Сентябрь, 2011
Питер не видел Колина Годойо несколько месяцев — с тех пор, как они встретились на семинаре по нанотехнологическому бессмертию. Они никогда не были друзьями — по крайней мере так считал Питер, — но когда Колин позвонил Питеру в офис и пригласил на ленч, что-то, прозвучавшее в его голосе, заставило Питера согласиться. Ленч, в конце концов, не может продолжаться до бесконечности — у Питера в два часа была назначена встреча с важным американским клиентом. Они пошли в маленький ресторанчик в Восточном Шеппарде, с видом на Парк Виктории — в нем клубный сандвич делали, нарезая индюшачью грудку ножом, а не пропуская ее через машинку, а хлеб жарили на гриле, так что на нем оставались коричневые следы от решетки. Питер любил бывать в подобных заведениях. Он никогда не считал себя запоминающейся личностью, но, похоже, в половине ресторанчиков Северного Йорка его считали завсегдатаем, хотя, за исключением заведения Сонни Готлиба, он заходил в любой из них не чаще одного-двух раз в месяц. Официант принял у Колина заказ на напитки (виски с содовой), а Питеру сказал, что и так знает, что ему нужно (диетическую колу с лимоном, верно?). Когда официант ушел, Питер выжидательно посмотрел на Колина.
— Что нового?
Колин еще больше поседел с тех пор, как Питер видел его в последний раз, но по-прежнему демонстрировал свое богатство, и в этот день на нем было аж целых шесть золотых колец. Его глаза беспокойно бегали.
— Ты, наверно, слышал про меня и Наоми.
Питер покачал головой:
— Слышал что?
— Мы развелись.
— А-а, — протянул Питер. — Сочувствую.
— Я и не представлял себе, как много моих друзей на самом деле были ее друзьями. — Колин тяжело вздохнул. Официант пришел, положил на стол маленькие салфетки и поставил на них напитки. — Я рад, что ты согласился пообедать со мной.
— Нет проблем, — отозвался Питер. Он всегда чувствовал себя неловко в подобных ситуациях. Следует ли ему спросить Колина, что у них пошло наперекосяк? Питер редко говорил о личных проблемах и вообще не любил ни задавать личных вопросов, ни отвечать на них. — Мне очень жаль, — добавил он. Его набор дежурных фраз подсказывал продолжение: «Вы всегда казались такими счастливыми», но он вовремя прикусил язык — его собственный недавний опыт научил не слишком доверять тому, как люди выглядят со стороны.
— У нас уже довольно давно возникли проблемы, — сообщил Колин.
Питер выжал свой лимон в стакан диетической колы.
— С некоторых пор мы уже не были настроены на одну волну. — Видимо, у Колина тоже был свой набор дежурных фраз. — Мы не разговаривали.
— Вы просто разошлись, как в море корабли, — подхватил Питер, стараясь, чтобы это не прозвучало как вопрос. Он не хотел ничего выпытывать.
— Ага, — подтвердил Колин. Он отхлебнул изрядный глоток из своего бокала, затем поморщился, как будто получил от этого мазохистское удовольствие. — Ага.
— Вы долго прожили вместе, — сказал Питер, снова стараясь, чтобы его интонация оставалась нейтральной и утверждение не превратилось в вопрос.
— Одиннадцать лет, если считать то время, которое мы прожили вместе до свадьбы, — ответил Колин. Он держал свой бокал обеими руками.
Питера мучило праздное любопытство, кто же кого бросил. Не мое дело, подумал он, а вслух произнес:
— Это действительно немалый срок.
— Я… я виделся кое с кем еще, — продолжал Колин. — С одной женщиной в Монреале. Я ездил туда раз в три недели по делам, на магнитопоезде.
Питер был ошарашен. Неужели в наше время все заводят шашни на стороне?
— О-о, — протянул он, не найдя что сказать.
— Это на самом деле ничего не значило. — Колин небрежно махнул рукой. — Это был просто, ну понимаешь, просто такой своеобразный сигнал Наоми. — Он поднял глаза на Питера. — Крик о помощи, может быть. Ты понимаешь?
«Нет, — подумал Питер. — Нет, не понимаю».
