«Падаю в море!» — эта мысль обожгла огнем сознание Кузовлева, но он не в состоянии был сейчас ничего изменить или выбрать другое место для приземления. Он летел вниз, в черную пучину моря. Если бы его ждал лес, тундра или скалистые горы, он, конечно, чувствовал бы себя значительно спокойнее и знал, что ему делать и как себя вести. А море есть море! И к тому же не Черное море с теплой, прогретой солнцем водой, а северное, холодное даже летом. Оно не в чести у моряков за свои свирепые штормы, холод, торосовые нетающие ледяные поля, которые ветры гоняли из одного края в другой до самой зимы.
Хотя Кузовлев считался неплохим пловцом, неприятный холодок пополз по спине. Он лихорадочно старался вспомнить добрые советы из инструкции по производству полетов, что ему надо делать в такой ситуации, но, как назло, они начисто вылетели из головы. «Сколько метров осталось до воды? — тревожно задавал он себе вопрос, напряженно вглядываясь в темноту. Сердце вело гулкий отсчет расстоянию. — Тысяча? Пятьсот? Двести?» При свете он мог спокойно ориентироваться, определять высоту, но глухая чернота проглотила расстояние. Куда-то сразу пропали звезды, мелькавшие перед этим на высоких гребнях волн. Сыпал хлопьями снег, выброшенный внезапно налетевшим снежным зарядом. Но Владимир не замечал снежинок и не ощущал их прохладной свежести на охваченном жаром лице и руках.
И вдруг до его слуха донесся далекий всплеск, который нарастал молниеносно. Волны глухо хлопали где-то совсем рядом, как широкие доски под напором порывистого ветра. В самый последний момент он вспомнил о своем спасательном жилете. Судорожно разгладил его рукой и, прикусив зубами короткую резиновую трубку, надул его.
Море обдало нестерпимым холодом, веером брызг. Кузовлев успел перевеситься и упал вниз головой, как настоящий ныряльщик. Стальной шлем смягчил удар, но от сотрясения заныла рана. «Парашют», — лихорадочно подумал он и четко представил все необходимые действия. «Парашют надо отстегнуть. Он топит», — вспомнил он советы инструктора. И тут же скрылся под водой. Затем отыскал на комбинезоне стальной замок и расстегнул его, сбрасывая с плеч лямки. Освободившись от тяжести парашюта, вынырнул на поверхность, шумно заглатывая открытым ртом воздух. Высокая волна подняла его на гребень и тут же швырнула вниз. Он взмахнул рукой, чтобы удержаться на поверхности, но удар пришелся по мягкой резине.
— Лодка! — закричал он от радости.
Резиновая лодка прыгала перед ним на волне, тяжело хлопая широким днищем. Баллончик со сжатым воздухом вовремя надул ее круглые обводы, и она приобрела плавучесть. Летчик ухватился за ускользающий борт, стараясь подтянуть лодку к себе. Она вертелась перед ним, как необъезженный конь: взлетала вверх, бросалась в стороны и упруго вырывалась. Для него перестал существовать мир, и все мысли сосредоточились на борьбе за лодку, но она не сдавалась. Кузовлеву несколько раз удавалось подтянуть ее к себе, но стоило только привалиться к борту, как она стремительно отскакивала. Он снова и снова повторял попытки, придумывал новые способы, но успеха не добивался. Один раз ему удалось вползти на край, но сильная волна снова показала свой норов: сбросила его и перевернула лодку. Захватит лодку — спасен! Потеряет — погиб! Разгоряченный борьбой, он пока не ощущал холода, но пальцы рук уже теряли обычную подвижность.
— Врешь, не вырвешься! — приговаривал летчик, стараясь грудью прижаться к высокому борту, уползающему от него в сторону. — Врешь, не сдамся!
Лодка взлетела на волну, и он сразу потерял ее в темноте. Лихорадочно заколотил руками по воде, вертясь по сторонам. Первый раз настоящий испуг парализовал его действия. Волны ожесточенно били, захлестывали водой. Он слизывал пересохшим языком соленые капли, не чувствуя вкуса.
— Врешь, не сдамся! — Он с прежней силой принялся колотить руками по воде, чтобы удержаться. Иногда высокие волны накрывали его с головой, но он снова выныривал, тяжело и жадно дыша.
