На следующее утро Василь и Юлия Павловна сразу после завтрака отправились на прогулку. Василь заливался соловьем, рассказывая Юлии Павловне старинные местные байки, показал гумно и конюшню, овчарню, курятник, покосные луга. На лугу они встретили крестьянских ребятишек. Увидев барышню, дети едва не бросились врассыпную, но заметив Василя, помахавшего им рукой, успокоились.

Детишкам было от пяти до восьми лет. Их послали за ягодами, а они расположились на ровной проплешине и затеяли игру в бабки. Юлия Павловна, как завороженная, смотрела на коровьи кости, которые укладывались в прочерченный на земле круг и выбивались свинцовыми болванками. Дети вскоре забыли о молодых людях и целиком отдались игре. Они хохотали, приплясывали на месте, ссорились и тут же мирились.

Юлия Павловна и Василь тихонечко отошли от ребятишек.

— Какие они забавные, — сказала задумчиво Юлия Павловна. — И игра такая интересная… Во что они играли?

— В бабки.

— В бабки?..

Так было придумано еще одно веселое занятие. В этот же день Василь расчертил землю на заднем дворе, указав, где «поле», а где «дом», объяснив Юлии Павловне правила игры и притащив выменянные у деревенских мальчишек бабки. Горничная не пожелала оставлять молодых людей одних, и пошла за ними, прихватив вязание.

— Вот здесь садитесь, теть Даша, — суетился Василь, устраивая поудобнее бдительную надсмотрщицу.

Даша села в теньке с вязанием. Вроде бы и не рядом с ними, но и не очень далеко. Спицы в ее руках сновали так быстро, что постукивали, как испанские кастаньеты. Со стороны нельзя было и догадаться, что она внимательно следит за барышней и смуглым парнем, которые стояли посреди двора, залитые солнцем от макушки до пят.

Василь рассказал Юлии Павловне правила. Совсем простая игра. Надо выбить фигуры из круга тяжелой черной болванкой.

К удивлению, Юлия Павловна оказалась способной ученицей. Уже на втором кону она навострилась так метко орудовать литком, что Василь только восхищенно присвистывал. Его радовал веселый смех барышни, которым она сопровождала все наиболее удачные броски — свои и его. Его волновала ее красота — белоснежная и пепельная, и розовато-румяная одновременно. Его мучила жажда при виде нежных девичьих губ. Вот бы припасть к ним, напиться вдостоль, чтобы сердце успокоилось. Во время игры он старался, будто случайно, задеть барышню то рукой, то плечом. Подавая ей литок, касался тонких прохладных пальчиков и испытывал райский восторг.

Юлия Павловна же не замечала ничего, кроме игры. Укороченный крестьянский сарафан, который она надела по настоянию Даши, удивительно шел ей. Сарафан был темно-зеленый, из-под него выглядывала нижняя юбка, отороченная белым кружевом. Когда барышня подпрыгивала или наклонялась, метая, среди кружев мелькали ее стройные ножки, обтянутые французскими чулочками. Ради игры она сменила и туфельки. Прежние, атласные, так пленившие Василя, были забыты. Теперь на ней были Дашины уличные башмаки — из тонкой кожи, на крепеньком каблучке, украшенные пряжками. Все это придавало девушке такой земной и милый вид, что Василь задыхался от нежности, глядя на нее.

Но больше всего, по мнению Василя, Юлии Павловне шла крестьянская кофта. Ворот застегивался на медную пуговку, которая выглядела особенно темной на фоне белоснежной кожи. И если встать за барышней и чуть опустить глаза… Василь помотал головой, чтобы прогнать непристойные мысли, и дал себе слово никогда не поступать так низко.

— Теперь третья слева! Та, что с красной меткой! — крикнула в азарте Юлия Павловна.

