Сидя на краю стола, Себ болтал ногами.

— Объяснения? — сказал он, обводя глазами окружающих. — Вы ждете объяснений?.. Что ж, без сомнения, достаточно будет вам рассказать историю Луизы Боске, которую мне удалось восстановить благодаря свидетельствам галантерейщицы Пети-Аве и Марии, жены Гвидо…

Набивая свою короткую вересковую трубку, инспектор начал рассказ:

— Отец Луизы Боске был бедным маленьким чиновником, не имевшим в жизни других целей, кроме как обеспечить максимальное благосостояние жене. Он окружил ее комфортом, роскошно одевал и даже оплачивал услуги горничной, той самой несчастной горничной, которую госпожа Боске однажды в приступе гнева задушила собственными руками. Если бы наш дьявол попал под суд, какая удача была бы для психиатров, каких только ученых споров о наследственности мы бы ни наслушались!.. За это варварское преступление мать Луизы приговорили к пожизненной каторге, она умерла там, на несколько лет пережив мужа, перед смертью проклинавшего и одновременно призывавшего ее. В одиннадцать лет Луиза ночью покинула дом своего опекуна и, несмотря на все розыски, найти ее не удалось…

Себ старательно раскурил трубку, прежде чем продолжить:

— Два года спустя она появляется в цюрихском мюзик-холле, где вместе с не то цыганом, не то итальянцем, известным лишь под именем Гвидо, представляет акробатический номер, говорят, сенсационный, смертельный пируэт, или что-то вроде. Насколько я понимаю, речь шла о серии сложнейших прыжков на высоте около 15 метров… Головокружительный аттракцион, вызывавший каждый вечер нервную дрожь у зрителей везде, где бы его ни демонстрировали, — в городах Европы, сначала в Германии, затем в Швейцарии и Италии, Франции и Бельгии, и наконец, в Люксембурге… Но повадился кувшин по воду ходить… Однажды вечером Луиза допускает промах и падает. К ней бросаются, поднимают. К счастью, — во всяком случае, тогда можно было верить, что к счастью! — она отделалась переломом ноги. Ее лечат в госпитале Дьекирха, где произошел несчастный случай, но диагноз медиков был категоричен — ребенок (Луизе в то время всего пятнадцать лет) останется хромым и должен решительно отказаться от выполнения «номера». Однако Гвидо пытается ее убедить — она обязана еще попробовать, она не может бросить свое искусство. Что станется с ним без нее? Им как раз начала улыбаться удача… Но Луиза не поддается на уговоры, она не желает больше рисковать жизнью, и, устав от все учащавшихся и все более бурных выяснений отношений с цыганом, однажды утром покидает его, как раньше опекуна…

Задумавшись, Себ на минуту прервал рассказ, потом заговорил снова:

— Здесь новое «белое пятно» в жизни Луизы, период, когда не знаю, чем она занималась, что с ней сталось, он продолжался около тринадцати месяцев. Затем, уже в 16 лет, оказавшись без малейших средств к существованию, она попадает к галантерейщице, и та в продолжение пяти лет нахвалиться не может помощью сироты… Дьявол, который должен будет проявиться столь ужасным образом, еще не проснулся, безумие тлеет в ней, как огонь под золой, незаметно для окружающих, а когда Луизе случается время от времени испытать внезапный страх перед самой собой, она бежит в церковь, исповедуется, возвращается с религиозными картинками… Вплоть до того дня, когда портной Антуан Лабар задушил на Центральной улице Сент-Круа своего соперника Аристида Виру. Это убийство — из ревности, господа, и не входило в серию остальных, но я не сразу это понял!.. Итак, Антуан Лабар душит коммивояжера, и Луиза Боске первой в деревне узнает об убийстве…

Себ Сорож сделал короткую паузу.

— Вы легко можете вообразить ее реакцию при виде трупа… Он явился тем порывом ветра, что превращает скрытый огонь в яркое пламя… Вы знаете, желание убивать, как и желание умереть, передается от человека к человеку со скоростью лесного пожара… Вот почему я вам сказал вчера, что именно на Лабаре самая большая вина в этом деле… Отныне Луиза Боске — рабыня внутреннего дьявола, своего безумия, и, чтобы удовлетворить его, она станет убивать и убивать каждую ночь, убивать людей, ничего ей не сделавших, которых она ненавидит из каких-то темных соображений и обрекает на смерть. Первой ее жертвой становится доктор Гитер. Без сомнения, в тот раз она действует, не имея продуманного плана. Видимо, безумная, спрятавшись в дверном проеме, ждала, кто первый пройдет мимо. Но после убийства аптекаря у нее появляется странная идея. Она рисует красный кружок на двери аптеки, знак, которым собирается метить дома всех жертв… Возможно, на этой стадии кризиса она считает себя также виновной в смерти Виру? А может быть, сознательно приписывает себе это убийство и, испытывая особое удовлетворение, обвиняет себя в лишнем злодеянии? Во всяком случае, она отмечает красным мелом и дверь гостиницы, где жил покойный Виру… Накануне она узнала, что фургоны Гвидо остановились у въезда в деревню. Испытывая по отношению к цыгану лишь злобу, она решает скомпрометировать его — проникнув в одну из повозок, крадет три шелковых платка — два неиспользованных нашли в ее комнате, — и эбеновую линейку; при помощи этих предметов она душит мясника Жюля Виерса, выманив его из дома хитростью, о которой вы знаете… Наутро после убийства Гвидо встречает Луизу, вспоминает дурные наклонности, проявлявшиеся и раньше, он знает о ее гибкости, силе, опасной ловкости и подозревает, что именно она является убийцей. «Я мог бы тебя выдать, — заявляет он, — но я этого не сделаю, не поговорив с тобой. Приходи завтра утром в мой фургон…» На самом деле Гвидо, потерявший с уходом Луизы самый надежный кусок хлеба, надеется угрозой вынудить ее вернуться к прежней жизни. Но той же ночью, почуяв опасность и внезапно оказавшись в зависимости от цыгана, Луиза пробирается в фургон, когда Гвидо вызывает нечистый дух, и душит его… Она написала анонимное письмо судебному следователю, пытаясь, правда, несколько неловко, навлечь подозрения на троих особенно ненавистных ей людей, которых наверняка собиралась задушить подобно остальным, если полиция ими не займется… Впрочем, что касается одного из них — Юбера Пеллериана, она решается очень быстро. Но как выманить молодого человека из дома? Узнав от какой-то сплетницы, что тот приударил за дочкой доктора, она отправляет ему письмо, подписанное «Эдме» с назначением свидания. Конечно, подобный способ имел свои изъяны. Луиза не знала почерка Эдме Хие и, следовательно, не могла его подделать; с другой стороны, Юбер Пеллериан мог знать этот почерк и не попасться на удочку… Пришлось действовать наудачу…

