Двигатель не хотел заводиться. Наш проводник раз за разом дёргал шнур ручного стартера, и был близок к тому, чтобы потерять самообладание и перейти на мат и пинки. А мы с Викой уже разместились с вещами на лавках небольшой дрезины, ожидавшей нас в слабоосвещённом тоннеле.

В это подземелье мы попали крайне экзотическим способом, который до сих пор не укладывался в голове.

Пройдя вниз по Охте, которая то просторно разливалась, то сужалась до нескольких метров, заставляя пригибаться под деревьями, нависшими с берегов, мы вышли в Неву, прямо напротив Смольного. Дальше под прикрытием набережной поднялись вверх по течению, достигнув разведённого Большеохтинского моста. И преодолев реку параллельно сооружению, пристали к спуску с набережной, где нас ожидал незаметный человек, в таком же, как и у нашего проводника, плаще. Он помог нам сойти, разгрузиться, а затем сел в лодку и ушёл вниз по течению.

Теперь и без того сюрреалистичное путешествие превратилось в остросюжетное приключение. Мы скрытно поднялись на набережную, а проводник, еле слышно звякнув ключами, отворил незаметную узкую дверцу в стойке моста при въезде. В других обстоятельствах я бы в жизни её не заметил, а теперь мы протискивались в узкий проход, где вниз уходил колодец с лестницей в виде замурованных в стену скоб. Здесь я, наконец, понял возмущение проводника относительно нашего багажа: Викин чемодан с трудом прошёл в небольшую шахту. Спустившись, наша группа углубилась в сеть таинственных коридоров и тамбуров, по которым Кузьмич довольно уверенно прокладывал путь, открывая и закрывая за нами гулкие и скрипучие металлические двери и решётки. К чести Вики, она за всё время странного, а порой и опасного пути, ни разу не выказала каких либо эмоций, и не сказала ни слова. Шла уверенно, ни за что не цеплялась и не спотыкалась. К счастью, марш по лабиринтам длился не так долго, как ожидалось, и мы, наконец, вышли в тоннель, где и натолкнулись на архаичное транспортное средство.

Небольшой дизель завёлся после десятка другого попыток, чихнув густым солярочным выхлопом, и неприятно затрещав. Этот шум, казалось, разнёсся по всей подземной системе, какой бы она не была, потревожив её мрачную сущность.

Проводник взобрался на место машиниста, снова сзади от нас, и тележка тронулась: пошла небыстро, громыхая на стыках и периодически скрипя колёсами о рельсы. Я уж было собрался нарушить безмолвие, повисшее с момента речной прогулки, и поинтересоваться, что это за катакомбы, как вдруг почуял знакомый ветер метро. Ещё через мгновение узкие своды разошлись, и дрезина выкатилась в более просторный тоннель, где причудливо переплетались железнодорожные пути. Метро. Только сейчас я обратил внимание, что колея, по которой шла дрезина, была заметно уже основной. Некоторое время узкоколейка тянулась параллельно ветке, и мы вертели головами, рассматривая, скрытые от большинства глаз недра метрополитена. Затем рельсы снова свернули в узкий коридор, где я вспомнил о таком понятии, как клаустрофобия. Над головами тянулась толстенная труба, от вида которой невольно захотелось пригнуться, а машинисту пришлось это сделать буквально, так как его сиденье располагалось выше пассажирских лавок. Освещение было паршивым, потянуло холодом, и я придвинулся ближе к девушке, обняв её сзади.

— Серёга! — закричал Бонне, только завидев наш выезжающий из-за очередного поворота экипаж.

Он стоял в освещённой ярким светом в стене нише и махал рукой.

— Спасибо, Андрей Кузьмич, на сегодня всё, — пожал он руку проводнику, а затем помог Вике сойти с импровизированного поезда на свою небольшую платформу.

— Паскаль Бонне, — представился парень, — рад, наконец, познакомиться.

— Виктория, — кивнула девушка. — Теперь и я могу лично поблагодарить вас за помощь в моём сложном деле.

— К чему все эти условности, — сказал Паскаль, крепко и с искренней радостью пожимая мою руку — Все мы — одна семья. И предлагаю сразу переходить на «ты».

Мы прошли в раскрытую дверь, ведущую прочь из мрачного тоннеля, а паскаль плотно закрыл за нами массивную створку, после чего, послышался лязг занявших рабочее положение засовов.

— Где мы, Паскаль? — первым делом поинтересовался я. — Кроме грубостей и предложений заткнуться мы так больше ничего и не добились от нашего проводника.