Василь смотрел на девушку против солнца, сидя на корточках возле прочерченной на земле черты, с которой они бросали. Пепельная коса барышни скользнула змеей и ударила его по лицу. Юлия Павловна ничего не заметила, а Василь на мгновение задохнулся. Ему даже пришлось опереться о землю, потому что ноги стали ватными. Вдруг представилось, как Юлия Павловна падает в стог сена, опуская ресницы, а кофта, слишком широкая для ее фигурки, сползает с плеча… А потом он целует ее в губы, и приникает всем телом, расстегивая незаметно медную пуговку…

— Вася! Вы уснули, что ли?

Василь встрепенулся, и вернулся на землю. Барышня выбила очередную фигуру и от радости подпрыгивала на месте.

— Ну и ручка у вас! — восхитился Василь. — И удар железный. А поглядишь — и не подумаешь.

Юлия Павловна нарочито скромно потупила глазки и сделала маленький книксен, рассмешив не только Василя, но и Дашу, которая, казалось бы, на молодых людей и не смотрела.

Обед они провели вместе. Василь сидел на скамеечке у входа и с удовольствием наблюдал, как Юлия Павловна пробует то одно кушанье, то другое. Чтобы развлечь ее, он рассказывал, какие цветы растут в округе. И, конечно же, она сразу захотела пойти в лес, а потом на луг, а потом покататься на лодке, чтобы нарвать кувшинок.

Лодочную прогулку решено было перенести на завтра. Даша наказала барышне отдыхать. Веселье — весельем, а доктора говорили…

Утро следующего дня выдалось солнечным и ясным. К обеду обещалась жара, но пока ветер нес прохладу из леса.

Василь и Юлия Павловна шли к реке, разговаривая о музыке. Василь напевал вполголоса популярные арии, а барышня слушала его, приоткрыв от восхищения розовые ротик. Она несла зонт, призванный защищать от палящих лучей солнца. Что касается Василя, он даже шапку не взял. Бегал взад-вперед перед барышней, дурачился, как двенадцатилетний мальчишка — только, чтобы она засмеялась.

Озеро было в половине версты от усадьбы, но Юлия Павловна одолела путь на одном дыхании. Казалось, усталость и томность окончательно покинули ее.

Спустившись по деревянным мосткам, Василь помог ей усесться в лодку-долбленку, потом оттолкнул лодку от берега и ловко перемахнул через борт. Ряска расступалась перед утлым суденышком медленно, приоткрывая стоячую темную воду и смыкаясь за позади зеленым ковром. По этому зеленому ковру тут и там лежали на листьях-тарелках кувшинки. Цветы казались восковыми — с непрозрачными лепестками и желтыми сердцевинками-пестиками. Юлия Павловна потянула один цветок, и показался стебель толщиной в палец. Василь протянул нож, и она благодарно кивнула ему.

Сбор букета стал для Василя непосильной мукой. Каждый раз, когда девушка наклонялась за очередной кувшинкой, он мог видеть краешек белой груди в облаке кружев. Зрелище было настолько соблазнительным, а мысли о том, что скрывается за корсетом, настолько непристойными, что Василь почувствовал, как внизу живота наливается тяжестью его мужское достоинство. Юноша призывал себя к благоразумию, пытаясь унять возбужденье, но определенная часть тела жила по своим законам.

Прелестница даже не подозревала о его страданиях и продолжала весело щебетать, показывая каждый цветок по одному, и все вместе в букете. По мнению Василя, цветы внимания не заслуживали, но он вежливо улыбался.

Срывая очередную кувшинку, Юлия Павловна наклонилась, оперевшись ладонью о колено Василя. Легкое, как перышко, прикосновение стало для Василя последней каплей. Юлия Павловна вскрикнула, потому что ей показалось, что Василь потерял равновесие и рухнул в воду. Оцепенев от ужаса, она смотрела, как по поверхности озера пошли круги. Они качнули лодку раз, второй, потом пропали, а Василя не было видно.

