Василя тянуло к барышне неимоверно. Освобожденный от репетиций, он выслеживал ее, как охотник дичь. Когда она гуляла с Дашкой по саду, он обычно прятался за кустами и в запущенных клумбах, проползая по-пластунски под лопухами и репейником. Если барышня завтракала, он пристраивался во дворе, чтобы хоть издали посмотреть на пепельную головку, украшенную синей лентой. Иногда барышня отдыхала в беседке. Это было особенно приятно, потому что тогда он мог видеть ее всю, не опасаясь быть обнаруженным. Он стоял в кустах сирени, как статуя, не смея шелохнуться и не чувствуя усталости.

Ах, какая она! Белоснежная и пепельная… а глаза должны быть синие. Непременно синие.

Он повторял это, как заклинанье. По ночам она снилась ему. Снилось одно только ее лицо, белоснежное, с удивительными глазами-звездами под соболиными бровями. И он просыпался, ощущая, как дрожит от нежности сердце. Чудо, как хороша!

В то утро Даша вывела воспитанницу в беседку. Саму ее ждали важные дела — стирку белья и одежды барышни она крепостным девкам не доверяла. Пообещав Юлии Павловне, что каждые полчаса она будет навещать ее, Даша удалилась, не заметив, что оставила девушку не одну.

Рядом с беседкой, на привычном уже месте стоял Василь. Горло у него уже прошло, но он соврал Немчине, что еще саднит, и выгадал денек рядом с барышней. То есть не рядом, а подле нее. И даже не подле, но это не важно.

На Юлии Павловне было белое утреннее платье. Шляпу она сняла и положила рядом с собой. Ее пепельные волосы, перехваченные лентой пониже затылка, спадали до самой талии. Хотя день выдался жарким, девушка зябко куталась в пуховый платок. На коленях ее лежала книжка, но Василь готов был поклясться, что барышня не прочитала ни одной строчки.

Он неловко пошевелился, и Юлия Павловна подняла голову. Василь застыл, надеясь, что его не заметят. Но Юлия Павловна отложила книгу, встала и прошлась прямо к тому месту, где он прятался. Глаза ее удивленно распахнулись, когда она разглядела сидевшего в кустах парня.

— Что же вы прячетесь? — спросила Юлия Павловна, распахивая глаза еще шире.

«Синие, — подумал Василь. — Точно, синие».

— Кто вы? — спросила Юлия.

«Не узнала», — подумал он, ощущая от разочарования почти физическую боль, и с тяжелым вздохом выходя из укрытия.

— Кто вы? — повторила Юлия с милой улыбкой. — И почему прячетесь?

Василь тяжело вздохнул, снял шапку и поклонился.

— Василий Чернов, — сказал он по-французски. — Раб ваш.

Юлия Павловна удивленно вскинула брови, услышав французскую речь. Потом, когда до нее дошел смысл сказанного, она смутилась. Запахнувшись плотнее в шаль, вернулась на скамеечку и взяла книгу. Василь остался стоять, не находя сил покинуть ангела во плоти.

Юлия Павловна, прикрывшись книгой, несмело окинула парня взглядом. На нем была синяя рубашка, поношенный пиджак, явно с чужого плеча, черные штаны в тонкую белую продольную полоску и хорошие сапоги — черные, с острыми носками, почти щеголеватые, начищенные до зеркального блеска. Потом она набралась храбрости посмотреть ему в лицо. Он показался ей очень красивым — смуглый, брови черные, прямые. Нос с еле заметной горбинкой, подбородок — упрямо выпяченный, губы очень яркие, пунцовые. Волосы — гораздо длиннее, чем обычно носили мужчины. Кудри падали ему на плечи и были черные, даже с отливом в синеву. Но самыми красивыми были глаза. Юлия Павловна взглянула и вспомнила…

— Вы — Парис! — и даже захлопала в ладоши, выронив книгу.

Василь проворно наклонился, поднимая ее. Это был французский роман.

Принимая книгу, девушка очаровательно покраснела.

— Я не сразу вас узнала, — сказала она, извиняясь. — Тогда вы были в парике… И совсем не черный!

Она засмеялась так весело и заразительно, что Василь тоже не смог удержаться от улыбки.

— Это грим все… — сказал он, проводя рукой по щекам, словно там еще могла остаться пудра.

— Мне очень понравилось ваше пение, — продолжала Юлия. — У вас чудесный голос.

