Маленький мальчишка

В сером ярмячишке

По дворам шныряет —

Крохи собирает,

В полях ночует —

Коноплю ворует...

Загадка

По всей вероятности, в старинной загадке имеется в виду полевой воробей: у этого птичьего народца в «серый армячишко» одеты мальчишки и девчонки, мамы и папы. И определить на глаз, где воробей и где воробьиха, не просто (такие затруднения у нас уже были с ежами, голубями и воронами). Другое дело, истые приверженцы человека, живущие в городе, воробьи домовые. Хотя они и очень похожи на деревенских родственников, но немного крупнее, а главное — одеты по-разному. У воробья на груди большое темное пятно, схожее с широченным галстуком. А городские воробьихи такого украшения не носят. Наряд самцов ярче весной, когда надо понравиться воробьихе: к этому времени года у них снашиваются белые кончики черных перьев на грудке и горле, и пигментный галстук становится ярче. Скромнее свадебного наряда воробья вряд ли придумаешь — это всего лишь поношенная зимняя одежда.

Passer domesticus

Дотошные орнитологи подсчитали, что в шикарном одеянии лебедя ровно 25 216 перьев. Воробьи и тут обходятся малым — у них 1359 перышек.

Воробьи старательно чистят перья в воде, песке или пыли. Другие птицы привередливей. Одним подавай только песок, другим — только воду. Например, жаворонка ни за что не уговоришь вымыться в луже. А наш герой покладист. И хоть плавать не умеет, в воду лезет — трепыхается в мелкой луже.

В мокром армячишке, казалось бы, и простыть недолго. Но от этого воробьи застрахованы: природа наделила их, впрочем, как и большинство пернатых, копчиковой железой, находящейся под хвостом. Птица клювом достает из нее жироподобные выделения, намазывает их на перья, и они не намокают. Одновременно, попав в клюв, эти выделения снабжают организм витаминами.

Помывшись, надо причесаться. И тут свои правила. Воробьи и родственные им птицы, чтобы привести в порядок затылки, опускают крыло и задирают поверх него ногу. Голуби и куры так не поступают. Они чешутся, как говорят орнитологи, из-под крыла... Сами воробьи теребят перья с удовольствием, а любое чужое прикосновение воспринимают как неприятное. Так что если вы обзаведетесь воробьем, не гладьте его...

...Чтобы избавиться от насекомых, воробьи притаскивают в гнездо веточки полыни — содержащиеся в ней фитонциды прогоняют докучливых клещей и пухоедов. Таскают они и кресс-салат, и петрушку, и даже бутоны цветов.

Говорят, с милым рай и в шалаше. Воробьихи иного мнения — они ищут супруга с постоянной пропиской. Но начнем по порядку.

Большинство птиц просыпается очень рано, а домовые воробьи берут пример с человека — любят поспать. Пробудившись, они с карнизов, вентиляционных труб слетаются на облюбованное дерево почистить перышки и наметить программу дня. После бурных прений наши пернатые соседи разлетаются по делам.

Ранней весной их «рабочие планерки» перерастают в потасовку: воробьи хорохорятся друг перед другом и не по-джентльменски пристают к воробьихам. Их полевые собратья ведут себя более чинно — заранее разбиваются на пары. Постепенно драк все больше — самцы сражаются из-за мало-мальски пригодного уголка, куда можно втиснуть гнездо. (Самые предусмотрительные начали строительство в январе!) Обзаведясь квартирой, победитель приходит в еще большее возбуждение и неистово чирикает, дабы привлечь внимание подруг. А те разборчивы и злопамятны. Они еще помнят, как распоясавшаяся ватага ухажеров гоняла их по двору. И бывает, что воробьиха облетит всю предлагаемую поблизости жилплощадь, прежде чем одарит своей благосклонностью владельца приглянувшейся квартиры. На него таким образом накладываются все птичьи супружеские права и обязанности. Осев, воробьиха становится примерной хозяйкой. И если во время отсутствия главы семьи в гнездо сунется сосед, пусть даже самый уважаемый, от него полетят пух и перья.

