Кеша сразу узнал этот холм. Они с Фивой оказались на его пологой вершине, заросшей густой травой. Именно здесь он познакомился с мужчиной и женщиной и мальчиком лет четырёх. Они сидели на тонком полотняном покрывале и смотрели вниз на излучину реки, поблёскивающую в лучах полуденного солнца. Река, железнодорожная насыпь, сосновый бор и красные черепичные крыши с белыми коконами вместо труб.

Кеша провёл рукой по густой траве и невольно осмотрелся. Ему показалось, что мужчина и женщина и их сынишка Адам где-то здесь. Возможно, среди наблюдателей, которыми тогда был занят весь склон холма. Нет, он никого не увидел. Не было и странного города с человекоподобными тварями, разговаривающими трубными звуками.

– Кешенька, – он услышал взволнованный голос Фивы и почувствовал её ласковое прикосновение. – Ты вспомнил это место?

Он кивнул, и тогда Фива указала на неприметную тропку, которой он прежде не видел, или её не было, но именно по ней он шёл в гости к молодой семье.

– Если мы спустимся по этой тропке, ты, наверное, сам узнаешь, где мы сажали наш цветок.

Кеша отрицательно покачал головой и попросил посмотреть на перстень. Он мигал, а знак «плюс» в его пространстве не оставлял сомнений: они в будущем.

– Нам, чтобы найти то место, надо переместиться в прошлое, – сказал Кеша.

– Но всё здесь так похоже! – воскликнула Фива и попросила Кешу немножко подождать – она сбегает, удостоверится.

Фиве казалось, что он согласится с нею, что он разделяет её светлую печаль о прошлом, её ностальгию. И вдруг:

– Нет, не надо идти туда.

– Но почему, почему? – опять взволновалась Фива.

И тогда он сказал, что они пойдут вместе.

Перстень мигал с такой силой, будто выбрасывал порции синих брызг.

– Но я не думала о прошлом, – удивилась Фива, полагая, что перстень, как и в обычной материальной жизни, реагирует на её мысли.

– Возможно, твой зрительный образ тропинки из детства трансформировался в намерение переместиться в прошлое? – предположил Кеша, чтобы успокоить Фиву.

На самом деле он понял, что в их желания вмешивается кто-то посторонний – кто? Во всяком случае, таким способом можно вполне «увести» Фиву. Да-да, похитить!

Кеша почувствовал, как запоздалый страх внезапной волной пробежал по спине и пророс сквозь кожу.

– Вообще-то, я не думаю, чтобы перстень мог трансформировать зрительные образы в конкретные намерения или желания, – сказала Фива.

– Почему?

– Потому, Кешенька, что при таком раскладе вполне с ума можно сойти. А такого по определению не может быть – всё гениальное просто.

Кеша не стал распространяться о чьём-то вполне конкретном агрессивном вмешательстве в пространство биополей. Он только сказал, что им надо держаться вместе. В царстве биополей, или, как чаще говорят, в тонком мире, они ещё не овладели искусством перемещения во времени. Им надо быть осторожными, чтобы не потерять друг друга.

– Ты знаешь, Кеша, я сейчас подумала, что для биополя (и нашего, и любого) весь материальный мир фактически не материален, то есть как бы не существует. То есть существует, наподобие миража или сна наяву. В общем, точно так же, как тонкий мир как бы отсутствует для материального мира (мы проходим сквозь него, не соприкасаясь с ним), так же и материальный мы сейчас проницаем, не замечая его.

– Зато субстанции биополей и нашего, и тонкого мира практически идентичны и воспринимаются органами чувств так же, как это происходит в обычном физическом мире одушевлённых и неодушевлённых предметов.

– Наверное, поэтому, находясь здесь, в пространстве биополей, мы вполне конкретны – Иннокентий Инютин, Фива Флоренская. Мы и здесь обычные земные люди.

– Да, конечно, мы земные, но качественное наполнение наших человеческих ликов здесь совсем иное, чем на земле. При определённой вибрации мы можем превращаться в ещё более тонкую материю – внутриатомный эфир, который имеет такую же скорость, как у света, и который проникает всю Вселенную. Новые цивилизации возникают и исчезают не столько трудами человека, сколько местоположением небесных светил, требующих для этого вполне конкретных трудов человеческих.

