Агапий Агафонович умел ладить с людьми. А все творческие люди, в том числе и учёные, обладая недюжинными познаниями в своей области, зачастую в житейских вопросах бесхитростны и наивны, как малые дети. Он не сомневался, что ему удастся убедить Богдана Бонифатьевича, что возникшие требования в отношении охраны лаборатории несколько преувеличены. Работая в университете, он усвоил: чем больше учёный, тем менее он внимателен ко всему, что не касается его научных изысканий. Всё внимание он сосредоточивает на подготовке и проведении своих уникальных экспериментов. И Богдан Бонифатьевич как раз из таких.

Агапий Агафонович посмотрел на часы, они условились встретиться в одиннадцать. Для англичан святое время ланча, подумал он и отметил, что прежняя работа помощником проректора по международным вопросам исподволь даёт о себе знать.

«Часовой» – старинные часы с маятником, стоявшие у стенки, звонким боем известили, что профессору пора бы уже и появиться. Странно, очень странно, всегда и во всём пунктуальный профессор задерживался.

Агапий Агафонович выглянул в коридор (новая должность не предусматривала секретаря-машинистку). Каково же было удивление, когда он увидел возле кабинета раздумчиво прохаживающего Богдана Бонифатьевича. Руки назад, животик вперёд, и полное отсутствие, то есть погружение в себя, в свои мысли.

– Богдан Бонифатьевич, вы?! Заходите, или вы кого-то ожидаете?

Полковник широко раскрыл дверь.

– Нет-нет, я к вам.

Богдан Бонифатьевич смутился, сунул руки в нагрудные карманчики жилета, потом поспешно вынул, сцепил их на животике. Именно в такой независимой, но весьма неудобной случаю позе стал протискиваться между косяком и полковником.

– Я, знаете, пришёл давно и решил подождать. У вас тут тихий, хороший уголок, вот и размечтался. И знаете, представил себя на вашем месте.

– То есть? – искренне удивился полковник и, пропуская протискивающегося Богдана Бонифатьевича, спросил: – Может быть, поделитесь своими мечтами, если не секрет, конечно?

– Да уж какой тут может быть секрет, – не менее искренне ответствовал завлаб и, остановившись в дверях, стал объяснять начальнику СОИС, что бы он немедленно сделал, находясь на его должности.

Это был странный разговор двух людей, как бы застрявших в проёме двери. Странный и по форме, и по содержанию. Богдан Бонифатьевич предложил план, состоящий из нескольких пунктов, в котором первым было – вербовка в агенты всех экстрасенсов, в том числе, разумеется, и вербовка всех его аспирантов.

Потрясённый Агапий Агафонович на какое-то время прямо-таки остолбенел в дверях. Потом всё же взял себя в руки, рывком назад высвободился из тисков и невольно повеселел, внезапность ситуации развеселила, и прежде всего тем, что благодаря ей Богдан Бонифатьевич не заметил его растерянности. А растеряться было от чего. Вербовка. Не этот ли пункт и он обозначил первым?

А между тем завлабораторией продолжал излагать свои мечты, из которых вторым пунктом получалось – ускорение. То есть, будь он на месте полковника, немедленно бы задействовал под опыты и другую, дублирующую лабораторию. А так как все известные экстрасенсы уже стали агентами, то это позволило бы…

– Осуществлять за ними усиленное тотальное наблюдение, – всё ещё в некоторой растерянности, вместо завлаба закончил мысль полковник.

– Вот именно, – обрадовался Богдан Бонифатьевич.

– Но с какой целью, дорогой коллега, с какой? – искренне удивился начальник СОИС, но не загадочности цели как таковой, а точности попадания третьего пункта завлаба в только что обозначенный им третий пункт.

Тут уже случайность исключалась. Тут уже возникало нечто такое, что поневоле заставляло вспомнить о недавних событиях в ресторане «Ермак».

Агапий Агафонович явственно почувствовал, как по спине, между лопаток, прокатилась холодная струйка пота. Проклятье! Если за все труды его действительно произведут в генералы, то тогда ладно, уж так и быть, послужит, помучается! А если нет – чёрта с два им, подаст в отставку, утвердился он в своей мысли, которая и прежде уже посещала его при контактировании с экстрасенсами. О, это жуткое племя!

– Вы спрашиваете, с какой целью?