А. И. Ильченко в интереснейшей книге «Экология домовых воробьев и их эктопаразитов» пишет, что у московских воробьев жилье зачастую сооружают оба супруга: воробей транспортирует на строительство соломины, травинки, нитки, вату, бумагу, а воробьиха из всего этого возводит стены.

Ранней весной меняется не только поведение птиц (зимой у них по большей части стайный образ жизни), крупнейшие физиологические перемены происходят в их тщедушных тельцах. Становится иной окраска клюва, размер семенников возрастает в 1127 раз — они теперь весят 5% всего тела! Это их увеличение очень целесообразно — зимой не приходится таскать лишнюю тяжесть. (Воробышек весит примерно тридцать граммов, и треть его веса падает на грудные мышцы, опускающие крыло в полете.) Перед откладкой яиц в крови воробьихи накапливаются известковые вещества (кальций усиленно потребляется извне) — основа будущей скорлупы. Едва температура воздуха поднимется до 6—10 градусов, будет снесено первое яйцо.

Отпрысков в гнезде обычно 4—6, и все они открывают клювы, всех нужно накормить. А запоздавших, тех, кто рот плохо разевает, детьми не признают и даже выбрасывают из гнезда. Эта жестокость не бессмысленна — избавление от хилого потомства поддерживает хорошее биологическое состояние популяции.

За первую неделю жизни птенцы тяжелеют в пять—шесть раз. Их суточная потребность в белках — десятая часть собственного веса! Если это перевести на человеческие мерки, то грудному младенцу надо съесть в день по нескольку шашлыков. И вот что странно — воробьи, будучи в основном зерноядными, выкармливают своих детей насекомыми. За эту странность мы должны им в ножки поклониться: за день в гнезде навсегда исчезают около тысячи насекомых, из них 800 вредителей. А ведь даже в средней полосе воробьи трижды за весенне-летний сезон принимаются откладывать яйца.

Воробьи плодовиты. Да у них и нет другого выхода — надо противостоять невзгодам и числом и умением. А трудностей с каждым годом больше: это и панельные здания, где не найдешь места для гнезда при всей изворотливости, и стальные бачки на помойках, отрезающие доступ к еде. А болезни? А кошки? А автомобили? Эти рычащие машины уже давно вытеснили с городских улиц лошадей и тем самым нанесли воробьям непоправимый ущерб: у железных средств передвижения из выхлопной трубы переваренные зерна овса не падают... Так или иначе, до осени доживает лишь половина птенцов. Увы, средняя продолжительность жизни воробья — 9 месяцев. Умудренные опытом дотягивают до 21 месяца. Вообще же воробьиный век не мал — 14—15 лет.

В городах ныне не то что лошадь, но и гусеницу или паука сыскать трудно. И поэтому родители вынуждены даже самым малым детям в добавление к жукам и мухам вкладывать в раскрытые клювы хлеб, арахис, подсолнухи... У одного воробьишки-слетка, пойманного в Москве, зоб был наполнен семенами липы. Не от такого ли питания столь велика смертность воробьиных птенцов в больших городах? Не потому ли здесь попадаются птахи-альбиносы, у которых по нескольку совсем седых перьев?

Но хватит сожалений — ведь воробьи не охают и не ахают, а чирикают.

Молодые воробьи до начала холодов ночуют на деревьях. Зимой они либо заберутся в старые гнезда, либо прикорнут возле теплой трубы. Однажды в Алма-Ате они устроили общежитие в ящике для инструментов, который был прикреплен к мотору строительного крана — за трудовой день он нагревался и ночью излучал тепло.

Сам же воробей очень горячий — нормальная его температура выше сорока. Сердце хоть куда: для такой крохи оно огромное, пульс сумасшедший: до 860 в минуту. Кровяное давление высокое. Число дыханий около ста. В морозы он дышит еще чаще — стимулирует теплообразовательные процессы. При снижении температуры воздуха с 32 до 10° троекратно увеличивает расход кислорода, причем активная часть дыхательного процесса идет и при вдохе, и при выдохе. Кислород в его тканях используется гораздо интенсивнее, чем у быка или тигра. Этому способствует и то, что температура тела у него очень высокая, и то, что кислород отщепляется от птичьего гемоглобина легче, чем от гемоглобина млекопитающих.

