К психотомиметическим средствам относят вещества, которые способны в определенных — обычно небольших — дозах с значительным постоянством вызывать у здорового человека психические нарушения. Такое определение страдает неопределенностью, так как способностью вызывать психические нарушения обладают и различные лекарства, причем иногда в дозах, значительно меньших, чем дозы психотомиметиков. Так, если мескалин ведет к психическим нарушениям после приема 500—600 мг, то достаточно принять всего 10—15 мг атропина, чтобы вызвать делирий у здорового человека. В сущности, различия между психотомиметическими средствами и лекарствами весьма относительны. Иногда отнесение вещества в ту или иную группу определяется целью, которую имеет в виду исследователь. Так, бенактизин (амизил) применяется для лечения, главным образом, неврозов, но при увеличении дозы ведет к психозу и изучается как психотомиметик. Большинство психотомиметиков — это вещества, полученные из растений, с давних времен известных своей способностью влиять на психику. Внимание исследователей привлекала, в первую очередь, возможность искусственно вызвать кратковременный психоз. Эти искусственные или, как их иногда называют, «экспериментальные» психозы последние годы изучаются особенно широко. Мы приводим данные о наиболее изученных психотомиметиках, количество их весьма велико и увеличивается с каждым годом. На вопросе о значении, которое имеет изучение психотомиметических средств, мы остановимся в конце этой части, после изложения фактических данных.

 

Глава 1

МЕСКАЛИН

Мескалин (триметоксифенилэтиламин) -- алкалоид, выделенный из кактуса Anhalonium Lewinii, названного в честь проф. Левина, открывшего его в 1886 году. Кактус этот произрастает в высокогорных районах Мексики и южной части Техаса, а также в северной части Перу.

Жителям Мексики — ацтекам это растение, известное под названием «пейотла», и его способность влиять на психику известна очень давно, ацтекские легенды приписывают пейотлу божественное происхождение. Первое описание употребления пейотла приведено в книге францисканского монаха Бернардино де Сахагун «Общая история Новой Испании», вышедшей в 1546 году, вскоре после завоевания Мексики испанскими конквистадорами. Он писал, что пейотл «вызывает у тех, которые едят или пьют его, «ужасные или смешные видения», опьянение продолжается два или три дня, а потом проходит. Пейотл считался также средством, предохраняющим от опасности, придающим храбрость, устраняющим голод и жажду. Католическая церковь официально запретила употребление пейотла, действие которого объясняли вмешательством дьявола, его так и именовали «корень дьявола» — Raiz diabolica.

В вопросник для исповеди был даже включен специальный вопрос: «Пил ли ты или давал другим пить пейотл, чтобы раскрывать секреты или находить потерянные или украденные вещи?»

Однако запрещение не дало желаемого эффекта и пейотл до настоящего времени употребляется североамериканскими индейцами и перуанцами, среди которых еще и сейчас распространено убеждение, что это растение излечивает от многих болезней, очищает тело и душу, обеспечивает долголетие, приносит удачу, зашитое в пояс — обращает в бегство медведя и делает оленя ручным. Он (пейотл) применяется при религиозных церемониях, после распространения христианства употребление его не прекратилось, а стало связываться с учением церкви. Так, верующие индейцы при виде пейотла осеняют себя крестным знамением.

Несмотря на широкое применение пейотла привыкание к нему, по-видимому, наблюдается редко. Это, возможно, связано с тем, что употребление пейотла обычно происходит в торжественной обстановке во время праздников и обставляется сложным ритуалом. Однако имеются сведения о состояниях хронической психической слабости, вялости, равнодушия к окружающему, развивающимся при хроническом употреблении пейотла. В последние годы Мариатеги сообщил о широком распространении мескалинизма в северной части Перу.

Научное исследование мескалина относится к концу 19-го столетия, когда проф. Левин выделил из исследованного им кактуса алкалоид, получивший название мескалина. Первые годы наряду с мескалином изучалось действие целого растения, которое содержит около 6% мескалина. В кактусе содержатся помимо мескалина и другие вещества, подробно не изученные, вследствие чего картина интоксикации несколько отличается от картины, наблюдающейся при приеме чистого мескалина. Однако синтетический мескалин и мескалин, полученный из кактуса, оказывают одинаковые действие.

Синтез мескалина впервые осуществлен в 1919 году Шпетом и усовершенствован в 1951 году Бенингтоном и Мореном. Как первое психотомиметическое средство, вызывающее психические нарушения, но не ведущее к развитию токсикомании, мескалин привлек к себе внимание многих исследователей, среди которых следует отметить немецкого ученого Берингера, давшего в 1927 году в своей монографии наиболее полное и подробное описание психических изменений, вызываемых мескалином; последующие работы очень незначительно дополнили это описание.

В экспериментах, как на здоровых испытуемых, так и на психически больных вводят (обычно внутримышечно или подкожно, хотя такой же эффект наблюдается и после приема внутрь) 0,5—0,6 г мескалина, разделенного на 2 дозы, вводимые с интервалом в 30—45 минут.

Появляющиеся в первые 15—30 минут после введения мескалина субъективные ощущения зачастую носят неприятный характер, — появляется познабливание, тошнота, зевота, общее и порой трудно определимое плохое самочувствие, боязливость, чередующаяся с апатией, нежелание разговаривать. В этот же период появляются вегетативные симптомы, среди которых наиболее постоянными являются мидриаз и сильное чувство голода, не исчезающее и после приема больших количеств пищи. Эти симптомы могут сохраняться в течение многих часов. Остальные симптомы менее постоянны — отмечаются тахикардия, реже — брадикардия, незначительное повышение артериального давления, потливость и слюнотечение, но иногда — сухость кожи и слизистой рта, тремор, мышечная слабость, легкое снижение кожной чувствительности. Эти изменения порой быстро, порой постепенно сменяются картиной собственно мескалинового психоза, в которой на первом плане стоят расстройства восприятия.

Наиболее яркими, многообразными и постоянными являются нарушения зрительного восприятия. Краски становятся более яркими, насыщенными, выходят за рамки предмета — как на плохой репродукции. Иногда все окружающее окрашивается в один цвет, обычно яркий — желтый, красный, зеленый, но иногда тусклый, серый. Контуры предметов обозначаются более резко, сами предметы кажутся более вещественными, массивными, рельефными, например, занавес на окне как будто сделан из цемента. Черты лиц окружающих также становятся резче, более выразительными, а движения подчеркнутыми, театральными. Благодаря резкости контуров и красок, отсутствию плавных переходов, лица и фигуры людей могут напоминать карикатуры. Сами предметы и их части приходят в движение, изменяются соотношения частей предметов, их взаимное расположение, объекты то уменьшаются, то увеличиваются. Эти изменения восприятия переходят в зрительные иллюзии и галлюцинации. Развитию иллюзий, — которые чаще бывают парэйдолическими, — благоприятствует плоский фон с шероховатостями и линиями, но без определенного рисунка. Зрительные галлюцинации чаще возникают в темноте или при закрытых глазах, но по мере нарастания токсикоза, сохраняются и при открытых глазах. Они могут быть как элементарными, так и сложными, отличаются яркостью, насыщенностью красками, подвижностью и изменчивостью: испытуемые видят различные фигуры, — шары, треугольники и проч., складывающиеся в сложные узоры, бриллианты, светящиеся кристаллы, золотые и серебряные цепи, цветущие деревья, прекрасные ландшафты, сказочных существ, скалы, пропасти, причудливые строения.

Анализируя изображения галлюцинаций, сделанные художниками после отравления мескалином, Маклей и Гутман обнаружили сходство некоторых из них с изображением сосудов глазного дна.

Все эти видения быстро сменяют друг друга, удержать их в памяти невозможно. Иногда можно проследить превращение последовательного образа (т. е. образа, остающегося после разглядывания предмета, и обычно окрашенного в дополнительные цвета) в новый рисунок, в дальнейшем меняющий свои цвета и формы, но сохраняющий некоторое время то же положение, по отношению к полю зрения, которое занимали реальный предмет и последовательный образ. Содержание галлюцинаций не удается внушить испытуемому, хотя иногда можно внушением повлиять на движение галлюцинаторных образов. Однако, как и при различных психических заболеваниях, конкретное содержание галлюцинаций обычно черпается из прошлого жизненного опыта, надежд и опасений человека, хотя такую связь не всегда легко установить. Между содержанием галлюцинаций и настроением испытуемых также не удается установить постоянной зависимости — содержание галлюцинаций может быть приятным, несмотря на подавленное настроение и наоборот. Вместе с тем возможно и совпадение характера галлюцинаторных переживаний с настроением испытуемых. Локализация галлюцинаторных образов может быть различной — в глазу или хотя и вне глаза, но без определенного положения в пространстве, на черном фоне (псевдогаллюцинаторный тип). Нередко, однако, галлюцинации занимают определенное положение в пространстве среди реальных предметов, в этих случаях испытуемые с трудом отличают галлюцинаторный образ от реального объекта, даже если критическое отношение к галлюцинациям сохранено (галлюцинации типа истинных).

Нарушения слуха встречаются реже, чем зрительные нарушения: обычно звуки резко усиливаются, может изменяться качество звуков, при этом, например, неприятные звуки приобретают приятное, мелодичное звучание, иногда звуки становятся тише, звучат приглушенно, доносятся как бы издалека. Могут наблюдаться слуховые иллюзии, функциональные и истинные слуховые галлюцинации — чаще элементарные, в виде отдельных звуков, но могут звучать и сложные мелодии, порой испытуемые слышат игру оркестра, человеческое пение, целые концерты. Вербальные слуховые галлюцинации развиваются редко, но иногда мысль испытуемого проецируется вовне и начинает звучать (звучание мыслей и псевдогаллюцинации слуха), менее постоянны нарушения восприятия запаха и вкуса. Запахи становятся более интенсивными, либо при правильной идентификации запаха изменяется его качественная (чувственная) сторона: обычный или даже приятный запах воспринимается как отвратительный. Вкусовые ощущения становятся также либо более, либо менее интенсивными, исчезает ощущение вкуса пищи, при этом иногда наблюдается и качественное изменение вкуса — один из испытуемых Берингера говорил, что слюна стала такой вкусной, что будь это вино, он заказал бы еще бутылку. Могут появляться вкусовые и обонятельные иллюзии и галлюцинации: чай кажется соленым, во рту ощущается металлический вкус, появляются странные запахи и т. п.

Тактильные галлюцинации обычно отсутствуют, наблюдается лишь изменение интенсивности тактильного восприятия, например, прикосновение одежды ощущается как неприятное давление. Изменяется восприятие времени, которое то течет очень быстро, то замедляется, останавливается, исчезает совершенно. Иногда можно уловить связь между изменением чувства времени и характером зрительных нарушений и эмоциональным состоянием испытуемых: например, остановка или замедление течения времени совпадает с появлением неподвижного, как бы застывшего ландшафта, чувством покоя. Однако такая связь прослеживается не всегда. Описано и своеобразное явление, когда следующие друг за другом картины не исчезают, а как бы присутствуют одновременно — это явление Берингер называет «остановившимся чередованием» (stillstehende Wechsel). Движения окружающих предметов иногда ускорены, иногда же замедлены, отмечено нарушение, при котором целиком улавливается только очень медленное движение, при более быстром его темпе улавливается только начало и конец движения, промежуточные же фазы исчезают, благодаря чему движения кажутся резкими и отрывистыми, как у марионеток.

У части испытуемых возникают синэстезии, при которых раздражение одного из органов чувств вызывает изменение и другого восприятия — например, при постукивании по решетке одновременно становятся светлее листья деревьев. В других случаях реальный раздражитель вызывает не изменения восприятия реального предмета, как в приведенном примере, а ведет к появлению иллюзий или галлюцинаций — например, при игре на рояле появляются зрительные образы, либо уже развившиеся галлюцинации, — например, зрительные, — изменяются при раздражении другого органа чувств. Сочетания могут быть самыми различными: акустически-оптическими, акустически-тактильными, тактильно-оптическими и т. д.

Довольно часто мескалин ведет к нарушениям восприятия собственного тела, — изменениям схемы тела. Появляется ощущение легкости, невесомости всего тела или отдельных его частей или, напротив, чувство тяжести, иногда ощущение невесомости в одних частях тела сочетается с ощущением тяжести в других. Тело при прикосновении к нему кажется мягким как воск или как резина, тело или его отдельные части становятся толще или тоньше, увеличиваются или уменьшаются, нарушается взаимное расположение частей тела (например, плечи поднимаются выше головы), отдельные участки тела — руки, ноги — отделяются, существуют как бы независимо друг от друга и от всего тела. Иногда все тело исчезает или утрачивает определенные границы, сливаясь с окружающим (деперсонализация). Аналогичным образом нарушается и восприятие окружающего — предметы вытягиваются, увеличиваются в размерах, приобретают странные очертания — дома раздуваются, вытягиваются, перекашиваются, комната увеличивается в размерах, коридор вытягивается, становится необычайно длинным и т. п. (метаморфопсии).

Нарушения мышления чаще всего выражаются в обеднении и бледности представлений, замедлении темпа мышления вплоть до его остановки, обрывах мыслей, прекращении спонтанного мышления, затруднениях при решении интеллектуальных задач, особенно сложных, требующих одновременного учета многих факторов. Реже отмечается ускорение течения мыслей, богатство представлений, ощущение особой легкости мысли, легкости при решении задач. Эти изменения нередко чередуются у одного и того же больного. Представления могут превращаться в зрительный образ, при этом иногда абстрактная мысль сопровождается непроизвольным представлением, связь которого с мыслью испытуемый порой не в состоянии уяснить (например, мысль о сознании человека сопровождается ярким представлением парусных кораблей в гавани), хотя сам факт связи представления и мысли не вызывает у него сомнений. Иногда связь представления и мысли объяснима, представление является символом, порой весьма своеобразным, — например во время разговора с врачом испытуемый представляет свой мозг в виде бассейна с водой, а слова врача в виде параллельных линий, входящих в воду и волнующих ее. Во время эксперимента у части испытуемых появляется подозрительность, бредовая настроенность, идеи отношения, преследования, воздействия.

Под действием мескалина иногда появляется чувство вкладывания извне мыслей чуждых испытуемому, убеждение, что нечто отнято от личности и заменено чем-то чуждым и странным.

Из эмоциональных изменений наиболее частый и постоянный симптом — повышенное настроение, эйфория, которая может переживаться, как ощущение блаженного покоя, то без особого богатства представлений и желаний («страна, где всегда вечер» — Вейр-Митчелл), то в связи с приятным характером переживаний. В этих случаях иногда появляется ощущение собственного могущества, чувство, что все богатство и великолепие красок и картин, развертывающихся перед взором испытуемого, предназначено специально для него. Испытуемые могут переживать и состояние близкое к экстазу — переживание полной гармонии с окружающим, когда кажется, что должно произойти нечто великое, разрешиться все проблемы. Один из испытуемых Левина говорил о чувстве будто «что-то великое должно открыться, должен был увидеть существо вещей, все мировые проблемы должны разрешиться».

Наряду с эйфорией, сопровождающейся расслабленностью и пассивностью, может наблюдаться и состояние близкое к гипоманиакальному — с ускорением течения мыслей, двигательной расторможенностью, подвижностью, склонностью ко всем находить смешное, шутить, иронизировать.

Наконец, эйфория может представляться испытуемому чуждой, непонятной, особенно если она сопровождается неприятными соматическими ощущениями, смех возникает помимо воли, приближаясь к насильственному смеху. На фоне эйфории может быть и чувство злобы, недовольство окружающим (амбивалентность).

Значительно реже, чем эйфория, могут возникать состояние тревоги, беспричинного, немотивированного страха, подавленное настроение, тоскливость, иногда даже с суицидальными мыслями.

Изменения двигательной и волевой активности чаще выражаются в двигательной заторможенности, пассивности, испытуемый погружается в свои переживания, исчезают или ослабляются влечения, — сохраняется как бы только констатирующая часть личности. Иногда двигательная заторможенность достигает столь значительной степени, что напоминает кататонический ступор, на этом фоне могут наблюдаться мутизм и негативизм. Более редко наблюдается упоминавшаяся выше двигательная расторможенность, подвижность, активность.

Сознание испытуемых, ориентировка в окружающем и собственной личности обычно сохраняются. Точно так же и воспоминание о переживаниях, вызванных приемом мескалина, остается достаточно полным, если не считать невозможности сохранить в памяти все видения и их последовательную смену, которая обусловлена не нарушением памяти и запоминания, а чрезвычайно пестрой быстрой сменой переживаний. Весьма характерным является расщепление личности — испытуемый как бы состоит из двух человек, один из которых погружен в созерцание ярких и изменчивых картин, разговаривает с врачом, испытывает экстаз, блаженство и т. д., а другой хладнокровно наблюдает за ним со стороны, регистрируя все изменения и критически их оценивая. Нарушения восприятия, эмоций, мышления переживаются как собственные, но в то же время как не зависящие от «я» испытуемого, он не может их изменить или остановить, но может их регистрировать и правильно оценивать.

В соматическом статусе мескалин не вызывает значительных нарушений, помимо перечисленных выше вегетативных нарушений. При лабораторных исследованиях обнаруживается падение общего количества аминокислот и остаточного азота в крови, падение числа эозинофилов, гипергликемия, (но нередко на высоте психических нарушений содержание сахара в крови падает), непостоянный лейкоцитоз, а также изменения при функциональных пробах печени (см. ниже). На ЭЭГ увеличивается частота и уменьшается амплитуда α-ритма, либо происходит замещение α-ритма быстрым низкоамплитудным β-ритмом. Десинхронизация ЭЭГ по данным Уиклера чаще сопутствует состоянию тревоги, появлению иллюзий и галлюцинаций, тогда как эйфория обычно сопровождается синхронизацией ЭЭГ. Однако обратной зависимости выявить не удается, — изменения психического состояния могут не сопровождаться заметными сдвигами на ЭЭГ.

Мескалиновый психоз, нередко обозначаемый как «рауш», протекает волнообразно, продолжаясь несколько часов — до 10—12, а при приеме пейотла может затягиваться до нескольких суток. В последней стадии собственно галлюцинации нередко отступают на задний план, сохраняется лишь яркость окраски окружающего, отдельные иллюзии. Вместе с тем появляется необычная расторможенность, разговорчивость, чрезмерная откровенность — испытуемые рассказывают людям, с которыми никогда не были откровенны, о своих сокровенных планах, интимных переживаниях. При этом они нередко преувеличивают или приукрашивают свой рассказ вымышленными подробностями, даже лгут, хотя ни откровенность, ни ложь не вызваны необходимостью и не преследуют никакой цели.

По миновании психических нарушений самочувствие остается удовлетворительным. Если в течение ночи лица, принявшие мескалин, не могли заснуть (если действие мескалина к ночи не прекратилось), то достаточен кратковременный отдых, потребность же «отоспаться» отсутствует. Иногда в течение нескольких часов, реже — дней, сохраняется легкая астения. Затяжные психозы — продолжительностью более 2-х суток после введения мескалина являются редкостью — по данным Когена наблюдаются в 8 случаях на 10000. Однако в течение некоторого времени может сохраняться повышенная чувствительность к незначительным вредностям. Харли-Мейсон и сотр. сообщают о 3 здоровых людях, у одного из которых на фоне утомления и напряженности дважды (на протяжении 2-х месяцев) повторялись кратковременные состояния панического страха, сходные с состоянием, испытанным им во время приема мескалина; у второго через 2 недели после приема мескалина в связи с утомлением и бессонницей в течение нескольких дней наблюдались гипнагогические иллюзии и галлюцинации, окрашенные в тусклые тона в отличие от ярких образов, возникших у него непосредственно вслед за приемом мескалина. Наконец, у третьего испытуемого в течение нескольких месяцев повторно наступало ощущение движения предметов, сходное с ощущением, возникавшим во время приема мескалина. Все эти лица принимали мескалин однократно. А. Гуттманн через несколько лет после проведенного на себе опыта с приемом мескалина, находясь в состоянии крайнего утомления, душевного напряжения и одновременно легкого алкогольного опьянения, испытал своеобразную зрительную галлюцинацию — он увидел много мелких автомобилей, которые беспрерывно изменяли свою форму, хотя сами машины оставались на месте. В дальнейшем, просматривая старые протоколы своих экспериментов, он заметил, что это точное повторение галлюцинации, испытанной им после приема мескалина и позабытой к этому времени. В этом наблюдении речь идет не об отсроченной реакции на мескалин, а о чрезвычайно длительной фиксации в памяти вызванной мескалином галлюцинации.

Таким образом, мескалин вызывает у здоровых людей разнообразные психические нарушения, затрагивающие все стороны психической деятельности человека. Однако чаще всего он ведет к зрительным иллюзиям и галлюцинациям, эйфории и своеобразному расщеплению сознания. Каждый из этих трех симптомов может появляться отдельно от остальных или сочетаться с другими, менее характерными симптомами.

Реакция на мескалин психически больных (главным образом, больных шизофренией) может не отличаться от реакции психически здоровых. Однако нередко мескалин вызывает обострение уже имеющихся симптомов заболевания или появление новых симптомов характерных для шизофрении. В последнем случае нельзя с уверенностью сказать, действительно ли появляются новые симптомы или речь идет лишь о выявлении латентной симптоматики. В отличие от психически здоровых, у больных шизофренией реже наблюдается эйфория и чаще появляются тревога, подозрительность, враждебное отношение к окружающим, усиливается сексуальное влечение. При равных дозах мескалина интенсивность реакции зависит от степени изменений личности, вызванных заболеванием. Чем меньше давность заболевания и чем более сохранной остается личность, тем более выражены психические нарушения, вызываемые мескалином. Напротив, по мере нарастания деградации личности интенсивность реакции все более уменьшается, ограничиваясь изменениями настроения, элементарными иллюзиями и галлюцинациями.

Пробы с мескалином при других психических заболеваниях немногочисленны и не дают возможности сделать общие выводы.

Вегетативные изменения у психически больных, в том числе у больных шизофренией, ни по своему характеру, ни по выраженности не отличаются от вегетативных сдвигов, вызываемых мескалином у психически здоровых. Осложнения в виде затяжных психозов (длительностью более 48 час.) у психически больных наблюдаются значительно чаще чем у здоровых — по данным Когена в 18 случаях на 10000 (по сравнению с 8-ю у психически здоровых). Практически не наблюдающиеся у здоровых людей попытки совершить самоубийство (у них иногда появляются мысли о самоубийстве, но отсутствуют попытки их осуществления) среди психически больных, получивших мескалин, по данным того же Когена, наблюдаются в 0,16% экспериментов. Поэтому необходимо тщательное и длительное наблюдение за больными, тем более, что волнообразное течение мескалинового психоза может привести к тому, что врач прекращает наблюдение за больным преждевременно, считая, что действие мескалина закончилось. Этим, вероятно, и объясняется тот факт что в 0,04% случаев больным удается осуществить свое намерение.

При ежедневном введении мескалина как у людей, так и в экспериментах на животных наступает привыкание, выражающееся в уменьшении или исчезновении реакции. Однако это привыкание наступает медленнее, чем при приеме ДЛК (диэтиламид лизергиновой кислоты — см. следующую главу) и, судя по тому, что в Латинской Америке описаны случаи хронического злоупотребления мескалином, не является полным и может быть преодолено путем увеличения доз мескалина. Нам удалось найти в литературе лишь одно упоминание о психозе с картиной резкого психомоторного возбуждения, развившемся у индейца, в течение 4 месяцев принимавшего мескалин, и закончившемся через 2 недели после помещения его в больницу (Брумберг и Трентер). При повторных приемах равных доз мескалина с интервалом в несколько дней — несколько недель выраженность реакции у одного и того же человека, здорового или психически больного, обычно остается одинаковой.

Интенсивность и характер реакции на мескалин обнаруживают известную зависимость от дозы мескалина. При малых дозах (0,1—0,2 г) развиваются эйфория и нарушения восприятия, но последние ограничиваются иллюзиями и элементарными галлюцинациями, возникают почти исключительно в темноте или при закрытых глазах. При увеличении дозы расстройства восприятия становятся более яркими, сложными и постоянными, усиливаются расстройства мышления, появляются нарушения сознания. Однако постоянной зависимости между дозой мескалина и интенсивностью и характером реакции установить не удается. У лиц толерантных к алкоголю и морфию Берингер отмечал слабую реакцию на мескалин. Йенш находил, что у эйдетиков реакция на мескалин более выражена, чем у неэйдетиков. Выше отмечалось, что у больных шизофренией по мере нарастания деградации ослабевает и реакция на мескалин. Все это указывает на роль личности испытуемого; вместе с тем не удалось установить связи между особенностями характера и типом и выраженностью реакции на мескалин. Лишь в отдельных наблюдениях удается обнаружить заострение характерологических черт личности или выявление скрытых ее особенностей, стремлений, переживаний и т. п. В большинстве же случаев такая зависимость отсутствует, содержание и характер переживаний остается чуждым личности испытуемых.

В частности, появление подозрительности, бредовых идей отношения и преследования не удается объяснить ранимостью, мнительностью и тому подобными чертами характера испытуемых. У одного и того же лица разновременное введение одной и той же дозы мескалина может вызвать различные по своему содержанию психические нарушения. Известное значение может иметь обстановка, в которой проводится эксперимент, и отношение к нему испытуемого. Это подтверждает известный уже индейцам Северной Америки факт, что устрашающие видения чаще наблюдаются у новичков, впервые прибегающих к мескалину, тогда как у лиц, неоднократно принимавших мескалин, видения обычно носят приятный характер. Однако всеми этими психологическими факторами объяснить различия в чувствительности к мескалину не удалось. По-видимому, разница в реакциях разных людей на мескалин объясняется их биологическими особенностями и прежде всего, различиями в обменных процессах, однако этот вопрос почти не исследован.

Вопрос о диагностике мескалиновых психозов практически не возникает, т. к. в Европе мескалин применяется только в обстановке эксперимента, когда заранее известен не только факт введения мескалина, но и его доза. Однако сравнение клиники мескалиновых психозов с другими психическими заболеваниями представляет известный теоретический интерес. Ряд симптомов мескалинового психоза обнаруживает значительное сходство с симптомами, считающимися характерными для шизофрении — обонятельные галлюцинации, псевдогаллюцинации слуха, обрывы мыслей и ощущение вкладывания чужих мыслей, амбивалентность, чуждый характер эйфории, наконец, отсутствие нарушений ориентировки и своеобразное нарушение единства личности. Вместе с тем основные симптомы отравления мескалином — обильные зрительные иллюзии и галлюцинации, повышенное настроение — у больных шизофренией наблюдается редко. Сравнение мескалиновых психозов с шизофренией вообще может быть лишь относительным — т. к. в первом случае речь идет о кратковременном расстройстве психики, причины и характер которого испытуемый знает заранее, во втором — о хроническом заболевании, этиология и патогенез которого к тому же неизвестны. Поэтому нельзя рассматривать мескалиновый психоз как «модель» шизофрении, речь может идти лишь об исследовании механизма возникновения отдельных симптомов, вызванных мескалином, и сравнении их с механизмом, лежащим в основе симптомов, развивающихся в острой стадии шизофрении.

В настоящее время создан так называемый «депо-мескалин» представляющий собой соединение мескалина с высокомолекулярным белком. Он выводится значительно медленнее, чем обычно применяемый мескалин-сульфат: у мышей выделение свободного мескалина заканчивается через 16 часов после его введения, а выделение депо-мескалина через 17 дней. Это позволяет создать модель затяжного психоза, который, возможно, обнаружил бы большее сходство с шизофренией. Однако нам не удалось найти подобных экспериментов в литературе.

На сравнении мескалиновых психозов с психическими нарушениями, вызываемыми другими психотомиметическими средствами, мы остановимся после описания картины психозов, вызванных этими веществами.

С наибольшим постоянством купирует мескалиновые психозы хлорпромазин (аминазин). Отмечено купирующее действие и ряда других нейролептических средств — френквела (азациклопола), трифторпромазина, менее постоянно действие прохлорперазина, промазина и прометазина, которые нередко не оказывают влияния на мескалиновый психоз. Положительный эффект, хотя и менее постоянный по сравнению с хлорпромазином, оказывает введение сукцината натрия. Напротив, диэтазин (дипаркол), отличающийся от хлорпромазина преобладанием холинолитического действия, не только не устраняет признаков отравления мескалином, но обычно их усиливает.

Лечебное применение самого мескалина весьма ограничено. Он применяется при неврозах как дополнение к психотерапии, — имеется в виду, что нередко вызываемая мескалином чрезмерная откровенность больных позволит лучше понять характер их переживаний и тем самым облегчит проведение психотерапии. Аналогичная попытка растормозить с помощью мескалина больных шизофренией (для уточнения диагностики) не дала отчетливых результатов, т. к. больные шизофренией под влиянием мескалина чаще становятся еще более недоступными. При неврозах последние годы обычно применяют не мескалин, а ДЛК.

Денбер и Мерлис в 1955 году предложили комбинированное лечение шизофрении мескалином и хлорпромазином. Они исходили из того, что остро развивающиеся психотические состояния с продуктивной психопатологической симптоматикой лучше поддаются лечению, чем вяло текущие психозы с бедной симптоматикой — факт хорошо известный из клиники. По мнению Денбера и Мерлиса, обостряя психоз с помощью мескалина и купируя это обострение хлорпромазином, можно добиться улучшения психического состояния больных. Методика лечения заключается в внутривенном введении 0,5 г мескалина, а через 1—11/2 часа вводят внутримышечно 50 мг хлорпромазина. Подобные процедуры повторяют до 10—16 раз. У части больных шизофренией с помощью этого метода удалось добиться улучшения или полной ремиссии. Так, сами Денбер и Мерлис получили полную ремиссию у 18 и значительное улучшение у 7 из 40 больных шизофренией с небольшой давностью заболевания. Однако у свежезаболевших больных шизофренией хороших результатов удается нередко добиться и с помощью других методов лечения — инсулинотерапии, лечения нейролептическими препаратами, не говоря о возможности спонтанной ремиссии. Поэтому новый метод мог быть оправдан лишь в том случае, если бы его эффективность заметно превосходила эффективность других методов лечения. Поскольку, однако, комбинированное лечение мескалином и хлорпромазином не обнаружило больших преимуществ по сравнению с широко применяющимися методами лечения шизофрении, оно не привлекло к себе внимание психиатров и не получило широкого распространения. Более интересной была бы попытка лечить таким способом больных хронической шизофренией, резистентных к другим видам терапии. Такие попытки были сделаны. Они не дали убедительных результатов, но количество больных, лечившихся этим методом, невелико. В известных нам работах больным хронической шизофренией, как правило, проводили всего по одной лечебной процедуре, тогда как свежезаболевшим больным ее повторяли до 16 раз. Между тем, как раз при хроническом течении заболевания на положительный результат можно рассчитывать лишь при упорном и длительном лечении. Поэтому, хотя эффективность методики Денбера и Мерлиса не доказана, нельзя считать доказанной и ее бесполезность при хронической шизофрении. Что касается других психических заболеваний, то попытки их лечения с помощью мескалина были единичными. У отдельных больных — с депрессивным состоянием, периодической манией — наступило улучшение, но эти разрозненные наблюдения не могут служить основанием для сколько-нибудь определенных выводов.

Обмен мескалина исследовался как у человека, так и в экспериментах на животных. При этом оказалось, что чувствительность к мескалину и характер его обмена у животных и у человека различны. Так, кролики не обнаруживают изменений поведения после введения мескалина в дозах, в 70 раз превышающих (в расчете на 1 кг веса) дозы, вызывающие психические нарушения у человека. Кошки и собаки чувствительны к мескалину. В опытах на кроликах и собаках Слотта и Мюллер обнаружили, что около 50% введенного им мескалина выделяется в виде 3, 4, 5-триметоксифенилуксусной кислоты, тогда как у человека обнаружить эту кислоту в моче не удалось. В то же время при введении человеку 3-метоксифенилуксусной кислоты около 75% ее выделяется с мочой в неизмененном виде. Можно полагать, что если бы эта кислота была промежуточным продуктом обмена мескалина у человека, она бы выделялась с мочой.

Правда, в ряде позднейших исследований в моче человека обнаружена триметоксифенилуксусная кислота, но в количествах (по отношению к общей дозе мескалина) значительно меньших, чем у крыс, собак и других лабораторных животных.

Поэтому результаты, полученные в экспериментах на животных, не могут быть целиком перенесены на человека; вместе с тем такие данные, как например, распределение мескалина в различных органах и тканях, могут быть получены лишь на животных.

Мескалин легко всасывается и быстро исчезает из крови. В организме более высокая его концентрация обнаруживается в печени и почках, наиболее низкая — в головном мозгу. Большая часть мескалина (у человека до 80%) выделяется с мочой в неизмененном виде и, следовательно, собственно психотомиметическое действие оказывает лишь незначительная часть введенного мескалина.

Сравнительно позднее развитие психических нарушений после введения мескалина, высокая его концентрация в печени и низкая — в головном мозгу дали основание предполагать, что психические нарушения вызывает не сам мескалин, а какой-то продукт его обмена, образующийся в печени. В пользу этой точки зрения свидетельствуют как опыты на животных, так и исследования, проведенные на людях. В опытах на белых мышах было показано, что часть мескалина включается в клеточный белок печени и что время этого превращения соответствует сроку, в который развиваются психические нарушения у человека. Георги, Фишер и Вебер, применяя несколько модифицированную ими пробу Квика (дополнительная нагрузка гликолом), нашли, что мескалин у большинства исследованных ими здоровых людей ведет к падению содержания в моче гиппуровой кислоты, тем более значительному, чем выше доза мескалина и чем отчетливее вызываемые им психические нарушения. Янтц, ссылаясь на изменения капилляров, обнаруженные у собак и морских свинок после введения мескалина, полагает, что через поврежденные мескалином капилляры выходит белок, что нарушает функцию клеток, главным образом печени и ведет к поступлению в кровь токсических веществ — промежуточных продуктов белкового обмена, которые и являются непосредственной причиной психоза Все эти данные слишком разрозненны и немногочисленны и не позволяют утверждать, что именно нарушение дезинтоксикационной функции печени или образование в печени какого-то нового вещества является причиной мескалинового психоза. Даже если принять гипотезу об образовании нового метаболита, то остается открытым вопрос о том, что это за метаболит. Наличие метоксильных групп в молекуле мескалина, очевидно, играет роль в возникновении галлюцинаций, так как β-фенилэтиламин не является галлюциногеном, но и триметоксифенилуксусная кислота, в которой все метоксильные группы сохранены, также не оказывает токсического действия. Интересные данные получены недавно в опытах на крысах Фирдгоффом и Голстейном, которые, блокируя разные стадии метаболизма мескалина, показали, что нарушения поведения крыс, по-видимому, связаны с образованием триметоксифенилальдегида (МОФА). Увеличение содержания МОФА при блокировании альдегиддегидрогеназы с помощью карбамида кальция значительно усиливало токсическое действие мескалина, — отчетливые изменения поведения наступали быстрее и вызывались дозами, не оказывавшими в обычных условиях влияния на поведение животных. В то же время ипрониазид, замедляя окисление самого мескалина, не усиливал его токсического действия; не вызывал нарушений поведения и другой, образующийся из МОФА метаболит — триметоксифенилэтанол. Приводим схему обмена мескалина и его избирательного нарушения по Фридгоффу и Голдстейну.

