будто не мог поверить, что она осмелилась перебить его. Не была ли его невеста кроткой мышкой, ухватившейся за шанс угодить ему?

– Гесиона принадлежит к очень богатой креольской семье и поэтому сама очень богата, хотя вас это совершенно не касается. И все же тех денег, что я имею, недостаточно, чтобы выдержать еще один неурожайный год. – Он снова обратился к Джеффрису: – Как я уже говорил, мы можем устроить свадьбу после ее возвращения, и я уверен, что наследник не замедлит появиться.

«Только через мой труп!» – Брук хотелось закричать, но она придержала язык. Ее ошеломило заявление Тревиса о женитьбе. Она надеялась на деловые отношения с этим вспыльчивым человеком. Ей казалось, что, куда бы она ни повернулась, ее окружают одни препятствия.

Из-за невесты приходилось спешить. Как только эта, как ее там зовут, вернется, Тревис быстро на ней женится, в этом Брук не сомневалась. Она подумала, любит ли он эту женщину или только ее деньги. Брук не могла представить его влюбленным. Он казался слишком холодным, почти мертвым внутри.

Безусловно, Брук поклялась себе никогда не выходить замуж, но если брак сохранит за ней дом, который она только что получила, то ей придется пересмотреть свое решение, поскольку ей некуда идти. И она, разумеется, не собиралась возвращаться к прежней профессии. Эта плантация была ее надеждой, ее спасением и ее будущим.

Брук не знала, что ей придется предпринять, но каким-то образом она должна соблазнить Тревиса и женить его на себе до возвращения его суженой. Конечно, она преуспела в искусстве обольщения мужчин, но если у Тревиса перед Гесионой обязательства, то ее задача не из легких.

Возможно, как и многих мужчин, его можно было бы сбить с пути истинного, находись он далеко от дома. Но приближалась уборка урожая, и Брук понимала, что ничто не заставит его оставить плантацию.

Все же она должна что-то придумать.

Это был бы брак по расчету… ее расчету.

Она смотрела, как Тревис пожимает руку мистеру Джеффрису. Невзирая на разочарование, Брук уже просчитывала возможные варианты. Она-то думала, что все ее битвы остались позади, но оказалось, ничего не изменилось. Ее будущее по-прежнему зависело от воли мужчины.

Брук давала себе обещание, что, как только она сойдет с корабля, все прошлое останется позади, и она начнет новую жизнь. Теперь на ее пути возникло препятствие.

Тревис Монтгомери.

Брук вздохнула. Для того чтобы соблазнить Тревиса Монтгомери, ей потребовались бы все ее силы. Непохоже, чтобы ее объект проявлял хотя бы малейшее желание содействовать ей. В то время как мужчины обычно осыпали ее неуклюжими комплиментами, говоря, как она красива – слова, на которые она привыкла не обращать внимания, – Тревис едва взглянул на нее. Его хмурые взгляды, которыми он удостаивал ее, могли бы испепелить ее. Теперь ей лишь оставалось превратить это пламя гнева в пепел желания.

Легкая улыбка тронула губы Брук. С каких это пор она отказывается принимать вызов, брошенный судьбой? Вся ее жизнь была борьбой. Любая здравомыслящая женщина при сложившейся ситуации давно бы сбежала.

Беда была в том, что Брук не отличалась здравомыслием.

Когда она покончит с Тревисом Монтгомери, он и не узнает, чего ей это стоило.

Тревис направился к двери, но Брук была еще не готова отпустить его.

– Вы собираетесь показать нам наши комнаты, или я должна сама выбрать ту, которая мне понравится? Может быть, хозяйские апартаменты? – Она сознавала, что намеренно досаждает ему, но по какой-то странной причине Тревис вызывал в ней желание раздражать его. Возможно, ей просто хотелось увидеть какое-то неосторожное проявление чувства вместо холодности, сохранявшейся на его лице.

Тревис ей не ответил. Он распахнул дверь и крикнул:

– Мамми!

Он так обращается к матери? Как грубо. Нет, минутку, разве он не говорил, что его мать куда-то уехала? Прошла минута, и в дверях появилась тучная негритянка.

– Oui, мистер Тревис. Что это вы кричите спозаранку?

Понятно, мамми была экономкой. Судя по ее странному имени, подумала Брук, не эта ли женщина помогала растить Тревиса? Бедная женщина!

– Пожалуйста, проводи гостей в их комнаты. – Тревис, помолчав, добавил: – Хотя миссис Хэммонд задержится здесь ненадолго. Позаботься, чтобы ее комната находилась как можно дальше от моей.

«Итак, черта проведена», – с неожиданным удовлетворением отметила Брук.

Тревис ясно показал, что не желает иметь с ней дело. Он в последний раз бросил взгляд в ее сторону с тем же выражением отчужденности, которое присутствовало на его лице весь этот день.

Брук подняла тонкую бровь в знак признательности, но ничего не сказала. Она слишком хорошо знала, что ее слова могли обратиться против нее. Самое лучшее – продолжать молчать, и пусть он думает что хочет. Она знала, что Тревис сделает все, что в его власти, чтобы выжить ее с плантации, но Брук Хэммонд не собиралась уезжать.

Она упрямо вздернула подбородок и мысленно улыбнулась, глядя ему вслед.

«Вот так, Тревис Монтгомери… посмотрим, что у тебя получится».

 

Глава 3

Мамми обошла Тревиса и, приподняв бровь, уставилась на Брук. И снова Брук почувствовала себя насекомым, которое рассматривают через лупу. Лицо прислуги выражало удивление, и при этом далеко не приятное удивление, но мамми ничего не спросила, пока Тревис не вышел из комнаты.

– Вы, люди, следуйте за мной, слышите, – сказала мамми, жестом предлагая Брук и Джеффрису следовать за ней.

Мамми говорила со странным акцентом, который Брук не могла определить. Он не совсем походил на французский, но имел с ним что-то общее. Кожа у женщины была шоколадного цвета, но намного светлее, чем у некоторых рабов, которых Брук видела на пути в Луизиану. Мамми была крупной женщиной, она носила серое платье и белый с нагрудником передник, завязанный на талии. Черные волосы, зачесанные назад, прятались под белым тюрбаном. И еще у нее на шее был белый шарф, образовывавший спереди что-то вроде воротника.

– Извините, – сказал мистер Джеффрис, когда они подошли к лестнице, – мне надо сказать несколько слов Тревису. Я потом найду свою комнату.

Брук слегка кивнула ему и последовала за служанкой, которая, раскачивая мощными бедрами, взбиралась по ступеням. Брук скоро поняла, что существует немало вещей, с которыми ей придется освоиться здесь, в «Старой роще».

– Сколько комнат в этом доме? – спросила Брук.

– Около шестидесяти.

Брук подумала, что мамми не выражает большой радости, принимая ее как гостью дома, вернее, как хозяйку. Но, может быть, ей это только казалось из-за приема, оказанного ей Тревисом. К тому же она устала после долгого путешествия, поэтому плохо воспринимала происходящее.

Когда они добрались до площадки второго этажа, Брук посмотрела через перила вниз и обнаружила, что, стоя у входной двери, Тревис наблюдает за ней. Она дорого бы заплатила за то, чтобы выведать его мысли.

За время их короткого знакомства она поняла, что Тревис прекрасно сохраняет самообладание, но она очень сомневалась, что он способен хоть на какое-то сочувствие. Поразмыслив, она бы, возможно, и не захотела знать, о чем он думал в этот момент. Едва ли его мысли были добрыми. Как бы суров ни был Тревис, Брук решительно отказывалась его бояться.

Она выдержала его взгляд, чувствуя, как в нем клокочет едва сдерживаемый гнев. Справиться с Тревисом будет нелегко, и это еще одна проблема, к которой ей также придется привыкать. Брук пожала плечами. Но он был мужчиной, поэтому она не слишком беспокоилась. В конце концов, умение управлять мужчинами было ее профессией. По ее наблюдениям, они все были одинаковы.

И все же ее интересовало, о чем же он думал.

Тревис пристально смотрел на привлекательную женщину, ставшую его нежеланным и ненужным партнером. Он думал, не снится ли ему этот кошмар и скоро ли кто-нибудь разбудит его. Лучше, если бы это произошло прямо сейчас.

В своих снах он находился там, где обычно живут очаровательные женщины, а не в своей парадной гостиной. А Брук Хэммонд определенно была очаровательной. У нее был безупречный цвет лица, а глаза выразительны и прекрасны. Он заметил, что она не отводит глаза с напускной скромностью, как большинство женщин. Наоборот, она встречает его взгляд с вызовом.

«Интересно, – думал он. – У этой женщины есть характер». Следовало признать, что, с его точки зрения, это только подчеркивало ее красоту. К тому же она превосходила ростом почти всех женщин, которых он знал. Сколько времени прошло с тех пор, когда он слышал этот особый британский акцент, всегда напоминавший ему об отце и тех немногих случаях, когда они вместе проводили время?

Тревис поднял голову и с серьезным любопытством встретил ее твердый взгляд. Миссис Хэммонд своей гривой золотистых волос напоминала ему львицу. С самой первой минуты их встречи она произвела на него необычайное впечатление. Он усмехнулся, не смущаясь тем, что это могла видеть миссис Хэммонд. Он всей душой стремился вывести ее из себя и затем заставить уехать.

Какой бы хорошенькой ни была Брук Хэммонд, она могла разрушить все, о чем он мечтал и ради чего трудился, не покладая рук. Его так называемый отец имел наглость полагать, что выберет ему жену, и это после того, как никогда не уделял внимания и времени сыну, не говоря уже о советах в житейских делах. Джексон просто взвалил на Тревиса управление плантацией и велел ему сделать ее доходной.

Тревис распахнул входную дверь и решительно вышел из дома. Он не знал, как, но он должен удалить эту женщину, эту Хэммонд, из «Старой рощи» до возвращения его матери и Гесионы, «идеальной жены», которую нашла ему мать. Он ухаживал за Гесионой, чей отец-креол был известным прокурором, потому что она стала бы прекрасной хозяйкой «Старой рощи». Женитьба на ней упрочила бы его положение в обществе, и появлялась надежда разрушить стену, существовавшую между его дедом и его матерью.

Его будут принимать в обществе, поклялся Тревис. Ему это было безразлично, но его мать страдала из-за этого. Ради нее он мог смириться с образом жизни напыщенной и избалованной Гесионы. Кроме того, всегда можно завести любовницу и жить счастливо в свое удовольствие. Гесиону не очень интересовали дела на плантации, но она прекрасно разбиралась во всех тонкостях светской жизни. Это его вполне устраивало, только бы она не мешала ему.

Тревис спустился со ступеней, глубоко вдохнул прохладный воздух и попытался успокоиться, глядя на лужайки перед домом и видневшиеся вдали поля зреющего тростника.

Последний урожай, наконец, освободит «Старую рощу», а, следовательно, и его самого от душивших его долгов, которые он получил вместе с плантацией.

Когда отец отправил его с матерью в «Старую рощу», Тревис поклялся, что сделает плантацию прибыльной. Он хотел показать своему отцу, что он уже настоящий мужчина, способный справиться с этой работой, но Джексон Монтгомери умер слишком рано. Будь он проклят! И более того, старый скряга продолжал терзать его и из могилы, отдав половину плантации совершенно чужому человеку.

«У нее нет никаких прав».

А кем же была эта женщина для его отца? Любовницей? Однако миссис Хэммонд была слишком молодой даже на стариковский вкус. Он догадывался, что Брук где-то около двадцати, и мысль о ее отношениях с его отцом вызывала у него тошноту.

Не имея готового ответа, Тревис поклялся это выяснить и через двор направился к конюшне. Он был полон решимости забыть о загадочной миссис Хэммонд и заняться работой, но невольно признавался себе, что эта женщина заинтриговала его. Вот и еще одна причина убрать ее с плантации и с глаз долой как можно быстрее.

– Подождите.

Тревис оглянулся и увидел мистера Джеффриса, спешившего за ним. Пыхтя и задыхаясь, он пытался догнать Тревиса. Тревис остановился и нетерпеливо ждал, когда пожилой человек подойдет к нему. Интересно, какую еще удивительную новость поверенный забыл сообщить ему?

Подойдя, Джеффрис шумно выдохнул и, вытащив из кармана платок, вытер взмокший лоб. В эту минуту Тревис осознал, что вымещал свое недовольство на поверенном, когда на самом деле ему хотелось высказать свое возмущение отцу. Бедняга не мог не исполнять указаний Джексона. Тревис решил постараться терпимее относиться к старику.

– Я… я хотел, чтобы вы знали, что я искренне сожалею о вашем отце, – сказал Джеффрис, складывая платок и убирая его в карман. – Я послал вам сообщение о том, что произошло, сразу же после кончины его светлости. Надеюсь, вы его получили.

– Нет, не получил. Я узнал о смерти отца случайно. – Тревис заметил удивление поверенного и сказал: – Позвольте объяснить, что произошло.

Тревис хорошо помнил, как он об этом узнал. Он приехал к своему банкиру.

«Надо ли мне напоминать вам, что последний платеж по закладной на «Старую рощу» просрочен? – сказал тогда сидевший за столом Харви Мидуэй. – Должен признать, что вы получили погибавшую плантацию и превратили ее в доходную. Однако эта земля стоит дорого, и ее можно продать с большой выгодой. Я попытался связаться с его светлостью…»

«Я не хочу никакой помощи от отца», – заявил Тревис.

Харви предостерегающе поднял руку: «Позвольте мне закончить. – Он помолчал с несколько смущенным видом. – Я получил вчера письмо от поверенного вашего отца, некоего мистера Джеффриса».

Тревис кивнул: «Я знаю об этом человеке».

«В письме говорится, что ваш отец скончался. – Харви достал письмо и взглянул на него. – Письмо подписано два месяца назад. – Банкир запнулся, затем продолжил: – По выражению вашего лица я могу судить, что вы этого не знали. Сожалею».

В памяти Тревиса живо возникло покрасневшее лицо Харви, его смущение.

Тревис помнил, что он ничего ему не ответил. В то время он еще не мог разобраться в своих чувствах. Ему только что сообщили, что человек, бывший ему отцом, умер. Тревис понимал, что он должен что-то чувствовать, но не чувствовал ничего. Этот человек никогда не проявлял к нему ни любви, ни симпатии, так какие чувства мог он испытывать в ответ? Конечно, некоторые отцы никогда не признают своих незаконнорожденных детей, так, может быть, Тревис должен испытывать благодарность? Но он не был благодарен.

Его отец, может, и дал ему образование, но только потому, что Тревис остался единственным продолжателем рода Монтгомери. Затем Джексон отправил его в Америку к его матери, подальше от себя, подальше от своей жены.

Когда Тревис сообразил, что ничего не сказал мистеру Джеффрису, он поспешил закончить объяснение:

– Простите, я вспоминал разговор с Мидуэем, моим банкиром, от которого я и узнал эту новость. – Тревис раздраженно пожал плечами. – Честно признаюсь, это был неприятный день.

– Я глубоко сожалею об этом, сэр, – покачав головой, сказал мистер Джеффрис. – Должно быть, мой помощник перепутал адрес. Вы должны были получить это письмо раньше, чем компаньоны вашего отца.

Тревис понимал, что произошла непреднамеренная ошибка, но все равно чувствовал себя оскорбленным, хотя и не знал почему.

– Старый скряга никогда ничего не делал, не имея на то причины. Образование я получил лишь после того, как он понял, что, кроме меня, некому носить родовое имя. Только тогда он признал меня своим сыном. А теперь новое оскорбление – женщина, владеющая половиной этой проклятой плантации, как хочет… как хотел мой отец!

– Я не могу обсуждать это, сэр, – сказал мистер Джеффрис, сведя брови в мучительном волнении. – Но я могу сказать, что ваш отец был очень высокого мнения о мисс Брук.

– Это очевидно, – проворчал Тревис. – Он оставил ей половину этой чертовой плантации! – Он развернулся и направился к амбару. – Хочу проверить, как там тростник, – бросил он через плечо. – Если хотите посмотреть, как обстоят дела в «Старой роще», я прикажу оседлать вам лошадь, и вы можете поехать вместе со мной.

– Благодарю вас, – тяжело дыша, сказал мистер Джеффрис, стараясь не отставать от Тревиса. – Я могу понять ваше огорчение от создавшейся ситуации… – Джеффрис запнулся, получив предостерегающий взгляд Тревиса, но продолжил: – Я путешествовал с миссис Хэммонд и ее подругами, и все они очень милые леди. Может быть, вы измените…

Тревис неожиданно остановился и перебил Джеффриса:

– Какие леди?

– Я думаю, они подруги, но считают себя сестрами, сэр. Очень близки друг с другом, я убежден. На самом деле две другие женщины были племянницами вашего отца и вашими двоюродными сестрами. Некоторое время они жили в доме герцога.

Небрежным, насколько ему это удалось, тоном Тревис заметил:

– Не говорите мне, что еще две женщины свалятся мне на голову, как будто у меня недостаточно неприятностей. – Он схватился за голову. – Слава Богу, здесь нет моей матери! С ней бы случился припадок или она бы бесилась так, что я бы не знал и минуты покоя.

– О нет, сэр! Леди расстались в Нью-Йорке.

– Прекрасно, – прекратил разговор Тревис и жестом показал конюху, чтобы тот оседлал вторую лошадь. Тревис сел в седло, но не удержался и высказал свои мысли: – Какая, черт побери, жалость, что миссис Хэммонд не поехала вместе с ними.

Мистер Джеффрис тоже взобрался на лошадь.

– Я надеюсь, вы измените ваше отношение, когда поближе познакомитесь с миссис Хэммонд. Она очень милая женщина.

Тревис усмехнулся:

– Только не ручайтесь своей жизнью.

Мамми вела ее подлинному коридору. Тишину нарушал лишь стук их каблуков по паркетному полу. Мамми явно не была расположена к болтовне. Когда они дошли до конца коридора, мамми распахнула дверь и объявила:

– Вот ваша комната. Я думаю, она вам понравится, вот так.

Пахло чистотой и свежим запахом лимонного воска. Этот освежающий запах был так приятен после сырости на корабле и затхлости трактиров и экипажей, в которых они путешествовали!

Брук оглядела просторную комнату. Вся мебель была сделана из красного дерева. Середину помещения занимала большая кровать с белым кружевным пологом, и еще там были диван и два розовых кресла, стоявших по обе стороны камина.

Комната была приготовлена для женщины, вероятно, для невесты. Только насколько Тревис и его невеста были близки? Любил ли он эту… как ее там звали?

Он не был похож на влюбленного мужчину. Любовь смягчает мужчину. В Тревисе Монтгомери определенно не было никакой мягкости. «Холодный» – такое слово, прежде всего, приходило ей на ум. Не было ли, возможно, другого объяснения предстоящему браку?

– Вы пока устраивайтесь тут, а я пришлю сюда ваши сундуки, мисс Хэ…

Брук дотронулась до руки мамми.

– Я бы хотела, чтобы ты называла меня мисс Брук. – Брук подумала, что женщина могла бы, по крайней мере, улыбнуться в ответ на дружелюбное обращение, но она ошиблась. Все, что она получила, был короткий кивок. Однако она не собиралась сдаваться. – А как мне называть тебя? – спросила Брук.

– Можете тоже называть меня мамми, вот так. Все так зовут, – сказала толстуха, расправляя покрывало темной загрубевшей рукой. – Ваша горничная скоро приедет, мисс Брук? – В ее голосе звучало неодобрение.

Брук задумалась на минуту, прежде чем ответить. Она сознавала, что здесь она незваная гостья, и не хотела ни с кем ссориться. Экономка могла бы стать ее союзницей, тогда жизнь стала бы куда легче.

– Моя горничная еще очень молода и не захотела расставаться со своей семьей.

Мамми выпрямилась и посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.

– Вы ехали одна, без сопровождающих, вот так?

– Не совсем. Со мной были мистер Джеффрис и две мои подруги, но мы расстались в Нью-Йорке.

– Ну, так вот, – сказала мамми, упираясь кулаками в мощные бедра. – Вам не следует выходить из дома одной, слышите, если не хотите, чтобы люди в Нолинзе начали болтать, – проворчала она.

Брук кивнула:

– Буду иметь это в виду, спасибо тебе. Ты давно служишь в «Старой роще»?

– Ну, трудно сказать! Его милость приезжал сюда редко, но в доме всегда была прислуга, и я всегда была главной. Затем приехали мисс Маргарет и мастер Тревис, и дом снова ожил. Мы кое-что изменили, избавились от всего ненужного, вот так, – покачала головой мамми. – Сейчас у нас хорошие люди.

– Понятно, – сказала Брук. Она надеялась, что мамми помогала растить Тревиса и может рассказать ей, что он за личность. – В таком случае, думаю, ты сможешь подобрать мне личную горничную. Уверена, у тебя должен быть превосходный вкус.

На этот раз мамми улыбнулась, блеснув белыми зубами. Ее карие глаза пытливо всматривались в лицо Брук, которая не понимала, что она хочет увидеть.

– Предоставьте это мамми. Я подберу кого-нибудь, пока вы здесь, – наконец сказала она.

– Я собираюсь пробыть здесь долго, мамми. – Брук улыбнулась. – Видишь ли, я получила в наследство от его светлости половину «Старой рощи».

– О Господи. – Мамми прижала ладони к щекам – Господи, Господи! – Сообразив, что выдает себя, она замолчала.

– Не беспокойся, – сказала Брук. Она дотронулась до руки экономки. – Ты можешь при мне говорить все, что думаешь. Обещаю, я – тоже. Я знаю, ты мне еще не доверяешь, и это понятно. Но надеюсь, что когда-нибудь ты изменишь свое мнение. Я не намерена увольнять кого-либо из прислуги. – Она оглядела блестевшую чистотой комнату. – Я вижу, что все здесь в полном порядке.

Мамми нахмурилась.

– А что скажут мисс Маргарет и мисс Гесиона? – вырвалось у мамми, но она тут же спохватилась и затрясла головой. – Не мое это дело, я поторопилась, вот так.

– Надеюсь, я не буду строгой надсмотрщицей, как ты думаешь, мамми, – сказала Брук, вынимая булавки из шляпы и кладя ее на небольшой туалетный столик. – Меня никогда не баловали. Я умею ценить труд и преданность. Пожалуйста, свободно говори обо всем в моем присутствии. – Брук посмотрела в темные добрые глаза. – Здесь все для меня непривычное и незнакомое, совсем не так, как у меня дома, в Англии. Мне потребуется помощь. Я очень надеюсь, что ты мне поможешь. – Брук помолчала, затем снова настойчиво заговорила, надеясь узнать от этой женщины то, что ей было так необходимо: – Кто эти люди, о которых ты говоришь?

Мамми снова заколебалась.

– Может, мне не следует говорить.

Брук села в одно из розовых кресел и указала мамми на другое.

– Поскольку я задаю тебе прямой вопрос, – мягко заговорила она, – то думаю, ты должна ответить. Сомневаюсь, что это можно назвать сплетнями.

Мамми улыбнулась, ее глаза блеснули, и она кивнула.

– Так вот, мисс Маргарет – мама молодого Монтгомери, как вы уже знаете.

– Я не знала, как ее зовут, – сказала Брук.

– Понимаю. – Мамми кивнула. – Ну а мисс Гесиона – она его невеста. Они уехали на север за покупками. Потратят массу денег, я уверена.

– Понятно. – Брук тоже кивнула. Ей хотелось расспросить об этих женщинах, но она понимала, что мамми не настолько еще доверяет ей, чтобы рассказывать о них.

– Они скоро вернутся?

Мамми встала.

– Вернутся в ноябре, потому как мисс Маргарет хочет рождественской свадьбы, а она обычно получает то, что хочет, – сказала мамми, направляясь к двери. – Устраивайтесь, я пришлю вам девушку, горничную, помочь разобрать сундуки. Обед будет ровно в восемь, вот так. Проспер, повар, терпеть не может, когда опаздывают к столу, слышите? – У двери она задержалась, повернулась и улыбнулась Брук. – Добро пожаловать в Нолинз.

Брук посмотрела на закрывшуюся дверь, и только опустившись в кресло, она поняла, как устала. Это был очень долгий и тяжелый день. Разумнее было бы сдаться перед численным превосходством врага, но она устала и не доверяла своей способности рассуждать разумно. Путешествие, а затем стычка с Тревисом утомили ее сильнее, чем она предполагала.

Может быть, ей просто надо немного отдохнуть, собраться с мыслями перед следующей встречей с Тревисом Монтгомери?

И что это за повар, устанавливающий свои порядки, рассеянно подумала она, устало, откинувшись в кресле. Брук полагала, что довольно скоро она все узнает.

Действительно, это был странный дом со странными порядками. Экономка говорила с необычным французским акцентом, а повар устанавливал правила приема пищи. И она совсем не удивится, если из стены выскочит привидение. Оно, вероятно, тоже не одобрит ее присутствия, с содроганием подумала Брук.

Станет ли она когда-нибудь здесь своей?

Мамми сообщила одну интересную подробность. Мать Тревиса и невеста не вернутся раньше ноября. Это была действительно хорошая новость. У Брук есть время завлечь Тревиса в свои сети и обосноваться здесь хозяйкой до приезда этих двух женщин.

Им с Тревисом требуется прожить в браке год, а потом они смогут разойтись. Тогда, если он по-прежнему будет желать мисс Гесиону, то – пожалуйста. Брук охотно предоставит ему свободу, если Гесиона захочет его. Эта мысль вызвала у Брук улыбку.

 

Глава 4

Брук с трудом заставила себя проснуться, когда первые лучи солнца пробрались в комнату сквозь оконное стекло. Утро настало слишком быстро, и она была еще не готова встретить новый день. Устроившись поудобнее под одеялом, Брук попыталась привести свои мысли в порядок.

Первая неделя пролетела быстро. Она старалась укрепить свое положение в доме, но это оказалось нелегкой задачей, поскольку ее считали чужой и не посвящали в дела плантации. Брук не раз напоминала себе, что ей надо набраться терпения. Чтобы покорить не только прислугу, но и Тревиса, требовалось время.

Наконец наметились какие-то сдвиги. Некоторые слуги останавливались, чтобы спросить ее совета, а не притворялись, как раньше, что не замечают ее. Брук сочла это значительным шагом вперед.

Она подумала, что было бы полезно предложить свою помощь и пойти вместе с детьми собирать орехи в пекановой роще, расположенной позади большого дома. Раньше она не очень любила детей, но решила, что должна делать что-нибудь полезное, поэтому собрала четырех мальчиков, трех девочек, взяла несколько плетеных корзин и отправилась в рощу.

К своему величайшему удивлению, Брук обнаружила, что с удовольствием проводит время с детьми. Она им явно понравилась. Так приятно было слышать их веселый смех!

Джордж, которому на вид было лет девять, заявил, что он – трясун. Конечно, Брук пришлось спросить, что делает трясун.

Он, с гордостью выпятив худенькую грудь, объяснил ей:

– Это самый главный человек, потому что достает орехи с дерева.

– А как же ты собираешься достать орехи? – спросила Брук. – Дерево очень высокое.

Джордж широко улыбнулся, белые зубы блеснули на его темном лице.

– Подержите это, мисс Брук. – Он протянул ей шест, сделанный из тростника. – Я залезу на вот это дерево.

– Оно довольно высокое, – предупредила она.

– Это не важно, – с непоколебимой уверенностью ответил Джордж. Он подошел к огромному дереву, под которым двое других мальчиков сплели пальцы рук и подсадили его. Благополучно добравшись до второй ветви, он крикнул Брук, чтобы она подала ему шест.

– Будь осторожнее.

– О, мисс Брук, я уже делал это тысячу раз.

Она была уверена, что он не взбирался на это дерево тысячу раз, но отдала должное его отваге: он лазал проворно, как белка, забираясь на самые высокие ветви. Добравшись до верхушки дерева, он начал ударять по ней шестом, и орехи дождем посыпались вниз на землю.

Брук поставила корзину.

– Давайте посмотрим, кто соберет больше всех орехов. Победителя ждет особая награда. – Глаза детей разгорелись в предвкушении приза. – По местам, начали, – сказала она, и дети разбежались в разные стороны.

Она смеялась, видя, как они бегают вокруг дерева, превращая скучный сбор орехов в веселую игру. Брук не помнила, когда еще она получала удовольствие от таких простых вещей.

Она со своей шумной командой вернулась на кухню с несколькими большими корзинами, до краев наполненными орехами. Брук попросила Кэти, одну из девушек, трудившихся в кухне, дать детям печенье и молоко, объявив их всех победителями.

Находившиеся в кухне улыбались Брук, и она подумала, что доброта была редкостью, которую они не привыкли получать от хозяйки дома.

Брук предполагала, что слуги постепенно приходят к выводу, что она, в конце концов, не такая уж плохая Приятно было чувствовать себя полезной. Слава Богу, мамми занималась домом, Проспер – кухней. Брук до сих пор не видела таинственного повара. Он уехал к одному из своих родственников, но, как ей сказали, должен был скоро вернуться. Мамми ведала всем понемногу, и всех это вполне устраивало.

Брук по-прежнему пыталась расположить к себе экономку. Она представляла, как ее появление обижает эту женщину.

Брук с улыбкой вспоминала прошедший день и потянулась, еще не желая расставаться с теплыми одеялами. Несмотря на все трудности, с которыми она столкнулась, приехав сюда, Брук радовалась, что оказалась в Америке. В Лондоне ее охотно приглашали на званые вечера, и она даже в какой-то степени была законодательницей моды, но она никогда не была членом общества. Всегда кто-то перешептывался за ее спиной. Теперь у нее появился шанс зажить нормальной жизнью, даже если ей предстоит решить здесь кое-какие проблемы.

Медленно приходя в себя, Брук окинула взглядом комнату. Она действительно не могла пожаловаться на свои апартаменты. Они находились в конце коридора, и здесь было очень тихо. Ночью она слышала лишь доносимые ветром крики ночных птиц.

Стены были окрашены в теплый розовый цвет. Кровать с пологом на четырех столбиках из красного дерева была большой и мягкой, с пуховыми стегаными одеялами из розово-кремового шелка. В общем, комната была очень красивой.

Какой-то треск привлек внимание Брук, и она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть, что это. Очевидно, одна из горничных, обслуживавших верхний этаж, тихо вошла, когда Брук спала, и разожгла в мраморном камине небольшой огонь. Такое внимание порадовало Брук, поскольку ночи оказались на удивление холодными по сравнению с приятными теплыми днями.

Она зевнула и рискнула высунуть одну ногу из-под теплых одеял. Теперь, когда горел камин, воздух в комнате достаточно прогрелся. Ей не решить свои проблемы, предаваясь праздности, поэтому Брук откинула одеяла и вылезла из постели.

В этот день уезжал мистер Джеффрис, ему надо было закончить несколько дел до отъезда в Англию. Прошлым вечером он объяснил, что дела других клиентов требуют его присутствия в Сент-Луисе, где он пробудет пару месяцев. Затем он убедится, что Джоселин хорошо устроена в ее доме в Нью-Йорке.

Мистер Джеффрис высказал мысль, что его отъезд даст Брук и Тревису время побыть одним и таким образом узнать друг друга получше. Брук сомневалась, что даже десять лет наедине с Тревисом смогли бы ей помочь.

Он откровенно избегал ее. Однако до сих пор ему удавалось удостаивать их своим присутствием каждый вечер за обедом. Хотя разговоры по-прежнему не ладились, Брук продолжала свои попытки.

Тревис проявлял себя как крайне упрямый человек, и Брук медленно училась терпению – непростая задача для того, у кого его нет.

Если она в ближайшее время не найдет способа заставить Тревиса разговаривать с ней, то в ближайшее время вновь окажется на улице.

Брук плескала холодную воду на лицо, вспоминая испепеляющие взгляды, которые Тревис не раз бросал на нее за обедом. Она часто задавалась вопросом, о чем думает этот невыносимый человек, когда так пристально изучает ее. О чем бы он ни думал, он очень хорошо умел скрывать свои мысли.

Будь он проклят!

Она вздохнула. Тревис Монтгомери был чрезвычайно загадочной личностью. Брук не знала, сумеет ли она пробиться сквозь его ледяную раковину. Она подозревала, что Тревис пытается прогнать ее своей грубостью, но у него ничего не получится. Ее нельзя было упрекнуть в отсутствии настойчивости.

Она должна стать для него необходимой как воздух, но ей нужен безупречный наряд. Она давно не практиковалась во флирте, задумчиво улыбнулась Брук.

Прошло два года с тех пор, как она рассталась со своей прежней жизнью. После переезда в дом герцога всевозможные уловки ей больше не требовались. В эту минуту она чувствовала себя как истинная девственница… Ну, может быть, как очень опытная девственница. Брук вновь усмехнулась.

Ее горничная, Милли Энн, вбежала в комнату с сияющей улыбкой.

– Доброе утро, миссис, – весело поздоровалась она. – Я пришла помочь вам одеться. Вижу, вы уже выбираете, что вам надеть, – сказала она, остановившись позади Брук. – У вас так много красивых вещей! Думаю, там, дома, вы вскружили голову не одному мужчине.

Брук усмехнулась.

– Возможно, нескольким, – скромно призналась она и задумчиво постучала пальцем по подбородку, разглядывая свои платья. – Я думаю, сегодня я поеду кататься на лошади, – сказала она, обернувшись. – Пора уже осмотреть остальную часть плантации.

– Свежий воздух пойдет вам на пользу.

Брук устраивала Милли Энн. Ей было лет шестнадцать, и она, казалось, была единственным жизнерадостным человеком во всем доме. Она была веселая и бойкая, с неизменной сияющей улыбкой. Ее черные блестящие глаза светились умом и юмором. Вроде бы Милли Энн приходилась мамми племянницей, как и мамми, она была свободной черной женщиной. Брук узнала, что многие работники были свободными и работали на плантации за жалованье.

– Сегодня холодно? – спросила Брук.

– О да, мэм! Довольно холодно. В воздухе чувствуется осень, а еще только конец сентября. Иногда октябрь бывает теплым, и это хорошо для тростника. Если рано начнутся заморозки, то это плохо. Я слышала, как мастер говорил, что мы начнем сегодня убирать тростник.

Брук привыкла к тому, что Милли Энн постоянно о чем-нибудь болтает. Из ее трескотни она узнала очень много полезного.

– А какое отношение имеет погода к сахарному тростнику? – спросила Брук, выбрав одну из своих амазонок.

Милли Энн подошла к кровати и принялась расправлять покрывала.

– Этот тростник очень чувствителен к холоду. Если будут заморозки, наш хозяин потеряет урожай. Что-то в этом сахаре уже не будет сахаром. Не знаю, что это значит, только это плохо. Три года назад у нас были сильные заморозки, и мастер Тревис был страшно расстроен и долго по-настоящему сердился.

Брук рассмеялась:

– Ты хочешь сказать, что его манеры теперь стали лучше?

– М-манеры? – Милли Энн в недоумении прищурила глаза.

– Настроение, – объяснила Брук. – Ты думаешь, Тревис сейчас в хорошем настроении?

– Да, мэм. – Милли Энн улыбнулась. – Я видела, как пару раз он даже улыбнулся. Но не очень, – добавила она, взбивая подушки. – Он, кажется… – она замолчала, подыскивая подходящее слово, – вроде как бы пытается что-то доказать.

– Ладно, в следующий раз дай мне знать, когда увидишь его улыбающимся. Я бы сама с удовольствием посмотрела на него, – со смехом сказала Брук, смахивая пылинки с зеленой, покроя «принцесса», амазонки.

Милли Энн хихикнула:

– Вы просто смешите меня, мисс Брук. Уверена, его вы тоже заставите смеяться.

Брук удивленно изогнула бровь.

– Поверь мне, Милли Энн, до этого еще далеко. – Брук встряхнула платье, пытаясь разгладить морщинки, затем передала его горничной. – Думаю, сегодня я надену вот это.

Девушка помогла Брук надеть платье.

– Знаете, я работала на плантации, на тростнике. Это тяжелая работа. Работать в доме намного лучше. – Милли Энн стянула полы жакета. – Вот это сделано только для вас. Сидит, как вторая кожа.

– Я так и хотела. – Брук подтянула и расправила рукава, затем придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале. – Не люблю носить что-то громоздкое, когда езжу верхом.

– Сядьте и позвольте мне причесать вас, – сказала Милли Энн, указывая на табурет перед туалетным столиком. – А я не хочу иметь дело с этими лошадьми. Они слишком велики для меня, – содрогнувшись, сказала она.

Брук наблюдала в зеркале, как девушка причесывает ее, поднимая тяжелые золотистые пряди на макушку и закрепляя локоны золотыми гребнями. Закончив прическу, Милли Энн спереди приколола булавкой темно-зеленую шляпку.

– Превосходно, – сказала Брук, и Милли Энн засияла от похвалы. – Судя по тому, как ты делаешь мне прическу, ты всегда была личной горничной у леди. – Она потрепала Милли Энн по руке, лежавшей на ее плече. – Я очень рада, что ты стала моей горничной.

– Спасибо, мэм.

Брук не могла не подумать, что, по крайней мере, одно доброе дело сделано в результате ее приезда в «Старую рощу» – девушка больше не работает на уборке тростника.

– Скажи мне вот что, – попросила Брук, вставая. – Ты собиралась стать горничной Гесионы?

Милли покачала головой.

– Нет, мэм, у нее есть собственная горничная, – ответила девушка, положив щетку и гребни на туалетный столик. – Кроме того, мамми не хотела этого.

– Почему?

– Ну… я… – Милли заколебалась.

– Я никому не скажу.

– Мамми не любит мисс Гесиону. И она бы как следует, высекла меня, если бы знала, что я говорила о ней. Но… – Милли Энн усмехнулась. – Мамми сказала, что Гесиона ленивая, избалованная и недостаточно хороша для мастера Тревиса.

Брук хотелось узнать побольше, но она не желала показывать, что Милли Энн сообщила ей ценные сведения. Она только сказала:

– По-моему, мамми хорошо разбирается в людях. Скажи, почему все называют ее мамми?

– Когда она была намного моложе, у нее был ребенок, но он умер от лихорадки, прожив только год. После этого у нее больше не было детей, так что она стала по-матерински заботиться обо всех, «мамкаться» с нами, и мы с тех пор называем ее мамми. Она понимает все, с какой бы бедой мы к ней ни обращались.

– Я еще мало знаю ее, но в ней есть что-то располагающее, – сказала Брук. – А как ее настоящее имя?

– Эстер, – ответила Милли Энн. – Вам еще что-нибудь нужно?

– Мистер Джеффрис в своей комнате?

– Да, мэм, он собирает вещи. Я могу проводить вас. Я как раз иду туда.

Брук вышла следом за горничной и направилась к комнате мистера Джеффриса. Брук увидела, что дверь в нее открыта, но все же постучала по косяку. Джеффрис стоял около кровати. Рядом дорожный сундук, а по всей кровати разбросана одежда. Милли Энн постучала погромче, и мистер Джеффрис повернулся в их сторону. Улыбаясь, он жестом пригласил их войти.

Брук вошла, остановившись у двери, поскольку было неприлично для леди находиться в комнате джентльмена. Он следил, как Улисс, его временный слуга, укладывал одежду в сундук.

– Я буду скучать по вас, – сказала ему Брук.

Джеффрис улыбнулся, еще один предмет его гардероба был уложен в сундук.

– Я закончу это за тебя, – сказала Милли Энн Улиссу, беря рубашку из его рук.

– Я приеду через несколько месяцев посмотреть, как вы живете, а затем я должен буду вернуться в Англию, – сказал мистер Джеффрис.

– Я вижу, вы оставляете меня наедине с врагом, – пожаловалась Брук, шутливо надув губы, она все еще не отходила от двери.

Он усмехнулся:

– Я не верю, что Джексон Монтгомери оставил бы вас в такой ситуации, если бы не считал, что вы способны справиться с ней сами.

Брук не знала, как ей к этому отнестись. Не дождавшись от нее ответа, Джеффрис удивленно посмотрел на нее:

– Вы не производите впечатления человека, который легко сдается. В конце концов, это всего лишь год, а потом вы оба можете пойти каждый своей дорогой, при условии, что он не женится сейчас на Гесионе.

– О, я ни от чего не откажусь, – заверила его Брук. – Только я не ожидала встретить этого… ужасного человека. – Она сделала выразительный жест.

– Он довольно необычный оппонент, – согласился Джеффрис. – Но теперь, когда он стал мужчиной, я во многом узнаю в нем его отца. Очень жаль, что Тревис не мог наследовать отцовский титул, хотя в этой стране титулы не много значат.

– Я могу признать, что он красивый мужчина, но его характер в высшей степени нуждается в исправлении.

– Возможно, у него никогда не возникало необходимости изменить свои манеры. Вы могли бы оказаться именно тем человеком, который способен добиться этого, – сказал Джеффрис, когда в сундук была уложена последняя вещь. Затем, отпустив Милли Энн, он опустил крышку сундука и запер его. – Пойдемте завтракать?

Спустившись вниз, они сразу прошли в столовую, где, к удивлению Брук, застали Тревиса. Обычно, когда она завтракала, Тревиса уже не было. Очевидно, он только что поел и, откинувшись на стуле, наслаждался последней чашкой кофе.

Когда они вошли в комнату, Тревис встал и поздоровался с ними небрежным, но вежливым кивком.

– Доброе утро, Джеффрис, миссис Хэммонд. Пожалуйста, садитесь. – Он выдвинул стул, и Брук села.

Он же вернулся на свое место.

– Надеюсь, вы голодны, – сказал он и позвонил в маленький медный колокольчик.

Мгновенно появилась одна из служанок со свежесваренным кофе и начала разливать его.

– Пожалуйста, обслужи наших гостей.

Брук свела брови, удивляясь, что послужило причиной такого хорошего настроения Тревиса. Он обращался с ней как с желанной гостьей. Она насторожилась, ибо не знала, как относиться к подобной перемене. Она не была гостьей, хотел он того или нет, но она оставалась его деловым партнером.

Думая об этом, Брук удивлялась. Она еще никогда не встречала мужчину, который не хотел бы ее. То есть до Тревиса Монтгомери. Хмм, должно быть, она плохо старалась. Конечно, отношение к ней Тревиса являлось еще одним препятствием, которое предстояло преодолеть.

– Я приказал приготовить карету для вашего отъезда, – сообщил Тревис и поставил чашку на стол. – Вас отвезут в любое место, которое вы укажете.

– Благодарю вас, сэр, – кивнув, ответил Джеффрис. – Я вернусь к концу ноября, если не раньше. В том случае, если вы выполните условия, поставленные вашим отцом, вы будете управлять имениями как здесь, так и в Англии. Кстати, вы собираетесь устраивать бал для представления миссис Хэммонд местному обществу?

Брови Тревиса угрожающе сдвинулись.

– У меня нет времени на развлечения, – резко заявил он. Но, вынужденный выполнять требования отца, едва сдерживая гнев, добавил: – Я поговорю с мамми и пошлю несколько приглашений.

– Хорошо. – Джеффрис кивнул. – Вероятно, мисс Брук сможет помочь вам сделать необходимые приготовления.

Брук положила вилку и посмотрела на Тревиса.

– Было бы любезно с вашей стороны познакомить меня с вашими планами. Я буду рада помочь вам.

– Не имею привычки обсуждать свои дела с вами или кем-то еще, миссис Хэммонд.

Брук услышала в его тоне снисходительные нотки, и ее желание швырнуть в него чем-нибудь было так сильно, что ей пришлось держать руки на коленях, чтобы не сделать этого.

– Это совершенно очевидно, – ответила она. – Однако, учитывая пожелания вашего отца, вам, возможно, следует начать вводить меня в общество. Я очень рассчитываю быть хозяйкой бала.

Тревис искоса посмотрел на нее, не веря своим ушам. Свирепое выражение его лица говорило о многом. Очевидно, она добилась своего.

Спустя минуту напряженного молчания заговорил Джеффрис.

– Я уверен, ваш отец хотел, чтобы вы оба были счастливы, – тактично заметил он.

– Я могу позаботиться о собственном счастье и без вмешательства моего покойного отца, – сухо заметил Тревис. – Я надеюсь, вы успеете вернуться в «Старую рощу» как раз к моей свадьбе с Гесионой. Это не идет вразрез с желаниями моего отца.

Джеффрис вытер губы льняной салфеткой и положил ее рядом с тарелкой.

– Я постараюсь, сэр.

Брук заметила, что Тревис не похож на влюбленного. Действительно, он был хмурым, что было для него обычным состоянием, и мускул дергался от гнева на его скуле, когда он продолжил:

– Моя договоренность с Гесионой обеспечит нам идеальный брак.

Он говорит так, подумала Брук, словно пытается убедить в этом самого себя, равно как и остальных, находившихся в комнате. Возможно, оставалась надежда, что планы Джексона Монтгомери еще осуществятся.

Тревис встал.

– Извините, миссис Хэммонд, Джеффрис, сегодня начинается уборка тростника.

– Тогда сейчас самое время показать мне нашу плантацию, – решительно заявила Брук. Она сложила руки на коленях и ждала, что ей ответит Тревис. Он застыл на месте, затем повернулся к ней. Он сохранял обманчиво спокойный вид, но его взгляд мог заставить ее испариться. И снова Брук поразила его необузданная красота. Каким бы суровым он ни был, что-то в нем привлекало ее. Вероятно, как мотылька влечет пламя! Она обречена. Брук не нравилось такое развитие событий.

– Я предполагал, или мне следует признаться, надеялся, что вы уедете вместе с мистером Джеффрисом, – сказал ей Тревис.

Брук улыбнулась. Неудивительно, что он был в таком добром расположении духа в это утро! Он ожидал, что она уедет.

– Не сомневаюсь, что надеялись, – спокойно сказала она. – Простите, что разочаровываю вас, но у меня дела здесь, а не в Сент-Луисе с мистером Джеффрисом. Кроме того, есть еще этот небольшой прием, который вы должны устроить. Ни за что на свете я бы не отказалась от него, поскольку бал устраивается для меня. – Не обращая внимания на уничтожающий взгляд Тревиса, Брук встала и, обойдя стол, подошла к мистеру Джеффрису. – В следующий раз, когда мы встретимся, я буду знать все, что необходимо для управления плантацией «Старая роща».

Мистер Джеффрис пытался скрыть улыбку, но Брук видела, как подрагивали уголки его рта.

– Я надеюсь, вы двое придумаете что-нибудь для вашего общего блага.

– Я бы испытывал удовлетворение, если бы вы забрали ее с собой, – сердито проворчал Тревис. – «Старая роща» не место для этой женщины. – Он повернулся и вышел из комнаты.

Брук обреченно смотрела на напряженную спину Тревиса и готовилась к предстоящему сражению. Посмотрим, чья воля сильнее.

Она повернулась к мистеру Джеффрису:

– Надеюсь, ваше путешествие будет благоприятным.

Джеффрис улыбнулся.

– Помните, моя дорогая, Монтгомери все еще привыкает к вашему присутствию здесь, – предупредил он. – Он упрям, как его отец, но он изменится.

– Чудеса случаются, полагаю, – с сарказмом сказала Брук. Но для этого чуда могло потребоваться вмешательство сил свыше. – А где здесь конюшни?

– По-моему, когда вы выйдете через парадную дверь, они будут справа, – ответил мистер Джеффрис. – Я соберу остальные вещи и уеду. Увидимся, когда я вернусь. И я искренне надеюсь, что ваши отношения с Тревисом к тому времени наладятся.

Брук так полюбила этого человека, что непроизвольно обняла его, мгновенно вогнав пухлого Джеффриса в краску. Он попрощался с ней и ушел.

Она вышла из столовой и направилась в холл, где увидела Тревиса, надевавшего темно-коричневый сюртук. Она поспешно прошла мимо. Брук ненавидела его за то, что он заставлял ее чувствовать себя дурой.

Еще более ей был ненавистен тот факт, что она зависела от него. Брук прекрасно понимала, что ненависть к нему не поможет ей достичь ее цели. Она должна заставить Тревиса так сильно желать ее, чтобы он разорвал помолвку с этой таинственной Гесионой. Брук спешила выйти из дома, решив, что найдет конюшни и без его помощи. Она услышала, как позади нее открылась и закрылась дверь, но не оглянулась, а пошла по подстриженной лужайке. Единственное, чего она не сделает, это не склонит голову перед Тревисом, как бы ей ни было необходимо обрести свой дом.

 

Глава 5

Тревис стоял на веранде, сжимая железные перила так, будто мог разломать их пополам. Ему нужно хотя бы ненадолго отвлечься от своих неприятностей. Если б он мог свернуть шею этой хорошенькой женщине!

Он почти не замечал ни свежести воздуха, ни прелести утра, наблюдая за игрой солнечных лучей на ее роскошных золотистых волосах, похожих на спелую пшеницу.

Тревис выругался, проклиная себя за слабость. Зачем он смотрит в ее сторону? У него невеста, а Брук угрожает его тщательно продуманным планам…

Он не спеша, спустился по лестнице. Будь он проклят, если побежит догонять ее. Что еще она задумала? Он надеялся, что, игнорируя миссис Хэммонд, он заставит ее уехать, но, очевидно, эта тактика не сработала. Она все еще находилась здесь, раздражая его, как заноза в боку.

Он признавал, что Брук Хэммонд отличалась от других женщин, которых он знал, и это беспокоило его. Тревис не мог ее разгадать, поэтому она все сильнее действовала ему на нервы. Казалось, она знала, как задеть его за живое. И ему наплевать, какой бы хорошенькой она ни была.

По крайней мере, в этом он старался убедить себя. Что его беспокоило, так это то, что проклятая леди не выходила у него из головы. Даже во сне он видел эти обольстительные, сияющие золотом глаза. А легкий аромат ее духов, казалось, наполнял весь дом. Странно! Тревис остановился и на минуту задумался, но так и не мог вспомнить запах духов Гесионы.

Получалось, что он не мог избавиться от Брук. Ею был пропитан сам воздух, которым он дышал. Обычно мысли о женщинах успешно изгонялись из его головы, а миссис Брук действовала на него необъяснимым образом.

Он поднял глаза и сразу же остановился. Тревис не заметил, как дошел до конюшни. Черт побери, ему надо взять себя в руки!

Ему оставалось только надеяться, что после того, как это исчадие ада, миссис Хэммонд, увидит, как трудно управлять плантацией, она подожмет хвост и сбежит обратно в Англию, к своим чаепитиям и всему, чем она занималась до приезда сюда. Женщинам не место на плантации. Особенно на его плантации.

Войдя в конюшню, он сразу же увидел Брук и понял, что короткая передышка закончилась. Возбужденно размахивая руками, она спорила с главным конюхом. Очевидно, Брук пыталась втолковать Старому Сэму, что ей нужна лошадь.

– Зачем вам понадобилась одна из лучших лошадей мистера Тревиса, мисси? Ничего не имею против вас, понимаете, но я не знаю, кто вы такая, – говорил Сэм.

– Почему же меня это не удивляет? – с сарказмом проворчала Брук. – Я – Брук Хэммонд, владелица половины «Старой рощи».

Старый Сэм усмехнулся:

– Да не смешите меня! Все знают, что владелец «Старой рощи» мистер Монтгомери. Да вот и он, спросите его сами.

Брук повернулась и, увидев Тревиса, разгневанно посмотрела на него. Он чуть не расхохотался при виде ярости, исказившей ее лицо. Но он только улыбнулся. К сожалению, его насмешливый взгляд еще больше разозлил ее.

– Есть проблема, Сэм? – спросил Тревис.