— Вы уж простите человека, — ответил Бонне, когда мы снова поднимались на поверхность, но уже по нормальной, широкой и хорошо освещённой лестнице. — Многие сейчас на нервах, чьим семьям пришлось, так или иначе, покинуть город. Да и обстановка в общем, далеко не праздничная. А вы находитесь теперь в главном офисе: в безопасности и под защитой фонда. Проблема с размещением у нас решена. Остановитесь в комнатах отдыха, которые мы переоборудовали под временное жильё для сотрудников. Нас тут осталось всего девять человек, включая вас. Все используемые помещения хорошо защищены от внешнего воздействия: герметичные бронированные ставни, свой воздух, своя вода. Замкнутые системы жизнеобеспечения, генераторы: на всякий случай.

— А могли бы мы остановиться в одной комнате отдыха? — поинтересовался я.

— Это мы обсудим, — уходя от ответа, заявил Паскаль, — А пока сможете привести себя в порядок и отдохнуть.

Обсуждение началось сразу, стоило только захлопнуться двери в комнату, где Вика осталась внутри, осваиваться в своих апартаментах.

Паскаль отвёл меня к дальней стене коридора второго этажа, и в полголоса заговорил.

— Слушай, это важно. Дело касается твоей подруги. Она не в безопасности даже здесь. Я проследил всю цепочку от той парочки из издательства до их истинных хозяев. И следы ведут к нам. Эти люди, кем бы они ни были, имеют отношение к фонду.

У меня невольно перехватило дыхание. И взгляд, похоже, выразил всю нелепость ситуации, и начинающую разгораться в связи с этим злость.

— Есть решение, не паникуй, — попытался успокоить меня собеседник, но это оказалось не просто.

— А я-то, дурак, обрадовался, развесил уши, решил, что, наконец, нашёл идеальный коллектив, как вы говорите: «Семью», — начал я высвобождать свои мысли, — где царит любовь, дружба и взаимовыручка, но оказывается — и тут есть свои крысы, что не прочь сожрать человека, и закусить его близкими.

— Не столько крысы, сколько отступники, и в этом здании их точно нет, — констатировал Паскаль и спросил: — Итак. Ты выговорился? Можем продолжить?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Хотя стоило усилий взять себя в руки.

— Павел Малтис неслучайный человек. Он работал координатором в сфере отношений фонда и госструктур, в частности, со стороны Министерства обороны. Как ты понимаешь, деятельность организации, подобной фонду, не может протекать скрытно от спецслужб и разведок государств. Поэтому есть «серая» зона деятельности, и существуют соглашения о границах полномочий. Такие люди как Малтис занимаются сглаживанием углов в местах соприкосновения интересов фонда и интересов госорганов, неосведомлённых о наших истинных целях. Он был ответственным за ввод в эксплуатацию тех убежищ и хранилищ, что планировалось использовать совместно с военными. Данные об этих объектах являются сверхсекретными даже по меркам фонда. Они могли понадобиться кому-то, кто не имеет к ним официального доступа.

По мере изложения фактов, моя злость превратилась в лёгкий шок, и теперь уже я взял собеседника за плечо и придвинулся поближе.

— Как? Объясни мне. Как могло случайно произойти событие, вероятность которого так мала, что может не учитываться в расчётах? Я знаю Вику с десяток лет, но только недавно мы с ней увиделись снова, и тут же стали неразлучны. Аккурат после моего трудоустройства в фонд. А чуть ранее убивают её отца, который тоже фактически работал на эту организацию.

— Думаешь, я не пытался сопоставить факты, найти связь? Ничего, — сказал Бонне. — Ты веришь в судьбу?

— Смешно, — ухмыльнулся я, и почувствовал, что меня отпустило. — Что теперь-то делать? Почему ты считаешь, что в этих стенах нет крыс?

— Ты что-нибудь знал о фонде раньше? — вместо ответа, задал встречный вопрос парень.

Я отрицательно покачал головой, предполагая, что вопрос был риторический.