#img_7.png

Несмотря на убедительность этих опытов, они относятся лишь к механизму действия мескалина на крыс и кроликов. Данные, свидетельствующие о том, что и психотомиметическое действие мескалина на человека связано с образованием МОФА пока отсутствуют.

Нельзя исключить и непосредственного действия мескалина на ЦНС. Подобно ряду других психотомиметических средств, мескалин в опытах на кошках блокирует передачу возбуждения через синапсы, в опытах in vitro нарушает окислительные процессы в участках головного мозга, увеличивает содержание свободного ацетилхолина. Все эти и подобные им наблюдения указывают на то, что мескалин может изменять состояние ЦНС, но не объясняют его психотомиметического действия на человека.

Таким образом, наиболее вероятным является предположение, что психические нарушения обусловлены не непосредственно мескалином, а одним из его метаболитов, но сам этот метаболит и механизм его действия пока неизвестны.

ЛИТЕРАТУРА

1. Александровский А. Б. — Невропат. псих. психогиг., 1936 т 5, стр. 735.

2. Роичевский С. П. — Тр. I сессии Свердл. обл. психоневрол. ин-та, Пермь, 1937, стр. 142.

3. Amer, Ardis J., McKellar P. — J. Ment. Sci., 1956, v. 102, p. 22

4. Beringer K. — Der Meskalinrausch. Berlin, 1927.

б. Вridger W., Gantt W. — Amer. J. Psychiat., 1956. v. 113. p. 352.

6. Bromberg W., Tranter Ch. — J. Nerv. Ment. Dis., 1943, v. 97, p. 518.

7. Chorover S. — J. Compar. Physiol. Psychol., 1961, v.54, p. 649.

8. Claude H., Eу H. — C. r. Soc. biol., 1934, v. 115, p. 838.

9. Crighel E., Stоiса Е. — St. cercetări neurol. Acad. R. P. R., 1961, v. 6, p. 547.

10. Delay S., Deniker P., Raclot M., Ropert M. — Ann. méd. psychol., 1956, v. 114, p. 300.

11. Denber H. — Encéphale, 1956, v. 45, p. 440.

12. Denber H., Merlis S. — J. Nerv. Ment. Dis., 1955, v. 122, p. 463.

13. Denber H. — J. Nerv. Ment. Dis., 1956, v. 124, p. 74.

14. Denber H. — В кн. Biological Psychiatry, New York London, 1959, p. 203.

15. Denber H., Q. van West — Amer. J. Psychiat., 1958. v. 115, p. 546.

16. Denber H. — Psychiat. Quart., 1961, v. 35, p. 18.

17. Denber H. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1962, v. 96, p. 14,

18. Fischer R. — Experientia, 1955, v. 11, p. 162.

19. Fischer R. — Amer. Psychiat., 1956, v. 113, p. 360.

20. Fischer R. — Rev. Canad. biol., 1958, v. 17, p. 389.

21. Friedhоff A., Goldstein M. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1962, v. 96, p. 5.

22. Fuller J. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1962, v. 96, p. 199.

23. Geоrgi F., Fischer R., Weber R. — Schweiz. med. Wschr., 1949, № 6, S. 121.

24. Guttmann A. — Mschr. Psychiat. Neurol., 1924. Bd. 56, S. 161.

25. Harley-Mason J., Laird A., Smythies J. — Confinia neurol., 1958, v. 18, p. 152.

26. Hart R., Langfitt T., Marazzi A. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1956, v. 116, p. 27.

27. Hосh P. — Amer. J. Psychiat., 1951. v. 107, p. 607.

28. Сattel J., Pennes M. — Amer. J. Psychiat., 1952. v. 108, p. 585.

29. Hосukaba X. — Folia pharmacol. japon., 1962, v. 58, p. 241.

30. Jantz H. — Z. Neur., 1941, Bd. 171. p. 28.

31. Jatzkewitz H. — Nervenarzt, 1956, Jg. 27, S. 150.

32. Maclау W., Guttmann E. — Arch. Neurol. Psychiat., 1941, v. 45, p. 130.

33. Mariategui J., Zambrano M. — Rev. Neuro-Psiquiat, 1959, v. 22, p. 27.

34. Mауer-Gross W. — Brit. Med. J. 1951, v. II, p. 317.

35. Mауer-Gross W., Stein M. — Z. Neur.. 1926, Bd. 101, S. 354.

36. Merlis S. — J. Nerv. Ment. Dis., 1957, v. 125, p. 432.

37. Mokrasch L., Stevenson I. — J. Nerv. Ment. Dis., 1959, v. 129, p. 177.

38. Moller K. — В кн. Rauschgifte und Genussmittel. Basel, 1951, S. 360.

39. Patzig В., Block W. — Naturwiss, 1953, Bd. 40, S. 13.

40. Pоstel J., Соssa P. — Ann. méd. nsvchol., 1956, v. 114, p. 254.

41. Riсhter D. — Biochemical J. (London), 1938. v. 32. p. 1763.

42. Richards Т., Stevenson I. — South. Med. J., 1961. v. 64, p. 1319.

43. Salomоn K., Gabriо В., Thale Th. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1949, v. 95. p. 455.

44. Slotta K., Müller S. — Z. Physiol. Chemie, 1936, Bd. 238, S. 14.

45. Smуthies J., Koella W., Levу С. — J. Pharmacol. Exper. Therap., 1960, v. 129, p. 462.

46. Smуthies J., Levу С. — J. Ment. Sci., 1960, v. 106. p. 531.

47. Speсk L. — J. Pharmacol. Exper. Therap., 1958, v. 122, p. 201.

48. Stévenin L., ВenоiI J. — Encéphale, 1960, v. 49. p. 428.

49. Stevenson I., Mokrasch L. — Amer. J. Psychiat., 1958, v. 114, p. 1038.

50. Stосkings G. — J. Ment. Set., 1940, v. 86, p. 29.

61. Sturtevant F., Drill V. — Proc. Soc. Exper. Biol. Med., 1956, v. 92, p. 383.

52. Turner W., Merlis S., Сarl A. — Amer. J. Psychiat., 1955, v. 112, p. 466.

53. Weir M. — Brit. Med. J., 1896, p. II, p. 1625.

54. Wikler A. — J. Nerv. Ment. Dis., 1954, v. 120, p. 157.

55. Wolf R. — Dtsch. med. Wschr., 1952, Bd. 77, S. 168.

56. Wolf L. — Univ. West Ontar Med. J., 1958, v. 28, S. 115.

57. Yasugahira T., Eguchi K. — Tohoku igaku Zassi, 1959, v. 60, p. 397.

 

Глава 2

ПРОИЗВОДНЫЕ ЛИЗЕРГИНОВОЙ КИСЛОТЫ

Диэтиламид лизергиновой кислоты (ДЛК) — полусинтетический препарат, полученный из спорыньи, — на протяжении 20 лет является наиболее активно исследуемым психотомиметическим средством.

#img_8.png

В природе ДЛК не обнаружен, хотя по мнению Деле и Пишо, подчеркивавших сходство картины отравления ДЛК с эрготизмом (отравлением спорыньей), образование его в спорынье не может быть исключено. Амид d-лизергиновой кислоты недавно выделен из растения Ololiuqui (в переводе «зеленая змея»), из которого ацтеки приготовляли волшебный напиток, «оглушавший и помрачавший рассудок».

ДЛК был получен и его фармакологические свойства изучены в 1938 году Штолем и Гофманом, однако ввиду токсичности и слабого терапевтического эффекта изучение его было приостановлено.

Открытие психотомиметических свойств ДЛК относится к 1943 году, когда швейцарский химик А. Гофман, получивший этот препарат и изучавший его свойства, заметил, что во время работы в лаборатории у него появилось головокружение, ощущение неясного беспокойства, снижение активного внимания, начали изменяться формы предметов и лица окружающих, при закрытых глазах видел чрезвычайно яркие и пластичные картины. Таксе состояние продолжалось около 2-х часов. Чтобы проверить, действительно ли ДЛК является причиной этих изменений, Гофман принял внутрь минимальную и по его мнению безопасную дозу препарата — 0,25 мг. Уже через 40 минут появились головокружение, беспокойство, нарушение внимания, беспричинный смех, искажение формы окружающих предметов — «как в кривом зеркале». По дороге домой ему казалось, что мотоцикл не двигается, а стоит на месте, исчезло представление о времени, не мог управлять собой и боялся, что сойдет с ума; в то же время способность к самонаблюдению не пострадала. На высоте интоксикации все предметы и лица людей казались искаженными, окрашенными в неправдоподобные цвета, пол и стены временами колебались, голова и конечности были как бы налита свинцом и нечувствительны, временами возникало ощущение, что он (Гофман) находится вне своего собственного тела, что он умер и витает где-то в пространстве, откуда видит свое мертвое тело, распростертое на диване. Двигательное беспокойство сменялось состоянием неподвижности. Врач, прибывший через 21/2 часа после появления симптомов отравления, не нашел никаких изменений со стороны сердца, пульса, артериального давления и дыхания. В течение вечера все нарушения постепенно исчезли, дольше всего сохранялись зрительные нарушения, при этом и слуховые раздражители (шум воды, звук голосов) превращались в зрительные иллюзии. На следующее утро оставалось только чувство усталости.

Сам Гофман впоследствии подчеркивал, что открытие ДЛК и его психотомиметических свойств не было случайностью, так как он заранее предполагал, что ДЛК будет обладать аналептическим действием благодаря близости к корамину.

После того как Штоль опубликовал в 1947 году результаты своих наблюдений над действием ДЛК на группу здоровых испытуемых и больных шизофренией, началось интенсивное изучение ДЛК исследователями разных стран. В настоящее время насчитываются сотни работ, посвященных действию ДЛК как на человека, так и на животных.

Исследования влияния ДЛК на здоровых людей производились как на добровольцах — врачах, студентах и т. д., так и (в зарубежных странах) на лицах, согласившихся подвергнуться исследованию за плату.

Дозы ДЛК, вызывающие психические нарушения, чрезвычайно малы и исчисляются в десятых и-сотых долях миллиграмма. Минимальная доза — 10—25 γ, максимальная, которую мы встретили в литературе — 1654 γ. Однако обычно применяется доза в 70—150 γ, т. е. 1—2 γ/кг веса. ДЛК можно давать внутрь, вводить под кожу, внутримышечно, внутривенно и эндолюмбально. Способ введения сказывается только на быстроте, с которой появляются и достигают максимальной выраженности психические изменения, сам же характер и продолжительность этих изменений не меняется. При эндолюмбальном введении нарушения психики появляются почти моментально, при внутривенном — несколько позже — через 5—10 минут (однако по данным Кли и сотр. изменения при внутривенном введении появляются быстрее, чем при эндолюмбальном), наиболее медленно — через 15—60 минут и более — при приеме внутрь. Приведенные цифры имеют относительное значение, т. к. у разных людей сроки появления психических нарушений могут колебаться в значительных пределах. Известное значение имеет и доза препарата, — при большей дозе и одном и том же способе введения психические нарушения обычно появляются в более короткие сроки и быстрее достигают максимума. Так как ДЛК хорошо всасывается то парентеральное введение не имеет преимуществ перед дачей внутрь — этот последний способ применяется наиболее часто.

Продолжительность психоза, вызванного приемом ДЛК обычно составляет несколько часов (4—8), реже затягиваясь на более продолжительные сроки — до суток. Доза ДЛК оказывает влияние и на продолжительность психоза — с увеличением дозы длительность его возрастает.

Психические нарушения достигают максимальной выраженности через 45 минут — 4 часа в зависимости как от дозы, так и от способа введения, при приеме ДЛК внутрь психоз обычно достигает максимума через 11/2—21/2 часа, реже — через 3—4 часа.

Появлению изменений психики обычно предшествуют различные субъективные ощущения и неврологические изменения.

Субъективные ощущения обычно неприятны; чувство усталости, физической слабости, напряжения, неопределенного плохого самочувствия, головные боли, головокружения, ощущения жара, холода, внутренней дрожи (объективно тремор в это время отсутствует), неприятные ощущения в различных участках тела, но чаще всего в области рта и глаз, неприятное ощущение во рту, чувство сокращения челюстей, распирание в глазах, неясность зрения, чувство давления на уши, боли и тугоподвижность мышц шеи, онемение, чувство тяжести, легкости или неопределенное «странное» чувство в конечностях, разнообразные парестезии. Гарньелло и Лукинович отмечают, что неприятные ощущения после приема ДЛК никогда не локализуются в области гениталий (в отличие от больных шизофренией). Интенсивность всех этих ощущений весьма различна, далеко не всегда все они наблюдаются у одного и того же испытуемого и могут быть выражены незначительно.

С значительным постоянством ДЛК вызывает вегетативные изменения. Чаще всего наблюдается расширение зрачков, которое иногда сочетается с вялой их реакцией на свет, недостаточностью конвергенции, изменения частоты пульса и дыхания (в начале эксперимента обычно тахикардия и тахипноэ, к концу — брадикардия и брадипноэ). Артериальное давление повышается, чаще незначительно, на 10 —15 мм рт. ст., но может наблюдаться и артериальная гипотензия. Отмечены также повышенная потливость, слезотечение, слюнотечение (реже — уменьшение слюноотделения и сухость во рту), гусиная кожа, повышение температуры тела, покраснение — реже бледность кожных покровов, учащенное и болезненное мочеиспускание. Тошноты наблюдаются нередко, но почти никогда не сопровождаются рвотой.

Выраженность вегетативных нарушений, особенно мидриаза, тахикардии и слюнотечения возрастает с увеличением дозы ДЛК.

Прочие неврологические симптомы непостоянны, обычно незначительно выражены и упоминаются только в отдельных работах. Чаще других описываются положительный симптом Ромберга, шаткая походка, нарушения координации движений, особенно в кистях и пальцах рук, тремор пальцев вытянутых рук и сомкнутых век. Иногда отмечаются подергивания мышц, легкая дизартрия, оживление кожных и сухожильных рефлексов, повышение кожной чувствительности, пирамидные симптомы.

Объективно констатируемых изменений со стороны внутренних органов ДЛК не вызывает, за исключением ангидиуретического эффекта. При лабораторных исследованиях отмечены лейкоцитоз, падение числа эозинофилов и незначительное увеличение концентрации сахара крови, при сахарной нагрузке гипергликемия более значительна и сохраняется дольше, чем в норме, несколько увеличивается выделение с мочой 17-кетостероидов, обнаружены, также незначительно выраженные, нарушения функции печени (проба Пытеля-Квика). Концентрация гемоглобина, остаточного азота, ЭКГ, мозговой кровоток, потребление головным мозгом кислорода и глюкозы (методика Кети и Шмидта) не меняются. Аналогичные результаты получены и у психически больных, получавших ДЛК. Увеличение основного обмена, дыхательного коэффициента, волнообразное повышение тонуса мышц на электромиограмме отмечены только после внутривенного введения ДЛК, после приема препарата внутрь эти изменения отсутствуют или выражены незначительно (опыты Хертле и сотр.). Некоторые данные, касающиеся, прежде всего, изменений обмена моноаминов и углеводного обмена, приведены в разделе о механизме действия ДЛК.

На ЭЭГ после приема или введения ДЛК обычно отмечают увеличение частоты и уменьшение амплитуды α-ритма, активирование β-ритма, иногда появление медленных Θ- и δ-волн. Данные о корреляции между характером изменений ЭЭГ и психическими нарушениями неоднородны. Шварц и сотр. отметили появление во время зрительных галлюцинаций пароксизмов α-волн в затылочной доле, а при наличии галлюцинаций зрения и слуха — в височной доле. Однако далеко не все исследователи обнаружили соответствие между интенсивностью изменений ЭЭГ и тяжестью психических нарушений, тем более недостоверной является связь между характером и локализацией изменений на ЭЭГ и отдельными психопатологическими симптомами и синдромами. Многолетний опыт изучения ЭЭГ при психических заболеваниях свидетельствует об отсутствии такой связи.

Наиболее важной стороной действия ДЛК, послужившей причиной его изучения, является способность влиять на психическое состояние. Психические изменения, вызываемые ДЛК, чрезвычайно разнообразны и охватывают все стороны психической деятельности. Наиболее выражены изменения в сфере восприятия, в первую очередь, зрительные нарушения.

Краски становятся более яркими, сочными, иногда — более тусклыми, предметы кажутся окрашенными в странные неестественные цвета, порой в один цвет, очертания предметов то расплываются, то напротив приобретают более четкие контуры, цвета и формы предметов беспрерывно меняются, сами предметы приходят в движение, то уменьшаются, то увеличиваются в размерах, большие плоские поверхности становятся волнистыми, рисунок — рельефным, появляются парэйдолии — различные пятна, трещины на стенах превращаются в изображение предметов, причудливые, сложные орнаменты. Зрительные галлюцинации появляются или усиливаются при закрытых глазах и в затемненном помещении, но при более выраженной интоксикации сохраняются и при открытых глазах, могут становиться почти постоянными. Галлюцинации зрения могут быть как элементарными — в виде цветных пятен, полос, точек, колец, геометрических фигур, образующих иногда мозаику, различные узоры, — так и сложными — различные лица, образы людей и животных, то мелких, то натуральных размеров, ландшафты, сложные сцены, то напоминающие виденное раньше, то воспроизводящие эпизоды из жизни испытуемого. Галлюцинации могут быть как плоскими, так и рельефными, объемными, но чаще проходят как на экране кинотеатра. Обычно они ярко окрашены, иногда в неестественные цвета (например, фиолетовая голова льва), подвижны, быстро сменяют друг друга, как в калейдоскопе, часто, по выражению Кэттела «не атакуют личность, а проходят парадом перед ней». Как правило, галлюцинации носят характер истинных, но иногда бывают и псевдогаллюцинации.

В возникновении зрительных нарушений существенную роль играет раздражение под влиянием ДЛК сетчатой оболочки глаза. Об этом свидетельствует их усиление при раздражении прерывистым светом, а также — эксперименты Остфельда и сотр., показавших, что изменение электроретинограммы и кривой темновой адаптации происходят только под влиянием доз ДЛК, вызывающих зрительные иллюзии и галлюцинации. В дозах, не вызывающих галлюцинаций, ДЛК не вызывает и изменений электроретинограммы и кривой темновой адаптации. Однако прием ДЛК может вести к появлению зрительных галлюцинаций и у слепых (не у слепорожденных, у которых зрительные образы вообще отсутствуют), хотя у них сложные зрительные галлюцинации наблюдаются реже, чем у зрячих. Поэтому периферическое раздражение, хотя и играет важную роль, не может считаться обязательным условием возникновения нарушений зрительного восприятия.

Нарушения со стороны других органов чувств менее постоянны и разнообразны. Изменения слуха обычно ограничиваются гиперакузией (повышением чувствительности к звуку), иногда с болевым компонентом. Реже наблюдается гипоакузия — звуки и голоса доносятся как бы издалека. Иногда изменяется восприятие собственного голоса. Слуховые галлюцинации — более редкие чем зрительные — обычно элементарны — шум, звон, стук и т. п. Изредка могут возникать сложные слуховые галлюцинации — музыкальные мелодии, голоса.

Сравнительно часты вкусовые и тактильные иллюзии и галлюцинации (последние редки) — неприятный, металлический вкус во рту, жжение, покалывание и т. п. Обычно изменения ограничиваются повышением или понижением вкуса и осязания. Наиболее редко описываются нарушения обоняния. Слуховые, тактильные, вкусовые и обонятельные галлюцинации чаще наблюдаются у слепых, у которых, как упоминалось выше, зрительные галлюцинации менее ярки.

ДЛК часто нарушает восприятие времени, которое может субъективно как ускоряться (часы кажутся минутами или секундами), так и замедляться, — минуты и секунды кажутся годами и даже столетиями, порой испытуемые при этом чувствуют, что они состарились. Иногда возникает ощущение, что время остановилось, исчезло, что реально существует только настоящее, нет ни прошлого, ни будущего. Ускорение и замедление течения времени могут сменять друг друга — в этом случае испытуемый объективно равные промежутки времени оценивает различно: один — как несколько мгновений, другой — как месяцы и годы. В некоторых случаях может сосуществовать одновременно как правильная, так и неправильная оценка времени («долго для чувства, недолго — для рассудка»). Нарушение способности правильно оценивать продолжительность определенного отрезка времени была подтверждена и экспериментально-психологическими исследованиями, например, в опытах Бенда и Орсини, в которых испытуемым предлагалось определить продолжительность звука.

Метаморфопсии, нарушения схемы тела и стоящие близко к ним дереализация и деперсонализация являются, наряду со зрительными нарушениями, одним из наиболее частых проявлений интоксикации ДЛК. Размеры предметов увеличиваются (реже — уменьшаются), искажаются, они вытягиваются или уменьшаются в длину, в ширину, представляются более упрощенными, элементарными — наподобие детских рисунков, расположенными ближе или дальше, чем в действительности. Вещи как бы отделены от окружающего, изменяется соотношение предметов (например, вилка кажется шире рта), все окружающее кажется чуждым, мрачным, безжизненным, люди — мертвыми. Еще более часты изменения схемы тела: все тело или отдельные его части увеличиваются, уменьшаются, кажутся сплющенными, нарушается связь между отдельными частями тела, правильность их взаимного расположения, испытуемые ощущают необычную легкость тела, его невесомость, отсутствие тела или его частей, растворение тела в пространстве. Отдельные части тела совершают самостоятельные движения, иногда возникает ощущение полета или падения. Более сложные, собственно деперсонализационные изменения, наблюдаются реже — при этом тело кажется чужим, существующим отдельно от личности испытуемого, который как бы со стороны наблюдает за своим собственным телом (как например в самонаблюдении Гофмана). Так называемая аутопсихическая деперсонализация, при которой сама личность кажется измененной, разделенной на самостоятельные личности, при интоксикации ДЛК наблюдается редко.

ДЛК не вызывает грубых расстройств памяти — амнезий, конфабуляций и т. п. В эксперименте нередко, хотя и не всегда, отмечается снижение запоминания (рядов слов, цифр, картинок и т. п.). Бренгельмен и сотр. в своих опытах отметили, что испытуемые, получившие ДЛК, обнаруживали более выраженные нарушения запоминания, если экспозиция была более длительной и, наоборот, лучше запоминали показанные им фигуры после короткой экспозиции, т. е. в менее благоприятных условиях. Аналогичные нарушения запоминания обнаруживали и больные шизофренией. У части испытуемых наблюдается оживление воспоминаний и фиксация на этих воспоминаниях. Нарушения мышления часто наблюдаются у здоровых людей после приема ДЛК и могут быть различными. Описаны замедление течения мыслей вплоть до полной их остановки и исчезновения мыслей, сопровождающегося чувством пустоты в голове, потеря способности управлять своими мыслями. Сами мысли могут представляться испытуемому странными, непонятными, уменьшается или ослабляется интеллектуальная активность — мысли как бы сами возникают в голове, иногда одна и та же мысль постоянно возвращается, приобретая характер навязчивости. Наряду с замедлением и затруднением мыслительного процесса может наблюдаться и ускорение течения мыслей, особая ясность их, испытуемые ощущают, что они «приблизились к познанию правды о мире» (Севидж), познали истину, проникли в сущность вещей и явлений. Изменения характера мышления находят свое отражение и в речи больных, которая может замедляться, испытуемые с трудом находят слова, необходимые для того, чтобы выразить мысль, повторяются, топчутся на месте, персеверируют, иногда замолкают совсем. Ассоциации становятся неожиданными, непонятными, появляются неологизмы, испытуемые могут прибегать к чрезмерному обобщению, не будучи в то же время в состоянии конкретно ответить на вопрос или понять его переносный смысл, не могут сконцентрировать внимание на определенном предмете или теме беседы. У части испытуемых, напротив, темп речи ускоряется, преобладают ассоциации по созвучию, рифмовка, болтливость. Этот вариант наблюдался менее часто. При экспериментально-психологическом исследовании также нередко отмечаются затруднения в выполнении счетных операций, увеличение количества ошибок, пословицы толкуются либо в прямом смысле, либо обнаруживается чрезмерная обобщенность толкования. Нередко при этом нарушения мышления носят своеобразный характер — испытуемые, с трудом справляющиеся с более простыми заданиями, успешно разрешают задачи более сложные. Такое соотношение, например, обнаружили Аронсон и Кли, применявшие лабиринтный тест Портеуса. В ассоциативном эксперименте Вейнтрауб, Сильверстайн и Кли отметили наряду с увеличением латентного периода реакции и неверными ответами исчезновение разницы в реакциях на индифферентные и эмоционально значимые слова-раздражители.

Могут наблюдаться в период действия ДЛК и бредовые идеи, обычно отношения, преследования и воздействия. Испытуемые считают, что за ними следят, шпионят, наблюдают зав их поведением, смеются над ними, что все разговоры окружающих относятся к ним, через них пропускают ток.

Может развиться и ипохондрический бред, основанный на болезненной переработке неприятных соматических ощущений. Бредовые идеи нередко направлены против экспериментатора — испытуемые начинают подозревать, что они обмануты врачом, который преследует какие-то тайные цели, дал им яд, хочет отравить, свести с ума и т. п.

В эмоциональной сфере нередко наблюдается эйфория, которая иногда сочетается с ускорением течения мыслей, многоречивостью, подвижностью. В этом случае состояние испытуемых обнаруживает сходство с маниакальным. Чаше однако эйфория носит нелепый, дурашливый характер. У части испытуемых отмечаются лишь внешние проявления повышенного настроения — взрывы громкого смеха, который они не в состоянии подавить, хотя не испытывают в это время ни хорошего настроения, ни желания смеяться. Однако эмоциональные нарушения не ограничиваются эйфорией, трудно даже сказать, является ли она наиболее частым вариантом. Могут наблюдаться также подавленное настроение, в сочетании либо с заторможенностью, либо с тревогой, состояние возбужденности, беспричинной тревоги, страха, подозрительность, враждебность, недоверчивость, а также слабодушие, безразличие, апатия, изредка — амбивалентность. Все эти различные чувства могут сменять друг друга — нередко с большой быстротой, например, вспышки бурного веселья почти моментально сменяются апатией. Мимика испытуемых порой не соответствует их действительному настроению — как уже отмечено, испытуемые могут смеяться, не испытывая веселья, напротив, повышенному настроению иногда сопутствует мимика тревоги и страха и т. п. Характер эмоций может не соответствовать содержанию переживаний и мыслей испытуемых.

Изменения в двигательной и волевой сфере могут быть также разнообразны, как и изменения других сторон психической деятельности. Отмечаются как усиление двигательной активности с усилением влечений, в частности, сексуального, беспокойство, так и двигательная заторможенность, абулия, вплоть до полной обездвиженности, напоминающей кататонический ступор. Так, одна из испытуемых, описанная Когеном и сотр. после приема ДЛК оставалась неподвижной, не отвечала на вопросы, а по миновании психических нарушений сообщила, что была не в состоянии двигаться и говорить, хотя понимала смысл задаваемых ей вопросов и хотела выполнить дававшиеся ей задания. Негативизм, восковидная гибкость, симптом воздушной подушки при приеме ДЛК не описывались.

Ориентировка испытуемых в окружающем во время эксперимента обычно остается сохранной. Они понимают, что происходящее с ними является следствием приема препарата, и в большинстве случаев сохраняют критическое отношение к развившимся у них болезненным переживаниям и как бы наблюдают за собой и своим поведением со стороны. Достаточно полным бывает и воспоминание о происходившем. Однако чем более выражена интоксикация, тем с большим трудом отличают испытуемые иллюзии и галлюцинации от реальных предметов. Не приходится говорить о критическом отношении к происходящему и у тех лиц, у которых появляются бредовые идеи.

На высоте интоксикации, особенно после приема больших доз ДЛК, может наблюдаться как сноподобное изменение сознания, так и картина, приближающаяся к интоксикационному делирию, — дезориентировка во времени, месте, собственной личности, бессвязная речь, последующая частичная амнезия на период психоза. Контакт с испытуемыми во время эксперимента обычно возможен, хотя и затруднен из-за возникающих у них психических нарушений, особенно при наличии двигательной и речевой заторможенности, апатии, аспонтанности, затруднении в выражении мыслей, а также в тех случаях, когда интенсивные и яркие нарушения восприятия приковывают к себе внимание испытуемого, который с трудом и неохотно отрывается от них, чтобы ответить на расспросы врача. Может наблюдаться и выраженная аутистическая установка, чувство отгороженности от внешнего мира. Так, одна испытуемая, описанная Когеном и сотр., рассказала по окончании эксперимента, что она видела вокруг себя прозрачную стену, отгораживающую ее от окружающих, так что ни люди не могли проникнуть в ее мир, ни она — в мир остальных людей. Эта отгороженность вызывала у нее чувство внутреннего удовлетворения, считала, что эта стена дает ей преимущество перед другими.

Изменения психики, вызываемые ДЛК, могут, взятые в целом, обнаруживать значительное сходство с различными синдромами, встречающимися при «естественных» психических заболеваниях — маниакальным, гебефреническим, депрессивным, параноидным, кататоническим, делириозным и др., но чаще наблюдается пестрая, изменчивая симптоматика, с трудом укладывающаяся в рамки определенного синдрома.

ДЛК обычно хорошо переносится, не вызывает серьезных соматических нарушений, а после исчезновения психоза не оказывает, как показали катамнестические исследования, вредного влияния на здоровье испытуемых. Все же проведение подобных экспериментов требует известной осторожности, так как под влиянием психотических переживаний испытуемые могут обнаруживать неправильности в поведении, представляющие опасность для окружающих и для них самих: агрессивность, попытки к бегству. Такого рода реакции наблюдаются редко, обычно у лиц, опасающихся опыта или у людей, которые не верят в способность ДЛК вызывать психические нарушения и впадают в панику, когда они убеждаются, что эти нарушения все же наступили и могут привести к словам и поступкам, противоречащим их привычкам и взглядам на жизнь.

Затяжные психозы, продолжающиеся несколько дней (2—3) наблюдаются чрезвычайно редко. С. Коген, собравший у 44 исследователей данные о 25 000 опытов, проведенных у 5 000 здоровых и психически больных нашел, что такая пролонгированная психотическая реакция наблюдалась всего у 8 человек, но лишь один из них был психически здоровым, правда, братом-близнецом больного шизофренией. У психически больных затяжные психотические реакции могут встречаться, поэтому в начальных стадиях психоза во избежание декомпенсации ДЛК лучше не принимать (к этому вопросу мы вернемся ниже).

Привыкание к ДЛК (в смысле развития влечения и токсикомании) не наступает, хотя в США, по данным того же Когена, в последние годы зарегистрирована тайная торговля препаратом и применение его с целью получения эйфории или острых, необычных ощущений в различного рода «ночных клубах» и тому подобных заведениях, обычно лицами уже знакомыми с различными наркотическими средствами. В подобных случаях возможно поступление в больницу с картиной психоза, когда вызвавшая его причина остается неизвестной врачу. Для Советского Союза такого рода опасности не имеют практического значения.

Во избежание осложнений — хотя и чрезвычайно редких — желательно предварительное изучение психического и соматического состояния испытуемого и исключение лиц, обнаруживающих характерологические нарушения или лиц с нервными и психическими заболеваниями в анамнезе, в том числе и семейном, а также лиц с серьезными соматическими заболеваниями, особенно с болезнями печени (хотя больные хроническим алкоголизмом с циррозом печени неоднократно получали ДЛК без каких-либо осложнений).

Эти ограничения не касаются больных, которым ДЛК назначается с целью терапии (см. ниже).

Во время эксперимента испытуемый не должен оставаться один, а после окончания эксперимента либо остаться на ночь в стационаре, либо находиться дома под наблюдением людей, знакомых с характером опыта. Эта мера предосторожности диктуется тем, что иногда наблюдаются отставленные реакции, а при затяжных психических реакциях симптомы психоза то затухают, то усиливаются.

Следует отметить, что иногда лица, принимавшие в прошлом ДЛК, склонны приписывать ему развивающееся у них впоследствии заболевание, хотя в действительности такая связь отсутствует.

Хотя протоколы экспериментов с приемом ДЛК здоровыми людьми неоднократно публиковались в зарубежной литературе, в отечественной литературе подобные описания отсутствуют, поэтому мы считаем целесообразным привести подробное описание (самонаблюдение автора).