Неожиданно он услышал сильный хлопок. Это был удар лодки, он в этом не сомневался. Она была где-то рядом. Он бросился в сторону донесшегося звука, бешено загребая руками. И вот пальцы правой руки царапнули по скользкой резине. Большей радости, пожалуй, Кузовлев не испытывал еще в своей жизни. Он с силой послал тело вперед и правой рукой намертво ухватил резину. Пальцы, как тиски, промяли круглый борт и закостенели. Никакая сила не смогла бы их расцепить, как замкнутую скобу замка.
— Врешь, не вырвешься! — шептал летчик, чувствуя, что силы покидают его. Держаться на воде становилось все труднее и труднее. Мокрый комбинезон, высотные ботинки тянули ко дну, топили. — Ну, кто из нас сильнее? — Он выкрикивал слова, не вникая в их смысл, возбужденный борьбой с лодкой. — Кто из нас сильнее?
Но напрасно Кузовлев считал, что выиграл борьбу. Море было против него. Волны словно сговорились утопить. Наскакивали с разных сторон, били в плечи, накрывали ледяными валами, вырывали лодку. Несколько минут назад он сносил сыпавшиеся на него удары, словно не замечая их, но теперь, ослабев, все чаще уходил с головой под воду и давно бы утонул, но лодка выдергивала его на поверхность.
— Не сдамся! Посмотрим, кто из нас сильнее! — Кричать он уже не мог, а лишь хрипел простуженным голосом, теряя последние силы. Изредка подгребал левой рукой, тоскливо вглядываясь в беспросветную тьму. Случайно обратил внимание на гребни волн. На них прыгали отраженные звезды. Как разноцветные камешки, они перекатывались перед ним. Он чуть поднял голову и посмотрел на небо, в бескрайнюю черноту. Узнал знакомые созвездия. Сердце тоскливо сжалось. Ему показалось, что настал момент прощаться с жизнью. Но тут же, испугавшись минутной слабости, он яростно, как клятву, зашептал:
— Врешь, не сдамся! Не сдамся!
Дальнейшие впечатления дня перемешались у него в самую невозможную мозаику, точно его несло куда-то вихрем. Где сон, где явь — разобрать было трудно. Показалось, что слышит голос генерала Лугового:
— Держись!
Он мысленно поблагодарил командира за эту поддержку. Собрал остаток сил и дерзко выкрикнул:
— Врешь, не сдамся! Не сдамся!
— Держись! — снова раздался над ним строгий голос.
Неожиданно лодка упала в провал между стенами волн, и высокий вал швырнул пловца с размаху на полотнище. Он упал на дно лодки. Упругость резиновой ткани была для него в этот момент крепче настила бревенчатого моста. Он лежал, с трудом веря в свое спасение, жадно дыша.
— Держись! — все время звучало в ушах, и он держался.
Не хватало сил пошевельнуть рукой, придать телу лучшее положение. Закрыл устало глаза и сразу забылся в тревожном, болезненном сне.
Кузовлев открыл глаза. По-прежнему стояла темнота, на волнах прыгали светлые блестки рассыпанных звезд. Они то ослепительно вспыхивали, то гасли между волнами. За несколько спокойных минут в лодке к нему вернулись силы. Голова работала с удивительной ясностью. Он снова начал вспоминать полет, стараясь разобраться, что с ним произошло в воздухе. Память выдавала ему показания многочисленных приборов, стрелок и датчиков. Цепко держал перед глазами доску с приборами. Вглядывался в каждый из них и не замечал никаких отклонений. Он хорошо помнил, что стрелки четко показывали высоту самолета, курс, температуру газов за бортом, расход керосина. Он не мог проглядеть аварийную ситуацию. Не было звуковых сигналов, не вспыхивали, слепя глаза, красные лампочки.
Начал считать, сколько раз он пикировал вдогонку за самолетом-нарушителем, а потом набирал высоту. Критически разбирал каждое действие. Хотел представить, как бы на его месте повел себя кто-то другой, более опытный. Например, майор Федоров. Ему показалось, что один раз он дал недозволенный крен, а в остальном пилотировал грамотно. Это могли подтвердить приборы и фотопленка, если бы они не утонули вместе с самолетом.
