Из глубины квартиры доносилось приглушенное дребезжание. Торопливо повернув ключ в замке, я толкнула дверь и влетела в прихожую. Бросила на пол зонт и сумочку, вихрем промчалась в кухню, скидывая по дороге немилосердно жмущие туфли, и схватила сиротливо лежащую возле мойки трубку.

— Где тебя черти носят? — услышала я сварливый голос Нади на фоне какого-то странного шума, напоминающего звук льющейся воды. — Полпервого ночи, совсем очумела! Ты что, не успела с Себастьяном поссориться, как уже новый роман завела?

— Не знаю, — честно ответила я, с трудом переводя дыхание. — А ты что, уже в Москве?

— Давным-давно! И уже два часа сижу в душе по твоей милости.

— Не вижу связи, — обескураженно призналась я.

— Вот бестолочь-то редкостная! Не могу же я прямо перед носом у Даниеля тебе звонить. Он ведь не дурак, сразу догадается о нашем заговоре. Поэтому мне, в целях конспирации, приходится звонить тебе из ванной, пустив воду в душе. Теперь доперло?

— Какой еще заговор? — продолжала недоумевать я.

— У-у, тупица несчастная! — прорычала Надя. — Так, ладно, жди, буду у тебя через полчаса. Тогда и поговорим… Сейчас, сейчас, уже иду! — вдруг заорала она так, что у меня зазвенело в ухе. — Все, сворачиваюсь. Даниель стучит в дверь, спрашивает, не отравилась ли я зубной пастой. Очень остроумно! — фыркнула она и, как всегда, не попрощавшись, повесила трубку. А я задумалась: так ли необходимо соблюдение норм этикета? Вот Надя, например, упорно их игнорирует и чувствует себя превосходно. Скажу больше — и всем остальным от этого, по большому счету, тоже ни тепло, ни холодно.

Нежелание следовать правилам приличия не помешало Наде явиться точно в назначенный срок — спустя полчаса после телефонного звонка.

— Черт! — бухнула она с порога. — Я вне себя! Мало того, что выдернули из отпуска, и так не шибко длинного, так еще и работать по воскресеньям заставляют. И не чертыхнись при них лишний раз — их нежные ангельские души этого, понимаете ли, не переносят! Хорошо хоть курить не запрещают, а то бы я вообще не знаю, что с ними сделала… На-вот, держи!

Она протянула мне пакет, из которого вкусно пахло чем-то жареным. Сунув нос внутрь, я обнаружила горячую курицу в фольге, несколько крупных помидоров, увесистую плитку шоколада — сильнейший антидепрессант, настроение поднимается от одного его вида, — а еще тонкий французский батон хлеба и бутылку «Шардоне».

— Купила по дороге! — пояснила Надя в ответ на мой немой вопрос. — А то ведь у тебя в холодильнике отродясь ничего, кроме удавившейся с горя мыши, не водилось. А я, когда злюсь, всегда очень хочу есть. Зато, поев, становлюсь гораздо добрее… Да и тебе, судя по твоей траурной физиономии, хорошая куриная ножка и пара рюмочек винца не повредят. Может, ты хоть взбодришься немного, а то я уж не знаю, кто из вас двоих страшнее выглядит — Себастьян или ты…

— А что, Себастьян плохо выглядит? — с надеждой в голосе спросила я.

— Хуже не бывает! Такое ощущение, будто из него два литра крови выпили. Ой, извини, я совсем забыла, как этого художника убили. Вот ужас-то, верно? — Надя носилась по кухне, протирая стол, доставая тарелки, бокалы, столовые приборы, раскладывая салфетки и нарезая помидоры. Видя, что в моей помощи она не нуждается — к моему великому счастью, потому что оказывать таковую я была в данный момент абсолютно неспособна, — я тихонько присела на кухонный диванчик. А Надя продолжала говорить: — Ты знаешь мой принцип: мужиков надо держать на коротком поводке и в ежовых рукавицах. Но, по-моему, ты слегка переборщила. Себастьян не то, что на ангела, на человека перестал быть похож. Объясни, как ты ухитрилась довести его до такого состояния? Ведь это же надо уметь! Ну, что ты улыбаешься, как идиотка?