С уменьшением габаритов быстро растет удельная поверхность тела и, следовательно, теплоотдача, а это заставляет ускорять обмен веществ. Горение органических веществ в теле серых непосед можно сравнить с горением примуса, а медленный, ленивый окислительный процесс у млекопитающих — с тлеющей головешкой. Примус требует много топлива: водянистые ягоды «проскакивают» сквозь воробья за 10, бабочка — за 15 минут; жук полностью переваривается за час. В итоге воробей не может голодать более двух суток. Крупные же птицы, например, грифы, не помрут с голоду и за месяц. Если летом пернатый забияка как-то регулирует свое меню, то зимой он поглощает все мало-мальски съедобное. И все же в его пище нет мяса позвоночных животных. Правда, итальянские воробьи охотятся за маленькими ящерками.

Ороговевший воробьиный язык похож на ложку: на небе над этой ложкой впадина — очень удобное приспособление для захвата и удержания зерен. Поджелудочная железа птицы относительно больше, чем у млекопитающих. Это и понятно: она должна помогать быстро перерабатывать углеводы в тепло, в энергию, движущую маленькие крылья.

В соответствии с Международной биологической программой было проведено сравнение энергетического баланса домовых воробьев, проживающих в Горьком, и в более северном городе — Перми, где в декабре на четыре градуса холоднее. Когда горьковских воробьев отвезли в Пермь, они быстро похудели. Причиной тому была несколько более высокая температура их тела, чем у воробьев-аборигенов, — ее поддерживать труднее. А пермские воробьи, переехав в Горький, чувствовали себя великолепно: их организм приспособлен к более суровому климату. Оказалось, что у этих переселенцев больше вес надпочечников, больше гликогена в печени, больше кишечник и пищевод. В результате они быстрее переваривают пищу и прожорливее: через три часа после пробуждения они успевали проглотить на два грамма больше, чем старожилы. А два грамма горючего для такой крохи — не шутка. Выяснилось также, что щитовидная железа пермских воробьев усиленно выделяет тироксин, который стимулирует окисление, ускоряет переработку белков и жиров. У горьковских воробьев все эти процессы не так ярко выражены, и бедняги, чтобы не окоченеть от пермских морозов, стали меньше двигаться — пытались сберечь энергию.

...Воробьи, «не поморщившись», глотают кусочки хлеба, вымоченные в хине или пикриновой кислоте. А ведь их вкусовые окончания, размещенные на нёбе, хорошо различают сладкое и соленое. (Кстати, они иногда едят хлористый натрий, куры же от соленой еды прямо из курятника отправляются на тот свет.) Может, эти пернатые просто притерпелись к горькому? Ибо их главная еда — семена растений — испокон веков содержала горькие вещества.

Окончания светочувствительных нервов в сетчатке воробьев (так называемые колбочки) несут в себе маслянистые желто-красные капельки. Эти крошечные капельки действуют как светофильтры, ослабляющие синие и зеленые лучи, так что птица и впрямь видит мир в розовом свете. Поле зрения каждого его глаза 150°, на 50° больше, чем у нас, однако площадь, которую он видит двумя глазами, только 30°, а у нас — 150°. И все-таки «кругозор» воробья шире. Не потому ли старого воробья на мякине не проведешь?

Лишь в наш автомобильный век стало известно, что, переходя в наступление, воробей не чирикает, а рычит, как миниатюрный мотоцикл. (Взъерошенные задиры не монополисты чириканья; на приоритет передачи информации таким способом претендует и селедка — ее косяки издают этот звук вполне отчетливо.) Когда воробей чирикает или поворачивает голову, у него «шевелятся уши» — меняется форма слухового прохода. С него можно целиком спустить шкуру, а барабанные перепонки останутся в целости-сохранности. Дело в том, что они подобны слоеному пирогу: наружный слой легко отчленяется и снимается чулком вместе с кожей слухового прохода, который окаймлен всамделишной ушной раковиной, только состоит она из перьев и плохо видна.