Богдан Бонифатьевич, открыв дверь, опасливо выглянул в коридор (очевидно, опасался, что их могут подслушать) и, понизив голос, сказал:

– Изменение экстрасенсорики, то есть изменение количества Энергии Высшего Разума в той или иной личности изменяет личность. Мы не знаем, что это за энергия и, может быть, никогда не узнаем. Я вам писал об этом в докладной. Условно, я назвал её Энергией Высшего Разума (частичкой Бога), но в обычной жизни её наличие, скажем так, определяется фиалковой аурой (индиго) , излучаемой тем или иным носителем. Ребёнок индиго, дети индиго, поколение индиго, эра индиго  – в общем, термин введён в обиход вне рамок академической науки. Я тут принёс вам статейки на этот счёт.

Богдан Бонифатьевич, не глядя, нырнул рукой во внутренний карман жилета, выудил аккуратно свёрнутый рулончик бумаг, перетянутый тонкой резинкой, и самодовольно вручил Агапию Агафоновичу.

– На досуге почитаете – весьма-весьма занимательная беллетристика.

Полковник поблагодарил и, воспользовавшись паузой, сел за свой «умный стол», умный в том смысле, что по последнему слову техники был плотно нашпигован разного рода электроникой, включая и компьютер-секьюрити с приставкой, контролирующей доступ в сейф и все входы в кабинет.

Богдан Бонифатьевич, всё ещё пребывая в роли возмечтавшего полковника, несколько даже подождал, пока Агапий Агафонович поудобнее усядется в своём кресле, и только потом продолжил:

– Вступив в новое тысячелетие, мы совершенно не готовы к предстоящим вызовам времени. Мы готовились ко всевозможным катаклизмам и даже к гибели Земли в результате войн, развязанных людьми, и как-то упустили из виду, что гибель Земли может наступить извне, из космоса. Голливудские комиксы – не в счёт.

Богдан Бонифатьевич прохаживался от стола к окну и обратно, заложив пальцы рук в нагрудные карманчики жилета. Весь его вид говорил о полном физическом раскрепощении и погружении в излагаемую мысль.

– Однако и путём визуального наблюдения за носителем индиго можно многого добиться. Разумеется, инновационное наблюдение более перспективно. Я бы назвал всё это – « Проект индиго », или, по-шахматистски, « Рокировка ».

Он демонстративно остановился напротив Агапия Агафоновича и, сложив руки на животике, как бы с укоризной, но всё же выразил надежду, что приёмы СОИС, включающие методы поголовной слежки друг за другом, отработанные веками, непременно дадут положительный результат.

В укоризне чувствовалось не столько осуждение приёмов СОИС, сколько овладевшая Богданом Бонифатьевичем раскованность, так сказать свобода воли. Впрочем, это вполне устраивало полковника.

– Какое изменение личности вы имеете в виду – внутреннее или внешнее? – спросил он, тоже уже ни о чем не заботясь, а полностью поглощённый сутью обсуждаемого предмета.

Предмета интересного вообще, а для службы СОИС, занимающейся сбором информации не всегда в дозволенных рамках, ещё и архиважного в частности.

– Я убеждён, что изменения должны быть как внутреннего свойства, так и внешнего.

Богдан Бонифатьевич неспешно направился к окну, посверкивая сзади обширной лысиной. Неторопливый, он словно читал лекцию, по ходу которой не возбранялось задавать вопросы. И полковник поинтересовался:

– Что конкретно имеется в виду?

– Под внутренними свойствами надо подразумевать изменение силы и напряжения экстрасенсорной энергии. Её биополя, возможно, вступающего или переливающегося в иные поля и конгломераты полей, называемые здесь, в видимом мире, городами и другими разного рода людскими поселениями. К сожалению, мы ничего не знаем об этой энергии , кроме цвета ауры её носителя.

Что касается изменений внешних – они должны проявляться во внешней структуре пространства, в изменении окружающей обстановки. И, несомненно, изменять форму человека индиго , возможно, красоту его лица, тела. Изменять свечение кожи, насыщать или обесцвечивать цвет волос, глаз, губ.

Повторюсь, к сожалению, мы ничего не знаем об этой энергии. И я предполагаю, точнее чувствую, что все загадки и разгадки видимого и невидимого миров сгруппированы в векторе движения этой энергии . И в том и в другом случае, подчёркиваю, миров материальных. Вполне возможно, что движение мнимое, но вектор?! Именно в векторе корень всех изменений и человека, и мира. Да, никаких подтверждений моим словам нет, но я убеждён и настаиваю, что всё дело в наличии энергии и векторе её движения, даже при отсутствии самого движения. И тут я не хочу и, главное, не могу повторять вслед за великим Исааком Ньютоном: «Hypotheses non fingo» – «Гипотез не измышляю» – увы, увы!..

