Глава 1

9 августа, 10.30,

о. Крит, Агия Пелагия

Пейзаж сменился внезапно, будто кто-то просто перещелкнул слайд в проекторе. Только что перед нами красовалась унылая нероградская степь с нелепо торчащим из земли самолетом, и тут же — следующий кадр: песчаный пляж, уходящий из-под наших ног метров на десять вперед, к лениво плещущемуся морю. Вернее, не к морю даже, а к небольшой бухте, с трех сторон скованной скалистыми берегами с узенькой полоской песка у воды.

Еще сменился воздух. В лицо весело и туго хлестнул свежий ветер, наполненный неповторимыми запахами моря.

Я огляделся. Справа от нас у подножия скал прилепились многочисленные домики какого-то поселка. А вот слева… Слева на мысу, далеко вдающемся в море, раскинулись белоснежные корпуса отеля. И на ближайшем к нам здании красовалась огромная синяя надпись: «Hotel Capsis».

— Приехали. Мы на Крите! — констатировал я.

Мои спутники заозирались. Кларочка, словно не веря, присела и набрала полную горсть песка. Пересыпала его из ладошки в ладошку и, подняв на меня покрасневшие от слез глаза, улыбнулась:

— Теплый! И мягкий совсем.

Петрович сбросил с плеча сумку и запрыгал на одной ноге, пытаясь стянуть с другой кроссовку.

— Ты чего? — удивился я.

— Как чего? Лето, пляж, море! Не знаю, как вы, а я — купаться! — избавившись наконец от обуви, он принялся расстегивать ширинку.

— Ты это… Не гони коней! Давай-ка сначала в отель заселимся, поедим и спланируем наши дальнейшие действия, — осадил я игриво приспустившего штаны Ваньку. — Мы все-таки по делу сюда приехали, не забыл?

Он обиженно шмыгнул носом, но портки вернул-таки на место и демонстративно медленно стал их застегивать.

— А что дело? Одно другому не мешает! А вот искупаться с дороги в морской водичке было бы весьма даже пользительно… после всех этих потрясений.

— Накупаешься еще! Терзают меня смутные подозрения, что ближайшие четыре дня нам придется жить прямо тут, на пляже. Шалашик организовать да на костерке рыбку жарить. Тут ведь есть рыбка? — поинтересовался я, разглядывая стоящий на якоре метрах в ста от берега баркас, на котором аборигены возились с сетями.

— Это почему же так? — хором поинтересовались мои соратники.

— Видите ли, уважаемые коллеги, дело в том, что нынче — девятое августа. А тур у нас начинается аж тринадцатого. Если вы помните, наш несчастный самолет должен был доставить нас в Домодедово, что в Москве. Вернее, под оной. И четыре дня нам предстояло провести в столице, посещая очаги культуры и общепита. Но, в силу известных вам форс-мажорных обстоятельств, в конечную точку нашего маршрута мы попали уже сегодня, — занудливо пояснил я. — И во мне нет уверенности в том, что сейчас, в пик туристического сезона, в нашем отеле будут рады нагрянувшим на целых четыре дня раньше постояльцам. Может банально не оказаться мест.

Петрович не на шутку встревожился:

— Минуточку! А кормить-то хотя бы нас будут? Сейчас тепло, спать можно и на пляже, в самом деле. А есть где?

— Вы все о своем, Иван Петрович! Будто и не улетали никуда… — вздохнула Кларочка, все так же пересыпая песок из руки в руку.

— Петрович, все не так драматично! — успокоил я друга. — Во-первых, возможно я зря беспокоюсь: нужно просто пойти в отель и выяснить обстановку. Во-вторых, даже если там и не окажется мест до тринадцатого, мы вполне сможем арендовать квартирку в одном из этих милых домиков! — я махнул рукой в сторону поселка, где на многих прибрежных домах даже отсюда были видны щиты с многообещающей надписью: «For rent».

— А еда? — не унимался Ванька.

— Что-то мне подсказывает, что поселок изобилует разнообразными харчевнями. Деньги у нас есть, так что с голоду не помрем. Но сначала — на разведку в отель. Вперед! — скомандовал я и, взвалив на плечи свою сумку и Кларочкин рюкзачок, бодро зашагал по направлению к «Капсису».

Рядом, уцепившись за мой локоть, пристроилась Клара. Петрович замыкал шествие, продолжая что-то недовольно бурчать себе под нос.

Уже на подходе к воротам отеля меня посетила недобрая мысль. Резко остановившись, я сбросил на песок багаж и полез за документами.

— Ты что? — удивилась Кларочка.

Я молча раскрыл свой загранпаспорт… И мысленно воздал хвалу заботливому и предусмотрительному богу: в нужных местах стояли и штамп российской погранслужбы о вылете из страны, и отметка о въезде в Грецию.

Коллеги понимающе закивали и тоже углубились в изучение своих паспортов.

— Ёлы-палы! У меня ж все нужные штемпели стоят! — радостно изумился Петрович.

— Правда! И у меня тоже! — подтвердила Кларочка.

— Ну что же… По крайней мере, с легальностью нашего пребывания здесь проблем не будет! — подытожил я, и мы двинулись дальше.

— Калимера! — жизнерадостно улыбаясь, поприветствовал нас портье.

— Калимера! — со столь же ослепительным оскалом ответил я ему и на хорошем греческом (спасибо Хрулю!) вкратце обрисовал суть нашей проблемы.

— Да никаких проблем! — расплылся эллин еще больше, обнажая пару сотен зубов. — Если вы мне дадите ваши ваучеры, я в момент сдвину начало вашего проживания в нашем отеле на сегодня.

— Что он сказал? — Петрович больно ткнул меня пальцем в правую почку. Я дернулся и перешел на русский:

— Похоже, все складывается наилучшим образом. Сейчас нас поселят.

— Правда? Здорово, а то я уже просто брежу душем и чистой постелькой! — захлопала в ладошки Кларочка и чмокнула меня в щеку. — Паш, а откуда ты так хорошо греческий знаешь?

Я скромно пожал плечами:

— Подумаешь, не поспал пару ночей перед поездкой… учил языки. Заодно и английский с хинди освоил. Вдруг пригодятся?

— Непременно пригодятся! Особенно хинди, — хмыкнул повеселевший Ванька. Ноздри его раздувались в предвкушении непрерывного жора по системе «all inclusive».

Кларочка не унималась:

— Нет, а если серьезно? У тебя что, греческие корни? Я, конечно, не специалист, но, по моему разумению, ты ничуть не хуже этого зубастика шпрехаешь! — она кивнула головой в сторону портье, самозабвенно стучащего по клавиатуре компьютера.

Я наклонился к ней и прошептал в самое ушко:

— Малыш, ты уже наверняка поняла, что в нашей авантюре задействованы потусторонние силы? Так вот, они мне и помогли освоить пару-тройку языков. Я потом тебе все расскажу.

Девушка обиженно оттопырила губку:

— «Потом, потом…» У меня складывается впечатление, что здесь все в курсе того, что происходит. Кроме меня.

— Солнышко, ты крепко ошибаешься. Я сам не понимаю, что происходит, — успокоил я ее и повернулся к портье.

Тот уже закончил терзать компьютер и теперь протягивал мне ключи:

— Все в порядке, господин Светин! У вас два номера: одноместный для дамы и двухместный для вас с другом. К сожалению, трех свободных синглов не нашлось, — он слегка наклонился ко мне и понизил голос: — Впрочем, я мог ошибиться с распределением номеров между вами. Нужно ли исправить?

— Нет, вы все сделали правильно, ничего исправлять не требуется! — поспешил я его успокоить, протягивая двадцатиевровую бумажку. — Благодарю вас!

— О нет, это я благодарю вас за то, что выбрали отель «Капсис»! — купюра моментально исчезла, а ее нынешний обладатель разулыбался еще шире, видимо выдвинув из тайников запасные зубы.

— Мечта дантиста! — завистливо прошипел за моим плечом Петрович.

Покончив с формальностями и обменом любезностями с гостеприимным греком, мы в сопровождении белл-боя (так, кажется, называют гостиничного служащего, вся работа которого состоит в том, чтобы проводить вас до номера, дотащить багаж и получить чаевые) двинулись заселяться.

Наш номер оказался просторным, светлым и с потрясающим видом на давешнюю бухту. Причем вид открывался не просто из окна, а с гигантских размеров балкона, меблированного, будто приличная гостиная.

— О-бал-деть! — констатировал Ванька, плюхаясь в уютное плетеное кресло и забрасывая ноги на перила. — Здесь я буду пить пиво долгими летними вечерами. И мечтать, любуясь на закат…

— А мечтать, видимо, будешь опять же о пиве? — уточнил я, зная узкую направленность его мечтаний.

— Ну разумеется! Что может быть красивей: попивать пиво и мечтать о пиве, которого еще не пил?

— «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал…» — процитировал я Высоцкого и, сунув застывшему в немом ожидании белл-бою два евро, отправился разбирать багаж.

— Ой, доктора, красотища-то какая! — в номер впорхнула сияющая Кларочка. — Вы на балкон выходили уже?

— Петрович и ныне там! — кивнул я через плечо в сторону мечтающего о пиве приятеля.

— Мы же с вами соседи, верно? Через стенку. Значит, у вас вид с балкона такой же. Весь поселок как на ладони! А бухта, бухта-то какая славная. И с корабликами! — она стремительно пронеслась мимо меня на террасу.

— Слышь, Палыч! Что ты там говорил, дом Антониди — под скалой в форме головы, верно? — на весь отель поинтересовался Петрович.

— Ну да!

— Так вон она! — голос приятеля победно звенел.

Отшвырнув сумку, я выскочил на балкон.

— Где?!

Ванька молча протянул руку в направлении противоположного берега залива. Я вгляделся.

Поначалу не увидел ничего стоящего. Да, весь берег был буквально утыкан скалами, но все они при некотором напряжении фантазии напоминали что угодно, но никак не голову.

— Левее, левее смотри! На самом мысу! — откорректировал наведение Петрович.

Я послушно перевел взгляд. И замер, вцепившись в перила: издалека на меня пристально смотрела пустыми пещерами-глазницами огромная каменная голова. Одинокая скала, стоящая особняком, и в самом деле невероятно, до жути напоминала голову древнего исполина, давным-давно зарытого неведомыми врагами по шею в землю, да так и оставленного на века.

А под его окаменевшей головой, в аккурат перед скривившимися в вечном крике губами, стоял дом. Даже отсюда было видно, какой он старый… Дом Антониди.

 

Глава 2

9 августа, 15.15, Нероград,

отделение реанимации

— Не-ет! Не надо! Мишенька, миленький, не стреляй!

Но он не слышал… Или, скорее, не хотел слышать Вику. С нехорошей улыбкой муж тронул указательным пальцем спусковой крючок большого черного пистолета, направленного точно в грудь Пашки.

А тот стоял, растерянно опустив руки, и даже не пытался уйти от неминуемой смерти. В глазах его плескалось недоумение и какая-то совсем детская обида… а вот страха не было.

— Ничего личного, коллега, ничего личного! Исключительно в интересах дела. Уж извините, но живым вы меня больше не устраиваете… а потому вынужден перевести вас в качественно иное состояние. Полагаю, это будет почти не больно! — знакомым ироничным тоном заявил муж. И спустил курок…

Выстрел прозвучал оглушительно. От грохота с потолка странной темной комнаты посыпались какие-то камни. Пытаясь защититься от них, Светин прикрыл голову руками и пригнулся. Живой?! Слава богу, живой!

А вот Михаил рухнул на каменные плиты. Неловко так, лицом вниз. И тут же по серому граниту пола из-под его головы расплылась темная лужа. От которой в холодный и спертый воздух комнаты неторопливо заструился пар.

— Мишка! Пашка! Да что же вы делаете, дураки! Зачем это, зачем?! — причитала Вика, упав на колени и пытаясь приподнять мужа.

Наконец это ей удалось. Уцепившись обеими руками за плечо Михаила, она изо всех сил рванула тяжелое неподатливое тело на себя и перевернула его лицом вверх…

Но лица не увидела. Вместо него зияла дыра, сквозь которую Вика с ужасом разглядела свет от валяющегося на полу факела.

— Как же неправильно все… — устало прошептал незнакомый голос позади, — не хочу больше…

В навалившемся оцепенении Вика медленно повернула голову. И проснулась…

— Ты кричала во сне! — сообщил ей муж.

Живой и здоровый, он сосредоточенно чистил апельсин. Парочка фруктов, уже лишенных кожи, красовались на прикроватной тумбочке.

Вика слабо улыбнулась:

— Кошмар приснился. Да не надо столько чистить, не съем все равно.

— Жена, ты — законченная эгоистка! — возмутился Боровой. — С чего ты взяла, что все это великолепие предназначено только тебе? На правах гостя я вправе рассчитывать на угощение! — И демонстративно забросил в рот две дольки.

— Объедаешь несчастную больную? — борясь с подкатывающим удушьем, пристыдила мужа Вика.

— Ну, голубушка! С «больной» я еще могу согласиться. А вот с «несчастной» — ни за что! Даже под пыткой. Ты же имеешь огромное, нечеловеческое просто счастье — обладать таким замечательным мужем. Заботливым, неприхотливым и щедрым! — закончил он мысль, доедая второй апельсин.

Не удержавшись, Вика захохотала. И тут же задохнулась, зашлась кашлем.

— Вот, дыши, Викуля. Прости, я опять забыл, что тебе трудно пока смеяться! — извиняющимся тоном сказал Михаил, пристраивая к ее лицу кислородную маску.

Судорожно глотая прохладный газ, Вика замотала головой:

— Если я еще и смеяться не буду, я просто помру. От скуки, — борясь с мерзким кашлем, возразила она.

— Типун тебе на язык! Коллеги тебя подлечат, и будешь как огурчик! — строго прикрикнул на нее муж.

— Ага… Такая же зеленая и в пупырышках, — женщина грустно усмехнулась и покачала головой. — Мишка, я, конечно, не врач, но кое-что понимаю. ЭТО не лечится.

— Фигня, — безапелляционно заявил Боровой. — Лечится. Это кто же тебе сказал такую чушь?

— Интернет сказал, дорогой. Пока я дома валялась, все сайты по кардиопатии облазила.

Михаил досадливо поморщился:

— Вот ничего нет хуже дилетанта, влезающего в узко специальные вопросы. Особенно медицинского свойства. Любой врач тебе скажет, что информация, циркулирующая в Сети, никакой пользы, окромя вреда, пациентам не приносит. Ты что же, думаешь, что, покопавшись пару-тройку часов в Интернете, познала все, чему мы учимся всю жизнь?

— Ну… нет, конечно. Но…

— Никаких «но»! Любая болезнь, в том числе и твоя, протекает с великим множеством вариантов. В том числе и вариантов исхода. Существуют разные формы кардиопатии, разные стадии процесса, разные методы лечения… да и больные-то разные! Одно дело, когда болячка развивается у дряхлого пенсионера, ровесника революции: можно предположить, что ни к чему хорошему это не приведет. И совсем другой коленкор, если эта гадость поселяется в молодом, исходно здоровом и полном сил организме. Вдобавок еще и чертовски привлекательном! — он на миг оторвал от Викиного лица маску и чмокнул ее в губы.

— Да ну тебя! Развратник старый… совращаешь беззащитную больную женщину! — возмутилась Вика, слабо отбиваясь от мужа и улыбаясь.

— Это еще большой вопрос, кто кого совращает! — возразил он и поднялся. — Солнышко, меня пару дней не будет. Посылают на конференцию в славный город Сочи. Буду блистать интеллектом с высокой трибуны. И пожинать овации.

— Уедешь? — Вика погрустнела. — А… никак нельзя отказаться?

— Увы, лапочка моя. Пробовал уже. Оказался незаменимым. Но ты не расстраивайся: я вернусь не позднее чем через четыре дня. А может, и раньше, если удастся передвинуть свой доклад на первый-второй день симпозиума.

— А если…

Боровой погрозил ей пальцем:

— Никаких «если»! Тебе стало лучше, состояние стабилизировалось. Со слов здешних коллег, ты просто семимильными шагами пошла на поправку. Так что всякая мысль о «если» является проявлением ренегатства и политической близорукости!

Вика вздохнула.

— Твоими бы устами… Но ты прав: я и в самом деле чувствую себя гораздо лучше. Только заранее предупреждаю: я буду скучать. Сильно-сильно. И могу зачахнуть от тоски, вот.

— Не успеешь. Я быстро: одна нога здесь, другая — там. Так что давай не чахни, а вовсе даже наоборот: чтобы к моему возвращению приобрела прежний цветущий вид. Ибо я вернусь жутко голодным… в известном тебе смысле! — муж игриво подмигнул.

— Все-таки ты развратник! — еще раз констатировала Вика. — И чтобы в своих Сочах вел себя прилично! К девчонкам не приставать!

— Надо же! А к мальчишкам — можно?! — изумился Михаил.

— Я в тебя сейчас тапком брошу! — пригрозила Вика.

— А вот это — уже прямое запугивание и шантаж, — заявил муж, наклоняясь и целуя ее. — Ладно, Викуля, мне и в самом деле пора собираться. Ты давай выздоравливай побыстрее, ладно?

— Ладно. Обещаю постараться.

— Вот и славно. Ты уж хорошо постарайся! Ну все, пока. Я буду звонить.

— Звони, — прошептала Вика, провожая его взглядом.

Дверь за Михаилом захлопнулась. Бездумно посмотрев на нее несколько минут, женщина разрыдалась.

9 августа, 14.32, о. Крит, Агия Пелагия

— Палыч, а никак нельзя было перенести этот визит на завтрашнее утро? Искупались бы, позагорали… Вечерком бы сели, продумали план действий, обсудили бы все хорошенько… А поутру спокойно отправились бы на дело, — бубнил Ванька, тяжело топая позади меня по мягкому от солнца асфальту.

Наша попытка пройти к дому Димаса бережком бесславно провалилась: во-первых, ноги увязали в раскаленном песке, а во-вторых, то и дело надо было перешагивать через загорающие тела многочисленных отдыхающих. Пришлось идти по узенькому прибрежному шоссе, отчего-то лишенному тротуара.

— Нельзя. Чем быстрее мы покончим с деловой частью нашего тура, тем лучше! — отмахнулся я от его нытья, отпрыгивая в сторону от очередного несущегося автомобиля.

— Кому лучше-то? Мы, если помнишь, вообще должны были приехать сюда только через четыре дня. Так что временной запас у нас есть! — не унимался Петрович.

Я тяжело вздохнул. Ну не объяснять же ему, в самом деле, что у Вики этого самого временного запаса совсем не осталось.

Вика… Все эти дни я пытался разобраться в самом себе. Ведь согласился-то я на эту безумную авантюру вовсе не ради почетного права спасти мир от темных сил, нет! Хотя, конечно, и это сыграло определенную роль в принятии судьбоносного решения. Но главной причиной, как ни крути, оказалась Вика. Викуша.

У нее давным-давно своя жизнь, говорил я себе. У нее муж и, наверное, дети. У нее ко мне не осталось ничего. С того серого сентября, пятнадцать лет назад… когда она, прощаясь, провела ладошкой по моей щеке, улыбнулась виновато и ушла. В дождь.

А я остался. Стоял столбом, глядя, как косые струи смывают ее удаляющийся силуэт. И не верил. Не верил, что это — всерьез. Все ждал, что вот сейчас она вынырнет обратно из ливня, смеясь и подтрунивая над моим ошарашенным видом. И мы, обнявшись, пойдем под одним зонтом по лужам, не обращая внимания на промокшие ноги и прочие несущественные мелочи…

Не вынырнула. Из дождя то и дело возникали чужие, ненужные лица, тут же вновь растворяясь в мокрой осенней серости. А Вики все не было.

Сколько же я ждал тогда, под дождем? Час, два? Неважно. Когда уже совсем стемнело, понял, что все — наяву. Вика ушла. Насовсем.

Пятнадцать лет ее не было. Вспоминал? Вспоминал, конечно. Поначалу — часто, с горечью и болью. Выть порой хотелось от тупой безысходности. И выл бы, кабы не работа. Набрал дежурств: сутки через сутки, двое суток через сутки… Коллеги у виска пальцем крутили: мол, всех денег не заработаешь, обуяла тебя, Палыч, неуемная жажда наживы. Жажда обуяла, это точно… да только не наживы вовсе. Вика мне нужна была. Хотя бы глоток.

Работа тогда и спасла. Реанимация, она во всем — реанимация. Вот и меня, почитай, вытащила: через год боль прошла, оставив лишь где-то глубоко что-то саднящее… А вот сентябрь с той поры не люблю. Особенно в дождь: как у старого фронтовика — раны болеть начинают.

А теперь вот рецидив случился. Так прихватило, что света не взвидел. Особенно в тот день, когда впервые Вику в нашем отделении встретил. Вернее, это она меня встретила, если уж быть точным. Узнала ведь, надо же! И просто позвала, как прежде: «Пашка!» Будто в спину выстрелила: ощущение, помнится, было именно такое.

И ведь понимаю же, что не вернуть ничего — что ушло, то ушло. Не войти в одну реку дважды, прав был Диоген… или Сократ? Неважно… Но факт — любовь прошла, увяли розы… Так что же, черт возьми, осталось?!

Но осталось же! Вот ведь дурацкая врачебная привычка: все пытаться классифицировать, укладывать в какие-то формулировки, диагностировать. Словом, «поверять гармонию алгеброй». А ежели не поверяется? Если не классифицируется?

Просто дань памяти о былом? Похоже на правду, но… Ох уж это противное «но»! Лазейка для сомнений. Вот и сейчас они просто какой-то пираньей стаей набросились на мое потревоженное сознание, и грызут, грызут… Или, вернее, на подсознание. Фрейда, что ли, перечитать? Старик Зигмунд был голова…

Ну, допустим… Допустим, все, о чем говорили покойный Антониди и живой, но нематериальный Хруль — правда. Допустим также, что наше безумное предприятие завершилось успешно и я стал-таки обладателем жезла Асклепия. Допустим, он наделил меня даром исцеления. Одноразовым даром, если точнее. Дальше-то что?

Разумеется, я возвращаюсь в Нероград и исцеляю Вику. Она радостно вскакивает с постели и со слезами благодарности бросается мне на шею. А потом…

А потом — возвращается к своему хирургу (или кто он там?). Потому что пятнадцать лет прошло… Потому что памятью не живут. Она — другая, я — другой. Разошлись наши пути-дорожки в том дожде, и уж не сойтись им теперь. Она не захочет, да и я — тоже. Потому что банально боюсь. Боюсь, что опять повторится тот сентябрь… или другой какой месяц, но с тем же исходом. И вновь Вика скроется в дожде (в метели, в листопаде?), а я останусь стоять и не верить…

А тут еще в мою жизнь ворвалась Кларочка. И напрочь вынесла из сознания жалкие ошметки чего-то рационального, которые там еще оставались. Это милое дитя с серыми глазищами окончательно вырвало меня из реальности, повергнув в полный душевный раздрай. И вот ведь что удивительно: это состояние мне чертовски приятно!

Так отчего же, даже совсем рядом с Кларой, когда ближе уж просто невозможно, я мысленно возвращаюсь к Вике? Викуше…

Я затряс головой, отгоняя наваждение и назойливые мысли.

— Головку напекло, Палыч? — ехидно поинтересовался за спиной Петрович. — Вот не слушаешь ты разумные советы мудрых коллег… Утречком, по холодку, оно бы куда способнее было, чем сейчас — в самый солнцепек.

— Нет времени, Иван, — серьезно ответил я ему. — Просто поверь мне на слово: нет у нас времени…

Ванька ускорил шаг и, обогнав меня, заглянул в глаза. Посмотрел пытливо пару секунд, согнал улыбку:

— Верю. Нет времени. Говори, что делать?

— Для начала — дойти до дома Димаса и поговорить с теми, кто там теперь живет. Дальше — по ситуации.

Петрович молча кивнул.

— Кстати, доктора, мы уже пришли. Вот он, дом! — включилась в разговор Кларочка.

И в самом деле: занятый тяжелыми раздумьями, я и не заметил, как мы обошли бухточку. И теперь стояли перед огромной каменной башкой, к подножию которой прилепился большой старый особняк. У крыльца почему-то припарковался полицейский «Лендровер». Пустой.

— Пошли? — почему-то шепотом, спросил я.

— Пошли! — хором прошептали сподвижники.

Шеренгой, плечом к плечу, мы поднялись на крыльцо, и я нажал кнопку звонка. Где-то внутри звучно ударил колокол.

Дверь открылась почти сразу же. На пороге возник высокий полицейский офицер и вопросительно посмотрел на меня.

— Добрый день. Простите, вам говорит что-нибудь имя Димаса Антониди? — с места в карьер начал я.

Лицо полицейского приобрело странное выражение. Он отступил на шаг внутрь и посторонился:

— Добрый день. Да, разумеется, это имя я знаю. Прошу вас! — и сделал приглашающий жест рукой.

Мы прошли внутрь. В просторном холле царила приятная прохлада. Наслаждаясь ею, я сделал несколько шагов вперед, к стоящим в центре комнаты креслам. Коллеги все так же прикрывали меня с флангов.

— А теперь остановитесь, поднимите руки и медленно, очень медленно повернитесь ко мне! — любезно предложил полицейский из-за наших спин.

Я замер на месте. А вот Кларочка с Петровичем продолжали идти вперед как ни в чем не бывало. По той простой причине, что говорил офицер по-гречески, в котором они были не сильны.

— Стоять на месте и поднять руки! — повторил полицейский и взвел курок.

По крайней мере, неприятный металлический звук, сопровождающий слова, мог означать только одно.