— Вася? — позвала Юлия Павловна, не смея пошевелиться. — Вася?

Она взвизгнула, когда он выскочил из воды с другой стороны лодки, и шумно зафыркал, отряхивая кудри и цепляясь за борт.

— Я думала, вы утонули! — крикнула она, не зная, сердиться ей или смеяться. — Что за грубые шутки!

— Простите, Юлия Павловна, — Василь обнажил в улыбке все зубы. — Жарко сегодня, вот, захотелось освежиться.

— Вы меня испугали, — сказала Юлия Павловна уже тише. — Озеро такое глубокое…

— Тю! Что я, плавать не умею! Да и разве здесь глубоко? Вот речка — это другое. Плывешь по реке и не ведаешь — или ты плывешь, или она тебя своими водами несет. Сидите-ка смирненько, да отодвиньтесь к бортику, чтобы я вас не забрызгал…

Юлия Павловна послушно замерла и даже прикрылась зонтиком, пока Василь навалившись животом на борт, лез в лодку. Каждый раз, когда лодка покачивалась, барышня взвизгивала. Василь незаметно улыбался и специально раскачивал лодку, чтобы послушать ее голосок. Чудо, как хороша! Холодная вода остудила тело, и он снова повеселел. Сев на скамейку и выловив весло, он отжал жилетку и бросил на дно лодки.

— Что вы так боитесь, право слово? Плавать не умеете?

Барышня помотала головой.

— А хотите, научу?

Она закусила губку, подумала и снова покачала головой:

— Дашенька не позволит…

— А мы не скажем! — таинственно предложил Василь. — Сбежим ночью из дома — и на речку! И никто нас не увидит. Хорошо?

Она замялась, и было видно, что подобная таинственность страшила ее, но и отказать Васе вот так, сразу, она не могла.

— А ночью на реке — как в волшебной сказке, — продолжал искушать Василь. — Да мы недолго будем. Даша ничего не заметит.

— Не знаю… — шепнула неуверенно Юлия Павловна.

— Вы только с собой возьмите… во что переодеться после купания. А об остальном я позабочусь.

Головы их сблизились, и они зашептались, забыв и о цветах, и о веслах. Лодка застыла на месте, вокруг постепенно стягивалась ряска.

— А как мы уйдем?.. Даша спит чутко, я мимо не пройду…

— А вы через окно…

— Через окно?..

— Я стукну, вы и выпрыгнете. А я внизу подхвачу…

— Но… там цветы на подоконнике…

— А цветы на пол поставьте…

— Во сколько же мы пойдем?..

— Как луна подымится, часов в одиннадцать… Вы спать ложитесь, а когда Даша уйдет, оденьтесь и ждите. Не усните только…

— Нет-нет! — шепотом вскричала Юлия Павловна и покраснела до слез. И опустила пепельную головку, чтобы Василь не заметил ее улыбки. Все казалось ей таким восхитительным, таинственным… Луна, река, и она с Васей…

Кувшинки она поставила в своей комнате, опустив восковые цветы в чашку с водой. К вечеру они завяли и стали грязно-желтыми.

День тянулся для молодых людей мучительно медленно. Они поужинали — она в своей комнате, он — в людской, потом под присмотром Даши побренчали на рояле, бросая друг другу многозначительные взгляды. Потом попрощались и разошлись.

Когда луна выкатилась из-за кромки леса, Василь, воровато оглядываясь, прокрался к окну спальни барышни и тихонько стукнул в стекло. Прошло несколько томительных минут, пока окно не приоткрылось.

Василь подхватил Юлию Павловну на руки и в одну секунду вытащил из спальни. Она показалась ему легким, душистым облаком. Даже в этот раз она не сняла корсет. Несколько пуговок на спинке платья были расстегнуты. Василь улыбнулся, представляя, как она одевалась сама. Она держала в руках какой-то мягкий, белоснежный сверток. Василь понял, что там. Забрал и сунул в корзину, которую приготовил с вечера.

