Адептус Астартес: Омнибус. Том II

Смайли Энди

Данн К.З.

Дембски-Боуден Аарон

Хейли Гай

Каунтер Бен

Кинг Уильям

Анселл Брайан

Прамас Крис

Бейли Баррингтон

Торп Гэв

Паркер Стив

Уотсон Йен

Робертсон Крис

Рейнольдс Энтони

Сандерс Роб

Грин Джонатан

Харрисон Рей

Вернер К.Л.

Ли Майк

Паррино Джо

Манн Джордж

Скотт Каван

Соулбан Люсьен

Гото К.С.

Голдинг Лори

Френч Джон

Эннендейл Дэвид

Макнилл Грэм

Келли Фил

Райт Крис

Фаррер Мэтью

Баллантин Тони

Рейнольдс Джош

Сканлон Митчел

Лион Грэм

Доуз Крис

Сваллоу Джеймс

Спурриер Саймон

Александр Джим

Кокс Даррен

Уильямс Ричард

Джоветт Саймон

Кайм Ник

Коуквелл Сара

Хинкс Дариус

Френч Джон

Лайонс Стив

Эрл Роберт

Фехерварри Питер

Милвард Андреас

Круддейк Роберт

Чартерс Дэвид

Харрисон Рей

Лэтэм Марк

Макнилл Грэм

К.С. Гото

Воины-Богомолы

 

 

Суд Воинов-Богомолов

Дымка тусклого света висела во тьме и наполняла сводчатый зал мрачной призрачной полужизнью. Тени казались гуще от парящих в сумраке крупинок пыли. С вершины центрального купола единственный конус света разил прямо в сердце обрамлённой золотом имперскую аквиллы, которая была выгравирована на полу. Казалось, что зал постепенно исчезает вдали от сверкающего столпа истины и прячется в тяжёлые тени у круглых стен, где во мраке мелькали мрачные лица. Между крыльями двуглавого орла, словно заключённый в колонне света, стоял великий магистр Неотера, в чьих глазах сверкали пылкая решительность и неверие. Как до этого дошло?

Неотера держался гордо, несмотря на стыд, смотрел прямо вперёд и не подавал виду, что он прислушивается к шепчущим обвинениям и заявлениям, чей шелест доносился вокруг из тёмных уголков Совета Правосудия. Под лучом света его доспех сверкал подобно отполированному изумруду, поэтому магистр не мог видеть лица призрачных скрытых тенями судей. Но он знал, кем они были. Судьи не могли скрыть свои голоса от Неотеры и не пытались. Это было судом чести, и предназначением тьмы было спрятать судей от его позора, а не скрыть от Неотеры их личности. Неважно, кем были судьи — важнее то, кем был Неотера, и что он совершил.

На великом магистре Воинов-Богомолов не было оков: никто не боялся, что он попытается сбежать от своей судьбы. Под рукой Неотера держал шлем, поэтому длинные чёрные волосы свободно ниспадали по спине. На шее можно было разглядеть протянувшиеся щупальца замысловатых татуировок, а под ярким светом бледно-голубые глаза мерцали зеленовато-синим. На другом его боку висел ”Метасомата”, чтимый и элегантно изогнутый клинок, который в ”Сферах Религиоса” прославляли как ”Яд Тамулуса”. Казалось, что он блистает контролем и ограничениями на крошечном расстоянии от руки хозяина. Среди легенд Легиона Богомолов лишь хроника Мэтра ”Основание Мантидэ” соперничала с величием ”Очищения Мордрианы”, в которой Неотере приписывалась единоличная чистка захваченных джунглей родного мира по дисциплине Старого Пути: без доспеха, лишь с висящим на спине клинком и решимостью в сердце.

Магистр был хорошо знаком членам Совета Правосудия, которые знали его как космодесантника безупречной чести. Никто не боялся его смертоносного оружия или прославленных навыков боя клинками. Многие сражались вместе с ним в прошлых войнах, и больше одного судьи задолжало ему жизнь. Встроенные в стены как предосторожность против преступников, насильников или безумцев автопушки были отключены. И всё же великий Неотера стоял перед судьями как заключённый. Он видели, как стойкий и непоколебимый магистр смотрит прямо вперёд, не оскорбляя судей взглядом на них в ожидании кары по обвинениям в измене и мятеже. Неотера ждал, уже решив умереть по их слову, принять свой позор перед самим Императором и очистить грехи своих боевых братьев в пламени костра. Никто другой не пострадает за его преступления.

— Магистр Неотера, тебе нечего сказать?

Ты ничего не скажешь?

Безличные голоса из теней были непреклонными, но Неотера ощущал в них сочувствие. Он знал, что многие из совета хотели понять, что он совершил. Они хотели, чтобы он объяснил, словно это было возможно или полезно. Среди судей были те, кто некогда звал Неотеру братом и последовал бы за ним в глубины самого Маэльстрома, чтобы принести праведную ярость Императора в сердце Хаоса. Они видели, как ”Метасомата” прорубает ядовитый свет во тьме потерянных миров на окраинах Маэльстрома. Они хотели верить, что у падения магистра были причины, что Неотера потерял себя из-за неодолимого колдовства и больше не был тем же космодесантником. Желали найти нечто в объяснениях Неотеры, часть истории магистра, которую можно сохранить в архивах или личных записях. Но за сочувствием крылся испуг, страх, что таких объяснений не будет, и что остальные могут быть вынуждены сделать такой ж выбор, который совершил Неотера. Страх, что на самом деле в магистре не было ничего неправильного, а на его месте мог оказаться любой из них.

Страх вызывал отторжение. А отторжение приносило гнев в слова остальных.

— Ты издеваешься над советом, Воин-Богомол?

Ты считаешь нас недостойным даже своих слов?

— Ты презираешь нас даже сейчас?

Вокруг кружились мысли и голоса, которые бросали вызов гордости Неотеры и подталкивали его нарушить безмолвие и попытаться спорить. Психические вопросы касались его разума, принося головокружение и тошноту. Душа Неотеры вопила от гнева и ужаса, требовала, чтобы он ответил на оскорбления обвинителей, но одновременно умоляла их перестать задавать вопросы и просто вынести приговор. Неотере было нечего им сказать. Ведь слова не могли изменить ничего.

Безмолвный великий магистр не хотел оскорбить почтенный призрачный совет и не вступал в словесную перепалку. Каждый мог увидеть его преступления, и Неотера ничего не отрицал. Он не станет вредить боевым братьям или чести Воинов-Богомолов, вступая в дешёвое состязание извинениями и объяснениями. Неотера — Адептус Астартес, один из избранных служителей Императора, которые не играют в грязные словесные игры сервиторов, арбитров или инквизиторов. История строго оценит его безмолвие, но никто не мог судить магистра суровей, чем он сам. История не заботила его ни на йоту. А для себя Неотера оставил все надежды на спасение — он сделал шаги по пути без возврата и не станет позориться, бессмысленно цепляясь за жалкие последние миражи избавления. Он смирился со своим проклятием, и поэтому не испытывал ужаса перед приговором достопочтимого совета. После начала падения остаются лишь меч и пламя.

— Магистр-Богомол, ты должен помочь нам понять.

Твои преступления слишком ужасны для нашего понимания.

— Если ты не скажешь ничего, то мы не сможем предложить тебе пощады.

Неотера, ты ничего не скажешь? Не станешь нам помогать?

Последовала долгая тяжёлая тишина, когда судьи ждали без надежды услышать ответ. Слушание продолжалось уже три дня, и Воин-Богомол до сих пор не говорил ничего после того, как подтвердил своё имя и звание, когда его привели на совет. Он даже не воспользовался правом узнать, кого он встретит, из каких великих орденов на Совет Правосудия прибыли магистры и великие библиарии. Целых три дня магистр был не подвижен, не моргал и не шевелил пальцами, и тонкий налёт пыли осел на широкие изумрудные наплечники церемониального доспеха. Неотера был статуей, иконой безупречного решительного воина. И всё же он предстал перед карающим судом, который не созывали бессчётные столетия, и стоял без защиты против обвинений и надежды на освобождение. Неотера был виновен.

Последние три дня разум магистра постепенно замыкался в себе. В мыслях раскручивался по спирали вопрос, но не тот, который бросали магистру судьи.

Как до этого дошло?

Вопрос стал манией Неотеры, словно вплёлся в саму ткань его бытия. Магистр был уверен. Был прав. И при этом как до этого дошло? Не в первый раз за свою долгую и жестокую жизнь Неотера увидел в своей душе потенциал принятия фанатичной целеустремлённости и набожности Богомольцев. Он чувствовал, как легко было бы отпустить последние рудиментарные останки самосознания, которого он был недостоин, и утраитть волю в ослепительном сиянии грозного величия Императора. Религиоса жили, как заблудшие и спасённые, поскольку в них не было чувства собственных нужд, а лишь чистая преданность Имперской Воле.

Лишь недавно неустрашимый и праведный капитан 2-ой роты Мэтр обнаружил возможный источник этой склонности некоторых Воинов-Богомолов и выдвинул гипотезу, что она связана с уникально изменёнными нейротоксичными функциями имплантата геносемени ордена. Однако, вместо того, чтобы видеть в этом проклятие, которое обрекало жертв на жизнь фанатично набожных Богомольцев, Мэтр доказывал, что это награда правоверным. Повышенная концентрация и суженое восприятие пространства и времени заостряли рефлексы космодесантника до беспрецедентной степени, что иногда даже производило впечатление слабого предвидения. В последние годы войны Мэтр просил у Неотеры разрешения организовать специальное подразделение космодесантников, которые будут способны использовать благословенное проклятие, и утверждал, что это может поколебать равновесие в казавшихся бесконечными сражениях со Звёздными Фантомами и Новадесантниками. Капитан собирался назвать их Молящимися Мантидэ, но военные нужды растянули ресурсы до предела — а затем сломали их столь впечатляющим образом — и Неотера не мог выделить космодесантников, которые были нужны Мэтру.

Магистру хотелось закрыть глаза и плыть среди печали и сожаления. [i]Как до этого дошло?

Соблазн покориться свету стал почти невыносим. Неотера ощущал это раньше, и это чувство помогало ему в ситуациях ещё смертоносней, чем сейчас. На короткое и кошмарное мгновение Неотера задумался, хватило бы опускавшейся боевой дымки для того, чтобы обрушить ”Яд Тамулуса” на тех, кто вершил ложное судилище. Судей было лишь двенадцать — бывало и хуже. Возможно, что именно они согрешили против Императора? Возможно, что магистр всё-таки был прав — праведным долгом было зарезать еретиков и лицемеров, которые осмелились его судить.

Но удар сердца спустя ужасный стыд ещё тяжелее надавил на перегруженную душу. Неотера знал, что он был неправ, что война против Империума была ошибкой, что его подвели собственные суждения, а его неудача навлекла проклятие на боевых братьев. Именно Неотера, и он один, примет на себя ярость, агонию и стыд. Цепляясь за хрупкую надежду, что он был прав, а сам Империум Человечества ошибался, Неотера лишь отягощал свои преступления вопиющим высокомерием. Магистр не мог даже допустить себе в голову такую мысль — это противоречило самим опорам его естества.

Даже скрытый пределами собственных мыслей Неотера ощутил, как глубина его преступления усугубилась, а душа завопила от горя. Но для судей вокруг он был статуей контроля и самообладания. Глаза не мигали, а дыхание было почти неразличимо. Уверенность в вине лишь закалила решимость магистра, который незаметно сжал челюсти.

Как до этого дошло?

Пока глаза Неотеры смотрели на аквиллу сквозь мучительную дымку яркого света, его мысли отчаянно метались в поисках ответов. Магистр не хотел объяснений для совета, но ему было нужно узнать, когда всё пошло не так. Как он этого не видел?

Неотера понял, что первым истину увидел Мэтр. Гениальный капитан отправил магистру сообщение прямо перед тем, как Звёздные Фантомы наконец-то пробили защитные барьеры вокруг самого Бадаба. Уже когда десантные капсулы Фантомов с грохотом мчались к Дворцу Шипов, Мэтр знал, что сердце Гурона черно и наполнено порчей Хаоса. В это время Неотера отчаянно сражался, чтобы удержать позиции на своей боевой барже, бился в эндшпиле войны против коалиции Астартес, которые выступили против Астральных Когтей Командора Гурона. Неотера наблюдал, как Мэтр покинул строй и направил орудия своего крейсера ”Измученная Душа” на корабли в разваливающихся линиях обороны Астральных Когтей… Мэтр открыл огонь по своим союзникам, сломал построение Воинов-Богомолов пополам, когда добавил выстрелы своих орудий к огню Звёздных Фантомов и пробил коридор для их десантных капсул. А Неотера мог лишь взвыть от непонимания при виде подобного неповиновения и измены — даже тогда он не видел истины. В пылу битвы Мэтр ничего не объяснил, но просто сказал, что верит, что магистр Неотера поступит также. Наконец, когда личный крейсер Лорда Гурона вырвался из атмосферы и пробился сквозь блокаду Экзорцистов, Неотера наблюдал с медленно накатывающим пониманием, как ”Измученная Душа” Мэтра бросилась следом за тираном в погоню в Маэльстром, паля из всех орудий. Лишь тогда магистр понял, что совершил. Ужас был непредставимым, словно вокруг внезапно развалилась галактика, и одинокий опустошённый Неотера остался среди руин. Он упал на колени и устремил взор в небеса, чтобы увидеть блистательный вечный свет Императора, но увидел лишь тьму.

Десантная рампа откинулась на землю, подняв с поверхности луны огромное облако пыли. Среди волнующейся земляной дымки Шайдан спустился вниз и осмотрелся, держа вертикально в одной руке двухлезвийный богомолий посох. Он не был здесь с тех пор, как выковал свой посох в тайных и позабытых топках в ядре луны. Но Шайдан не ожидал такого возвращения.

Библиарий видел вспышки болтерного огня и прожилки энергетических разрядов за краем кратера, который стал укрытием для ”Громового Ястреба”. Взрывы сотрясали движущиеся пески, отчего земля шла волнами подобно жидкой серой пустыне. Огромные облака пепла выбрасывались в тонкую атмосферу и скрывали звёзды там, где у туго натянутого горизонта падали снаряды. Справа отряды космодесантников окопались в импровизированных бункерах, которые были непоколебимой осадной линией вокруг тайной станции Астартес в пещере у подножия горы. Над траншеями на равнине раскачивались в безвоздушной атмосфере сине-костяные четырехугольные штандарты, когда под ними содрогалась земля. Были ясно видны двенадцатиконечные звёзды — символы Новадесантиков, которые были гордо и вызывающе водружены на карликовой луне, что вращалась вокруг Бадаба Прим.

Ещё когда десантно-штурмовой корабль спускался к луне, Шайдан быстро опознал хорошо замаскированный вход в пещеру, давным-давно пробитую в одном из вулканов, которыми была усыпана вечно тёмная сторона луны. Несмотря на усилия Астральных Когтей по сокрытью местоположения своей базы, острым взором библиарий разглядел тусклый красный свет и постоянные тепловые выбросы, которые сочились из устья пещеры. Туннели вели прямо в сеть залов магмы, из которых веками черпала энергию база, и дальше в недра луны и ныне заброшенные шахты. Библиарий-Богомол все эти годы помнил лабиринт проходов и красные тени. И теперь заградительный огонь вёлся изнутри и снаружи входа в пещеру, превращая его в видение огнедышащего дракона, который выползает из древних горячих глубин и высвечивает вход на тайную базу подобно маяку.

Три отделения Воинов-Богомолов высадились из ”Громового Ястреба”, прошли гуськом по обе стороны от Шайдана и рассредоточились, чтобы занять позиции у кромки кратера. Когда сам библиарий сошёл с рампы следом за своими братьями, двигатели ударного корабля взревели, и ”Громовой Ястреб” начал разворачиваться на взлёте, чтобы прикрыть Воинов-Богомолов тяжёлыми орудиями. Из лазерных пушек и тяжёлых болтеров ”Громового Ястреба” на окопавшиеся осадные подразделения Новадесанта обрушился шквальный огонь, который загнал их в укрытие на достаточно долгое время, чтобы Астартес пересекли кратер и начали атаку.

Когда Шайдан вскарабкался на вершину кратера, и над головой библиария промелькнули очереди болтерного огня, он увидел, что Воины-Богомолы уже построились. Они прибыли на луну, чтобы встретиться с подразделением Астральных Когтей, которые уверяли их, что противостоящая коалиция практически проигнорировала луну Бадаба Прим. Капитан Мэтр был привычно подозрителен и отправил Шайдана вместе с тремя хорошо вооружёнными отделениями, поэтому их не застигнут врасплох из-за наивности или самоуверенности союзников.

Мгновение Шайдан наблюдал, как отделение опустошителей занимает позиции в условиях низкой гравитации для тяжёлого обстрела из ракетных установок и плазменных пушек, добавляя свои силы к граду снарядов и лазерных выстрелов ”Громового Ястреба”, а затем разрывает сооружённые на скорую руку баррикады Новадесантиков очередями выстрелов и чистой энергии. Пока яростный обстрел утюжил позиции врага, два отделения штурмовых Богомолов оторвались от земли, выплёскивая пламя из прыжковых ранцев, и помчались над лунной поверхностью, изрыгая очереди болтерного огня и швыряя гранаты в траншеи за баррикадами. В тонкой атмосфере казалось, что штурмовые отделения мчаться с неестественной скоростью, и мгновение спустя они оказались уже за потрёпанной осадной линией.

Но что-то пошло не так. Атака Воинов-Богомолов прошла чётко и по кодексу: они превосходящими силами застали Новадесантников врасплох, и сейчас можно было ожидать начала схватки. Вместо этого вокруг царила неестественная тишина, когда штурмовые отделения перемахнули через баррикады с молчащими болт-пистолетами и цепными мечами в ножнах.

Со своей позиции на краю посадочного кратера Шайдан видел, как сержант первого штурмового отделения Треомар обрушился с небес в невидимую траншею. Спустя несколько секунд сержант вновь появился над баррикадой, легко паря, и повернулся лицом к Шайдану. В его ухе зашипел вокс-передатчик.

— Библиарий Шайдан. Траншея брошена. Вероломные Новадесантники бежали.