— Клара, Ванька! Остановитесь и поднимите руки вверх! — поспешно продублировал я команду на родном языке и сам поспешил исполнить ее.

— Какого… — начал было Петрович, но я прервал его:

— Не спрашивайте, делайте, что приказано. Кажется, у нас неприятности.

Мои спутники без лишних слов вскинули конечности.

— А теперь очень медленно повернитесь ко мне. И без фокусов! — не унимался офицер.

— Медленно поворачиваемся, рук не опускаем! — перевел я требование.

Будто группа синхронного плавания, не опуская рук, мы грациозно развернулись. И оказались лицом к лицу с полицейским.

Он держал меня на мушке внушительного револьвера. И лицо офицера было не слишком приветливым. Да чего уж там, недобрым оно было…

— Мне кажется, происходит какое-то недоразумение… — спокойно попытался было начать диалог я.

— Молчать! Будете отвечать на мои вопросы! — прервал мои поползновения грек и нетерпеливо шевельнул стволом.

Я молча пожал плечами. А что еще оставалось делать?

— Итак, для начала: кто вы такие? — начал допрос полицейский.

— Мы из России. Врачи. Точнее, двое врачей и медсестра, — исчерпывающе пояснил я.

— Врачи? — изумился офицер. — С какой же целью вы прибыли сюда?

— По поручению покойного Димаса Антониди, который когда-то жил в этом доме.

— Димас мертв? — уточнил грек.

— Увы. Я был его врачом. Поэтому, собственно, он и просил именно меня приехать сюда.

— Допустим. Так что же он поручил вам сделать?

— Найти некий предмет, спрятанный им в подвале этого дома.

— Дайте-ка, я угадаю, — усмехнулся полицейский. — Уж не амфору ли?

Я оторопел. Он-то откуда знает?!

— Ну да, именно. Амфору. А…

— Ну надо же! Должен заметить, что покойный, как вы утверждаете, Димас Антониди отличался весьма своеобразным вкусом в выборе своих… хм, порученцев! — весьма ядовито заметил офицер.

Я непонимающе смотрел на него. Это о чем?

— Впрочем, об этом потом. Что в амфоре? Антониди же сказал вам, верно?

— Верно. Внутри — карта, — честно признался я. Черная дырка ствола сильно располагала к откровенности.

— Значит, все-таки, карта… прав был Никас! — непонятно выразился полицейский и уточнил: — Карта чего?

— Лабиринта.

— Лабиринта?! Вы уверены? Но… зачем? — теперь удивился грек.

— В Лабиринте есть нечто, что я должен найти. Димас отчего-то решил поведать эту тайну именно мне. А я имел неосторожность дать ему слово. И вот я здесь. Вместе со своими друзьями, потому что на пути сюда у нас возникли некоторые проблемы, — немного туманно пояснил я ему.

— Интересно… Чертовски интересно! А скажите, нет ли у вас чего-либо, подтверждающего ваши слова? Откуда я должен знать, что это поручение дал вам именно покойный Антониди? Может, он передал с вами какое-нибудь письмо для тех, кто поселился после него в этом доме?

Я опять пожал плечами. Должен сказать, что делать это с поднятыми руками весьма затруднительно:

— Увы. Никакого письма он не передавал. Но… у меня есть печать.

— Печать?!

— Да, печать. Я забрал ее из квартиры Димаса по его предсмертной просьбе.

— Что за печать?

— Древняя, каменная. С изображением храма. Как в Акрополе.

Офицер явно что-то вспомнил:

— Пятиугольная? Форма печати — пятиугольник?

— Да. А откуда…

— Неважно. Печать у вас с собой?

— Да.

— Бросьте ее мне.

Я с сомнением посмотрел на полицейского.

— Давайте-давайте! — подбодрил он меня и сделал манящее движение револьвером.

— Руки я могу опустить? — тяжело вздохнув, поинтересовался я.

— Можете. Но не вздумайте шутить со мной, если не хотите нарваться на пулю.

Я с наслаждением опустил затекшие руки и принялся разминать кисти.

— Поживее. Покажите печать, — поторопил грек.

Сняв с шеи шнурок с печатью и непонятным «брелоком», я швырнул их офицеру:

— Ловите!

Надо отдать ему должное: печать он легко поймал свободной рукой, при этом ствол ни на секунду не отклонился от первоначального направления. Старый трюк не прошел. Впрочем, я и не пытался бросаться с голыми руками на револьвер… так, проверил слабину.

Озадаченно рассматривая печать, грек вертел ее и так, и этак, Я терпеливо ждал.

— Она что, теплая? И пульсирует? Или мне кажется?

— Не кажется. Она и в самом деле теплая, и пульсирует.

— Да, похоже, это ее оттиск был на воске… — задумчиво протянул офицер и вдруг воскликнул: — Постойте! А это что такое?

— Что именно?

— Это! — он держал в пальцах ту самую непонятную бронзовую решетку.

Мне опять пришлось пожимать плечами:

— Понятия не имею. Может быть, что-то вроде брелока?

Офицер неожиданно улыбнулся и опустил револьвер:

— Нет, не брелок. Кажется, я знаю, что это. Кстати, вы можете сказать вашим друзьям, чтобы они опустили руки.

Я с радостью перевел его разрешение. Кларочка с Петровичем синхронно хлопнули себя ладонями по бокам.

— Позвольте представиться: лейтенант Андреас Сенаки. Можно просто Андре. Я прошу прощения за такой прием, но тут у нас произошли некоторые события, которые заставляют меня проявлять бдительность.

— Насколько я понимаю, эти события каким-то образом связаны с искомой нами амфорой? — уточнил я.

— Именно. Субъекты, явившиеся в этот дом незадолго перед вами, тоже пытались раздобыть амфору. Но вели себя при этом совершенно не по-джентльменски. За что один из них и поплатился. Понятно, что ваше появление вызвало некоторые подозрения, — примирительным тоном сообщил лейтенант.

Очередной сюрприз!

— Выходит, кто-то еще знает про амфору? Но… перед смертью Димас разговаривал только со мной! — удивленно воскликнул я.

— Выходит, кто-то знает. Возможно, Антониди проговорился когда-то раньше… или при вашем с ним разговоре присутствовал кто-то еще, — пожал плечами Андре.

Я оторопело уставился на Кларочку. Ну да, она была свидетелем той странной беседы. И что?

— Пашка, вы что, обо мне говорите? — Клара удивленно вскинула бровки.

— Ага. Малыш, ты помнишь наш разговор с Димасом? Ну, тогда, в палате?

— Смутно. Кое-что помню, конечно. А что?

— Скажи, пожалуйста, ты… Ты никому не говорила о том, что услышала тогда? — задавая этот вопрос, я почувствовал себя полным идиотом.

— Ну, знаете ли, Пал Палыч! — вспыхнула Кларочка. — Вы что же, полагаете, что если я: а) блондинка, б) привлекательная и в) молодая, то по определению должна быть легкомысленной?! Разумеется, я никому ничего не говорила! — и засопела обиженно.

Я чмокнул ее в щечку.

— Ну, извини, извини. Спорол глупость. Видишь ли, этот миляга-лейтенант утверждает, что перед нами сюда заявились какие-то гнусные личности, которые тоже искали амфору. А это значит…

— Это значит, что либо Антониди поделился своей тайной с кем-то до тебя, либо я проболталась. И ты, разумеется, тут же предположил второе, как наиболее вероятное, не так ли? — девушка разобиделась не на шутку: ее щеки заалели, а глаза из серых стали зелеными и огромными. Несмотря на глупость ситуации, я поневоле залюбовался ею.

Андре деликатно покашлял. Мы тут же умолкли.

— Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, но… Не могли бы вы объяснить, что все-таки находится в Лабиринте? Ради чего вся эта суета?

Я кивнул:

— Охотно. Но давайте присядем. Рассказ будет долгим…

 

Глава 3

9 августа, 17.22,

о. Крит, Агия Пелагия

За все время моего немаленького рассказа Андре не перебил меня ни разу. Он слушал внимательно, лишь иногда, в особо невероятных местах, удивленно приподнимая бровь. Не недоверчиво, а именно — удивленно.

Разумеется, я не рассказал ему всего. Ни про Хруля, ни про Ульи и Карман, ни про мои встречи с зазеркальным дьяволом и маленьким богом лейтенант не узнал. Но и оставшегося вполне хватило для того, чтобы без малого два часа, не останавливаясь, говорить, говорить, говорить…

Мои коллеги тоже молчали. Петрович, молодчина, сразу сообразил, что информация будет с купюрами. А потому не встревал, дабы не сболтнуть ненароком лишнего. А Кларочка… да она и сама пока всего не знала. Так и не успел я ей всего рассказать… а ведь обещал, помнится. Нехорошо!

— Подытожим. Где-то в Лабиринте спрятан жезл Асклепия. В амфоре была спрятана карта, которая указывает дорогу к жезлу. Жезл дает нашедшему его дар исцеления… ну, это, положим, из области мифологии. А вот сам артефакт, видимо, представляет немалую ценность, если вас преследовали и, видимо, продолжают преследовать некие Охотники. Я ничего важного не упустил? — задумчиво подвел итог моему монологу Андре.

— Ничего. Если очень конспективно, то дела обстоят именно так! — рассеянно подтвердил я. И тут до меня дошло:

— Была карта, вы сказали?! Что значит: в амфоре была карта? А где же она сейчас? Кто нашел амфору? — в возбуждении я выпрыгнул из кресла и навис над лейтенантом.

Тот досадливо поморщился:

— Успокойтесь, господин Светин! Да, мы нашли амфору. Да, в ней и в самом деле была карта. Нанесенная, кстати, на весьма древний пергамент. Но… видите ли, в силу некоторых обстоятельств… Словом, карту мы потеряли. И, боюсь, безвозвратно.

Я рухнул обратно в кресло. Приплыли. Это что же, все — зря?!

Видя мое отчаяние, Андре поспешил меня успокоить:

— Но… есть два обстоятельства, которые позволяют мне надеяться, что вам удастся-таки добраться до жезла.

Я криво усмехнулся. Психотерапевт из полицейского никакой.

— И что же это за чудесные обстоятельства?

— Во-первых, мы успели снять ксерокопию с карты…

Ну что же, на безрыбье, как известно, и рак — рыба. С копией можно смело идти в Лабиринт. Вот только не сделали ли это уже наши конкуренты?

Словно подслушав мои мысли, офицер продолжил:

— …И, несмотря на то, что оригинал карты оказался в руках бандитов, у меня есть все основания полагать, что воспользоваться ею они не сумели!

— Это почему же? — искренне удивился я.

Андре улыбнулся:

— Потому что карта была зашифрована. И я более чем уверен, что ключ к шифру у нас в руках. Точнее, у меня! — и протянул мне ту самую бронзовую решетку, которую я таскал на груди вместе с печатью почти все это время.

9 августа, 18.20,

о. Крит, Агия Пелагия, отель «Капсис»

— Без карты нам в Лабиринте делать нечего, это ясно! — Мессанж в крайнем раздражении расхаживал по номеру, то и дело подходя к стоящему у окна телескопу и заглядывая в окуляр.

— Без расшифрованной карты, если уж быть точным! — поправил его Леон, швырнув на журнальный столик бесполезный клочок пергамента. И с наслаждением потянулся в глубоком кресле.

— Именно. А ключа у нас нет. И где он — неизвестно даже Хозяину! — пробурчал Мессанж, прекратив наконец метаться по комнате и плюхнувшись с ногами на диван. Не разувшись.

— Зато известно мне! — с порога заявил третий Охотник, входя в номер.

Леон с Мессанжем одновременно вскочили:

— И где же?!

Вновь появившийся персонаж усмехнулся и снял очки. Демонстративно медленно протер стекла платком, и вновь водрузил на нос:

— Не поверите. Всего в нескольких сотнях метров от нас.

— То есть?! — недоуменно уточнил Леон.

Мессанж, начиная догадываться, спешно подошел к телескопу и приник к окуляру.

— Люк, я всегда говорил, что когда ты начинаешь думать, тебя можно принять за умного человека. Издалека. Беда в том, что думаешь ты крайне редко! — хмыкнул незнакомец. — Да, ключ к шифру в данный момент находится в том самом доме, который ты так тщательно рассматриваешь.

— Не понимаю. Там что, был еще один тайник? С ключом? — пробормотал толстяк, не отрываясь от телескопа.

— Не было. Мне только что звонил наш коллега из России. Тот русский доктор с друзьями сегодня каким-то чудом прибыл на Крит. А ключ — у него. Как, кстати, и печать. И более того, эта троица обосновалась в нашем отеле. Номера 234 и 236. А в эту самую минуту они в доме Антониди ведут задушевную беседу с небезызвестным лейтенантом Сенаки.

— Но… они ведь не должны были… — ошарашенно начал было Леон, но гость прервал его:

— Верно. Не должны были. Их самолет, как и предполагалось, разбился сегодня утром, едва взлетев. Но вот ведь какая странность: выжили все, кроме пилотов. Даже тяжелораненых нет. А наши подопечные, к тому же, еще и исхитрились за каких-нибудь пару часов с места катастрофы добраться сюда.

— Бред! Это невозможно! — безапелляционно заявил Леон.

— Вот как? А вот они — смогли. И я не хочу сейчас разбираться, каким образом это им удалось. Нет времени. Для нас важно другое: каким образом до завтра заполучить ключ. И печать заодно. Не знаю, зачем она, но есть у меня подозрение, что понадобится. Подчеркиваю: до завтра!

— А что будет завтра? — поинтересовался Мессанж.

— Завтра? — изумился незнакомец. — Завтра наши русские гости полезут в Лабиринт. Причем есть у меня мысль, что в сопровождении любезнейшего лейтенанта Сенаки. А возможно, и его новой пассии, которая так удачно оставила тебя, Люк, с носом… а вернее — без оного! — хохотнул он.

Мессанж машинально потрогал пластырь на носу. Точнее, на том, что от него осталось.

— Почему же именно завтра?

Гость пожал плечами:

— А чего, собственно, им ждать? Все необходимое для успешной экспедиции у них есть: карта, ключ к ней, печать. И целых два врача в качестве жрецов Асклепия. Ты бы ждал на их месте?

— Карта у нас… — заикнулся было толстяк, но незнакомец перебил его:

— Святая наивность! Разумеется, храбрая госпожа Антониди сняла с нее ксерокс. А на что накладывать ключ-трафарет, на оригинал или копию, — абсолютно безразлично, как вы догадываетесь. Так что времени у нас всего ничего. Предлагаю сесть и хорошенько продумать план захвата ключа и печати. К завтрашнему утру они должны быть у нас. Иначе…

— Иначе что? — встрепенулся Леон.

— Иначе, мой юный друг, завтра всем нам придется действовать по варианту «Б»! — невесело усмехнулся Охотник.

— А что, есть вариант «Б»?

— Вариант «Б» есть всегда. Но в нашем случае он будет напоминать Хиросиму в миниатюре.

— Ты хочешь сказать, что… — опять начал было развивать мысль Мессанж. И вновь не закончил.

— Именно ЭТО я и хочу сказать! — оборвал его незнакомец. — Понятно, что до ЭТОГО лучше не доводить. А посему — давайте думать. Сюда придется стянуть все наши силы на острове. Подчеркиваю: ВСЕ! Придется действовать открыто, поэтому возможны столкновения с полицией. По возможности, их лучше избегать, но если уж придется… Словом, разрешаю использовать любые методы, не задумываясь о последствиях! Это ясно?

Мессанж с Леоном дружно кивнули.

— Отлично! Да, и еще: к нам вылетел наш коллега из России. Прибудет в отель около четырех утра. Очень надеюсь, что к тому времени мы уже получим ключ и печать. А завтра — в Лабиринт.

9 августа, 21.24,

о. Крит, Агия Пелагия, отель «Капсис»

Домой (то есть в отель) мы возвращались уже в сумерках. Лейтенант был столь любезен, что довез нас на своем служебном «Лендровере» до самых ворот. И даже извинился еще раз за свой холодный прием с использованием табельного оружия.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении Андре оказался вполне славным парнем. Мало того, что он накормил нас совсем недурным ужином, так еще и предложил свою помощь в проведении заключительной части нашей экспедиции. Каковую мы, разумеется, с благодарностью приняли. И в самом деле, с представителем местной полиции будет куда проще попасть в закрытый ныне (как мы узнали) Лабиринт.

Но до этого лейтенант рассказал нам о том, что происходило в доме Антониди несколько недель назад. О дальней родственнице покойного Димаса, живущей здесь вместе со смертельно больным сыном. О визите странных «адвокатов», который едва не стоил жизни Тине (так, кажется, зовут нынешнюю хозяйку дома). О том, как эта мужественная женщина сумела вырваться из бандитского плена, попутно пристрелив одного подонка и ранив другого. И, разумеется, о находке амфоры и ее таинственного содержимого.

Теперь у нас было все необходимое для похода в Лабиринт. Печать опять приятно пульсировала на моей груди. Ключ-решетку я оставил на хранение лейтенанту. На всякий случай. Предварительно тщательно скопировав размещение отверстий на лист плотной бумаги. Опять же, на всякий случай… Закрывшись, пардон, в сортире. Мысленно убеждая себя в том, что чем меньше знают мои спутники, тем безопаснее для них же. И при этом чувствуя себя полной свиньей…

Осталось забрать карту. Вернее, ее копию, которая, по словам Андре, была у Тины. Уезжая с сыном в больницу, она в спешке сунула листок в свою сумочку, да так там и оставила. А значит, завтра, прежде чем спускаться в Лабиринт, нам придется заехать в Ираклион, в клинику.

Судя по всему, наше приключение близилось к завершению. Если все сложится так, как запланировано, то завтра к вечеру я стану обладателем вожделенного жезла. И в мире все образуется: опустеет Карман, наполнятся Ульи, зеркала перестанут таить в себе угрозу, человечество не выродится… пока где-то далеко два славных мальчика не придумают себе какую-нибудь новую забаву. С нашим участием.

Я невесело усмехнулся, вспомнив слова уходящего по степи маленького бога: «Вы сами делаете свою жизнь. Я ни при чем!» Ну что же, сами так сами. Не привыкать.

Петровича понесло. Не удовлетворившись ужином в доме Антониди, он потребовал продолжения банкета. И теперь мы, все трое, сидели в главном ресторане отеля и дружно уминали дары «шведского стола». Вернее, уминал Ванька. А мы с Кларочкой со смешанным чувством восторга, ужаса и гордости наблюдали, как этот матерый человечище поглощает четвертую тарелку снеди. Полную, надо заметить.

Наконец могучий организм насытился. Петрович с видимым сожалением отодвинул опустевшую тарелку и обвел нас умаслившимися глазками:

— Ну вот, теперь можно и на дискотеку!

Кларочка икнула. Я дотронулся ладонью до Ванькиного лба:

— Здоров ли ты, мальчик? Какая дискотека? После такого-то ужина и такого дня?!

Петрович недовольно мотнул головой, уклоняясь от моей руки.

— А при чем тут ужин? Я же не мог идти на танцы с пустым желудком. Чревато!

— А с полным пузом — не чревато? — возмутился я. — Будем потом тебе песенку веселую петь: «Здравствуй, крестник Золушок, как твой заворот кишок?»

— Ты мои кишки не трожь! — оскорбился Ванька. — Они и поболе переваривали. А на дискотеку сходить просто необходимо. Потому как древние воины перед решающей битвой всегда устраивали ритуальные пляски.

Я вздохнул.

— Очень надеюсь, что обойдется без битвы. Ладно уж, древний воин, пойдем, тряхнем стариной и костями.

— Ну, стариной — это уж вам трясти, доктора. В силу преклонного возраста! — подпустила шпильку Кларочка. — А мой юный и усталый организм требует отдыха. Так что, с вашего позволения, я удалюсь в опочивальню.

— А… — начали было мы хором.

— А пару для ваших танцев найдете на месте. Благо достойных кандидатур здесь предостаточно! — ядовито заметила она, демонстративно провожая взглядом парочку иностранных старушек, прошаркавших мимо, синхронно тряся головами.

Петрович утробно зарычал. Я благоразумно хранил молчание.

Кларочка с победоносным видом оглядела нас и, ухватив меня за ухо, подтянула к себе:

— А тебя после дискотеки жду у себя в номере. Так что побереги силы! — прошептала она и удалилась.

В состоянии легкого отупения я глядел ей вслед:

— Палыч, ты чего? — Петрович подергал меня за рукав. — У тебя вид коматозника!

Я отмер:

— Петрович, не поверишь. На какой-то миг вновь ощутил себя женатым человеком!

— И чего? — Ванька заржал. — Тебя посетили суицидальные мысли?

— Вроде того… — пожал я плечами. Не объяснять же, что на самом деле меня посетила мысль пропустить дискотеку.

Сидя за столиком и потягивая мартини, я с интересом наблюдал, как Петрович в такт музыке усердно трамбует танцпол. Борец сумо, страдающий почесухой, спьяну забредший в раскаленные угли, — именно такую ассоциацию породило мое слегка отравленное алкоголем сознание. Вокруг пляшущего коллеги образовался приличного диаметра «круг отчуждения»: многочисленные танцующие явно опасались за анатомическую целостность своих конечностей.

Наконец тамтамы стихли. После блаженной, но, увы, непродолжительной тишины, заиграло что-то медленное и приятное.

— Ladies invite gentlemen! — на ломаном английском проорал в микрофон массовик-затейник. Белый танец, стало быть.

В центр круга потянулись парочки. Рядом со мной плюхнулся Петрович, довольно отдуваясь:

— Видал, как я зажигал? Буржуи отдыхают! — похвастался он и залпом всосал в себя мартини.

— Буржуи не отдыхали. Они просто трепетали, испытывая животный ужас быть раздавленными, — поправил его я.

Ванька махнул на меня рукой и подозвал официанта:

— Уан мартини, плиз! Ту биг рюмка… Черт, Палыч, как по-английски будет «рюмка»?

Ответить я не успел.

— Forgive me, but may I invite you? — поинтересовался мелодичный голосок над моим правым ухом.

Вздрогнув от неожиданности, я обернулся. Голос принадлежал невысокой стройной брюнетке со смеющимися темными глазами. Весьма симпатичной, если уж быть честным.

— So, may I? Are you dancing? — немного нетерпеливо уточнила она. Английский был с сильным акцентом. Похоже, с местным.

— Of course, yes! But I’m not a great dancer, — скромно заметил я, поднимаясь. — И, кстати, если вам удобнее, можете говорить по-гречески. Я владею вашим языком.

Незнакомка удивленно подняла брови:

— Должна заметить, очень неплохо владеете! Вы грек?

— Нет, что вы. Просто… у меня способности к языкам.

— Палыч, что случилось? — встревоженный Петрович дергал меня за штаны. — Чего она от тебя хочет?

Я поспешил успокоить друга:

— Вань, все в порядке. Белый танец. Девушка решила пригласить меня. Такое бывает.

— А-а-а! — понимающе протянул он и ехидно ухмыльнулся. — Ну иди, иди… Я Кларке не скажу ничего… за умеренную мзду!

Я исподтишка показал ему кулак и, увлекаемый прелестной незнакомкой, направился к толпе танцующих.

— Я Лидия! — сообщила она, положив руки на мои плечи.

— Павел! — кивнул я головой и медленно закружил девушку в танце.

— Итак… Павел, откуда вы? Не местный, это точно: наших я всех знаю. Говорите без акцента, в том числе и по-английски. С вашим другом общались на незнакомом каком-то языке…

— На русском. Мы с ним из России.

— Да?! Как интересно. Вы совсем не похожи на русского. В отличие от вашего товарища, — удивилась Лидия.

— Потому что не пью водку из бутылки, не танцую голым на столе и не вожу с собой медведя на поводке? — уточнил я.

Девушка засмеялась и тряхнула короткими черными волосами:

— Уели. Один ноль в вашу пользу. У меня и в самом деле сформировались определенные штампы в отношении ваших соотечественников. Правда, медведь там не фигурировал!

— Ну, не медведь, так балалайка. Или пара матрешек. Штампы — страшная вещь, Лида. Ну, а вы, как я понял, из здешних мест?

— Лида? — удивилась она.

— У нас это уменьшительно-ласкательное от «Лидии», — пояснил я. — Если позволите, конечно.

— Позволю. Мне нравится! — улыбнулась девушка и продолжила: — Да, я родом отсюда. Учусь в Афинах, на археолога. А сюда возвращаюсь на каникулы. Иногда. А вы чем занимаетесь?

— А я — врач. Реаниматолог.

Лидия сделала круглые глаза:

— Реаниматолог? Но… это же тяжело, наверное: почти каждый день видеть смерть.

— Тяжело, — согласился я, — но тем прекраснее жизнь и тем больше ее ценишь.

— Наверное, вы правы, — задумчиво протянула она и замолчала.

Какое-то время мы без слов кружились в самом центре освещаемого разноцветными сполохами круга.

— У вас очень интересный медальон. Судя по всему, очень древний. Вы тоже увлекаетесь археологией? — внезапно нарушила молчание Лида.

Я невольно опустил глаза и мысленно выругался: печать вылезла из-за ворота и теперь болталась на моей груди поверх рубашки.

— Нет, я не имею никакого отношения к археологии! — улыбнулся я. — А медальон и в самом деле очень древний, насколько мне известно.

— А знаете что? — вскинула на меня глаза девушка. — Мне кажется, что это на самом деле вовсе не медальон.

— Вот как? А что же?

— Скорее, печать. Я встречала подобные на раскопках. Ну да, точно, печать. Эпохи ранней эллинской цивилизации.