— Просто крик о помощи. Но она пришла в бешенство, когда узнала. Сказала, что это была последняя соломинка. Соломинка, которая сломала спину верблюда. — Несомненно, подумал Питер, у каждого человека есть свой набор дежурных фраз. — Я не хотел причинить ей боль, но у меня были свои потребности, ты понимаешь. Я не думаю, что ей следовало бросать меня из-за подобной ерунды. — Официант подошел снова, поставив перед Питером клубный сандвич, а перед Колином макароны. — Что ты думаешь? — спросил Колин.
Я думаю, что ты осел, подумал Питер. Я думаю, что ты самый тупой блудливый осел на планете.
— Не повезло, — посочувствовал он, намазывая кусок индейки майонезом. — И в самом деле не повезло.
— Так или иначе, — Колин, видимо, почувствовал, что пора менять тему, — я пригласил тебя на ленч не для того, чтобы говорить о моих семейных проблемах. На самом деле я хотел кое о чем с тобой посоветоваться.
Питер выжидающе посмотрел на него:
— Да?
— Помнишь, вы с Кэти были на семинаре «Неограниченной жизни». Что ты об этом думаешь?
— Впечатляющее рекламное шоу, — сказал Питер.
— Я имел в виду, что ты думаешь о самом этом процессе? Ты же специалист в этой области. Как ты считаешь, он действительно может сработать?
Питер пожал плечами:
— Джей Лено говорит, что королева Елизавета уже подверглась этому процессу. Единственный способ сохранить монархию, который у нее оставался, — это позаботиться, чтобы никто из ее детей никогда не оказался на троне.
Колин вежливо хихикнул, но посмотрел на Питера так, словно ожидал от него более серьезной реакции. Питер прожевал еще один кусок сандвича и сказал:
— Я не знаю. Основная предпосылка представляется вполне здравой. Я хочу сказать, что существует… Да, так и есть, пять основных теорий старения и смерти. — Питер начал перечислять их, загибая пальцы. — Во-первых, это стохастическая модель. Она основана на том, что наши тела суть сложные машины и, как во всех сложных машинах, что-нибудь в конце концов обязательно должно сломаться.
Вторая модель считает наиболее важным фактором так называемый феномен Хайфлика: человеческие клетки, похоже, способны нормально делиться лишь около пятидесяти раз.
Третья модель — это теория несовершенного ксерокса. Каждый раз при копировании молекул ДНК вносятся некоторые мелкие ошибки, и в конце концов копия становится настолько плоха, что — бум! — ты уже мертв и похоронен.
Модель номер четыре — это теория накопления токсичных отходов. Что-то — возможно, свободные радикалы — разрушает твое тело изнутри.
И наконец, аутоиммунная гипотеза, согласно которой естественные защитные механизмы нашего тела теряют ориентиры и начинают набрасываться на здоровые клетки.
Колин кивнул:
— И никто не знает, какая из этих теорий наиболее верная?
— Ну, я подозреваю, что все они в какой-то степени верны, — пояснил Питер. — Но фокус в том, что эти микророботы «Неограниченной жизни» — как они их называют? нанни, кажется? — так вот, их нанни, похоже, запрограммированы бороться сразу со всеми причинами старения. Так что да, я бы сказал, у этой технологии есть хорошие шансы сработать. Хотя, чтобы это проверить наверняка, придется подождать, пока кто-нибудь из подвергшихся этому процессу действительно не проживет несколько столетий.
— Значит… ты считаешь, что это стоит таких денег? — спросил Колин.
Питер снова пожал плечами:
— На первый взгляд, пожалуй, да. Я имею в виду, кому же не хочется жить вечно? Но, с другой стороны, было бы постыдно из-за этого упустить, к примеру, возможность попасть на небеса.
Колин тряхнул головой:
— Что-то ты заговорил, как заправский верующий, Питер.
Питер был поглощен доеданием своего сандвича.
— Прости. Это всего лишь праздные мысли.
— А что Кэти думает о «Неограниченной жизни»?
— Ее это, кажется, не слишком заинтересовало, — отозвался Питер, потянувшись за салфеткой.
— Неужели? — удивился Колин. — А мне это кажется замечательным. Мне кажется, это именно то, что мне нужно.
— Вечная жизнь обойдется в целое состояние, — усмехнулся Питер. — Ты что, собираешься присвоить деньги из своего банка?
— Вряд ли, — покачал головой Колин. — Но я думаю, что это стоило бы каждого потраченного пенса.