Сэм сдвинул шляпу на затылок.

– Ох, конечно, есть, – сказал он. – Эта молодая леди хочет поехать на одной из ваших лошадей.

Тревис, приподняв бровь, посмотрел на Брук.

– Вероятно, вам следовало сначала спросить меня.

– По-моему, я уже говорила вам, что собираюсь осмотреть плантацию.

Он спокойно улыбнулся, ничем не выдавая своего раздражения.

– Вы умеете ездить верхом, миссис Хэммонд?

– Конечно, умею! Неужели вы думаете, что я села бы на лошадь, не умея управлять ею?

От ее слов по спине Тревиса пробежал холодок. Тревис не сомневался, что она может управлять чем угодно. В ней было столько уверенности… решительности, каких он не видел в других женщинах. Это вызывало у него невольное восхищение.

– В таком случае, – сказал он, обращаясь к Старому Сэму, – оседлай для миссис Хэммонд серую.

– Я предпочитаю, чтобы вы называли меня мисс Брук или просто Брук, – сказала она.

– Пока вы находитесь здесь, миссис Хэммонд, вы можете пользоваться серой, – многозначительно сказал Тревис.

– Какой вы упрямый человек, – сказала Брук и сделала шаг к нему. – Не воображайте, что избавитесь от меня. Я здесь надолго и не собираюсь никуда уезжать.

Тревис подождал, пока Сэм отойдет в сторону, а затем спокойно ответил:

– Вы здесь чужая.

Вместо резкого ответа, которого он ожидал, Брук как-то странно посмотрела на него, и он мог поклясться, что в ее глазах блеснули слезы. До этого момента он не думал о ней как о женщине, способной чувствовать и переживать. Она была врагом и теплым телом, о котором думалось долгими ночами.

– Видите ли, в этом все и дело. Я везде чужая, – тихо сказала она, как будто признавая свое поражение. Ее золотистые глаза, в которых застыло странное выражение отчаяния, казалось, пронзали его насквозь. И она стояла слишком близко. – Вы знаете, каково это – быть везде чужой?

У Тревиса сжалось сердце, и он медленно кивнул:

– Мне это чувство прекрасно знакомо.

– Тогда мы с вами более похожи, чем вы думаете.

Кто-то кашлянул, и Тревис с Брук отскочили друг от друга.

Сэм привел лошадей и развеял чары Брук.

Не говоря больше ни слова, Тревис подождал, пока Сэм подвел к ней лошадь, затем помог Брук сесть в дамское седло.

Обхватив руками ее тонкую талию, он поразился, какой узкой она была. Он мог бы соединить руки, обнимая ее талию, и не сомневался, что она не носила корсета. Только ткань амазонки отделяла его руки от ее теплой кожи. Стараясь дышать ровно, он медленно наклонился и, подняв ее, посадил в седло.

Ее аромат, казалось, обволакивал его, и реакция на него его тела привела Тревиса в изумление. Он резко отвернулся и пошел к своему коню. Будь он проклят, если позволит этой женщине заметить его все возраставшее влечение к ней.

Тревис сел на своего белого жеребца и взглянул на чистый профиль Брук. Она сидела в седле так грациозно и с таким достоинством, что выглядела опытной наездницей. Амазонка так плотно облегала ее тело, что он легко мог представить ее обнаженной. В его воображении неожиданно возник образ Брук: она лежала в постели, раскинув золотистые волосы по подушке.

Его тело откликнулось мгновенно и бурно, и Тревис обругал себя. Чтобы не оставаться здесь в плену ее чар, он тронул каблуками бока белого коня и выехал из конюшни. Ему необходимо держаться от Брук подальше.

Выехав, Тревис остановился и глубоко вдохнул свежий воздух, надеясь, что в голове прояснится, затем пришпорил коня и, зная, что этого не следует делать, погнал его вперед все быстрее и быстрее. Свежий воздух! Вот чего ему не хватало.

Только почувствовав себя в безопасности, он позволил коню замедлить бег. Тревис направил его вверх по (склону холма, возвышавшегося над рекой, и на вершине остановился.

Приближавшийся стук копыт другой лошади подсказал ему, что он недолго пробудет в одиночестве. Он не хотел, чтобы Брук поняла, что он сбежал от нее. Тревис сидел спокойно и ждал, когда она догонит его.

– Какая красивая лошадь, – сказала Брук, подъезжая к нему. – Как ее зовут? – Она протянула руку и похлопала кобылу по шее.

Серая повернула голову, пытаясь потереться о руку Брук. Предательница! Кто еще на плантации поддался чарам Брук?

Тревис взглянул на серую, в яблоках, кобылку. Ему всегда нравилась эта лошадь, она была необыкновенно спокойной и в то же время смелой, совсем не похожей на остальных лошадей его конюшни. Совсем как женщина, восседавшая на ней.

– Серая Дымка.

– Мне нравится это имя. У меня никогда не было собственной лошади. В Англии я всегда ездила на чужих.

Тревис не мог оторвать глаз от Брук. Что-то в ее голосе тронуло заветные струны его души, к которым он никому не позволял прикасаться.

– Она вам нравится?

Брук кивнула:

– Очень.

– Тогда она ваша.

Брук почувствовала, будто тысяча бабочек запорхала у нее в груди. Почему этот человек, наконец, так подобрел к ней? Она могла бы указать ему, что половина всего на плантации уже принадлежит ей, но боялась разрушить хрупкий мир, воцарившийся между ними.

– Спасибо.

Взглянув на расстилавшиеся внизу поля, Брук увидела то, что, как она предположила, было сахарным тростником. Он мало, чем отличался от высокой травы, вероятно, от четырех до двенадцати футов высотой, и был рассажен рядами в четырех футах друг от друга. Зеленые листья, качавшиеся от легкого ветерка, венчали каждый стебель.

На полях она увидела нескольких мужчин. Те, что находились ближе к ним, размахивали кривыми ножами, и стебли грудами валились на землю.

– Насколько я понимаю, – она кивнула в сторону поля, – это сахарный тростник?

– Правильное наблюдение, – снисходительно ответил Тревис. – Что вы знаете о такой жатве? Или вообще о сельском хозяйстве? Как я понимаю, вы выросли в городе?

Брук взглянула на Тревиса, который смотрел прямо перед собой, наблюдая за всем, что делалось в поле. Она решила не обращать внимания на его неожиданную грубость.

– Вы правы, я никогда раньше не была на плантации. Тем не менее, не считайте меня невеждой. Мне удалось прочитать все книги, какие только я могла найти, о хлопке, потому что думала, что именно его выращивают в «Старой роще».

– Вы думаете, можно научиться по книгам? – усмехнулся Тревис. – Как же вы неопытны! Однако я восхищаюсь вами, – кивнув, сказал он. – Не многие женщины стали бы утруждать себя такими вещами. Их больше интересуют деньги, получаемые за урожаи.

Брук невольно бросила быстрый взгляд на Тревиса, чтобы убедиться, не смеется ли он над ней снова.

– Я не похожа на большинство женщин.

– Это я заметил.

Глупое сердце Брук забилось при мысли, что такая властная личность отдает должное ее уму. Она понимала, что ее влечение к нему неразумно, но факт оставался фактом: Тревис не просто волновал ее. При каждом его движении она видела, как крепкие мускулы напрягаются под его рубашкой. Сейчас она хотела узнать… нет, ей было необходимо узнать как можно больше о плантации, поэтому она перевела разговор на дела:

– Почему сахарный тростник?

Тревис нетерпеливо пожал плечами:

– За ним будущее.

Тон Тревиса терял теплоту, становясь холодным. Но Брук радовалась и тому, что он вообще с ней разговаривает. Она решила проявить настойчивость, даже если ей придется вытягивать из него каждое слово клещами.

– Вы больше ничего не выращиваете?

– У нас есть пара полей, засаженных хлопком, но остальные – тростником. Большие деньги можно получить за хороший урожай, но и риска больше.

– Почему больше с тростником, чем с хлопком?

– Тарифы. И погода. Тарифы высоки на сахар, ввозимый из других стран. Мы можем производить его дешевле, и в Луизиане тростник растет быстрее. Он дает отростки. – Заметив ее недоумение, Тревис объяснил: – Тростник срезают у земли, так что корни остаются в почве. Следующей весной из них вырастает новое растение. Таким образом, я сэкономил труд, не сажая тростник три года.

– Определенно это было очень умно, но почему только три года?

– Спасибо. – Он улыбнулся и кивнул. – После снятия третьего урожая мы вскопали поле, выкопав корни, и оставили его под паром, чтобы восстановить плодородие почвы. Другими словами, земле дали отдохнуть.

Брук улыбнулась. Именно этим она и занималась последние два года, предоставляя телу отдых, чтобы обновиться к тому моменту, когда она найдет любовника или мужа. Дай Бог убедить Тревиса стать соучастником.

Она снова оглядела поле.

– Так расскажите мне… – она немного помолчала, – все.

Тревис поднял бровь. Он заколебался, смерив ее взглядом, прежде чем ответить.

– Вы уверены, что вам надо это знать?

– Конечно, – быстро ответила Брук.

Не слишком ли быстро? – подумал он. Но Брук, казалось, говорила искренне:

– Я хочу знать все о работе на плантации. Вы и представить не можете, каково все время сидеть взаперти в городе. Я уже полюбила эту страну с ее безграничными просторами и хочу узнать, как работают на плантации.

– Хорошо, – сказал Тревис. Он надеялся, что ей это быстро надоест. Возможно, как только она узнает, с какими трудами это связано, она откажется от мысли, что может управлять плантацией. Видит Бог, она была всего лишь женщиной. – Давайте спустимся вниз на поля, и вы все увидите собственными глазами. – Тревис направил коня вниз по насыпи. – Следуйте за мной.

– Поля, кажется, ниже насыпи, – заметила Брук.

Тревис невольно оценил ее наблюдательность. Сначала он думал, что она притворяется, изображая интерес, но для этого надо было быть великой актрисой. Возможно, эта женщина не была столь пустоголовой, как он сначала думал. Очередное открытие заинтриговало его.

– Вы правы, мадам. Здесь земли лежат ниже уровня моря от пяти до пятидесяти футов, и поэтому вы видите много дамб. Одна из самых главных задач для тех, кто живет вдоль дельты, – эго содержать в порядке систему дамб. Вы можете себе представить, что если одна из них разрушится, мы можем потерять все.

– Какая страшная мысль, – прошептала Брук. Перед одним из полей она придержала лошадь. – Он такой высокий, – сказала она, указывая на тростник.

– Добрых десять футов.

Брук показала на группу работников.

– Что делают эти люди? Конечно, я вижу, что они чем-то срезают стебли, но объясните, что происходит дальше? Расскажите, что это за процесс?

И снова она казалась абсолютно искренней, поэтому Тревис вопреки себе подчинился ей. Что-то в ее страстном желании все знать заинтриговало его. Это было так необычно для женщины.

Он указал на работников, согнувшихся в изнурительной работе. Некоторые из них сняли рубашки, их черная кожа блестела от пота.

– Эти люди срезают мачете тростник у корня. Они срежут несозревшие верхушки и засохшие листья. Затем тростник погрузят на телеги, запряженные мулами, – сказал он, показывая рукой. – Его отвезут на сахароварню, которую вы потом увидите. За день сделают много ездок. Очень важно доставить тростник туда как можно скорее, чтобы он не успел испортиться. И это еще одна причина считать тростник опасным делом.

Брук повернула лошадь так, чтобы лучше видеть Тревиса и слышать его объяснения. Она хотела слушать его, пока он был в хорошем настроении. Она не знала, как долго продлится это настроение, но таким он ей больше нравился.

– И чтобы вырасти, ему требуется пара лет?

Усмехнувшись, Тревис широко улыбнулся, и его зубы казались невероятно белыми на загорелом лице.

– Почти.

Брук чуть не задохнулась от изумления. Как изменила его внешность эта улыбка!

– В Луизиане мы срезаем тростник до его созревания. В этом году я посадил его рано, поэтому могу надеяться, что успею убрать урожай до заморозков. Однако холода наступили раньше, так что надо торопиться.

Брук кивнула.

– Я слышала, что заморозки вредят урожаю, но почему?

– Заморозки уничтожат сахар, содержащийся в тростнике. Мы даже не можем хранить стебли, потому что они портятся слишком быстро. Раз уж процесс начался, мы должны не прерывать его, пока он не закончится. Вы увидите, что в уборку работают на полях даже ночью, – объяснил Тревис.

– Что-то не в порядке, босс? – К ним подъехал высокий худой мужчина средних лет. К его седлу была привязана устрашающего вида плеть, и Брук подумала, не бьет ли он ею работников. Она наделась, что нет. Соломенная шляпа этого человека была надвинута на глаза, а рукава рубашки закатаны выше локтей.

– Все в порядке, Джеймс, – опершись на луку седла, сказал Тревис. – Как идет работа?

– Сегодня утром мы уже отправили в сахароварню десять телег. Похоже, будет добрый урожай.

– Надеюсь, – согласился Тревис, – но говорить об этом еще рано. Я вернусь, как только покажу миссис Хэммонд наш заводик.

Брук надоело их невнимание, и она сказала:

– Могли бы меня познакомить.

Тревис, подняв бровь, повернулся к ней. Он раздраженно вздохнул, но все же сказал:

– Миссис Хэммонд, это Джеймс, он надсмотрщик. – И повернувшись к нему: – Джеймс, это миссис Хэммонд, мой деловой партнер.

Брук могла поклясться, что последние слова он процедил сквозь зубы, но сдержала улыбку. По крайней мере, он объяснил ее присутствие на плантации. Маленький шаг вперед.

«Может быть, он все же получил какое-то воспитание».

Она заметила удивление на лице надсмотрщика, но оно быстро исчезло. Брук чувствовала себя неловко в присутствии этого человека, но не понимала почему. Может быть, из-за его темных глаз, слишком маленьких для лица, и непрерывно бегающего взгляда.

Наконец он приподнял шляпу.

– Мэм, – только и сказал он, затем направился в поле продолжать свою работу.

Тревис показал ей несколько полей, на которых росли хлопок и кукуруза, и Брук увидела, как много рабов там трудилось. Какой огромный груз нес Тревис на своих плечах! Неудивительно, что он такой раздражительный! Она бы, вероятно, тоже была такой. Однако казалось, он хорошо справлялся с работой, все обращались к нему за указаниями.

Полуденное, высоко стоявшее в небе солнце обжигало землю. Привыкшая к туманным дням Англии, Брук купалась в этом тепле. Здесь совсем не так, как дома, думала она.

Легкий ветерок шевелил ее волосы. Шпильки не держали их и выпадали одна задругой. Брук это не беспокоило. Как славно ехать на лошади, дыша свежим воздухом, по дикой стране, а не по надоевшему Гайд-парку, куда знать, приезжала лишь затем, чтобы посмотреть, кто как одет. Открывавшиеся перед ней виды превращали Лондон в туманное воспоминание. Брук нисколько не скучала по этому городу.

Они задержались на одном из хлопковых полей, казавшемся покрытым снегом.

– Я никогда не видела, как растет хлопок, – сказала Брук. – Удивительно, что ткань можно сделать из плодов какого-то растения.

Тревис кивнул, соглашаясь с ней.

– Сколько вам было лет, когда вы приехали в «Старую рощу»? – спросила она.

– Шестнадцать.

Брук покачала головой.

– Так молоды, чтобы взвалить на себя подобную ответственность.

– Иногда у человека нет выбора, Брук.

– Вот об этом мне говорить не надо, – вздохнула она. – Я не раз оказывалась в таком положении.

Брук чувствовала, что многое в Тревисе скрыто от посторонних глаз. Она, не подумав, дотронулась до его руки:

– Ваша семья должна гордиться вами.

Она не поняла, что отразилось в его глазах, это выражение мгновенно исчезло, и она догадалась, что переступила ту невидимую черту, которой Тревис отгородился от людей. Он снова скрылся в своей раковине.

– Поехали на сахароварню, у меня там дело, – резко сказал Тревис, развернул коня и тронулся с места.

Брук с досадой обнаружила, что краснеет. Она вздохнула и пробормотала себе под нос:

– Вот и награда за любезность.

Она прищелкнула языком, дернула поводья и направила Серую Дымку вслед за Тревисом. Как ей проникнуть сквозь намеренную непроницаемость его глаз? И понять то, что было гораздо важнее… Зачем ей это нужно?

Брук подумала, заметил ли Тревис, что, наконец, назвал ее по имени.

– Кто это, черт побери? – спросил Джереми Дюбуа, когда Тревис сошел с коня и передал поводья конюху.

Тревису не надо было и оборачиваться. Он знал, о ком говорит Джереми, но все равно обернулся и увидел Брук, галопом мчавшуюся по полю.

– Мой новый партнер, – протянул он голосом, полным сарказма. С каждой минутой его влечение к этой женщине становилось все навязчивее.

– Твой кто? – переспросил Джереми, владевший соседней плантацией.

– Привет, – сказала Брук, спрыгивая с лошади. Темноволосый джентльмен ответил низким поклоном:

– Приятно познакомиться. – У него были красивые чеканные черты лица и слишком черные волосы, но Брук привлекла его обаятельная улыбка. Эта улыбка так приятно отличалась от вечно нахмуренных бровей Тревиса.

– Джереми Дюбуа, позвольте представить вам миссис Хэммонд.

– И вашего партнера, как вы, если я не ошибаюсь, сказали. – Джереми усмехнулся и, взяв ее руку, поднес ее к губам. – Должен сказать, у тебя отличный вкус, Тревис. И мое любопытство убьет меня, если ты не скажешь, где ты отыскал такое очаровательное создание.

После грубостей Тревиса Брук было приятно такое отношение Джереми.

– Не он отыскал меня, мистер Дюбуа, это я отыскала его, – сообщила ему Брук, наслаждаясь выражением изумления на лице Джереми. – Вы тоже здесь работаете?

– Господи, надеюсь, нет, – с притворным испугом сказал Джереми. Он рассмеялся. – У меня полно дел и на собственной плантации.

– Джереми – друг… давний, – объяснил Тревис. – Ему принадлежит «Тихая река», плантация рядом с моей.

– Устраивайте свои дела и навестите меня вместе с миссис Хэммонд. И привозите мистера Хэммонда, – добавил Джереми.

«Обаятельный и хорошо воспитанный молодой человек», – подумала Брук.

– Нет никакого мистера Хэммонда, я – вдова, – в очередной раз солгала Брук. – Когда меня называют миссис Хэммонд, я чувствую себя необычайно старой. Пожалуйста, называйте меня Брук.

– Сочту за честь, – ответил Джереми, его зеленые глаза насмешливо блеснули. – Так, значит, партнер Тревиса вы, а не ваш муж?

Она кивнула.

Джереми, откинув назад голову, так громко расхохотался, что Брук задалась вопросом: о чем же они говорили до ее появления?

Тревис не разделял веселья Джереми.

– Что привело тебя в «Старую рощу», Джереми? – спросил он. – Я думал, ты начал уборку урожая три дня назад.

– Да, – подтвердил Джереми, успокаиваясь. – Мой варщик сахара свалился с гриппом, и я должен найти ему замену. Как ты знаешь, без варщика конец уборки под угрозой. Я подумал, может быть, Морган кого-нибудь знает.

Тревис кивнул:

– Я понимаю твое положение. Пойдем, узнаем.

Мужчины, совершенно не обращая на Брук внимания, направились к зданию, оставив нее одну. Их манеры заслуживали сожаления, если не сказать большего. Она была уверена, что Тревис давал ей понять, что ее присутствие нежелательно им. И правда заключалась в том, что она действительно не была им нужна.

Брук не понимала сути проблемы мистера Дюбуа, но оба мужчины, казалось, были очень озабочены болезнью варщика сахара.

Тем не менее, она не собиралась стоять снаружи дома, как ребенок, ждущий возвращения родителей. Так она ничему не научится.

Брук привязала Серую Дымку к дереву так, чтобы лошадь могла пощипать зеленую травку, и вошла вслед за ними в сахароварню.

Сахароварня представляла собой обыкновенный сарай, но он гудел как пчелиный улей, в нем кипела работа. Брук поразили разнообразные установки для измельчения тростника. Она остановилась и наблюдала, сознавая, что ей надо разбираться в работе, производимой на ее плантации. Она понимала, что пройдет много времени, прежде чем она сможет управлять чем-то такой же величины, как «Старая роща». Вот еще одна причина, по которой брак с Тревисом казался более привлекательным, чем вначале.

Как только она вошла внутрь, ей в лицо жарко пахнуло сладким едким воздухом. Она заметила, что все работавшие в сарае были или с закатанными рукавами, или вообще без рубашек. И ей было ясно почему. А она стояла, одетая в платье с длинными рукавами и пышными юбками, и ее одежда уже стала влажной и прилипала к телу.

В углу она увидела груды стеблей, привезенных с поля. Несколько женщин вручную складывали стебли один за другим между рядами валков, предназначенных для измельчения и выжимания сока из тростника – по крайней мере, ей так казалось, поскольку внизу стоял чан, куда стекал сок. Валки приводились в движение мулами, ходившими по замкнутому кругу.

Продолжая свои наблюдения, Брук увидела три огромных кипящих котла. Огонь, пылавший под каждым из них, распространял невыносимый жар. Она не понимала, как работники переносили его. Трое мужчин, каждый у своего котла, непрерывно перемешивали их содержимое. Они только быстро взглянули на нее и продолжили свою работу. Брук не знала, что они делали, но очевидно, что-то важное. Было ясно, что ей придется подождать, когда у Тревиса найдется время объяснить весь процесс, потому что здесь ни у кого не было времени разговаривать с ней, а тем более объяснять, чем они занимаются.

Большой чернокожий человек в клетчатой рубашке тащил охапку измельченного тростника к этим котлам. Подойдя, он швырнул обрезки стеблей в огонь. Пламя вспыхнуло, выбросив клубы черного дыма в трубы, а от усилившегося жара воздух сгустился, словно туман.

Брук почувствовала, что задыхается. Воздух разъедал нос, и глаза начали слезиться. Слезы помешали ей увидеть, как в ее сторону полетели искры из-под котла.

– Берегись! – закричал кто-то.

Брук услышала предупреждение, но не знала, к кому оно относится. Она обернулась посмотреть, почему все машут ей, но ничего не увидела. Затем чья-то рука обхватила ее за талию и вытащила из сахароварни.

Оказавшись снаружи, Брук присела на корточки, и мгновенно у нее начался кашель. Она выхватила из рукава носовой платок, чтобы протереть глаза. Но потребовалось немало глотков свежего воздуха, чтобы кашель утих, и она снова могла видеть. Что же все-таки произошло там?

Тревис, ворча, отряхивал ее юбки.

– Дурочка, – прошипел он за ее спиной.

– Что вы делаете? – возмутилась Брук, хватаясь за юбки. – Я вам не тряпка. – Она чувствовала себя стеганым одеялом, из которого выбивают пыль.

– Стараюсь удержать вас от глупостей, – сердито объяснил он. – У меня нет времени водить вас за руку.

– А я вас об этом не просила! – ответила она и, посмотрев вниз, с ужасом увидела, как дымится подол ее юбки. О нет! Она не сознавала, что так близко подошла к огню.

– Вы должны быть осторожнее около кипящих котлов, – предупредил Джереми. – Как видите, это очень опасно.

– Я так сожалею. Там стоял такой дым, что я ничего не видела. Должно быть, я подошла слишком близко.

– Это не оправдывает беспечности, – поторопился заметить Тревис. – Вы могли бы сгореть дотла.

– Не сомневаюсь, это доставило бы вам удовольствие, – съязвила Брук.

Тревис подошел к ней, приблизил лицо к ее лицу и улыбнулся:

– Неплохой способ избавиться от вас.

Вопреки желанию ударить его за эти слова, желание поцеловать его было сильнее. В нем не было никакого смысла, но оно могло бы прогнать выражение злорадства с его лица.

– Вам не так уж и везет, мистер Монтгомери, – с легкой улыбкой сказала она. – Вы никогда не избавитесь от меня.

 

Глава 6

«Вот этого я и боюсь», – подумал Тревис, глядя, как Джереми помогает Брук сесть в седло. Тревис знал, что ему не следует касаться этой женщины, это слишком опасно, но он не был уверен, что ему хочется, чтобы и его друг тоже дотрагивался до нее.

Брук, даже не взглянув в его сторону, галопом пустилась прочь… ему это должно было бы быть безразлично, пытался он убедить самого себя. Он привык получать то, чего хотел, и не обращать внимания на то, что недоступно, но в данном случае ему было трудно полностью избавиться от мыслей о миссис Хэммонд.

Его не покидало чувство, что, как бы он ни старался, он никогда не избавится от нее, как она только что заявила ему.

Джереми подошел к нему.

– Ну и партнер у тебя, должен сказать. – Он оглянулся и посмотрел вслед уезжавшей женщине. Он одобрительно кивнул, и это еще больше рассердило Тревиса. – Что ты собираешься с ней делать?

– Отпугнуть.

Джереми усмехнулся:

– Мне неприятно говорить это тебе, но непохоже, что она их тех, кого легко испугать. Честно говоря, уезжая, она имела очень решительный вид. – Он скрестил руки на груди. – Как же случилось, что эта загадочная леди стала твоим партнером? Не могу представить, что ты сам нашел ее, как и не верю, что тебе действительно нужен деловой партнер.

Тревис тяжело вздохнул.

– Уверяю тебя, мне нетрудно найти женщину, когда она мне нужна, – проворчал он, его мужская гордость была задета.

Медленная улыбка появилась на лице Джереми.

– Беда в том, что тебе она не нужна, – сказал он. – И для мужчины, которому не нужна женщина, у тебя, их теперь две.

– Брук выбрал мой отец, – сквозь зубы неохотно признался Тревис. – Не могу понять, почему, черт бы его побрал, он сделал эту глупость. Он, конечно, далек от идеала, но никогда не был недоумком. – Слова Тревиса были пропитаны сарказмом. – Полагаю, это его прощальный подарок.

– Но Гесиону выбрала твоя мать, – заметил Джереми. – Должно быть, твои родители считали, что тебе пора жениться, и у каждого было свое представление на ком. Мне следовало бы это понять. – Он рассмеялся. – В прошлом мои родители проделали то же самое со мной. Мне повезло, и я пока еще избежал брака. Однако, по моему мнению, твой отец сделал более удачный выбор, чем твоя мать, и несравненно лучше, чем последний выбор моей матери, – усмехнулся он.

Тревис нахмурился и язвительно заметил:

– А теперь ты оскорбляешь мою невесту.

Джереми словно не услышал предупреждения Тревиса. То, что Тревис не питал никаких чувств к Гесионе, не было тайной.

– И если бы ты был более откровенным, ты бы согласился со мной. Ты ее любишь?

– Кого?

– Гесиону, конечно, – улыбнулся Джереми. Противоречивые чувства отразились на лице Тревиса.

– Какие чувства я испытываю к Гесионе, не имеет к делу никакого отношения. Она удовлетворяет всем требованиям, следовательно, подойдет и Гесиона. Она будет идеальной хозяйкой «Старой рощи», ибо принадлежит к одной из благороднейших семей в Новом Орлеане.

– Возможно, твоя женитьба на ней улучшит отношения с твоим дедом?

– Мой дед… – Тревис, задетый правдивостью этого вопроса, поморщился, но попытался не показать этого. Могло ли что-либо удовлетворить его жестокого деда? Тревис столько раз слышал о том, что его рождение погубило его мать. – Мне наплевать, что думает этот старый ублюдок. Мать будет довольна, и этого достаточно.

– И ради этого стоит жениться? Что, если Гесиона холодна? Кто согреет твою постель? Как я заметил, у этой женщины в жилах течет ледяная кровь.

– Я ценю твою заботу, Джереми, но любовница всегда даст то, чего не может дать жена. И Гесиона мне небезразлична. Она – самый удачный выбор.

– Надо ли напоминать тебе, что твоя любовница покинула Новый Орлеан? – Джереми спокойно встретил взгляд Тревиса. – Может быть, ты сумеешь уговорить своего нового партнера занять ее место.

Пришла очередь Тревиса усмехнуться, он-то прекрасно знал, что этого никогда не будет.

– Думаю, что вероятность этого чрезвычайно мала. Как ты только что сказал, она не похожа на других женщин, которых я знал. Единственное, чего я хочу от миссис Хэммонд, это чтобы она переписала плантацию на мое имя, а затем она может отправляться куда пожелает.

– Ты ее спрашивал?

– Да.

– И?

Тревис пожал плечами.

– Она сказала мне, что я никогда от нее не избавлюсь.

Джереми, не скрывая улыбки, похлопал Тревиса по плечу.

– Прости, но я не могу считать тебя несчастным. Меньше всего мне бы хотелось избавиться от нее. Она одна из самых потрясающих женщин, которых я когда-либо встречал. – Хитрая улыбка мелькнула на его губах. – Как только она заговорила, кровь вскипела в моих жилах. Вот женщина, ради которой можно умереть! Может, мне попытаться поухаживать за ней?

Тревис помрачнел.

– Тебе надо держать себя в руках, – предостерег он. – Эта женщина смертельно опасна.

Джереми заметил, как Тревис сжал челюсти.

– Ты хочешь сказать, что не желаешь поделиться?

– Мне нечем делиться, – отрезал Тревис. – И мне чертовски надоел этот разговор. Разве у тебя нет дел на плантации?

Вместо того чтобы обидеться, Джереми улыбнулся:

– Ну и ну! Ты определенно злишься из-за женщины, к которой, как ты заявляешь, равнодушен.

– Я злюсь с первого дня ее приезда.

Джереми сразу же понял, что миссис Хэммонд взволновала Тревиса, чего до этого времени не удавалось ни одной женщине.

– Значит, тебе следует спросить себя, почему ты злишься, – настаивал Джереми, садясь на лошадь, – потому что я думаю, что Брук вызывает у тебя какие-то, ранее тебе неведомые, чувства. – Он развернул лошадь. – И пришли варщика сахара, если сможешь, – оглянувшись, добавил он.

– Убирайся отсюда к черту, пока я не передумал вообще помогать тебе, – проворчал Тревис. Он хлопнул лошадь Джереми по крупу, погоняя ее. – Завтра я пришлю Бена.

Тревису было необходимо чем-то заняться, чтобы отвлечься от своих неприятностей. Джереми хорошо потрудился, подкалывая его, но ничего не сделал, чтобы успокоить кипевший в Тревисе гнев. Повернувшись, Тревис посмотрел на сахароварню. Может быть, ее жар сможет выжать из его организма вместе с потом и эту женщину… Он не терял надежды.

Когда Брук вернулась в большой дом, мамми встретила ее новостью, что Проспер, повар, вернулся и желает, чтобы Брук внесла свой вклад в приготовления к предстоящему приему гостей.

Брук забыла о своем недовольстве Тревисом. Наконец она познакомится со знаменитым поваром, искусство которого ей предстояло оценить.

– Проводи меня, – сказала она.

Мамми сморщила нос:

– Что это за запах? Пахнет дымом.

– Я чуть не забыла, у меня обгорела амазонка, – сказала Брук, поднимая юбку и показывая мамми обгоревший подол. – Наверное, мне надо освежиться. Я вернусь через полчаса.

После того как Брук переоделась, они с мамми пошли на кухню, находившуюся в самом дальнем конце дома. Как только Брук вошла в кухню, она увидела повара, с манерами мелкого диктатора дающего указания кухонной служанке, мешавшей что-то в большом черном котле, висевшем над очагом.

Проспер оказался высоким худым человеком, кожа которого была немного темнее, чем у мамми. На нем был белый передник, повязанный поверх его черно-белой одежды. Спустя несколько минут, он обернулся, и Брук увидела, что у него доброе лицо. Волосы у него были довольно длинные и совершенно белые, а глаза глубокого коричневого цвета… изучали ее с неподдельным интересом. В правой руке он держал деревянную ложку. Пользуются ли ею для помешивания или дают по рукам, еще предстояло узнать.

– Мадемуазель, – сказал Проспер с легким французским акцентом, – я – Проспер Эрнест Фаурнье, к вашим услугам. – Он низко поклонился. Суровое выражение его лица не допускало шуток. А он добавил: – Как я понимаю, вы, мадемуазель, распоряжаетесь домашними слугами.

Брук с изумлением поняла, что Проспер первым признал ее право на «Старую рощу».

– Я теперь владею половиной плантации, – объяснила Брук. – Приятно, наконец, познакомиться с вами.

Проспер кивнул.

– Я – повар экстраординарный, – заявил он, размахивая ложкой. – Я обучался во Франции у самых лучших шеф-поваров и готовлю для семьи Монтгомери последние десять лет.

Брук улыбнулась. Он говорил так, словно старался произвести на нее впечатление.

– У меня простые запросы, на кухне я хозяин, а обед строго в семь часов, обязательно.

Первым порывом Брук было ответить: «Да, сэр», – но она напомнила себе, что скорее ему следует спрашивать у нее, что ему делать. Кто на кого работает? – задумалась она.

– Очень вам благодарна, Проспер, за объяснения правил. Надеюсь, вы готовите не хуже, чем отдаете распоряжения. Если так, я уверена: каждое блюдо будет совершенством. – Брук увидела, как на лице мамми расплылась улыбка, которую она не успела спрятать.

Проспер оцепенел, глаза широко раскрылись, а лицо покраснело.

– Вы увидите, мадемуазель, что я отличный повар. Я бы хотел окончательного одобрения меню для празднества в эту пятницу. – Он вытащил из кармана листок бумаги и протянул ей.

Брук пробежала глазами список. Казалось, все было в порядке и названия выбранных им блюд звучали восхитительно.

– У вас отличный вкус, мистер Проспер. – Она взглянула на мамми: – Ты видела список?

– Oui.

Повернувшись к Просперу, Брук сказала:

– Если мамми одобряет, то я тоже. Спасибо за помощь. – Она вернула меню Просперу.

– Как пожелаете, мадемуазель, – сказал он, коротко кивнув, и вернулся к плите.

Брук поняла, что в ней больше не нуждаются, и оставила этого человека в его кухне.

Неудивительно, что он нравился Тревису. У обоих был дурной нрав.

В коридоре Брук спросила мамми:

– Он всегда такой любезный?

Мамми искоса взглянула на нее.

– Ну, это вопрос. – Она усмехнулась. – Видите ли, Проспер не хочет, чтобы кто-то топтался у него на кухне.

– О, он показал это весьма ясно, – улыбнулась Брук.

– Он всегда был высокомерным, не общался с другими, – сказала мамми, когда они вышли в холл. – Это не его вина, вот так. Иногда люди оказываются не такими, как кажется. В Париже Проспер работал у великого шефа. Вот там его светлость впервые попробовал блюда, приготовленные Проспером, вот так. Монтгомери уговорил Проспера приехать и работать на него. Так что он работал на его светлость в Англии целый год, вот так, пока Монтгомери не купил «Старую рощу» и привез Проспера с собой сюда.

– Странно, почему Джексон не взял Проспера обратно в Англию?

– Может, потому, что герцогиня не ладила с Проспером. А Просперу… ему нравилось в Нолинзе. – Мамми пожала плечами и добавила: – Я всегда думала, что его светлость сделает «Старую рощу» своим домом, вот так. Он любил это место, – со вздохом закончила она, глядя в сторону. Казалось, мамми разговаривала сама с собой и забыла о стоявшей рядом Брук. – Что-то произошло, не следовало устраивать это с мисс Маргарет… – Мамми резко оборвала речь.

Брук протянула руку и тронула мамми за плечо.

– Я понимаю. Думаю, ты любила Монтгомери, и я тоже.

Мамми кивнула:

– Он всегда был добр ко мне. Затем, подумать только, он прислал мне своего прекрасного сына.

– А разве у него был еще один сын?

Женщины переглянулись и расхохотались. Такими их и застал Тревис, вошедший через парадную дверь.

– Я что-то пропустил? – поинтересовался он.

– Да нет, – ответила Брук, – это касается только нас двоих. – Она жестом объединила себя с мамми, затем быстро повернулась и оставила его стоять в холле с тем же непостижимым выражением на лице. Брук могла бы еще потрудиться над Тревисом, но чувствовала, что у нее с мамми возникло взаимопонимание, и это радовало ее. «Старая роща» наконец становилась ее домом.

Тревис остался в холле, ему хотелось бы знать, о чем говорили эти две женщины до его появления. Его раздражало, что Брук, казалось, чувствовала себя слишком свободно в его доме.

Почесав затылок, Тревис прислонился к перилам и смотрел, как Брук поднимается по лестнице. Ее светлые волосы, из которых выпали почти все шпильки, свободно падали на узкую спину, и здесь ему следовало бы отвести взгляд, но он не отвел.

Она сменила свою испачканную сажей одежду, и на ней было зеленое дневное платье без кринолинов. Он смотрел на идеальную округлость ее ягодиц и как никогда остро ощущал ее чувственную притягательность. Ему хотелось дотронуться до нее, а именно этого, как он понимал, он не должен был делать. Его чувства никак не были связаны с разумом.

Соблазнительное тело Брук было создано для любви, и он напрягся, вообразив, как он овладеет ею, проникнув во влажную глубину.

Тревис резко выпрямился, словно получив сильный удар в живот. И должен был признаться, что не возражал бы, если бы кто-нибудь в эту минуту выбил из него дурь.

Эта женщина – яд для его рассудка.

– Что это с вами? – раздался за его спиной голос мамми.

Тревис оглянулся, чувствуя себя ребенком, которого застали за недозволенным занятием.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, потому, – сказала мамми, склонив голову набок и упершись руками в бедра. – Я уже сходила в столовую и вернулась сюда – и вижу, вы стоите на том же самом месте и уставились на эту лестницу. Вы забыли что-то сказать мисс Брук?

– Конечно, нет, – ответил Тревис, чье смущение мгновенно превратилось в раздражение. – Я устал, мне трудно собраться с мыслями.

– Угу, – подняв бровь, сказала мамми и ушла, оставив его одного.

Тревис начал подниматься по лестнице. Он считал, что мамми только думает, что знает о нем все. «Что мне требуется, так это добрый глоток виски и горячая ванна», – решил Тревис. Да, это прояснит ему голову. Затем он подумал, что ему нужнее женщина, но это едва ли произойдет скоро. Он чертовски занят плантацией.

Возможно, женившись на Гесионе, он сможет навсегда забыть Брук. Пройдет год, и Брук будет не только готова, но и рада продать ему свою половину, и тогда ему больше никогда не придется встречаться с ней. Но что она будет делать? Есть ли у Брук семья? Есть ли место, куда она может поехать? Судя по всему – нет. Затем еще более ужасающая мысль испугала его. Что, если она выйдет замуж за кого-нибудь из владельцев соседних плантаций, и он будет постоянно встречаться с ней на празднествах и развлечениях? Тревис протянул руку к ручке двери, ведущей в его комнату, но остановился.

Нет, она не должна выходить замуж и оставаться здесь, неподалеку от него.

Охваченный страхом, он распахнул дверь.

– Вам нужна моя помощь, чтобы принять ванну, сэр? – спросил его Люсьен, его слуга.

– Что мне нужно, так это виски. Сделай двойной. Затем можешь наполнить ванну. Мне надо долго отмокать в горячей воде.

Тревис надеялся избавиться от мыслей о золотоволосой ведьме.

Спустившись к обеду, Брук с удивлением увидела ожидавшего ее Тревиса. Обычно он даже не появлялся, и она обедала с мистером Джеффрисом. Брук порадовалась, что надела белое кружевное платье с маленькими белыми рукавами с буфами.

Брук заметила, что его волосы были все еще влажными после ванны. Неужели он оставил дела, чтобы пообедать с ней? Она чуть не рассмеялась от этой глупой мысли. Вероятно, она слишком долго пробыла на солнце и у нее разыгралось воображение. С тех пор как она приехала сюда, Тревис не сделал ничего ради нее.

Брук кивком поздоровалась с ним.

– Меня удивляет, что я вижу вас за обедом.

Тревис с любезной улыбкой выдвинул для нее стул.

На этот раз стул был у его стороны стола, а не у противоположной.

– Проспер вернулся, – сообщил ей Тревис. – Только дурак упустит возможность попробовать его блюда.

Слишком самонадеянно было думать, что ему захотелось пообедать с ней, огорченно подумала Брук. Ей следовало знать, что он не собирался нарушать своих привычек ради нее. Любая женщина, обладавшая здравым смыслом, знала, что мужчины всегда, прежде всего, заботятся о своем желудке.

Какой-то шум, раздавшийся в холле, привлек их внимание. Женские голоса, приближаясь к столовой, звучали все громче. Через мгновение в столовую вошла леди.

– Я дома.

 

Глава 7

Брук вскочила, испуганная неожиданным вторжением.

Она полагала, что оставалось еще достаточно времени до возвращения его невесты и матери. Брук затаив дыхание, смотрела, как вошедшая женщина сразу же подбежала к Тревису и, крепко обхватив его шею, повисла на нем.

– Ты скучал по мне? – спросила она и поцеловала его в щеку.

– Нисколько, – ответил Тревис и тоже нежно обнял ее.

Брук медленно выдохнула. Женщина повернулась к ней, и Брук увидела, что это не взрослая женщина, а ребенок.

– Я вижу, у нас тут общество, – сказала девочка.

– Можно и так сказать, – ответил Тревис со своей обычной насмешкой. – Если ты присядешь, я познакомлю тебя.

Уже вошли слуги и ставили прибор для девочки напротив Брук. Когда они закончили, молодая леди с веселой возней уселась на свое место.

– Брук Хэммонд, позвольте представить мою троюродную сестру, Элизу Борделон, – сказал Тревис, махнув рукой в ее сторону. – Она своевольная девица двенадцати лет, и ей нужна твердая рука.

Брук улыбнулась:

– И поэтому ее прислали к вам?

Тревис слегка приподнял брови.

– Думаю, можно и так сказать. Элиза прожила с нами последний год, но в этом месяце она навещала родителей. А теперь, как я вижу, дитя вернулось.

– Я тоже люблю тебя, кузен, – сказала девочка, сурово посмотрев на него. – Ты должен знать, что мне уже почти тринадцать, – твердо заявила она.

– Ты все еще ребенок, и поэтому тебя должно быть видно, но не слышно.

Элиза не обратила внимания на его слова и перенесла свое внимание на Брук.

– Вы очень хорошенькая. Я знаю ваше имя, но все еще не знаю, кто вы и почему вы здесь.

Девочка была настолько забавной, что Брук не могла не усомниться, что она действительно член этой семьи. Элиза, как ребенок, тоже была хорошенькой, с этими неяркими веснушками, осыпавшими ее вздернутый носик. Блестящие волосы с каштановым оттенком были по обе стороны лица завиты в крупные локоны. Такой же красивый каштановый оттенок имели и пытливые глаза Элизы. Она с откровенным любопытством разглядывала Брук.

– Это Брук Хэммонд, мой новый деловой партнер, – просто объяснил Тревис. – По-моему, ее комната находится рядом с твоей.

– Так она живет с нами? – спросила Элиза.

Тревис кивнул.

– О, чудесно! – Элиза от радости захлопала в ладоши. – Я и не знала, что у Тревиса есть партнер, – сказала она. Она обращалась к Брук, но ей ответил Тревис.

– И я не знал, – язвительно вставил он, но Элизу больше интересовала новая леди, и она не обратила на него внимания.

Брук улыбнулась девочке.

– Надеюсь, ты не против, если я составлю тебе компанию там, в твоем конце коридора.

– Конечно, нет. Мне так нравится ваш английский акцент. А вы, правда, из Англии?

– Да, – подтвердила Брук. – Я совершила очень длинное путешествие.

Элиза сложила пальцы домиком и положила на них подбородок.

– Могу поспорить, вы все знаете о последней моде. Вы были дебютанткой, у вас был первый бал и вообще вы выезжали на разные вечера? Не могу дождаться, когда я стану выезжать на балы и вечера. Я буду танцевать всю ночь напролет. – Она вздохнула и на минуту погрузилась в свой собственный мир. – Вы должны рассказать мне обо всех знаменитых лондонских празднествах, которые вы посещали.

Девочка была свежа, как ветер, и Брук чувствовала, как ее притягивает этот сгусток энергии.

– Нет, у меня не было первого бала, но я бывала на многих балах, так что могу развлечь тебя рассказами.

– О, это было бы чудесно!

Тревис, слушая болтовню кузины с Брук, подумал, что он мало, что знает о том, как Брук жила в Англии. Затем поспешил напомнить себе, что его это совсем не интересует. Она находилась здесь, и она ему мешала.

– Господи, Элиза, как же ты сегодня разболталась. Тебе что, не разрешали разговаривать во время поездки домой?

– Разумеется, я разговаривала, – нахмурилась она, – но мои братья и сестры такие скучные! – Она сделала большие глаза.

– Ну, моя дорогая, не думаю, что кто-нибудь говорил так о тебе. – Тревис позвонил в маленький колокольчик, стоявший у его тарелки. – А не приступить ли нам к обеду? Ты, должно быть, умираешь от голода после длинной дороги.

По сигналу в столовую вошли слуги с блюдами, полными закусок, и большой супницей.

– Должно быть, сейчас семь часов, – засмеялась Брук.

– Минута в минуту, – подтвердил Тревис.

Он усмехнулся, и выражение его лица смягчилось. Оно показалось Брук почти мальчишеским. Волна возбуждения прокатилась по ее телу. «Не спеши», – напомнила она себе. Не ей полагалось испытывать это влечение, а Тревису. Взглянув на него из-под ресниц, Брук увидела, что суп интересовал его больше, чем она.

Очевидно, она утратила свой дар обольщения мужчин.

Тревис поднял глаза.

– А вы не будете есть?

Она кивнула, взяла суповую ложку и стала помешивать суп, определяя, из чего он состоит. Пахло восхитительно. Это был густой суп со стручками бамии и картофелем и каким-то белым мясом. Она заметила, что Тревису не пришлось уговаривать Элизу есть. Она уже приступила к еде, наслаждаясь, горячим супом.

Первая же ложка ароматного супа вызвала у Брук восхищение.

– Это превосходно!

– А разве в Англии не едят бамию? – удивилась Элиза.

– Боюсь, что нет. Этот суп очень не похож на те, к которым я привыкла. Из чего он?

Тревис не донес ложку до рта и улыбнулся:

– Это бамия с крабом. Я рад, что вам нравится.

Перед тем как проглотить вторую ложку, Брук подула на нее. Тревис и Элиза увлеклись разговором, давая Брук возможность наблюдать за ними из-под опущенных ресниц. В этот вечер Тревис как будто расслабился. Может быть, присутствие в доме ребенка благотворно влияло на него. Действительно, Элиза, казалось, хорошо действовала на Тревиса.

Каждая ложка супа была вкуснее предыдущей.

– Я чувствую вкус краба и многих специй, некоторые из них мне незнакомы, – заметила Брук.

– Должен признаться, это одно из моих любимых блюд, – сказал Тревис и взял длинную булку свежеиспеченного французского хлеба. Он предложил его дамам и взял ломтик для себя.

С каждым вносимым блюдом Брук убеждалась, что Проспер не хвастался своими кулинарными способностями. Он говорил правду. Он был превосходным поваром.

Наконец внесли десерт. Перед ними поставили торт с замороженным сливочным кремом, уложенным, по меньшей мере, в четыре слоя. От одного его вида у Брук потекли слюнки, а его вкус не разочаровал ее.

Когда Брук проглотила последний кусочек, она вздохнула:

– По-моему, это самое вкусное из всего, что я когда-либо ела.

– Проспер замечательный повар, – подтвердил Тревис. – Он – лучшее из того, что досталось мне от отца.

– Не считая меня, – съязвила Брук.

Тревис не удостоил ее ответом.

– Я слышала о твоем отце, – сказала Элиза. – Мне так жаль. Ты грустишь? – спросила она, приписывая Тревису любовь к отцу, которой, как знала Брук, он не испытывал.

– Спасибо, детка. Я в порядке, – сказал он, не отвечая на ее вопрос. – А теперь скажи мне, как там твоя семья?

Брук отметила, как быстро он ушел от разговора о своем покойном отце. Тревис явно чувствовал себя неловко, когда о нем заходила речь.

Элиза пожала плечами:

– Как обычно.

– У тебя есть братья и сестры? – спросила Брук.

– У меня? – Элиза хихикнула. – У меня восемь братьев и сестер.

– В самом деле? – Брук изумила такая большая семья. – Спорю, ты не помнишь все их имена.

– Спорю, что помню, – заверила Элиза и начала перечислять: – Констанс, Маргерит, Фелисите, Мари, Николя, Жан, Гортенсия и Гертруда. Как видите, мне осталось немного места, и вот почему я попросилась приехать сюда и пожить у кузена Тревиса и тети Маргарет.

– Не могу представить такую большую семью, – заметила Брук.

Элиза вытерла губы льняной салфеткой.

– А у вас нет никаких братьев и сестер?

Брук покачала головой.

– Совсем никого, – сказала она с сожалением. – Только я одна. – Как бы сложилась ее жизнь, будь у нее заботливая семья? Этого она никогда не узнает.

– Звучит божественно, – со вздохом сказала Элиза. – Я хочу сказать, быть единственным ребенком – замечательно. Должно быть, я родилась не в той семье. – Она весело рассмеялась.

Разговор кузины давал Тревису массу сведений о его незваной гостье, поэтому он не затыкал ей рот, указывая на неуместность ее вопросов. Даже двенадцатилетние должны вести себя как леди… а не дерзкие девчонки.

– Можно мне выйти? – положив салфетку на стол, спросила Элиза, прерывая его размышления.

Тревис не сознавал, что сидит, уставившись на Брук, пока Элиза не перегнулась через стол и не тронула его за плечо.

– Кузен Тревис?

Он взглянул на девочку, которая, положив на руку подбородок, явно ожидала его ответа на какой-то вопрос.

– Что?

– Я спросила, – не сразу сказала она, чтобы казалось, что он заставил ее ждать, – можно мне выйти? День был длинный, и мне очень хочется спать.

Тревис кивнул, разрешая.

Элиза встала и поцеловала Тревиса в щеку.

– Доброй ночи, миссис Хэммонд, – сказала она, затем повернулась и вышла, оставив Брук и Тревиса наедине.

– Иногда я забываю, сколько от нее шума, – заметил Тревис, обращаясь скорее к себе, а не к Брук.

– По-моему, она восхитительна, – заметила Брук. – И здесь она как глоток свежего воздуха.

Тревис ответил саркастической улыбкой.

– По-моему, вы только что оскорбили меня.

Брук мило улыбнулась ему:

– Только если вы считаете правду оскорблением. Вы должны признать, что дух, царящий в этом доме, слишком мрачен.

– Вы можете уехать в любую минуту, – отомстил он.

В этот вечер Брук не хотела затевать ссору с Тревисом. У нее тоже был длинный день, поэтому она проигнорировала его колкость.

– Вы не позовете сюда Проспера?

На этот раз Тревис выполнил ее просьбу. Войдя в комнату, Проспер обратился к Тревису в ожидании распоряжений:

– Сэр?

Тревис указал на Брук:

– По-моему, с тобой хотела поговорить вот эта леди.

Проспер взглянул на нее и отвесил короткий, неглубокий поклон:

– Мадемуазель.

– Я всего лишь хотела вам сказать, что еще никогда не получала такого удовольствия от еды, – сказала она, прижимая руку к сердцу. – И с этого дня, Проспер, я ваша преданная поклонница. Вы – величайший из всех существующих поваров.