Я пожал плечами:

— Может быть. Мне сие неведомо. Я эту вещь знаю как медальон.

— А во мне проснулся инстинкт археолога! — не унималась Лидия. — Можно посмотреть?

— Конечно.

Она убрала одну руку с моего плеча и осторожно взяла печать тонкими пальчиками…

Дальше произошло что-то невероятное. У меня под носом сверкнула вспышка и сильно запахло озоном пополам с вонью горелого мяса. Лидию отшвырнуло прочь, в аккурат на танцующую метрах в трех парочку. Со слабым криком, больше напоминающим стон, девушка скорчилась у ног ошарашенных танцоров.

Я перевел взгляд на печать. Она дымилась. Но при этом совершенно не обжигала грудь. Машинально взяв камень в руку, я не ощутил ничего, кроме знакомой теплой пульсации.

Придя в себя, я бросился на помощь лежащей на полу девушке. Она была без сознания. И не дышала!

— Лидия! — несколько раз я хлестнул ее по щекам. — Давай же, очнись!

Рядом уселся на пол подоспевший Петрович:

— Пашка, она не дышит!

— Сам вижу! — огрызнулся я и нащупал сонную артерию. Пульс был.

Запрокинув голову Лиды, я наклонился было к ее губам, но вовремя остановился: проклятая печать болталась в каком-нибудь сантиметре от груди своей жертвы. Чертыхнувшись, я сорвал шнурок с шеи и сунул камень в карман. И начал искусственное дыхание. Которое «рот в рот».

На пятом вдохе Лидия шевельнулась. Я разогнулся. Девушка судорожно, с хрипом вздохнула. И тут же закашлялась.

Петрович рывком усадил ее. Откашлявшись, Лида открыла глаза. И со страхом посмотрела на меня.

— Все в порядке! Теперь все в порядке, — успокоил ее я.

Не помогло. Страх в ее глазах превратился в ужас. Девушка вскрикнула, вскочила на ноги и, расталкивая столпившихся зевак, стремительно помчалась к воротам отеля. По дороге на миг остановилась, сбросила туфли и побежала дальше.

— Лида! — только и успел крикнуть я ей вдогонку. Она не обернулась и скрылась за увитым плющом забором. На дорожке остались сиротливо валяться туфли.

Мы с Петровичем ошалело переглянулись.

— Золушка, блин! — констатировал приятель.

Я молча кивнул.

 

Глава 4

10 августа, 02.24,

о. Крит, Агия Пелагия, отель «Капсис»

Меня разбудил невнятный шум. С трудом прогнав остатки сна, я сел и огляделся. Кларочки не было. Зато в ванной шумела вода. Но к ее плеску присоединялся какой-то посторонний звук. Прислушавшись, я понял, что он исходит из прихожей. Будто бы кто-то скреб в замке ключом… или отмычкой.

Быстренько вскочив и натянув джинсы, я на цыпочках прокрался к входной двери. Ну да, точно, снаружи определенно кто-то ковырялся в замочной скважине. И небезуспешно: раздался громкий щелчок, и дверь приоткрылась.

Затаив дыхание, я прижался к стене. Дверь отворилась почти полностью, скрыв меня от неведомого гостя. Или гостей.

Секунду-другую никого не было. Потом скрипнула половица и в номер проскользнула тень. Судя по силуэту, четко обрисовавшемуся на фоне огромного окна, ночной визитер был высоким стройным мужчиной с длинными кудрявыми волосами. Постояв в прихожей неподвижно, прислушиваясь и привыкая к темноте, гость протянул руку назад и взялся за дверь с явным намерением ее прикрыть.

Больше медлить было нельзя. Не дожидаясь, пока незнакомец обернется, я взял в захват его руку и пинком захлопнул дверь.

Не тут-то было! Гость неуловимым, кошачьим каким-то движением вывернулся, и в следующее мгновение я с удивлением осознал, что лечу. Но удивлялся недолго, потому что полет окончился очень быстро и болезненно: кувыркнувшись в воздухе, я впечатался теменем в массивную ножку кровати. На миг в номере стало светло от множества искр из моих глаз.

Но разлеживаться не было времени: противник, с трудом угадываемый в темноте, уже бросился ко мне с очевидными недобрыми намерениями.

Перекатившись в сторону от удара ноги, я подсек его под колени и вскочил. Агрессор же, падая навзничь, ухитрился уйти в задний кувырок и вновь оказаться на ногах. Причем стоял он теперь в классической стойке каратиста. «Кигадачи» — так, кажется, она называется.

Скверно. Судя по всему, на этот раз моим противником оказался профессионал. Причем, похоже, с опытом реальных боев. А отнюдь не тренировочных, как в моем случае.

Едва успев увернуться от его кулака, я перехватил вражью руку и отправил незваного гостя в короткий полет за кровать. И опять он ни секунды не оставался на полу: моментально сгруппировавшись, пружиной выпрыгнул вверх и в развороте заехал ногой мне в грудь.

Блок почти не помог. От мощного удара я отлетел назад, от души приложившись затылком в стену. В номере опять ненадолго посветлело и запели птички. Под их трели я спешно вскочил на ноги.

А мой оппонент не унимался. В полном молчании он опять взмыл в воздух и полетел ко мне. Ногой вперед.

Ладно, к черту джентльменство! На войне как на войне. Упав на колено, я услышал, как вражья пятка с треском въехала в стену в аккурат в том месте, где только что была моя голова. И, не мудрствуя лукаво, врезал пришельцу кулаком в незащищенный пах.

Вой, последовавший за этим, сделал бы честь целой стае голодных волков. Уйдя в кувырке в сторону и встав на всякий случай в боевую стойку, я понял, что продолжения не будет: полностью деморализованный противник с подвыванием катался по полу, обеими руками держась за причинное место.

Но долго радоваться торжеству русского оружия не пришлось:

— Hands up! — скомандовал гнусавый голос за моей спиной.

Не мешкая, я послушно поднял руки и медленно обернулся. В прихожей стоял незнакомый толстяк с какой-то нашлепкой на носу и целился в меня из большого пистолета. С глушителем.

— Паша, что случи… — из ванной, потревоженная воплями моей жертвы, выскочила завернутая в полотенце Кларочка. И осеклась, в полном недоумении созерцая поле брани.

— Спокойно, малыш! Медленно подними руки и не двигайся, — посоветовал я ей. — У нас гости.

— Если я подниму руки, с меня свалится полотенце! — резонно возразила девушка. Ее голос подрагивал.

— А если ты не поднимешь руки, полотенце тебе больше не понадобится! — не менее резонно контраргументировал я.

Клара помедлила секунду и, вздохнув тяжело, воздела руки вверх. Полотенце упало…

Толстяк выпучил на Кларочку глаза и, отвесив челюсть, со свистом втянул ртом воздух. Его рука с пистолетом медленно опустилась.

Не теряя времени, я подпрыгнул, уцепился пальцами за притолоку и от души врезал сомкнутыми ногами в забинтованный нос ошалевшего толстяка. Выронив оружие, бандит с грохотом влетел затылком в дверь номера и прилег под нею, уютно свернувшись калачиком да похрапывая в забытьи.

За моей спиной послышался шорох. Мигом подхватив трофейный пистолет, я развернулся, выцеливая источник звука. Успел лишь заметить, как длинная тень перемахнула через перила балкона и скрылась из виду. Снизу донесся легкий топот бегущих ног. Первый враг бесславно покинул поле брани.

Я обернулся ко второму. Этот, похоже, никуда не торопился: лежал себе смирненько, похрюкивая и пуская пузыри.

— Клара, быстро одевайся! Боюсь, нам придется уходить, — не терпящим возражений тоном распорядился я и присел над поверженным противником. Нащупал пульс: тот бился ровно и уверенно. Толстяк, кажется, помирать не собирался. Но и приходить в себя в ближайшее время тоже.

В подпертую бесчувственным телом дверь кто-то толкнулся снаружи. Отшвырнув так и не пришедшую в себя Кларочку назад, за угол комнаты, я прыгнул туда же и присел, держа на прицеле медленно раскрывающуюся дверную створку.

Теснимый ею, контуженный толстяк заскользил по гладкой плитке пола. Наконец проем стал достаточным для того, чтобы пропустить человека. И пропустил.

— Палыч, Клара! Что за шум? У вас что тут, драка? — пронзительным шепотом поинтересовался Петрович, протискиваясь в прихожую.

— Ванька, давай быстро сюда и закрой дверь! — в ответ прошипел я.

Коллега повиновался. При этом наступил на валяющееся под ногами тело. Наклонился, всматриваясь:

— Ёлы-палы! А это что за кадавр?

— Да живой он, живой! — успокоил я его. — Иди сюда, совет держать будем!

— А ты ствол уберешь? — опасливо поинтересовался Ванька.

Только сейчас я заметил, что все еще держу на прицеле входную дверь. А теперь, стало быть, еще и приятеля.

— Извини, увлекся! — смущенно пояснил я и опустил пистолет.

— Ну? Я, как всегда, пропустил самое интересное? — добравшись наконец до комнаты, поинтересовался Петрович.

— Да нет, что-то мне подсказывает, что самое интересное еще и не начиналось! — мрачно заметил я и вкратце объяснил другу, что здесь произошло.

Терпеливо дослушав, Ванька присвистнул:

— Хреново. Похоже, охота на нас начинается нешуточная.

— Во-во. И я того же мнения. А посему предлагаю быстро собрать все самое необходимое и рвать отсюда когти. Пока каратист не вернулся с подкреплением, — внес я предложение.

— Доктора, отвернитесь. Мне нужно одеться! — Кларочка, похоже, мое предложение приняла безоговорочно. И приступила к действиям.

Мы послушно отвернулись и продолжили консилиум.

— Палыч, а может, лучше полицию вызвать? Или охрану отеля? Чего сбегать-то? — засомневался Петрович.

— Первое: не уверен, что у нас есть время до прибытия полиции; второе: не уверен, что под видом полиции не прибудут Охотники; третье: не уверен, что мы сможем объяснить полиции происходящее; и четвертое: не уверен теперь ни в чем! — популярно объяснил я, обуваясь и натягивая рубашку.

За нашими спинами активно возилась Кларочка, шурша одеждой.

— И куда мы подадимся? В леса, в партизаны? — не унимался Ванька.

— Петрович, включи мозг! В нынешней ситуации я вижу только одно место, где мы сможем пересидеть до завтра! — прервал я поток его скепсиса.

— Дом Антониди, разумеется, — одевшись, Клара похлопала нас по спинам. — Я готова.

— Умница! — похвалил я ее. — Ну разумеется, дом Димаса. Сейчас рванем туда и попросим убежища у лейтенанта Андре. Объясним ему все. А уж он, полагаю, сам придумает, что делать дальше. И наверняка сможет обеспечить нашу защиту.

Петрович открыл было рот, но я легонько подтолкнул его к выходу.

— Иван, у тебя минута. Берешь только самое необходимое: документы, деньги, подходящую одежду для Лабиринта. Вперед!

Он кивнул и выскочил за дверь. Я забросил на плечо рюкзачок со своими пожитками (благо еще днем перетащил его в Кларочкин номер) и критически осмотрел девушку. Одета она была вполне подходяще для предстоящей кампании: в джинсы, кроссовки, футболку и легкую, но довольно теплую куртку. Все темного цвета, что было очень кстати. На плече у нее тоже болтался небольшой рюкзак.

— Вольно! — улыбнулся я ей. — Объявляю благодарность перед строем за проявленные находчивость и отвагу в боевой обстановке. Медальку получишь позже.

— Главное, чтобы не картонную и не на большой палец ноги, — кисло улыбнулась она.

Оценить ее черный юмор я не успел: в номер ввалился Петрович и захлопнул за собой дверь.

— Палыч, полундра! По коридору сюда бегут какие-то мужики. Человек пять-шесть. Некоторые — со стволами!

Не сговариваясь, мы привалили бесчувственного толстяка к входной двери и бросились на балкон. Позади раздался мощный удар, потом еще и еще. Дверь трещала, но пока держалась.

На террасе я перегнулся через перила. Черт, высоковато — второй этаж все-таки. Правда, внизу рыхлый свежеполитый газон… Но выбирать не приходилось.

— Прыгаем, живо! Только ноги берегите! — И первым перемахнул через балюстраду. Краем глаза успел заметить, как прыгает Кларочка.

Приземлились мы с ней почти одновременно. А через секунду земля содрогнулась: за нашими спинами тяжело обрушился Петрович.

— Все целы? — выдохнул я. — Отлично! Вперед!

Нещадно топча газон и продираясь сквозь колючие розовые кусты, мы рванули к воротам отеля.

В ночной тишине слышны были лишь дружный топот наших ног и сопение шести ноздрей. Да еще странные ночные птички весело посвистывали над нашими головами…

Да какие, к бесу, птички! От внезапной догадки я даже притормозил слегка, отчего одна из пташек просвистела прямо у моего уха, обдав жаром.

— Стреляют! Врассыпную, зигзагами и пригнувшись! Встречаемся за воротами! — скомандовал я и, как затравленный заяц, скакнул вбок.

Рассыпавшись в редкую цепь, мы по сложной траектории продолжили наш кросс. Пули по-прежнему свистели со всех сторон, отщелкивая кору и ветки у окрестных деревьев. Судя по плотности обстрела, по нам садили очередями из автомата. А может быть, из нескольких. Но выстрелов не было слышно.

— Из автоматов бьют! С глушителями! — на миг оказавшись рядом со мной, выдохнул Петрович.

Я молча кивнул и отпрыгнул прочь от него: вдвоем мы представляли слишком крупную мишень, не попасть в которую мог бы только слепой.

Кларочка, молодчинка, была уже у ворот. Вот она мелькнула на миг в проеме и тут же скрылась из виду, свернув за угол. Я облегченно вздохнул: теперь-то пули ее уж точно не достанут!

Навстречу мне из своего домика выскочили два охранника. Мигом оценив обстановку, они схватились за свои револьверы, но не успели даже их вытащить: темный частый пунктир с противным чавканьем наискось прочертил их белые рубашки. Подломившись в коленях, оба секьюрити синхронно осели на землю.

— Петрович, стволы! — крикнул я, на миг присеву ближайшего ко мне тела и выдергивая из кобуры револьвер. Несколько пуль просвистело совсем рядом.

«Пристрелялся, сволочь!» — оценил я вражеского стрелка и в кувырке ушел за ворота. Успев заметить, как на том месте, где я только что был, вздыбились фонтанчики земли.

Следом за мной за угол запрыгнул Ванька. Тоже держа в руке револьвер. Успел-таки!

— Молоток! — ободрил я его. — Цел?

— Вроде… плечо вот только зацепило! — кивнул он на левую руку.

Времени на медосмотр решительно не было.

— Рукой двигаешь?

— Да, нормально. Только побаливает немного.

— Фигня. Жить будешь, — поставил я диагноз. — Потом перевяжем, а сейчас — ходу!

И мы припустили вслед за бегущей далеко впереди Кларочкой.

10 августа, 02.10,

о. Крит, Агия Пелагия, дом Антониди

— Иду, иду! Кому это там не спится?! — бурчал Андре, спускаясь по лестнице в холл и застегивая на ходу форменные брюки с болтающимися на поясе кобурой и наручниками.

Звонок непрерывно гремел колоколом уже минут пять. Ночному гостю явно не терпелось попасть внутрь.

Лейтенант наконец добрался до прихожей, вытащил на всякий случай револьвер и, спрятав его за спиной, приоткрыл дверь.

— Андре, не спишь?

Лейтенант усмехнулся и засунул револьвер обратно в кобуру:

— Уже нет. Заходи, Никас! Что стряслось?

В дверь просочился эксперт. Вид у него был изрядно помятый: взъерошенные волосы, узел галстука сбит набок, полурасстегнутый пиджак сполз с плеч. Картину весьма гармонично дополняли очки, зацепившиеся одной дужкой за правое ухо и каким-то чудом еще держащиеся на нем.

Увидев все это великолепие, Андре расхохотался:

— Ты откуда такой красивый?

Вместо ответа Никас икнул. По дому разнесся ядреный запах алкоголя.

— Э-э-э, да ты пьян! Видно, и в самом деле стряслось что-то из ряда вон выходящее, если ты так набрался? — поинтересовался лейтенант.

Эксперт сокрушенно кивнул и еще два раза икнул. Концентрация паров алкоголя в доме стала взрывоопасной.

— Ладно, пошли кофе пить! Заодно и расскажешь, что у тебя случилось, — вздохнул Андре, обнял коллегу за плечи и повел на кухню.

… — Ну-с, рассказывай, что довело тебя до столь непотребного состояния? — спросил лейтенант, когда Никас покончил с третьей чашкой крепчайшего кофе.

— Мари… — исчерпывающе пояснил слегка протрезвевший эксперт.

— Мари? — удивился Андре. — У вас же все было замечательно! Дело к свадьбе шло, я не ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Шло.

— И что? Поссорились?

— Хуже. Мари решила, что нам надо расстаться! — с горечью воскликнул Никас.

Андре присвистнул:

— Вот те раз! А почему?

— Она не объяснила. Сказала только, что так будет лучше для нас обоих.

— Ох уж эта женская непредсказуемость! — вздохнул лейтенант. — А ты ей сам-то повода не давал для подобного заявления?

Никас возмутится:

— Да я… Да я ее боготворил! На руках носил!

— Ладно, ладно! Не ершись, — примирительно сказал Андре и налил гостю четвертую чашку кофе.

— Андре, можно я… Можно я тут переночую? Тина не будет возражать? — попросил грустный покинутый эксперт.

— Оставайся, конечно! Тина возражать не будет, да ее и дома-то нет. Она в Ираклионе, в клинике. С сыном.

— Что, совсем плохо?

Андре грустно кивнул:

— Да, Алекс в реанимации. В коме. Врачи говорят, что он умирает.

— Жаль малыша. И Тину жаль: столько натерпелась за последний месяц, — вздохнул эксперт.

— Да уж… — мрачно подтвердил лейтенант.

Оба помолчали. Первым нарушил тишину Никас:

— Кстати, а та история с амфорой и шифром имела продолжение? Ну, помнишь, вы с Тиной показывали мне зашифрованный текст. Я тогда еще предположил, что это не текст вовсе, а…

— …а схема или карта, — продолжил за него Андре. — Помню, конечно. И знаешь, ты ведь оказался совершенно прав: это действительно была карта. Карта Лабиринта.

— Лабиринта? — удивился эксперт. — Какого лабиринта? Того, что под Кносским дворцом?

— Именно! — кивнул лейтенант.

— Но… откуда это известно? Поймали того, второго бандита, как его? Me… Ми…

— Мессанжа? Нет, к сожалению. Пока гуляет где-то на свободе.

— Тогда откуда ты узнал про карту?

— Ты не поверишь: я не только узнал про карту. Нашелся ключ к шифру! — победоносно заявил Андре.

— Да ну?! — недоверчиво протянул Никас. — И откуда же он взялся?

— Опять же не поверишь: его сегодня, вернее, уже вчера, принес в этот дом один русский доктор. Он лечил Димаса Антониди, который и передал ему ключ перед смертью. И рассказал, где искать амфору с картой.

У эксперта загорелись глаза:

— А этот ключ… что он собой представляет?

— Все, как ты говорил: бронзовая решетка с двадцатью пятью отверстиями.

— И ты уже пробовал расшифровать карту? — Никас весь подался вперед.

— Увы. Карта осталась у Тины, а она — в клинике. Утром вместе с русскими поедем туда.

— А ключ? Он остался у русских?

— Не терпится посмотреть, да? — поддразнил его Андре.

— Ты же знаешь, криптология — моя слабость! — усмехнулся Никас. — Так что же, ключ остался у этой русской троицы?

— Ну разумеется! — подтвердил лейтенант, внимательно поглядев на разочарованного эксперта.

— Жаль, жаль… Хотелось бы взглянуть. Шифр Кордано, да еще и с оригинальным ключом — это, знаешь ли, в наше время — большая редкость!

— Наверное, тебе виднее, — Андре пожал плечами и зевнул. — Знаешь, я предлагаю перебраться в холл: там кресла удобные. Бери свой кофе и пошли.

— Пошли. А то у меня и в самом деле ноги уже затекли, — согласился Никас.

Андре поднялся и, пройдя вперед, остановился у выхода из кухни, дожидаясь замешкавшегося эксперта. А тот осторожно, чтобы не расплескать, нес на блюдечке полную кофейную чашку, придерживая ее другой рукой.

Когда Никас поравнялся с ним, лейтенант сделал неуловимое движение руками. Раздалось металлическое клацанье, и чашка опрокинулась.

— Андре! Какого черта?! — взвыл эксперт, тряся обожженными руками. На его запястьях красовались наручники.

— Протрезвел, Никас? — ехидно поинтересовался лейтенант. — А теперь давай-ка вернемся за стол и продолжим нашу милую беседу. Только теперь в несколько ином ключе.

— Ты что, спятил? Сними с меня эту дрянь!

— Может, и сниму. Если ты сумеешь убедительно объяснить мне кое-что! — пообещал Андре, подталкивая своего внезапного пленника обратно к столу.

— Что я должен тебе объяснить?! Ты здоров? Андре, это же я, Никас!

Лейтенант силой усадил его на стул и, обойдя стол, уселся напротив:

— Итак. Вопрос первый и главный: откуда ты знаешь, что русских у меня в гостях было именно трое? Я тебе этого не говорил. А кроме меня этого знать не мог никто. По той простой причине, что во время их визита я был тут один.

 

Глава 5

10 августа, 02.48,

о. Крит, Агия Пелагия

— Ну? Куда дальше? — слегка отдышавшись, полюбопытствовала Кларочка.

Мы с Петровичем нагнали ее лишь в двух кварталах от отеля. И продолжили наш бросок по тихому ночному поселку, петляя по запутанным узеньким улочкам. Лишь окончательно потеряв ориентацию в пространстве, совершив умопомрачительное количество поворотов, спусков и подъемов по каким-то лестницам, мы остановились.

Я пожал плечами и прислушался. Тишина. Никто не гнался за нами с топотом и гиканьем, постреливая из автоматов. Шума машин в переулке, где мы сделали привал, тоже слышно не было.

— Надо пробираться к дому Антониди! — мудро заметил я.

— Гениально! А где это? — восхитился и озадачился Петрович одновременно.

Я ткнул его пальцем в живот:

— Не зли меня. А то вызову к барьеру! Вот, выбирай оружие, — и протянул ему рукоятками вперед оба трофейных ствола.

— У меня и у самого такого добра хватает! — фыркнул Ванька, помахивая своим револьвером.

У Кларочки округлились глаза:

— Ну ничего себе! Доктора, откуда весь этот арсенал?

Я вкратце поведал ей о печальной судьбе охранников отеля.

— Слушайте, а ведь мы и сами там лечь могли! Легко! — осенило Петровича.

— Могли бы, — согласился я. — Те ребятки, что явились к нам в гости, вовсе не шутили. Это вам не Леха с Серым со «скорой».

— Да уж! — согласился Ванька.

Кларочка вернула разговор в деловое русло:

— И все-таки кто-нибудь представляет себе, куда нам двигаться? Я окончательно заблудилась.

— Да мы все тут заблудились. Главное, от погони ушли. Пока. Да живы остались! — И тут я вспомнил: — Петрович, ты ж ранен! Показывай свое плечо.

Он с готовностью продемонстрировал левую руку. Я присмотрелся и с облегчением рассмеялся:

— Да вы, батенька, симулянт! С такой царапиной даже в детском саду справку не дадут.

— Это не царапина, а боевое ранение. Причем огнестрельное! — оскорбленно засопел подранок.

— Ранение, ранение! Самое настоящее, — поспешил я его успокоить. — Пора и в самом деле думать, как к дому Антониди добраться.

— А давайте возьмем такси! — предложила Кларочка.

От простоты и гениальности решения мы с Петровичем оторопели.

— Вот только где мы его возьмем? — вздохнув, задала риторический вопрос боевая подруга.

И в самом деле. Убегая от злых дядек с автоматами, мы забрались, похоже, в те места поселка, куда обычно туристы не забредают. И, соответственно, такси тоже. Окружающие нас строения больше походили на большие картонные коробки, изрядно потрепанные и испачканные, чем на дома жителей благополучного курортного поселка. По асфальту ночной ветерок весело гонял всякий легкий мусор: обрывки бумаги, полиэтиленовые пакеты, куски пенопласта. А мусор тяжелый, судя по всему, переполнял шеренгу дырявых металлических бочек, неровно выстроившихся у стен.

Причем переполнял уже давно, поскольку запах здесь стоял неописуемый.

— Давайте-ка уходить отсюда! Кажется, мы в какое-то местное гетто забрались, — предложил я и, засунув оба своих ствола за пояс, зашагал вниз по переулку. Здраво рассудив, что вниз — это значит к морю.

Коллеги последовали за мной. Мы старались держаться подальше от стен странных баракообразных домишек, дабы не вляпаться в неопрятные «сугробы» наваленного там мусора.

В полном молчании мы шли минут пять. Наконец декорации начали меняться в лучшую сторону: дома стали поприличней, исчезли беспорядочные горы хлама, да и воздух стал чище. А далеко впереди засверкали огни рекламы. Возрадовавшись, мы ускорили шаг.

В нескольких шагах впереди из-за угла медленно выехала машина. Старый-старый «Мерседес». Повернул в сторону далеких огней цивилизации и начал было удаляться… Но вдруг остановился. И никто из нее не вышел.

Я притормозил. Остановились и мои спутники. Мы смотрели на автомобиль, а те, кто был в нем, смотрели на нас. Я физически ощущал на себе их взгляды.