Воробьи — лихие ребята. Они не прочь покататься на вращающейся антенне аэродромного радара, от которого шарахаются другие пернатце, и преспокойно обедают в клетке льва. Однажды в Московском зоопарке какой-то бесшабашный воробей пролетел возле самой львиной морды. Вдруг царь зверей шамкнул ртом, и бедолага исчез в пасти. Однако добыча пришлась льву не по вкусу: он тотчас сморщил нос и высунул язык — в него судорожно вцепились воробьиные лапки. Мокрый взъерошенный воробей отряхнулся и был таков. Но и в рассудительности воробьям не откажешь: мигом сообразят, хотите ли вы их поймать или просто так смотрите на них. Иногда их осторожность выглядит буквально анекдотично. В парке Тимирязевской академии они всю зиму пугались метлы, которую нарочно поставили рядом с кормушкой. Чтобы подхлестнуть воробьиные нервы, ее то переворачивали, то заменяли лопатой. И эти «перестраховщики» в голодное зимнее время боялись подойти к кормушке, а смелые синицы обедали ежедневно.

И все-таки предприимчивости в пернатых больше, чем страха. Как-то в Керчи воробей, не найдя крыши над головой, забрался в ласточкино гнездо. Хозяева уговаривали его так и сяк, но захватчик категорически отказался покинуть территорию. И был наказан. Ласточки призывно закричали, и на помощь прилетела толпа собратьев. После короткого совещания часть ласточек осталась у гнезда и не давала узурпатору возможности высунуть нос. Другие торопливо улетали и возвращались со строительным материалом. Не прошло и десяти минут, как воробей был заживо замурован. А другой воробей, проживавший в Киеве, наоборот, проявил верх рассудительности. Он долго мучился с чьим-то перышком, которое никак не удавалось пристроить в гнезде. Стоило выпустить перо из клюва, как его уносило ветром. И тогда птицу осенило: она подлетела к луже, обмакнула в нее драгоценную ношу и приложила куда следует.

Благоустраивая жилье, заботясь о потомстве, воробьи вряд ли думают об агрессорах. А те тут как тут. Это стрижи. В научных работах бесстрастно изложены кровавые баталии: стрижи ничтоже сумняшеся вышвыривают из гнезда беспомощных птенчиков или бьют яйца. Защищая дом и семью, самцы порой сражаются до последнего вздоха.

При всей своей любви к родному месту домовые воробьи иногда пускаются в длинные путешествия. Так, воробей, окольцованный в Москве, неизвестно почему отправился в Африку, где и был пойман. Еще большая смелость нужна, чтобы лететь к берегам Ледовитого океана, но были случаи, когда воробьи прилетали на самые настоящие зимовки. Полярники их подкармливали в столовой. Однако из этого не следует, что пернатый готов жить где попало. Однажды на грузовом теплоходе в Магадан из Находки привезли несколько воробьев. Пернатых выпустили на волю. Полетав немного над городом, Воробьи не нашли там для себя ничего интересного и вернулись на знакомое судно. Они терпеливо ждали отплытия и прилично вели себя в пути. Когда же корабль подошел к Находке, они стремглав поднялись в воздух и скрылись из виду.

Почти всюду воробей — оседлая птица. Но из самых северных районов она иногда откочевывает на тысячу километров к югу. Например, в Якутске домовые воробьи стали перелетными. Из Средней Азии некоторые виды воробьев улетают зимовать в Индию. Крейсерская их скорость — 35 километров в час — такая же, как у вороны. Но ворона летит как-то лениво, делает 3—4 взмаха в секунду, а воробей успевает 13 раз бодро поднять и опустить крылышки.

Аркадий Фидлер писал, что когда в 1850 году из Европы в Америку привезли первую пару воробьев, американцы ошалели от радости — теперь у них стало совсем как в доброй старой Англии. В «Нью-Йорк геральд» появилась пламенная приветственная статья. Пернатых так холили и лелеяли, что через шесть месяцев они умерли от переедания. «Общество друзей воробья» послало гонцов в Европу, и те доставили несколько десятков новых пар. Окруженные заботой, птицы стали плодиться молниеносно. Плотники зарабатывали бешеные деньги — порой на одном дереве висело по нескольку деревянных домиков. Пернатых кормили на средства мэрий, и рвение мэров на этом поприще во многом определяло число голосов на выборах.