Шайдан развернулся на пятках, немедленно понял, что произошло.

— Шахты! Луна изрешечена туннелями прямо под поверхностью, они спрыгнули в шахты!

Он не успел договорить, когда увидел, как огромное облако лунной пыли вырвалось в небо из кратера прямо под низко парящим ”Громовым Ястребом”. Внезапно в земле открылась дыра, и наружу вырвалось отделение Новадесантников, чьи болт-пистолеты рявкали, а цепные мечи были обнажены. Когда Шайдан крутанул силовым посохом и спрыгнул в кратер им навстречу, то увидел, что следом за арьергардом выбралась команда Новадесантников с ракетными установками. Позади них тяжёло катилось орудие ”Громовое Пламя”, за которым был виден сложный профиль технодесантника. К своему удивлению, Шайдан был восхищён исполнением вражеского плана.

Лишь несколько шагов и прыжок в условиях низкой гравитации, и Шайдан уже приземлился среди Новадесантников. Вокруг богомольего посоха мгновенно вспыхнуло потрескивающее энергетическое поле, когда библиарий крутанул им по пологой дуге, рассекая одним из двойных клинков живот космодесантнику и одновременно выпуская из руки разветвлённую молнию в шлем другого. Новадесантники отпрянули под этим натиском, внезапно обвисшие тела кувыркнулись назад в низкой гравитации и врезались в своих боевых братьев, которые оттолкнули трупы прочь и заняли место павших между Шайданом и выбирающимся на поверхность отделением опустошителей.

В это же время над краем кратера с рёвом взмыли отделения штурмовых Богомолов, которые спешили обратно от брошенных баррикад на равнине. Они открыли огонь из болт-пистолетов, но не бросали гранаты, потому что библиарий был в зоне поражения. А Новадесантники действовать очень эффективно. Орудие ”Громовое Пламя” закрепили на гусеницах, а его счетверённые стволы уже были полностью отрегулированы и нацелены на изогнутые стены кратера. Внезапно стволы вспыхнули, а затем наступила тишина, на мгновение показалось, что произошла осечка. Но затем земля содрогнулась, словно вся луна забилась в агонии, и мощный подземный взрыв изувечил стену кратера и равнину за ней. Под парящими силуэтами штурмовых отделений кратер раскалывался и осыпался, а широкие трещины прошли по лунной поверхности вокруг отделения Богомолов-опустошителей на равнине и поглотили трёх космодесантников. Облака пыли были выброшены в атмосферу, а фонтаны лавы забили из разорванных залов магмы под вулканическим регионом.

Под прикрытием снарядов ”Сотрясатель” ракеты вылетели из пусковых установок Новадесантников и врезались в подбрюшье ”Громового Ястреба”, который делал виражи и пикировал, пытаясь выбраться из кратера. Ракеты неустанно бились о броню десантно-штурмового корабля, одна за другой обрушивались в одно место под двигательным блоком. Броня не была предназначена для таких близких ударов, и Шайдан разглядел трещину в адмантиуме за мгновение до того, как новый ракетный шквал сорвал пластину брони и угодил в двигатели.

Долгую, мучительную секунду ”Громовой Ястреб” дрожал, а затем начал падать. Щупальца дыма сочились из кормы, а языки разгорающегося пламени прорывались между раскалывающимися броневыми пластинами. Затем десантно-штурмовой корабль резко спикировал, кувыркаясь в сторону, меньше чем за секунду потерял высоту и врезался в лунную поверхность сразу за кратером рядом с отделением Богомолов-опустошителей. От удара уже нестабильная земля содрогнулась до основания. Долю секунды сбитый ”Громовой Ястреб” раскачивался и, казалось, затихал, но затем земля под ним просела, и ударный корабль полетел в бурлящие внизу потоки лавы, унося с собой половину уцелевших опустошителей. Когда ”Громовой Ястреб” рухнул в огненную реку, сердцевина двигателя детонировала от жара, и на месте ударно-штурмового корабля расцвёл огненный шар.

С мостика ”Измученной Души” казалось, что атмосфера Бадаба горит. Планета сверкала подобно маленькой звезде, пока в кислороде её озонового слоя бушевало пламя. Капитан Мэтр наблюдал, как корабли боролись за превосходство на разных уровнях орбиты. Его крейсер был зажат между двумя блокадными линиями: оборонительной Астральных Когтей на низкой орбите, прямо над термосферой, которую поддерживали залпы наземной артиллерии, и осадной Экзорцистов, которые стремились отрезать Бадаб от остального сегментума. Два грозных флота обменивались сквозь ничейное пространство постоянными бортовыми залпами, стегали пылающую тьму палящими залпами излучателей и следами торпед. Всюду сновали быстрые ударные корабли и эсминцы, маневрируя вокруг друг друга и пытаясь подобраться к вражеским крейсерам достаточно близко, чтобы взять их на абордаж.

Первая рота возглавила резервные силы в обороне родного мира от Новадесантников и Ревущих Грифонов. Тем временем почти половина сократившегося флота Воинов-Богомолов оказалась втянута в последний этап обороны Бадаба — твердыни мятежа и трона Лорда Люфгта Гурона, Магистра Астральных Когтей и самого верного слуги Императора. 2-я рота, как и всегда, была в авангарде и сражалась в самой гуще боя. Все восемь лет ”Измученная Душа” участвовала в боевых действиях — Мэтр был на мостике, когда они захватили ”Восторженное Пламя” Огненных Ястребов и втянули Воинов-Богомолов в эту войну. Но даже это древнее и почтенное судно не могло выстоять под таким обстрелом. Великий дух машины оставался решительным и несломленным, но системы постепенно отказывали из-за постоянного напряжения. Палуба содрогалась от попаданий, а в залах слышалось эхо тяжёлых шагов, когда сервиторы и космодесантники пытались ликвидировать повреждения. Целые секции некоторых палуб постоянно горели, тогда как другие были открыты абсолютному холоду космоса.

За годы войны большинство частей корабля прошло через систему переоснащения, чтобы он оставался полностью функционирующим и способным выдержать даже самый мощный натиск, но сейчас в резерве не осталось ничего. Серьёзное повреждение систем управления, жизнеобеспечения или даже двигательного отсека оставило бы величественный крейсер почти мёртвым.

Новый аварийный огонь вспыхнул на мостике, и зазвучала сирена, почти неслышная на фоне других сигналов тревоги и шума. Мэтр перевёл взгляд от горящей планеты на видеоэкран и прочёл предупреждение. Их взяли на абордаж. С учётом количества зияющих в корпусе дыр было лишь вопросом времени, когда один из кораблей Экзорцистов или Звёздных Фантомов найдёт брешь, через которую можно запустить абордажную партию.

— Сержант, — почти беззвучно прошептал Мэтр, словно слова даже не нужно было говорить, — Направляйся с двумя отделениями к пролому и отрази абордаж. Когда библиарий Шайдан вернется с Бадаба Прим, я направлю его к тебе на помощь. Теперь иди.

Сержант Аудин слабо склонил шлем, показывая, что понял приказ, а затем быстро развернулся и зашагал прочь. Когда двери разъехались, на мостик проникла тонкая струйка дыма и запах жжёного металла.

Мэтр вновь обратил внимание на видеоэкран. Соединение фрегатов совершало сложный манёвр вокруг одного из ударных крейсеров Астральных Когтей — ”Проницательной Сверхновой”. Крейсер был плохо оборудован для участия в защитной блокаде, а его команда едва ли привычна к таким сражениям — ударные корабли Астартес были предназначены для того, чтобы захватывать планеты, а не удерживать. Но у Астральных Когтей не было выбора, потому что планетарные защитные сооружения Бадаба постепенно разрушали до основания бомбардировочные орудия осаждающей коалиции.

Битва за Бадаб почти закончилась, теперь это было лишь вопросом времени. Сквозь блокаду Экзорцистов не проникали подкрепления или припасы: Палачи попросту бросили свои посты и бежали на родной мир, чтобы попытаться сохранить его от возмездия Империума, а почти четыре года назад воля Плакальщиков была сокрушена в засаде Минотавров — они совершили немыслимое и сдались. Ось Бадаба была расколота, и теперь единственной надеждой Лорда Гурона на выживание были Воины-Богомолы, а Мэтр знал, что эта крошечная надежда зависит от 2-ой роты.

Это было зрелище, о котором могли бы мечтать Адептус Астартес. Небеса были наполнены войной, могучие и ужасные силы боролись друг с другом, и ничто кроме героизма и преданности не стояло между смертью и славой. Вся планета лежала в развалинах, а её атмосфера была пылающим огненным шаром, затянутым горящими облаками. По сути это был отчаянный последний бой, а вокруг кружилась ошеломляющая зловещая мощь, которая была нацелена на уничтожение народа, ордена. У Мэтра не было надежды на победу, но он не собирался отступать, даже если бы мог как-то проскользнуть сквозь изолировавшую систему неподвижную линию кораблей Экзорцистов. Но его разум больше не занимали мысли о победе или поражении. Он не думал, что сможет победить, когда вступил в эту войну, и лишь верил, что должен сражаться. Иногда честь была не в победе, а в правильной смерти. Для него, понял Мэтр, эта война всегда была умиранием. Это было долгой и залитой кровью дорогой к смерти.

Мощный пугающий взрыв оборвал размышления Мэтра. Один из флагманов Звёздных Фантомов содрогнулся и разлетелся на куски и обломки, а кружащиеся осколки металла и обломки полетели сквозь затухающий огонь Астральных Когтей в атмосферу Бадаба. Это был ”Призрак Страха” — крейсер, на который Мэтр отправил последнее отделение Богомольцев. Он знал, что они не вернуться, но был уверен, что космодесантники не умрут без славы. Гибель ударного крейсера была завещанием, которое заслужили эти праведные космодесантники. Религиоса ухитрились взять на абордаж повреждённый корабль и, вероятно, пробились к ядру реактора, где вызвали критическую перегрузку, и оставались там до взрыва двигателей, чтобы защитить результат саботажа. Это не повлияет на исход битвы.

— Дайте мне дюжину отделений таких космодесантников, и я принесу вам победу в любой битве, — прошептал Мэтр, в чьих глазах сверкало невольное восхищение.

— Капитан, если мы дадим тебе дюжину отделений Религиоса, то Воины-Богомолы быстро вымрут, — неожиданно раздался голос Шайдана.

— Тогда, друг мой, мы должны найти путь использования этих сил без потери разумов космодесантников от безропотной праведности. Представь себе Религиоса, который вернулся. Шайдан, когда ты вернулся? — спросил Мэтр, наконец-то поворачиваясь на встречу голосу библиария.

— Только что, капитан. Я принёс новости с Бадаба Прим, — Шайдан снял психический капюшон, и длинные чёрные волосы свободно рассыпались по плечам. Лицо было вымазано в грязи и крови, но казалось, что пронзительные зелёные глаза смотрели прямо в душу Мэтру, когда библиарий склонил голову в знак уважения. Шайдан никогда не видел капитана таким мрачным.

— Я предпочту плохие новости, — ответил Мэтр, — Шайдан, битва на грани зрелищного финала. Хорошие вести лишь отдаляют нечто величественное. Так что выкладывай плохие известия, если у тебя нет чуда.

— Капитан, мои новости не повлияют на результат битвы. Но я думаю, что вы всё равно можете назвать их плохими.

Мэтр посмотрел на чрезмерно постаревшее для своих лет и наполненное мудрой силой лицо библиария.

— Ты скажешь мне, что Гурон покорился? — капитан невесело усмехнулся, — И что он просит своих союзников сдаться?

— Капитан, у меня нет таких сообщений. Скорее я принёс доклад, — дружелюбный тон Шайдана посуровел, — Как вы и приказывали, капитан, я встретился на луне Бадаба Прим с отделением Астральных Когтей. Они были правы насчёт того, что Звёздные Фантомы и Экзорцисты сейчас настолько сконцентрировались на штурме родного мира Гурона, и на меньшую планету было бы относительно легко попасть.

— Было бы?

— Да, капитан. Вы были правы, когда заметили, что здесь действуют другие силы. У нас были некоторые неудобства в связи с небольшим контингентом Новадесантников. Они были… настойчивы.

— Шайдан, я думаю, что нам надо перейти к делу, — тихо усмехнулся Мэтр, склонив голову обратно к наблюдательному экрану, который показывал свирепую битву. Ему нравился библиарий, чьи осторожные манеры были перспетивой высокого положения когда-нибудь. Но не сегодня, — Другие вещи, которые требуют моего внимания. А ты нужен Аудину, который прямо сейчас отражает абордаж.

Шайдан кивнул, видя печальную смесь уважения и необходимости на лице Мэтра.

— Воля лорда Гурона непоколебима. Он будет сражаться до тех пор, пока не останется его ордена — несмотря на необходимость спешки, Шайдан остановился, чтобы выбрать правильные слова, — Но, капитан, Астральные Когти престали быть самими собой.

— Библиарий, не надо загадок. Сейчас не время.

— Мэтр, я едва узнал отделение, которое должен был встретить. Вместо гордых цветов Астральных Когтей каждый космодесантник раскрасил свой доспех случайным образом, затенив символ ордена и даже скрыв аквиллу.

— Это были отступники? Дезертиры?

— Нет, капитан, это было одно из элитных отделений, которые Гурон назначал дворцовой стражей. Это было отделение, которое он послал на встречу со мной.

Мэтр пристально посмотрел на библиария.

— Шайдан, о чём ты говоришь? — в голосе был гнев, поскольку непонимание питало раздражение, — В их рядах развалилась дисциплина? Я не могу в это поверить.

— Капитан, я не могу быть уверен, но, полагаю, что это и есть новая дисциплина. Похоже, что Гурон заявил своим братьям, что Осада Бадаба — свидетельство того, что Император их бросил. Он утверждает, что взор Императора затуманили бюрократы Империума, поэтому он больше не видит разницы между верностью и тиранией. Ходят слухи, что лорд Гурон сорвал аквиллу с плеча и поклялся продолжать бороться за истину ради Императора, пусть даже не во имя Императора. Космодесантники передали слух, что Гурон заявил что, поскольку Император больше не отличает друзей от врагов, то он продемонстрирует свою верность, перестав служить одурманенному разуму и покажет истину, которую утратил Император. Предположительно, он сказал, что это будет самой самоотверженной службой — рискуя проклятием привести самого Императора обратно к свету. Похоже, что, наслушавшись, отделения Астральных Когтей осквернили свой доспех похожим — или не очень — образом.

Мэтр продолжал смотреть, пока его разум метался, пытаясь переработать информацию. Во время войн всегда процветали истории и молва, а эта война растянулась на десятилетие и столкнула Астральных Когтей с самим порочным и лицемерным Империумом. Капитан понимал, что напряжение в этом ордене должно быть невероятно высоким, но он никогда не слышал о том, чтобы воля ордена полностью ломалась из-за боевой нагрузки или стресса. Ради Императора, космодесантники — не обычные гвардейцы! Адептус Астартес создали для постоянной войны, в этом была сама причина их существования. Капитан не мог поверить, что Гурон или его Когти сломались. Это было попросту невозможно. Они были должны наслаждаться перспективой славной праведной смерти, а не молоть чепуху насчёт того, что их бросили.

Если только… запнулся Мэтр, если только Гурон не знал, что он не прав.

Как только мысль ударила ему в голову, капитан ощутил её истину. Гурон был не прав. И знал, что он не прав. Он сознательно обманул нас ради своекорыстных целей. Он… Мэтр едва смог закончить мысль. Он обратил нас против Императора! А мы поверили ему… Мы были слишком доверчивы, чтобы увидеть истину — мы хотели помочь этому ордену, в котором увидели нечто от самих себя, борющихся за совершенство в галактике, которая не понимает и боится нас. Мы перепутали их с собой и потеряли себя навсегда. А Гурон знал, что он забрал у нас. Он знал, и забрал наши души, даже не потрудившись показать свои когти. Даже у служителей Хаоса больше чести, чем в подобной жажде силы и политиканстве, по-крайней мере они для приличия искушают обещаниями сверхъестественной силы.

Внезапно всё стало очень ясно и недвусмысленно, и Мэтр осознал, что восстание с самого начала не казалось ему правильным. Он обманывал себя, что липкий ужас в сердце был вызван только тем, что война разрывала Сегментум на части, но теперь он понял, что причина страха была гораздо проще: восстание было неправильным.

— Капитан? — спросил Шайдан, который видел, как на лице Мэтра постепенно проступает ярость.

— Библиарий, ты поможешь отразить абордажную партию. Однако знай, что если ты или сержант Аудин захочешь предотвратить мятеж, то тебе нужно вернуться на мостик меньше чем через десять минут, чтобы совершить свой.

— Капитан, вы проинформируете магистра Неотеру, прежде чем начать действовать? — вопрос Шайдана был формальным, словно просто на учениях. Соблюдение протокола успокаивало его дух, который жаждал действий. В душе библиарий ощущал совершенную правильность решения капитана, чего не чувствовал уже декаду.

— Конечно, — взор Мэтра был спокон. Ярость утихла до пылкой решимости.

— Капитан, тогда мы вернёмся после уничтожения абордажной партии, чтобы получить новые приказы.

С этими словами библиарий Шайдан резко кивнул и направился к выходу. Он крутанул украшенным двухлезвийный силовым посохом и вышел с мостика не оглядываясь.

— Руин!

Дежурный космодесантник выступил вперёд с охранного поста у дверей мостика.

— Капитан?

— Сержант, вы слышали доклад библиария Шайдана?

— Да, капитан.

— Тогда ты понимаешь, что я должен отправить сообщение Великому Магистру. Мне не требуется ответ, да и нет времени его ждать. Могу я доверить тебе отправку сообщения вовремя? — Мэтр внимательно глядел на сержанта.

— Да, капитан. Конечно, — В голосе не было ни следа сомнений. Мэтр даже подумал, что увидел вспышку облегчения и гордости, словно мучительная сводящая с ума рана внезапно затянулась.

— Сообщи магистру Неотере, что ”Измученная Душа” немедленно обращает орудия на Астральных Когтей. Не проси разрешения и не приноси извинений, но, пожалуйста, поясни, что я на его месте сделал бы то же самое. На самом деле я надеюсь, что он сделает то же самое.