— Что им нужно? — прошептала Кларочка.

— Понятия не имею! — также шепотом ответил ей я.

Вдруг двери машины распахнулись. Одновременно все четыре.

Кларочка тихо ойкнула и спряталась за мою спину. Петрович встал рядом со мной. Плечом к плечу.

Навстречу нам медленно, вразвалочку так, двигались четверо парней совершенно неприятной наружности. При этом двое из них небрежно поигрывали немаленькими ножами, а другая парочка вооружилась какими-то палками. Присмотревшись, я понял, что это — куски арматуры.

Охотники? Или просто местные бандиты?

Я положил руки на рукоятки трофейных пистолетов и стал ждать развития событий. Петрович настороженно сопел рядом, держа правую руку за спиной.

— Какие гости в наших краях! — воскликнул один из аборигенов, приблизившись шагов на пять. — Не иначе как туристы? Решили посетить нашу гостеприимную землю? А визу вы оплатили?

— Не, не оплатили, — констатировал второй туземец. — Я проверил по компьютеру: их нет!

— Как же так: в компьютере их нет, а здесь — есть? — продолжал кривляться первый. — Это непорядок. Нужно срочно привести в соответствие. Если их нет в компьютере — значит, нужно сделать так, чтобы и тут их не было!

— Вы слышали, господа? Вас нет! — известил нас доселе молчавший третий грек и выразительно провел своим ножичком у своей же шеи.

— Впрочем, вы можете оплатить визу прямо сейчас. Нам. И тогда никаких проблем у вас не будет! — заявил второй.

— По крайней мере, у джентльменов! — уточнил первый. — А вот леди придется задержаться у нас… для подробного и вдумчивого выяснения ее личности, так сказать.

Ну хватит! Это не Охотники, а банальная местная шпана. Ну что ж, сами нарвались…

— А не угодно ли прилечь? — ковбойским жестом я выхватил из-за пояса стволы и направил их в мигом изменившуюся физиономию первого туземца.

Петрович молча взял на мушку второго.

Первыми отреагировали те двое, с арматуринами, что шли позади. Без лишних слов они рухнули на землю, отшвырнув в стороны свое дубье и привычно заложив руки за голову. Видимо, сказывался богатый опыт.

— А вы что же? Я вынужден настаивать! — попенял я оставшимся бандитам, все еще занимавшим вертикальное положение. — И не забудьте избавиться от лишнего железа.

— П-простите… А вы кто? — обрел наконец дар речи первый урка, послушно отшвыривая нож в сторону. Но оставаясь стоять.

Второй же, решив не искушать судьбу, аккуратно лег.

— Да так… мимо шли! — объяснил я и нетерпеливо пошевелил стволами. — На землю, живо!

Наконец улеглись все. С господствующей высоты я осмотрел театр военных действий и остался вполне доволен. Потом перевел взгляд на глухо рокочущий мотором «Мерседес» и улыбнулся. Кажется, одну проблему мы решили.

— Кто из вас, гоблины мои, водитель этой развалины?

— Ну я! — отозвался не в меру разговорчивый «первый».

— Как звать?

— Попандопулос…

Кларочка прыснула и уткнулась носом мне между лопатками, сотрясаясь от истерического хохота. Тишину ночного поселка разодрал трубный рев сексуально неудовлетворенного слона. Это веселился Петрович.

— Разве я позволял тебе шутить? — грозно осведомился я, нависая над вжавшимся в асфальт «первым».

— Я не шучу, меня правда так зовут! — завизжал он, прикрывая руками голову.

Поразмыслив секунду-другую, я пришел к выводу, что урка не врет. Надо же, и такое бывает!

— Ладно. Попандопулос так Попандопулос. Для краткости будем звать тебя «Попан». С ударением на «о». Понял, Попан?

Свеженареченный хулиган радостно закивал головой, клюя носом асфальт.

— Так вот, Попан: сейчас мы с тобой сядем в эту колымагу и ты довезешь нас туда, куда будет велено. Без фокусов и самой короткой дорогой. Задача ясна?

Попан вновь задолбил клювом дорогу. На всякий случай я уточнил перспективы:

— Учти, я буду сидеть рядом с тобой, а мой большой и ужасный друг сядет позади. Я буду щекотать тебе стволом печень, а он — затылок. И, если ты попытаешься произвести хотя бы одно ненужное движение, в твоем организме тут же появятся две лишние дырки. В вышеозначенных местах. Усвоил?

Урка опять изобразил дятла. Получалось очень достоверно.

— Вот и славно. А пока полежи, мне нужно поговорить с друзьями. — И перешел на русский: — Итак, перевожу. Этого урода зовут…

— Попандопулос! — в два голоса воскликнули мои спутники, и поселок опять содрогнулся от их хохота.

Терпеливо дождавшись окончания истерики, я продолжил:

— Для простоты будем звать его «Пóпан»…

Опять дружное ржание. Вернее, ржал Петрович, а Кларочка гармонично дополняла его мелодичным звонким смехом. В целом получалось очень похоже на спятившего, но радостного коня с бубенцами.

— Так вот, я предложил нашему новому другу подвезти нас на этом чудном лимузине! — я кивнул в сторону нещадно коптящего «мерса». — И Попан любезно согласился.

— Пашенька, ты — умница! — констатировала Кларочка и полезла целоваться.

Я сурово отстранился:

— Не время сейчас! Словом, коллеги, милости прошу в машину. Петрович, сядешь позади Попана и будешь тыкать ему в затылок стволом.

— А зачем? — поинтересовался Ванька.

— Я ему обещал. Расписал, какой ты свирепый. Будешь у нас за страшилку.

Кларочка опять прыснула.

Решив, что пора переходить к действиям, я слегка пнул лежащего Попана в бок:

— Вставай, животное. И медленно топай в машину!

 

Глава 6

10 августа, 03.34,

о. Крит, Агия Пелагия, дом Антониди

Колокол внутри дома успел пробить шесть раз, прежде чем дверь отворилась. Ненамного.

— Андре, это я, Павел. Мы были у вас днем, — пояснил я в образовавшуюся темную щель.

Дверь немедленно распахнулась полностью.

— Заходите. Вы очень кстати, у меня есть для вас сюрприз! — судя по голосу, лейтенант улыбнулся. — Сейчас включу свет.

— Я не один. Со мной друзья и один э-э… случайный попутчик, — предупредил я все еще невидимого в темноте Андре.

В прихожей вспыхнул свет. Я зажмурился.

— Заходите же! И спутников ваших пригласите.

Открыв глаза, я обнаружил лейтенанта с револьвером в руке. Весьма знакомым.

— Андре, вы всегда встречаете гостей с оружием в руках? Или только нас?

Он улыбнулся и засунул револьвер в кобуру.

— Ночь нынче выдалась неспокойная… — И тут он поднял брови, заметив мой арсенал: — Однако, как я погляжу, вы тоже не с голыми руками. Что-то произошло?

— К сожалению, очень многое.

— Так входите и рассказывайте. Заодно и поужинаем. Вернее, уже позавтракаем.

Я обернулся и махнул рукой:

— Заходите.

Из темноты вынырнула Кларочка и проскользнула в дом. Следом, конвоируемый мрачным Петровичем с револьвером в руке, понуро вошел Попан. Пропустив свою свиту внутрь, зашел и я.

Увидев нашего пленника, лейтенант поинтересовался:

— А это кто? Тоже русский?

— Нет, это ваш земляк. Его зовут Попандопулос. И он любезно согласился нас сюда подвезти.

Андре усмехнулся.

— Судя по всему, любезное согласие было получено с применением этого инструмента? — он кивнул на револьвер в Ванькиной руке.

— Ну… еще и при помощи моих аргументов, — я положил руки на рукоятки своих стволов.

— Проходите в кухню. У меня тоже есть кое-что интересненькое…

«Кое-что интересненькое» с мрачным видом сидело за кухонным столом, положив на него скованные наручниками руки. И представляло собой кудрявого очкарика в изрядно помятом костюме.

— Позвольте представить: это — наш эксперт Никас. И по совместительству — один из этих ваших Охотников! — торжественно провозгласил Андре.

Никас криво усмехнулся и с видимым интересом воззрился на меня:

— А вы, как я полагаю, тот самый господин Светин? Весьма рад знакомству.

— Не могу разделить вашу радость! — буркнул я и вопросительно взглянул на лейтенанта.

Тот, в свою очередь, с таким же немым вопросом уставился на меня. После минутной паузы мы оба рассмеялись.

— Ну-с, Андре, так кто же первым начнет рассказывать?

— Давайте вы. На правах гостя. Только сначала присядьте.

Уютно расположившись за огромным столом, вся наша компания стала напоминать мне большую дружную семейку, собравшуюся на ужин. Идиллию несколько нарушали наручники на запястьях Никаса и револьвер в руке Петровича, стволом которого тот время от времени тыкал запуганного Попана в бок.

Пока я рассказывал о наших приключениях, лейтенант неслышно перемещался по кухне, сооружая для нас ужин. Или завтрак. К концу моего повествования перед нами уже стояло несколько тарелок с разнообразными яствами. Петрович заметно оживился.

— Так вы говорите, нападавших было пятеро? И они вооружены автоматами? — уточнил Андре.

Я перевел вопрос на русский. В конце концов, я не видел тех, кто примчался на подмогу нашим недобрым ночным гостям.

— Пятеро или шестеро. Но это — только те, что прибежали на подмогу, — включился в беседу Ванька, не отрывая завороженных глаз от своей тарелки. — А в номере Палыч еще двоих уложил.

— Одного. Второй сбежал, — поправил его я и перевел ответ Андре.

— Павел, как выглядел тот толстяк с пистолетом? — спросил он после недолгой паузы.

— Да как… обыкновенный жирный субъект, лет так около пятидесяти… говорил по-английски, но с акцентом. Каким — не могу сказать. И очень гнусавил. Да, у него еще нашлепка какая-то на носу была. Что-то вроде пластыря.

— Мессанж! — непонятно воскликнул Андре.

— Простите?

— Мессанж. Люк Мессанж. Тот тип, который до вас искал тут амфору и чуть не убил Тину. Это она отстрелила ему нос. Жаль, что не что-нибудь другое, — недобро закончил лейтенант и выразительно посмотрел на Никаса.

Тот хмыкнул и отвернулся.

Андре достал сотовый телефон и набрал номер. Выслушав ответ, он коротко сообщил в трубку:

— Это лейтенант Сенаки. Мне только что сообщили, что в отеле «Капсис» произошло убийство. Двойное. Убиты охранники отеля. Нападавших было от шести до восьми человек, вооружены автоматическим оружием. Кроме того, в отеле находится разыскиваемый нами Люк Мессанж. Он в номере… — тут лейтенант оторвался от телефона и шепотом поинтересовался: — В каком номере все это происходило?

— В двести тридцать шестом.

Лейтенант повторил мои слова и прислушался к щебетанию трубки:

— Там уже работает следственная группа? Отлично. Мессанж задержан? — выслушав ответ, Андре поиграл желваками и дал отбой. Постоял несколько секунд, затем уселся за стол и с каким-то остервенением принялся рвать и поедать жареную тушку курицы.

— Лейтенант, теперь ваша очередь. Расскажите, как вы вычислили этого субъекта? — я обличающим жестом указал на притихшего Никаса.

Ответить Андре не успел…

Сидевший доселе смирно эксперт вдруг резко вскочил, перепрыгнул через колени оказавшегося рядом с ним Попана и рванул в холл. Мы с лейтенантом, не сговариваясь, метнулись за ним.

Никас ворвался в холл и прямиком устремился к камину, над которым висело большое прямоугольное зеркало. Зеркало, опять зеркало, черт возьми!

— Андре, остановите его! Он не должен добраться до зеркала! Я потом все объясню! — воскликнул я, почувствовав нарастающую, смутную пока тревогу.

Лейтенант понимающе кивнул и вырвал из кобуры револьвер.

Эксперт остановился перед зеркалом и занес для удара скованные руки.

А меня внезапно посетило озарение: с совершеннейшей ясностью я вспомнил слова Хруля в том лесном доме, где я сидел в подвале перед зеркалом в тоскливом ожидании появления Хозяина: «…Разбив зеркало, ты не закроешь дверь для Хозяев. Наоборот: у них появится возможность выйти в ваш мир…»

Дзынь! Металл наручников врезался в спокойную зеркальную поверхность, разом вздыбив ее десятками искрящихся осколков. Медленно, будто в кошмарном сне, они отделялись от рамы и ползли по воздуху, лениво кувыркаясь в неспешном полете. Штук пять блестящих стекляшек вонзились в руки Никаса, и в воздухе, кроме парящих осколков, появились еще и крупные алые капли.

А в центре бывшего зеркала возникла большая звездообразная пробоина. Окрашенная по краям кровью эксперта, она до жути напоминала рану. И в глубине ее зашевелилось, заплескалось лениво что-то темное.

Никас развернулся к нам и опустил руки. С них ручейками стекала кровь, но эксперт не обращал на это никакого внимания. Вид у него был торжествующий:

— Полагаю, господа, ваши приключения на этом закончились! Он идет.

— Кто идет? — оторопело переспросил Андре, держа Никаса под прицелом револьвера.

Молчание. Охотник стоял, усмехаясь. И только бледнел с каждым мгновением все больше от потери крови. А за его головой, в зеркальной ране вскипала, разбухала, словно тесто на дрожжах, темнота. Вот она уже наползла на острые края пробоины, скругляя, сглаживая их, жадно слизывая кровяные капли. Но не насытилась и двинулась дальше.

— Что за… — начал было лейтенант, заметив странное явление, но я перебил его:

— Андре, надо срочно уходить! Очень быстро! Ключ к шифру у вас с собой?

Он кивнул и дотронулся до нагрудного кармана форменной рубашки.

— Отлично. Бежим в вашу машину. Потом все объясню.

Андре лишних вопросов не задавал. Он лишь коротко, по-военному кивнул и устремился к выходу. Отодвинул защелку замка и остановился у двери, поджидая остальных.

— Клара, Иван, срочно уходим!

Коллеги мгновенно оказались у выхода. Петрович опять толкал перед собой Попана. И уже что-то жевал.

Лейтенант распахнул дверь, пропуская в нее конвоируемого Ванькой бандита. Тот шагнул было за порог, но вдруг остановился и затрясся всем телом, будто танцуя неведомый ритуальный танец. А потом рухнул навзничь, едва не свалив успевшего отпрыгнуть Петровича. И уставился в потолок удивленными немигающими глазами.

Андре среагировал первым. Оттолкнув в сторону стоящую напротив дверного проема Кларочку, он ударом ноги захлопнул дверь. И вовремя, потому что тут же по ней снаружи застучали частые удары.

А я все никак не мог оторвать взгляд от лежащего Попана. Его грудь была перечеркнута кровавым пунктиром. Таким же, как у несчастных охранников «Капсиса».

— Кажется, ваши гости пожаловали! — лейтенант крутанул барабан револьвера, проверяя, есть ли патроны. И щелкнул выключателем.

Вместе с темнотой пришла и тишина. Те, по другую сторону двери, затаились. Видимо, готовясь к штурму. И в этой тишине явственно послышался нарастающий невнятный шепот.

Шептало зеркало. Или то, что сейчас медленно выбиралось из него. Пока медленно…

— Андре, нам нельзя тут оставаться. Нужно уходить и быстро! — как можно спокойнее произнес я, до боли в глазах всматриваясь в темноту. Туда, откуда доносился шепот. Показалось мне, или в самом деле там, над камином, тьма была гуще и шевелилась?

— Снаружи стреляют. С нашими пистолетиками против автоматов делать нечего. Лучше держать оборону в доме, а я вызову подкрепление! — резонно возразил лейтенант.

— Нельзя. Черт, Андре, слишком долго все объяснять! Просто поверьте на слово: если мы останемся тут, погибнем наверняка. Если попытаемся прорваться — появятся шансы. Слабенькие, но все же…

Мои увещевания прервал стук падающего тела. Разом вскинув оружие, мы обернулись в сторону камина.

Глаза уже немного привыкли к темноте. С трудом, но можно было разглядеть лежащего там Никаса. Похоже, эксперт потерял сознание от кровопотери. Но наше внимание привлекло отнюдь не его бесчувственное тело.

От шевелящейся на стене черной кляксы вниз, к упавшему Охотнику потянулись сразу несколько щупалец. Ветвясь и разрастаясь, они проворно добрались до тела и принялись укутывать его в черный кокон. В считанные секунды голова Никаса скрылась под колышущейся массой. Шепот усилился.

— Что за чертовщина?! — изумился Андре.

— Вот именно, чертовщина! Все, лейтенант, уходим. Времени не осталось! — решительно заявил я и направился к двери.

— Постойте! — лейтенант схватил меня за руку. — Лучше уходить через заднюю дверь. Она выходит во двор и около нее — моя машина.

— Там нас наверняка уже ждут! — засомневался я.

— Наверняка. Поэтому сделаем вот как: вы все сейчас соберетесь у выхода во двор. И будете ждать. А я отвлеку их.

— Каким образом?

— Приоткрою дверь и затею перестрелку. Пусть думают, что мы собираемся прорываться здесь. А вы выждете минуту, не больше, и выберетесь наружу. Сядете в «Лендровер» и заведете мотор.

— А вы?!

— Когда будете готовы, погудите сигналом. Я услышу и прибегу. Вот, держите ключи! — он сунул мне в руку брелок.

Долго раздумывать времени не было. План, конечно, сыроват, но другого у нас просто не было. Все лучше, чем нахрапом лезть на автоматы.

— Ладно. Держитесь! Мы пошли.

— Задний выход — сразу же за холлом. Вон дверь! — лейтенант кивнул в сторону противоположной от входа стены.

Опасливо сторонясь камина, мы бегом пересекли зал и оказались в коротком коридорчике, в конце которого угадывался смутный контур двери. Сгрудившись у нее, мы притихли.

В холле грохнул выстрел. Потом еще. И еще. Ответной стрельбы слышно не было, но по дружному звону крошащихся оконных стекол и частому треску расщепляемого дерева можно было догадаться, что огонь велся нешуточный.

За дверью послышалась возня, сменившаяся удаляющимся топотом нескольких пар ног. Дождавшись, пока он стихнет, я шепотом скомандовал:

— Вперед! — и, отодвинув засов, распахнул дверь.

Во дворе горел фонарь. Выскочив наружу, я присел и поводил стволами по сторонам. Никого не было. «Лендровер» стоял рядом, метрах в трех.

— В машину живо!

Через пару секунд мы уже сидели внутри. Я повернул ключ в замке зажигания. Двигатель тут же с готовностью заурчал.

— Петрович, следи за тылом! — бросил я через плечо и дважды нажал на клаксон.

Из дома выбежал Андре и запрыгнул на переднее сиденье:

— Жми! ЭТО сейчас вылезет!

Я послушно нажал на педаль газа. Внедорожник радостно рванулся вперед.

— Сейчас за угол, потом прямо по дороге до прибрежного шоссе. А там — налево, — быстро объяснил лейтенант, опуская стекло со своей стороны. — Скажите вашему другу сзади, чтобы приготовился к стрельбе. Бандиты будут у нас по правому борту.

— Петрович, опусти свое стекло и приготовься мочить все, что шевелится! — перевел я, не оборачиваясь.

Сзади прожужжал моторчик стеклоподъемника. Петрович клацнул чем-то металлическим. Наверное, взвел курок.

На полной скорости «Лендовер» вылетел из-за дома и помчался к берегу. Я вцепился в руль и вглядывался вперед, опасаясь пропустить поворот и влететь в море. Поэтому не видел, что творится справа по борту. Зато хорошо слышал.

Оба револьвера, Андре и Ваньки, загрохотали одновременно. Я тут же оглох. Салон моментально наполнился пороховой гарью, да так, что ело глаза и саднило горло.

— По автоматчикам! Стрелять только по тем, что с автоматами! — скомандовал лейтенант.

— Так они тут все с ними, …! — в сердцах выругался Петрович.

Как ни странно, но Андре он понял без перевода.

В лобовом стекле вдруг образовалась дырка. И тут же — еще одна. Ветерок, прорвавшийся в них, приятно холодил разгоряченное лицо, но рождал недобрые мысли.

— Клара, на пол, живо! Забейся под сиденье и не высовывайся! — скомандовал я и покосился в зеркало заднего вида.

Умница! Девушка моментально сползла вниз и скрылась из виду.

А грохот не стихал. Петрович и Андре палили без продыху, стараясь не дать автоматчикам поднять головы. Боковым зрением я заметил впереди и чуть правее бегущий темный силуэт. Но тут же у меня над ухом рявкнул револьвер лейтенанта — и силуэт исчез.

Поворот! Не снижая скорости, я вывернул руль влево. Тяжелая машина опасно накренилась, встав на два колеса, но устояла. И через мгновение уже неслась по пустому ночному шоссе к виднеющимся вдали редким огням спящего поселка.

Стрельба стихла. Повернув, мы оказались вне поля зрения Охотников: теперь нас закрывала от них живая изгородь, тянущаяся вдоль дороги. Но не успел я вздохнуть с облегчением, как впереди из кустов на шоссе выпрыгнул человек. И вскинул автомат, выцеливая водителя. То есть меня.

Время опять замедлилось. Я четко видел в свете фар, как мучительно неторопливо поднимается короткий ствол с утолщением глушителя на конце. Открывая взору черное отверстие дула, которое теперь смотрело точно мне в глаза…

Андре выстрелил прямо через лобовое стекло. И еще раз. Автоматчик, не успев нажать на спуск, дважды вздрогнул и медленно начал оседать на дорогу. А еще через мгновение «Лендровер» въехал капотом в продырявленную грудь Охотника. От удара исковерканное тело отлетело вперед метров на пять и распласталось на асфальте. Машина дважды небрежно подпрыгнула на неожиданном препятствии и понеслась дальше.

— Спасибо! — придя в себя, пробормотал я.

— Не за что! — отмахнулся лейтенант, перезаряжая револьвер.

— Палыч, посмотри назад! Там что-то странное творится! — подал голос Петрович.

Я уставился в зеркало. Сначала не понял, что имел в виду Ванька. А поняв, похолодел.

Совсем низко, задевая придорожные фонари и гася их, будто свечки на праздничном торте, за нами летело нечто. Огромная черная туча, распластавшись двумя крыльями, неслась над землей, засасывая в себя скудный ночной свет и расползаясь по небу все больше и больше. От тучи ощутимо веяло холодом: заднее стекло «Лендровера» уже начало по краям покрываться инеем.

А прямо под летящей тьмой неслись бок о бок две машины, из окон которых высовывались с оружием наши преследователи. Погоня началась полномасштабная.

— Так что это за дрянь все-таки? — оторопело поинтересовался Андре, разглядывая жуткое зрелище в заднем окне.

— Это — Хозяин! — исчерпывающе объяснил я ему и вдавил в пол педаль газа.

«Лендровер» взрыкнул и припустил еще быстрее. Я покосился в зеркало: мы отрывались. Медленно, метр за метром, но — отрывались. И от машин и, что самое главное, от страшной тучи.

— Надо ехать в полицейское управление. Уж туда-то они точно не сунутся! — лейтенант кивнул головой в сторону наших преследователей.

— Те, что внизу — не сунутся. А тому, что сверху — глубоко плевать на полицию, армию и морской флот, вместе взятые. У нас только один шанс выжить: бежать, не останавливаясь, до самого рассвета, — возразил я, не отрывая взгляда от дороги.

— А что будет после рассвета?

— Хозяин исчезнет. Он может охотиться лишь ночью.

— Сейчас половина пятого. Светать начнет примерно через полчаса, — сообщил Андре, поглядев на часы.

— Значит, нам придется гонять по дорогам минут тридцать-сорок! — пожал я плечами.

Поселок приближался. До въезда в него оставался примерно километр, когда меня вдруг осенило. Я вновь вспомнил предостережение Хруля. И тут же вывернул руль влево, уходя на примыкающую дорогу, ведущую в лес. Машина опять вошла в поворот на двух колесах, едва не кувыркнувшись.

— Вы что?! Нам — прямо! — воскликнул Андре, вцепившись в поручень на передней панели.

— Нельзя нам туда! В поселке — люди! А эта дрянь сзади способна в несколько секунд уничтожить город. Надо уводить ее за собой куда-нибудь в безлюдное место! — как мог, объяснил я. Очень надеясь, что излишне драматизирую.

— Жми, Палыч! Догоняет! — заорал сзади Иван.

Я посмотрел в зеркало и понял, что дело швах. Черная туча не стала повторять наш маневр. Она просто срезала угол и теперь неслась по небу слева от нас, отставая всего на каких-нибудь двадцать метров. А вот Охотники поотстали.

Вдавив педаль газа в пол, я вцепился в руль, моля бога о том, чтобы лесная дорога, по которой мчался теперь «Лендровер», оказалась прямой. Потому что на следующем повороте Хозяин нас настигнет… О том, что случится после этого, думать не хотелось.

Пока нам везло. Узенькое шоссе прорезало лес, будто выведенное по линейке. И жуткая туча опять стала отставать. Любуясь тем, как она медленно уменьшается в размерах, я едва не проглядел очередную напасть.

— Павел, осторожно! — выкрикнул Андре и опять вцепился в свой поручень.

Фары внезапно выхватили из темноты копошащиеся впереди силуэты людей. В ярко-красных светоотражающих жилетах. Дорожные работы, мать их!

Справа мелькнул знак известный на родине как «кирпич». Как бы он тут ни назывался, суть оставалась одна: проезда впереди нет. Рабочие прекратили возиться и повернулись в нашу сторону. Один из них вышел навстречу и замахал руками.

