Со времени, когда майор был в этом кабинете последний раз, ничегошеньки-то тут не изменилось. Стол генерала был по-прежнему необъятен, а хозяин стола по-прежнему суров. Закону и порядку (за соблюдением которых следил генерал) по-прежнему ничто не угрожало.

Сколько именно лет генерал отслужил в управлении, не помнил никто на свете. Ясно было, что очень долго. И вообще: управление было создано им, и работало только благодаря ему. Иногда майору казалось, что этот человек был всегда. Когда мир возник в результате Большого Взрыва, генерал, наверное, нахмурился и строго спросил: «Что за грохот? Немедленно прекратить!».

Когда они зашли в кабинет, генерал поднял на них тяжелые, будто у Вия, веки, внимательно оглядел, а потом рукой показал, чтобы присаживались. Они присели. Генерал вздохнул и стал говорить. Голос у него был стариковский, с этакими дребезжащими модуляциями. Справа от генерала стоял его молодой адъютант, который время от времени протягивал шефу необходимые бумаги. Генерал брал их, просматривал и клал на стол перед собой. Стопка из бумаг получилась довольно толстой.

– То, что вы трое оказались в метро в момент инцидента, большая удача, – говорил он. – То, что вы видели случившееся собственными глазами, здорово поможет следствию. Инцидент будет расследован, виновные наказаны, выводы сделаны. Но пока идет следствие, я хотел бы попросить вас держать язык за зубами. Никаких интервью, никакой лишней болтовни. Обращаюсь к вам не как к подчиненным, а как к офицерам: сами должны понимать, что к чему.

Генерал говорил, что произошедшее в метро – большой удар для города. Особенно болезненный в сложившейся ситуации. Газеты тут же подхватили эту неприятную тему и стали орать, что, мол, руководство не в силах обеспечить безопасность жителей. Этим разговорам необходимо положить конец. Инцидент должен быть расследован, а его последствия ликвидированы. Но на это требуется время, и до окончания следствия он рассчитывает, что они проявят выдержку.

Он обвел их своим тяжким взглядом, и майор почти против воли втянул живот и распрямил спину. Ему казалось, что на этом беседа будет окончена. Сейчас генерал их отпустит. Он даже приготовился встать, но тут сидевший справа от него Стогов задал совершенно дурацкий вопрос:

– А почему?

– Что «почему»?

– Почему мы не должны обо всем этом говорить?

Майор покосился на Стогова. Но тот смотрел только на генерала. Ему, похоже, и вправду было интересно услышать ответ на свой вопрос.

– Знаете, сколько я работаю в вашем управлении, все время только и слышу: «Никаких лишних разговоров!». Но никто и никогда не мог мне объяснить, чем эти разговоры могут повредить? Людям хочется знать правду, – ну так и пусть они ее узнают. Чего тут плохого?

Генерал молча смотрел на Стогова. Под таким его взглядом писались от испуга офицеры с ох какими большими звездами на погонах. А вот Стогову взгляд был, похоже, пофиг. За столом он сидел развалившись и усмехался уголком наглого рта.

Генерал медленно произнес:

– Какие глубокие у тебя мысли, сынок. Надо нам как-нибудь сесть, не торопясь пофилософствовать.

– Это все, что вы скажете?

– А что ты хотел бы услышать?

– Вообще-то я рассчитывал, что вы объясните мне, почему каждый серьезный инцидент, угрожающий безопасности граждан, тут же засекречивается. Ведь должно-то быть как раз наоборот. Если всем нам что-то угрожает, значит информация должна быть максимально доступна. Иначе люди просто не смогут себя защитить.

– Тебе не терпится стать телезвездой?

– Отнюдь, товарищ генерал. Я, в общем-то, и не собирался ничего разглашать. Тем более, что в тоннеле я ничего, считай, и не видел. Но дело ведь, согласитесь, не во мне. Если есть проблема, то ее необходимо обсуждать. О ней нужно говорить. Люди должны знать, что именно им угрожает. Тогда они смогут подготовиться к неприятностям и защитить себя, не так ли, товарищ генерал?

– Защищать людей – это задача управления, в котором ты, сынок, служишь.

– Да? А мне казалось, что защищать стоит только маленьких детей, которые не способны сделать это самостоятельно. А взрослые люди должны сами выбирать, как им жить.

– Красивые слова. Но, к сожалению, всего лишь слова. А что делать, если люди живут неправильно, а? Не думай, будто мне или кому-то еще в управлении нравится корчить из себя Господа Бога. Это огромная ответственность, сынок, и тот, кто ее несет, иногда до самой земли сгибается под этой тяжестью.