Снова забылся, в коротком сне. Через несколько минут испуганно открыл глаза. Ощупал себя. Он давно не чувствовал ног, а когда попробовал пошевелить ими, острая боль пронзила все тело. «Не спать, не спать», — приказал он себе строго. С надеждой посмотрел на небо. Отыскал Большую Медведицу. Звезды светили ярко. Ручка ковша чуть-чуть наклонилась. Сколько раз, стоя в карауле в летном училище, вот так же он смотрел на Большую Медведицу. Опустилась ручка к земле — скоро рассвет. А где его часы? Напрасно он шарил по запястью — их не было. «Дурак я, бросил парашют. В нем НЗ — спички, ракеты, шоколад, фонарь и медикаменты. Как же я должен был поступить? Спасти парашют? Тонуть?» Он задавал сам себе вопросы и тут же на них отвечал. Выходило, поступил правильно. Рука дотянулась до кармана комбинезона. Нащупал пистолет. «Пистолет со мной! Могу стрелять!»
Кузовлев старался угадать, что делалось сейчас на КП. Координаты его катапультирования, конечно, засекли… Особенно надеялся на штурмана наведения, на его сообразительность. Он сам в прошлом летчик, не мог оставить товарища в беде… Наверное, в полку уже организовали поиск… Ему надо продержаться до утра. В море выйдут спасательные катера, вылетят вертолеты и самолеты. «Скорей бы утро! Только бы продержаться!» — подбадривал он себя.
Море не думало сдаваться. Волны все чаще обрушивались на маленькую резиновую лодку, с силой били в ее тугие борта, хотели ее перевернуть и утопить вместе с пловцом.
Кузовлева укачало. Он не понял, что произошло и почему он снова оказался в воде. Лодка лежала на гермошлеме. Купание в холодной воде сразу отрезвило летчика. Он позволил бросить себя вниз и напряженно ждал, когда водяной вал вынесет его наверх. При следующем броске он упал в воду. Крепко ухватился за высокие борта и вскарабкался в лодку.
— Врешь, не сдамся! Не сдамся! — по-прежнему повторял он.
Знакомый голос Лугового звучал с прежней настойчивостью:
— Держись!
Спустя несколько минут море опять пошло в наступление. Огромная волна подхватила лодку и вскинула ее вверх, ставя на дыбы. Летчик сполз, уперся ногами в твердый борт. Он нашел в себе силы не потерять равновесие и оттолкнуться. Лодка ушла на очередную налетевшую волну.
«Когда же придет конец мучениям?» — с тоской подумал он. Волны, видимо, не прибьют его к берегу. А подберет ли спасательный катер? Отыщет ли вертолет?
Он придал телу более удобное положение. Руки отыскали крепкие гребешки с дырками для уключин. Находка обрадовала его. Вспомнил картинку из учебника истории: весельная галера, надсмотрщик стегал нагайкой рабов, чтобы они гребли. А он готов грести что есть сил — только бы оказаться на берегу.
Память выхватывала без всякой связи отдельные эпизоды из его жизни. Двадцать четыре года… Много это или мало? Он не мог ответить себе на этот вопрос. Аэроклуб, клеверное поле с гудящими пчелами. Первые полеты на По-2. Захватывающая новизна высоты синего неба и белых облаков. Казалось, они так близко, что их можно потрогать… А тот позорный для него случай с неудачной посадкой и отстранение от полетов. Первое страдание и стыд перед товарищами. И совсем без связи с предыдущими воспоминаниями возник берег Черного моря — яркий, солнечный, теплый. Оказаться бы сейчас там… Но ему и здесь не холодно — ведь рядом Наташа, она плачет и успокаивает его. Что с ней? «Наташа, не плачь. Мы же вместе. Это так хорошо…»
Мать майора Федорова резала хлеб маленькими, тоненькими кусочками и показывала ему. У нее особое уважение к хлебу. Кузовлев знал, что она пережила ленинградскую блокаду…
Майор Федоров улыбался. «Кто, по-вашему, в романе «Война и мир» является выразителем авторской идеи? Пьер Безухов или Тушин?» А над чем так звонко смеется Надя? Она показывала вытянутой рукой на плывущую льдину. «Володя, посмотрите, на льду черное пятно. Может быть, именно здесь, на льдине, стояла палатка папанинцев…»
Перед глазами мелькнул огненный след самолета-нарушителя. Кузовлев очнулся. Он вспоминал день за днем свою короткую жизнь… Подкатилась предательская мысль: не запишись он в аэроклуб, не стал бы летчиком-скоростником… Есть много спокойных специальностей — не купался бы сейчас в холодном море…
— Нет, — прохрипел летчик. — Если бы вернуться назад — повторил бы свою жизнь сначала… Другого выбора бы не сделал. Я летчик!
