Газовая лампа мягко светила, привычно пофыркивая. Она плохо освещала мебель из красного дерева, обитые зеленым плюшем сиденья, дешевые безделушки, не украшавшие каминную полку, и так называемые «художественные» фотографии в позолоченных рамках.
Штора на единственном окне была спущена, от тихо потрескивавшей печки воздух пропитывался угарным газом…
Сидевшая у стола с вязаньем женщина взглянула на стенные часы позолоченной бронзы, высившиеся на почетном месте, глубоко вздохнула и отложила рукоделие. Задумчиво смотрела она на мужчину, уминавшего толстым пальцем табак в трубке; ее взгляд скользил, не видя, по низкому упрямому лбу, пересеченному глубокими складками, приплюснутому носу, толстым губам, по шее, выпирающей из рубашки без воротника в крупную красно-белую клетку, по мощному торсу, мускулистым рукам и ладоням, спокойно лежащим на коленях. Женщина еще раз вздохнула и через силу произнесла:
— Но, раз ничто не заставляет тебя выходить…
Она не закончила фразу из врожденной лености. Она не любила говорить, как, впрочем, и он. А уж когда решалась, казалось, не могла делать еще что-либо одновременно, и потому отложила вязанье.
Мужчина вынул изо рта трубку, и сквозь опущенные веки блеснул взгляд его маленьких серых глаз.
— Я считаю это шуткой, — произнес он густым голосом. — Говорю тебе, шуткой!.. Никто не осмелится!..
Он откинулся на сиденье, расправив плечи. Своей геройской позой он демонстрировал, что не боится — ну уж нет! — что он, Виере, мясник в Сент-Круа, по справедливости пользующийся доброй славой в округе за качество поставляемого им мяса, не боится ничего и никого, пока у него острый нож в руке, и что он смеется над кружками, нарисованными красным мелом на его двери, — «я тебе говорю, с единственной целью запугать бедных людей!»
Жюль Виере заметил пресловутый красный кружок вечером, закрывая дверь лавки. Это был красивый красный кружок, очень круглый, очень красный.
Сначала Виере отскочил, как если бы по неосторожности наступил на змею. Потом прижал руки к животу и рассмеялся. Соседи, конечно, должны были слышать, как он смеется. Прибежала жена:
— Что случилось?
— Погляди!
— Боже мой! — вскрикнула она и перекрестилась.
— Такой же знак был на двери гостиницы, в которой жил Виру, и Виру мертв… Такой же поставили на двери аптеки Гитера и Гитер мертв…
Вместо ответа Жюль Виере лишь громче рассмеялся, плюнув на знак смерти. Он стер его локтем и резко закрыл дверь. Затем воскликнул:
— Смотри, я даже не поворачиваю ключ. Если хочет, пусть заходит тот, кто убил Виру и Гитера. Пусть придет! Обещаю тебе расправиться с ним вот этими руками!..
И мясник потряс огромными лапищами, тяжелыми и красными, будто окрашенными кровью всех его невинных жертв, прошлых, настоящих и будущих.
Г-жа Виере запротестовала. Нужно закрыть дверь и не выходить ни под каким предлогом. Иначе она умрет от страха. Не следует выходить, ни в коем случае не выходить! Она уверена, в доме абсолютно безопасно. Опасность кроется снаружи.
— А может, я попрошу кого-нибудь из соседей предупредить этого господина Сорожа? — предложила она.
Муж рассердился. За кого она его считает? Ему не нужна ничья помощь. Когда у тебя такие руки, как у него, кулак, о котором говорят на десять километров в округе, скорее, сам помогаешь другим…
Незаметно спустилась ночь, смолкли немногочисленные уличные шумы. Виере с женой в очередной раз остались наедине, друг против друга в маленькой гостиной, смежной с лавкой. Жена взялась за вязанье, муж развернул газету. Лампа, часы, огонь сложились в тонкую ежевечернюю гармонию, которая лишь подчеркивалась время от времени треском, вспышкой искр, боем часов. И незаметно, почти против воли, Жюль Виере принялся думать о Виру, Гитере, ставших жертвами таинственного убийцы. И вот сегодня… Однако он не боялся, другое чувство полностью завладело им, заставляя временами вздрагивать, словно от электрического разряда: гнев.
Мужчина вдруг почувствовал столь сильное внутреннее кипение, что отодвинул стул и встал. Его жена мгновенно обернулась.
— Ты куда? — тревожно спросила она.
Мясник раскурил трубку, потухшую, пока он размышлял, и грубо рассмеялся.
— Рядом.
