Вначале Фива хотела притвориться, что спит, но потом поняла, что девчата спать не дадут. Повернулась на спину, закинула руки за голову и задумалась, уставившись в потолок. На душе было необъяснимо грустно.

– Давай, вставай, хватит нежиться! – как всегда с грубоватой безапелляционностью, сказала Ксения Баклажкина.

Вторя ей, и Агриппина Лобзикова подала голос из умывальной (ужасно тесной комнатёнки, из-за которой частенько случались ссоры).

– Да-да, Фифа, можешь вставать. Я, можно сказать, закончила.

– Если закончила, выметайся, – беззлобно, но с начальственными нотками в голосе заметила Ксения и упрекнула: – И не надоест же тебе любоваться своей особой? Интересно, Квазимодо любил смотреться в зеркало?

– Всё же какая ты, Ксения, грубая. Уж чья бы корова мычала! У самой вместо лица дуршлаг, а туда же. Тебе надо было не в геодезисты идти, а в армию, в сержанты!

Во время тирады подруги Ксения самодовольно похохатывала – гу-гу-гу!

– А что? Выгонят с работы, в армию пойду. Потом, Агриша, сама ко мне попросишься – ать-два, ать-два! Гу-гу-гу, – опять хохотнула Ксения.

– Я тебе не Агриша, я Агриппина, – вдруг стала закипать Лобзикова.

– В армии тебя будут звать – А-Гриша, через дефис, там женские имена не в ходу, там их под мужские переделывают. Гу-гу-гу!

– А ты будешь не Ксенией, а сержантом Аксентием.

– Точно. Гу-гу-гу! – незнамо чему обрадовалась Ксения Баклажкина.

– Боже, какой у тебя дурацкий смех, – возмутилась Агриппина Лобзикова.

Она появилась в дверях умывальной вся в красных пятнах, чувствовалось, что подруга порядком вывела её из себя. Ксения тоже это заметила, пошла на попятную, заканючила:

– Я что, виновата, что у меня смех такой проникновенный?

Теперь засмеялась Лобзикова.

– А ты знаешь, Ксюша, мы с тобой в Тель-Авив поедем. Там главное – в армию обороны Израиля записаться. Запишешься в ЦАХАЛ, и уже ты красавица. Мужики млеют уже от того только, что ты в военной форме. А если от тебя ещё потом и грязью шибает, то вообще люкс, за принцессу сойдёшь.

– Гу-гу-гу, – отозвалась Ксения Баклажкина и вдруг заявила, что она в иранский спецназ подастся.

– Там девчата в хламидах до пят, кавалера под юбку и – вперёд, гу-гу-гу!

Вслед за нею, упав на кровать, зашлась в смехе Агриппина Лобзикова.

– Ну что за дурацкое «гу-гу-гу»! Точно филин, ночью услышишь – в окно выпрыгнешь.

Теперь они смеялись вместе.

Все эти утренние перебранки, начинающиеся из-за умывальной, а точнее, из-за огромного настенного зеркала в ней, всегда смешили Фиву. Она и сейчас некоторое время улыбалась, слушая подруг, а потом, вдруг погрустнев, с горечью заметила, как тесно и неуютно у них – того и гляди, окна выпадут. Будто и не в доме живут, а в вагоне какого-то обшарпанного «пятьсот весёлого».

Девчата умолкли.

– Ну, Фифа, с таким настроением тебя не то что в сержанты, в ефрейторы не возьмут, – наконец подала голос Агриппина Лобзикова.

– Да-да, с таким паршивым настроением ей даже в нашу Российскую армию не прорваться – гу-гу-гу!

– Фифа, ты слышишь, какой проникновенный смех, – спросила Агриппина Лобзикова и сама засмеялась.

Потом вскочила с кровати.

– Девчата, какие мы всё же дурочки! Сегодня старый Новый год, а мы занимаемся какой-то ерундой. Предлагаю в честь праздника организовать сабантуй. И обязательно с посещением какого-нибудь уютного кафе.

– Например, кафе «Сталкер» – гу-гу-гу! – с обычной неуместной прямотой вмешалась Баклажкина.

