Территорию клиники окружала железная решетка, настолько частая, что сквозь нее практически ничего нельзя было разглядеть: она была составлена не из прутьев, а из плоских металлических пластин, чуть-чуть выгнутых. Получалось что-то вроде длинной-длинной занавески-жалюзи, поставленной набок. Пластины уходили вверх, сужались и превращались в прутья, которые оканчивались декоративными наконечниками копий разнообразной формы и стиля. Получалось очень красиво, и в то же время желание перелезть через эту ограду у Казака отпало сразу же, как только он внимательно к ней присмотрелся.
Дорога пару сотен метров шла вдоль нее, а потом широким полукругом выводила к въезду на территорию. Ворота, выполненные из той же решетки, были гостеприимно распахнуты, но гостеприимность эта была чисто декоративной: шагом дальше путь машинам преграждал шлагбаум.
Сбоку от шлагбаума находился небольшой крытый паркинг, за прозрачными стенками которого виделся одинокий мини-вэн, а между воротами и паркингом стояло небольшое строение, чем-то похожее на пост дорожной полиции: такие же округлые формы, широкое атермальное стекло окна, направленного к дороге, блок прожекторов, заливающий светом все на сотню метров в округе, и небольшой частокол антенн на крыше. Дополнял впечатление стоящий рядом могучий мотоцикл, из тех, что если ляжет набок — в одиночку не поднимешь, вот только без красно-синей мигалки. Таксист не колеблясь подрулил прямо к дверям поста и затормозил.
— Ну, ребятки, с богом! — одними губами прошептал он.
Наташа, уже закрывшая лицо так, что видны были одни глаза, да и те прикрытые сеткой, вышла из машины. Казак, заблаговременно улегшийся на пол вдоль заднего сиденья, осторожно поднял руку с позаимствованным у девушки зеркальцем и прищурился.
Угадывать, что происходит, по перевернутому отражению было очень трудно, однако кое-что он все же различил. Вот она подходит к двери, вот тянет руку к звонку, но дверь распахивается сама, и Наташа входит…
Казак чуть-чуть повернул руку. За широким стеклом поста не было видно ничего — во-первых, оно, само собой, тонированное для защиты от дневной жары, а во-вторых, там и свет не включен. Видимо, специально для того, чтобы лучше видеть подъезжающих. Или, наоборот, чтобы с улицы никто не видел, что происходит внутри…
Прошла минута, другая, третья. У Казака устала рука, и он все так же осторожно переложил зеркальце в другую. Да что же она там так долго…
Как бы в ответ на его мысли дверь открылась, и Наташа, все так же кутаясь в покрывало, направилась к машине. Казак напрягся — неужели ничего не получилось?
Мягко щелкнула дверь, и Наташа, не садясь в машину, нагнулась, как бы отыскивая что-то в салоне. Одновременно с этим она быстро говорила:
— На посту двое, дверь за мной не запирали, на улицу почти не смотрят, все больше на меня пялятся. Скомандовали отогнать машину на стоянку, а мне предложили подождать, пока окончательно разберутся. Скорее всего просто хотят подержать подольше — парням скучно. Перед дверью камера, осторожней!
— Понял! — прошипел Казак с пола. — Тогда я за тобой войду, примерно через минуту.
— Коридорчик прямо. И направо дверь… Все, дальше тянуть нельзя! — и Наташа распрямилась, держа в руке сумочку.
Казак быстро прикинул обстановку и сказал водителю:
— Разворачивайся к паркингу потихоньку, правым боком как можно ближе к двери! И притормози около нее…
— Ну давай… — с сомнением протянул таксист, но больше ничего не добавил, и Казак почувствовал, что благодарен ему за это. Именно сейчас, за несколько секунд до того, как окончательно переступить черту, после которой уже нельзя будет отступать, он ощутил все безумие своей затеи. И скажи сейчас водитель что-нибудь относительно нереальности его планов, Казак окончательно потерял бы веру в удачу — не отступил бы, нет, но шел бы вперед, заранее готовясь к неудаче.
Эти мысли пронеслись в голове Казака в одно мгновение, и тут же он забыл о них — заставил себя забыть. Была конкретная цель, ее надо достичь. И к черту все сомнения!
Он извернулся на полу, привстал на коленях и быстрым движением натянул на голову половину черных Наташиных колготок, а потом, оттянув их поочередно на каждом глазу, с некоторым трудом проделал отверстия, надрывая тонкую синтетическую ткань обломанным ногтем большого пальца.
«Зараза, прочные какие… — Казак в последнюю секунду оборвал вторую половину и сунул в карман. — Вот чего бы Наташке вместо колготок чулки запасные не прихватить?»
И с этой, совершенно неподходящей мыслью, он повернул ручку двери.
В образовавшуюся щель ударил свет прожекторов, и Казак понял, что машина уже заканчивает разворот и проезжает так, как он и просил — медленно и правым боком близко к стене поста.
Еще чуть-чуть… Сейчас! Казак по-лягушачьи оттолкнулся ногами и после короткого полета приземлился на руки и колени почти под самой стеною. Со стороны удаляющегося такси послышался хлопок — водитель захлопнул дверь.
Казак прижался к стене, продолжая стоять на четвереньках — если бы он поднялся чуть выше, его голова оказалась бы как раз на уровне темного стекла. Прожектора на крыше поста продолжали равнодушно освещать все вокруг, и человек с лицом «а-ля Фантомас», по-крабьи перебирающийся вдоль здания по самому видному месту, наверняка выглядел дико. Одна надежда, что единственные возможные зрители сейчас там, внутри, и заняты совсем другими делами…
«Так, где там камера? Ага, вон висит… — кинул Казак короткий взгляд вверх. — Очень удобно висит, как раз с моей стороны, чуть-чуть под углом. То есть я буду в мертвой зоне до последнего момента — это если на ней нет инфракрасного датчика, автоматически разворачивающего объектив в сторону человека. А если он там есть? Значит, надо все делать быстро!»
Он еще раз посмотрел на камеру, висящую на треугольном кронштейне. Вроде бы не двигается… А повернется — будет поздно!
И Казак заспешил к двери, словно хромая собака на трех лапах — в правой руке он держал свое единственное оружие — саперную лопатку. Вот и дверь, перед ней пластмассовый коврик, имитирующий островок зеленой травки…
«Ну, парень, с богом!» — и он вскочил, стараясь быстро и в то же время тихо открыть дверь.
Испугаться, что на этот раз вход может оказаться заперт, Казак не успел: дверь послушно подалась, и он беспрепятственно вошел в тот самый коридорчик, о котором упоминала Наташа. Просто пустой коридор, залитый белым светом люминесцентных ламп. По левой стороне несколько дверей, а направо одна, и из-за нее слышатся громкие гортанные голоса…
«Это что, Наташка?! Здорово у нее получается!» — восхитился Казак, разобрав в галдеже уверенный женский голос. Ему представился базар и торговка в цветастом платке, выясняющая, почему это у соседа дыни дешевле. Обычно после разговоров таким тоном на базаре начинается драка… Ну что ж, пусть все будет, как полагается!