Дорогу до обрыва они прошли медленно, прячась в тени деревьев, и то замирая от любого шороха, то прыская со смеху.

Возле реки Юлия Павловна остановилась. Василь почувствовал ее страх и смущенье. Лунная дорожка прочертила воду, было слышно, как журчал родник в овражке.

Василь взял Юлию за руку, нежно сжимая ладонь.

— Не бойтесь, я ведь рядом, — сказал он настолько ласково, насколько мог.

Юлия Павловна тихо засмеялась, уткнувшись ему в плечо.

Вытолкнув лодку, Василь помог девушке сесть, старательно отведя глаза от мелькнувшей из-под кружев нижней юбки ножки.

Они переплыли на другой берег. Здесь спуск к реке был пологий, покрытый мелким белым песком.

— Вася, смотрите, берег светится! — восхитилась Юлия Павловна, выпрыгивая на берег. — Как мне нравится!

Василь привязал лодку и скинул рубашку.

Юлия Павловна захлопала глазами, увидев его мускулистый торс. Она никогда не видела обнаженных мужчин. Только статуи в отцовском парке. Василь медленно обернулся, ощущая нарастающее возбуждение. Но Юлия Павловна уже стояла к нему спиной.

— Я расстелю одеяло, а вы снимайте платье, — сказал он, стараясь говорить как можно равнодушнее.

Юлия Павловна нервно кивнула.

Посмеиваясь про себя, Василь наблюдал, как она безуспешно пытается расстегнуть пуговки, расположенные сзади. Расстелив лоскутное одеяло, он достал из корзины припасенные полотенца, шаль, смену белья, взятую барышней. Он украдкой погладил что-то шелковое, кружевное. У крепостных нет кружевных панталончиков и атласных корсетов. Такие бывают только у московских барышень.

Юлия не могла справиться с пуговицами и совсем запуталась в пышных юбках.

— Позвольте, помогу вам, — Василь поправил на ней платье и ловко расстегнул от шейки до пояса, едва сдерживаясь, чтобы не припасть губами к маленькой родинке повыше лопатки.

— Спасибо, — шепотом сказала Юлия.

— Ножку давайте, — Василь опустился на песок и приподнял ножку барышни за щиколотку. — Ставьте мне на колено, не бойтесь.

Юлия Павловна закусила губу, глядя, как он распускает банты атласных завязок на ее туфельке. По сравнению с атласом руки у юноши были почти черные. Вдруг он поднял голову, словно почувствовав ее взгляд. Юлия Павловна вспыхнула, но глаз не отвела. Василь смотрел на нее глубоко, без улыбки. Губы его приоткрылись, но он ничего не сказал, только вздохнул так натужно, будто поднимался в гору с непосильной ношей. Юлия Павловна затрепетала от какого-то предчувствия, непонятного даже ей самой. Ей было и страшно, и сладко. Она уже раздумывала, не убрать ли ножку, но тут Василь улыбнулся, и мир снова вернулся на место. «Почудилось!» — отмахнулась Юлия Павловна от тревожных мыслей.

Василь снял с нее туфельки, но медлил отпустить ножку.

— Отстегните чулок, — попросил он.

Юлия Павловна снова покраснела. Она не знала, что Василь, постоянно живший в одной комнате с крепостными артистками, знал почти все о секретах женской одежды.

— Я не смотрю, отстегивайте, — повторил он, отворачивая голову.

Он солгал, но Юлии Павловне не надо было этого знать. Краем глаза он следил, как она приподняла юбку, потом кружевной край панталон и спустила чулок ниже колена. Кожа ее светилась, как серебряная.

— Дальше я сам, — Василь осторожно стянул с ее ступни тонкую, как паутина, ткань. — Теперь другую ножку давайте.