— Вот и остальные, кроме нас со стариком, так же «чисты» как ты сам, — сообщил Паскаль. — Он набрал вас с какой-то известной только ему целью, которая скоро откроется. А в отношении Виктории мы применим небольшую хитрость. Мы спрячем её на самом видном месте. А теперь запоминай, что нужно сделать…

Небольшой зал совещаний наполнялся знакомыми и незнакомыми людьми. Я уже увиделся и успел поболтать со своим оператором-ангелом Дарией, которая теперь знакомила меня с другими коллегами. Кто готовил эспрессо в кофеварке, кто расставлял на столе стаканы и стеклянные бутылки с водой. Когда вдруг вошёл Лев Борисович Лавров, и с ходу со всеми по-отечески перездоровался. Предложил рассаживаться. Внимание лишь одной девушки в кабинете было приковано больше ко мне, нежели к руководителю.

— Стало известно, что в порту пропали без вести, читай погибли, три человека, — начал без предисловий Лавров. — Ещё около ста получили не смертельные дозы радиации, и проходят лечение. Материальный ущерб велик. Но и ему не сравниться с моральным ущербом. В середине июля должна была состояться большая конференция «Дыхание Будущего», где планировалось обсудить задачи перехода к новым принципам развития и мирного сосуществования. Лучшие умы со всего мира планировали быть здесь. Теперь всё пропало, мероприятие перенесено на неопределённый срок. И скорее всего в России ему не бывать. Такие вот неутешительные новости сегодня. Не хочется об этом думать, но скорее всего конференцию сорвали намеренно, силы не заинтересованные в мирном развитии. И отравили, к тому же, целый район.

— Мы уже в курсе, что ответственность взяли на себя ДАИШ, а управляют ими известно кто. А тем уж не впервой, — подал голос угрюмый парень по имени Иван. — Японцы вон, до сих пор помнят Хиросиму и Нагасаки.

— То была открытая война, а в ней, как известно, все средства хороши, — подхватил разговор наш рослый и плечистый коллега, по-моему, Максим. — И не нужно забывать, что японцы поддержали фашистов и первыми начали массовые испытания биологического оружия. К тому же, те взрывы наглядно продемонстрировали миру опасность ядерного оружия.

— Продемонстрировали, — скептически повторила первая, вступившая в разговор девушка, Софья. — Чтобы через каких-то семьдесят лет ЦРУ создало очередную террористическую организацию, которая применила грязную бомбу? Америка слишком заигралась в эти опасные игры.

— Нотабене, друзья мои! Здесь есть важное замечание, — прервал разгорающийся спор Лавров, постучав ручкой о стакан. — Когда мы говорим в негативном свете, скажем, об Америке, мы должны подразумевать не американский народ, ведь они такие же в общем люди, как и мы: у большинства нет имперских амбиций и ненависти к другим народам. Особенно учитывая многонациональность. Но мы должны подразумевать лишь тех паразитов, которые выросли и набрали силу на теле страны, захватив над носителем полный контроль. Это главы и адепты древнейших деловых домов, предки которых вышли из убежищ и основали предприятия и артели. Те из них, что пошли по пути бесконтрольного насыщения и захвата власти. С точки зрения мировой истории, нет ничего предосудительного, что отдельные народы имеют стремление к глобальному господству, используя даже кровавые и варварские методы. Русских нельзя назвать агрессорами, но и ангелами тоже. Да, за всю историю мы больше защищались, чем нападали, однако грехи и тёмные пятна имеются. А вот с США немного другая история.

Лавров хмыкнул каким-то своим мыслям, отпил воды из стакана и продолжил.

— Страна, а главное американцы как нация сформировались всего менее двух с половиной столетий назад. И произошло это в результате попытки создать единое идеальное общество из представителей всех рас, народов и религий, о чём гласит традиционный лозунг «E pluribus unum» — «Из многих — единое». Издревле известно, что если хочешь построить новое, необходимо разрушить старое. Но наши пра-коллеги нашли другой, как им казалось, более мягкий путь: осваивать дикие земли за океаном и строить там новый мир. И Новый Свет действительно оказался диким, но при том, вполне освоенным. На обломках древней цивилизации выросло вполне развитое, но несколько жестокое общество. Испанцы не добились там успеха, чтобы через три века было решено продолжить эксперимент возможностями британской империи. И англосаксы продвинулись гораздо значительнее, просто уничтожая местное население материка с помощью более современных, чем шпаги и аркебузы, средств. В некоторой степени это окончательно раскололо нашу организацию на два лагеря. Первые продолжили заниматься тем, чем занимались тысячелетиями, а вторые, те которые со времён второй большой войны заявляли о необходимости жёстких чисток варварских племён Выживших, получили возможность реализовать свои планы. Только к тому времени уже было поздно делить народы на своих и чужих: всё перемешалось и, как говорится, устаканилось. Выход был один — уничтожать всех без разбора, сохранив определённую небольшую группу избранных. Но такого не произошло. Возможно, никто не решился взять на себя ответственность, но мне кажется, просто на то не было технических возможностей.