Всякая крайность до добра не доводит: на десятом году своего триумфального шествия, по Америке многомиллионная армия воробьев обрушилась на поля, сады и огороды. Стало меньше ласточек — воробьи заняли их гнезда. От былого восторга не осталось и следа. Химические яды, сети, ружья — все пошло в дело. По воробьям чуть ли не палили из пушек. Американцы удивлялись — и за что они прежде так обожали этих нахалов, которые к тому же и петь не умеют?.. Но вот в окрестностях Бостона вдруг необычайно размножились вредные насекомые — они пожирали все подряд. Голод казался неминуем. И тогда на выручку пришли воробьи. Прожорливые гусеницы отступили. Обрадованные бостонцы снова полюбили воробьев и поставили им памятник в городском парке. Однако чрезмерного размножения этих пернатых в Америке теперь не допускают.

На другом краю земли тоже хотели истребить всех воробьев. Зоолог В. Б. Чекалин, работавший в 1960 году в Китае, рассказывал, что в Пекине и приморских провинциях, где воробьев убивали особенно усердно, попутно били и вообще всех мелких птиц. Колонны грузовиков вывозили птичьи трупики. Публика ликовала. И что же? Стебельки риса даже не успевали дать зерно: уничтожение воробьев сняло естественный гнет с насекомых, и те быстро размножились. Особенно много стало каких-то большущих кузнечиков. Их челюсти перемалывали все зеленое. Деревья и газоны облысели. А во внутренних провинциях, где воробьев начисто истребить еще не успели, урожай был обычным.

Следует сказать, что немалая часть урожая исчезает и в воробьиных желудках. Но это случается там, где птицы слишком расплодились. Однажды подсчитали, что в совхозе «Георгиевский» в Казахстане они съели за лето 400 тонн пшеницы. Некоторые колхозы не сеют просо — пернатые могут склевать весь урожай. Вредят воробьи и полям подсолнечника, и виноградникам.

Но еще хуже получается, когда поголовно всех воробьев объявляют вне закона. И не потому ли в Австрии, где они наносят чувствительный урон виноградникам, птиц не травят ядами, не убивают из ружья. Воробьев там отпугивают небольшими самолетами, звук мотора которых обращает их в паническое бегство. Удовольствие, конечно, не из дешевых. Но, вероятно, овчинка стоит выделки — воробьи должны «быть под рукой» на предмет неожиданного нашествия вредителей. Отстояли же пернатые московские парки, когда лет двадцать назад город наводнили бабочки непарного шелкопряда — страшно прожорливого вредителя. Они толпились в воздухе, залетали в окна троллейбусов, садились на балконы. Воробьи не подвели — шелкопряды были похоронены в их клювах.

Если бы у меня был сад, я не губил бы воробьев зерном, вымоченным в растворе арсенита натрия, не поливал бы ягоды химикатами — эти неприхотливые птицы отплатят сторицей за свою сохраненную жизнь. И уж если от них действительно невмоготу, соорудите пугало. Нарядите его в синее тряпье: воробьи, как и некоторые другие представители животного мира, почему-то не любят синий цвет. А на обычном пугале они могут и отдохнуть, и клювик почистить. Наводят ужас на них и светло-синие флажки, развешанные на деревьях. Пишут, что еще больше они боятся блестящих, сверкающих полосок. В сельскохозяйственных изданиях говорится, что небольшие кусочки жести, нанизанные на веревку (три-четыре кусочка на метр шпагата) будто бы ограждают сад от нежелательных визитов. Боятся воробьи и сетей, развешанных на деревьях.

...Полагают, что на Земле живет около миллиарда воробьев. Вопреки распространенному мнению, некоторые из этого миллиарда соглашаются жить с внутренней стороны квартирных стен. Правда, пребывание в клетке делает воробьев индивидуалистами — они не хотят пускать в свое проволочное жилье собратьев. Когда же птицы спокойно летают по комнате, то возможно нечто вроде дрессировки: молодой воробей, живший у московского зоолога П. П. Смолина, подавал ему крохотную лапу.

Воробей — птица презанятная. О нем можно писать и писать. И вот что странно — в школьном учебнике зоологии о воробьях не сказано ни слова, в университетском курсе им посвящено всего лишь несколько строк. За что же такая немилость?