Теперь Фива не удивлялась, откуда это известно Иннокентию. Её мир раздвинулся, и понимание происходило посредством сознания, объявшего зрение, или зрения, объявшего сознание. Ей самой теперь открывалось такое, чему раньше она не находила слов.

Они условились держаться друг друга. И раз вошли в этот тонкий мир вместе, то надобно и выйти из него вместе.

Он рассказал ей, что именно с этого холма увидел ужасный город и именно здесь познакомился с молодой семьёй и их сынишкой Адамом. Ему даже показалось, что молодая семья – это они с Фивой, только в другом времени. В будущем. Единственное, что смущало, – уж очень гармоничными и красивыми они были. В особенности женщина – воплощение грации и совершенства. Так что в какой-то момент мысль о сходстве с ними показалась ему не более чем комплиментом тщеславию.

– И что же в ней было такое грациозное и гармоничной? – не то чтобы ревниво, но с некоторым весёлым ехидством поинтересовалась Фива и засмеялась, запрокинув голову.

И Кеша вспомнил этот смех и мальчика, который тоже засмеялся и, перестав выуживать досо́чки , воззрился на неё с умилением. А мужчина, следящий за тоннелем, с какой-то невысказанной ласковостью усмехнулся и, махнув рукой, сказал: «Итак».

Мысленно опережая мужчину, словно он был рядом, Кеша сказал с твёрдостью – всегда, буду, хочу. И Фива в сердце своём сейчас же повторила эти слова, и они увидели, что сапфировый перстень перестал мигать.

Спускаясь по тропке, они уже не беспокоились ни о чём, они словно бы вернулись на землю. И хотя их никто не приглашал, решили зайти в ближайший коттедж, из которого доносились музыка и весьма энергичное требование – «горько!».

Когда они приблизились к окнам (тропка обегала строение – вход был с другой стороны), то внезапно почувствовали вибрацию. Горка как бы мелко-мелко задрожала от нарастающего внутреннего напряжения, которое сопровождалось какой-то непонятной замутнённостью воздуха. Солнце скрылось, а в тени деревьев, точно светлячки, стали вспыхивать звёздочки. Коттедж дважды истаивал на глазах, превращаясь в стеклянную витрину кафе «Сталкер», но в последний момент, словно поддерживаемый чьим-то невидимым усилием, опять превращался в огромный дом с просторными окнами.

– Кеша, – пугаясь собственного голоса, прошептала Фива. – Посмотри в окно.

Внутри дома они увидели зал с колоннами и длинным П-образным столом, уставленным шампанским и всякой снедью. Они увидели празднично одетых молодых людей и самих себя. Кеша был в чёрном костюме и белой сорочке, а Фива в фате и подвенечном платье. Свадьбу сотрясало дружное требование, и они плавно, словно в замедленной киносъёмке, поднялись со стульев, и, прежде чем успели запечатлеть поцелуй, холм и всё вокруг стало вибрировать, а в лесок ворвался всепоглощающий железный шум ветра.

Студенческая свадьба была в разгаре. Среди дружков Кеши (шаферов) сидели Богдан Бонифатьевич, Зиновий Родионов (Зоро), а следующие за ним два стула пустовали, очевидно, приберегались для третьего дружка и ещё кого-нибудь. Во всяком случае, рядом с Фивой находились три свадебных подружки – Агриппина Лобзикова, Ксения Баклажкина и Мавра Седнина. Так что логично было бы предположить, что один из стульев предназначается непременно дружку, а уж ещё один, наверное, – другу дружка.

Богдан Бонифатьевич сидел как бы в кресле, откинувшись на спинку и сцепив руки на животике. Ему нравилось находиться на свадьбе. Нравилось, что он шафер, что рядком с ним, включая два пустых стула, сидят аспиранты, а напротив, в модных пронафталиненных костюмах (изрядно «побитых молью») – их знакомые по работе, сотрудники СОИС Наумов и Кимкурякин. Будь они в своих обычных жилетах защитного цвета, восприятие их было бы иным, менее праздничным. А так, в общей картине с молодыми людьми, сидящими с ними в таких же модных чёрных костюмах и чёрных очках (необъяснимое поветрие молодёжи), они воспринимались безобидными мальчишками. Наверное, этому ещё способствовал запах, так сказать, запах «времён Очакова и покоренья Крыма». Вообще всё, что касалось времени, точно древние руины, настраивало Богдана Бонифатьевича на романтический лад и даже пьянило его. Единственное, что не отпускало, так сказать, погрузиться в грёзы наяву, – наличие пустых стульев.