Не отпуская педаль газа, я быстро огляделся. По обе стороны дороги тянулись глубокие кюветы, а за ними стеной стоял лес. Даже на нашем внедорожнике быстро объехать негаданное препятствие не было никакой возможности. А тормозить и на малой скорости пытаться форсировать придорожную канаву нельзя — Хозяин тут же воспользуется этим.

— Держитесь крепче! — бросил я своим пассажирам, направляя машину строго по осевой линии.

Очевидно, решив, что в шальной машине едут идиоты с суицидальными намерениями, рабочие кинулись врассыпную. И я увидел наконец, что именно они делали…

Шоссе пересекала канава. Более того, с нашей стороны перед ней виднелись отвалы вырытой земли. Высокие, в метр, не меньше. И только в одном месте насыпь была пониже. Видимо, там в яму что-то затаскивали.

Андре сквозь зубы непонятно выругался по-гречески. Петрович сзади — по-русски и вполне знакомо. Вот только ни то, ни другое не помогло: машина по-прежнему, на пределе скорости неслась к канаве.

Решение пришло само. Самую малость подкорректировав курс, я направил внедорожник туда, где насыпь была ниже. И более пологой.

— Держитесь! Крепко держитесь! — еще раз призвал я, в последний момент передумав добавлять: «и молитесь». Все равно не успеют.

«Лендровер» горным козлом скакнул по насыпи и взмыл в воздух. С неприятным удивлением, вместо привычного шоссе я увидел в дырявом лобовом стекле темное ночное небо со звездами, которые медленно и печально уплывали вниз, скрываясь за капотом.

— ……ь!!! — протяжно и с чувством орал сзади Петрович.

Звезды на мгновение остановились и так же медленно, но, ускоряясь все больше и больше, поплыли обратно. А следом за ними из-за капота появилось шоссе, очень быстро заполнив собой почти весь обзор.

Удар! Бампером и передними колесами «Лендровер» встретил землю. Нас с лейтенантом швырнуло вперед, но ремни удержали. Позади резко оборвался вой Петровича. Еще удар! Теперь нас рвануло обратно, и только подголовники кресел спасли наши шеи от переломов: машина ударилась оземь уже задними колесами. И понеслась дальше по пустынному шоссе.

— Ну, Палыч, ты даешь! Я и не знал, что ты такой ас! — просипел сзади Ванька.

— Да я и сам не знал! — не своим голосом признался я, чувствуя, как запоздалый страх шарит мокрой ледяной рукой у меня за шиворотом.

Бросив взгляд в зеркало, я немного успокоился: Хозяин по-прежнему безнадежно отставал. Теперь уже метров на триста. Мерзкая туча только еще подлетала к злополучной канаве. Где, оживленно жестикулируя, обсуждали недавнее приключение рабочие…

Пролетая над ними, Хозяин даже не задержался. Просто чернота вдруг выбросила из себя длинный протуберанец, который накрыл людей. Всего на мгновение. А потом втянулся обратно. Будто языком лизнул. И темная туча помчалась дальше.

А люди остались. Они вповалку лежали на шоссе и не шевелились.

— Вот черт… — потрясенно пробормотал Андре.

Стиснув зубы от бессильной ярости, я перевел взгляд на дорогу. Впереди показались фары встречной машины. Вцепившись в руль, я отчаянно замигал дальним светом. Водитель приближающегося автомобиля пару раз моргнул в ответ. Но не остановился.

— Да разворачивайся же, идиот, и гони отсюда! — сам не замечая того, в сердцах прокричал я.

— Не понимает! Пашка, не понимает он! — Петрович навис над моим правым плечом и во все глаза смотрел на едущую навстречу своей гибели машину.

Я принял вправо и повел «Лендровер» впритирку к обочине. Шоссе было слишком узким.

Встречный автомобиль просвистел мимо. Он оказался бензовозом — длиннющей серебристой цистерной с какой-то красной надписью на выпуклых боках. В считанные секунды машина влетела прямо под брюхо преследующей нас тучи.

И все повторилось. Вновь Хозяин выбросил черный тонкий язык и лизнул им бензовоз…

Какое-то время ничего не менялось. Тяжелая машина продолжала нестись по ночному шоссе, с каждым мгновением удаляясь от нас все дальше, А потом вдруг вильнула, замоталась по дороге из стороны в сторону, накренилась набок и на полной скорости влетела в кювет.

И ночь посветлела. На месте несчастного бензовоза вспух, заклубился сполохами огромный огненный шар. А через несколько секунд до нас докатился гул далекого взрыва.

Мы продолжали гнать по темной дороге в полном молчании. Слишком большой оказалась концентрация смертей на единицу времени. Слишком многое моим спутникам пришлось принять как невероятный, но жестокий факт. И мне самому тоже. Слова тут были ни к чему.

Поглядывая в зеркало на отстающую страшную тучу, я мысленно прикидывал, сколько же времени осталось до рассвета. Пятнадцать минут, двадцать? Небо уже начало сереть, тьма вокруг не была больше кромешной, из нее стали вырисовываться силуэты придорожных деревьев и близких гор на фоне посветлевшего неба.

— Скоро рассвет! — Андре будто подслушал мои мысли. Впрочем, голову даю на отсечение, все думали об одном и том же.

Я молча кивнул и покосился в зеркало. Туча, похоже, отстала безнадежно. Или это близкий восход подкосил силы Хозяина? Как бы там ни было, наше ближайшее будущее становилось менее фатальным.

Любуясь отставшей нечистью, я заметил в зеркале какое-то постороннее движение. Вгляделся. И, неожиданно для самого себя, длинно и нецензурно выругался: с краев зеркальца заднего обзора к его центру поползли знакомые потеки черноты. А остатки лобового стекла в непосредственной близости уже успели покрыться инеем.

— Андре, нужно немедленно снять зеркало! И выбросить! — кивнул я головой в сторону новой опасности. — И боковые — тоже! — добавил на всякий случай.

Лейтенант бросил быстрый взгляд на темноту, плещущуюся в зазеркалье, бормотнул вполголоса что-то неразборчивое и одним ударом рукоятки револьвера своротил стойку зеркала. И вышвырнул его в окно. То же самое, не особо церемонясь, повторил и с боковыми зеркалами.

— Палыч, стекла! — тревожно выкрикнул Петрович.

Мы с Андре одновременно обернулись. И я почувствовал, как знакомый ужас лезет за ворот: заднее стекло на глазах покрывалось веселеньким пушистым инеем. Да и боковое окно с Кларочкиной стороны тоже уже подернулось морозцем.

— Стекла опустите, живо! Снаружи темно, мы в них отражаемся! — не своим голосом прохрипел я.

Зажужжали стеклоподъемники. Импровизированные зеркала скрылись внутри дверей «Лендровера». Андре самозабвенно крушил остатки лобового стекла револьвером, пока наконец последние стеклянные крошки не покинули раму. Я вздохнул с облегчением.

Но долго расслабляться не пришлось.

— Эта тварь свернула! — удивленно констатировал Петрович, исправно следящий за тылами.

Я опять обернулся. Хозяин и впрямь свернул направо. И летел теперь куда-то в сторону. Решил пока оставить нас в покое, поняв, что до рассвета осталось совсем чуть-чуть? Или…

— Павел, осторожно! — выкрикнул Андре, за плечо разворачивая меня и указывая рукой вперед.

А впереди был поворот. Направо. Дорога изгибалась пологой дугой, уходя куда-то за лес. Как раз туда, куда и направлялась сейчас туча-убийца.

— Что делать будем? — сакраментально поинтересовался Петрович.

— Гнать вперед. Других вариантов все равно нет! — мрачно ответил я, вводя машину в поворот.

Хозяин скрылся из виду за подступившими вплотную к дороге деревьями. Восемь глаз напряженно следили за дорогой. А она все заворачивала и заворачивала направо, не думая выпрямляться.

— Да когда же он кончится?! — шепотом воскликнул лейтенант.

Этого я не знал. По моим прикидкам, шоссе загнулось уже на девяносто градусов и продолжало закругляться. Хозяина пока видно не было, но, учитывая направление, в котором он летел до того, как скрыться с глаз, мы теперь направлялись точнехонько в его лапы.

Наконец-то! Дорога перестала убегать направо и выпрямилась. А впереди, метрах в ста, обозначился следующий поворот. Теперь левый!

Я прибавил газу. «Лендровер» проскочил стометровку, как заправский спринтер. И на полной скорости вошел в поворот.

— Палыч, ты только машину не опрокинь! Иначе — кранты, — попросил Ванька, отсвечивая в сумраке побелевшим лицом.

Промычав что-то невнятное, я еще дожал педаль. Машина опасно наклонилась, но все четыре колеса цепко держали дорогу. Опять потянулись томительные секунды ожидания: вот уже повернули примерно на сорок пять градусов, на девяносто… Мы опять хором всматривались вперед, умоляя шоссе перестать дурачиться и выпрямиться.

Оно вняло. Развернувшись почти на сто восемьдесят градусов, дорога опять стала прямой, насколько хватало взора. Теперь мы мчались в прежнем направлении, вновь оставив Хозяина где-то позади…

…Он вынырнул из-за макушек деревьев совсем рядом. Чуть сзади и левее. И тут же из клубящейся темной тучи вывалился давешний «язык», настигая «Лендровер».

— Палыч, жми! — Петрович втиснулся в узкое пространство между передними сиденьями, пытаясь сбежать подальше от темноты, лижущей дорогу всего в каком-нибудь метре от заднего бампера.

Я вбил педаль в пол. Машина недовольно зарычала и прыгнула вперед. «Язык» отстал еще на метр. Но не более.

В предрассветном сумраке мы неслись наперегонки со смертью. Хозяин не отставал. Теперь любая колдобина, любая ямка на дороге, любое препятствие, которое вынудило бы нас снизить скорость, означали бы немедленную гибель. Не говоря уж о повороте. В полной тишине, нарушаемой лишь ровным гулом двигателя, да свистом ветра в открытых окнах, прошло несколько минут. Смертельный «язык» волочился по дороге следом в нескольких метрах, не догоняя нас пока, но и не отставая.

Шоссе пошло в гору. «Лендровер» начал взбираться на довольно высокий холм. И, разумеется, замедлился!

— Палыч, догоняет! Давай быстрее! — не замечая этого, Петрович больно колотил меня по правому плечу.

Я попытался дожать педаль газа, ан нет: она уже и так плотно прижималась к полу. Машина бежала на пределе своих возможностей. Ну, не «Феррари» это, внедорожники как-то к гонкам не приспособлены. Другие у них задачи.

— Не могу! Все, мы на пределе! — безнадежно констатировал я, пытаясь продавить педалью пол.

«Язык» приближался. Медленно, как-то даже нехотя, будто понимая, что жертве все равно никуда не деться. Впрочем, так оно и было. Хозяин наверняка сейчас наслаждался нашим ужасом: не зря ведь тогда, в памятной ночной беседе в прихожей Ванькиной квартиры, дьявол признался, что очень хорошо чувствует эмоции. Особенно страх.

— Полтора метра! — начал обратный отсчет Ванька, поджимая ноги.

Странно, но за все время погони Кларочка не проронила ни слова. Вот и сейчас, она сжалась в комочек на заднем сиденье, молча глядя вперед, на дорогу. Казалось, присутствие смертельной опасности в каком-то метре за спиной, ее совершенно не трогало. И эта ее реакция, вернее, отсутствие таковой, странным образом тревожило меня даже больше, чем смертельное дыхание Хозяина в затылок.

— Как ты, малыш? — спросил я, на миг обернувшись.

Она пожала плечами и закрыла глаза. В полном недоумении, оттеснившем на мгновение страх, я вернулся к дороге. Да что же это с ней такое?!

— Метр! — сообщил Петрович.

До вершины холма, надвое рассеченной шоссе, оставалось совсем немного. В моем оцепеневшем сознании заворочалась надежда: если удастся перевалить за вершину раньше, чем «язык» нас настигнет, появится шанс. Под горку-то «Лендровер» помчит быстрее!

— Пол метра!

Пустые надежды! Не успеть нам. Еще пару секунд — и Хозяин вылижет машину, как пустой стаканчик из-под мороженого. И побежит трудяга «Лендровер» под горку с четырьмя свежими покойничками внутри… Обидно.

Я поймал себя на том, что страх и впрямь куда-то исчез. Осталась лишь спокойная обида на то, что вот так, у самой цели, закончилась наша авантюра. Что все — зря. А самая главная из обид просто разрывала мозг: «Даже в море не искупались!»

— Даже в море не искупались! — сокрушенно повторил вслух мою мысль Петрович и добавил: — Все, кранты. Сейчас…

«Лендровер» вылетел на вершину холма. Мы зажмурились. Но не в ожидании неминуемого конца, а от солнца, которое вынырнуло из моря и полоснуло лучами по глазам.

— Исчезло… Совсем исчезло! — недоверчиво пробормотал Ванька. Сидя спиной к солнцу, он единственный сохранил зрение.

Отчаянно жмурясь, я ударил по тормозам и притер машину к обочине. И заглушил двигатель.

В наступившей тишине мы просидели несколько минут. Просто впитывая солнце, запахи раннего утра и ветер с моря. Наслаждаясь тем, что — живы.

 

Глава 7

10 августа, 11.25,

о. Крит, Ираклион, клиника Св. Варфоломея

— Тина, я хочу тебя кое с кем познакомить! — сообщил Андре вышедшей из палаты стройной невысокой женщине с красивым, но невероятно усталым лицом. — Это Павел, врач из России. Он лечил Димаса Антониди, и тот завещал ему кое-что сделать. А это — его друзья и коллеги.

Тина удивленно вскинула брови и вопросительно посмотрела на лейтенанта:

— Из России? От Димаса? Но…

— Не волнуйся, у меня было много возможностей проверить их на предмет отсутствия злых умыслов, — улыбнулся Андре. — Поверь мне на слово: события минувшей ночи доказали, что ЭТИ посланцы Димаса — друзья.

— Поверю, — женщина тоже улыбнулась. — Рада знакомству, Павел! — И протянула руку.

Я осторожно ее пожал и поспешил представить коллег:

— Это Клара.

Улыбка и изящный книксен. Господи, и где только научилась-то?!

— А это Иван.

Петрович по-военному кивнул головой и долго тряс своей лапищей узкую ладошку Тины.

— Тина, времени у нас мало, поэтому я начну с самого главного: Павел привез ключ! — торжественно заявил Андре.

— Ключ?! — удивилась женщина.

— Ну да, ключ. К шифру, — уточнил лейтенант.

Тина перевела недоверчивый взгляд на меня:

— У вас и в самом деле есть трафарет?

— Ну, если уж быть точным, то он — у Андре. Я передал ему на ответственное хранение. Но привез ключ я, это правда.

— И вам действительно передал его Димас?

— Опять же, не совсем так. Он лишь сказал, где находится печать. А ключ был с ней вместе.

Опять недоумение на лице.

— Печать? Какая печать?

— Вот эта, — я вытащил камень из-за ворота рубашки.

Тина протянула было руку к моей груди, как вдруг меня осенило:

— Осторожно! — воскликнул я, отшатнувшись.

Андре схватился за кобуру, а Петрович присел и полез в штаны за своим револьвером.

— Что случилось? — озадаченная, Тина так и застыла с протянутой рукой.

— Видите ли… не знаю, как вам это объяснить, но до сих пор печать не давала притрагиваться к себе женщинам! — попытался сформулировать я.

— То есть?!

— Ну… она их обжигала… — чувствуя себя полным идиотом, пояснил я.

Сочувственно посмотрев на меня, Тина быстрым движением схватила печать. Я зажмурился.

— Ну вот, видите, ничего со мной не случилось! А… печать в самом деле пульсирует, или мне кажется? — услышал я ее удивленный голос.

Андре ответил за меня:

— Не кажется. Она пульсирует.

— Удивительно… Будто живая! И рисунок, кажется, такой же, как и на воске, которым была запечатана амфора, верно? — Тина поглаживала печать, прислушиваясь к своим ощущениям и любуясь ею.

— Да, очень похож на тот! — подтвердил лейтенант.

Я ничего не понимал. Печать, оказывается, обладает странной избирательностью в отношении к прекрасному полу. Обожгла Кларочку, чуть не убила Лидию… и при этом совершенно спокойно лежит сейчас на ладони Тины. Да еще и пульсирует как ни в чем не бывало! Странно, очень странно это… впрочем, как и все в этой невероятной истории!

— А зачем она нужна? — поинтересовалась Тина, отпуская печать.

Я заправил ее за пазуху и тяжело вздохнул. Опять, в который уж раз, придется рассказывать все с самого начала. Да еще и следить за тем, чтобы не сболтнуть ненароком лишнего:

— Это долгая история. Здесь есть что-нибудь вроде кафетерия? Предлагаю переместиться туда, заодно и позавтракаем.

Воспрянувший Петрович из-за спины Тины показал мне два больших пальца.

Завтрак и мой рассказ закончились одновременно. Тина задумчиво помешивала ложечкой кофе:

— Так вы говорите, что тот, кто возьмет этот жезл, сможет исцелять? Даже безнадежных больных? — в ее глазах заплескалась такая надежда, что мне стало не по себе.

— Так говорил Димас, — почему-то чувствуя себя виноватым, подтвердил я.

— Тина, не нужно тешить себя пустой надеждой на чудо! Неправильно это, нечестно… По отношению к Алексу, прежде всего! — вклинился в наш разговор Андре. — Пойми, этот жезл, если он и в самом деле существует, представляет собой лишь историческую и культурную ценность. Не более того!

Я благодарно посмотрел на него. Лейтенант нравился мне все больше: за последние несколько часов он не раз уже вытаскивал меня из крайне неприятных ситуаций. Вот и сейчас тоже.

— Да я понимаю! — вздохнула Тина, и глаза ее наполнились слезами. — Просто никак не могу смириться с тем, что Алекс… — голос ее сорвался, и она замолчала, подняв голову и кусая губы.

Андре встал и обнял ее за плечи. Женщина уткнулась лбом в его живот и беззвучно зарыдала.

Впрочем, через минуту уже овладела собой и оторвалась от лейтенанта:

— Прошу прощения… нервы совсем ни к черту стали. Итак, вернемся к карте и ключу.

— Ключ вот! — эффектным жестом Андре достал из нагрудного кармана бронзовую решетку и положил на середину стола.

— А карта — вот! — сквозь слезы улыбнулась Тина, достала из сумочки сложенную вчетверо бумагу и протянула мне.

Я осторожно развернул ее и положил на стол рядом с ключом. Даже не накладывая трафарет на шифр, было видно, что отверстия в бронзовой решетке в точности совпадают по размерам с ячейками карты. Присмотревшись, я заметил на одной из сторон ключа вычеканенный кружок. И, не колеблясь, совместил его с точкой, обозначенной вверху шифра. Раздался дружный вздох.

Бронзовый квадрат полностью закрыл зашифрованную карту, оставив свободными лишь двадцать пять ячеек.

— Работает! — восторженно прошептал Петрович.

Взяв со столика бумажную салфетку, я тщательно перерисовал на нее открытые ячейки, расположив их в линию слева направо. Потом повернул трафарет по часовой стрелке на девяносто градусов. Открылись следующие двадцать пять квадратиков. Я срисовал и их.

— Это зачем? — поинтересовалась Кларочка.

— Ну, не будем же мы в Лабиринте останавливаться на каждой развилке и возиться с трафаретом! Просто пойдем по расшифрованной карте, обводя «отработанные» ячейки, — пояснил я, заканчивая копировать последние квадратики.

— Гм… можно маленький вопрос? Вернее, два? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Андре.

— Разумеется.

— Вопрос первый: с чего вы взяли, что считывать ячейки нужно именно слева направо? И второй: почему сверху вниз, а не наоборот?

Повисла напряженная тишина. И в самом деле, почему? У нас так принято, верно. Но какими соображениями руководствовался автор карты? Прав, ах как прав лейтенант!

— Честно скажу: не знаю! — признался я.

— Вот и я тоже не знаю! — обрадовал Андре. — И, полагаю, никто из присутствующих не сможет сказать точно, как правильно читать карту. А посему предлагаю принять вариант «слева направо — сверху вниз» за основной. Но сделать еще схемы «слева направо — снизу вверх», «справа налево — сверху вниз» и «справа налево — снизу вверх». Если, пройдя по первому варианту до конца, мы ничего не найдем, вернемся и попробуем один из запасных. И так по очереди, пока не найдем жезл. Или хотя бы то место, где он хранился. Что-то мне подсказывает, что мы его узнаем.

— Так мы там неделю бродить будем! — пробурчал Петрович, выслушав перевод.

— Есть другие предложения? — поинтересовался у него лейтенант.

Ванька молча помотал головой. Других предложений не было.

— Тогда принимается. И еще: не факт, что трафарет следовало вращать по часовой стрелке. Опять же, возможны варианты.

Раздался дружный стон. Андре улыбнулся и замахал на нас руками.

— Ладно, ладно! Испробуем сначала те варианты, о которых уже говорилось. А уж если из этого ничего не получится, будем пробовать новые комбинации.

— Верно. Сейчас все равно мы сможем только гадать. Нужно спускаться в Лабиринт и искать верный вариант! — подытожил я и принялся перерисовывать на салфетку другие комбинации.

Спустя час мы уже ехали к Лабиринту. Предварительно посетили несколько магазинов для закупки необходимого снаряжения. В итоге вместительный багажник «Лендровера» оказался почти полностью забит фонарями, запасными батарейками к ним, факелами, спичками, зажигалками, ножами разных видов, канистрами с горючим, мотками веревок, консервами, бутылками с водой и даже компактными дыхательными аппаратами с часовым запасом кислорода. А еще Андре заехал к какому-то своему старому сослуживцу (как он сам сказал) и, после десятиминутного отсутствия, вернулся в машину с длинным свертком в руках. И с таинственной улыбкой на лице. От наших вопросов по поводу содержимого свертка он просто отмахнулся и заботливо уложил свою ношу на самое дно багажника.

Полностью экипированные, мы подъехали к входу на территорию Кносского дворца, под которым, согласно преданию, и находился Лабиринт. Но Андре не остановил машину. Распугивая гудками многочисленных туристов, «Лендровер» проехал мимо ворот и свернул на неприметную дорогу, ведущую в лес.

— А разве нам не туда? — кивнул я в сторону удаляющихся развалин дворца.

— Хотите на экскурсию? — ехидно осведомился лейтенант. — Там — дворец. А вход в Лабиринт находится совсем в другом месте. Об этом мало кто знает: давным-давно это место решено было засекретить.

— Зачем?

— По соображениям безопасности, разумеется. Во-первых, Лабиринт полностью оправдывает свое название: заблудиться в нем — раз плюнуть. Не напасешься Ариадн на всех идиотов, которые возжелали бы ради спортивного интереса повторить путь Тезея. Сколько там, внизу, скелетов таких, с позволения сказать, «исследователей» — точно не знает никто.

— А во-вторых? — поинтересовался я.

— А во-вторых, Лабиринт все-таки — памятник нашей истории. И охраняется государством. Помимо «диких» экспедиций, которые обычно заканчивались весьма плачевным образом, время от времени проводятся и официальные исследования подземелья.

— Находили что-нибудь интересное?

— Насколько мне известно, нет. Правда, до сих пор я Лабиринтом особо не интересовался… — С этими словами Андре повернул руль, и мы въехали на небольшую поляну.

Дальше дороги не было.

— Все, прибыли. Выгружаемся и строимся. Еще примерно с километр придется идти пешком.

Вывалив содержимое багажника на траву, мы принялись расталкивать пожитки по рюкзакам. Добрались наконец и до таинственного свертка. Все так же загадочно улыбаясь, Андре присел и развернул его. Обернулся ко мне:

— Знаете, как с этим обращаться?

Подойдя ближе, я присвистнул от удивления. На брезенте лежали два автомата Калашникова. Да не абы какие, а старые добрые АК-47!

— Обалдеть! Откуда такая роскошь?

— Из старых запасов моего доброго знакомого. Так что, умеете ими пользоваться?

— А то!

— Тогда выбирайте. Второй я себе возьму.

Я поднял один из «калашей» и любовно погладил крышку затвора:

— Отличная машинка! Думаете, понадобится?

— Кто знает? Ночью ваши новые знакомцы продемонстрировали весьма серьезные намерения. Не думаю, что они так легко отстанут. А вооружены Охотники серьезно, так что надо соответствовать. Вот патроны, — с последними словами Андре протянул мне три полных магазина.

— Собираетесь держать оборону против батальона как минимум? — усмехнулся я, прищелкнув один рожок к автомату и распихивая оставшиеся по карманам.

— Патроны и деньги лишними не бывают! — мудро заметил лейтенант и поудобнее перехватил свой АК. — Ну все, выдвигаемся. Я пойду первым, Павел — замыкающим. Оружие держим наготове: если Охотники от нас не отстали, то сейчас — самое подходящее время и место для нападения. Так что смотрите в оба.

Я сунул свой револьвер Петровичу.

— Вот, держи добавку. Если что, будешь садить с двух рук, по-македонски.

— А мне? — возмутилась Кларочка. — Все вооружены до зубов, а как же я? Вам не стыдно оставлять бедную девушку беззащитной?

Пожав плечами, я протянул ей трофейный пистолет, отобранный у злобного толстяка:

— Возьми его. Только осторожно, держи на предохранителе. Вот этот маленький рычажок сбоку должен быть поднят.

— А если придется стрелять?

— Отщелкнешь его вниз. Но, надеюсь, не придется. Постой, дай-ка на минутку, — я отобрал у Кларочки пистолет и свинтил с него глушитель, отчего ствол укоротился как минимум вдвое. — Вот, так будет удобнее. Если уж дело дойдет до стрельбы, то наши «калаши» и так весь остров услышит.