Казак примерился, как бы половчее вышибить дверь, плечом или ногой, решил бить плечом и сделал мягкий шаг назад. Глубоко вздохнул, поднял саперную лопатку… И вдруг явственно услышал за спиной негромкий шорох, и сразу же после него зажурчала вода. Он резво крутанулся на одной ноге — и вовремя! Дверь за его спиной, из тех, что по левой стороне, скрипнула и открылась.
Ни оказавшийся за дверью плечистый араб в желто-коричневом камуфляже, ни сам Казак не ожидали встречи, но у Казака было преимущество: его нервы и мышцы были уже готовы к стычке, а охранник ничего не ожидал. Вполне возможно, что при равных шансах в драке с ним Казаку пришлось бы весьма туго, но сейчас на его стороне было преимущество внезапности. Поэтому он, не думая, влепил выходящему хороший удар левой рукой в переносицу и тут же добавил лопаткой плашмя по макушке. Это не оглушило араба, но ошеломило его на мгновение, и этого мгновения Казаку хватило, чтобы снова обрушить на голову охранника лопатку, теперь уже метясь в висок.
Араб издал странный хлюпающий звук и, привалившись к стене, осел на пол. Казак на секунду застыл, прислушиваясь, — но нет, голоса из комнаты продолжали звучать все так же весело и громко. Похоже было, что короткие удары не привлекли внимания.
Стараясь действовать одновременно как можно быстрее и как можно тише, Казак перешагнул через неподвижное тело и, схватив его за шиворот, как мешок, потащил обратно туда, откуда незадачливый охранник только что вышел. Небольшая комната без окон с умывальником, еще дверь…
«Ф-фу!» — чуть ли не в голос воскликнул Казак, открыв ее. Ящик из синей пластмассы, увенчанный стульчаком с крышкой, не оставлял сомнений в предназначении помещения. Судя по отсутствию смывного бачка, это был биотуалет, а запах свидетельствовал, что экологически чистые биопроцессы в нем идут в максимально возможном темпе. Могучая вонь смешивалась с не менее могучим ароматом дезодоранта, производя неповторимое впечатление.
Стараясь не дышать носом, Казак по-быстрому стянул с охранника ремень и припеленал его к водопроводной трубе. После этого он старательно ощупал его карманы, но пользы это не принесло: единственным их содержимым оказалась записная книжка, испещренная непонятными буквами. Сунув на всякий случай книжку в карман, Казак собрался уже было уходить, но вдруг остановился и смерил охранника взглядом. А почему бы, собственно, и нет?
Наверное, у какого-нибудь армейского сержанта, славящегося крутым норовом, молодые бойцы одеваются и быстрее, но результат Казака тоже был весьма неплох. Не снимая своего неказистого комбинезона, он напялил трофейную форму прямо на него, благо размеры ее позволяли.
«Дубль второй!» — отметил летчик про себя, вновь оказавшись в коридорчике и осторожно приближаясь к двери. Однако теперь план действий у него был немного другой…
Наташа, сидящая на низеньком диванчике, волновалась все больше и больше. Дежурный уже давно отстучал на клавишах терминала запрос и получил ответ — никакого дядюшки Хазифа в госпитале не было. Но отпускать немного странную, но такую милую посетительницу…
Охранник и дежурный изощрялись в остроумии и хвастовстве, совершенно забыв о том, что попросили девушку задержаться лишь для того, чтобы не через компьютер, а лично дозвониться до дирекции и выяснить, есть все-таки в госпитале мифический дядюшка или его нет. Наташа тоже как бы забыла об этом, делая вид, что ее все больше и больше увлекают эти два парня в полувоенной одежде, один из которых гордо представился «командиром охранного полка», а второй, не растерявшись, сообщил, что он «начальник всех ночных дежурных», а потом, спохватившись, добавил, что и дневных дежурных тоже. Глядя на них через плотную сетку покрывала, Наташа чисто автоматически поддакивала, издавала удивленные возгласы, а изредка принималась спорить — и с беспокойством думала:
«Где же Николай? Что с ним, куда он делся? Что он задумал, в конце концов?!» Освещенная площадка перед постом, видная через широкое стекло, была все так же пустынна, а монитор камеры над входной дверью закрывал своей спиной дежурный. Наташа даже не знала, проник уже Казак в помещение поста или нет…
Со стороны двери раздался звук, в котором не было ничего необычного — ни удара вышибающей ее ноги, ни устрашающего крика врывающегося в логово врагов героя. Силуэт, который показался в дверном проеме, тоже в первую секунду не вызвал никаких подозрений: еще один охранник в пятнистой одежде, только почему-то отвернувшийся куда-то в сторону коридора…
Двигаясь почти что спиной вперед, Казак шагнул в помещение. Он рассчитывал, что привычный облик входящего не вызовет у находящихся внутри мгновенной реакции, и надеялся воспользоваться заминкой, чтобы сориентироваться. В соответствии с этим планом Казак попытался осмотреться, но вдруг услышал удивленный возглас, и где-то далеко, на заднем плане сознания мелькнуло: ну правильно, ведь дурацкую колготину можно увидеть не только у него на лице, но и на затылке тоже…
Боковым зрением он увидел, как с высокого табурета перед небольшим пультом поднимается парень в камуфляже, но у этого на поясе висела кобура, и рука парня уже вытягивала из нее оружие! Казак, толком еще не успевший осмотреться, отпрянул вправо, надеясь занять лучшую позицию, но под ноги попалось небольшое кресло, и он кувыркнулся через него — и это оказалось весьма кстати: прогремел выстрел, и что-то мелкое и противное брызнуло за головой Казака.
«Ах так?!» — он вскочил на ноги, одновременно поднимая и швыряя вперед кресло, примерно туда, откуда раздался выстрел, еще не видя противника, и тут же качнулся обратно к двери, мельком успев разглядеть, что Наташа, накинув второму арабу на шею свою чадру, висит на его спине, как разъяренная кошка, а тот отчаянно пытается освободиться.
Метательный снаряд Казака почти попал в цель, но охранник все-таки сумел увернуться, выстрелив при этом еще раз. Стрелял он не целясь, однако эффект от выстрела получился неожиданный: под потолком раздалось громкое шипение, и дежурное помещение в мгновение ока наполнилось холодным туманом, от которого у Казака тут же заслезились глаза. Однако, не обращая на это внимания, он согнулся, не видя ничего перед собой, рванулся вперед и угодил головой в грудь стрелявшему. Тот, продолжая держать одной рукой пистолет, другой тер глаза и от толчка рухнул на спину. Не давая парню опомниться, Казак уже знакомым движением угостил его лопаткой по черепу, а потом безо всякой жалости пнул ногой по кисти. Парень взвыл, а пистолет отлетел в другой конец комнаты. По идее, оба они должны были сейчас наперегонки рвануться к оружию, но вместо этого охранник попытался схватить уцелевшей рукой Казака за горло. Тот, недолго думая, перехватил эту руку и, налегши всем телом, начал заламывать ее назад. Делу неожиданно помог Наташин араб: в попытках освободиться он попытался перебросить ее через себя, но потерял равновесие и рухнул прямо Казаку на спину, добавив к его весу вес свой и девушки. Рука стрелка отчетливо и омерзительно захрустела и подалась вниз, оставшись под неестественным углом. Парень глухо охнул, и глаза его закатились.