Девушка поставила босую ногу на песок и даже хихикнула, таким забавным показалось ей это ощущение. Песок был не холодный, а теплый, мягкий и в то же время немного колючий. Она даже не заметила, что Василь поставил себе на колено ее другую ногу, снял туфельку и сам скатал с ее ноги чулок.

Для него же это была самая сладостная мука, какую только можно было представить. Кожа ее была нежна, как пух. Он провел по всей ножке кончиками пальцев, ощущая, как тяжесть внизу живота усиливается. Вдруг представилось, как она падает на спину, а он опускается сверху, укладывая ладони на ее бедра…

Василь быстро вытер верхнюю губу — от подобных мыслей его бросило в жар.

Юлия Павловна переступила по берегу и, не удержавшись, сделала несколько шагов, проваливаясь в песок и переваливаясь, как утенок, чем рассмешила Василя.

— Снимайте платье и косу подберите, чтобы не намочить.

Чтобы не смущать девушку, он, насвистывая, отошел к лодке, проверил еще раз веревку, которой привязал ее к колышку в песке, хотя в этом не было необходимости. Потом расстегнул ремень, скинул сапоги и брюки, оставшись в одних подштанниках, длиной до колен. Подштанники были последней роскошью прежней жизни — от французского портного, сшитые точно по фигуре, не висевшие, как у деревенских, сзади мешком. Не стыдно и перед барышней показаться.

— Вы разделись? — просил он.

В ответ раздалось тихое «да», и он обернулся.

Перед ним в лунном свете стояла нимфа. Богиня. Ангел. Кружева короткой кофточки без рукавов и коротких панталончиков были не белее ее кожи. Юлия закалывала косу в высокий пучок, подняв над головой точеные руки. Кофточка на груди натянулась, обозначая упругие высокие полушария. Корсет она, все-таки сняла. Василь судорожно сглотнул, призывая себя к благоразумию.

— Пойдемте, барышня, — он протянул Юлии руку, и она осторожно вложила ему в ладонь тонкие пальчики.

Василь сразу зашел в реку по колено, не выпуская руку Юлии. Она поболтала в воде ногой:

— Теплая! Как парное молоко!

Василь спрятал усмешку, радуясь ее детскому восторгу.

Они зашли в воду по пояс. Здесь течение было сильнее, Юлия Павловна оступилась и схватила Василя за плечо.

— Вася!

— Не бойтесь, я же держу… Расслабьтесь, не напрягайтесь… Позвольте воде нести вас.

Голос его завораживал. Девушка не отрываясь смотрела ему в лицо. Луна придавала его чертам сказочный вид. Он улыбался, зубы на фоне загорелого лица были ослепительно-белые. Он увлекал ее все дальше и дальше в воду. Юлия Павловна ахнула, не почувствовав под ногами дна. Эхо подхватило ее вскрик и смех Василя. Он нарочно помедлил ее успокаивать, до того ему были приятны касания ее рук и груди — она цеплялась за него, как перепуганный котенок.

— Не бойтесь, не бойтесь! Смотрите, я стою, мне даже плечи не закрывает!

Теперь Юлия Павловна тоже засмеялась, над своим глупым страхом.

— Я буду держать вас, а вы вытяните руки и ноги и постарайтесь лечь на воду…

Василь взял барышню ладонью под живот, ощущая мягкость тела — кофточка задралась, и он не отказал себе в удовольствии коснуться обнаженной кожи. Юлия Павловна послушно расслабилась, выпрямляя руки и ноги. Ее доверие к нему было безгранично. Василь поддерживал девушку одной рукой, а другой незаметно убирал с ее спины рассыпавшиеся из прически локоны. Шпильки вывалились из пепельных кос, казавшихся при лунном свете черными. Девушка повернула к нему счастливое лицо, все в капельках воды.

— Как хорошо, Вася! А как мне плыть?

— Сложите ладошки горсточкой и подгребайте под себя. Как собаки плавают, видели? И ногами так же.