– Благодарю вас, – сказал он с самоуверенной улыбкой и легким кивком. – Думаю, найдется один, возможно два, которые лучше меня.

Брук рассмеялась:

– Им бы пришлось мне это доказать.

В ответ Проспер позволил себе усмехнуться и обратился к Тревису:

– Что-нибудь еще, сэр?

– Это все. – Тревис покачал головой. Когда повар вышел, он добавил: – Кажется, вы покорили его.

Брук встала, обошла стол и приблизилась к месту, где сидел Тревис.

– Но не хозяина дома?

Он отодвинулся от стола и впился в нее взглядом.

– А вы стремитесь покорить и меня?

Брук задумалась над ответом.

– Я бы хотела, чтобы мы… – она замолчала на минуту, – были друзьями.

Она потянулась к нему и в то же мгновение, словно молния ударила ее в руку, и Брук отдернула ее. Она заметила недоумевающий взгляд Тревиса и поняла, что он пережил то же самое. Брук едва не потеряла самообладание. Она чувствовала, как он отдаляется от нее. Его следующие слова убедительно это продемонстрировали.

– Боюсь, слишком рано, Брук, – сказал он, как она надеялась, с сожалением. – Всему свое время.

Брук не ответила. Сожалел ли он о том, что нужно еще время, или о том, что она начинала интересовать его? Или, еще хуже, он желал, чтобы она навсегда исчезла из его жизни? С новым поводом для размышлений Брук повернулась и вышла из комнаты с настойчивой мыслью: «Но у меня нет времени. Неужели ты этого не понимаешь?»

Ночью с залива пришла гроза, принесшая с собой порывистый ветер, проливной дождь и яркие вспышки молнии. Одна из молний ударила рядом с домом.

Грохот стоял такой, что Брук сидела на постели, держа перед собой одеяла, как будто они могли защитить ее от детских страхов. Сердце колотилось в груди. В страхе она вглядывалась в темноту, стараясь успокоиться.

– Не будь дурочкой, – шептала она, – это всего лишь гроза.

Прошло несколько минут, прежде чем она перестала задыхаться. Брук всегда убеждала себя в одном – это не поможет.

Как глупо бояться грозы, ведь это всего лишь ветер и дождь. Но каждый раз во время грозы она переносилась в прошлое, в свое детство, и ее преследовали неприятные воспоминания. Мать привезла ее в пансион во время грозы и оставила там, даже не обняв на прощание. После этого Брук большей частью была предоставлена самой себе. Она помнила, как много ночей она, съежившись на кровати и завернувшись в одеяло, молилась, чтобы гроза прошла. Время шло, и грозы, казалось, всегда приносили беды в ее жизнь.

Конечно, другие девочки не боялись грозы и смеялись над ее глупостью. Все, кроме Джоселин, защищавшей Брук. Но как бы она ни старалась внушить себе, что бояться нечего, Брук так и не преодолела эти страхи.

Даже сейчас она думала, какие ужасные вещи ожидают ее, хотя и знала, что глупо думать о подобной чепухе. Единственное, что приходило ей в голову, – это скорое возвращение невесты Тревиса. Брук подняла глаза к небу: «Пожалуйста, не допусти этого. Дай мне шанс!»

Она сбросила одеяла и подошла к камину. Дрожащими пальцами Брук подняла щепку и положила ее на горячие угли. Как только она загорелась, Брук взяла другую щепку и зажгла свечу на столике у кровати. Пламя затрещало, но разгорелось. Тогда она сняла круглый абажур с керосиновой лампы и зажгла фитиль. Мягкий свет принес ей некоторое облегчение. Затем прогремел новый раскат грома.

Она понимала, что должна сделать что-то, чтобы отвлечь свои мысли от грозы. Может быть, взять книгу в библиотеке. Были времена, когда она могла, словно перенестись в другой мир, если у нее была хорошая книга. Может быть, это поможет и сейчас.

Брук схватила свой розовый атласный халат и, натянув его, крепко завязала на талии. Вероятно, никто не бодрствует в такой поздний час, поэтому она не беспокоилась о том, как выглядит. Брук откинула длинные волнистые волосы на плечи, взяла оловянный подсвечник и вышла в коридор.

Бесшумно ступая босыми ногами по лестнице, она осторожно спустилась вниз. Увидев, что никого нет, она направилась к библиотеке. Брук открыла дверь, и как раз в этот момент молния ударила в стоявшее неподалеку дерево. Брук вздрогнула, горячий воск обжег ее палец, и пламя затрещало.

– Черт! – выругалась она, засунув обожженный палец в рот, чувствуя, как воск застывает на ее пальце.

Она не успела сделать в темной комнате и пары шагов, как чей-то голос произнес:

– Какое выражение я слышу от леди! Вижу, вам тоже не спится.

Брук вздрогнула от неожиданности.

– Я… я не думала, что вы еще не спите. И совсем не ожидала застать вас здесь в темноте.

– Трудно уснуть, когда знаешь, что из-за этой проклятой грозы не можешь вовремя убрать тростник. – Тревис повернулся к окну, около которого стоял, опираясь на подоконник. – Идите сюда и посмотрите, как ветер и дождь губят наш урожай, – сказал он.

– Я… я…

Он взглянул на нее:

– Вам ведь не страшно?

«Да, черт побери!» – хотелось ей крикнуть, но она никогда бы не допустила, чтобы он увидел ее слабость. Подойдя ближе, Брук почувствовала легкий запах бренди.

– Я пришла за книгой, – сказала она. – Я не хочу беспокоить вас.

– Вот вам и первый опыт, – сказал он с нескрываемым сарказмом. – Это ведь и ваш урожай.

Подойдя к нему, Брук почувствовала на лице мелкие капли дождя, принесенные ветром из открытых окон. Их прикосновение к ее пылающей коже было приятно.

Очевидно, мнение Тревиса о грозе расходилось с ее мнением. Однако, выглянув из окна, Брук заметила, что окна отгорожены от дождя верандой и дождь не проникает в комнаты. Глядя на не прекращавшийся ливень, она немного успокоилась.

– У вас все грозы такие?

– Иногда, – ответил Тревис, прислонившись к оконной раме. Он взял бокал, стоявший на подоконнике.

Брук подумала: «Как давно он пьет?»

Тревис перехватил ее взгляд и протянул ей бокал:

– Это согреет вас.

К его удивлению, Брук взяла у него бокал и сделала несколько глотков красновато-коричневого напитка. Она вернула ему бокал и тихим голосом поблагодарила его.

Вспышка молнии была достаточно яркой, чтобы он успел разглядеть капельку бренди, блестевшую на ее нижней губе. Он мог бы сам стереть ее, но Брук слизнула ее языком, избавив его от искушения. Внешне он сохранял полное спокойствие. Внутри – кровь у него кипела.

Тревис не поверил своим глазам, когда, повернувшись, увидел ее стоящей в его кабинете в одном халате. Розовый шелковый халат имел большой вырез и открывал взгляду Тревиса ее кремово-белую кожу, превращая Брук в совершенной красоты статую, а не занозу в боку.

Вместо того чтобы завопить и убежать от него, как подобало бы невинной девушке, ее, казалось, нисколько не смущало, что она полуголая. Конечно, Брук была вдовой и, следовательно, знала мужские ласки, но ей не помешало бы проявить побольше скромности.

У него из головы не выходил вопрос: нравятся ли ей мужские ласки? Или она лежит в постели как статуя и терпеливо все переносит? Любила ли она своего мужа?

При этой мысли у Тревиса сжались челюсти. И, безусловно, его раздражало, что его это волнует. Ему необходимо занять свой мозг чем-то иным, а не этим соблазнительным телом, маячившим перед его глазами. Он почувствовал какое-то неудобство внутри, а ему очень хотелось оставаться бесчувственным.

– Бренди помог? – спросил он, удивляясь, как странно звучит его голос. Он надеялся, что Брук этого не заметила.

– Да, – сказала она, глядя не на него, а в окно. «Черт побери, – подумал Тревис, – она слишком близко». Он чувствовал запах ее свежевымытой кожи. Затем она добавила: – Он согрел меня.

Но его-то разогрел не бренди, огорченно подумал Тревис. Его сжигало пламя страсти, которое надо было потушить.

– Хотите еще? У меня есть несколько бутылок.

Она тихо рассмеялась и взглянула на него.

– Неплохой способ пережить грозу, – насмешливо заметила она. – Я никогда не думала, что вино может что-то решить.

Тревису понравился ее мягкий спокойный голос, хотя он и заметил, что она была немного взволнована.

Молния ударила во что-то совсем близко от веранды. Брук отскочила, натолкнувшись на него.

– Извините. – Она пытаясь отстраниться.

Тревис удерживал ее, чувствуя, как она дрожит. Он поставил бокал на подоконник и, притянув ее к себе, крепко обнял.

– Вы дрожите. Вам страшно? – осторожно спросил он.

Брук кивнула и прижалась лицом к его груди.

– Ну, давайте, скажите мне, что я трусиха. И что если гроза пугает меня, то, как я смогу управлять плантацией.

– Гроза не может повредить вам здесь, – прошептал он в ее благоухающие волосы. – Я люблю грозы.

– Не сомневаюсь, – усмехнулась Брук, и он улыбнулся.

До этой минуты Тревис не замечал, что ее рост вполне подходил для его объятий. Так же как и не замечал изящества ее тела, пока оно не прижалось к нему.

Раздался раскат грома, Брук еще сильнее уцепилась за него. Почему-то они больше не были врагами. Они превратились в людей, нуждавшихся в утешении. И он вынужден был признать, что она пробудила в нем нежность и желание защитить. О том, что он способен на такие чувства, Тревис и не подозревал.

– Тс-с, – прошептал он.

Через несколько мгновений Брук тихо произнесла:

– Я такая трусиха.

Тревис взял ее за подбородок.

– Я так не думаю. Расскажите, почему вам страшно.

– Не хочу наскучить вам, – сказала она, не отрывая лица от его груди.

– Я бы не спросил, если бы считал это скучным.

– Я не совсем уве… – Прогремевший в небе разгневанный раскат грома заставил Брук остановиться. – Уверена, – закончила она, – но я думаю, это началось, когда я была совсем маленькой. Моя мать отослала меня в пансион, когда мне было пять лет. Она сказала, что так будет лучше для меня, но я не хотела уезжать. Мне было страшно, и я хотела остаться с ней, но она не слушала меня.

– А что же ваш отец?

– Помните, я говорила вам, что во многом мы похожи? – Брук напомнила ему об их разговоре в конюшне. – Различие в том, что вы знали своего отца, а я никогда его не видела. Он оплачивал мое обучение и мою одежду, и, полагаю, я должна быть благодарна ему за это. – Она рассмеялась, но это был горький смех.

Тревис еще крепче обнял ее. Порыв ветра ворвался в комнату, принеся с собой капли дождя, и наступила тишина. У него было ощущение, что он получил удар ниже пояса. Бог свидетель, он прекрасно знал, что она чувствовала.

– Простите, что перебил вас, – шепотом сказал Тревис. – Доскажите вашу историю с грозой.

– А вы уверены, что хотите ее услышать?

Он прижался щекой к ее волосам и прикоснулся к ним губами.

– Да, – только и сказал Тревис.

– В первый день, когда она оставила меня в пансионе, шел дождь. Видимо, я забыла упомянуть об этом раньше. Забавно, но казалось, что ничего не случается, когда светит солнце. Позднее, когда мне было двенадцать, мать приехала посмотреть, как мне живется в пансионе. Возможно, ее привело любопытство. Я не знаю. Она рассказывала мне о себе, и когда я спросила, не могу ли я уехать с ней, отказала. Но, казалось, ее огорчало, что она не может взять меня с собой. Я хорошо помню печаль на ее лице, когда она отказала мне. В тот день тоже была гроза. Она спросила, не провожу ли я ее до дверей, и я пошла с ней. Когда мы открыли тяжелые дубовые двери, в них ворвался ветер с дождем, и мы обе промокли. Она рассмеялась, и я помню, как прелестен был этот звук. Я стояла в дверях и смотрела, как она уходит, ветер сбивал набок ее накидку. Вдалеке сверкнула молния, и я, отскочив, закрыла глаза, что я делала всегда во время грозы. Когда я открыла глаза, ее уже не было.

– Вы были молоды, – заметил Тревис. – Представляю, как вам должно было быть страшно, но ведь вы ездили домой на каникулы, повидать вашу мать.

– Нет, я больше никогда не бывала дома. Все каникулы я проводила в школе для девочек Спенсера, и я видела свою мать еще только один раз.

– Когда это было?

– Мне как раз исполнилось шестнадцать, и она вновь навестила меня. Мать сказала, что хотела повидать меня и посмотреть, что из меня получилось. Затем она рассказала мне о моем отце. Кажется, у герцога была жена. – Брук судорожно вздохнула. – Я вижу все это, как будто это случилось вчера, – тихо добавила она.

Тревис ничего не говорил, потому что не хотел прерывать ее, но чувствовал ее душевную муку.

– Мать встала, собираясь уйти, но перед уходом она хотела поцеловать меня в щеку. Я отшатнулась. Прошло столько времени, эта женщина стала мне чужой. Я не питала к ней никаких чувств. Она сказала, что поняла меня, и, взяв свою накидку, застегнула ее на шее. Хотите, верьте, хотите, нет, но в этот день снова была гроза,… Я проводила мать до дверей и распахнула их перед ней. Она накинула на голову капюшон. Прежде чем выйти из дома под дождь, она достала свой кошелек и дала мне листочек бумаги, объяснив, что, если мне когда-нибудь потребуется помощь, эта женщина мне поможет. Я поблагодарила ее и смотрела, как она идет под дождем, и почему-то знала, что она навсегда уходит из моей жизни. Гремел гром, и я, как всегда, дрожала. Но на этот раз я решила не двигаться с места. Неведомо откуда блеснула молния и ударила в дуб, росший рядом с дорожкой. Дерево затрещало. Я закричала, чтобы предупредить ее, но было уже поздно. Дерево упало, обрушившись всей своей тяжестью на мою мать.

Брук сказала это так тихо, что Тревис напряг слух, разбирая ее слова.

– Я подбежала к ней, – говорила Брук. – Я тоже опоздала. Все, что я могла сделать, – это держать ее голову на коленях, пока кто-то не увел меня из-под дождя. Перед тем как уйти, я наклонилась и поцеловала ее в щеку.

Тревис не знал, что ей сказать. Большинство женщин заливались бы слезами, но Брук не издала и звука. Перед ним была совсем иная женщина, далеко не избалованная леди, какой он ее себе представлял.

Он с нежностью взял Брук за подбородок и посмотрел в ее глаза, сверкавшие от невыплаканных слез.

Тревис говорил себе, что ему надо остановиться.

Но оказалась, не так просто послушаться собственного совета. Что такого было в Брук, что заставляло его пылать… желать прикоснуться к ней… желать познать ее? Обычно он умел избавляться от женщины, но эта была совсем другая. Может, если он поцелует ее, она сбежит? А он удовлетворит свое любопытство.

Не в силах более сопротивляться ее очарованию, Тревис наклонился. Ее ресницы затрепетали, глаза закрылись, а руки скользнули под его одежду и обхватили спину. Она вздохнула, сдаваясь, а его губы наслаждались сладостью и мягкостью ее губ. Боже, какое наслаждение!

Тревис смутно слышал отдаленный раскат грома и шум дождя, стучавшего по перилам веранды, но внутри его самого бушевала гроза, не уступавшая по силе стихии за окном.

Брук была захвачена врасплох. Обычно она знала, когда мужчина собирался поцеловать ее, и затем все шло по задуманному плану. Но как раз в тот момент, когда Тревис собирался поцеловать ее, взгляд его синих глаз, в которых было столько тепла и понимания, скользнул вниз к ее бедрам. Чувственность, пробудившись в ней, ошеломила ее, полностью лишив способности мыслить.

Его поцелуй был нежным, нежнее, чем она могла ожидать от такого мощного мужчины. Он был так нежен с ней, что Брук захотелось плакать. Безумное желание пронзило ее тело, никогда в жизни ей не приходилось настолько терять самообладание.

Где-то в самой глубине души она чувствовала себя девственницей, казалось, она никогда не занималась любовью. Он раскрыл ее губы, и она застонала от наслаждения. Брук ласкала языком его язык, и приятная дрожь пробегала по ее спине.

Тревис на мгновение оторвался от нее.

– Будь я проклят, – пробормотал он и снова прижал ее к себе, жадно овладевая ее губами. Он провел рукой по ее спине, и его рука осталась лежать на ее бедрах.

Брук заставила его желать ее, а он, в свою очередь, заставил ее желать его. Это было для нее неожиданностью. Она к такому не привыкла.

Но за последние пару лет она, казалось, забыла, как обращаться с мужчинами. Или потеряла вкус к обольщению. Может быть, ей хотелось большего.

Тревису удалось превратить ее мозги в кашу.

Ее тело сливалось с его телом, и Брук чувствовала, как сильно он хочет ее. Все, что ей оставалось сделать, – это одно движение… чтобы подтолкнуть, поощрить его… но она не могла. Она не могла!

Брук шевельнулась, и губы Тревиса скользнули вниз. Он целовал ее шею восхитительными поцелуями, сводившими ее с ума. Разум подсказывал Брук протянуть руку и взять то, что ей нужно, но какой-то тихий голос, которого она не слышала раньше, твердил: «Я хочу большего». Она оттолкнула Тревиса, и это удивило ее не меньше, чем его.

Выражение его лица мгновенно изменилось, и он быстро взял себя в руки.

Тревис никогда не обнимал женщину, подобную ей. Она просто была создана для него. По мере того как он приходил в себя, у него до боли сжимало грудь. По крайней мере, она первой овладела собой.

– Это была ошибка, – с трудом произнес Тревис. – Очень жаль, но я женюсь на другой.

Брук смотрела на Тревиса, сознавая, что потеряла рассудок. Он принадлежал ей, прямо там, где она хотела, однако она остановилась и не имела представления почему. Ей больше нечего было делать, нечего было сказать, и она ушла.

Проклиная свой разум за вмешательство.

Она не помнила, как вышла из комнаты. Единственное, что не выходило у нее из головы, было «почему?».

Брук все же надеялась, что Бог вернет ей разум.

 

Глава 8

Что же, черт побери, с ней происходит?

Этот вопрос снова и снова возникал в голове Брук. Прошлой ночью она забыла все об искусстве обольщения. Она давно научилась заглушать свои чувства, и это всегда помогало ей выжить.

Отпустив Милли Энн, Брук подошла к окну, хотя не собиралась смотреть на улицу. Ей нужно было несколько минут побыть одной. Взглянув в окно, она увидела, как несколько слуг убирают поваленные деревья, оставленные ночной бурей. Возможно, ветер и утих, но в душе Брук буря бушевала с прежней силой.

Она закрыла глаза и медленно, глубоко вздохнула, Брук все еще чувствовала колдовские поцелуи, которыми они с Тревисом обменивались прошлой ночью. Она все еще ощущала их вкус.

Брук в своей жизни целовала многих мужчин, но это были вялые влажные поцелуи или мгновенные прикосновения. Тревис заставил ее почувствовать то, чего она никогда не чувствовала раньше. Она не могла и представить, что можно оказаться во власти такого всепоглощающего желания – не только плотского желания, а какого-то незнакомого ей чувства, названия которому она не знала.

В этом и была вся сложность.

Она утратила контроль над ситуацией, а теперь не знала, что делать.

Брук снова закрыла глаза и покачала головой. Как она могла так сглупить? Первый урок, усвоенный ею много лет назад, – это никогда не допускать мужчину слишком близко. Никогда не позволять ему знать ее мысли и всегда держать его на расстоянии. Этому правилу она старалась не изменять.

Таким образом, когда наступало время, она могла уйти без малейшего сожаления. Некоторые поклонники просили ее остаться с ними, но она отталкивала их. Брук так долго требовала соблюдения собственных условий, что начала искренне верить, что у нее в венах не кровь, а лед.

Брук помнила какого-то русского князя, который писал ей: «Я путешествовал по горам Урала в карете, где напротив меня стоял ваш портрет. Я жажду увидеть вас, Брук. Пожалуйста, вернитесь ко мне». Она могла бы получить от князя все, чего бы ни захотела, но она так и не вернулась к нему.

Может быть, у нее действительно в венах лед?

Так что же случилось, отчего растаял лед?

Ей Тревис даже не нравился. Ей не может нравиться мужчина… или может? Нет, он ей не нравился, твердо заявила она себе. От него, должно быть, легко избавиться. Она просто забыла о деловой стороне их отношений. Вероятно, ей необходимо поговорить с Тревисом. Она напомнит ему, что они оба деловые люди и поэтому им следует уладить ситуацию, приняв решение, выгодное для них обоих.

Стук в дверь спальни прервал ее размышления.

– Войдите, – сказала Брук, поворачиваясь к двери.

– Доброе утро. – В комнату, подпрыгивая, вбежала Элиза. – Нам не хватало вас за завтраком.

– Сегодня утром мне не очень хотелось есть. – Брук понимала, что девочка имеет в виду себя. – Твой дядя все еще внизу?

– Нет, кузен Тревис поехал посмотреть, какой вред прошлой ночью причинила гроза. Не могу поверить, но я все проспала.

– Я тоже не могу поверить. Я не могла уснуть почти всю ночь, – призналась Брук. Она все еще не могла опомниться от ярости бушевавшей грозы, но не считала нужным обсуждать это с девочкой.

– Вы должны были зайти в мою комнату, – сказала Элиза, присаживаясь на краешек кровати. – Я бы составила вам компанию.

Брук почувствовала, что краснеет.

– Я тогда об этом не подумала. – Она действительно в то время не могла думать. Она не добавила, что это было бы намного безопаснее, чем там, где она тогда находилась.

– Угадайте!

– Что? – спросила Брук, поняв, что Элиза пытается ей что-то втолковать.

– Кузен Тревис сказал, что я могу сегодня ненадолго выйти к гостям. Так что мне надо, чтобы вы помогли мне выбрать самое лучшее платье.

– С большим удовольствием. – Брук подошла к девочке и протянула ей руку. Это поможет ей думать о чем-то другом, а не о Тревисе. – Пойдем, посмотрим, что нам надо сделать.

В комнате Элизы они пересмотрели весь ее гардероб, старательно оценивая каждое платье. Брук вынимала платье, а затем они тотчас же отвергали его, поспешно переходя к следующему.

– Они все слишком детские, – расстраивалась Элиза. – Через три месяца мне будет тринадцать, я уже почти женщина. Не хочу выглядеть маленькой девочкой.

Брук улыбнулась. Элиза, как и все девочки ее возраста, так спешила стать взрослой.

– У меня есть идея. – Брук вынула нежно-розовое платье из волнистой кисеи. – Вот это славное, – сказала она, показывая платье девочке. – У меня в комнате есть темно-розовые перья, которыми мы можем оттенить цвет платья. Мы попросим мамми найти нам кого-нибудь, кто сумеет обшить перьями низ платья. А немного кружева на лифе сделают его просто очаровательным. Как ты думаешь?

Элиза захлопала в ладоши.

– Звучит заманчиво. Вы – просто чудо! Я так рада, что вместо Гесионы здесь вы.

Брук повернулась к ней:

– Она тебе не нравится?

– Нет, – Элиза вздохнула, – честно говоря, нет.

Брук положила платье на кровать и занялась им. Она пыталась не выдавать своего интереса, но умирала от желания узнать что-нибудь об этой женщине.

– Твой кузен явно о ней другого мнения.

– Я думаю, у Тревиса есть на то основания.

– Основания? – В ответ на заявление девочки Брук подняла бровь. – Ты хочешь сказать, что, по-твоему, он женится не по любви?

– Я думаю, Гесиона ему, в общем-то, нравится, но он женится на ней потому, что она происходит из богатой креольской семьи.

– У меня создалось впечатление, что Тревиса не очень интересует богатство.

– Я вижу, вы его уже хорошо знаете, – улыбнулась Элиза.

– Я не уверена, что хорошо знаю его, но он не похож на человека, которого можно заставить делать то, чего он не хочет делать.

Элиза пожала плечами:

– Это, правда, и мне не следует сплетничать, но я думаю, он женится на Гесионе, чтобы угодить моей тетке. Видите ли, ее отец отрекся от нее, когда она родила Тревиса вне брака. Я как-то слышала, как об этом говорила моя мать. Конечно, она не знала, что я подслушиваю. Она говорила, что дедушка собирался выдать тетю Маргарет за уважаемого креола, а она встретила герцога и без памяти влюбилась в него. Она думала, что он бросит свою жену и останется с ней, но этого не произошло. Он бросил тетю Маргарет и вернулся в Англию. Скандал, обрушившийся на семью, ожесточил моего деда.

Брук не хотела проявлять интерес, но не сдержалась и сделала несколько замечаний. Кроме того, чем больше она узнает о Тревисе, тем легче ей будет заставить его уступить ее желаниям.

– Я понимаю, что вызвало скандал, но когда Джексон признал Тревиса своим сыном и отдал ему плантацию, разве ничего не изменилось?

– Нет. – Элиза покачала головой. – Видите ли, креолы очень гордые люди и не любят прощать. Мне не следует говорить этого, но тетя тоже ожесточилась. Она всегда была добра ко мне, но постоянно напоминает кузену Тревису, что он виновник ее погубленной жизни.

– Но при чем здесь Тревис? Он же не просил, чтобы его родили, – поспешила выступить в его защиту Брук. – Он был всего лишь ребенком. Маргарет сама поступила плохо, это ее вина.

Элиза как-то странно улыбнулась Брук:

– По-моему, вам нравится мой кузен.

С минуту Брук ошеломленно смотрела на Элизу. Почему ребенок так думает? Она всего лишь задавала вопросы, потому что ей было интересно. И может быть, проявила капельку любопытства.

– Давай скажем проще – он начинает мне нравиться. Ты показываешь его совсем с другой стороны.

– Я люблю своего кузена – почти все время, – Элиза хихикнула, – пока он не становится брюзгой. Тогда я стараюсь держаться от него подальше.

– Мне знакомо это чувство, – призналась с усмешкой Брук. Она взяла платье. – Пойдем, поищем мамми и узнаем, сможет ли кто-нибудь сотворить чудо из этого платья.

Тревис старался держаться в стороне от большого дома, и от Брук в особенности. Прошлой ночью он вел себя как дурак. Какого черта он позволил этой женщине так близко подойти к нему? Теперь, узнав сладость ее поцелуев, он обнаружил, что они не удовлетворили его, как он надеялся. Наоборот, ему захотелось большего.

Но за какую цену?

Тревис подумал: а как отнеслась бы Брук к предложению стать его любовницей? Осмелился ли он спросить ее?

Тревис сдержал коня. Не время думать об этом. Плантация, прежде всего.

То, что увидел Тревис, не обрадовало его. Судя по всему, он потерял половину урожая, и если работники быстро не вернутся на поля, он лишится и второй половины.

Неужели даже погода против него? Выехав на поле, он увидел, как работники с трудом вытаскивают телеги, застрявшие в грязи.

– Черт, – пробормотал он, сойдя с лошади, подошел к телеге и, подставив плечо, принялся выталкивать повозку из облепившей ее грязи. Ему только и оставалось, что самому вымазаться по уши.

Брук, завернувшись в купальную простыню, стояла перед своим платяным шкафом. Сегодня она хотела произвести хорошее впечатление. Она впервые встретится со своими соседями, и ей хотелось выглядеть как можно лучше.

В комнату вбежала Милли Энн.

– Простите, я опоздала, мисс Брук, но я относила платье к мисс Элизе. Вы уже начали одеваться? Гости скоро приедут.

Наконец Брук достала из шкафа ярко-синее платье из шелка и атласа.

– Думаю, я надену вот это.

– О-о, этот цвет так вам идет, – сказала Милли Энн, встряхивая кремовые нижние юбки. – Я хочу, чтобы вы легли на кровать, и я натру вас миндальным маслом. Мамми велела мне обязательно это сделать, чтобы вы сегодня были самой красивой.

Брук улыбнулась. Может быть, мамми в конце концов признала ее? Это было бы, без сомнения, огромным достижением.

К тому времени, когда Милли Энн закончила, Брук настолько расслабилась, что была готова уснуть и забыть о гостях, но она понимала, что этого нельзя делать. Она встала и надела свой французский корсет, стягивая его спереди, пока Милли Энн туго зашнуровывала его. Затем горничная через голову надела на Брук нижние юбки.

– Это самое красивое платье, какое я когда-либо видела, – заметила Милли Энн, осторожно надевая на Брук синее платье.

Она отклонилась назад, чтобы Милли Энн смогла застегнуть ряды маленьких крючков, затем расправила лиф, соблазнительно обнажавший ее плечи. Низко вырезанное декольте позволяло разглядеть под пеной кремовых кружев соблазнительную ложбинку.

– Вот это да! – воскликнула Милли Энн. – Вы будете самой прекрасной леди на балу.

– Спасибо. Это платье сшито по последней французской моде. Я заказала его как раз перед отъездом из Англии. И это первый случай надеть его. – Брук провела рукой по волосам. – Сможешь привести в порядок эти кудри?

– А что, если зачесать их на одну сторону? Я могу переплести локоны золотыми и синими лентами. Золото в тон к вашим глазам.

Брук одобрительно улыбнулась.

– Твори свое чудо, – сказала она Милли Энн, которая начала перебирать ее густые пряди.

Брук очень порадовала прическа, сделанная ей горничной. Она открыла шкатулку с драгоценностями и выбрала сапфировое колье, подаренное ей Джексоном. Колье представляло собой тонкую золотую цепь, с которой свешивался темно-голубой сапфир. Драгоценный камень соблазнительно лег в ложбинку между ее грудями. «Само совершенство», – подумала Брук и удовлетворенно улыбнулась.

– О-о, мистер Тревис не сможет оторвать от вас глаз, – усмехнулась Милли Энн.

«В этом-то все и дело», – подумала Брук, выходя из комнаты.

Спускаясь, шурша шелком, по лестнице, она слышала долетавшую до второго этажа музыку и голоса гостей.

Тревис стоял у подножия лестницы, явно ожидая ее, но был занят разговором с Джереми. Джереми первым увидел ее – от удивления его глаза широко раскрылись, и он толкнул локтем Тревиса. Тот медленно повернулся в ее сторону.

Одежда Тревиса была безупречной: черная пара с белым жилетом и белой же рубашкой. Его светлые волосы, касаясь воротника, завивались, а белый цвет создавал красивый контраст с его загорелой кожей. Весь его вид говорил о силе и уверенности.

Тревис был так красив, что у нее перехватило дыхание. Он посмотрел на нее блестящими синими глазами, и Брук почувствовала, как на ее щеках загорелись два красных пятна. Ощущая на себе его пылающий взгляд, она хотела, но не смогла отвести глаза. И уже не помнила, как преодолела последние ступени.

Джереми вежливо протянул ей руку.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, моя дорогая, – не скрывая своего восхищения, сказал он.

– Благодарю вас, – ответила Брук, все же заметив, что Джереми был почти так же красив, как и Тревис. Она могла бы поспорить, что он разбил не одно сердце.

– Мадам, – сказал Тревис, снова привлекая к себе ее внимание. Он предложил ей руку, и она положила ладонь на его рукав. Было ясно, что он не собирался похвалить ее платье, а тем более говорить ей комплименты. Но ей доставило удовлетворение хотя бы то, что он заметил ее, даже если не хотел показывать этого. Она увидела вожделение в его глазах, которое он поспешил скрыть.

С гордо поднятой головой Брук вошла в бальный зал, где гости ожидали начала танцев. Тревис подвел ее к Элизе, и они встали в ряд, чтобы приветствовать гостей.

– Вы так красивы, – шепнула Элиза Брук. – А как вам нравится мое платье? – Девочка покрутилась перед ней.

– Если бы мы были в Англии, – не сразу ответила Брук, – я бы подумала, что тебе не меньше пятнадцати.

Элиза просияла от комплимента.

Времени на разговоры не оставалось, гости, представляясь, по очереди проходили мимо них. Как она ни старалась запомнить имена и лица, они сливались в одну неясную массу, все, кроме двух. Одно принадлежало деду Тревиса, который презрительно смерил ее взглядом, как будто она была грязью под его ногами. Брук притворилась, что не заметила этого, хотя ей хотелось хорошенько отчитать этого сноба.

И еще один джентльмен, сопровождавший свою жену, так впился в нее глазами, что Брук на секунду показалось, что эти глаза полны ненависти.

Когда эта пара отошла от них, Элиза шепнула ей:

– Это родители Гесионы.

«Тогда нечего удивляться их холодности», – подумала Брук.

Она не успела ничего сказать, как Тревис спросил:

– Вы готовы пройти в зал? По-моему, мы должны открыть танцы.

– Вы хотите сказать, что умеете танцевать? – поддразнила его Брук.

Тревис не ответил. Он всего лишь с усмешкой посмотрел на нее.

Тревис не знал, как ему устоять перед чарами этого восхитительного создания. Все мышцы его тела напряглись, и он пребывал в таком состоянии с той самой минуты, как увидел ее, словно видение, спускавшуюся по длинной витой лестнице.

Меньше всего ему была нужна эта близость Брук, но первый танец обязывал. Может быть, чем быстрее закончится танец, тем быстрее он избавится от нее? Тревис ввел Брук в круг танцующих. Она была так близко, что он чувствовал ее аромат. Он напоминал Тревису аромат садов и марципанов. Возможно, ее аромат мог быть нежным, но он знал, что в Брук не было нежности. Эта женщина добивалась чего-то, чего он не хотел ей отдавать.

Тревис мысленно встряхнулся, повернул Брук лицом к себе и положил руку на ее тонкую талию. Он чувствовал, что взгляды всех мужчин устремлены на них, но знал, что они смотрят только на Брук. Это чертовски злило его, но, глядя на глубокий вырез ее платья, слишком глубокий, могли он обвинять их?

Тревис кивнул музыкантам, и полилась чарующая мелодия вальса.

Кружась с Брук по бальному залу, он заметил выражение удивления на ее лице. Ее щеки раскраснелись, и он многое бы дал, чтобы угадать ее мысли.

– Ну, так как у меня получается?

Она засмеялась, ее золотистые глаза заблестели, как звезды.

– Очень хорошо, должна признаться. Я вижу, вы танцевали вальс и раньше.

– Боюсь, много раз. Я научился, когда путешествовал по Европе.

– И не сомневаюсь, разбили немало сердец, – заметила Брук.

Тревис не ответил. Он не спускал глаз с сапфира, соблазнительно покоившегося на ее груди.

– А вы не думаете, что вашему декольте следовало бы быть не столь глубоким?

– В Париже такова последняя мода.

– Но вы же не в Париже, – проворчал Тревис.

– Сожалею, что смущаю вас, но я следую европейской моде, – сказала Брук.

– Не в том дело, – сквозь зубы, явно сдерживая себя, сказал он. – В будущем, прошу вас, приводите в порядок ваш лиф перед появлением на людях.

Брук попыталась сдержать свое возмущение.

– Вы разговариваете со мной, как будто вы мой муж, – ответила она. – Какое право вы имеете мне указывать? Мы только деловые партнеры, не больше.

Медленная улыбка расплылась на его лице.

– Возражение принято, мадам.

И во время вальса они больше не разговаривали. Музыка успокаивала их, и скоро они смотрели друг другу в глаза, отдаваясь ласкающей слух мелодии.

Брук слышала и видела только его одного. Его руки, обнимавшие ее, его смуглое красивое лицо перед ее глазами и эти великолепные синие глаза, которые, казалось, требовали подчиниться его воле. Но у нее тоже была воля.

– В каком состоянии вы увидели тростниковые поля сегодня утром? – спросила она, пытаясь изменить ход своих мыслей.

У Тревиса было ощущение, что он смотрит в озера чистого золота. Ему так нравилось смотреть на нее, что на время он совершенно забыл о тростниковых полях. Брук вернула его к действительности.

– В плохом. Не уверен, что соберем урожай. Большую часть тростника уничтожила буря, и поля сплошь покрыты грязью, так что телеги не смогут проехать.

– Я говорила вам, что грозы приносят зло.

Тревис усмехнулся:

– Начинаю соглашаться с вами.

Брук не смогла не улыбнуться в ответ на его обезоруживающую улыбку.

– Ну, это только начало!

К глубокому огорчению Брук, вальс закончился. Тревис повел ее к столу с закусками. Он передавал ей стакан пунша, когда к нему подошел его дед, Арчи Делобель.

– Я хотел бы поговорить с тобой. – Слова старика звучали как просьба, но это явно было приказанием. Он взглянул на Брук. – Наедине, – добавил он. – Я сейчас уезжаю.

Тревис неторопливо отпил виски и затем ответил:

– Так скоро?

Брук заметила, что Тревис не обеспокоен.

– Проводи меня до двери, – приказал генеральским тоном дед.

Тревис кивнул Брук:

– Извините меня…

Он неохотно проводил главу семьи до дверей. Выйдя в холл, они направились в боковую гостиную, где их никто не мог услышать.

Старик со странным выражением лица посмотрел на Тревиса и сказал:

– Не проявляй неуважения к этой семье.

– Что я сделал на этот раз? – усталым тоном спросил Тревис, такой разговор происходил уже много раз. Он с самого своего рождения все делал неправильно, включая и само рождение.

– Мне не нравится эта женщина, живущая у тебя.

– Вы о ней ничего не знаете, – возразил Тревис. – а говорите так, как будто я вышел и подобрал ее на улице.

– Я достаточно хорошо ее знаю, – сообщил Арчи Делобель своему внуку. – Я надеюсь, ты поступишь правильно. – С этими словами он повернулся и вышел с точно таким же видом, как и раньше, когда делал выговор ребенку.

В вихре музыки и пустых разговоров пронеслось несколько часов. Брук танцевала со всеми. Соседи были вежливы, но она видела, что они не торопятся принять ее в свое общество. «Видимо, есть вещи, которые не меняются», – подумала она.

Брук так устала, что уже не помнила, когда в последний раз видела Тревиса.

Тревис, однако, не спускал глаз с Брук, особенно когда она танцевала вальс. Казалось, мужчины не могли отвести от нее глаз. Каждый раз, когда она принимала приглашение на танец от нового партнера, Тревису словно перекрывало дыхание. И он впервые понял, что ревнует ее к любому, кто дотрагивается до нее.

– Мне надо поговорить с вами, – заявил Жорж Д'Акуин.

«Опять», – подумал Тревис. Сначала дед, а теперь отец Гесионы. Какого черта ему надо! Конечно, он знал что, но от этого ему было не легче.

– На веранде, – коротко сказал он.

Выйдя на веранду, они подошли к перилам. Тревис повернулся и ждал, когда его будущий тесть заговорит.

– Что все это значит, Монтгомери? – прошипел Д'Акуин. – Вы обручены с моей дочерью, а поселили в своем доме эту женщину.

Тревис не обратил особого внимания на обвинение.

– Во-первых, не я привез ее в «Старую рощу», а поверенный моего отца. Во-вторых, теперь часть «Старой рощи» принадлежит Брук. И это настолько же ее дом, как и мой.

– Меня поражает, как вы допустили такое. Неприлично этой женщине жить здесь.

– Я не могу выгнать ее на улицу из ее собственного дома, не правда ли?

Лицо Д'Акуина побагровело.

– А как же моя дочь?

– А что с ней?

– Я должен напоминать вам, что вы помолвлены с моей дочерью?

Тревис терял самообладание. Его возмущало, что оба мужчины придираются к нему. Он был достаточно взрослым, чтобы принимать решения самостоятельно, даже если ситуация касалась не только его одного.

– Предлагаю вам не попадаться мне на глаза, – предупредил Тревис. Оставив Д'Акуина с открытым ртом, он сбежал с лестницы и скрылся в цветнике. Неужели старый ублюдок думал, что он согнется, и будет просить прощения?

Брук утомили танцы.

И ей надоело улыбаться и вести вежливые разговоры. Она знала только одно надежное место, куда можно было скрыться, находившееся в саду. Там она сможет подышать свежим воздухом и немного передохнуть, прежде чем вернется на бал.

Слава Богу, ей удалось сбежать одной, думала Брук, спускаясь с веранды в сад. Легкий ветерок обдувал ее кожу, освежая после жары и духоты бального зала. Факелы, размещенные в цветнике, давали достаточно света, чтобы она не споткнулась.

Подойдя к клумбе, на которой росли розы, она наклонилась понюхать бутон прекрасной красной розы. Легкий розовый аромат не разочаровал ее. Скоро наступят холода, и до весны не будет никаких роз.

Она осторожно взялась за стебель, но уколола шипом палец и вскрикнула.

– Иногда следует остерегаться прекрасных вещей.

Брук отскочила, испуганная голосом, прозвучавшим как будто из ниоткуда.

Она обернулась.

– Неужели вам всегда надо появляться из темноты и пугать меня? – сердито сказала она. Не ожидая ответа Тревиса, она подошла к серой каменной скамье и села, все еще держа в руках розу. Она помнила, что во время танцев несколько раз видела Тревиса и удивлялась, почему он не танцует с ней. Он же танцевал с женщиной, смеявшейся над любым его высказыванием. Странно, она никогда не находила ничего особо забавного в его речах.

Первый раз в своей жизни Брук обнаружила, что ревнует. И ей не понравилось это чувство. Тревис подошел ближе.

– Кажется, я никак не могу избавиться от вас.

– Очевидно. Я пришла сюда первой, – поспешила она заметить. – Что вы здесь делаете, забыв о своих гостях?

– Могу задать вам тот же вопрос, – парировал Тревис.

Видимо, у них было схожее настроение, поняла по его тону Брук.

– Мне захотелось глотнуть свежего воздуха, – наконец сказала она.

Тревис поставил на скамью ногу и уперся локтем в колено.

– Признаю, здесь воздух намного чище, но я думал, вам нравятся балы, и вы захотите наслаждаться каждой минутой.

Она взглянула в его холодные синие глаза, казавшиеся в тусклом свете более темными… и угрожающими.

– Вот вы снова пытаетесь понять меня. И, как обычно, ошибаетесь.

– Ошибаюсь, – насмешливо повторил он. – Я вспоминаю, что вы получали огромное удовольствие, танцуя с каждым из присутствующих мужчин.

Брук не могла поверить собственным ушам. Неужели Тревис действительно что-то замечал?

– А вы считали?

– Не обязательно считать, – сказал он, – достаточно быть наблюдательным.

– Вам было бы нетрудно пригласить меня на другой танец. Или вы были слишком заняты другими делами?

– И лишить вас удовольствия покорить сердце каждого мужчины, – сказал он, выпрямляясь и глядя на нее.

Да, разговор принимал неожиданный для Брук оборот. Было видно, что у него неподходящее для обольщения настроение. Он злился. Или ревновал?

Эта мысль очень обрадовала ее.

– Так почему же вы пришли сюда, Тревис? Уж конечно, не для того, чтобы раздражать меня.

Вместо ответа он закурил черуту. Выдохнув, он выпустил белое облачко дыма, поплывшее в воздухе.

– Мне надо было успокоиться после разговора с отцом Гесионы.

Брук охватило любопытство, и она вопросительно подняла бровь. Расскажет ли Тревис, о чем они говорили?

– Он не производит впечатления очень приятного человека.

– Просто какой-то геморрой, – вырвалось у Тревиса, и он тут же добавил: – Прошу прощения.

Брук не сдержала смеха. Его не особо волновали приличия.

– Что ему надо?

– Он хотел, чтобы я избавился от вас, – сказал Тревис.

Брук вскочила на ноги.

– Ну, он и наглец! Вы, конечно, сказали ему, что рады бы, да не можете.

Тревис улыбнулся. Глаза Брук сверкали в сумраке, как глаза рассерженной кошки, и в эту минуту в них горело желание подраться. Ему это нравилось. Интересно, а что, если укротить эту дикую тигрицу, стоявшую перед ним?

Не говоря ни слова, он притянул ее к себе.

– Что вы делаете?

Он не заметил сильного сопротивления.

– То, что мне захотелось сделать в первую же минуту, когда я сегодня увидел, как вы спускаетесь по лестнице, – тихо признался он. – Я не позволю вам флиртовать с другими мужчинами в моем доме.

– Это и мой дом, – как обычно, поправила его она.

– Ненавижу вас.

Брук одарила его милой улыбкой и промурлыкала:

– Я знаю. – Затем коснулась его губ легким поцелуем. Очевидно, это подействовало на него сильнее, чем пощечина.

Его дыхание смешалось с ее дыханием, но Брук чувствовала, что Тревис отчаянно пытается сопротивляться ей. «Дело плохо», – подумала она.

Вынув из его руки сигару, она отбросила ее в сторону. Затем запустила руку под его сюртук и почувствовала, как напряглись его мышцы, и услышала, как участилось его дыхание.

– Вы как-то упомянули, что хотели что-то сделать. Так собираетесь показать мне, что именно?

 

Глава 9

Тревис сжал челюсти.

– Черт бы вас побрал!

Он рывком притянул к себе Брук. Она не успела произнести и слова, как он зажал ей рот поцелуем. Он медленно раскрывал ее губы, и она, откинув назад голову, застонала, почувствовав его горячий влажный язык.

От этого прикосновения кровь у Брук мгновенно вскипела. Он властно положил руки на ее спину и целовал ее, лаская своими умелыми руками.

«Наконец-то, – подумала она. – Я не утратила своего дара. Мне просто не хватало практики». Он делал то, чего она от него и хотела.

Соблазнение Тревиса Монтгомери обещало одно лишь удовольствие. Еще не пройдет эта ночь, как он будет умолять ее.

Прижимаясь к нему всем телом, Брук чувствовала, как у ее живота пульсирует его возбужденная плоть. Зная, что ей предстоит разрушить воздвигнутую им вокруг себя твердую стену, она вкладывала в поцелуй всю свою страсть.

Тревис застыл, не отвечая на ее ласки.

Брук воспользовалась своим преимуществом и с такой безудержной страстью ласкала его языком, как будто и в самом деле впервые в жизни отдавалась мужчине. В прежние времена она проделывала это, не испытывая никаких чувств.

Острое желание, так долго спавшее в ней, пробудилось, и Брук хотелось сорвать с них обоих одежду и заняться с Тревисом любовью. Какого же мощного противника она выбрала! Только теперь Брук поняла, что такое вожделение, которое она прежде видела в глазах многих мужчин. Она хотела этого единственного мужчину, способного вызывать этот невыносимый жар между ее ног.

Она больше не могла отрицать этого. Она хотела Тревиса Монтгомери.

Тревис оторвал губы от губ Брук и целовал ее шею, спускаясь к ложбинке между ее грудями – ему весь вечер хотелось прикоснуться к ее груди. «Черт бы побрал эту женщину», – думал он. Ей каким-то образом удалось возбудить в нем, во всех частях его тела, страсть. Он сдернул вниз лиф ее платья, и ее груди свободно выскочили наружу и вздрагивали от его жадных прикосновений.

Не теряя даром времени, он пальцами гладил ее соски, готовясь обхватить их изголодавшимися по любви губами. Он собирался ласкать каждый сосок, пока она не закричит от страсти.

«Я обрел рай», – подумал Тревис.

– Что все это значит? – прогремел чей-то голос.

Тревис вздрогнул от неожиданности. Медленно оглянувшись, прикрывая собой Брук, он оказался лицом к лицу с наглецом, которого был готов убить за вмешательство.

– Я знал, что она шлюха, как только увидел ее! – кричал Жорж Д'Акуин.

За спиной Тревиса Брук скрестила руки, прикрывая обнаженную грудь. Не хватало еще, чтобы ее застали в таком виде. Ее репутация будет погублена.

– Если хотите дожить до завтрашнего дня, – угрожающе сказал Тревис, – вы извинитесь перед миссис Хэммонд.

– Ничего подобного я не сделаю, – заявил Д'Акуин. – Вы забыли, что обручены с моей дочерью? Видимо, так. – Махнув рукой, он сам ответил на свой вопрос. – Я застаю вас здесь обнимающим другую женщину! – снова с яростью закричал он. – Вы позорите мою семью и свою! Ваш дед должен узнать об этом немедленно!

Тревис действительно защищал ее, подумала с довольной улыбкой Брук. Она была благодарна ему, что он скрыл ее от взгляда этого человека и дал возможность поправить лиф платья. Затем она попыталась встать рядом с ним.

Он схватил ее и толкнул обратно за спину. «Не высовывайтесь», – чуть слышно шепнул он и снова обратился к отцу Гесионы.

Тревиса возмутило, что старик разговаривает с ним, как с малым ребенком. Вот такая жизнь и ожидает его, если он женится на Гесионе? Не только его дед и мать будут отравлять ему жизнь, но еще Д'Акуин и Гесиона. Нельзя сказать, что Тревис обращал на кого-либо из них особое внимание, но он наверняка мог обойтись без постоянных придирок.

– Можете говорить моему деду все, что вам угодно, – сказал Тревис любезным, но снисходительным тоном, – но для начала вы можете сказать ему, что я больше не обручен с вашей дочерью.

– Вы не посмеете это сделать, – прорычал Д'Акуин. – Ваш дед – мой должник.

Брук, державшая руку на спине Тревиса, чувствовала, как с каждым словом напрягаются все его мышцы. Она слушала их со все возраставшим волнением.

– Не знаю, что должен вам мой дед, меня это не интересует, но уверяю вас, что Гесиона свободная женщина, – сказал Тревис, чеканя каждое слово, и добавил: – Я не вещь, которой вместо денег оплачивают долги. Через две недели я женюсь на миссис Хэммонд. Обязательно пришлю приглашение вашей семье.

«Что?» – чуть не вырвалось у Брук, но она успела зажать рот ладонью. Тревис собирается жениться на ней? Она не помнила, чтобы он делал ей предложение.

Д'Акуин бросился вперед и замахнулся на Тревиса, но тот отступил и перехватил его руку.

Брук отошла в сторону от них обоих, чтобы не участвовать в ссоре.

– Я требую сатисфакции за оскорбление моей семьи! – Даже в тусклом свете она видела, как покраснело лицо Д'Акуина.

Тревис отпустил его руку и процедил сквозь зубы:

– Назовите время, место и оружие.

– Пистолеты, на рассвете. Кто ваш секундант?

– Джереми Дюбуа.

– Условия будут обговорены, – сказал Д'Акуин Тревису и в гневе удалился.

– До завтра, – вслед ему бросил Тревис.

Брук словно приросла к месту. Тревис развернулся и посмотрел на нее так, как будто во всем была виновата она одна. В его глазах была такая ярость, что она не могла понять их выражения.

– Что сейчас произошло? – наконец спросила она, когда стало ясно, что он не собирается ничего ей объяснять.

– Кажется, завтра утром под Большими Дубами у меня будет дуэль.

– Но вы можете пострадать!

– Не думаю, что это вас сильно огорчит, моя дорогая. – Затем добавил: – Вы мало в это верите. – Он с силой сжал ее локоть. – Но меня могут и убить, и тогда плантация станет вашей скорее, чем вы думали.

– Я не хочу получить ее таким образом, – призналась Брук.

– Я знаю. – Он помолчал и с сарказмом продолжил: – Вы хотели, чтобы я исчез, с первой же минуты, как увидели меня.

– Да, но живой, а не мертвый.

Тревис приподнял ее подбородок и насмешливо посмотрел ей в глаза.

– Ваше беспокойство так трогательно. Если я уцелею, уверяю вас, я буду очень, очень живым и заставлю вас выйти за меня замуж через две недели, как я и обещал Д'Акуину.

Значит, Брук все поняла правильно. Она получила то, чего хотела, но почему-то это не принесло ей удовлетворения, как она ожидала.