Забываясь, снова почувствовал сильный удар. Ах, да это истребитель так сильно тряхнуло. Он попробовал выровнять машину, но она не слушалась. «Что случилось? Что случилось?» Теплая струйка крови поползла по щеке. Завыл звуковой сигнал, и на приборной доске сразу вспыхнул весь набор красных лампочек, предупреждая о пожаре…
— Десятый, Десятый!
— Я — Десятый, я — Десятый. Слушаю вас! — прошептал Кузовлев, испуганно вздрагивая…
Но никто его не звал. Море все так же швыряло легкую лодку, стараясь выкинуть лежащего в ней летчика…
— Врешь, я не сдамся. Не сдамся! — Кузовлев вставил маленькие весла-перышки и начал грести, стараясь ставить нос лодки на волну. — Врешь, я не сдамся! Врешь!..
…В эту ночь, пожалуй, только один лейтенант, брошенный на дно резиновой лодки, прыгавшей по волнам, ни разу не вспомнил, что третьего августа восход солнца в четыре часа тридцать шесть минут…
Стояла глухая пора ночи, и до рассвета было еще далеко, а в штабе истребительного полка и на КП как могли торопили время. По радио беспрерывно передавали сигналы бедствия и координаты катапультировавшегося летчика для проходящих судов. Держали связь с вышедшими в море по тревоге сторожевыми пограничными катерами. Штурман наведения находился в поисковой группе пограничников, но за два часа от него не поступило ни одного утешительного сообщения.
В гибель Кузовлева не верили, и сторожевые катера галсами ходили в заданном районе, все расширяя круги. Мощные прожекторы обшаривали каждый метр моря, перекатывающиеся волны, срезая их вспененные макушки снопами белого света.
Полковник Здатченко стоял около окна. Занавески раздернули, и сидящие рядом с телефонами командиры первой и второй эскадрилий, начальник политотдела, штурман полка и метеоролог смотрели напряженно в квадраты стекол, стараясь не пропустить момент, когда отступит темнота и первые лучи солнца осветят землю.
На аэродроме сигнал на вылет ждали командиры вертолета и шесть самых опытных летчиков вместе с командиром эскадрильи майором Карабановым. Истребители готовились вылететь в море на розыски своего боевого товарища.
Полковник Здатченко сжимал в руке ремешок с часами. Время от времени он беспокойно посматривал на стрелки красными от утомления глазами. Ему казалось, что время остановилось и рассвета не дождаться. Последний раз взглянув на часы, он повернул голову к майору медицинской службы, полковому врачу. Весь его вид выражал немой вопрос. Врач сразу понял командира полка. Он совсем недавно объяснял ему, как опасно находиться в холодной воде.
— Будем надеяться, что Кузовлев жив, — глухо сказал врач, не особенно веря в то, что говорил. Хотелось хоть как-то успокоить всех. Устало потер лоб и добавил несколько увереннее: — Будем надеяться!
— А время? — требовательно спросил Здатченко и постучал ногтем по круглому стеклу. — Время идет, время!
Врач не торопился с ответом. Лучше, чем кто бы то ни было, знал: пребывание человека в воде при температуре от нуля до десяти градусов приводит к потере сознания, а через час к смерти. Так записано в медицинских учебниках и во всех инструкциях…
— Кузовлев крепкий парень! — сказал уверенно командир полка, как будто решил в последний момент поспорить с медициной и нашел для этого самый убедительный довод. — Крепкий!
Кузовлев тогда у него дома, за чаем, в непринужденной беседе, раскрылся совсем по-новому, стал ближе. Он спокойно, рассудительно отвечал на вопросы, много рассказывал о себе. И показался не по годам серьезным, глубоким и содержательным. Именно тогда Здатченко понял, что Кузовлев может совершить подвиг. Понял это каким-то внутренним чутьем. Недаром этого летчика отличал и майор Федоров, уверенный в его незаурядных способностях.