— И что, сейчас такие возможности появились? — спросила Софья после напряжённой паузы.

— Увы, — с горестью сообщил Лавров. — Это крайний резервный план, родившийся задолго до нас с вами, и получивший имя, хорошо характеризующее его суть: «Суховей». В начале века, так называемым Хранителям, не составило труда выторговать отмену приведения плана в исполнение, потому что было очевидно, что оружие массового поражения приведёт к неконтролируемому взаимному уничтожению.

— Выторговать у кого, простите? — не удержался уже я от того, чтобы не пропустить важную оговорку мимо ушей. — Разве фонд не является самой верховной организацией?

— Конечно, только у нас две руки — Одна рвётся расчищать место под строительство, а вторая сохраняет от разрушения то, что уже возведено. И те, и другие: мы все связаны воедино.

— Если есть руки, значит должна быть и голова? — снова спросил я. — Кто-то всем управляет и принимает окончательное решение?

— А вы как думали, молодой человек? — усмехнулся профессор, — Ни одна система не может эффективно функционировать без централизованного управления, даже наша вселенная. Но, так. Возвращаясь к теме нашего разговора, хочу подытожить. Согласно вышеупомянутого договора, план «Суховей», подразумевающий фактически Страшный Суд для большинства людей, считается замороженным, однако текущая обстановка говорит об обратном. Именно для того, чтобы выяснить истинное положение дел, мы и собрались здесь. Мне доверяют высокопоставленные Хранители, а я, в свою очередь стар и дряхл, и могу положиться только на вас.

— И какова цена этой истины? — поинтересовался Иван.

— Её цена — это не только миллиарды людских жизней, но и жизни многих тысяч наших сотрудников, коих фонд собирал по миру с большим трудом. Нет никакой уверенности, что жажда власти не заставит самых тёмных из Инженеров уничтожить всех, включая и Хранителей, дабы мы не мешали строить им новый мир без изъяна и порока. Как вы считаете, это достойная цена за наш труд?

— У меня только один вопрос, уверенно произнёс Максим, — Что нужно делать?

— Я рад, что мы так скоро перешли к конструктивной части брифинга, — разряжая обстановку, пошутил Лев Борисович. — Кстати, сегодня, в этой комнате, присутствуют два абсолютно уникальных сотрудника. Прошу любить и жаловать: Сергей Романов — первый в современной истории официальный член организации, не прошедший полного курса обучения.

— Сомнительная честь, — буркнул я, поднимая ладонь в знак приветствия.

— А также, — продолжил с улыбкой Лев Борисович, — Ирина Стенли — сотрудник… Внимание! Вообще рекрутированный почти случайно.

Вика, сообразив, что речь идёт о её новой личности, покрутилась по сторонам, пытаясь симулировать смущение. Кабинет тихо загудел: наши коллеги переговаривались и всячески выражали нам сочувствие и заверения в поддержке.

— Таким образом, дорогой господин Бонне, вы теперь не единственный полуиностранец в нашем русском народном отряде внутренней разведки, — сказал профессор, и гул стих. — А если серьёзно, то более опытные ребята помогут вам, а чистая, как я убедился, голова на плечах позволит принять верные решения. В добрый путь!

Лавров выдержал паузу, и продолжил в абсолютной тишине и внимании к дальнейшим словам.

— Некоторым из вас, кто стажировался для внешней оперативной работы, возможно, придётся участвовать в опасных, во всех смыслах, операциях. Сотрудников охраняют, и довольно хорошо, но это не исключает неприятностей. Конкретно наша полуофициальная миссия несёт ещё более высокую вероятность осложнений. Поэтому я спрашиваю каждого, готовы ли вы пойти на риск, осознаёте ли вы его? Вы молоды и полны сил, впереди целая жизнь. Может, стоит отказаться вообще от такой работы, или поменять вашу предполагаемую роль? Вы имеете полное право, потому что, давая предварительное согласие, не знали всех деталей, и не каждый прошёл должный уровень подготовки. Итак, даю минуту на размышления. Время пошло.

Стало тихо, до звона в ушах, и только настенные часы исправно отсчитывали секунды. Минута растянулась в бесконечность и сжалась в ничтожное мгновенье. Может, лучше бы и не было этого мучительного выбора? Раздали бы нам приказы и вперёд. Нет. Что-то важное есть в данном ритуале — некий смысл.