Он указал на застекленную дверь, соединяющую маленькую гостиную с мясной лавкой.
— Что ты собираешься делать?
— Разделаю хряка, который лежит на леднике.
Г-жа Виере пожала худыми плечами:
— Он может подождать…
— Ба! — упрямо ответил он. — Сегодня вечером или завтра утром — не все ли равно.
Он открыл дверь, и его высокий силуэт утонул в темноте лавки. До жены донеслась его ругань из-за того, что лампа не зажигалась. Наконец, темнота враз сделалась менее плотной, спряталась по углам, и сквозь приоткрытую дверь в бледном освещении проступили подвешенные красные туши…
Жюль Виере открыл ледник, отцепил тушу свиньи, без видимых усилий взвалил на плечи и бросил на разделочный стол, глубоко выщербленный в середине от постоянных ударов топора и секача…
Одновременно от перебирал в уме причины своего гнева. Видано ли когда-нибудь подобное бесстыдство?.. Убивать людей посреди улицы и обнаглеть до того, чтобы предупреждать их об уготованной участи! Ладно еще с такими хлюпиками, как Аристид Виру или Гитер, но подступиться к нему, Виерсу, чья сила вошла в поговорку, не боящегося ни Бога, ни черта! Мясник горячо желал оказаться лицом к лицу с убийцей, он заранее верил в победу.
Сжав зубы, он вскинул лезвие и со всей силой опустил, затем снова поднял и снова опустил. С каким восторгом Виере раздробил бы голову убийцы, как он дробил тушу. Один такой удар, всего один, — и правосудие свершится…
Оставив на минуту нож воткнутым в стол, Виере обернулся, чтобы крикнуть:
— Который час?
— Скоро половина…
Г-жа Виере добавила:
— Поторопись… Ты можешь закончить и завтра… Я хочу лечь спать…
— Что ж… Поднимайся.
— Нет.
Поколебавшись, она призналась:
— Мне будет страшно…
Мясник издал что-то вроде хрюканья, поплевал на руки, снова ухватился за нож и опять принялся за работу. «Кто это сделал? — спрашивал он себя. — Кто мог это сделать? Кто убил Виру и Гитера? Кому была выгодна их смерть? И кто может быть заинтересован в смерти его, Виерса?..»
Мясник не думал, чтобы у него были враги, и если можно еще допустить, что целью убийства аптекаря являлось ограбление, то какая причина двигала убийцей в случае с Виру, ведь содержимое его карманов осталось в целости? С другой стороны, таинственный преступник, предупреждая жертвы, заставлял их держаться настороже, выходить из дому без денег и потому не мог рассчитывать на какой бы то ни было доход от своих злодеяний. Да и возможно ли, чтобы кто-то взялся уничтожить население целой деревни с единственной целью завладеть несколькими кошельками? Нет, сто раз нет! Убийца явно убивал не ради грабежа, иначе он бы взялся за это по-другому. Люди, будучи начеку, оставляют свое достояние дома… «Так почему?.. Зачем он убивает?..» Этот вопрос уже неотвязно мучил Жюля Виерса.
Вдруг он замер, прислушиваясь, опять оставив нож воткнутым в стол… Нет, ничего, тишина…
— Ну что? — послышался голос г-жи Виере.
Мясник быстро пересек лавку.
— Замолчи! — выдохнул он. — Не двигайся отсюда! По-моему, он на тротуаре перед домом… В таком случае, я его схвачу!..
Он осторожно прикрыл дверь и подошел к разделочному столу. Его плетеные из веревки тапки бесшумно ступали по присыпанным опилками плитам.
Он уже брался за ручку огромного секача, когда снаружи донесся пронзительный женский крик, крик, полный ужаса.
Жюль Виере ругнулся и поудобнее перехватил секач. За его спиной раздался возглас, заставивший его оглянуться. Г-жа Виере распахнула дверь между лавкой и гостиной, бросилась к мужу, вцепилась в него:
— Не открывай! Не открывай!..
— Пусти меня! — глухо отозвался мясник. — Отпусти ты меня!.. Послушай!.. Там кого-то душат!..
С той стороны двери доносилась жалобная мольба. Жюль Виере оттолкнул жену и рванул дверь на себя.
— Кто там? — закричал он. — Отвечайте, ради Бога!
Он шагнул вперед, в темноту.
Несмотря на всю свою храбрость, на достигший высшей точки гнев, он почувствовал неприятную дрожь вдоль позвоночника перед лицом черной тени, плотной, испускающей страшные жалобные звуки.
— Кто там? — снова крикнул он.
И, занеся секач над головой, шагнул в ночь…