Она тут же замолотила по воде, подняв кучу брызг.

— Да под водой, под водой! — Василь вытер глаза. — Что вы, право!..

Она виновато сдула со лба прядку. Василь потихоньку повел девушку против течения, пока она старательно шевелила руками и ногами. При этом он то и дело посматривал на аппетитный круглый задик, облепленный мокрыми штанишками.

— Сильнее движения, — командовал он, — но не резко, мягче…

А сам почти незаметно погладил ее ягодицы. Возбуждение его усилилось. Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, приходя в себя, и вспомнить про Немчину.

— Почувствуйте, как поддерживает вода, — сказал он Юлии Павловне на ухо по-французски. — Она сама понесет… Не сопротивляйтесь, ощутите себя частью этой реки, этой ночи…

Василь перевернул девушку на спину, подхватил ее под плечи и под колени, и закружил вокруг себя. Она заопрокинула голову, обняв одной рукой его за шею, а другую вытянув в сторону и ловя ладонью волну. Луна и звезды кружились над ней. Ей казалось, что она летит куда-то в ночное небо.

Василь смотрел на ее приоткрытые губы, умирая от желания поцеловать их. Лицо Юлии Павловны было мечтательным, она словно забыла про него. Василь взревновал.

— Хотите, я вас на закорках прокачу?

Она очнулась, глядя во все глаза:

— Это как?..

— Перелезайте ко мне на спину и держитесь за шею. Только не задушите…

Она хихикнула, обхватывая его двумя руками. Василь почувствовал, как спину ему царапают твердые маленькие соски.

— Держитесь и не бойтесь!

Она и так-то была легкой, а в воде казалась невесомой. Василь поплыл широкими саженками, чувствуя себя настолько сильным, что смог бы взлететь, наверное.

При каждом его взмахе Юлия Павловна сдавленно ахала, прижимаясь щекой к его щеке. Василь ворвался в сверкающую лунную дорожку, барышня вытянула одну руку, ловя жидкое серебро на поверхности реки. Неведанное ранее чувство свободы охватило все ее существо. Сердце ее замирало и сладко дрожало.

Василь почувствовал, как слабеют ее объятья, и успел подхватить барышню прежде, чем она скрылась под водой. Ругая себя распоследним дураком, Василь в несколько взмахов доплыл до пляжа, держа на сгибе руки обмякшее тело.

Вытащив Юлию Павловну на берег, Василь уложил ее на одеяло и склонился над ней, зовя по имени. Никогда еще он не испытывал подобного страха. Нет, она не захлебнулась, она просто потеряла сознание. Василь уловил слабое дыханье и, вспомнив, как действовала Даша, стал растирать ладони барышни. Она еле слышно всхлипнула, как будто просыпаясь.

— Юленька, Юленька, — шептал Василь, едва касаясь губами ее лица и пьянея от запаха лаванды. — Очнись, милая…

Она слабо пошевелилась, и он сразу отпрянул.

Она открыла глаза.

— Что же вы пугаете меня так? — ласково упрекнул он ее. — Ведь Дашка мне голову оторвет, если с вами что-нибудь случится!

Юлия Павловна не ответила. После теплой воды стало холодно, она задрожала. Василь заметил это и снова выругал себя за недогадливость. А вдруг барышня простудится!

Он набросил ей на плечи простыню, высвободил распустившиеся волосы, принялся разбирать их по прядям:

— Сейчас переоденетесь в сухое, я не смотрю… Согреетесь.

Юлия Павловна неуклюже стягивала под простыней мокрую одежду. Василь взял ее панталончики и старательно отжал. Потом сделал то же самое с кофточкой. Подождал, пока девушка завернется в сухую простынь и убежал в кусты, чтобы тоже снять мокрое белье. Он натянул штаны и рубашку, и вернулся к Юлии Павловне. При его появлении, она виновато улыбнулась:

— Простите, Вася, я вас подвела… Плохая из меня ученица…

Он присел на корточки, убирая с ее виска влажную прядь.