– Что это? Молчание осужденного? – усмехнулся Тревис.

Ей действительно не нравилось его высокомерие.

– Вы просите меня выйти за вас замуж?

– Нет, я ничего не прошу, – пояснил он. – Я говорю вам, что мы поженимся через две недели. В конце концов, этого хотел мой отец. Так что мистер Джеффрис должен быть счастлив. Мы можем смотреть на это как на деловую сделку. Спустя год, когда обязательство будет выполнено, вы будете свободны.

Хорошо, что она не была сентиментальна, не из тех, кто верит в любовь, потому что она получала совсем не то, чего добивалась. Тревис высказался по этому поводу предельно ясно.

– Я думала, вы хотели преуспеть самостоятельно, – напомнила она ему.

Он недовольно поджал губы.

– Буря уничтожила большую часть нашего урожая. Мы не продержимся еще один год, ничего не делая, и я не могу ждать. Жизнь многих людей зависит от этой плантации. Деньги моего отца спасут это место.

Не обращая внимания на внутренний голос, спрашивавший, почему ее должно это волновать, она сказала:

– Вечно у вас эта плантация. – Брук отвернулась от него. – Неужели больше ничего нет?

– А что же еще есть? – спросил он ее. – Если у тебя нет земли, значит, у тебя ничего нет.

– А что, если я не хочу быть свободной?

– О, вам нужна будет свобода, чтобы найти того, кто вас полюбит, – сказал он в ответ на ее взгляд. Тревис смотрел на нее с равнодушной холодностью. – Ибо, видите ли, Брук, я не способен любить. Вы всего лишь препятствие на моем пути к тому, чего я так отчаянно добивался долгое время.

Странно, но именно так она иногда думала о Тревисе. Он стоял на ее пути. Однако ей не понравилось, когда это было сказано о ней.

Брук знала, что ему нужно, и это была не она.

Каждое слово Тревиса было как пощечина. Все эти годы она вела себя как расчетливая деловая женщина, а теперь они поменялись ролями. Тем не менее, Брук не собиралась оставлять его последнее замечание без достойного ответа. Даже если бы он собирался отдать ей все, она хотела… делового соглашения. Она шагнула к нему и приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть в его холодные синие глаза, и тихо сказала:

– Думаю, вы сами не знаете, чего хотите, Тревис Монтгомери.

– А вот в этом вы ошибаетесь, моя дорогая. Я прекрасно знаю, чего хочу, – прошипел он, поворачиваясь, чтобы уйти.

Брук смотрела вслед высокомерному негодяю, сознавая, что последнее слово должно остаться за ней.

– Тревис Монтгомери, наступит день, когда вы пожалеете о своих словах.

Брук проснулась оттого, что кто-то тряс ее за плечо. Она открыла глаза и увидела, что едва-едва забрезжил рассвет.

– Посмотрите, который час, – снова толкнула ее мамми. – Просыпайтесь, мисс Брук, слышите.

Обычно мамми не будила ее. Когда она окончательно проснулась и пришла в себя, то приподнялась, опираясь на локти.

– Ч-что случилось?

– Мистер Тревис уже уехал к Дубам на дуэль.

Брук сразу же вспомнила все, что произошло накануне. Сначала она подумала, что не стоит принимать близко к сердцу ту мерзкую манеру, с которой Тревис сделал ей предложение. Она полагала, что за долгую ночь страсти обоих мужчин поутихнут.

Брук сбросила одеяла.

– Я думала, может быть, они обойдутся без дуэли. Вроде бы никто не пострадал, – сказала Брук, вставая с постели. – Поверить не могу, что они собираются стреляться. В Англии дуэли запрещены законом.

«Вероятно, мне следовало бы позволить Д'Акуину застрелить Тревиса», – подумала Брук, наливая воду в таз. Но нет, он ей нужен.

Ополоснув лицо, она обратилась к мамми:

– А где Милли Энн? Мне нужно одеться и остановить этих глупцов.

– Я послала ее распорядиться, чтобы приготовили карету, я подумала, что вы захотите поехать к Дубам. Я помогу вам одеться, но, сказать по правде, вы ничего не сможете изменить. И я поеду с вами. Слишком много я вложила в этого мальчика, чтобы увидеть в нем дыры от пуль, вот так, – говорила мамми, вынимая для Брук черную юбку и белую блузку.

– Надеюсь, Элиза не поедет.

– Она еще слишком молода, с ней побудет Милли Энн.

Брук надела блузку и повернулась к мамми, чтобы та застегнула ее.

– Расскажи мне об американских дуэлях. В Англии было несколько, но я к ним непричастна. Там это считается преступлением. А в Новом Орлеане приняты дуэли?

– Oui. Молодые люди дерутся по малейшему поводу из-за такой глупости, как их честь. Чаще всего это случается на вечерах, как вчера. Я даже слышала, что была дуэль за честь реки Миссисипи, вот так. В Нолинзе у всех горячая кровь, вот так.

Когда мамми застегнула последнюю пуговицу, Брук подбежала к туалетному столику и схватила щетку для волос и ленту.

– Я могу причесаться и в карете. Надо спешить.

Через минуту они уже были в холле. Слуга распахнул дверь, и мамми подала Брук шаль.

– Ты не думаешь, что Тревиса ранят? – спросила Брук. – Он хорошо стреляет из пистолета?

Мамми почти вытолкнула Брук за дверь, вид у нее был встревоженный.

– Он лучше дерется на шпагах, конечно. Может, поэтому его противник и выбрал пистолеты.

– Жизнь – дорогая цена за честь, – заметила Брук, саживаясь в карету.

– А все-таки, из-за чего они стреляются?

Брук нахмурилась. Она чувствовала себя виноватой и не могла смотреть мамми в глаза, но надо было отвечать.

– Из-за меня, – шепотом ответила она. Мамми ничего не сказала. Брук взглянула на нее, ожидая увидеть неодобрение на ее лице. Но, к ее удивлению, его не было. Мамми спросила:

– Кто-то, должно быть, оскорбил вас, не так ли?

Карета тронулась. Брук откинулась на подушки и принялась расчесывать волосы.

– Это только видимая часть айсберга.

– Так я и думала. Мистер Тревис никогда бы не потерпел оскорбления, слышите. Но с кем он дерется?

– С отцом Гесионы.

– Боже мой, Боже мой, – пробормотала, качая головой, мамми. Она наморщила лоб. – И что же так задело этого мальчика?

– Вызов сделал не Тревис, а мистер Д'Акуин.

– Но почему?

Брук закончила причесывать волосы. Она связала их желтой лентой, чтобы они не падали ей на лицо, и положила щетку рядом с собой на сиденье. Она не имела представления, как отнесется к этому мамми, но должна была сказать ей. Она чувствовала, что между ними возникло взаимное доверие, и не хотела разрушать его.

– Вероятно, это как-то связано с фактом, что… – Брук замялась. – Тревис сказал мистеру Д'Акуину, что он не женится на Гесионе, а женится на мне.

Мамми, прежде чем ответить, подняла глаза к небу.

– Будет большой шум, когда вернутся мисс Маргарет и мисс Гесиона, я не сомневаюсь. Если мистер Тревис сейчас останется в живых, мать может сама застрелить его.

– Ты разочарована?

Мамми прищелкнула языком и честно призналась:

– Это зависит от того, почему вы выходите за него.

– Потому что это устраивает нас обоих, – наконец ответила Брук. – Плантация принадлежит нам обоим, поэтому в браке есть смысл. Какая еще причина может быть?

– Ну, скажем… это вопрос. Может, потому, что вы должны любить человека, за которого выходите замуж.

– Я уже давно отказалась от любви, мамми, – сказала ей Брук. – Не думаю, что я еще верю в нее.

Мамми задумчиво покачала головой.

Брук смотрела в окно, думая о том, что произойдет, когда они приедут. И тут ее осенило, что обычно человек, вызванный на дуэль, выбирает оружие, но прошлым вечером это было не так. Почему Тревис позволил старику сделать выбор? Он хотел умереть? Нет, это было невероятное предположение. В нем был слишком силен боевой дух. Может быть, допустил это из уважения к возрасту старика? У Тревиса были странные понятия о порядочности.

Спустя четверть часа они прибыли на окраину Нового Орлеана. Карета покатилась по Декатюр-стрит к Джексон-сквер, где они повернули. Час был еще ранний, и стоял туман, мешавший что-либо видеть, но Брук узнавала улицы, на которых начинали появляться торговцы.

Сквозь туман прорывалась к небу колокольня, походившая на маяк. Подъехав к собору Святого Людовика, стоявшему в Сент-Энтони-Гарденс, карета замедлила ход. Они объехали церковь и остановились на заросшей травой поляне парка, где росли два огромных дуба.

Брук повернулась к мамми:

– По-моему, это здесь.

Мамми кивнула.

Кучер распахнул дверцу и помог им выйти из кареты. Сквозь туман Брук разглядела две группы мужчин. Они с Тревисом одновременно увидели друг друга, и он сразу же направился к ним.

– Не думаю, что Тревис рад нас видеть, – шепнула Брук мамми.

– Честно говоря… думаю, вы правы.

 

Глава 10

Стояла мертвая гнетущая тишина, туман клубился в ожидании чего-то неведомого. Картина, представшая перед глазами Брук, выглядела слишком зловеще – огромные дубы, их поникшие ветви, опутанные испанским мхом, возвышались на краю поля.

Сквозь густой серый туман к ним шел Тревис, подобный дьяволу, поднявшемуся из глубин ада, чтобы схватить ее. В первые дни после приезда в Новый Орлеан Брук именно так и воспринимала его.

– Какого черта вы здесь делаете? – подойдя к ним, сразу же со злостью спросил он. – Здесь не место для женщины.

Под ледяным взглядом Тревиса Брук натянула на плечи кремовую шаль, но не отступила перед ним.

– Мы здесь, чтобы остановить вас. Мы не хотим, чтобы вы продолжали это безумие.

– Вы напрасно тратите ваши силы и мое время, – сказал он. – Вы не имеете права вмешиваться. – Тревис как-то странно посмотрел на Брук. – Вижу, вы надели черное. Как это подходит к данному случаю!

Тон Тревиса возмутил Брук. Она встала так рано, чтобы приехать сюда и остановить эту идиотскую дуэль, и сейчас ей очень хотелось послать его ко всем чертям. На какое-то мгновение ей стало наплевать, убьют его или нет. Это разрешило бы проблему собственности на «Старую рощу». Но по какой-то причине ей совсем не хотелось, чтобы его убили.

– А не могли бы вы просто извиниться?

– Нет, – отрезал он. – Если вы помните, это была не моя идея, а его, поэтому я не могу отказаться. – На какое-то мгновение Брук показалось, что она заметила страх на его лице, но Тревис быстро справился с ним. Она отогнала эту мысль, так как не могла представить, что он может кого-то бояться. – Раз уж вы обе здесь, вы могли бы стать и свидетелями.

Брук приготовилась к долгому спору, но он уступил с такой легкостью, которой она не ожидала. Опустив глаза, она увидела в его руке пистолет. Брук мало, что знала об огнестрельном оружии, кроме того, что существует много разных его видов. Находившийся в его руке пистолет, казалось, был сделан специально для какого-то человека, потому что на гладкой рукоятке из английского дуба были вырезаны инициалы. Длинный ствол из холодно блестевшей синей стали выглядел угрожающе.

Она отвела взгляд от пистолета и снова посмотрела на Тревиса.

– А кто эти люди?

– Два джентльмена рядом с Д'Акуином – его секундант и свидетель. А двое мужчин, те, что в стороне, – указал Тревис, – доктора. И конечно, вы знаете Джереми, он мой секундант.

– Пора, – объявил секундант Д'Акуина.

– Леди, – коротко поклонился Тревис.

– Будьте осторожны, слышите, – шепнула мамми, заламывая руки.

Тревис ласково улыбнулся мамми, затем бросил взгляд на Брук:

– Так что же? Никаких добрых пожеланий?

Брук заметила усмешку на его лице, но не собиралась доставлять Тревису удовольствия пожеланиями быть осторожным. Она уже пыталась отговорить его, и ничего из этого не получилось. Она упрямо вздернула подбородок, но он уже отвернулся.

Мужчины заняли свои позиции на середине поля. Ни один из них не пожелал пожать другому руку. Оба были предельно серьезны.

Некоторое подобие дневного света начало пробиваться сквозь густой туман, когда секундант стал давать указания дуэлянтам.

– На счет три вы оба делаете двадцать шагов и останавливаетесь. Когда я крикну «огонь», вы оба поворачиваетесь и делаете ваш лучший выстрел. – Он посмотрел на обоих мужчин. – Вы меня поняли?

Оба кивнули.

– Мистер Дюбуа и я будем следить за соблюдением правил. – Секундант отошел в сторону.

Противники встали спина к спине, направив вверх пистолеты, готовые к смертельной схватке. Щелчки взведенных курков нарушили тишину.

Слабый солнечный свет прижал туман к земле, и Брук стало все отчетливо видно. Мужчины сбросили сюртуки и остались в белых рубашках и черных панталонах. Поскольку лицо Д'Акуина было обращено в ее сторону, она могла рассмотреть его. Его глаза были лишены блеска юности. Кожа у него была темной, а челюсти тяжелыми. В эту минуту его полные ненависти глаза смотрели прямо на нее. Должно быть, он считал ее виновницей всего происходящего.

Секундант начал отсчет:

– Один, два, три…

Тревис и Д'Акуин сделали шаг точно под счет, как будто это были шаги танца. Туман окружал их, пока они шли по полю.

Брук не могла оторвать глаз от Тревиса. Он шел вперед, такой высокий и гордый, не проявляя нервозности. С каждым его шагом у Брук сжималось сердце. Вскоре она едва дышала и схватила мамми за руку.

– Господи, Господи, – тихо повторяла мамми. Когда счет дошел до восемнадцати, Брук зашептала короткую молитву, прося, чтобы с Тревисом ничего не случилось. Она не хотела и думать, что он пострадает. С кем она тогда будет спорить?

– Девятнадцать.

– Берегись! – крикнул Джереми одновременно с прогремевшим выстрелом.

Д'Акуин выстрелил раньше времени.

В ужасе Брук перевела взгляд в сторону Тревиса, но не увидела его. Там, где он только что стоял, не было ничего, кроме тумана.

– Нет! – крикнула она, почти не сознавая, что этим криком выдала свой страх. Не могже Тревис погибнуть! Это было бы несправедливо. – О Боже, – вновь и вновь повторяла Брук, зажимая себе рот. Она рванулась в его сторону, но мамми удержала ее.

– Вы сжульничали, Д'Акуин! – закричал Джереми, бросаясь на виновника.

Хриплое жесткое «Стоять!» донеслось из тумана. Все повернулись и смотрели, как кто-то медленно поднимается из тумана там, где только что был Тревис. У Брук подгибались ноги, и она упала бы, если бы мамми не поддержала ее.

Тревис медленно и с трудом встал на ноги, яркое красное пятно на верхней части его белой рубашки свидетельствовало, что он ранен. Он упал на землю, но был еще жив.

Радость охватила Брук.

– Мистер Монтгомери, делайте свой выстрел, он за вами, – обратился к нему секундант.

Тревис медленно поднял руку, сжимавшую пистолет.

– Что? – спросила Брук у мамми. – Что здесь происходит?

– Они оба имеют право на один выстрел, – объяснил Джереми.

– Мистер Д'Акуин должен оставаться на месте, или его обвинят в трусости, вот так, – добавила мамми.

Тревис навел пистолет на Д'Акуина. Если бы он нажал на курок, это, без сомнения, кончилось бы смертью старика. Пистолет был нацелен прямо ему в грудь.

– Стреляйте же, черт вас побери! – крикнул Д'Акуин.

Тревис продолжал целиться ему в грудь, напряжение росло. В самую последнюю минуту Тревис вскинул пистолет и выстрелил в воздух.

– Полагаю, сегодня вы получили удовлетворение, – прохрипел Тревис. – Я не лишу вас жизни, трус вы эдакий, так что вы можете помнить о своем позоре. – Тут колени Тревиса подогнулись, и он свалился на землю.

Плечи Д'Акуина поникли, и он опустил голову. Остальные мужчины тихо, но возбужденно обсуждали происшествие. Но Брук видела только Тревиса.

Она поняла, что делает, только когда пробежала почти через все поле к тому месту, где доктора осматривали Тревиса.

– Пуля застряла у вас в плече, – сказал доктор, – но вы будете жить. Я должен ее вынуть, но не могу сделать это здесь. Давайте залезайте в мою карету, и я отвезу вас к себе.

Тревис взглянул на Брук острым, оценивающим взглядом. Сердце у нее бешено колотилось.

Он протянул руку, привлек ее к себе и прошептал ей в ухо:

– Разочарованы?

– Замолчите, – ответила она притворно сердитым тоном. Как он мог так подумать? Она не хотела жалеть его, вместо этого она помогла ему подняться. Даже раненный, этот человек был невыносим. Если бы пистолет был еще заряжен, она застрелила бы его собственноручно.

– Джереми, друг мой, я и так надолго оторвал тебя от уборки урожая. – Тревис похлопал его по спине рукой. – Спасибо тебе за предупреждение. Все кончилось бы гораздо хуже, если бы ты не крикнул мне. Я не знал, что Д'Акуин такой трус.

– А ты понимаешь, что, не застрелив его, ты нажил себе врага? – заметил Джереми. – На твоем месте я бы остерегался.

– Знаю, – ответил Тревис. – Я и так вызвал скандал, отказавшись жениться на его дочери.

– Вы долго собираетесь стоять здесь, истекая кровью? – вмешался доктор. – Почему бы вам не позволить мне обработать вашу рану, пока еще в вас остается кровь, сынок?

– Я готов, – сказал Тревис – по его голосу становилась заметной слабость, которую он всеми силами старался скрыть. Он позволил доктору помочь ему добраться до кареты.

После этого все расселись по своим экипажам, и Джереми проводил Брук до кареты Тревиса, в которой ее уже ждала мамми.

– Почему Тревис не воспользовался своим выстрелом? – спросила Брук.

– Если бы он убил Д'Акуина, то никогда бы не прекратились разговоры о том, что молодой человек злоупотребил своим превосходством над стариком. Теперь, когда Тревис пощадил его, Д'Акуин остается трусом, потому что он смошенничал. Еще хуже то, что Тревис пощадил Д'Акуина, это пятно на его репутации. Креолы не прощают таких поступков.

– Понимаю, – сказала Брук. – Спасибо, что ради него вы сегодня оказались здесь.

– Нет ничего на свете, чего бы я не сделал для Монтгомери. Мы с детских лет были друзьями. – Джереми улыбнулся Брук. – Я слышал, что вас надо поздравить. Он мне сказал, что вы собираетесь пожениться через две недели. – Джереми усмехнулся. – Лично я думаю, что он, наконец, сделал правильный выбор.

Брук почувствовала, что краснеет, чего с ней давно не случалось.

– Спасибо, я еще думаю.

Джереми, усмехаясь, отошел от нее.

Кабинет доктора находился на Тулуз-стрит. Кучер быстро доставил их туда. Он остановил карету рядом с каретой доктора, которая прибыла всего лишь за несколько минут до их приезда. Брук, не дожидаясь, пока кучер поможет ей выйти, соскочила на землю.

Войдя в дом, Брук оглядела чистую, аккуратно прибранную комнату. У стен стояло несколько стульев. Она поняла, что это комната для ожидания.

Поскольку никто их не встретил, Брук приготовилась заглянуть во все двери, пока не найдет, куда поместили Тревиса. Но не успела – из двери дальней комнаты высунулась голова доктора, и он крикнул:

– Мне потребуется чья-нибудь помощь. Моей сестры нет на месте, и у нас нет времени посылать за ней. Мамми, принеси мне бинты и горячую воду. А вы, леди…

– Меня зовут Брук.

– Брук, мне надо, чтобы вы держали Монтгомери, пока я буду извлекать пулю. Нельзя, чтобы он дергался.

– Но я ничего не понимаю в медицине.

– Это не важно. Все, что от вас требуется, – крепко держать его. Пойдемте. – Он нетерпеливо жестом позвал ее за собой.

Следуя за ним, Брук спросила:

– А как ваше имя?

– Доктор Смарт или Смарти, как некоторые зовут меня, – с усмешкой сказал он. Затем он с деловым видом разложил инструменты.

Тревис сидел, согнувшись, рядом на столе. Опираясь на одну ногу, он держал в руке бутылку виски, из которой недавно пил.

– Не смущайтесь, – не глядя на Брук, сказал доктор. – Помогите человеку снять рубашку. Не смогу ничего сделать, если он не разденется.

Брук рассмеялась.

– Вот уж чего я не умею, доктор, так это смущаться, – сказала она, суетясь около Тревиса.

– Рад слышать, – сказал Тревис, бесцеремонно разглядывая ее.

У нее создалось впечатление, что он бы предпочел раздеть ее, а не наоборот.

Брук заняла позицию между ногами Тревиса, ухватившись за край стола на случай, если тот ослабеет и упадет. Не тратя зря времени, она расстегнула его рубашку. Ее пальцы коснулись его ключицы, задержавшись на мгновение, затем она продолжила раздевать его. От ее прикосновений его мышцы вздрагивали. Ей было приятно, что она так действует на него. Наконец она добралась до самой нижней пуговицы и из-под ресниц взглянула на него. Что-то чувственное было в этом взгляде.

В ответ Тревис сдвинул ноги, зажав между ними Брук. Их бедра соприкоснулись, и Брук чуть не задохнулась от неожиданного ощущения. Но его попытка заставить ее смутиться пробудила в ней коварство.

– Вот так, позвольте спустить рубашку с вашего плеча, – ласково заговорила она, забираясь на низенькую табуретку, и когда она снимала рубашку, ее груди прижимались к его груди, но при этом она старалась не коснуться его раны или временной повязки, наложенной доктором.

Все тело Тревиса напряглось. Его дыхание согревало ей шею, и она остро ощущала прикосновение к ней его теплой плоти. Даже раненный, Тревис излучал жизненную силу, притягивавшую ее к нему.

– Все, – сказала она и отступила назад. Она заглянула в синие глаза, приковавшие ее к себе, и с радостью увидела в них разгоравшееся пламя. Ее сводило с ума высокомерие Тревиса, который уже и так слишком нравился ей. Между ними явно возникало взаимное притяжение. Однако она должна была сохранять самообладание.

– Мне надо, чтобы вы легли на спину, Монтгомери, – разрушая возникшую между ними связь, сказал доктор Смарт. – А вы, леди, возьмите у Тревиса бутылку и встаньте у его головы. Вы должны крепко держать его плечо.

Брук выполнила его указания, а тем временем мамми принесла воду и свежие льняные бинты доктору, который сказал ей, где их найти.

Доктор для удобства подложил подушку под плечо Тревиса.

– Это будет больно, – предупредил он.

Брук стояла справа от Тревиса, а доктор промывал рану. Затем он взял бутылку с виски и плеснул немного на рану.

– Это хорошее виски, – прошипел Тревис от боли и напрягся, когда виски полилось на открытую рану.

Воспринимая его боль как свою, Брук поежилась. Затем положила руку на его плечо, чтобы он не шевелился. Его кожа под ее ладонью была гладкой и горячей. Ей не хотелось видеть, как он страдает.

– Сейчас буду вынимать пулю, – сказал доктор.

Тревис кивнул.

– Кончайте с этим, – прохрипел он.

– Возьмите, – доктор протянул Тревису бутылку с виски. – Сделайте еще несколько глотков. Это поможет.

Тревис приподнялся, опираясь на локоть. Он схватил бутылку и с жадностью выпил янтарную жидкость.

– Порядок, док, – сказал Тревис заплетающимся языком и отдал бутылку Брук, которая не раздумывая поднесла ее ко рту и отхлебнула. «Совсем неподобающе для леди», – упрекнула она себя, сообразив, что сделала. Но она не была уверена, что сможет смотреть, как доктор разрежет Тревиса, не подкрепившись.

Тревис усмехнулся:

– Вот уж не думал, что вы поклонница виски, моя дорогая.

– Вы многого обо мне не знаете, – ответила она.

– Держите его крепче, – приказал доктор. – Мамми, будь готова подавать мне бинты сразу же, как только подашь нож, – распорядился он.

Брук прижала к столу здоровое плечо Тревиса, и кончик ножа вошел в рану. Она ожидала, что Тревис застонет или закричит, но он не издал ни звука. Он весь напрягся и так ухватился за край стола, как будто от этого зависела его жизнь. Нож доктора проникал все глубже, свежая кровь сочилась из раны, и Брук больше не могла этого видеть. Она поспешно перевела взгляд на Тревиса.

Лежа на столе, он смотрел на нее. Она видела, как боль проступает в его затуманенных синих глазах. Он взял ее руку и крепко пожал. Что-то растаяло в душе Брук. Тревис страдал от боли и все же пытался успокоить ее. У него на самом деле в этой гордой упрямой груди скрывалось доброе сердце.

– Вот она, – сказал доктор.

Брук со всей силой прижала плечо Тревиса, и доктор извлек пулю. Он показал ее Брук. И только тогда она вздохнула полной грудью, до этой минуты она не замечала, что почти не дышит.

– Еще пара швов, и мы закончим, – сказал доктор Смарт, вдевая в иглу лошадиный волос. Он быстро наложил швы. Протер кожу еще одной щедрой дозой виски и начал бинтовать рану. Док посадил Тревиса. Мамми принесла свежие бинты, и они начали бинтовать плечо Тревиса, а он не отрывал бутылку ото рта.

Брук знала, что Тревис должен был испытывать сильную боль, но она ничем не могла ему помочь, сделать больше, чем он делал для себя сам. Может быть, если бы он потерял сознание, это было бы лучше для всех.

Доктор давал им последние указания.

– Следите, чтобы не попала инфекция. Это вы определите по покраснению вокруг раны. Краснота должна исчезнуть, а не увеличиться. Если это произойдет, вам лучше немедленно послать за мной.

С помощью Смарти и кучера они усадили Тревиса в карету. Брук села рядом с ним, а мамми напротив них. Шока они не выехали из города, Тревис сидел тихо, и только когда они проехали несколько миль, стал проявлять признаки жизни.

– Ну, мамми, – сказал Тревис невнятным тоном пьяного человека, – слышала, что я женюсь?

– Да, по-моему, ваша мама делает покупки с вашей невестой.

– Значит, ты не слышала последнюю новость, – возразил Тревис. Он чувствовал, что тело не слушается его и невероятно болит. Он повалился на бок и положил голову на плечо Брук. Тем лучше, подумал он и уставился на Брук: – Вы ей не сказали?

– У нас были более важные дела. Не думаю, что речь заходила об этом, – солгала Брук.

Тревис повернул голову в сторону мамми.

– Я поменял невест, – пьяным голосом заявил он. – Я собираюсь жениться на Брук через две недели, так что ты будешь очень занята подготовкой к свадьбе.

– О-ох, – произнесла, качая головой, мамми. – Вы хотите жениться без мисс Маргарет?

– Ага. – Тревис хотел кивнуть, но ему удалось лишь уронить голову на грудь Брук. «Такая мягкая», – с улыбкой подумал он и продолжил: – В данных обстоятельствах, я полагаю, так будет лучше всего. Я получу твое благословение?

Мамми сначала растерялась, но потом на ее лице расплылась широкая улыбка.

– Думаю, вы сделали хороший выбор. Но мисс Маргарет, о-ох, у нее будет припадок.

Тревис улыбнулся.

– Да, будет. – Он понимал, что у него начинает заплетаться язык, и мамми начала расплываться в большое пятно. «Она куда-то уплывает», – подумал он, сползая вниз, пока его голова не оказалась на коленях у Брук.

Она положила руку на плечо Тревиса. Он действительно собирается жениться на ней?

– Я думаю, он, наконец, уснул, – сказала она мамми.

– Это к лучшему. У него будет болеть плечо и голова, когда он придет в себя, – усмехнулась мамми. – А у нас будет много хлопот с этой свадьбой.

Следующая неделя пронеслась в бурной деятельности, они готовились к свадьбе. Брук словно во сне наблюдала за происходящим. Неужели это правда? – все чаще задумывалась она.

Она никогда не думала, что выйдет замуж, да и никогда не желала этого. Ей было неприятно сознавать, что ее вовлекли в эти волнующие приготовления.

Тревис быстро поправлялся, хотя и не так быстро, как бы ему хотелось. Однако он уже не был так раздражителен, как в первый день, когда оставался в постели. Потом, после того как он вымещал свое настроение на Брук, она старалась держаться от него подальше. Пусть мамми ухаживает за ним. Брук не собиралась терпеть его дурное настроение. Возможно, он уже сожалел о своем поспешном решении жениться на ней.

Тревис сообщил ей, что была послана телеграмма мистеру Джеффрису, извещавшая его о предстоящей свадьбе. Брук надеялась, что мистер Джеффрис вовремя получит телеграмму и успеет приехать на свадьбу. Было бы приятно присутствие человека, которого она хорошо знала.

Ей очень хотелось увидеть Шеннон и Джоселин. Это было бы прекрасно, но Брук знала, что это невозможно. Они были бы удивлены, узнав, что она первой из них выходит замуж. Конечно, они и не подозревали бы, что это брак не по любви, а скорее по расчету.

В комнату Брук ворвалась в вихре развевающихся юбок Элиза.

– Доброе утро, – радостно поздоровалась девочка и уселась на край постели. – Мамми велела мне сказать, чтобы вы решили, какое платье наденете на церемонию.

– Я как-то не подумала об этом, – призналась Брук.

– Но надо. Кузен Тревис сказал, что хочет устроить свадьбу по креольским традициям.

Брук отвернулась от своего туалетного столика.

– Я совсем ничего не знаю о креольских традициях. Как обычно одеваются невесты?

– Обычно шелковый муслин, отделанный жемчугом.

Брук подошла к гардеробу.

– Может быть, у меня найдется подходящее платье. – Она пересмотрела свои многочисленные платья, пока не нашла то, что искала. Шелковое платье кремового цвета, отделанное нежным кружевом. Она не помнила, для какого события оно было сшито, уж конечно, не для свадьбы, но Брук чувствовала, что оно подойдет для церемонии венчания.

Вынув платье из гардероба, Брук показала его Элизе.

– Это платье было сшито Чарльзом Уортом. Когда я уезжала из Лондона, он там был самым модным модельером.

– Оно прекрасно, – вздохнула Элиза. – Посмотрите на эти кружева, такие нежные. Может быть, когда-нибудь вы сможете отдать его мне как свадебное платье.

Брук улыбнулась:

– Тебе сначала надо немного подрасти, но мне было бы приятно, если бы ты надела то же самое платье, что и я, когда придет день твоей свадьбы. Мы можем создать семейную традицию.

– Я мечтаю об этом дне, – со вздохом сказала Элиза. – Расскажите мне, что такое любовь.

Брук растерянно взглянула на девочку, изумленная ее невинным вопросом. Она понятия не имела о таком чувстве, как любовь.

– Я… я уверена, она у всех разная, – замялась Брук, надеясь, что ее уклончивый ответ удовлетворит девочку.

– Но расскажите мне, какие чувства вы испытываете к Тревису, – настаивала Элиза.

Брук почувствовала, что ее загнали в угол.

– Иногда, когда я с ним, я чувствую внутри какое-то неудобство, – наконец выкрутилась Брук.

– Значит, влюбленность – это какое-то неудобство в желудке? – Элиза наморщила лоб. – Это звучит так, что в ней нет ничего восхитительного.

Брук рассмеялась, несколько ослабляя внутреннюю напряженность.

– Нет, это не так, но есть ощущение, что внутри тебя трепещут бабочки. – Может быть, это покажется Элизе более привлекательным. – И еще это волнение, когда он входит в комнату. – Брук на минуту задумалась. – Не знаю, как объяснить тебе, что такое любовь, но ты сама узнаешь, когда влюбишься, – неуверенно закончила Брук.

– Когда вы поняли, что любите кузена Тревиса?

«Когда я узнала, что мне нужен он, чтобы получить эту плантацию», – хотела сказать Брук, но не могла же она разочаровать ребенка, смотревшего на нее широко раскрытыми глазами.

– С первой же минуты, как я увидела твоего кузена, я подумала, какой он красивый. Думаю, меня влекло к нему с самого начала, и со временем мои чувства становились все сильнее.

– Он умеет целоваться?

– Да, умеет, – честно призналась Брук.

– Ладно, я и дальше буду мечтать, – сказала Элиза и добавила: – Завтра вы познакомитесь с моей семьей.

Брук резко повернулась.

– Тревис не говорил об этом. Но не поздно ли объявлять о помолвке, раз мы женимся в будущую пятницу?

Элиза еще шире раскрыла карие глаза.

– Вы не можете жениться в пятницу – это День палача. Вы поженитесь в будущий вторник.

Брук с удивлением посмотрела на девочку.

– Кажется, ты знаешь о моей свадьбе больше, чем я сама, – сказала она, немало возмущенная поведением Тревиса. Этот проклятый человек мог хотя бы что-то сообщить ей. Он будет выглядеть настоящим дураком, если его невеста не появится, потому что ей не сообщили ни точного времени, ни места.

Элиза хихикнула:

– Я знаю наши обычаи.

Брук повесила платье на дверцу гардероба и расправила юбки. Оно выглядело таким простым, но с кринолином под юбками оно будет прекрасным.

Она снова обратилась к девочке:

– Скажи-ка мне вот что, Тревис устраивал завтрак, чтобы отметить помолвку, для Гесионы?

Элиза скатилась с кровати.

– Нет. Гесиона хотела все отложить до ее возвращения с покупками. – Элиза хихикнула. – Теперь у нее будет гардероб и не будет мужа. Вот уж она удивится, когда вернется.

– Мне ее действительно жаль, – задумчиво заметила Брук. Она не знала эту женщину, но не могла не сочувствовать ей. – Особенно если она любит Тревиса.

– Фи, – сказала Элиза. – Гесиона любит только себя. – Элиза направилась к двери. – Я еду кататься верхом. Хотите со мной?

– Спасибо, с удовольствием. Может быть, мне удастся увидеть Тревиса во время нашей прогулки. Последнее время он, кажется, ни разу не возвращался домой к обеду вовремя.

Они выехали из дома, и Брук наслаждалась свободой и чистым воздухом. С тех пор как они вернулись после дуэли, она была прикована к дому, сначала выхаживая Тревиса, затем готовясь к свадьбе.

Смена обстановки подняла ей настроение.

Она чувствовала себя свободной. Но недолго она наслаждалась свежим воздухом и покоем. К сожалению, все кончилось, когда они поднялись на холм, с которого открывался вид на сахароварню. Повсюду горели костры, и обманчиво сладкий запах дыма доносился до них. Работники сжигали погубленный тростник и отбросы. Среди людей она заметила Тревиса. Он сошел с лошади, и, казалось, отдавал команды, как генерал.

Теперь она увидела собственными глазами, что натворила буря. Прекрасный урожай погиб. Неудивительно, что Тревис так поспешно решил жениться на ней.

Вот почему ей никогда не следует забывать, что этот брак – деловое соглашение.

 

Глава 11

Тревис без особого удовольствия ожидал встречи со своими родственниками за завтраком.

С некоторыми из них он предпочел бы никогда не встречаться. Но сейчас в этом была необходимость. И так все будут шептаться о его неожиданной перемене матримониальных планов, поэтому он постарается сделать все, чтобы соблюсти креольские обычаи. Для того чтобы перетянуть родственников на свою сторону, потребуется большая ловкость.

Чем дольше Тревис думал об этом необычном браке, тем больше он нравился ему. Случались вещи и похуже женитьбы на красивой женщине… красивой и очень желанной женщине.

Он знал, что Брук хотела его не меньше, чем он ее, поэтому, возможно, эта сделка была не такой уж плохой идеей. У него будут деньги, и женщина, и целый год удовольствий.

Почувствовав некоторое неудобство, он поправил свои панталоны. Последнее время мысли о ней вызывали эту досадную реакцию. В воображении он видел Брук с распущенными волосами в своей постели. Может быть, через год он избавится от этой женщины. Он выкупит ее долю и отправит ее своей дорогой.

Что может быть проще?

Тревис знал, что Брук, как и он, не хотела этого брака, возможно, они были похожи. Он установит несколько своих правил, и остальное не представит трудностей, думал он, подходя к двери комнаты Брук. Он постучал.

Дверь распахнулась, и Брук, удивленно ахнув, отскочила назад.

– Прошу прощения, – с улыбкой сказал Тревис. Его позабавил ее испуг. Он не мог представить Брук, боявшейся чего-либо.

В это утро в ярко-фиолетовом платье она выглядела прелестно. Ее щеки были цвета спелого персика, а золотистые глаза, когда она смотрела на него, блестели.

– Я пришел, чтобы сопровождать вас на завтрак.

– Благодарю вас, но, думаю, я смогу найти столовую сама, – сухо ответила Брук.

Тревис улыбнулся и предложил ей руку.

– Не сомневаюсь, что сможете, но этим завтраком мы отмечаем нашу помолвку. Нам следует выглядеть перед моими родственниками любящей парой.

По пути в столовую Брук взглянула на него. Тревис поддразнивал ее, чего раньше за ним не наблюдалось.

– Это означает, что вы должны не забывать улыбаться мне время от времени, и, возможно, не повредил бы и поцелуй в щечку.

Тревис остановился перед тем, как завернуть за угол.

– Уверяю вас, я смогу сыграть свою роль. Но не уверен, что и вы хорошая актриса. – Казалось, он смеялся над ней. И для нее такой Тревис был намного опаснее прежнего.

Брук потянулась к лицу Тревиса и легким поцелуем коснулась его губ. Он озадаченно посмотрел на нее.

– Дорогой, уверяю вас, я умею играть роли, – тихо сказала она, скользнув рукой по его груди – Расскажите мне, что такое завтрак по поводу помолвки?

– Сами увидите. – Он ввел ее в столовую. – Доброе утро, – обратился он к толпе собравшихся гостей.

Брук удивило скопление народа. Определенно у Тревиса родственников в избытке.

– А вот и они! – воскликнула Элиза.

– Тревис, дорогой мой, ты так удивил нас. – К Тревису подошла женщина и обняла его.

– Тетя Энн, рад вас видеть снова. Я понимаю ваше недоумение, – сказал он, пожав плечами, – но что я могу сказать, кроме того, что влюблен. – Тревис заученно улыбнулся ей и одной рукой обнял Брук за талию.

Брук улыбнулась женщине, чтобы не рассмеяться от наглой лжи Тревиса.

– А вы, должно быть, мама Элизы, – протягивая ей руку, сказала Брук. – Теперь я вижу, откуда у нее такая обаятельная улыбка.

– Да, моя дорогая, так и есть, – подтвердила Энн и оглянулась на Тревиса. – Ну, молодой человек, ты собираешься представить нас, или эта милая женщина останется безымянной?

– Конечно, – кивнул Тревис. – Я бы хотел всем представить мою невесту Брук Хэммонд. Надеюсь, вы примете ее в нашу семью. Брук! – Он потянул ее за руку, и она слегка прислонилась к нему. – Я хочу познакомить тебя с тетей Энн, – сказал он и повел ее вдоль выстроившихся в ряд родственников, представляя ее теткам, дядям и кузинам. Большинство были приветливы, но явно не одобряли его выбора.

Брук заметила, что дед Тревиса отсутствовал, и она подумала, что это к лучшему, но приехала его бабушка.

После представления миссис Делобель осторожно пожала руку Брук, но обратилась к Тревису:

– За две недели ты не передумаешь и не представишь нам еще одну невесту?

– Нет, бабушка, – терпеливо ответил Тревис. – Брук единственная, на ком я женюсь.

– Твоя мать не очень обрадуется, – сказала миссис Делобель и, больше не говоря ни слова, направилась к своему месту в конце стола.

Тревис подвел Брук к ее месту рядом со своим.

– Я вижу, как они рады за нас. Может, мне проверить, не отравлена ли еда? – шепнула она.

Тревис откровенно усмехнулся, заставив не одного родственника удивленно посмотреть на него.

Когда все уселись, слуги начали разносить дымящийся горячий кофе. Затем они внесли подносы, заставленные пирожками и пирожными, Брук особенно нравились вкусные лепешки, которые назывались оладьями. Их подавали горячими и посыпанными сахарной пудрой. И еще были омлеты, колбасы и бекон.

– Мама, ты бы видела, какое красивое платье у мисс Брук! – воскликнула Элиза и поспешила добавить: – Брук пообещала, что я получу его после ее свадьбы. Разве это не чудесно?!

– Чудесно, моя дорогая, но будем надеяться, что ты еще не скоро выйдешь замуж. Ведь ты еще ребенок.

– О, мама! Я уже не ребенок, – запротестовала Элиза.

– Для меня ребенок, – сказала Энн.

– Мы сохраним это платье для тебя, Элиза. Это будет твое первое платье, сшитое по французской моде. Или не первое? – спросила Брук.

– Нет… то есть да, – хихикнула Элиза.

Тетя Энн закончила есть и положила на тарелку вилку, затем повернулась к Тревису, который весь завтрак просидел очень тихо.

– Тревис, ты сообщил матери? – спросила она и, не дождавшись ответа, покачала головой. – Ты знаешь, она будет недовольна, если не попадет на твою свадьбу.

– Бабушка говорит то же самое, – сказал Тревис.

Он обвел взглядом родственников, сидевших с каменными лицами. По всему было видно, что они не приняли в свой круг Брук. Только тетя Энн и Элиза разговаривали с ней.

Среди соседей будет достаточно сплетен о разорванной помолвке с Гесионой. Если его родственники были тоже настроены против его брака, то эти разговоры продлятся целый год. Наконец ему в голову пришла идея. Был только один способ заставить их быстро милостиво принять Брук в семью.

– Мать постоянно в разъездах, поэтому я не знаю, как с ней связаться. Но надеюсь, она останется, довольна моим решением, – сказал Тревис. Сам же он отлично понимал, что довольной она никогда не будет.

Он вынул из кармана маленькую коробочку и обратился ко всем присутствующим:

– Поскольку мы отмечаем мою помолвку, я хочу продолжить креольскую традицию и подарить моей будущей жене кольцо. Я знаю, все произошло неожиданно, но у меня просто перехватило дыхание, когда я впервые увидел ее. – Он взял Брук за руку. – Я надеюсь, ты будешь носить это кольцо с гордостью за нашу семью, и я хотел бы посвятить их в нашу маленькую тайну.

– В тайну? – повторила Брук, беря у него коробочку. Что еще он задумал, какая тайна?

– Да, дорогая, – сказал Тревис. – У Брук будет ребенок, вот в чем причина нашей поспешной свадьбы.

Все разом заговорили. Брук с ужасом смотрела на своего будущего мужа, как будто у него на голове выросли рога. Она была так потрясена, что не могла произнести и слова.

Тревис только что разрушил ее репутацию одним возмутительным заявлением. Его родственники подумают, что она распутная женщина. А она не была распутной женщиной… больше не была. Слава Богу, уже пару лет у нее не было секса. Ей так хотелось ударить его! Может быть, удар вбил бы хотя бы какой-то разум в его тупую голову.

Но она не успела осуществить свои желания. Все женщины столпились у ее стула, поздравляя ее и давая советы, как надо беречь себя. Она не могла поверить, что люди, сейчас обращавшиеся с ней как с королевой, всего несколько минут назад едва удостаивали ее своим вниманием.

Она взглянула на Тревиса, сидевшего с глупой улыбкой на лице.

– А ты не хочешь посмотреть на свое кольцо? – спросил он.

Брук посмотрела на маленькую черную коробочку, о которой она совсем забыла. Она повернула коробочку и открыла ее. Внутри на черном бархате лежал огромный рубин в окружении сверкающих бриллиантов. Она не ожидала ничего подобного. И ведь это была ненастоящая свадьба. И все же Тревис постарался сделать ей что-то приятное. Но не было ли это кольцо куплено для Гесионы?

Она пристально посмотрела на Тревиса, он все еще улыбался. Казалось, он получал огромное удовольствие. Куда исчезло хмурое лицо, которое она привыкла видеть?

Возможно, он все же был превосходным актером.

Он протянул руку, вынул кольцо и надел ей его на палец. Оно оказалось ей точно по размеру. На ее пальце сиял самый большой из всех драгоценных камней, какие она когда-либо получала в подарок.

Тревис отодвинул свой стул и подошел к Брук, чтобы помочь ей подняться.

– За наше будущее, – сказал он и поцеловал ее в щеку, играя роль с непревзойденным искусством.

Брук улыбнулась ему, решив тоже сыграть свою роль. Должно быть, им это удалось, потому что все родственники Тревиса зааплодировали.

Когда все ушли, Брук схватила Тревиса за руку.

– Я хочу поговорить с тобой.

– Я подумал, что ты этого захочешь, – тихо сказал он и повел ее в свой кабинет.

Как только они оказались одни, Брук резко повернулась к Тревису. Он, не обращая на нее внимания, прошел к своему письменному столу и, сложив на груди руки, прислонился к нему.

– Итак?

Она была так возмущена, что, расхаживая взад и вперед по комнате, от злости скрипела зубами. Теперь все будут думать, что он вынужден на ней жениться.

– Тебе не понравилось кольцо? – с сарказмом заметил он, казалось, ситуация забавляла его.

– Вероятно, оно не понравилось Гесионе!

– Вот в этом ты ошибаешься, моя дорогая. Я купил его два дня назад и выбрал рубин, потому что мне кажется, он подходит такой темпераментной личности, как ты. Вот ты взглянула на меня так, будто жаждешь моей крови.

– Да, такая мысль мелькнула у меня. – Она мило улыбнулась ему. – Только что ты собираешься делать, ведь никакого ребенка не предвидится? – Она не стала ждать его ответа. – Я не могу поверить, что ты осмелился на такую возмутительную ложь. И как я теперь выгляжу? Я скажу тебе как – как шлюха. Твой дед и так думает, что я женщина легкого поведения, так почему бы так не думать и остальным родственникам?

Тревис протянул руку, чтобы остановить Брук.

– Я сделал это ради тебя.

Она гневно взглянула на него.

– И ты надеешься, что я этому поверю?

– Я знаю, как рассуждают мои родственники. Узнав о твоей беременности, они сразу же приняли тебя в свою семью. Можешь не беспокоиться, они никому не скажут ни слова. Это бросило бы тень на них. – Тревис усмехнулся. – Поверь мне, они придают огромное значение тому, как в обществе относятся к нашей семье.

– Но я не жду ребенка, – сказала Брук.

Тревис внимательно оглядел ее, и улыбка осветила его лицо.

– Это всего лишь техническая деталь. Скоро будешь.

Она чувствовала сексуальный магнетизм, придававший Тревису такую самоуверенность.

– Это мог бы быть брак только по названию.

Тревис погладил ее по щеке.

– Неужели ты действительно хочешь отказаться от всех удовольствий, которые у нас будут? – Его вопрос был настоящим искушением.

– Это было бы ужасно, – наконец сказала она. Он обнял ее. Ее сердце на мгновение замерло, но затем громко забилось. – Ты будешь жалеть об этом, – предупредила она.

– Я рискну, – с хрипотцой в голосе ответил Тревис.

От прикосновения его губ пламя охватило ее. Он трогал языком ее губы, дразня и заставляя ее раскрыть их. Он прижимал ее к себе так, что их тела сливались в одно целое. Возбуждение волнами пробегало по ее телу.

Их близость опьяняла ее, она отдавалась во власть эйфории, дрожь пробегала по ее телу. Ее трепетавшие губы раскрылись, и Тревис не отрываясь, целовал ее. Его тело словно опутывало ее сетью все растущего возбуждения. Ее клятва не иметь никаких отношений с этим мужчиной разлетелась на тысячи осколков.

С невероятным усилием Брук отшатнулась от него, немного удивленная тем, как умело Тревис управляет ее чувствами. Для нее это стало откровением.

– Я… я думаю, нам надо подождать до свадьбы. – Раз уж он выразил желание жениться на ней, она хотела, чтобы все было, как положено. Она не хотела чувствовать себя доступной или нечистой.

К Тревису быстро вернулась способность ясно мыслить и видеть. Брук действовала на него как зуд, а он не мог почесаться. Это одновременно возбуждало и раздражало его.

– Ты говоришь, как девственница. – Он не мог скрыть цинизма. – И я верю, что ты вдова, если только ты не солгала мне.

Ему показалось, что на ее прекрасном лице промелькнуло выражение вины, но оно мгновенно исчезло.

– Может быть, я не девственница, но это было так давно. И тебе надо немного подождать, – мягко сказала она и улыбнулась, увидев, как он нахмурился. – Я хочу, чтобы все было, как положено.

Тревис взъерошил волосы.

– Ты выбрала подходящее время читать мораль, любовь моя.

Брук поцеловала его в щеку.

– Лучше поздно, чем никогда, – шепнула она. Затем у нее хватило наглости уйти, оставив ему боль, требовавшую облегчения. Еще одна неделя, утешил он себя. Он намеревался удовлетворить свои желания с этой женщиной тем или иным образом.

В ту ночь Брук не могла уснуть, она лежала, пытаясь понять всепоглощающие чувства, которые Тревис сумел пробудить в ней. И не находила ответов. Он купил ей кольцо, это было приятно, пока она не вспомнила, что он сказал своим родственникам. Она так долго была холодна ко всем, что любое чувство пугало ее. Брук не могла отрицать, что она хотела Тревиса, и он это знал.

Было бы ей лучше в Англии, ее другом мире? Почему Джексон не подготовил ее ко всему этому? Она вздохнула и повернулась, по-прежнему глядя в темноту.

Довольно странно, но она все еще помнила свой последний разговор с Джексоном. Казалось, это было только вчера. Герцог был, слаб, но его голос гремел, как раскат грома.

– Хотя бы раз в жизни сделай, что тебе говорят, – сурово сказал Джексон.

– Пора бы вам уже знать, что я не подчиняюсь приказам, – возразила Брук.

– А, моя сердитая девочка, – сказал он со слабой улыбкой, когда она поправляла подушки под его головой, – просто попробуй и уступи прихоти старого умирающего человека.

– Пожалуйста, не говорите так, – попросила Брук. – У вас всего лишь ухудшение. Через несколько дней вы будете чувствовать себя по-старому.

– Все дело в слове «старый», моя девочка, и я прожил немало хороших лет, но я чувствую, что мои дни уже сочтены. – Он замолчал, набираясь сил. – Вот почему я хочу, чтобы ты выслушала меня. Может быть, ты и не подчиняешься приказам, но ты все равно куртизанка, и как таковая ты никогда не станешь хозяйкой своего будущего.

Слова Джексона причиняли боль.

– Вы думаете, я сама выбрала такую жизнь? Если бы у меня был выбор, я бы воспользовалась им. У меня не было никакой надежды, пока вы не нашли меня.

Джексон взял в ладони ее маленькую руку. Она сравнила молодую кожу собственной руки с его иссохшейся, огрубелой кожей. Когда-нибудь и ее кожа будет выглядеть так же, и молодость покинет ее. К кому она обратится, кто будет держать ее за руку? Будет ли она совершенно одна?

– Если бы я был моложе, у нас были бы другие отношения. Конечно, я не мог бы жениться на тебе. – Он тяжело, прерывисто вздохнул. – Вот именно поэтому я хочу, чтобы ты уехала отсюда. Ты заслуживаешь большего, чем жизнь, которую ты вела.

Он смотрел на нее, и она видела, как он беспокоится за нее. Брук всегда это знала. Джексон был для нее отцом, которого она никогда не видела.

