Журард Селган поднялся с седлокресла и ходил вдоль периметра круглого кабинета, пока Понтер Боддет рассказывал ему о своём первом визите в мир глексенов.

— То есть в ваших отношениях с Мэре Воган остался элемент неудовлетворённости? — сказал Селган, возвращаясь на своё место.

Понтер кивнул.

— Отношения часто остаются невыясненными, — сказал Селган. — Было бы здорово, если бы в данном случае это было не так, но, без сомнения, в вашей жизни уже случались отношения, которые закончились не так, как вам бы хотелось.

— Да, — очень тихо произнёс Понтер.

— Вы подумали о ком-то конкретном, не правда ли? — сказал Селган. — Расскажите.

— Моя партнёрша, Класт Харбен, — сказал Понтер.

— Ах. Ваши отношения с ней завершились? Кто инициировал разрыв?

— Никто, — мрачно ответил Понтер. — Класт умерла двадцать месяцев назад.

— О, — сказал Селган. — Мои соболезнования. Она была… она была старше вас?

— Нет. 145-я, как и я.

Бровь Селгана заползла на надбровный валик.

— Несчастный случай?

— Рак крови.

— Ах, — сказал Селган. — Трагедия. Но…

— Не говорите этого, Селган. — В голосе Понтера блеснул металл.

— Не говорить чего?

— Того, что вы собирались сказать.

— И что, по-вашему, я собирался сказать?

— Что мои отношения с Класт завершились внезапно, так же, как и мои отношения с Мэре.

— Вы так на это смотрите?

— Я знал, что не стоило сюда приходить, — сказал Понтер. — Вы, скульпторы личности, считаете свои выводы такими глубокомысленными. А они все лежат на поверхности. «Отношения с Зелёной завершились внезапно, и это напомнило вам о том, как завершились отношениях с Красной». — Понтер презрительно фыркнул.

Сеган несколько тактов сидел молча, по-видимому, ожидая, что Понтер скажет что-нибудь ещё. Не дождавшись, заговорил сам.

— Однако это вашими стараниями портал между нашим миром и миром Мэре открыли снова. — Он замолчал, оставив фразу висеть в воздухе, и в конце концов Понтер ответил:

— И вы считаете, что причина в этом? Что меня не заботили последствия такого шага для нашего мира? Что всё, о чём я беспокоился — это мои незавершённые отношения?

— Так скажите мне, — мягко предложил Селган.

— Всё было совершенно не так. Нет, конечно, существует некоторое поверхностное сходство того, что случилось между мной и Класт, и того, что произошло между мной и Мэре. Но я учёный. — Сердитый взгляд его золотистых глаз впился в лицо Селгана. — Настоящий учёный. Я понимаю, где имеется истинная симметрия — не в этом случае — и умею отличить её от ложной аналогии.

— Но вы в самом деле оказывали давление на Верховный Серый совет. Я видел это по визору, как и тысячи других людей.

— Да, но… — он замолк.

— Но что? О чём вы тогда думали? Чего стремились достичь?

— Ничего — кроме того, что считал наилучшим для своего народа.

— Вы в этом уверены? — спросил Селган.

— Разумеется, уверен! — рявкнул Понтер.

Селган молчал, давая Понтеру прислушаться к эху его собственных слов, отражённому от полированных деревянных стен.

* * *

Понтер Боддет признавал, что ничто из пережитого им ранее — по сути, ничто из пережитого кем бы то ни было в его мире — не было настолько пугающим, как его перемещение в странный параллельный мир, куда он прибыл в полной темноте и едва не утонул в гигантском водяном баке сразу по прибытии.

Однако из всего пережитого им ранее в этом мире вряд ли что повергало его в такой ужас, как выступление перед Верховным Серым советом. Ведь это был не просто местный Серый совет; Верховный Серый совет управлял всей планетой, и его члены специально приехали сюда, в Салдак, чтобы встретиться с Понтером и Адекором и увидеть квантовый компьютер, с помощью которого уже дважды открывался портал в иную реальность.