Казак, отметив это про себя, тут же переключил внимание на последнего оставшегося охранника: тот продолжал елозить по полу, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Казак сгреб его жесткие темные волосы в ладонь и размашистым движением приложил охранника лицом о кафельную плитку пола — плитка была чистая, новенькая и покрыта забавными рисунками в виде птичек и кошечек. После того как Казак вздернул лицо араба вверх, на полу осталось красное пятно, словно кто-то нарисовал на кафеле еще и собаку.
— Ты как, живой? — поинтересовался Казак у охранника и, увидев осмысленный взгляд, не стал дожидаться ответа, а вновь приложил его об пол, а потом, для верности, еще раз.
— Наташка, найди пушку, живо! — крикнул он, внимательно следя за арабами: мало ли, вдруг очухаются?
Девушка быстрым движением сунула в руку Казаку концы покрывала, по-прежнему замотанного вокруг шеи охранника, пропала в тумане: наверху что-то продолжало шипеть.
— Черт… Не вижу ничего… — донеслось до него, и тут же: — Ага, вот он! Коля, ты где?
— Здесь, здесь! — подал он голос и вскоре уже сидел на корточках, сжимая в руке рукоятку пистолета. Он не разбирался в марках стрелкового оружия так хорошо, как Корсар, и не мог бы сказать, что за пушку он сейчас держит в руке. Но это оружие, оно работало — и этого было достаточно.
— Ну, что дальше? — спросила Наташа. Голос ее дрожал от возбуждения, и казалось, что она сейчас готова идти хоть к черту в зубы. «Ну, девчонка!» — подумал Казак и, чувствуя необходимость быть рассудительнее и спокойнее нее, нарочито бесстрастно ответил:
— Двери открой, чтобы эту дрянь вытянуло. Похоже, кондиционер продырявили.
Когда через несколько минут сквозняк действительно очистил помещение (жжение в глазах, правда, осталось), оказалось, что пуля угодила в воздухоохладитель, установленный под потолком. Что за газ в нем был, Казак не знал, но надеялся, что безвредный, — вряд ли опасное для здоровья вещество разрешили бы использовать в бытовом приборе. Но безопасное — не значит приятное. Кроме газа, в кондиционере оказалась еще какая-то мутно-коричневая жидкость, которая теперь капала вниз, собираясь лужицей на полу. Именно она и издавала резкий запах, и, чуть не наступив в лужицу, Казак в сердцах воскликнул:
— Что за дрисня… Ой, извини.
— Да ладно, — кротко ответила Наташа. — Оно похоже.
Кое-как отряхнувшись, Казак проверил остальные помещения поста: кроме главной комнаты, в которой теперь лежали двое, и туалета, где продолжал пребывать в счастливом забытьи третий охранник, здесь оказалась еще маленькая спальня с мягкой кроватью, что-то вроде комнаты отдыха — по крайней мере в ней стоял видеоблок, кресла, а на полу был разложен ковер, и наконец электрощитовая. Кроме распределительного щита, Казак обнаружил там еще один коммутационный блок, маленький и аккуратный, затейливо перемигивающийся красными и зелеными светодиодами.
Решив, что эта штука отвечает за связь, Казак решил было тут же разбить ее, но вовремя спохватился: мало ли, вдруг сигнализация так устроена, что потеря сигнала сразу же вызовет тревогу?
«К тому же, — сообразил он, — мы ведь можем использовать ее в своих интересах!» — и с этой мыслью он вернулся обратно к Наташе.
Девушка сидела, наставив пистолет на охранника, того самого, которого чуть не задушила покрывалом. Связанный по рукам и ногам, он лежал почти неподвижно, но через разбитые губы выплевывал все новые и новые порции слов. На вопрос, о чем идет речь, Наташа пожала плечами.
— Да так, ничего интересного… — но не удержалась и добавила с возмущением: — А еще говорят, что русская матерщина — самая изощренная в мире!
— Мне его заткнуть? — галантно спросил Казак.
— Да нет, ничего. Мне даже полезно, все-таки я приехала на языковую практику…
— Ну-ну… — покачал головой Казак, усмехнулся и сразу же посерьезнел: — Тогда, в порядке практики, спроси у него, как работает система сигнализации
Ответом была новая порция, как понял Казак, еще более яростной ругани.
— Ну и? — для порядка поинтересовался он и тут же сообразил, что заставлять Наташу повторять все это по-русски не стоит. — Ладно, не надо, я и так понял. Клиент нервничает. Тогда скажи ему… Скажи ему, что если он не расколется, то я его сейчас убью.
Видимо, несмотря на максимально кровожадную улыбку на лице, сказано это было без должного выражения, и «клиент» продолжал горячится. Казак задумался, потом сообразил:
— М-м-м… Наташ, извини, но тебе придется сказать ему… Скажи ему так: вот видишь инструмент? — он начал покачивать перед носом араба лопаткой, так, чтобы по остро наточенным граням побежали искорки. Налитые кровью глаза охранника задвигались в такт. «Ага, заинтересовался…» — И Казак негромко продолжил:
— Так вот, скажи ему дальше: вот этим самым инструментом я сейчас буду рубить ему яйца. По одному, то есть даже по половинке. А убивать, наоборот, не буду.
Девушка перевела, а потом глянула на него, и уголки ее губ брезгливо опустились вниз:
— А ты действительно сделаешь это? — спросила она, как будто не сразу поняла смысл этих слов.
— Не знаю, — признался Казак. — Наверное, придется…
Представив, как будет выполнять свое намерение, он скривился едва ли не сильнее Наташи — и именно отвращение на его лице заставило охранника поверить и испугаться. Если бы этот гяур грозно размахивал своим странным оружием и продолжал корчить пугающие рожи, то это говорило бы только о том, что он и сам не верит в свои угрозы. Но когда врагу самому противно то, что он собирается сделать…
Оказалось, что многого охранник не знал, да и не мог знать Немногим больше мог бы помочь дежурный, в чьи обязанности входил опрос и регистрация приезжающих, а в редких случаях и их отправление назад несолоно хлебавши — случайные люди здесь почти не появлялись, а неслучайные уже имели все полагающиеся пропуска. Однако глаза дежурного продолжали оставаться закатившимися, и попытки привести его в себя не увенчались успехом. Может быть, дело было в том, что Казак для страховки притянул у него друг к другу и здоровую, и сломанную руку, и боль в поврежденной руке не давала вернуться сознанию, однако развязывать его он не стал.