Капитан отвернулся от Руина, — Сержант Сорон! Навести орудия правого борта на ”Проницательную Сверхновую” и приготовить бомбардировочные орудия к обстрелу планетарных защитных сооружений. Пусть наша смерть будет правильной, если это станет последним нашим делом.

* * *

Когда ”Громовой Ястреб” взорвался, земля в кратере начала осыпаться. Шайдан широкими шагами ринулся по дрожавшей земле к отделению Новадесантников, которые сгрудились вокруг опустошителей, пытаясь прикрыть их отступление обратно в туннели и шахты древней луны. Богомолий посох сверкал зеленым фосфоресцирующим ядом — наследием смертоносной ауры самого Готтентота. Библиарий взмахивал и колол величественным оружием, разрывая пластины сине-костяных силовых доспехов бурей негодования, праведности и возмездия. Пока библиарий прорывался сквозь болтерный огонь и взмахи цепных мечей, он прошептал древнее машинное проклятие и мысленно плюнул в орудие ”Громовое Пламя” как раз тогда, когда оно неуклюже закатывалось в туннель. Казалось, что пушка замерла и пошатнулась, словно ощутив оскорбление, а технодесантник позади резко дёрнул головой, как от удара. А затем орудие просто остановилось, замерев в устье пути к отступлению Новадесантников.

Когда штурмовые отделения прыгали полукругом с дальней стороны кратера, чтобы сформировать огибающую огневую линию на более стабильной земле, Шайдан прицелился и метнул подобно эфирному джавелину посох, который пронёсся сквозь остатки отделения Новадесантников и вонзился в широкое дуло ”Громового Пламени”. Последовала вспышка и неслышный треск невероятного выброса энергии, а затем пушка взорвалась, разбрасывая сверхнагертые осколки и взрывчатые снаряды подобно огромному дробовику. Выжившие Новадесантники ощутили полную силу взрыва, который испепелил обслуживавшего пушку технодесантника. Спасительный туннель, единственный путь Новадесантниокв зи кратера, полностью обвалился.

Когда Новадесантники наконец пали под аккуратными очередями болтерного огня штурмовых отделений, Шайдан сфокусировал свои мысли на мгновенном ускорении и словно перенёсся по изуродованному кратеру во вспышке изумрудного света. В одно мгновение он вынимал безупречный посох из обломков пушки, а спустя секунду он уже вернулся обратно и встал перед последним уцелевшим Новадесантником.

Штурмовики-Богомолы прекратили огонь, и все глаза обратились на Шайдана, который властно стоял перед поверженным врагом. На Новадесантнике были знаки отличия сержанта-ветерана, а его доспех был изборождён отпечатками бесчисленных битв. Он стоял с гордой решимостью перед библиарием, встретив жуткий изумрудный взор непоколебимым щитом визора шлема.

Шайдан осматривал сержанта, и тусклые психические искры вспыхивали вокруг узлов в капюшоне, который скрывал затылок библиария.

Войны Бадаба или Освободительные Войны, как они были известны среди праведных, стоила Астартес столь многих жизней. Библиарий лично убил бесчисленных космодесантников и видел, как много пало его святых братьев. Но ему было трудно поверить, что кто-то из Адептус Астартес мог принять это легко или найти удовольствие от побед. Ведь каждая победа в этой войне означала потерю бесценного геносемени, а каждая смерть была порезом в плоти самого Императора.

При этом следствием природы Астартес было то, что после битв редко оставались пленники. Дело было не в том, что космодесантникам не хватало милосердия или сострадания — на самом деле Воины-Богомолы гордились своими милостивыми душами — а в недостатке желания сдаться. Сама суть космодесантников была в сражениях, и не важно при каких обстоятельствах или шансах на выживание. Как они могли демонстрировать без битв свою верность долгу, без которого Астартес были ничем, а возможно хуже. Сострадание — для других, а для себя ничего.

Поэтому Шайдан осматривал последнего Новадесантника на Бадабе Прим с интересом, желая принять его сдачу, но он был полностью готов к тому, что сержант мог до сих пор верить в то, что сможет победить, несмотря на прицелы десятка пистолетов и стоявшего перед ним величественного библиария.

Шайдан пристально глядел в глаза космодесантника, заглядывая прямо сквозь непроницаемый визор шлема, словно его не существовало. И не видел страха или отчаяния. Здесь не было лихорадочного планирования бегства. Взор был спокойным и уверенным, и в глазах сверкала глубочайшая искренность. Но было и нечто иное: сержант его ненавидел. Он отвергал Воинов-Богомолов, словно они были чем-то кошмарно порочным и омерзительным. На долю секунды Шайдан отшатнулся от силы ненависти и ощутил шок, видя такое в глазах Астартес. Придя в себя, библиарий протянулся глубже сквозь нулевую зону в мысли Новадесантника, где нашёл бесконечные истории об ужасах и извращениях, которые совершили во время войны Астральные Когти и их союзники. Сержант чувствовал, что Император на его стороне.

Шайдан кивнул сержанту, понимая его мотивы, которые могли быть заблуждениями войны, и отвернулся от космодесантника. В это же мгновение Новадесантник выхватил болт-пистолет из кобуры и выстрелил в спину библиария.

Но Шайдан исчез прежде, чем до него долетел снаряд, с молниеносной скоростью унёсся из поля зрения. Сержант узнал, куда исчез библиарий, лишь тогда, когда ощутил жгучий холод — тыльную сторону его шеи легко прорезал двухлезвийный посох. Новадесантник инстинктивно пытался обернулся, чтобы встретить врага лицом к лицу. Уже когда двойные лезвия рассекали позвоночник, он ухитрился изменить хватку на болт-пистолете и сделать последний выстрел. Когда голова сержанта упала на землю, снаряд прошёл сквозь его доспех у живота и врезался в нагрудник Шайдана, где и застрял, не в силах пробить ещё один слой брони.

Алая кровь растекалась по серой лунной пыли у ног Шайдана, который чувствовал удивление и благодарность сержанта. Новадесантник не ожидал такой чести, и его смерть была приправлена внезапными, но глубоко запавшими сомнениями. Со своей стороны Шайдан скорбел о том, что один из Астартес мог так мало ожидать от Воина-Богомола. Как до этого дошло?

Внезапно в его ухе зашипел вокс-передатчик.

— Воин-Богомол. Мы тебя ждали.

Шайдан поднял глаза и увидел на краю кратера собиравшийся контингент космодесантников, чьи силуэты виднелись на фоне звёздного неба. Он посмотрел на сержанта Треомара на стене кратера, который согласно кивнул и просигналил, что это те Астральные Когти, которых Богомолы были посланы встретить. Но сигнал казался неохотным, словно сержант не был точно уверен, кем были новоприбывшие.

— Хорошо, что ты присоединился к нам, Астральный Коготь, — ответил Шайдан, когда начал карабкаться навстречу хозяевам луны. Он задумался, почему Когти не предупредили их и не помогли, но сожаления или выговоры не были путём Воинов-Богомолов, а тем более предположение, что им бы помогло содействие в битве, которую Астартес уже выиграли без него.

— Дружище, ты безупречно выбрал время, — едко заметил Шайдан.

— Библиарий, нам многое надо обсудить, — вновь раздался голос, — А времени мало.

Когда Шайдан выкарабкался из кратера, он впервые ясно увидел космодесантников из Астральных Когтей. И изумлённо уставился на них. Когти явились в великолепии древних доспехов Адептус Астартес, которые сверкали под звёздным светом подобно драгоценным многоцветным камням. Здесь было слишком много цветов. Сверкающее золото и чёрный цвет Дома Гурона, о котором Мэтр так много говорил после посещения Дворца Шипов, было скрыто и затемнено, украдкой скрыто под безвкусными масками цветов — чёрного и резких кроваво-красных оттенков. Они выглядели бы извращённым потомством Астартес и эльдар-арлекинов, если бы даже мысли о таких вещах не были ересью. И, что ещё страннее, Шайдан видел, что аквилла была снята с некоторых доспехов и скрыта или осквернена на остальных.

Он стоял на самом краю осыпающегося кратера, переводя взгляд с подразделения эксцентричных Астральных Когтей на трупы погибших с честью Новадесантников, которые усеяли разлетающуюся лунную пыль. Шайдан чувствовал, что сержант Треомар и штурмовые отделения неуютно переступали с ноги на ногу, словно были не уверены, что делать дальше. Они были напряжены и готовы ко всему.

— Да, друг, времени мало, — наконец, сказал библиарий, — и я вижу, что вы можете нам многое рассказать. Сначала позвольте нам забрать генетическое семя павших братьев, а потом поговорим.

Шайдан кивнул в сторону устья пещеры, где располагалась база, до которой они пытались добраться, и вздрогнул, когда увидел, что вырезанный на скале над пещерой двуглавый орёл был обезглавлен.

— Также мы будем благодарны, если вы выделите ”Громовой Ястреб” или другой транспорт для нашего путешествия обратно на флот. Уверен, что капитан Мэтр и Великий Магистр охотно выслушают мой доклад.

— Магистр Неотера, совету нечего скрывать от тебя, и мы должны сказать, что полностью осведомлены о событиях войны, которую ты выпустил в сектор. Тебе нет нужды затруднять себя, рассказывая нам детали того, как ты наконец-то покорился объединённой мощи Новадесантников, Экзорцистов и Звёздных Фантомов после того, как Плакальщиков сокрушили Минотавры, как ты наголову разбил Странствующих Десантников на Калибусе IV, как ты чудесным образом сбежал от подразделений Саламандр при Осаде Комисла или как ты ухитрился захватить ”Восторженное Пламя” у Огненных Ястребов в 904. Нам не нужна от тебя эта информация — она уже занесена в архивы. Пробелы, если они есть, может заполнить любое число наблюдателей. Мы не просим исповедоваться об этих действиях, потому что они неоспоримы. Пролита кровь, перерезаны космодесантники и разорены целые планеты. По твоему приказу. Нам не нужны отрицания или описания.

— Но мы не можем понять почему. Нам нужно от тебя объяснение. Чего ты пытался достигнуть? Почему ты отвернулся от света Императора и выковал союз с Тираном Бадаба? И что заставило тебя начать первые нападения против Огненных Ястребов, зная, что такие действия втянут ордена в войну, невиданную со времён самой Ереси? Даже Гурон не осмеливался напасть на других космодесантников — лишь из-за тебя этот жалкий мятеж стал войной. Как тебя убедили отбросить честь и преданность Астартес? Какими обещаниями можно купить душу Хоизана Неотеры, Великого Магистра Воинов-Богомолов и хранителя земель Мордрианы и Оотеки?

Богомол, что предложил тебе этот трусливый перевёртыш? Место по правую руку тирана или свободу от дисциплины Астартес? Он искушал тебя артефактом союзных ксеносов или запретным знанием порченых братьев? Как он обратил тебя против отца нас всех, и наполнил твой дух изменой? Или ты хочешь, чтобы мы поверили, что он не сделал ничего… что ты уже был потерян и нашёл в Чёрном Сердце родственную душу? Великое наследие Воинов-Богомолов — лишь иллюзия, покров для того, чтобы скрыть порченое генетическое семя? Прятались ли вы словно трусы тысячелетиями, жили в лицемерном притворстве и относились к нам как к дуракам? Владыка Богомолов, ты не только осуждён, но и проклят?

— Неотера, ты должен объяснить. Мы не лишены милосердия, — в скрытых тенями словах была доброта.

Вы меня не знаете? Мысли остались в голове магистра. Конечно, вы меня не знаете. Даже я сам не могу себя узнать. У меня нет ответов на ваши вопросы, и я не смогу их найти, даже если они будут выжжены в разуме подобно клейму. Теперь мы за гранью слов и причин. Дела сделаны: нас должны судить по ним, как и призвать за них к ответу. Как они могут насмехаться надо мной угрозой пощады? Вы думаете, что я хочу милости или прощения? Вы думаете, что я смогу жить дальше после того, что сделал, позволил себе сделать? Ваше милосердие — насмешка надо мной и оскорбление вас, не обременяйте нас такими разговорами. Я не заслуживаю вашей доброты и вы должны знать, что даже Император в Его бесконечной мудрости не предложил бы мне ничего лучше приговора. В падении есть лишь пламя и меч. Огласите вердикт и избавьте себя от меня.

— Я не прошу пощады, — едва выдохнув, Неотера не был уверен, что сказал слова в слух, но они разнеслись по залу подобно запаху яда.

Ах, безмолвный космодесантник наконец-то заговорил. Бесплотные мысли сочились ядом, они насмехались над ним, словно веря, что Неотера сломается. Мы только предложили тебе немного личных надежд, а твоя решимость уже пошатнулась. Пощада и предательство — такая прекрасная пара. Гурон предлагал тебе пощаду? Слышишь ли ты шепчущее эхо слов самого Гора, предлагающего тебе возвращение в его паству. Это всё, что нужно, слабовольная букашка? Твою душу можно купить за немного пощады?

Я не прошу пощады, — мысленно повторил Неотера, сжав челюсть от муки предательства самого себя. Он не собирался говорить, но решимость была столь сильна и всепоглощающа, что слова раздались словно сами по себе. Я не прошу пощады — мысли кружились по спирали в его голове, словно мантра, и впервые за три дня выскользнули на воздух. Казалось, что он сам стал словами, что Неотера будет придавать им физическое значение до конца своих дней.

Но взгляните, как легко можно исказить четыре коротких слова. Их чистота была запятнана и осквернена, как только они покинули рот магистра. Ещё до того, как они достигли ушей судей, их психической резонанс был искажён едким разумом безымянного библиария, который не желал ничего, кроме падения Воинов-Богомолов в бездну, чтобы они были обесчещены и осквернены на суде истории. В разуме была искренняя ненависть, которая сочилась токсинами в голове Неотеры. Великий Магистр ощутил в этих психических вторжениях жажду выгоды и добычи и осознал, что не все судьи пришли сюда ради мести, справедливости ли знания — некоторых привела погоня за кораблями и мирами.

— Так ты не раскаялся, Неотера?

Его не правильно поняли даже голоса разума. Как они могли счесть его не раскаявшимся, когда в глубине души магистр кричал от муки своих действий? Если бы он только мог забрать четыре простых слова и оставить нетронутой безмолвную решимость. Но слова нельзя обратить вспять, как и действия, которые их вызвали. Слова не могли объяснить то, что он совершил, и любые слова лишь ещё сильнее увечили веру, которая оставалась в сердце Неотеры. Слова бы искажали и мучили до тех пор, пока они больше не казались собой, и магистр не смог бы отличить правду ото лжи. Неотера знал, когда был сделан выбор, и что он был неправ много лет. Но он знал, знал в глубине души, что его намерения были чисты.

Намерения — ничто. Слугу судят по делам. Я не прошу пощады. Я не предлагаю слов или объяснений. Я стою наготове, чтобы принять нестерпимое.

Дворец Шипов был всем, что они ожидали. Он был показным местом власти на родном мире гордого ордена космодесантников, полным помпы и регалий воинской доблести и славы. Огромные статуи нависали над воротами и арками рук удерживали сводчатые потолки. Стены были наполнены покрытыми орнаментом фресками, на которых увековечили самые великие и легендарные победы Астральных Когтей: Очищение самой системы Бадаб, Бичевание Теслина и Возвращение Мундуса V. Почётный караул Великого Магистра стоял на страже коридоров и залов, блистая лучезарными чёрно-золотыми полосатыми церемониальными доспехами, словно величественные тигры, которые осматривают свои владения. И имперская аквилла, универсальный знак преданности и верности Императору, гордо украшала каждый из могучих шпилей, которые тянулись к небесам.

Контингент Воинов-Богомолов не трогало великолепие, когда они мчались по коридорам в направлении тронного зала. Их собственная крепость-монастырь на Оотеке была не менее величественной, и даже дворец в джунглях Мордрианы III внушал благоговение. Однако их делегация на Бадаб была важна. Три отделения космодесантников действовали как почётный караул в необычно суровых и важных условиях: сам Великий Магистр гордо шагал по коридорам Дворца Шипов. Его караул сверкал изумрудными доспехами, отполированными до блеска церемониального великолепия, но двигался с осторожной собранностью, которая говорила о скрываемом недоверии. В качестве особого жеста доброй воли Лорд Гурон позволил им войти во дворец с полным вооружением, чем в полной мере воспользовались не совсем желающие отвечать доверием на доверие Воины-Богомолы. На посадочных полях за воротами в тёмно-зелёных ”Громовых Ястребов” Богомолов ожидали крупные подкрепления.

Во время приближения к системе Бадаб Богомолы лично увидели свидетельства недавних действий Гурона. Они слышали слухи и доклады, но личный взгляд на доказательства придавал официальным сообщениям о мятеже и революции силы и резонанса. Прилегающие космические пути были завалены обломками и разбитыми остовами перехваченных грузовиков, которые были слишком повреждены для ремонта. Прежде, чем магистры согласились на встречу на Бадабе, Гурон предупредил их о том, что они могут увидеть, и как это может выглядеть. Люфгт не отрицал ничего, но приглашал Воинов-Богомолов увидеть подтверждения фактов.

Он объяснил, что многие из внешне гражданских судов были замаскированными имперскими канонерками, которые прислали шпионить в системе Бадаб. Гурон утверждал, что обнаружил, что подобные корабли были обычной частью всех торговых конвоев в контролируемые Адептус Астартес системы, и предложил им полностью проинспектировать торговые пути в самой Оотеке, если Богомолы сомневаются в его словах. Гурон спокойно доказывал, что в Империуме есть могущественные фракции, которые не доверяют Астартес и ненавидят их, завидуя, что они близки духом с Императором и подобны его телу. Сейчас эти фракции возвышаются в обращённом к Терре крае Сегментума Ультима, где страх Маэльстрома смешивался с недоверием к величию Астартес и порождал коварные назойливые подозрения. Гурон сообщил магистру Неотере, что за Воинами-Богомолами также наблюдают.

Когда”Ядовитый Клинок” прорезал себе путь на задворки системы Бадаб, Неотера увидел разорванный нос имперского лёгкого крейсера, который вращался рядом с обломками группы грузовиков. Среди остатков были видны покорёженные обломки орудийных батарей и обгорелая аквилла. Казалось, что Гурон говорил правду о присутствии глаз Империума в этом секторе.