Никто из членов Верховного Серого совета не был моложе 143-го поколения, то есть на двадцать лет старше Понтера. Мудрость и опыт, а так же, при определённых обстоятельствах, злобное упрямство достигали в этих людях наивысшего расцвета.

Понтер мог просто бросить это дело. Никто не заставлял их с Адекором снова открыть портал в другой мир. В самом деле, никто на свете, кроме, может быть, той женской группы из Эвсоя, не смог бы их уличить, вздумай они утверждать, что открытие портала оказалось невоспроизводимой флуктуацией.

Однако возможности для торговли между двумя мирами были слишком велики, чтобы Понтер мог их проигнорировать. Обмен информацией был возможен совершенно точно: знания народа Понтера о сверхпроводимости в обмен на, скажем, космические технологии глексенов. Но вдобавок к этому был возможен и культурный обмен: произведения искусства этого мира на произведения искусства того; скажем, дибалат итеративного эпоса на, скажем, пьесу того же Шекспира, о котором часто слышал в том мире; скульптуры великого Кайдаса на полотна глексенских мастеров.

Разумеется, думал Понтер, он действовал исключительно из этих благородных побуждений. Разумеется, он не имел никаких личных выгод от возможного открытия портала. Да, была Мэре. Но Мэре, без сомнения, не могла быть по-настоящему увлечена существом, настолько отличным от привычных ей мужчин — волосатому там, где мужчины её вида безволосы, приземистому и кряжистому, тогда как большинство глексенов худые и стройные, существом с надбровным валиком, выпирающим над глазами золотистого, а не голубого или коричневого цвета, как у большинства представителей её вида.

У Понтера не было сомнений, что Мэре действительно страдает от травмы, про которую говорила, но это наверняка была не самая главная из множества причин, по которым она отвергла его поползновения.

Но нет.

Не так.

Их по-настоящему тянуло друг к другу. Взаимно. Сквозь границы биологических видов и мировых линий, эта тяга была реальной. Понтер был в этом уверен.

Но будет ли лучше, если контакт возобновится? Он хранил и лелеял свои воспоминания о проведённых с ней днях — и это были только воспоминания, поскольку имплант-компаньон не мог ничего передавать в архив алиби с той стороны. Мэре существовала лишь в его воображении, его мыслях и снах; не было никакой объективной реальности, с которой можно бы было сравнить её мысленный образ, за исключением нескольких мгновений, в течение которых она попала в поле зрения робота, спущенного Адекором в портал, чтобы позвать Понтера домой.

Несомненно, так было лучше. Восстановление контакта могло испортить то, что между ними уже произошло.

И всё же…

И всё же, похоже на то, что портал всё-таки откроют снова.

Понтер посмотрел на Адекора Халда, своего партнёра, стоящего рядом с ним в небольшом вестибюле. Адекор ободряюще кивнул. Перед ними были массивные двери зала заседаний Совета. Понтер подхватил сложенную деркерову трубу, которую они принесли с собой, и они вошли в зал, готовые к встрече с Верховными Серыми.

* * *

— Само присутствие здесь учёного Боддета, — Адекор сделал жест в сторону Понтера, — является прямым доказательством того, что человек может пройти в иную вселенную и вернуться обратно без вреда для себя.

Понтер смотрел на двадцатерых Серых: десять мужчин и десять женщин, по двое от каждого из десяти региональных правительств. На некоторых мероприятиях женщины садились в одной части помещения, а мужчины — в другой. Однако Верховный Серый совет имел дело с вещами, касающимися всего вида, поэтому мужчины и женщины, собравшиеся здесь со всех концов света, сидели вперемежку, образуя большой круг.

— Однако, — продолжал Адекор, — помимо Жасмель, дочери Понтера, которая просунула в портал голову во время спасательной операции, более никто из нашего мира в том мире не бывал. Когда мы создали портал впервые, это была случайность — побочный эффект эксперимента с квантовыми вычислениями. Но теперь нам известно, что наша вселенная и та, другая, в которой доминируют глексены, каким-то образом спутаны. Портал всегда открывается в одну и ту же из неисчислимого множества альтернативных вселенных, существующих в соответствии с современными физическими теориями. И из предыдущего опыта нам известно, что портал остаётся открытым, пока через него проходит твёрдое тело.