– Наши отношения всегда оставались платоническими, но когда меня не будет, тебе придется выбрать другого. Я хочу, чтобы ты имела шанс полюбить.

– Я не верю в любовь. Слишком много страданий связано с ней. Прекрасный пример этому – моя мать. Она отдала свое сердце мужчине, а он все время обманывал ее, пока окончательно не исчез из ее жизни, оставив ни с чем, – сказала Брук.

– Ну-ну, девочка. – Джексон покачал головой. – Ты видела плохую сторону любви, но есть и другая, которая может длиться всю жизнь. Только подумай о Шеннон и Джоселин. У них тоже были проблемы. Но вы трое связаны друг с другом. Я ценю все, что ты сделала для них.

– Если это говорите вы… – Брук задумалась. – Но я не могу верить в то, чего никогда не испытывала.

Джексон закашлялся тем мучительным кашлем, который всегда вызывал у нее страх. Спустя несколько минут приступ кончился, и Брук дала ему холодной воды. Когда он откинулся на подушки, стало совершенно очевидно, что от этого приступа он еще больше ослабел.

Через минуту Джексон продолжил:

– Я собираюсь предоставить тебе шанс узнать, что то, о чем я говорю, находится там. Делай с этим что хочешь. Я собираюсь оставить тебе мою плантацию, «Старую рощу», в Америке. Там ты сможешь начать новую жизнь и иметь все, что тебе необходимо.

– Я… я не знаю, что сказать. – Брук замолчала, ибо у нее сжалось горло. Когда еще кто-то давал ей что-то и ничего не ожидал получить взамен? – Вы были так добры ко мне. Лучшего друга я не могла бы и желать.

– А ты, моя дорогая, доставляла мне радость. В прошлом я совершал поступки, которыми не могу гордиться, так что это первый шаг к исправлению великих неправедных дел моего прошлого.

– Какие неправедные дела? – спросила Брук. Но так и не получила ответа. Герцог Девоншир погрузился в глубокий сон, а через два дня умер.

Когда Брук открыла глаза, было еще темно. Она пошарила по столику у кровати и нащупала носовой платок. Вытерла слезы. Она никогда не перестанет скучать по Джексону. Он был таким добрым человеком. Но сейчас она задумалась о том, для чего же он затеял все это. Он должен был знать, что Тревис никогда не откажется от плантации. Так зачем же он подарил эту плантацию ей?

Джексон хотел, чтобы она каким-то образом исправила несправедливость, совершенную им. Она не знала, что он сделал, но догадывалась, что это связано с Тревисом, которому она все время причиняла неприятности.

Брук повернулась на спину и уставилась в темноту.

– Джексон, что бы вы ни задумали, ничего не получается, – сказала она в надежде, что он слышит ее. – И я все еще не вижу этой любви, о которой вы говорили. Помните, о той, что может длиться целую жизнь. Ее не существует, – вздохнув, сказала она и закрыла глаза. А слезы по-прежнему катились по ее щекам.

 

Глава 12

В день свадьбы похолодало, и наступили первые заморозки. Пришла, наконец, осень. Вместе с ней прибыл и мистер Джеффрис, появившийся, когда Брук завтракала.

Тревис накануне вечером предупредил ее, что они не увидятся до свадьбы в соборе Святого Людовика. Считалось, что иначе это принесет несчастье. Конечно, Брук об этом уже знала.

Элиза уехала домой, чтобы вместе со своей семьей присутствовать на службе, и утром Брук была предоставлена самой себе. Она пила горячий чай и думала, как теперь изменится ее жизнь.

Шум в холле вывел ее из задумчивости. Она не могла предположить, кто бы это мог быть. Радость охватила ее, когда, подняв глаза, она увидела входившего в столовую мистера Джеффриса.

Брук вскрикнула от восторга и вскочила на ноги, чуть не опрокинув бокал с водой. Она встретила его на середине комнаты и крепко обняла.

– Не могу поверить, что вы здесь, – сказала она, отпуская его. – Какая радость видеть вас, – добавила она, заметив, как он покраснел. В мистере Джеффрисе было что-то успокаивающее, что-то знакомое ей, в этом месте, где все окружающее было еще ей чуждо. Возможно, потому, что он был единственной нитью, связывавшей ее с прошлым. А также, возможно, потому, что он был старше и мудрее.

– Вы уже завтракали? – наконец спросила она, вспомнив об обязанностях хозяйки.

– Боюсь, что нет. Мне пришлось ехать всю ночь, чтобы прибыть во время, – сказал он, снимая шляпу. – Позвольте мне заметить, что эти старые кости не привыкли к бешеной скачке через горы и долины.

– Проходите, садитесь. – Брук подвела его к столу, заставленному блюдами с разной едой в таком количестве, которое было не под силу съесть одному человеку. – Надеюсь, вы голодны. Видите, сколько здесь еды.

Мистер Джеффрис с благодарностью сел за стол, Брук позвонила в медный колокольчик, и в комнату вошла служанка.

– Пожалуйста, принеси прибор для мистера Джеффриса. – Служанка убежала, а Брук повернулась к поверенному: – А теперь ешьте. У вас достаточно времени, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Свадьба назначена на вечер.

Служанка принесла тарелку свежеподжаренных колбасок и яиц. Брук приказала подать еще один чайник. После ухода служанки мистер Джеффрис сказал:

– Вечерняя свадьба – это несколько необычно, не правда ли?

– Я знаю. – Она улыбнулась и, беря чашку и блюдце, вспомнила, что те же самые слова сказала она сама, когда Элиза сообщила ей о времени свадьбы. – Я бы предположила, что церемония должна проходить где-то в середине дня, как это делается в Англии, но это еще одна традиция креолов, по крайней мере, мне так сказали.

– Представляю, сколько в этой стране разных традиций. Я рад, что вы хорошо приспособились к здешней жизни, – улыбнулся он, расправляя салфетку на коленях. Потом добавил: – Его светлость был бы доволен.

– В самом деле? – Она знала, что в ее голосе было сомнение. – Я часто думала, зачем он прислал меня сюда. Я думала, что он предполагал дать мне шанс начать новую жизнь без проблем. Однако когда я приехала сюда, столкнулась с очень большой проблемой. – Брук усмехнулась и обвела рукой комнату, подразумевая и остальную часть «Старой рощи». – Почему он подарил мне только часть всего этого? Он мог бы отдать Тревису всю плантацию, и это было бы правильно.

– Я уверен, у него были на то причины. Вы увидите, что жизнь всегда будет удивлять вас неожиданностями, – сказал Джеффрис, щедро намазывая тост джемом. – И проблемами, – добавил он. Затем, заметив ее нахмуренные брови, он объяснил: – Сожалею, не могу вам дать необходимые ответы, но его светлость не счел нужным и мне объяснять свои соображения. Думаю, со временем вы поймете, что им двигало. – Он откусил большой кусок намазанного джемом тоста и потянулся за чашкой. – Но вы хотя бы счастливы?

Брук некоторое время смотрела на мистера Джеффриса, не зная, как ответить на его вопрос.

– Я как-то не думала об этом, – наконец призналась она.

– Может быть, следовало бы подумать.

Брук глубоко вздохнула.

– Честно говоря, я сама не знаю, как себя чувствую. Я приехала сюда, ожидая, что буду управлять плантацией, которая, как я думала, принадлежит мне.

– А вы могли бы самостоятельно управлять плантацией? – с некоторым сомнением спросил мистер Джеффрис.

– Вероятно, со временем, – пожав плечами, неохотно призналась Брук. – Тревис творит здесь чудеса, и его работники вместо того, чтобы бояться, обожают его. Я слышала, что делается на других плантациях. От некоторых рассказов просто тошнит. – Она помолчала. – Я хочу внести свою долю труда, но мне надо очень многому научиться.

– Я тоже слышал такие рассказы, – заметил мистер Джеффрис и вытер губы льняной салфеткой. – Но вы все еще не ответили на мой первый вопрос. Вы счастливы?

У Брук опустились плечи, когда она честно призналась ему:

– Я не могу сказать, что счастлива вполне. Дело в том, что мне так хотелось самой создавать свое будущее! И, откровенно говоря, в этом будущем не было места браку. А сейчас оказалось, что я делаю то, чего решила никогда не делать. – Брук вздохнула с долго сдерживаемым раздражением. – Но я напоминаю себе, что это лишь временно. Через год мы пойдем каждый своим путем.

– Вот как? – Мистер Джеффрис приподнял бровь и улыбнулся какой-то странной улыбкой. – Значит, вы трудитесь вместе как деловые партнеры? Думаю, это хорошее начало. Кто знает, каковы будут ваши чувства через год.

– Я уверена, наши чувства останутся такими же, как сейчас, – поспешила заверить его Брук.

«Почему нам захочется сохранить брак, когда мы не любим, друг друга?» – подумала она про себя. Однако какой смысл говорить это мистеру Джеффрису? И к тому же – что такое любовь? Она не смогла объяснить это Элизе, и почему-то Брук стало от этого грустно. Она никогда не знала этого единственного чувства, которое большинство людей ценили выше всех иных чувств. Так случилось, что она была лишена этого чуда.

– Мне действительно жаль, – сказал Джеффрис. – Кажется, я огорчил вас, но я не хотел этого.

– Это не вы, – ответила ему Брук. – Это горькая правда, но я не знаю, что такое любовь. Как-то на днях я пыталась объяснить это девочке и не сумела.

Мистер Джеффрис отодвинул стул.

– Позвольте не согласиться, – сказал он, убирая с колен салфетку. И, снова завладев ее вниманием, продолжил: – Мало кто из нас может объяснить, что такое любовь. Она неуловима, – сказал он, пожав плечами. – Вы не можете осязать ее, не можете видеть ее, но если вы ее нашли, она стоит всего золота мира.

– Вы говорите так, как будто знаете такую любовь, – задумчиво сказала Брук. – Вы знали? Вы нашли любовь?

– Когда я был моложе, – сказал он с мечтательной улыбкой.

– И?..

– Она была молода и прекрасна, само совершенство, – сказал Джеффрис. Судя по выражению его лица, он был где-то далеко, во власти воспоминаний. – Она вносила радость в мою жизнь и учила меня ценить простые удовольствия.

– И вы женились на ней?

Джеффрис улыбнулся.

– Как только смог, – сказал он, вспоминая с любовью эту таинственную женщину. – Мы провели вместе много чудесных лет.

– Что произошло потом? – не сдержала своего любопытства Брук.

Мистер Джеффрис совершенно изменился, говоря о своей жене.

– Если можно узнать?

– Она умерла от туберкулеза, – с грустью ответил он.

– Мне так жаль, – тихо сказала Брук.

– Не жалейте меня, моя дорогая. Ибо у меня остались мои воспоминания. – Он похлопал ее по руке. – Но я скажу, что вы знаете, что такое любовь.

Брук свела брови, а мистер Джеффрис продолжал:

– Вспомните, что вы чувствовали, прощаясь с Джоселин и Шеннон?

– Было грустно расставаться с друзьями. И разве это любовь?

– Видите ли, моя дорогая, если бы вы не любили их, разлука не огорчала бы вас, и вам было бы безразлично, что случится с ними.

– Это правда. И все же любовь между мужчиной и женщиной должна быть другой.

Мистер Джеффрис снова похлопал ее по руке.

– Любовь такая же, но отличается тем, что она сильнее. Пусть это вас не беспокоит, моя дорогая. Вы поймете, когда влюбитесь, – заверил он, вставая. – Извините меня, усталые косточки старика должны отдохнуть. Как я понимаю, мне отвели ту же комнату?

Брук кивнула.

– Тогда я удаляюсь, и мы увидимся, когда наступит пора отправиться в церковь. – Он направился к двери, но остановился и достал что-то из кармана. – Я чуть не забыл. Джоселин прислала вам письмо.

Брук улыбнулась в радостном предвкушении. Она просто не могла сдержать улыбку. Ее уныние неожиданно исчезло, как только она взяла конверт.

– Я вам так благодарна, что привезли мне письмо, – сказала она, следуя за ним в свою комнату. Теперь у нее был адрес подруги, и она, наконец, сможет поддерживать связь с Джоселин и сообщать ей обо всем, что происходит.

Оказавшись в своей комнате, Брук поспешила к креслу. Едва сдерживая нетерпение, она открыла конверт, развернула листок бумаги и принялась за чтение:

«Дорогая Брук.

Надеюсь, это письмо застанет тебя в полном здравии. Я представляю тебя королевой, живущей в своем новом доме, не знающей никаких забот. Если кто-то и заслуживает чего-то хорошего, так это ты. Шеннон шлет тебе свою любовь. Вчера она села в поезд, на котором проделает часть пути к своему новому дому. Затем ей придется ехать в дилижансе, как договорился ее новый наниматель.

Однако ты не поверишь, что она мне сказала перед отъездом… Кажется, в своем объявлении мистер Гриффин указал, что ему нужна немолодая женщина, чтобы заботиться о его детях, поэтому Шеннон, чтобы получить это место, солгала, изменив свой возраст. Ты можешь представить, что она сделала такую вещь? Меня беспокоит, что произойдет, когда она приедет на место и мужчина увидит, что она вовсе не та старая женщина, какой себя представил».

– О Боже! – воскликнула Брук. – В какую еще историю попал этот ребенок?

Шеннон будет слишком далеко от нее или Джоселин, чтобы они были в состоянии ей помочь. Затем Брук подумала и о другом. Как может какой-нибудь мужчина, в жилах которого течет горячая кровь, отправить Шеннон назад? К тому же у Шеннон был крутой нрав, и она наверняка может дать отпор человеку, несмотря на ложь о своем возрасте. Брук покачала головой. Понимая, что ничего не сможет сделать, она стала читать дальше:

«Что касается меня, я нашла комнату в хорошем пансионе. Хозяйка, управляющая этим местом, немного властолюбива, так что мне приходится не обращать на нее внимания. И еще она очень любопытна. Я решила не отвечать на ее слишком личные вопросы, хотя она задает их очень много. Но есть и хорошая новость – завтра я буду разговаривать с неким мистером Питером Парли о работе в его небольшом магазине. Кажется, ему нужна помощь, потому что у него подагра, так что пожелай мне удачи.

Напишу больше, когда смогу. А тем временем пиши мне на мой новый адрес и расскажи, что происходит в твоей жизни. Уверена, она чудесна и совсем не похожа на мою. Ты всегда с самого начала знала, чего хочешь.

Скучаю по тебе и жду с нетерпением дня, когда мы все трое снова увидим друг друга.

С любовью Джоселин».

Брук вздохнула и опустила письмо на колени. Она, может, и знает, чего хочет, но сейчас уже получила то, о чем раньше и не думала. Она бы отдала все, что угодно, только бы иметь возможность поговорить с Джоселин и Шеннон и рассказать им о своих сомнениях и опасениях. Они всегда смотрели на нее так, как будто она знала ответы на все вопросы, и все же у нее не было ответов, которые были нужны ей самой.

Оставалось еще много времени, чтобы успеть одеться, и Брук села за письмо Джоселин. В письме она излила свое сердце… написала обо всех сомнениях и страхах, а затем рассказала подруге о Тревисе.

Отложив перо, она, наконец, почувствовала, что немного успокоилась. И еще она заметила, что не написала ни одного плохого слова о Тревисе. Неужели этот мужчина так занимает ее? Безусловно, она же не настолько глупа, чтобы влюбиться в него?

– Пора собираться, мисс Брук, – постучав в дверь, напомнила Милли Энн.

Брук сидела в ванне и пыталась расслабиться. У нее было ощущение, что каждый мускул тела стянут в узел. Никогда бы не подумала, что станет волноваться из-за свадьбы. Чем ближе был этот час, тем сильнее она нервничала.

– Входи, Милли Энн.

Девушка поспешно вошла. Брук вылезла из ванны и завернулась в простыню, которую подала ей Милли Энн.

– Вам не страшно? – спросила Милли Энн.

Брук попыталась засмеяться.

– Страшно. Все трепещет внутри.

Милли Энн подошла к гардеробу и расправила юбки на платье Брук.

– Оно очень красивое. Мистер Монтгомери онемеет, когда увидит вас.

Брук надела атласную сорочку, обшитую розовыми лентами, и подошла к туалетному столику.

– Представить не могу, что когда-нибудь лишу Тревиса дара речи. – Она усмехнулась. – Кажется, в моем присутствии он становится чрезвычайно многословным.

– Но все равно вы поразите его, – настаивала Милли Энн. – Уж я-то знаю.

Брук ничего не ответила.

– Позвольте уложить волосы, – сказала Милли Энн, беря со стола щетку. Она расчесывала Брук волосы, пока они не заблестели, как золотые нити.

В это время в дверь снова постучали, и вошла мамми с корзиной цветов и букетом, сразу же привлекшим внимание Брук.

– Я принесла апельсиновый цвет для ваших волос и букет невесты.

– Цветы очень красивые, где вы их достали? – спросила Брук, вдыхая нежный аромат апельсинового цвета.

– У нас есть своя оранжерея. Удивляюсь, что вы ее еще не видели.

– Когда все это кончится, я обязательно посмотрю ее. Ты придешь на мою свадьбу?

Мамми покачала головой:

– Я обслуживаю прием. Проспер весь день готовил еду. Честно говоря, мне надо бы пойти помочь ему. – Она улыбнулась. – Вы выглядите настоящей красавицей. Не беспокойтесь, все пройдет отлично.

Брук ласково улыбнулась в ответ:

– Надеюсь. – На мгновение Брук показалась, что она видит слезы в глазах старой женщины, но мамми повернулась и вышла.

Милли Энн начала вплетать цветы в волосы Брук, укладывая длинные локоны на макушке и закрепляя их шпильками.

– Мне еще надо приколоть короткую вуаль, но сначала наденьте платье, – посоветовала Милли Энн.

Брук не стала спорить. Она чувствовала себя марионеткой, исполнявшей роль в пьесе. Все происходившее казалось нереальным. У нее было такое чувство, что в любую минуту в комнату кто-нибудь ворвется и скажет, что Тревис передумал и не явится в церковь. Господи, что за мысль! А что, если она придет в церковь, а его там не будет? Она убьет его!

«Нет, подожди! Успокойся, – говорила она себе. – Это всего лишь волнение. И к тому же Тревис мне безразличен», – напоминала она себе. Она взглянула на кольцо со сверкающим рубином, камень словно подмигивал ей. Тревис купил это кольцо для нее, а не для Гесионы, и каждый раз, когда Брук смотрела на него, ее охватывало какое-то особое, теплое чувство.

Она надела шелковый кремовый чехол, расправила его и стала надевать платье. Оно плотно облегало Брук, подчеркивая тонкую талию, которая всегда была предметом ее гордости. Кружево на лифе было расшито мелким жемчугом, покрывавшим платье спереди и спускавшимся вниз, теряясь в складках юбки.

Милли Энн пришпилила короткую вуаль, и Брук была готова. Милли Энн не переставала твердить, как она красива, пока Брук наконец ей не поверила. Все же что-то надо было делать с ее волнением.

Она подумала, не задержаться ли и не выпить ли чего-нибудь покрепче, но затем отругала себя за трусость. И спустилась по лестнице как королева, с гордо поднятой головой.

Перед домом ее ожидали карета и мистер Джеффрис. В элегантную черную карету были впряжены четыре белых жеребца. Это выглядело великолепно и напомнило ей, что Джексон делал нечто подобное. Возможно, Тревис походил на отца больше, чем бы ему хотелось признавать.

Чтобы не помять пышное платье, Брук приходилось сидеть боком. Мистер Джеффрис сел напротив. Он смотрел на нее с сияющей улыбкой, довольный, что все происходит так, как было задумано с самого начала.

Брук прислонилась к спинке сиденья и всю дорогу до церкви держала свои мысли при себе. Вопреки ее желанию она была взволнована. Но что будет, если Тревис узнает о ее прежней жизни? Она старалась убедить себя, что он не имел никакой возможности об этом узнать. Конечно, сама она не собиралась ему рассказывать.

Она думала и о том, что ожидает ее этой ночью. Она так нервничала, что могла бы сойти за девственницу. В эту ночь она собиралась позволить себе не скрывать чувства и насладиться своим новым мужем, потому что с сегодняшнего дня он будет принадлежать только ей.

– Мы приехали, – объявил мистер Джеффрис, нарушая ход ее мыслей. – Вы хотите, чтобы я сопровождал вас, когда вы пойдете по проходу?

– Это было бы чудесно, – со вздохом облегчения ответила Брук. – Не уверена, что у меня не откажут ноги.

Джеффрис рассмеялся:

– Моя дорогая, у вас такой вид, как будто вы идете на казнь, а не на собственную свадьбу. Может быть, вам следовало бы улыбаться, пока вы идете по проходу к вашему будущему мужу.

Брук глубоко вздохнула, пощипала щеки, чтобы вызвать румянец, и с той же целью покусала губы. Затем она приподняла юбки и позволила мистеру Джеффрису помочь ей подняться по нескольким ступеням к закрытым дверям.

Как только двери распахнулись, и заиграла музыка, Брук изобразила на лице улыбку и вцепилась в руку мистера Джеффриса так сильно, как будто эта рука была единственным препятствием, мешавшим ей развернуться и убежать из церкви.

Все присутствовавшие обернулись и смотрели, как она входит, но Брук никого не видела. Она видела только одного высокого красивого мужчину, поджидавшего ее у алтаря… и он улыбался… ей.

Тревис был одет во все черное, только белоснежная рубашка смягчала этот цвет. Он был неотразим – она не могла этого отрицать. Но с каждым шагом ее взгляд все больше и больше притягивали его синие глаза. Неприкрытая страсть в этих глазах завораживала ее, пугала и в то же время вызывала желание узнать, что этот человек скрывает за своей сдержанностью.

Но каким бы неотразимым он ни был, она поклялась, что не позволит ему унижать и обманывать ее. Брук вызывающе подняла голову, тряхнув закрепленными шпильками длинными локонами. Но ее волосы были слишком тяжелыми и рассыпались по плечам.

«Боже, как она прекрасна!» – подумал Тревис, не спуская глаз с Брук, направлявшейся к нему по центральному проходу. Было заметно, что она волнуется, и это доставило ему удовольствие. Сегодня ночью Брук будет принадлежать ему. Сегодня ночью он сполна насладится вкусом этих пухлых губ.

Настало время для Брук понять, что в этом браке он будет хозяином.

Наблюдая за ней, Тревис узнал этот упрямо задранный подбородок. Непокорна, как обычно, подумал он с насмешливой улыбкой. Знает ли она, какой пленительно прекрасной выглядит в эту минуту?

И вот Брук уже стояла рядом с ним. Он заметил ее распустившиеся волосы. Как это на нее похоже – непокорность до конца. Ему нравилась эта непокорность, но ему хотелось увидеть ее лицо, и он поднял легкую вуаль.

Темные ресницы на мгновение кокетливо коснулись ее щек, затем она открыла глаза, и он оказался во власти этих золотистых глаз, которые так любил. Как и он сам, она ничем не выдала ни своих чувств, ни своих мыслей.

Но это ничего не значило, тело Тревиса не подчинялось его воле, и сегодня ночью он, наконец, получит то, чего желал с того самого момента, когда она, незваная, ворвалась в его жизнь.

Тревису как-то удавалось слышать, что говорил священник, и в положенное время отвечать ему. Священник потребовал обручальное кольцо, двойное кольцо, сделанное из золота, что тоже было традицией в Новом Орлеане. Когда оно открывалось, кольцо превращалось в две соединенные полоски с инициалами жениха и невесты и датой свадьбы.

Он открыл кольцо, чтобы Брук увидела их инициалы, затем надел его ей на палец над рубиновым кольцом, которое обошлось ему недешево. Но он знал, что она стоит каждого потраченного цента.

Брук, тихо повторяя слова обета, надела гладкое золотое кольцо ему на палец.

Ее удивляло, что он нашел время сделать гравировку на кольцах, но старалась не показывать своего удивления. Тревис заставлял ее воспринимать происходящее, как настоящую свадьбу, а не комедию, которую они разыгрывали. Мог ли он на самом деле смотреть на нее с чем-то похожим на любовь? Как бы ей хотелось верить в это, но она знала, это не могло быть правдой.

Возможно, он устроил этот спектакль для своих родственников, собравшихся здесь. Зачем еще ему так стараться? И все же, несмотря на то, что она понимала все это, ее сердце понемногу поддавалось чувствам, которые Тревис хотел возбудить в ней.

И еще более ужасающая мысль пришла ей в голову… она боялась, что становится неравнодушной к Тревису.

Несколько минут спустя священник объявил их мужем и женой, и Тревис заключил ее в свои объятия. Он прошептал ей на ухо только «на этот раз это законно» и поцеловал ее с такой нежностью, что Брук ощутила себя настоящей невестой.

Они повернулись к священнику.

– Представляю вам мистера и миссис Тревис Монтгомери, – объявил священник. – И никто не разлучит их.

Тревис взял Брук под руку, и они пошли по проходу уже как муж и жена.

Брук не помнила ни одного из лиц, мимо которых они проходили. Она просто чувствовала облегчение оттого, что фарс закончился. Но через многое еще предстояло пройти.

Все родственники расписывались в приходской метрической книге, а тем временем жених с невестой направлялись на торжественный прием.

Когда они вошли в зал церковной общины, Брук поразило то количество еды, которое было расставлено на двух длинных столах. Огромные окорока, пестревшие дольками чеснока и политые сиропом из коричневого сахара, стояли на каждом конце столов. Фазаны, баранина и, конечно, большой горшок супа гамбо из стручков бамии тоже присутствовали там. Белый свадебный пирог красовался на небольшом столе.

– Смотри, пирог, – шепнула Брук новобрачному.

– Конечно, – сказал Тревис, подводя ее к столику. – Ты же все-таки невеста.

– Это только… – Она замолчала. – Я не была готова к чему-то подобному.

– После того как мы поедим, тебе полагается разрезать пирог так, чтобы каждой присутствующей здесь молодой женщине достался от него кусочек.

– Как я понимаю, это еще одна креольская традиция, – сказала Брук, сдерживая смех.

– Безусловно, – с улыбкой ответил Тревис. – Они положат кусок пирога под подушку с именами троих предполагаемых женихов. Традиция говорит, что тот, который ей приснится, и будет ее мужем.

Брук со злорадной улыбкой взглянула на Тревиса:

– Именно так я и нашла тебя.

 

Глава 13

От удивления глаза Тревиса весело сверкнули.

– А я-то удивлялся, как тебе удалось поймать меня.

– Напротив, я не старалась тебя поймать, – со злорадством ответила она. – Ты просто свалился на мою голову.

Тревис поднял бровь.

– Вот как?

Увидев изумление на лице Тревиса, Брук чуть не рассмеялась, но он не успел ответить, так как в зал стали входить его родственники и поздравлять их.

Брук кивала и улыбалась каждому. Этот прием так отличался от того завтрака, думала она, когда никто даже не разговаривал с ней.

Она уже немного расслабилась и поздравляла себя, что справилась со всем, как, повернувшись, оказалась лицом к лицу с дедом Тревиса. Он был такой же хмурый, как и в последний раз, когда Брук видела его. Кем воображал себя этот человек, чтобы судить своего внука? Разве он сам никогда в жизни не совершал ничего предосудительного?

Брук мысленно улыбнулась. Она могла поспорить, что в шкафу старика найдется пара спрятанных скелетов. Жаль, что она не знала ни об одном из них. Она подумала, не сможет ли она раскрыть какую-нибудь из этих темных страшных тайн?

Тревис отошел от нее на несколько минут, и Брук оказалась лицом к лицу с главой семейства. Они молча смотрели друг на друга, скрестились две яростные, несгибаемые воли.

– Так это вы, – сказал Арчи Делобель – слова прозвучали как вопрос.

– Да, – ответила Брук с притворной уверенностью.

Взгляд Делобеля стал ледяным.

– Я годы ожидал, когда женится мой внук, – сказал он, его голос прозвучал как удар хлыста.

Брук не испугала его враждебность.

– Значит, вы должны радоваться, что он, наконец, прислушался к вашему совету.

– Но вы не креолка. – Делобель произнес это так, как будто она была носительницей смертельной болезни. – Это слишком поспешный брак, ведь Тревис был помолвлен с другой.

Брук пожала плечами:

– Насколько я понимаю, они не были официально помолвлены, потому что Тревис так и не подарил ей кольца.

– Формальности, – проворчал Делобель. – Это портит репутацию нашей семьи.

Она хотела сказать ему, что это ее совершенно не интересует, но он жестом остановил ее.

– Однако сейчас я знаю причину, я понимаю, почему он так быстро переменил решение и поступил, как и следовало поступить. Вам повезло, что этот человек исполнил свой долг. – Он кивнул, но каменное выражение его лица не изменилось. – Я отдаю должное мальчику. Его мать так никогда и не исправила своей ошибки.

Так, значит, его дед действительно сердился на мать Тревиса и переносил свой гнев на внука. Как жаль! Брук прибережет эту пикантную информацию, она может пригодиться в будущем.

Ее нисколько не беспокоила недоброжелательность этого человека, но его замечание, хотел он этого или нет, говорило о многом.

– Да, это было благородно со стороны Тревиса, не так ли?

– Разве я только что не сказал этого? – рассердился старик. – А вы-то получили то, чего хотели?

Брук мило улыбнулась тирану и сказала:

– Получила ли?

Лицо Делобеля сморщилось, как будто он не смог понять, что она имела в виду. Тем временем, когда пауза в их разговоре затянулась, к ним вернулся Тревис и помешал деду сказать что-либо еще.

– Дедушка, я вижу, вы знакомитесь с моей женой.

– Да, – мрачно ответил тот. – Тебе придется научить эту женщину придерживать свой острый язык, – сказал он Тревису, как будто Брук не только не стояла перед ним, но ее вообще не было в комнате.

Тревис улыбнулся:

– Впереди для этого еще много времени. А теперь извини нас, мы должны занять места за главным столом.

Тревис взял Брук под руку и увел от своего деда.

– Я вижу, вы со стариком неплохо поладили. Так как ты находишь моего дедушку? – спросил Тревис, когда они пробирались на предназначенные им места.

– Напыщенный осел, – ответила Брук, понизив голос и улыбаясь еще одному гостю.

Тревис расхохотался, и много голов повернулись в его сторону.

– По крайней мере, в одном мы сходимся, дорогая, – сказал он, отодвигая для нее стул.

Пир начался, как только все уселись за столы. Брук проголодалась и не сдерживала себя. Она почти ничего не ела за завтраком, а здесь все было так вкусно, особенно аппетитные супы гамбо.

Она подняла глаза и увидела, что Тревис наблюдает за ней.

– Большинство невест слишком волнуются и не могут есть, а лишь притрагиваются к пище, – сказал он. – А ты, я вижу, не испытываешь особого волнения.

Брук улыбнулась в ответ.

– Я думала, ты уже заметил, что я не похожа на большинство женщин, – сообщила она, прикрывая салфеткой торжествующую улыбку.

– Это я сейчас вижу.

– Может быть, ты объяснишь разницу между кейжуном и креолом, – предложила она, опуская салфетку, – чтобы я могла понять, как важно быть креолом? Твой дедушка убеждал меня, что если ты не креол, то у тебя нечистая кровь.

– Именно так он и думает, – подтвердил Тревис с насмешливой улыбкой. Он отложил вилку. – Кейжуны происходят непосредственно от жителей французской Акадии, которые были изгнаны из Новой Шотландии. Кстати, твоим народом. А креолы ведут свое происхождение от французов и испанцев, приехавших сюда из Европы. Мои родственники, будучи французами, очень гордые люди.

– Это я заметила, и к тому же довольно грубые. – Брук мило улыбнулась. – Мне неприятно это говорить, дорогой, но ты по отцу тоже англичанин.

– Я это знаю, и мой дедушка не упускает случая напомнить мне об этом. Вот почему я – изгой, – убежденно заявил Тревис. – Но по крови я креол. И в отношении его тебе не на что надеяться. – Тревис усмехнулся. – Ты во всем англичанка.

– Совершенно неприемлемое положение вещей, – подвела итог Брук.

– Именно так.

Празднество продолжалось, вылетали пробки из бутылок шампанского, и пенистый напиток лился рекой. Каждый раз, когда Брук оборачивалась, всегда находился кто-то и наполнял ее бокал. Вскоре она почувствовала себя беззаботной и, да, вынуждена она была признаться, счастливой. Ей было страшно в этом признаться даже себе самой. Как она могла быть счастлива, когда знала, что в действительности Тревис не любит ее? Он хочет обладать ею, как хотели и многие другие мужчины. Поэтому ей надо быть осторожной и держать его на расстоянии, потому что она могла полюбить этого человека.

Тревис был сложной личностью, и от нее требовались значительные усилия, чтобы окончательно понять его. Конечно, результат стоил борьбы. Может быть, они смогут провести этот год в мире и согласии?

Но что потом? Сейчас Брук не хотелось об этом думать. У нее был год, чтобы придумать, как поступать дальше. А сейчас она стремилась наслаждаться жизнью.

Тревис получал удовольствие, наблюдая за женой, когда она не знала, что он на нее смотрит. Вопреки его намерению оставаться равнодушным он обнаружил, что искренне наслаждается обществом своей новобрачной. В ней было все, чего мужчина мог желать в женщине. Она была не только красива, но и умна, ему нравилось разговаривать с ней и находиться в ее обществе.

Может быть, все не так уж плохо устроилось. Он всегда имел намерение когда-нибудь жениться, так почему не жениться на Брук? Она, безусловно, нравилась ему больше, чем Гесиона. Однако он самым решительным образом не собирался через год отказываться от плантации и не думал, что Брук тоже захочет продавать свою долю. И они снова окажутся в тупике.

Возможно, к концу года они привыкнут друг к другу. И все, что ему придется делать, – это сохранять контроль над плантацией и постараться не влюбиться в эту упрямую женщину. У него и так хватало проблем, чтобы рисковать душевным покоем. Конечно, если бы Брук забеременела к этому времени, она не смогла бы уехать.

Заиграла музыка, и Тревис, взяв Брук под локоть, повел ее танцевать.

– Я полагаю, что первый вальс принадлежит нам, моя дорогая, – сказал он и, легко коснувшись ее талии, вывел на середину зала.

Несколько минут Тревис думал лишь о приятной музыке, кружа по залу свою новобрачную. Это давало ему возможность упиваться красотой своей жены, так очаровательно раскрасневшейся, что все мужчины оборачивались и смотрели ей вслед.

– Ты получаешь удовольствие?

Шампанское настолько помогло ей расслабиться, что Брук, вся отдаваясь наслаждению, кружилась по залу в объятиях мужа, глядя на толпу поверх его широких плеч.

«Мой муж», – думала она. Что она будет делать с мужем? Ну, одно она знала. Она про себя улыбнулась в предвкушении брачной ночи. После этого как сложится их жизнь?

Брук подняла глаза и встретила взгляд его синих, блестящих, как лед, глаз. Она чувствовала его сексуальную притягательность, делавшую его таким самоуверенным и неотразимым. Казалось, он околдовал ее, и мысли у нее путались. Ей удалось нерешительно улыбнуться ему.

– Что ты сказал?

Он крепче обнял ее и еще ближе прижал к себе. «Ужасно неприлично», – подумала она, наслаждаясь каждым мгновением. Взгляд Тревиса остановился на ее лице, как будто он старался запомнить его, затем перешел на ее губы.

– Я спросил, получаешь ли ты удовольствие.

– Да, – рассеянно призналась она. – А ты?

Что-то дерзкое мелькнуло в его улыбке.

– Было совсем не так неприятно, как я ожидал, – сухим тоном признался он.

Брук рассмеялась:

– Думаю, благодаря тебе. Меня удивило, как хорошо ты танцуешь, – весело заметила она. – Некоторые до сих пор думают, что вальс неприличный танец. Когда я была маленькой, моя мать говорила мне, что принц-регент устроил в Лондоне бал, на котором гости танцевали вальс, а спустя несколько дней, «Таймс» писал: «Мы с болью в сердце должны отметить, что в пятницу при английском дворе танцевали неприличный иностранный танец, который назывался вальс, – с ярко выраженным акцентом процитировала Брук. – Мы считаем своим долгом предупредить всех родителей не подвергать своих дочерей этой гибельной заразе».

Тревис откинул назад голову и расхохотался.

– Как я понимаю, ты не последовала этому совету?

– Мне нравится этот танец, как нравится делать все, что шокирует других, – сказала она с вызывающей улыбкой. – Кроме того, мы все одеты, так что в нем неприличного?

– Ты недолго останешься одетой, моя дорогая, – предупредил ее Тревис с дьявольской улыбкой, когда вальс кончился. Брук почувствовала, как от возбуждения у нее вдруг дрогнуло сердце.

Взяв ее за локоть, он подвел ее к столу с закусками.

– Через несколько минут мы уйдем.

«Он совершенно ясно выражает свои намерения», – подумала Брук с восхитительным трепетом предвкушения. Она уловила неуверенность в его голосе и не смогла удержаться и поддразнила его:

– В самом деле? И куда же, позволь спросить, мы пойдем?

Тревис осушил высокий бокал шампанского до последней капли и только тогда ответил:

– Одна из креольских традиций состоит в том, что новобрачные не покидают свою спальню по меньшей мере пять дней.

«О-о, мне это нравится», – подумала Брук. Она улыбнулась, думая еще об одной креольской традиции. Их было много, и ей было интересно, не будет ли кто-то наблюдать, чтобы убедиться, что брак консуммирован.

– Ты не можешь говорить всерьез.

– О, я говорю серьезно, – подтвердил Тревис, – поэтому заказал для нас каюту на речном судне для путешествия по Миссисипи. Я подумал, что тебе может понравиться такая поездка. – Когда он заметил выражение беспокойства на ее лице, он добавил: – Колесный пароход сильно отличается от корабля, на котором ты приплыла. А так мы будем далеко от моего семейства и сможем чувствовать себя свободно.

– А как же плантация?

– Ах, какая же ты деловая женщина, – заметил он, улыбаясь. – Мне это нравится. Я попросил Джереми присмотреть за всем или, по крайней мере, за остатками урожая. Буря нанесла такой урон, что ничего не остается делать, кроме как готовить почву к следующему сезону. И мистер Джеффрис сказал, что останется и, пока нас не будет, займется финансовыми делами с банком.

– Похоже, ты обо всем позаботился, – сказала Брук, не зная, быть ли ей довольной или недовольной его распорядительностью. Но ведь как хорошо, когда кто-то другой принимает решения! Раньше ей не на кого было положиться. А это так приятно.

– Я пытаюсь. Теперь ты единственная задача, оставшаяся в моем списке.

Брук притворно вздохнула:

– И что бы это могло быть?

Он хищно улыбнулся.

– По-моему, ты знаешь ответ на этот вопрос, дорогая моя.

– Задача, ты говоришь. – Она наклонила голову. – У тебя это звучит как работа, – прошептала она.

– Да, – ответил Тревис. – И какой же восхитительной будет эта работа!

Тревис и его молодая жена прибыли на пристань и взошли на борт «Натчеза» около десяти вечера. Судно, великолепное творение из дерева и металла, в темноте выглядело необычайно таинственно.

Капитан Лидерс вышел приветствовать их на борту. В темноте Брук не могла ясно разглядеть его, но Тревис еще по дороге сказал ей, что речные капитаны здесь, в Луизиане, считаются почти богами. Большинство из них сами конструировали и строили свои суда и знали реку так же хорошо, как собственное тело. Тревис также сказал, что Лидерс один из самых непокладистых капитанов, которых он знал, и самых лучших на реке Миссисипи.

– Добро пожаловать на «Натчез», мэм, – с сильным южным акцентом сказал капитан. – Большая часть пассажиров сядут утром, – сообщил он. – Поскольку это особый день для вас обоих, я сделал исключение.

Брук благодарно улыбнулась, подошедший носильщик взял вещи Тревиса.

– Сюда, мадам.

Он проводил Брук до их каюты, которая, по его словам, была самой большой на пароходе. Бесспорно, она была намного лучше той тесной каморки, которую она делила с Джоселин и Шеннон во время их путешествия из Англии.

Сказав Брук, что он скоро придет, Тревис остался поговорить с капитаном Лидерсом. Брук предположила, что он хотел дать ей время побыть одной, и оценила это. Ей не впервые предстояло заняться любовью, но в первый раз как замужней женщине.

Брук тихо вошла в каюту и была поражена ее элегантностью. Каюта была просторной, в центре стояла огромная тестеровская кровать, а окна были настоящие, за которыми открывался прекрасный вид на реку Миссисипи. На окнах развевались белые кружевные занавески. В углу стояло кресло, а рядом с туалетным столиком висело большое зеркало. Пол покрывал кремовый ковер. Возле двери Брук увидела свой дорожный сундук. Очевидно, Милли Энн была посвящена в тайну и сложила ее вещи.

Улыбнувшись, Брук подошла к сундуку и подняла крышку. Сверху лежала ее любимая белоснежная ночная рубашка. Брук вынула ее и встряхнула, разглаживая складки. Верх рубашки был из тонкого прозрачного кружева, плотно облегавшего ее грудь и стянутый розовыми и голубыми лентами. Целые ярды тонкого шелка будут соблазнительно развеваться вокруг ее бедер.

Брук хотела, чтобы Тревис, когда войдет, увидел ее в этой рубашке, и поспешно принялась расстегивать многочисленные крючки на своем платье. Наконец, освободившись от свадебного платья, она повесила его на спинку стула и набросила на себя ночную рубашку. Ей нравилось, как мягкая ткань холодит ее кожу.

Вынув из волос шпильки, Брук тряхнула головой, и ее волосы свободно заструились по плечам и спине. Она стояла перед зеркалом и с восхищением смотрела, как переливается ткань при ее движениях. Казалось, она прилипала к ее телу как раз там, где нужно. Она, удовлетворенно улыбнувшись, огляделась. Комната была залита мягким светом свечей… все выглядело идеально.

Она была готова. И ей был нужен жених.

Тревис шагал по палубе, пока не решил, что предоставил Брук достаточно времени, чтобы приготовиться и лечь в постель. Он знал, какими стеснительными и стыдливыми становятся женщины, когда им приходится раздеваться перед мужчиной. Он только надеялся, что Брук оставит горящей хотя бы одну свечу, чтобы он, входя в комнату, не сломал себе шею.

Остановившись перед дверью, он взялся за медную ручку и затаил дыхание. Он мечтал об этой ночи. Ручка легко повернулась под его рукой. «Хороший знак», – подумал он, его не оставили перед запертой дверью. Он толкнул дверь.

Войдя в комнату, Тревис увидел не одну, а несколько горевших свечей. Комната была полна света, а не темноты, как он ожидал, а постель была раскрыта.

Его ждали.

Открыв пошире дверь, он увидел Брук, сидевшую у туалетного столика, она расчесывала свои длинные золотистые волосы. Первое, что поразило его, – глубокий вырез на ее спине, и при каждом движении перед ним обольстительно мелькала ее обнаженная белая, как сливки, кожа. Да, одежда с закрытым воротом была не для нее.

Должно быть, она увидела его отражение в зеркале, ибо улыбнулась и спросила:

– О чем ты думаешь?

– Я думаю, как ты очаровательна и какое наслаждение мне сулит эта ночь, – признался он. От овладевшего им желания у него перехватывало дыхание Тревис положил руку на нежную кожу ее плеча.

Брук откинулась навстречу его ласке, а затем отодвинулась от столика и повернулась к нему. Под тонкой тканью Тревис видел тело совершенной красоты. Он чувствовал себя как человек, заблудившийся в пустыне. Его руки неожиданно стали непослушными, ему с трудом удалось расстегнуть пуговицы на рубашке.

Глядя на прекрасное создание, на котором он женился, Тревис словно испытал удар, оглушивший и ослепивший его. Чтобы видеть ее тело, не требовалось воображение. Рубашка облегала его, подчеркивая все линии фигуры, и его сердце билось с удвоенной силой. Кружево соблазнительно обтягивало ее затвердевшие от возбуждения соски.

«Господи, да она убьет меня раньше, чем я сброшу эту проклятую одежду», – думал он в отчаянии, продолжая бороться с пуговицами.

– Позволь мне помочь тебе, – вкрадчиво предложила Брук.

Тревис облегченно вздохнул. Брук благоухала такой свежестью и чистотой, а от ее волос пахло цветами.

Расстегнув пуговицы, она медленно стянула с Тревиса рубашку, слегка, словно дразня, касаясь его руками. Ему оставалось только беспомощно стоять, как неопытному юноше. Она погладила его грудь, и у него перехватило дыхание. Это вывело Тревиса из оцепенения, и он торопливо избавился от своих панталон.

Теперь наступила его очередь. Ему хотелось увидеть все тело Брук, но она отвлекала его, целуя его грудь. Если она не перестанет, он просто сойдет с ума, подумал Тревис и, взяв ее за плечи, оттолкнул от себя.

– Я хочу видеть тебя всю, – хрипло сказал он, подсовывая пальцы под тонкие бретельки и спуская их с ее плеч. Рубашка соблазнительно соскользнула с ее обнаженного тела и упала на пол.

Второй раз в эту ночь при виде такого совершенства у Тревиса перехватило дыхание. Почему у него было такое чувство, что он впервые занимается любовью?

Может быть, потому, что впервые с Брук?

Просто в ней было что-то, отличавшее ее от других женщин. И она, совершенно очевидно, не была стыдливой.

Он признавал в ней это.

Она смело обняла его и, подняв голову, посмотрела на него своими золотистыми кошачьими глазами, в которых отражался свет свечей. У него было смутное ощущение, что за ним охотятся – она была кошкой, а он добычей. Чувствуя, как напрягается его тело, Тревис знал, что он еще никогда так не желал женщину. Ему хотелось целовать эти сладостные губы, пока не покорит ее. И делать с ней много непристойных вещей.

Ее тело было белым и мягким под его руками. Груди круглыми и твердыми, и они жаждали его ласк.

Брук пошевелилась в его объятиях, и Тревис тут же, обхватив ее сильными руками, прижал мягкое тело к своему твердому напряженному телу.

Брук упивалась этим ощущением – до чего бы она ни дотронулась, повсюду были крепкие мускулы. Она намеренно прижала груди к его груди, и дрожь, пробежавшая по его телу, говорила, что она вызывает в нем ответные чувства. Может быть, он не любил ее, но хотел, по крайней мере, сейчас. Его тело подсказывало ей, что это единственный для нее способ завоевать его.

Встав на цыпочки, Брук нежно поцеловала его в подбородок, затем, подтянувшись, добралась до губ. Он ответил ей сначала легким поцелуем, но когда Брук обняла его за шею, она поняла, что пробудила в нем животную страсть.

И как ей нравился этот зверь!

Тревис требовательно целовал ее. Раскрыв свои губы, нежно и настойчиво он ласкал языком ее губы. Он мял и ласкал их, требуя того же от нее. С легким усилием она раскрыла рот навстречу ему, и его язык ворвался в глубь ее рта, целуя, лаская ее, а она прижималась к нему. Он был настойчивым, безжалостным, и она теряла рассудок.

Брук сгорала от всепоглощающего желания, какого еще никогда не испытывала. Это было так непохоже на все, что было с ней раньше.

Она приникла к нему, а он целовал ее шею. От чувственности и интимности его поцелуев она застонала.

– Мне мешают твои волосы, – шепнул он.

Брук отвела в сторону тяжелые золотистые пряди, открывая шею, и Тревис не замедлил воспользоваться этим. Чтобы не упасть, она прижималась к нему, у нее слабели колени.

Но Тревису все еще было чем удивить ее. Он не прекратил свою утонченную пытку. Он взял в рот один из ее сосков и дразнил ее, обводя его языком. Затем он сосал ее сосок, пока она не почувствовала, что вот-вот закричит.

Брук потянулась к нему, запустив руки в его светлые волосы, она еще ближе притягивала его к своей груди. Он откликнулся, шутливо укусив ее сосок, затем снова сосал оба соска, пока она не застонала от наслаждения.

Ее тело пылало.

Брук не могла отдышаться, ибо он снова мстительно овладел ее губами. Она чувствовала твердость, мужскую силу, упиравшуюся в ее живот, и, как никогда раньше, ей хотелось почувствовать эту твердость внутри себя. Ей хотелось довести этого великолепного зверя до того, чтобы он тоже застонал от наслаждения.

– Пожалуйста, Тревис.

Его имя, сорвавшееся с ее губ, окончательно воспламенило Тревиса. Тело требовало облегчения. Поскольку они уже были рядом с кроватью, он согнул ногу, уперся коленом в матрас и, увлекая за собой Брук, перекатился через нее и положил ее на спину. Длинные золотистые волосы веером рассыпались по простыням, как он неоднократно представлял себе.

Глядя на него, Брук поражалась силе своих чувств. Она раньше думала, что понимает, что такое желание. Теперь, с Тревисом, она обнаружила, что ничего не понимала в тех чувствах, которые питала к нему. Могло ли это быть чем-то большим, чем просто похоть?

Нежность и сила его объятий были сладостны, нежность его поцелуев переполняла сердце Брук радостью.

Он хотел ее.

Тревис был словно в огне. Страсть нарастала с такой силой, что он понимал, что должен овладеть ею немедленно. Он раздвинул ей бедра, проникая к теплой влажности, ожидавшей его.

Хорошо, она готова, подумал он, ощущая ее теплый язык внутри своего рта. Он чувствовал, что больше не выдержит этого ожидания удовлетворения. Еще никогда жажда войти в эту сладкую горячую плоть так сильно не охватывала его. От него потребовалось огромное напряжение, чтобы медленно войти в ее невероятную теплоту, но он хотел почувствовать, как она окружает его, прежде чем он сделает первое движение, и не спешил.

– Я так хочу тебя, – задыхаясь, прошептал он.

Ее бедра выгнулись под ним, и Тревис проникал все глубже. Она обхватила ногами его талию и отвечала на его движения, а он сдерживал себя, стремясь доставить ей такое же удовольствие, какое доставляла ему она. Ее пальцы впились в его кожу, и он почувствовал, как ее тело содрогнулось. Тревис входил все глубже и с большей силой, сам, содрогаясь от наслаждения.

И в пылу всепоглощающей страсти Тревис понял, что никогда не испытывал ничего подобного. Боже, она была чудом, думал он, стараясь отдышаться.

Наконец Брук начала возвращаться из бездны. Неведомое раньше чувство нежности росло в ее груди, и слезы подступали к глазам.

Она пыталась сказать себе, что не должна быть такой чувствительной. Чувства всегда были чужды ей… до сих пор.

Была ли это любовь?

Она не знала. Как и не знала, что с этой любовью делать.

Что чувствовал в эту минуту Тревис? Уж конечно, он не заявлял о своей вечной любви.

Брук была достаточно мудра, чтобы знать, что одна бурная ночь не обязательно свидетельствует об истинной любви.

Одно Брук действительно знала – Тревис был ее мужем и целиком принадлежал ей.

По крайней мере, в настоящее время.

 

Глава 14

На следующий день утром Тревис сказал Брук, что капитан Лидерс покажет ей пароход, а он в это время пойдет в салон поиграть в карты. Она удивилась, почему он не пожелал сам сопровождать ее, но предположила, что ему не хотелось утруждать себя.

Она подумала, что, вероятно, ей дают понять, что ее муж не собирается проводить с ней все время, даже если это был их медовый месяц. Но она напомнила себе, что их брак не основывался на истинной любви, а был чисто деловой сделкой. Поэтому она улыбнулась мужу и пожелала ему хорошо провести время. Он вышел из каюты, слегка нахмурившись. Брук не поняла, что означало это выражение его лица.