С-в Г. В. 38 лет. принял 1.VI.1962 года внутрь 100 γ ДЛК. Через 1 час, — легкий тремор рук, гиперсаливация, одновременно появилось непреодолимое желание смеяться, хотя никакого приятного или радостного чувства не испытывал. С трудом и не всегда удается сдержать смех, чувствовал, что с лица не сходит улыбка. Стало труднее самому вести запись — рука как бы сама ускоряет движение, отчего почерк становится неразборчивым, приходится буквально силой удерживать собственную руку, однако эффект незначителен — удается одну — две буквы написать разборчиво, после чего рука начинает писать быстро, буквы не доводятся до конца. То же самое происходит и при чтении, глаза скользят по тексту, перебегают от строчки к строчке и смысл прочитанного не улавливается Приходится возвращаться к началу фразы, но все повторяется снова. Этот эффект, возможно, был более отчетлив благодаря тому, что текст был английский. который в обычном состоянии читаю несколько медленнее, чем русский. Через 30 минут состояние изменилось: появилось неопределенное ощущение соматического неблагополучия, озноб, тошнота, общая слабость, слюноотделение уменьшилось, хочется лечь, укрыться чем-нибудь и подремать. В это же время появился легкий мидриаз и повышение артериального давления со 120/80 до 130/100, резко усилился тремор рук, настроение изменилось — исчезло желание смеяться, появилось ощущение какого-то недовольства. Изменился и темп речи и движений — при письме буквы выводятся медленно, после каждой буквы приходится останавливаться, закуривая папиросу замечаю, что движение как будто распадается на отдельные части — как при замедленном движении киноленты. Чтение также замедленно, читаю по складам с остановками, понять прочитанное трудно. Замедлен и темп речи и мыслей «все внутри движется медленно, торжественно, не торопясь, — спешить некуда». Исчезло желание записывать, пропал интерес к эксперименту — «все равно, какое это имеет значение». Однако в то же время сохраняется ясное понимание того, что все изменения самочувствия и поведения вызваны лекарством и что о своих ощущениях надо говорить вслух, чтобы их протоколировать. Однако сам вести протокол перестал, с этого времени (через 1 час 45 минут после приема ДЛК) протокол велся д-ром Н. А. Лавровской. Через 2 часа внимание привлекла тень в углу комнаты от шкафа и стоящей на шкафу вазы. Тень эта чем-то напоминает человека, она то вытягивается кверху, то расширяется, становится ярче, а затем бледнеет — «как будто дышит». В этой тени есть что-то неприятное, даже угрожающее, особенно неприятно ее сходство с человеком, при взгляде на нее возникает мысль о человеке притаившемся за шкафом, хотя вполне понятно, что никакого человека там нет. Внимание приковано к этой тени, от нее трудно отвести взгляд — как будто надо не спускать с нее глаз (в протоколе отмечено: «взгляд полон внимания, напряжения»). Через 21/2 часа состояние снова изменилось вялость, сонливость, неприятные соматические ощущения, появилось чувство бодрости, хотя желания двигаться нет. Речь стала громче, выразительней, темп ее ускорился. Появилось нарушение зрительного восприятия. Узоры на стенах и на шкафу пришли в движение, линии изменяются, движутся, то становятся отчетливыми, то расплываются, узор на стене как будто становится рельефнее или отделяется от стены, вытягивается, изменяет свою форму, сами краски стали значительно ярче, насыщеннее, выходят за рамки рисунка. Рисунок на стене, изображающий цветы, приобретает сходство с изображением голов хищных птиц с загнутым книзу крючковатым клювом (впоследствии, рассматривая этот рисунок, автор не мог установить ни малейшего сходства с головой птицы). Лицо врача, сидящего за столом и ведущего записи, изменяется — оно становится более широким, плоским, окраска его резкой, все лицо как бы превращается в грубо раскрашенную маску, из-за которой выглядывают как будто спрятанные за ней живые глаза, временами же в лице появляется какое-то звериное, хищное выражение, все лицо кажется асимметричным, одна половина его, обращенная к наблюдателю раздута, другая уменьшена. Движения производят впечатление нарочитых, сам врач, сидящий за столом — как будто просто фигура, лишенная жизни, манекен, воспроизводящий движение пишущего человека. Окружающие предметы становятся то больше, то меньше, приближаются и снова отступают, стены наклоняются под углом в 75°, комната увеличивается, стоящие на шкафу фигурки приходят в движение — орел, держащий в когтях змею, мерно покачивает крыльями, а змея извивается у него в лапах, китайский дракон кивает головой. Напечатанный в газете рисунок кажется необычайно живым и рельефным, фигурки на нем двигаются, перемещаются по отношению одна к другой. Все эти изменения приковывают к себе внимание, вызывают живой интерес, даже доставляют удовольствие, хотя изредка в них есть что-то неприятное. После закрывания глаз или перевода взгляда с одного предмета на другой движение на несколько секунд прекращается, фиксируемый глазами предмет выглядит совершенно обыденно, но затем все начинается снова. Эти остановки, перерывы в движении вызывают известное раздражение, нетерпеливое желание снова увидеть движущиеся, меняющиеся, яркие узоры, даже опасение — неужели все кончилось. В то же время интерес собственно к эксперименту утрачен, мысль о том, что производится опыт, сохраняется, но она как бы стоит на заднем плане. Оценка времени нарушена, период в 30 минут оценивается, как 3—4 минуты. Соматически в это время отмечена легкая неустойчивость в позе Ромберга, мидриаз, артериальное давление остается повышенным (140—100). (пульс в течение всего опыта не менялся). Через 41/2 часа (после приема ДЛК) все эти явления стали сглаживаться и в течение 15 минут исчезли. Заметно уменьшился мидриаз, артериальное давление вернулось к исходным цифрам. Осталось ощущение приятной расслабленности, несколько повышенное настроение. Во вторую половину дня автор успешно занимался обычными делами, хотя, по словам коллег, они обратили внимание на повышенное настроение, словоохотливость и подвижность, выходившие за рамки обычного поведения.

Влияние ДЛК на больных неврозами, хроническим алкоголизмом и другими наркоманиями (без психоза) не обнаруживает существенных отличий по сравнению с его действием на здоровых испытуемых. Как и у здоровых людей, ДЛК вызывает у этих групп больных кратковременные, — продолжительностью в несколько часов, — психические нарушения с разнообразной симптоматикой, но с преобладанием зрительных иллюзий и галлюцинаций, метаморфопсий и нарушений схемы тела, нарушениями мышления и эмоций; сохраняется обычно и способность к самонаблюдению, критическое отношение к переживаемому. Вегетативные нарушения также характеризуются преимущественно сдвигом в сторону симпатотонии (мидриаз, тахикардия, незначительное повышение артериального давления). Джиберти и Грегоретти отметили у больных истерией частоту неприятных ощущений в нижней части живота и в области гениталий (у здоровых людей такие ощущения бывают лишь как исключение), особую яркость и сценичность галлюцинаций, нередко с активным участием в них больных, фантастичность и экстраординарность деперсонализации, усиление имевшихся до приема ДЛК истерических симптомов, что создает впечатление «карикатуры на истерию».

У больных неврозами с преобладанием тревоги, боязливости чаще, чем у здоровых испытуемых, возникает во время эксперимента страх заболеть психически — «сойти с ума».

У больных неврозами, несмотря на разнообразие эмоциональных нарушений, чаще, чем у здоровых людей, усиливаются отрицательные эмоции. Так, по данным Зюлко, прием ДЛК вызвал эйфорию у 73% здоровых испытуемых и только у 16% больных неврозами; у 63% этих больных развилась дисфория.

Усиление симптомов, имевшихся до приема ДЛК, отмечается и при других неврозах, в частности при неврозе навязчивых состояний. Наблюдающиеся нередко у больных неврозами большая доступность больных, оживление вытесненных воспоминаний, прежде скрывавшихся психологических конфликтов, послужила основанием для терапевтического применения ДЛК этой категории больных (см. ниже).

Больные хроническим алкоголизмом с изменениями личности, но без психоза, нередко более устойчивы к ДЛК, чем здоровые испытуемые, и при равных дозах дают более слабую реакцию. Арнольд и Хофф нашли, что у больных, перенесших белую горячку, резистентность к ДЛК выражена еще значительнее. Больные Корсаковским психозом, по их же данным, не реагируют на прием ДЛК, если у них имеются симптомы, указывающие на поражение среднего и продолговатого мозга. Если же такие симптомы отсутствуют, то реакция на ДЛК сохраняется. Роль органического поражения головного мозга и локализации этого поражения подтверждают и данные эксперимента на животных: так, Болдуин и сотр. нашли, что у шимпанзе после битемпоральной лобэктомии реакция на ДЛК изменялась, а после бифронтальной лобэктомии характер ее оставался прежним, хотя поведение животных в обычных условиях существенно нарушалось. Дача ДЛК больным белой горячкой (во время психоза) может изменить психопатологическую симптоматику, которая приобретает значительное сходство с картиной алкогольного галлюциноза.

Все перечисленные особенности, отличающие реакцию на ДЛК больных неврозами и алкоголизмом, обнаруживаются не во всех случаях и не всеми авторами, а количество наблюдений недостаточно.

Из больных психозами в узком смысле этого слова, наибольшее количество исследований проведено больным шизофренией. Этот принцип отбора вполне понятен, так как шизофрения, в частности вопросы ее патогенеза, является одной из центральных проблем психиатрии.

Обычно прием ДЛК вызывает у больных шизофренией обострение уже имеющейся психопатологической симптоматики; у больных с нарушениями мышления эти нарушения становятся более яркими, обостряются галлюцинации, бредовые идеи, кататонические симптомы, у больных, в поведении которых имеются черты дурашливости, развивается гебефреническое возбуждение, у возбужденных больных усиливаете возбуждение и т. д.

В качестве иллюстрации приведем 2 наших наблюдения.

Наблюдение 1. Больной С-в Ю. Ф. 29 лет, в прошлом — студент техникума, заболел 9 лет назад, многократно стационировался в психиатрическую больницу, лечился несколько раз инсулиношоковой терапией, аминазином, резерпином, ЭСТ, лечение каждый раз давало лишь временный и незначительный эффект. Последние 2 года все время в стационаре, обычно спокоен, неряшлив, ничем не занят, бесцельно бродит по отделению, не реагирует на свидания с родными, гримасничает, подбирает и глотает окурки, затыкает ноздри и уши ватой, корочками хлеба, открыто онанирует, иногда пытается обнимать санитарок, медсестер. На вопросы отвечает формально, односложно, часто дает ответы «мимо». Изредка обращается к врачу с вопросом: «Ну, как вы поживаете?», и не дожидаясь ответа уходит. Соматически и неврологически без особенностей.

16.II.61 принял внутрь 100 γ ДЛК. Через 1 часповедение изменилось: больной громко почти беспрерывно хохочет, все время в движении, бросает бумажки и кедровые орешки во врача, показывает ему язык, придав руке подобие револьвера делает вид, что стреляет в фельдшера, щелкает зубами, плюет с большого расстояния, пытаясь попасть в таз, хватает за волосы и за нос больных, бросает в них жеваными бумажками, глотает клочки бумаги, отпускает нелепые замечания, — «я сейчас ручку съем» или (обращаясь к врачу) — «сейчас тебе нос откушу», сопровождая их громким смехом, цинично бранится. О своих переживаниях ничего не сообщает. Отмечается мидриаз, умеренное ускорение пульса (с 54 до 76 в 1 мин) и небольшой подъем артериального давления (со 105/60 до 130/80). Через 3 часа введено внутримышечно 50 мг аминазина, быстро уснул.

Наблюдение 2. Больной Ж-в М. И., 30 лет, заболел 5 лет назад, когда был поставлен диагноз «психопатия». В дальнейшем был груб, циничен, пытался изнасиловать мать, высказывал отрывочные идеи преследования. С мая 1957 года находится в больнице, где первое время был возбужден, гримасничал, жестикулировал, принимал вычурные позы, речь была разорвана, переговаривался с голосами, говорил о гибели всей планеты, о своих особых заслугах. Лечение инсулином, аминазином, резерпином эффекта не дало. Последние 2,5 года обычно спокоен, бездеятелен, ничем не интересуется, почти на все вопросы отвечает: «не знаю». Старается уйти от врача, если его удерживают, озлобляется, оказывает сопротивление. Временами злобен, жестикулирует, что-то бормочет, по-видимому, галлюцинирует.

После приема ДЛК (дозы 150—400 γ) оживляется, начинает громко смеяться, жестикулирует, пристально разглядывает висящий на стене портрет, делает ему какие-то знаки, подмигивает, надувает щеки, что-то показывает руками, — разводит их в стороны, вращает кисти, то растопыривает, то складывает пальцы, показывает пальцем в воздух, на себя и т. п. На вопросы не отвечает или отвечает «ничего». Лишь во время одной из проб стал вслух переговариваться с голосами, упомянул что слышит как они окликают его по фамилии, угрожают: «Ж-в, смерть тебе». В свою очередь угрожал голосам. Никаких других подробностей выяснить не удалось. Описанные изменения поведения обычно продолжались 2—2,5 часа и сопровождались как ускорением пульса и подъемом а. д., так и урежением пульса и снижением а. д.

Иногда речь идет не об усилении имеющихся, а об оживлении переживаний, наблюдавшихся у больных в прошлом, но исчезнувших в дальнейшем либо под влиянием лечения, либо спонтанно. Так например, описано у больных, подвергшихся лоботомии, оживление патологических структур, имевшихся У них прежде и сгладившихся после операции, появление шизофренической симптоматики у больных, принявших ДЛК во время ремиссии. Интенсивность этих нарушений (вызванных ДЛК) обычно меньше, чем в период психоза.

У части больных появляется симптоматика, которая не наблюдалась у них до приема ДЛК, однако в этих случаях речь обычно идет о симптомах, считающихся характерными для шизофрении и часто встречающихся при этом заболевании. Часто очень трудно решить, идет ли речь действительно о появлении новых симптомов или о выявлении латентной симптоматики, вследствие недоступности больных остававшейся скрытой от глаз наблюдателя. Все же, по отношению к состоянию больных в период, предшествовавший приему ДЛК, можно говорить не об обострении, а о изменении (обычно кратковременном) картины заболевания под влиянием ДЛК.

Так, больная X., обычно целыми днями сидевшая в постели в однообразной позе с тупым безразличным выражением лица, не обращавшая никакого внимания на происходящее, мутичная, после приема 250 γ ДЛК, значительно растормаживается: встает, начинает ходить по комнате, останавливается перед зеркалом, подмигивает, спускает с плеч халат и рубашку, принимает кокетливые позы, пританцовывает, кружится на месте, подсаживается к телефону, закинув ногу на ногу и упираясь рукой в бок, берет телефонную трубку, что-то напевает без слов и т. п. Все это время то улыбается, то громко смеется. На вопросы по-прежнему не отвечает.

Другая больная Г-к Л. В., 42 лет, больна 16 лет, около 6 лет находится в Читинской психоневрологической больнице. Поведение больной все эти годы оставалось одинаковым. Обычно лежит в постели или сидит где-нибудь в углу, натянув халат на голову, лицо тупое, безразличное, изредка без видимой причины улыбается. На окружающих никакого внимания не обращает, почти на все вопросы стереотипно отвечает: «Не знаю». Соматический и неврологический статус без особенностей.

Через 3 часа после приема 150 γ ДЛК (1-я проба) развилось состояние речевого и двигательного возбуждения: больная расхаживает по комнате, стучит кулаком по стене, по дивану, совершает размашистые движения, принимает вычурные, горделивые позы, временами кружится по комнате, как бы исполняя какой-то странный танец. Все это время почти беспрерывно громко и с пафосом говорит, не обращаясь ни к кому из присутствующих, лицо напряженное, несколько растерянное, иногда выражает угрозу, злобу или радость. Речь разорвана: «Ты мне за что... я все знаю, что случится за книжку... артистка, зачем же ты жених... книга... зачем же бог... я это хорошо помню... буду киноартистка... за бога я различу всем миллион... но как же солнце и за границей я различу в Чите» и т. д. Часто повторяет одни и те же слова — киноартистка, жених, миллион и т. п., включает в речь названия попадающихся ей на глаза предметов, персеверирует. На вопросы врача внимания не обращает, пульс ускорен — 144 в 1 мин (до приема ДЛК — 60 в 1 мин), артериальное давление повысилось со 100/65 до 150/100. Такое состояние продолжалось несколько часов и сменилось обычным для больной апато-абулическим синдромом, (собственные наблюдения).

Значительно реже отмечается появление симптоматики не только не наблюдавшейся у больных в прошлом, но и не характерной для шизофрении вообще — преобладание зрительных иллюзий и галлюцинаций, расстройства ориентировки в окружающем. Мы наблюдали такое состояние, сходное с делирием, лишь у одного из наших больных.

Больной П-в В. И. 31 года. Психически болен 9 лет, с 1952 года все время в психиатрической больнице. Бездеятелен, временами беспокоен, открыто онанирует, беспричинно смеется. Считает себя здоровым, но больничной обстановкой не тяготится: «помаленьку и здесь проживем». Словоохотлив, речь разорвана, дает противоречивые ответы, часто отвечает не на вопрос. Иногда упоминает о том, что слышит мужские и женские голоса. Соматически и неврологически — без особенностей.

15.XI.60 г. принял внутрь 100 γ ДЛК. В течение 3 часов заметных изменений в состоянии больного не произошло. Затем появился резкий мидриаз, гиперемия лица, двигательное и речевое возбуждение. Больной громко, бессвязно говорит, ни к кому не обращаясь, временами вскакивает, со словами: «пойду в театр, похулиганю там» бежит по отделению, затем возвращается на койку. На стенах видит движущихся «кукол» оранжевого и кирпичного цвета, показывает на них пальцем, слышит шум моторов, голос попугая, повторяющий: «Вовка дурак! Вовка дурак!», а также «Голос Америки», но неразборчивый. Внимание больного привлекается с трудом, не узнает окружающих, называет их вымышленными именами, неправильно называет город, где он находится, не знает текущего года, месяца и числа.

Через 30 минут после внутримышечного введения 50 мг аминазина возбуждение прекратилось, через 1 час — сонлив, узнал врача, правильно ответил на вопрос, где он находится, назвал текущий год и месяц. Вскоре уснул, спал 3 часа. По пробуждении несколько упорядоченней, чем обычно, рассказал, что ему казалось будто он находится в кинотеатре, что вокруг его не больные, а зрители, слышал песни, музыку, «голос попугая» видел ярко окрашенных кукол, зеленых и красных змей. В последующие дни состояние и поведение такие же, как и до приема ДЛК.

Иногда наблюдается так называемый «прорыв аутизма» — больные становятся общительными, словоохотливыми, даже болтливыми, охотно рассказывают врачу о своих переживаниях.

По вопросу о чувствительности больных шизофренией к ДЛК мнения исследователей расходятся. Большинство исследователей отмечает, что изменения, вызываемые ДЛК, у больных шизофренией выражены слабее, чем у здоровых людей и для получения выраженной реакции требуются значительно большие дозы, чем у психически здоровых. Однако высказывалось также мнение, что шизофреники отличаются от здоровых людей не чувствительностью к ДЛК, но лишь способностью описывать свои переживания, а П. Хоу находил, что реакция у больных шизофренией более интенсивна, чем у здоровых испытуемых.

Эти различия, по-видимому, зависят и от подбора больных. Давность заболевания сама по себе не играет существенной роли, но чем более выражены изменения личности, тем более слабой становится реакция По данным Накакуки у деградированных шизофреников менее выражены лишь субъективные переживания, тогда как изменения эмоциональности и моторики выражены так же или сильнее, чем у здоровых. Наши наблюдения над больными хронической шизофренией с большой давностью заболевания и выраженными изменениями личности, преимущественно апато-абулическим синдромом, также свидетельствуют о значительной резистентности этих больных к ДЛК. Несмотря на то, что дозы ДЛК значительно превышали дозы, достаточные для получения отчетливой картины интоксикации у здоровых людей (мы доводили ее до 350—400 γ, т. е. 5—6 γ/кг; обычная же доза для здоровых людей 1—2 γ/кг) лишь в 6 из 111 проб реакции могла быть расценена как интенсивная, тогда как в 62 пробах она была слабой, ограничиваясь лишь незначительным изменением настроения и моторики, а в 12 пробах состояние больных не изменилось.

Устойчивость больных шизофренией по отношению к ДЛК проявляется помимо слабой выраженности реакции, также в ее меньшей продолжительности. Однако затяжные реакции — продолжающиеся несколько дней, а иногда недель, наблюдаются именно при шизофрении. Коген, основываясь на собранных им сведениях о 5000 как здоровых, так и психически больных, получавших ДЛК, сообщил, что затяжные психотические реакции наблюдались у 7 психически больных (но общего количества больных и их распределения по диагнозам он не приводит). Мы наблюдали такие затяжные психозы у 2 из 28 больных.

Больной П-в, 46 лет, болен около 30 лет, последние годы почти все время находится в психиатрической больнице, последнее поступление 12.VII.1960 г. В больнице спокоен, ничем не занят, неряшлив, эмоционально снижен, манерен, галлюцинаций и бреда не обнаруживает. После приема 100 γ ДЛК стал громко хохотать, утверждая в-то же время, что ему вовсе не весело, наблюдались повторные рвоты, обильное слюноотделение, несколько раз упомянул, что «по радио гипноз идет», но объяснений никаких не дал. Уснул через 30 мин после внутримышечного введения 50 мг аминазина. По пробуждении рассказал, что ему казалось, что он загипнотизирован, что гипнотизер мысленным воздействием заставляет его смеяться, вызывает тошноту. В последующие дни продолжал жаловаться на тошноту, утверждая, что это делается нарочно, что ему «по радио дают рвоту», стал жаловаться на голоса, которые цинично бранят его, заставляют онанировать Внешне поведение больного не изменилось. Жалобы на тошноту, бредовая их трактовка и слуховые галлюцинации исчезли через месяц под влиянием лечения аминазином в дозах до 1000 мг в день (пробы с ДЛК не повторяли), в концу аминазинотерапии состояние больного оставалось таким же, как до пробы с ДЛК.

Сам характер реакции больных шизофренией на ДЛК отличается от реакции здоровых испытуемых прежде всего тем, что более часто наблюдаются слуховые галлюцинации, а также тактильные и обонятельные, тогда как выступающие на первый план у здоровых зрительные иллюзии и галлюцинации и расстройства схемы тела редки у больных шизофренией. Накакуки говорит об «аудиторизации» образов у больных шизофренией в отличие от «визуализации» их у здоровых людей после приема ДЛК. Эмоциональные изменения, как и у здоровых, могут быть весьма различными — эйфория (иногда появление мимики веселья, смеха, без соответствующих изменений настроения), тревога, страх, подавленное настроение. В двигательной сфере чаще констатируется оживление моторики — возможно, потому, что на фоне присущей многим больным шизофренией и вне приема ДЛК вялости, аспонтанности, двигательной заторможенности усиление этих симптомов легко может остаться незамеченным.

Некоторое влияние на картину изменений, вызываемых ДЛК у больных шизофренией может оказывать и форма заболевания Это выражается не только в том, что ДЛК часто усиливает уже имеющиеся налицо симптомы, но и в отмечавшейся, например, в литературе частоте эйфории у больных с картиной «шизофренического дефекта» и, напротив, преобладании тревоги у кататоников. Эти и подобные им наблюдения не могут считаться достоверными, так как основаны на наблюдениях отдельных авторов над небольшими группами больных.

Что касается вегетативных изменений, то они ни по характеру симптомов, ни по их интенсивности не отличаются от изменений, обнаруживаемых у здоровых испытуемых.

Изучение действия ДЛК на больных другими психическими заболеваниями проводилось небольшим количеством исследователей и небольшим группам больных, поэтому трудно судить насколько постоянны отмечающиеся у них особенности реакций на ДЛК.

У больных циркулярной депрессией отмечено углубление депрессии, усиление чувства собственной вины перед окружающими и появление идей самообвинения, которые не характерны ни для психически здоровых, ни для больных шизофренией. Вместе с тем можно наблюдать и появление эйфории, уверенности в своих силах и их переоценка, ускорение течения мыслей, а также реакции характерные для здоровых — зрительные иллюзии и галлюцинации, не связанные по содержанию с их болезненными переживаниями, визуализация представлений, гиперакузия и другие, в том числе и «шизофреноподобные симптомы», как например, несоответствие эмоций ситуации и содержанию мыслей больных.

У маниакальных больных может как становиться более выраженным маниакальный синдром, гак и появляться обычный (для здоровых лиц) тип реакции. Нуньес отметил появление шизофреноподобной симптоматики у больных, перенесших маниакальную фазу и принимавших ДЛК во время светлого промежутка.

Появление шизофреноподобной симптоматики у олигофренов описано Бельсанти. Вместе с тем Приори нашел, что у сборной группы больных, включавшей как олигофренов, так и больных алкоголизмом и психиопатиями, речь под влиянием ДЛК становилась более выразительной, они употребляли слова и обороты речи, которые вне приема ДЛК были им несвойственны и смысл которых они (в обычном состоянии) понимали смутно.

У больных эпилепсией, в том числе височной эпилепсией, обнаружена повышенная устойчивость к ДЛК. У части больных Балестриери удавалось путем дачи ДЛК воспроизвести картину ауры или психомоторного припадка.

Вегетативная симптоматика, несмотря на все разнообразие симптомов, как у здоровых испытуемых, так и больных неврозами и психозами, характеризуется преимущественно симпатотонией, появление ее предшествует появлению психических нарушений, а выраженность примерно одинакова — при одинаковых дозах — у здоровых и у больных. Некоторые исследователи отмечали параллелизм между выраженностью вегетативной и психопатологической симптоматикой, однако связь эта непостоянна и отмечается далеко не всегда. Об этом свидетельствует и уже отмеченный выше факт, что больные шизофренией, не обнаруживающие значительных психических нарушений после приема ДЛК, в то же время не отличаются от здоровых людей выраженностью вегетативной реакции. Мы в наших исследованиях больных хронической шизофренией не могли установить постоянной зависимости между такими симптомами симпатотонии как мидриаз, тахикардия и повышение артериального давления, и выраженностью психических нарушений. Не было ни совпадения во времени этих нарушений, ни корреляции между максимальной выраженностью вегетативных и психических изменений во время одной и той же пробы

Ежедневный прием ДЛК ведет к быстрому развитию привыкания, которое выражается в ослаблении и полном исчезновении реакции, несмотря на увеличение, иногда весьма значительное, в 4 раза и более, доз ДЛК. Такое привыкание наблюдалось у здоровых людей, у наркоманов, у психически больных, оно появляется уже на второй — третий день. После перерыва в приеме ДЛК чувствительность к нему быстро восстанавливается, сроки полного восстановления чувствительности по данным разных авторов варьируют от 3 дней до 1 недели. Имеются, однако, отдельные наблюдения, в которых привыкание не наступало. Так, Эйбрамсон сообщает о здоровой женщине, получавшей ежедневно возраставшие дозы ДЛК, у которой психические изменения появились на 4-й день. Сходные наблюдения приводит Бельсанти, исследовавший действие ДЛК на психически больных — у некоторых из них при продолжительном применении ДЛК наблюдался «диссоциативный эффект», постепенно исчезавший после прекращения приема ДЛК. Однако подобные случаи представляют собой исключение из общего правила. В экспериментах на животных привыкание к ДЛК наблюдается с меньшим постоянством, чем у людей и, по-видимому, зависит от характера изучаемой реакции. Так, в опытах на крысах, обученных влезанию на столб, которое подкреплялось пищей, тормозящее действие ДЛК на эту реакцию постепенно исчезало при ежедневном его введении. В то же время вызывавшееся ДЛК у крыс ускорение реакции бегства (в ответ на раздражение электрическим током) сохранялось и при ежедневном введении ДЛК — привыкание не наступало.

Представляют интерес исследования перекрестного привыкания. После приема в течение нескольких дней ДЛК и прием мескалина не вызывает обычной реакции. При обратном порядке прием мескалина ослабляет реакцию на последующую дачу ДЛК, но эффект этот менее отчетлив и постоянен — реакция на ДЛК полностью не исчезает.

Если испытуемые — здоровые и психически больные — принимают ДЛК после достаточного интервала, то сила реакции, по мнению большинства исследователей, остается такой же, как и в предшествующих опытах, если испытуемые получают равные дозы ДЛК, и усиливается при увеличении дозы. Однако мы могли отметить у больных хронической шизофренией частое ослабление реакции, несмотря на увеличение доз ДЛК, дававшихся с достаточным интервалом (7—8, а иногда и 10—12 дней) во избежание привыкания. Только у 2 больных из 24 удалось, увеличив дозу ДЛК в 2—4 раза, получить значительно более интенсивную реакцию, а у половины больных реакция во время последней пробы была слабее по сравнению с первой или вообще исчезала, несмотря на значительное повышение доз.

В связи с разнородностью как характера психических нарушений, вызываемых ДЛК, так и их интенсивности, возникает вопрос о причинах этого разнообразия. Так как большинство испытуемых не страдало соматическими заболеваниями, то учитывались 2 фактора: доза ДЛК и особенности личности испытуемых и обстановки, в которой проводился опыт.

Доза ДЛК несомненно играет существенную роль. Чем она выше, тем более выраженными становятся психические изменения, тем чаще становится неполной или исчезает совершенно способность критически относиться к своим переживаниям. Некоторые испытуемые, многократно принимавшие ДЛК, научались с большой точностью определять величину принятой ими дозы. Менее отчетлива однако связь между качественными особенностями реакции и дозой ДЛК. При равных дозах у различных лиц возникают различные психипатологические симптомы и синдромы, реже такое же различие наблюдается и у одного и того же испытуемого. Можно лишь отметить, что по мере увеличения дозы чаще развиваются состояния возбуждения, близкого к кататоническому, а также картины, сходные с токсическим делирием. Аффективные (эмоциональные) синдромы чаще преобладают при малых и средних дозах ДЛК, а минимальные дозы, оказывающие влияние на психику, нередко ведут к состоянию, напоминающему алкогольное опьянение.

Ряд наблюдений показывает, что характер реакции в известной мере зависит от особенностей личности испытуемых. Нередко отмечалось, что гипоманиакальные состояния развиваются у лиц с циклотимным складом характера, а бредовые идеи появляются у лиц склонных к подозрительности и недоверчивости; люди, по натуре своей мягкие и дружелюбные, остаются такими и после приема ДЛК, а ипохондричные или раздражительные становятся еще более ипохондричными или раздражительными. О роли особенностей личности свидетельствуют и наблюдения над психически больными. Выше уже упоминалось, что ДЛК часто ведет к обострению истерических черт у истеричных, шизофренических симптомов — у шизофреников, реакций тревоги у невротиков, тоскливости — у депрессивных больных. По наблюдениям Эйбрамсона люди, дающие реакции на плацебо («инертное вещество»), чаще дают и выраженную реакцию на прием ДЛК.

В этом плане представляет интерес наблюдение Уилкинса и сотр. над двумя однояйцевыми близнецами, выросшими вместе и в один и тот же день получившими одну и ту же дозу ДЛК. У одного из близнецов, склонного к депрессии, настроение стало подавленным, у другого, склонного иронически относится ко всему происходящему, — развилась эйфория. В дальнейшем, когда испытуемым было разрешено общаться между собой, подавленное настроение у первого из них сменилось эйфорией (по мнению авторов — благодаря индукции).

Однако не удается установить постоянной зависимости между характером здоровых испытуемых или особенностями клинической картины психических больных и картиной психических нарушений, вызываемых ДЛК. В частности, невозможно предсказать заранее, на основании знакомства с испытуемыми (или исследования их с помощью психологических тестов) — каков будет характер реакции. Иногда один и тот же человек в разные дни дает разные реакции на прием одной и той же дозы ДЛК. Помимо постоянных черт характера, очевидно играет некоторую роль и состояние человека в период, непосредственно предшествовавший приему ДЛК, его отношение к эксперименту, обстановка, в которой проводится исследование. Все эти факторы, сколько нам известно систематически не исследовались. Можно лишь отметить усиление реакции, если испытуемый остается в одиночестве. Интересно наблюдение Малитца и сотр., которые нашли, что лица, согласившиеся на проведение экспериментов за денежное вознаграждение, давали менее яркую психопатологическую симптоматику, оставались более упорядоченными в поведении (по выражению авторов — лучше интегрированными) чем добровольцы, согласившиеся на эксперимент, желая больше узнать о науке, о самом препарате, лучше узнать себя или принести пользу человечеству.

В картине психоза, вызванного приемом ДЛК, как и при психических заболеваниях вообще, несомненно находят отражение как изменения непосредственно обусловленные влиянием препарата на ЦНС, так и психологическая реакция личности на происходящие с ней изменения, в частности, на измененное восприятие реального мира.

Если же речь идет о психически больных, то необходимо учитывать и вызванные заболеванием изменения ЦНС, в частности, наличие органических изменений в головном мозгу, их локализацию и распространенность, о чем говорилось выше П. Хоу, предложивший называть первую группу симптомов первичными, а вторую — вторичными, относит к первичным симптомам различные ощущения, нарушения восприятия, схемы тела, нарушения мышления, некоторые эмоциональные нарушения (например — эйфорию, экстаз), а к вторичным — преимущественно эмоциональные реакции и, прежде всего, чувство тревоги, которое, по его мнению, сопровождает изменения восприятия действительности и собственного тела. В подтверждение этого мнения Хоу ссылался на то, что при повторных экспериментах чувство тревоги обычно ослабевает, т. к испытуемый привыкает к условиям опыта. Очевидно, что интенсивность первичных симптомов зависит, в первую очередь, от дозы ДЛК, а интенсивность вторичных симптомов — от особенностей личности. Более слабая реакция больных шизофренией на ДЛК может отчасти зависеть от того, что у них, в силу вызванных болезнью изменений эмоционально-волевой сферы, вторичные симптомы выражены слабо или отсутствуют. На практике разграничение первичных и вторичных симптомов может встречать значительные, часто непреодолимые трудности, так как объективных критериев для такого разграничения не существует. По-видимому, в картине экспериментального психоза, вызванного ДЛК (как и при других интоксикационных психозах), особенности личности выступают тем отчетливее, чем меньше доза ДЛК, а по мере ее повышения на первый план выступают собственно симптомы отравления и уменьшается полиморфизм синдромов.

Оживленная дискуссия развернулась по вопросу о том, могут ли быть уподоблены экспериментальные психозы, вызванные ДЛК, психозам, наблюдающимся в клинике, и если да, то каким именно. Часть авторов, ссылаясь на преобладание зрительных иллюзий и галлюцинаций, их изменчивость и подвижность, редкость галлюцинаций слуха, наблюдаемые иногда расстройства ориентировки в окружающем, сближает эти психозы с другими экзогенными (инфекционными и интоксикационными) психозами, другие подчеркивают сходство с шизофренией, третьи отмечают своеобразие экспериментальных психозов, отличающее их как от экзогенных психозов, так и от шизофрении. Так как шизофрения является проблемой, которую наиболее активно разрабатывают психиатры всех стран на протяжении полувека, то наибольшие споры вызвал вопрос о сходстве и различиях экспериментальных психозов и шизофрении и о возможности рассматривать психические нарушения, вызываемые ДЛК, как экспериментальную «модель» шизофрении и изучать на этой модели вопросы патогенеза и лечения этого заболевания.

Действительно, ряд симптомов, вызываемых ДЛК, обнаруживает значительное сходство с симптомами наиболее часто наблюдаемыми у больных шизофренией. ДЛК вызывает у части испытуемых своеобразные нарушения мышления — их остановку, исчезновение, странные ассоциации, чрезмерную генерализацию в сочетании с утратой понимания переносного смысла и упрощенным, конкретным толкованием, например, пословиц. Наблюдается и несоответствие между трудностью задачи и ее разрешением — нередко испытуемые, не справляющиеся с простым заданием, без особенных трудностей разрешают задание более сложное. В ряде психологических тестов отмечено сходство между изменениями, наблюдаемыми у больных шизофренией и здоровых людей, принявших ДЛК. Прием ДЛК вызывает и своеобразные нарушения в эмоциональной сфере — апатию, дурашливый, неадэкватный характер эйфории, несоответствие между эмоциями и их внешним выражением, между эмоцией и объективной ситуацией и содержанием мыслей. Описаны и состояния кататонического возбуждения. Психические нарушения обычно развиваются на фоне сохранной ориентировки в окружающем и собственной личности. Отмечены и некоторые черты сходства в обменных реакциях — так Хоугленд и сотр. отметили и у больных шизофренией вне приема ДЛК и у здоровых после приема ДЛК уменьшение выделения с мочой неорганического фосфора и увеличение выделения фосфора после введения АКТГ; Арнольд и сотр. — сходные нарушения в обмене янтарной кислоты (см. ниже). Эти данные, разумеется, имеют весьма относительное значение, так как до настоящего времени не обнаружено никаких обменных нарушений, характерных для шизофрении.