Бедрос, пожилой мужчина с Эвсоя, насупился на Адекора.

— Так что вы предлагаете, учёный Халд? Просунуть сквозь портал палку, чтобы не дать ему закрыться?

Понтер, стоящий рядом с Адекором, немного повернулся, чтобы Бедрос не заметил его усмешки.

Адекору повезло меньше; он смотрел Бедросу в глаза и не мог отвести взгляд так, чтобы не показаться невежливым.

— Ну… нет, — сказал он. — У нас на уме было нечто более… практичное, скажем так. Дерн Корд, наш знакомый инженер, предложил вставить в портал деркерову трубу.

Они заранее договорились, что в этот момент Понтер развернёт трубу. Он всунул пальцы в узкое отверстие и сильно потянул в стороны. Труба, сделанная их переплетения металлических стержней, с лязгом начала растягиваться, пока её диаметр не превысил рост человека.

— Эти конструкции применяются для укрепления стен шахтных туннелей на случай непредвиденных ситуаций, — объяснил Понтер. — Будучи развёрнутой, она уже не может свернуться обратно. Для того, чтобы привести её в исходное состояние, нужно разблокировать фиксатор на каждом пересечении металлических стержней специальным инструментом; никак иначе.

Бедрос, вопреки ожиданиям, ухватил идею сразу же.

— И вы думаете, что если просунуть такую штуку в портал, то он будет оставаться открытым неограниченно долго, и люди смогут ходить по этой трубе, как по тоннелю между двумя вселенными?

— Именно так, — подтвердил Понтер.

— А болезни? — спросила Журат, женщина 141-го поколения из местных Серых. Она сидела напротив Бедроса, так что Понтеру и Адекору пришлось развернуться, чтобы говорить с ней. — Я так поняла, что вы тяжело заболели, когда попали в другой мир.

Понтер кивнул.

— Да. Я там познакомился с глексенским физиком, которая… — Он замолчал, услышав, как один из Серых хихикнул. Самому Понтеру это уже не казалось смешным, но для человека непривычного это звучало как «пещерный философ». — Так вот, — продолжил Понтер, — она предположила, что наши вселенные разошлись где-то сорок тысяч лет назад; это примерно полмиллиона месяцев. Глексены после этого глексены жили очень скученно и искусственно разводили многие виды животных, которыми питались. В этой среде, вероятно, появилось множество болезней, от которых у нас нет иммунитета. Также возможно, что у нас есть болезни, к которым нет иммунитета у них, хотя, как мне сказали, вероятность этого невелика, поскольку у нас плотность населения гораздо меньше. В любом случае, нам понадобится какая-то система обеззараживания, через которую должен будет проходить каждый путешественник, независимо от того, в каком направлении он движется.

— Постойте, — сказал Жиндо, мужчина из южных земель по ту сторону от необитаемого экваториального пояса. К счастью, он сидел рядом с Журат, и Понтеру с Адекором не пришлось снова разворачиваться. — Туннель между мирами будет располагаться на дне Дебральской никелевой шахты, в тысячах саженей под землёй, не так ли?

— Да, — подтвердил Понтер. — Видите ли, наш квантовый компьютер, с помощью которого мы открываем портал, должен быть экранирован от солнечной радиации, иначе он не сможет работать. Такое экранирование обеспечивает толща горных пород.

Бедрос кивнул, и Адекор повернулся к нему.

— Это означает, что между мирами сможет перемещаться лишь относительно небольшое число людей.

— То есть, — подхватила Журат, понявшая, что имеет в виду Бедрос, — мы можем не беспокоиться насчёт вторжения. — Адекор повернулся к ней, Понтер по-прежнему смотрел на Бедроса. — Путешественнику придётся не только пройти через вот этот узкий туннель, но ещё и добраться до поверхности, прежде чем он попадёт в наш мир.