Василь неловко хмыкнул. Доброжелательность Юлии Павловны и волновала, и немного пугала.

— Я ваш крепостной, — напомнил он ей.

Юлия Павловна потупилась, потом очень серьезно поглядела на него и сказала:

— Но это же не ваша вина.

И Василь понял, что небеса услышали его молитву и послали ангела во спасенье.

Что сделать, встретив ангела? Упасть перед ним на колени? Плакать благодарными и счастливыми слезами? Молиться, как на святыню, на туфельки с атласными лентами вокруг щиколоток?

— Спасибо, мадемуазель, — сказал Василь по-французски и отвернулся к реке, чтобы скрыть внезапно подступившие слезы. Никогда прежде такого не было. Василь посчитал это слабостью. Даже когда Сашка сказал, что его продают, он не изменился в лице, не доставил иудам удовольствия. А перед этой девочкой таял, как воск.

— Сядьте рядом, — сказала Юлия Павловна. — Мне хотелось бы узнать, у кого вы учились пению?

Василь осторожно сел, стараясь не коснуться коленом пышных складок платья.

— Ни у кого не учился. Как-то само получается.

— Спойте мне что-нибудь, если не трудно? — ужасно стесняясь, попросила Юлия и улыбнулась.

Василь в огонь бы пошел за такую нежную улыбку. Он прокашлялся, прочищая легкие.

— Что вам угодно, барышня?

— Что-нибудь народное. Знаете?..

Василь кивнул, собираясь с мыслями. Потом прикрыл глаза и запел. Это была старая песня об орле, который в одиночестве скитается на чужбине. Он любил эту печальную песню, созвучную его душе, и мгновенно забыл обо всем, выводя мелодию, которую помнил с детства, которую пела нянька.

Закончив песню, он открыл глаза, тяжело дыша. Юлия Павловна сидела, притихнув. По белоснежной щеке катилась слеза.

— Что это вы, барышня? — растерялся Василь.

Юлия Павловна достала платочек и виновато улыбнулась:

— Как грустно… Сколько вам лет?

— Скоро будет восемнадцать.

— Вы так молоды, а уже столько печали. Я приезжала сюда несколько раз, но вас не видела…

— Да, — Василь судорожно сглотнул, чрезмерно внимательно изучая резьбу на перилах. — Меня… привезли только прошлым летом. До этого жил в другом… доме.

Юлия Павловна поняла его и поспешила переменить тему:

— Я здесь первый раз летом. Так красиво… даже не знала, что летом так бывает.

— А где вы жили? — осмелел Василь.

— В Москве.

— Московская барышня? Я думал, там все только французский знают, а вы и по-нашему хорошо говорите…

— Даша меня научила.

— Даша? Ваша горничная?

— Она меня лет с пяти растила. Она только русский знает, — Юлия Павловна снова засмеялась.

Василь вдруг почувствовал необыкновенную легкость. Он тоже засмеялся, обнажив ровные, белоснежные зубы. Смех зазвучал радостно, чему он и сам удивился. Он давно уже так не смеялся. Да что там, он уже давно не смеялся. Считай, полтора года прошло. Но теперь это казалось не важным. Он заметил, как Юлия Павловна вдруг вспыхнула и смутилась, склонив голову и затеребив складки платья, но не понял причины.

— А почему вы сюда редко приезжаете? — спросил он торопливо, испугавшись, что сейчас ангел прогонит его. — Вам не нравится в деревне?

Юлия Павловна воспротивилась:

— Нет, что вы! Здесь так чудесно!.. Просто я из Москвы надолго никуда не отлучаюсь, хотя не люблю город. Опекун боится, что дорога пагубно отразится на моем здоровье, к тому же, хорошие врачи — только в Москве. Говорят, я больна чем-то, а чем — неизвестно. Поэтому почти все время дома, даже в сад выходить разрешают редко. Сегодня Дашенька принесла мне земляники! Очень вкусно! — глаза Юлии Павловны мечтательно засияли. — Я и не представляла, что это такая прелесть! Совсем не то, что варенье!

— А хотите еще земляники? — предложил вдруг Василь.

— Хочу! — она так горячо закивала, что он рассмеялся.

— Тогда пойдемте! Я знаю, где она растет!

— Да! Да! Пойдемте! — ее маленькая рука как-то незаметно оказалась в его руке, и молодые люди резво сбежали со ступенек беседки. Шаль упала с плеч Юлии Павловны и осталась лежать на скамейке, рядом с забытой книгой.