А как дотошно изучал молодой летчик по планшету полет, запомнил все увертки и хитрости «совы»: броски в сторону, нырки и горки. Командир полка неторопливо прошелся по комнате. Не хотелось выдавать охватившее его волнение. «Только бы Кузовлев остался живым!» Нет-нет да и поглядит командир полка на врача, и тот безошибочно угадывал, что хотел от него Здатченко. Врач не выдерживал взгляда и опускал глаза. «Он не верит, что Кузовлев выдержит! — подумал Здатченко с болью. — Что предпринять, чтобы спасти парня? Два часа прошло! А до рассвета еще час тридцать шесть минут. Володька, Володька, как тебе помочь?» В его власти поднять все самолеты и вертолеты, но не мог он пока этого сделать из-за темноты и тянул время, такое дорогое для Кузовлева.
Раздался резкий звонок. Здатченко по звуку определил, что сигнал шел из штаба. Помощник начальника штаба, черноволосый старший лейтенант, торопливо снял трубку и с силой припечатал ее к уху.
— Товарищ полковник, звонит командующий.
— Здатченко слушает.
Далекое расстояние не изменило тембр голоса генерала Лугового: в трубке гремел его раскатистый бас.
— Почему молчите? Нашли летчика?
— Ведем поиск. Сторожевые пограничные катера в районе катапультирования.
— Знаю, вы об этом уже докладывали. На часы смотрели? Два часа летчик в море! Пограничники послали еще три катера. Подымайте весь полк, ищите.
— Рассвет в четыре часа тридцать шесть минут. Радист парохода «Белозерск» передал, что команда спешит на помощь.
— Докладывайте через каждые пятнадцать минут. Все внимание сосредоточить на поисках Кузовлева!
Здатченко услышал на дальнем конце провода щелчок и осторожно положил трубку на рычаг. Хотелось взглянуть на часы, но он пересилил себя. Направился к окну. Старался о времени не думать. Он попытался себе представить Кузовлева в море. Справился ли он с резиновой лодкой? Жилет не даст утонуть, но в лодке безопаснее. Самое главное, чтобы не растерялся, а упорно боролся со стихией. При кораблекрушениях люди погибали в море не от голода и жажды, а от страха.
В динамике раздался шорох — будто прошелестела подгоняемая ветром свернутая бумажка, и тут же ворвался раскатистый голос штурмана наведения:
— На борт подняли спасательный жилет.
— Кузовлева? — нетерпеливо крикнул в микрофон Здатченко.
— Жилет нарушителя… Написано не по-русски…
— Продолжайте поиск.
— Понял.
— Соедините с командующим, — приказал Здатченко. Взгляд невольно обратился к висящим на стене часам… Рывком поднял белую телефонную трубку: — Докладывает полковник Здатченко. Товарищ командующий, подняли спасательный жилет иностранной марки.
— Командующий выехал на аэродром. Летит к вам, — ответил дежурный по штабу. — Встречайте!
Здатченко напряженно посмотрел в окно. Там начало сереть, и стекла вот-вот заблестят от утренних лучей…
— Товарищи офицеры, — сказал спокойно командир полка, — к нам вылетел командующий. Будет руководить поиском Кузовлева. Передайте на аэродром, чтобы прогревали двигатели истребителей.
— Два раза уже гоняли, — озабоченно сказал начальник политотдела. — Младшие авиаспециалисты, техники самолетов не отходят от машин. Ждут нашу команду на вылет!
…Кузовлеву казалось, что он закричал от счастья! Но из груди вырвался лишь шипящий свист. Солнце! Оно било в глаза. Он не мог выдержать его нестерпимой яркости и опустил набухшие веки. Но яркий свет исчез так же быстро, как и появился. Глаза снова уперлись в черную стену. Белая полоса света убегала в сторону, серебря перекатывающиеся волны.
Мысли туманились. По щекам потекли слезы, но он не чувствовал их на мокром лице, принимая за соленые брызги морской волны. Откинул голову и в изнеможении забылся. Яркий свет снова упал на него и долго высвечивал набегавшие волны, упрямо сверля глубину. Хотел снова крикнуть, но сил у него на это не было. Надо бы дотянуться до пистолета, но рука не слушалась.
— Надо же стрелять, обязательно стрелять, — шептал он торопливо. — Меня ищут! Конечно, ищут!
Луч света скользнул в сторону, и снова черный мрак обрушился на лежащего летчика. Он верил, что свет вернется. «Нужно достать пистолет и стрелять. Я не слабак, я не слабак!» Но руки повисли как плети, распухшие, бессильные. С побелевших пальцев сползала лоскутами кожа. Но он не чувствовал боли.