Пришлось удовольствоваться малым. Внимательно выслушав перевод Наташи, Казак нажал несколько кнопок на пульте и убедился, что тревоги нет — по крайней мере сообщения об этом на пост въездного контроля не поступили. Затем, задав еще несколько вопросов, он попробовал узнать что-нибудь про Хомяка: через восьмибуквенный пароль вошел в информационную систему, вызвал бланк запроса… и, забывшись, громко обозвал себя чудаком с другой буквы. Наташа заметила, кивнув на лежащего:
— У него красивее получалось. Чего ругаешься?
— Да я… Я же так и не спросил у Андрея, как Хомяка по-настоящему зовут! Хрен мне теперь эта железяка ответ даст!
Наташа пожала плечами, заметив:
— А кто тебе сказал, что он тут под своим именем будет значиться?
Казак промолчал: об этом он как-то и не подумал, и вновь, правда уже про себя, припомнил пару ласковых выражений.
Наверное, Казак не был бы так зол, если бы знал, что любой запрос относительно большинства пациентов клиники доктора Зуфира с использованием их реальных имени и фамилии автоматически отмечался информационной системой как попытка получить конфиденциальные сведения. Тем более когда этот запрос касался пациентов с особым режимом пребывания, сообщение о таком запросе сразу поступало в службу безопасности на предмет тщательного расследования: кто, откуда и почему начал задавать подобные вопросы. Казак и не думал о том, какую тревогу мог бы поднять, и совершенно искренне был огорчен своим промахом.
— Наташа, — позвал он, — ты в компьютерах разбираешься? Ну, модемы всякие, сети?
— Нет, только печатать умею, — призналась она.
— Вот ведь незадача… Были б мы в кино, сейчас бы обязательно какой-нибудь очкарик под руками оказался. Все бы узнал и все отключил!
Казак раздосадованно махнул рукой и отвернулся от терминала.
— Ладно. Давай думать логически: Хомяк жив и в сознании, а про него говорят, что он без сознания. Значит, его должны скрывать. Так? Того, кого скрывают, должны хорошо охранять. Значит, искать Хомяка надо там, где сильнее всего охрана. Наверно, так… Наташа, давай работать. Пусть этот красавец расскажет тебе, где в госпитале охрана сильнее всего!
— А вдруг сильнее всего охраняют что-то другое? Например, сейф с деньгами?
— Значит, разбогатеем! — отрезал Казак. — У тебя есть другие идеи?
— Нет, — согласилась девушка и принялась за допрос. Обменявшись с пленным десятком фраз, она сообщила: — Он почти ничего не знает, там свое подразделение дежурит. Ему кажется, что самый строгий режим на шестом, седьмом и восьмом этажах.
— Да… небогато, — заключил Казак, задав еще несколько вопросов и выяснив, что пленный больше почти ничего не знает. — Хотя и то хлеб. Ну что, поехали дальше?
Наташа кивнула и вдруг спохватилась:
— А как же эти?
— Пусть полежат пока. До утра не помрут, а к тому времени разберемся!
— Я не про это. Ведь мне теперь прикрыться нечем! — Действительно, на охранников ушел почти весь Наташин маскарадный костюм, даже часть халата. Оказавшиеся под ним черные джинсовые брюки и джинсовая же рубашка, а главное — светлые волосы не позволяли девушке сойти за местную жительницу. Казак смерил ее взглядом и согласился:
— Да… Думаю, что изображать кроткую женщину Востока тебе больше не придется. — Он бросил Наташе вторую половину колготок. — На вот, будешь теперь в Фантомаса играть
— Сам-то… Ниндзя! — язвительно ответила она, но колготину все же взяла Светлые волосы скрылись под черной поблескивающей лайкрой, и обтянутая синтетикой голова приобрела вид головы робота из плохого фильма. А когда Наташа маникюрными ножничками простригла глазницы — получилось гораздо аккуратнее, чем рваные дыры у Казака, он не смог удержаться от смешка.
— Видела бы ты себя со стороны… Теперь точно наша возьмет: все просто со страху разбегутся.
— На себя посмотри! И вообще, может, хватит трепаться?
«Действительно, чего это я? Пока ведь ни хрена не сделано, а у меня уже настрой — как на рыбалку!» — одернул себя Казак и заговорил деловито:
— Так сколько, этот хмырь сказал, до основного здания?
— Метров четыреста. А что?
— Да так… Как ты думаешь, мы сможем тот мотоцикл на руках прокатить столько?
— Может быть, и сможем… А зачем?
— На всякий случай, если придется сматываться ускоренным маршем. У нас должен быть шанс на спасение! — Последние слова прозвучали несколько наигранно, и от этого Казак почувствовал себя неловко.
— Ладно. Только я водить мотоцикл не умею! — с сомнением ответила девушка.
— Зато я умею. Пошли! — и Казак с Наташей двинулись к выходу. Лежащий на полу охранник посмотрел им вслед, а потом, насколько позволили разбитые губы, зло усмехнулся. Он действительно ответил на все вопросы, которые ему задавала эта белокурая женщина с подачи парня в дурацком черном чулке на голове. Но кое про что этот гяур спросить не догадался — что ж, справедлив Аллах, затуманивший неверному мозги…
Снаружи пост при въезде на территорию клиники выглядел все точно так же: ограда, ворота, пустая площадка, неподвижный свет прожекторов и уходящая под опущенный шлагбаум дорога. О том, что произошло внутри, догадаться было невозможно, и пожилой водитель такси, уже давно заехавший под крышу паркинга, даже удивился, когда увидел, что из двери сначала вышел парень, а потом и девушка — его странные пассажиры. Больше никто не появлялся, и таксист понял, что по крайней мере начало у них прошло удачно.
Казак осторожно осмотрелся — вроде бы все спокойно и направился к площадке, на которой стоял мотоцикл. Ночной воздух не был особенно прохладен — нагретые за день земля и песок щедро продолжали отдавать тепло обратно, — но Казаку и Наташе он показался удивительно свежим, чуть ли не сладким.
«Конечно, после этой химической вони!» — догадался о причинах такого ощущения Казак, но, случайно подняв руку, вновь почувствовал резь в глазах. Он оглядел себя: каким-то образом рукав комбинезона оказался выпачкан в той «дрисне», что капала из разбитого кондиционера. При первой же возможности надо бы помыться…
«Так, вот он, монстр двухколесный… Ох и здорова тачка! Здорова и хороша…» Действительно, мотоцикл казался огромным. Длинная передняя вилка, четырехцилиндровый двигатель, покрытые черным лаком крылья и обилие хрома где только можно — любой рокер в мире отдал бы полжизни только за то, чтобы сесть за руль этого чуда. Казак рокером не был, но это не помешало ему восхититься могучей машиной.
«А может, не толкать его? А прямо сейчас завести и рвануть вперед, да прямо через главный подъезд и чтоб стекла вдребезги!» — мечтательно подумал он, одновременно понимая, что это будет самым неудачным из всех вариантов.