— Там, за садом, есть луг, — рассказывал на ходу Василь. — Деревенские туда не ходят, потому что луг для покоса. Но вам-то можно. Земляники — хоть корзинами носи.

Юлия Павловна вдруг остановилась.

— Даша не велела никуда ходить… — сказала она, запинаясь.

Василь почувствовал панический страх. Сейчас она передумает! Скорей, скорей, уговорить, увести! Еще хоть немного побыть рядом!

— Нет, нет! Никто и не заметит! Здесь недалеко…

Она колебалась.

— Никто и не заметит, что вы на пять минуток ушли. А земляника в этом году сла-а-дкая… — коварно начал Василь.

Юлия Павловна сдалась.

Василь вел ее под тенью лип, украдкой любуясь, как играют солнечные блики на милом личике.

Молодые люди прошли аллеей, потом вышли к покосным лугам. Луг был загорожен от коров — вокруг тянулся забор из жердей, положенных горизонтально на столбики, по две на пролет.

Василь легко перемахнул через него, опершись рукой. Юлия Павловна замешкалась.

— Пролезайте между жердей, — посоветовал Василь. — Наклонитесь, потом перебросьте одну ножку… Вот так! Осторожнее, головой не ударьтесь! Теперь другую ножку вытаскивайте…

Он помог справиться с пышными юбками, и вскоре Юлия Павловна благополучно оказалась на лугу. Василь пригласил ее присесть на корточки и развел руками траву.

Прямо у их ног алели красные ягоды, источавшие тонкий, райский аромат.

— Как много! — воскликнула барышня совсем по-детски.

— Не собирайте сами, — сказал Василь. — Ручки запачкаете. Лучше я.

Юлия Павловна с улыбкой смотрела, как он собирает в горсть ягоды, попутно рассказывая, что на солнце ягоды помельче, но слаще, а в тени они крупнее, но с кислинкой. Потом они отошли в тень деревьев, и Василь постелил на траву пиджак, чтобы Юлия Павловна могла сесть. Он помог ей расправить подол платья, и сам сел рядом в траву, протягивая пригоршню ягод.

— Не побрезгуйте, барышня…

Юлия Павловна взяла одну ягодку и положила в рот. Василь успел заметить розовый язычок, мелькнувший, как кошачий. Она на секунду опустила ресницы, потом улыбнулась.

В этот момент ангел перестал быть небожителем и обрел земную ипостась. Перед Василем была девушка. Такая же, как и он — из плоти и крови. Страшно захотелось поцеловать ее, даже губы зачесались. Он засвистел что-то, пытаясь унять возбуждение.

Юлия Павловна и не догадывалась об охвативших его чувствах. Она кушала землянику, и когда касалась его ладони пальцами, Василь вздрагивал, постукивая незаметно свободной рукой по земле, чтобы хоть как-то отвлечься от непристойных мыслей, которые роились в голове.

— Как хорошо здесь, — сказала Юлия Павловна, оглядываясь.

— Хорошо, — согласился Василь.

Солнце начало припекать, Василь набрал еще ягод, ссыпав их в лист лопуха, и принес девушке. Потом пробежался по лугу, срывая цветы. Он набрал целую охапку незабудок, гвоздик, луговой герани, кашки, ромашек и принес букет Юлии Павловне. Положив цветы ей на колени, сел рядом, упиваясь исходившим от нее ароматом — тем самым, незнакомым, чуть горьковатым. Барышня с восторгом осматривала букет.

«Если поднесет к лицу, значит… поцелую», — загадал Василь.

— Какая красота! — Юлия Павловна осторожно, словно услышав его мысли, положила букет на траву рядом с собой. Василь выдохнул.

— Бывает ли что-то лучше? — спросила у него Юлия Павловна, отправляя в рот еще одну ягодку.

«Бывает», — едва не брякнул Василь, но на самом деле небрежно сказал:

— Это что, вот сколько земляники в бору… А еще скоро черника в силу пойдет… пока-то ее еще не очень много…

— Черника?! — Юлия Павловна невольно облизнула губки.

— Хотите черники? — продолжал соблазнять Василь.

Она кивнула, потом задумалась и сказала нехотя:

— Дашенька будет искать. Вернемся, Вася.

