Отроком строгим бродил я По терпким долинам Киммерии печальной, И дух мой незрячий Томился Тоскою древней земли. В сумерках в складках Глубоких заливов Ждал я призыва и знака, И раз перед рассветом, Встречая восход Ориона, Я понял Ужас ослепшей планеты, Сыновность свою и сиротство… Бесконечная жалость и нежность Переполняют меня. Я безысходно люблю Человеческое тело. Я знаю Пламя, Тоскующее в разделенности тел. Я люблю держать в руках Сухие горячие пальцы И читать судьбу человека По линиям вещих ладоней. Но мне не дано радости Замкнуться в любви к одному: Я покидаю всех и никого не забываю. Я никогда не нарушил того, что                                                  растет; Не сорвал ни разу Нераспустившегося цветка: Я снимаю созревшие плоды, Облегчая отягченные ветви. А если я причинял боль, То потому только, Что был жалостлив в те мгновенья, Когда надо быть жестоким, Что не хотел заиграть до смерти тех, Кто, прося о пощаде, Всем сердцем молили О гибели…

Мне было сказано: Не светлым лирником, что нижет Широкие и щедрые слова На вихри струнные, качающие душу,— Ты будешь подмастерьем Словесного, святого ремесла, Ты будешь кузнецом Упорных слов, Вкус, запах, цвет и меру выплавляя Их скрытой сущности, — Ты будешь Ковалем и горнилом, Чеканщиком монет, гранильщиком камней. Стих создают – безвыходность,                                          необходимость, сжатость, Сосредоточенность… Нет грани меж прозой и стихом: Речение, В котором все слова притерты, Пригнаны и сплавлены, Умом и терпугом, паялом и терпеньем, Становится лирической строфой, — Будь то страница Тацита, Иль медный текст закона. Для ремесла и духа – единый путь: Ограниченье себя. Чтоб научиться чувствовать, Ты должен отказаться От радости переживаний жизни, От чувства отрешиться ради Сосредоточья воли; И от воли – для отрешенности сознания Когда же и сознанье внутри себя ты                                                       сможешь погасить — Тогда из глубины молчания родится Слово, В себе несущее Всю полноту сознанья, воли, чувства, Все трепеты и все сиянья жизни. Но знай, что каждым новым Осуществлением Ты умерщвляешь часть своей возможной жизни: Искусство живо — Живою кровью принесенных жертв. Ты будешь Странником По вещим перепутьям Срединной Азии И западных морей, Чтоб разум свой ожечь в плавильных                                                        горнах знанья, Чтоб испытать сыновность и сиротство, И немоту отверженной земли. Душа твоя пройдет сквозь пытку                                                        и крещенье Страстною влагою, Сквозь зыбкие обманы Небесных обликов в зерцалах земных вод. Твое сознанье будет Потеряно в лесу противочувств, Средь черных пламеней, среди пожарищ мира. Твой дух дерзающий познает притяженья Созвездий правящих и волящих планет… Так, высвобождаясь От власти малого, беспамятного «я», Увидишь ты, что все явленья — Знаки, По которым ты вспоминаешь самого себя, И волокно за волокном сбираешь Ткань духа своего, разодранного миром. Когда же ты поймешь, Что ты не сын Земли, Что Солнца и Созвездья возникали И гибли внутри тебя, Что всюду – и                          в тварях и вещах – томится Божественное Слово, Их к бытию призвавшее, Что ты – освободитель божественных имен, Пришедший изназвать Всех духов – узников, увязших в веществе, Когда поймешь, что человек рожден, Чтоб выплавить из мира Необходимости и Разума — Вселенную Свободы и Любви, — Тогда лишь Ты станешь Мастером.

Кишмя кишеть в кафе у Робина, Шнырять в Ростове, шмыгать в Одессе, Кипеть на всех путях, вползать сквозь все затворы, Менять все облики, Все масти, все оттенки, Быть торговцем, попом и офицером, То русским, то германцем, то евреем, При всех режимах быть неистребимым, Всепроникающим, всеядным, вездесущим, Жонглировать то совестью, то ситцем, То спичками, то родиной, то мылом, Творить известия, зажигать пожары, Бунты и паники; одним прикосновеньем Удорожать в четыре, в сорок, во сто, Пускать под небо цены, как ракеты, Сделать в три дня неуловимым, Неосязаемым тучнейший урожай, Владеть всей властью магии: Играть на бирже Землей и воздухом, водою и огнем; Осуществить мечты о превращены! Веществ, программ, событий, слухов В золото, а золото – в бумажки, И замести страну их пестрою метелью, Рождать из тучи град злотых монет, Россию превратить в быка, Везущего Европу по Босфору, Осуществить воочью Все россказни былых метаморфоз, Все таинства божественных мистерий, Преосуществлять за трапезой вино и хлеб Мильонами пудов и тысячами бочек — В озера крови, в груды смрадной плоти, В два года распродать империю, Замызгать, заплевать, загадить, опозорить, Кишеть, как червь в ее разверстом теле, И расползтись, оставив в поле кости Сухие, мертвые, ошмыганные ветром.

Собирались на работу ночью. Читали                Донесенья, справки, дела. Торопливо подписывали приговоры.                Зевали. Пили вино. С утра раздавали солдатам водку.                Вечером при свече Выкликали по спискам мужчин, женщин.                Сгоняли на темный двор. Снимали с них обувь, белье, платье.                Связывали в тюки. Грузили на подводу. Увозили.                Делили кольца, часы. Ночью гнали разутых, голых                По оледенелым камням, Под северовосточным ветром                За город в пустыри. Загоняли прикладом на край обрыва.                Освещали ручным фонарем. Полминуты рокотали пулеметы.                Доканчивали штыком. Еще недобитых валили в яму.                Торопливо засыпали землей. А потом с широкою русскою песней                Возвращались в город домой. А к рассвету пробирались к тем же оврагам                Жены, матери, псы. Разрывали землю. Грызлись за кости.                Целовали милую плоть.

Праху – прах. Я стал давно землей:                Мною Цвели растенья, мной светило солнце.                Все, что было плотью, Развеялось, как радужная пыль —                Живая, безымянная.                И океан времен                Катил прибой столетий.

               Вдруг Призыв Архангела, Насквозь сверкающий Кругами медных звуков, Потряс вселенную; И вспомнил себя Я каждою частицей, Рассеянною в мире.

               В трубном вихре плотью Истлевшие цвели в могилах кости.                        В земных утробах                        Зашевелилась жизнь.                                    И травы вяли,                        Сохли деревья, Лучи темнели, холодело солнце.

                       Настало                   Великое молчанье.                             В шафранном И тусклом сумраке земля лежала                   Разверстым кладбищем.                   Как бурные нарывы, Могильники вздувались, расседались,                              Обнажая Побеги бледной плоти: пясти                   Ростками тонких пальцев                   Тянулись из земли,                   Ладони розовели,                   Стебли рук и ног                   С усильем прорастали, Вставали торсы, мускулы вздувались                   И быстро подымалась                   Живая нива плоти,                   Волнуясь и шурша.

               Когда же темным клубнем В комках земли и спутанных волос

             Раскрылась голова И мертвые разверзлись очи – небо              Разодралось, как занавес,                         Иссякло время,              Пространство сморщилось              И перестало быть.

                            И каждый                 Внутри себя увидел солнце                        В зверином круге…

                      …И сам себя судил.