Он мог думать, вспоминать, даже разговаривать сам с собой, а руки и ноги отказали. Он привык к качке волн, и это напоминало ему полет на самолете. Но особенно мучил холод. Тысячи острых иголок пронизывали со всех сторон, глубоко вонзались в лицо, затылок, спину.
— Смотри не сдавайся! — говорил над ним майор Федоров.
«Откуда он здесь? — спросил себя Кузовлев. — Ведь замполит далеко». Но тем не менее отозвался:
— Я не сдамся! Не сдамся!
Он собрал последние силы и попробовал приподняться. Первая победа — повернулся на бок. Долго не менял положения, готовил себя для следующего движения. Оттолкнулся и упал лицом в днище. Мягкая резина сжала лицо, нос, и ему стало трудно дышать. Задыхался, но не мог приподнять голову, подвигать руками и ногами.
Прошло более получаса, прежде чем оказался на спине. Он страшно устал. Но движения согрели. «Надо чаще вертеться, — приказал он себе. — Я не сдамся. Не сдамся!» Но сил для новых движений уже не было. Дышал с трудом, по-прежнему не чувствуя ни рук, ни ног. Куда делась вся его сила?
— Юрий Гагарин выжимал на динамометре восемьдесят, — сказал однажды майор Карабанов. — Ты выжимаешь восемьдесят два. Пройдешь в космонавты!
Он и хотел стать космонавтом… А сейчас лежит, бессильный, даже повернуться на бок не может. Но сдаваться он не собирался.
— Два переворота есть! — торжественно прошептал он. Он будет считать каждое свое движение. Сейчас это было основное, на чем он сосредоточил все свое внимание.
А вокруг него на много километров были лишь темно-серые волны, бросавшие лодку в разные стороны, небо, начавшее сереть, да звезды, уже потерявшие ночной блеск…
— Три, четыре! — с усилием выдавил из себя летчик. — Четыре!
Он лежал на боку. Волна, подбросившая лодку, с силой швырнула ее вниз. Гулко ударило по воде широкое днище. Он почувствовал удар, заныла раненая голова, плечи, руки и ноги. Обрадовался: к телу возвращалась чувствительность. Он правильно делает, что двигается. Останавливаться нельзя. Ни минуты отдыха…
И вдруг яркий свет ударил пучком, высвечивая волны.
— Меня ищут, — с надеждой повторил летчик, не в силах унять охватившее его волнение. — Ищут!
Он заплакал от радости и жадно смотрел в сторону света, боясь потерять его.
— Я здесь! — изо всех сил пытался крикнуть, но не хватило голоса. Вырывались лишь свистящие хрипы. Он приподнял руку, нащупал твердую ручку пистолета. Надо было захватить ее, но пальцы не слушались. Пистолет в кармане. Нажать бы на скобу, и прогремит выстрел, но вся трудность в том, как нажать. Да что говорить о спусковом крючке — у него нет сил вытащить из кармана пистолет. Да удастся ли еще перезарядить его!
Луч прожектора попрыгал как мяч по волнам и пропал.
— Перестали искать! — Летчик упал головой на днище. Усталость навалилась на него. Хотелось лежать без движения, предоставив себя воле бьющих волн. Странное безразличие овладело им. Он закрыл глаза.
И снова он услышал знакомый голос майора Федорова:
— Эх ты, слабак! — как-то горько заключил тот. — Ты не имеешь права спать! Греби что есть силы. — Говорил ли он это сам себе или это говорил ему Федоров — он не мог понять.
— Я не слабак, — разозлился Кузовлев. — Вы еще не знаете, сколько во мне силы. Подождите немного, вы увидите, — шептал летчик запекшимися губами. Он ткнул негнущиеся пальцы в короткую ручку весла. Не хватало сил крепко сжать рукоятку. Кое-как зацепил одно весло, а потом и второе. Сделал слабое движение руками, и весла-перышки упали в воду. Волны вытолкнули их и вернули назад в непослушные руки. Он, как мог, работал веслами.
— Я не слабак! — шептал Кузовлев посиневшими губами в полном забытьи. — Я не слабак! Я не сдамся! — Ему захотелось увидеть строгого командующего. Пусть он убедится в его воле к жизни. — Я не слабак! Я выйду победителем!