Дорога обратно прошла в унылом молчанье. Не успели они дойти до беседки, как навстречу им, подобно бесу из преисподней, вылетела Даша. На горничную было страшно смотреть. Волосы ее, обычно гладко причесанные и напомаженные, сейчас висели неряшливыми прядками, а лицо было красным, как бурак.

— Ах ты, ирод! — накинулась Даша на Василя. — Чего удумал! Куда барышню увел, проклятый!

Юлия Павловна проворно обняла няньку за шею:

— Дашенька, ну что же ты! Ругаться-то зачем? Он меня земляникой угощал, и цветы собрал. Смотри, какие!

Она протянула букет, щебеча, как птичка, и Даша немного смягчилась. Складка между бровей разгладилась, но на Василя все же горничная посмотрела грозно:

— Пошел вон, чтоб духу не было!

Василь поклонился и поспешил уйти. Стремглав пробежав до речки, он разделся и прыгнул в ледяную воду. Надо было остудить жар, начинающийся в теле.

Даша искоса поглядывала на весело болтавшую Юлию Павловну. Никогда еще Даша не видела воспитанницу такой веселой, румяной, оживленной. После проулки та выглядела не изможденной, как обычно, а просто уставшей. Щеки горели, как рязанские яблочки, глаза блестели. Даша что-то мысленно прикидывала, посматривая на нее.

— И земляникой кормил? — спрашивала она невинно.

— Да! Дашенька, как вкусно было! Завтра еще туда сходим? А скоро и черника поспеет. Черники тоже хочу!

— Сходим, сходим, — проворчала Даша. — Хороший, значит, парень?

— Ой, Дашенька! Мало того, что поет, как соловей, еще и образованный такой — по-французски говорит, представляешь?

— Да уж, слишком он образованный, как я погляжу.

Юлия Павловна не поняла и продолжала восторженно описывать утреннюю прогулку.

Между делом, Даша выставляла на стол перед барышней второй завтрак: густую сметану, творог, приправленный медом и раздавленной малиной, блинчики с икрой и соленой рубленой рыбой, свежайших карасей, запеченных в сметане. Юлия Павловна, продолжая болтать, с удовольствием принялась за еду.

Первыми исчезли два карасика, потом блинчики, потом сладкий творог и сметанка.

— Ох, хорошо, — удовлетворенно сказала Юлия Павловна, промокая губы салфеткой. — Пойду посплю, Дашенька…

— Идите, барышня, самое время-то вздремнуть.

Даша быстренько раздела Юлию Павловну и уложила в пахнущие лавандой простыни. Присев в кресло возле постели, она с умилением смотрела, как подопечная засыпает, сложив ладони под щеку, совсем, как в детстве.

Взяв вязанье, горничная пристроилась рядом, задернув над кроватью Юлии Павловны кружевной полог, чтобы не беспокоили мухи. Прошло около двух часов, когда барышня глубоко вздохнула и потянулась. Даша тут же подскочила и помогла ей подняться.

— Есть хочу, — сказала Юлия Павловна совершенно неожиданно и засмеялась.

— Сейчас, сейчас, — засуетилась Даша, подавая ей тазик с водой и полотенце. — Сейчас на стол соберу, красавица моя.

Еле скрывая улыбку, она поставила на стол хлеб, сметану и мед, налила в кружку молока.

— Дашенька, а можно позвать того юношу? — спросила Юлия Павловна, весело жуя хлеб, густо намазанный сметаной и медом. — Пусть он мне споет?..

— Конечно, моя рыбонька! Сейчас же девок отправлю. Кушайте пока, я мигом обернусь!

Как на крыльях Даша слетела с крылечка и схватила за рукав первую попавшуюся дворовую.

— Эй, как тебя там… Позови мне парня, того, который давеча пел красиво. Скажи, что барышня велела.

Девка пискнула и бросилась бежать, подобрав подол. Босые грязные ноги так и замелькали.

Даша вернулась необыкновенно благостная. В горнице ее ожидал новый сюрприз. Барышня Юлия Павловна стояла у зеркала и пыталась заколоть шпильками косы. Ей это плохо удавалось, и она вертелась в разные стороны, пытаясь рассмотреть себя с затылка. И щечки у нее были розовые.

Горничная усадила воспитанницу в кресло, добродушно ворча. Она только-только успела причесать барышню, когда вернулась девка, которую отправляли за Василем, и сообщила, что певец ушел в лес и еще не вернулся.

