ПалСаныч не спеша подошел к седьмой аудитории. Настроение было отличное; приятно, что кто-то еще читает твои работы, особенно если этот кто-то — симпатичная девушка. Хотя Дима мог и слегка преувеличить, и даже не слегка — у него здесь свой интерес.

Маша стояла у раскрытого окна; чуть наклонившись и опершись о подоконник, она разглядывала что-то внизу. ПалСаныч смотрел на нее против солнца. Ветерок чуть заметно шевелил прямые светлые волосы, и солнечные лучи проходили сквозь них каким-то нереальным сиянием. ПалСаныч сделал еще шаг, и наваждение рассеялось. Услышав скрип половиц, Маша повернулась и пошла ему навстречу. Еще ослепленный внезапной солнечной вспышкой, ПалСаныч не мог разглядеть ее лица. Маша проявлялась как-то постепенно — длинные загорелые ноги спортсменки, короткая юбка, тонкая талия, небольшая грудь. От девушки так и веяло упругостью и здоровьем; при взгляде на нее почему-то сразу представлялись залитые солнцем теннисные корты. Наконец проявилось и лицо — и да, оно соответствовало. Жизнерадостная сексапильная спортсменка, хоть сейчас на рекламу. Это неприятно кольнуло — девушек такого типа ПалСаныч не интересовал даже в молодости, у них был свой круг таких же загорелых спортивных юношей. Благодушное настроение растаяло, жизнь вернулась в обычное рутинное русло.

Зрачки адаптировались, и ПалСаныч заметил на лацкане Машиного жакета значок резерва. От внезапной радости не осталось и следа; темная волна раздражения поднялась, стирая чудесный миг, внезапный свет и золотую вспышку волос. ПалСаныч недолюбливал резервистов; да и кто их любит. — Ну, Дима, удружил! Чтоб тебе, клоуну, весь день икалось.

— Здравствуйте, ПалСаныч! Я Маша. Дима Рогов должен был Вам сказать…

— Здравствуй, Маша. Да, Дима должен был мне сказать. Но не сказал.

— Но ведь Вы здесь? — Маша удивленно вскинула выгоревшие брови.

— Он должен был сказать, что ты из резерва.

— А это имеет значение?

— Вообще-то имеет. Зачем отнимать чужое время, ты же можешь защититься автоматом. Все резервисты так делают.

— Не все. Рогов защищался на общих основаниях, я знаю.

— Дима исключение, — ПалСаныч поморщился, вспомнив размазанную по лицу улыбку декана.

— Я тоже исключение, — Маша упрямо нахмурилась. Я привыкла все делать сама, и делать хорошо.

ПалСаныч невольно улыбнулся и почему-то представил ее маленькой девочкой, так же упрямо хмурящейся и топающей крохотной ножкой. Все-таки она была чертовски хороша. И она это знала. Просто физиологически было трудно возражать ей.

И чего я на нее взъелся? — подумал ПалСаныч, успокаиваясь и расслабляясь. — Одной работой больше, не суть. Все равно все их диссеры похожи как близнецы, компиляция из одних и тех же источников. А на Машу хоть смотреть приятно.

— Хорошо, скажи Диме, что я согласен. И перешли мне свои файлы, я посмотрю.

— Спасибо, профессор! — Маша благодарно улыбнулась и легонько прикоснулась к плечу ПалСаныча.

Подобная вольность для девушки была вполне допустима. Но, наверно, зря, — впервые в жизни подумал ПалСаныч. — Наверно, стоило бы запретить. Есть в этом что-то такое… Не то чтоб неприятное, но явно дискомфортное.