– Так не несите. Дайте людям самим выбирать, как жить.

Теперь генерал тоже усмехался. Реплики Стогова похоже здорово его веселили.

– Это была бы идеальная схема, если бы иногда людям не было свойственно действовать себе во вред. Уродовать свою жизнь и жизнь всех окружающих. Ты думаешь, наркоман или, скажем, самоубийца, хочет, чтобы ему помогали? Да никогда в жизни! Он просто пустит свою жизнь под откос, вот и все. Именно поэтому иногда за людей приходится решать кому-то другому. Силой вмешиваться и устанавливать в чужой жизни необходимый порядок. Даже если таким, как ты, сынок, это не нравится.

За свою долгую службу генерал повидал огромное количество умников. Многие были даже посмышленее этого, нынешнего. Но и с ними у генерала разговор выходил недлинный. Конкретных решений-то все равно никто из умников предложить не мог, а тратить время на бессмысленную болтовню генерал не любил. Так что, положив старую иссохшую ладонь на стопку бумаги перед собой, он закончил их полемику:

– С чем конкретно ты споришь? У тебя же нет ответа на вопрос о том, что случилось в тоннеле, ведь так? А раз нет, то и разговаривать не о чем. Расследованием займутся те, кто разбираются в проблеме лучше тебя.

– О! Этот поворот сюжета нравится мне особенно! Каждый раз я слышу, что кто-то разбирается в вопросе лучше меня. Только этих людей никогда не показывают. Просто советуют довериться таинственным экспертам и ни о чем не переживать. Но когда на них удается взглянуть, то выясняется вдруг, что в вопросе эти спецы совсем и не разбираются. Что никакие они не эксперты, а черт знает кто.

Майор знал, что Стогов способен за считанные минуты довести до белого каления кого угодно. Но не думал, что тот станет оттачивать это свое умение в столь неподходящей ситуации. Он перевел взгляд на генерала. Генерал начинал наливаться гневом, как туча, из которой скоро посыплются молнии. Даже его молчаливый адъютант чувствовал это и немного отодвинулся в сторону. И только Стогов ничего не замечал, а продолжал нести околесицу.

– Знаете, когда я был маленьким, родители частенько таскали меня в Петропавловскую крепость на экскурсии. Вы, наверное, помните эти школьные поездки всем классом. Они ведь всегда, во все времена были одинаковыми… ах вы родились не в Петербурге? Ну, тогда извините. Просто еще в детстве меня здорово удивляло, что приблизительно треть крепости всегда была закрыта для экскурсантов. Проходите через Трубецкой равелин, осматриваете Собор и Великокняжескую усыпальницу, выходите на речной причал. Но вот дальше – ни-ни! Глухая стена и надпись «Вход запрещен!». А за стеной лают овчарки и цокают каблуки часовых. Эти надписи меня, школьника, всегда здорово интриговали. Какие-такие военные тайны могут скрываться в самом центре пятимиллионного мегаполиса, думал я, – и не находил ответа.

Стогов вытащил из кармана пачку сигарет, и на мгновение у майора возникла безумная мысль, будто он рискнет прямо здесь, прямо в кабинете, закурить. Но он, конечно, не закурил. Покрутил пачку в руках и убрал назад в карман.

– Потом, уже после школы, я как-то наткнулся на интересный фактик. В мемуарах одного физика я встретил упоминание о том, что в 1920-х именно в крепости располагался самый первый институт Сергея Королева, отца советской космической программы. Мол, время было тяжелое, но романтичное, хороших помещений ученым не хватало. И вот молодое советское правительство отдало Королеву несколько бывших тюремных корпусов прямо в центре города. Но никаких подробностей: ни чем Королев там занимался, ни сколько времени эти лаборатории вообще просуществовали. В начале 1930-х Королев уехал в Москву. И что, интересно, стало с его лабораториями?

Он поднял глаза на генерала:

– Вы не знаете?

Генерал молчал. Стогов усмехнулся:

– А я вот не поленился, решил узнать. И то, что я узнал, меня здорово расстроило.

Генерал негромко покашлял, а потом спросил:

– Почему же, сынок, тебя это расстроило?

– Потому что укрепило в старом ощущении. Я давно подозревал, что когда мне втирают, будто люди в больших кабинетах обо мне заботятся (и именно по этой причине все мы должны блюсти строжайшую секретность), то скрывается за этим что-то совсем другое. И обычно это «другое» означает косяк. Чей-то большой косяк. То есть держать рот на замке меня просят не потому, что так будет лучше, а просто чтобы незнакомый мне, но страшно важный человек не потерял бы место в своем высоком кабинете.