— Что-то я смотрю, они здесь совсем распоясались! — ядовито сказала Даша. — Бродят, где вздумается и когда захочется! Придет — сразу сюда гнать!

От ее взгляда не укрылось, как барышня погрустнела. Даша проводила ее в гостиную и усадила перед роялем. Они немного поболтали, потом Юлия Павловна сыграла две-три пьесы, потом пришла ключница и стала выговаривать за то, что Юлия Павловна встала с постельки.

— Но я поиграть хочу, — слабо запротестовала девушка, ощущая почти детский ужас перед старухой.

— Кто же вам запрещает, драгоценная моя, бриллиантовая?! — Меланья рукавом протерла крышку рояля, закрывая ее со стуком. — Но барин что сказали? Лежать, лежать-отдыхать! А ты, Дашка, смотри! Доложу барину, накажет тебя за самовольство!

— Да ты что, тетка! В уме ли?! — раздалось вдруг от дверей, и появился Василь. Веселый, красивый, с растрепанными кудрями. В руках он держал лукошко, покрытое полотенцем. Сладкий запах лета заполонил на всю гостиную. — Барышне надо больше на свежем воздухе бывать, земляничку кушать! Вот как узнает барин, что ты ее в комнатах решила заморить, в кнуты тебя отдаст. Лучше смотрите, что я принес!

Он откинул полотенце, и Юлия Павловна всплеснула руками, и легко, как бабочка, спорхнула со стульчика. Лукошко было полно земляники — медовой, алой и сладкой даже на вид. Даша, злорадствуя, посмотрела на Меланью, которую так и перекосило от злости.

— Вася! Вася! — приговаривала Юлия Павловна. — Это вы для меня собрали? Какая прелесть! Как много! Дашенька, угостись…

— Ну-ка, быстро за стол, — захлопотала Даша. — И фартучек, фартучек надеть! Ручки сейчас белые испачкаете, платьишко замараете!

Василь, блестя белыми зубами, перехватил взгляд Даши и подмигнул ей. Горничная хихикнула, беря Юлию Павловну под руку, и зовя юношу за собой. Все трое вышли из гостиной, оставив Меланью наедине с роялем и злостью.

Оказавшись в спальне Юлии Павловны, Даша и Василь так и прыснули. Юлия Павловна смотрела и не понимала их веселья.

— Ох, паря! Молодец! — тряслась от смеха Даша. — Я думала, эта жаба лопнет!

— Рад стараться, теть Даша! — отчеканил Василь, не отводя глаз от Юлии Павловны. Она показалась ему особенно красивой. Она сменила утреннее платье на обеденное. Сиреневое, с волнами кружев. Волосы заплетены в толстые косы и уложены вокруг лба, наподобие короны.

Даша усадила Юлию в кресло, а Василю указала на скамеечку возле двери, где он и примостился, уперев подбородок в кулаки.

— Много только не ешьте зараз, — предупредила Даша. — Плохо бы не стало.

— Я завтра еще принесу, — пообещал Василь.

— Незачем, — отрезала Даша. — Девок пошлю.

Лицо у Василя вытянулось.

— Завтра барышне окрестности покажешь, — продолжала Даша. — А то мы тут ничего толком и не видели. К церкви сводишь, на речку… Мне завтра некогда, надо за стиркой приглядеть, не то лентяйки ваши древорукие все платьишки барышне перепортят. Справишься?

— Обижаешь, теть Даша, — сказал Василь внезапно охрипшим голосом.

— Замечательно! — обрадовалась Юлия Павловна. — Я буду так рада, Вася, если вы мне все покажете!

— Я и сегодня могу…

— Нет уж! — Даша выразительно нахмурила брови. — Хватит на сегодня. Сейчас барышня землянички покушают, потом я эту жабу Меланью во двор выпровожу, а вы в гостиной посидите. Побренчите там, песенки попойте.

Василь почувствовал, как его всего охватила дрожь. Он не мог глаз отвести от Юлии Павловны и не заметил, как посматривала на него Даша.

Когда земляничная горка в лукошке заметно поубавилась, Даша пошла отвлекать ключницу. Сначала на крыльце, а потом за окном раздался ее свежий глубокий голос, а Меланья что-то скрипуче отвечала.

Василь вскочил и отодвинул краешек кисейной занавески от окна.

— В амбар старуху увела. А чего вы ее так боитесь?