— Прекращаем разговоры и — вперед! — строго прикрикнул на нас Андре и зашагал по тропинке, ведущей в глубь леса.

Маленький отряд, выстроившись короткой колонной, двинулся за ним.

Шли мы недолго. Узкая, покрытая опавшей хвоей тропа через пятнадцать минут привела нас к одинокой скале, нелепо торчащей посреди леса. У ее подножия, сквозь вьющиеся заросли неизвестного растения, с трудом можно было разглядеть какую-то постройку.

Подойдя ближе, мы обнаружили черный провал, почти полностью скрытый буйной растительностью. Дыру в скале обрамлял сложенный из красноватого камня портал. По всему было видно, что постройка очень древняя.

— Пришли! — уведомил нас Андре и эффектным жестом, словно занавес, отодвинул в сторону ветви, закрывающие вход в портал.

— Это Лабиринт? — недоверчиво поинтересовалась Кларочка.

— Именно. Это — вход в Лабиринт, — подтвердил лейтенант.

— А… где же охрана? Где двери какие-нибудь? Вы же сами говорили, что он охраняется государством! — недоумевала девушка, подойдя к черной дыре и опасливо заглядывая внутрь.

Андре выслушал мой перевод и пожал плечами.

— А что здесь делать охране? Сторожить сам портал? Так на него никто и не посягает. Туристы сюда не забредают, а местные и сами не сунутся. Сокровищ внутри никаких отродясь не было, а лезть вниз просто так — дураков нет. В свое время достаточно было просто скрыть истинное местонахождение входа, чтобы отсечь поток шальных туристов.

Кларочка поежилась.

— Холодно! Снизу прямо морозом веет! — и, отступив на шаг от зияющего отверстия в скале, повернулась к нам.

Я невольно залюбовался ею. На фоне темноты портала тонкая фигурка с трепещущими на сквозняке золотыми волосами смотрелась изумительно. Будто драгоценное украшение на черном бархате. Красоту зрелища очень удачно подчеркивал ярко-красный жучок, неторопливо ползущий по Кларочкиной груди… Да какой, к черту, жучок?!

Андре с места взмыл в воздух. Каким-то невероятным, фантастическим прыжком он в долю секунды преодолел несколько метров и обрушился на испуганно пискнувшую девушку, заталкивая ее в глубь портала. А в следующий миг в спине лейтенанта появилась аккуратная черная дырка. Прямо под левой лопаткой. В том самом месте, куда перепрыгнул с Клариной груди алый зайчик лазерного указателя цели.

Накрыв собой Кларочку, Андре рухнул в черноту провала. А я, понимая уже, что поздно, слишком поздно, развернулся, вскинул автомат и нажал на спуск.

АК гулко застучал, задергался в руках. Я поливал длинными очередями кусты, в которых затаился вражеский стрелок, с бессильной мстительной радостью наблюдая, как пули выкашивают, выгрызают подлесок. Среди вмиг облысевших зарослей мелькнул полусогнутый силуэт с автоматом, но тут же натолкнулся на пулевой рой, задергался и осел на землю.

— Петрович, в Лабиринт, живо! Оттащите вниз Андре и ждите меня! Я прикрою! — прокричал я, с трудом перекрывая грохот «Калашникова».

Краем глаза увидел, как Ванька бросился к порталу. И тут же едва жестоко не поплатился за то, что отвлекся: сразу два Охотника выскочили из чащи на поляну, на ходу стреляя из своих тихих автоматов. Пули засвистели совсем рядом.

Я прыгнул влево, перекатился и очень удачно оказался за случившимся поблизости валуном. По нему тут же противно защелкали пули, осыпая мою голову каменной крошкой. Подняв над камнем автомат, но не высовываясь, я выпустил короткую очередь в направлении Охотников. Послышался вскрик, и стрельба прекратилась.

Воспользовавшись короткой передышкой, я огляделся. До портала — метров семь. По открытому, простреливаемому пространству. Стоит мне высунуться, как из меня тут же сделают решето. А здесь тоже долго не поваляешься: как только Охотники додумаются разделиться — все, мне капут. Один будет держать меня под огнем, не позволяя шевельнуться, а второй в это время спокойно зайдет с фланга и расстреляет меня, как в тире. И наверняка их больше чем двое. Да уж, ситуация — хуже не придумаешь!

Немного успокаивало то, что мои друзья — в относительной безопасности, в глубине портала. Пулей отсюда их не достать, а внутрь я Охотникам пройти не дам. Пока жив. Вот только беда в том, что это самое «пока» может оказаться весьма непродолжительным…

По валуну опять задолбили пули. Очереди следовали одна за другой, практически без перерыва. Ну вот, началось: судя по всему, это было огневое прикрытие для того, кто сейчас коварно заходил мне во фланг… или в тыл, что не легче.

Не отвечая на вражеский огонь, я заозирался, пытаясь высмотреть в зарослях своего будущего убийцу. Бесполезно: сквозь густую зелень ничего не было видно. Оставалось одно: лежать здесь и спокойненько ждать своей пули. Или чуда.

Слева шевельнулись кусты. Я немедленно полоснул по ним очередью. Шевеление стихло. А по моему камню по-прежнему щелкал свинец. Патронов Охотники не жалели.

От знакомого грохота я вздрогнул. И машинально посмотрел на свой автомат. Разумеется, тот молчал. Длинными очередями из портала плевался его брат-близнец.

— Палыч, давай сюда! Я прикрою! — проорал залегший за каменным порогом Петрович, щедро поливая свинцом лес.

Не раздумывая, я вскочил и рванул к спасительному порталу. Стреляя на ходу, как тот матрос из Петрограда в семнадцатом году. Парочка запоздалых пуль разочарованно присвистнула у моего уха, но я уже перепрыгнул через озверевшего Ваньку и улегся рядом. Теперь «калаши» заговорили дуэтом. И весьма убедительно, потому что ответная стрельба тут же стихла.

— Спасибо! Я уж думал, все — пора мне в страну вечной охоты! — выдохнул я в ухо Петровичу.

— Не дождутся, твари! — зло ответил он и остервенело застрочил по лесу.

— Не трать зря патроны! — посоветовал я ему. — Как лейтенант?

— Погиб лейтенант. Сразу, — хрипло ответил Петрович и уткнулся лбом в каменный пол.

Я молча стиснул зубы и невидящими глазами уставился поверх прицела. Чуда не случилось, я же сам видел: пуля, предназначавшаяся Кларочке, вошла Андре точно в сердце.

— Надо уходить в Лабиринт. Без карты они внутрь не сунутся, — бесцветным голосом произнес Ванька, не отрывая лба от пола.

Стряхнув навалившееся оцепенение, я кивнул. Да, пора уходить.

— Где они? Кларочка с… с лейтенантом.

— Внизу. Там лестница, за ее поворотом — площадка. Они там.

— Пошли. Я вперед, ты прикрываешь! — скомандовал я и пополз в глубь портала.

Там и вправду начиналась крутая лестница, ведущая вниз. Спустившись на пару десятков ступеней, она резко повернула направо. Здесь было светло: небольшая площадка между двумя пролетами озарялась неровным, оранжево-багровым светом факела, воткнутого в щель между камнями стены.

А под факелом, удобно устроившись головой на коленях Кларочки, лежал Андре. Со спокойным, чуть улыбающимся лицом. Будто просто устал и прилег отдохнуть. Да так и уснул, убаюканный ее легкими поглаживаниями по волосам.

Я присел рядом и обнял девушку за плечи.

— Надо идти, малыш. Пусть Андре отдохнет.

Она всхлипнула, не переставая гладить по голове улыбающегося лейтенанта.

— Как же так, Пашка? Он же меня собой прикрыл! Ну зачем, зачем? — и уткнулась лбом мне в плечо.

А я не знал, что ответить. Поэтому просто молчал, обнимая Кларочку и глядя, как ее тонкие пальчики теребят волосы мертвого офицера.

Настоящего офицера.

 

Глава 8

10 августа, 15.30,

о. Крит, Лабиринт

— Теперь — направо! — Я сверился с картой и обвел очередной использованный квадратик.

Оставалось еще десять. Это при условии, что мы выбрали правильную последовательность расшифровки. А если нет — придется возвращаться к входу в Лабиринт и все начинать сначала. Думать об этом совершенно не хотелось.

Мы брели по бесконечным подземным коридорам уже почти три часа. Время от времени останавливаясь на развилках, чтобы определить дальнейшее направление. Лабиринт оказался огромным: длина коридоров между развилками иной раз достигала километра. Мало того: дорога шла то вниз, то круто вверх, а стены то сближались до такой степени, что одному человеку трудно было протиснуться между ними, то вдруг разбегались в стороны, да так, что факела не хватало, чтобы осветить их.

Несколько раз мы натыкались на застывших в причудливых позах скелетов, одетых в истлевшую одежду. Причем как в современную, так и в старинную. Я, конечно, не большой знаток моды, но, обнаружив очередного покойника, облаченного в бронзовый нагрудник и короткую юбчонку римского легионера, понял, что этот несчастный исследователь подземелья пролежал тут уже как минимум два тысячелетия. Мою догадку подтвердил и короткий бронзовый меч, валяющийся здесь же.

Вопреки ожиданиям, воздух в подземных коридорах был чрезвычайно сухим. Наверное, именно поэтому так хорошо сохранились древние останки. Да еще потому, что в Лабиринте царил жуткий холод. Градусов шесть-семь, не больше. Мы давно уже нацепили на себя все мало-мальски теплое, что взяли с собой. И все равно — холод пробирал до костей. А останавливаться и разводить костер, чтобы согреться — означало бы потерю времени. Мне же не терпелось добраться до жезла побыстрее. Выяснить наконец, существует ли артефакт на самом деле, действует ли он… А еще категорически не хотелось возвращаться к началу и вновь потом лезть в Лабиринт.

Время от времени я оглядывался на Кларочку. Ее состояние тревожило меня все больше: сначала странное равнодушие перед подступившей вплотную смертью тогда, в машине, во время жуткой ночной погони; теперь — полное безразличие ко всему происходящему, наступившее сразу же после нашего прощания с Андре.

Тогда, укрывая тело лейтенанта, девушка беззвучно плакала. Заботливо подтыкая одеяло, будто стараясь уберечь Андре от сквозняков. А чуть позже, когда наш поредевший отряд двинулся в глубины Лабиринта, Кларочку словно подменили: она молча шла следом за мной, сосредоточенно глядя под ноги и не отвлекаясь ни на что. Даже многовековые останки наших предшественников не произвели на девушку ровным счетом никакого впечатления. И походка у нее стала другой: размеренной и какой-то механической.

Новая развилка. По карте — нам прямо. Я обвел квадратик на истрепанной салфетке. Если мы идем правильно, то через девять поворотов доберемся наконец до жезла. Если нет — тем же путем потопаем обратно.

Пройдя комнату-распутье, мы двинулись очередным коридором. Этот, в отличие от всех предыдущих, круто спускался вниз, да так, что приходилось прилагать немало усилий, чтобы удержаться на гладких, отшлифованных каменных плитах и не съехать по ним, как по ледяной горке.

— Палыч, мне кажется, или впереди что-то шевелится? — вдруг нарушил тишину Петрович и остановился.

Эхо заметалось между стенами и умчалось вперед, в темноту. Где и в самом деле что-то шевелилось. Что-то очень большое…

— Подержи-ка! — не оглядываясь, я сунул свой факел Кларочке и вскинул автомат.

Там, в темноте, определенно что-то было. Невнятные, бесформенные сгустки медленно двигались без всякой системы шагах в двадцати от нас. Но не приближались.

— Пашка, а это не он опять? Не Хозяин? — шепотом спросил Петрович.

Я пожал плечами. Отсюда не рассмотреть, но — очень похоже. Вот только время для него совсем неподходящее. Еще успокаивало то, что нечто шевелящееся впереди не демонстрировало никаких враждебных намерений. Пока.

— Надо подойти ближе. Отсюда все равно не поймем, что это! — я принял наконец решение и осторожно двинулся вперед, рассматривая шевелящуюся массу через прицел «Калашникова».

Ванька оказался сбоку, прижимаясь к противоположной стене и держа в одной руке АК, в другой — факел. Позади, все так же молча, шла Кларочка.

Пройдя половину расстояния, отделяющего нас от неожиданного препятствия, мы опять остановились. Теперь его можно было хорошо рассмотреть.

В десяти шагах шевелилось… облако. По крайней мере, только этим словом можно было бы определить клубящийся в коридоре бледно-серый туман. Облако занимало все пространство от стены до стены, от пола до потолка и имело необыкновенно четкие, хоть и бесформенные, границы. Словно кто-то большой взял да и заткнул коридор ватой.

Только эта «вата» шевелилась. Клубилась, перетекала внутри себя самой, порождая мимолетные затейливые образы, тут же сменяющиеся другими. Облако дышало и жило своей жизнью, абсолютно игнорируя нежданных гостей.

— Это что? — поинтересовался Петрович.

Ответа у меня не было. Выяснилось главное: ЭТО может быть чем угодно, но не Хозяином. Не было того ощущения холода и ужаса, которое исходило от дьявольской тучи, преследовавшей нас минувшей ночью.

— Не знаю. Похоже на газ какой-то…

— Так нам что, сквозь эту дрянь придется идти? — опасливо спросил Ванька, опустив автомат.

— А других вариантов нет! — ответил я, изучая салфетку с нашим маршрутом.

Других вариантов и в самом деле не было: чтобы добраться до следующей развилки, волей-неволей придется идти прямо. Сквозь облако.

— Там дышать-то можно? Мы не отравимся? — не унимался Ванька.

Хороший вопрос. Я отобрал у равнодушной Кларочки свой факел и швырнул его вперед. В гущу клубящегося тумана.

Факел с деревянным стуком упал на пол, беспрепятственно влетев в облако. И через несколько секунд погас.

— Нет, Петрович, дышать там нельзя! — констатировал я.

— Молодец, Палыч! Если бы этот газ был горючим, мы бы уже превратились в барбекю! Обугленное и малосъедобное, — восхитился он моей находчивостью.

Я опять пожал плечами. Прав Петрович.

— Достаем кислородные приборы. Быстренько разбираемся, как работают, и — вперед.

…В клубящемся сером тумане мы шли уже двадцать минут. Спрятав бесполезные факелы и освещая дорогу фонарями. Впереди — клубы серости, позади, по бокам — то же самое. И — полнейшая тишина: будто уши ватой заткнули. Как тогда, в безвременье, в нероградской степи. Странный газ полностью поглощал все звуки.

Я уже начал тревожиться. Если верить инструкции к нашим дыхательным приборам, запаса кислорода в них должно хватить на час, не больше. Небольшой баллон предназначен лишь для того, чтобы выбраться из зоны задымления при пожаре. И уж никак не для того, чтобы часами бродить по загазованному подземелью.

Итак, у нас — час. Двадцать минут мы уже потратили. Если через десять минут не выйдем из этого облака, придется поворачивать обратно. Иначе кислорода на обратный путь нам не хватит. И пополним мы своими скелетами страшную коллекцию Лабиринта. Не хотелось бы.

Прошло еще две минуты. Вокруг — те же серые декорации. И все та же тошнотворная тишина. Правда, пол под ногами, доселе все время уходящий вниз, теперь выровнялся. Хорошо это или плохо, — я решить не успел, потому что кто-то больно ткнул меня кулаком под ребра. Вздрогнув от неожиданности, я обернулся.

Слоноподобная тень выплыла из серой мглы и выразительно потыкала пальцем в часы. Сходство Петровича со слоном до жути усиливалось кислородной маской. Молодец, тоже сообразил, что близится точка принятия решения: либо топать вперед и терять шансы на возвращение, либо благоразумно повернуть обратно. Как бы это ни было обидно, но я предпочту второй вариант.

Согласно покивав, я выкинул на левой руке сначала пять пальцев, потом — еще два. Семь, стало быть. Семь минут нам осталось до разворота.

Петрович понимающе кивнул и нырнул обратно в туман, заняв свое место в арьергарде. Я мельком взглянул на Кларочку: ее маска закрывала большую часть лица, но глаза оставались все такими же пустыми.

Двинулись дальше. Света трех фонарей хватало лишь на то, чтобы ощупывать серое пространство в радиусе полутора-двух метров. Мы шли, придерживаясь левой стены, чтобы ненароком не потерять ориентацию в расширившемся коридоре и не развернуться в другую сторону.

Стоп! Я чуть не споткнулся о внезапно возникшую под ногами каменную ступень, довольно высокую. За ней в тумане угадывались еще две, уходящие вверх. Дальше ничего видно не было.

Секунду поразмыслив, я без колебаний начал восхождение по лестнице. Оглянувшись, увидел два размытых световых пятна в нескольких метрах позади. Мои спутники послушно шли следом.

…Три минуты… Еще три минуты — и придется поворачивать. А проклятая лестница все так же круто уходила вверх, и конца ей видно не было. Только что мы миновали еще один скелет, задумчиво сидящий на ступенях. На этот раз кадавр был облачен в рыцарские латы. Каким образом он прошел сквозь облако задолго до изобретения кислородных приборов — загадка. Хотя, вполне возможно, что в ту пору этого тумана здесь и не было. Гнездился он где-нибудь в другом месте, к примеру. Или же несчастный рыцарь просто случайно зашел в газовую пробку с другой стороны, сделал в ней несколько шагов, да и задохнулся. А это значит…

Внезапно я прозрел. В буквальном смысле этого слова. Гадкая серая пелена вдруг исчезла, скатилась с моих глаз куда-то вниз. А вверх по-прежнему уходила лестница, далеко, на много метров вперед, освещаемая лучом мощного фонаря.

Я стоял по пояс в клубящемся тумане. Будто самолет, набравший высоту и вынырнувший из облаков. Перекрыв вентиль на кислородном баллоне, я сорвал с лица маску и с наслаждением вдохнул показавшийся вдруг необыкновенно свежим спертый воздух подземелья.

Из серого облака вынырнули Кларочка и Петрович.

— Снимайте маски, здесь уже дышать можно. Только баллоны хорошо закройте. Кто знает, вдруг понадобятся еще?

Они последовали моему примеру. Ванька — с радостно готовностью, Кларочка — без всяких эмоций.

— Рыцаря видел? — с горящими глазами спросил Петрович.

— Видел. Очень похоже, что он шел с той стороны, — я кивнул в сторону уходящей вверх лестницы. — Наверное, зашел в облако и задохнулся.

— А как же он туда-то прошел?!

— Ну, как… Другой дорогой, разумеется! Это же Лабиринт, а нашей карты у бедняги наверняка не было. Вот и пошел своим путем древний товарищ.

— Интересно, а он-то что тут искал? — задумчиво пробормотал Петрович.

— Да мало ли? Сокровища какие-нибудь или Святой Грааль, к примеру… А может быть, просто из спортивного интереса залез. Теперь не узнать. Ладно, давайте двигать дальше. У нас еще девять развилок впереди. Кстати, предлагаю опять зажечь факелы, а фонари — беречь пока. Мало ли что…

10 августа, 17.20, о. Крит, Лабиринт

Коридор, в котором мы оказались, пройдя предпоследнюю, девяносто девятую развилку, был странным. Вместо привычных уже стен, сложенных из грубого камня, по обе стороны узкого прохода тускло поблескивал металл.

Я тронул рукой одну из пластин, выстилающих стены. Металл, похоже, был бронзой. И слегка вибрировал. А может, мне просто показалось.

— А это что еще за новости? — недовольно проворчал Петрович, опасливо вступая в загадочный коридор.

— Вот уж чего не знаю — того не знаю! — признался я.

Прежним боевым порядком мы двинулись вперед.

После долгой ходьбы в сером тумане, теперь идти было легко и приятно. Особенно радовало отсутствие маски на лице и возможность видеть дальше чем на два метра. А еще коридор был идеально прямым, что тоже добавляло приятности.

Однако чем дальше мы уходили по «бронзовому» туннелю, тем сильнее мной овладевала непонятная, необъяснимая тревога, которая очень быстро переросла в страх. Я начал лихорадочно озираться по сторонам, пытаясь понять, что же именно его вызвало. И наткнулся взглядом на расширенные в ужасе глаза Кларочки. А позади нее с бледным, перекошенным от страха лицом, затравленно оглядывался Петрович.

— В-вы что, т-т-тоже это чувствуете? — мой голос заметно дрожал.

— Чт-то «эт-т-то»? — стуча зубами, уточнил Ванька.

— С-с-страх! — с неприятным удивлением я обнаружил, что челюсти живут своей собственной жизнью, задорно клацая друг о друга.

— Ага! — дружно ответили Петрович с Кларочкой.

Сделав вперед еще несколько шагов, я замер. Меня охватило то самое оцепенение, которое в романах описывается примерно так: «леденящий ужас сковал его члены…» Оказывается, очень верная характеристика: я и в самом деле не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Только челюсти продолжали громко стучать в темпе allegro.

Неимоверным усилием воли я продвинулся еще на метр. Новая волна ужаса накрыла меня с головой. Уступая почти физическому давлению страха, я попятился.

— П-п-палыч, ух-х-ходить н-надо! Чт-то-то н-не так! — выстучал зубами Петрович.

Не дав мозгу обдумать его предложение, ноги среагировали сами: через мгновение я с удивлением обнаружил себя несущимся во весь опор в обратном направлении. В безуспешной попытке догнать бегущих впереди соратников.

В считанные секунды мы домчались до начала жуткого коридора и в полном изнеможении упали на холодный каменный пол. Ужас тут же отступил.

— Что это было? — отдышавшись немного, спросила Кларочка.

Я внимательно посмотрел на нее. В глазах девушки еще плескались обрывки недавнего страха. И я гнусно этому радовался: хоть какие-то эмоции!

— Не знаю. На меня что-то накатило вдруг. Сначала — просто тревога, затем — ужас! А потом и вовсе сковало: вперед — ни шагу, — попытался я объяснить свое состояние.

— Вот и у меня то же самое! — все еще подрагивающим голосом подтвердил Петрович.

— И у меня! — подытожила Кларочка.

— Причем, что характерно, никто из нас не видел ничего и никого угрожающего. То есть это был не наш страх, а какой-то… наведенный, индуцированный, что ли? — приступил я к анализу.

— Точно! — подтвердил Ванька. — Это барьер такой! Заметили, чем ближе мы подходили к последней развилке, тем сильнее становился страх? А сейчас — его же совсем нет!

В моем оттаявшем от ужаса сознании зашевелилась неясная пока мысль. Я встал и сделал несколько шагов вперед. Прислушался к ощущениям: так и есть, где-то глубоко тут же появилась смутная, ноющая, будто больной зуб, тревога. Шагнул еще несколько раз. И тут же почувствовал, как ноги становятся ватными. От знакомого страха.

Дрожащей рукой я притронулся к бронзовой пластине на стене. Она вибрировала, и это не было галлюцинацией. Все стало на свои места.

— Ну? — потребовал Петрович, когда я вернулся к развилке.

— Инфразвук! — коротко объяснил я и уселся прямо на пол. Думать.

— Что?! — недоверчиво переспросил Иван.

— Пластины в стене вибрируют со сверхнизкой частотой. Весь этот коридор — гигантский генератор инфразвука. А он, как известно, порождает на подсознательном уровне чувство страха, ужаса, паники и тэ пэ. Что, собственно, мы только что испытали на собственной шкуре. Ты прав, Петрович, это — барьер. Вопрос в том, как его пройти.

— А если уши чем-нибудь заткнуть? — предложила Кларочка.

Ну слава богу, ожила, кажется!

— Не поможет, малыш, — покачал я головой, — инфразвуковые колебания мы воспринимаем не только ушами, но и всем телом. Тут надо придумать что-то другое!

— А нельзя эту штуку как-то отключить? — задумчиво пробормотал Петрович.

— Да кто ж ее знает? — я пожал плечами. — Наверное, как-то можно. Только мы ведь не знаем, как именно. Значит, нужно искать способ пройти сквозь инфразвуковую завесу.

— А если пробежать? Стартовать прямо отсюда и рвануть на другой конец коридора! Пашка, мы же теперь знаем, что ничего реально страшного там нет! Может, прорвемся? Волю в кулак и…

Я задумался. А что, чем черт не шутит! Может, и прорвемся. Во всяком случае, попробовать стоит.

— Принимается. Так, встали быстренько, собрали вещички. Амуницию — закрепить хорошо, чтобы не болталась и бежать не мешала. Ванька, автомат — на плечо… да не так, а наискось, чтобы не слетел! Как партизан — берданку, — я перевесил на приятеле АК и отступил на шаг, критически рассматривая готовое к броску воинство. — Отлично. Факел — в правую руку, левая свободна. Побежим тем же порядком, что и шли. Не отставать. Когда накатит страх, бежать только вперед! И постоянно про себя повторять: «Это — не мой страх!» Все ясно?

— Ясно! — нестройным хором ответили соратники.

— Повторить! — потребовал я.

— Это не мой страх! — убедительно проорали два рта.

— Верю! — одобрил я и занял свое место во главе маленькой колонны. — Приготовились: на счет «три» стартуем! Раз! Два! Три!

Мы рванули вперед. Шесть ног ритмично затопали по каменному полу, вспугнув шарахнувшееся по коридору эхо. И тут же накатил страх.

Не страх, нет! То, что я испытывал сейчас, просто страхом назвать было нельзя. Даже ужасом — и то с натяжкой. Кто-то большой и недобрый будто бы бежал рядом, с размаху колотя тяжелой ледяной дубиной по моему темени, выбивая из сознания остатки здравого смысла вместе с дурацкой мантрой: «Это не мой страх!»