Если бы стул был один – понятно, для третьего дружка. Но два стула? Получается, ещё один стул – другу дружка. Ничего, скоро появятся. Для кого-то же выставлены эти стулья, причём рядом с его аспирантами, будущими магистрами.

И он вдруг представил, что этот форум вовсе не свадьба, а фуршет после расширенного учёного совета. И сразу на стульях обосновались председательствующий проректор по научной части МГУ и его поджарый друг, министр образования и науки. Но самое странное, между ними вклинились сотрудники СОИС – Наумов и Кимкурякин. Профессор закрыл глаза, а когда открыл – на стульях опять никого не было.

Такое впечатление, что всё это проделки Властелина колец – пытается вернуть свои фантазии, связанные с появлением диска, подумал Богдан Бонифатьевич и приободрился. Не исключено, что эти стулья предназначены людям, побывавшим в будущем, – люди индиго притягивают друг друга, как магниты. Наверняка представится случай познакомиться с ними! (Находясь в биопольном пространстве, то есть являясь одним из индиго , профессор, тем не менее, продолжал мыслить обычными земными категориями.)

Практически о том же самом размышлял и Зоро. Недавно он встречался с Бэмсиком. Странный тип. Подкараулил его возле новой библиотеки и, слово за слово, привёл в кафе «Сталкер». К тому же устроил «перетягивание канатов», в смысле соревнование – кто из них «румяней и белее», в ком из них природный магнетизм, что называется, круче. Никогда и ни за какие деньги Зиновий не стал бы тягаться в развитости с каким-то экстрасенсом с улицы . (Всех экстрасенсов, практикующих вне ЛИПЯ, он считал недостойными внимания.) Но этот странный тип сказал, что уже мерился своей силой с Инютиным. И победил его, и выиграл тысячу рублей, и даже заставил залезть под стол и лаять по-собачьи. И хотя Зиновий Родионов был невысокого мнения об экстрасенсорных способностях Инютина, из чувства солидарности решил постоять за него и проучить выскочку из кафе «Сталкер».

Как только Зиновий отвёл одну руку за спину, а другой сцепился с визави, пододвинув локоть к его локтю, так и почувствовал: в него вливается необоримая сила – кажется, этого Бэмсика так бы и прихлопнул как букашку. В общем, он без труда одолел его и ещё получил в награду тысячерублёвую банкноту. Отдавая которую, Бэмсик подчеркнул, что ему её не жалко, мол, банкнота Инютина. И вообще, вёл себя так, будто нисколько не огорчён проигрышем. Но в это-то как раз и не верилось, тем более что на прощание, видимо, снедаемый тщеславием, заметил: он является непревзойдённым телепатом и владеет искусством подключения любого экстрасенса к неисчерпаемой космической энергии. Всего только и надо абоненту (он так и сказал – абоненту) – телепатически вызвать его, и он поставит три маленькие кнопки-присоски – и никаких проблем.

Что же он себя не подключил? – не скрывая иронии, поинтересовался Зиновий. Или себя-то как раз он и не может подключить?

В ответ психотерапевт из «Сталкера» как-то очень наглядно погрустнел и даже сник. Зиновий ушёл из кафе в убеждении, что Бэмсик действительно владеет удивительным даром подключения к неисчерпаемой космической энергии. А в расстройстве чувств потому, что дар проявился внезапно, и он не в состоянии объяснить его.

Странное существо человек. Ведь мы же не терзаемся вопросами – почему у одного человека глаза серые, а у другого зелёные или голубые? Именно тогда Зиновий решил, что проверит возможности Бэмсика.