Понтер кивнул.

— Именно так. Вы смотрите в самую кость.

— Я понимаю ваш энтузиазм в этом деле, — подала голос Пандаро, председатель Совета, галасойка 140-го поколения, до этого момента сохранявшая молчание. Она сидела примерно посередине между Бедросом и Журат, так что Понтер повернулся налево, а Адекор — направо, чтобы оказаться лицом к ней. — Но я хотела бы уточнить. Правильно ли я понимаю, что глексены не могут сами открыть портал с той стороны?

— Это так, председатель, — сказал Понтер. — Я, разумеется, многого не знаю об их компьютерных технологиях, но до создания квантового компьютера типа того, что построили мы с Адекором, им ещё очень далеко.

— Насколько далеко? — спросила Пандаро. — Сколько месяцев?

Понтер бросил взгляд на Адекора — в конце концов, он был экспертом по материальной части. Однако по выражению лица Адекора он понял, что тот ответить не готов.

— Я думаю, по меньшей мере триста; возможно, значительно больше.

Пандаро развела руками, словно ответ был очевиден с самого начала.

— Стало быть, нам некуда торопиться. Мы можем изучить дело подробно и без спешки и…

— Нет! — воскликнул Понтер. Взгляды всех присутствующих устремились к нему.

— Прошу прощения? — холодным тоном произнесла председатель.

— Я хотел сказать… просто… что мы не знаем, насколько воспроизводим феномен на длительных отрезках времени. Любое из граничных условий может измениться, и тогда…

— Я понимаю ваше стремление продолжить работу, учёный Боддет, — сказала председатель, — но речь идёт о переносе болезней, о заражении…

— У нас уже есть технологии, позволяющие решить эту проблему, — сказал Понтер.

— Теоретически, — подала голос ещё одна из членов совета. — На практике же метод Кажака никогда не использовался для этой цели. У нас нет полной уверенности…

— Какие вы все робкие, — прервал её Понтер. Адекор бросил на него шокированный взгляд, но Понтер не обратил на партнёра внимания. — Они бы не были так напуганы. Они поднимались на высочайшие вершины их мира! Опускались на дно океана! Они летали в космос! Они были на Луне! Им не свойственна стариковская трусливость…

— Учёный Боддет! — громоподобный глас председателя словно заполнил собой весь Зал Совета.

Понтер замолчал.

— Я… я прошу прощения, — сказал он, — я не имел в виду…

— Я думаю, всем совершенно ясно, что вы имели в виду, — сказала Пандаро. — Но осторожность — это и есть наша работа. На наших плечах — благополучие всего мира.

— Я знаю, — сказал Понтер, пытаясь заставить голос звучать ровно. — Я знаю, но ведь ставка очень высока. Мы не можем просто ждать месяц за месяцем. Мы должны действовать. Вы должны действовать. Прямо сейчас.

Понтер почувствовал, как рука Адекора мягко легла на его плечо.

— Понтер… — тихо сказал он.

Но Понтер дёрнул плечом и высвободился.

— Мы не были на Луне. Мы, вероятно, никогда не полетим на Луну — и это значит, что мы не полетим ни на Марс, ни к звёздам. Эта параллельная Земля — единственный мир, кроме нашего собственного, к которому наш народ когда-либо получит доступ. И такую возможность никак нельзя упускать.

* * *

Эта история походила на городскую легенду, но Мэри слышала её так часто, что подозревала, что она всё же правдива. Рассказывали, что когда Торонто в 1960-х годах решил обзавестись вторым университетом, то проект кампуса был целиком куплен у одного из университетов американского Юга. Это казалось хорошей идеей в плане экономии средств, однако никто не позаботился принять во внимание климатические различия.

Это всегда создавало проблемы, особенно зимой. Изначально между зданиями кампуса было много открытого пространства, но постепенно оно было застроено новыми. Теперь в кампусе стало тесно — сталь и стекло, кирпич и бетон громоздились повсюду.