Конечно, наряду с чертами сходства имеются и различия — преобладание зрительных иллюзий и галлюцинаций, нестойкость и изменчивость симптоматики, отсутствие распада личности, критическое отношение к происходящему.

Однако при сопоставлении психоза, вызванного ДЛК, и шизофренией многие исследователи как бы упускают из виду, что при первом речь идет о кратковременной реакции и что вряд ли можно ожидать, что в течение нескольких часов разовьется картина, сходная с изменениями, наблюдающимися у больных, в течение ряда месяцев или даже лет страдающих психическим заболеванием. Реакцию на ДЛК можно сравнивать только с начальными симптомами шизофрении, притом развивающейся остро, когда о ряде изменений, как например, распаде личности еще не может быть речи, т. к. они развиваются значительно позже. Но и в этом случае имеется весьма существенное различие: испытуемый, получающий ДЛК, знает, хотя бы в самых общих чертах, о характере эксперимента, он предупрежден, что у него разовьются психические нарушения, что они вызваны препаратом и быстро закончатся без вредных для него последствий. Понятно, что в этих условиях ему значительно легче, чем больному, у которого начинается психоз, сохранять критическое отношение к происходящему с ним и что реакции такого испытуемого на свои переживания будут значительно отличаться от реакций человека, заболевающего шизофренией. Введение же здоровым людям ДЛК без предупреждения и без их согласия по вполне понятным причинам не практиковалось.

При демонстрации врачам-психиатрам больных шизофренией и здоровых в состоянии экспериментального психоза, врачи часто не в состоянии были решить, кто из больных страдает шизофренией и кто получил ДЛК. В качестве иллюстрации приведем один такой эксперимент — Холлистера — результаты которого он приводит как доказательство различия между экспериментальным психозом и шизофренией. Из 76 врачей (главным образом, психиатров и психологов, работавших в психиатрических больницах), прослушавших запись беседы с больными шизофренией и испытуемыми, получившими ДЛК, псилоцибин или препарат IB-329 правильный диагноз поставили 66—75% врачей. Между тем, по условиям опыта разграничение было значительно облегчено тем, что больные говорили в прошедшем времени, а испытуемые — в настоящем, но присутствовавшим было предложено «не обращать на это внимания».

С нашей точки зрения, вопреки мнению автора, эти данные скорее доказывают сходство экспериментальных психозов и шизофрении, чем их различие.

Таким образом, экспериментальные психозы обнаруживают значительное сходство с шизофренией. Это не доказывает, конечно, что в основе шизофрении лежит отравление веществом, сходным по строению или по своим свойствам с ДЛК или другим психотомиметическим средством. Такое предположение высказывалось, но оно ничем не доказано, и до настоящего времени в организме больных шизофренией или любым другим психическим заболеванием не обнаружено никаких веществ, сходных с ДЛК.

Вопрос о дифференциальной диагностике психозов, вызванных ДЛК, с другими психозами не имеет практического значения, так как всегда известно, что больной или здоровый получил ДЛК, — упоминавшееся выше сообщение о подпольной продаже ДЛК в США для нашей страны значения не имеет. Однако сравнение психических нарушений, вызываемых различными психотомиметическими средствами, представляет значительный теоретический интерес. Этот вопрос будет рассмотрен в заключительном разделе — после описания влияния на психику псилоцибина и прочих психотомиметиков.

Изучение взаимодействия ДЛК с другими препаратами и способов купирования экспериментальных лизергиновых психозов направлено с одной стороны на выяснение механизма действия ДЛК, с другой — на уточнение механизма действия самих лекарственных средств с тем, чтобы попытаться лучше выяснить возможности их применения для лечения наблюдающихся в клинике психозов. Естественно, что наибольшее внимание привлекли к себе нейролептические средства, широко применяемые в современной психиатрии.

Наиболее эффективным средством купирования экспериментальных психозов оказался хлорпромазин (отечественный аминазин). Введение небольших его доз (50—75 мг, предпочтительно внутримышечно, а не внутрь, т. к. в последнем случае эффект появляется позже) быстро устраняет симптомы вызванного ДЛК психоза.

Однако, если доза мала, то через несколько минут купирующее действие хлорпромазина исчезает и психические нарушения возобновляются. Легче всего снимается вегетативная симптоматика. Из психопатологических симптомов в первую очередь исчезают тревога и напряженность. Если же этого не происходит, то не меняется и остальная психопатологическая симптоматика. После профилактической дачи хлорпромазина, как однократно, так и в течение нескольких дней, психопатологическая симптоматика, обусловленная действием ДЛК, выражена слабее, а вегетативная часто не появляется вовсе. Однако профилактическое действие хлорпромазина менее отчетливо, чем его купирующий эффект. Аналогичное действие оказывает гидроксизин (атаракс).

Резерпин при введении на фоне уже развившихся психических нарушений купирует их, но менее эффективно и постоянно чем хлорпромазин. Предварительная дача резерпина в дозе 2—4 мг обычно не оказывает влияния на развитие и течение психоза, вызванного ДЛК При увеличении же дозы резерпина до 6—7,5 мг психические и неврологические нарушения, вызванные ДЛК, могут становиться более тяжелыми (при этом может усиливаться сходство с шизофренией) и к ним, кроме того, присоединяются побочные симптомы действия резерпина. Иногда при этом наблюдается также своеобразный симптом, который не возникает при изолированном действии ДЛК или резерпина: шипящий звук в голове, за которым следует ощущение ослепительной вспышки света и чувство полета в воздухе.

Френквел (азациклонол) также способен купировать психические нарушения, обусловленные ДЛК, хотя менее эффективно и постоянно, чем хлорпромазин. Предварительный прием френквела в течение нескольких дней или недель может ослаблять реакции на последующий прием ДЛК, но его профилактическое действие не всегда отчетливо, у части больных интенсивность реакции на ДЛК не изменяется, либо изменяется только симптоматика — характер реакции, а не ее выраженность. Обычно френквел, даже если он предотвращает развитие психопатологической симптоматики, не устраняет и не изменяет ни характера, ни выраженности вегетативных нарушений, которые остаются такими же, как до его назначения.

Данные о влиянии барбитуратов на психические нарушения, вызываемые ДЛК, противоречивы — описано как устранение симптомов психоза, так и частичный эффект (гл. обр. снятие эмоциональных нарушений), и отсутствие эффекта.

Иногда отмечается уменьшение симптомов отравления ДЛК под влиянием стимуляторов ЦНС — производных амфетамина. Это, по-видимому, обусловлено тем, что психические нарушения возникают в состоянии переходном между сном и бодрствованием (гипнотические фазы по И. П. Павлову). Испытуемые, получившие ДЛК, часто испытывают сонливость, но не могут уснуть. Как повышение тонуса ЦНС с помощью стимуляторов, так и дальнейшее углубление торможения с помощью снотворных и нейролептических средств может в этих условиях привести к купированию экспериментального психоза.

Данные о применении других лекарств немногочисленны. Предварительное введение кортизона (Кларк и Кларк) или преднизона (Эйбрамсон) не оказывало существенного влияния на картину и течение лизергинового психоза. Ямада нашел, что гистамин является антагонистом ДЛК, устраняя вызываемые им психические нарушения, тогда как антигистаминный препарат рестамин — их усиливает.

Эгнью и Хоффер применяли как антидот ДЛК никотиновую кислоту. Введение 200 мг никотиновой кислоты на высоте психоза, вызванного дачей 200 у ДЛК, снимало все нарушения кроме эмоциональных (по мнению авторов — наименее характерных) у 4 из 5 здоровых испытуемых. Если же ДЛК давали после 3-дневного введения никотиновой кислоты, в дозе 9 г в день, то галлюцинации и явления дереализации заметно смягчались, хотя и не исчезали полностью, а изменения «я» и переживание нереальности происходящего становились ярче и выступали на первый план. Психоз, таким образом, становился гораздо более сходным с шизофренией, чем при изолированном применении ДЛК.

Не дали положительного результата попытки усилить психотомиметический эффект ДЛК с помощью атропина, основанные на том, что ДЛК оказывает преимущественно симпатотоническое действие, а атропин, устраняя холинергические компоненты действия ДЛК, должен усилить преобладание симпатической (эрготропной) системы и тем самым психотомиметический эффект. Ни предварительное введение (за полчаса до ДЛК) 1,2 мг атропина (наблюдения Кларка и Блисса), ни введение 1 мг атропина после ДЛК (наблюдения Миллера и сотр.) в опытах на здоровых людях не изменило характера и интенсивности реакции на ДЛК, хотя вегетативные нарушения иногда усиливаются. Лишь Форрер и Голднер, вводившие 6 больным шизофренией 1 мг атропина за 41/2 часа до приема ДЛК, отметили усиление эйфории и большую частоту галлюцинаций. Мы не наблюдали усиления психических изменений при введении больным шизофренией до 3 мг атропина через 1—2 часа после приема ДЛК, — отмечено лишь усиление тахикардии. Немногочисленность наблюдений, различие в дозах атропина и сроках его введения (по отношению к приему ДЛК) не позволяют сделать определенных выводов, хотя вопрос этот представляет несомненный интерес — ряд данных указывает на роль вегетативных центров в генезе психических нарушений. Нужны дальнейшие наблюдения, в которых время наибольшей выраженности реакции на атропин совпадало бы с временем максимальной реакции на ДЛК

Таким образом, экспериментальный психоз, вызванный ДЛК, может быть купирован целым рядом препаратов. Однако действие каждого из них отличается известными особенностями Если хлорпромазин наиболее легко подавляет вегетативную симптоматику, то френквел, даже в тех случаях, где он подавляет психопатологические проявления лизергинового психоза, не изменяет характера и выраженности вегетативных реакций. Далее, в то время как купирующее действие хлорпромазина прежде всего проявляется в сглаживании эмоциональных сдвигов, первитин и особенно никотиновая кислота, в первую очередь, снимают нарушения восприятия и мышления, мало влияя на эмоциональные нарушения. Это свидетельствует о том, что пути купирования экспериментального психоза различны. Другая бросающаяся в глаза особенность заключается в том, что большинство перечисленных препаратов (хлорпромазин, амитал, первитин, никотиновая кислота) сглаживают или полностью снимают симптоматику уже развившегося лизергинового психоза, в то время как применение их с целью профилактики оказывается гораздо менее эффективным, а при применении никотиновой кислоты и резерпина происходит только трансформация психоза. Эта последняя особенность не получила, сколько нам известно, никакого разъяснения.

Не обнаружено ни общей структуры, ни общих фармакологических свойств антидотов ДЛК. В целом, эта серия исследований мало помогла выяснению механизма действия как ДЛК, так и исследовавшихся препаратов. На основании влияния лекарств на экспериментальный психоз нельзя сделать достоверных выводов об их эффективности при психических заболеваниях — так, например, резерпин, с успехом применяемый для лечения психозов, нередко усиливает психические нарушения, вызванные ДЛК.

ДЛК как терапевтическое средство

Неоднократно наблюдавшиеся при применении ДЛК растормаживание больных, повышение настроения, большая доступность контакту послужили основанием для попыток использовать ДЛК как средство лечения неврозов и психозов.

Ряд авторов с успехом применял ДЛК при различных неврозах, обычно в сочетании с психотерапией. Дозы ДЛК, как правило, не превышали 100—150 γ. Так, Джиберти, Грегоретти и Боэри наблюдали значительное улучшение состояния у 17 из 35 больных неврозами, в том числе у 7 из 8 больных с неврозом навязчивых состояний, получавших ДЛК 1 раз в неделю. Сэндисон и Уайтлоу, сочетавшие назначение ДЛК 1 раз в неделю с хлорпромазином (аминазином), вводившимся в дозах 75—150 мг в день в течение 5 дней после каждого приема ДЛК, отметили выздоровление у 21 больного, значительное улучшение у 20 и умеренное улучшение с выпиской из больницы еще у 20 из общего числа 93 больных различными неврозами. Эти авторы также указывают на успешность лечения больных неврозом навязчивых состояний, в частности навязчивого страха загрязнения. При катамнестическом изучении, проведенном через 6 месяцев — 2 года и более после окончания лечения, терапевтический эффект оказался достаточно стойким. Так, из 21 больного, выписанного с выздоровлением или значительным улучшением, это улучшение через 2—3 года сохранилось у 19 человек. Льюис и Слоун получили хороший результат у 12 из 23 больных неврозами. Сходные данные получены и рядом других исследователей. Показанием к назначению ДЛК принято считать невроз навязчивостей, неврозы тревоги, некоторые сексуальные нарушения. Несмотря на то, что применение ДЛК основано на его растормаживающем действии, не удается установить постоянной зависимости между характером реакции на ДЛК и последующим терапевтическим эффектом.

С известным успехом применяли этот метод — повторные приемы ДЛК и психотерапевтические беседы — и при хроническом алкоголизме. Единственное различие заключалось в том, что больные алкоголизмом — более устойчивые к ДЛК — получали и большие дозы препарата — до 200—400 γ на прием. По сообщению Хвелоса и сотр. из 40 больных алкоголизмом, лечившихся таким способом, 16 человек перестали пить, 13 стали употреблять алкоголь в меньших дозах и менее часто, у остальных 11 больных лечение не дало эффекта.

Механизм терапевтического действия ДЛК при неврозах и хроническом алкоголизме большинство авторов объясняет психологически, чаще всего с позиций психоанализа. Указывают на возможность выявления скрытых комплексов, бурного отреагирования («катарзис») и последующего выздоровления. Авторы, не разделяющие взглядов психоаналитиков, говорят об облегчении анализа переживаний больных, улучшении контакта, об изменении точки зрения на сложившуюся ситуацию, отчасти обусловленном новизной и особым характером переживаний, как о факторах, которые способствуют успеху психотерапии. Доказательства, подтверждающие правильность этих концепций, обычаю не приводятся, да вряд ли и можно их привести, однако практический результат не может быть отвергнут на том основании, что объяснение этого результата недостаточно обосновано.

Неоднократно предпринимавшиеся попытки применения ДЛК для лечения шизофрении не дали отчетливых результатов. Большинство исследований проведено на небольших группах больных. При шизофрении с небольшой давностью заболевания Йост наблюдал наступление ремиссии после нескольких проб с ДЛК. Однако широкое применение ДЛК свежезаболевшим больным шизофренией вряд ли целесообразно, так как в этих случаях хороший эффект дают и другие методы лечения. Более интересны попытки лечения больных с большой давностью болезни, резистентных к другим методам лечения. Судя по отдельным сообщениям, имеющимся в литературе, ДЛК в этих случаях малоэффективен. Это подтверждает и наш опыт лечения 24 больных шизофренией с большой давностью заболевания и преобладанием апато-абулического синдрома. Только у 3 больных наступило незначительное (внутрибольничное) улучшение, но и оно оказалось нестойким и исчезло уже через 2—3 недели после окончания лечения. Однако, обострение течения шизофренического процесса, превращение вяло текущей шизофрении с бедной симптоматикой в острый приступ с продуктивными психопатологическими симптомами может повысить эффективность обычно применяемых методов — инсулинотерапии, ЭСТ, лечения нейролептическими средствами. Речь, таким образом, идет не о непосредственном лечебном действии ДЛК, а об изменении с помощью этого препарата картины заболевания и реактивности больных. Немногочисленные попытки такого рода были предприняты. Сэндисон и Уайтлоу купируя экспериментальный лизергиновый психоз хлорпромазином (методика, аналогичная методике Денбера и Мерлиса, купировавших хлорпромазином мескалиновый психоз у больных шизофренией, — см. главу о мескалине) добились улучшения у 7 больных из 14, в том числе у 3 больных шизофренией и 2 — парафренией, прежде без успеха лечившихся другими методами. Йост сообщает об успешном применении ЭСТ на фоне обострения, вызванного ДЛК. Хофф и Арнольд применяли ДЛК, чтобы «превратить гебефреническую форму шизофрении в кататоническую или параноидную», а затем проводили шоковую терапию.

Приведем историю болезни наблюдавшейся нами больной, у которой развитие обострения непосредственно вслед за пробами с ДЛК и чрезвычайно быстрый и полный эффект последующей аминазинотерапии, которая до назначения ДЛК и обострения симптоматики не дала никакого эффекта, говорят в пользу предположения о прямой связи между ремиссией и применением ДЛК (вернее, комбинации ДЛК с аминазином).

Речь идет о молодой женщине 27 лет, которая в 22 года лечилась в районной больнице по поводу какого-то «астенического состояния», а спустя год — в возрасте 23 лет — впервые поступила в областную психиатрическую больницу (1957 год). За 1 месяц до поступления стала утверждать, что она околдована, что ее хотят убить, слышала лай собак, шум машин за окном. В больницу поступила в состоянии резкого психомоторного возбуждения. В больнице пела, плясала, гримасничала, обнажалась, посыпала себе голову крошками хлеба, ложилась на обеденные столы и т. п. Ответы нелепы, разорваны, иногда заявляла: «Ну, хватит, буду отвечать как следует», после чего давала 1—2 правильных ответа. Временами с кем-то переговаривалась, высказывала отрывочные идеи отношения и преследования, в окружающем ориентирована. Через полгода стала спокойной, но вялой. бездеятельной, манерной, малодоступной, на лице временами неадэкватная улыбка, иногда обращается к врачам с нелепыми требованиями — подарить ей золотые часы и кольцо, дать «врачебные книги» — она будет врачом и т. п. К родным безразлична, от выписки отказывается. Изредка бывает злобной. После длительного курса аминазинотерапии и инсулиношоковой терапии больная в мае 1959 года выписана в состоянии некоторого улучшения: стала внешне упорядоченной, но оставалась вялой, манерной, малообщительной, на вопросы отвечай обычно контрвопросами. Переведена на инвалидность. Дома пробыла 1 год 4 месяца. Занималась домашним хозяйством, неправильностей в поведении родные не отмечали. В сентябре 1960 года стала разговаривать сама с собой, избивала дочь и 29.IX.60 года повторно поступила в больницу. В больнице спокойна, первые дни гримасничала, речь разорвана, по типу словесной окрошки, через несколько дней перестала отвечать на вопросы, целыми днями молча лежала в постели, не реагировала на окружающее, лицо безразличное, изредка беспричинно улыбается, за собой не следит. Лечение аминазином (средняя суточная доза 250 мг в день, продолжительность З1/2 месяца) не дало никакого эффекта.

С 17.II по 17.III.61 г. проведено 4 пробы с ДЛК с интервалом в 7 дней, по 100—250 γ на прием. Непосредственная реакция на прием ДЛК ограничивалась лишь легкой эйфорией, однако после окончания лечения ДЛК состояние обострилось: больная стала злобной, циничной, агрессивной, начала разговаривать — речь была разорванной, высказывала отрывочные бредовые идеи воздействия. 27.III.61, т. е. через 10 дней после последнего приема ДЛК начата аминазинотерапия. Уже в первую неделю лечения больная стала спокойнее, а через 3 недели поведение больной стало правильным. Она охотно отвечала на вопросы (но о своих переживаниях в предшествовавший период не рассказывала, ограничивалась фразой: «было и прошло»), беседовала с больными. Сама изъявила желание помогать в отделении персоналу, всегда аккуратно одета, приветлива. Беспокоится о дочери. В течение месяца временами по вечерам слышала мужские голоса, понимала, что это — болезнь и, хотя и тяготилась обстановкой больницы сама просила не выписывать ее, пока она полностью не излечится. Больная сообщила, что после приемов ДЛК у нее также появлялись галлюцинации слуха — «как-будто рядом или на улице что-то говорят, а что — разобрать нельзя» (Объективно во время проведения проб никаких признаков галлюцинаций выявить не удавалось). После 2-х месяцев лечения наступила полная ремиссия и больная выписана в июне 1961 года без признаков психического заболевания.

Методика искусственного обострения и последующего лечения шизофрении является эмпирической, но представляет известный практический интерес. Наш опыт, однако, свидетельствует, что ДЛК мало пригоден для обострения симптоматики при хронической шизофрении, так как эта категория больных наряду с резистентностью к обычным методам лечения обнаруживает и большую устойчивость по отношению к ДЛК, в результате чего обострение — и даже выраженная непосредственная реакция — как правило, не наступают.

Попытка использовать ДЛК для дифференциальной диагностики диагностически неясных случаев оказалась безуспешной, так как с одной стороны и у здоровых могут после его введения развиться шизофреноподобные симптомы, а с другой — у больных шизофренией без типичных для нее нарушений мышления и эффективности (псевдоневротическая форма шизофрении) такие типичные нарушения могут не появиться и после введения ДЛК.

Единичные попытки лечения депрессивных состояний с помощью ДЛК (основанные на его эйфоризирующем действии) не дали убедительных результатов и были оставлены в связи с появлением ряда эффективных антидепрессивных средств. Не привлекли к себе внимания и сообщения Бюссова о возможности лечения депрессии комбинацией резерпина и ДЛК.. Помимо психических заболеваний, ДЛК применяли (в малых дозах, не вызывающих галлюцинаций) при головных болях сосудистого происхождения. Ввиду токсичности ДЛК этот способ не получил распространения, но производное ДЛК — десерил или препарат UML-491, являющийся как и ДЛК антагонистом серотонина, с успехом применяется при мигрени и других заболеваниях, где на первый план выступают сосудистые головные боли.

Обмен ДЛК изучен, главным образом, в экспериментах на животных. ДЛК быстро всасывается и уже через несколько минут исчезает из крови. Во внутренних органах наиболее высокое содержание ДЛК обнаруживается в печени и почках, но ДЛК проникает во все внутренние органы, уже через 10—15 минут после парентерального введения достигая максимальной концентрации. В головном мозгу содержится значительно меньше ДЛК, чем в большинстве внутренних органов, по данным Бойда, экспериментировавшего на крысах, всего около 0,01 введенного животным радиоактивного ДЛК приходится на головной мозг. В самом мозгу наибольшее количество ДЛК обнаруживают в мозжечке, затем следуют в убывающем порядке ганглии ствола головного мозга, области лимба и гипокампа, серое вещество коры и наконец — белое вещество (опыты Арнольда и Гофмана на мышах и морских свинках). ДЛК располагается как внутри нервной клетки — главным образом, в цитоплазме — так и на ее поверхности, образуя тонкую сетку. Основная часть ДЛК, по-видимому, метаболизируется печенью и через желчные ходы поступает в кишечник, где уже через 3—12 часов обнаруживается 70—80% введенного ДЛК. Обратное всасывание из кишечника не происходит. По данным Бойда около 80% ДЛК выводится с калом (в течение 60 час), около 8% с мочой (за 36 час.) и около 4% — с выдыхаемым воздухом (за 12 час). В неизмененном виде выводится очень небольшая часть ДЛК, большая же его часть метаболизируется, образуя (по Аксельроду) 2-окси-ДЛК, не оказывающий влияния на ЦНС. Бойд сообщает, что в моче крыс с помощью хроматографии выделено 4 метаболита ДЛК, но идентифицировать их не удалось. Появление ДЛК в головном мозгу после парентерального введения указывает на его способность проникать через гемато-энцефалический барьер, хотя некоторые авторы отмечали различия в действии ДЛК в зависимости от способа его введения. Так, Джинзел нашел, что рефлексы на раздражение хеморецепторов сонной артерии тормозятся после внутрижелудочкового введения ДЛК, тогда как его внутривенное введение такого действия не оказывает.

Моннье полагает, что ДЛК воздействует, в первую очередь, на восходящую активирующую ретикулярную систему, активируя ее, и одновременно угнетает интерламинарную систему таламуса. Однако нельзя исключить и непосредственного воздействия на кору головного мозга. Представляют интерес исследования на кошках, проведенные Пурпура, который нашел, что ДЛК тормозит передачу в аксодендритических синапсах и облегчает ее в аксосоматических синапсах. По имеющимся в литературе данным к аксодендритическим относятся ретикуло-кортикальные синапсы и синапсы, связывающие ассоциационные зоны в коре головного мозга. Таким образом, ДЛК, нарушая связи между отдельными зонами коры головного мозга, может вести к нарушению их согласованной деятельности, одновременно изменяя тонус нервной клетки (благодаря торможению ретикуло-кортикальных связей).

Следует однако заметить, что попытки изучения механизма действия ДЛК в опытах на животных и перенесение этих данных на человека представляются весьма спорными. Во-первых, чувствительность к ДЛК различных видов животных весьма различна, так для мышей доза в 100 мг/кг (т. е. примерно в 100 000 раз превышающая дозу, вызывающую психические нарушения у человека) не является смертельной, тогда как обезьяны погибают после введения в 20 раз меньшей дозы — 5 мг/кг. Между тем изменения, вызываемые ДЛК, в частности, изменения ЭЭГ различны в зависимости от дозы. Во-вторых изменения поведения, вызываемые ДЛК — обычно состояние возбуждения с симпатотонией — трудно сравнивать с изменениями, наблюдаемыми у человека, у которого помимо ДЛК играют роль и особенности психического состояния, отношение к эксперименту и т. д., не говоря о значительной разнице между психической деятельностью человека и животного. Ряд изменений обмена, обнаруживаемые у животных, как например, уменьшение потребления головным мозгом кислорода, торможение активности холинэстеразы часто не обнаруживают корреляции с изменениями поведения самих животных, либо не соответствуют изменениям, обнаруживаемым у человека (потребление мозгом кислорода у человека не изменяется), либо вызываются дозами ДЛК во много раз превышающими дозы, даваемые человеку (напр., торможение активности холинэстеразы отмечено в опытах in vitro при концентрации ДЛК в 1000 раз большей, чем в организме человека). Все эти эксперименты показали, что ДЛК оказывает влияние и на ЦНС различных животных, обнаружили ряд черт сходства между действием ДЛК на человека и животных (например, преобладание симпатотонического эффекта), но не дали данных, достаточных для объяснения психотомиметического эффекта ДЛК.

Механизм психотомиметического действия ДЛК остается невыясненным. Следует отметить, что большая часть исследований, посвященных выяснению этого механизма, появилась в первые годы широкого применения препарата, в последние годы не получено новых и сколько-нибудь существенных данных.

В начале 50-х годов был отмечен ряд изменений углеводного обмена, вызываемых ДЛК у человека. Майер-Гросс и сотр. нашли, что ДЛК увеличивает содержание в крови гексозомонофосфата, тогда как содержание янтарной, молочной, пировиноградной кислот и АТФ не менялось. Введение больших количеств глюкозы частично устраняло симптомы интоксикации ДЛК, если ее концентрация в крови достигала 200—300 мг%. Они пришли к выводу, что ДЛК задерживает гликолиз на стадии образования гексозомонофосфата, чем возможно объясняется его токсическое действие на головной мозг. Сгорание глюкозы не проходит стадию образования гексозомонофосфата — отсюда ее способность ослаблять эффект ДЛК, обеспечивая мозг достаточным количеством питательных веществ. Однако корреляция во времени между нарушениями обмена углеводов и психическими нарушениями в этих опытах не была отчетливой.

Арнольд и Гофман обнаружили у здоровых людей получивших 100 γ ДЛК. более значительное увеличение концентрации янтарной кислоты в сыворотке крови и в спинномозговой жидкости, по сравнению с контрольной группой испытуемых, не получавших ДЛК. По их данным, как у больных шизофренией, так и у здоровых людей после приема ДЛК отношение содержания янтарной кислоты в тканях к содержанию ее в крови меньше единицы (в норме коэффициент больше единицы). Окончание лизергинового психоза сопровождается возвратом к норме этого коэффициента, а сама янтарная кислота блокирует действие ДЛК при соотношении 60 000 молекул янтарной кислоты на 1 молекулу ДЛК. Из этих данных был сделан вывод, что ДЛК нарушает усвоение янтарной кислоты, блокируя ферменты, участвующие в ее окислении.

Обе группы работ исходят из предположения, что ДЛК должен нарушать углеводный обмен, т. к. головной мозг человека метаболизирует почти исключительно глюкозу, а малое количество ДЛК указывает, что он воздействует на ферментные системы. В обеих сериях работ получены данные, свидетельствующие о нарушении углеводного обмена под влиянием ДЛК, хотя характер этих нарушений в работах Майер-Гросса и сотр. отличается от описанных Арнольдом и сотр. Однако наличие причинно-следственной связи между нарушениями углеводного обмена и психическими нарушениями не доказано. Сколько нам известно, эти данные не были никем опровергнуты, хотя и не подверглись проверке в других лабораториях. Однако сами авторы не продолжали попыток подтвердить и уточнить полученные ими данные — или, по крайней мере, не сообщили о результатах такой проверки.

Что касается попытки на основании особенностей углеводного обмена показать наличие сходства между шизофренией и психозом, вызванным ДЛК, то она не может считаться доказательной, т. к. изменений углеводного обмена, характерных для шизофрении и отличающих ее от других психических заболеваний, пока не обнаружено.

Фишер, Георги и Вебер, исследуя с помощью модифицированной пробы Квика функциональное состояние печени, нашли, что ДЛК нарушает функции печени и что у испытуемых, у которых эти нарушения не возникают, отмечается также соматическая и психическая устойчивость по отношению к ДЛК Нарушения функции печени обнаружили после приема ДЛК у 13 из 15 испытуемых также Сангинетти и сотр. Эти первоначальные данные также не были ни подтверждены, ни опровергнуты в дальнейшем, поэтому определенного вывода о роли нарушений функции печени в генезе психических нарушений, вызываемых ДЛК, сделать нельзя.

Однако больные хроническим алкоголизмом с нарушениями функции печени не обнаруживают повышенной чувствительности к ДЛК, что противоречит гипотезе о роли изменений печени.

Р. Фишер отметил зависимость между степенью сродства к протеину шерсти (которая выражается в количествах вещества, которое может адсорбировать одно и то же количество шерсти) и дозами психотомиметиков (ДЛК, моноэтиламида лизергиновой кислоты и мескалина), вызывающими психические нарушения. Чем больше сродство к протеину шерсти, тем меньше дозы, вызывающие сходные по интенсивности психозы. Высокая степень сродства к протеину шерсти ряда лекарственных средств, в том числе хлорпромазина и резерпина, превышающая сродство к нему психотомиметиков, послужили основанием для предположения, что купирующее действие этих лекарств, — следствие соревновательного торможения. Этому последнему предположению противоречит слабый профилактический эффект хлорпромазина и резерпина: если бы в основе их действия лежало соревновательное торможение, то именно предварительный прием антидота должен был быть более эффективным, т. к. гипотетические рецепторы, на которые воздействует ДЛК, оказались бы заблокированными во времени его приема. К тому же резерпин оказывает слабое действие на психоз, вызванный ДЛК, а иногда усиливает его. В целом данные Фишера могут, в лучшем случае, помочь заблаговременному определению активности психотомиметических средств, но ни в коей мере не выяснят механизма их действия.

Психологические объяснения, как например, точка зрения Геккера, который полагал, что психопатологическая симптоматика является результатом нарушения интенциональной сферы, аффективности и импульсивности, вряд ли заслуживают рассмотрения, т. к. вообще ничего не объясняют, а лишь выражают другими словами известные клинические факты.

Наиболее активно изучалась связь между действием ДЛК и обменом моноаминов — адреналина и серотонина. Так как нарушения обмена моноаминов в последнее время широко исследуют и привлекают для объяснения действия не только ДЛК, но и ряда других веществ, в том числе ингибиторов МАО, резерпина, мескалина, то рассмотрение этого вопроса мы вынесли в специальный раздел. Пока отметим только, что эти исследования также не объясняют механизма психотомиметического действия ДЛК.

Действие производных ДЛК.

Наряду с ДЛК был синтезирован и изучен ряд его производных, полученных как изменениями боковой цепочки, так и изменениями в кольце. Стереоизомеры ДЛК (левовращающие) в дозах до 0,5 мг не вызывали психических нарушений у людей. 1-ацетил-ДЛК и 1-метил-ДЛК оказывают такое же действие на психику, как и ДЛК, но последний в дозах, значительно превышающих дозы ДЛК (в 2—5 и более раз). При замене амидной группы в боковой цепочке получен ряд препаратов (диметиламид, дипропиламид, дибутиламид лизергиновой кислоты и т. д.), ни один из которых не обнаружил сколько нибудь значительного влияния на психику, хотя некоторые из этих препаратов (например, дибутиламид лизергиновой кислоты) вызывали такие же вегетативные нарушения, как и ДЛК.

Наибольший интерес представляет изучение моноэтиламида лизергиновой кислоты (МЛК). Он вызывает психические нарушения у здоровых испытуемых в дозах, заметно превышающих дозы ДЛК — 0,25—0,75 мг, обычно вводимых подкожно или внутривенно. Первая фаза — вегетативных нарушений — обнаруживает сходство с изменениями, вызываемыми ДЛК, — наблюдаются тошнота, головокружения, слюно- и слезотечение, потливость, различные парестезии, ускоренное или затрудненное дыхание. Мидриаз, тахикардия, повышение артериального давления наблюдаются с меньшим постоянством, чем после приема ДЛК. Психические нарушения длятся 2—4, реже — 6 часов. В отличие от ДЛК на первый план выступает состояние вялости, апатии и адинамии. Речь и движения становятся замедленными, уменьшается желание двигаться, появляется сонливость, но сон не наступает. Испытуемые говорят медленно, монотонно, темп мышления и речи замедлены, они с трудом находят нужные слова, иногда появляется ощущение пустоты в голове, забывчивость, порой достигающая столь выраженной степени, что картина приобретает сходство с Корсаковским синдромом. При экспериментально-психологическом исследовании Бальби и сотр. обнаружили чрезмерную обобщенность ответов, неопределенность их, напоминающие нарушения мышления у больных шизофренией, хотя и менее выраженные. Речевая и двигательная заторможенность может быть столь значительной, что испытуемые совершенно перестают разговаривать и двигаться, хотя понимают, о чем их спрашивают, и хотят ответить или выполнить указание экспериментатора. В подобных случаях состояние их весьма сходно с кататоническим ступором, особенно, если появляется восковидная гибкость, — застывание в приданных позах Состояние ступора обычно длится недолго — до получаса — представляя собой как бы эпизод в картине экспериментального психоза. В эмоциональной сфере преобладает безразличие ко всему происходящему, порой связанное с чувством своеобразного блаженства, — вследствие исчезновения неприятных переживаний. Реже появляется чувство тревоги или подавленное настроение.