Себ остановился и обвел взглядом своих слушателей:

— Чтобы окончательно убедиться в невиновности мадемуазель Хие, мне было достаточно показать вчера доктору анонимное письмо, написанное тем же автором, что вторая записка. Естественно, доктору почерк был незнаком. Но перейдем к убийству кюре. Оно особенно характерно. Вчера многие соседи видели, как Луиза Боске входила в церковь. (Теперь, когда установлена личность преступника, просто диву даешься, сколько набирается свидетельств!) Мы можем предположить, что она ходила на исповедь, у нее была привычка исповедоваться два-три раза в неделю. Призналась ли она священнику в своих преступлениях?.. В этом нет ничего невозможного. И, конечно же, именно страх, что она дала оружие против себя, толкнул ее на очередное убийство… Однако на сей раз «механизм заело», и в момент прозрения и угрызений совести сумасшедшая свела счеты с собственной жизнью…

— Но, Себ, — спросил Анон, — что именно в последнем убийстве подсказало вам имя преступницы?

— Право слово, я вел себя в этом деле как новичок, — ответил инспектор. — По зрелом размышлении, это для меня полный провал, ведь я не сумел помешать ни одному убийству, спасти ни одной жизни… Улики появились слишком поздно, после смерти кюре, в виде двух маленьких религиозных картинок, подобранных мною рядом с телом. Одна с изображением Фомы Аквинского, другая — Марии Магдалины. Но обе были растерзаны, обезображены, с отвратительными пририсовками пером и карандашом. Я тут же подумал, что это дело рук убийцы, так как можно чего угодно ожидать от святотатца. Спрятав картинки, я задал несколько вопросов окружавшим меня людям: знают ли они кого-нибудь, коллекционирующего религиозные картинки? Кто чаще всех посещает церковь? И так далее… Я лишь чуть-чуть направлял их ответы, так как уже питал подозрения относительно Луизы. Однако мои вопросы госпоже Пети-Аве до сих пор их, скорее, рассеивали. Вы знаете, что я отправился к галантерейщице, которая рассказала мне про страсть своей служанки, — у нее был целый ящик картинок, полученных от кюре. Наконец-то я получил улику! А вскоре под градом конкретных вопросов Мария, жена Гвидо, поведала мне только что услышанную вами историю…

— Но, — вставил заместитель королевского прокурора, — в вашем списке, Себ, против имени Луизы Боске стоял крестик и, если не ошибаюсь, пять цифр… Что означало пять алиби, так?

— Да, — согласился Себ, — из них четыре подтверждались госпожой Пети-Аве и ничего не стоили, так как убийца спускалась каждую ночь по каменной лестнице и потихоньку от галантерейщицы выходила из дома. Луиза была совершенно спокойна, она знала, что ее хозяйка, даже услышав шум, не осмелится встать с постели… Что же до первого алиби…

Себ улыбнулся.

— О! Оно вполне надежно… Так как правдиво! Таким образом, если вы на минуту отнесете первое убийство на счет того же преступника, если вы включите его в серию, — что, как я понимаю, мы все сделали поначалу! — то придете к странному выводу, будто убийца задушил Виру, не выходя из комнаты… Пока мы нё поняли, что следует разделить убийства, отделив первое, никто из нас не мог даже заподозрить Луизу Боске!

— Но, — поинтересовался следователь, — почему Лабар, виновный только в первом убийстве, взял на себя в тот день вину за второе?

— Да просто, чтобы увидеть жену. Охваченный страстью человек все приносит в жертву этой страсти. В тот момент, чтобы добиться своего, он бы признался во всех убийствах, совершенных в мире за последние десять лет… Разве вы, господин Эрали, не шантажировали его слегка: «Признайтесь, и вы увидите жену!» А впоследствии, заметив, что убийства продолжаются, Лабар попытался извлечь выгоду из ситуации, теперь уже все отрицая, так? Кто, больше чем он, был заинтересован списать всех жертв на одного-единственного убийцу?..

Себ соскользнул со стола.

— А теперь, — сказал он, — я, если позволите, побегу на почту отправить телеграмму…

Анон улыбнулся:

— Вашей невесте, да?..

— Да, — серьезно ответил Себ. — Мне не терпится ее увидеть. Но, надо думать, ей не терпелось по меньшей мере так же…

Раздался стук в дверь, и вошел полицейский.

— Господин инспектор, — сказал он, поднося руку к кепи, — там внизу одна… одна…

— Одна… что?

Полицейский собрался с духом:

— Одна девушка вас спрашивает.

— Это она! — крикнул Себ.

И помчался по лестнице.