— Это не мой страх!!! — проорал я в голос, сопротивляясь.

— Это не мой страх!!! — дрожащим эхом откликнулись сзади соратники.

Показалось мне, или на самом деле стало чуть легче?

— Это не мой страх!!! — еще громче выкрикнул я. Определенно, пока я орал, ужас немного отступил.

— Это не мой страх!!! — исправно повторили Кларочка с Петровичем.

От их крика тоже на несколько мгновений полегчало. И тут меня осенило: вибрации! Наши внутренние вибрации, образующиеся при крике, гасят инфразвуковые! Или, по крайней мере, их ослабляют! Как это в физике-то называется: интерференция, кажется? А, неважно!

— Клара, Петрович! Песню запе-вай! Неважно какую, главное — громко! Во все горло чтоб! — скомандовал я, продираясь сквозь упругие волны ужаса.

Петрович, не задавая лишних вопросов, среагировал первым:

— По полю танки грохотали, солдаты шли в последний бой!!!

— А молодого командира несли с пробитой головой!!! — грянули мы с Кларочкой.

Эхо, окончательно спятив, грохотало теперь отовсюду. И это было нам на руку: страх стал заметно слабее. По крайней мере, ноги перестали быть ватными и не норовили больше предательски подогнуться при каждом шаге.

— По танку вдарила болванка:

Прощай, родимый экипаж!

Четыре трупа возле танка

Дополнят утренний пейзаж!!! — дружно орали мы строевую песню нашего славного отделения. И страх — отступал!

Наверное, никогда эти древние стены не видели и не слышали ничего подобного! Мы рысью неслись по вибрирующему коридору, оглашая его бодрыми воплями, которые искренне считали пением. А впереди уже угадывался конец бронзового туннеля. Там была развилка. Последняя, сотая!

— В углу старушка зарыдает,

Тайком смахнет слезу отец,

И молодая не узнает,

Какой у парня был конец!!! — на последнем слове мы влетели в небольшую подземную комнату и без сил растянулись на полу.

Прорвались!

 

Глава 9

10 августа, 18.08,

о. Крит, Лабиринт

Направо. Я обвел последний квадратик и, аккуратно сложив салфетку, спрятал ее в нагрудный карман. Пригодится еще для обратной дороги.

Теперь я был почти полностью уверен, что мы идем правильно. Иначе зачем нужны были бы все эти сложности: газовая «пробка», инфразвуковой барьер… Хотелось верить, что на последнем отрезке нашего пути к жезлу Лабиринт не приготовил каких-нибудь особенных гадостей. Хотелось — но не верилось. По всем законам жанра именно сейчас нас должно было бы подстерегать что-то ужасное.

Отгоняя прочь ненужные мысли, я повернул направо и вышел в очередной коридор. Последний.

— Петрович, Клара, оружие — к бою! — на всякий случай скомандовал, я и перещелкнул предохранитель своего «калаша» в положение «стрельба очередями». Береженого Бог бережет…

Без лишних вопросов коллеги ощетинились стволами. Медленно, присматриваясь к каждой тени, мы двинулись вперед.

Этот коридор ничем особенным не отличался. Такие же стены, сложенные из грубо отесанных каменных блоков, все тот же гладкий, словно отшлифованный, пол. Пока — никаких неожиданностей.

Вот только прямизной туннель не отличался: словно гигантская змея, он изгибался в разные стороны, петлял, уходил то вниз, то вверх. И за каждым поворотом нас могло поджидать все что угодно. Могло, но не поджидало.

Зато за очередным изгибом коридор просто кончился. Совсем. В полном недоумении мы стояли перед глухой каменной стеной, в которую уперся туннель. Дальше хода не было.

— Приехали! — констатировал Петрович и в сердцах пнул каменную кладку. Как и следовало ожидать, ничего не произошло.

Я поднес факел поближе, рассматривая стену. И увидел то, что не сразу бросалось в глаза: ровно посередине по ней проходила тонкая вертикальная щель.

— Это не просто стена! Это — дверь. А вернее — ворота! — воскликнул я, демонстрируя находку спутникам.

Они подошли и принялись сосредоточенно изучать стену.

— Ну да, очень похоже! А что толку? Нам ее все равно не открыть… тут тонна динамита нужна. Или какое другое стенобитное орудие! — скептически пробурчал Петрович, водя пальцем по щели.

— Да погоди ты с динамитом! Должен же быть какой-то способ ее открыть, — досадливо отмахнулся я, выискивая хоть что-нибудь напоминающее замок.

Тщетно: кроме наличия щели, стена ничем больше не отличалась от таких же стен коридора.

— Паша! — тихо позвала меня Кларочка. Она отошла в сторонку и что-то рассматривала там. — Кажется, я нашла!

Мы с Петровичем бросились к ней. Девушка посторонилась, подняв повыше факел и открывая нам свою находку.

В одном из каменных блоков боковой стены коридора была высечена… ладонь. Самая настоящая пятерня с растопыренными пальцами. Причем вырезанная в твердом камне столь искусно, что просматривалась каждая ее складка. А над ладонью красовался символ, до боли нам всем знакомый: жезл, обвитый змеей.

— Жезл Асклепия! — прошептал я. — Он все-таки здесь. За стеной.

Кларочка, будто загипнотизированная, поднесла свою ладошку к каменной руке…

— Стой, не надо! — вспомнив странную реакцию печати на прикосновение девушки, я рванулся было помешать. Но не успел.

Ее рука легла в каменное углубление. Пальцы в пальцы. И ничего не случилось. Постояв так с минуту, Кларочка отняла ладонь и виновато посмотрела на нас:

— Не получилось… Наверное, нужно еще что-то сделать.

— Дай-ка я попробую! — бесцеремонно отстранив девушку, Петрович сунул в каменную ладонь свою лапищу. Никакой реакции.

— Наверное, ключ какой-то ну… — и умолк на полуслове.

Со скрежетом стена, перекрывающая коридор, начала раздвигаться. Вертикальная щель, тонкая и почти незаметная поначалу, неохотно, медленно становилась все шире. Будто распираемая изнутри кромешной тьмой, царящей по другую сторону каменных дверей.

Стряхнув оцепенение, мы на всякий случай отошли на несколько шагов, взяв на мушку открывающийся черный проем. Но оттуда никто не выходил.

— Палыч, как думаешь, почему Кларке не открылось, а у меня — сработало? — напряженным шепотом поинтересовался Ванька, не отрывая взгляда от разъезжающихся стен.

А я вдруг вспомнил слова покойного Антониди. И объяснил:

— Ты врач, Петрович! А значит — жрец Асклепия. Как и положено, святилище открывается лишь посвященным. Вот и тебе открылось.

10 августа, 18.42, о. Крит, Лабиринт

Плечом к плечу, стараясь держаться как можно ближе друг к другу, мы вошли в открывшиеся двери. И они тут же, как только мы пересекли условный порог, с грохотом начали сдвигаться.

— Палыч, надо назад! Это западня! — запаниковал Петрович, порываясь рвануть обратно.

Я поймал его за рюкзак.

— Спокойно! Это не западня. Вот, смотри! — и осветил факелом знакомую уже каменную ладонь, расположившуюся теперь с внутренней стороны ворот. — Когда захотим выйти, ты просто приложишь свою руку. Или я свою, неважно.

— А вдруг не сработает? — опасливо протянул Ванька.

Вместо ответа я отпустил его, сделал шаг и сунул свою ладонь в прохладную каменную пятерню. Грохот сдвигающихся створок на мгновение стих, а потом возобновился снова. Ворота опять раскрывались.

— Видел? Все работает.

— Круто! — восхитился Петрович, наблюдая, как каменные двери разошлись до предела, остановились на секунду и вновь поехали навстречу друг другу. Будто гигантский лифт заело.

Подземная комната, в которой мы оказались, была размерами с приличный спортзал. Только потолок выше раза в три-четыре. По крайней мере, света трех факелов не хватало на то, чтобы осветить его. На первый взгляд подземелье было пустым.

Все так же, держась плотной группой, мы осторожно пошли вперед. Туда, где в темноте угадывалось какое-то строение. Подобравшись к нему на несколько шагов, мы замерли…

— Он! — прошептал Петрович.

— Жезл Асклепия! — тоже шепотом подтвердил я.

Перед нами возвышался кубический каменный постамент высотой в человеческий рост. На вершину его вели семь ступеней. А в самом центре этого своеобразного пьедестала стоял предмет, ради которого, собственно, мы и ввязались в эту странную и страшную авантюру.

Длинный, неровный и сучковатый деревянный посох. И его обвивала змея. Из чего ее изваяли, было непонятно, но выглядела гадина до жути натурально. Судя по размерам жезла и, соответственно, змеи, Асклепий при жизни отличался завидными габаритами: посох был метра три в длину и толщиной с ногу Петровича. Змеища же напоминала упитанного питона в самом расцвете сил.

— Огромный какой! — с трепетным восхищением протянула Кларочка, рассматривая артефакт.

— Палыч, а ведь получилось! Мы таки его нашли! Представляешь, нашли! Обалдеть: жезл самого Асклепия! — шипел в возбуждении Петрович, колотя меня по спине и пожирая глазами предмет своих восторгов.

— Да. Нашли, — тихо согласился я, ощущая странную пустоту в душе.

…Пилоты нашего «Ту-154».

…Военные летчики, оба: и тот, что расстреливал наш самолет, и тот, который прикрыл нас собой от верной гибели.

…Охранники отеля, даже не успевшие понять, во что впутались.

…Иронически улыбающийся перед смертью Никас, выпустивший в наш мир Хозяина.

…Незадачливый Попандопулос, он же Попан.

…Охотник, подстреленный Андре и задавленный мною.

…Рабочие с той ночной дороги.

…Неведомый водитель бензовоза.

…Еще один Охотник, нарвавшийся в лесу на мои пули.

…Андре…

Стоит ли это бревно со змеей их жизней? Стоит ли оно всего того, что пережили за эти несколько дней мы, оставшиеся в живых? Кто ответит, кто знает? Пусто, ох как пусто в душе…

— Пашка, а что теперь? — вырывая меня из тяжких раздумий, спросил Петрович. — Ты что-то должен сделать с жезлом?

Окончательно стряхнув с себя червей сомнения, я кивнул:

— Должен. Прикоснуться к нему.

— И все? — изумился Ванька.

— И все.

— Так чего ты ждешь? Иди к жезлу! — подтолкнул он меня к ступеням, ведущим наверх.

И в самом деле, чего жду? Пора ставить точку во всей этой истории. А потом искупаться наконец в море, да и собираться домой. Заигрались мы в чужие игры…

Я шагнул на первую ступеньку… И замер на месте от визга Кларочки.

Сверху раздалось громкое шипение. Подняв глаза, я вновь почувствовал, как ужас укутывает меня в свои ледяные простыни.

Шипела змея. Широко разинув пасть, из которой угрожающе торчали два острых, загнутых внутрь зуба. С каждого стекало по тоненькой струйке яда.

Не переставая шипеть, гадина начала медленно разматываться, сползая с жезла. И направляясь ко мне.

— Палыч, отходи! — крик Ваньки вывел меня из оцепенения.

Я отпрыгнул назад.

Откуда-то сбоку гулко застучал «Калашников». В замкнутом каменном пространстве грохот был оглушающим. С высокого, невидимого потолка посыпались приличных размеров камни. Присев и прикрыв голову руками, я во все глаза следил за змеей.

А ей было глубоко плевать и на Петровича, и на его АК-47, и на пули калибра 7,62, легко крошащие камень, но не причиняющие ровным счетом никакого урона ползущей ко мне твари.

Длинная автоматная очередь захлебнулась. Ванька выругался, отщелкнул и отбросил опустевший магазин, вставил новый.

— Не трать зря патроны! Эту гадину пули не берут! — отступая, я потянул его за собой.

— Да вижу я! — в отчаянии выкрикнул он, пятясь и держа на прицеле приближающегося монстра.

Змея уже размоталась вся и теперь струилась вниз по ступеням, высоко подняв голову и сверля нас ненавидящим взглядом желтых круглых глаз. Каждый размером с футбольный мяч.

Тварь была огромна: метров пятнадцать в длину, не меньше. И два метра из этих пятнадцати занимала голова. С разинутой ядовитой пастью, в которой нервно метался раздвоенный язык. Змея поднимала приплюснутую башку все выше и выше, пока та не нависла наконец над нами на высоте второго этажа. И замерла там, капая ядовитой слюной и шипя.

— Все, кранты! Сейчас бросится! — безнадежно прошептал Петрович.

Словно подтверждая его слова, гадина зашипела еще громче и отвела голову назад, готовясь к броску…

Мою грудь вдруг обожгло пульсирующим огнем. Скорчившись от боли и позабыв на миг о смертельной опасности, в буквальном смысле нависшей над нашими головами, я опустил глаза.

Сквозь куртку пробивался мерцающий голубой свет. Настолько яркий, что слепило глаза. Зажмурившись и повинуясь внезапному импульсу, я сунул руку за пазуху, нащупал кожаный шнурок и рванул его с шеи. А потом вздернул высоко над головой сияющую печать.

В подземелье стало светло. Не как днем, нет: гораздо светлее. Невзрачный, серый в недавнем прошлом камень вдруг превратился в маленькую сверхновую звезду. Она голубым обжигающим огнем пульсировала сейчас в моей ладони.

И сквозь полуприкрытые веки, сквозь навернувшиеся от нестерпимого света слезы, я видел, как в яростных голубых волнах, кругами расходящихся от ожившей печати, корчится, превращаясь в пепел, чудовищная змея.

…Все произошло быстро. Очень быстро. Печать погасла, вновь став обычным камнем. И подземелье опять погрузилось в привычную вековую темноту.

Осторожно открыв глаза, я посмотрел туда, где только что шипела, капая на нас слюной, мерзкая тварь. И обнаружил лишь несколько кучек пепла, слегка дымящегося в холодном воздухе Лабиринта. Путь к жезлу был свободен.

Молча я сбросил с плеч рюкзак и автомат. С одним лишь факелом подошел к ступеням и медленно, будто растягивая удовольствие, начал подниматься по ним.

Первая.

В памяти всплыл старик Антониди, хрипящий на койке: «Ты найдешь, Палыч… Ты сможешь!» Нашел. Смог.

Вторая.

Вика, шепчущая мне: «Спаси меня, Пашка!» Ах, какие глаза были у нее тогда! С какой надеждой и верой смотрели в самую душу!

Третья.

Хруль, с грустными синими глазами: «Ульи пустеют, Павел!» Не дрейфь, ушастик: теперь — не опустеют.

Четвертая.

Облако из обломков, огня и смерти, нелепо застывшее в воздухе прямо по курсу гибнущего «Ту». Все, что осталось от двух изящных, будто игрушечных, истребителей.

Пятая.

Мальчишка с ссадиной на коленке, идущий ко мне сквозь дождь и радугу в застывшей вне времени нероградской степи. Насвистывающий «Прощание славянки».

Шестая.

Тонкие пальцы Кларочки, поглаживающие волосы безмятежно улыбающегося Андре, которого мы знали всего лишь сутки. И который успел спасти всех нас, а себя — позабыл.

Седьмая…

Я занес ногу над последней ступенью.

— Назад! Не подходи к жезлу! Буду стрелять! — громко предупредил меня голос сзади.

Вздрогнув, я вернул ногу на шестую ступень. И медленно развернулся, еще не веря в реальность происходящего.

Потому что голос был Кларочкин.

10 августа, 19.04, о. Крит, Лабиринт

Она целилась в меня из пистолета. Того самого, трофейного, который я сам дал ей в руки, свинтив предварительно глушитель, чтобы удобнее было нежным ручкам обращаться с тяжелым оружием.

И нежные ручки не подвели: сейчас они весьма уверенно держали пистолет, направляя ствол мне то ли в живот, то ли в грудь.

— Ты что, малыш?! — оторопело спросил я.

— Кларка, сдурела? Брось пушку! — Петрович вышел из оцепенения и решительно направился к девушке.

— Стоять! Бросьте оружие и отойдите к стене, Иван Петрович! — с металлом в голосе потребовала Кларочка, переведя ствол на приближающегося к ней Ваньку.

Тот будто налетел на невидимую стену. Постоял несколько секунд, поглядел в задумчивости в дуло. Потом вполголоса выругался похабно, сбросил с плеча автомат и понуро отошел на указанное место.

Наведя порядок на этом фронте, девушка вернулась ко мне:

— Ну, что же ты стоишь? Я же просила отойти от жезла! Спускайся вниз и присоединяйся к своему другу. А то он уже заскучал, — несмотря на легкий налет иронии, ее голос был лишен всяческой эмоциональной окраски.

— Кларочка, это я, Павел! Что с тобой стряслось? Я чем-то тебя обидел? Так объясни спокойно, я пойму! — медленно спустившись с короткой лестницы, я направился к целящейся в меня девушке.

— Нет, Пашенька, объясняться мы не будем: не время сейчас и не место. Не надо подходить ближе! — повелительно одернула она меня, подкрепив слова убедительным движением пистолета. — Теперь — поворачивай направо и ступай к Ивану Петровичу.

Я повиновался, начиная кое-что понимать. Но упорно не желая в это верить.

— Палыч, я тебе умную вещь скажу, только ты не обижайся! — заявил Петрович, когда я составил ему компанию у стены. — Есть у меня смутное подозрение, что Кларочка — Охотник. И что теперь-то мы вляпались в серьезные неприятности!

— Можно подумать, что до этого были сплошь несерьезные! — вяло огрызнулся я, складывая в уме отдельные элементы сложной мозаики.

Все сходилось. Утечка информации о содержании нашего разговора с Антониди. И звонок Кларочки неведомой подружке перед нашим визитом в квартиру Димаса… Тогда состоялось мое первое знакомство с Охотниками, чуть не ставшее последним, если бы не Хруль. И странная реакция печати на прикосновение Клариной руки. И непонятные слова маленького бога, обращенные к плачущей девушке. И ночное нападение Охотников на дом Антониди, стоившее жизни Попану. И пистолет в руке Кларочки, нацеленный сейчас на меня… Все получило вдруг простое и страшное объяснение.

Кларочка — Охотник?! Бред какой-то, но…

— Доктора, вам придется какое-то время поскучать там, у стеночки. Я жду гостей, — прервала мои мысли девушка с пистолетом. — Пожалуйста, будьте благоразумны и не заставляйте меня использовать этот предмет по его прямому назначению! — она качнула стволом. Голос по-прежнему был совершенно бесцветным.

— Малыш, ты… — начал было я, но Кларочка меня перебила:

— И никаких разговоров! Просто стойте молча, оба!

Я послушно закрыл рот. Бесполезно: сейчас передо мной стояла, поигрывая пистолетом, вовсе не та милая девочка с ласковыми серыми глазами, которую я знал прежде. А значит, и слова, предназначенные той Кларочке, бессмысленны.

— Палыч, как думаешь: эти ее гости как сюда войдут? Двери-то закрыты! — почти не разжимая губ, прошипел Петрович.

— Понятия не имею. Возможно, она заставит кого-то из нас открыть ворота.

— А вот хрен! Пашка, мы же можем торговаться: без нашей помощи сюда никто не сможет войти. И выйти, кстати, тоже! Это можно использовать!

— Каким образом? И, кстати, ты уверен, что ворота реагируют только на живую руку? В противном случае, сам понимаешь, возможны варианты… Крайне для нас с тобой неприятные!

— Типун тебе на язык! — в сердцах рявкнул Ванька.

— Я же просила: без разговоров! — оборвала Кларочка наш диалог. — Иначе…

Договорить она не успела. Со знакомым уже скрежетом каменные ворота начали раздвигаться.

Мы с Петровичем ошалело смотрели на расширяющуюся щель. Мы двери не открывали. Тогда кто?!

В увеличивающемся проеме уже угадывался темный силуэт с факелом в руке. Другая рука тоже была занята. Пистолетом.

Дождавшись, пока грохот каменных створок стихнет, человек с факелом неторопливо прошел внутрь и остановился рядом с Кларочкой. Ворота закрылись.

— Добрый вечер, коллеги! Впрочем, для вас он уже перестал быть добрым! — ехидно заявил знакомый голос. По-русски.

Я тут же вспомнил, где я его слышал: в подвале лесного дома, куда нас, оглушенных и упакованных в скотч, доставили в «скорой помощи» незадачливые нероградские Охотники Леха с Серым. Именно этим голосом беседовал со мной тогда человек, собиравшийся скормить меня Хозяину. Тот самый «шеф», которому мы устроили засаду, да так и не дождались его появления. Теперь, кстати, понятно почему…

Но, готов поклясться, этот голос я слышал еще раньше. А вот когда и при каких обстоятельствах — вспомнить не мог.

Мне на помощь пришел сам «шеф»:

— А вас, Пал Палыч, я особенно рад видеть. Мы же с вами не только коллеги, но еще и, некоторым образом, почти родственники. По женской линии! — с этими словами Охотник осветил свое лицо. Оно улыбалось.

Петрович вполголоса выматерился. Он тоже узнал.

Перед нами стоял Боровой. Тот самый Михаил Боровой, муж Вики. Хирург-онколог, если не ошибаюсь. И видел-то я его один лишь раз, мельком, когда тот выходил из кабинета Витаминыча, уже на ходу прощаясь с ним. Тогда я и этот голос услышал в первый раз.

Теперь понятно, как он сюда вошел. Коллега, врач… Тоже — Эскулапов жрец, мать его!

— Узнали наконец? — поинтересовался Боровой, продолжая улыбаться. — Вижу, что узнали. Вот и славно, теперь между нами никаких тайн не осталось. Итак, несостоявшийся муж моей жены, должен констатировать, что вы отличаетесь завидным упорством: несмотря на все наши старания, добрались-таки до жезла! Вернее, почти добрались! — он коротко засмеялся. — Вот ведь странность какая: все-то у вас, господи Светин, получается «почти». Почти заполучили Вику, почти погибли пару раз, почти овладели жезлом… Еще немного, и вас смело можно будет называть «мистером Почти». Или просто — неудачником.

— Не устали болтать попусту? Что тогда, в подвале, что сейчас… Если уж вам все равно, о чем трепаться, может, лучше расскажете, как дошли сюда? У вас-то, насколько я понимаю, карты не было? — пытаясь протянуть время, я задал вопрос, который и в самом деле меня очень интересовал.

— Не было, верно. Зато — у нас есть очаровательная Клара Артуровна! — Охотник сунул пистолет за пазуху и приобнял за талию Кларочку. — Которая любезно мне помогла найти вас в Лабиринте. Игру «казаки-разбойники» знаете?

Я молча кивнул. Знаю.

— Вот и мы с вами поиграли в нечто подобное. Душка Кларочка на каждой развилке помечала коридор, в который вы направлялись. Не поверите чем! — Боровой расхохотался и чмокнул Кларочку в шею. Она никак не отреагировала. — Своей губной помадой! Чертовски остроумно, верно? И так же эффективно, — закончил мысль Охотник и разом согнал улыбку с лица. — Ну вот, я на ваш вопрос ответил, пора переходить к деловой части нашего вечера. Видите ли, Пал Палыч, сейчас нам придется с вами расстаться. Навсегда.

Он вновь вытащил пистолет, направил его мне в грудь и взвел курок. Противный металлический щелчок в наступившей тишине прозвучал оглушительно. С нехорошей улыбкой Боровой тронул указательным пальцем спусковой крючок.

А я стоял, растерянно опустив руки, не пытаясь уйти от неминуемой смерти. Было странно и обидно… а вот страха не было.

— Ничего личного, коллега, ничего личного! Исключительно в интересах дела. Уж извините, но живым вы меня больше не устраиваете… а потому вынужден перевести вас в качественно иное состояние. Полагаю, это будет почти не больно! — ироничным тоном заявил Боровой. И спустил курок…

Выстрел прозвучал оглушительно. От грохота с потолка подземного зала опять посыпались камни. Пытаясь защититься от них, я прикрыл голову руками и пригнулся. И тут до меня дошло: я — живой?!

Живой. А вот Боровой рухнул на каменные плиты. Неловко так, лицом вниз. И тут же по серому граниту пола из-под его головы расплылась темная лужа. И от нее в холодный воздух неторопливо заструился пар.

А позади лежащего тела стояла Кларочка, опустив пистолет с дымящимся стволом.

— Как же неправильно все… — устало прошептала она. — Не хочу больше…

И рука с пистолетом опять начала медленно подниматься.

— Нет, малыш, не смей! — закричал я, поняв, что собирается сделать Кларочка. И рванулся к ней.

Но раньше успел Петрович. Он всей своей массой налетел на девушку именно в тот момент, когда дуло уже почти коснулось нежной кожи на правом виске. От удара Кларочка отлетела в сторону и рухнула на пол. А пистолет остался в руке Ваньки.

— Так-то лучше! — удовлетворенно констатировал он, щелкнув предохранителем и пряча оружие в карман.

Я присел рядом с лежащей Кларочкой. Глаза ее были закрыты, но ресницы чуть подрагивали.

— Зачем ты так, маленькая? Ведь твоей вины нет ни в чем. Я не хочу тебя терять. И не могу, понимаешь? Теперь — не могу. Душой к тебе прирос, намертво — не оторвать. Глупо, не ко времени, не к месту, но так уж вышло, — шептал я ей, держа в руках прохладную ладошку и глупо надеясь, что не услышит.

Улыбнулась слабо, не открывая глаз. Услышала.

— Я бы не смогла в тебя выстрелить, Пашка… Если бы даже ты пошел к жезлу — все равно бы не смогла, — прошептала тихо.