Иллюзии и галлюцинации — в отличие от ДЛК — отсутствуют или выражены незначительно, они появляются с бо́льшим постоянством, если дозу МЛК увеличивают до 1—2 мг, но и в этих случаях чаще наблюдаются лишь иллюзии и псевдогаллюцинации. Расстройства схемы тела, метаморфопсии также редки, но зато у большинства больных появляется деперсонализация и дереализация; мир как бы тускнеет, появляется чувство отделения личности от тела, исчезновения границы между телом и окружающим миром, иногда тело как будто вовсе исчезает и остается «одна мысль»; испытуемые чувствуют, что личность их изменилась, стала не такой, как прежде, разделились на несколько личностей. Как известно, принято считать, что такой характер нарушения чаще наблюдается у больных шизофренией, в то время как метаморфопсии и расстройства схемы тела чаще возникают при интоксикации, инфекциях и органических поражениях головного мозга.

Критическое отношение к происходящему, как правило, сохраняется во время опыта, но у части испытуемых, получивших МЛК, отмечаются подозрительность, бредоподобные идеи отношения. После сглаживания психических нарушений, вызванных МЛК, сохраняется астения.

Изменения со стороны мочи, крови (в том числе содержания сахара в крови), функциональных проб печени отсутствуют.

У больных неврозами МЛК вызывает такие же психические изменения, как у здоровых людей. У них, правда, отмечены состояния тревоги и двигательного беспокойства в начальном периоде экспериментального психоза, а после исчезновения апато-адинамического синдрома — кратковременные онейроидные состояния с галлюцинациями и фантастическими переживаниями. Однако ввиду ограниченного числа наблюдений нельзя с уверенностью сказать, что эти особенности характерны именно для больных неврозами и не могут встречаться у здоровых людей. Отмечено также усиление симптомов невроза после введения МЛК. Больные шизофренией после введения МЛК становятся спокойнее, более безразлично относятся к имеющимся у них галлюцинациям и бредовым идеям, но сами галлюцинации и бред сохраняются. Отмечено успокоение и апатия и у больных олигофренией (возбужденных). Срок действия МЛК у психически больных, как и у здоровых, исчисляется несколькими часами.

Таким образом, психические изменения, вызываемые МЛК, отличаются гораздо большим однообразием по сравнению с ДЛК, не обнаруживают зависимости от особенностей личности или характера заболевания.

При введении МЛК на фоне психических нарушений, вызванных ДЛК, эти последние могут усиливаться, но если ДЛК вызвал беспокойство, тревогу, эйфорию и т. п., то из-за преобладания апатии эти изменения сглаживаются. Привыкание к МЛК достаточно не изучено. По данным Зольмса оно наступает в течение 5 дней, но если МЛК вводят 1 раз в день, а на ночь дают снотворное, то привыкание не наступает.

Для лечебных целей МЛК практически не применяется. Только Майлуф и сотр. сообщили о том, что труппа возбужденных больных, — эпилептиков и олигофренов, — стала значительно спокойнее, получая в течение 4 месяцев МЛК. Механизм действия МЛК практически не изучен. В экспериментах на кошках Музелла и Бароне установили, что действие МЛК зависит от характера поражения в головном мозгу (отсутствие влияния на животных, подвергшихся лоботомии, усиление агрессивности после удаления поля 24 по Бродману; появление кататонических симптомов после удаления 2/3 поясной извилины), высказали предположение, что МЛК активирует гипоталамические структуры. Других сведений в доступной нам литературе мы не нашли.

Амид лизергиновой кислоты в таких же дозах, как и МЛК ведет по наблюдениям Зольмса к вялости и развитию сна, галлюцинации не появляются и при увеличении дозы.

Таким образом, по мере отнятия этиловых групп исчезает галлюциногенное действие и нарастают апатия, адинамия, абулия.

Вопрос о значении исследований ДЛК и его производных рассмотрен в заключительной главе раздела о психотомиметических средствах.

ЛИТЕРАТУРА

1. Банщиков В. М. и Столяров Г. В. — Ж. невропат. психиатр., 1959. № 2, стр. 222.

2. Вавилова Н. М, Клявина М. П., Образцова Г. А. — Ж. высш. нервн. деят-сти, 1963, т. 13. стр. 81.

3. Иванова Р. А., Ларичева К. А., Мильштейн Г. И. — Ж. невропат. психиатр., 1962, т. 62, стр. 1359.

4. Abood L., Romanchek L. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 812.

5. Abramson H. — J. Ment. Sci.. 1960, v. 106, p. 1120.

6. Abramson H., Gettner H, Hewitt M. — Nature, 1962, v. 193, p. 320.

7. Abramson H., Hewitt M., coll. — J. Psychology, 1958, v. 45, p. 75.

8. Abramson H., Jarvik M., Kaufman M, coll — J. Psychol., 1955, v. 39, p. 3.

9. Abramson H., Jarvik M., Gorin M., Hirsсh M. — J. Psychol., 1956, v. 41, p. 81.

10. Abramson H., Sklarofsky B. — Arch. gen. Psychiat., 1960, v. 2, p. 89.

11. Abramson H., Sklarofsky В., Baron M, Gettner H. — Arch., Neurol. Psvchiat., 1957, v. 77, p. 439.

12. Abramson H., Sklarofsky В., Baron M., Fremant-Smith — Arch. Neurol. Psychiat., 1958, v. 79 p. 201.

13. Abramson H., Sklarofsky B. — Arch. Gen. Psychiatry, I960,, v. 2, p. 89.

14. Agnew N., Hоffer A. — J. Ment. Sci., 1955, v. 101, p. 12.

15. Anderson E., Rawnsley K. — Mschr. Psychiat. Neurol., 1954. v. 128, p. 38.

16. Andersen H.. Kristensen K., Knudsen K. — Ugeskr. Laeg, 1961, v. 123, p. 1449.

17. Apter J. — Fed. Proc. 1958, v. 17, p. 5.

18. Arnold О., Ноff H. — Wien Z. Nervenheilk, 1953, Bd. 6, S. 129.

19. Arnold О., Hofmann G. — Wien. Z. Nervenheilk, 1955, Bd. 11, S. 92.

20. Arnold O., Hofmann G., Leupold-Löwenthal H. — Wien. Z. Nervenheilk, 1957, Bd. 13, S. 370.

21. Arnold O., Hofmann G., Leupold-Löwenthal H. — StrahlenThérapie, 1958. Sonder Bd. 38, S. 59.

22. Arnold O., Hofmann G., Leupold-Löwenthal H. — Wien.. Z. Nervenheilk, 1958, Bd. 15, S. 15.

23. Aronson H., Klee G. — J. Nerv. Ment. Dis., 1960, v. 131, p. 536.

24. Aronson H., Watermann C, Klee G. — J. Clin. Exper. Psyqhopathol., 1962, v. 23, p. 17.

25. Axelrod J., Brodу R., Witkор В., Evarts E. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 435.

26. Baldwin M., Yewis S., Васh S. — Neurol. Psychiat., 1960. v. 13, p. 351.

27. Balestrieri A., Fontanari D. — Rass. neurol. vegel., 1957, v. 12, p. 293.

28. Balestrieri A., Fontanari D. — Arch. gen. Psychiat., 1959, v. 1, p. 279.

29. Вaruk H., Launау J., Вerges J., Perles R., Соnte C. — Ann. méd. psychol., 1958, v. 1, p. 127.

30. Весker A. — Wien. Z. Nerwenheilk, 1949, Bd. 2, S. 402.

31. Веесher H. — J. Chron. Dis., 1958, v. 8, p. 253.

32. Belsanti R. — Acta Neurol., 1952, v. 7, p. 340.

33. Belsanti R. — Acta Neurol., 1955, v. 10, p. 460.

34. Benda Ph., Orsini F. — Ann. méd. psychol., 1952. v. 2, p. 525.

35. Benda Ph., Orsini F. — Ann. méd. psychol., 1959, v. 1, p. 550.

36. Вenda D., Itil T, Sсhmid E. — Psychiat. Neurol., 1958, v. 135, p. 273.

37. Bercel N., Travis L, Olinger L., Dreikurs E. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 75, p. 588.

38. Вergen J., Вeisaw N. — Fed. Proc. 1956, v. 15, p. 15.

39. Bergen J., Perkins L., Hayano М. — Proc. Soc. Exper. Biol, Med., 1962. v. 111, p. 427.

40. Bergouignan M., Seilhean A. — Presse méd., 1960, v. 56, p. 2176.

41. Вerlin L., Guthrie Th., Weider R., Gооdell R, Wolff H. — J. Nerv. Ment. Dis., 1955, v. 122, p. 487.

42. Berthiaume M. — Un. Med. Can, 1956, v. 85, p. 555.

43. Bertino J., Klee G., Kollier D., Weintraub W. — J. Clin. Exper. Psychopatol., 1960, v. 21, p. 293.

44. Bertino J., Klee G., Weintraub W. — J. clin. exper. Psychopathol., 1959, v. 20, p. 218.

45. Вishоp P., Field G., Hennessу В., Smith J. — J. Neurophysiol., 1958, v. 21. p. 529.

46. Blickenstorfer E. — Arch. Psvchiat. u. Z. Neur., 1952, v. 188, p. 226.

47. Blough D. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 733.

48. Boardman W., Goldstone S., Lhamon W. — Arch. Neurol. Psychiat., 1957, v. 78, p. 321.

49. Bonivento M., Donini G. — Lav. neuropsichiatr., 1957, v. 20, p. 283.

50. Boyd E. — Arch. internat. pharmacodyn., 1959, v. 120, p. 292.

51. Boyd E., Rоthlin Е., coll. — J. Nerv. Ment. Dis., 1955, v. 22, p. 470.

52. Boyd E., Rоthlin Е., coll. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1955, v. 113, p. 6.

53. Вradleу P., Elkes C, Elkes J. — J. Physiol., 1953, v. 121, p. 50.

54. Вrattemо С. Е., Lasseniks В. — Nord. Med., 1963, № 7, p. 193.

55. Brengelmann J. — J. Ment. Sci., 1958, v. 104, p. 1226.

56. Brengelmann J., Laverty S., Lewis D. — J. Ment. Sci., 1958, v. 104, p. 144.

57. Brodie B. — Mod. Med., 1958, v. 26, p. 69.

58. Brоphу J. — Marquette Med. Rev., 1959, v. 24, p. 198.

59. Brown В., Feldman R., Вraun D. — Fed. Proc., 1955, V. 14, p. 322.

60. Brücke F.. Gogolák G., Stumpf Ch. — Arch. exptl. Pathol. Pharmakol., 1961, Bd. 240, S. 461.

61. Brzecke A. — Pol. Tyg. lek., 1962, v. 12, p. 440.

62. Busch A., Johnson W. — Dis. Nerv. Syst., 1950, v. 11, p. 241.

63. Callawау E. — Ann. intern. Med., 1955, v. 42, p. 721.

64. Сarlsоn V. — J. comp. physiol. Psychol., 1958 v. 51. p. 528.

65. Cattel J. — В кн. Hoch P. a. Zubin J. (edit) Experimental Psychopathol. N. Y. — London. 1957, p. 218.

66. Chandler A., Hartman M. — Arch. gen Psychiat., 1960, v. 2, p. 286.

67. Cholden L., Kurland A., Savage Ch. — J. Nerv. Ment. Dis., 1955, v. 122, p. 211.

68. Chwelos N., Blewett D., Smith C, Hoffer A. — Quart. J. Stud. Alc., 1959, v. 20, p. 577.

69. Clark L., Bliss E. — Arch. Neurol. Psychiat.. 1957, v. 78, p. 653.

70. Clark L., Clark L. — J. Nerv. Ment. Dis., 1956, v. 123, p. 561.

71. Cline H., Freeman H. — Psychiat. Quart, 1956, v. 30, p. 676.

72. Cohen S. — J. Nerv. Ment. Dis., 1960, v. 130, p. 30.

73. Cohen S., Ditman K. — J. A. M. A., 1962, v. 181, p. 161.

74. Cohen S. Eisner B. — Arch. Neurol. Psychiat., 1959, v. 81, p. 615.

75. Cohen S., Fiсhman L., Grover E. — Amer. J. Psvchiat, 1958, v. 115, p. 30.

76. Condrau G. — Acta psychiat. neurol. Scand., 1949, v. 24, p. 9.

77. Davies M., Davies T. — Lancet, 1955, v. 269, p. 1090.

78. De Сaro D. — Lav. neurupsichiat., 1956, v. 18, p. 491.

79. Delay J., Вenda Ph. — Encéphale, 1458. v. 47, p. 169.

80. Delay J., Вenda Ph. — Encéphale, 1958, v. 47, p. 309.

81. Delay J., Pichоt P. — C. r. Soc. Biol., 1951, v. 145, p. 1609.

82. Delay J., Thuillier J. — Sem. hôp. Thér., 1957, v. 1, p. 7.

83. Dhawan B. — Arch. internat. pharmacodyn, 1959, v. 123, p. 186.

84. Ditman K., Whittlesey J. — Arch. Gen. Psychiatry, 1959, v. 1. p. 47.

85. Ditman K., Whittleseу — Arch. Gen. Psychiat., 1959, v. 1, p. 64.

86. Draskосi M. — Brit. J. Pharmacol., 1960. v. 15, p. 29.

87. Durand V.-J. — Ann. méd. psychol., 1960. v. 1, p. 401.

88. Ebaugh F. — J. A. M. A., 1955, v. 158, p. 732.

89. Eisner В., Соhen S. — J. Nerv. Ment. Dis., 1958, v. 127, p. 528.

90. Ekbоm K. — Acta neurol. scand., 1962, v. 38, p. 313.

91. Elkes С, Elkes J., Mayer-Gross W. — Lancet, 1955, p. 1, p. 719.

92. Evarts E. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 749.

93. Evarts E. — В кн. Pennes H. Psychopharmacology, London, 1958, p. 173.

94. Evarts E., Landau W., Freygang W., jr, Marshall W. — Amer. J. Physiol., 1955, v. 182, p. 594.

95. Fabing H. — Science, 1955. v. 121, p. 208.

96. Fabing H. — Neurology, 1955, v. 5, p. 319.

97. Fabing H., Hawkins J. — Dis. Nerv. Syst., 1955, v. 16, p. 329.

98. Feld M., Goodman J, Guido J. — J. Nerv. Ment. Dis., 1958, v. 126, p. 176.

99. Felsinger J., Lasagna L., Beecher H. — J. clin. exper. Psychopathol., 1956, v. 17, p. 414.

100. Fischer R. — J. Ment. Sci., 1954, v. 100, p. 623.

101. Fischer R. — Experientia, 1954, v. 10, p. 435.

102. Fischer R. — J. Ment. Sci., 1957, v. 103, p. 431.

103. Fischer R., Georgi F., Weber R. — Schweiz. Med. Wschr., 1951, Bd. 81, S. 817.

104. Fischer R., Georgi F., Weber R. — Schweiz. Med. Wschr., 1951, Bd. 81, S. 837.

105. Fogel S., Hoffer A. — J. clin. exper. Psychopathol., 1962, v. 23, p. 11.

106. Forrer G., Goldner R. — Arch. Neurol. Psychiat., 1951, v. 65, p. 581.

107. Frederking W. — J. Nerv. Ment. Dis., 1955, v 121, p. 262.

108. Freedman D., Aghajanian G., Ornitz E., Rosner B. — Science, 1958, v. 127, p. 1173.

109. Freedman D., Aghajanian G., Ornitz E. — Science, 1958, v. 127, p. 1173.

110. Freedman D., Ebin E., Wilsоn E. — Arch. gen. Psychiat., 1962, v. 6, p. 203.

111. Freeman H. — Arch. Neurol. Psychiat., 1958, v. 79, p. 341.

112. Fuster J. — J. Nerv. Ment. Dis., 1959, v. 129, p. 252.

113. Gargnello D., Lucinovich N. — Arch. psicol., neurol. psichiat., 1958, v. 2, p. 141.

114. Gastaut H., Ferrer S., Castells С — Confinia neurol., 1953, v. 13, p. 102.

115. Geiger R. — J. Neuropsychiat., 1960, v. 1, p. 185.

116. Géronimus L., Abramson H., Ingraham L. — J. Psychol., 1956, v. 42, p. 157.

117. de Giacomo U. — Rass. st. psich., 1951, v. 40, p. 701.

118. de Giacomo U. — Acta Neurol., 1951, № 1.

119. Giberti F., Gregoretti L. — Sistema nerv., 1955, v. 7, p. 301.

120. Giberti F., Gregoretti L. — Sistema nerv., 1958, v. 10, p. 97.

121. Giberti F., Gregoretti L. — Arch. psicol. neurol. psichiat., 1959, v. 20, p. 171.

122. Giberti F., Gregoretti L., Воeri G. — Sist. nerv., 1956, v. 8, p. 191.

123. Giuzel K. — Arch. exper. Path. Pharmak., 1956, v. 228, p. 149.

124. Giuzel K., Mayer-Gross W. — Nature, 1956. v. 178, p. 210.

125. Goldenberg H., Goldenberg V. — J. Hillside Hosp., 1956, v. 5, p. 246.

126. Greiner Th., Burch N., Edelberg R. — Arch. Neurol. Psychiat, 1958, v. 79, p. 208.

127. Haase H.-J. — Fschr. Neurol. Psychiat., 1957, Jg. 25, p. 546.

128. Hale A., Reed A — Amer. J. Med. Sci., 1962, v. 243. p. 92.

129. Haley Th. — Acta pharmacol. toxicol, 1957, v. 13, p. 107.

130. Haley Т., Dasgupta S. — Arch. internat. pharmacodyn., 1958, v. 113, p. 296.

131. Haley Т., McCormick W. — Fed. Proc. 1956. v. 15. p. 433.

132. Hamilton Ch. — Arch. gen. Psychiat., 1960, v. 2, p. 104.

133. Hamilton C, Wilpizeski С — Proc. Soc. Exper. Biol. Med., 1961, v. 108, p. 319.

134. Hertle F., Zipf K., Broghammer H. — Arch. Psychiat. u. Z. Neur., 1962, Bd. 202, S. 569.

135. Hoagland H., Rinkel M., Hyde R. — Arch. Neurol. Psychiat., 1955, v. 73, p. 100.

136. Hoch P. — Amer. J. Psychiat., 1955, v. 111, p. 787.

137. Hoch P. — J. Nerv. Ment. Dis., 1957, v. 125, p. 442.

138. Hoch P. — В кн. Hoch P. a Zubin J. (edit) Experimental Psychopathology, N.-Y. — London, 1957, p. 205.

139. Hoch P., Cattel J., Pennes H. — Amer. J. Psychiat., 1952, v. 108, p. 579.

140. Hoch P., Zubin P. — В кн. Experimental Psychopathology, N.-Y. — London, 1957, p. 275.

141. Hоff H., Arnold O. — Wien. Klin. Wschr., 1954, Bd. 66, S. 345.

142. Hоffer A. — Amer. J. Psychiat., 1958, v. 114, p. 752.

143. Hоffer A. — J. clin. exper. Psychopathol., 1956, v. 17, p. 376.

144. Hоffman R. — Amer. J. Physiol., 1958, v 195, p. 747.

145. Hofmann A. — Acta physiol. Pharmacol, neerl., 1959, v. 8, p. 240.

146. Hollister L. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1962, v. 96, p. 80.

147. Horáčková E., Vojtechovský M. — Čsl. Psychiat., 1960, v. 56, p. 303.

148. Hurst L., Reuning H., coll. — S. Afric. J. Labor, a. Clin. Med., 1956, v. 2, p. 289.

149. Hyde R., von Mering О., Моrimоtо К. — J. Nerv. Ment. Dis., 1953, v. 118, p. 266.

150. Ingvar D., Soderberg U. — Experientia, 1956, v. 12, p. 427.

151. Iranyi J. — цит. по реф. в Мед. Реферат. Ж., 1960, № 10, 52.

152. Iranyi J., Fráter R. — Neurol. Psychiat., 1959, v. 12, p. 270.

153. Isbell H. — Fed. Proc., 1956. v. 15, p. 442.

154. Isbell H., Belleville R., coll. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 76, p. 468.

155. Isbell H., Fraser H., Wikler А., Belleville R. — Fed. Proc. 1955, v. 14, p. 354.

156. Isbell H., Logan С. — Arch. Neurol. Psychiat., 1957, v. 77, p. 350.

157. Isbell H., Logan C., Miner E. — Arch. Neurol. Psychiat., 1959, v. 81, p. 20.

158. Isbell H., Miner E., Logan C. — Psychopharmacologia, 1959, v. 1, p. 109.

159. Ishibashi Т., Shirahashi K. — Psychiat. Neurol. jap., 1958, v. 60, p. 1402.

160. Ishidо M. — Psychiat. Neurol. Jap., 1960, v. 62. p. 1324.

161. Jarvik M. — В кн. Pennes H. Psychopharmacology, London, 1958, p. 203.

162. Jarvik M., Abramson H., Hirsch M. — J. Psychol., 1955, v. 39, p. 373.

163. Jarvik M., Abramson H., Hirsch M. — J. Psychol., 1955, v. 39, p. 443.

164. Jarvik M., Abramson H., Hirsch M., Ewald A. — J. Psychol. 1955, v. 39, p. 465.

165. Jatzkiewitz H. — Confin. neurol., 1958, v. 18, p. 96.

166. Jost F. — Wien. klin. Wschr., 1957. S. 649.

167. Jost F. — Folia Clin. int., 1958, v. 8, p. 25.

168. Jost F., Viсari B. — Medizinische, 1958, № 8, S. 319.

169. Katzenelbоgen S., Ai Ding Pang — Dis. Nerv. Svst., 1953, v. 14, p. 85.

170. Keup W. — Confinia neurol., 1958, Bd. 18, S. 117.

171. Kies M., Horst D., Evarts E., Goldstein N. — Arch. Neurol.. Psychiat., 1957, v. 77, p. 267.

172. Klee J., Вertinо J., Weintraub W., Callawау Е. — J. Nerv. Ment. Dis.. 1961, v. 132, p. 404.

173. Koelle G. — N. Engl. J. Med., 1958, v. 258, p. 25.

174. Kornetskу С. — Arch. Neurol. Psychiat., 1957, v. 77, p. 657.

175. Kornetsky C., Humphries O., Evarts E. — Arch. Neurol. Psychiat., 1957, v. 77, p. 318.

176. Kornetsky C., Humphries O. — Arch. Neurol. Psychiat., 1957, v. 77, p. 325.

177. Krill A., Wieland A., Ostfeld A. — Arch. Ophthalmol., 1960, v. 64, p. 724.

178. Krill A., Alpeth H., Ostfeld A. — Arch. Ophthalmol., 1963, № 2, p. 180.

179. Lajtha A. — В кн. Pennes H. Psychopharmacology, London, 1958, p. 126.

180. Landis C, Clausen J. — J. Psychol., 1954, v. 36, p. 211.

181. Langfitt Т., Finney L. — Arch. Neurol. Psychiat., 1959, v. 1, p. 258.

182. Lanz U., Cerletti A., Rоthlin E. — Helv. physiol. Acta, 1955, v. 13, p. 207.

183. Lebovits В., Visotsky H., Ostfeld A. — Arch. Gen. Psychiatry, 1960, v. 2, p. 390.

184. Lebovits В., Visotsky H., Ostfeld A. — Arch. Gen. Psychiatry, 1960, v. 3, p. 176.

185. Lebovits В., Visotsky H., Ostfeld A. — Arch. Gen. Psychiatry, 1962, v. 7, p. 39.

186. Leuner H. — Med. Exper., 1960, v 2, p. 227.

187. Leuner H., Hofeld H. — Psychiat. Neurol., 1962, Bd. 143, S. 379.

188. Lewis D., Sloane R. — J. Clin. Exper. Psychopathol., 1958, v. 19, p. 19.

189. Liddel D, Weil-Mabherbe H. — J. Neurol. Neurosurg. Psychiat., 1953, v. 16, p. 7.

190. Liebert R., Wapner S., Werner H. — Arch. Neurol. Psychiat., 1957, v. 77, p. 193.

191. Liebert R., Werner H., Wapner S. — Arch. Neurol. Psychiat., 1958, v. 79, p. 580.

192. Linton H. Langs R. — Arch. gen. Psychiat., 1962, v. 6, p. 352.

193. Lоeb C, Giberti F. — Confinia neurol, 1959. v. 19, p. 40.

194. Lovell R., Osborne J., Goodmann H., Hudson B. — Lancet, 1953, v. 264, p. 970.

195. Macdonald J., Galvin J. — Amer. J. Psychiat., 19E6, v. 112, p. 970.

196. MасLean J., Ross, coll. — Quart. J. Stud. Alc., 1961, v. 22. p. 34.

197. Mahler D., Humoller F. — Proc. Soc. Exper. Biol., Med., 1959, v. 102. p. 697.

198. Malitz S., Wilkens В., Rоehrig W., Hосh P. — Psychiat. Quart., 1960. v. 34, p. 333.

199. Manzini B., Saraval A. — Riv. sperim. Freniat., I960, v. 84, p. 589.

200. Mariategui J. — Rev. Neuropsiquiatr., 1956, v. 19. p. 474.

201. Masciangelo P. — Riv. sperim. Freniat., 1959, v. 83, p. 750.

202. di Mascio A., Suter E., Hyde W, Greenblatt M. — Psychiatr. Quart, 1957, v. 31, p. 51.

203. Masuda M., Doprat Th. — J. Nerv. Ment. Dis., 1960, v. 130, p. 224.

204. Mátéfi L. — Confinia Neurol., 1952, v. 12, p. 146.

205. Mayer-Gross W. — Klin. Wschr., 1959, № 2, S. 53.

206. Mayer-Gross W. — Amer. J. Psychiat., 1959, v. 115, p. 673.

207. Mayer-Gross W., McAdam W., Walker J. — Nature, 1951, v. 168, p. 827.

208. Mayer-Gross W., McAdam W., Walker J. — Nervenarzt, 1952, Bd. 23, S. 30.

209. Mayer-Gross W., McAdam W., Walker J. — J. Ment. Sci, 1953, v. 99, p. 804.

210. von Mering O., Moriraoto K., Hyde R., Rinkel M. — В кн. Hoch P. a. Zubin J. (edit) Experimental Psychopathology, N.-Y. — London, 1957, p. 66.

211. Mietkiewski E., Liсhоta E. — Acta physiol. polon., 1962, v. 13, p. 227.

212. Miller A., Williams H., Murphee H. — J. Pharmacol. exper. Therap., 1957, v. 119, p. 169.

213. Monnier M., Krupp P. — Arch. internat. pharmacodyn., 1960, v. 127, p. 337.

214. Monrol R., Health R., Mickle W., Llewellyn R. — EEG clin. Neurophysiol., 1957, v. 9, p. 623.

215. Murphee H.. de Maar E., Williams H., Bryan L. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1958, v. 122, p. 55.

216. Nakakuki M. — Psychiat. neurol. japon., 1959, v. 61, p. 1250.

217. Nakakuki M. — Psychiat. neurol. japon., 1959, v. 61, p. 1421.

218. Naranjо J. — Rev. Confed. Med. Panamer., 1959, v. 6, p. 1.

219. Nunes E. — J. Brasil. Psiquiat., 1955, v. 4, p. 407.

220. Orsini F., Benda Ph. — Ann. méd. psychol., 1959, v. 2. p. 519.

221. Orsini F., Вenda Ph. — Ann. méd. psychol., 1960, v. 118, p. 809

222. Esmond H. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 418.

223. Оstfeld A. — Fed. Proc. 1961, v. 20, p. 876.

224. Pank Z., Shagass С. — Comprehens. Psvchiat., 1961, v. 2, p. 188

225. Pennes H. — J Nerv. Ment. Dis., 1954. v. 119, p. 95.

226. Pennes H. — Bull. N. Y. Acad. Med., 1957, v. 33, p. 88.

227. Pennes H. — В кн. Hoch P. a. Zubin J. (edit) Experimental Psychopathology, N.-Y. — London, 1957, p. 236.

228. Pennes H., Hoch P. — Amer. J. Psychiat., 1957, v. 113, p. 887.

229. Pierce J. — Praxis (Basel), 1961, v. 50. p. 486.

230. Pоrtella N. — J. Brasil. Psiquiatr., 1955, v. 4, p. 407.

231. Priori R. — Lav. neuropsichiatr., 1957, v. 21. p. 209.

232. Purpura D. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 75, p. 122.

233. Purpura D. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 75, p. 132.

234. Purpura D. — Ann. N. Y. Scad. Sci., 1957, v. 66, p. 515.

235. Richards N., Chapman L., Goodell H., Wolff H. — Ann. intern. med., 1958, v. 48, p. 1078.

236. Rinaldi F. Himwich H. — Science. 1955, v. 122, p. 198.

237. Rinaldi F. Himwich H. — J. Nerv. Ment. Dis., 1955, v. 122, p. 424.

238. Rinkel M. — J. Nerv. Ment. Dis., 1957, v. 125, p. 424.

239. Rinkel M., Hyde R., Solomon H. — Dis. Nerv. Syst., 1954, v. 15, p. 259.

240. Rinkel M., Hyde R., Solomon H. — Dis. Nerv. Syst., 1955, v. 16, p. 229.

241. Rinkel M., Hyde R., Solomon H., Hоagland H. — Amer. J. Psychiat., 1955. v. 111. p. 881.

242. Rinkel M., De Shon H., Hyde R., Solomon H. — Amer. J. Psychiat., 1952, v. 108, p. 572.

243. Rolo A., Krinskу L., Goldfarb L. — J. Psychol., 1960, v. 50, p. 85.

244. Rothlin E. — Ann. N. Y Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 668.

245. Rothlin E. — J. Pharmacy a. Pharmacology, 1957, v. 9, p. 569.

246. Rothlin E. — Bull, schweiz. Akad. med. Wiss, 1955, Bd. 15, S. 256.

247. Rothlin E., Cerletti A., coll — Experientia, 1956, v. 12, p. 154.

248. Roubicek J. — Neurol. Psychiat., 1959, v. 12, p. 522.

249. Roubicek J. — Ceskoslov. psychiat., 1960, v. 56, p. 8.

250. Rоvetta P. — EEG clin. Neurophysiol., 1956, v. 8, p. 15.

251. Ruiz-Ogara C. — Zbl. Neur., 1959, Bd. 150, S. 258.

252. Ruiz-Ogara C., Marti-Tusquets J., Gouzdlez-Monclús E. — Neurol. Psychiat., 1957, v. 10, p. 427.

253. Slavatore S. — Psychiat. Quart., 1960, v. 34, p. 236.

254. Slavatore S. — Psychiat. Quart., 1960, v. 34, p. 236.

254. Slavatore S., Hyde W. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 76, p. 50.

255. Sandisоn R. — J. Ment. Sci., 1954, v. 100, p. 508.

256. Sandison R., Spencer A., Whitelaw J. — J. Ment. Sci., 1954, v. 100, p. 491.

257. Sandison R., Whitelaw J. — J. Ment. Sci., 1957, v. 103, p. 431.

258. Sanguineti I., Zapparoli G., Laricchia, R. — Riv. sperim. greniat., 1956, v. 80, p. 887.

259. Savage Ch. — Amer. J. Psychiat., 1952, v. 108, p. 896.

260. Savage Ch. — J. Nerv. Ment. Dis., 1957, v. 125, p. 434.

261. Savage Ch., Cholden L. — J. clin. exper. Psychopathol., 1956, v. 17, p. 405.

262. Schwarz В., Вiсkfоrd R., Mulder D., Rome H. — Neurology, 1956, v. 6, p. 275.

263. Schwarz В., Bickford R., Rome H. — Proc. Staff. Meet. Mayo, Clin, 1955, v. 30, p. 407.

264. Schwarz В., Sen-Jacobson C, Peterson M. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 75, p. 579.

265. Sienteri F., Michelacci S., Franchi G. — Folia allergol., 1962, v. 9, p. 226.

266. Silva F., Heath R., coll. — Comprehens. psychiat., 1960, v. 1, p. 370.

267. Silverstein A., Klee G. — Arch. Neurol. Psychiat., 1958, v. 80, p. 477.

268. Silverstein A., Klee G. — J. Nerv. Ment. Dis., 1958, v. 127. p. 323.

269. Silverstein A., Klee G. — J. clin. exper. Psychopathol., 1960, v. 21, p. 11.

270. Silverstein A., Klee G. — J. clin. exper. Psychopathol., 1960, v. 21, p. 300.

271. Slater Ph., Morinoto K, Hyde R. — J. Nerv. Ment. Dis., 1957, v. 125, p. 312.

272. Sloane В., Lоvell D. — J. Ment. Sc, 1954, v. 100, p. 129.

273. Smith С. — Quart J. Stud. Alc., 1958, v. 19, p. 406.

274. Smith С. — Quart J. Stud. Alc., 1959, v. 20, p. 292.

275. Sogliani G., Sagripanti P. — Neuropsichiatria, 1957, v. 13, p. 149.

276. Sogliani G., Sagripanti P. — Neuropsichiatria, 1957, v. 13, p. 449.

277. Sokamoto K. — Folia Psychiatrica et Neurologica jap., 1959, v. 13, p. 257.

278. Sokoloff L., Perlin S., Kornetsky C., Kety S. — Fed. Proc. 1956, v. 15, p. 174.

279. Sokoloff L., Perlin S., Kornetsky C., Kety S. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 468.

280. Sprince H., Lichtenstein I. — Arch. Gen. Psychiatry, 1960, v. 2, p. 385.

281. Stähelin H., Tasсhler M. — Helv. physiol. pharmacol. acta, 1959, v. 17, p. 23.

282. Stevenson I. — J. Nerv. Ment. Dis., 1957, v. 125, p. 438.

283. Stoll W. — Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 1947, v. 60, p. 279.

284. Stoll W. — Schweiz. med. Wschr., 1949, Bd. 79. S. 110.

285. Stoll W. — Dtsch. med. Wschr., 1953, Bd. 78, S. 1449.

286. Stoll A., Rothlin E., Rutsсhmann J., Sсhalсh W. — Experientia, 1955, v. 11. p. 396.

287. Stumpf Ch. — Wien. klin. Wschr., 1957, Bd. 69, S. 274.

288. Tenenbaum B. — Dis. Nerv., 1961, v. 22, p. 459.

289. Thompson R., Tickner A., Webster G. — Biochem. J., 1954 v. 58, p. XIX.

290. Vinar O. — Phychiat. Neurol. med. Psychol., 1958, Jg. 10, p. 162.

291. Vojtechovský M., Horáčková E., Grof S. — Čsl. Psychiat., 1960, № 1, p. 34.

292. Votava Z., Podvalová I., Semonsky M. — Arch. internat. pharmacodyn., 1958, v. 115, p. 114.

293. Walther-Buel H. — Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 1959, v. 84, p. 291.

294. Weitraub W..Silverstein А., Klee G. — J. Nerv. Ment. Dis., 1959, v. 128, p. 409.

295. Wieser S. — Wien. med. Wschr., 1960, Bd. 110, S. 719.

236. Wikler A. — Amer. J. Psychiat., 1956, v. 112, p. 961.

237. Wikler A. — The relation of psychiatry to pharmacology. Baltimore, 1957.

298. Wilkens В., Malitz S., Eseсоver H. — Amer. J. Psychiat. 1962, v. 118, p. 815.

299. Witt P., Weber R. — Mschr. Psychiat. Neurol, 1956, v. 132, p. 193.

300. Yamada T. — Psychiat. neurol. jap., 1959, v. 61, p. 1407.

301. Yamada Т., Takumi A. — Fol. psychiatr. neurol. jap., 1956, v. 10, p. 163.

302. Yamada Т., Tsunoda Т., Takaschina K. — Folia psychiatr. neurol. jap., 1957, v. 11, p. 266.

303. Yura R. — Psychiat. Neurol, jap., 196Э, v. 62, p. 944.

304. Zenhder K, Cerletti A. — Helv. physiol. Acta, 1956, v. 14, p. 264.

305. Ziolko Н. — Med. exptl., 1960, Bd. 2, S. 224.

Моноэтиламид лизергиновой кислоты

1. Balbi R., Соvello L., Piro S. — Acta Neurol., 1959. v. 14. p. 885.

2. Felsinger J., Lasagna L., Beecher H. — J. Clin. Exper. Psychopathol., 1956, v. 17, p. 414.

3. Gallieri В., Ravetta M. — Arch. psicol. neurol. psichiat., 1956, v. 1, p. 43.

4. Gallieri В., Ravetta M. — Riv. Sper. Freniat., 1957, v. 8, p. 267.

5. MajIuf E., Mariategui J., Caleizani J. — Rev. Neuropsiquiat., 1957, v. 20, p. 581.

6. Short W., Webb H., Pfeiffer С — J. Pharmacol, exper. Therap., 1956, v. 116, p. 52.

7. Solms H. — Schweiz. Med. Wschr., 1953, Bd. 83, S. 356.

8. Solms H. — Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat, 1954, Bd. 73, S. 440.

9. Solms H. — Praxis, 1956, Bd. 45, S. 746.

10. Solms H. — Zbl. Neur., 1956, Bd. 137, S. 137.

11. Solms H. — J. Clin.exper. Psychopath., 1956, v. 17, p. 429.

12. Solms H. — Ccnfinia neurol., 1958, Bd. 18, S. 156.

13. Sоriani S., Favale E. — Sistema nerv., 1959, v. 11, p. 13.

ДЛК и обмен серотонина

1. Brengelmann J., Pare C, Sandler M. — J. Ment. Sci., 1958, v. 104, p. 1237.

2. Brown B. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 677.

3. Cerletti A., Berde B. — Experientia, 1955, Bd. 11. S. 312.

4. Cerletti A., Dоepfner W. — J. Pharmacol., Exper. Therap., 1958, v. 122, p. 124.

5. Cerletti A., Konzett H. — Arch. exper. Pathol. u Pharmak., 1956, Bd. 228, S. 146.

6. Cerletti A., Rоthlin E. — Nature, 1955, v. 176, p. 785.

7. Chauchard P.. Mazoué H. — C. r. Soc. biol., 1957, v. 151, p. 463.

8. Соsta E. — Proc. Soc. exp. Biol. Med., 1956, v. 91, p. 39.