Лишь через три недели удалось получить еще две записи душеграммы в момент, когда душа покидала тело. Одну из них Питер сделал в том же Карлсоновском центре для хронических больных, где он познакомился с Пегги Феннелл. На этот раз объектом эксперимента стал Густав Рейнгольд, человек всего на несколько лет старше Питера, умиравший от осложнений СПИДа и решившийся на самоубийство с помощью медика.
Следующую запись нужно было сделать в каком-то другом месте, иначе трудно будет доказать, что душеграмма является универсальным феноменом человеческого существования, а не просто явлением, обусловленным субъективными причинами: устройством электропроводки в конкретном здании, близостью высоковольтных линий или тем по какой методике лечат пациентов в Карлсоновском центре. Поэтому, чтобы получить третью запись, Питеру пришлось поместить в компьютерной сети следующее объявление:
Требуется: пациент в терминальной стадии смертельной болезни или травмы дляучастия в испытании нового биомедицинского следящего оборудования. Расположение: южная часть провинции Онтарио. Участнику испытания будет выплачено 10 000 канадских долларов. Смертельно больных или их адвокатов просим связаться конфиденциально с компанией «Хобсон мониторинг» (сетевой адрес XOBMON).
Питер чувствовал себя несколько неловко, поместив такое объявление — оно показалось ему очень уж бесчувственным. Именно из-за этого он предложил столь высокую плату за участие в эксперименте. Но за два дня, в течение которых объявление распространялось по сети, Питеру поступило четырнадцать предложений. Он выбрал двенадцатилетнего мальчика, умиравшего от лейкемии. Этот выбор он сделал как из сочувствия родителям ребенка, так и для того, чтобы его выборка была более разнообразной: семья мальчика полностью разорилась, приехав в Канаду из Уганды в надежде найти тут эффективное лечение для сына. Эти деньги помогли бы им расплатиться с долгами по счетам больницы.
После некоторого размышления решив, что и другие участники исследования заслуживают такой же компенсации, Питер внес десять тысяч долларов в наследство Густава Рейнгольда. Поскольку у Пегги Феннелл не осталось наследников, он сделал от ее имени пожертвование Канадской диабетической ассоциации. Он рассудил, что вскоре во всем мире исследователи будут изо всех сил стараться воспроизвести его результаты, и ему показалось вполне резонным установить традицию щедро вознаграждать больных, принимающих участие в подобных экспериментах.
Все три записи отличались замечательным сходством: крошечное недиссипирующее электромагнитное поле покидало тело точно в момент смерти. На всякий случай при записи смерти мальчика из Уганды Питер воспользовался совершенно новым прибором. Принцип действия остался тем же, но он применил в нем новые узлы, которые воплощали иные инженерные решения. Это давало уверенность, что предыдущие результаты не были связаны с какими-нибудь дефектами его аппаратуры.
Тем временем в течение нескольких недель Питер обследовал своим суперэнцефалографом всех сто девятнадцать служащих компании «Хобсон мониторинг». Разумеется, никто, кроме нескольких самых доверенных сотрудников, не был посвящен в цели эксперимента. Умирающих среди них, естественно, не было, но Питер хотел убедиться, что душеграмма существует и у здоровых людей, а не является чем-то вроде электрического последнего вздоха, испускаемого умирающим мозгом.
Душеграмма обладала характерными электромагнитными свойствами. Частота поля была очень высокой, намного выше, чем у обычной электрохимической активности мозга, так что, хотя амплитуда сигнала была очень мала, он не терялся в массе других сигналов внутри мозга. Внеся в свой прибор некоторые усовершенствования, Питер смог без особого труда обнаружить этот сигнал в данных сканирования мозга у всех своих сотрудников. При этом его весьма позабавило, что понадобилось несколько попыток, чтобы зарегистрировать его в мозгу Калеба Мартина, своего штатного юриста.
Тем временем вышеупомянутый Мартин прикрывал его тыл, обеспечив патентную защиту всех узлов суперэнцефалографа в Канаде, Соединенных Штатах, Японии, СНГ и во всех других странах. А корейская фирма, которая фактически производила все оборудование для «Хобсон мониторинг», уже устанавливала новую производственную линию для сборки суперэнцефалографов.
Вскоре должно было наступить время, когда можно будет объявить во всеуслышание о существовании душеграммы.