И всё же здесь были вещи, которые Мэри находила неповторимыми. Например, название школы бизнеса, мимо здания которой она сейчас проходила — она носила имя некоего Шулика, и произносилось это именно как shoe lick.

До начала занятий оставалась ещё неделя, и в кампусе было пустынно. Хотя день был в самом разгаре, Мэри обнаружила, что нервничает, шагая по пустынным аллеям, сворачивая за углы, проходя мимо глухих стен, протискиваясь в узкие проходы.

Это случилось здесь. Её изнасиловали здесь.

Как и в большинстве североамериканских университетов, студенток в Йоркском в наши дни больше, чем студентов. И всё же из более чем сорока тысяч учащихся примерно двадцать тысяч — мужчины, каждый из которых теоретически может оказаться преступником — если предположить, что насильник — студент университета.

Но нет, так неправильно. Университет находится в Торонто, а более космополитичный город надо ещё поискать. У насиловавшего её мужчины была светлая кожа и голубые глаза. Это исключало существенную часть населения кампуса.

А ещё он курит — Мэри живо вспомнилась табачная вонь в его дыхании. Хотя её внутренне передёргивало каждый раз, когда она видела закуривающего студента, всё же их нынешнее поколение родилось в 80-е, через два десятилетия после того, как министр здравоохранения США Лютер Терри заявил, что курение табака смертельно опасно. Мэри знала, что курит сейчас лишь малая часть женщин и ещё меньшая — мужчин.

Поэтому напавший на неё человек не был «кем угодно» — он принадлежал к подмножеству подмножества подмножества: мужчина, голубоглазый, курит.

Если бы Мэри его нашла, то смогла бы доказать его вину. Возможность применить профессиональные навыки в практических целях возникает у генетика нечасто, но в ту ужасную ночь они оказались как нельзя кстати. Мэри знала, как нужно хранить образцы семени насильника, содержащие ДНК, которая способна неопровержимо его изобличить.

Мэри продолжила свой путь через кампус. Сейчас ещё не было толп, сквозь которые приходится пробираться. Однако в толпе она, должно быть, чувствовала бы себя увереннее. В конце концов, изнасилование произошло во время летних каникул, когда кампус пустеет. Толпа означает безопасность — неважно, в африканской саванне или в Торонто.

В этот момент Мэри заметила приближающегося к ней мужчину. Её пульс встревожено зачастил, но она продолжила идти; не может же она теперь всю жизнь сворачивать в сторону при виде мужчины. Однако…

Однако мужчина был белый — это очевидно даже на таком расстоянии.

У него были светлые волосы. Она не видела волос того, кто на неё напал; на нём была лыжная маска. Но голубые глаза часто сочетаются со светлыми волосами.

Мэри на секунду зажмурилась, отгородившись от яркого солнца, запершись в своём внутреннем мире. Возможно, ей и правда стоило последовать за Понтером через портал в его неандертальскую вселенную. Эта мысль несомненно посетила её, когда она металась по кампусу Лаврентийского университета, разыскивая Понтера, а потом вместе с ним мчалась к шахте «Крейгтон» и вниз, на её дно, стремясь успеть туда прежде, чем портал в иную реальность снова захлопнется. В конце концов, там она бы точно была недосягаема для насильника.

Идущий навстречу человек был уже в десятке метров от неё. Молодой — вероятно, студент летнего семестра, в джинсах и футболке.

И в солнцезащитных очках. Стоял солнечный летний день; Мэри и сама нацепила свои «фостер-грантс». Невозможно было определить, какого цвета его глаза, хотя они, конечно, не могли быть золотистыми, как у Понтера — она никогда и ни у кого больше не видела таких глаз.

Мэри внутренне сжалась; мужчина подходил всё ближе.

Даже если бы на нём не было солнцезащитных очков, Мэри всё равно так и не узнала бы, какого цвета его глаза. Когда он проходил мимо, она обнаружила, что смотрит в сторону и не может заставить себя посмотреть на него.

Да чтоб тебя, подумала она. Провались ты…