9. Daniel E., Honour A., Bogoch A. — Gastroenterology, 1960, v. 39. p. 62.

10. De Maar E., Williams H., Miller A., Pfeiffer С — Clin. Pharmacol, and Therap., 1960, v. 1, p. 23.

11. Evarts E. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 75, p. 49.

12. Freedman D. — J. Pharmacol Exper. Therap., 1961, v. 134, p. 160.

13. Freedman D., Giarman N. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1962, v. 96. p. 98.

14. Fried G., Antopol W. — J. appl. Physiol., 1957, v. 11, p. 25.

15. Gaddum J. — J. Physiol., 1953, v. 121, p. 15 p.

16. Gaddum J. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1957, v. 66, p. 643.

17. Gaddum J., Vоgt M. — Brit. J. Pharmacol., 1956, v. 11, p. 175.

18. Herxheimer H. — J. Physiol., 1955, v. 128, p.435.

19. Horita A., Gоgerty J. — J. Pharmacol. Exper. Therap., 1958,, v. 122, p. 195.

20. Kärjä J., Kärki N., Tala E. — Acta pharmacol. toxicol., 1961, v. 18, p. 255.

21. Klee G., Вertinо J., Callaway E. — J. ment. Sci., 1960, v. 106, p. 301.

22. Kindaldi F., Rudу L., Himwiсh H. — Amer. J. Psychiat., 1956, v. 112, p. 678.

23. Saссhi U., Воnamini F., Dolce G., Garello L. — Boll. Soc. ital. biol. sperim., 1955, v. 31, p. 665.

24. Salmоiraghi G., MсСubbin J., Page I. — J. Pharmacol. exper. Therap., 1957, v. 119, p. 240.

25. Salmoiraghi G., Page I. — J. Pharmacol. exper. Therap., 1957, v. 120, p. 20.

26. Salmoiraghi G., Sollero L., Page I. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1956, v. 117, p. 166.

27. Sankar D., Phipps E., Gold E., Sankar B. — Ann. N. Y. Acad. Sci., 1962, v. 96, p. 93.

28. Savini E. — Brit. J. Pharmacol., 1956, v. 11, p. 313.

29. Shore P., Silver S., Вrodie B. — Experentia, 1955, v. 11, p. 272.

30. Sjoerdsma A., Kornetsky C., Evarts E. — Arch. Neurol. Psychiat., 1956, v. 75, p. 488.

31. Slater I., Davis K., Learу D., Boyd E. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1955, v. 113, p. 48.

32. Sollero L., Page J., Salmoiraghi G. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1956, v. 117, p. 10.

33. Sportes M., Guth P., Polley E. — Experientia, 1958, v. 14, p. 428.

34. Tоnini G. — Boll. soc. ital. biol. sperim., 1955, v. 31, p. 763.

35. Turner W., Merlis S. — Amer. J. Psychiat., 1958, v. 114, p. 751.

36. Weidmann H., Cerletti A. — Helv. physiol. pharmacol. Acta, 1957, v. 15, p. 376.

37. Welsh J., MсСоу А. — Science, 1957, v. 125, p. 348.

38. Winter Ch., Flataker L. — Proc. Soc. Exper. Biol. Med., 1956, v. 92, p. 285.

39. Winters W. — Marquette Med. Rev., 1959, v. 24, p. 204.

40. Woolley D. — Arch. exper. Pathol. Pharmakol., 1956, v. 228, p. 68.

 

Глава 3

ПСИЛОЦИБИН

Коренные жители Мексики с давних времен знают о необычных свойствах так называемого «священного мексиканского гриба». Европейцы узнали об этом в 16-м веке н. э., т. е. вскоре после проникновения в Мексику испанских завоевателей, когда появились сообщения о том, что индейцы используют этот гриб для религиозных обрядов, в том числе для того, чтобы вызывать видения, позволяющие, по их мнению, предсказывать будущее. Уже упоминавшийся нами францисканский монах Бернардино де Сахагун в своей «Общей истории новой Испании» приводит описание психических нарушений, развивавшихся после приема священного гриба: «Они пили шоколад, ели грибы с медом... некоторые танцевали, плакали, другие, еще сохранявшие рассудок, оставались на своих местах и тихо покачивали головами. В своих видениях они наблюдали, как они погибают в сражениях, пожираются дикими зверями, берут в плен врага, становятся богатыми, нарушают супружескую верность, как им разбивают головы, они превращаются в камень или мирно уходят из жизни, падают с высоты дома и умирают, а когда действие гриба проходило, они рассказывали друг другу о своих видениях.»

Однако, в действительности культ гриба и, по-видимому, его употребление восходят к более давним временам. В Гватемале найдены каменные изображения гриба, в ножку которого врезана голова или фигурка бога или демона, наиболее старые из них выполнены более 3-х тысяч лет тому назад (культура Майя).

Под влиянием католической церкви, запрещавшей употребление гриба, как дьявольское наваждение, культ его не исчез, но стал тайным, и исчез из поля зрения официальной науки настолько, что в 1915 году американский ботаник Сэффорд пришел к выводу, что испанские монахи по ошибке приняли за гриб высушенный пейотл — т. е. что речь идет об интоксикации мескалином.

Только в начале 50-х годов нынешнего столетия американские путешественники, муж и жена Вэссоны, обнаружили, что индейцы продолжают употребление «священного гриба». В 1953 году Р. Вэссон был допущен к участию в церемонии, а в 1955 году испытал на себе действие гриба. Выделение и изучение веществ, содержащихся в грибе и оказывающих влияние на ЦНС, было начато после того, как французскому ботанику Р. Хейму, совершившему путешествие в Центральную Америку вместе с Вэссонами, удалось вывезти и получить во Франции культуру этого гриба, официально названного в его честь Psilocybe mexicana Heim.

В 1958 году швейцарскому химику А. Гофману, открывшему в 1943 году психотомиметические свойства диэтиламида лизергиновой кислоты, удалось вместе с группой сотрудников выделить содержащееся в грибе активное вещество, названное псилоцибином, установить его формулу и способы синтеза. Интересно отметить, что попытки установить в опытах на животных, какая из фракции гриба содержит активное вещество, дали настолько неопределенные результаты, что возникло предположение, что выращенный во Франции гриб утратил свои психотомиметические свойства. Однако, проведенное А. Гофманом самонаблюдение показало, что гриб по-прежнему сохраняет способность вызывать психические нарушения, и с помощью повторных проверок на здоровых добровольцах опыты с выделением псилоцибина были успешно завершены.

Впоследствии псилоцибин был выделен из ряда других видов грибов, принадлежащих к роду Psilocybe, в том числе и произрастающих вне Мексики и Центральной Америки — в Камбодже, Таиланде, хотя в этих странах не удалось обнаружить следов употребления грибов для вызывания состояний рауша.

Содержание псилоцибина в различных видах грибов колеблется от 0,2 до 0,6% к весу высушенного гриба или его мицелия. В наиболее высокой концентрации — 0,6% — псилоцибин содержится в грибе Psilocybe semperviva Heim. Псилоцибин представляет собой белые кристаллы, растворимые в воде, но нерастворимые в органических растворителях. Это — фосфорнокислый эфир 4-оксидиметилтриптамина. Наряду с псилобицином в грибах обнаружено другие вещество — псилоцин (4-гидроксидиметилтриптамин).

#img_9.png

Псилоцибин и псилоцин в равных дозах оказывают одинаковое действие на психику как по интенсивности, так и по характеру вызываемых ими изменений. Псилоцибин — первое и пока единственное обнаруженное в природе производное индола, содержащее фосфор, но по-видимому, фосфор не имеет отношения к его психотомиметическому действию и играет только роль стабилизатора, делая псилоцибин более устойчивым. Так как псилоцин содержится в грибах в чрезвычайно малых количествах, иногда в виде следов, то большинство исследований, даже после того, как были найдены способы синтеза, проводились и проводятся с псилоцибином.

Дача псилоцибина здоровым людям вызывает у них значительные и разнообразные соматические и психические нарушения.

Псилоцибин дают внутрь (4—14 мг) либо вводят подкожно или внутримышечно (3—15 мг). Психические изменения обычно появляются после приема внутрь через 30—60 минут, после парентерального введения они развиваются быстрее — через 10—15 минут и обычно более выражены, чем после приема внутрь.

В сфере восприятия отмечается прежде всего большая яркость восприятия — цвета окружающих предметов кажутся более яркими и чистыми. Появляются иллюзии и галлюцинации, преимущественно зрительные. Предметы приходят в движение, лица окружающих меняются, появляются различные цветные узоры, геометрические фигуры, ковры, мозаика. Более сложные галлюцинации — предметы — наблюдаются реже, сценоподобный характер галлюцинаций обычно отсутствует, но может быть ревизуализация прошлого. Иллюзии и галлюцинации обычно ярки, подвижны, возникают преимущественно при закрытых глазах, обычно носят приятный, реже — устрашающий характер. Нарушения слухового восприятия наблюдаются реже, обычно ограничиваются гиперакузией, иногда элементарными иллюзиями и галлюцинациями слуха. Нам удалось обнаружить лишь одно наблюдение, в котором испытуемый после приема псилоцибина испытывал сложные галлюцинации слуха — слышал музыку Генделя и Моцарта. Могут развиваться также вкусовые и обонятельные иллюзии и галлюцинации, которые, однако, отступают на задний план по сравнению с нарушениями зрительного восприятия.

Часто нарушается восприятие времени и пространства. Субъективное течение времени может как ускоряться, так и замедляться вплоть до появления чувства остановки времени, чаще однако течение времени замедляется. Изменяется перспектива, комната, в которой находятся испытуемые, увеличивается, уменьшается, вытягивается в длину, стены то приближаются, то отступают. Изменяются форма и очертания предметов (метаморфопсии). Может наблюдаться чувство нереальности — человек как будто оказывается в другом мире, — хотя формальная ориентировка не нарушается.

Расстройства схемы тела, деперсонализация также нередки, хотя наблюдаются далеко не во всех случаях. Собственное тело или отдельные его части становятся более тяжелыми или легкими, увеличенными или уменьшенными, форма их изменяется и т. д. При более выраженных нарушениях тело становится чужим, испытуемые чувствуют, что они как бы удвоились, распались на отдельные элементы, тело утрачивает границы, сливается с окружающим миром, исчезает, собственный голос доносится со стороны, нарушается связь мира с «Я» испытуемого. Один из испытуемых, описанный Деле и сотр. созерцал себя самого, как актера, играющего комедию, причем он сам являлся одновременно и актером и зрителем (деперсонализация).

Наряду с нарушениями восприятия отмечаются и нарушения мышления. Появляется чувство пустоты в голове, остановка и отсутствие мыслей, замедление или ускорение темпа мышления и речи. Выполнение психологических тестов обычно ухудшается, при этом может наблюдаться чрезмерная генерализация; символизация; в обычных фразах или картинках, предъявляемых для толкования, испытуемые замечают скрытый намек или угрозу. Отчасти затруднения в выполнении тестов могут быть связаны с нарушениями внимания, сконцентрированного на собственных переживаниях, отсутствием интереса к эксперименту, желания возможно лучше справиться с заданием. Нередки и идеи отношения и преследования, содержание которых чаще связано с экспериментом: испытуемые считают, что их обманули, дали вместо обещанного лекарства с какой-то целью яд, экспериментатор хочет погубить их здоровье, может быть умертвить и т. п.

Для эмоциональных изменений, вызываемых псилоцибином, наиболее характерны чувство безразличия, утрата интереса к окружающему, внутреннее спокойствие («токсическая интраверзия» по де Бору) и эйфория, которые часто сочетаются между собой. Испытуемые ощущают полную внутреннюю гармонию, глубокое удовлетворение, которые иногда достигают степени экстаза, когда им открывается «чистая красота», кажется, что постигнуты «основные истины». В то же время все происходящее вокруг утрачивает свое значение, все проблемы, личные и общественные, мысли и чувства окружающих перестают волновать испытуемых, они порой утрачивают способность сочувствовать людям и хотя могут понимать смысл происходящего, следить за ведущейся в их присутствии беседой и даже участвовать в ней, но для этого им приходится делать над собой усилие, так как все это не представляет для испытуемых никакого интереса. Эйфория может носить как характер созерцательной радости, так и напоминать гипоманиакальное состояние. В этих случаях испытуемые наряду с повышенным настроением обнаруживают болтливость, повышенную потребность в движении, ускорение течения мыслей, отвлекаемость внимания, беспричинный смех, Наконец, эйфория может быть чуждой личности, как бы навязанной извне, или же наблюдается лишь внешнее выражение повышенного настроения, тогда как само чувство радости и веселья отсутствует. Однако повышенное настроение сравнительно редко сохраняется на всем протяжении экспериментального психоза. Чаще оно чередуется с чувством тоски, тревоги, страха. В меньшем числе случаев повышенное настроение может отсутствовать, а на первый план выступают чувства тревоги, страха, недовольства, беспричинной тоски, реже — амбивалентность. Двигательная и волевая активность чаще уменьшаются, в более редких случаях усиливаются. Обычно погружение в мир своих переживаний, снижение или утрата интереса к происходящему вокруг делают испытуемых менее доступными, аутичными, но может наблюдаться и чрезмерная откровенность, когда испытуемые охотно и без всякой к тому необходимости делятся своими сокровенными переживаниями, планами, надеждами. Французский писатель Мишо, испытавший на себе действие псилоцибина и подробно описавший свои переживания, связывал эту откровенность с тем, что будущее в этом состоянии потеряло для него всякое значение.

Ориентировка в месте, времени и собственной личности обычно не страдает, испытуемые могут контролировать свое поведение. Однако Деле и сотр. отмечают возможность развития онейроидных эпизодов, обычно непродолжительных. При этом окружающее кажется странным, нереальным, приобретает символическое значение, независимое от логики, появляется чувство проникновения в абсолютную истину, недоступную другим. Нарушается восприятие времени, схемы тела, речь становится непонятной, символичной. Исчезает критика к своему состоянию. По окончании экспериментального психоза эти периоды выпадают из памяти.

По-видимому, речь идет в значительной степени о различной трактовке одних и тех же явлений, т. к. другие исследователи описывают сходные нарушения, но не трактуют их как синдромы нарушенного сознания.

Таким образом, прием псилоцибина здоровыми людьми вызывает психоз, протекающий обычно на фоне неизмененного сознания и характеризующийся двумя основными картинами: аутизмом с богатыми внутренними переживаниями (иллюзиями зрения, реже — слуха, обоняния и вкуса, нарушениями восприятия времени и пространства, изменениями схемы тела, деперсонализацией, нарушениями мышления, уменьшением активности и побуждений, иногда идеями отношения) и гипоманиакальным состоянием.

Весьма разнообразны и соматические нарушения, вызываемые псилоцибином. Нередко, особенно в начальном периоде интоксикации, наблюдается тошнота. Наиболее постоянным симптомом является мидриаз, часто, хотя и не всегда, отмечаются замедление пульса (реже — тахикардия), колебания его частоты, оживление сухожильных рефлексов. Менее постоянны, но все же наблюдаются более чем у 1/2 испытуемых головокружения, потливость, покраснение лица, реже — рук, иногда сопровождающееся чувством жара или холода, разнообразные нарушения дыхания (его ускорение, замедление, неустойчивость). К более редким симптомам относятся головные боли, чувство легкости или давления в голове, повышенная чувствительность к свету, парестезии, тремор, дизметрия и нарушения походки, повышение или ослабление кожной чувствительности, чувство онемения или ползания мурашек в конечностях, преходящая гипо- или гипертензия, сухость во рту. На ЭЭГ наблюдаются десинхронизация, иногда ускорение и уменьшение амплитуды альфа-ритма, большая выраженность бета-ритма, уплощение кривой; десинхронизация ЭЭГ может сменяться появлением тэта-волн, иногда гиперсинхронизацией. При лабораторном исследовании отмечены эозинопения в крови и уменьшение содержания креатинина в моче. Содержание в крови глютамино-щавелевоуксусной трансаминазы, щелочной фосфатазы и псевдохолинэстеразы не изменялось.

Большинство исследователей ограничивается лишь описанием соматических изменений, не пытаясь сопоставить их с изменениями психики. Все же Деле и сотр. удалось отметить, что тахикардия обычно связана с чувством тревоги, а наибольшая выраженность вазомоторных изменений совпадает с периодом наиболее выраженных психических изменений, в частности — с эйфорией.

Зависимость между характером психических нарушений и дозой псилоцибина прослежена в опытах на здоровых людях Гнирссом. После подкожного введения 3 мг псилоцибина он наблюдал легкую апатию, сменяющуюся эйфорией (иногда — недовольно-недоверчивым настроением), уменьшение потока мыслей, чувство внутренней расслабленности, отдаление от внешнего мира, интенсификацию цветов окружающих предметов. Испытуемые бесцельно отдаются мыслям о повседневных событиях. Соматические нарушения обычно отсутствуют. Увеличение дозы псилоцибина до 5—6 мг ведет к усилению психических и появлению соматических нарушений. Субъективно испытуемые ощущают головокружения, чувство жара, сдавления в голове и в шее, объективно отмечаются мидриаз, потливость, замедленное и углубленное дыхание, брадикардия, повышение артериального давления, легкая атаксия, десинхронизация на ЭЭГ. В психическом состоянии преобладают аспонтанность, пустое довольство, склонность к шуткам, иногда — беспричинный смех, безразличие к общим и личным проблемам.

Наконец, введение 10 мг псилоцибина (самонаблюдение автора) вызвала наиболее значительные психические нарушения: яркие иллюзии зрения, окружающее то приближаюсь, то удалялось; стены, пол, потолок переходили друг в друга, нарушались чувство времени, схема тела, мышление (мысли становились отрывочными, окружающие предметы расценивались как символ того, что происходит с автором, он сам как бы превращался и распадался на отдельные причудливые элементы, казалось, что им управляют извне), наблюдались короткие эпизоды помрачения сознания. Эти переживания сопровождались дисфорией, боязливостью. критика к ним была утрачена и восстановилась только по миновании психотического эпизода.

Роль дозы псилоцибина подтверждают и другие исследователи. Как выраженность психических нарушений, так и неврологическая симптоматика — нарушение координации движений, атаксия, нарушение артикуляции становятся тем более выраженными, чем больше доза псилоцибина, хотя далеко не всегда возможно предсказать характер психических нарушений на основании одной лишь дозы псилоцибина. В общем, чем выше доза, тем больше картина приближается к токсическому делирию.

Хейман, исследуя 12 здоровых людей (25 опытов) с применением, наряду с непосредственным наблюдением, киносъемки и записи речи, выделил 3 фазы действия псилоцибина. В 1-ой фазе, начинающейся через 15—25 минут после введения псилоцибина, испытуемые как бы со вниманием прислушиваются к самим себе, лицо становится спокойным, задумчивым, жесты более скупыми, речь — тише и мелодичнее. Появляются своеобразные, с трудом поддающиеся словесному определению, ощущения в теле, иногда — чувство полета или погружения. 2-я фаза начинается через 30—60 минут. В это время испытуемые подвижны, внимание их сосредоточено на ближайшем окружении, но ограничивается только им — остальное теряет свое значение. Речь приобретает характер монолога, появляются зрительные иллюзии и галлюцинации. При относительно небольших дозах псилоцибина вызываемые им изменения ограничиваются описанными двумя фазами. Если же доза составляет 0,146—0,19 мг на 1 кг веса, то развивается и 3-я фаза, наступающая через 1,5—2 часа и позже. Для этой фазы характерны отсутствующий взгляд, отрывочная, тихая и монотонная речь, концентрация внимания на собственных переживаниях, дереализация, деперсонализация, чувство замедления или остановки времени, расщепления «Я», нечеткие границы между «Я» и внешним миром. Исчезает интерес к людям, способность чувствовать и понимать чувства других.

Вопрос о зависимости выраженности психопатологической симптоматики от дозы и определенной фазности развития психических нарушений несомненно интересен, но имеющиеся пока наблюдения слишком немногочисленны и нуждаются в дальнейшей проверке.

Сведения о влиянии псилоцибина на психически больных нам удалось найти только в нескольких работах Деле и сотр., и Серкл с сотр., Гамна и сотр.). Поскольку эти авторы давали псилоцибин больным с различными психическими заболеваниями — шизофренией, эндогенной депрессией, хроническим алкоголизмом, истерией, психопатиями, органическими заболеваниями головного мозга — и каждая из этих групп была малочисленной, определенные выводы сделать трудно. Все же удалось отметить, что в то время, как соматические нарушения одинаково выражены у психически здоровых и у больных, нарушения психики значительно менее выражены у психически больных. Это относится, в первую очередь, к больным шизофренией. При параноидной форме шизофрении с значительной давностью заболевания псилоцибин обычно вызывал только вегетативные изменения. Лишь у свежезаболевших больных параноидной шизофренией иногда отмечалось оживление их болезненных переживаний. Изменения в психическом состоянии гебефреников также незначительны и чаше ограничиваются атипичным возбуждением. При кататонической форме шизофрении наблюдается переходящее уменьшение инертности, у 1 больной псилоцибин вызывал расторможение с выявлением не обнаруживавшихся до эксперимента бредовых идей. У больных эндогенной депрессией может наблюдаться как усиление тревоги и заторможенности, так и изменение настроения — появление эйфории, иногда сохраняющейся несколько дней. Введение псилоцибина психопатам, истерикам, больным с навязчивыми состояниями может улучшать контакт с больными, вызывать оживление переживаний, в том числе амнезированных, и тем самым облегчает возможность психотерапевтического воздействия. Иногда оживление переживаний само ведет к улучшению состояния больных. Больные с органическими заболеваниями головного мозга дают более слабую реакцию на прием небольших доз псилоцибина по сравнению с невротиками.

В остальном, изменения, вызываемые псилоцибином, качественно не отличаются от изменений, наступающих у психически здоровых (иллюзии и галлюцинации зрения, деперсонализация, нарушения восприятия времени, эйфория, чередующаяся с тревогой и т. д.).

Большинство исследователей указывает, что психические нарушения сохраняются несколько часов, обычно 4—5, после дачи внутрь или парентерального введения псилоцибина, по миновании этих нарушений неприятные ощущения отсутствуют, испытуемые сохраняют ясное воспоминание о своих переживаниях. Иногда психические нарушения могут затягиваться до многих часов, редко — до нескольких дней, хотя и в этих случаях они наиболее выражены через 2—4 часа после в ведения псилоцибина. Нарушения сознания, если они имели место, исчезают быстрее, чем эмоциональные нарушения. Воспоминание на период расстроенного сознания отрывочны, искажены, может наблюдаться частичная амнезия. По миновании психических нарушений в течение 24—48 часов, иногда и дольше, может сохраняться астеническое состояние с головными болями, отсутствием аппетита, болями в животе, изредка — парестезиями и синестезиями.

В отличие от ДЛК и мескалина при повторных введениях псилоцибина привыкание к нему не наступает, выраженность реакции чаще остается у одного и того же лица одинаковой (при равных дозах псилоцибина); после нескольких дней приема ДЛК введение псилоцибина не оказывает обычного действия. Но предварительный прием псилоцибина не предотвращает или только ослабляет реакцию на последующую дачу ДЛК.

Зависимость характера реакции на псилоцибин от особенностей личности не исследовалась, возможно, потому, что опыт изучения других психотомиметиков — мескалина и ДЛК показал, что установить такую зависимость не удается.

Как средство лечения психических заболеваний псилоцибин почти не применяется. Имеются лишь отдельные сообщения французских авторов (Деле и сотр.; Дюше) об успешном применении псилоцибина у больных неврозами. Как и при применении ДЛК, растормаживание больных, которые рассказывают врачу о прежде скрывавшихся ими переживаниях, может сопровождаться улучшением их психического состояния. Группа чешских авторов (Серкл и сотр.) попыталась использовать эйфоризующее действие малых доз псилоцибина и получила удовлетворительный эффект у части больных неврозами с преобладанием депрессии и у больных реактивной депрессией, однако вопрос о прочности терапевтического действия псилоцибина остается открытым.

Фармакологические свойства и обмен псилоцибина изучались, главным образом, на животных. Эти данные лишь частично могут быть использованы для изучения действия псилоцибина на человека Выше уже отмечалось, что выделить псилоцибин удалось только, исследуя действие различных фракций гриба на человека, тогда как эксперименты на животных не дали убедительных результатов. Различные виды животных обнаруживают разную чувствительность к псилоцибину — мыши и собаки менее чувствительны к нему, чем крысы, кролики и обезьяны. Таким образом, нельзя установить параллелизм между сложностью высшей нервной деятельности животного и его чувствительностью к псилоцибину. Вместе с тем можно отметить известное сходство между действием псилоцибина на животных и на человека. При введении крысам, кроликам, собакам и обезьянам псилоцибин оказывает преимущественно симпатотоническое действие, вызывая мидриаз, пилоэрекцию, учащение дыхания, повышение температуры, подъем артериального давления, сокращение мигательной перепонки, гипергликемию. Менее постоянно действие на частоту пульса — отмечены как тахикардия, так и брадикардия. Вместе с тем, двигательная активность животных чаще либо не меняется, либо несколько уменьшена. Иногда может наблюдаться двигательное возбуждение, чередующееся с сонливостью. Несмотря на седативное действие псилоцибина, реакция животных на внешние раздражения не меняется или даже усиливается. На ЭЭГ наблюдается реакция пробуждения. Хронаксиметрически в опытах на крысах отмечены две фазы: фаза возбуждения (снижение хронаксии мышц), сменяющаяся фазой торможения (увеличение хронаксии мышц). Вейдман и Черлетти нашли, что псилоцибин и псилоцин усиливают коленные рефлексы спинальных кошек. Действие на этот рефлекс было использовано для сравнения действия ряда веществ, сходных по химическому строению с псилоцибином. При этом оказалось, что только вещества с гидроксильной группой в 4-м положении активируют моносинаптический рефлекс, тогда как 5-гидроксииндолы (буфотенин, серотонин) тормозят этот рефлекс, а вещества с гидроксильной группой в положении 6 или 7 не оказывают на него никакого действия. Замена в положении 4 гидроксильной группы ослабляет действие полученных таким образом веществ на моносинаптический рефлекс (его усиление вызывает только бензоил-дериват псилоцибина), к ослаблению или извращению рефлекса ведет также замещение в положении 1. Изменяется действие на моносинаптический рефлекс и при изменениях в боковой цепочке. Влияние на моносинаптический рефлекс было избрано в качестве показателя психотомиметической активности препаратов, но соответствующие исследования на людях пока не опубликованы.

#img_10.png

Псилоцибин в опытах на изолированных органах не изменяет эффекта адреналина, ацетилхолина, гистамина, никотина, но обнаруживает антагонизм к серотонину. Этот эффект в 80— 100 раз слабее по сравнению с антагонистическим действием ДЛК, и примерно во столько же раз доза псилоцибина, вызывающая психические нарушения, превышает соответствующую дозу ДЛК. В то же время производное ДЛК — 2-бром-ДЛК или препарат BOL-148, мощный антагонист серотонина, обнаруживает антагонизм по отношению к псилоцибину (опыты на интактных животных). В исследованиях Вайзмен-Дистлера и Соркса псилоцибин не влиял на выделение с мочой основного метаболита серотонина — 5-оксииндолуксусной кислоты ни у человека, ни у животных (крыс). Метаболизм псилоцибина почти не изучен. В опытах на крысах Гесснер нашел, что около 11% псилоцибина выделяется в неизмененном виде, а 5-гидроксииндолуксусная кислота выделяется в виде следов. В опытах in vitro того же автора псилоцибин практически не расщеплялся моноаминоксидазой. Различные биохимические изменения, обнаруженные А. Я. Раппопортом и Л. И. Ландо у собак, сами авторы рассматривают как несущественные. Нам не удалось найти данных о метаболизме псилоцибина в организме человека. Монье изучал ЭЭГ кроликов и ее изменения после перерезки головного мозга на различных уровнях и раздражения различных участков мозга и пришел к выводу, что псилоцибин воздействует на нисходящую медио-таламическую систему ретикулярной формации, которая оказывает тормозящее действие и является антагонистом восходящей активирующей системы ретикулярной формации. Блокируя эту систему, псилоцибин косвенно усиливает действие активирующей ретикулярной системы и в конечном итоге вызывает такие же изменения, как и ДЛК, непосредственно активирующий эту систему. Таким образом, в настоящее время более или менее полно изучен клинический эффект псилоцибина — его действие на поведение человека и животных, механизм действия же остается неясным. Можно лишь отметить, что незначительные изменения химической формулы резко изменяют действие препаратов. По-видимому, не случайно, что два наиболее активных психотомиметических средства — ДЛК и псилоцибин являются индолами, замещенными в положении 4 и что большинство (хотя и не все) психотомиметичеоких средств являются производными триптамина, близкими по строению к серотонину.

ЛИТЕРАТУРА

1. Банщиков В. М., Столяров Г. В. — Сб. тр. I МОЛМИ им. Сеченова И. М. т. XXVII. М., 1964.

2. Раппорт А. Я., Ландо Л. И. — В сб. Вопр. психофармакол. Тр. ГосНИИ психиатрии, 1962, стр. 345.

