В середине лета в Защигорье начался сенокос. К обмелевшей изрядно Сухоне, ко всем ее притокам и бочагам потянулись трактора, сенокосилки и колесные грабли. Деревня сразу опустела на долгую неделю. В редких избах по утрам топили печи. Надев новые рубахи, как на праздник, за молодежью потянулись в заливные луга и старики — обкашивать кусты и мочажины, отбивать затупившиеся косы.

Иван Данилович Сироткин не мог усидеть в пустой избе. Вышел проводить хозяйку и остался на крыльце. По прогону шли колхозники. Поблескивали отточенные косы, телевизионными антеннами торчали вскинутые на плечи женщин зубастые грабли. Бригадир колхозных строителей первый раз не выходил на сенокос, который всегда ждал нетерпеливо и любил за особое многолюдье, дружную и слаженную работу. По сердцу были костры в лугах, дымный кулеш, сваренный для косарей в ведерном котле с душистым кусковым салом. Помнил он полыхание зарниц. Ночью девчата убегали купаться на реку, их догоняли парни, громко перекликались между собой. Голосами и смехом гремел луг. У костров долго сидели, тянулись бесконечные разговоры и воспоминания, пока сон не валил уставших людей. А на заре снова уходили с косами в высокую росистую траву…

Вжик, вжик…

Только бы не отстать от идущего впереди. Рубаха взмокла от пота, но останавливаться нельзя. Шли шаг в шаг, мах в мах…

— Данилыч, айда с нами. Засиделся, начальник! — выкрикнула Верка Репьева, вызывающе поворачиваясь к бригадиру высокой грудью. — Постановили наши бабы мужиков особливо не нагружать. Иди к нам кашеварить. Работа легкая, не прогадаешь!

— Спасибо за приглашение, — поблагодарил Иван Данилович. — Я бы с превеликой охотой ударил в луга. Не то чтобы кулеш варить, а взялся бы и стога метать. Да не могу, работа держит, бабоньки! — Он намеренно обращался ко всем женщинам. Знал, какая-нибудь языкастая баба перескажет его Елизавете, что «присуха» Верка приставала к ее мужику и пялила на него зенки. Верка и действительно раньше не пропускала случая позубоскалить с ним, ловила в безлюдных местах. Сейчас приутихла, а когда он только вернулся после победы из армии, притащила рыжего раскосого мальчонку и раззвонила на всю деревню, что это его сын. «Помнишь, на проводах целовал? Забыл уже? Все вы на обещание горазды, когда надо девку или бабу уломать!»

Мальчик рос, волосы его потемнели. Нос заострился. Без особого труда в нем узнавали пастуха Харитона. А скоро Харитон перешел жить к Верке и парня назвал своим.

— Смотри, Иван, пожалеешь! — озорно говорила Верка и при встрече громко смеялась.

Иван Данилович досадливо махнул рукой и даже сплюнул. «Бесстыдница, да и только. Ей что — посмеялась и пошла!»

Он оделся и направился к месту работы. Девять человек — вся бригада на месте. Ждали самосвал с раствором. Все смотрели на дорогу и прислушивались к гулу тяжелых машин: свернут с большака влево — жди в колхозе, а промчатся, — значит, держат путь в город.

Неожиданно из проулка выскочил самосвал. За ним шли еще две машины, натужно завывая моторами.

— Иван Данилович, принимай пополнение! — сказал краснощекий шофер, останавливая машину. — Скандал закатил на заводе. Директор помог. Послали со мной две машины. Обещали еще кирпич подбросить!

— Шевелись, гвардейцы! — скомандовал зычным голосом бригадир. И первым взял свою лопату о обтертой ручкой.

— Иван Данилович, куда запропастился? — разыскал его в середине дня почтальон Панкратыч. Передвинул на плече потертый ремень тяжелой сумки, прищурил маленькие глазки с красными припухшими веками. Не торопясь, снял картуз и вытер потный лоб. — Жарынь… Парит, как бы дождя не нагнало! — сказал он, подавая плотный конверт.

Иван Данилович обратил внимание на обратный адрес. Письмо с Севера, но почерк не Романа. Писал кто-то другой. От испуга сжалось сердце: не случилось ли что с сыном? Он строго посмотрел в выцветшие глаза почтальона и почти машинально заметил:

— Заказное письмо.

Рывком разорвал конверт. Вылез острый угол фотографии. Удивленно всмотрелся. Роман стоял перед развернутым Знаменем. Подпись без очков разобрать не смог. Без сомнения, сын служил хорошо и удостоен поощрения. Огрубевшими пальцами вытащил второй снимок.

— Капитан! — громко вскрикнул от удивления, не в силах справиться с волнением. Прижал фотоснимок к груди. — Капитан! — Не удержался и погладил глянцевую бумагу.

Много раз он уже убеждался, что жизнь полна неожиданностей. Первый раз его отыскала медаль «За отвагу», а потом орден, а сейчас фотография дорогого для него человека — Героя Советского Союза.