Значит, ему плохо без меня! Он переживает! Он страдает! Значит, ему не все равно. Бедненький мой, а я-то, зараза…

— Что-что? — переспросила я, приходя в себя.

— Нет, с ней точно рехнуться можно! Ты мне расскажешь наконец, что тут случилось, пока мы с Даниелем на солнце жарились и бороздили просторы Красного моря?

— Расскажу, конечно. Только ты не ори во все горло, пожалуйста, а то всех соседей перебудишь.

— Хорошо, — успокоила меня Надя, — буду орать исключительно шепотом. Надеюсь, ты не против тихого, но выразительного чертыхания?

Я заверила Надю, что тоже являюсь поклонницей такого рода словесных упражнений, и принялась за рассказ…

Когда я добралась до расставания с Тигрой и сделала небольшую паузу, чтобы запихнуть в рот большой кусок помидора, Надя смерила меня подозрительным взглядом и спросила:

— Слушай, а где ты была, пока я тебе звонила? Что-то, я смотрю, ты очень уж расфуфыренная. На свидании, что ли, была?

— Ва выва ва ваву вавивов! — ответила я.

— Еще раз и по-русски, пожалуйста!

Я проглотила помидор и сделала следующую попытку:

— Я была на балу вампиров!

— Где-е?! — завопила Надя, широко распахивая глаза. — Ты что же, пошла с этим, как его… — Я кивнула. — Так, я тебя внимательно слушаю.

Преисполненная сознания собственной важности, я приосанилась, придала своему взгляду многозначительность и поведала восхищенной публике продолжение своей истории.

В дверь позвонили как раз в тот момент, когда я, размазывая по щекам крупные, как горох, слезы, смотрела — наверное, в двадцатый уже раз — горячо мною любимый фильм «Разум и чувства». Остановив видеомагнитофон, я поплелась открывать, плохо соображая, кто бы это мог быть, — переживания героев фильма густо перемешались в моей голове с собственными страданиями, и вся эта манная каша мешала мне сосредоточиться на реальных жизненных событиях.

Но стоило мне увидеть в искаженной перспективе дверного глазка красный берет вампира, как начисто забытое обещание отправиться сегодня на какую-то встречу всплыло из непроглядных глубин моей взбаламученной памяти. И повергло меня в ужас… Открыть дверь означало опозорить себя в глазах вампира навсегда — что он подумает обо мне, увидев на пороге зареванную лахудру в желтом махровом халате с утятами и котятами?

— Марина, — глухо донеслось из-за двери, — почему вы не открываете? Мне казалось, вы уже перестали меня бояться. Бросьте, я знаю, что вы здесь — я даже через дверь чувствую ваше присутствие. Вы ведь не забыли, кто я? У меня особый нюх…

— Просто я еще не готова, — жалобно проблеяла я.

— Ну так что же вы, вместо того, чтобы сказать это сразу, стоите и молча смотрите на меня в глазок? Я жду вас внизу, в машине. Можете не торопиться, у нас в запасе много времени.

Легко сказать — «можете не торопиться»! А контрастные ванночки для лица? Не могу же я выходить в свет с распухшей от слез физиономией! А создание на голове маленького рукотворного шедевра при помощи мусса для укладки, фена и специальной круглой щетки для волос? Нельзя же появляться на людях с прической в стиле «черт копеечку искал»! А выбор подходящей одежды? Правда, выбирать мне особо не из чего, тем более что самое лучшее платье вообще было месяц назад безнадежно испорчено жирным пятном. А все из-за того, что в ресторане, где мы с Себастьяном ужинали, столик оказался шатким, а ножи тупыми: кусок мяса, который я с превеликим трудом отрезала, катапультировался с тарелки прямо мне на колени, а салфетку я, конечно же, не постелила, забыв обо всем на свете при виде еды — очень уж была голодна. Боже, а у черных лаковых туфель отлетела набойка. Почему я не поставила новую? О чем я только думаю? А все Себастьян! То загружает работой по самые уши, то всячески треплет нервы. В такой обстановке даже собственное имя помнить — настоящий подвиг!