На границе звёздной системы ”Клинок” засёк широкий спектр сигналов на сканерах дальнего радиуса действия. В межзвёздной пустоте между Бадабом и Ригантом собирался боевой флот. Большинство сигнатур были слишком смутными для точного опознания, но в авангарде было цельное грозное эхо ударных крейсеров и фрегатов космодесанта. Необычная форма ”Восторженного Пламени”, легендарного крейсера Огненных Ястребов, который пять тысячелетий назад пережил уничтожение родного мира ордена, Жороса, находилась в центре строя, который медленно менялся и маневрировал. Они были меньше чем на расстоянии варп-прыжка, но возможно в нескольких днях пути нормальных ходом. Корабли чего-то ожидали, а их присутствие предполагало, что целью был Бадаб. Возможно, что у паранойи Гурона были основания? Действительно ли Империум послал космодесантников против своих? И что за орден может ответить на такой призыв?

В одном из первых сообщений, до того, как противоречия вылились в кровопролитие в регионе Сфанту, Гурон спросил Неоетру о частоте, с которой Механикус требовали образце генетического семени Воинов-Богомолов. Сначала Неотера не понимал, зачем другому ордену требовалась подобная информация: это казалось неуважением, доходящим до грани оскорбления. Сначала он был подозрителен относительно мотивов Гурона, а затем начал опасаться того, что слухи о Легионе Богомолов просочились в близлежащие системы. Капитан 2-ой Роты Мэтр, известный как Капитан-Пророк, неоднократно предупреждал о подозрениях, которые могут возникнуть насчёт ордена, если ментальное состояние Богомольцев будет неправильно воспринято как некая генетическая аномалия. Особенно Мэтра беспокоило то, что это состояние, которое усиливало рефлексы космодесантников до такой степени, что казалось, что у Богомольцев появились способности к предсказанию, могло выглядеть со стороны как спонтанная вспышка психических тенденций. Учитывая близость владения Воинов-Богомолов к Маэльстрому и условия постоянных междоусобных войн в некоторых мирах ядра, таких как Мордриана, можно было представить, что Механикус станут следить за генетическим семенем ещё более охотно, чем у других орденов. При этом Мэтр был абсолютно уверен, что это было нормальным состоянием разума, и полон решимости разработать тренировочную программу, которая позволит всем Воинам-Богомолам использовать природную способность.

В любом случае, Неотера не желал раскрывать информацию о частоте контакта с Механикус до тех пор, пока Гурон открыто не признал, что принял решение больше не представлять генетическое семя Астральных Когтей для проверки. Он страстно говорил о том, как Механикус утратили свою легитимность, когда назначили себя генетической полицией, которая следит за Астартес и держит их под угрозой отлучения в случае, если они выйдут за рамки предписанных критериев. Гурон назвал это притеснением. Он заклеймил это злом против духа Императора — никто никогда не следил за генетическим развитием Императора, чтобы попытаться его ограничить. Империуму было нужно свободное развитие Астартес, также как некогда для его создания потребовалось свободное развитие Императора, и не важно, признавали это или нет.

Что ещё хуже, Гурон пытался убедить Неотеру, что существовали порочные ордена космодесантников, которые знали об этом обстоятельстве и стремились использовать его к своей личной выводе. Он предупредил, что Империум не погнушается натравить этих лакеев-космодесантников на других Адептус Астартес, обратить ордена друг на друга в кошмарной гражданской войне, чтобы не дать истине открыться. С еле скрываемой неприязнью Гурон назвал Ультрадесантников и Имперских Кулаков, которые, учитывая их тесные связи с Администратумом, наиболее вероятно обратятся на самые свободомыслящие ордена — те, которые хранили истинное наследие Императора своих генах.

Неотера слушал Гурона со смесью ужаса и понимания. В словах была истина — Воины-Богомолы знали опасность мрачных тайн, как и многие ордена — но магистр не осмеливался доверять им. Однако казалось, что присутствие Огненных Ястребов прямо за пределами системы Бадаб подтверждает подозрения Гурона.

И сейчас, когда тяжёлые ярко освещённые двери тронного зала медленно распахнулись, Неотера впервые предстал перед самим Люфгтом Гуроном. Великий Магистр сидел на возвышении на другом конце зала на самом искусно сделанном троне, который когда-либо видел Неотера. Позади него веером построился почётный караул — двенадцать космодесантников, которые формально прижимали болтеры к нагрудникам. По обе стороны широкого зала, словно на смотре, стояли два ряда Астартес в полных боевых доспехах. Зал блистал золотом и чернотой.

Неотера остановился в дверях, искренне восхищаясь внушительным зрелищем. Пауза медленно сменилась сомнениями, когда магистр подсчитал огневую мощь, собравшуюся впереди, и взвесил её против докладов о мятеже Гурона. Несмотря на доказательства на пути к планете, Неотера не был уверен до конца, может ли он доверять Гурону, самопровозглашенному Тирану Бадаба. Но позади него собралось тридцать лучших воинов-богомолов из 1-ой и 2-ой рот, ветераны и герои, и Неотера знал, что их ничто не устрашит. Впрочем, он также осознал, что этим показом силы Гурон полностью обнулил ”доверие”, которое якобы хотел показать разрешением войти во дворец готовыми к битве.

— Великий Магистр Хоизан Неотера, Магистр Воинов-Богомолов и хранитель земель Мордрианы и Оотеки, я приглашаю тебя в свой зал, — Гурон встал, когда произнёс формальные слова, тихим эхом разнёсшиеся под сводами, и начал спускаться по ступеням, чтобы встретить Неотеру на уровне пола, — Я рад, что ты прибыл. Сообщения небезопасны, и, как ты понимаешь, мне больше нелегко покидать систему надолго.

— Магистр Гурон, — с меньшим восторгом ответил Неотера, — Ваш приём — честь для нас.

Он зашагал навстречу Люфгту по мраморному полу, пока остальные Воины-Богомолы строились позади.

— Хоизан, нам предстоит многое обсудить, — начал Гурон, в чьих глазах горел глубокий и незаметный свет, когда они посмотрели друг другу в лицо и слабо поклонились, — Есть серьёзные дела, которые касаются всего Империума. В наших руках спасение наших братьев Астартес — мы последняя надежда Императора. Брат, я могу на тебя положиться?

Неотера больше не был уверен в том, сколько прошло времени. Он начал ощущать эффекты бессонницы: голова была тяжелее, чем обычно, словно магистр был контужен, а его мысли двигались подобно призракам сквозь дым. Неотера не устал, но за годы научился узнавать слабую дымку в голове — действие каталептического узла, который смещал утомлённое сознание, чтобы позволить мозгу функционировать без сна. Сквозь дымку, которая опустилась на его мысли, словно пыль, что осела на наплечники доспеха, Неотере казалось, что он простоял на аквилле примерно семь дней. Всё это время он не двигался и, насколько помнил магистр, сказал лишь те четыре непродуманных слова. Его разум был полон вопросов и обвинений совета судей — постоянный и мощный натиск на разум Неотеры постепенно продавливал стойкую решимость, и магистр чувствовал головокружение, вызванное слиянием злобы и милости его дознавателей. Но Неотера знал, что не сломается, только не вновь.

Вопросы отбросили его мысли обратно к раздумьям, и Богомол потерял себя в прошлом на какое-то время. Но насколько? И как много из мыслей могли увидеть судьи? Проникали ли они в воспоминания Неотеры и наблюдали, как магистра предают его же мысли? Среди безликих судей в тенях точно было несколько могущественных библиариев, но магистр не был достаточно просвещён, чтобы точно знать пределы их сил. Возможно, что его решимость не говорить была бессмысленно. Возможно, что совет мог извлечь искомые ответы без ограничений языка. Но тогда зачем задавать вопросы? Зачем проводить его через действия суда, если они могли просто опустошить его разум и лично просеять воспоминания?

Если только это не было испытанием. Они хотели увидеть, что он скажет, где сломается, как попытается оправдать себя, а затем сравнить слова с внутренним голосом души Неотеры. Верит ли он в собственные слова? Есть ли коварство в сердце магистра? Станет ли он оправдывать себя или винить остальных? Осталась ли в Неотере честь после всех ужасов, которые он выпустил на галактику, даже после того, как магистр надругался над самыми священными клятвами верности?

Но он не сказал ничего. Лишь четыре слова: «я не прошу пощады». Он не пытался объяснить. Также Неотера знал, что его разум постоянно бурлил, ища ответы на вопросы, которые задали судьи, потому что это были и его вопросы: как до этого дошло? Есть ли у них ответы? Смогли ли они найти истину в лихорадочных размышлениях магистра? Могли ли они объяснить это ему? Ему было нужно знать это так же, как и судьям. Даже больше. Потому что в адское пламя падала душа магистра, а не их.

Если он могут заглянуть в его разум, то узнают. Магистру было нужно знать. Он заслуживал знание. Его душа молила о нём.

Как до этого дошло? Я заслуживаю знания. Мысли шипели, словно газ из треснувшего бака.

Ничего ты не заслуживаешь, Властелин Богомолов.

Едкие мысли насмехались над его негодованием и сочились презрением. Но Неотера знал, что они были правы: он не заслуживал ничего. Протесты, пусть и предназначенные лишь для мыслей магистра, а не разумов совета, были его недостойны, что полностью оправдывало насмешку библиария.

Вновь мука от измены себе разрушала душу Неотеры, соперничая с бездонным ужасом от предательства всего, что Богомол считал правильным и справедливым. Это было невыносимо, но он держался. Магистр даже не был уверен в том, что узнаёт себя. Как до этого дошло? Как он докатился до этого?

Тяжёлый скрежет сказал Неотере, что открывались главные двери в зал. Глядя прямо вперёд, Богомол прислушивался к шагам, чьё эхо разносилось в тенях сводчатого потолка вокруг краёв помещения. Насколько магистр помнил, это был первый раз, когда двери открывались, и кто-то входил после начала слушания. Но Неотера осознал, что он не был уверен даже в настолько незначительном факте — он потерял веру в целостность своего разума. Сошёл ли он с ума? Или был безумен с самого начала? Был ли Неотера когда-либо по настоящему предан Императору?

— Хоизан Неотера, Великий Магистр Воинов-Богомолов и хранитель земель Мордрианы и Оотеки, совет признал тебя виновным в самом ужасном из преступлений против Империума Человечества, — голос, глубокий, резкий, и не склонный к дипломатии, подобно тёмному потоку нахлынул на Неотеру. Ужас слов был для магистра бальзамом на душу: он был виновен, его не простят. Облегчение было настоящим и почти физически ощутимым.

— Ты злоумышлял против света самого Императора. Ты пролил кровь Его самых верных служителей и принёс Хаос в самое сердце Империума. Ты не защищался, не объяснял свои действия и не просил о снисхождении. Намерением совета было казнить тебя за твои преступления и выбросить твоё генетическое семя в пустоту. Также, мы намеревались распустить Легион Богомолов, лишить твоих космодесантников доспехов и оружия, закрыть на карантин твой родной мир Оотеку и приговорить выживших Воинов-Богомолов к жизни сервиторов, которые будут восстанавливать уничтоженные вами миры.

Голос замолчал, а Неотера ощутил, как его изучает дюжина пар глаз. Он не отводил взгляда и не моргал. Неотера прикусил губу и сконцентрировал разум на словах: ему нужна была ясная голова, чтобы услышать вердикт. Затем магистр понял, что это не всё, и ощутил внезапную липкую панику, что судья отменит приговор, а затем шок оттого, что ощутил панику первый раз в жизни со времён Кровных Испытаний на Оотеке, когда его приняли в ряды Воинов-Богомолов. Что с ним тряслось? Действительно ли предательство погрузило его в безумие?

Мы заберём Оотэку, властелин насекомых. Твой род больше не будет отравлять её леса. Теперь она — моя

Неопознанные мысли были слабыми и колючими, словно изодранным злобой. Даже в лихорадочном состоянии Неотера вновь ощутил присутствие служащего себе духа.

— И всё же, Хоизан, на совете есть те, кто не верит, что твоё безмолвие вызвано недостатком раскаяния. Некоторые не видят в тебе высокомерия. И считают, что твои вопиющие поступки были вызваны не ненавистью или личными интересами, но обманом, коварством других.

Слова обжигали, словно пламя. О чём они говорили? Судьи пытались найти способ спасти его после всего? Действительно ли у них сохранилась вера в Неотеру, которую он сам утратил? Судьи использовали его имя — никто не называл Неотеру Хоизаном больше века. Они пытались показать привязанность к нему?

Я — Воин-Богомол. Мне не нужна ваша любовь. Я не прошу пощады. Мысли отчаянно шелестели в разуме Неотеры.

— Тем не менее, Великий Магистр, — раздался другой голос, — твои ужасные поступки выразительно говорят сами за себя. В конечно счёте, твои намерения не заботят нас, если они не помогают понять, как такой как ты мог полностью отвернуться от света. И в этом отношении ты нам не помог.

Я не прошу пощады.

— Магистр Богомолов, — раздался иной, женский голос инквизитора или сестры Сороритас, — совет решил, что Воинов-Богомолов можно спасти — они преданно и верно исполняли приказы своего магистра, который убедил себя, что действует в соответствии с волей Императора. Орден будет отлучён на сто лет, и мы ожидаем, что в это время они продемонстрируют покаяние и верность, которых будет достаточно для возвращения к свету Императора. Что же до Оотеки, Магистр Богомолов, то она больше не будет давать жизнь вашему роду — она более вам не принадлежит. Воины-Богомолы навеки утратили право на это место. Если они переживут покаяние, то должны будут начать всё заново в другом месте. Они будут искать не только искупление, но и возрождение.

Она — моя.

Неотера не отвёл глаз и не сказал ничего, но в его разуме вспыхнул образ великой крепости-монастыря на Оотеке, которую охватило пламя, обращавшее изумрудные знамёна Легиона Богомолов в пепел, уносимый ветром. Потеря родного мира мучила его душу, пронзала до основания почти забытой человечности. Но это не было смертельным концом: сквозь пожар ужаса Неотера видел крохотный лучик надежды, который переживёт пламя. К удивлению магистра, спасение верных боевых братьев принесло ему искренне облегчение и счастье. Едва заметная слеза медленно скатилась по шраму на щеке.

Я не прошу пощады. Для себя ничего. Я не прошу пощады. Уже этого слишком много.

Но остался ты, Богомол. Даже если ты был обманутым и сбитым с толку, подобно гражданскому глупцу, которого Хаос соблазнил обещаниями богатства, власти или славы, то это не может оправдать Астартес с ничтожной волей и затуманенным разумом. Твоё легковерие оскорбляет Императора. Его свет не двусмысленный или неясный — он сверкающий, чистый и незапятнанный сомнениями или интерпретациями. Даже если твои намерения не были злыми, то наивность позволила им разрастись. Ещё хуже то, что ты заставил остальных невольно совершить зло. Твоё правление втянуло твоих братьев в эту войну и обратило их против самих себя. В конце даже преданный капитан Мэтр поднял против тебя мятеж.

Подумай над этим, Повелитель Богомолов, твои суждения вырвали из паствы целый орден. Ты взбунтовался против Императора — а это не просто мятеж, а ересь. А затем твой самый прославленный капитан взбунтовался против тебя. Гражданские войны внутри гражданских войн. Как нам интерпретировать эти действия? Должны ли смотреть на Мэтра как на доказательство того, что в твоём ордене до сих пор есть разлад, несмотря на его исчезновение? Или мы должны расценивать легковерность как изъян генетического семени Воинов-Богомолов в целом? Богомол, ты генетически недостоин доверия? Есть ли тебе место в Империуме Человечества? Может ли Император смотреть на тебя без жалости, раздражения или презрения?

— Магистр Неотера, ты не будешь казнён, — голос казался странно знакомым, но в разуме Неотеры после психических слов бурлила такая тошнота, что он не мог вспомнить имя. И теперь сказанные слова посеяли ужас в сердце Богомола. На него нахлынуло ужасное отчаяния, словно мир обрушился на плечи магистра. Они собираются предложить ему пощаду?

— Ты будешь лишён доспеха и заточён в Пенитентиаконе. Там ты проживёшь жизнь во тьме и одиночестве. Ничто не будет отвлекать тебя от размышлений, поэтому ты найдёшь истину о своём предательстве или умрёшь, так ничего и не поняв.

Разум Неотеры пошатнулся. Упавший на плечи мир словно вдавил его в аквиллу под ногами. Перед решительным взором всё поплыло, прежде чем Богомол собрал волю в кулак благодаря чистой самодисциплине и вопящему горю. Неотера сжал зубы от ужаса и непонимания: его не казнят за свои деяния, но как магистр сможет жить с ними?

Ты не просил никакой пощады. И мы не предлагаем.

 

Испытание Воинов-Богомолов

Во мраке висела тонкая световая дымка, отчего сводчатая комната казалась наполненной призрачной и недоброй жизнью. В полутьме плясали пылинки, смешивая тени и интерференционные полосы. С вершины купола падал единственный сноп света, целя точно в вырезанного на палубе золотого имперского орла. В сиянии этого столпа истины остальная часть зала меркла, растворялась в густых тенях, скопившихся по краям очерченного стенами круга. В тенях чудились очертания суровых лиц. Глаза магистра ордена Неотеры, стоявшего между крыльями двуглавого орла и словно замурованного в световую колонну, горели непреклонной решимостью и неверием. Как могло дойти до такого?

Осанка магистра, невзирая на унижение, оставалась горделивой. Неотера смотрел прямо вперед, не показывая вида, что прислушивается к обвинительному шепотку, проносящемуся по темным закоулкам Совета Правосудия. Стоя в луче света, придававшего его доспехам блеск отполированного изумруда, он не видел лиц призрачных судей. Но все равно магистр их узнал. Они не могли изменить голоса, да и не пытались. Это был суд чести, и темнота служила не для того, чтобы скрыть от магистра участников судилища, а скорее для того, чтобы помочь ему самому спрятать свой стыд. Неважно, кем были они, — важно, кем был он и что он сделал.