— Минута истекла, — сообщил старик. — Теперь не нужно ничего говорить, просто смотрите на меня, позвольте взгляду передать ваше решение.

Лавров поочерёдно, без какой-либо чёткой последовательности, сфокусировался на каждом из присутствующих. Я не знал, как он поймёт мой ответ, но положительное решение я принял ещё тогда, на первом собеседовании, хотя не имел вообще абсолютно никакого представления о том, с чем столкнусь позже.

— Хорошо, — с некоторой долей облегчения произнёс Лавров. — Я ни в ком не ошибся. И теперь, когда все согласны, я продолжу. До сего момента вы называли своё новое место работы как угодно: фонд, общество, организация. Прехисторат — наше имя. С данной минуты вы, согласно кодексу, заступаете в выбранные должности. Максим Денисов, помощник наблюдателя: вы назначаетесь на должность старшего наблюдателя Прехистората. Иван Черногоров, стажёр: вы назначаетесь на должность наблюдателя Прехистората. Сергей Романов, стажёр: вы назначаетесь на должность наблюдателя Прехистората. Марина Демченко, стажёр: вы назначаетесь на должность наблюдателя Прехистората. Софья Бережных, стажёр, вы назначаетесь на должность ангела наблюдателя Прехистората. Дария Лебедева, стажёр, вы назначаетесь на должность ангела наблюдателя Прехистората. Ирина Стенли, стажёр, вы назначаетесь на должность ангела наблюдателя Прехистората. Чего притихли? Тайных ритуалов посвящения не предусмотрено, продолжаем работать.

Старик так чётко перечислил все имена, что казалось и правда, знал нас как своих детей.

— Позвольте вопрос неофиту, — нарушил я торжественную паузу, впрочем, и без меня уже испорченную финальной шуткой Лаврова. — Это большая честь стать полноценным членом настолько древнего сообщества, но по мере погружения мне всё не даёт покоя неувязка, связанная с тем, что Прехисторат является наднациональной организацией, и её сотрудники дружны и добры: евреи работают с арабами, русские с американцами. А во внешнем мире те же народы враждуют с лютой ненавистью. Как это понимать?

— Во-первых, не народы, а силы, разобщившие их, — начал Лавров. — Об этом мы недавно говорили. А во-вторых, Сергей, вы сами почти ответили на свой вопрос. Секрет единства — в способности преодолеть разногласия, и выйти на другой уровень общения, ради общей цели, но сохранив при этом индивидуальность и многообразие культур.

— Нужна та самая толерантность, которую так насаждают глобализаторы, — усмехнулся Максим.

— Нет, не толерантность. Здесь снова подмена понятий, — возразил Лев Борисович. — Терпимость — это как пружина. Ты терпишь, терпишь, а она всё сжимается и сжимается, а потом выстреливает с гораздо более трагичными последствиями. Вот вы, например, религиозный человек?

— Не думаю, что религиозный, — задумался старший наблюдатель. — Но и не отрицаю возможность наличия души и некоего верховного разума, по замыслу которого создана вселенная. Это не самая плохая из версий. Разве не здорово, что после смерти нас не тупо съедают черви, а наша сущность продолжает жить в другом измерении, или перерождается в другое существо. Если такая идея объединяет хороших людей, то это отлично.

— Вот именно! — обрадовался Лавров. — А теперь представь, что человек с таким же мировоззрением, только воспитанный в традициях, скажем, Ислама или Буддизма, спросит тебя: «А что же хорошего есть в твоей вере?» И ты ответишь ему: «Ну, у нас нельзя убивать, предавать, воровать, обманывать». А он тебе скажет: «Интересно. В моей вере такие поступки тоже считаются недостойными». Так что же плохого в наших верах, если они учат человека, быть человеком? И вы отбросите всё плохое, что когда-либо слышали друг о друге, и откроете самую древнюю и истинную религию о Добре и Зле. Этой религии большинство матерей учат детей ещё с пелёнок по книгам народных сказок и легенд. И завет её так прост, что открыт для понимания даже ребёнку.

— Хорошо, — подхватил я мысль, — можно не разрушать культуры и религии, можно просто собрать фрагменты мозаики, отбросив испорченные. Получится красивая и целостная картина. Мы поймём друг друга, сплотимся. Но ведь зло не исчезнет?