Тут я осознала, что теперь ни нервные, ни физические перегрузки мне не грозят, и окончательно пала духом. Пришлось срочно выпить чаю.

Словом, выйти из дома мне удалось только через сорок пять минут — зато к этому времени мое настроение заметно улучшилось. Лицо, украшенное необходимым минимумом макияжа, сияло свежим румянцем, волосы красивыми локонами падали на плечи, а не торчали в разные стороны, как у ведьмы после полета на метле, лучшее платье было в последнюю минуту спасено нехитрым изобретением — пришитой на скорую руку поверх жирного пятна аппликацией, оторванной от старой блузки, а по ступенькам стучали каблуки маминых замшевых туфель — очень миленьких и почти не ношенных. То, что они мне малость жали, погоды не портило. Единственное, что немного огорчало, — не совсем приличный вид сумочки. В нее, разумеется, не влезло все содержимое рюкзака, с которым я обычно выхожу из дома, а от тех самых необходимых вещей, которые мне все-таки удалось затолкнуть в сумочку, бедолагу раздуло так, что она приобрела почти шарообразную форму. Даже, пожалуй, дикобразную, если уж быть совсем откровенной.

Что ни говори, приятно чувствовать себя красивой с ног до головы! Но особенно приятно, когда всю эту красоту у подъезда ожидает черный лимузин. Я исподтишка огляделась по сторонам, чтобы проверить, не толпятся ли вокруг потрясенные и восхищенные соседи, а среди них — парочка личностей, зависть которых бальзамом пролилась бы на мое исстрадавшееся сердце.

Но ни зевак, ни папарацци поблизости не наблюдалось, если, конечно, не считать бездомной собаки, которая была занята собой, выкусывая из шкуры блох, и, очевидно, именно поэтому отнеслась к моему блистательному выходу с возмутительной индифферентностью.

Задняя дверца лимузина открылась, и вампир вышел мне навстречу.

— Извините, — прощебетала я, — я спешила изо всех сил…

Вампир жестом остановил меня:

— Запомните: никогда не надо извиняться за опоздания — только если вы опоздали на очень важную деловую встречу или пришли на свидание спустя два часа после назначенного времени. Во всех остальных случаях надо вести себя как ни в чем не бывало, и в девяти случаях из десяти вам никто и слова не скажет. И никогда никуда не торопитесь — спешка только отнимает у вас лишнее время.

Он придержал мне дверцу и помог забраться в лимузин.

Плюхнувшись на мягкое и одновременно упругое, изогнутое под удобным углом заднее сиденье, я с восторгом первобытного дикаря принялась рассматривать огромный салон. В Голливуде я не снималась, замуж за нефтяного шейха не выходила и в рядах преступных организаций не состояла, поэтому в такой роскошной машине сидела первый раз. Это был длинный, как змея, лимузин, какие, если верить телевизионным репортажам, даже звезды Голливуда арендуют только на вручение «Оскаров». И тут имелось все, что нужно для жизни человеку — и мини-бар, и телевизор, и телефон… Чего я не увидела, так это ванной и унитаза, но они наверняка скрывались под сиденьями. Где-то далеко впереди на водительском месте, отделенный от салона прозрачной перегородкой, громоздился Али.

Вампир захлопнул за собой дверцу и, вытянувшись вперед, два раза коротко стукнул набалдашником трости в перегородку. Темная глыба кивнула и опустила правую руку к рычагу переключения передач.

Лимузин тронулся с места и поплыл, как океанский лайнер по застывшему в мертвом штиле морю. Непостижимое, таинственное явление! Ведь обычно езда в автомобиле по асфальту в окрестностях нашего дома чревата для пассажиров морской болезнью и телесными повреждениями.

Мой спутник, одетый не менее вычурно, чем в прошлый раз, — белый смокинг, светло-малиновая рубашка, пурпурная бабочка и такой же поясной жилет, сиреневые перчатки и туфли, — посмотрел на часы. Вообще-то, современный писатель, если он не хочет быть осмеянным прогрессивной общественностью, должен проинформировать читателей о марке часов, пробе драгоценного металла, из которого они изготовлены, и, желательно, о количестве бриллиантов, украшающих корпус изделия швейцарских мастеров (о часах, изготовленных в другой стране, даже упоминать неприлично). Но я, увы, не имела возможности хорошенько рассмотреть вампиров хронометр. Да и не стремилась, откровенно говоря, потому что голова моя была занята совсем другими проблемами.