— Мы не боимся, — неуверенно ответила Юлия Павловна. — Просто она… она всегда дядюшке наушничает, а он потом на Дашу сердится…

— Так дядюшка же… — начал Василь и снова не успел договорить.

Барышня на цыпочках перебежала комнату, выглянула за дверь и поманила его за собой.

— Пойдемте в гостиную, Вася.

И он пошел за ней безропотно, как теленок на привязи, но сделал это так неуклюже, что налетел на барышню, чуть не сбив ее с ног. Юлия Павловна ахнула, когда он подхватил ее под локти, чтобы не дать упасть.

Василь тут же выпустил ее, но ладонями продолжал чувствовать мягкость девичьих рук и их атласную гладкость. Только у московских барышень такие руки. И, наверно, у ангелов. А Юлия Павловна почувствовала ужасную робость. Она покраснела и стала теребить оборки платья, разглядывая их с таким вниманием, будто от этого зависела ее жизнь. Василь тоже был смущен. И молился только об одном — чтобы барышня сама нашла тему для разговора, потому что у него вдруг отнялся не только язык, но и ум.

— А вы на рояле умеете? — спросила Юлия Павловна, не смея поднять глаз.

— Умею-с, — коротко поклонился Василь.

— Что играете?

— А что вам угодно?

— А вальсы можете?

— Могу-с.

— Сыграйте?..

Василь снова ей поклонился, и сел за рояль.

— Я сыграю венский вальс. Его очень любил… — он осекся, не желая говорить о покойном отце. — Это красивый вальс… Мне нравится… И вам, надеюсь…

Он совсем смутился и сосредоточился на инструменте. Его смуглые пальцы пробежали по клавишам, и комната наполнилась чарующими звуками. Юлия Павловна слушала, прикрыв глаза и облокотившись о край рояля, и видеть не видела, что исполнитель больше смотрел на нее, чем на клавиши. Музыка закончился, Василь замер на крутящемся стульчике, а Юлия Павловна радостно встрепенулась и заулыбалась.

— Вы великолепно играете! — восхитилась она, так и сияя глазами.

— Да что вы, барышня, — Василь неловко взмахивая рукой, отчего ноты, стоящие на пюпитре, посыпались на пол.

Василь, страшно сконфуженный, бросился их поднимать и ударился лбом о стульчик. Юлия Павловна засмеялась.

Василь тоже разулыбался, потирая голову.

— Смейтесь, смейтесь! — пожурил он ее добродушно.

— А давайте я буду играть, а вы споете? — предложила Юлия Павловна.

Она села за рояль, аккуратно расправив складки платья. Василь невольно скользнул взглядом за ее корсаж. Она пригладила волосы, и он, устыдившись, уставился в ноты, которые держал в руках.

— Что вы хотите исполнить, барышня?

— Давайте что-нибудь народное? — попросила она. — Я так люблю народные песни.

— Про Волгу-реченьку знаете? — Василь напел первые фразы, и Юлия Павловна радостно подхватила мелодию.

Играла она на удивленье хорошо, Василь сразу это отметил. Пальцы ее, тонкие, как нарисованные, были гибки и сильны. А самое главное, что играя, она так чувствовала музыку, что рояль, казалось, сам запел, не дожидаясь серебряного певца.

— В какой тональности? — спросила она.

— Ля минор, пожалуйста. Начинайте в первой октаве, с «фа».

— Не высоковато? — она лукаво прищурилась.

Василь только ухмыльнулся.

Она отбила такт и заиграла. Василь пожирал ее глазами, пользуясь тем, что барышня этого не замечала. Она казалась ему прекрасней ангела. И она играла, как ангел. Он сделал вздох и запел.

Высокий серебряный голос наполнил гостиную от пола до потолка. Василь пел тихо, как наяву представляя розовато-сиреневую поверхность реки, подернутую утренней дымкой тумана. Отец любил Волгу. Каждое лето они ездили по реке. Василь хорошо помнил это время. Как раз в июле и плавали. Обычно такие воспоминания причиняли боль, но сегодня он подумал об этом лишь с легкой грустью. Подумал, и забыл. Потому что перед ним был ангел во плоти. А кто станет грустить, когда видит ангела?

Молодые люди не заметили, как под окна гостиной стали потихоньку собираться люди. В основном, артисты, но подходили и дворовые, прячась за постройками и делая вид, что заняты делом.