В ответ Агриппина и Фива переглянулись и тоже рассмеялись. (Им вспомнился альбинос-именинник в розовом костюме и с бабочкой на голой шее.)

– Нет, Ксюша, ты своим проникновенным смехом однажды меня заикой сделаешь. Прошу – перестань смеяться! – взмолилась Агриппина Лобзикова.

Девчата не без участия Фивы решили, что ни в какое кафе не пойдут, отпразднуют старый Новый год в своей «завалюхе». Более того, Агриппина и Ксения пригласят своих хахалей, медиков. Один якобы начинающий дантист (все разговоры у него о шахматах). А другого и вовсе не поймёшь (утверждает, что работает врачом « скорой помощи », а в кафе чуть пропустит стопочку, рассказывает о тяжёлых кислородных баллонах, которые почему-то ему приходится таскать по подвалу больницы). Подруги были уверены, что Фива ни с кем из парней не дружит, поэтому предложили ей не задерживаться на работе. И, вернувшись в «завалюху», сразу же заняться праздничным ужином. Тем более что они понавезли из дому разных продуктов, а у Ксении в заначке есть даже бутылка первача.

Фива согласилась. Её даже не пришлось упрашивать. Сказала, если они прикроют её перед главным землеустроителем, то она вообще не пойдёт на работу, отлежится, ей хочется побыть одной. Девчата, конечно, больше для формы, подивились: ишь какая принцесса – побыть одной! Но на самом деле остались довольны её решением. В отличие от неё им ещё надо было пригласить своих хахалей.

Фиве действительно хотелось побыть одной. Она ничего не сказала девчатам о Кеше, но, как только они ушли, все её мысли вращались вокруг него. Треклятая бедность, будь у неё мобильник, сейчас бы позвонила Кеше – и все дела. Впрочем, с мобильником можно запросто нарваться на отказ, а так она может отдаться своим мечтам. Всякие технические совершенства только лишь ускоряют жизнь. А хорошо это или плохо – ускоренная жизнь? Во всяком случае, меньше времени остаётся на мечты, созерцание красот, а ей, Фиве, сейчас больше всего хочется мечтать о встрече с Кешей. Где, каким образом они смогут повидаться? Во всех её снах ей не нужен был адрес. Там – ободранная дверь, обитая дерматином. Там – длинный подвальный коридор, ведущий в одну из лабораторий МГУ. А там – и сама лаборатория с трёхступенчатыми столами и мониторами и ещё подопытными обезьянками в специальных клетках. Да-да, всё это являлось из ниоткуда и не требовало не только адреса, но и никаких разъяснений, потому что главными были не предметы и их местоположение, а они с Кешей. Нет-нет, ей ни за что не представить – где, в каком корпусе находится лаборатория. Это равносильно, что по пуговице от его пальто узнать, где в данную минуту он находится.

Ещё не веря себе (в тайный импульс догадки, но уже находясь под её «гипнозом»), легко соскочила с постели, расстегнула булавку и, сняв Кешину пуговицу, сжала её в кулаке. Постояла, опять кинулась в постель. Фива, конечно, понимала, что её догадка на грани сумасшествия, в лучшем случае – авантюризм чистой воды. И всё же как было бы хорошо, если бы по пуговице она могла определить, где в настоящую минуту находится Кеша?

Иногда здравый смысл отступает под влиянием желания, и кажется, что уже само Провидение указует путь.

Фива приложила пуговицу к щеке, прикрыв веки. Какие-то непонятные белые пятна встали перед глазами. Даже не пятна, а движущиеся тени. О Господи, что она пытается увидеть?! Это же чистой воды безумие, снова подумала Фива и перестала обращать внимание на неясные картины из белых пятен, которые проплывали, подобно облакам. Теперь все её мысли были о Кеше.

Интересно у них получилось, встретились на Новый год впервые, а впечатление – будто знала его тысячу лет. Она всегда думала, что нет такого парня, с которым ей будет просто и комфортно. Все знакомые парни, ухаживающие за нею, мнили себя принцами, хоть и незаконнорождёнными, но всё же это должно было и её как-то приподнимать в собственных глазах. Ей вдруг привиделся молчаливый голубоглазый мальчик. И она – маленькая девочка, сажающая луковицу цветка и этим как бы сообщающая мальчику о своём расположении к нему.