— Луговой! — вспомнилась давно забытая фамилия капитана. Почувствовал, как повлажнели глаза и по щекам потекли слезы.

— Иван Данилович, новый орден получаешь? — спросил кто-то из мужиков, стараясь из-за плеча разглядеть фотографию.

— Не в орденах счастье! Почти через три десятка лет дорогой человек отыскался… Генерал-лейтенант. А как вышло, не могу понять. Мой Роман рядом стоит. Чудеса!

Письмо от Романа с фотографиями взволновало Ивана Даниловича Сироткина, и он надолго потерял душевное спокойствие. И хотя давно уже нет войны и мирная жизнь ставит перед ним совсем иные проблемы, с большими и малыми заботами отца солдата и бригадира строителей, — с годами войны он связан крепко. Те годы, становясь далекой историей, тем не менее приковывали его к себе.

Картины войны не отпускали фронтовика, вставали перед глазами одна другой страшнее. Иногда он принимался перечислять по именам и фамилиям своих боевых товарищей: солдат, сержантов, старшин, младших лейтенантов, лейтенантов и капитанов — и сбивался со счета — всех не упомнишь. С одними он знакомился на пересыльных пунктах, с другими прощался в медсанбатах, а кое-кого и хоронил…

Он отлично помнил ту вторую встречу с Луговым в апреле 1945 года. «Вот что, старшина, выбирай самых надежных ребят из твоего взвода. Будете охранять автостраду… Мы аэродром решили устроить на автостраде», — сказал тогда капитан Луговой.

Как все это было давно! Он старался тогда неотлучно находиться около капитана Лугового, с большим вниманием выполнял каждое его приказание.

Ивану Сироткину особенно нравилась оживленная суета перед боевыми вылетами. Первыми к стоянке самолетов приходили механики и техники. Начинали работать в темноте, тщательно прикрыв электрические лампы брезентами. Тишину рассвета разрывал гулкий звук прогреваемых моторов.

Всходило солнце. Наступало время выезжать тяжелым машинам и перегораживать автостраду. Солдаты охраны ставили фанерные щиты: «Мины!», «Объезд!». Больше всего нравилось Сироткину смотреть на работающего механика старшину-сверхсрочника Михаила Потаповича.

«Скажи ты, как бывает, — удивился Топтыгин. — Выходит, мы с тобой снова встретились под Берлином!»

Неторопливо направлялся на дежурство стартовый наряд. Впереди шагал высокий боец, а за ним семенила толстая фельдшерица с санитарной сумкой. Боец нес телефонный аппарат, за голенищем сапога белые флажки для сигнализации. Флажками он действовал как заправский фокусник в цирке. Поднимет руку с флажком вверх — запрещаю вылетать, выкинет вперед — счастливого пути, два флажка, перекрещенные между собой, — запрещаю посадку.

Боец вытянул вперед руку и показал на выколотый бетон в полосе. Помедлил и сказал:

«Видел, фашистский минер тыкал, а мину так и не поставил. Кишка слаба!»

«Думаешь, работа минера?»

«Точно. — Боец кивнул в сторону серого полотна дороги: — Ты глаза разуй. Черные кляксы приметил?»

«К чему говоришь, не пойму».

«Пораскинь мозгами. Фашистский минер хотел поставить мины против наших Т-34, а не вышло. Наступил трудный момент и для наших войск: из котбусских лесов вырвалась окруженная группировка фашистов на бронетранспортерах и танках. Кинулись наши минеры ставить мины на автостраде, тоже не могли осилить бетон. Помог один умелец. Раскрасил дорогу. Танкист много в прорезь не увидит!»

«Обзор плохой, — согласился он тогда. — Накатался я на танках досыта, знаю».

«Минер оказался смекалистый. Дорогу разрисовал, а вдоль дороги подарочки повтыкал. Посчитай, сколько фашистов подловил. Около нас «тигр» накрылся, амбец, да еще бронетранспортер, а под леском две машины в щепки. Минеру сообразительность помогла. Без смекалки не повоюешь. Ты, пограничник, свою зеленую фуражку тоже со смыслом носишь. Я сразу догадался: на границу хочешь вернуться! Скажешь, не так я говорю?» — Он улыбнулся, глядя на Сироткина.

«Да как тебе сказать», — замялся тот.

«А наш капитан Луговой не промах, — неожиданно перешел боец на другую тему. — Ума ему не занимать. Он догадался посадить истребительный полк на автостраду. Сидит полк на шее у фашистов, и баста! Аэродром подскока! Слыхал такое?»

«Сегодня у меня праздник, — сказал все время молчавший до того Михаил Потапович, попыхивая самокруткой, — поднялись соколы. Луговой повел на Берлин первый раз… Долго ждали мы этот день, считай, почти все четыре года… — Выдернул карманные трофейные часы с цепочкой, щелкнул крышкой. Минуту подождал, постучал по крышке часов: — Через двадцать минут вернутся. Подумать только — до Берлина лету всего десять минут. Ты слышал, Сироткин? Десять минут лету до Берлина!» — восторженно повторил он.