— Вы все делали правильно, вы просто умница. Это я виноват, слишком много эмоций для вас.

— Мне никогда не было так хорошо, — сказала она дрогнувшим голосом и посмотрела ему на губы.

Василь поспешно уставился в небо. Этот ангел сам не знал, что делал. Один ее взгляд доводил чуть не до экстаза. Надо было отойти, но Василь побоялся подняться из-за топорщившихся пониже живота штанов. Слава Богу, что барышня ничего не заметила.

— Я есть хочу, — сказала она еще более виновато, как-будто признаваясь ему в каком-то преступлении.

— Сейчас, достану, — засуетился Василь. — У меня там столько всего припасено!

Корзина стояла рядом, поэтому ему не пришлось вставать. Так ангел не заметит его откровенного желания.

Василь расстелил перед Юлией полотняную салфетку и достал толстые ломти ржаного хлеба, пышного и ароматного, холодные рубленые котлеты, свежие огурчики, толщиной в палец, все в острых пупырышках. Еще он достал кринку с молоком, длинные перья зеленого лука, вареные яйца, соль в тряпочке. Кушаньями его снабдила кухарка, которой он нащипал гору лучины, да еще и пел при этом не умолкая, пока вся женская половина не заплакала в голос, растрогавшись от жалобных песен.

Юлия Павловна сразу отпила едва не половину кринки. Довольно вздохнув, она положила на хлеб котлету и с аппетитом принялась есть. Василь подавал ей то перышко лука, то огурчик, как завороженный глядя на довольное девичье лицо.

Луна краем коснулась леса, и барышня зевнула. Пора и домой.

Он по себе знал, как тяжело сейчас ее телу, испытавшему легкость воды. Юлия Павловна попыталась одеться, но это плохо получалось. И у нее даже не было сил воспротивиться или возмутиться, когда за дело взялся Василь. Он мигом справился с крючками и шнуровками и заколол локоны красавицы шпильками.

Барышня зевала, как кошечка, глаза ее слипались. Василь шутливо уговаривал ее потерпеть еще немного. Потом они шли по дороге, залитой лунным светом, и барышня опиралась на его руку.

Они прокрались по двору, Василь посадил Юлию Павловну на подоконник и помог перебросить в комнату юбки. Поразмыслив, он воровато оглянулся и одним прыжком перемахнул в комнату. Юлия Павловна нашла в себе силы только сесть в кресло. Василь увидел ее бледное лицо с расширенными глазами.

— Вася, — прошептала она. — Вы не должны…

— Да бросьте, барышня, — засмеялся он тихо. — Вы же сейчас ни рукой, ни ногой не пошевелите.

Он взбил подушки и перину, откинул одеяло. Потом помог Юлии Павловне снять платье и подал ночную рубашку.

— Отвернитесь… — попросила она, и даже в темноте, потому что свечи они не зажигали, было заметно, как она краснеет.

Василь отвернулся, скрывая улыбку. Прямо перед ним висело зеркало, и в нем отражалась стройная фигурка барышни. Василь закусил губу, глядя на обнажившуюся белую спину. Снимать панталончики она не пожелала, и торопливо нырнула в ночную рубашку, которая скрыла ее от шеи до пяток. Василь едва не застонал от разочарования.

— Можно? — спросил он и повернулся, не дожидаясь ответа.

Уложив Юлию в постель и укрыв ее со старанием, почище заботливой нянюшки, Василь встал перед изголовьем на колени. Веки ее слипались, но на губах играла улыбка.

— Спасибо, Васенька… Все было так чудесно…

— Спите, — шепнул он, подоткнув одеяло.

Он смотрел, как она засыпает и испытывал самые прекрасные муки, которые можно только вообразить. Вскоре дыханье Юлии Павловны стало ровным, она уснула.