На магистре ордена Воинов-Богомолов не было оков — никто не опасался, что он попытается ускользнуть от судьбы. Шлем Неотера держал под мышкой, так что его длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Узоры затейливых татуировок обвивали его шею, а бледно-голубые глаза магистра в луче света мерцали аквамарином. На боку Неотеры висел Метасомата — почитаемый, искусно изогнутый клинок, известный в Регионах Религиоза как Яд Тамула. Меч, казалось, чуть подрагивал, переняв напряжение и жесткий самоконтроль своего хозяина, чьи пальцы замерли всего в нескольких миллиметрах от рукоятки. Среди преданий Легиона Богомола лишь сага Маэтра «Основание Богомолов» могла сравниться с величием «Очищения Мордрианы». Легенда гласила, что Неотера очистил джунгли наводненного захватчиками родного мира так, как делали это прежде: без доспехов, лишь с мечом за спиной и верой в сердце.

Члены Совета были хорошо знакомы с магистром и признавали в нем Астартес несравненной чести. Им ни к чему было опасаться его смертоносного клинка или прославленного мастерства в бою на мечах. Многие сражались на его стороне в предыдущих кампаниях, и не один из них был обязан ему жизнью. Автопушки, встроенные в стены как мера предосторожности против преступников, буйных убийц или безумцев, были деактивированы. И все же, несмотря на все это, великий Неотера стоял сейчас перед судьями как пленник. Они могли видеть его взгляд, устремленный прямо вперед, твердый и непоколебимый. Магистр не пытался оскорбить судей своим вниманием, пока ожидал их приговора по обвинениям в измене и бунте. Он ждал, уже готовый умереть по их слову и вынести свой позор на суд самого Императора, готовый искупить грехи своих боевых братьев в очистительном огне. Никто другой не понесет наказания за его преступления.

— Вам нечего сказать, магистр Неотера?

— Неужели вы ничего не скажете?

Безликие голоса, доносящиеся из теней, были суровы, однако Неотера уловил звучавшее в них сочувствие. Он знал, что многие из Совета хотели бы понять то, что он совершил. Они желали, чтобы подсудимый объяснился, — как будто объяснение могло хоть что-то изменить. В Совете были и те, кто некогда звал его братом, кто последовал бы за ним даже в глубины Мальстрима, неся праведный гнев Императора в самое сердце Хаоса. Они видели, как ядовитое лезвие Метасоматы рассекает мрак миров, потерявшихся на кромке Мальстрима. Они хотели бы верить, что у его падения есть причина: что его сломила некая необоримая магия, что он уже не тот космодесантник, каким был прежде. Они желали обрести в его объяснении часть былого Неотеры — человека или легенды о нем, которую можно было бы сохранить для архивов или хотя бы для их собственного душевного равновесия. Но их сострадание обесценивал страх — страх, что такого объяснения не существует, что другие поддадутся искушению и сделают тот же выбор, какой сделал он. Они боялись, что с Неотерой ничего, в сущности, не произошло. Что на его месте мог бы оказаться любой из них.

Страх ведет к отрицанию. А отрицание вызвало гнев, прозвучавший в их словах:

— Ты насмехаешься над Советом, Воин-Богомол?

— Ты считаешь, что мы недостойны твоих речей?

— Неужели даже сейчас ты осмеливаешься презирать нас?

Голоса и мысли кружились вокруг него, испытывая его гордость, соблазняя нарушить молчание и вступить в спор. Следователи-псайкеры вторглись в его разум, вызывая головокружение и тошноту. Душа Неотеры возопила в гневе и ужасе, требуя, чтобы он обрушил негодование на своих обвинителей, и одновременно умоляя их прекратить расспросы и просто вынести приговор. Ему нечего было им сказать. Слова не могли ничего исправить.

Своим молчанием магистр не пытался еще больше оскорбить это благородное, окутанное сумраком собрание. Он также не хотел, чтобы его втянули в спор. Его преступления были выставлены на всеобщее обозрение; он ничего не отрицал. Он не собирался ухудшать и без того скверное положение своих боевых братьев или подвергать испытанию честь Воинов-Богомолов, ввязавшись в никчемную перепалку. Неотера — Адептус Астартес, один из избранных слуг Императора, так что дешевые словесные игры рабов, арбитров и инквизиторов были не для него. История сурово осудит его за сегодняшнее молчание, но никто не мог осудить магистра строже, чем он сам. История волновала его меньше всего. Неотера оставил всякую надежду на благополучный исход: он предпринял шаги, после которых нет возврата, и не опозорит свое имя попытками вымолить прощение. Он принял свое проклятие, так что осуждение этого благородного собрания его не пугало. Когда падение началось, впереди остаются лишь пламя и меч.

— Твои преступления столь чудовищны, что у нас нет им объяснения.

— Вы должны помочь нам понять, магистр Богомолов.

— Неужели ты ничего не скажешь, Неотера? Ты не хочешь помочь нам?

— Если вы продолжите молчать, мы не сможем проявить милосердие.

Последовала долгая, томительная пауза — судьи ожидали без надежды услышать ответ. Слушание длилось уже три дня, и Воин-Богомол все еще не сказал ни слова, за исключением подтверждения своего имени и ранга в тот день, когда впервые предстал перед Советом. Он даже не воспользовался правом узнать, кто его обвинители, магистры и старшие библиарии каких великих орденов составляют Совет Правосудия. За все три дня он не пошевелился. Не дрогнул палец, не дернулось веко, а широкие изумрудные наплечники церемониального доспеха покрыл тонкий слой пыли. Он казался статуей, образцом безупречного и преданного воина. Тем не менее он стоял перед трибуналом, который не собирался уже в течение столетий, лишенный защиты от обвинений или надежды на освобождение. Он был виновен.

В последние три дня он погрузился в себя. В его голове постоянно крутился один и тот же вопрос, не имевший ни малейшего отношения к тому, чего допытывались судьи.

Как до этого дошло?

Вопрос преследовал Неотеру, словно вплелся в самую ткань его бытия. Он был совершенно уверен в себе. Он был прав. И все же как до этого дошло?

Не в первый раз за свою долгую и суровую жизнь Неотера осознал, что его душе присуща фанатичная целеустремленность и бездумная преданность Богомолов Религиоза. Он чувствовал, как легко будет отбросить последние остатки самосознания — до сих пор приносившие лишь вред — и целиком раствориться в ослепительном и ужасающем величии Императора. Религиоза теряли себя и обретали спасение в Императоре, сменив человеческие потребности на абсолютную верность Имперской Воле.

Бесстрашный и благочестивый капитан Маэтр из Второй роты лишь недавно обнаружил возможный источник этой особенности некоторых Воинов-Богомолов. Он предположил, что это как-то связано с уникальной мутацией преомнора в геносемени ордена и, как следствие, с изменением его нейротоксической активности. Однако Маэтр не считал это проклятием, обрекавшим его жертвы на жизнь, состоящую из бесконечного и фанатичного служения, — нет, он утверждал, что это награда за преданность. Усиленная концентрация и сжатое восприятие пространства и времени, сопровождавшие подобное состояние, обостряли рефлексы космодесантников до невероятной степени — вплоть до того, что можно было бы назвать предвидением. В течение последних военных лет Маэтр уговаривал Неотеру создать специальное подразделение космодесантников, способных контролировать это благословенное проклятие. Капитан считал, что подобные меры могут склонить чашу весов в пользу Воинов-Богомолов в их казавшейся бесконечной войне со Звездными Фантомами и Новадесантом. Маэтр хотел назвать их Молящимися Богомолами, однако затянувшаяся кампания довела орден практически до предела — и в конце концов до сокрушительного поражения, — так что Неотера не смог предоставить Маэтру нужных для этого предприятия воинов.

Неотере хотелось закрыть глаза, отдавшись на волю сожалений и отчаяния. Как же до этого дошло?

Почти невозможно было противостоять искушению предаться этому неистовому свету. Он ощущал подобное и прежде. Это состояние помогало ему выбраться и из более отчаянных ситуаций, чем нынешняя. На краткий, но ужасный миг Неотера задался вопросом: позволит ли окутавшая его дымка боевого безумия обрушить Яд Тамула на сидящих перед ним судей? Их было только двенадцать — раньше он побеждал и при худших шансах. Возможно, это они согрешили против Императора? Возможно, правота была все же на его стороне и его святая обязанность состояла в том, чтобы поразить этих еретиков и лицемеров, осмелившихся творить над ним суд.

Однако со следующим ударом сердца минута слабости прошла. И без того обремененная душа магистра содрогнулась от тяжести ужасного стыда. Неотера знал, что был не прав, что развязанная им война против слуг Империума явилась ошибкой, что его собственное суждение оказалось неверным и что его падение навлекло позор на всех Воинов-Богомолов. Он, и он один, должен принять на себя всю ярость, боль и стыд. Попытка уцепиться за слабую надежду, что он был прав, а вся Имперская доктрина ошибочна, лишь добавляла вопиющую гордыню к списку его преступлений. Магистр не мог даже допустить подобной идеи — она подрывала самые основы его существования.

Запертый в пределах собственных мыслей, Неотера ощущал, как преступления его растут, а душа стонет от боли. Но собравшимся в зале он казался воплощением выдержки и самоконтроля. Взгляд магистра был немигающим, а дыхание едва различимым. Уверенность в собственной вине укрепила его решимость, и он чуть заметно стиснул зубы.

Как до этого дошло?

В то время как глаза Неотеры, не мигая, смотрели на аквилу, его разум мучительно пытался отыскать ответы. Магистру не нужны были объяснения для Совета, но какая-то часть его желала знать, когда именно все пошло не так. Как он этого не заметил?

Неотера осознал, что Маэтр первый разглядел правду. Проницательный капитан отправил Неотере сообщение как раз перед тем, как Звездные Фантомы прорвали защитные баррикады вокруг Бадаба. Когда десантные капсулы Фантомов обрушились на Терновый Дворец, Маэтр уже знал, что сердце Гурона черно и исполнено скверны Хаоса. Неотера в это время отчаянно удерживал позиции на своей боевой барже, вступившей в смертельный поединок с коалицией Астартес. Коалиция напала на орден Астральных Когтей, возглавляемый командором Гуроном. Неотера увидел, как Маэтр нарушил строй и обратил орудия своего крейсера «Мятежный дух» против кораблей в рассыпающихся оборонительных порядках Гурона. Маэтр направил огонь на союзников. Расколов формацию Воинов-Богомолов надвое и присоединившись к бомбардировке Звездных Фантомов, он пробил коридор для десантных капсул. Неотера был способен лишь орать в негодовании, проклиная нарушителя приказов и предателя. Даже тогда магистр не понял правды. В горячке сражения Маэтр ничего не стал объяснять. Он просто сказал, что «полагал, будто магистр Неотера поступит так же». В конце концов, когда собственный крейсер лорда Гурона выскочил из атмосферы и прорвался сквозь блокаду Экзорцистов, до магистра что-то начало доходить. С медленно пробуждающимся пониманием он смотрел, как Маэтр направил «Мятежный дух» в погоню и ушел в Мальстрим, паля из всех орудий вслед убегающему тирану. Тогда, и только тогда Неотера понял, что совершил. Его охватил невыразимый ужас — словно сама галактика исчезла, оставив его в одиночестве на руинах. Он упал на колени и обратил глаза к небесам, чтобы узреть вечный, ослепительный свет Императора, — но увидел лишь тьму.

Посадочный пандус грянулся о землю, выбив из лунной поверхности огромное облако пыли. Окруженный грязноватой дымкой, Шайдан стоял на пандусе и изучал обстановку. Посох Богомола с двумя устрашающими лезвиями он держал прямо, чуть отведя руку в сторону. Шайдан не был здесь с тех пор, как его посох отковали в одной из тайных и полузаброшенных кузниц в ядре спутника. Но не такого возвращения он ожидал.

За кромкой кратера, служившего убежищем для его «Громового ястреба», Шайдан заметил штрихи болтерного огня и вспышки энергетических разрядов. Пыльные облака дрожали от взрывов, а земля ходила волнами, словно серая поверхность океана. Гигантские пороховые султаны врывались в разреженную атмосферу, скрывая звезды и отмечая бомбовые попадания за сильно выгнутым горизонтом. Отряды космодесантников укрепились в импровизированных бункерах справа, взяв в осадное кольцо невидимую отсюда базу Астартес, находившуюся слева, в пещере у подножия горы. Над окопами в безвоздушной атмосфере сотрясались от взрывов штандарты — поле, разделенное на четверти синего цвета и цвета слоновой кости. Ясно были видны хоругви с двенадцатиконечными звездами Новадесанта, гордо и дерзко водруженные на этом куске скалы, вращающемся вокруг Бадаба.

Пока его корабль спускался к поверхности спутника, Шайдан быстро нашел замаскированный вход в пещеру — взорванный в скалах проход к жерлу одного из тех вулканов, которые усеяли темную сторону Луны. Несмотря на усилия Астральных Когтей сохранить в тайне местоположение своей базы, острые глаза Шайдана заметили тусклые красные огни и колебание горячего воздуха, струящегося из устья пещеры. Туннели спускались прямо вниз, к заполненным магмой полостям в центре вулкана, в течение веков служившим источником энергии для базы и расположенной под ней шахты. Затем коридоры уходили еще ниже, к самому сердцу Луны и ныне заброшенным шахтам. Библиарий Богомолов с давних лет помнил лабиринт переходов, заполненных красными тенями. Теперь из устья пещеры вырывались орудийные залпы, превращая ее в пасть огнедышащего дракона, выползшего из древних и пламенных недр. Огонь освещал вход в засекреченную базу, как луч маяка.

Три отделения Воинов-Богомолов высадились из «Громового ястреба», обходя Шайдана с двух сторон и перестраиваясь в шеренгу у кромки кратера. Когда сам Шайдан сошел с трапа вслед за космодесантниками, двигатели «Громового ястреба» взревели. При взлете боевой корабль сделал разворот, чтобы прикрыть Воинов-Богомолов огнем основных батарей. Гигантские струи огня вырвались из лазпушек «Ястреба» и тяжелых болтеров. Земля вокруг окопавшихся Новадесантников, осаждавших базу, взметнулась фонтанами, вынуждая бойцов нырнуть в укрытие. Это дало Воинам-Богомолам достаточно времени, чтобы пересечь кратер и начать атаку.

Когда Шайдан перебрался через кромку кратера, игнорируя проносящиеся над головой нити болтерного огня, он увидел, что Воины-Богомолы уже перестроились в боевой порядок. Они прибыли на эту маленькую Луну для встречи с союзниками из ордена Астральных Когтей, которые уверили солдат Шайдана, что Бадаб Прим практически не привлекает внимания вражеской коалиции. Еще на «Мятежном духе» капитан Маэтр отнесся к этим известиям с характерной для него подозрительностью и выделил Шайдану для сопровождения три тяжеловооруженных отделения, чтобы их не застали врасплох из-за наивности или чрезмерной самоуверенности союзников.

Какое-то время Шайдан наблюдал за тем, как отделение опустошителей приспосабливается к низкой гравитации, прежде чем открыть огонь из реактивных гранатометов и плазменных пушек. Присоединившись к бомбардировке и лазерным залпам «Громового ястреба», опустошители превратили импровизированные баррикады новадесантников в мешанину из пламени и бушующей энергии. В то время как яростный поток бичевал вражеские ряды, два отделения Богомолов-штурмовиков оторвались от земли. Из их прыжковых ранцев вылетели струи пламени, и воины со свистом понеслись над лунной поверхностью, поливая противника залпами болтерного огня и швыряя гранаты в траншеи, прорытые за баррикадами. В разреженной атмосфере штурмовые отделения двигались со сверхъестественной скоростью. Уже через секунду они оказались над потрепанной линией осаждавших.

Но что-то было не так. Атака Воинов-Богомолов прошла гладко, как по писаному: они обрушились на порядки Новадесанта внезапно и с сокрушительной силой и сейчас должны были уже завершать схватку. Вместо этого, над театром военных действий повисла странная тишина. Отделения штурмовиков парили над баррикадами. Болтеры космодесантников молчали, и цепные мечи оставались в ножнах.

Со своего места на краю кратера, где они совершили посадку, Шайдан увидел, как сержант Треомар из первого штурмового отделения нырнул в невидимую отсюда траншею. Несколько секунд спустя он вновь появился над баррикадой. Без усилий паря в воздухе, сержант развернулся к Шайдану. Вокс в ухе библиария зашипел:

— Библиарий Шайдан, окопы покинуты. Предатели-новадесантники бежали.

Развернувшись на каблуках, Шайдан немедленно осознал, что произошло.

— Шахты! Луна изрыта туннелями, пролегающими прямо под поверхностью. Они ушли в шахты!

Пока он говорил, в кратере у него за спиной в небо взвился гигантский столб пыли — прямо под зависшим на небольшой высоте «Громовым ястребом». Шайдан увидел, как в земле внезапно появилась дыра, из которой вырвалось отделение новадесантников. Их болтерные пистолеты ревели, а мечи яростно рубили воздух. Развернув свой силовой посох и устремившись обратно в кратер, чтобы проследить за перемещениями противника, библиарий заметил другую группу новадесантников. Эти тащили реактивные гранатометы и продвигались следом за авангардом. За ними из пыли показались громоздкие очертания «Громобоя» и силуэт управлявшего им технодесантника. Против воли Шайдан вынужден был признать, что восхищен планом новадесантников и его безукоризненным исполнением.

Несколько широких шагов и один прыжок — и Шайдан оказался в самом сердце группы новадесантников. В ту же секунду Посох Богомола полыхнул энергией. Библиарий взмахнул им по широкой дуге, вспоров живот первого из противников одним из лезвий, в то время как вырвавшаяся из руки Шайдана молния впилась в шлем второго новадесантника. Оба врага отшатнулись, пытаясь избежать атаки. Их тела обмякли и, отлетев, врезались в строй боевых братьев. Новадесантники отшвырнули трупы и поспешили занять их место между библиарием и карабкающимся из дыры отделением опустошителей.

В эту секунду над краем кратера с ревом появились Богомолы-штурмовики, вернувшиеся от покинутых баррикад на равнине. Они открыли огонь из болтерных пистолетов, но гранаты метать опасались, пока Шайдан оставался в центре схватки. Однако новадесантники быстро сориентировались в ситуации. Они поспешно установили «Громобой» на гусеничную платформу, и четыре ствола пушки нацелились на вогнутую стену кратера. На краткую секунду стволы орудия окрасились пламенем — и все стихло. Какое-то мгновение казалось, что пушка дала осечку. Однако уже в следующий миг земля содрогнулась, словно спутник скорчился от боли, и сокрушительный подземный взрыв разнес стенку кратера и ландшафт за ней.