Тревису не терпелось выйти из каюты, почему – он и сам не понимал. Возможно потому, что каждое движение Брук напоминало ему о ее сексуальной притягательности. Прошлая ночь принесла ему удовлетворение. Это был чертовски хороший секс и что-то еще, и вот это «что-то» беспокоило его. Ему требовалось время, чтобы разобраться в своих впервые возникших чувствах. Но пока они находились вместе, он был не в состоянии собраться с мыслями, поэтому должен куда-то уйти, чтобы подумать. Может быть, несколько партий в карты поможет ему сосредоточиться.

Он прошел мимо очаровательных женщин, которые, кокетливо улыбаясь, здоровались с ним. Тревис кивал в ответ, но не останавливался. Женщины были привлекательны, но у них не было золотистых глаз и волос цвета спелой пшеницы.

Черт, ему необходимо выпить!

Он вошел в салон, встретивший его уютным красным цветом и ярким светом, вливавшимся через многочисленные окна. В правом углу он увидел то, что искал, – средство отвлечься от мыслей о своей жене. Четверо мужчин сидели за карточным столом, и пятый стул, остававшийся свободным, словно дожидался его.

Брук выбрала теплое платье для прогулок пурпурного цвета, отделанное кремовым кружевом, с закрытым лифом, с плеч которого по спине спускались глубокие складки. Она накинула кремовую шаль, защищавшую ее от прохладного осеннего воздуха, и вышла из каюты.

Погода была приятной, типично осенней, с прохладным воздухом, приносимым легким бризом. На голубом небе не было ни облачка. Брук остановилась у перил и смотрела на просторы Миссисипи, простиравшиеся далеко, насколько мог охватить взгляд. Очевидно, остальные пассажиры сели на пароход утром, и они с Тревисом проспали весь этот шум. Брук улыбнулась, думая, какими же усталыми они были после ночи любви. Интересно, какой показалась она Тревису при сравнении с его другими победами? Она надеялась, что у него, как и у нее, осталось чувство полного удовлетворения.

Поверхность воды была гладкой как шелк, и сквозь оливково-зеленую гладь проникали яркие солнечные лучи. Позади Брук возвышались две высокие раскрашенные трубы, извергавшие клубы черного дыма, тянувшегося по ветру позади парохода. Всплески крутящегося колеса были медленными и ритмичными, оно поворачивалось, словно отдыхая, подумала она.

Рулевая рубка находилась перед этими дымящимися трубами. Белая расписная отделка прогулочной палубы, где она стояла, напоминала шикарный отель на воде. Застекленные окна прямоугольной рубки выходили на все четыре стороны, давая капитану полный обзор реки. Большой деревянный руль был торжественно воздвигнут перед окнами. Брук прикрыла от солнца ладонью глаза, чтобы лучше рассмотреть это внушительное сооружение.

Капитан заметил ее и весело помахал рукой. Он жестом показал Брук, чтобы она оставалась на месте, затем вышел из рубки и поспешил к ней.

– Доброе утро, мэм, – поздоровался капитан Лидерс, уверенно, но с изяществом шагая по штормовому мостику. Он был высоким, крепкого сложения, и в своем сером сюртуке походил на надвигающийся шторм. Его большие голубые глаза с вызовом смотрели на мир, губы были плотно сжаты, густая щетка рыжей бородки обрамляла его лицо. В нем было столько уверенности, что Брук невольно почувствовала к нему симпатию.

– Я вижу, вам нравится моя река, – сказал он.

– Ваша река? – переспросила Брук. – Да, – согласилась она. – Я никогда не видела такой большой реки.

– Еще бы! Это самая длинная река в мире, две тысячи триста миль, – с гордостью сказал Лидерс. – Она несет воды в триста тридцать восемь раз больше, чем Темза.

– В самом деле, – заметила Брук, – это производит впечатление. Я всегда думала, что Темза очень большая река. Скажите, вы давно плаваете здесь?

– Давно. Начинал как простой матрос, еще мальчишкой, – гордо сказал он, кивая пассажирам, проходившим мимо них.

Женщины были в волочившихся по палубе юбках и жакетах с оборками, а их волосы были уложены в сложные прически с локонами и челками. Некоторые надели шляпы с вуалью, защищавшей их от сверкающего солнца. Мужчины тоже были разодеты, они гуляли в цилиндрах и начищенных до блеска сапогах.

Пока капитан водил ее по пароходу, Брук задавала множество вопросов. Ей всегда нравилось узнавать что-то новое, и капитан и его судно были весьма занимательны. Разговаривая с ним, она не думала о Тревисе и о том, какие удивительные чувства он пробуждал в ней прошлой ночью.

Они не спеша, проходили по прогулочной палубе, тянувшейся по обе стороны от кают. Затем они поднялись по нескольким лестницам, ведущим в пассажирские каюты, потом на штормовую палубу, где находились помещения команды и рулевая рубка. Рубка возвышалась над этой палубой, на три палубы выше котельной.

Когда они добрались до рубки, Лидерс сказал:

– Вот отсюда лоцман пролагает путь моему пароходу. На первый взгляд навигация на этой реке кажется простой, но здесь повсюду отмели, и если наткнемся на одну из них, то застрянем. Или того хуже, можем пробить дно судна. Есть еще рифы, и острова, и коряги, которые все время меняют свое место, не говоря уже о крутых поворотах течения.

Лидерс положил руку на плечо лоцмана, следившего за рекой.

– Это Эдвардс. Забота о нашей безопасности лежит на его плечах.

– Похоже, что у вас, мистер Эдвардс, очень важная работа, – заметила Брук.

Эдвардс оглянулся и, улыбнувшись ей, взглянул на капитана:

– Вот это я и пытаюсь втолковать вам, капитан. Я очень важен для такого парохода.

Лидерс усмехнулся:

– Пойдемте. Мой лоцман уже важничает от той большой суммы, которую я вынужден платить ему.

– Котельная – это жизнь парохода, – объяснял капитан. «Очень шумная», – подумала Брук. Там в один ряд горизонтально были поставлены пять котлов. Топливо грудами лежало напротив топки. Тяжелые железные дверки были открыты, и покрытые потом кочегары бросали в топки сосновые поленья. Брук заметила, как один из кочегаров бросил в топку даже протухший бекон.

Брук вопросительно посмотрела на капитана. Тот улыбнулся:

– Хотите, верьте, хотите, нет, но жир полезен для огня. Дает больше жару.

Брук не видела необходимости увеличивать жар. Духота и сухость были так сильны, что ей было трудно дышать. Она не хотела дольше оставаться здесь.

– Если вы не против, капитан, я хотела бы вернуться.

– Котельная не место для леди, с этим я согласен, – сказал капитан Лидерс, когда они вышли на палубу, – но я подумал, что вы захотите узнать, что заставляет этот пароход двигаться.

– Было страшно интересно, – призналась Брук, – но там было слишком жарко и много пара. Я чувствовала себя почти как в глубинах ада. Я очень благодарна вам, однако мне надо идти и посмотреть, чем занимается мой муж. Тревис сказал, что собирается играть в карты. Вы не знаете, где бы он мог быть?

– В салоне. Конечно, я провожу вас туда.

Большой салон представлял собой просторную комнату с хрустальными канделябрами, дававшими достаточно света, чтобы можно было читать. Роскошная мебель была изящно расставлена по комнате, так что мужчины и женщины могли отдыхать и беседовать друг с другом. А в одном углу стоял стол, сидевшие за ним мужчины склонились над своими картами. Одним из них был ее муж.

Брук немного подождала, не поднимет ли Тревис глаза, но ждала напрасно. Он так и не взглянул в ее сторону. Тогда она подошла поближе к столу. Она стояла как завороженная, глядя, как сосредоточенно играли мужчины. Капитан Лидерс остановился рядом с ней и тоже наблюдал за игрой.

Они играли в покер, и она видела карты, которые держал Тревис. У него была вся масть, но, следя, как растет сумма на кону, он делал умеренные ставки. Наконец, когда объявили козырную масть, Тревис выложил свои карты, к большому неудовольствию одного из джентльменов. У него была тройка. Тревис сгреб деньги и стал отсчитывать свой выигрыш.

– Отличная стратегия, – сказала Брук.

Тревис повернулся, положив руку на стул.

– А ты что-то понимаешь в этой игре?

– Я играла немного там, в Англии. Покер был в моде в лондонских салонах.

Игрок, что был повыше ростом, встал.

– На сегодня с меня достаточно. Почему бы вам не занять мое место, маленькая леди?

– Я не хочу вам мешать, – скромно сказала Брук.

– Джентльмены, это моя жена, Брук, – представил ее Тревис. – Вы не возражаете, если она сыграет несколько партий? Уверен, ей скоро надоест, – добавил он.

Джентльмены засмеялись, но кивнули, соглашаясь.

Брук подумала, как же мало знает о ней ее муж, если делает такое заявление, но это не расстроило ее. Она без труда докажет ему это. Она обошла стол и заняла освободившееся место.

– Джентльмены, – обратился к ним капитан Лидерс, – я вижу, миссис Монтгомери в надежных руках. Однако я надеюсь, вы не будете к ней жестоки. И может быть, вы захотите отложить немного денег на ставку в судовых гонках, – добавил он. – Мне сообщили, что «Энни Джонстон» ожидает в Батон-Руж, и они хотят принять участие в гонках до Сент-Луиса.

– Хорошая новость, – сказал сидевший слева от нее джентльмен. – Давненько я не видел хороших гонок. Насколько я понимаю, вы, как всегда, поддержите своих пассажиров?

– Конечно, – улыбнулся Лидерс.

– Что все это значит? – спросила Брук.

– Большинство судов, участвующих в гонках, берут мало пассажиров, но наш славный капитан по-прежнему делает обычные остановки, может, только немного покороче. И он всегда выигрывает гонки, – объяснил Тревис.

– Не верю, что стоит высаживать пассажиров ради того, чтобы облегчить судно, – объяснил им Лидерс, приподнял шляпу и попрощался.

Игра в карты действительно помогала отвлечься, особенно когда Брук постоянно выигрывала. И еще ей нравилось, что временами Тревису выпадали хорошие карты, ну а ей еще лучше. По мере того как рос ее выигрыш, его лицо все больше мрачнело.

Спустя полтора часа, после того как Тревис выиграл приличную сумму, он объявил:

– Джентльмены, думаю, на сегодня достаточно. Ты готова, моя дорогая?

Брук улыбнулась, зная, что он отказывается играть дальше скорее из-за ее выигрышей, а не потому, что ему игра надоела.

– Конечно, – сказала она, собирая выигранные деньги. – Благодарю вас, джентльмены, зато, что позволили мне поиграть с вами, – любезно сказала она, беря мужа под руку.

Выйдя на прогулочную палубу, они спустились вниз. День шел к концу, и «Натчез» подходил к Батон-Руж, где причал заполняли толпы народа.

Брук с Тревисом остановились у борта и наблюдали, как портовые рабочие разгружают судно, а новые пассажиры поднимаются на борт.

– Как ты научилась так хорошо играть в покер? – наконец спросил Тревис. Очевидно, он думал об игре все время, после того как они вышли из салона.

– Я говорила тебе, я играла в Англии. В пансионе мы прятались в задней комнате и играли в карты. – Она повернулась к нему. – Ты не огорчился, что проиграл мне несколько партий?

– Конечно, нет, – ответил Тревис, – но обычно я выигрываю.

Брук посмотрела на мужа, одетого в темно-синий сюртук и кожаные бриджи, затем испытующе посмотрела на его красивое лицо, пытаясь понять, что он на самом деле чувствует.

– Ты дуешься, – сказала она ему.

– Нисколько.

Да, он сердился, и Брук чувствовала это. Где бы Тревис ни находился, воздух вибрировал вокруг него. Она потянулась к нему и поцеловала в щеку.

– Прости, я обыграла тебя в карты.

Тревис понял, что ведет себя как ребенок.

– Это все твои извинения?

Она удивленно взглянула на него.

– Послушай, я уверен, ты можешь извиниться более убедительно, – поддразнил он.

Тревис не мог не заметить, как блеснули глаза Брук, когда он заключил ее в свои объятия. Она медленно провела рукой по его рубашке и остановила руку на шее у кромки волос.

– Так тебе нужно извинение получше? – шепотом спросила она, ожидая его подтверждения. – А как вот это? – спросила она, целуя его сначала в подбородок, а затем касаясь легким поцелуем его губ.

Тревис со стоном прижал ее к себе и раскрыл языком ее губы. Его действительно нисколько не смущало, что вокруг были люди. Там, где появлялась эта женщина, его, охватывала страсть каждый раз, когда он прикасался к ней. Он жадно приник к ее губам.

– Должно быть, любовь, – сказала какая-то пассажирка, проходя мимо них.

Откуда-то донеслись три удара колокола, напомнив Тревису, что тем, чем он хотел заняться со своей женой, нельзя заниматься прямо на палубе, и он заставил себя отстраниться от нее.

– Ты не поверишь, – сказала Брук охрипшим от возбуждения голосом, положив голову на его плечо, – твои поцелуи такие сладкие, что мне показалось, что я слышу колокола.

Тревис усмехнулся:

– То, что ты слышала, любовь моя, это предупреждение капитана Лидерса пассажирам, чтобы они заняли свои места, а провожающие сошли на берег. Пора отправляться. Повернись и посмотри, а потом мы пойдем в нашу каюту, – шепнул он ей на ухо.

Брук повернулась, оставаясь в его объятиях. Когда он обнимал ее, она чувствовала, как внутри ее все кипит, и это ощущение становилось привычным. С той минуты, как они поженились, Тревис так изменился, что Брук думала, уж не появились ли у него какие-нибудь чувства к ней.

На набережной толпы людей размахивали шляпами и платками. Они приветствовали и выражали поддержку двум пароходам. Кто-то на берегу дал оружейный залп, и «Натчез» и «Энни Джонстон» дали по свистку.

Трубы выпустили жирные, черные как грозовые тучи, клубы дыма. Матросы на пристани отдали швартовы. С оглушающим ревом машин «Натчез» отходил от пристани. Его колеса вращались и врезались в коричневую воду, но «Энни Джонстон» удалялась от него.

– Мы отстаем, – огорчилась Брук.

– Лидерс нагонит их, дорогая.

Становилось совсем темно, но когда они вошли в зеку, дюжины костров пылали на берегах, где собралось много людей понаблюдать за состязанием двух пароходов. «Догони ее!» – кричали они и размахивали руками.

– Не могу поверить, что люди вышли в такую темень, чтобы посмотреть на гонки, – заметила Брук.

– Гонки большое событие на Миссисипи, и некоторые заключают пари на большие деньги, – объяснил Тревис. – Надеюсь, к утру, мы догоним «Энни Джонстон». Ты голодна?

Брук повернулась к нему и честно призналась:

– Я изголодалась по тебе.

Огонь, вспыхнувший в его глазах, согрел ее. Тревис поцеловал ямочку на ее горле и взял ее на руки.

– Мы не хотим, чтобы ты голодала, – с жаром заверил он, касаясь ее губ коротким поцелуем.

Удовлетворив свою любовную страсть, они некоторое время нежились в объятиях друг друга, пока их дыхание не успокоилось. Тревис, не отпуская Брук, положившую голову на его плечо, повернулся на бок и спросил:

– Как тебе нравится путешествие?

– Очень приятное. Спасибо, что у тебя нашлось время. Я думала, мы поженимся, и сразу же поедем обратно на плантацию, и будем работать, – сказала Брук.

Тревис тихо рассмеялся:

– Таков был мой первоначальный план. Не помню, когда я изменил его.

Брук про себя улыбнулась. Просто Тревис, возможно, уделил этому браку больше внимания, чем собирался.

– Я все еще не могу поверить, что мы женаты, – сказала она с томным вздохом. – Если бы кто-нибудь месяц назад сказал мне, что я выйду замуж за человека, которого мне предстояло встретить… я бы подумала, сколько же они выпили?

– Понимаю, что ты хочешь сказать. – Тревис тоже рассмеялся. – Это значит, что я в постели не с той женщиной.

Брук подняла голову, чтобы видеть его лицо, а он закончил:

– Ты была второй при выборе.

– Большое спасибо, – сказала Брук, нахмурившись. Она постучала пальцем по его груди. – Ты об этом сожалеешь?

Тревис взглянул на обращенное к нему лицо, и теплая чувственная улыбка показалась на его лице.

– Нет, не сожалею, – сказал он. – Честно говоря, просто наслаждаюсь. – Он провел пальцем по ее щеке. – Не помню, когда я последний раз говорил это.

Она потянулась и поцеловала его, затем снова уютно устроилась у него под боком. Она знала, что Тревис добрее, чем хотел бы казаться, и ей нравилось это. И нравилось находиться в его обществе. Когда его не бывало рядом, она чувствовала вокруг себя страшную пустоту. Брук хотела от него не только секса. Она хотела знать о нем все.

– Ты всегда жил в Новом Орлеане?

– Довольно долго.

Казалось, ее вопросы не раздражали его, и она продолжала:

– Расскажи мне что-нибудь о своем детстве.

Он чуть приподнял бровь.

– Ну вот, почему тебя интересует такая скука?

– Потому что ты мой муж, и я должна что-то знать о тебе.

Тревис задумчиво смотрел на нее, но затем, к ее удивлению, заговорил:

– Мое детство было приятным не более чем твое. – Рассказывая, он водил пальцем по ее руке. – Моя мать опозорила свою семью. Как ты уже видела, они не умеют прощать. Нас всегда держали где-нибудь подальше. Поскольку мать не могла содержать нас, мой дед был вынужден разрешить нам жить у него, но он делал это неохотно. Мать была изгнана из креольского общества. Она всегда говорила мне: «Кому нужна женщина с незаконнорожденным сыном?»

Брук тихо ахнула.

– Ужасно говорить такие слова ребенку.

– Но это была правда, – возразил Тревис. – Мы жили на пособие, выдаваемое дедом, а я донашивал одежду своих кузенов. Затем совсем неожиданно герцог приехал посмотреть на меня.

– И так ты впервые увидел Джексона? – спросила Брук. – По крайней мере, у тебя был случай познакомиться со своим отцом. У меня такой возможности никогда не было.

– Да, Джексон выделил деньги для моей матери, с тем, чтобы она отпустила меня с ним в Англию. Я не хотел уезжать. Я не хотел иметь ничего общего с этим человеком, но они оба настаивали, что так будет лучше для меня. И вот в тринадцать лет я уехал учиться в Англию. Чем старше я становился, тем сильнее укреплялся во мне бунтарский дух. – При этом воспоминании Тревис слабо улыбнулся. – К тому времени, когда мне исполнилось семнадцать, я уже стал неуправляемым. Я пьянствовал, проигрывал деньги, выдававшиеся мне на содержание. Наконец Джексон умыл руки и отослал меня домой. Вот тогда он и отдал мне в управление «Старую рощу», пришедшую в полный упадок плантацию. Он сказал мне, что не уверен, что я справлюсь с этой работой, но дает мне шанс показать, стану ли я самостоятельным мужчиной.

– И ты добился успеха, – улыбнулась Брук. – Ты ему показал.

– Джексон так никогда и не увидел, чего я достиг, – сказал Тревис, и Брук ясно расслышала в его голосе сожаление. – Но я создал для матери дом. Я считал, что должен для нее это сделать, ведь я долгие годы был источником ее несчастий. Я хотел избавиться от власти моего деда.

– Почему? – Брук приподнялась и посмотрела на Тревиса. – Ты же не просил, чтобы тебя родили. Твоя мать должна признать свою вину. Когда она встретила Джексона, она знала, что он женат.

Тревис кивнул.

– Но все равно я всегда чувствовал, что должен оправдать свое существование. Из-за меня она была лишена многого. Я должен был доказать им обоим, и моему деду и моему отцу, что я могу добиться успеха своими силами.

Брук обхватила ладонями его лицо.

– Мне ты ничего не должен доказывать, Тревис Монтгомери. Веришь или не веришь, но я люблю тебя таким, какой ты есть.

Тревис почувствовал, как сжимается у него сердце. Никогда еще он не испытывал таких чувств.

– Иди ко мне, любовь моя, – прошептал он, прижимая Брук к себе.

Он коснулся губами ее виска, поцеловал в щеку и добрался до губ, раскрывшихся ему навстречу. Их языки соприкоснулись, и его словно ударило. Еще никогда он так не желал женщины, как желал свою жену. Но Тревис напомнил себе, что приятно испытывать вожделение к собственной жене. Его жене. Он все еще не мог поверить, что действительно женат на ней. И он снова и снова целовал ее, все глубже проникая языком в ее рот.

Она стонала от наслаждения, Тревису нравились жалобные просящие звуки, которые она издавала, когда он гладил ее по волосам, и у него было странное ощущение, что его тело предавало его. Чувства, которые он испытывал, держа ее в своих объятиях, вкус ее губ, прижатых к его губам, были непередаваемо восхитительными.

Он медленно опустил руку на ее грудь, лаская округлый холмик с отвердевшим от его прикосновения розовым соском. Брук вдруг поняла, что на этот раз все было не похоже на предыдущие. Тревис был очень нежен и внимателен, и его нежность еще больше возбуждала ее. Скользнув по ее шее, его губы с мучительной властностью вбирали в себя восставшие соски. Наслаждение было полным и возбуждающим, и она в сладкой агонии хватала ртом воздух.

Тревис не мог поверить, что способен внушить этой женщине такую страсть, как не мог поверить, с какой силой он сам жаждал обладать ею. Они уже занимались любовью, а он снова хотел ее. Казалось, он не мог насытиться. Брук просто убивала его… но какая славная смерть!

Он просунул руку в мягкий треугольник между ее ног, и она застонала от наслаждения. Он ласкал это особое местечко, пока не почувствовал, что она готова.

– Я хочу тебя прямо сейчас, Тревис, – шепнула она, обхватывая его спину.

От ее тихо произнесенных слов его тело словно охватило пламенем. Он, сдерживая себя, медленно вошел в нее, и она стонала и изгибалась, сводя его с ума. Чего бы это ему ни стоило, он хотел сдержать себя и доставить ей удовольствие. Ему нравилось чувствовать ее под собой и видеть ее улыбку.

«О, черт», – мысленно выругался он. Вопреки своему рассудку Тревис любил эту женщину. Он был во власти ее чар, хотел он этого или нет.

Эта истина просочилась сквозь логику и здравый смысл, но не обеспокоила его. Каким-то образом любовь подкралась к нему, когда он о ней и не думал.

– С тобой так хорошо, любовь моя. Я мог бы не отбываться от тебя всю ночь, – сказал он, погружаясь в нее. И она выгнулась, принимая его.

Тревис чувствовал, будто высокая волна несла его в океан, она становилась все круче и круче, все выше и выше, пока он не оказался на гребне, затем он впал в забытье, и его выбросило на берег, где он лежал, содрогаясь от облегчения.

Взглянув на Брук, Тревис увидел в ее глазах любовь и удовлетворение. Завтра за обедом он скажет ей, что не хочет, чтобы их брак продолжал быть сделкой. Он хотел, чтобы Брук оставалась с ним всю его жизнь.

Но в эту ночь он стремился испытать все радости удовлетворения, которое он обрел в ее объятиях. Он повернулся на бок, обнял Брук и заснул так, как еще никогда не засыпал.

 

Глава 15

Накануне ночью «Натчез» шел с большой скоростью. Стало известно, что они на очень короткое время остановятся в Мемфисе, чтобы снять груз и забрать нескольких пассажиров. «Энни Джонстон» не шла обычным рейсом, но, тем не менее, «Натчез» уже начал догонять ее. Капитан Лидерс верил, что любой капитан должен, прежде всего, выполнять обычные обязанности, а потом участвовать в гонках.

Брук, ожидая возвращения Тревиса, подошла к борту и смотрела на утреннее оживление портовой жизни. В этот день Тревис, открыв золотой портсигар, нашел его пустым. В поисках сигар он сошел с парохода и направился в одну из лавочек, расположенных на берегу. Он обещал Брук вернуться еще задолго до отправления судна.

Брук уже остро почувствовала потерю, глядя, как он сходил с парохода. Она понимала, что это глупо. После прошлой ночи она знала, что он сразу же вернется, но волновалась, когда Тревиса не было рядом с ней. Она, наконец, узнала это таинственное чувство, называемое любовью, и была готова кричать всем и каждому, что она все-таки вполне нормальная женщина.

В надежде, что свежий воздух поможет ей привести свои мысли в порядок, она разбиралась в своих новых чувствах. Для Брук это была неизученная территория. Раньше она всегда чувствовала себя уверенно.

Могла ли любовь вызывать грусть?

Тревис не говорил ей, что любит ее, но Брук чувствовала любовь в том, как он обнимал и как смотрел на нее. Это было чудесно! В прошлом, когда она находила счастье, всегда появлялось что-то, что уносило это счастье прочь. Как это будет на этот раз? – думала она.

Со своего места Брук видела капитана Лидерса на верхней палубе, отдававшего приказания команде. Жорж Деволь, один из игроков, с которыми Тревис играл в карты, подошел к капитану. Он держал в руках высокий цилиндр, наполненный банкнотами и серебряными монетами.

– Капитан, – обратился Деволь к капитану. – Там на пристани находится одна бедная леди, вдова, и ее шестеро детей. Она рассказала мне, что пыталась сесть на «Энни Джонстон». Когда капитан Блейк узнал, что у нее нет денег, представьте, сэр, он выгнал ее с детьми с парохода. Тогда я пустил эту шляпу по рукам среди пассажиров и старших из команды, и я думаю, мы собрали достаточно, чтобы оплатить проезд этой семьи.

Капитан Лидерс отстранил шляпу.

– Отдайте деньги этой женщине. Они ей нужнее, чем мне. Я прикажу найти для нее место, – распорядился он. – Это так похоже на капитана Блейка.

Брук улыбнулась. Она предполагала, что капитан был хорошим человеком. Теперь она получила доказательства. Брук снова посмотрела на причал, ожидая увидеть возвращающегося Тревиса. Она не увидела его, а только пассажиров, готовящихся сесть на пароход. Кроме вдовы и ее детей, они возьмут еще четырнадцать пассажиров и какой-то груз.

Капитан Лидерс очень умело и быстро забрал груз и пассажиров. Теперь все, зная о гонках, поспешили взойти на палубу. Однако оставались еще старая женщина и молодая леди, которые, казалось, спорили с членом команды из-за багажа. Очевидно, тот уступил женщине, ибо она кивнула, и несколько человек бросились вниз и подняли весь багаж наверх. Багажа было намного больше, чем имеют при себе обычные пассажиры.

Краем глаза Брук заметила Тревиса, идущего быстрым шагом к пароходу. Когда Тревис начал подниматься по сходням и торопливо прошел мимо пассажиров, какая-то женщина с криком бросилась к нему и обняла его. И не только: эта наглая девка поцеловала его прямо в губы, что нисколько не встревожило Брук. У нее были крепкие нервы.

Брук наблюдала, как Тревис пытался оторвать руки молодой женщины от своей шеи. Затем к ним подошла пожилая женщина и поцеловала Тревиса в щеку. И только тут Брук поняла, что это были мать Тревиса и Гесиона. Вот уж не повезло, подумала она. Брук хотела провести с Тревисом еще немного времени перед возвращением домой и распутать эту неприятную путаницу, создавшуюся из-за того, что он женился не на той женщине. Она предполагала, что до возвращения матери Тревиса и Гесионы оставался, по меньшей мере, еще месяц.

Очевидно, все будет не так. Брук вздохнула. Ей не придется долго ждать встречи с ними.

Трио поднималось по сходням, Гесиона взяла Тревиса под руку. Его мать шла рядом, весело болтая о чем-то.

Когда они ступили на палубу, Брук услышала, как Тревис представляет их капитану Лидерсу, который казался олицетворением любезности.

Капитан извинился, ему еще надо было встретить других пассажиров и приготовиться к отплытию. Он лишь на час отставал от «Энни Джонстон».

– Отдать швартовы, – гаркнул капитан.

Тревис огляделся и нашел Брук. Увидев, он знаком подозвал ее.

Брук расправила пышную коричневую юбку и направилась к нему. Освободившись от Гесионы, он шагнул навстречу Брук.

– Думаю, ты знаешь, кто они. – Тревис кивнул в сторону матери. – Ты готова?

Брук, глубоко вдохнув, кивнула. Тревис, схватив ее за локоть, быстро очутился между ней и своей матерью.

– Мама, – сказал Тревис, обращаясь к ней.

Брук заметила, что его мать была небольшого роста, со смугловатой кожей и темно-каштановыми волосами, но глаза у нее были совсем другими, не такими, как у Тревиса. Они были зелеными и холодными, несмотря на то, что она в этот момент улыбалась.

– Многое произошло с тех пор, как вы уехали. Я бы хотел познакомить тебя с Брук Монтгомери, моей женой. Это моя мать, Маргарет Делобель.

Мать Тревиса начала кивать, но замерла, когда, видимо, слова сына дошли до ее сознания. Потрясенная Гесиона застыла перед ними.

– Что ты сказал? – спросила Маргарет, как будто не расслышала его слов.

– Мы поженились три дня назад, – поделился он. Затем взглянул на свою бывшую невесту. – Мне жаль, Гесиона.

– Как ты мог! – воскликнула Гесиона. Слезы потекли по ее хорошенькому лицу. – А как же я?

– Ты сошел с ума? – спросила сына Маргарет. – Ты же знаешь, мы покупали приданое для Гесионы. Ты забыл, что у тебя уже есть невеста?

– Нет, мама, я не забыл, но кое-что изменилось.

– Посмотри, как ты расстроил Гесиону. – Маргарет обняла рыдающую девушку. – Это какая-то ошибка, – настойчиво утверждала Маргарет, покачнувшись, словно собираясь упасть в обморок. Тревису пришлось поддержать ее. Она окинула Брук полным презрения взглядом. – Да к тому же эта женщина англичанка.

– Может быть, мне лучше проводить вас в вашу каюту? – предложил Тревис, оглядываясь на любопытных пассажиров, проходивших мимо них. – Отдохнув, вы почувствуете себя лучше.

– А что плохого в том, что я англичанка? – После разыгранной перед ней сцены Брук вновь обрела дар речи.

– Вы не креолка! – заявила Маргарет с горевшими от ненависти глазами.

Брук вздохнула: сколько раз за последнее время она слышала эту фразу!

– Но не всем же повезло родиться креолами. Уверяю вас, я не менее благородного происхождения.

– Вот вы пустили в ход ваш острый язык и оскорбляете меня, – огрызнулась Маргарет; как заметила Брук, она совсем не вы глядела такой больной, как минуту назад. Должно быть, она воспользовалась старой уловкой, придуманной уже давно, чтобы управлять Тревисом. Очевидно, он, в конце концов, научился не обращать на нее внимания. Маргарет обратилась к сыну: – Я бы хотела поговорить с тобой наедине.

– Если ты не возражаешь, – Тревис взглянул на Брук, – я провожу Гесиону и мать в их каюты. Увидимся у себя.

Брук кивнула и смотрела, как Тревис взял мать под локоть. Что еще она могла сделать? Его мать плохо восприняла новость, но это не было неожиданностью для Брук. Однако она не ожидала, что эти женщины устроят такой спектакль, да еще на публике.

Возможно, креолы не отличаются хорошими манерами, свойственными англичанам, с улыбкой подумала Брук.

Ей не хотелось идти в свою каюту, где ей нечем было заняться, кроме как беспокоиться из-за создавшейся ситуации, поэтому она повернулась и смотрела на последнего пассажира, поднимавшегося на борт.

– О Боже, – прошептала Брук. Неужели неприятностей еще не достаточно для этого дня? Она смотрела, как мужчина поднимался по трапу. Не просто какой-то мужчина, а граф Уотсбери.

Человек, прекрасно знавший о прошлом Брук.

Она быстро отошла от борта и направилась в свою каюту. Что же ей делать? Пароход не так уж велик, невозможно будет избегать его. Слава Богу, она никогда не спала с графом, но бывала на нескольких вечерах, где он присутствовал.

Она вспомнила, как на одном из вечеров он крепко выпил. И сделал Брук предложение, заверяя ее, что будет обращаться с ней как с королевой. Его поведение вызвало у нее такое отвращение, что она нагрубила ему, сказав, что он не может позволить себе содержать ее, потому что у него нет таких денег.

Уотсбери так разозлился, что, схватив ее за руку, больно сжал ее. К счастью, герцог, с которым она была в это время, подошел и выручил ее, заставив Уотсбери извиниться. И после этого он более не беспокоил ее.

И вот она снова вынуждена встретиться с ним! Забыл ли он ее? Ей оставалось только надеяться.

Как только Тревис отвел рыдающую Гесиону в ее каюту, а мать в другую, он попытался уйти. У него не было ни малейшего желания оставаться с любой из них, но он знал, что мать так легко не отпустит его.

– Как ты мог жениться на иностранке? – набросилась на него Маргарет с искаженным от ярости лицом.

– Мой отец умер.

Маргарет замолчала и прижала ладонь ко рту.

– Откуда ты знаешь?

Тревис сложил руки на груди и прислонился к двери.

– Его поверенный, мистер Джеффрис, приезжал ко мне.

– Твой отец оставил что-нибудь тебе?

Тревис кивнул:

– Да. Он оставил мне половину «Старой рощи».

Мать удивленно посмотрела на него:

– Половину?

– Совершенно верно. Другая половина досталась Брук.

– Но этого не может быть! – возразила Маргарет и заметалась по каюте. – Джексон сам говорил мне, что ты его единственный ребенок. Кем была эта женщина для Джексона? И почему ты женился на ней?

– Было поставлено условие, что, если я женюсь на Брук, деньги Джексона пойдут на восстановление плантации. Буря уничтожила урожай сахарного тростника, и я остался буквально без гроша. У меня не было выбора.

– Теперь я поняла: ты сделал это ради денег, – подытожила Маргарет, мысли со скрипом ворочались в ее голове. – Но если бы ты женился на Гесионе, у тебя тоже появились бы деньги, – заметила она. – Эта женщина нам чужая. – Маргарет перестала расхаживать по каюте и посмотрела сыну в лицо. – Ты знаешь, что женитьбой на Гесионе мы бы, наконец, заслужили одобрение моего отца. Представляю, что он думает о твоей женитьбе на этой шлюшке.

– Не оскорбляй мою жену, – предостерег Тревис.

– Она для тебя ничего не значит, – заявила Маргарет, как будто была в этом уверена. И снова заходила по каюте. – Она не долго пробудет твоей женой. Ты можешь потребовать признать брак недействительным и тогда женишься на Гесионе.

– Я не хочу признавать его недействительным, – решительно заявил Тревис. – И я определенно больше не имею желания жениться на Гесионе. Я не люблю ее, и у меня нет причины разрушать то, что уже сделано. Она найдет себе кого-нибудь другого. И тебе пора смириться с тем фактом, что мне наплевать, одобряет ли дед меня или мою жену. Единственно, кому мне надо угодить, это мне самому и Брук. Этот брак был сначала сделкой, но он стал чем-то большим.

Маргарет резко повернулась:

– Ты дурак. Ты ее любишь, не так ли?

– Мама, не вынуждай меня сделать это, – предостерег Тревис. – Да, я люблю Брук. Я не ожидаю этого от тебя, но я ожидаю, что ты признаешь ее. Если же не сможешь, то я устрою так, что ты будешь жить в каком-нибудь другом месте.

– Не могу поверить, что ты так разговариваешь со мной. Разве ты не любишь меня?

– Люблю, – терпеливо ответил Тревис. – Я старался создать для тебя хорошую жизнь. Но теперь я хочу жить собственной жизнью и быть счастливым. Надеюсь, мы с Брук подарим тебе много внуков, но я не потерплю в своем доме постоянных ссор, так что если ты не можешь быть вежливой с женщиной, которую я выбрал, то можешь поискать кого-нибудь другого, кто бы позаботился о тебе.

Маргарет покачнулась.

– По-моему, я теряю сознание.

Тревис подвел ее к кровати.

– Рекомендую воспользоваться нюхательной солью, – сказал он и вышел. Все это он видел и раньше.

Как только Тревис ушел, Маргарет встала. Ее сын не знал, что для него лучше, но она знала. Гесиона была нареченной Тревиса, и Маргарет мечтала, чтобы он женился на ней. Независимо от того, хотел он этого или нет.

Когда шаги Тревиса смолкли вдали, Маргарет вышла из каюты и направилась к Гесионе.

Она постучала в дверь и, не ожидая ответа, вошла.

– С вами все в порядке, дорогая?

Глаза Гесионы покраснели и припухли от слез.

– Да, – сказала она, вытирая слезы, – но ваш сын опозорил меня. Как я буду смотреть людям в глаза, когда мы вернемся домой?

– Не знаю, что это нашло на него. Ясно, что он не понимает, что наделал. Возможно, она околдовала его, – предположила Маргарет, разбирая для Гесионы постель. – Ясно и то, что мне придется исправлять это положение.

– Но что вы сможете сделать? – шмыгнула носом Гесиона. – Он женат, – она зарыдала, – и не на мне.

Маргарет потрепала ее по руке.

– Знаю, дорогая, но мы как-нибудь сумеем исправить это. Мне только надо все обдумать. – Маргарет была уверена, что Тревис ослеплен этой женщиной и очень скоро пожалеет об этом браке и захочет избавиться от нее. Или, по крайней мере, она на это надеялась. С помощью Гесионы появилась возможность удовлетворить ее отца, а Тревис все разрушил. Она должна найти способ исправить вред, нанесенный ее сыном и этой женщиной.

Маргарет поспешила вернуться в свою каюту. Ей придется осторожно следить за сыном. У него, конечно, имелось собственное мнение, и когда требовалось, он мог быть очень упрямым.

Она должна придумать, каким образом заставить его сделать так, как требовалось ей.

Когда Тревис вернулся в свою каюту, Брук беспокойно ходила из угла в угол.

– Полагаю, наш мир и покой закончились, – сухо заметил Тревис. – Мне и в голову не приходило, что мы встретим их во время нашего свадебного путешествия. Но рано или поздно это должно было произойти.

– Я бы предпочла поздно, – ответила Брук. – Намного, намного позднее. – Она слабо улыбнулась. – Она не обрадовалась, увидев меня, но я понимаю, что она была в шоке. И я думаю, пройдет много времени до того момента, когда у нее лишь промелькнет мысль о примирении со мной.

– Если наступит это «когда», – усмехнулся Тревис.

– Ты прав. – Брук не смогла сдержать смех. – Я вижу, как она похожа на твоего деда.

– Да, очень, – согласился он. – Сегодня вечером мы обедаем за капитанским столом, так что мать не устроит скандала. А пока я собираюсь снова поиграть в карты в салоне. Мы должны делать вид, что ничего особенного не произошло, это важно после сцены, устроенной несколько минут назад.

– Великолепно, – сказала Брук с мрачным сарказмом. Она думала, не сможет ли она убедить его остаться с ней в каюте. Ей не пришлось бы не только иметь дело с разгневанной свекровью, но и не встречаться с графом. Этот человек мог выставить ее прошлое на всеобщее обозрение.

К обеду Брук одевалась с особой тщательностью. Она высоко зачесала волосы и уложила их на голове роскошной короной, затем пощипала щеки. Она надела темно-синее платье с низким вырезом, обнажавшим плечи.

Когда Тревис вернулся, она только что закончила одеваться. Он переоделся еще раньше, и пока она заканчивала туалет, прогулялся по палубе. Вот когда она пожалела, что не взяла с собой горничную. Рядом с ней была бы женщина, с которой она могла поговорить. Конечно, теперь у нее была мать Тревиса, но Брук сомневалась, что эта женщина когда-либо захочет побеседовать с ней.

Распахнув дверь, Тревис остановился на пороге. С каждым разом, когда он видел ее, она казалась ему все прекраснее. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы его кровь быстрее побежала по жилам.

Брук ждала, что он скажет.

– Что-нибудь не так?

– Бог мой, ты прекрасна, – сказал Тревис, словно пробуждаясь.

Увидев страсть в его глазах, Брук улыбнулась:

– Благодарю вас, любезный сэр. Вы готовы отправиться на обед?

– Увидев тебя, я был бы счастлив, поголодать, – тихо сказал он, обнимая и крепко целуя Брук.

– Раз уж я так старалась одеться к обеду… – с насмешливой улыбкой на губах сказала Брук. – Однако мне больше хочется отказаться от обеда, – сказала она, но не упомянула, что это избавило бы ее от опасений натолкнуться на графа.

– Сначала мы должны пообедать, а затем… – Тревис хитро посмотрел на нее. – Кроме того, мать и капитан, вероятно, уже там. Нельзя заставлять их ждать.

– Видимо, да, – согласилась Брук. И мгновенно потеряла аппетит.

В столовой, куда вошли Брук и Тревис, стоял шум от оживленных разговоров. Они подождали метрдотеля, который должен был отвести их на места. На всей реке не было столовой лучше этой. Пол был застелен ковром с красно-черным рисунком. Круглые столы покрывали белые скатерти, а расставленные вокруг них стулья были обиты красным бархатом. Каждый стол был сервирован на шесть персон.

Наконец появился метрдотель и подвел их к капитанскому столу, где их ожидали Маргарет и Гесиона. Брук в душе застонала.

– Мама, Гесиона, – поздоровался Тревис.

– Надеюсь, ты приятно провел день, – сказала Маргарет – эти слова относились только к Тревису.

– Признаюсь, очень приятно, – ответил Тревис, отодвигая для Брук стул. – Я играл в покер со старым школьным приятелем из Англии. И он, как и прежде, играл отвратительно.

Брук замерла. Ей оставалось только надеяться, что этим приятелем был не Уотсбери.

– А я его знаю, дорогой? – спросила Маргарет.

– Не думаю, – ответил Тревис и обратился к капитану: – Как проходят гонки?

– Если Блейк обгонит нас до Сент-Луиса, можете повесить меня на салинге, – мрачно заявил Лидерс.

– Это слишком сильно сказано, капитан, – с иронией заметила Брук. – Насколько я понимаю, мы впереди.

Лидерс рассмеялся:

– Не совсем так, но есть еще надежда.

Подали обед, и Тревис с капитаном продолжали обсуждать гонки. Обед состоял из рыбы зубатки, запеченного красного картофеля и пралине из цыпленка под соусом из пекановых орехов.

Жаль, что компания за столом не была такой же приятной, как еда, думала Брук.

Все время за обедом женщины вели себя необычно тихо, и это устраивало Брук. Она могла вытерпеть полные ненависти взгляды Гесионы, но не была уверена, что смогла бы сдержать свой острый язычок и оставаться любезной, если бы они были грубы с ней, так что, может быть, спокойствие было к лучшему.

– Если туман не будет слишком густым, – сказал капитан Лидерс, – завтра мы будем в Сент-Луисе. По-моему, вы направлялись туда, миссис Делобель.

Маргарет поставила свою чашку с кофе.

– Первоначально я хотела поехать туда, но встреча с сыном изменила наши планы. Мы с Гесионой вернемся в Новый Орлеан.

– Это можно устроить, – сказал капитан Лидерс. – Я понимаю, вы хотите получше познакомиться с вашей невесткой. А теперь, извините меня, мне надо подойти к другим столам, чтобы пассажиры не почувствовали, что ими пренебрегают. – Он встал. – Обязательно попробуйте хлебный пудинг, самый лучший на Миссисипи.

Брук наклонилась к Тревису:

– Спорю, он не лучше, чем у Проспера.

– Проспер самый лучший, – заявила Маргарет.

– Полностью согласна, – сказала Брукс улыбкой. В ответ ей не улыбнулись.

– Сколько времени вы пробыли в «Старой роще»? – резко спросила Маргарет.

– Я приехала в конце сентября.

– И никто из вашей семьи не сопровождал вас?

Брук чувствовала себя как на допросе.

– У меня нет семьи. Меня сопровождал мистер Джеффрис.

– Он был поверенным Джексона, – вставил Тревис.

– Я прекрасно знаю, кто такой мистер Джеффрис. – Маргарет оттолкнула свой стул. Тревис вскочил, чтобы помочь ей. Она снова повернулась к Брук. – В высшей степени странно, – высокомерно заявила Маргарет. – У вас даже не было с собой камеристки?

– Меня сопровождали мои друзья, – сказала Брук. – Мне казалось бессмысленным портить жизнь бедной женщине, когда я знала, что у меня будет достаточно слуг в «Старой роще». – Она старалась сохранять вежливость.

– И кто же у вас в горничных?

– Милли Энн, – ответила Брук. – Она просто чудо.

– Милли Энн работает в поле.

Брук посмотрела на старую крысу, чувствуя, что ее терпение иссякает, но заставила себя улыбнуться.

– Уже нет. Она стала для меня прекрасной компаньонкой.

– Пойдемте, Гесиона, – распорядилась Маргарет. – Нам пора идти спать. Тревис, проводи нас в наши каюты.

– Да, мама. – Он взял ее за плечо, но обратился к Брук: – Я тотчас же вернусь, дорогая, – сказал он ей с улыбкой, не предназначавшейся ни его матери, ни ее спутнице.

Брук сделала вывод, что Гесиона была робкой мышкой. Казалось, она была рада спрятаться за спиной матери Тревиса. Вероятно, это хорошо, что девушка не вышла замуж за Тревиса. Он в первую же неделю полностью бы подчинил ее себе.

Брук допивала свою чашку кофе, когда за ее спиной раздался голос с чистым английским акцентом.

– Черт побери, не верю своим глазам, – говорил Уотсбери, подходя к столу, за которым сидела Брук. – Могу только сказать, мир тесен. Как я вижу, вы решили попытать счастья в Америке.

Брук ему не ответила.

– Что случилось? Мужчины в Европе слишком бедны для вас?

Она гневно взглянула на графа, который, как это часто с ним, бывало, был пьян.

– Разве мы знакомы, сэр? – наконец спросила Брук в надежде, что он подумает, что ошибся.

– Не хитрите со мной, Брук Хэммонд. Такое лицо, как у вас, невозможно забыть.

Брук встала. Единственное, что она могла сделать, – это притвориться, что не понимает его.

– Извините меня, сэр. – Она направилась к двери, в которую только что вошел Тревис.

– Вижу, ты знакома с Уотсбери, – сказал Тревис. – Он немного странный.

– Да, – согласилась Брук. – У меня разболелась голова. Я собиралась пойти в нашу каюту и прилечь.

– Конечно. Я пойду с тобой, только сначала мне надо забрать у Уотсбери деньги. – Тревис положил руку на ее плечо.

– Это недалеко, со мной все будет в порядке, – сказала ему Брук.

– Если настаиваешь, я поговорю с Уотсбери и сразу же приду к тебе.

Брук шла по палубе, а в воздухе висели расплывчатые клочки тумана, создавая зловещее впечатление, от которого мороз пробегал по ее коже.

Она не могла допустить, чтобы граф, увидев ее под руку с Тревисом, воспользовался случаем публично унизить ее. А может быть, если он не видел, как они с Тревисом разговаривали, он не узнает, что их что-то связывает. Она надеялась, что граф не станет распространяться о ее прошлом, но понимала, как слаба эта надежда.

Она вошла в каюту, переоделась и стала ждать решения своей судьбы.

Тревис подошел к стоявшему в углу и всем своим видом напоминавшему павлина Уотсбери. Этот человек всегда, даже в Англии, раздувался от важности.

Уотсбери повернулся к Тревису:

– Будь я проклят, если удача не изменила тебе, старина.

– Если ты говоришь о картах, – сказал Тревис, – то вспомни, в школе я тебя здорово обыгрывал.

– Нет, я говорю о Брук Хэммонд, старина, – злорадно улыбаясь, сказал Уотсбери. – Я страшно удивился, когда увидел ее здесь, хотя она и притворилась, что не знает меня. Не могут женщины быть так похожи. Она была в большой моде в Англии. Самое высокое общество, ты знаешь, как это бывает, приятель.

– Ты знаешь мою жену? – спросил Тревис.

– Твою жену? – рассмеялся Уотсбери. – Да ты шутишь!

– Почему ты так говоришь? – спросил Тревис, пытаясь сдержаться и не ударить кулаком в лицо старого приятеля.

– Ты не знаешь?

– Терпение у меня кончается, – предупредил Тревис.

– Она куртизанка, старина.

Тревис схватил Уотсбери за рубашку и с холодным презрением смотрел ему в лицо.

– Я требую удовлетворения за такое оскорбление.

– Подожди, подожди минуту. – Уотсбери выставил вперед руки, защищаясь. – Говорю тебе, я сам хотел заполучить ее, но она решительно отвергла меня. Я только говорю тебе то, чего она, очевидно, не сказала. Если ты мне не веришь, спроси у нее, – сказал Уотсбери, и Тревис отпустил его. – И тогда ты увидишь, что у нас нет повода драться. Прости, старина, я думал, ты знаешь.

Когда Тревис вышел из столовой, перед его глазами расплывался красный туман. Его разыграли, как последнего дурака! Была ли Брук любовницей его отца и каким-то образом, не уговорила ли его отдать ей половину плантации?

Тревиса трясло. Помоги ей Бог, если это все, правда.

 

Глава 16

Дверь каюты распахнулась.

Брук мгновенно подняла голову.

На пороге стоял Тревис и смотрел на нее, как будто видел перед собой врага. На скуле дергался мускул, а взгляд его синих глаз был так холоден и враждебен, что по ее телу пробежала дрожь. Этот его взгляд без лишних слов обвинял ее.

Брук замерла. От охватившей ее паники бешено забился пульс, и перехватило горло.

Он узнал.

Напряженность угрожающе нарастала, Тревис наконец вошел и закрыл за собой дверь. Но он не подошел к ней, а остановился позади одного из кресел и ухватился за его спинку.

Тяжелое предчувствие охватило Брук.

– Не скажешь ли ты мне… – он замолчал, переведя дыхание, чтобы приглушить угрожающую ярость в своих глазах, – кем же ты на самом деле была для моего отца? – Тревис не дал ей времени для ответа и задал другой вопрос: – Ты была проституткой? – В его голосе цинизм граничил с горечью.

– Нет, не была, – сказала Брук. – Как ты мог такое подумать?

Он окинул ее презрительным взглядом.

– Как? – Тревис впился пальцами в кресло так, что побелели суставы. Брук понимала, что он с трудом сдерживает свой гнев. – Как? – повторил он. – Уотсбери только что поздравил меня с успешным приобретением такой куртизанки, как ты. Кажется, ему самому это не удалось, – проворчал Тревис.

В устах Тревиса все звучало так отвратительно, но он еще не закончил…

– Я вызвал его за это оскорбление на дуэль, – продолжал он. – Уотсбери только рассмеялся и сказал, чтобы я спросил тебя, если не верю ему. Оказывается, ты была в большой моде в Англии. – Тревис усмехнулся. – Представляешь, каким дураком я выглядел, сообщая ему, что ты моя жена?

Брук чувствовала, как у нее разрывается сердце.

– Я знаю, как ужасно это звучит, – прошептала она. Сердце переворачивалось в ее груди, и какой-то странный холод овладевал ею. – И ты заслуживаешь ответов. – Она замолчала. – Но готов ли ты выслушать меня? По-настоящему выслушать? Или ты будешь судить меня, не узнав всей правды?

Лицо Тревиса омрачилось, он сомневался, и она поняла, что он уже считал ее виновной, и ему не хотелось узнать факты. Но затем, как обычно и случалось, он удивил ее, сказав:

– Я всегда считал себя справедливым человеком.

Брук указала на стул:

– Не хочешь ли присесть?