И сейчас, глядя на пустующие стулья, на модно одетых сотрудников СОИС (они вызывали в нём двойственное чувство зависти и раздражения), он подумал, что случай для проверки, как говорится, приспел – лучше не придумаешь. Не мешало бы ему малость почерпнуть космической энергии, чтобы развить в себе дар предвидения и, наконец, выяснить – для кого предназначаются стулья? И тут Зиновий почувствовал, что его левая рука, как отдельно живая, медленно-медленно удлиняясь, поползла по краю столешницы и, приподнявшись, самопроизвольно сжалась в кулак. Он увидел в выемках между косточками серебристо взблёскивающие кнопки – что с ним, его тело не подчиняется ему?!

Между тем эти пустующие стулья были и в поле зрения недавно завербованных сотрудников кафе «Медиум»: дантиста Диониса и работника «скорой помощи» Сатира. Это было их первое задание, определённое им старлеем Наумовым и лейтенантом Кимкурякиным. Так что они в соответствии с уговором то надевали сканирующие очки, то снимали, весьма хитроумно пряча их в рукавах. Вообще, им было сказано сканировать всё, что покажется странным. Так что пустующие стулья на свадьбе они сочли вполне достойными внимания.

Другое дело – Наумов и Кимкурякин. Ни о каком дружке и о друге дружка у них и мысли не было. Они не сговариваясь решили, что эти стулья предназначаются для них. Они просто не сориентировались. К тому же аспирант Родионов и профессор Бреус своим красноречивым поглядыванием в их сторону и на стулья исподволь убеждали – они ошиблись, сели не на свои места.

Ничего, как только освоятся, пересядут.

Что за вопрос? – сказал лейтенант Кимкурякин. Лично он готов хоть сейчас пересесть.

Наумов как старший по званию не разрешил. Ему не хотелось сидеть рядом с аспирантом по кличке Зоро. В отличие от Кимкурякина он считал его главным виновником чрезвычайных событий в ресторане «Ермак», о которых начальник СОИС (под страхом увольнения) приказал: «Не разглашать ни при каких обстоятельствах». Более того, у него было предчувствие, что и здесь, на свадьбе, не без помощи этого Зоро может произойти что-нибудь негативное. Так что сидеть с ним – ещё насидятся!

– Пусть малость устаканится всё, если намекнут – вместе пересядем, – предупредил Наумов лейтенанта и несколько демонстративно стал смотреть на жениха и невесту.

Кстати, пустующие стулья беспокоили и молодожёнов. Было что-то загадочное не в них, а в зацепке, которую они таили. (Так бывает, завязан узел, и, пока не развяжешь, не узнаешь, куда ведёт «ариаднина нить».)

Может быть, поэтому Иннокентию представлялось, будто у входа в зал, как раз между колоннами, распахивались широкие двустворчатые двери и появлялись два человека – маленький и большой. Как бы Пат и Паташонок. Маленький походил на японца, этакий живчик, почти бегущий впереди. А большой – на длинноногого американца в красно-полосатых брюках, хотя оба были в изысканно подобранных чёрных смокингах.

Они стремительно заходили в зал, быстро садились на приготовленные стулья и также стремительно растворялись, исчезали. Их появление никем не замечалось, и Иннокентий решил, что это фантомы – своеобразный результат воздействия его фантазии на биопольное пространство, в котором он был новичком. Однако странным было, что всякий раз его внимание к этим двум субъектам прерывалось дружным требованием – «горько!». Да, именно требование отвлекало, не давало сосредоточиться, и они исчезали.

И тогда Иннокентий отбросил мысли о стульях, а наклонился к Фиве и просто так поцеловал её в щёку. Она смутилась этого лёгкого поцелуя гораздо сильнее, чем показных, сопровождающихся громогласным «горько!». И здесь уже Иннокентий решил окончательно не обращать никакого внимания на всякие там «зацепки». Это его счастливые минуты жизни, и не надо их тратить так бездарно. Он посмотрел в зал, и все, словно только и ждали его окончательного решения, мирно заговорили между собою, не забывая при этом указывать обслуживающему персоналу вовремя наполнять пустые фужеры и рюмки.

Фива слегка повернулась к Иннокентию и благодарно пожала руку. В это время дверь между колоннами вновь распахнулась, и в зал вошли два антика.