— Кто это приходил к тебе тридцать первого декабря вечером на работу? — спросил Блохин у дежурного по автоматической камере хранения, полушутя и как бы не придавая большого значения. — Давно его знаешь?
Блохин пригласил Порываева для беседы в кабинет.
— …Или только познакомились?
Длинноволосый Порываев сидел перед столом, выставив вперед тонкие, в огромных ботинках ноги. Вопрос застал его врасплох.
— Да нет. Наш один — белостолбовский.
— Сосед, что ли?
— Он вроде теперь в Москве живет. — Порываев оглядел кабинет.
Блохин спрашивал наугад.
— Будем считать: товарищ. — Он оживился. — Что его на вокзал-то принесло? В такой день!
— Кто знает? Может, просто так пришел!
— Ну уж просто так! Как, говоришь, его фамилия?
— Я и имени-то не знаю. Поздороваешься обычно: «Как дела, старик?» — «Ничего». Вот и все. — Порываев разговаривал нехотя, но Блохина это не смущало: у него была своя линия поведения во время таких бесед.
— Бывает. У меня тоже, бывало, друзья-знакомые! Полгорода здоровается, где ни появишься, в любое время суток! Этот-то к тебе в какое время заявился?
— После мариупольского.
— Примерно в двадцать один час. Выпивали? По глазам вижу! А закуска? — Блохин засмеялся, снял с головы шляпу, подумал и снова надел. — Или под водичку?
Порываев колебался.
— Не бойся, начальнику вокзала не скажу. Старый год провожали?
Независимо от ответа Блохин знал правду — выпивали. Во время кражи из автоматической камеры хранения дежурный был навеселе. К нему приходил человек, которого дежурный либо не знает, либо хочет скрыть. Все вместе это составляло освященный традицией набор ингредиентов раскрытия любого преступления: подозреваемый, ведущий сомнительный образ жизни; сообщник, которого «не знают», и алкоголь.
— Ну ладно. Не хочешь — можешь не называть. Не настаиваю. Вот мне что скажи: когда ты открываешь ячейку и видишь, что в ней нет вещей, как ты обязан поступить?
— Пустую ячейку я оставлю открытой — пусть пассажиры пользуются.
— Правильно. Следующий вопрос: когда по указанию инспектора ты вскрывал ячейки, какую-нибудь из них оставил открытой?
— Я? — Порываев с секунду смотрел Блохину в глаза, потом не выдержал, отвел взгляд.
— …Да или нет?
— Нет.
— Вот видишь! Значит, во всех ячейках лежали вещи!
Порываев не догадывался, куда клонит Блохин, но чувствовал подвох.
— Повторяю: поскольку ты ни одной ячейки не оставил открытой, значит, среди них не было ни одной пустой — вывод из двух первых посылок. Так?
— Так.
— Следовательно, в пятьсот второй — слушай внимательно! — лежали в это время вещи. Их украли уже после этого. Верно?
— Погодите! Про них я ничего не знаю! Я же только приоткрывал ячейки, чтобы пассажиры свои вещи искали! А сам в них не заглядывал.
— Ловко? Так и не заглядывал?!
— Зачем мне? — Порываев переступил на полу тяжелыми нелепыми ботинками. — Да еще при инспекторе?
— Но, если бы ты открыл пустую ячейку, тебе бы потерпевшие подсказали!
— А я откуда знаю? С них и спрашивайте.
«Нечем тебя прижать, ведь врешь! — подумал Блохин. — Сейчас хотя бы еще улику, самую малую!»
Тут ему снова повезло.
— Ну ладно, Порываев, верю — не знаешь, не видел… Но о встрече-то с тем человеком вы договорились? Он к тебе зайдет после Нового года или ты к нему? Как?
Блохин снова попал в точку — и это почувствовал. Дежурный заерзал на стуле.
— Сказал, утром вернется с первой электричкой…
— С первой?!
— Он так сказал…
— Понимаю. — Блохин пока еще ничего не понимал. — В чем он одет?
— По-рабочему: куртка, сапоги.