– Нет, – отрезал он, и мускул на его скуле снова дрогнул.

Брук глубоко вздохнула. Она знала, что он должен был думать. Ее рассердило, что он даже не допускал сомнений в ее виновности. Пока он еще не выслушал ее.

Выпрямив спину, она сидела на кровати. Она должна сохранять спокойствие. Она не струсит перед ним, как и перед любым мужчиной. Может быть, она не гордилась своим прошлым, но в то же время что еще она могла сделать? Ей надо было выжить.

Но это осталось в прошлом.

– Думаю, ты знаешь, что я воспитывалась в школе для девочек, – начала Брук; ее внешнее спокойствие скрывало внутреннее волнение.

Его губы насмешливо скривились.

– И это не было ложью?

– Тревис… – Брук передохнула. – Я никогда не лгала тебе. Может быть, я не все рассказала тебе о своей жизни, но я никогда не лгала тебе, – сказала она, ожидая, что он что-то скажет.

Но он только кивнул, чтобы она продолжала.

– Если помнишь ту ночь, когда буря погубила наш урожай, я рассказала тебе, как погибла моя мать, но я не сказала тебе, что через три дня после похорон мой отец, герцог Уинтерленд, перестал платить за мое содержание. Меня вышвырнули на улицу, в чем была. Я была напугана и голодала. У меня не было семьи… и никого, к кому я могла бы обратиться. И самое главное, у меня не было денег.

Она сжала руки, чтобы они не дрожали; одно воспоминание о том времени вызывало в ней ужас, даже спустя много лет.

– Можешь представить, каково это было, Тревис? – Брук пристально посмотрела на него. – Ты говоришь, у тебя была тяжелая жизнь, но то, что пережил ты, – ничто по сравнению с тем, что пережила я. У тебя всегда была семья, даже если ты с ней не ладил. И рядом с тобой была твоя мать, поэтому не пытайся убеждать меня, что ты понимаешь, через что я прошла, – сказала Брук, подбивая его как-то возразить ей.

Надо отдать ему должное, Тревис не проронил ни слова.

– Проведя три дня на улице, – продолжала Брук, – три дня голодая и ночуя в закоулках и прячась от развратников, я вспомнила, что мать говорила мне, что если с ней что-нибудь случится и я попаду в беду, то мне надо найти ее подругу Фанни Синклер. Я покопалась в моем ридикюле и, к счастью, нашла адрес этой женщины. Фанни была любезна и встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что многим обязана моей матери. Сначала я не знала, что Фани была куртизанкой, но позднее поняла это. И тогда она сказала мне, что моя мать тоже была куртизанкой. Фанни никогда не подталкивала меня к этому занятию, но я не могла вечно жить за ее счет. Я не знала иного способа зарабатывать деньги себе на жизнь, поэтому попросила ее научить меня пользоваться единственным, что у меня было, – своей красотой, чтобы обеспечить существование. Я знала, что не хочу быть бедной или жить в чужой семье как служанка, зависеть от них и не иметь собственной комнаты и еды.

Я не хотела быть куртизанкой, Тревис. Ты должен поверить мне, я ведь знала, каково быть голодной и без гроша. Я не хотела быть вульгарной шлюхой, поэтому я выбирала только старых богатых мужчин, которым нравилось осыпать меня деньгами и драгоценностями. И только немногие из них были способны на какие-то близкие отношения. Большинство просто хотели покрасоваться под руку с красивой женщиной на зависть своим сверстникам.

– Как ты могла это делать? – скрипнул зубами Тревис.

– Когда нужны деньги, будешь делать что угодно. Я научилась владеть своими эмоциями и становилась бесчувственной. Это было только работой. Затем я встретила Джексона, и он предложил помочь мне оставить это занятие. Он был мне как отец. Он никогда не требовал от меня ничего подобного. Если он ехал в оперу, я сопровождала его, но никогда не спала с твоим отцом, – говорила Брук. – Я уверена, были люди, которые, судя по моему прошлому, считали меня любовницей Джексона, но я ничего не могла с этим поделать… Это было три года назад. Тогда к нам переехали твои кузины Джоселин и Шеннон, и они стали для меня сестрами.

– Почему они приехали?

– У обеих были причины, но я не хочу в них вдаваться. Это не моя история. В школе мы с Джоселин были близкими подругами, так что я ее знала. – Брук подумала о своих подругах и пожалела, что сейчас их нет рядом. – Если бы тебе когда-нибудь пришлось встретиться с ними, они бы тебе понравились.

Тревис слегка приподнял бровь.

– И мой отец просто принял их в дом?

– Я знаю, ты никогда не знал с этой стороны своего отца, но он был заботливым и любил этих девушек.

– Полагаю, он не мог полюбить только меня, – с сарказмом заметил Тревис.

– Это неправда. Я верю, что Джексон любил тебя, хотя и старался это не показывать. Заболев, он позаботился обеспечить нам дальнейшую жизнь. Шеннон и Джоселин хотели уехать в Америку, и Джексон подумал, что это хорошая мысль. Это дало бы мне возможность оставить прошлое позади и начать новую жизнь. – «Или я так думала», – сказала она себе, помолчав. Она нерешительно усмехнулась. – Он ничего не говорил о плантации, пока не почувствовал, что умирает, и с уверенностью могу сказать, что он ничего не сказал о тебе.

Тревис с насмешливой иронией выгнул бровь.

– В этом я не сомневаюсь.

Брук оставила без внимания его сарказм.

– Я не знала подробностей, пока не приехала в «Старую рощу». Однако твой отец перед смертью сказал одну вещь, которая тогда показалась мне бессмысленной, но сейчас я понимаю, что он имел в виду.

Тревис сложил на груди руки.

– Так ты собираешься сказать это мне?

– Джексон сказал, что старается исправить зло. – Она увидела, как Тревис вопросительно поднял брови, и объяснила: – Я думаю, он понимал, что поступил с тобой несправедливо. Каким-то образом Джексон чувствовал, что у нас с тобой много общего. И я не сомневаюсь, что он специально послал меня к тебе, – шепотом закончила Брук.

Она была потрясена сильнее, чем хотела бы показать. Она чувствовала себя разбитой и измученной после того, как высказала все. Больше ей было нечего сказать. Что будет дальше, зависело от Тревиса.

Столько чувств металось в сердце Тревиса, столько мыслей проносилось в его голове, что ему казалось, что он побывал в кулачном бою.

– Ну, я не знаю, благодарить ли мне Джексона или убить его, если бы он был еще жив.

– Когда я впервые увидела тебя, у меня тоже мелькнула мысль, не убить ли Джексона, – призналась с улыбкой Брук.

Тревис усмехнулся и оттолкнул от себя кресло. Его гнев как-то незаметно утих, и все, что он перед собой видел, было прекрасное испуганное создание с рассыпавшимися золотистыми волосами, сидевшее посередине кровати.

Брук была права. Он не мог знать, каково это – быть выброшенным на улицу, лишенным всякой надежды. У него сжималось сердце от сострадания к ней. А он еще думал, что у него было несчастливое детство!

От одной мысли, что могло бы случиться с Брук, его охватывала дрожь.

Когда Тревис подошел к кровати и сидевшей на ней Брук, он не знал, что ему делать, или не мог разобраться в своих чувствах, поэтому сделал то, что подсказывал ему инстинкт. Он сел на край кровати и снял сапоги, затем забрался на постель. Брук, не шевелясь, замерла на середине постели, как испуганный зверек. Она повернулась и настороженно следила за ним.

Тревис взбил подушки за своей спиной и облокотился на них. Он все еще не знал, что сказать. Он не находил слов, чтобы выразить свои чувства, поэтому должен был по-другому выразить их. Наконец он распахнул объятия, и она без колебаний бросилась в них.

Тревис крепко обнял ее. Она молча уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась. У него было ощущение, что очень много времени прошло с тех пор, как Брук плакала в последний раз. Вероятно, ей приходилось быть сильной, и горечь копилась в ее душе. Большинство женщин плакали бы, рассказывая свою историю, но голос Брук ни разу не дрогнул.

Она никогда не просила у него прощения, потому что нечего было прощать. Она поступила так, как была вынуждена поступить, никого за это не обвиняя. Он был горд за нее и, гладя ее по голове, давал ей выплакаться вволю. Иногда слезы очищают душу.

Ни один из них не проронил ни слова. Слова были не нужны. Это была ночь исцеления.

Чуть позднее, когда она, измученная, уснула, Тревис прошептал:

– Я люблю тебя.

На следующее утро, проснувшись в объятиях Тревиса, Брук чувствовала себя душевно опустошенной. Она восхищенно посмотрела на твердый овал его краевого лица. В Тревисе не было ничего мальчишеского. Он был настоящим мужчиной, и она любила его сильнее, чем даже могла представить. Даже после всех вчерашних неприятностей она чувствовала себя в его объятиях в полной безопасности.

Накануне Тревис ее удивил. Он не осудил ее. Он просто предложил ей утешение, как будто действительно все понимал. Понимал ли? Понимание совсем несвойственно мужчинам.

Тревис открыл глаза. В его прояснившемся после сна взгляде была нежность. И еще она видела в нем вспыхнувшее желание, делавшее в это утро его синие глаза совсем темными. Не намеренно ли он давал ей понять, что он чувствует? Хорошо, если бы он сказал, что любит ее, но он не говорил.

– Ты хорошо спала? – с хрипотцой в голосе спросил он.

– А ты? – кивнула она.

Он улыбнулся:

– Когда ты в моих объятиях, я всегда хорошо сплю.

Брук почувствовала к нему такую нежность, что дотронулась до его лица. Его кожа огрубела от пробивавшейся щетины, поскольку с прошлой ночи он не брился. Он повернулся и поцеловал ее руку.

– Я люблю тебя, Тревис, – сказала Брук. – Но я пойму, если ты больше не захочешь, чтобы я была твоей женой.

Тревис притянул ее к себе и поцеловал с нежностью, которую, Брук знала, она никогда не сможет забыть. Он прижался к ее губам с яростной жаждой, а Брук обвила его шею руками. Она раскрыла губы, и Тревис застонал, еще крепче прижимая ее к себе, как будто никогда не сможет насытиться ею.

Наконец он оторвался от ее губ и прошептал:

– Я хочу тебя, дорогая, сейчас и всегда.

Сердце Брук бурно забилось. Она никогда еще не чувствовала себя такой счастливой. Они не занялись любовью. Тревис побрился и переоделся, а Брук заканчивала свой туалет. Он вышел раньше ее, сказав, что они встретятся в столовой.

Когда Брук была готова, она вышла из каюты. Туман был такой плотный, что двигаться по пароходу было затруднительно. Но Брук пыталась пробиться сквозь белую пелену. Время от времени на нее кто-то наталкивался, хотя человек всего лишь шел по палубе. Она заставляла себя улыбаться и не поддаваться страху, хотя бояться было нечего. Всего лишь легкий туман. Он не причинит ей вреда, но у Брук было очень странное ощущение.

Она слышала исходящий из тумана какой-то звук и, не зная его источника, решила остановиться у борта и подождать, пока это нечто пройдет мимо.

Наверху, прямо над ней, капитан Лидерс ругал лоцмана, заставляя быть настороже, чтобы не натолкнуться на что-нибудь.

Уверенная, что звук прекратился, Брук повернулась и натолкнулась на мать Тревиса, которая, должно быть, стояла за ее спиной.

– Простите, – сказала Брук. – Я вас не видела.

– Неудивительно, сегодня ничего не видно, – резко сказала Маргарет. – Где Тревис?

– Он вышел раньше меня. Думаю, он уже в столовой.

Маргарет уперлась кулаками в бедра.

– Надеюсь, вы не собираетесь что-нибудь менять в «Старой роще»? – заявила она. – Нам она нравится такой, какая есть. Нам не нужно вмешательство посторонних.

– Мне самой нравится «Старая роща», – сказала Брук. Она понимала, что Маргарет пытается установить, кто будет хозяйкой имения, и делает все, чтобы унизить ее. Если бы эта женщина была хотя бы немножко добрее, Брук никогда бы не вмешалась, но она не собиралась позволить этой назойливой женщине взять над ней верх.

– «Старая роща» не ваш дом, женщина, – заявила Маргарет. – Так что не думайте, что будете жить там, – предупредила она Брук. – Тревис сказал мне, почему он женился на вас. Жаль, что ему пришлось так низко пасть. Не пройдет и года, как он будет свободен и женится на своей законной невесте, как только разведется с вами.

Эта женщина была полна злобы.

– Он вам так сказал? – спросила Брук, не зная чему и верить.

Маргарет рассмеялась:

– Конечно, сказал. Неужели вы на самом деле думаете, что он любит вас? Мой сын сказал мне, что сделал это, чтобы спасти плантацию, которая всегда была для него важнее всего.

Брук сложила руки на груди.

– Мне неприятно говорить вам это, миссис Делобель, но половина «Старой рощи» принадлежит мне. Так что я могу делать все, что хочу, со своей половиной, – сказала Брук, утешая себя приятной мечтой об избавлении от этой женщины. – Если вы настаиваете на неприятностях, – сказала Брук, поскольку видела, что таковы намерения этой женщины, – то вам можно создать совсем другие условия.

Маргарет шагнула к ней, тыкая острым пальцем ей в лицо.

– А теперь выслушай меня, – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Ты не будешь так со мной разговаривать. Я сейчас же найду Тревиса. Ему не понравится, как ты обращаешься с его матерью.

Женщина исчезла в тумане. Старая ведьма! Когда Маргарет ушла, Брук осталась стоять у поручней, пытаясь собраться с мыслями перед тем, как снова столкнуться с ней за завтраком.

Мог ли Тревис обманывать ее? Брук так не думала. Она верила, что Тревис любит ее, хотя никогда этого и не говорит. Если бы все это не было так ново для нее, она могла бы знать, что ей делать. А что, если Тревис всего лишь хороший актер?

Брук решила, что лучше пойти и поискать дорогу к столовой. Там, по крайней мере, ей будет спокойнее рядом с Тревисом. Возможно, увидев его, она разгадает его истинные чувства.

Вдруг, без всякого предупреждения, что-то тяжелое ударило Брук по спине, сталкивая ее за борт. От потрясения она вскрикнула и, падая, попыталась за что-нибудь ухватиться. Ее платье зацепилось за что-то, и на секунду она подумала, что спасена. Но спасения не произошло.

Резкий треск рвущейся ткани сказал Брук, что удача изменила ей. Платье порвалось, и она стремительно падала вниз в темную воду.

Хватаясь за воздух руками в надежде за что-нибудь зацепиться, Брук закричала. Почему здесь не оказалось никого, кто бы мог помочь ей?

«О Боже!» – думала она, опускаясь в воду. Это был конец.

Неужели никто не спасет ее?

 

Глава 17

Тревис удивлялся, что могло задержать жену. Как долго ей надо собираться?

В третий раз за последние пять минут он взглянул на дверь. Брук не появлялась, хуже того, его мать выбрала это время для своего прихода и направлялась к его столу. Хорошо еще, что она была одна.

– Сегодня такой ужасный туман, – сказала Маргарет, усаживаясь на выдвинутый для нее Тревисом стул.

– Да, – ответил он. – Капитана Лидерса беспокоит этот туман. Он очень затрудняет его работу, – объяснил Тревис, опускаясь на свое место. – Ты, случайно, не видела Брук?

Маргарет развернула салфетку и положила ее себе на колени.

– Трудно увидеть кого-нибудь в этом густом месиве. Однако по дороге сюда я видела, как она разговаривала с джентльменом. Я спросила, не пойдет ли она со мной на завтрак, но она отклонила мое приглашение. – Маргарет сумела пожать плечами. – Этой женщине определенно недостает хороших манер, и, если хочешь знать мое мнение, она стояла слишком близко к тому мужчине, с которым разговаривала. – Маргарет огляделась. – Я думаю, ей уже пора бы присоединиться к нам. Это ее привычка – опаздывать? – спросила она, неодобрительно подняв бровь.

– Брук не опаздывает, мама. Это я пришел раньше, – сказал ей Тревис, не скрывая своего раздражения. Он встал. Он не мог представить, с кем могла разговаривать Брук. Она не многих знала в Америке. – Пойду, посмотрю, что задержало ее.

– Как хочешь, сын. – Маргарет взяла свою чашку кофе с молоком. – Может, тебе следует справиться и о Гесионе? Я не смогла убедить ее пойти завтракать, хотя она была уже одета.

Тревис ей не ответил и отправился на поиски жены. Выйдя на палубу, он увидел, что берега окутаны таким густым туманом, что были едва различимы.

Не пройдя и пяти футов, он натолкнулся на капитана Лидерса. Не с ним ли разговаривала Брук?

Тревис подошел к капитану.

– Вы сегодня видели мою жену, капитан?

– Нет, – сказал капитан, потирая подбородок. – Конечно, я мог пройти мимо и не увидеть ее. Никого не увидишь, пока не столкнешься с ним. Этот густой туман просто проклятие, – проворчал капитан. – Единственное утешение, что «Энни Джонстон» тоже вынуждена пробиваться сквозь туман.

Тревис вынул свой золотой портсигар и предложил капитану сигару:

– Похоже, вам не помешает хорошая сигара.

– Спасибо.

– Вы раньше видели такой туман? – спросил Тревис.

– Раз или два, – пожал плечами капитан. – Чаще всего с восходом солнца туман исчезает. Я видел, как это происходит, и довольно быстро, – сказал Лидерс, поглаживая рыжую бороду. – Будем надеяться, что так будет и сегодня. Вы уже завтракали? – спросил Лидерс, резко меняя тему.

– Нет еще, – ответил Тревис, покачав головой. – Я ждал жену. Видимо, мне надо пойти и узнать, что так задержало ее.

Капитан положил руку на плечо Тревиса.

– Послушайте, я по собственному опыту знаю: когда женщины одеваются, они не умеют делать это быстро – Лидерс усмехнулся. – Вы молоды, вам еще многому надо научиться. – Капитан пытливо вглядывался в туман. – Я собираюсь выслать ялик, несколько гребцов с шестами, чтобы измерить глубину реки. Здесь мелко, и случится беда, если мы сядем на мель на песчаной косе. – Он торопливо оглянулся. – Увидимся в столовой.

Пробираясь сквозь клочья тумана, Тревис поспешил в свою каюту. Он распахнул дверь и обнаружил, что в ней никого нет. Странно, подумал он, оглядывая каюту. Не мог же он как-то не заметить Брук в тумане? Маловероятно, решил он, но она могла пойти в другую сторону. Он тоже пойдет туда, чтобы убедиться.

Тревис шагал по окутанной туманом палубе, коротко кивая пассажирам, на которых он в спешке натыкался, но не обнаружил никаких признаков своей жены.

Может быть, она не возвращалась в каюту? Его мать упомянула, что видела Брук, разговаривавшую с каким-то джентльменом. Тревис не знал, верить или не верить своей матери, но у нее не было причины лгать.

Не могла бы Брук натолкнуться на Уотсбери? И если она поговорила с ним, почему не пришла к завтраку? Казалось, когда они встретились прошлой ночью, ее совершенно не интересовал этот человек, так почему она теперь тратила время на разговоры с ним? Он не видел в этом никакого смысла. Не был ли он слеп, когда дело касалось ее? Тревис ведь думал, что она искренне любит его. То, что он узнал о ее прошлом, теперь вызывало у него сомнения, которых он предпочел бы не иметь.

Могла ли Брук оставаться в душе куртизанкой, пользуясь им для достижения своих целей? Главной была плантация.

Он должен это выяснить.

Ревность заставляла его действовать безрассудно. Найти каюту Уотсбери было нетрудно. Тревис остановился перед дверью, собираясь постучать, когда из-за двери до него донесся женский смех. Кровь застыла в его жилах, и он пришел в бешенство. Брук!

Его жена-куртизанка очевидно вернулась к своим прежним шуткам. Он хотел уйти, но гнев остановил его. Он ударил кулаком в дверь.

Спустя минуту дверь открыл Уотсбери, облаченный в шелковый халат и со злорадной усмешкой на лице.

– Тревис, старина, довольно рано для тебя.

Тревис прошел мимо него в каюту и увидел молодую женщину с каштановыми волосами, натянувшую простыню до подбородка, а не свою жену.

Он не знал, радоваться или огорчаться своему открытию. Смех, который он слышал, не принадлежал Брук. Но с другой стороны, он по-прежнему не знал, где его жена.

Пароход не был столь велик, где же она могла находиться?

Тревис коротко кивнул женщине, у которой хватило совести покраснеть, и поспешно отвернулся. Чувствуя себя полным дураком, он пробормотал:

– Прошу прощения.

Уотсбери, сложив на груди руки, прислонился к двери, преграждая Тревису дорогу.

– Какого черта, что все это значит, Монтгомери?

– Просто ошибка. – Тревис нетерпеливо пожал плечами. – Ты выходил из своей каюты сегодня утром?

– Имея в постели это? – Граф усмехнулся, взглянув на кровать. – Нет, конечно. А что?

– Ничего, – пробормотал Тревис. – Просто ошибка. – Тревис поспешил поскорее выйти, чувствуя себя глупцом, позволившим ревности затмить его разум.

Несмотря на то что он был счастлив, не найдя своей жены у Уотсбери, его тревога о Брук возрастала с каждой минутой.

Куда, черт побери, ее унесло?

Тревис обыскал все судно, но безрезультатно. Оставалась лишь надежда посоветоваться с капитаном Лидерсом. Его совсем не успокоило то, что капитана явно встревожило исчезновение Брук.

Лидерс выделил несколько человек помочь Тревису в поисках Брук, но остальные были ему нужны, чтобы оберегать пароход от столкновения с чем-нибудь в тумане.

К одиннадцати часам солнце, наконец, разогнало туман, но Брук так и не нашли. Тревис был вне себя от страха.

В полдень один из матросов подошел к капитану и Тревису:

– Думаю, я кое-что нашел, капитан. Вам лучше взглянуть самому.

Волна тяжелого предчувствия охватила Тревиса, но, следуя вместе с капитаном за матросом, он убеждал себя, что его страхи преждевременны.

Матрос привел их к левому борту и указал вниз:

– Посмотрите сюда.

Тревис с капитаном перегнулись через борт. Страх, острый и беспощадный, со всей силой обрушился на Тревиса. Клочок голубой ткани, зацепившись за деревянную обшивку, трепался на ветру.

Капитан Лидерс выпрямился, лицо его помрачнело. Сдержанным тоном он задал вопрос, которого уже ожидал Тревис:

– Что было на вашей жене сегодня утром?

Тревис открыл рот, чтобы ответить, но не произнес ни звука. Он закрыл глаза, его сердце разрывалось от боли. Через минуту он смог ответить:

– Голубое платье.

– Боже милосердный! – взревел Лидерс. Отказываясь верить, он качал головой. – Она упала за борт. Боже мой, за борт! – закричал Лидерс, затем, повернувшись, махнул в сторону рубки. – Стоп машины!

– Что мы можем сделать? – спросил Тревис. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным. Его мозг, разрывавшийся от сомнений и страхов, требовал каких-то действий. Любых. Но каких?

– Мы немного вернемся назад и поищем ее. Я пошлю несколько яликов, – сказал Лидерс. Он положил руку на плечо Тревиса. – Мы найдем ее, сынок. Мы найдем ее.

В тот вечер часам к шести матросы одной из лодок обнаружили рваное голубое платье, но никаких признаков Брук.

Тревис стоял, глядя на мокрое платье, лежавшее у его ног. Он чувствовал, как вытекает из него жизнь. Он только что, наконец, нашел женщину, которая была ему нужна, как эту женщину отобрал и у него. Осталась лишь зияющая, болезненная рана в его груди, там, где должно было находиться сердце.

– Мы не можем продолжать поиски в темноте. Должно быть, ваша жена утонула. – Капитан положил руку на плечо Тревиса в бесплодной попытке утешить его. – Мне очень жаль.

Подавленный горем, Тревис стряхнул его руку.

Лидерс оставил Тревиса наедине с его думами и ушел, бормоча себе под нос: «Чего я не понимаю, так это, как она оказалась за бортом».

Маргарет в сопровождении Гесионы пришла, сгорая от любопытства, узнать, что происходит.

– Возможно, она бросилась в воду, – предположила Маргарет, удовлетворив свое любопытство.

Тревис резко повернулся.

– Моя жена не бросилась в воду.

Его грубый тон не смутил Маргарет.

– Откуда ты это знаешь, сын? Ведь ты знал эту женщину всего несколько недель. Может быть, мысль об управлении плантацией была для нее невыносима.

– Мама, – предостерег ее Тревис, и желваки заходили на его скулах, – Брук ничего не боялась, управление плантацией не пугало ее. И она не прыгала за борт! Она могла поскользнуться на мокрой палубе, кто-то мог толкнуть ее, но она не бросалась в воду! И я не потерплю, если ты когда-нибудь повторишь эти слова.

– Я понимаю, сын, ты расстроен, – притихла Маргарет. – Но со временем… – Она замолчала, увидев угрозу в его глазах.

Тревис оставил мать и отправился искать капитана. Преодолевая волнение, он сказал:

– Капитан, я знаю, из-за нас вы проиграли гонки.

– Не беспокойтесь. – Капитан поднял руку. – Никакая гонка не может быть важнее человеческой жизни. Будут и другие гонки. Мне только очень жаль, что мы не смогли найти вашу жену. Она была очень красивой женщиной, и мы все очень любили ее.

– Я соберу наши вещи, – сказал Тревис, – и на ялике переправлюсь на берег, а вы поплывете дальше. – Пытаясь собраться с мыслями, он запустил пальцы в волосы. Он чувствовал, как онемело все его тело. – А вы не проследите, чтобы наши вещи доставили обратно в «Старую рощу»?

– Считайте, это уже сделано, – сказал Лидерс, пожимая ему руку. И он ушел, оставив Тревиса одного со своим горем.

Тревис не заметил, как мать и Гесиона сзади подошли к нему, и, повернувшись, натолкнулся на них.

– Ты отправляешься на берег? – спросила Гесиона.

– Да, может быть, я что-нибудь узнаю по дороге к «Старой роще», – сказал Тревис, повернулся к ним спиной и ушел.

– Ну, надо же! – обратилась к Маргарет Гесиона. – Он совершенно не думает о нас. Разве он не видит, что ему лучше без этой женщины? Она все разрушила.

Маргарет обняла девушку за талию.

– Скоро он забудет о ней. Вам только надо быть терпеливее, моя дорогая, и все будет так, как и должно было быть с самого начала.

Тревис не терял надежды, какой бы слабой она ни была, на то, что Брук все еще жива. Весь следующий месяц он провел в поисках каких-нибудь признаков ее нахождения на берегу. Но все поиски ни к чему не привели. Наконец в отчаянии он нанял художника, чтобы тот сделал несколько рисунков, имевших сходство с Брук. Он разместил свои листовки с обещанием значительного вознаграждения в магазинах, почтовых конторах и отделениях телеграфа, расположенных на берегах реки.

Он понимал, что мало надежды на то, что ему что-либо сообщат, но он еще не был готов смириться с мыслью, что женщины, которую он любил, не было в живых и он больше никогда с ней не встретится.

Он все еще видел ее перед собой такой, какой она была, когда он держал ее в своих объятиях в тот последний раз.

Брук никогда не просила прощения, потому что нечего было прощать. Она поступила так, как принуждали ее обстоятельства, никогда никого не обвиняя в своей судьбе. Он думал, что гордится ею, когда гладил ее по волосам и давал ей выплакаться.

Ни один из них не проронил ни слова. Это была ночь исцеления.

Чуть позднее, когда она, измученная, заснула, Тревис прошептал: «Я люблю тебя».

А теперь он потерял ее.

Исчерпав все возможности, он с тяжелым сердцем вернулся в «Старую рощу».

Брук чувствовала, как пытается выплыть из уютной туманной дымки, куда-то уносившей ее. Она открыла глаза и не поняла, где находится. Все было ей незнакомо. Она попыталась сесть, но оказалась такой слабой, что не могла подняться, и от этой попытки страшная боль пронзила ее голову. Она со стоном бессильно упала на постель.

– Я уж думала, что вы никогда не проснетесь, так вам было плохо, – донесся до нее женский голос из другого угла комнаты. Через минуту женщина с озабоченной улыбкой подошла к постели и посмотрела на Брук. – Какие красивые глаза!

Брук несколько раз моргнула. Она попыталась что-то сказать, но у нее так пересохло в горле, что не издала ни звука.

– Ах вы, бедняжка, позвольте мне дать вам воды, – сказала эта славная женщина.

Она принесла чашку, помогла Брук сесть и поднесла чашку к ее губам. Прохладная жидкость остудила горевшее горло Брук.

– Спасибо, – сказала она. – Почему я чувствую себя как выжатая тряпка?

Женщина поставила чашку на маленький коричневый столик возле кровати. Брук посмотрела в ее ласковые карие глаза. Незнакомка оказалась грузной женщиной средних лет, с седыми прядями в волосах и добрым лицом. Она курила трубку, сделанную из кукурузного початка.

– Да потому, что были очень больны. Вот, позвольте мне, – сказала она, положив трубку в пепельницу, – я подложу вам под спину подушки, и вы сможете посидеть немножко. Потом вам будет лучше.

Устроив Брук поудобнее, женщина подала ей кусочек подсушенного хлеба и чашку воды. Если Брук не поворачивала голову, боль была переносимой.

– Что… что случилось со мной? – спросила Брук.

– А вот на этот вопрос мы надеемся получить ответ от вас.

– Мы?

– Я и мои мальчишки. Это они вытащили вас из реки. Вот уж и, правда, вам повезло, что они ловили там рыбу, когда вы упали в воду.

– В воду? – Брук свела брови. – Почему я оказалась в воде?

– Мы думаем, кто-то сбросил вас с большого парохода, милочка.

Брук чувствовала, как рождается и растет в ней страх. Мысль о воде очень встревожила ее.

– Но почему?

– Я бы сказала, кто-то пытался убить вас, разве не так?

Брук ахнула.

– Так вы совсем ничего не помните?

Брук покачала головой:

– Ничего.

– Как вас зовут?

– Как… как… я не знаю, – прошептала Брук. Она готова была кричать от отчаяния, когда судорожно старалась вспомнить что-нибудь о себе. Она смотрела на славную женщину рядом с собой, думая, не должна ли она знать ее.

Очевидно, женщина почувствовала ее растерянность и страх, потому взяла ее за руку.

– Я даже не знаю, кто вы, – призналась Брук.

– А это потому, что мы никогда не были знакомы. Меня зовут Пенни Лоукул. Поднимите руку и потрогайте затылок, – тихо сказала Пенни.

Брук последовала ее совету.

– Его больно трогать.

– Не сомневаюсь, милочка. Вероятно, поэтому вы ничего не помните. Не волнуйтесь, память вернется, как только вам станет лучше. А пока вы можете оставаться у нас.

– Правда?

– Правда. Мы не из тех, кто выгоняет человека, потому что он попал в беду. – Пенни пожала плечами. – А куда вы ехали? Мы с мальчишками – речной народ из Нолинза. Вы сейчас в нашем плавучем доме. Мы только что вышли из Сент-Луиса и возвращаемся домой. Может, к тому времени, когда мы будем дома, вы вспомните, где и ваш дом, милочка. По говору вы не похожи на здешних людей, – сказала, вставая, Пенни. – Вы, должно быть, умираете с Голоду. Пойду, займусь обедом. Мальчики должны привезти домой много рыбы. Если будете чувствовать себя хорошо, можете присоединиться к нам за столом, и я приготовлю кое-что для вашего пустого желудка.

Брук знала, что и раньше слышала такой же акцент, как у Пенни, но не смогла вспомнить где, потому что уснула. Несколько минут разговора отняли у нее все силы, и она проспала около часа.

Ее разбудили голоса. Брук открыла глаза и увидела, что мальчики уже дома. Поскольку семья явно жила в одной каюте, она могла видеть, как они чистили рыбу для матери.

Этьен был младшим, как она предположила, ему было лет семнадцать. У него были светлые, как песок, волосы, а синие глаза ярко выделялись на лице, покрытом темным загаром от долгого пребывания под солнцем. Поль был не только старше, но и выше его на целый фут. Волосы у него были темнее, но глаза у того и у другого одного цвета, и оба они говорили с акцентом, который, Брук была в этом уверена, она слышала и раньше.

Когда обед был готов, Брук уже умирала с голоду. Аромат горячей пищи заполнял маленькую каюту, и у нее в предвкушении текли слюнки. Она попыталась встать, но быстро поняла, что ее ноги слишком слабы, чтобы поддержать ее.

– Подождите минутку, вот так, – сказал Этьен. – Вы еще слишком слабы. Давай, Поль, поможем ей.

– Не понимаю, почему я не могу стоять? – удивилась Брук, когда молодые люди посадили ее за стол. Она могла передвигаться, но с трудом. Ноги казались слишком тяжелыми.

– Может, потому, что вы так долго пролежали в постели, – предположила Пенни. – Как только силы вернутся к вам, будете бегать не хуже других.

Брук откусила кусочек рыбы. Она медленно жевала его, наслаждаясь и думая, что никогда не пробовала ничего вкуснее. Рыба была сочной и хорошо приправлена специями, а самое главное – она согрела Брук. Брук была так голодна, что даже не разговаривала. Она просто слушала всех, стараясь насытиться.

Этьен взглянул на нее:

– Вы не любите разговаривать?

Это была попытка отвлечь ее от тарелки, и она все же победила себя и положила вилку.

– Видимо, я слишком увлеклась едой, это невежливо с моей стороны.

– После того как вы питались одним бульоном, спорю, вам очень понравилась эта рыба, – заметила Пенни.

– Да, очень. Вы поймали ее в Миссисипи? – спросила она мальчиков.

– Нет, – ответил Поль – Мы нашли ручей – Брук, с чистой водой, не такой грязной, как в Миссисипи.

Брук замерла, подняв чашку. Она, не отрываясь смотрела на Поля.

– Что случилось? – спросил он.

– Так это мое имя.

– Что? – засмеялся Этьен. – Рыба?

Брук тоже засмеялась. Смех откликнулся болью в ее голове, и она пожалела, что рассмеялась.

– Нет, не рыба. Ручей! Мое имя – Брук.

Пенни взяла серый металлический кувшин с водой и наполнила все чашки.

– Это хорошее начало. Может, когда вы назовете и вашу фамилию, мы найдем ваш дом, вот так?

Поль налил немного тростниковой патоки на тарелку и разломил печенье. Макая его в патоку, он сказал:

– Но одно мы о вас знаем: вы замужем, вот так.

Брук нахмурилась:

– Как вы узнали об этом?

– Слушая вас, – ответил он, как будто она задала глупый вопрос. Он улыбнулся. – Потому что вы носите обручальные кольца. Я как-то видел такие в Нолинзе, поэтому я думаю, что вы оттуда. – Он почесал голову. – Только дело в том, что никто там не говорит так, как вы.

Взглянув на левую руку, Брук увидела не только золотое свадебное кольцо, но и сверкающий красный рубин. Конечно же, она должна помнить, как получила его. Ее муж должен был очень сильно любить ее, если подарил такое ценное кольцо. Не могло ли случиться так, что она не хотела что-то вспоминать?

– Вы не можете рассказать мне, что вы видели, когда нашли меня? – спросила братьев Брук.

– Мы ничего не видели, – поспешил заверить ее Поль. – Туман был такой густой, совсем как эта патока. По правде говоря, нам повезло, что мы не столкнулись с пароходом, а вам – в том, что мы оказались так близко.

– Мы услышали ваш крик, от которого кровь стыла в жилах, а затем раздался всплеск, – сказал Этьен. – Мы сразу поняли – что-то случилось. Когда мы добрались до вас, вам удалось сбросить платье, и вы барахтались в воде, как утопающий щенок.

– Точно, так и было, – подтвердил Поль. – И к великому счастью, вы не теряли сознания, пока мы не втащили вас в лодку. – Он передернул плечами. – Мы подумали, не попробовать ли догнать пароход, но боялись, что кто-то пытался убить вас. И мы, конечно, не хотели снова подвергать вас опасности.

– Спасибо вам обоим, – сказала Брук. – Я уверена, что если бы не вы, меня не было бы в живых.

– Единственная благодарность, которая нужна нам – это ваше выздоровление, – сказал Поль. – Как, наверное, беспокоится ваша семья!

– Может быть, – тихо сказала Брук, бросив задумчивый взгляд на свою руку. – Или, может быть, один из них, тот, кто хотел убить меня.

Она подняла полные слез глаза, но мальчики ничего не сказали.

Кто собирался убить ее? Нужно, чтобы к ней как можно скорее вернулась память. Брук невольно вздрогнула и обхватила плечи руками, чтобы согреться. Она должна узнать, что произошло перед тем, как они нашли ее, и снова попыталась вспомнить.

 

Глава 18

Жизнь Тревиса проходила день за днем.

По вечерам он сидел в своем кабинете, положив повыше ноги, со стаканом в руке и думал о Брук, пытаясь забыть ее, но это давалось ему с трудом.

Вместо того чтобы забыть, он вспоминал, как держал Брук в своих объятиях. И ее необыкновенные золотистые глаза… кто смог бы забыть эти глаза? Они преследовали его и днем и ночью.

Тревис желал ее с той самой минуты, когда помог ей сесть на Серую Дымку и Брук сказала ему, что они походят друг на друга больше, чем он думает.

Брук была права. У них было очень много общего… Незаконнорожденные дети, которым пришлось научиться выживать в мире, презиравшем их. Он сделал глоток виски, радуясь, что оно притупляет его чувства.

Как она сумела стать важной частью его жизни за такое короткое время? Когда он ночью вошел в дом, он все еще ожидал услышать ее голос или увидеть ее сердитый взгляд, каким она смотрела на него всегда, когда они ссорились.

Однажды утром он, наконец, понял, почему не может забыть ее. Несмотря на то, что это длилось такое короткое время, он был по-настоящему счастлив с Брук – возможно, впервые за всю свою жизнь. Она заполнила пустоту в его сердце, о существовании которого он и не подозревал.

Тревис опустошил стакан виски. Все, что угодно, лишь бы заглушить боль. И каждый вечер требовал немного крепкого напитка для облегчения этой боли.

Как могла Брук броситься за борт? Это было невозможно. Как она могла бросить его? Особенно после предыдущей ночи, когда он почувствовал, что они преодолели пропасть, разделявшую их. Как же он был глуп! С первой же минуты, когда Брук вошла в его жизнь, он ссорился с ней, злился на нее и ни разу не заметил, что, входя в комнату, он взглядом, прежде всего, ищет ее.

А теперь ее не было.

В том месте, где они обнаружили обрывок ткани, перила были ниже, и вполне можно было предположить, что Брук споткнулась и упала за борт, но даже в это было трудно поверить. Она была так грациозна и уверенно держалась на ногах.

Почему он не остался с ней?

«Если бы я остался, вероятно, ничего подобного не случилось бы», – с горечью упрекал себя Тревис. Неужели его нетерпение стоило ему потери единственного, без чего, как он слишком поздно понял, он не мог жить?

После их возвращения его мать относилась к нему с пониманием и сочувствием. Она даже сказала, что сожалеет, что он потерял жену. А затем она допустила ошибку, пытаясь вынести одежду Брук из ее комнаты, чтобы комната выглядела так, будто Брук никогда там и не было.

Вот тогда Тревис понял, что его мать разыгрывала для него спектакль. Он понял, что никогда не сможет заставить мать разделять его чувства. Он сам лишь только начинал достигать примирения с самим собой.

Последнее время мать начала упоминать Гесиону. Она как бы невзначай произносила ее имя в разговоре, а Тревис не желал о ней слышать. Он отказывался забыть свою прекрасную молодую жену. Он не был готов к переменам. Его мать могла бы сообразить, что не в ее силах заставить его это сделать. Он не собирался позволить ей внушить ему чувство вины. Он не был ни в чем виноват.

Брук была права. Он не был виноват ни в одной из бед его матери.

В последнее время все и всё раздражало Тревиса. Особенно человек, пытавшийся убить его. Он хотел узнать, кто этот сукин сын, до того как тому повезет и он всадит в него пулю.

Уже дважды, когда он объезжал плантацию, кто-то стрелял в него. В первый раз он не обратил на это внимания, считая это случайным промахом охотников, но теперь Тревис не был в этом уверен.

Более того, кто-то поджег сахароварню, и половина ее сгорела. Сейчас работники восстанавливали ее, готовясь к новому урожаю, но дело продвигалось медленно. Восстановление требовало его внимания и отвлекало от мыслей о Брук.

Мистер Джеффрис создавал препятствия. Он прекратил всякую переписку по передаче всего наследства Тревису и Брук. Тревис хорошо запомнил их разговор…

– Я очень сожалею, сэр, – сказал Джеффрис Тревису.

– Сожаление, черт побери, не поможет делу, – проворчал сидевший за столом Тревис. – Я не только потерял жену, но по-прежнему должен управлять плантацией!

Невозмутимый мистер Джеффрис посмотрел на Тревиса и сказал:

– Не вижу повода повышать голос. Я прекрасно понимаю, что вы должны переживать, но у нас нет доказательств смерти мисс Брук. – Джеффрис, как бы в раздумье, сложил руки на коленях и сказал: – Могу вас заверить, что мисс Брук никогда бы не покончила с собой. Она пережила очень трудные времена и выжила.

– Но я совершенно уверен, что не я столкнул ее, – резко возразил Тревис.

– Надеюсь, что нет, – сказал Джеффрис. – Но другие могли видеть, как вы часто ссорились, и иметь свое мнение.

– Вы мерзавец! – Тревис ткнул в него пальцем. – Не смейте больше говорить так!

– Как пожелаете, – ответил поверенный. – Но пока нет подтверждений ее смерти, мы должны действовать осторожно.

Мистер Джеффрис больше не обвинял Тревиса. Он оплатил несколько счетов, чтобы работа на плантации продолжалась. Поскольку тело не было найдено и, следовательно, не было доказательств смерти Брук, Джеффрис не мог передать «Старую рощу» Тревису. Они вынуждены ждать, пока тело не прибьет к берегу или пока не пройдет достаточно много времени. Как бы ни протестовал Тревис, Джеффрис иногда смотрел на него так, как будто думал, что тот сам столкнул Брук за борт.

Вначале Тревис приходил в ярость оттого, что поверенный не верил ему. Зачем бы ему надо было совершать это? Затем он вспомнил обо всех разногласиях между ним и Брук. И со временем начал понимать, как у поверенного могли возникнуть сомнения. Тревис и сам мог бы сомневаться, зная свое и Брук прошлое.

Оглядываясь назад, он вспоминал свою жизнь с Брук как сон. И теперь бывали минуты, когда он не понимал, живет ли он в этом кошмаре наяву, или, может быть, он все-таки проснется. Тревис схватил графин со стола и налил себе стакан, расплескав виски по столу. И этот стакан он тоже выпил до дна.

Брук пробыла в его жизни лишь мгновение и исчезла. Он и представить себе не мог такую боль. Чтобы жить дальше, ему придется оставить все позади. Ибо теперь он не жил, а существовал.

Он знал, что приближается Рождество, но не испытывал ни малейшего желания присутствовать на празднике, который устраивала его мать. Однако мать проявила настойчивость, и он был уверен, что избежать этого празднества удастся только умерев.

Бывали минуты, когда он понимал, что лучше пойти на сделку, чем продолжать эту тяжкую пустую жизнь. Он не испытывал радости. Зачем праздновать?

Труд – вот что было необходимо Тревису. Он это понимал. Только тяжелой работой он мог разогнать воспоминания.

Длительный отдых и хорошее питание, наконец, вернули Брук силы. Восстанавливая память, она поняла, что утратила представление о времени. Лучше всего она могла сосредоточиться на том, что было ей понятно.

Она проводила время, помогая Пенни, но как Брук ни старалась найти себе занятие, она не могла избавиться от не покидавшей ее грусти. Как будто что-то очень важное исчезло из ее жизни.

Она надеялась, что память вернется к ней, но она мало что вспомнила. Время от времени перед ней мелькали лица людей, которых она не узнавала и не помнила.

Однажды утром Этьен объявил, что они приближаются к Новому Орлеану. Убрав посуду, Брук не находила чем заняться и решила выйти на палубу их плавучего дома. Для тепла она завернулась в шерстяное одеяло и смотрела на большие красивые дома на берегу, мимо которых они проплывали.

Все они были красивы и изящно отделаны, и Брук было любопытно узнать, кто в них живет. Стоя на крохотной палубе, она воображала их обитателей и их жизнь. Брук так углубилась в свои мысли, что не заметила, как к ней подошел Поль.

Брук обратила внимание на то, что здание, мимо которого в этот момент проплывала их лодка, было намного больше других. Величественное здание отделяла от берега большая группа виргинских дубов. «Как красиво!» – восхитилась она, плотнее закутываясь в одеяло. Она взглянула на Поля и указала на дом:

– Ты не знаешь, как он называется?

Поль подошел к краю.

– Ну да… это самая большая плантация в Нолинзе. Она называется «Старая роща».

– Какое красивое название. Мох… – Брук замолчала. Что-то знакомое слышалось в этом названии. Она повторила: – «Старая роща». – Название вертелось у нее в голове. Она схватилась за голову и закрыла глаза. – «Старая роща».

– Что с вами? – с беспокойством спросил Поль.

Брук только снова и снова повторяла название плантации.

– Присядьте вот здесь, – предложил Поль. Он помог Брук устроиться на бочонке, она все еще держалась за голову, и ее трясло, как будто демоны вселились в нее.

Брук не могла не держаться за голову, потому что ее голова разрывалась от боли. Она крепко сомкнула веки, и в ее памяти возникали и мелькали образы: плантация, обещание, деловой партнер, карета, в которой мужчина и женщина подъезжают к «Старой роще». Мужчина на белом коне… ее муж.

– Тревис!

Пенни бросилась к Брук и обняла ее.

– Что случилось? Вам плохо?

Наконец Брук смогла открыть глаза. Непрошеные слезы катились по ее щекам. Она взглянула на женщину, слабая улыбка осветила ее лицо.

– У меня немного закружилась голова, – прошептала она с благоговейным трепетом, – но я все вспомнила. Я хозяйка плантации, мимо которой мы только что проплыли. Мне принадлежит половина «Старой рощи».

– О-о! Так вы богаты, да? – захлопал в ладоши Поль. – Так что вы здесь делаете, на реке?

Брук удалось рассмеяться:

– Нельзя сказать, что богата. Меня зовут Брук Хэммо… Нет! Подождите! Я только что вышла замуж, вот почему я оказалась на «Натчезе». Это было мое свадебное путешествие. Меня зовут Брук Монтгомери. – Она смотрела на них с торжествующей улыбкой.

– Милочка, у вас был медовый месяц, и вы упали за борт? – спросила Пенни. – Так как же это произошло?

Все поспешно вернулись в каюту, где было теплее и удобнее говорить.

– Я не упала, Пенни, меня столкнули, – сказала Брук и рассказала им все о своей жизни, по крайней мере, ту часть, которую она хотела, чтобы они знали.

– И что вы собираетесь делать теперь? – спросила Пении.

– Когда мы доберемся до Нового Орлеана, я извещу мистера Джеффриса, это мой поверенный, что хочу встретиться с ним. Сначала я должна поговорить с ним, а затем я уеду. – Брук так хотелось вернуться домой, броситься в объятия Тревиса, но она понимала, что ей следует действовать осторожно. Она должна не забывать, что Тревис сказал ей, что он хороший актер.

Какой прием ожидает ее, когда она вернется? Брук спрашивала себя, и возникал еще с десяток вопросов. Вероятно, все убеждены, что ее нет в живых. Но огорчало ли их это? Были ли их отношения с Тревисом реальностью? Или он всего лишь играл свою роль? И не смирился ли он уже с такой жизнью? И самым главным был вопрос: не он ли столкнул ее?

К вечеру они пристали к берегу в Новом Орлеане. Брук отправила Поля с посланием. Оно должно быть передано только лично мистеру Джеффрису. Она предупредила Поля, что больше никто не должен видеть записку. В эту минуту она не знала, кому, кроме Джеффриса, можно доверять.

Мистер Джеффрис встретил Поля в холле. Он взял записку, развернул и быстро пробежал глазами. Джеффрис взглянул на Поля и несколько минут молчал. Наконец, когда напряженная пауза затянулась, сказал:

– Подождите здесь.

Джеффрис нашел Тревиса в его кабинете.

– Извините меня, сэр. Я получил приглашение от моего друга пообедать с ним сегодня в городе. Я вернусь позднее. – Джеффрис считал, что это наилучший способ уйти из дома, не вызывая подозрений.

Тревис понимающе улыбнулся:

– Надеюсь, вы хорошо проведете время.

– До свидания, сэр, – сказал Джеффрис, словно не заметил взгляда, намекавшего, что он встречается с женщиной. Если бы Тревис только знал, с кем встречается Джеффрис, он мгновенно вскочил бы со стула и потребовал встречи с ней. Где-то в глубине души Джеффрис искренне верил, что Тревис любил эту девушку.

Подъезжая вместе с Полем к плавучему дому, Джеффрис не знал, что и думать. Где находилась Брук все это время? И если она упала за борт, как она выжила?

Когда они подошли к маленькому домику, если его можно было назвать домом, Джеффрис увидел Брук, ожидавшую его на палубе. Широкая улыбка озарила его лицо. Она явно была жива и, как казалось, здорова.

Брук осторожно ступила на причал и затем побежала ему навстречу и обняла его.

– Я так рада видеть вас.

– Я бы сказал, что моя радость несравнима с вашей, я счастлив, что вы живы, моя дорогая, – сказал он, отступая на шаг и глядя на ее поношенную одежду. – Я никогда не верил, что вы умерли, хотя многие были убеждены в этом. Мы снимем в городе хорошую комнату, и тогда вы расскажете мне обо всем, что произошло.

– Тревис скучал по мне? – спросила Брук.

Мистер Джеффрис кивнул:

– Думаю, что да.

Сердце Брук радостно дрогнуло.

Вещей у нее не было, поэтому Брук попрощалась со своими друзьями и поблагодарила за все, что они сделали для нее. Как бы она ни была счастлива, возвращаясь к прежней жизни, она знала, что будет скучать по своим новым заботливым друзьям.

Мистер Джеффрис протянул Пенни деньги. Она попыталась отказаться, но Брук настояла, что им нужны деньги для усовершенствования их лодки, и заставила их пообещать, что они остановятся и навестят ее в «Старой роще».

Как только Брук получила номер в «Ле Меридьен», одном из лучших отелей в Новом Орлеане, она села и рассказала мистеру Джеффрису все, что произошло. Ничего не скрывая.

– Вы говорите так, как будто любите Тревиса, – заметил Джеффрис.

– Люблю, – тихо призналась Брук. – Или любила. Я не хочу верить, что это он столкнул меня в воду, – сказала она и сразу же спросила: – А как он?

– Что заставляет вас подозревать, что это он столкнул вас?

– Я не хочу думать, что это был Тревис, – поспешила ответить Брук. – Однако меня так сильно ударили, что это мог сделать только человек, обладающий большой силой. Кто еще мог желать моей смерти? И он получил бы «Старую рощу» в полное владение, – тихо добавила она.

– Тревис стал совсем другим человеком после вашего исчезновения. Вернувшись, он ничем не занимался, кроме работы. Я видел в нем печаль, чего я раньше в нем не замечал, но он стал неразговорчив. Я никогда не знаю, о чем он думает.