Земляная насыпь, окружавшая кратер, пошла трещинами и обрушилась под зависшими над ней штурмовыми отделениями Богомолов. Равнину, где оставались Богомолы-опустошители, рассекли гигантские разломы, мгновенно поглотившие трех космодесантников. В воздух взвились облака пыли, а из заполненных магмой полостей в глубине вулканов ударили струи лавы.

Под прикрытием «Громобоя» ракетчики выпустили залп. Снаряды попали в брюхо маневрировавшего «Громового ястреба», который пытался выбраться из кратера. Ракеты безжалостно били в обшивку корабля, поражая одну и ту же точку рядом с двигателями. Броня не была предназначена для такого яростного обстрела с близкой дистанции. Шайдан заметил, как по адамантию побежала трещина. Следующий залп пробил пластины брони и ударил в двигатель.

В течение долгой, мучительной секунды «Ястреб» сотрясала дрожь. Затем он дал крен. Из хвостовой части корабля показались клубы дыма. Между растрескавшимися пластинами брони появилось пламя. Корабль резко завалился набок. Мгновенно потеряв высоту, «Ястреб» врезался в спутник сразу за кратером, рухнув неподалеку от отряда Богомолов-опустошителей. От удара поверхность, уже дестабилизированная взрывами, содрогнулась и начала проваливаться внутрь. Какую-то долю секунды «Громовой ястреб» покачивался, пытаясь обрести опору, но затем земля под ним расступилась, и корабль полетел вниз, в текущий на стометровой глубине лавовый поток. Вместе с ним исчезла половина уцелевших опустошителей. Когда корабль погрузился в бушующую реку пламени, оболочка реактора окончательно расплавилась. Прогремел взрыв, и «Громовой ястреб» превратился в пылающий огненный шар.

С мостика «Мятежного духа» казалось, что атмосферу Бадаба охватил огонь. Планета пылала, словно миниатюрная звезда, — это выгорал кислород в озоновом слое. Капитан Маэтр наблюдал, как корабли боролись за преимущество в высоте на разных орбитальных уровнях. Его собственный крейсер застрял между двумя флотилиями: судами Астральных Когтей, занявших оборону на низкой орбите — на самой границе термосферы, где их могли поддерживать наземные батареи, — и осадным флотом Экзорцистов, который пытался отсечь Бадаб от остального сегментума. Две шеренги огромных кораблей постоянно обменивались бортовыми залпами, бичуя космическую черноту огненными плетями лазерных излучателей и торпедных выстрелов. Между ними носились быстроходные штурмовики и истребители, маневрируя вокруг больших кораблей и пытаясь подобраться достаточно близко к вражеским крейсерам, чтобы выпустить абордажные команды.

Первая рота возглавляла резервные силы, защищавшие их родной мир, где две битвы — с Новадесантом и Воющими Грифонами — слились в одну. Между тем почти половина обескровленного флота Воинов-Богомолов входила в последний рубеж обороны Бадаба — единственного устоявшего оплота восстания и цитадели лорда Люфта Гурона, магистра Астральных Когтей, самого верного из слуг Императора. Вторая рота, как обычно, находилась в авангарде, в центре самого яростного сражения. «Мятежный дух» почти не выходил из боя последние восемь лет. Маэтр был на капитанском мостике, когда они захватили «Пламя восторга», принадлежавшее ордену Огненных Ястребов, и вовлекли Воинов-Богомолов в войну, продолжавшуюся все эти годы. Но даже это древнее и заслуженное судно не могло выстоять в обрушившейся на него бомбардировке. Великий дух корабля остался целеустремленным и несломленным, но его системы постепенно отказывали под напором вражеской артиллерии. Палубы сотрясались от взрывов, а по залам разносился топот бегущих ног: сервиторы и космодесантники пытались взять под контроль выходящее из строя оборудование и устранить повреждения. На ряде палуб целые секции охватило пламя, которое невозможно было погасить, а другие были разгерметизированы взрывами и открыты космическому холоду.

За время войны почти все компоненты корабля неоднократно заменялись, чтобы обеспечить надежную работу судна и способность выдержать даже самую сокрушительную атаку. Но сейчас в запасе ничего не осталось. Серьезный удар по системе управления, жизнеобеспечения или даже по двигателям оставил бы великолепный корабль практически беспомощным.

На контрольной панели вспыхнул новый световой индикатор. Взвыла сирена, почти неслышная в шуме аварийных сигналов и грохоте сражения. Маэтр оторвал взгляд от горящей планеты на экране и заметил тревожный огонек. Кто-то пристыковался к кораблю и начал высадку. Учитывая количество дыр в корпусе, попытка абордажа со стороны Экзорцистов или Звездных Фантомов была лишь вопросом времени.

— Сержант, — почти неслышно пробормотал Маэтр, будто произносить слова вслух было необязательно, — возьмите два отделения, спуститесь к пробоине и отразите атаку абордажников. Когда библиарий Шайдан вернется с Бадаба Прим, я отправлю его вам на подмогу. А теперь идите.

Шлем сержанта Одина чуть наклонился в знак того, что космодесантник понял приказ. Затем сержант поспешно развернулся и вышел с мостика. Когда дверь открылась, в помещение просочились клубы дыма и запах обожженного металла.

Маэтр вновь переключил внимание на обзорный экран. Группа фрегатов перестраивалась в сложную наступательную формацию вокруг «Разящей сверхновой», одного из штурмовых крейсеров Астральных Когтей. «Сверхновая», являясь частью оборонительных сил, была неважно оснащена, и ее команда вряд ли привыкла отражать столь мощные атаки. Штурмовые крейсера Астартес предназначались для захвата планет, а не для их обороны. Но у Астральных Когтей не оставалось выбора — бомбардировка осаждавших планомерно вколачивала защитные рубежи Бадаба в землю.

Битва за Бадаб практически завершилась — теперь это было лишь вопросом времени. Сквозь блокаду Экзорцистов не могли пробиться подкрепления или корабли с военными поставками. Большинство космодесантников из ордена Палачей покинули свои посты. Палачи бежали в родной мир, пытаясь защитить его от мести Империума, а воля Плакальщиков была сломлена почти четыре года назад, когда они угодили в засаду Минотавров. Плакальщики совершили немыслимое — они сдались. Альянс Бадаба рассыпался. Воины-Богомолы сейчас оставались единственной надеждой лорда Гурона на спасение, и Маэтр знал, что эта хрупкая надежда зависит от его Второй роты.

О таком зрелище Адептус Астартес могли только мечтать. В небесах полыхала война: огромные, устрашающие силы объединились в битве друг против друга, и только преданность и героизм отделяли смерть от славы. Вся планета лежала в руинах. Ее атмосфера превратилась в огненный ад, окутанный раскаленными тучами. В этой полыхающей геенне разворачивалось последнее сражение, а вокруг кружили превосходящие, исполненные злой решимости силы, намеренные уничтожить его людей. Его орден. В этой битве надежды на победу практически не оставалось, но у Маэтра не было ни малейшего желания отступить — даже если бы удалось как-то пробиться сквозь железный строй Экзорцистов, взявших систему в блокаду. Капитан больше не думал о победе или поражении. Он вступил в войну, не веря в возможность победы. Маэтр верил лишь, что война справедлива. Иногда честь не в том, чтобы победить, а в том, чтобы правильно умереть. Для него, понял Маэтр, в этой войне речь с самого начала шла о смерти. Это была длинная, омытая кровью дорога к его гибели.

Размышления капитана прервал грандиозный взрыв. Один из основных кораблей Звездных Фантомов содрогнулся и разлетелся на части. Обломки и крутящиеся куски металла пронеслись сквозь поредевшие порядки Астральных Когтей и рухнули в атмосферу планеты. Это был «Призрак страха» — крейсер, на который Маэтр отправил последнее отделение Богомолов Религиоза. Капитан знал, что его воины не вернутся, но также не сомневался, что они не умрут бесславно. Гибель ударного крейсера — достойное свидетельство их мужества. Религиоза каким-то образом сумели высадиться на борт поврежденного судна и, вероятно, проложили путь к его двигателям. Там они перевели реактор на критическую мощность и держали оборону, пока тот наконец не взорвался. Однако на исход сражения это никак не повлияет.

— Дайте мне дюжину отделений этих космодесантников, и я выиграю для вас любую битву, — пробормотал себе под нос капитан.

Глаза его восхищенно блестели.

— Если бы мы дали вам дюжину отделений Религиоза, капитан, Воинам-Богомолам очень быстро пришел бы конец.

Ответ Шайдана прозвучал неожиданно:

— Тогда нам следует найти способ использовать эту мощь, не позволяя космодесантникам полностью отдаться бездумной вере, друг. Представь Религиоза, сумевших вернуться. Шайдан, а когда ты возвратился? — спросил Маэтр, разворачиваясь на каблуках при звуках голоса Шайдана.

— Только что, капитан. И принес новости с Бадаба Прим.

Шайдан откинул псайкерский капюшон, и его длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. Лицо библиария было покрыто потеками грязи и крови, но, когда Шайдан склонил голову в знак почтения, взгляд его пронзительных зеленых глаз проник, казалось, в самое сердце Маэтра. Библиарий еще никогда не видел, чтобы дух капитана был погружен в такое уныние.

— Я предпочел бы плохие новости, — отозвался Маэтр. — Битва близится к грандиозному финалу, Шайдан. Хорошие новости просто отсрочили бы момент славы. Если у тебя в рукаве не найдется чуда, сообщи мне плохие новости.

— Мои новости не повлияют на исход сражения, капитан. Но, несмотря на это, вы вполне можете назвать их плохими.

Маэтр вгляделся в лицо библиария — постаревшее раньше срока и исполненное боли, которую дарят власть и мудрость.

— Собираешься сказать мне, что Гурон сдался? — Капитан безрадостно рассмеялся. — И что он требует от союзников сложить оружие?

— Такого сообщения я не принес, капитан. Скорее, у меня есть отчет. — В голосе Шайдана, до сих пор дружелюбном, зазвучали стальные нотки. — Я встретился с отрядом Астральных Когтей на спутнике Бадаб Прим, как вы и приказывали, капитан. Они не ошиблись, предположив, что Звездные Фантомы и Экзорцисты сейчас настолько поглощены штурмом родного мира Гурона, что добраться до меньшей планеты должно быть сравнительно легко.

— Должно быть?

— Да, капитан. Вы также были правы, заметив, что в сражение за эту локацию могут быть вовлечены другие силы. Мы столкнулись с некоторыми затруднениями из-за небольшого контингента новадесантников. Они были… настойчивы.

— По-моему, тебе следует перейти к сути дела, Шайдан, — с мягкой иронией перебил Маэтр, кивнув на обзорный экран с разворачивающимся на нем яростным сражением.

Капитану нравился этот библиарий, и в его тщательном отношении к делу скрывались явные перспективы карьерного роста. Но не сегодня.

— Сейчас у меня масса других дел. А ты нужен Одину, который как раз в эту минуту отражает атаку абордажников.

Шайдан кивнул, отметив в выражении лица Маэтра смесь уважения и вынужденной торопливости.

— Воля лорда Гурона не сломлена. Он будет сражаться до последнего воина в ордене. — Несмотря на спешку, Шайдан на минуту замолчал, подбирая правильные слова. — Но Астральные Когти уже не те, капитан.

— Шайдан, оставь свои загадки. Сейчас для них неподходящее время.

— Маэтр, я почти не узнал то отделение, с которым должен был встретиться. Вместо гордых цветов Астральных Когтей каждый космодесантник заляпал свои доспехи беспорядочными пятнами краски, скрыв символику ордена и даже имперских орлов.

— Это были ренегаты? Дезертиры?

— Нет, капитан, это было одно из элитных отделений дворцовой гвардии Гурона. То самое отделение, с которым вы поручили мне встретиться.

Маэтр изумленно уставился на библиария.

— Что ты хочешь сказать, Шайдан? — В голосе капитана прозвучал гнев. Непонимание происходящего вызывало раздражение. — Они совершенно утратили порядок и дисциплину? Не могу в это поверить.

— Я не могу сказать наверняка, капитан, но мне кажется, что это и есть новый порядок. Похоже, Гурон уверил своих боевых братьев, что Осада Бадаба — это свидетельство того, что Император их предал. Он утверждает, что взгляд Императора затуманен бюрократами и что он более не видит разницы между верностью и тиранией. Ходят слухи, что лорд Гурон вытравил знак аквилы со своего наплечника и поклялся, что будет продолжать свой праведный бой за Императора, пусть уже и не во имя Императора. Согласно рассказам космодесантников, Гурон настаивает на том, что, раз уж Император не в состоянии отличить врага от друга, единственный способ продемонстрировать свою лояльность — это перестать служить безумцу и показать ему истину, которую он утерял. Это, по словам Гурона, наиболее самоотверженное и беззаветное служение. Он рискует подвергнуть свою душу проклятию ради того, чтоб Император вновь увидел свет. Услышав обо всем этом, отделения Астральных Когтей осквернили свои доспехи схожим — или не совсем схожим — образом.

Маэтр продолжал недоуменно глядеть на библиария, в то время как его мозг пытался переварить информацию. Война всегда способствовала распространению слухов и небылиц, а эта война тянулась уже десять лет, бросив орден Астральных Когтей в битву против лицемерного и продажного Империума Человечества. Капитан понимал, что напряжение в ордене велико, но никогда не слышал, чтобы воля Астартес была настолько сломлена стрессом или военными неурядицами. Во имя Императора, космодесантники не какие-нибудь гвардейцы! Адептус Астартес созданы для вечной войны, в этом смысл их существования. Маэтр не мог поверить, что Гурон или его Когти сломлены. Это было просто-напросто невозможно. Они должны наслаждаться предвкушением героической и праведной смерти, а не сетовать на то, что их покинули.

«Если только… — нерешительно мелькнуло у Маэтра в голове, — если только Гурон не знает, что он не прав».

Как только капитана осенила эта идея, Маэтр почувствовал заключавшуюся в ней истину. «Гурон не прав. И он знает, что не прав. Он сознательно ввел нас в заблуждение, преследуя собственные корыстные цели. Он… — Маэтр с трудом смог завершить последнюю мысль. — Он заставил нас обратиться против Императора! И мы поверили ему… Мы были слишком доверчивы, чтобы распознать правду. Желая помочь этому ордену, в котором увидели так много от самих себя, — ордену, стремившемуся к совершенству в галактике, которая не понимала и страшилась нас, мы ошибочно посчитали их своими — и навеки потеряли себя. И Гурон знал, что у нас отнимает. Он знал и отобрал у нас души, и его порядочности не хватило даже на то, чтобы открыто показать когти. Да у агентов Хаоса больше чести, чем у этого властолюбца и политикана, — по крайней мере, они хотя бы искушают людей обещанием сверхъестественного могущества».

Внезапно все предстало в ясном и недвусмысленном свете, и Маэтр понял, что подсознательно всегда ощущал что-то неправильное в этом восстании. Он полагал, что щемящий сердце ужас вызван свирепостью войны, раздирающей в клочки сегментум, — но сейчас понял, что причина его страха намного проще и примитивнее. Восстание было неправедным.

— Капитан? — спросил Шайдан, глядя, как лицо Маэтра постепенно наливается яростью.

— Библиарий, вы должны помочь отразить атаку абордажников. Однако вам следует знать, что, если вы и сержант Один желаете предотвратить мятеж, через десять минут вам нужно вернуться на командную палубу и обратиться к солдатам.

— Прежде чем действовать, вы сообщите о своем решении магистру Неотере?

Вопрос Шайдана прозвучал формально, как будто он просто следовал протоколу. Соблюдение протокола успокоило рвущийся в бой дух библиария. В душе он чувствовал справедливость решения Маэтра — справедливость, которой не ощущал уже целое десятилетие.

— Конечно.

Ответный взгляд капитана был спокойным. Его ярость превратилась в твердую решимость.

— Значит, мы вернемся за дальнейшими указаниями, когда отряд абордажников будет уничтожен, капитан.

С этими словами библиарий Шайдан коротко кивнул и развернулся к выходу. Крутанув в руке искусно украшенный, увенчанный двумя лезвиями посох, он, не оглядываясь, вышел с мостика.

— Руин!

Дежурный космодесантник шагнул вперед со своего поста у дверей командной палубы.

— Капитан?

— Вы слышали отчет библиария Шайдана, сержант?

— Да, капитан.

— Тогда вы понимаете, что я должен передать сообщение магистру ордена. Мне не нужен ответ, и у нас нет времени, чтобы его дожидаться. Я полагаю, что вы сможете вовремя передать мое сообщение? — Маэтр окинул его внимательным взглядом.

— Да, капитан. Конечно.

В голосе космодесантника не было и тени сомнения. Маэтру даже показалось, что он заметил проблеск гордости и облегчения, словно воин внезапно излечился от болезненной и изнурительной раны.

— Сообщите магистру Неотере, что «Мятежный дух» немедленно разворачивает орудия против Астральных Когтей. Не запрашивайте разрешения и не извиняйтесь, но, пожалуйста, уведомите магистра, что я считаю: он на нашем месте поступил бы так же. Более того, я полагаю, что так он и поступит.

Маэтр отвернулся от Руина.

— Сержант Сорон! Наведите орудия правого борта на «Разящую сверхновую» и подготовьте бомбардировочную пушку для обстрела планетарных укреплений. Мы превратим предательство в праведную смерть, даже если это станет последним, что мы сделаем!

* * *

Когда «Громовой ястреб» взорвался, земля в кратере начала осыпаться. Шайдан устремился вперед в редеющем облаке пыли. Он врезался в ряды новадесантников, собравшихся вокруг тяжелого орудия в самом центре кратера и пытавшихся отступить обратно, в подземные туннели и шахты спутника. Посох Богомола вспыхнул фосфорической ядовитой зеленью, напоминавшей смертоносную ауру самого Готтентота. Библиарий наносил размашистые удары и уколы прославленным посохом, пронзая бело-голубую броню в приступе праведной, мстительной ярости. Продвигаясь вперед сквозь стену болтерного огня и ревущих цепных мечей, он бормотал древнее машинное проклятие. Сила его мыслей ударила в «Громобой» в тот момент, когда орудие неуклюже накренилось над входом в туннель. Пушка вздрогнула, как будто расслышав оскорбление. Стоявший за ней технодесантник резко оглянулся, словно его ударили. А затем орудие со скрипом остановилось, заблокировав отходной путь новадесантников.