— Опаздываем? — опасливо осведомилась я. Наставления вампира не пошли мне впрок, и я чувствовала себя страшно виноватой, а выглядела, очевидно, совершенно зашуганной, вместо того чтобы считать себя подарком всему свету и смотреться так же.

— Немного. Но это абсолютно не важно. Даже, если вдуматься, неплохо. Вначале всегда бывает ужасная толчея и суета. Однажды в такой давке у княгини Романовской-Рочдельской украли — или, как у вас теперь говорят, сперли — диадему, усыпанную изумрудами и бриллиантами.

— Ужас какой! — охнула я, непритворно потрясенная бедственным положением, в которое попала несчастная княгиня.

— Ужас был потом, когда диадему прислали ей обратно в сафьяновом футляре и с приложенным к нему букетом редких орхидей, каждая из которых стоит не меньше пятисот долларов. В футляре кроме диадемы лежала открытка, а в открытке было написано: «Сударыня, позвольте выразить вам свое восхищение. Ваша красота столь ослепительна, что в ее лучах даже дешевая подделка выглядит драгоценностью». История попала в газеты и наделала много шума.

— Что-то я ничего не слышала об этом. Может, оттого, что последнее время почти не читаю газет…

— Даже если бы и читали… Это случилось в прошлом веке. В тридцать каком-то году, да к тому же в Париже.

Вампир засмеялся, показывая крепкие и белые, хотя и не слишком ровные зубы. Наконец-то я смогла как следует рассмотреть его клыки. И была разочарована — они не торчали, как у хищного животного, и ничем не выделялись на фоне всяких там резцов и моляров.

— А куда мы все-таки едем? — осведомилась я, удовлетворив свое любопытство.

— На Осенний бал вампиров.

Я так и подпрыгнула.

— Ч-что? В-вы хотите с-сказать, что т-там будут од-дни в-в-в…

— Да нет, конечно. Взять, к примеру, вас… Но обычно те из простых смертных, кто попадает на такие балы, понятия не имеют, с кем имеют дело. Иначе нам бы давно пришлось уйти в глухое подполье.

— А разве сейчас вы не в глухом подполье? Разве вы не боитесь света и не встаете из гробов лишь в темное время суток?

Вампир фыркнул:

— Типичный образец неверных представлений о нас! Удивительно, как быстро распространяются и как долго живут глупости! Нет, для вампиров действительно не слишком приятен солнечный свет, но вампиры все-таки люди, как ни странно сие утверждение звучит, и с этим неудобством с давних пор борются. И весьма успешно, должен заметить. Раньше каждый сам придумывал мазь, которую следовало втирать в кожу перед наступлением рассвета. Достать рецепт такой мази было большой удачей, некоторые даже торговали такими рецептами. Ну, а потом люди поставили производство солнцезащитных средств на промышленную основу, и все проблемы решились окончательно. А уж насчет гробов… Не могу сказать, какой дурак первым пустил эту утку, но все мгновенно подхватили ее, и теперь бредовая выдумка претендует на то, чтобы считаться истиной. Не знаю, существовал ли в действительности вампир, спавший в гробу. Чудаков полно не только среди людей, но и среди нашего брата. Просто кому-то показалось очень забавным приписать это чудачество всем вампирам без разбору. Насчет зубов, кстати, то же самое… Да, я заметил, как вы с видом заправского стоматолога заглядываете мне в рот. Но подумайте сами, зачем вампиру большие клыки? Эти зубы необходимы всякому животному, и человеку в том числе, для того, чтобы отрывать куски пищи. Для того чтобы перегрызать артерии, клыки не нужны. Зубы вообще для этой цели не очень-то удобны.

— А что удобно? — с глупым видом спросила я.

— Острый нож, — ответил вампир. — Вот такой, например.

И не успела я и глазом моргнуть, как трость в руках вампира распалась на две части. Круглый набалдашник оказался концом рукоятки длинного узкого кинжала.