– Да, я узнала, что Тревис очень скрытный человек, но я верю, что он любит меня. Как раз перед тем, как я оказалась в воде, я разговаривала с матерью Тревиса. И тоже не могу представить, что она столкнула меня. Она не выглядит достаточно сильной для этого. Но кому-то я мешала! Как вы думаете, что мне надо делать?

Мистер Джеффрис задумчиво погладил подбородок.

– Прежде всего, – наконец сказал он, – мы должны достать вам приличную одежду.

Брук взглянула на чужое поношенное платье. Оно принадлежало Пенни, и его ушили для Брук.

– Мне не из чего выбирать. Вы можете попросить Милли Энн привезти мне что-нибудь из одежды.

– Блестящая идея. Миссис Делобель завтра празднует Рождество. Ведь до Рождества остается несколько дней.

– Правда? – с некоторым удивлением сказала Брук. – Думаю, я потеряла счет времени.

– Мы никогда не узнаем, кто пытается убить вас, если вы и дальше будете прятаться. Я предлагаю, чтобы вы снова заняли свое законное место в «Старой роще». Я уверен, это будет шоком для всех, особенно для того, кто желает вам смерти. Может быть, он выдаст себя.

В голове Брук в безумном водовороте смешались надежда и страх.

– Мне нравится эта мысль. Могу представить выражение на лицах всех присутствующих, когда я войду, – особенно на лице преступника. – На мгновение ей стало страшно от сознания того, что тот, кто пытался избавиться от нее, может повторить свою попытку.

Она встала и, подойдя к ночному столику, налила себе стакан воды.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить?

– Нет, благодарю вас.

– Знаете, обрести собственный дом оказалось намного труднее, чем я вначале думала, – сказала Брук.

Мистер Джеффрис улыбнулся:

– Но он стоил этого, не так ли?

Брук мрачно улыбнулась:

– Я дам вам знать, как только повидаю Тревиса.

Милли Энн не могла поверить, что Брук жива – это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, но убедилась, когда мистер Джеффрис открыл дверь, за которой она стояла.

– А мы-то думали, что вы умерли, мисс Брук.

Брук обняла Милли Энн.

– Я тоже так думала, но, очнувшись, узнала, что одно доброе семейство спасло меня. – Брук отступила назад. – Тебе было трудно вынести мою одежду из дома?

– Нет, мэм, хотя мне пришлось попросить мамми помочь, – сказала Милли Энн, встряхивая красное бархатное платье, которое она привезла с собой. – Не беспокойтесь, мамми никому не скажет. Видите ли, когда все вернулись, мисс Маргарет сказала, что я ей больше не нужна, и послала меня обратно в поле.

Брук, вынимавшая белье из сумки, подняла голову.

– Меня это почему-то не удивляет. Маргарет могла быть тем человеком, который столкнул меня. Возможно, она сильнее, чем я думала.

– Господи, – ахнула девушка, – вас столкнули?!

Брук выпрямилась.

– Боюсь, что так, но я не знаю, кто это сделал.

– Ну, мисс Маргарет достаточно злая, это уж точно, – сказала Милли Энн и зажала себе рот. – Я не должна так говорить.

Брук рассмеялась:

– Ты же говоришь правду.

Им помешал стук в дверь.

Брук отрыла дверь и увидела нескольких горничных с ведрами горячей воды. Она указала им на небольшую нишу, в которой стояла жестяная сидячая ванна.

Когда горничные удалились, Брук разделась и опустилась в воду, от которой поднимался пар. Слишком долго она была лишена этой роскоши и возможности наслаждалась ею. Ванна на борту плавучего дома представляла собой маленький оловянный тазик, который Пенни называла птичьей ванночкой.

– Позвольте, я вымою вам голову, – настойчиво попросила Милли Энн, отбирая у Брук губку.

Брук откинула назад голову, и Милли Энн губкой намочила ей волосы.

– Так расскажи мне, что происходило дальше, пока меня не было, – сказала Брук.

– Ну, мисс Маргарет велела мамми убрать из комнаты ваши вещи. Тогда мамми пошла к мистеру Тревису и передала ему слова мисс Маргарет. – Милли Энн замолчала, намыливая волосы Брук.

– И? – напомнила ей Брук.

Милли Энн хихикнула:

– Он сказал своей матери, чтобы в комнате ничего не трогали без его разрешения, вот что он сказал. Вышла большая ссора. Мамми говорила, что даже на кухне было слышно, как он кричал.

У Брук сердце переполнила радость оттого, что ее муж встал на ее защиту. Может быть, он все-таки любит ее?

– Да, приятно, что Тревис устоял перед ней, – сказала Брук и чуть не захлебнулась, когда вода с волос потекла по ее лицу.

– Мастер Тревис всегда делал по-своему, кроме тех случаев, когда дело касалось Гесионы.

Упоминание другой женщины охладило сердце Брук. Не вернулся ли Тревис к Гесионе? В эту минуту Брук не могла заставить себя думать, а тем более спрашивать об этом. Она узнает, когда увидит его. Может быть, она только воображала, что время, проведенное вместе, означало то, чего не было.

Милли Энн подала ей полотенце, и Брук, выйдя из ванны, завернулась в него.

– Что вы собираетесь делать теперь, когда вы дома, мисс Брук?

– Я поеду на этот бал, – сказала Брук и улыбнулась. – Я хочу, чтобы ты сделала мне сказочную прическу. Я надену это красное бархатное платье, что лежит вон там, и затем поеду на этот рождественский бал, чтобы встретить гостя, которого я не приглашала.

– Господи, – сказала Милли Энн, – вы поразите всех. Хотела бы я видеть все эти лица в ту минуту, когда вы войдете! Да, мэм. Брук Хэммонд восстала из мертвых. Вот уж будет на что посмотреть! – Милли хихикнула.

– Ты хочешь сказать, Брук Монтгомери, – напомнила ей Брук.

* * *

Когда Брук закончила свой туалет, ей как никогда захотелось вернуться домой. Милли Энн сложила те немногие вещи, которые привезла с собой, а Брук готовилась покинуть отель.

Мистер Джеффрис нанял для нее карету, поджидавшую ее. Брук села в карету, думая о том, что произойдет в этот вечер. Мистер Джеффрис, выехавший раньше ее, никому не скажет, что они встречались. Таким образом, он сможет оценить реакцию каждого человека, увидевшего возвращение Брук из царства мертвых.

– Вы волнуетесь, мисс Брук?

– Да, – призналась она. – Я была покойницей больше месяца и не знаю, как мне следует вести себя. – Брук радовалась, что Милли Энн, которую она взяла с собой, сидела рядом с ней. Она составила Брук компанию, в которой та так нуждалась.

Милли усмехнулась:

– Ну, одно совершенно ясно – вы не выглядите мертвой. Вы выглядите настоящей красавицей.

– Спасибо, – поблагодарила Брук. Она выбрала это платье, потому что оно было сшито специально для нее, когда она пыталась привлечь внимание русского князя.

Бархат был мягкий, яркого алого цвета, и подчеркивал ее белую кожу, оживляя лицо.

Пышная юбка делала талию еще тоньше. Открытые плечи сияли кремовой белизной. Низкий вырез спереди сужался и заканчивался гроздью мелких бриллиантов, образовавших один большой бриллиант. Такой покрой платья делал шею Брук длинной и изящной.

Брук не знала, что именно случится в этот вечер, но хотела выглядеть сногсшибательно.

Наконец карета подъехала к ее дому. Чтобы успокоиться, она глубоко вздохнула. Наступало время получить ответы на ее вопросы.

Маргарет была довольна тем, как украсили дом к Рождеству. В доме было слишком много печальных лиц. Она считала, что всем необходимо смириться с фактом, что Брук не вернется, особенно Тревису.

Маргарет в поисках сына окинула взглядом зал. Она заметила его в небольшой группе гостей, но по его позе было видно, как мало внимания он уделял им. Казалось, он не обращал внимания на Гесиону, стоявшую рядом с ним. Маргарет покачала головой.

Она направилась к сыну. Музыканты как раз заиграли вальс.

– Какая красивая музыка, сын, – сказала Маргарет. – Почему бы тебе не пригласить Гесиону на танец, чтобы наши гости увидели, как вы радуетесь празднику?

Тревис непонимающе долго смотрел на нее, но Гесиона тронула его за плечо, и он, казалось, понял, чего от него хотели. Он положил руку на талию девушки и присоединился к танцующим.

– Разве они не красивая пара? – обратилась Маргарет к стоявшей рядом Джулии Росс.

– Да, моя дорогая, – согласилась Джулия. – Вы полагаете, они возобновят свою помолвку теперь, когда… ну, вы понимаете.

– Я на это надеюсь, – кивнула Маргарет. – Конечно, Тревису надо положенное время соблюдать траур, но затем, я уверена, он придет в себя.

Томас, дворецкий «Старой рощи», открыл дверь. Лишь взглянув на Брук, он отпрянул, его глаза расширились от страха, и дрожащим голосом он произнес: «Вы же умерли».

Убедив Томаса, что она не привидение, Брук отдала ему накидку и направилась в бальный зал. На пороге она остановилась, глядя на богатые украшения. Маргарет превзошла себя, дом выглядел прекрасно.

Вспомнив о своей свекрови, Брук увидела ее в другом конце зала. У нее был очень счастливый вид, что не являлось хорошим признаком. Когда Брук увидела, куда направлен пронзительный взгляд этой женщины, она поняла почему.

Тревис держал в объятиях Гесиону. У Брук сжалось сердце. А Гесиона, со своими темными волосами и прекрасным цветом лица, была красива.

«Как он мог?!» – возмутилась Брук. Но затем напомнила себе, что они всего лишь танцуют.

Она была вынуждена признать, что Тревис в великолепном черном вечернем костюме выглядел потрясающе. Обрадуется ли он, увидев ее? Или он уже вернулся к Гесионе?

Набрав в грудь воздуха, Брук вошла в зал и услышала, как дружно ахнули все гости и родственники, узнав ее. Когда хрупкая старая женщина упала в обморок, толпа притихла. Музыка умолкла, один инструмент за другим, по мере того как музыканты чувствовали, что происходит что-то неожиданное.

Брук, высоко подняв голову, с бешено бившимся сердцем ожидала, когда ее муж обратит на нее внимание.

Когда последний музыкант остановился, Тревис оглянулся, чтобы посмотреть, что послужило тому причиной.

«Нет, этого не может быть, – подумал он. – Я смирился с этим». Конечно же, это призрак Брук преследует его и не позволяет приблизиться к Гесионе. Конечно же, она исчезнет так же быстро, как и появилась. Не веря своим глазам, Тревис смотрел на нее.

Но призрак не собирался исчезать. Неужели? Неужели она действительно здесь?

Брук сразу же разглядела тоску в глазах Тревиса, тоску и, как ей показалось, искреннее изумление.

Он опустил руки, отстраняясь от Гесионы, и смотрел на Брук. Он сделал несколько шагов и остановился на мгновение, как будто все еще не верил, что это она. Ее сердце тревожно забилось. В глубине его глаз она увидела такую боль, что чуть не расплакалась.

Брук хотелось подойти к нему, бежать к нему, но ей надо было убедиться, что она все еще нужна ему. Она упрямо стояла на месте и смотрела, как море людей расступается, пропуская Тревиса.

Не спуская с нее глаз, Тревис шел к ней. Ее гордость требовала не отводить от него взгляда, но ее чувства были так сильны, что ее сердце билось с безумной силой и она не хотела, чтобы кто-нибудь заметил ее беззащитность.

Что, если Тревис не рад ее видеть?

Брук не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться. Она так тосковала по этому человеку, что этого нельзя было высказать никакими словами. Она находила в нем что-то особенное, какое-то совершенство, с самого начала, даже когда они ссорились.

Наконец Тревис оказался перед ней. Она задрожала от охватившего ее восторга. Она любила его. И теперь отчетливо видела по его глазам, что он тоже любит ее.

И все же сомнения не покидали ее. Что она будет делать, если это Тревис пытался убить ее?

 

Глава 19

Тревис шел к Брук, с трудом передвигая словно налитые свинцом ноги. Неужели его мозг сыграл с ним эту злую шутку?

Брук умерла. Все говорили ему, что ее больше нет, так как же она могла оказаться здесь?

Он был уверен, что, подойдя к ней, он поймет, что ее здесь никогда и не было. Но он все же не позволял этой мысли остановить его и упорно шел к ней через толпу. Он не видел ни своих теток, ни других родственников. Он видел только Брук.

Боже, она была вызывающе прекрасна в этом ярком красном платье. Если не обращать внимания на бледность ее лица, она выглядела здоровой и, уж конечно, не мертвой. Так, значит, она не умерла и была здесь живая и здоровая, так, где же находилась она все это время? И почему она заставила его пережить этот ад?

Когда Тревис подошел к ней, мысли метались и путались в его голове от множества возникавших вопросов, на которые не было ответов. Брук подняла глаза, их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах любовь. Боже помоги ему, его сердце переполнило счастье. Вдруг все его вопросы утратили свое значение.

Тревис обнял свою жену и прижал к себе. Это было беспредельно восхитительное ощущение. Это было ни с чем не сравнимое чувство.

Брук жива!

Тревис продолжал уверять себя, что это не сон, она действительно жива, и он держит ее в своих объятиях. Он не знал, как это все произошло, и его это совсем не интересовало. Главное, она жива!

Когда гости снова начали перешептываться, или, может быть, Тревис вспомнил, что они находятся в бальном зале, к нему вернулся голос.

– Пойдем куда-нибудь, где мы будем одни и сможем поговорить, – шепнул он на ухо Брук.

Брук кивнула и попыталась сдержать слезы, готовые хлынуть из ее глаз. Да, Тревис обнял ее, но она ожидала большего. Поцелуя, простых слов. «Я скучал по тебе, любовь моя», – хотела бы она услышать, а еще лучше: «Я люблю тебя». Какие на самом деле чувства вызвало у него ее возращение?

Не выпуская из рук ее талию, Тревис обратился к гостям.

– Пожалуйста, продолжайте развлекаться и на минуту извините нас, – сказал он. Затем дал знак музыкантам, чтобы они начали играть. Когда снова зазвучала музыка, гости начали переговариваться.

Они не успели покинуть бальный зал, как кто-то взволнованно закричал:

– Брук, Брук!

Она обернулась и увидела бежавшую к ней Элизу. Девочка бросилась к Брук и крепко обняла ее.

– Я так рада, что вы живы. Добро пожаловать домой, – с широкой улыбкой сказала девочка.

– Я тоже рада видеть тебя, Элиза. Должна сказать, ты так похорошела! – Брук улыбнулась девочке, стараясь не показывать, как ей не терпится поговорить с Тревисом. – Мы еще успеем поболтать, я обещаю, – сказала она, – а сейчас я должна поговорить с моим мужем.

Элиза кивнула и отошла от них.

Наконец Брук и Тревис выбрались из переполненного зала. Они пошли, рука в руке, по ковру мраморного коридора в кабинет Тревиса. Он придержал дверь, пропуская ее вперед.

Дверь закрылась, и Брук повернулась к Тревису. В неловком молчании они стояли и смотрели друг на друга. Они оба не находили нужных слов. Может быть, он хотел, чтобы она не возвращалась?

Наконец Тревис нарушил молчание:

– Я… я думал, что ты умерла. – Голос у него дрогнул.

Брук видела трогательную нежность в его взгляде, и ей хотелось подойти к нему, броситься в его объятия и притвориться, что этих полутора месяцев просто не было.

Но что случилось с той рассудительной молодой женщиной, которой она была раньше? Той, которая пренебрегала осторожностью и умела находить выход из любой ситуации?

Теперь ей был нужен только Тревис.

Брук сдержала готовые пролиться слезы. Она не заплакала и ответила ему:

– Это чудо, что я осталась жива.

Тревис глубоко вздохнул и провел дрожащей рукой по волосам. Она видела, что он борется с собой.

– Я хочу обнять тебя, – с нежностью сказал он, и Брук почувствовала тот знакомый трепет, который мог вызывать только один Тревис. Но она еще почувствовала в нем нечто странное.

– Я так тосковал без тебя, и… – Он поднял руку. Она поняла, что он сопротивляется ей, потому что не доверяет. – И в то же время я вижу, что с тобой все в порядке, и удивляюсь, зачем ты заставила меня так страдать.

При этих небрежно брошенных словах что-то взорвалось в Брук. Тревис подумал, что она оставила его. Как он смел!

– Заставила тебя страдать? – переспросила Брук с нарастающим гневом. – Заставила тебя страдать? – повторила она, все еще не веря тому, что услышала. – Подожди минутку! Ты думаешь, я сделала это нарочно?

– Сначала я думал, что ты могла броситься в воду, но, как я вижу, этого не было. Что еще я мог подумать? – сказал он. Мышцы на его скулах напряглись. – Я только хочу узнать, как тебе удалось исчезнуть и зачем?

Единственным положительным моментом этого разговора было то, что Брук теперь знала, что не Тревис столкнул ее. Никто бы не совершил такую глупость. Однако его осуждающий взгляд, устремленный на нее, только еще больше разжигал ее гнев.

– Ты мог бы сказать: «Я беспокоился о тебе, дорогая», – приторно-сладким голосом сказала она и добавила: – а не говорить, что я заставила тебя страдать. – Брук повысила голос: – А как ты, черт побери, думаешь, что пережила я?

Тревис возмутился:

– А что я должен был думать? Ни слова от тебя, затем ты появляешься, разодетая как королева. – Он указал на нее. – Неужели надо напоминать, что накануне ночью, перед тем как ты покинула меня, ты призналась, что ты куртизанка? И как я мог знать, не вернулась ли ты к своей прежней профессии?

Кипя от гнева, Брук шагнула к нему и с силой ударила его по лицу. К сожалению, она не удовольствовалась этим и приготовилась ударить его еще раз. Однако на этот раз Тревис перехватил ее руку.

Он рывком привлек ее к себе, и она почувствовала силу каждого мускула его напрягшегося от ярости тела.

– На твоем месте я бы не делал этого, – предостерег он.

– Будь ты проклят, – прошипела Брук. – И подумать только… – Она так и не закончила фразы. Она почувствовала на своей щеке неровное дыхание Тревиса, прижимавшего ее к себе, но он не пытался поцеловать ее. Неожиданно он спросил ее каким-то странным голосом:

– Почему ты вернулась?

Она оттолкнула его. Ее единственным желанием было нанести ему такую же жестокую рану, какую он только что нанес ей, и она сказала первое, что пришло ей в голову:

– Ради «Старой рощи», конечно.

Что-то дрогнуло в Тревисе. Он чуть не задохнулся, поняв, что это правда. Еще вчера он был готов пожертвовать всем, чтобы вернуть ее, а теперь, казалось, делал все, чтобы прогнать. Что с ним происходит? Поступал ли он так сознательно?

Она так блистала своей красотой и была так своевольна, что только безумец захотел бы жить с ней. С первой же минуты, когда она вошла в его жизнь, он понял, что она стала источником его бед. Ей нужен был кто-то, равный ей. И он был этим «кем-то».

– И это единственная причина? – спросил он.

Тревис видел, как она борется со своими чувствами, и затем она дрожащим от волнения голосом сказала:

– Была еще одна причина.

Тревис шагнул к ней и тихо спросил:

– И что же это могло быть?

– Ты. Я вернулась ради тебя, – призналась она. Он протянул руки, и она упала в его объятия. Его губы с жадностью ласкали ее. Прошло слишком много времени с тех пор, как он обнимал ее. Он целовал ее, пока она не обессилела в его объятиях, и он понял, что она покоряется ему.

Что было в этой его единственной женщине? Она перевернула всю его жизнь и одним лишь взглядом пробудила в нем страсть. И что бы она ни сделала, он не мог расстаться с ней.

– Я тосковал по тебе, – с болью прошептал он. – Я и не подозревал, что можно так тосковать.

Сердце Брук переполняла радость от нежности, которую она слышала в его голосе. Может быть, она, наконец, обрела долгожданное счастье?

– Ты готов выслушать меня?

Тревис, отступив от нее, кивнул.

Брук не хотелось покидать его объятий, но это было необходимо, она не должна терять ясность мыслей, рассказывая ему о том, что произошло с ней.

– Давай сядем, и я все расскажу тебе. Начну с того, что меня столкнули за борт, – сказала она, пристально глядя ему в лицо. К великому облегчению, она увидела на нем искреннее удивление.

Тревис откинулся на спинку дивана.

– А ты упала не потому, что поскользнулась? – спросил он.

– Нет. Я только что поговорила с твоей матерью или можно сказать, поспорила с ней. Когда она отошла, я повернулась, чтобы собраться с мыслями, и вот тогда кто-то столкнул меня за борт.

– В это трудно поверить.

– Тревис, – резко сказала Брук, – ты думаешь, я это выдумала?

– Да нет, но моя мать сказала, что ты разговаривала с каким-то мужчиной. Кто это был? Может быть, это сделал он. Если так, он скоро будет покойником.

Брук глубоко вздохнула. Как низко могла пасть эта женщина?

– Если говорить прямо – твоя мать лгунья.

– Видимо, так, – согласился Тревис. – Но зачем ей так лгать?

– Затем, что она не хочет, чтобы я была ее невесткой.

– Так ты думаешь, что она столкнула тебя? Я знаю, что мать может быть неуживчивой, но…

– Я не имею представления, кто это мог быть, – сказала Брук, но не призналась, что одно время думала, что это был Тревис. – Я только знаю, что оказалась в воде.

– И?

– Мне удалось избавиться от платья, чтобы оно не увлекло меня на дно. Но когда я падала, должно быть, ударилась головой. И я помню только, что очнулась среди людей, которые жили на реке и которые вытащили меня из воды. Когда я пришла в себя, оказалось, что я потеряла память.

– Ты понимаешь, как неправдоподобно все это звучит? – спросил Тревис.

Брук оцепенела. Она старается говорить правду и рассказать ему все, а он сидит рядом и сомневается в ее правдивости.

– Уверяю тебя, это правда, – решительно закончила она.

Тревис встал.

– Мне надо выпить. Тебе налить?

– Наконец-то ты научился хорошим манерам, – насмешливо заметила она, имея в виду их первую встречу.

Его раздражало ее спокойствие. Брук понимала, что в то, что она рассказала, было трудно поверить, и она, вероятно, могла бы в доказательство показать шишку на голове. Но если они собирались сохранить какие-либо брачные отношения, он должен научиться доверять ей. Ему придется поверить ей на слово.

– Так расскажи мне, что ты делал? Радовался, что у тебя больше нет жены? – Получив в ответ лишь молчание, она встала и подошла к нему. – Когда я вошла в зал, я заметила, кого ты обнимал, – сказала она, слегка коснувшись его плеча. – Должна сказать, ты не терял времени даром.

Тревис поморщился. Он ничего не сказал в свое оправдание и только протянул ей стакан с виски, который она сразу же выпила. Алкоголь приятно согрел ее.

– Лучше, если бы ты пила медленно.

Брукс задумчивым видом улыбнулась:

– Да, но не тогда, когда нужен быстрый результат.

Тревис отхлебнул виски и тоже улыбнулся. Его жена ревновала его к Гесионе, очевидно, она по-настоящему любит его, но он решил продолжить испытание.

– Предполагалось, что ты умерла, моя дорогая, вот я и подумал, что могу танцевать с кем хочу.

Глаза Брук на мгновение широко раскрылись, затем она отступила и еще раз с силой ударила его по лицу. Большинству женщин это не сошло бы с рук, но Тревис намеренно раздражал ее.

– У тебя это входит в привычку, моя дорогая.

– Ты мог бы, и подождать, пока остынет мое тело, прежде чем искать мне замену!

Тревис притянул Брук к себе. Он впился взглядом в ее глаза, полные негодования. Они становились цвета чистого золота, когда она сердилась.

– Милая моя, твое тело никогда не остывало, и я рад, что ты ревнуешь меня. Разве это не значит, что ты меня любишь?

Она притронулась к его твердой мускулистой груди и обняла за шею. Он властно провел руками по ее спине и бедрам, еще ближе прижимая к себе. Но не поцеловал ее, выгнув бровь, он ждал ответа.

– Больше, чем ты можешь подумать, – прошептала Брук.

Это он и хотел услышать.

– Боже, пусть каждое твое слово будет правдой, – сказал он чуть хрипловатым голосом. И жадно прижался к ее губам.

Наконец, удовлетворенный, он на минуту отстранился от нее.

– Боже, как я тосковал без тебя, – прошептал он и снова коснулся ее губ.

Брук ответила поцелуем, и в нем вспыхнуло желание, и нежность, неведомая ему раньше, расцветала в его душе. Он целовал ее долго и страстно, наслаждаясь минутой, которой, как он думал, уже больше никогда не будет.

– Ты понимаешь, что ты делаешь со мной?

– Я… я думаю, немного представляю, – шептала Брук, чувствуя твердое доказательство его страсти, прижимавшееся к ее телу. – Ты нечестно играешь.

– Я говорил тебе это с самой первой нашей встречи.

 

Глава 20

На бал они уже не вернулись. Брук и Тревис вышли из кабинета. Он подхватил Брук на руки и взбежал вверх по лестнице. Они решили, что слишком долгое время провели в разлуке, и бал был последним местом, где бы они хотели находиться.

– Мы действительно, как нерадивые хозяева, не вернемся на бал, – сказала Брук, прижимаясь к широкой груди мужа.

– Я подумал, что, наверное, предпочтительнее в уединенном месте снять с тебя это милое платьице, а не в бальном зале, – сказал он, распахивая ногой дверь.

Брук смущенно хихикнула.

– Как давно это было, – тихо сказала она, когда он поставил ее на ноги. Она не сделала и двух шагов, как Тревис схватил и снова обнял ее.

– Да, моя дорогая, – вздохнул он с горящими желанием глазами. – С тобой так хорошо, – шептал он, отыскивая губами губы Брук. Его язык проник в ее рот, полностью овладевая им. Оторвавшись от ее губ, он посмотрел в золотистые глаза. – Я думал, что больше никогда не смогу снова обнять тебя.

– А я не была уверена, хотел ли ты моего возвращения, – сказала она, целуя его в подбородок.

– А ты не хотела? – Тревис сжал ее в объятиях так сильно, что она испугалась, что задохнется, но он отпустил ее. Потрясающее наслаждение чувствовать себя в объятиях сильных рук Тревиса согревало ее, как не мог бы согреть ни один огонь. – Этот прошлый месяц, когда я думал, что ты умерла, я провел словно в аду. Не могу сказать, сколько бутылок виски я проглотил.

– Мне так жаль, что ты волновался, но я не могла вернуться домой, пока не вспомнила, где мой дом, – сказала с нежной улыбкой Брук. – Я рада, что в мое отсутствие ты не заменил меня Гесионой. Тревис от души рассмеялся.

– Произошла странная вещь. – Он помолчал, задумавшись. – После тебя, меня не привлекает другая женщина… только ты.

– Я люблю тебя, – сказала Брук.

С тихим стоном Тревис наклонил голову, и его язык, лаская ее, разжигал в ней страсть. Дрожь пробежала по его телу. Желание овладеть ею сводило его с ума.

Он целовал ее шею. Он снова взял Брук на руки и отнес на постель, из которой он собирался не отпускать ее до следующего дня.

Погрузившись в волны страсти, отвечая на его полные нежности поцелуи, Брук знала, что обрела свой рай. Она не сдерживала желаний. Когда она подняла голову, покрывая поцелуями его грудь, то почувствовала, как он вздрогнул, он не ожидал, что она будет целовать все его тело.

В эту ночь она дала волю своей чувственности.

На следующее утро Брук открыла глаза и огляделась. Радость охватила ее, когда она убедилась, что прошлая ночь не была сном. Она по-прежнему была дома, в надежных объятиях Тревиса.

Однако в это утро Брук нездоровилось. В последнюю неделю она время от времени чувствовала себя неважно, но объясняла это беспокойством о своем будущем.

Она не спустилась к завтраку. Вместо этого они с Милли Энн переносили ее вещи в комнату Тревиса, их комнату.

Они почти закончили, когда появился Тревис. Остановившись в дверях, он сказал:

– Сегодня утром я собираюсь съездить на сахароварню. Как я вижу, ты нашла себе занятие.

– Да, – со счастливой улыбкой ответила Брук. – Твоя комната больше никогда не будет такой, как прежде.

– Это я вижу, – сухо заметил Тревис, отходя от двери.

Брук раздвинула шторы.

– Ты не возражаешь, если я сниму эти темные занавеси и повешу здесь что-нибудь посветлее?

– Любовь моя, – сказал Тревис, остановившись за ее спиной и обнимая ее. – Ты можешь делать все, что захочешь. – Он поцеловал ее с необыкновенной нежностью. Как всегда, Брук таяла в его объятиях.

Поразительно, как Тревис умел создать у нее прекрасное настроение. Ему удалось превратить хладнокровную женщину в такую, какой он хотел ее видеть. Конечно, она никогда не признается ему в этом, подумала Брук. Отстранившись, она взглянула на Тревиса.

– Увидимся вечером.

Но Тревис еще не отпускал ее, он наклонился и поцеловал ее в кончик носа.

– Можешь на это рассчитывать. Между прочим, я попросил мамми принести тебе чего-нибудь поесть. Мне не нравится, что ты не ешь, слишком уж ты худая.

– Спасибо, – улыбнулась Брук. Нежная забота Тревиса тронула ее. – Просто сегодня утром я чувствую легкую тошноту. Вероятно, я переволновалась. Понимаю, может быть, это излишняя поспешность, но я хотела перенести мои вещи в твою комнату, чтобы слуги не сплетничали, что моя комната дальше от твоей, чем другие. Думаю, так распорядился ты в день моего приезда.

– А, – усмехнулся Тревис, – я хорошо помню тот день. И я поступил мудро, что держался от тебя подальше, потому что даже тогда ты была слишком соблазнительна.

– Так вот в чем причина, что ты так старался избавиться от меня, – поддразнила его Брук. – А я все это время думала, что из-за того, что я тебе не нравлюсь.

– И это тоже было, – усмехнулся Тревис и затем заговорил серьезным тоном: – Послушай, я поговорю с матерью. Я не хочу думать, что это она столкнула тебя. Тем не менее, если она не сможет поладить с тобой, я устрою так, что она будет жить в другом месте.

Ком встал в горле Брук, когда она поняла, что он готов сделать ради нее. Но эта женщина, как бы там ни было, оставалась его матерью.

– Я не хочу становиться между тобой и твоей матерью. Она просто никогда не давала мне шанса, поэтому теперь, когда она знает, что я остаюсь здесь навсегда, может быть, она изменится.

Тревис, прежде чем отпустить, поцеловал ее.

– Предоставляю решать тебе, потому что ты будешь жить здесь.

– Я люблю тебя, – сказала Брук.

– Я тоже люблю тебя, – улыбнулся Тревис и вышел из комнаты.

Милли Энн вздохнула:

– Это так прекрасно! Я никогда не видела, чтобы мастер Тревис смотрел на кого-то еще так, как он смотрит на вас.

Брук покраснела.

– Мы прошли долгий путь. – Она подошла к окну и пощупала тяжелые бархатные занавеси. – Эта комната будет выглядеть привлекательней, если их снять, так что снимай их.

– Я принесла вам кое-что вкусненькое для этого пустого желудка, – сказала мамми, без стука входя в комнату. – Надеюсь, вы не забыли, как хорошо готовит Проспер, так? – И поставила поднос.

У Брук было ощущение, как будто в комнату вошла ее мать. Она подошла к мамми и обняла эту большую женщину. Из-за подступавших слез Брук не могла говорить.

– Да что это, – сказала мамми, и Брук услышала ее тоже странно изменившийся голос. – Сказать по правде, я тоже по вас скучала. А теперь съешьте хоть кусочек.

– О, мамми, – улыбнулась Брук, – думаю, я больше всех скучала по тебе. – Она сняла салфетку с блюда и взяла большое воздушное печенье. – Я немного проголодалась, но сегодня утром меня тошнило при мысли о еде, полагаю, теперь, когда я дома, мой желудок придет в порядок.

Мамми подняла бровь и пристально посмотрела на Брук.

– Вы бледная, вот так. Думаю, вы совсем не заботились о себе.

Брук села и усадила мамми и затем рассказала ей обо всем, что случилось после того, как они виделись в последний раз. Конечно, Брук охотно съела три бисквита, с полным ртом разговаривая с ней.

На лице мамми сохранялось странное выражение, пока Брук не закончила свой рассказ.

– О чем ты думаешь?

– Вы не голодны, а умяли три бисквита. Когда в последний раз у вас были месячные?

Вопрос удивил Брук, и она почувствовала, что краснеет.

– Я… я не совсем уверена. – Она на минуту задумалась. – Не было с тех пор, как я вышла замуж.

– Господи, Господи… – На лице мамми расплылась улыбка. – У нас будет ребеночек, вот так.

Брук открыла рот, затем быстро закрыла его.

– Я чувствую себя такой глупой… Я никогда не думала, что это возможно, но полагаю, ты права.

Совсем как предсказывал Тревис.

– Только сидите здесь и позвольте мне снять занавески, – сказала мамми, вставая. – Вам надо беречь себя.

– Думаю, мне еще рано беспокоиться, – сказала Брук. – Может быть, мне еще можно.

Но мамми не хотела и слушать.

Комнату прибрали, Брук оглядела ее и осталась довольна изменениями. Без тяжелых занавесей в комнату из окон лился свет, прогоняя неприветливую темноту.

Работа была сделана, но Брук еще была полна энергии. Она решила, что ей необходимо найти Маргарет, поскольку эта женщина, похоже, не собиралась зайти к ней.

Брук нашла мать Тревиса на застекленной террасе в задней части дома. Маргарет, нагнув голову, вышивала на пяльцах. Когда Брук вошла и села рядом с ней, Маргарет подняла глаза, затем снова углубилась в работу.

– Вижу, вы вернулись, – отрывисто сказала Маргарет, взглянув на нее и опять на свою работу. Брук глубоко вздохнула. Она не собиралась позволить этой женщине вывести ее из себя.

– Я полагаю, Тревис рассказал вам, что произошло?

– Да. Он рассказал мне об этом сегодня утром, – сказала Маргарет, вонзая иголку в ткань. – Вам очень повезло, что вы остались живы после такого падения.

– Да, повезло. Хорошо, что я достаточно хорошо плаваю, чтобы спастись. И вероятно, еще больше повезло вам в том, что не стояли рядом, иначе вы могли бы упасть вместе со мной, – сказала Брук.

Маргарет повернулась к Брук:

– Никогда не думала об этом. Я уверена, что утонула бы, потому что не умею плавать.

– Да, тогда вам повезло. Хотя я удивлена. Почему вы сказали Тревису, что я разговаривала с мужчиной, когда вы знаете, что, кроме вас, со мной никого не было?

– Потому что я хотела, чтобы вы исчезли из нашей жизни, – честно ответила Маргарет, удивив Брук своей прямотой. – Все шло хорошо, пока не появились вы. Тревис собирался жениться на другой, подходящей ему.

– Я подхожу ему, – возразила Брук. – Вы не забыли, что Тревис наполовину англичанин? По-моему, вы сами были влюблены в англичанина. И если это так, то Тревис в этом не отличается от вас.

Маргарет застыла.

– Это не ваше дело. – Она взглянула на свою вышивку. – И я надеялась, что мои ошибки чему-то научат Тревиса.

– Теперь это и мое дело, я член семьи. Я очень хорошо знала Джексона и могу сказать, что он был очень славным человеком.

– Да, был, – тихо сказала Маргарет. – Скажите, он был все еще женат?

От этого вопроса у Брук создалось впечатление, что кирпич вывалился из стены, разделявшей их.

– Я никогда не видела его жену. Я и две его племянницы жили у него. Девушки сказали мне, что их тетя умерла.

– А он так и не вернулся ко мне, – сказала Маргарет, рассеянно глядя перед собой. И добавила: – Она была тронутой.

Брук, не понимая, взглянула на нее.

– Она была тронутой тут, в голове, – объяснила Маргарет.

– Сумасшедшая, – сказала Брук, – а я не знала.

– Вот по этой причине Джексон не мог оставить жену, – тихо добавила Маргарет. – Он не мог ни развестись, ни жить с ней.

Брук кивнула.

– У него в этом браке не было детей, но я уверена, что он любил Тревиса. Не могу сказать, почему он не проводил с ним больше времени, но, думаю, в конце своей жизни жалел об этом.

Маргарет закрепила иголку на ткани и повернулась к Брук:

– Джексон узнал о Тревисе довольно поздно. Я послала ему письмо, но его жена перехватила его, и Джексон нашел его много лет спустя.

– Как печально.

– Да, так и было, – сказала Маргарет. – Так и было, мы навсегда остались изгоями.

– Но вы вырастили прекрасного сына вопреки всему.

Маргарет кивнула:

– Он хороший сын. К сожалению, мой отец никогда не признавал его.

– Я встречалась с этим человеком, – сказала Брук. – Такое впечатление, что он не способен смягчиться.

– Он – глава семьи, – сказала Маргарет.

– Но это не доказывает, что он прав, – возразила Брук. – Меня возмущает его отношение к Тревису. Тревис получил эту плантацию и создал ее из ничего, почти не получая ни помощи, ни совета от кого-либо старше и опытнее его. Его дед должен был гордиться его успехами, а не унижать его.

Маргарет смотрела на Брук с каким-то странным выражением лица.

– Я думаю, вы правы. Я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.

– Надеюсь, теперь будете, – осторожно сказала Брук.

Она осталась довольна их коротким разговором, и возможно, он значил больше для Маргарет, чем просто знакомство с точкой зрения Брук.

– Я отняла у вас довольно много времени, – сказала Брук, вставая. – Я только хотела сказать, что надеюсь, с течением временем мы могли бы стать друзьями. – Она улыбнулась. – Особенно теперь, когда вам предстоит стать бабушкой.

Изумление на лице Маргарет было невозможно описать. Она резко встала.

– Я слышала, некоторые мои родственники говорили, что вы ждете ребенка, но я не поверила.

– Тогда это была ложь, сказанная Тревисом. Он рассчитывал, что меня быстрее примут в семью, если я буду беременна. Но в то время я не была.

Маргарет обняла Брук.

– Мне все еще потребуется время, чтобы привыкнуть к вам. – Она улыбнулась. – Я говорю честно, внук поможет.

– Может быть, это уравновесит тот факт, что я не креолка.

Маргарет улыбнулась:

– Мы все далеки от совершенства. А Тревис знает?

– Еще нет, я только что поняла это сама. Сегодня я скажу ему.

Ближе к вечеру Брук села писать письмо Джоселин. Брук не могла поверить, что будет матерью, она, а не кто-то другой! Она могла бы ожидать такого от Шеннон, но никогда не представляла матерью себя. Она надеялась, что научится быть хорошей матерью.

Брук только что закончила письмо, когда дверь ее спальни распахнулась, громко ударившись о стену.

– Мисс Брук! – врываясь в комнату, закричала Милли Энн. – Произошел несчастный случай на сахароварне. Вы должны сейчас же туда ехать. Мастера Тревиса завалило!

 

Глава 21

С бешено бьющимся сердцем Брук сбежала с лестницы. Внизу она застала мамми и Маргарет.

– Что случилось?

– Пойдемте, – махнула ей рукой мамми. – Что-то произошло в сахароварне.

Маргарет взглянула на мамми, как будто хотела сказать, что той следует знать свое место, но промолчала и обратилась к Брук:

– Произошел несчастный случай. Это все, что мы знаем. Мистер Джеффрис уже там. Он проверял усовершенствования, сделанные в давильне.

Перед домом в ожидании их стояла коляска. И в скором времени они уже подъезжали к сахароварне. На первый взгляд казалось, что обвалился второй этаж над сараем, где хранился тростник. Собралась толпа, а несколько мужчин в страшной спешке раскапывали груду камней.

Коляска не успела остановиться, как Брук выпрыгнула из нее и бросилась к мистеру Джеффрису.

– Где Тревис?

– Боюсь, под этим. – Джеффрис указал на устрашающую груду досок и бревен.

– Нет! – вскрикнула Маргарет. – Мы должны спешить.

Глядя на огромную кучу камней, Брук похолодела, но она понимала, что должна сохранять ясность ума. Особенно сейчас, когда Маргарет безудержно рыдала.

– Где доктор? – спросила Брук.

– За ним послали, – ответил Джеффрис. – А тем временем мы должны вытащить его и остальных, пока не поздно.

Брук, Маргарет и мамми беспомощно стояли, наблюдая. Наконец, спустя час изнурительной работы, когда приходилось вынимать доски и камни один за другим, они извлекли из завалов двух человек, один из них был мертв. Оставалось найти еще двоих, одним из которых был Тревис.

Паника охватила Брук.

– Вы видите его? – окликнула она работников, но никто ей не ответил. Она направилась к ним, чтобы помочь, но мамми остановила ее:

– Куда это вы идете? Они делают все, что могут, и вы же не хотите им мешать, слышите?

– Но Тревис, может быть… – Она не могла даже произнести эти слова. Что она будет делать, если Тревис погиб? Она никогда даже не представляла, какое место он займет в ее жизни, но теперь она не хотела жить без него.

– Вот он, – крикнул один из работников.

Брук как безумная бросилась к мужу. Он не шевелился, но кто-то сказал, что он еще дышит. Его спасители перенесли его на открытое место и положили на холодную землю.

Маргарет, наконец, опомнившись, поспешила к коляске за одеялами. Брук опустилась на колени около мужа и взяла его за руку. Она была холодной, но под остывшей кожей чувствовалось биение пульса. Все было залито кровью из резаных ран, и надо было остановить кровотечение. Она оторвала оборки от своих нижних юбок и попыталась вытереть его лицо. Надо было найти, откуда течет кровь, чтобы она смогла остановить ее.

Тревис был смертельно бледен.

– О, Боже мой! – повторяла Брук снова и снова. Все, что она могла сделать, – это горестно качать головой. Он потерял столько крови! – Открой глаза, дорогой, – шептала Брук. Когда ничего не изменилось, она заговорила более настойчиво: – Не смей умирать!

Она хорошо запомнила, что ласковые слова никогда не действовали на ее мужа.

На дороге показалась коляска, и доктор Смарт, не теряя времени, на ходу соскочил на землю. Подойдя к ним, он приказал:

– Отойдите, чтобы я мог видеть моего пациента.

– Вы должны что-нибудь сделать, – умоляюще сказала Брук.

– Освободите мне место, и я сделаю все, что смогу. Мне не нужно, чтобы вы топтались возле меня и мешали.

Брук отступила назад и натолкнулась на Бена, одного из людей, которых она запомнила при предыдущих посещениях сахароварни.

– Как это произошло?

– Мастер Тревис сказал, что он думает, что кто-то повредил балки, – сказал Бен. – Кажется, опорные балки подпилены, – продолжал он. – Мастер Тревис сказал, что знает, кто это сделал.

– Значит, кто-то хотел, чтобы это случилось? – сказала Брук, обращаясь скорее к себе, чем к Бену.

Она стояла в стороне, пока доктор осматривал Тревиса. Она ждала, нетерпеливо ломая руки, и в это время к ней подошел мистер Джеффрис и встал рядом с ней.

– У вас есть какие-нибудь предположения, кто бы хотел навредить Тревису? – спросил он.

– Тревис мог бы иметь врагов, полагаю, но я думаю только об одном, отце Гесионы. После того как он повел себя как трус на дуэли, Джереми предупредил, что из-за него у Тревиса могут быть неприятности.

– Понятно.

Доктор Смарт встал и покачал головой. Сердце Брук сжалось от страха.

– В чем дело, доктор?

– Он потерял очень много крови. Я остановил кровотечение, но больше я ничего не могу сделать. – Доктор Смарт посмотрел на Брук и Маргарет. – Лучше всего отвезти его домой и подождать. Теперь это в руках Господа.

Слезы хлынули из глаз Брук, но она смогла кивнуть в знак согласия.

Мамми обняла Брук своими теплыми руками.

– Не беспокойтесь, мисс Брук. Я не допущу, чтобы с этим мальчиком что-то случилось, слышите, – сказала она.

Брук тупо кивнула. Ей хотелось верить мамми, но лицо Тревиса было слишком бледным. Даже ее неопытному взгляду он казался умирающим. Она, сознавая свое бессилие, смотрела, как мужчины положили его в коляску.

Морщась при каждом толчке, Брук поддерживала голову Тревиса всю дорогу до дома. Маргарет вела себя очень тихо, и это устраивало Брук. Свекровь сейчас меньше всего интересовала ее.

Тревиса отнесли в его комнату, раздели и положили на кровать. Брук поставила стул возле кровати и приготовилась бодрствовать всю эту долгую ночь.

Мамми приходила к ней, проверяя, поела ли она, но Брук отказывалась встать со своего места. И она не хотела, чтобы кто-то другой занял его. Она так боялась, что Тревис умрет, когда ее не будет рядом с ним.

Маргарет пыталась помочь, но каждый раз, посмотрев на сына, заливалась безутешными слезами. Наконец она так измучилась от беспокойства, что вынуждена была лечь в постель.

В течение следующих двух дней Брук непрерывно разговаривала с Тревисом, пытаясь получить от него какой-нибудь ответ. Она просила его выздороветь. Она умоляла, она требовала, она заставляла его пить бульон…

И она молилась.

Медленно тянулись дни, пока не наступило Рождество. В доме было слишком тихо, и никто не радовался празднику. Доктор Смарт сказал им: если Тревис в конце концов придет в себя, то он выживет. Но ожидание было тяжелым. Они еще несколько дней ничего не будут знать.

Была глубокая ночь, когда Брук, вздрогнув, проснулась. Ей что-то послышалось? Когда она взглянула на Тревиса, его лицо уже не было таким бледным, но он по-прежнему не открывал глаза.

– Пожалуйста, не покидай меня, – попросила Брук. – Может быть, вначале я не хотела тебя, но иногда мы не знаем, чего хотим, пока не поймем, что можем это потерять. – Ее голос дрогнул, и слезы, которые она старалась сдержать, потекли по ее лицу. – Я не хочу терять тебя, Тревис. Пожалуйста, не сдавайся. Я все еще мало знаю о «Старой роще». Надо, чтобы ты научил меня. И я вижу твою улыбку, то есть видела бы, если бы твои глаза были открыты, поэтому, пожалуйста, открой глаза. Ты всегда говорил мне, что я никогда не смогу управлять плантацией. Ладно, признаюсь, что, может быть, ты был прав. И если ты только взглянешь на меня, я разрешу тебе злорадствовать, сколько ты захочешь. Я знаю, как много для тебя значит «Старая роща». Она тебе дороже всего на свете… ты всегда говорил мне это.

– Не дороже всего, – слабым голосом пробормотал Тревис. Его пальцы шевельнулись в ее руке. Сначала Брук подумала, что ей это показалось, но неожиданно его пальцы вновь шевельнулись и сжали ее руку.

Брук пристально посмотрела на Тревиса, всей своей волей заставляя его проснуться. И, наконец, он открыл глаза. Они были несколько затуманены, воспалены и не такие синие, какими она привыкла их видеть, но он был жив, и только это имело значение.

Она вскочила на ноги.

– Ты не представляешь, как чудесно видеть, как ты смотришь на меня. Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно, – прохрипел он. – Воды.

Брук дрожащими руками налила воды из кувшина, стоявшего у кровати. Она поднесла стакан к его губам, и он сделал несколько глотков прохладной живительной жидкости. Когда он выпил, она поставила стакан на столик и посмотрела на него. Ей хотелось броситься в его объятия, но она боялась причинить ему боль.

– Что еще тебе дать? – спросила она.

– Ружье, – звучным твердым голосом сказал Тревис.

– Что? – переспросила Брук. Она явно неправильно поняла его. – Должно быть, ты бредишь. Ты три дня был без сознания. Зачем тебе понадобилось ружье?

Тревис попытался шевельнуться, но сморщился от боли.

– Я застрелю этого сукина сына, что мне следовало сделать в первый же раз.

– Жоржа Д'Акуина? – Отец Гесионы был единственным, о ком подумала Брук. – Почему?

– Потому, что это он пытался убить меня. На этот раз один из моих людей видел его, и они поймали его старшего работника, который во всем признался. И он же столкнул тебя за борт, – объяснил Тревис. Он попытался сесть, но усилие было слишком велико, и он со стоном опустился на подушки. – Проклятие, у меня все тело болит.

По сжатым челюстям Брук поняла, что с ее упрямым мужем трудно поладить. Она вспомнила предыдущий случай, когда в него стреляли. Ей пришлось оставить его на попечении мамми, потому что он абсолютно невыносимо вел себя.

Но теперь она была его женой, и Брук собиралась заботиться о нем, даже если это убьет их обоих. И при этом она не потерпит никаких глупостей с его стороны.

– Я понимаю, ты чувствуешь себя ужасно. Ведь целая постройка обрушилась на тебя. И тебе очень повезло, что ты остался жив. Двое из тех, кто был с тобой, погибли.

– Кто эти двое?

Брук на минуту задумалась.

– Я слышала, кто-то сказал – Джон и Джефф.

– Помоги мне сесть, – приказал Тревис.

– Не помешало бы прибавить «пожалуйста», – заметила Брук.

– Ладно, пожалуйста, – проворчал он.

Брук улыбнулась и подложила ему под спину несколько подушек. «Очередная попытка укротить дикого зверя», – подумала она, стараясь приподнять Тревиса. И подумать только, всего минуту назад она молилась о его выздоровлении.

– Спасибо, – сказал Тревис и пристально посмотрел на нее. – Ты выглядишь ужасно, моя дорогая.

Брук подняла бровь.

– Очень благодарна за комплимент.

Тревис взял ее за руку.

– Для меня ты всегда прекрасна, но у тебя действительно усталый вид, под глазами темные круги.

– Не сомневаюсь, – резко ответила она. – Я просидела на этом стуле три дня, не зная, выживешь ты или умрешь. К сожалению, ты выжил. И каковы же твои первые слова? Оскорбление.

Тревис усмехнулся:

– Я знаю, ты так не думаешь.

– Не думаю? – Брук попыталась отнять у него свою руку. – С тех пор как ты проснулся, ты не сказал мне ни одного приятного слова. Я начинаю думать, что предпочла бы видеть тебя спящим.

Тревис ей не ответил.

– Ты сказала, что я находился без сознания три дня?

Она кивнула.

– В таком случае, как насчет веселого Рождества? – сказал он.

У него был такой мальчишеский вид, как у избалованного ребенка, который понимает, что плохо ведет себя, но пытается, используя свое очарование, избежать наказания. От его вида сердце Брук растаяло.

– С веселым Рождеством и тебя.

– У меня нет омелы, – улыбнулся он, – поэтому, думаю, я не могу поцеловать тебя.

– Мне не нужно омелы, – сказала она, наклоняясь к нему, – мне нужен только ты.

– Тогда, моя дорогая, ты должна быть исключительно счастливой всю оставшуюся жизнь, ибо я принадлежу тебе сейчас и навсегда.

– И мы тоже всегда будем принадлежать тебе, – сказала Брук и поцеловала его.

Тревис притянул ее к себе и вопросительно посмотрел ей в глаза.

– Мы?

Брук одарила его ослепительной улыбкой.

– Может, тебе переквалифицироваться в гадалку?

– О чем это ты говоришь?

– Ты будешь отцом, Тревис Монтгомери, – сообщила ему Брук.

Разные чувства отразились на лице Тревиса, но последнее было наилучшим. Наконец Брук увидела истинную любовь в глазах Тревиса и поняла, что получила то, чего никогда не надеялась получить.

Брук обрела истинное счастье в объятиях мужчины.