Алевтина, которую вел под руку Евлампий, блаженно прикрыла глаза.

— Ну и талантище у нашего Васи, — сказала она. — А на рояле-то кто играет?

Евлампий вытянул шею, заглядывая под занавеску.

— Барышня музицируют, — сказал он благоговейно.

— Тоже талант, — кивнула Алевтина. — Давай-ка, старичок, мы с тобой тут посидим, послушаем.

Евлампий согласился, усаживая Алевтину на завалинку, и пристраиваясь рядом.

— Грех такое не послушать. Прямо, как ангел поет. Ух, и голос!

Песня кончилась, и крепостные артисты услышали звонкий смех в гостиной. Молодые люди оживленно переговаривались и даже заспорили.

Разговор шел о народных песнях. Юлии Павловне хотелось подбирать аккомпанемент как в вальсе — тон и аккорды, а Василь настаивал на арпеджио.

— Да вы сами посмотрите, так и проще, и красивее, — уговаривал он. — Народная музыка — она хороша в своей простоте. Не надо ее утяжелять. Аккорды оставьте для салона, а здесь мелодия должна быть и в правой и в левой руке. Дайте покажу!

Он подтащил стул и сел слева от Юлии Павловны.

— Вы ведите мелодию, а я аккомпанирую.

— Что будем играть? — спросила Юлия Павловна, морща носик от усердия.

— «Лучинушку» знаете?

— Знаю.

— Начинайте в ля-миноре.

Барышня засмеялась.

— Нет, нет, не высоко будет, — улыбнулся ей Василь. Что за чудо барышня! Ему было с ней так легко, как будто они знакомы с детства. Да что там, знают друг друга целую вечность!

Юлия Павловна начала мелодию, и Василь подхватил песню. Пальцы его плавно заскользили по клавишам, выводя свою партию. Девушка восхищенно ахнула.

— Вот видите, как красиво? Теперь сами попробуйте.

Юлия Павловна повторила аккомпанемент, как он показал, случайно задев его руку. Пальчики у нее были прохладными, но их прикосновение обожгло Василя огнем. Он поспешно встал, и отошел за рояль, к окну, чтобы не искушаться бесплодными мечтаниями. Попытка тщетная, потому что с того места, где он стоял, барышня была видна ему еще лучше — во всей своей пепельно-белоснежной красоте.

Василь спел «Лучинушку» и еще несколько песен, а Юлия Павловна аккомпанировала. Ей тоже хотелось запеть, но она стеснялась.

— Вы прекрасная музыкантша, — похвалил Василь, когда девушка в очередной раз убрала руки с клавиатуры. — Тонко чувствуете и музыку, и инструмент…

— Как же могло получиться иначе? — засмеялась Юлия Павловна. — Столько лет один лишь рояль был мне верным другом.

— Не верю, что больше никого не было. У московских барышень много подруг, они ездят в театры, на модные выставки, на прогулки, бывают на балах… Вы, верно, прелестно танцуете?

Юлия Павловна покраснела так отчаянно, что даже уши у нее стали малиновыми.

— Знаете, Вася, — почти прошептала она. — И подруг у меня вовсе нет, и на балах я ни разу не была, и танцевать совсем не умею…

— Да не поверю!

— Правда-правда…

— А хотите, научу?

— Танцам?

— Танцам.

— А вы и это знаете?

— Ну, модные — вряд ли, но вальс, и кадриль, и галоп, и полонез, и мазурку — все могу.

Розовый ротик Юлии Павловны приоткрылся, она смотрела на Василя такими глазами, будто он признался ей, что умеет летать.

— Разве бывает столько танцев?! — прошептала она.

— И! Разве это много? Это только те, что танцуют на балах. А есть еще наши, русские. И «барыня», и «семеновна», и перепляс, и ленок, и веселуха, и топотуха… да все разве упомнишь! Но вы этого не сможете, в русских танцах сила нужна, а вы такая маленькая, легкая… Французскую кадриль — вполне. Так вот, французская кадриль, — Василь одернул рубаху, картинно пригладил кудри и прошел на середину комнаты особой походкой, пристукивая каблуками при каждом шаге, — она самая красивая, но и самая сложная. Сейчас танцуют на английский манер, это когда скользят бесшумно, как тени. Но англичане — они все малохольные, поэтому и танцуют так. А во французской кадрили надо громко стучать каблуками, мне это больше нравится, похоже на русскую пляску.