В то время как штурмовые отделения Богомолов полукругом приземлились на дальней стороне кратера, образовав перекрывающийся огневой рубеж на более устойчивой поверхности вала, Шайдан выбрал цель. Его посох как магическое копье пронесся сквозь остатки отряда новадесантников и вонзился в огромный ствол «Громобоя». Последовала вспышка и беззвучный треск немыслимого энергетического заряда — а затем пушка взорвалась, рассыпав во все стороны раскаленные осколки и снаряды, словно гигантский дробовик. Вся сила взрыва досталась уцелевшим новадесантникам, а технодесантник, управлявший оружием, сгорел на месте. Подземный туннель — единственный выход новадесантников из кратера — полностью обрушился.

Пока организованные залпы болтерного огня штурмовиков косили оставшихся новадесантников, Шайдан сконцентрировался на «ускорении». Пятном изумрудного света он пронесся через кратер и уже в следующую секунду вытащил неповрежденный Посох Богомола из обломков орудия. Еще через секунду библиарий вновь оказался на другой стороне кратера, перед последним выжившим новадесантником.

Штурмовые подразделения Богомолов прекратили огонь. Все взгляды обратились на Шайдана, властно вставшего перед побежденным врагом. На броне новадесантника были знаки различия сержанта-ветерана, и пластины доспеха носили следы бесчисленных сражений. Сержант гордо и вызывающе стоял перед библиарием Богомолов, не отводя визор шлема под цепенящим изумрудным взглядом псайкера.

Шайдан внимательно изучил противника. По узлам псайкерского капюшона, закрывавшего затылок библиария, пробегали бледные огоньки. Войны Бадаба, известные праведным как Освободительные Войны, стоили Астартес многих жизней. Он сам убил бесчисленное количество космодесантников и видел гибель множества своих священных братьев. И все же до сих пор библиарий Богомолов не мог поверить, что кто-нибудь из Адептус Астартес способен легко к этому относиться или испытывать радость от подобных побед. Каждая победа означала потерю драгоценного геносемени, и каждая смерть становилась раной на теле самого Императора.

Но природа Астартес была такова, что в их сражениях редко брали пленных. Не потому что космодесантникам несвойственны сочувствие и милосердие — напротив, Воины-Богомолы гордились способностью к сопереживанию, — скорее, они не привыкли сдаваться. Не важно, каковы шансы победить или выжить: сражение являлось сущностью Астартес. Как бы космодесантник смог продемонстрировать свою преданность долгу, если не в бою? А без долга и служения Астартес были ничем, и даже хуже. Милосердие предназначалось другим, но не себе.

Так что Шайдан с интересом оглядывал последнего новадесантника на Бадабе Прим. Библиарий порадовался бы, сложи тот оружие, но также был вполне готов к тому, что сержант будет сражаться до последнего, невзирая на десяток направленных на него болтеров и стоявшего перед ним могущественного псайкера.

Библиарий смотрел прямо в глаза космодесантнику, с легкостью пронзая взглядом непрозрачный визор шлема. В этих глазах Шайдан не увидел ни страха, ни отчаяния, ни лихорадочных усилий отыскать путь к спасению. Взгляд сержанта был спокойным и ровным, полным глубокой искренности. Но было и кое-что еще: новадесантник его ненавидел. Воины-Богомолы вызывали у него отвращение, словно олицетворяли нечто искаженное и омерзительное. На какую-то долю секунды сила этой ненависти заставила Шайдана попятиться. Библиария потрясло то, что он увидел подобное чувство в глазах Астартес. Собравшись, Шайдан углубился чуть дальше. Пройдя сквозь нуль-зону разума сержанта, он обнаружил бесконечные истории кошмарных извращений и злодеяний, совершенных Астральными Когтями и их союзниками на этой войне. Сержант верил, что Император на его стороне.

Шайдан кивнул сержанту. Он понял, что двигало новадесантником: заблуждения, порожденные лживыми сведениями о ходе войны. Библиарий развернулся спиной к побежденному противнику. В ту же секунду тот выхватил болтерный пистолет из кобуры и выстрелил в спину Шайдану.

Однако Шайдан исчез прежде, чем снаряд ударил в цель. С молниеносной быстротой «ускорения» библиарий растворился в воздухе. Сержант понял, куда делся Шайдан, лишь когда двойное лезвие Посоха Богомола опалило его своим холодом, с легкостью разрубив затылок. Новадесантник инстинктивно попробовал развернуться, чтобы грудью встретить врага. Даже когда двойные лезвия рассекли его позвоночник, он ухитрился вывернуть болтерный пистолет и выстрелить в последний раз. Голова сержанта упала на землю, а снаряд пробил его собственный доспех и живот и врезался в нагрудник Шайдана. Там болт застрял, не в силах преодолеть еще один слой брони.

В тот момент, когда жизнь сержанта красным потоком выплеснулась в серую лунную пыль, Шайдан ощутил его удивление и благодарность. Новадесантник не рассчитывал на подобную честь, и его смерть была омрачена внезапным, но глубоким сомнением. Но и сам Шайдан был удручен тем, что Астартес ожидал столь малого от Воинов-Богомолов. Как же до этого дошло?

Бусинка вокса в ухе библиария внезапно ожила и прошипела:

— Воин-Богомол. Мы ждали тебя.

Шайдан поглядел вверх, на кромку кратера, и увидел выстраивающийся отряд космодесантников. Их силуэты резко выделялись на фоне звездного неба. Библиарий перевел взгляд на сержанта Треомара, который стоял на склоне. Тот кивнул и подтвердил, что это были те самые Астральные Когти, с которыми им предстояло встретиться. Однако в подтверждении чувствовалось колебание, словно сержант не был до конца уверен, кто перед ним.

— Как хорошо, что вы соизволили присоединиться к нам, Астральные Когти, — ядовито ответил Шайдан, взбираясь по откосу навстречу гостям.

Библиарий недоумевал, почему Когти не послали предупреждения или не помогли им в стычке. Однако не в обычаях Воинов-Богомолов было жаловаться или упрекать и уж тем более признавать, что им не помешала бы помощь в сражении, которое они и без того выиграли.

— Вы подоспели как раз вовремя, друг, — саркастически заметил Шайдан.

— Нам многое надо обсудить, библиарий, — отозвался голос. — А времени мало.

Когда Шайдан выбрался из кратера, он впервые смог рассмотреть космодесантников из ордена Астральных Когтей. И невольно вытаращил глаза. Воины выстроились перед ним во всем великолепии древних доспехов Адептус Астартес, которые поблескивали в звездном свете, словно разноцветные драгоценные камни. Но цветов было слишком много. Великолепные золото и чернь Дома Гурона, о котором Маэтр так много рассказал библиарию после визита в Терновый Дворец, были скрыты и лишь робко выглядывали из-под аляповатых пятен краски, размывов черного и уродливых кроваво-красных разводов. Космодесантники выглядели как ублюдочное потомство Астартес и арлекинов эльдар, хотя сама мысль о подобном попахивала ересью. И хуже того: Шайдан заметил, что имперские аквилы были отбиты с доспехов у одних космодесантников и покрыты краской или осквернены у других.

Библиарий стоял на самой кромке осыпающегося кратера, переводя взгляд с отряда загадочных Астральных Когтей на погибших славной смертью новадесантников, чьи тела усеяли дно воронки. Он отметил, как неловко переминаются бойцы из штурмовых отделений и сержант Треомар. Воины-Богомолы словно не были уверены в том, что делать дальше. В их позах чувствовалось напряжение и готовность к любому повороту событий.

— Да, времени осталось немного, друг, — в конце концов произнес Шайдан. — И я вижу, что вам действительно есть что сообщить. В первую очередь позвольте нам собрать геносемя наших павших братьев, а затем мы поговорим.

Библиарий повел головой в сторону входа в подземную базу, куда они пытались добраться, и передернулся, обнаружив, что высеченный в скале двуглавый имперский орел обезглавлен.

— Мы также будем благодарны, если вы предоставите нам «Громовой ястреб» или другое транспортное средство, которое позволит нам вернуться к флоту. Я уверен, что капитан Маэтр и магистр ордена с большим интересом выслушают мой отчет.

— Магистр Неотера, Совет ничего не пытается от вас скрыть. Мы должны сообщить вам, что полностью осведомлены о ходе войны, которую вы развязали в этом секторе. Можете не утруждать себя рассказом о том, как вы в конечном счете сдались объединенным силам новадесантников, Экзорцистов и Звездных Фантомов, после того как Минотавры сокрушили Плакальщиков. Мы не ждем детальных показаний по тем событиям, когда вы разгромили Странствующих Космодесантников на Калибе Четвертом, или чудесным образом ускользнули от Саламандр при Осаде Комсила, или даже ухитрились захватить «Пламя восторга» Огненных Ястребов в девятьсот четвертом. Мы не требуем от вас этой информации — все уже задокументировано. Пробелы могут быть заполнены другими свидетелями. Мы не просим признаний, поскольку свершившееся — бесспорный факт. Кровь пролилась, космодесантники были убиты, а целые планеты подверглись разорению. Всё — по вашим приказам. Нам не нужны подробные описания или опровержения.

Однако мы не можем решить почему. Мы требуем от вас объяснения. Чего вы пытались добиться? Почему вы отвергли свет Императора и вступили в союз с тираном Бадаба? Что двигало вами, когда вы впервые напали на Огненных Ястребов, зная, что подобные действия втянут легионы в войну, равной которой не было со времен Ереси? Даже сам Гурон не решался ударить по братьям-космодесантникам. Лишь после того, как вы присоединились к нему, незначительный бунт перерос в полномасштабную войну. Что убедило вас отринуть честь и преданность Астартес? Какими посулами можно купить душу Хойзана Неотеры, магистра ордена Воинов-Богомолов и хранителя Мордрианы и Оотеки?

«Что трусливый перевертыш предложил тебе, Воин-Богомол? Он обещал тебе место по правую руку тирана или свободу от уставов Астартес? Или он соблазнял тебя артефактами своих союзников-ксеносов? А может, искушал запретным знанием братьев, совращенных Хаосом? Как он направил твою волю против нашего общего отца и склонил твой дух к предательству? Или ты предпочитаешь, чтобы мы думали, будто он ничего подобного не совершал… что ты уже был потерян, что ты обрел в Гуроне Черное Сердце родственную душу? Неужели великое наследие Воинов-Богомолов — всего лишь иллюзия, маска, скрывающая порченое геносемя? Неужели вы, как трусы, в течение тысячелетий скрывали свою истинную сущность, живя лицемерием и обманом и считая всех нас глупцами? Неужели ты хочешь быть не только приговорен, но и проклят, владыка Богомолов?»

— Ты должен объясниться, Неотера. Собравшимся здесь не чуждо милосердие.

В словах, доносящихся из тени, даже слышалась доброта.

«Разве вы совершенно меня не знаете?» Фраза прозвучала лишь у него в голове.

«Конечно, вы не знаете меня. Я сам себя не узнаю. У меня нет ответов на ваши вопросы, и я бы не стал произносить эти ответы, даже гори они у меня в мозгу огненным клеймом. Мы вышли за рамки слов и объяснений. Поступки совершены; мы должны быть судимы по ним и должны понести за них ответ. Как вы можете искушать меня угрозой милосердия? Неужели вы считаете, что мне нужно ваше милосердие или ваше прощение? Неужели вы полагаете, что я смогу жить дальше, зная, что я совершил, что я позволил себе совершить? Ваше милосердие унижает меня и оскорбляет вас; не позорьте нас всех подобными речами. Я не заслуживаю вашей доброты, и вы должны понимать, что даже Император в своей бесконечной мудрости не удостоил бы меня ничем, кроме осуждения. Вынесите приговор и избавьтесь от меня».

— Я не ищу милосердия.

Это прозвучало не громче вздоха. Неотера даже не был уверен, что произнес слова вслух, однако они разнеслись по залу как ядовитое дыхание.

О, наш тихоня-Богомол наконец-то заговорил.

Бестелесные мысли были пропитаны ядом. Над ним насмехались, как будто с самого начала не сомневались, что он сдастся.

Стоило нам только поманить тебя призраком слабой, эгоистичной надежды — и твоя решимость затрещала по швам. Милосердие и предательство — какая несравненная пара! Гурон предложил тебе милосердие? Или, может, ты услышал шепот самого Хоруса, обещавшего взять тебя обратно под свое покровительство? Вот и все, что тебе потребовалось, ничтожное насекомое? Твою душу можно купить за разменную монетку милосердия?

«Я не ищу милосердия», — мысленно повторил он и скрипнул зубами, осознав, что сам себя предал.

Воин-Богомол не собирался говорить, но решимость его была столь сильна и настолько его поглотила, что заговорила без согласия Неотеры.

«Я не ищу милосердия».

Мысль повторялась у него в голове снова и снова, как мантра, и лишь однажды за три дня вырвалась наружу. Будто бы он сам превратился в эти слова — все, что от него осталось, явилось их живым воплощением.

Но как же легко извратить и переврать даже эти четыре коротких слова! Как только они сорвались с его губ, их чистота была опорочена и запятнана. Даже прежде чем они достигли ушей судей, их ментальный резонанс был искажен зловредным сознанием безымянного библиария. Тот желал ни много ни мало, чтобы Воины-Богомолы сгинули в преисподней, чтобы они были обесчещены и память о них осталась запятнанной. В его сознании ощущалась подлинная ненависть, ядом сочащаяся в мозг Неотеры. Магистр ордена различил в этом психическом вторжении жажду личной выгоды и понял, что не все судьи собрались здесь во имя справедливости, мести или ради знаний, — кое-кто охотился за кораблями и мирами.

— Итак, ты не раскаиваешься, Неотера?

Даже непредвзятые судьи не понимали его. Как могли они считать Неотеру нераскаявшимся, когда само его существо вопило от ужаса при мысли о совершенных деяниях? Если бы он только мог взять обратно эти четыре коротких слова, чтобы его упорное молчание осталось ненарушенным. Слова не объяснят того, что он натворил, и, любые произнесенные вслух, они лишь еще больше исказят веру, сохранившуюся в его сердце. Их будут мучить и извращать, пока они не станут собственной противоположностью, и тогда Неотера уже не сумеет отличить правду от лжи. Он знал, в какой момент сделал свой выбор, и постепенно начинал понимать, что шел неверной дорогой уже многие годы. Но также он знал — в самой глубине души, — что его намерения всегда оставались чистыми.

Намерения ничего не значат. Слугу Императора судят по поступкам. «Я не ищу милосердия. Я не плету паутину из слов и оправданий. Я готов вынести невыносимое».

Терновый Дворец вполне соответствовал их ожиданиям. Потрясающий воображение оплот власти в родном мире гордого ордена космодесанта, помпезный и заполненный военными регалиями. Ворота охраняли огромные статуи, воздевающие руки к аркам сводчатого потолка. Стены были расписаны красочными фресками, изображавшими самые впечатляющие и легендарные победы Астральных Когтей: зачистку Бадаба, очищение Теслайна и обретение Мундуса IV. Почетная гвардия магистра Гурона несла дежурство в коридорах и залах — великолепные воины в церемониальных доспехах, сверкающих полосами золота и черни. Они напоминали царственных тигров, озирающих свои владения. И имперский орел — универсальный символ преданности Императору — гордо венчал верхушку каждого из грандиозных, возносящихся в небо шпилей.

На Воинов-Богомолов, направлявшихся к тронной комнате, великолепие дворца не произвело особого впечатления. Их собственный монастырь-крепость на Оотеке был не менее впечатляющим, и даже дворец, расположенный в джунглях Мордрианы III, мог внушить благоговение. Однако по делегации, прибывшей во дворец, это сложно было сказать. Всего лишь четыре отделения космодесантников исполняли роль почетного караула при личном отряде командующего, выделяющемся необычной мрачностью и суровостью: сам магистр ордена шагал по переходам Тернового Дворца. Боевая броня его сопровождающих отсвечивала изумрудом. Доспехи Воинов-Богомолов были отполированы до блеска, приличествующего церемониальному маршу, — однако в манере космодесантников проглядывала настороженность, выдававшая скрытое недоверие. В знак доброй воли лорд Гурон разрешил им войти во дворец в полном вооружении. Воины-Богомолы, не склонные к ответной демонстрации дружелюбия, в полной мере воспользовались его предложением. На посадочном поле расположилась группа темно-зеленых «Громовых ястребов» Богомолов, в которых дожидалось приказа тяжеловооруженное подкрепление.

На подходе к системе Бадаба Воины-Богомолы могли сами наблюдать следы недавней деятельности Гурона. Они слышали сплетни и рассказы о происходящем, но увиденное собственными глазами придавало официальным отчетам о восстании намного больший вес. Соседние космические коридоры были запружены обломками и корпусами подорванных грузовых судов, не поддающихся ремонту. Прежде чем Воины-Богомолы согласились посетить Бадаб, Гурон предупредил их, что они увидят и как могут это воспринять. Владыка Бадаба ничего не пытался отрицать и лишь приглашал их в качестве свидетелей.

Он объяснил, что многие из этих гражданских на вид кораблей на самом деле боевые суда Империума со стертой маркировкой, отправленные сюда, чтобы шпионить за системой Бадаба. Он утверждал, что подобные корабли всегда сопровождают торговые караваны, направляющиеся в подконтрольные Астартес звездные системы, и предлагал Богомолам устроить принудительную проверку всех космических трасс в районе Оотеки, если братья сомневаются в его словах. Он хладнокровно уверял, что в Империуме есть влиятельные силы, ненавидящие Астартес и не доверяющие им, завидующие близости космодесантников к священному духу Императора и их физическому сходству с ним. Эти силы набирали все большую власть в связанной с Террой области Сегментума Ультра, где страх перед Мальстримом смешался с недоверием к славе Астартес и породил докучливое внимание и подозрения. Гурон сообщил магистру Неотере, что и за Воинами-Богомолами тоже следят.