О Господи, как отчётливо всё, неужели перед глазами картины сна? Неужели это сон?

Мальчик встал и посмотрел прямо перед собой. И девочка встала и тоже посмотрела вслед за ним. Однако она ничего не увидела, кроме серебряного марева. Но зато она услышала как бы стук его сердца. Фива не могла понять, где она настоящая, а где – маленькая девочка. Она по-новому вгляделась в белые движущиеся пятна и теперь отчётливо увидела, что это вовсе не пятна, а снежные сугробы, которые проплывают за окном электрички. Однако как такое может быть? Они с мальчиком стояли в леске, она посмотрела вслед его взгляду – откуда взялась электричка, кто смотрит из неё, куда подевался мальчик?

Фива не успела ответить ни на один из вопросов. Но откуда-то точно знала, что это Кеша едет в электричке и именно он смотрит на проплывающие снежные поля, занесённые сугробами, а она, Фива, растворённая в самом воздухе, окружающем Кешу, видит эти белые поля его глазами.

Если это Кеша – где он? Белые сугробы стали превращаться в солнечные пятна, которые, расширяясь и сгущаясь, преобразовывались в плотное серебряное марево. Сегодня девчата приведут своих парней, а ей снова быть одной.

– Кеша, если бы ты знал, как я жду тебя, и всегда буду ждать, потому что каждую секунду хочу видеть тебя, потому что сердце моё тоскует по тебе! – неожиданно для себя вслух сказала Фива.

Сказала и в потрясении замерла. Сейчас невольно вымолвила знаковые слова, которые, если верить снам-видениям, снимут с Кеши запретительный оберег и он станет свободным. Всё это, конечно, произошло не без участия дедушки, подумала Фива и воодушевилась.

–  Всегда, буду, хочу , – на этот раз умышленно сказала вслух.

Её уже не заботило, что подтолкнуло сказать – догадка или безумие? Сомкнув глаза, она напряглась – ждала, что-то произойдёт после этих слов. Серебряное марево приблизилось и как будто стало обволакивать её. Однако в самом мареве, в самой середине возникло тёмное пятнышко, очень похожее на крестик в круге, которое росло или приближалось, обретая всё больше и больше очертания идущего навстречу человека.

Фива вскрикнула, приближающийся молодой человек – Кеша. Она узнала его и его демисезонное пальто с оторванной пуговицей. Его раскачивающуюся походку и этот живой проницательный взгляд синих глаз.

– Кеша, это ты? – сказала Фива и открыла глаза.

Она думала, что видение объясняется её дремотным состоянием. Фива была уверена, что, открыв глаза, увидит потолок и ставшие уже родными стены «завалюхи». Увы, всё пространство вокруг неё было затянуто серебряным маревом, клубящимся и вспухающим, словно теперь дремотное состояние продолжалось наяву. Она поднесла руку с пуговкой к глазам, пытаясь удостовериться, что всё, чем она озабочена, – здесь, в настоящей реальности. Её рука и всё тело вибрировали так, что утратили чёткость очертаний, приобрели водянистую прозрачность вращающихся лопастей вентилятора. Вместо вибрирующей пуговицы она увидела как бы круглое стёклышко линзы с крестиком посередине. Именно чтобы не раствориться в серебряном пространстве марева и уже вовсе не исчезнуть в нём, подобно пуговице, Фива вновь сомкнула глаза.

Он стоял рядом в каких-то двух шагах от неё.

– Кеша, если это ты – скажи три наших заветных слова! – взмолилась Фива.

Она была уверена, что Кеша знает, какие именно слова нужно сказать. Впрочем, это не важно, знает он их или нет, – всё равно он её суженый. Ведь не случайно же удалось убедить в том бабушку, подумала Фива и простёрла руки. Она ждала объятий, но не верила, что Кеша рядом.

–  Всегда, буду, хочу !

Кеша шагнул к ней. Она привстала, не в силах совладать с собой и, чувствуя всем телом крепость его истосковавшихся рук, открыла глаза.