3. Cerletti A. — Dtsch. med. Wschr., 1959, Bd. 84, S. 2317.

4. Chauchard P., Mazoué H. — C. r. Soc. biol., 1961, v. 155, p. 71.

5. De Boor W. — Dtsch. med. Wschr., 1959, Bd. 84, S. 1392.

6. Delay J., Pichot P., coll., — C. r. Acad. Sci., 1958, v. 247, p. 1235.

7. Delay J., Pichot P., coll. — Ann. méd. psychol., 1959, v. 117, p. 891.

8. Delay J., Pichot P., coll. — Ann. méd. psychol., 1959, v. 117, p. 899.

9. Delay J., Pichot P., Lemperiére T. — Presse méd., 1959, v. 49, p. 1811.

10. Delay J., Pichot P., Lemperiére T., Quetin A. M. — Ann. méd. psychol., 1959, v. 2, p. 509.

11. Delay J., Thuillier J., Nakajima H., Durandin M. — C. r. Soc. biol., 1959, v. 153, p. 244.

12. Duсhé D. — Sem. Hôp. Paris, 1961, v. 63, p. 3061.

13. Erspamer V., Nobili M. — Arch. internat. pharmacodyn., 1961, v. 137, p. 24.

14. Gamna G., Ferriо L., coll. — Sistema nerv., 1962, v. 14, p. 389.

15. Gessner P., Khairallah P., MсIsаас W., Page I. — J. Pharmacol, exper. Therap., 1960, v. 130, p. 126.

16. Gnirss F. — Schweiz. Arch. Neurol. Neurochir. Psychiat., 1959 Bd. 84, S. 346.

17. Harris L, Uhle F. — J. Pharmacol. Exper. Therap., 1960, v. 128, p. 358.

18. Heim R. — Histoire méd., 1958, v. 8, p. 43.

19. Heim R., Brack A., Kobel H., coll. — C. r. Acad. Sci., 1958, v 246, p. 1346.

20. Heim R., Сailleux R. — C. r. Acad. Sci., 1957, v. 244, p. 3109.

21. Heim R., Hоfmann A. — C. r. Acad. Sci, 1958, v. 247, p. 557.

22. Heimann H. — Psychiat. Neurol., 1961. v. 141, p. 69.

23. Hоfmann A. — Acta physiol. pharmacol. Neurl., 1959, v. 8, p. 240.

24. Hоfmann A. — Svensk Kemisk Tidskrift., 1960, v. 72. p. 723.

25. Hоfmann A., Freу A., coll. — Experientia, 1958, v. 14, p. 397.

26. Hоfmann A., Heim R., Brack A., Kobel H. — Experientia, 1958, v. 14, p. 107.

27. Hоfmann A., Heim R., Brack A., coll. — Helv. chim. Acta, 1959, v. 42, p. 1557.

28. Hollister L., Prusmack S., coll. — J. Nerv. Ment. Dis., 1960, v. 131. p. 428.

29. Isbell H, Wolbасh A., Wikler A, Miner E. — Psychopharmacologia, 1961, v. 2, p. 147.

30. Malitz S., Esсоnar H., Wilkens В., Носh P. — Comprehens. Psychiat., 1960, v. 1, p. 8.

31. Malitz S., Wilkens В., Roehrig W., Носh P. — Psychiat. Quart, 1960, v. 34, p. 333.

32. Miсhaux H. — Rev. mycol., 1960, v. 25. p. 52.

33. Mоnnier M. — Experientia, 1959, v. 15. p. 321.

34. Nietо D. — Neurol. Neurocirurg. Psiquiatr., 1959, v. 1, p. 6.

35. Rinkel M., Atwell C, DiMascio A, Brown J. — New Engl. J. Med., 1960, v. 262, p. 295.

36. Rоubicek J., Drvоta S. — Českoslov. psychiat., 1960, v. 56, p. 44.

37. Rümmele W. — Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 1959, Bd. 84. S. 348.

38. Rümmele W., Gnirss F. — Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 1961, v. 87, p. 365,

39. Sercl M., Kovarik J., Jarоs O. — Psychiat. Neurol., 1961, Bd. 142, p. 137.

40. Silva F., Heath R., coll. — Rec. Ad vane. Biol. Psychiat., 1961, v. 3, p. 119.

41. Stein S. — Mycologia, 1959, v. 51, p. 49.

42. Volmat R., Robert R. — Ann. Scient. Univ. Besancon Serie Medicine, 1961, № 5, p. 15.

43. Weidmann H., Cerletti A. — Helv. Physiol. Pharmacol. Acta, 1960, v. 18, p. 174.

44. Weidmann H., Taeschler M., Konzett H. — Experientia, 1958, Bd. 14, S. 378.

45. Wisman-Distler M., Sourkes T. — Ann. N. Y. Acad., Sci., 1962, v. 96, p. 142.

 

Глава 4

ПРОЧИЕ ПСИХОТОМИМЕТИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА

За последние годы наряду с давно известными психотомиметическими средствами — мескалином, ДЛК — и обнаруженным недавно, но привлекшим к себе внимание ряда исследователей псилоцибином, обнаружено и описано действие ряда других веществ, также обладающих способностью вызывать у человека кратковременные и обратимые психические нарушения. Часть этих веществ подобно мескалину и псилоцибину выделена из растений, давно известных своей способностью влиять на психику человека, часть является синтетическими препаратами. Мы приводим краткое описание действия части этих препаратов, вызвавших по сравнению с другими больший интерес и более подробно описанных. Краткость их описания обусловлена не столько тем, что препараты заслуживают меньшего внимания, по сравнению с ДЛК, мескалином и псилоцибином, сколько меньшей их изученностью.

1. Производные триптамина — зарубежные препараты буфотенин, диметилтриптамин и диэтилтриптамин. #img_11.png

#img_12.png

Буфотенин и диметилтриптамин (ДМТ) обнаружены в семенах дерева Piptadenia peregrina, произрастающего в бассейне реки Ориноко, и ряда других деревьев того же рода, растущих в Южной Америке, а буфотенин кроме того найден в мухоморах. Из семян Piptadenia peregrina жители Перу и Гаити приготовляли специальный церемониальный порошок, который они втягивали в нос. Порошок этот, называвшийся «кохоба», но известный и под другими названиями, применялся в течение ряда столетий — его обнаружил уже Колумб, — и употреблялся с целью колдовства и для религиозных церемоний. Он вызывал состояние внешней обездвиженности и яркие зрительные галлюцинации — видения богов, отсутствующих людей и т. п. Нельзя с уверенностью утверждать, что буфотенин и ДМТ являются единственными или даже основными веществами, обусловливающими появление психических нарушений при приеме порошка «кохоба». В частности в опытах Тэрнера и Мерлиса втягивание в нос приготовленного ими порошка (из семян дерева), а также буфотенина не вызвало психических изменений. Однако буфотенин и более отчетливо ДМТ оказывают несомненное влияние на психику.

Действие буфотенина обнаруживает прямую зависимость от дозы. Внутривенное введение здоровым людям 2 мг буфотенина вызывает только соматические нарушения — тошноту, чувство покалывания в лице и сдавления в груди. При большей дозе — до 16 мг и большей скорости введения (до 10 мг в 1 минуту) соматические симптомы более выражены — резкое покраснение лица, шеи, груди, которые приобретают пурпурный оттенок, тошнота, рвота, мидриаз, нистагм, незначительный подъем артериального давления и ускорение пульса, слюнотечение. Одновременно появляются и психические нарушения: зрительные галлюцинации, обычно элементарные в виде цветных пятен, изменяющих свою форму, чувство спокойствия или эйфории, нарушения восприятия времени и пространства, трудность выражения мыслей, грубые ошибки в счете, неточная ориентировка в окружающем. После прекращения вливания нарушения восприятия быстро, — нередко в течение нескольких минут, — сглаживаются; дольше сохраняются чувство спокойствия, вялость, замкнутость, которые сменяются эйфорией, длящейся несколько часов. У больных шизофренией по наблюдениям Тэрнера и Мерлиса буфотенин вызывает только кратковременные (длящиеся несколько минут) соматические нарушения и столь же кратковременное усиление замкнутости. Фрейбинг предположил, что берсерки — скандинавские воины, обнаруживавшие необычайную храбрость в битве (они сражались с обнаженной грудью — ber serk — откуда и происходит название «берсерк») искусственно приводили себя в состояние ярости, скорее всего путем приема грибов, содержащих галлюциногенные (психотомиметические вещества). Такое предположение кажется достаточно обоснованным: описание поведения берсерков напоминает состояние кратковременного психоза — сначала появлялся озноб, лицо распухало, меняло цвет, затем наступало состояние ярости — берсерки выли как дикие звери, кусали край своих щитов, рубили направо и налево, не разбирая, где друг и где враг и убивая всех, кто попадался им на пути — людей и скот. Такое состояние длилось около одного дня, сменяясь слабостью и вялостью. После того, как было введено наказание за берсеркизм, предусматривавшее и наказание окружающих, если они не свяжут берсерка, берсерки исчезли. Известны также и грибы, вызывающие психические нарушения и содержащие буфотенин. Однако опыты с чистым буфотенином, кратковременность и незначительная выраженность вызываемых им психических нарушений заставляют сомневаться в том, что один буфотенин может вызвать тяжелые и относительно длительные психические нарушения, подобные наблюдавшимся у берсерков и до сих пор встречающиеся при отравлении грибами, в том числе вызываемые напитком, приготовляемым из них некоторыми северными народами.

ДМТ обычно вводится внутримышечно в дозе 0,7—1,1 мг/кг. Психические нарушения появляются очень быстро, уже через 3—5 минут после инъекции и внезапно, но продолжаются недолго — примерно около часа. Картина психоза и сопутствующие ему вегетативные нарушения обнаруживают значительное сходство с изменениями, вызываемыми ДЛК, мескалином, псилоцибином и значительно ярче, чем после введения буфотенина. Появляются преимущественно зрительные иллюзии и галлюцинации — яркие, подвижные, иногда сценоподобные, которые усиливаются в темноте и при закрытых глазах. Слуховые и тактильные галлюцинации наблюдаются реже и более кратковременны. Нарушается восприятие пространства, форма и размеры предметов меняются, искажаются, в первую очередь это касается тех предметов, на которые обращено внимание испытуемого. Обычно эти изменения сочетаются с расстройствами схемы тела. Оценка времени также изменяется, хотя и не очень значительно — обычно продолжительность эксперимента переоценивается. Со стороны мышления отмечена потеря способности управлять своими мыслями, замедление темпа мышления, бедность мыслей, разрыхление ассоциаций, склонность к рассуждениям на философские, порой мистические темы, бессвязность речи, нарушения внимания. Иногда появляется недоверие к экспериментатору, идеи преследования и отравления, также направленные на экспериментатора. В начальном периоде психоза преобладает чувство страха, которое затем сменяется эйфорией, наблюдаются также и чередования эйфории со страхом или апатией.

У части испытуемых собственно повышение настроения может отсутствовать, смех носит чуждый, непонятный характер, близкий к насильственному.

Двигательная активность, как правило, усиливается, Ориентировка в месте и времени обычно сохраняется, хотя у части испытуемых в первые 10—15 минут опыта отмечается кратковременное (несколько минут) состояние расстроенного сознания с последующей амнезией на этот период. ДМТ вызывает симптомы симпатотонии: повышение систолического и, в меньшей степени, — диастолического давления, мидриаз, тахикардию. Менее постоянно отмечается чувство нехватки воздуха, оживление сухожильных и периостальных рефлексов, непроизвольные гиперкинезы, нарушения глубокой чувствительности (обычно связанные с расстройствами схемы тела) изредка — рефлекс Бабинского. Интересно, что по наблюдениям Сай-Галаца и сотр. нередко неврологические и психические (галлюцинации, расстройства схемы тела) изменения более выражены на одной, обычно левой, половине тела. В то же время у левшей они больше выражены справа, что указывает на большее поражение под влиянием ДМТ не доминирующего полушария. Вопрос о причине этого явления остается не выясненным. Возможно, что в доминирующем полушарии лучше регуляция кровообращения.

Содержание сахара в крови не меняется. В моче после приема ДМТ резко (в 10 раз и более) возрастает выделение 3-индолуксусной кислоты, параллельно, но менее значительно (в 2—4 раза) увеличивается выделение 5-оксииндолуксусной кислоты. В неизмененном виде ДМТ не выделяется.

Изменения ЭЭГ обнаруживают известную зависимость от характера психических нарушений. В начальном периоде психоза α-ритм полностью исчезает, появление зрительных галлюцинаций сопровождается появлением α-ритма высокой амплитуды, депрессия α-ритма во время беседы, при открывании глаз, при спонтанных движениях отсутствует или носит неполный характер. Напряженность, тревога, страх вызывают десинхронизацию ЭЭГ, а чувство расслабленности, апатии, безнадежности — появление или усиление α-ритма (наблюдения Кайтора и Сара).

После исчезновения психических нарушений может от нескольких часов до 1—2 дней сохраняться чувство усталости, иногда несколько подавленное настроение, затем все эти явления исчезают.

У больных шизофренией ДМТ редко вызывает зрительные иллюзии и галлюцинации. Обычно можно отметить усиление психических нарушений, имевшихся до введения ДМТ: усиливаются галлюцинации слуха, нарушения мышления, аутизм — больные нередко активно избегают беседы с врачом. В эмоциональной сфере наряду с повышением настроения, иногда с многоречивостью, наблюдается депрессия, чувства тревоги и страха. Нередки атаксия, парестезии, двигательные гиперкинезы, которые прекращались, когда на них фиксировали внимание больных. Отчасти меньшая яркость психических нарушений может быть обусловлена недоступностью больных, нежеланием рассказывать врачу о своих переживаниях; так, Тэрнер и Мерлис сообщают о больной, которая после опыта с ДМТ рассказала своей сестре во время свидания, что стены ей казались сделанными из бумаги, а врачи — резиновыми куклами, но экспериментаторам она этого не говорила.

Вегетативные нарушения и длительность психических нарушений у больных шизофренией такие же, как у здоровых людей. У больных с значительной давностью заболевания интенсивность реакции меньше, чем у заболевших недавно. У одного и того же больного интенсивность реакции усиливается с увеличением доз ДМТ. Помимо дозы ДМТ, некоторое влияние на картину экспериментального психоза оказывают особенности личности испытуемого и обстановка, в которой проводится эксперимент (обычная комната, затемненное помещение, исключение раздражителей), его цель (исследование, психотерапия) и отношение испытуемого к этому эксперименту.

Диэтилтриптамин (ДЭТ) при внутримышечном введении 0,7—0,8 мг/кг вызывает у здоровых и психически больных вегетативные и психические нарушения, сходные с наблюдаемыми после введения ДМТ: появляется сначала вегетативная симптоматика (симпатотония: мидриаз, тахикардия, артериальная гипертензия и др.), а затем психические нарушения: преимущественно зрительные иллюзии и галлюцинации, нарушение чувства времени, деперсонализация и расстройства схемы тела, нарушения мышления и настроения — чаще эйфория, нередко чередующаяся с депрессией. Часть больных как неврозами, так и шизофренией под влиянием ДЭТ становится значительно доступнее, общительнее, что делает возможным применение ДЭТ при проведении психотерапии. Однако сколько-нибудь широкого распространения этот метод не получил.

На ЭЭГ после введения ДЭТ появляется нерегулярность α-ритма, увеличение его частоты и снижение амплитуды. Первые симптомы интоксикации появляются несколько позже, чем после введения ДМТ — через 8—15 мин, психические нарушения сохраняются несколько дольше — до 3 часов. У животных (крыс, собак) также отмечены состояния двигательного возбуждения после введения ДЭТ.

По данным Сара пути метаболизма ДМТ и ДЭТ сходны. Существует 2 основных пути: 1) деалкилирование и окислительное дезаминирование с образованием 3-индолуксусной кислоты и 2) 6-гидроксилирование с последующим образованием парных соединений и в меньшей мере — деалкилированием и дезаминированием с образованием 6-оксииндолуксусной кислоты. При этом 6-гидроксилирование усиливает в опытах на различных лабораторных животных (крысы, кролики, обезьяны) психотомиметические свойства исходного препарата. Пороговые дозы ДЭТ, вызывающие нарушения поведения у животных, тем ниже, чем больше у них образуется 6-гидрокси-ДЭТ. В экспериментах на здоровых людях также отмечено, что интенсивность индивидуальной реакции на ДЭТ была большей у тех из них, у которых с мочой выделялось большее количество 6-гидрокси-ДЭТ. Таким образом, можно предполагать, что психические нарушения вызывают не сами ДМТ и ДЭТ, а их 6-гидрокси-производные. Правда, производные 6-гидрокситриптамина с трудом проникают через гемато-энцефалический барьер (вопрос этот требует дальнейшего разрешения).

Наиболее интересно чрезвычайно быстрое появление психических нарушений после введения ДМТ, указывающее на то, что причиной психических нарушений являются либо сам ДМТ, либо его ближайший метаболит 6-гидрокси-ДМТ. Не совсем ясно, почему после введения ДЭТ психические нарушения развиваются медленнее, чем при введении ДМТ. Мы не нашли в литературе данных о более медленном обмене ДЭТ по сравнению с ДМТ. Вопрос о том, могут ли ДМТ и ДЭТ образовываться в организме человека пока остается открытым. Аксельрод нашел в легких кролика фермент, способный превращать серотонин в буфотенин и триптамин в ДМТ, но у человека существование такого фермента не доказано.

Фишер и сотр. сообщили об обнаружении ими в моче 15 больных кататонической и параноидной формой шизофрении вещества, близкого по строению к буфотенину. У 10 психически здоровых людей обнаружить это вещество в моче не удалось. Увеличение выделения с мочой, после введения ДМТ 5-гидроксиндолуксусной кислоты, не являющейся по Сара непосредственным продуктом обмена ДМТ, указывает на возможность нарушения обмена серотонина под влиянием ДМТ, но остается невыясненным, происходит ли такое нарушение в действительности и какую роль оно играет в генезе вызываемых ДМТ психических нарушений.

Сара и сотр. полагают, что ДМТ и ДЭТ действуют, в первую очередь, на вегетативные центры гипоталамуса и таламуса, возбуждают специфические проекционные системы и тормозят неспецифические проекционные системы, кортико-кортикальные и транскаллозальные связи.

Приводим схему обмена ДМТ по Сара:

#img_13.png

Еще одно производное триптамина, α-метилтриптамин, вызывает психические нарушения, которые развиваются медленно, но сохраняются дольше — 16—18 часов, чем нарушения,вызываемые ДМТ и ДЭТ. Психоз больше напоминает нарушения, вызываемые ДЛК: ориентировка в окружающем не страдает, преобладает эйфория, зрительные иллюзии и галлюцинации, расстройства схемы тела. После исчезновения этих нарушений может еще некоторое время сохраняться бессонница, усталость, головные боли и боли в мышцах, иногда — плохое самочувствие, сонливость и парестезии.

#img_14.png

Таким образом, производные триптамина несомненно оказывают психотомиметическое действие, отличающееся быстротой возникновения и кратковременностью. Хотя эти вещества исследованы значительно меньше, чем основные психотомиметики и, главным образом, одной группой венгерских исследователей, их изучение представляет несомненный интерес благодаря сходству их строения с производными триптамина, встречающимися в организме человека и животных.

2. Препараты с антихолинергическим действием (бенактизин, дитран и др.). #img_15.png

Бенактизин (суавитил, отечественный амизил), хлоргидрат диэтиламиноэтилового эфира бензиловой кислоты — препарат с антихолинергическим действием, сходный по своим фармакологическим свойствам с атропином. Применяется для лечения неврозов. Уже в обычных дозах 3—10 мг в день (до 15 мг в день) нередко вызывает психические изменения. Наблюдается замедление течения мыслей, их остановка, чувство внутренней пустоты, забывчивость, затруднения в выполнении психологических тестов, нарушения внимания (неустойчивость). В конечностях появляется чувство тяжести, форма их кажется измененной, иногда возникает ощущение, что конечности существуют независимо от тела. В эмоционально-волевой сфере преобладают апатия, вялость, нежелание двигаться, иногда больные говорят о том, что между ними и внешним миром как будто появляется стена, происходящее вокруг их не трогает или же они относятся ко всему спокойнее. Может наблюдаться также появление враждебности, страха, ужаса, боязни сойти с ума, усиление имевшихся до назначения бенактизина тревоги, ипохондричности. Изредка отмечаются яркие зрительные представления, микропсия (предметы кажутся уменьшенными). Мидриаз, тахикардия, сухость во рту чаще появляются при больших дозах бенактизина, психические изменения также тем более часты, чем выше суточная доза препарата. Не все изменения психики, вызываемые бенактизином, могут быть отнесены к побочным симптомам. Некоторые из них, в первую очередь, чувство спокойствия, известного равнодушия по отношению к прежде беспокоившим больных навязчивостям, страхам и другим болезненным переживаниям — являются основанием для назначения бенактизина при неврозах.

Собственно психотомиметическое действие бенактизина было обнаружено в 1958 году чешским психиатром М. Войтеховским, наблюдавшим психоз у молодой женщины, случайно принявшей чрезвычайно большую дозу бенактизина — около 1400 мг. У нее развился кратковременный делирий с яркими зрительными галлюцинациями, возбуждением и последующей частичной амнезией. Дальнейшие эксперименты, проведенные над физически и психически здоровыми людьми (добровольцами) группой чешских исследователей, показали, что и значительно меньшие дозы бенактизина — 40—200 мг, вызывают при однократном приеме кратковременные психозы. Эти психозы протекают по типу делирия, чрезвычайно сходного с атропиновым делирием. Психоз длится от 4 до 12 часи характеризуется нарушением ориентировки в окружающем, яркими галлюцинациями и иллюзиями, преимущественно зрительными, и менее постоянно — слуховыми, нарушениями восприятия пространства, забывчивостью, беспорядочным двигательным возбуждением. Вегетативная и неврологическая симптоматика также сходна с симптоматикой, наблюдаемой при отравлении атропином: мидриаз, тахикардия, сухость слизистых, гиподинамия, атаксия, смазанная речь. На ЭЭГ отмечается сначала замедление, а затем исчезновение α-ритма, уплощение ЭЭГ-ской кривой. На высоте психоза отмечается значительное уменьшение выделения с мочой 5-гидроксииндолуксусной кислоты (5-ОИУК; основной метаболит серотонина), с началом улучшения психического состояния выделение 5-ОИУК увеличивается, — в итоге общее количество суточной 5-ОИУК не меняется. Во время психоза возрастает и выделение с мочой 17-кетостероидов. Длительность и тяжесть психических нарушений обычно тем больше, чем выше доза бенактизина.

В опытах на гомогенатах печени и головного мозга крыс показано, что бенактизин является ингибитором моноаминоксидазы (МАО), лишь незначительно уступающим ипрониазиду (ипразиду). В концентрации 4x10-3 бенактизин тормозит МАО на 30%, а ипрониазид в той же концентрации — на 40%. По-видимому, в генезе психотомиметического действия бенактизина играет роль как его антихолинергическое действие, так и нарушение обмена серотонина, обусловленные временным блокированием его окисления МАО.

Приведем в качестве иллюстрации одно из наблюдений Войтеховского и сотр. над молодым врачом психиатром принявшим внутрь 200 мг бенактизина.

Психические нарушения стали появляться уже через 15 мин после приема бенактизина и вначале обнаруживали значительное сходство с изменениями, вызываемыми ДЛК и мескалином: краски стали интенсивнее, ярче, усилились контрасты света и тени, длительно сохранялся последовательный образ предмета. Комната, в которой проводился опыт, казалась уменьшенной, линии на стене превратились в большие трещины, возникло опасение, что стены и потолок обрушатся. Тело стало тяжелым, трудно было пошевелиться. Одновременно отмечалась общая слабость, апатия, речь стала неразборчивой, испытуемый не мог довести до конца начатую фразу, так как забывал, о чем он говорит. Появились зрительные иллюзии — люди, окружавшие испытуемого, изменялись, иногда не замечал стоявшего рядом человека (отрицательная галлюцинация). Через 2 часа появилось бессмысленное двигательное возбуждение, пытался встать, куда-то идти, не понимал обращенных к нему вопросов, что-то неразборчиво бормотал, галлюцинировал, что-то вынимал изо рта, снимал воображаемые предметы со своей одежды и с одежды окружающих, разглядывал пол, произнося при этом слово «студень», иногда совершал и более сложные действия — курил воображаемую сигарету, выпускал дым, откладывал ее в сторону, пил из несуществующей чашки, «писал» пальцем на бумаге и т. п. Примерно через 6 часов после начала опыта вновь стали появляться отдельные адэкватные ответы, но речь оставалась бессвязной, с трудом понимал смысл заданий, не мог правильно написать свою фамилию, то отказывался от еды, то пытался вилкой есть суп, рукой залезал в тарелку. В ассоциативном эксперименте на первое слово-раздражитель ответил верно через 1,2 сек, на второе — также верно, но через 20 сек, на последующие — не отвечал. Продолжались яркие зрительные галлюцинации — видел в тарелке жирафа, на стене — средневековый зал и танцующих в нем дворян, в комнате — марионеток, попугаев какаду и т. д. Временами появлялись галлюцинации слуха — слышал разговор попугаев, женский голос, приказывающий идти домой. В дальнейшем при улучшающемся контакте и ориентировке в окружающем сохранялись грубые ошибки при письме и счете, которые замечал, испытывал страх, что у него развилось необратимое нарушение интеллекта. Продолжались и обильные зрительные иллюзии и галлюцинации. Через 12 часов ориентировка, речь и письмо восстановились полностью, но иллюзии и галлюцинации оставались до момента засыпания, сон сопровождался необычно яркими сновидениями. Во время психоза отмечались резкий мидриаз с отсутствием реакции зрачков на свет, гиподинамия, тахикардия, затрудненное дыхание (в первые часы), подъем артериального давления, сухость слизистых, атаксия и дизартрия, неверная оценка расстояния, дизурия и учащенное мочеиспускание; в моче увеличение содержания 17-кетостероидов и полное исчезновение 5-ОИУК на высоте психоза.

На следующее утро — здоров, обнаруживал полную амнезию на период, охватывающий около 4-х часов и отрывочные воспоминания о нескольких последующих часах. Отмечалась сонливость, головные боли, повышенная утомляемость, исчезнувшие в последующие дни. Эйдетизм и яркие сновидения сохранялись несколько недель после опыта.

Препараты JB-318, JB-336; дитран. #img_16.png

В 1958 году Эйбуд, Остфелд и Бил описали группу препаратов с антихолинергическим и одновременно выраженным психотомиметическим действием. Наиболее активными оказались N-метил-З-пиперидил-бензилат, получивший наименование препарата JB-336, и N-этил-З-пиперидил-бензилат или препарат JB-318. Оба они по химическому строению обнаруживают сходство с бенактизином и препаратом JB-329 (хлоргидрат N-этил-З-пиперидил-циклопентилфенилгликолата), получившего название дитран или дитранил.

Препарат JB-336 при приеме внутрь в дозе 5—15 мг вызывает у здоровых испытуемых обильные и сложные зрительные галлюцинации, нередко представляющие собой сцены, пережитые испытуемыми в прошлом, иногда за много лет до эксперимента, реже — галлюцинации слуха. Критическое отношение к галлюцинациям отсутствует, нередко испытуемые вступают в беседу с галлюцинаторными образами. Могут наблюдаться бредовые идеи отношения и величия. Преобладают отрицательные эмоции — от неопределенного неприятного чувства до ужаса. Контакт обычно во время психоза нарушен, испытуемые только по миновании психических нарушений рассказывают о своих переживаниях. Психоз протекает волнообразно, общая его продолжительность около 10 часов. Вегетативные нарушения — мидриаз, тахикардия, сухость во рту сохраняются и после исчезновения психических изменений. Отмечено увеличение на 50—75% содержания в сыворотке крови церулоплазмина, сопровождающее развитие психотического эпизода и быстро исчезающее по его прекращении.

Препарат JB-318 обладает несколько более слабым психотомиметическим действием по сравнению с препаратом JB-336, но вызывает качественно сходные изменения. Он исследован более подробно как на психически здоровых, так и на больных. Небольшие дозы препарата — 5—15 мг — не вызывают нарушений ориентировки во времени и месте. Появляются галлюцинации зрения, обычно окрашенные в тусклые или черно-белые тона, но сложные — человеческие лица и фигуры, животные, иногда целые сцены.

Так, например, испытуемые видят группу людей, сидящих за столом и играющих в карты, или людей, одетых в яркие тюрбаны, которые стоят возле палаток и прислушиваются к доносящемуся из леса бою барабанов. Галлюцинаторные образы часто подвижны, отмечаются также движения и волнистость больших плоских поверхностей (стены, пол). Нередки галлюцинации слуха (голоса, звуки музыки), порой комбинирующиеся с галлюцинациями зрения: испытуемый видит образ и слышит его речь. Наблюдаются также тактильные и обонятельные галлюцинации. Расстройства схемы тела незначительны, обычно ограничиваются ощущением тяжести тела или его частей. Испытуемые обнаруживают забывчивость, нередко не могут довести до конца начатую фразу, так как забывают ее начало. Выполнение психологических тестов затруднено в тем большей степени, чем сложнее задание. Так например, правильно называя цвета предметов, испытуемые часто ошибаются, когда им предлагают назвать цвет, которым написано слово, обозначающее название другого цвета (слово «красный» написанное синей краской и т. п.). Могут появляться бредовые идеи отношения, связанные обычно с условиями эксперимента — врач хочет отравить, узнать мысли и т. п. В эмоциональной сфере преобладают тревога, подавленное настроение, которые к концу эксперимента часто сменяются сонливостью и вялостью. Двигательное возбуждение обычно отсутствует, преобладают заторможенность, сонливость, отсутствие побуждений. Контакт затруднен. При более высоких дозах — 20 мг — развивается картина токсического делирия — с дезориентировкой в окружающем, зрительными и слуховыми, реже — тактильными и обонятельными галлюцинациями, двигательным беспокойством, последующим неполным воспоминанием о пережитом. Вегетативные изменения такие же, как при отравлении атропином — мидриаз, тахикардия, сухость слизистых, оживление сухожильных и периостальных рефлексов. Изменения температуры тела, артериального давления непостоянны. Продолжительность психических нарушений зависит от дозы, при небольших дозах 10—12 часов, при их увеличении — до 30 часов. Характер реакции у здоровых и психически больных одинаков. Особенности личности не оказывают существенного влияния на характер психоза. По миновании психических нарушений примерно у половины испытуемых развивается гипоманиакальное состояние — повышенное настроение, разговорчивость, большая активность, — которое сохраняется от нескольких дней до нескольких недель и даже месяцев. Неприятный характер переживаний после приема JB-318 ведет к тому, что большинство испытуемых отказывается от повторения эксперимента. Поэтому лишь на нескольких людях прослежено влияние ежедневного приема препарата JB-318. У всех развилась устойчивость к галлюциногенному (психотомиметическому) действию препарата, но зрачковая реакция — мидриаз — сохранялась.

Хотя оба препарата — JB-336 и JB-318 — оказывают наряду с психотомиметическим эффектом и антихолинергическое действие, однако связь между психотомиметическим и антихолинергическим действием непостоянна. Ряд препаратов, сходных с JB-336 и JB-318 по строению, обнаруживает такую же антихолинергическую активность, но лишен психотомиметического действия. Так замена гидроксильной группы атомом водорода, присоединение двух метильных групп к атому азота ведет к исчезновению галлюциногенного действия (при сохранении антихолинергического). Возможно, впрочем, что эти вещества не проникают через гемато-энцефалический барьер и поэтому оказывают только периферическое действие.

Дитран или препарат JB-329 оказывает на здоровых испытуемых действие, сходное с действием препаратов JB-318 и JB-336. Прием небольших доз — 2—5 мг — вызывает интенсификацию красок, усиление контуров предметов, иллюзорное восприятие их движения, яркие зрительные галлюцинации, при сохранной ориентировке в окружающем. Прием 10—15 мг дитрана ведет к развитию делирия с дезориентировкой, зрительными и слуховыми галлюцинациями, растерянностью, тревогой, иногда подавленным настроением.

Может наблюдаться симптом инородного тела во рту — больные пытаются извлечь изо рта воображаемый предмет. Двигательное возбуждение часто отсутствует — больные остаются малоподвижными, (погруженными в свои переживания. Они часто курят воображаемые папиросы, пьют и едят из несуществующей посуды и т. п., иногда выполняют привычную профессиональную работу. Временами больные встают, движутся в каком-либо направлении до тех пор, пока не наткнутся на какой-нибудь предмет, который лишь при столкновении с ним привлекает к себе их внимание. Отсутствует целенаправленная реакция на сензорное раздражение — так, после укола руки больной начинает ощупывать свое лицо. Локализация раздражения удается только в том случае, когда сила раздражения значительна. Во время психотического состояния испытуемые иногда совершают нелепые поступки — пытаются пить из стаканов для собирания мочи, умываться из унитаза и т. п. Мы не нашли описания такой нелепости поведения при психозах, вызванных JB-318 и JB-336. После прояснения сознания воспоминание о пережитом отсутствует или неполно, фрагментарно. Могут сохраняться забывчивость, утомляемость, обрывы мыслей, галлюцинации слуха на фоне ясного сознания. Вегетативные нарушения такие же, как и при отравлении атропином; тошнота, мидриаз, сухость слизистых, умеренная тахикардия, оживление сухожильных рефлексов. Температура тела, артериальное давление обычно не меняются. При неврологическом исследовании могут наблюдаться пирамидные знаки, тремор, миоклонии, исчезновение брюшных рефлексов, смазанная речь. В крови отмечено уменьшение числа эозинофилов. Содержание в крови холестерина, щелочной фосфатазы, псевдохолинэстеразы, активность глютамино-щавелевоуксусной трансаминазы по наблюдениям Холлистера и сотр. не меняются, продолжительность психических нарушений — 10—36 часов при приеме больших доз.

После окончания делирия может наблюдаться астеническое состояние, иногда — преходящий Корсаковский синдром.

У части испытуемых через 24—48 час после исчезновения психоза, вызванного дитраном, нередко появляется эйфория, сохраняющаяся от нескольких дней до нескольких недель, ежедневный прием возрастающих доз дитрана ведет к развитию устойчивости к препарату — через 3 недели доза в 20 мг/кг веса, т. е. примерно в 70—80 раз превышающая дозу, ведущую к развитию токсического делирия, не вызывает психических нарушений. В то же время дитран, судя по опытам на животных, полностью исчезает из организма в течение 24—48 часов.

В отличие от других препаратов с антихолинергическим действием, которые исследовались только как средства, способные вызвать психические нарушения, дитран стал относительно широко применяться и как средство лечения психических заболеваний. Лечебное применение дитрана основано на приведенных выше наблюдениях, когда после токсического делирия развивалась эйфория. Поэтому дитран стали прежде всего применять депрессивным больным. Непосредственная реакция на дитран, который назначают в дозах от 15 до 30 мг, главным образом, внутримышечно, не отличается от реакции здоровых испытуемых — развивается кратковременный делирий, длительность которого (от 4 до 36 часов) и выраженность симптоматики зависят как от дозы дитрана, так, по-видимому, и от характера заболевания. Поскольку дозы дитрана, назначаемые больным, нередко выше, чем дозы, испытанные на здоровых людях, тяжесть психических и неврологических нарушений может быть более значительной: в психическом статусе отмечены состояния ступора или двигательного возбуждения, дереализация и деперсонализация, бредовые идеи отношения и величия; в неврологическом статусе — атаксия, дизартрия, гипотония мышц. Как показывают наблюдения над действием бенактизина, препаратов JB-318, и JB-336, такие же нарушения могут быть вызваны и у психически здоровых людей, речь, следовательно, идет о разнице, обусловленной не разной чувствительностью к препарату у здоровых и психически больных, а лишь разницей в дозировке.

Данные о лечебном действии дитрана при депрессивных состояниях противоречивы, описаны как значительные улучшения и выздоровления, так и кратковременные улучшения и отсутствие эффекта. Все же у части больных психическое состояние значительно улучшается и это улучшение является следствием лечения, а не спонтанным улучшением. Приведем в качестве иллюстрации наблюдение Киссела.

Речь идет о больной 57 лет, на протяжении 5 лет страдавшей депрессией, которая последние 5 месяцев приобрела характер ажитированой депрессии. Больной введено внутримышечно 15 мг дитрана. Через 10 минут появилась яркая зрительная галлюцинация (на потолке увидела свою сестру), была несколько сонливой, временами боязливой, отмечен мидриаз, гипотония мышц, уменьшение реакции на боль, оживление сухожильных рефлексов. В дальнейшем начало нарастать беспокойство, через 31/2 часа после инъекции больная дезориентирована, беспокойна, вскакивает с постели, смотрит перед собой, что-то ловит в воздухе, боязлива, недоступна контакту. Через 101/2 часов ориентировка в окружающем стала восстанавливаться, начала отвечать на вопросы, но оставалась несколько растерянной и беспокойной, течение мыслей было ускорено. Через 12 часов психические нарушения исчезли. Начиная со следующего дня, больная спокойна, активна, настроение хорошее, жалоб нет. Через 2 дня состояние несколько ухудшилось, но после назначения антидепрессивных средств и психотерапии выписана в состоянии значительного улучшения.