Небо посерело, пропали, будто слиняли, звезды. За долгой ночью спешил рассвет нового дня. Ему показалось, что шум волн изменился. Слышались глухие удары. Напрасно он вглядывался в серые сумерки. Он ничего не видел, кроме высокого наката волн. Начал считать гребки, чтобы заставить себя сосредоточиться. Никогда цифры не приносили ему такой радости. Они стали совершенно осязаемыми: пять больше, чем два… Десять — огромная величина, сложенная из многих гребков: двух, трех, шести и еще четырех.
— Десять! — с огромной радостью прошептал он, взмахнув веслами. — Десять!..
Его радовало, что он жил, и не только жил, но и продолжал воевать с морем, двигался вперед, к цели. Руки начинали отходить, меньше покалывали острые иголки в ногах, кистях и локтях!
Громкие удары раздавались где-то совсем рядом. Он никак не мог понять, что бы это означало.
Из черной мглы вырвался острый луч солнца. Упал на волны и запрыгал, дробясь и рассыпаясь на тысячи золотых искорок, раскатывающихся по морю.
Солнце! Он испугался, что солнце, подобно лучу прожектора, уйдет в сторону и пропадет совсем. Лодку повернуло, и яркий свет бил в лицо, слепил глаза, согревал лицо, руки, ноги. Он уже чувствовал их.
Вдруг лодка странно завертелась, как на карусели. Ее подняло на волне, чуть-чуть подержало и бросило вниз. При втором взлете Кузовлев увидел маяк.
«Здесь живет Ассоль! Она встречает проходящие суда и помогает морякам при аварии» — это было последнее, о чем он подумал. Далее все погрузилось в какую-то холодную мглу…
Высокая волна подхватила лодку и понесла к каменистому острову. Налетела на камень. От сильного удара Кузовлев вылетел из распоротой резиновой лодки. Больно ударился грудью и открыл глаза. Волна, отползая, потащила его за собой в море.
— Я не слабак! Я не слабак! — хрипел он. В последний момент зацепился пальцами за край большого мокрого камня.
Волна уползла, перекатывая круглую гальку и песок. Едва отдышавшись, он собрал остаток сил и, загребая негнущимися руками, как огромными клешнями, пополз вперед…
— Земля, земля! — шептал он в лихорадочном возбуждении. — Ассоль! Ассоль! Помоги!
…Сторожевой катер пограничников двигался прямо к острову. Острый щуп прожектора ударил в высокий маяк, осветил стекло лампы и, медленно скользнув по стене, упал на траву, камни, запрыгал по волнам. Стоящий на вахте матрос громко закричал офицеру:
— На волнах спасательная лодка!
Распоротая лодка залилась водой и скрылась в море.
— Где лодка?
— Я видел.
— Осмотрим остров! — распорядился офицер. — Приготовиться к высадке!..
Самолет генерал-лейтенанта Лугового летел на восьми тысячах метров, давно настроившись на приводную радиостанцию одного из лесных московских аэродромов.
Под плоскостями постоянно менялись облака, принимая самые причудливые формы и расцветки: от черных, дождевых, наполненных, как огромные бадьи, по самые края водой, до ослепительно-белых — перистых. Иногда в прорехи синевы врывался солнечный свет, и облака преображались, светились изнутри, переливались всеми цветами радуги — от ярко-красного до чуть заметной размытой зелени.
В салоне на широких носилках лежал Кузовлев с забинтованной головой. Белизну бинтов особенно подчеркивали темные шерстяные одеяла, которыми был укутан летчик.
Майор медицинской службы посмотрел в круглое окно. Внизу блестела широкая река с разбросанными по заливным лугам кривулями стариц. Горбатились высокие стога сена. Испуганно повернул голову к больному: ему показалось, что Кузовлев стал дышать тяжелее.
От Лугового не укрылось беспокойство врача. Он тоже думал о Кузовлеве. Нить воспоминаний оборвалась, и он понял, что писать о войне, наверное, надо по-другому. Рядом с ним, ветераном, выросли новые герои. Пока свежи в памяти подробности сегодняшних подвигов, надо все записать, донести волнение живых свидетелей до каждого, кто прочтет его записи.
Пройдет время, и многое забудется. Его карандаш торопливо побежал по бумаге. Он старался удержать пришедшую неожиданно мысль, удивляясь ее правдивости:
«Человек, переживший однажды большое испытание, всю жизнь потом будет черпать силы в этой победе».