— Ну что, попробуем? — Стоящая рядом Наташа почему-то сказала это шепотом, хотя никакого смысла понижать голос не было: два силуэта в черных масках, копошащиеся на ярко освещенной площадке вокруг мотоцикла, в любом случае привлекли бы к себе внимание мало-мальски заинтересованного наблюдателя Оставалось надеяться, что наблюдателей поблизости не было.
Казак с усилием стронул мотоцикл с места, и под звонкий щелчок поднявшейся подножки машина мягко встала на оба колеса.
— Держи же его… — Наташа держала руль со своей стороны, не давая мотоциклу упасть набок. Общими усилиями они с Казаком покатили мотоцикл вперед, словно парочка, поехавшая за город покататься и не позаботившаяся вовремя заправиться.
За оградой клиники, казалось, начинался другой мир. Наверное, этот доктор Зуфир вложил немало денег в систему орошения, может быть, даже подземную, потому что трудно было поверить, что такой оазис возник сам по себе. Толстые мохнатые стволы пальм уходили вверх, чтобы увенчаться широкими резными листьями, и эти листья сплошным пологом закрывали звезды. Дорога была обсажена кустарником, явно привезенным откуда-то из других мест: растение с такими широкими, мягкими листьями просто не смогло бы здесь выжить. Самозабвенно скрежетали и верещали цикады, и изредка в ветвях слышалось сонное покрикивание каких-то птиц.
Фонари вдоль дороги горели вполнакала — то ли с расчетом, что если кто-то приедет на машине, то ему и света фар хватит, а могло быть и так, что полное освещение давали лишь тогда, когда кто-то действительно приезжал, а в остальное время осуществлялась экономия. В любом случае это сейчас играло на руку непрошеным гостям клиники: появляться с помпой в их планы не входило…
Дорога забрала вправо, а потом раздвоилась. Казак остановился и огляделся. Справа за деревьями виднелся двухэтажный дом. Огней в его окнах было уже поменьше, но все равно он создавал впечатление жилого здания. Так оно, наверное, и было, потому что, присмотревшись, Казак разглядел, что дорога расширяется и вдоль нее стоят несколько машин, видимо, не поместившихся на стоянке около самого корпуса.
«Похоже, зря мы перли этого монстра!» — раздосадованно подумал он и посмотрел влево.
Корпус самой клиники возвышался над окружающим ландшафтом словно башня. По-прежнему ровно горели лампы дневного света на трех его лестничных маршах, и по-прежнему окна палат темнели мертвыми прямоугольниками. Подъезды к корпусу рассмотреть было трудно: фонари на фасаде клиники светили куда-то вниз. Вроде бы никого пока что вокруг не было видно.
«Только бы какой-нибудь санитар не вышел по холодку прогуляться…» — подумал Казак и скомандовал:
— Навались! — Наташа навалилась, и мотоцикл бесшумно, словно призрак, покатился по развилке.
Подсвеченное холодным светом люминесцентных ламп здание клиники приближалось, и Казак уже начал раздумывать, где бы лучше оставить свой «шанс на спасение», — и вдруг сильный толчок в шею бросил Казака вперед, и он еле-еле успел выставить руки, чтобы не разбить лицо. Он попытался встать, но новый удар не дал ему сделать этого — летчик смог только повернуться на бок. Он поднял голову, и его глаза встретились с холодными, чуть-чуть навыкате глазами собаки.
Узкая, но мощная морда с длинными челюстями, мускулистые ноги, поджарое тело, кожаный ошейник с шипами… Казак лежал неподвижно, понимая, что в случае чего этот зверь размышлять не будет. Двигались только его глаза, ощупывая нового врага, ~ может, у него есть какое-то слабое место?
Заметив, что будущая жертва рассматривает его, доберман вздернул губу, словно презрительно улыбнувшись, и в слабом свете фонаря неожиданно ярко блеснули белые зубы. Правая нога собаки стояла на груди Казака, и от челюстей до его горла оставалось сантиметров двадцать.
— Х-х-х… Хорошая собачка… — прошептал Казак, моля бога, чтобы голос звучал не слишком испуганно.
Доберман ответил низким, почти беззвучным рычанием и оскалился еще шире.
«Не настроена собачка на разговоры… — лихорадочно думал Казак. — А почему же она не лает? Она должна лаять, созывая остальных на подмогу, и сторожей тоже… А Наташка?»
Казак видел только заднее колесо мотоцикла. Оно было неподвижным, и, до боли скосив глаза, он через спицы разглядел сначала Наташины ноги, а рядом, вернее перед ней — четыре собачьих ноги, такие же мощные, как и та, что упиралась ему в грудь. И все было так же тихо — только цикады продолжали свою вечную песню.
«Теперь понятно. Им даже лаять не обязательно… Лишний раз не тревожить пациентов. Взяли нарушителей и держат, пока обход не пройдет… Сволочь носатая, мог бы и предупредить!» — совершенно искренне обиделся Казак на охранника с поста.
Доберман, видимо, уловив что-то в его глазах, немного нагнулся, еще более сократив расстояние между своими зубами и их потенциальной целью… и вдруг выражение собачьего «лица» изменилось. Доберман втянул в себя воздух, выдохнул, снова втянул — и чихнул, смешно мотнув головой! Вновь втянул воздух… Но на этот раз Казак был наготове. Уловив момент, когда морда собаки сморщилась, а глаза закрылись, он резким движением перекатился на живот, подминая добермана под себя. Пес, не успевший среагировать, щелкнул челюстями в сантиметре от лица летчика, и тут же Казак, навалившись на него всем телом, наотмашь ударил собаку под челюсть так, как совсем недавно бил охранника, выходящего из туалета.
Времени доставать пистолет не было, да стрелять сейчас значило полностью провалить всю задумку, а лопатка у Наташи — и поэтому Казак просто бил собаку, не давая ей опомниться, так же как когда-то, стоя по колено в воде дренажной канавы, дрался с овчаркой, науськанной боснийскими «специчарами»…
Доберман, изловчившись, полоснул Казака зубами по ноге, но это уже не был полноценный захват пса-убийцы, после которого собачьи челюсти не разжимаются даже после смерти — псу уже крепко досталось, несмотря на то, что после начала схватки прошло лишь несколько секунд.
— Коля, сзади! — раздался Наташин выкрик, и он обернулся — для того, чтобы успеть выставить руки и не дать уже летящему в прыжке второму доберману схватить его за глотку. Энергия прыжка была столь велика, что Казак не удержался на ногах и снова упал на землю и тут же почувствовал, как первый пес с рычанием кидается на него сверху, тоже стараясь добраться до горла, — на мелочи, типа рук или ног, избитый, но несломленный доберман решил не размениваться.