— Люблю тебя… — сказал он вполголоса и коснулся губами ее щеки.

Прогулки юной пары продолжались каждую ночь, втайне от глазастой Даши, от Меланьи, вынюхивающей по углам, от любопытных деревенских девок. Заговорщики шли к мосткам, перебирались на лодке на другую сторону реки и плавали до тех пор, пока кожу не начинало покалывать от холода. Отогревались, добегая до дома, и там прощались до утра. К радости Даши, ее хозяйка обрела живость движений. Теперь она не ходила, как старушка, едва передвигая ноги, а подпрыгивала, подскакивала и бегала не хуже любой крестьянской девчонки.

После завтрака Юлия Павловна и Василь ходили в лес за грибами и ягодами. Василь показывал девушке потаенные тропки, черничники и земляничники, которыми славились ***ские леса. Молодые люди играли в прятки в папоротниках и пели дуэтом, сидя на гнутых березовых стволах. Однажды Василь показал Юлии Павловне пасеку. Пасечник наломал им сот со свежайшим медом, и лакомка барышня полезла за сладостями. Естественно, в нетерпеливый пальчик тут же впилась пчела, и пришлось успокаивать, вытаскивать жало и прикладывать мятый подорожник.

После прогулки возвращались домой, чтобы Василь успел на репетицию. Когда Немчин уходил почивать, молодые люди обедали и отдыхали в гостиной, ленясь даже играть на рояле. Даша, как и большинство обитателей барского дома, в такое время любила соснуть, но Василя и Юлию Павловну отдых не прельщал. В эти часы сиесты, когда усадьба превращалась в сонный замок спящей красавицы, они разговаривали, рассказывая о себе и с жадностью слушая рассказы другого. Рассказывал, в основном, Василь, который успел объехать, как убедилась Юлия Павловна, почти всю Европу, а жизнь барышни была крайне скудна впечатлениями и событиями.

После обеда Василь уходил репетировать, а Юлия Павловна с нетерпением ждала наступления вечера. И они снова бродили по заросшему саду, стояли над рекой, бросая камешки в зеркальную гладь, играли в беседке в шахматы или читали книги. Иногда танцевали под музыку крепостного оркестра, и вместе с ними лихо отплясывали и Евлампий, и остальные артисты, только Агаша не принимала участия в веселии. Незаметно уходила или сидела в уголочке, занимаясь шитьем.

Добрая Юлия Павловна пыталась разговорить артистку, но Агаша упорно отмалчивалась, и с губ ее не сходила натянутая улыбка.

Когда на ночь доили коров, Василь вел барышню во внутренний двор и приносил кружку парного молока, строго следя, чтобы все было выпито. Потом провожал девушку до спальни, чинно прощался под грозным оком Даши, и убегал, дожидаясь заветного ночного часа, когда красавица перепрыгнет через подоконник…

Дни летели, как быстрые белокрылые птицы. Дни были полны счастья, света, веселья и красоты. Порой Даша посматривала на свою хозяйку и удивлялась: куда пропала та болезненная барышня, которая с тоской смотрела в окно московского дома? Не иначе умерла от аглицкой хандры. Зато на смену ей явилась другая — ясноглазая, румяная, заразительно хохочущая. Как легка была теперь ее походка, сколько живости было в движениях! Даша стала замечать в Юлии Павловне и кокетство, столь ей не свойственное, и милое озорство, столь долго скрывавшееся под меланхоличной маской.

Замечала Даша и другое… Красавец-певец совсем потерял голову от молодой хозяйки. Цыганская кровь его кипела. Взгляды, которые он бросал на девушку, услужливость, с которой исполнял любое ее желание, были красноречивее любых слов. Даша терзалась от беспокойства, не зная, что лучше для ее воспитанницы — находиться в блаженном неведении относительно чувств крепостного или быть готовой во всеоружии отразить нападение его страсти, если таковая прорвется наружу…