Из 5 депрессивных больных с тревогой, бредовыми идеями наблюдавшихся Эйбудом и Медуна, у всех 5 после однократной инъекции дитрана и вызванного им кратковременного делирия, резко улучшилось настроение. 3 из этих больных были выписаны из больницы и начали работать, 1 отказался от выписки из-за неблагоприятной семейной обстановки и у одного, больного состояние через несколько дней снова ухудшилось. Количество наблюдений пока недостаточно для того, чтобы сказать, в каком % случаев лечение дитраном дает успех, насколько прочно улучшение, есть ли необходимость в повторении лечебных процедур, имеет ли этот метод лечения какие-нибудь преимущества — помимо быстроты, с которой появляется улучшение — перед обычными методами лечения депрессии. Неясно также, есть ли необходимость в назначении доз, вызывающих делирий. В частности, Джиберти и сотр. нашли, что введение депрессивным больным небольших доз дитрана 0,75—3 мг вызывает менее выраженные изменения сознания и мышления, неврологические нарушения, отсутствует амнезия, но в эмоциональной среде преобладает эйфория, чувство благополучия, а в двигательной — легкое оживление психомоторики.

В последние годы появились сообщения об успешном применении дитрана и при других психических заболеваниях — при неврозах, психопатиях, шизофрении, в том числе и при большой давности заболевания. Так, Карн и сотр. отметили улучшение психического состояния у 14 из 63 больных пожилого возраста, давность пребывания которых в больнице составляла в среднем 161/2 лет, в том числе у 12 из 39 больных шизофренией. Финкенстайн сообщает, что улучшение той или иной степени после однократного введения дитрана наступило у 95 из 103 больных различными психическими заболеваниями, среди которых было 29 больных шизофренией. 64 больных могли быть выписаны из больницы, у 17 из них наступила полная ремиссия; по его же данным ЭСТ дает значительно лучший эффект после применения дитрана: из 19 больных, прежде без успеха лечившихся ЭСТ, у 16 назначение ЭСТ после дитрана привело к улучшению состояния. (К сожалению, мы могли ознакомиться только с рефератом этой работы).

Таким образом, несмотря на ограниченное количество наблюдений, не позволяющее сделать окончательные выводы, можно сказать, что временное, искусственное обострение психического состояния больных может вести к последующему улучшению состояния или делает их менее резистентными к другим — прежде не дававшим успеха — методам терапии. Это согласуется и с наблюдениями над лекарственными психозами, приведенными в 1-й части этой работы (см. главу о психических нарушениях при лечении нейролептиками). Обострение психоза, наступающее у части больных шизофренией под влиянием дитрана, не является противопоказанием к его назначению. Наш опыт с применением других лекарственных средств показывает, что такое обострение обычно непродолжительно и довольно легко купируется, причем у части больных наступает улучшение по сравнению с состоянием, предшествовавшим обострению.

Препараты, обладающие центральным антихолинергическим действием, вызывают, таким образом, кратковременные психозы, весьма сходные по симптоматике и течению как с атропиновым делирием, так и с делириозными состояниями при других заболеваниях, в первую очередь, интоксикациях. Эти психозы обнаруживают большее сходство с психозами, наблюдающимися в клинике, чем психические нарушения, вызываемые ДЛК, мескалином и псилоцибином. В механизме их действия существенную роль, по-видимому, играет центральное антихолинергическое действие. Это подтверждают опыты Гершона, которому удавалось путем внутривенного введения 30—60 мг тетрагидроаминоакрина (ингибитор холинэстеразы) в течение нескольких минут полностью устранить как психические, так и вегетативные нарушения, вызванные дитраном. Другие вещества с центральным холинолитическим действием — препарат win-2299, димедрол также могут вызывать отчетливые изменения психики.

Отмечавшееся выше отсутствие психотомиметического действия некоторых веществ с антихолинергическим действием, очевидно, обусловлено тем, что эти вещества действуют лишь на периферические отделы парасимпатической нервной системы.

Может иметь значение и способ введения препарата. Так, ДМТ при приеме внутрь не вызывает психических нарушений в дозах до 350 мг, тогда как парентеральное введение 10—15 мг ДМТ вызывает отчетливые психические изменения. Димедрол, кстати лишенный гидроксильной группы, на важность которой указывали Эйбуд и сотр., при внутривенном введении в дозах 2—10 мг/кг ведет к развитию делирия. В то же время прием внутрь или внутримышечное введение димедрола не вызывает психических нарушений.

3. Сернил (хлоргидрат 1-фенилциклогексил-пиперидина) первоначально начали применять для местной анестезии, как анальгетик, так как он снижает болевую, тактильную, проприоцептивную и дискриминационную чувствительность. Однако вскоре было замечено, что он вызывает у больных состояния возбуждения, дезориентировки в окружающем, сменяющиеся повышением тонуса мышц, состоянием, напоминающим кататонический ступор, иногда — судорогами, а в послеоперационном периоде обнаруживается амнезия на период операции. При этом нередко поведение больных остается странным: они возбуждены, многоречивы, повторяют вопрос, вместо того, чтобы ответить на него (эхолалия).

#img_17.png

Так, Майер и сотр. наблюдали психозы длительностью от 12 до 72 часов у 13 из 80 больных, получивших сернил внутривенно перед операцией, и у 8 из 22 больных различными неврологическими заболеваниями, которым сернил давали внутрь для снятия болевого синдрома.

Поэтому применение сернила в качестве анальгетика было вскоре оставлено, но его способность вызывать психические нарушения привлекла к себе внимание психиатров, начавших изучение сернила как нового психотомиметического средства.

В большинстве опытов применяли медленное внутривенное введение сернила в дозах от 0,03 до 1 мг/кг. Обычно сернил вызывает сонливость, чувство апатии, одиночества, безразличия к окружающему, от которого испытуемые как будто отделены невидимой перегородкой, отсутствие желаний и побуждений. Эйфория наблюдается редко — чаще у лиц, в прошлом злоупотреблявших алкоголем. Может появляться и чувство враждебности, эмоциональная лабильность. Двигательная активность уменьшается, движения замедлены, иногда наступает состояние полной обездвиженности, сходной с кататоническим ступором. При этом может развиваться и восковидная гибкость. На фоне двигательной скованности могут наблюдаться стереотипные движения, гримасничанье, негативизм, эхопраксии.

Однако у больных, получавших сернил перед операцией, отмечались и состояния двигательного возбуждения.

Одним из постоянных и ранних симптомов действия сернила являются расстройства схемы тела, деперсонализация и дереализация. Конечности кажутся увеличенными или уменьшенными, отделяются от тела, исчезает граница между личностью и окружающим миром. Предметы, окружающие испытуемого, удаляются, форма их искажается, хотя узнавание предмета не нарушено, появляется чувство нереальности всего происходящего. Менее значительно и постоянно страдает оценка времени, продолжительность которого чаще недооценивается. В отличие от большинства психотомиметиков сернил лишь изредка ведет к появлению галлюцинаций, обычно гипнагогических. Мышление замедлено, испытуемые забывчивы, с трудом подбирают слова, необходимые для выражения их мысли, им трудно поддерживать беседу в определенном направлении, последовательно изложить свою мысль, появляется чувство остановки мыслей, в речи неологизмы, эхолалии, персеверации, иногда речь приобретает характер словесной окрошки. Выполнение психологических тестов ухудшается, утрачивается понимание переносного значения — пословицы толкуются в прямом смысле. Так например, один из испытуемых, описанных Дэвисом и Бичем по специальности врач-психиатр, которому было предложено объяснить пословицу: «Новая метла чисто метет», ответил: «У нее длинные щетины».

Некоторые исследователи отметили сходство между характером выполнения психологических тестов больными шизофренией и здоровыми людьми, получившими сернил, тогда как ДЛК и амитал подобных нарушений не вызывали. Это сходство, впрочем, подтверждается не всеми исследователями. Бредоподобные идеи отношения наблюдаются редко. Ориентировка в окружающем и воспоминание о пережитом сохранены — они нарушаются только после введения больших доз сернила — 0,5 мг/кг и более — но отсутствует склонность к самонаблюдению и анализированию своих переживаний, которые характерны для лиц, принявших ДЛК или мескалин.

В неврологическом статусе отмечаются нистагм, птоз, атаксия, снижение болевой и тактильной чувствительности, иногда — диплопия, а при больших дозах — снижение зрачковых и корнеальных рефлексов, оживление сухожильных рефлексов, дизартрия. На ЭЭГ исчезает α- и β-ритм появляется диффузный Θ-, а иногда и δ-ритм. Изменения ЭЭГ появляются позже, чем психические нарушения и исчезают раньше, они непостоянны и могут отсутствовать, несмотря на появление отчетливых изменений психики.

Психические изменения, вызываемые сернилом у здоровых людей, обычно непродолжительны и исчезают через 1—11/2 часа. При внутримышечном введении изменения появляются позже, но сохраняются несколько дольше, чем после внутривенного введения. Интересный эксперимент провели Коген и сотр., вводившие сернил 5 здоровым людям, помещенным в условия «сензорной изоляции». Известно, что «сензорная изоляция», т. е. помещение человека в условия, максимально ограничивающие раздражение его органов чувств, сама по себе часто ведет к развитию психических нарушений. Оказалось, однако, что «сензорная изоляция» не усиливает, а подавляет психотомиметические свойства сернила — испытуемые в этих условиях более спокойны и адэкватны, лучше контролируют свое поведение, чем после введения тех же доз сернила в обычных условиях. Возможно, что сернил изменяет реакцию человека на сензорные раздражения.

Действие сернила на психически больных существенно не отличается от его влияния на психически здоровых людей. У больных неврозами наряду с уже описанными симптомами, наблюдающимися у здоровых, может развиваться чувство тревоги, страх смерти, усиление прежде имевшихся симптомов, а со стороны вегетативной нервной системы — тахикардия, потливость, слюнотечение, упоминания о которых мы не нашли в описаниях опытов на здоровых испытуемых. У части больных неврозами сернил вызывает эйфорию, расторможенность, оживление воспоминаний.

У больных шизофренией сернил обычно усиливает имевшиеся налицо симптомы заболевания. При этом удается отметить, что более активные больные становятся под влиянием сернила более подвижными, суетливыми, тогда как менее активные чаще впадают в состояние ступора. Наряду с кратковременной реакцией, обычной для здоровых и больных неврозами, у больных шизофренией иногда отмечается длительное обострение симптоматики, сохраняющееся до 1 месяца. Вегетативная и неврологическая симптоматика такая же, как у психически здоровых.

Растормаживание больных неврозами, выявление эмоционально заряженного материала использовано Дэвисом для лечения неврозов — в сочетании с психотерапией. Распространения этот метод не получил. Нам удалось найти в литературе упоминание лишь об одном больном шизофренией, который через 4 дня после введения сернила, не вызвавшего непосредственной реакции, вышел из состояния кататонического ступора; улучшение сохранялось несколько недель.

Судя по отдельным наблюдениям, хлорпромазин (аминазин) купирует психические нарушения, вызванные сернилом. Тетрагидроаминоакрин (ингибитор холинэстеразы) на эффект сернила не влияет. Действие других лекарств не изучено.

Метаболизм сернила и механизм его психотомиметического действия не изучены. В механизме действия сернила большинство исследователей придает значение нарушением проприорецепции, но более детально этот вопрос не исследован. Леви и сотр. упоминают о том, что сернил уменьшает использование головным мозгом серотонина и ведет к высвобождению адреналина и норадреналина, однако мы не смогли найти описания экспериментов, на которых основано это утверждение.

Интерес к сернилу обусловлен тем, что он вызывает психические нарушения, в значительно большей степени сходные с наблюдаемыми при шизофрении, чем большинство психотомиметических средств. Однако уже появившиеся предположения о сходстве патогенетических механизмов шизофрении и экспериментальных психозов, вызванных сернилом, носят спекулятивный характер, так как патогенез и шизофрении и психических нарушений, вызываемых сернилом, неизвестен.

Перечисленными веществами далеко не исчерпываются психотомиметические средства. Существует целый ряд как различных растений, так и синтетических препаратов, обладающих способностью изменять психическое состояние человека. Среди этих психотомиметиков наиболее подробно изучен гашиш, вызывающий значительные психические нарушения. Мы не приводим описания гашишизма и вызываемых им психозов, так как эти нарушения достаточно подробно описаны в отечественной литературе, а быстрое развитие токсикомании (гашишизма) препятствует его экспериментальному изучению. Из психотомиметических средств, полученных из растений, упомянем гармин и гармалин, выделенные из азиатского степного растения Peganum harmala и южноамериканского ползучего растения Banisteria caapa; йохимбин, близкий по строению к резерпину. Активный принцип, содержащийся в большинстве этих растений — как например в Piper methysticum (кава-кава, употребляющася на островах южной части Тихого океана), в грибах Amanita muscaria, употребляющихся некоторыми народами Севера для получения рауша, неизвестен; только в 1961 году появилось сообщение Гофмана о том, что ему удалось выделить из семян растений Rivea corymbosa и Ipomoea violacea употребляющихся до настоящего времени в Мексике для приготовления напитка под названием Ololiuqui, вызывающего психические нарушения, ряд веществ, в том числе амид d-лизергиновой кислоты. К синтетическим препаратам, вызывающим психические нарушения, относятся, помимо уже упомянутых, лорфан (производное и антагонист морфина), наллин (синтетический антагонист морфина), 3, 4, 5-триметоксиамфетамин, диметилацетамид. гидразид циануксусной кислоты. Количество этих препаратов увеличивается из года в год, однако в настоящее время большинство из них изучено мало и мы опускаем описание их действия, клинически принципиально не отличающегося от действия известных психотомиметических средств.

ЛИТЕРАТУРА

а) Производные триптамина

1. Arnold О., Hofmann G. — Wien. Z. Nervenheilk, 1957, Bd. 13, S. 438.

2. Axelrod J. — Science, 1961, v. 134, p. 343.

3. Böszörményi Z., Brunecker G., Dér P., Nagy T. — Orv. Hetil, 1959, v. 100, p. 641.

4. Böszörményi Z., Dér P., Nagy T. — J. Ment. Sci., 1959, v. 105, p. 171.

5. Böszörményi Z., Szára St. — J. Ment. Sci., 1958, v. 104, p. 445.

6. Fabing H. — Amer. J. Psychiat., 1956, v. 113, p. 409.

7. Fabing H., Hawkins J. — Science, 1955, v. 123, p. 886.

8. Fabing H., Kropa E., Hawkins J., Leake C. — Fed. Proc. 1956, v. 15, p. 421.

9. Fischer E, Vazquez A., coll. — J. Nerv. Ment. Dis., 1961, v. 133, p. 441.

10. Fish M., Hоrning E. — J. Nerv. Ment. Dis., 1956, v. 124, p. 33.

11. Kajtor F., Szára St. — Confinia neurol., 1959, v. 19, p. 52.

12. Rinaldi F. — J. Nerv. Ment. Dis., 1958, v. 126, p. 272.

13. Sai-Halász A., Brunecker G., Szára St — Psychiat. Neurol., 1958, Bd. 135, p. 285.

14. Szára St. — Experientia, 1956, v. 12, p. 441.

15. Szára St. — Fed. Proc., 1961, v. 20, p. 885.

16. Szára St, Axelrod J. — Experientia, 1959, v. 15, p. 216.

17. Turner W., Merlis S. — Arch. Neurol. Psychiat., 1959, v. 81, p. 121.

18. von Мeter W., Costa E., Ayala G., Himwich H. — Rec. Advanc. Biol. Psychiat., 1961, v. 3, p. 166.

б) Антихолинергические средства

1. Бамдас Б. С. — Ж. невропат. психиатр., 1960, т. 60, стр. 1042.

2. Abood L. — В кн. The effect of pharmacol. drugs on the Nerv. Syst. Baltimore, 1959. p. 384.

3. Abood L., Meduna L. — J. Nerv. Ment. Dis., 1958, v. 127, p. 546.

4. Abood L., Ostfeld A., Biel J. — Proc. Exper. Biol. Med., 1958, v. 97, p. 483.

5. Bultasová H., Grof St., coll. — Čsl. psychiat., 1960, v. 56, p. 14.

6. Bultasová H., Grof S., coll. — Ideggyog. Szle, 1960, v. 13, p. 225.

7. Burchard J. — Fschr. Neurol. Psychiat., 1962, Jg. 30, S. 602.

8. Coady A., Jewesbury E. — Brit. Med. J., 1956, p. I, p. 485.

9. Davies B. — Brit. Med. J., 1956, p. I, p. 480.

10. Finkelstein B. — J. Neuropsychiat., 1961, v. 2, p. 144.

11. GershonS. — Nature, 1960, v. 186, p. 1072.

12. Gershon S., Olarin J. — J. Neuropsychiat., 1960, v. 1, p. 283.

13. Giberti E., Rоссatagliata G., Rossi R. — Sistema nerv., 1961, v. 13, p. 167.

14. Grof S., Vojtechovský M. — Čsl. psychiat., 1958, v. 54, p. 369.

15. Hollister L., Prusmack J., Paulsen J., Rosenquist N — J. Nerv. Ment. Dis., 1960, v. 131, p. 428.

16. Jacobsen E. — Dan. Med. Bull., 1955, v. 2, p. 159.

17. Karn W., Mead В., Fishman J. — Dis. Nerv. Syst., 1961, v. 22, p. 268.

18. Kissel W. — Amer. J. Psychiat., 1962, v. 118, p. 847.

19. Lebоvits В., Visоtskу Н., Оstfeld A. — Arch. gen. Psychiat., 1960, v. 2, p. 390.

20. Lebоvits В., Visоtskу Н., Оstfeld A. — Arch. gen. Psychiat., 1960, v. 3, p. 176.

21. Lebоvits В., Visоtskу Н., Оstfeld A. — Arch. gen. Psychiat., 1962, v. 7, p. 39.

22. Оstfeld A. — Fed. Proc. 1961, v. 20, p. 876.

23. Оstfeld A., Visоtskу Н., Abооd L., Lebоvits В. — Arch. Neurol. Psychiat., 1959, v. 81, p. 256.

24. Rysánek K., Smahel O., coll. — Activ. nerv. super., 1962, v. 4, p. 422.

25. Sсhullze F. — Med. exptl., 1960, v. 2, p. 233.

26. Vojtechovský M. — Acta Psychiat. Neurol. Scand., 1958, v. 33, p. 514.

27. Vojtechovský M., Grof S., coll. — Wien. Z. Nervenheilk., 1960, Bd. 17, S. 279.

28. Vojtechovský M., Rysánek K., Vítek V. — Psychiat. Neurol., 1960, Bd. 139. p. 406.

29. Vojtechovský M., Vítek V., Rysánek G., Bultasová H. — Experientia, 1958, v. 14, p. 422

в) Сернил

1. Вan Т., Lohrenz J., Lehmann H. — Canad. Psychiat. Ass. J., 1961, v. 6, p. 150.

2. Beech H., Davies В., Morgenstern F. — J. Ment. Sci., 1961, v. 107, p. 509.

3. Cohen B., Luby E., Rosenbaum G., Gottlieb J. — Comprehens Psychiat., 1960, v. 1, p. 345.

4. Cohen В., Rosenbaum G., Luby E., Gottlieb J. — Arch. gen. psychiat., 1962, v. 6, p. 395.

5. Collins V, Gorospe C, Rovenstine E. — Anesth. Analg. Current., Res., 1960, v. 39, p. 302.

6. Davies B. — J. Ment. Sci., 1960, v. 106, p. 1073.

7. Davies B. — J. Ment. Sci., 1961, v. 107, p. 109.

8. Davies B., Веесh H. — J. Ment. Sci., 1960, v. 106, p. 912.

9. Lear E., Suntау R., Pollin I., Chiron A. — Anesthesiology, 1959, v. 20, p. 330.

10. Levy L., Cameron D., Aitken R. — Amer. J. Psychiat., 1960, v. 116, p. 843.

11. Luby E, Cohen В., Rosenbaum G., coll. — Arch. Neurol. Psychiat., 1959, v. 81, p. 363.

12. Meyer J., Greifenstein F., Devault M. — J. Nerv. Ment. Dis., 1959, v. 129, p. 54.

13. Rоdin E., Lubу E.,Meyer J. — EEG clin. Neurophysiol., 1959, v. 11, p. 796.

14. Rosenbaum G., Cohen B., Luby E., Gottlieb J., Yelen D. — Arch. gen. Psychiat., 1959, v. 1, p. 651.

15. Rump S. — Neurol. Neurochir. Psychiat. Pol., 1962, v. 12, p. 111.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Психические нарушения, вызываемые психотомиметическими средствами, так же неспецифичны, как и лекарственные-психозы, хотя и здесь можно выделить синдромы или картины, характерные для той или иной группы этих веществ. Наиболее изученные психотомиметики — ДЛК, мескалин и псилоцибин вызывают сходные состояния: нарушения восприятия, преимущественно зрительного, изменения схемы тела, деперсонализацию, разнообразные, изменения мышления и эмоций при сохраняющейся критике испытуемого к развившимся у него психическим изменениям. Эти состояния значительно отличаются от картин яркого делирия, вызываемого дитраном и бенактизином и от состояний апатии, безразличия к окружающему при отсутствии или редкости иллюзии и галлюцинаций, наблюдающихся после приема сернила или МЛК. Вместе с тем не удалось — по крайней мере в отношении наиболее известных психотомиметических средств — выделить симптомы, которые бы позволяли решить, какой из них явился причиной психических нарушений. Различными исследователями отмечались известные черты, отличающие действие каждого из этих веществ. Так указывалось, что при мескалиновом психозе, в отличие от ДЛК, галлюцинации преобладают над иллюзиями, более часто утрачивается критическое отношение к галлюцинациям, чаще возникают параноидные реакции и более выражены расстройства мышления. В то же время при психозе, вызванном ДЛК, иллюзии преобладают над галлюцинациями, эйфория чаще носит характер дурашливости, а реакция в целом менее интенсивна, чем при приеме мескалина. На этом основании иногда сближают психические нарушения, вызываемые ДЛК, с гебефренией, а вызываемые мескалином с кататонией. При сравнении действия ДЛК и псилоцибина отмечают, что псилоцибин реже вызывает деперсонализацию и чаще — эйфорию, нарушения восприятия времени и пространства, а при сравнении псилоцибина с мескалином — менее постоянное галлюциногенное действие псилоцибина.

Однако все эти различия весьма относительны, могут быть обнаружены лишь при сравнении больших групп испытуемых и не выходят за рамки индивидуальных вариаций, которые лишь с различной частотой наблюдаются после приема псилоцибина, мескалина или ДЛК.

Широкое изучение психических нарушений, вызываемых психотомиметическими средствами в значительной степени связано с надеждой создать экспериментальную модель психических заболеваний, встречающихся в психиатрической клинике — в первую очередь, шизофрении. Мы уже останавливались на этом вопросе при описании экспериментальных психозов, вызванных отдельными психотомиметиками, поэтому ограничимся кратким резюме. Несомненно, сравнение экспериментального психоза с шизофренией может быть лишь относительным, так как в одном случае речь идет о длительном, нередко прогрессирующем заболевании, в другом — о психических нарушениях, длящихся всего несколько часов. Испытуемые, получающие психотомиметическое средство, заранее предупреждены о том, что у них разовьются психические изменения, обычно знают об их характере, о кратковременности и безвредности эксперимента. Поэтому реакция испытуемого на появившиеся у него психические нарушения, естественно, отличается от реакции человека, заболевающего шизофренией. Между тем реакция личности, особенно в начальной стадии заболевания, с которой только и может сравниваться экспериментальный психоз, играет существенную роль в картине болезни. Наконец, даже если бы удалось добиться полного сходства между клиникой шизофрении и экспериментального психоза, это не дало бы возможности сделать вывод, что шизофрения вызвана тем же самым ядом, который был использован для получения экспериментального психоза. Хорошо известно, что совершенно различные вещества могут вести к одинаковым психическим нарушениям.

Поэтому экспериментальные психозы не могут служить моделью шизофрении, равно как и маниакально-депрессивного психоза или иного психического заболевания. Однако целый ряд симптомов и синдромов, возникающих после приема ДЛК, МЛК, сернила и некоторых других психотомиметиков, обнаруживает значительное сходство с симптомами и синдромами, которые считаются характерными для шизофрении. К ним относятся своеобразные нарушения мышления, в том числе, симптом отнятия мыслей, аутизм, несоответствие эмоций объективной ситуации или содержанию мыслей, раздвоение личности, дурашливость, манерность, утрата чувства симпатии к людям, а также гебефренический, кататонический, апато-абулический синдромы. В отдельных наблюдениях, в которых удавалось вызвать более затяжные психозы, продолжавшиеся несколько дней или недель, исследователи — врачи-психиатры, проводившие эти эксперименты на себе — начинали опасаться, что они заболевают шизофренией.

Сходство между шизофренией и экспериментальными психозами подтверждают и опыты, во время которых врачам-психиатрам предлагали на основании беседы с больным решить, страдает ли он шизофренией или принял одно из психотомиметических средств (обычно — ДЛК). Нередко ответ на этот вопрос был ошибочным.

Таким образом, целый ряд веществ может вызывать у психически здоровых людей как отдельные симптомы, так и клинические картины, которые принято считать характерными для шизофрении (а также для маниакально-депрессивного психоза). Это позволяет сделать вывод, что невозможно разграничение по особенностям симптоматики не только инфекционных и интоксикационных психозов, но что при большинстве или даже при любом психическом заболевании отсутствуют патогномоничные для них психопатологические симптомы и синдромы.

Значительный интерес представляют экспериментальные психозы и с другой точки зрения. Возможность вызвать психические нарушения с помощью чрезвычайно малых доз (это относится прежде всего к ДЛК и ацетил-ДЛК) позволяет, пока только в виде предположения, допустить, что такие же ничтожные количества токсических веществ образуются в организме человека при некоторых психических заболеваниях. Такие дозы не могут быть определены в организме из-за несовершенства методик, которыми мы в настоящее время располагаем, а также из-за того, что могут быть исследованы только биологические жидкости — моча, кровь, отчасти спинномозговая жидкость, тогда как сам мозг, на который, очевидно, в первую очередь действует токсический фактор, остается недоступным исследованию. Поэтому отсутствие объективно устанавливаемых изменений при лабораторном обследовании психически больных вовсе не говорит об отсутствии токсического фактора, а лишь о том, что мы пока не в состоянии его обнаружить. Напомним в этой связи, что порфирия, ведущая к тяжелым психическим и неврологические нарушениям, вызвана нарушением пигментного обмена и что продукты этого обмена, содержащиеся в ничтожном количестве в моче, удается определить, главным образом, благодаря их способности вызывать изменения ее окраски. Вполне понятно, что вещество, ведущее к психическим нарушениям, вовсе не обязательно должно вести и к изменениям окраски мочи или другой биологической жидкости. Наличие малых количеств токсического фактора (или факторов) косвенно подтверждается и тем, что до сих пор не удалось идентифицировать токсические вещества, содержащиеся в биологических жидкостях психически больных, хотя сам факт наличия таких веществ не вызывает сомнений.

Разная быстрота, с которой возникают психические нарушения после приема различных психотомиметических средств, указывает на вероятность того, что некоторые из них подвергаются в организме каким-то превращениям и что лишь образовавшиеся в результате этих превращений продукты являются собственно психотомиметиками. Почти моментальное появление психических нарушений вслед за введением диметилтриптамина (ДМТ), напротив, заставляет предполагать, что сам ДМТ является причиной этих нарушений. При этом ДМТ обнаруживает большее, чем другие психотомиметики сходство с веществами, которые содержатся в организме здорового человека. Это сходство делает вероятным предположение, что экспериментальные психозы не столь разительно отличаются от «естественно» развивающихся психозов и что, по крайней мере, некоторые психические заболевания вызываются веществами сходными с психотомиметическими средствами и образуются в результате нарушений обмена. Кратковременность экспериментальных психозов с этой точки зрения может быть объяснена тем, что введенное извне психотомиметическое средство, например ДМТ, быстро выводится из организма, тогда как при психических заболеваниях сходное вещество, постоянно образующееся вследствие нарушения обмена, ведет к длительным психическим нарушениям.

Если с одной стороны вещества, значительно отличающиеся по своему химическому строению, способны вызывать сходные психические нарушения, то с другой стороны уже незначительные изменения формулы психотомиметического средства оказывает существенное влияние на его свойства. При этом иногда совершенно исчезает способность вызывать изменения психического состояния. Так, если ДЛК вызывает психоз в дозах 0,02—0,1 мг, то уже МЛК, отличающийся от него лишь отсутствием одной этильной группы, ведет к психическим нарушениям только в дозах, примерно, в 10 раз больших (0,5—1 мг), введение в молекулу ДЛК атома брома превращает психотомиметическое действие в седативное, а стереоизомеры ДЛК (левовращающие) вообще не оказывают влияния на психику. Точно так же различные изменения в формуле псилоцибина, как например, перемещение гидроксильной группы из положения 4 в положение 6 или 7 ведет к исчезновению токсического эффекта в опытах на животных. Интересно, что до сих пор не удалось получить препарата, который оказывал бы более сильное действие по сравнению с первоначально полученным ДЛК, при всех заменах отмечено только ослабление или исчезновение психотомиметического эффекта. Изучение производных псилоцибина только начато, но пока также нет сообщений о препаратах, которые бы превосходили его по своей активности.

Общего для всех психотомиметических средств строения отметить не удается, но все же большинство до сих пор известных психотомиметиков содержат индоловое кольцо (ДЛК и его производные, псилоцибин и псилоцин, гармин, буфотенин, ДМТ и ДЭТ) и являются производными триптамина. Два наиболее активных психотомиметика — ДЛК и псилоцибин являются индолами, замещенными в 4-м положении. Значение этих фактов пока остается неясным, особенно если учесть, что некоторые психотомиметики, как например, гашиш (активное вещество, по-видимому, тетрагидроканнабинол), сернил, лорфан и др. не содержат индолового кольца, а некоторые производные триптамина, как например, ДМТ и ДЭТ, не содержат вообще гидроксильной группы, оказывая тем не менее выраженное психотомиметическое действие. Однако вполне вероятно, что сходство с триптамином и замещение в 4-м положении имеют отношение к механизму действия части психотомиметиков, хотя и не являются обязательным условием психотомиметического действия.

Несмотря на то, что экспериментальные психозы не могут быть полностью уподоблены «истинным» психозам, они могут служить моделью для испытания действия средств, применяемых для лечения психических заболеваний. Большинство лекарственных средств, которыми располагает современная психиатрия, являются симптоматическими средствами, поэтому их влияние на те или иные симптомы может быть проверено и на экспериментальных психозах. Однако полученные таким образом данные не имеют абсолютной ценности. Испытания на животных, чувствительность которых к психотомиметическим и лечебным средствам может значительно отличаться от чувствительности к ним человека, не могут быть целиком перенесены в клинику. Систематические испытания на психически здоровых добровольцах вряд ли возможны, если учесть огромное количество психотропных средств, предложенных уже в настоящее время и то, что число таких лекарств с каждым годом увеличивается. Наконец, влияние на экспериментальный психоз может не совпадать с клиническим эффектом препарата. Так, резерпин, применение которого в клинике как нейролептического средства оправдано опытом, нередко не только не купирует, но даже усиливает психические нарушения, вызываемые ДЛК. Это привело к тому, что использование психотомиметиков для испытания лечебного эффекта новых препаратов не получило широкого распространения.

Собственно лечебное действие психотомиметических средств и их применение в терапии психических заболеваний весьма ограничено. Многочисленные попытки, предпринятые в этом направлении, не дали сколько-нибудь убедительных результатов, хотя в некоторых наблюдениях отмечено улучшение психического состояния у больных шизофренией, хроническим алкоголизмом. Наиболее признанным является применение психотомиметических средств при неврозах, главным образом, как средства, позволяющего растормаживать больных, облегчать с ними контакт и тем самым облегчающего проведение психотерапии. Чаще других с этой целью применяется ДЛК, но аналогичные попытки проводились и с другими препаратами — псилоцибином, сернилом.

Возможность применения психотомиметиков для уточнения диагноза в диагностически неясных случаях психических заболеваний не доказана.

Наконец, многие авторы, учитывая кратковременность экспериментальных психозов и отсутствие вредного влияния их на здоровье, рекомендуют врачам-психиатрам испробовать на себе эти средства для того, чтобы лучше понять ощущения и переживания больных, изучение и лечение которых является их основной задачей.

Таким образом, практическая ценность психотомиметических средств весьма невелика. Интерес к ним оправдывается, главным образом, возможностью с помощью этих средств лучше понять механизм возникновения психических заболеваний. Между тем, как раз в этом направлении достигнуты наименьшие успехи. Конечно, изучение механизма действия того или иного вещества, тем более механизма его действия на психику — наиболее сложная задача. Однако изучение литературы вопроса показывает, что помимо трудности задачи известную роль играет, если можно так выразиться, и мода на то или иное вещество. Появление нового психотомиметического препарата вызывает к нему повышенный интерес, появляется большое количество работ, посвященных его действию, однако с годами число их начинает уменьшаться и внимание исследователей переключается на новое вещество. Так произошло с мескалином, который наиболее активно изучался в 20-е годы, то же самое происходит сейчас с ДЛК и его производными. Не случайно большинство гипотез о механизме действия ДЛК и работ, направленных на выяснение этого механизма, относится к началу 50-х годов и не было продолжено в дальнейшем. В результате после 20 лет изучения ДЛК мы достаточно хорошо представляем себе клиническую картину вызываемых им психических нарушений, но можем высказывать лишь догадки и предположения о том, каким образом вызываются эти изменения. Сегодня более или менее установлено лишь то, что большинство психотомиметических средств оказывают симпатотоническое действие. Правда, корреляция между вегетативными изменениями и нарушениями психики не является постоянной, в ряде случаев устранение вегетативных симптомов не сопровождается исчезновением или ослаблением психических изменений и наоборот — вегетативные изменения появляются, но психические изменения отсутствуют, — например, при введении мескалина после хлорпромазина. Все же значительное постоянство вегетативной симптоматики, а также отмеченный при испытаниях ряда производных ДЛК параллелизм между психотомиметическими свойствами этих веществ и возникающими при их применении симпатотоническими симптомами делает вероятным предположение, что чрезмерное повышение тонуса симпатических центров головного мозга (эрготропной системы по Гессу) играет важную роль в возникновении психических нарушений, вызываемых психотомиметическими средствами.