Воодушевлённый своей мыслью, Богдан Бонифатьевич произнёс заключительные слова с торжественной приподнятостью вещающего оракула, но Агапий Агафонович находился в несколько ином состоянии, хотя тоже был порядком взволнован.

– Вы, дорогой коллега, говорите, что никаких подтверждений вашим словам нет. Пре-крас-но, пре-крас-но!

Он медленно встал из-за стола и, подойдя к заведующему лабораторией, мягко взял его за руку.

– Теперь прошу вас, послушайте и вы меня.

Он не спеша усадил Богдана Бонифатьевича в своё кресло, а сам стал расхаживать не от стола к окну, а от окна к двери, так, что получалось, будто он расхаживает сам по себе, только для того, чтобы наиболее полно использовать свободное пространство. И его слова, так сказать, всего лишь мысли вслух.

– Удивительное совпадение! Ожидая вас, я тоже размечтался и в мечтах представил себя на вашем месте. И тоже первым пунктом своего плана обозначил вербовку в агенты СОИС всех экстрасенсов. И, представьте, по второму пункту тоже произошло удивительное совпадение – спланировал ускорение.

Здесь полковник подошёл к столу и, раскрыв зелёную папку, подал Богдану Бонифатьевичу лист стандартной бумаги, на которой был отпечатан приказ, передающий в его ведение так называемую дублирующую лабораторию – «с целью ускорения экстрасенсорных опытов».

– И что же, с этим приказом я могу ознакомить всех своих аспирантов и технических работников? – в изумлении только и нашёлся спросить профессор.

– Разумеется, – преувеличенно обыденным тоном подтвердил полковник и сообщил, что сегодня же текст приказа будет вывешен на главной университетской доске объявлений и на доске в их лаборатории.

Насладившись эффектом неожиданности, произведённым на профессора, а точнее, оценив силу воздействия внезапной информации, полковник решил: надо ковать железо, пока горячо.

– Кажется, третьим пунктом вы бы усилили наблюдение за экстрасенсами. Потому что как-то же надо вам подтвердить свою гипотезу о том, что с изменением силы и напряжения этой непознанной энергии её обладатель, или, как вы говорите, носитель, тоже видоизменяется. Более того, вы утверждаете, что в изменениях носителя (и внутренних, и внешних) главную роль играет не количество накопленной энергии (её объём), а вектор накопления объёма. Ничего не скажешь, очень смелая идея. Очень. Только вот незадача – у вас нет этому свидетельств. Никаких. Абсолютно!

Агапий Агафонович направлялся к двери, прошёл уже более половины пространства и вдруг вернулся (быстро-быстро подбежал к столу, за которым сидел Богдан Бонифатьевич).

– А у меня есть, есть неопровержимые свидетельства! Да-да, есть! – объявил он с торжеством победителя, который более уже не в силах обуздывать своё торжество.

Объявил и опять, как ни в чём не бывало, пошёл по направлению к двери. Он уже почти подошёл к ней, когда его настиг Богдан Бонифатьевич.

– Извините, я не ослышался – у вас есть неопровержимые доказательства?!

– Не доказательства, а свидетельства, – поправил полковник.

Здесь состоялся разговор, суть которого сводилась к тому, что Агапий Агафонович пообещал буквально на днях познакомить Богдана Бонифатьевича с этими уникальными свидетельствами. При этом несколько раз подчеркнул, что взамен ему ничего не нужно, он радеет о развитии отечественной науки, о её приоритете. Единственное, на что он рассчитывает со стороны профессора, – на его дружеское расположение к себе, позволяющее надеяться, что во время научных открытий он не забудет о нём, преданном почитателе его талантов. И, среди других почитателей, одним из первых ознакомит и его со своими выдающимися открытиями.

Снедаемый любопытством, профессор не мог и не желал противиться, как ему показалось, мелкому тщеславию полковника и сейчас же заверил его, что непременно всё так и будет.

На том они расстались.

Агапий Агафонович ещё несколько раз прошёлся от стола к двери и обратно, перегнулся через стол и, отодвинув средний ящик, решительно нажал на «плавающую» кнопку, расположенную под столешницей. И только после этого, потерев руки, приподнято и громко, словно с трибуны, возвестил:

– Сдаётся, что генеральские погоны теперь у меня в кармане.