…Сейчас Иван Данилович до мельчайших подробностей вспомнил тот разговор с Михаилом Потаповичем. Не забыл, как он посмотрел тогда на механика — с обидой. Как легко и просто объявил он о первом вылете истребителей на Берлин! Вроде и не было позади кровопролитных боев, отступлений, больших потерь…

Берлин рядом, а он его не видел. Свинцовые облака и черные дымы затягивали небо. Когда менялся ветер, то от города тянуло смрадным запахом горелого тряпья, угаром и дымом.

На аэродроме трудно ждать возвращения летчиков с боевого задания. Каждая минута казалась вечностью. Михаил Потапович, склонив голову на плечо, беспокойно прислушивался, то и дело выдергивал нервно за цепочку карманные часы, встряхивая их, подносил к уху, а потом уже смотрел время.

«Пора!» — сказал обеспокоенно.

Три солдата напряженно молчали. Каждый из них хорошо знал истинную цену времени.

«Летят! — неожиданно крикнул Михаил Потапович и, довольный, посмотрел на окружающих: — Надо встречать командира!»

Раздался низкий вибрирующий звук мотора. Краснозвездный истребитель выскочил из-за высокого лесистого бугра с выпущенными шасси. Мягко коснулся колесами бетона и помчался по правой стороне, мимо стоящих яблонь, раскинувших ветви с набухшими почками. Через минуту сел и второй истребитель.

Автострада сразу опустела и ничем уже не напоминала аэродром, уходя далеко в лес.

Иван Данилович поспешил навстречу летчикам. Он готовился доложить капитану Луговому о том, что надежно охранял аэродром, но не это было главным. Главное, чтобы воочию увидеть счастливцев, которые первыми летали на Берлин.

Луговой шел уверенно, грудью вперед, возбужденно размахивая рукой. Шлем на голове был сбит на затылок. Чуть сзади ведущего шагали три летчика с широкими планшетами на длинных ремнях.

Не успели летчики дойти до КП, как ошалело закричал наблюдатель, следящий за небом:

«Фоккеры!»

И тут же взмыла вверх красная ракета, вытягивая за собой широкий перьевой след.

По сигналу тревоги летчики снова бросились к самолетам…

Гулко застучали зенитные пушки, прикрывая автостраду. Рвались бомбы, задергивая все серым дымом разрывов, выброшенными комьями земли и поднятой пылью.

Иван Данилович почувствовал, что только от одних воспоминаний у него сжалось сердце. Да, верно говорят, что каждый прожитый на войне день равен году, а может быть, и целой жизни.

Все было необычно в то туманное, дождливое утро: свинцовое небо над головой на немецкой земле, карты Берлина и серая лента автострады, которая в дни боев стала для гвардейцев аэродромом.

Свинцово-черные тучи перед Берлином то и дело подсвечивались сполохами пожаров, взрывами артиллерийских снарядов. Восьмерка Лугового встретила десять «фоккеров». Капитан Луговой атаковал ведущего группы, используя высоту. Фашистские летчики поздно заметили опасность и торопливо стали сбрасывать бомбы на свои войска, чтобы скорей облегчить самолеты.

Все восемь наших истребителей вернулись на автостраду. Летчики провели бой великолепно. Девять фашистских самолетов упали на горящий Берлин.

В растрепанном фронтовом блокноте Иван Данилович хранил затертую газетную вырезку. Иногда он разглаживал пожелтевшую четвертушку бумаги и читал:

«Оперативная сводка за 25 апреля 1945 года.

Войска 1-го Украинского фронта продолжали успешное наступление. Наши пехотинцы и танкисты с боями продвигались вперед, перерезали железнодорожные магистрали Берлин — Бельгиц и Берлин — Магдебург. Преодолев сильно заболоченную местность, советские части с ходу переправились через реку Хавель и овладели городом Керцин. Пройдя с боями 25 километров, войска 1-го Украинского фронта сегодня северо-западнее Потсдама соединились с войсками 1-го Белорусского фронта и завершили полное окружение Берлина.

В юго-западной части Берлина противник упорно оборонялся на рубеже судоходного канала Тельтов. Под прикрытием артиллерийского огня советские саперы быстро навели мосты, по которым направились танки, артиллерия и пехота. Подавив вражеское сопротивление на северном берегу канала, наши войска ворвались на улицы городских районов Лихтерфельде и Целендорф…

В результате боевых действий нашей авиацией уничтожено 17 немецких самолетов».

Девять сбили ребята капитана Лугового. Он не забыл — именно в этот день пришло из 2-й воздушной армии сообщение, что капитан Луговой награжден второй Золотой Звездой Героя Советского Союза…