«Вдвоем они меня прикончат…» — мелькнуло в голове Казака, но вдруг раздался короткий хруст, тело второй собаки содрогнулось в конвульсиях. Не думая, что произошло, Казак тут же отпихнул корчащегося пса от себя и вскочил на ноги. Первый доберман попытался подпрыгнуть, но ноги его уже не слушались, и он промахнулся. Не думая, что делает, Казак схватил собаку за передние ноги, крутанул в воздухе, словно собираясь зашвырнуть подальше, и со всего размаху приложил о бензобак мотоцикла.
И лишь теперь доберман подал голос: полный боли и тоски короткий вой, перешедший в тихое поскуливание, огласил ночь. Собака попыталась подняться, но не смогла. Взглянув на человека, лежащий на брюхе доберман в последний раз оскалил зубы — и затих.
Казак оглянулся — что же произошло с тем, другим псом? Тот лежал на боку дурным чучелом со сведенными судорогой ногами, а из его бока торчала рукоять лопатки, лезвие которой прошло между ребрами собаки и, видимо, дошло до сердца.
Парня передернуло, и он вдруг ощутил, как по ноге стекает струйка крови. «Этак лужа сейчас будет…» — подумал он, стараясь держаться спокойно, хотя внутри его что-то продолжало мелко и противно дрожать — то ли возбуждение схватки, то ли запоздалый страх.
— Наташка… — позвал Казак, желая попросить ее перевязать рану, и вдруг услышал тихие всхлипывания.
— Наташка?
Девушка продолжала стоять, одной рукой с трудом удерживая мотоцикл от падения, а другой поспешно вытирая слезы, одновременно с этим она пыталась прикрыть лицо.
— Ты чего? — удивленный, Казак позабыл и про рану на ноге, и про все остальное, подошел и осторожно дотронулся до нее.
— Да нет, ничего… Сейчас пройдет… — девушка попыталась говорить спокойно — Просто я не хотела… Я не знала, что я ее убью! — и она снова разрыдалась.
Казак несколько секунд удивленно всматривался в лицо Наташи, а потом до него дошло, о чем идет речь: девушка жалела «собачку», которую убила, наугад метнув свое единственное оружие!
Сначала ему захотелось расхохотаться, потом — обозвать Наташу дурой, но Казак не сделал ни того, ни другого, а лишь легонько обнял ее.
— Мы вообще-то делом заняты! А ну взять себя в руки! — грозно напомнил он и ей и себе. Наташа потрясла головой, как бы возвращаясь к реальности, и Казак тут же отстранился от нее, не дожидаясь, пока она это сделает сама.
— Извини, — прошептала она, и голос ее действительно стал тверже, хотя и немного подрагивал, — я просто с детства собак люблю. А своей не было никогда… Я понимаю, глупо было!
— Проехали! — решительно заявил Казак. — У тебя что-нибудь найдется ногу мне перевязать?
После того как Наташа рукавом своей рубашки перетянула ему рану, Казак оттащил трупы собак за дорогу, в кусты, а потом заторопился вперед. Он понимал, что если здесь бегает еще пара-тройка столь же милых домашних зверюшек, то никакая быстрота не спасет, но по крайней мере можно выиграть немного времени, если место схватки первыми обнаружит охрана. Хотя не должна бы — пятно крови, натекшей с ноги Казака, не очень сильно заметно в темноте да на темном асфальте.
Метров за тридцать до лечебного корпуса кустарник по сторонам дороги кончился, и Казак прошептал:
— Пожалуй, хватит бурлачить! — Они затащили мотоцикл на обочину. Казак пошарил по земле, но ни опавших листьев, ни веток не обнаружил: за живой изгородью ухаживали очень уж аккуратно. Тогда он решил наломать веток с листьями, но громкий треск, раздавшийся после первой же попытки, заставил его отказаться от этого намерения. Пристроив единственную оказавшуюся в распоряжении ветку так, чтобы она хоть как-то затеняла блеск хрома, Казак махнул рукой:
— Ладно, все равно пустая затея, — и с этими словами решительно повернулся к зданию: — Ну что, начнем размышления у парадного подъезда?
— Начнем! — согласилась Наташа.
Размышлять было над чем: пространство вокруг здания было хорошо освещено, на нем не было никаких строений и вообще ничего не было: широкая лента асфальта кольцом окружала корпус. Чуть ближе и чуть дальше темнели ровные газоны, зелень которых казалась сейчас почти черной. Подъезд, к которому выходила дорожка, был и впрямь парадным: высокие стеклянные двери, растения в кадках, мягкие кресла перед стойкой и уходящий в темноту коридор, устланный чем-то похожим на ковер. За стойкой виднелась фигура дремлющего… Казак чуть было не подумал «портье», но ведь это была все-таки клиника, а не гостиница Значит, дремал за стойкой дежурный врач, тем более на нем был светло-зеленый халат. А еще по холлу прогуливался очередной охранник в песчаном камуфляже. В его походке не чувствовалось особенного напряжения, но и на спящего на ходу он тоже не был похож.
Наташа стояла очень близко, и внезапно Казак почувствовал, как она напряглась. Он проследил за ее взглядом и тоже внутренне сжался: вдоль стены медленно трусил еще один доберман, такой же, как и недавние двое. Медленно так, неторопливо, по-хозяйски…
Казак осторожно опустил руку и обхватил пальцами удобную шишечку на рукояти лопатки. Будь что будет, но еще раз лежать распростертым перед этими жуткими пастями он не будет!
Однако собака пробежала дальше и растворилась в темноте. Казак тихонько вздохнул и услышал такой же вздох рядом.
— Коля… Смотри! — тихо произнесла Наташа, указывая вверх. Он посмотрел и пожал плечами: дескать, а ты что хотела? Телекамеры как телекамеры, само собой разумеется, что они должны быть здесь. Знать бы еще, смотрит ли кто-нибудь на экраны. Или, может, стоит какой-нибудь фильтр типа «лягушачий глаз», который выделяет движущиеся объекты и привлекает внимание дежурного? Правда, в таком случае ему придется то и дело отвлекаться, чтобы разглядывать пробегающих собачек.
— Может, через окно? — спросил девушка, но Казак молча покачал головой: непрозрачные окна первого этажа наверняка снабжены сигнализацией, и наверняка не самой простейшей. Здесь, похоже, все сделано на современном уровне техники, и даже странно видеть, как в одном из окон лениво вращается самый обыкновенный вентилятор… Вентилятор?!
— Наташа, ты видишь, вон там, форточка, где лопасти мелькают?
— Вижу.
— Прикинь, ты, если мне на плечи встанешь, до крепления вентилятора сможешь дотянуться?
— М-м-м… Наверно, смогу. Только я не вижу, там болты какие-то. У тебя что, гаечный ключ с собою?
— Надеюсь, — почти весело ответил Казак и увлек девушку к спрятанному мотоциклу. Действительно, под задним седлом нашлась сумка с инструментом — кожаная, в сверкающих заклепках, под общий стиль мотомонстра. Не разбираясь, что там есть, а чего там нет, Казак направился назад и у границы открытого пространства сказал:
— Значит, так. У нас один шанс на тысячу…
— Он у нас уже давно один, — недовольно перебила Наташа, и Казак кивнул:
— В общем, так… Сейчас мы будем изображать собак. Или обезьян — в нашем маскараде все одно не похоже. То есть: бежим к стене на четвереньках, авось проскочим. Потом ты вынимаешь вентилятор, и мы через его дырку лезем внутрь.