Когда «Ядовитый клинок» проник на окраины системы Бадаба, Неотера заметил среди обломков грузовых судов оторванную носовую часть имперского крейсера. В космическом мусоре мелькнули искореженные орудийные батареи и обгоревший символ аквилы. Похоже, что Гурон не солгал насчет присутствия имперских наблюдателей в этом секторе.

Едва лишь «Клинок» пересек границу системы, как сканеры дальнего действия зарегистрировали широкий спектр сигналов. Флот боевых кораблей выстраивался в пространстве между Бадабом и Ригантом. Большая часть энергетических подписей была слишком неотчетливой, чтобы точно их идентифицировать, но в авангарде неслось несомненное и грозное эхо штурмовых крейсеров и фрегатов космодесанта.

Необычный силуэт «Пламени восторга», легендарного штурмового крейсера Огненных Ястребов, который пережил гибель родного мира ордена, Зороса, более пяти тысячелетий назад, двигался в центре формации. Корабли медленно перемещались и маневрировали. До них было меньше одного варп-прыжка, но на обычном ходу потребовалось бы несколько дней. Они чего-то ожидали. Присутствие флота в этом районе заставляло предположить, что объектом их внимания является Бадаб. Возможно, паранойя Гурона не лишена оснований? Неужели Империум снова решился послать космодесантников против своих? Какой же орден подчинится такому приказу?

В одном из своих первых посланий, еще до того, как трения между Бадабом и Империумом переросли в кровопролитие в районе Сфанту, Гурон спрашивал Неотеру, как часто Адептус Механикус требуют пробу геносемени Воинов-Богомолов. Поначалу Неотера не понял, зачем другому ордену потребовалась подобная информация; это показалось ему неуважением, граничившим с оскорблением. Мотивы Гурона вызывали у него подозрения. Кроме того, он опасался, что слух о легионе Богомолов распространился по окрестным системам. Капитан Маэтр из Второй роты, известный также как Капитан-Пророк, неоднократно предупреждал, какие кривотолки могут пойти об ордене, если психическое состояние Богомолов Религиоза ошибочно посчитают дефектом геносемени. Маэтра особенно беспокоило то, что обостренные рефлексы Религиоза, на взгляд стороннего наблюдателя казавшиеся чуть ли не предвидением, можно принять за внезапное пробуждение псайкерских способностей. Учитывая близость территорий ордена к Мальстриму и непрекращающиеся внутренние войны в части подвластных Богомолам планетарных систем, таких как Мордриана, Адептус Механикус вполне могли стремиться ужесточить контроль над их геносеменем. И все же Маэтр упорно настаивал, что состояние Религиоза не выходит за пределы нормы, и был намерен создать учебную программу, которая позволила бы всем Воинам-Богомолам освоить их природный дар.

В любом случае Неотера не собирался откровенничать с Гуроном, пока тот открыто не признает, что в дальнейшем отказывается отправлять геносемя Астральных Когтей на проверку. Владыка Бадаба горячо говорил о том, что притязания Адептус Механикус утратили законность с тех пор, как те с какой-то стати объявили себя генной полицией Империума. Механикус следили за орденами Астартес, угрожая им роспуском в случае, если геносемя не соответствует неким произвольным критериям. Гурон назвал это притеснением. Он заклеймил поведение Механикус как злодеяние против духа Императора: никто никогда не пытался контролировать генетические эксперименты Императора и ограничивать его развитие. Империум нуждался в свободном развитии Астартес, так же как некогда нуждался в свободном развитии Императора. Именно его генетические разработки позволили возникнуть Империуму Человечества, желает нынешняя администрация признать это или нет.

Хуже того, Гурон попытался убедить Неотеру, что кое-какие продажные ордена космодесанта знают об этом новом порядке и стремятся использовать его для личной выгоды. Он опасался, что Империум не погнушается обратить этих негодных космодесантников против их братьев-Астартес, столкнув ордена в чудовищной гражданской войне, лишь бы правда не выплыла наружу. И с едва скрытым отвращением Гурон упомянул Ультрамаринов и Имперских Кулаков. Учитывая их тесные связи с Администратумом, эти два ордена с наибольшей вероятностью обратятся против свободно мыслящих Астартес — тех, кто хранит в своих генах истинное наследие Императора.

Неотера слушал Гурона со смесью ужаса и сочувствия. Его предположения были небеспочвенны. Воинам-Богомолам, как и многим другим орденам, знакомы были тоска и неуверенность, порожденные темными тайнами, — но Неотера все же колебался. Однако присутствие Огненных Ястребов на границе системы Бадаба, казалось, подтверждало подозрения Гурона.

И вот теперь, когда тяжелые сверкающие двери тронной комнаты медленно распахнулись, Неотера впервые оказался перед Люфтом Гуроном. Магистр ордена Астральных Когтей находился на другом конце зала. Он восседал на самом искусном троне, какой когда-либо видел Неотера. Трон стоял на возвышении, а за ним полукругом выстроились двенадцать космодесантников — личная гвардия Гурона. Каждый держал болтер перед пластиной нагрудника, застыв в церемониальной позе. Вдоль стен длинной комнаты, как на смотровом плацу, двумя рядами замерли космодесантники в полной боевой броне. Зал сверкал золотом и чернью.

Неотера приостановился в дверях, искренне восхищаясь величественным зрелищем. Пауза постепенно переросла в колебания, когда магистр Воинов-Богомолов пересчитал собравшихся в зале вооруженных бойцов и соотнес их число с донесениями о мятеже Гурона. Несмотря на увиденное им по пути к планете, Неотера не был до конца убежден, что может доверять Гурону, предполагаемому тирану Бадаба. Однако магистра Богомолов сопровождали тридцать космодесантников из Первой и Второй рот — лучшие из лучших, ветераны и герои, которых не так-то легко было запугать. В то же время Неотера осознал, что эта демонстрация силы свела к нулю все «доверие», которое Гурон якобы оказал им, впустив во дворец в полном вооружении.

— Магистр ордена Хойзан Неотера, владыка Воинов-Богомолов и хранитель Мордианы и Оотеки, прошу пожаловать в мои чертоги.

Сказав это, Гурон поднялся с трона. Его официальные слова эхом раскатились под высоким потолком зала. Хозяин дворца начал спускаться с возвышения, словно намеревался приветствовать Неотеру на равных.

— Я благодарен тебе за то, что ты совершил это путешествие. Связь ненадежна, а мне с некоторых пор нелегко покинуть эту систему, как ты мог заметить.

— Магистр Гурон, — ответил Неотера без лишних церемоний, — ваше приглашение было для меня честью.

Он шагнул вперед по вымощенному мраморной плиткой полу. Остальные Воины-Богомолы выстроились шеренгой за спиной магистра.

— Нам многое надо обсудить, Хойзан, — начал Гурон, когда они встали лицом к лицу и приветственно склонили головы.

Глаза владыки Бадаба горели потаенным внутренним огнем.

— Серьезные дела, касающиеся всего Империума. Спасение наших братьев-Астартес у нас в руках. Мы — последняя надежда Императора. Могу я рассчитывать на тебя, брат?

Неотера уже не был уверен, сколько прошло времени. Отсутствие сна начало сказываться: голова отяжелела, словно после сотрясения мозга, а мысли кружились призраками в дыму. Он не чувствовал усталости, но за долгие годы научился распознавать легкую дымку, заволакивающую разум, — признаки активации каталептического узла, берущего контроль над сознанием и позволяющего обходиться без сна. Судя по туману, окутавшему его мысли, как осевшая на наплечниках доспеха пыль, Неотера стоял на вырезанном в полу изображении аквилы около семи дней. За все это время он не пошевелился и — насколько мог припомнить — неосмотрительно произнес лишь четыре слова. В голове гудели вопросы и обвинения Совета. Их настойчивая психическая осада постепенно подточила железную стену его решимости. Магистр чувствовал тошноту от проникавшей внутрь ядовитой смеси злобы и снисходительности, источаемой судьями. Но он знал, что не сломается. Во второй раз этого не произойдет.

Вопросы погрузили Неотеру в размышления, и некоторое время он блуждал в прошлом. Но как долго? И сколько его мыслей открылось судьям? Возможно, они просто подталкивали его разум к воспоминаниям, а затем наблюдали, как собственные мысли магистра предают его. В тенях, скрывавших безликих судей, наверняка было немало мощных библиариев — но Неотера не знал, каковы пределы их власти. Возможно, его решимость молчать в конечном счете ни к чему не привела. Возможно, Совет мог добыть нужные ответы без помощи слов. Но к чему тогда задавать вопросы? Зачем вообще нужен был этот суд, если они могли просто вывернуть наизнанку его мозг и прочесать воспоминания?

Если только это не было испытанием. Судьи хотели узнать, что скажет Неотера, как он станет оправдываться, а затем сравнить произнесенные вслух слова с внутренним голосом его души. Будет ли он говорить искренне? Скрывается ли в его сердце обман? Попытается ли он выгородить себя или перевалить вину на других? Осталась ли в нем хоть капля чести после тех ужасов, что он совершил на просторах галактики, после того, как нарушил самые священные клятвы верности?

Но он ничего не сказал. Лишь те четыре слова: «Я не ищу милосердия». Он не пытался объясниться. Однако Неотера знал, что все это время его разум напряженно искал ответы. Ответы на вопросы, заданные судьями, совпадавшие с тем вопросом, который он непрерывно задавал сам себе: «Как до этого дошло?»

Получили ли члены Совета Правосудия нужные им ответы? Сумели ли отделить правду от его лихорадочных измышлений? Могли ли объяснить случившееся ему? Правда нужна была ему не меньше, чем им, — ведь это его душа рушилась в преисподнюю.

Если его разум открылся им, они обязаны сказать. Неотера должен знать. Он заслужил это знание. Его душа изнывала от желания понять истину.

«Как до этого дошло? Я имею право знать». Мысль вырвалась наружу, словно газ из треснувшего баллона.

Ты не заслуживаешь ничего, владыка Богомолов.

Мысли, отдающие горьким привкусом желчи, высмеивали его негодование и сочились презрением. Но Неотера знал, что так и есть: он ничего не заслуживает. Протест, хотя и предназначенный лишь для него самого, а не для членов собрания, недостоин магистра ордена Богомолов. Насмешки библиария были абсолютно оправданны.

И снова душа его содрогнулась от боли измены себе самому. Эта боль могла сравниться лишь с безграничным ужасом, который испытал Неотера, предав все, что было для него свято и дорого. Боль казалась нестерпимой, однако он вытерпел. Он даже не мог быть уверен теперь в том, кто он такой. Как до этого дошло? Как он дошел до этого?

Громкий скрежет известил его о том, что главные врата зала открываются. Не поворачивая головы, он проследил за звуком шагов. Шаги замерли в тени колонн, поддерживающих сводчатый потолок. Впервые с начала слушания двери открылись и кто-то вошел или вышел. Но даже в этом незначительном факте Неотера не мог быть уверен — он потерял веру в надежность собственного разума. Сходит ли он с ума? Или был безумен с самого начала? Был ли он вообще когда-нибудь верен Императору?

— Хойзан Неотера, магистр ордена Воинов-Богомолов и хранитель Мордрианы и Оотеки. Этот Совет признает вас виновным в самых ужасных преступлениях против Империума Человечества.

Голос, низкий и хриплый, непривычный к дипломатическим речам, окатил Неотеру темной волной. Жестокая безнадежность, заключавшаяся в этих словах, пролилась на его душу бальзамом. Он был осужден. Его не пощадят. Облегчение оказалось почти физическим.

— Вы вступили в заговор против Света Императора. Вы пролили кровь его верных слуг и принесли Хаос в самое сердце Империума. Вы не предоставили никаких оправданий, никаких объяснений своим поступкам, и вы не просили о снисхождении. Этот Совет намеревался приговорить вас к смертной казни. Ваше геносемя должно было быть рассеяно. Кроме того, мы намеревались распустить Легион Богомола, лишить ваших космодесантников оружия и доспехов, изолировать ваш родной мир, Оотеку, и обречь оставшихся Воинов-Богомолов на жизнь сервиторов, дабы они восстановили разоренные ими миры.

Голос замолчал, и Неотера почувствовал, как на него изучающе уставились десятки глаз. Он не дрогнул, даже не моргнул. Сжав зубы, магистр Богомолов сосредоточился на словах. Ему необходим был ясный рассудок, чтобы выслушать приговор. Неотера чувствовал: за этими словами последует что-то еще. Внезапно его охватила паника при мысли, что судья отменит обвинительное заключение. Затем паника сменилась шоком: он ощущал страх впервые с тех пор, как после Испытаний Крови в Оотеке вступил в ряды космодесантников. Что с ним стало? Неужели предательство действительно столкнуло его в бездну безумия?

Мы отберем у тебя Оотеку, повелитель тараканов. Твои сородичи больше никогда не осквернят ее леса. Теперь она моя!

Мысль была неотчетливой и рваной, словно ее искромсала злоба. Даже пребывая в своем лихорадочном состоянии, Неотера снова ощутил присутствие корыстной ненависти.

— И все же, Хойзан, в этом Совете есть и те, кто не считает, что ваше молчание говорит о недостатке раскаяния. Те, кто не находит ваше поведение дерзким. Те, кто верит, что ваши вопиющие злодеяния не были мотивированы ненавистью или личными интересами, и полагает, что вас ввело в заблуждение коварство других.

Слова обожгли его как огонь. Что они говорят? Неужели они пытаются найти способ спасти его после всего, что произошло? Неужели они сохранили веру в него — ту веру, которую сам он давно утратил? Они назвали его по имени. Никто не называл его Хойзаном больше сотни лет. Неужели они стремятся выразить ему симпатию?

«Я Воин-Богомол. Мне не нужна ваша любовь. Я не ищу милосердия».

Мысли отчаянно метались в его мозгу.

— Тем не менее, магистр, — раздался другой голос, — ваши поступки красноречиво говорят сами за себя. В конечном счете нас не интересуют ваши побуждения — лишь в той мере, в которой они объясняют, как некто подобный вам мог столь окончательно отвернуться от света. И вы нам в этом не помогли.

«Я не ищу милосердия».

— Магистр Богомолов. — Еще один голос, на сей раз женский. Инквизитор или сестра из Адепта Сороритас. — Этот Совет полагает, что Воины-Богомолы не полностью испорчены. Мы считаем, что они верно следовали приказам своего магистра и что сам их магистр был убежден, что исполняет волю Императора. Орден будет отлучен на сто лет. Мы ожидаем, что в течение этого времени Воины-Богомолы продемонстрируют верность и раскаяние, достаточные, чтобы вернуть орден обратно пред лик Императора. Что касается Оотеки, магистр, ни один Богомол больше не будет рожден в ее стенах. Если твой орден переживет изгнание, им придется искать другое пристанище. Им предстоит не только искупление, но и новое рождение.

Она моя.

Взгляд Неотеры не дрогнул. Магистр ничего не сказал. Образ Оотеки, великого монастыря-крепости, мелькнул перед его внутренним взором. Ее стены поглотило пламя, а изумрудные стяги Легиона Богомола рассыпались пеплом и развеялись на ветру. Потеря родного мира очень ранила душу Неотеры. Боль была так сильна, что заставила вспомнить о почти утраченной человечности. И все же это оказался не конец. Сквозь угли пожарища он видел крохотный проблеск надежды, пережившей огонь. Искупление, дарованное его преданным боевым братьям, принесло магистру радость и глубокое облегчение. По шрамам на его щеке скользнула единственная, едва заметная слеза.

«Я не ищу милосердия. Для себя я ничего не прошу. Я не ищу милосердия. Вы и без того сделали слишком много».

«Но еще остаешься ты, Богомол. Даже если тебя запутали и ввели в заблуждение, словно смертного глупца, которого Хаос прельстил обещаниями богатств, славы или власти, — даже и в этом случае ты не более чем жалкая пародия на Астартес, с хлипкой волей и замутненным рассудком. Твое легковерие оскорбляет Императора. В его свете нет ни малейшей двусмысленности — нет, он ясен, чист и не запятнан сомнениями или двоякими толкованиями. Даже если изначально у тебя и не было злого умысла, твоя наивность дала пищу злу. И хуже того: ты заставил других неосознанно творить зло. Твои приказы втянули Воинов-Богомолов в войну и обратили против их веры. В конечном счете даже верный капитан Маэтр взбунтовался против тебя.

Пойми, владыка Богомолов, что твои заблуждения вырвали из наших рядов целый орден. Ты восстал против самого Императора. Это уже не просто мятеж — это ересь. А затем самый преданный из твоих капитанов восстал против тебя. Гражданская война посреди гражданской войны. Как нам понимать эти действия? Должны ли мы счесть поведение Маэтра свидетельством того, что в твоем ордене сохранился истинный дух Астартес, несмотря на то что сам капитан исчез? Или нам следует заключить, что у всех Воинов-Богомолов проблемы с верностью, что это дефект вашего геносемени? Может, ваша генная линия ненадежна, Богомол? Есть ли вам место в Империуме Человечества? Может ли Император взирать на вас без жалости, презрения или отвращения?»

— Тебя не казнят, магистр Неотера.

Голос показался знакомым, но после обвинений псайкера голова у Неотеры так кружилась, что имя не приходило на ум. А теперь произнесенный вслух приговор поразил его как громом. На Воина-Богомола обрушилось беспросветное отчаяние, словно целый мир упал ему на плечи. Неужели они намерены его пощадить?

— У тебя отберут доспехи и заключат в Пенитенциаконе. Там ты будешь влачить жизнь во тьме и одиночестве. Оставшись один на один со своей совестью, ты либо осознаешь истинную цену совершенного тобой предательства, либо умрешь в неведении.

Сознание Неотеры помутилось. Мир, рухнувший магистру на плечи, вдавил его в символ аквилы на полу. Его неизменно прямой и решительный взгляд поплыл, прежде чем воин сумел невероятным усилием воли преодолеть взметнувшийся ужас. Он скрипнул зубами, еще не веря в страшный приговор. Его не казнят — но как он сможет жить дальше?

«Ты не просил о милосердии. И мы немилосердны».