Он слегка согнул колени и вдруг выбил оглушительную дробь по паркету. Юлия Павловна восхищенно ахнула и захлопала в ладоши.

— Идите сюда, — робея, позвал Василь. — Я покажу…Смотрите, мы делаем два скользящих шага вправо… это называется шассе… Вы левой ручкой упираетесь в бочок, а правой держите партнера за руку и стоите с ним бок о бок…

Урок танцев перешел в динамичную пляску, Юлия Павловна только и могла, что смеяться. Ее смешили названия фигур кадрили — «панталоны» или «курица». В самом танце, однако, ничего смешного не было. Василь рассказал, как танцуют кадриль вчетвером и ввосьмером, объяснил, как передвигаются дамы, как они меняют кавалеров. Слушая его, Юлия Павловна открывала для себя новый мир, о котором всего неделю назад и не подозревала. В руках Василя ей было легко и покойно. Она интуитивно угадывала его движения, а Василь вел уверенно, напевая при этом французское поппури. Песенка была про красотку Жюли. Он переделал ее на русский лад: «Сижу ли я, брожу ли я — все Юлия, да Юлия. Смеюсь ли я, грущу ли я — все Юлия, да Юлия и т. д.».

Они кружились по комнате, тесно сплетя руки. Голова барышни едва не лежала на груди Василя, а он, не отрываясь, смотрел на ее смеющиеся губы.

— Что-то вы разыгрались, касатики, — прогремел от порога голос.

Молодые люди испуганно оглянулись, как будто застигнутые на краже воришки. Даша стояла в дверях и грозно хмурила брови. Юлия Павловна подлетела к ней, ластясь к плечу:

— Ты, Дашенька, не подумай ничего страшного! Мы учились танцевать кадриль! Это так весело! Хочешь посмотреть?

— Насмотрелась уже, — грубовато сказала Даша, оттесняя барышню в сторону спаленки. — Хватит резвиться, надо переодеться к столу. Ужин у меня готов. А ты, артист, в людскую шуруй.

Василь помедлил на пороге:

— Когда придти можно?

Юлия Павловна радостно оглянулась:

— Да когда вам угодно, Вася! Я всегда…

Даша подтолкнула барышню чуть сильнее, и та пулей вылетела из гостиной, весело взвизгнув. Горничная прикрыла за ней двери и хмуро посмотрела на Василя:

— На крыльце подожди, поговорить надо.

Василь, еле передвигая ноги от недоброго предчувствия, вышел из усадьбы и сел на ступенях. Что там Дашка сказать хочет? Наверное, скажет: шел бы ты, паря… И к барышне ни на полшага… Чтобы ни взгляда… Чтобы ни полвздоха…

Спустя четверть часа, показавшихся ему бесконечными, показалась горничная. Василь подскочил, но она усадила его, взяв за плечо, и устроилась рядом.

— Вот что, паря, — она доверительно ткнула его в бок. — Дело у меня к тебе есть.

Василь поглядел исподлобья.

— Мы тут все лето пробудем. Будешь барышню везде водить, на лодке катать. Развлекай, как хочешь, чтобы была она у меня здоровенькая и счастливая, как вот сегодня. Вишь, как ты ей нравишься, прямо расцвела вся. Весело ей с тобой.

Парень с присвистом втянул воздух, потому что дышать мгновенно стало нечем. Нравится! Он — ей — нравится!

От острого глаза Даши это не укрылось, и она быстро вернула его с небес на землю:

— Но если что с барышней случится — я тебе сама башку оторву. Пусть меня потом хоть в Сибирь, хоть в кнуты. Понял?

— Понял, теть Даша!

— И лапы свои держи от нее подальше! Вижу, как ты на нее таращишься. Смотри, сколько влезет, но об прочем и думать не смей.

Василь покраснел. Даша приблизилась почти вплотную:

— Барышня наша за князя замуж пойдет. Ты, морда крепостная, ей ни к чему.

Она поднялась и ушла. Василь закрыл уши ладонями, но голос горничной все звучал в голове. Права, права Дашка. Ни к чему он ей. Она за князя выйдет… От этой мысли сердце болезненно дернулось. Он встряхнул головой. Ну и пусть. Зато сейчас с ней будет. Рядом. А это самое настоящее счастье.

Василь оглянулся на окно с кисейными занавесками, которые колыхались, словно белые крылья. Там был ангел.