Казак думал, девушка возмутится, особенно насчет предложения бежать на четвереньках, но Наташа, не сказав ни слова, опустилась на колени, оперлась на руки и лишь потом заметила через плечо:
— Надеюсь, ты не собираешься для пущей убедительности разыгрывать собачью свадьбу?
«Тьфу ты!» — возмущенно подумал Казак, но в то же время против воли отметил про себя, что попка у девочки очень даже ничего, тем более в такой позиции.
Короткая пробежка до стены прошла без осложнений: нигде не взвыла сирена, не вспыхнули новые прожектора, и вообще никаких внешних проявлений тревоги не было заметно. Но каждая лишняя секунда пребывания у стены увеличивала вероятность, что их все-таки заметят, — и Казак не стал тратить времени на вслушивание в ночь. Присев на корточки, он помог Наташе встать себе на плечи и с усилием поднялся, прошипев:
— Ох и увесистая ты… Даром что худая!
— Шестьдесят пять килограммов, в самый раз… — донесся обиженный голос сверху.
— Женщина… — пробурчал Казак и подвигал плечами, чтобы ее ноги не так неудобно давили на ключицы, но все равно стоять было довольно трудно.
Для полноты ощущений Наташа переступила пару раз, так что Казак взмолился:
— Эй, эй, ты не на дискотеке… Ответом на это было лязганье металла, потом «ой…» — и с грохотом, который, казалось, должен был разбудить всю округу, на асфальт брякнулся гаечный ключ.
— Нет, нет, не бойся, это не тот… — успокоила Наташа и вновь принялась скрежетать металлом.
Так продолжалось чуть ли не целую вечность — так по крайней мере показалось Казаку. Он уже ни на что Не надеялся, когда вдруг груз на его плечах ослаб и через секунду и вовсе исчез.
Казак с усилием поднял голову, ощущая боль в шее: вентилятор, продолжая как ни в чем не бывало вращаться в своей круглой обойме, висел на красно-синем проводе, а из круглой дырки торчали Наташины ноги.
Вот они продвинулись еще вперед… И вот полностью исчезли в окне! И только тут Казак понял, что не подумал, а как сам он будет подниматься наверх?
«Идиот! Что теперь? Кинуть Наташке ремень? А она догадается поймать?»
Словно в ответ на эти мысли, в отверстии показалась голова девушки. Смерив взглядом расстояние, она снова скрылась и через десяток секунд высунулась снова, но теперь в ее руке было что-то, похожее на короткий толстый канат.
— Ну?! — нетерпеливо бросила Наташа и перегнулась сильнее, опуская «канат» как можно ниже, и только тут Казак сообразил, что это ее скрученные джинсы, зацепленные за ремень инструментальной сумки.
«Порваться не должно… Только б Наташка удержала!» — подумал он и, подпрыгнув, с первого раза ухватился за связанные штанины, повиснув на них всем телом. Девушка что-то прошипела, наверное, не ожидала, что ее спутник окажется таким тяжелым, но Казаку до ее переживаний дела сейчас не было — залезть бы! Все-таки джинсы — не самый удобный спортивный снаряд, да и ходящие ходуном из стороны в сторону руки девушки тоже здорово осложняли дело. Однако он все же сумел дотянуться рукой до вентиляторных проводов, перенес часть веса на них и в конце концов уцепился за край круглой дырки.
— Лыжню… — прошептал Казак, и Наташа нырнула внутрь, освобождая дорогу. Казак подтянулся и, как в прорубь, нырнул головой вслед за ней.
Свет с улицы, проникающий сквозь матовое стекло, почти не освещал помещения, куда они попали. С трудом можно было разглядеть уходящие в полутьму ряды решеток и небольшой проход между ними. В воздухе стоял резкий, неприятный запах, однако этот запах в отличие от той вони, что наполнила въездной пост, был сугубо природным, так сказать, экологическим. В ближайшей клетке на полу шевельнулось что-то темное, непонятной формы.
— Поросятник, что ли? — высказал Казак шепотом первую пришедшую на ум мысль.
— Скорее виварий… — отозвалась Наташа и тоже тихо, но требовательно заявила: — Штаны-то отдай! А то прямо стриптиз какой-то получается: сначала покрывало ушло, а теперь вот джинсы снять пришлось.
Казак кивнул и протянул джинсы. Но брюки вдруг сложно ожили и скользнули внутрь клетки.
— Ах ты… — от неожиданности воскликнул он и услышал в ответ довольное хихиканье из клетки. К этому хихиканью присоединился громкий зевок и раздраженное бормотание, а потом в соседней клетке раздался резкий выкрик, и словно по цепочке обитатели следующих клеток просыпались и добавляли свои голоса В общий гомон.
— М-да. Это действительно не поросятник, — мрачно заключил Казак, подойдя вплотную к прутьям и глядя внутрь вольера. Там на безопасном удалении сидела на деревянной балке небольшая обезьяна и ощупывала Наташины джинсы, все так же довольно хихикая. Ее соседи, столпившиеся вдоль решеток, завистливо глядели на трофей счастливчика.
— Эй, ты… — произнес Казак, глядя на обезьяну. Ее лицо, хоть и карикатурно, напоминало человеческое, и ему почему-то показалось, что она поймет все, что ей скажут, если говорить достаточно медленно и четко.
— Слышишь, друг, отдай штаны-то! Тебе они ни к чему. Ну отдай, пожалуйста, я тебя по-хорошему прошу…
Обезьяна истерически захохотала, обнажая большие желтые зубы, и навернула джинсы на голову, словно тюрбан. Казак оглянулся: Наташа стояла и с интересом смотрела на него. Приталенная рубашка доставала ей до середины бедер, напоминая короткое платье. Он наполовину в шутку, наполовину всерьез спросил:
— А может, так и останешься? Тебе очень идет!
— Что, не можешь у какой-то макаки мои вещи отобрать? — не обращая внимания на комплимент, спросила Наташа.
Казак вздохнул и перешел к решительным действиям. Он оттянул в сторону задвижку на клетке и смело вошел туда. Обезьяна перестала хихикать и испуганно воззрилась на него.
— Я сказал, отдай! — требовательно произнес Казак и протянул руку, надеясь ухватить обезьяну за руку, но она одним легким прыжком оказалась у боковой стенки и вдруг заверещала, словно ее убивали, — маленькие проворные руки соседей вцепились в джинсы и начали вырывать их, надеясь забрать игрушку себе. Остальное население вивария откликнулось на этот шум разнообразными криками, но пока Казак спешил на помощь «макаке», джинсы уже перекочевали в соседнюю клетку, а обездоленная обезьяна шипела и орала на воров.