— Не исчезнет, — подтвердил Лев Борисович. — Но утратит возможность скрываться под ложными ликами и мягко проникать в податливые умы, набирая последователей или просто отравляя разум, что мы сейчас и наблюдаем. Зло настолько проникло во все сферы жизни, что многие его не замечают. И очень просто в эру СМИ стало манипулировать двумя такими основополагающими величинами, как добро и зло. Вот богатый мальчик накормил туземцев и сделал прививки от малярии — это хорошо, а вот террористы вырезали целую деревню таких же туземцев — это плохо. Обыватель доволен, в его голове всё расставлено по своим местам. Но если ты разбираешься в природе зла, то видишь совсем другое. Друзья богатого мальчика, одержимые пороком безграничного насыщения, обнаружили щедрое месторождение алмазов или нефти на землях туземцев, и, пользуясь положительной репутацией друга, попросили его создать видимость благотворительности. В то время, пока другие туземцы, вооружённые и натасканные хитрыми дельцами, не перережут своих же собратьев. Не всех конечно: калек, стариков, женщин, детей оставят для демонстрации сохранности коренных народов. Женщины, с угнетённой модифицированными вакцинами фертильностью, не смогут выносить и родить потомство. Дети погибнут от нечеловеческих условий и голода. Вот как работает зло. Оно даже имя своё, что в древности лишний раз старались не произносить, смогло возвести в категорию не значительных, а порой и смешных понятий. «Борец со злом» — отличное название для низкопробного фильма ужасов, или даже комедии. На экране зло представляется в виде монстров, иногда забавных. Но таких монстров не бывает, значит и зла нет. Ложь и хитрость — самое сильное оружие, а глупость и невежество — это плодороднейшая почва для взращивания их потомства.

— Так почему не избавить людей от невежества, почему не открыть правду? — возмутилась Марина.

— Правда у каждого своя, а истина итак открыта в самых разных проявлениях, — кто ищет, тот найдёт, дорога откроется идущему, а те, что привыкли к легко усваиваемой информации, те, увы, слепы к части спектра, в которой светит истина. Ваша привилегия уникальна, вы получили возможность увидеть доказательства многих фактов, приближающих вас к ответу. Как если бы Господь Бог или инопланетяне спустились с неба, и сказали: «Мы существуем, мы вас создали. Живите дальше спокойно». Однако вам придётся проделать большой путь и быть достойными такой привилегии. Но друзья, мы снова погружаемся в философские дискуссии, и я понимаю вашу тягу к подобного рода общению. Вы были лишены его в прошлом. Обещаю, вы сполна наверстаете упущенное, и получите ответы на все вопросы.

— И даже на вопросы «как произошла жизнь и в чём её смысл»? — вдруг подала голос Вика, не проронившая до сих пор ни слова.

— О происхождении — возможно. Но вот смыслов великое множество, и судя по блеску в глазах, вы не лишены одного из них, — ответил профессор и спросил: — Откуда такая тяга к естествознанию, моя дорогая?

— Ищу, стремлюсь, как вы сказали, — сообщила девушка, но потом добавила: — Хотя вы правы, мой интерес имеет ещё и другую подоплёку. В детстве, когда мы разъезжали по Дальнему Востоку и Уралу в бесконечных переездах, в поселковой школе, на родительском собрании, одна из местных мам задала такой простецкий вопрос: «Почему вы учите детей, что жизнь вышла из океана? А в океане-то она как появилась?» И провинциальный преподаватель очень изящно ответила.

Вика сделала многозначительную паузу. А я подумал, что старик зря решил вытащить Мальвину на разговор. Её легенда только что рухнула с большим шумом. Зачем дочь американского культурного деятеля скиталась по поселковым школам. Легенда мне и без того казалась сомнительной, однако Бонне заверил в чистоте фактов. Успокаивало только то, что легенда в большей степени предназначалась для корпоративных нужд, а внутри нашей группы являлась формальностью.

— Так вот, учительница сказала: «А на этот вопрос ответят уже ваши дети — будущие талантливые учёные, инженеры и философы». И этими словами она словно заложила в меня программу по поиску ответа. Хотя, что я могла там понимать, в четвёртом классе, да и учёным не стала, но с тех пор интересуюсь, — закончила Виктория.

— Прекрасно! Теперь у вас будет больше возможностей для поиска истины. Такие люди нам нужны, — произнёс Лавров и продолжил: — А теперь давайте перейдём к обсуждению конкретных задач по недопущению скатывания нашего мира в геенну огненную.