– Короче! Что именно тебе удалось узнать?

– Не очень много. Хотя, как мне кажется, общая схема ясна. Я ведь и сам когда-то работал в исследовательском институте. И в курсе того, как сложно бывает хоть что-то поменять в уже сложившейся системе. Если институт зарегистрирован и начал работу, то потом ты черта с два хоть на миллиметр что-то изменишь. Я думаю, что когда Королев начинал свои исследования, то ничего секретного или опасного в них и не было. Так, всякие модельки реактивных двигателей да исследования какой-нибудь, mazefaka, аэродинамики. Именно поэтому ему и выделили помещение в самом центре города. Но постепенно работы становились все более рискованными. А вот убрать институт из крепости было уже, считай, и невозможно. Проще оказалось отгородить полтерритории и поставить по периметру часовых с овчарками.

Генерал все так же молчал и в упор рассматривал заливающегося Стогова.

– Позавчера вечером в больнице я посидел пару часиков в Интернете. Если бы посидел дольше, то, может быть, узнал бы больше. Но картина, в общем, ясна и так. Королев уехал в Москву, а в крепости остались лаборатории, на которых обкатывались разработанные им устройства. Поправьте меня, генерал, если я ошибаюсь, но, судя по тому, что мне удалось почитать в открытых, выложенных в Сети источниках, контора, располагавшаяся в крепости, носила индекс «ССЛ-1»: «Специальная стендовая лаборатория № 1». И вот ведь что интересно: всего таких лабораторий в стране было три. Одна квартировала в бывшей Оптиной пустыни. Там академик Курчатов собрал первую отечественную ядерную бомбу, и лаборатории был присвоен номер «два». Еще одна лаборатория находилась в Заполярье, на архипелаге Новая земля. Там академик Сахаров испытывал термоядерную бомбу (между прочим, самое страшное оружие в истории человечества) и эта значилась под номером «три». Из всех трех лабораторий высший, первый индекс секретности был присвоен только нашей, петербургской «ССЛ-1». Что же такое там могло быть, если даже термоядерная бомба была меньшим секретом, чем это, а?

Генерал не отвечал, а Стогов расходился все больше.

– Ответа на этот вопрос я не нашел. Зато я выяснил, что в 1965-м, еще при жизни Королева, работы все-таки были свернуты, военные физики раскиданы по другим ведомствам, а входы и выходы в лабораторские помещения залиты цементом. Тысячами тонн цемента. После чего даже упоминания о лаборатории были изъяты изо всех открытых источников, – будто такой структуры никогда и не было на свете. Режим самой что ни на есть полной секретности. В кабинете вроде вашего, товарищ генерал, кто-то такой же высокопоставленный, как вы, товарищ генерал, тоже попросил ребят вроде меня или вот, капитана Осипова, держать язык за зубами. Поэтому я не стану спрашивать вас, что именно там случилось. Это мне как раз совсем и не интересно. Может быть, физики открыли что-то такое, что совсем не собирались открывать. Может быть, у них случилась авария, после которой работы пришлось срочно сворачивать. Важно не это, а то, что было потом. Ответьте мне, товарищ генерал, всего на один вопрос: правильно ли я понимаю, что сведения об этой лаборатории были засекречены так надежно, что их не предоставили даже прокладчикам тоннеля под Невой? И те случайно наткнулись на эти чертовы лабораторские помещения, в результате чего произошел взрыв, и вода из Невы хлынула в тоннели метро?

Он смотрел прямо в лицо генералу:

– Ведь так все было, да?

– Все, – коротко и жестко ответил, наконец, генерал. – Хватит. Сейчас ты замолчишь и будешь молчать до тех пор, пока я (лично я!) не разрешу тебе продолжать, понятно? Придет момент, и я лично отвечу тебе на твои вопросы. Но это будет не сейчас. А пока ты просто закроешь рот и засунешь ключик от него себе в задницу. Я даже не стану обещать тебе неприятности, если ты продолжишь трепать языком. Ты взрослый и разумный человек, и я обращаюсь к тебе как к взрослому и разумному. Ты просто замолчишь, и какое-то время посидишь молча. От этого всем будет лучше. Хорошо?

Пауза висела долго. Но в самом конце этой паузы Стогов все-таки кивнул:

– Хорошо.

– Мой адъютант подготовит бумагу, а ты ее подпишешь. Это будет подписка о неразглашении, которое ты станешь неукоснительно соблюдать. Раз уж ты у нас такой умный, то пусть до тебя дойдет: пока что на этом всем нам лучше остановиться.

Генерал поднялся из-за стола и обвел их взглядом:

– На этом, товарищи офицеры, наш разговор окончен.