— Вот пакость… Я что, за вами тут бегать буду?! — разозлился Казак и вошел в следующую клетку, теперь стараясь не допустить обезьян туда, где у них Наташины джинсы снова могут украсть.
— Ну что, орангутанги? — уже с азартом спросил он двух зажавшихся в углу обезьянок. — Побегаем?
На самом деле беготня по обезьяннику вряд ли бы увенчалась успехом, но, видимо, решительный голос человека испугал обезьян, да и глаза, смотрящие из отверстий черной ткани, выглядели непривычно и грозно. «Да подавись ты!» — казалось, хотела выкрикнуть одна из них, но, не умея говорить, она просто швырнула джинсы в лицо Казаку.
— Ну вот, видишь, все в порядке! — гордо заявил он, отдавая брюки Наташе.
— А это? — спросила она, кивнув на обезьянок, резво бегающих по проходу и дразнящих своих сородичей, оставшихся за решетками.
— Делать мне больше нечего, как гоняться за ними! Я вообще удивляюсь, как на эти вопли еще пол-охраны не сбежалось?
— Наверное, они всегда так вопят? — предположила Наташа.
— Возможно… Кстати, вот еще что нужно сделать! — Казак вскочил на подоконник, осторожно подтянул за провод вентилятор и с грехом пополам установил его на место, не прикручивая болтов. Попробовал, не свалится ли он от вибрации, и спрыгнул назад, пояснив:
— Может быть, что макаки орут, это и впрямь нормально. А вот что вентиляторы болтаются — точно непорядок.
Наташа кивнула и поправила рубашку, которую только что заправила в брюки. Увидеть выражение ее лица было совершено невозможно, но Казаку показалось, что девушка улыбается.
Коридорчик между клеток оканчивался небольшой площадкой и дверью, запертой снаружи. Казак несколько минут пытался разглядеть конструкцию замка, но света было слишком мало.
— Тут выключатель есть, — сообщила девушка, но Казак только качнул головой: может, еще и радио на полную громкость включить? Судя по всему, отсюда до дежурного врача и охранника не так уж и далеко. Конечно, дверь обезьянника не должна выходить прямо в холл, но все-таки…
— И еще одна дверь, сбоку, — продолжила исследования Наташа. — Не запертая!
Казак почти на ощупь подошел к ней и легонько толкнул ручку. Результатов это не дало, тогда он просунул лезвие лопатки в щель, подцепил язычок замка и нажал. Раздался треск, дверь нехотя открылась, за ней оказался темный коридор. Они осторожно прошли по нему — в его боковых стенах было еще несколько дверей, но Казак решил пройти коридор по прямой, не сворачивая.
В конце концов они оказались в еще одном помещении, где царила почти полная темнота: здесь окон не было вообще. В этой темноте раздавался ритмичный писк, тихие всхлипы, словно работал небольшой насос, и вспыхивал одинокий красный огонек, который казался очень ярким, но ничего не освещал.
— А, была не была! — решился Казак, пошарил по стене рукой и наткнулся на блок из трех выключателей. Чуть-чуть поколебавшись, он щелкнул самым дальним.
Ни одна лампа не зажглась, но некоторые предметы вдруг засветились разными оттенками фиолетового света — от почти белого, хотя и неяркого, до очень темного. Казак усмехнулся, увидев, как яркими точками засверкали застежки на рубашке Наташи. А еще загадочными и даже страшноватыми стали ее глаза: яркие белки и черные кружочки зрачков.
— Ультрафиолетовая лампа! — догадалась она. — У нас в школе на физике такое делали.
— Такое? — и Казак указал на стоящий в середине комнаты стол Над ним возвышалась стойка с бестеневой лампой, стояли какие-то медицинские аппараты с многочисленными шлангами и проводами. Сбоку, у стены стоял еще один стол, увенчанный чем-то вроде прозрачного купола, и под ними лежало маленькое, изломанное тельце. Сначала Казак подумал, что это ребенок, но потом понял, что на самом деле это обезьяна, такая же, как и те, в вольере. Лежала она неподвижно, и несколько проводов и шлангов вели от аппаратуры к ней, а коротко вспыхивающая лампочка работала в такт с аппаратом искусственного дыхания. Зубы обезьянки были страдальчески оскалены и светились особенно ярко, превращая ее сморщенное, безжизненное лицо в жутковатую маску.
— Ужас какой… — прошептала Наташа. Сдвижная дверь «операционной» вывела их в другую комнату, в которой выключатель тоже оказался тройным. Казак уверенно щелкнул одним из них, и не ошибся: опять зажглась ультрафиолетовая лампа. Нереальным светом замерцали несколько пластиковых стенных шкафов, два прибора, похожих на микроволновую печку-переростка, горка пластиковых упаковок с оранжевыми повязками с выступом для носа и крупной надписью «antiseptic»…
— Это же раздевалка! — догадался Казак и прибавил сдержанно-радостно: — Ну все, теперь живем!
Он распахнул по очереди дверцы всех шкафов и в одном из них нашел то, что и искал: запечатанные в пленку светло-зеленые комбинезоны, такие же бахилы и фартуки. Наташа поняла его без слов и принялась распечатывать упаковки.
Через минуту они оба были облачены так, что хоть прямо сейчас обратно в операционную, дорезать несчастную обезьянку — нашлись даже беретики с бечевками, под которыми, наверное, полагалось прятать волосы. Повязки довершили дело, и черные маски на лицах теперь не так бросались в глаза. Вот только пистолет, который Казак продолжал держать в руке, не походил на хирургический инструмент, но засунуть его оказалось некуда.
— Наташа! — позвал он. — Включи-ка полный свет!
— Зачем?!
— Ну раз мы собрались изображать кого-то здешнего, так и прятаться, наверное, нечего? А выходя, наоборот, надо самым спокойным образом свет выключить.
— Хорошо. Тогда… Видишь, вон стоят такие железные коробочки с ручками. Давай их тоже возьмем. А то одно дело — доктор с чемоданчиком, а другое — доктор с лопатой.
Казак кивнул и подхватил коробку. В ней что-то забрякало, и он ее открыл, надеясь, что там окажутся какие-нибудь сверхострые скальпели. Но контейнеры оказались наполнены исключительно зажимами, и Казак без сожаления вывалил их прямо на пол.
— Ну что, идем? — спросила девушка.
— Нет, Рождества ждем! — ответил он, и решительно направился к двери.
Она оказалась заперта, попытка отжать замок лопаткой тоже оказалась тщетной. Он собирался еще раз нажать посильнее, но в этот момент Наташа вспомнила про необходимость «изображать здешних» и включила свет.
Казак проморгался — после темноты обычные лампы дневного света показались удивительно яркими — и вновь повернулся к двери. Присмотрелся и облегченно вздохнул: оказалось, надо всего лишь потянуть в сторону одновременно две задвижки, и никакого взлома не требовалось. Раздался короткий щелчок. Дорога внутрь здания была открыта.