— Знаю, малыш. Знаю, — я поднес ее руку к губам. — Забудь: теперь все будет хорошо. Мы дошли все-таки. Дошли.

— Не совсем, — Кларочка открыла глаза и села. Обняла меня за шею и прижалась крепко, будто в последний раз. Замерла так на минуту. Потом отстранилась и строго посмотрела на меня. — Иди к жезлу, Пашенька!

— Давай, Палыч, иди! — Петрович склонился над нами и протянул руки. Ухватившись за них, мы с Кларочкой поднялись на ноги.

Я сделал несколько шагов к ступеням. Обернулся: Ванька бережно обнимал за плечи серьезную и какую-то торжественную Кларочку.

— Иди! — почти беззвучно прошептала она.

Пошел. Вновь поднялся по короткой лестнице и остановился на постаменте. Передо мной был жезл: обычное длинное, сучковатое бревно, покрытое истрескавшейся, отлетевшей местами корой. Посох древнего бога Асклепия, покровителя медицины. Жрецом которого, оказывается, я служу.

Прикрыв глаза, я вспомнил, с каким неверием воспринял поначалу слова умирающего Димаса. Да чего уж там, просто бредом показалась мне вся эта история с Лабиринтом, амфорой, жезлом… Всего-то — чуть больше трех недель прошло. Мог ли подумать тогда, что все так обернется? Вот он, жезл, только руку протянуть…

Я и протянул. Коснулся пальцами шершавой коры. Она оказалась теплой.

10 августа, 19.22, о. Крит, Лабиринт

Секунду-другую ничего не происходило. Осмелев, я приложил к жезлу всю ладонь целиком, наслаждаясь приятным теплом. И с изумлением наблюдая, как по истрескавшемуся дереву ползет маленький жучок-короед.

А потом жезл вспыхнул. Ярким голубым пламенем, которое грело, но не обжигало. Я держал руку в этом огне, даже не порываясь ее убрать: невесть откуда появилось знание того, что так и должно быть, что все происходящее правильно.

От пламенеющего жезла по подземелью неровными кругами расходились волны голубого света. Осветились стены, осветился высокий, невидимый до сих пор потолок. В ярких мерцающих волнах по грудь стояли Кларочка с Петровичем, завороженно глядя на пылающий посох.

Зал вдруг наполнился призраками. Сотнями, даже тысячами прозрачных голубых фигур. Они плавно кружились в неведомом, неземном каком-то танце, то взмывая вверх, к выщербленному потолку, то струясь над самым полом. И — пели. Пели странную песню на незнакомом языке. Печальную и радостную одновременно. Пели тихо, вполголоса, даже шепотом. Многие голоса в удивительной гармонии сливались в один, выводя простой, но проникающий в самую душу мотив.

Я всмотрелся: некоторые призраки были узнаваемы. Вот мимо проплыл, кружась в медленном танце, Димас Антониди. Улыбаясь мне и хитро подмигивая. Следом пролетели оба пилота нашего «Ту-154», тут же уступив место в потустороннем параде охранникам отеля «Капсис». Только на этот раз их призрачные форменные рубашки не перечеркивал пунктир автоматной очереди.

Опять два летчика. На этот раз — военные. Почему-то в парадной форме. Дружески обнявшись, неспешно проплыли мимо, отдав мне честь. А один из них, с погонами майора, уже удалившись на несколько метров, вдруг обернулся и с улыбкой показал мне поднятый вверх большой палец.

Михаил Боровой выглядел сейчас намного моложе, чем при жизни. Сделав несколько кругов вокруг меня, он грустно улыбнулся и взмыл к потолку, немедленно затерявшись там среди сотен полупрозрачных фигур.

Андре… Офицер был строг и серьезен. Подлетев ко мне, он остановился в воздухе, паря в метре от вершины пьедестала.

— Как ты там, лейтенант? — прошептал я.

Призрак покачал головой и улыбнулся. Как тогда, лежа на коленях у Кларочки. Его губы шевельнулись, но слов я не услышал. Лишь странная тихая песня по-прежнему звучала в подземелье.

Андре поднял руку, прощаясь. И медленно, спиной вперед, уплыл в толпу танцующих призраков.

Жезл погас. Вспыхнув напоследок особенно ярко, голубое пламя исчезло. А вместе с ним — и вальсирующие духи. Стихла красивая мелодия неведомой песни: бал теней закончился. В темном подземном зале остались лишь мы втроем.

Исчез и сам жезл. В последней вспышке он превратился в пепел, который теперь лежал на полу у моих ног маленькой, слегка дымящейся кучкой.

 

Глава 10

10 августа, 19.29, о. Крит, Лабиринт

— Палыч, беги сюда! С Кларкой беда!

Крик Петровича вырвал меня из оцепенения. Я обернулся: Кларочка лежала на полу, широко открытыми глазами глядя в темноту. Ванька склонился над ней, одной рукой пытаясь нащупать пульс на сонной артерии, а другой — вколачивая древко факела между каменными плитами.

Уже понимая, что случилось что-то страшное, я бросился к ним.

— Не дышит! И пульса нет! — коротко сообщил мне Петрович и запрокинул голову девушки, готовясь делать искусственное дыхание.

Я воткнул свой факел рядом с Ванькиным и упал на колени у безжизненного тела Кларочки. В голове удивительно четко прозвучали слова Хруля: «Как только ты коснешься жезла, Хозяева исчезнут. А души Охотников вернутся в Ульи».

Вот и душа Кларочки вернулась…

— Пашка, чего ждешь?! Массируй давай, время уходит! — рявкнул на меня Петрович, оторвавшись от ее губ для того, чтобы набрать воздуха.

Встрепенувшись, я привычно положил руки на грудь девушки и начал массаж сердца. Сто компрессий в минуту. Считая про себя толчки. На счете «пятнадцать» скомандовал:

— Вдох!

Петрович послушно дважды выдохнул в полуоткрытый рот Клары. Ее грудь чуть приподнялась.

Еще пятнадцать нажатий. И два вдоха. И еще. И еще. Минута прошла, за ней — вторая. Не останавливаясь ни на миг, мы «качали». Привычно отключив эмоции и периферическое зрение. Как делали много раз прежде. Так же — да не так…

Потому что сейчас умирала Кларочка. Вернее, уже умерла: пока клинической смертью. И это было напрочь неправильным, несправедливым.

Пятая минута. Рубашка и куртка на спине насквозь промокли от пота. В холодном воздухе Лабиринта от меня валил пар. Пот ручьями стекал со лба, заливая глаза и капая на грудь Кларочки… которая не обращала на нашу с Петровичем возню ровным счетом никакого внимания. И все так же равнодушно смотрела вверх невидящими глазами.

— Меняемся, Пашка! — скомандовал коллега.

Мы резво поменялись местами. Потеряли секунду, не больше. Это ничего, это не фатально. Теперь Петрович массировал сердце, а я — дышал.

— Вдох! — он отсчитал очередные пятнадцать толчков. Мой выход.

Я набрал в грудь побольше воздуха и приник к Кларочкиным губам. Какие же они холодные, Господи! Выдохнул, скосив глаза на ее грудь: та чуть приподнялась. Хорошо, теперь еще раз. Разогнулся. Петрович уже начал отсчитывать следующую серию компрессий. Я нашарил пальцами сонную артерию: кроме слабеньких толчков от массажа, ничего. Не заводится сердце, не хочет…

Десятая минута реанимации. Петрович весь в мыле, его почти не видно в облаке пара. Зато слышно громкое сопение и тихое ритмичное уханье.

— Меняемся! — теперь я командую.

Поменялись. Ванька старается отдышаться до того момента, как я сделаю пятнадцатый толчок. Успеет ли? С такой одышкой впору ему самому искусственное дыхание делать. Спортом бы тебе заняться, Петрович!

Успел, отдышался немного. После моей команды набрал воздуха, раздул щеки, выдохнул все из своих легких в Кларочкины. И еще раз.

Опять массаж. Главное — с ритма не сбиваться и силу нажатий не менять. Тонкая очень грань: нажмешь чуть сильнее — переломаешь ребра и грудину, обломками легкие повредишь, а то и сердце проткнешь… бывали в истории случаи. А слабее тоже нельзя, не прижмешь грудиной сердце к позвоночнику, не вытолкнешь кровь из желудочков в сосуды, — толку от такого массажа ноль.

— Вдох!

Петрович, молодец, что твой аппарат ИВЛ трудится. Вон как резво Кларочкина грудь поднялась: еще бы, при таком-то дыхательном объеме. А сердце, подлое, не заводится…

Пятнадцатая минута. Опять поменялись. Петрович «качает», я — дышу. Время вокруг остановилось. Зато для Кларочки оно сейчас бежит быстро, слишком быстро. Это хорошо, что здесь холодно: не так быстро клетки мозга начнут погибать от гипоксии.

Двадцатая минута… Двадцать пятая… Тридцать вторая… Сороковая… Все то же: пятнадцать нажатий — два вдоха. Мы стояли на коленях в лужах пота. А с нас все капало и капало… Вот только толку от этого не было никакого: Кларочкино сердце молчало.

Что еще мы можем? Эх, происходило бы все это в родном отделении! Уж мы бы… А тут, с голыми руками, много не навоюешь. Массаж да «рот в рот», дыхание да массаж… Невелик арсенал! Хотя… Есть еще одно средство! Никогда к нему не прибегал, как-то нужды не было. Да и боязно, если уж честно. А сейчас — терять нечего!

— Петрович, дай нож!

Он непонимающе взглянул на меня в перерывах между вдохами.

— Нож, говорю, дай! У тебя же был! Швейцарский, армейский!

Дошло. Кивнул, сделал очередные два выдоха в Кларочку, вытащил из кармана нож. Раскрыл и протянул мне. Рукояткой вперед, как положено.

Качнув еще пару раз, я одним движением разрезал футболку на груди девушки. Нож оказался очень острым, это просто отлично! Отложив его пока в сторонку, провел еще серию из пятнадцати толчков. Пока Петрович дышал, нащупал пальцами левой руки четвертое межреберье слева.

И полоснул по нему ножом.

Темная, почти черная кровь выступила как-то очень неохотно. Но — выступила все-таки. Я углубил разрез, рассекая теперь межреберные мышцы и фасции. А потом засунул в рану пальцы, преодолевая слабое сопротивление оставшихся тканей, пока рука не провалилась в раскрывшуюся грудную полость по самое запястье.

В моей ладони оказался плотный теплый комок. Небольшой совсем, он очень удобно лег в руку. Не раздумывая, я с силой сжал его в кулаке. Отпустил. И еще раз сжал. И еще. И еще…

Кларочкино сердце в руке вздрогнуло. Показалось? Я еще несколько раз сдавил его и на несколько секунд расслабил кисть.

Не показалось! Теплый комок в пальцах трепыхнулся робко, неуверенно… И замер.

— Давай же, работай! — прошептал я и опять сжал кулак.

Сердце послушалось. Оно дернулось один раз, другой, третий… Задумалось ненадолго и — пошло! Застучало, запульсировало в моей руке, будто пытаясь вырваться на свободу. И я — отпустил.

Осторожно вытащил руку из груди. Полюбовался, как в глубине раны радостно подпрыгивает ожившее сердце. И долго сидел на холодном полу, глядя, как Петрович что-то восторженно кричит мне, хлопая по щекам приходящую в себя Кларочку.

И — не слыша его.

11 августа, 00.24, о. Крит, портал Лабиринта

Из подземелья мы выбрались около полуночи. И теперь валялись прямо на росистой траве, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Просто глядя на низкие звезды.

Обратная дорога оказалась легче: «бронзовый» коридор больше не излучал инфразвук; бесследно растаяло газовое облако. Вместе с жезлом исчезли и барьеры на пути к нему. Даже несмотря на то, что мы по очереди несли постанывающую от боли Кларочку, возвращение показалось нам быстрым и легким.

У выхода из святилища, с другой стороны каменных ворот, мы обнаружили пятерых мертвых Охотников. Двое из них оказались моими старыми знакомыми: длинноволосый каратист, чуть не забивший меня ногами до смерти в номере отеля, и толстяк с нашлепкой на носу, у которого я там же отобрал пистолет. Почему они не вошли вместе с Боровым внутрь — загадка. И хорошо, что не вошли, иначе события развивались бы по совершенно другому сценарию. Весьма печальному для нас.

Кларочка держалась молодцом. Мы, конечно, постарались тщательно перебинтовать ее грудь, чтобы хоть как-то пока закрыть рану над сердцем. Но все равно видно было, что малейшее движение или толчок причиняют девушке невыносимую боль. А она все порывалась идти сама и пару раз даже пыталась это сделать. Но тут же бледнела, покрывалась крупными каплями холодного пота и медленно оседала на мои руки. С такой дыркой в груди не находишься.

И вот — вышли. Мы с упоением вдыхали свежий ночной воздух, наполненный запахами моря и хвои. И молчали. Потому что не было слов, не было мыслей, не было ничего. Кроме жуткой усталости и подзабытого уже чувства покоя.

11 августа, 14.32, о. Крит, Ираклион,

клиника Св. Варфоломея

Я осторожно постучал и приоткрыл дверь в палату:

— Можно?

— Да, конечно! Заходите! — Тина с улыбкой шагнула мне навстречу.

Я вошел. Палата мало чем отличалась от нашей одноместной «десятки», в которой я впервые повстречался с Хрулем. Такая же функциональная койка, прикроватный монитор да слабо пыхтящий аппарат ИВЛ.

На койке с закрытыми глазами лежал малыш. Лет двух, не больше. С абсолютно лысой головкой и тонкими, исхудавшими ручками поверх одеяла. Из его шеи торчала трахеостомическая трубка, к которой, собственно, и был подсоединен дыхательный агрегат.

— Это Алекс. Он в коме, — пояснила Тина.

Я кивнул. Вижу.

— Ну, как ваша экспедиция? Вы были в Лабиринте? Нашли жезл? Да что же вы стоите, садитесь и рассказывайте! Мне не терпится узнать, что вы там нашли! — Она почти силой усадила меня на стул и села напротив, с любопытством глядя на меня блестящими темными глазами.

— Мы нашли жезл. Жезл Асклепия, — просто сказал я.

— В самом деле? Так, значит, он все-таки существовал? Я имею в виду Асклепия! — изумилась женщина.

— Видимо, существовал, — подтвердил я.

— Надо же! Оказывается, наши мифы — и не мифы совсем! По крайней мере, некоторые, — улыбнулась она. — Представляю, как был ошарашен Андре: он такой скептик во всем, что касается всякой мистики. А тут — такое откровение! Кстати, где он сам? Ушел пересматривать свои взгляды?

Я посмотрел прямо в смеющиеся карие глаза и глухо произнес:

— Андре больше нет, Тина. Он погиб. В бою погиб.

Глаза перестали смеяться и разом стали пустыми.

Побледневшая женщина медленно встала и подошла к окну. Уткнулась лбом в стекло, бессильно уронив руки вдоль туловища. И замерла так, не говоря ни слова.

Молчал и я. Потому что нечего было сказать. Любые слова утешения были бы не к месту: Андре не вернешь. Просто сидел и глядел в напряженную спину женщины, потерявшей мужа, почти лишившейся сына и вот теперь утратившей любимого.

В тишине прошли многие минуты. Тина все так же стояла у окна, замерев в одной позе, будто высматривая кого-то на улице. Того, кто уже никогда не придет. Она не рыдала, не причитала, не заламывала руки в безутешном горе. Настоящее горе — оно всегда тихое.

Глядя в спину скорбящей женщины, я вдруг понял, что должен сделать. Тихо встал, подошел к Алексу, присел на краешек его койки. Осторожно взял в руки невесомую детскую ладошку, влажную и холодную. Присмотрелся: вся рука до локтевого сгиба была в синяках и следах уколов. Натерпелся малыш.

Сжав ручонку в ладонях, я наклонился к его уху и прошептал:

— Исцелись!

И разогнулся, выжидающе глядя в лицо Алекса.

Голубоватые веки задрожали и распахнулись. На меня с любопытством взглянули глаза. Большие, сияющие… в них плескались детские лукавство и шкодливость, но не было болезни. Больше не было!

Малыш открыл было рот, но я приложил палец к его губам: не сейчас. Не время для разговоров, да и не сможешь ты говорить, пока трахеостома стоит. Да, кстати…

Я отсоединил разъем дыхательного аппарата от трубки, уходящей в трахею Алекса. Теперь давай сам, дружок!

Он задышал сразу, ровно и глубоко, без всяких усилий. Бледные до этого щеки тут же порозовели. Вот и славно!

Я легонько пожал его ладошку и с удовольствием почувствовал ответное, вполне крепкое пожатие.

— Живи, малыш! Будь здоров.

Встал, не оглядываясь, вышел из палаты и тихонько притворил за собой дверь.

 

Эпилог

20 сентября, 13.40, Нероград

— И вот только представь себе эту картину: в самолете дырища, ветер жуткий, по салону летают старушки, пилоты мертвы. Пассажиры орут благим матом… А мы с Петровичем сидим в кабине и тупо наблюдаем, как на нас заходит истребитель. И сделать-то ничего нельзя! — я помолчал немного, окунувшись в воспоминания о том кошмаре, и продолжил: — Знаешь, Викуша, что самое страшное? Понимание собственного бессилия. Как тогда. Мы видели, понимали, что сейчас нас будут убивать. Понимали, что через пару секунд нас изрешетят в лоскуты, как перед этим — пилотов… И ничего, абсолютно ничего сделать не могли. Вот что страшно! Даже не смерть, а это самое осознание своей беспомощности…

Вика молча слушала. С легкой своей улыбкой, в которую я когда-то влюбился раньше, чем в ее хозяйку. А вот глаза были грустными.

— Стало быть, сидим мы и смотрим. Как вдруг невесть откуда появляется второй истребитель и таранит первый. В секунду оба самолета — в хлам! А мы — живы. Представляешь, только что уже ощущали себя покойниками, ан нет: поживем еще! А я ведь, Викуша, так и не узнал ничего о пилоте того, второго самолета… Кто он, откуда, осталась ли семья… Он ведь всех нас тогда спас. А себя вот не пожалел… Пусть небо тебе будет пухом, офицер.

Вика смотрела на меня печальными глазами и молчала. Помолчал и я.

Заморосил унылый сентябрьский дождь. Я поднял воротник курки и поежился: даже для позднего сентября было довольно-таки прохладно. Да еще и ветер поднялся совершено некстати, срывая с кленов разлапистые оранжевые листья и старательно устилая ими землю.

Несколько дождинок упали на Викину щеку. Я осторожно, самыми кончиками пальцев смахнул их, ощутив на миг колючий холод. Стекло тут же затуманилось, сохранив следы моего прикосновения. Ненадолго. А потом опять стало прозрачным.

Это был очень удачный портрет. Фотограф угадал именно тот ракурс и тот момент, когда Вика улыбалась своей непостижимой улыбкой: теплой, ласковой и немного печальной. Той самой улыбкой, которая свела меня с ума много лет назад, при нашей первой встрече. И которая всякий раз, едва обозначившись на Викиных губах, заставляла забывать обо всем.

С этой же улыбкой она ушла пятнадцать лет назад. Тогда тоже был сентябрь. И был дождь. Как сейчас.

Не место, ох не место этому портрету здесь, на бурой земле свежего могильного холмика, в подножии незатейливого, временного (пока земля не осядет) памятника. Да и самой Вике тут — не место.

Вот только здесь она. И ничего с этим не поделаешь. Ничего не изменишь.

Теперь — ничего…

Она ушла в сентябре. Опять в сентябре… Через две недели после нашего возвращения с Крита. Был первый день осени: по улицам сновали радостные первоклашки с замотанными предшкольными хлопотами мамашами и огромными, не по росту, ранцами. Воздух был пропитан запахами многочисленных букетов, приготовленных к первому звонку. Как и всегда в этот день, казалось, будто весь город, от мала до велика, собрался в первый раз в первый класс.

И только Вика никуда уже не торопилась. Около полудня мне позвонил Витаминыч и сообщил, что она умерла. Помолчал вместе со мной в трубку… И неожиданно добавил: «Она очень спокойно ушла. Улыбаясь…»

Потом в трубке долго подвывали гудки. Я стоял посреди спешащего в школу города и прижимал к уху нагревшийся телефон. Будто надеясь услышать что-то еще. Не ощущая ничего, кроме навалившейся чудовищной усталости. И опять — не веря.

На похороны я не пошел. Струсил, наверное. Просто закрылся в тот день дома и напился, первый раз в жизни. Да вот ведь беда-то какая: не проняло. Будто не водку пил, а воду — гадкую, горькую, обжигающую все внутри, но всего лишь воду. Только сердце грохотало где-то в отвратительно-трезвой голове, мстительно выстукивая слова Вики: «Спаси меня, Пашка!» Не спас. Мог, а не спас. Много разных красивых оправдательных фраз можно было бы придумать, наверное… Вот только суть они бы не изменили: Вика надеялась на меня. И верила, что — смогу. Я ведь видел тогда ее глаза: верила она! А я — предал.

…— Знаешь, Викуша, а ведь Бог — есть. Я теперь это точно знаю: сам с ним разговаривал. Да, да, не смейся, я правду говорю! Мы с ним беседовали, вот как с тобой сейчас… Только он мне отвечал, а ты все молчишь, — с легким укором прошептал я и вновь смахнул назойливые дождинки с холодного стекла. — И он совсем не такой, каким мы его представляем. Он… ну вот, даже не знаю, как объяснить! Он… — я надолго задумался, подбирая нужное определение, — человечный очень, вот! И немного стеснительный… А еще у него синие глаза, ссадина на коленке и теплые, чуть шершавые ладошки…

Вика теперь улыбалась слегка недоверчиво. Я ее хорошо понимал: сам, наверное, не поверил, если бы не видел Его воочию.

— Викуша, ты прости меня… — вырвалось вдруг то, что занозой засело в душе. — Не буду оправдываться: мне не поможет, а тебе уже все равно… Просто — прости, если ты меня слышишь. А ты ведь слышишь, я знаю. Оттуда, где ты сейчас, слышать можно, да вот туда — не докричишься! Если только вот так, вполголоса… Ангелы, наверное, поют шепотом…

Позади и впрямь послышался шепот. Я вздрогнул и оглянулся: нет, не ангелы. Всего лишь ветер взъерошил опавшую листву. А потом по ней полоснула длинная очередь усилившегося дождя.

Крупные капли застучали по стеклу портрета. Их я уже не смахивал — бесполезно. Сливаясь в ручейки, они скатывались вниз по гладкой прозрачной поверхности, отчего казалось, что Вика плачет. Улыбаясь.

На лавочку рядом со мной кто-то присел. Я не стал смотреть, кто там: какая разница? Глядел на улыбающуюся сквозь слезы Вику и чувствовал, как в груди растет ледяной ком. Как тогда, в палате, после ее негромкого: «Спаси меня, Пашка!»

— Я так и думал, что ты здесь. Едва нашел, — голосом Петровича пояснил неожиданный сосед.

Я молча кивнул. Правильно думал. И найти на разросшемся кладбище кого-нибудь непросто. Особенно в дождь.

Помолчали втроем. Слушая, как шепчет осенняя листва, о чем-то своем беседуя с ветром и дождем. Мы с Викой смотрели друг на друга и по нашим щекам текли ручейки. Было щекотно.

Петрович полез за пазуху:

— Давай, Пашка, помянем ее. Знаю, что не пьешь, но надо. Да и тебе полегчает. Вот, я принес! — он достал бутылку и три маленьких пластиковых стаканчика.

Деловито расставил их на скамейке между нами, налил. Следом на импровизированном столе появилась буханка черного хлеба. Уже нарезанного. Сопя, Ванька, наклонился и поставил одну стопку перед портретом. Аккуратно накрыл ее хлебным ломтем и встал, подняв свой стакан.

Встал и я.

— Ну, пусть земля ей будет пухом! — Петрович залпом осушил стопку.

Я кивнул. Пусть будет.

Водка опять была как вода. Только горло обожгла.

Сели, помолчали.

— Ты не кори себя, Пашка, — тихо сказал Петрович. — Все ты сделал правильно. Она бы поняла… Она и так — поняла и простила.

Закусив губу, я поднял лицо вверх, ловя дождь широко раскрытыми глазами. Капли забарабанили по ним, стекая по щекам и губам. Дождь почему-то был соленым.

Все правильно. У меня был выбор, я его сделал. И винить — некого. Как говорил один мой знакомый маленький бог: «Вы сами делаете свою жизнь. Плохую ли, хорошую, счастливую или нет, но — сами. Я ни при чем!»

— Она-то поняла, Петрович. И простила. Да вот сам — не могу, — прошептал я.

Вика улыбнулась мне сквозь дождь. Я погладил ее по щеке:

— Мне пора, Викуша. Спи спокойно. Не знаю, видишь ли ты там сны, но пусть они будут радостными и цветными. Пока!

Поднялся и вышел за оградку. Петрович — за мной.

…Сентябрь старательно мостил аллею золотом листвы, оплакивая дождем собственную щедрость. Мы с другом неспешно шагали к виднеющимся вдали воротам кладбища, разбрасывая ногами тяжелые мокрые листья.

Внезапно дождь кончился. Мгновенно, будто наверху кран закрыли. Задрав головы, мы посмотрели вверх: сквозь обрывки опорожненной тучи несмело проглядывало солнце.

А где-то там, еще выше, за пределами Вселенной, в дали, которую и представить-то нельзя, двое мальчишек продолжали свою недетскую Игру.

Странную Игру.

Страшную Игру.

Вечную Игру…

Ноябрь 2008 — март 2009

Москва — Ивантеевка