Мне не забыть

Свиридова Елена Владимировна

Случайная встреча в салоне авиалайнера перевернула всю жизнь Леры Голицыной. Как вихрь ворвался в нее красавец немец Юрген Грасс. Однако бурному роману не суждено длиться долго. Судьба разлучает влюбленных, казалось бы, навсегда. Но притяжение любви оказалось сильнее всех несчастий, выпавших им на долю…

 

Она стояла босиком на ковре, с нее капала вода, волосы слиплись. Юрген сказал, что она похожа на русалку, в русалки не бывают одетые, и стал медленно, осторожно снимать с нее одежду. Она замерла в каком-то странном оцепенении, и когда вся ее одежда была брошена на стул, Юрген залюбовался ее красивой тоненькой фигуркой, ее золотисто-загорелым телом с белыми следами от купальника. Потом он осторожно дотронулся о ее груди и бедер там, где не было загара.

 

Часть первая

Осенним холодным вечером эпохи «застоя» по Рождественскому бульвару навстречу закату, наступая ногами на желто-красные опавшие листья, шли двое — он и она. Они были молоды, жизнь впереди казалась им бесконечной, и всевозможные сильные, яркие, но очень разные чувства заполняли душу каждого из них. Он был высокого роста, широкоплечий, темноволосый, с открытым приятным лицом. Он держал ее за руку, старался заглянуть ей в глаза, он думал только о ней, потому что был безумно влюблен, но не знал, как сказать ей об этом, в глубине души боясь услышать ее ответ. Она не вырывала своей руки, она была рядом с ним, совсем близко, но смотрела не на него, а куда-то перед собой, в пространство, где видела что-то, известное только ей одной. Этот взгляд Валерии, удивительный, загадочный, прекрасный, настораживал и пугал Максима. Его сравнительно небольшой, но достаточно ценный, с собственной точки зрения, жизненный опыт подсказывал ему, что у влюбленных девушек бывает подобный взгляд. Но, к сожалению, этот взгляд не был обращен к нему. Что или кого она видела где-то там, впереди, он не знал, и ревность к неведомому терзала его.

Они были знакомы уже три месяца, встречались довольно часто, Максим из кожи лез вон, чтобы понравиться Лере, с невероятным трудом доставал билеты на концерты зарубежных знаменитостей, водил ее в коктейль-бар, а по ночам, свободным от дежурств в отделении, разгружал вагоны, но все было напрасно. За это время их отношения не продвинулись ни на шаг. В общем-то, Максим знал себе цену, знал, что не урод, не дурак, большинство знакомых женского пола находили в нем много достоинств, но проявить их перед Лерой ему никак не удавалось. Девушки, с которыми он встречался раньше, были намного проще, примитивнее, они восхищались его ловкостью к силой, его умением драться, с восторгом слушали невероятные истории о его увлекательной деятельности в роли оперуполномоченного, которая, как поется в песне, «и опасна, и трудна». Но на Леру все эти истории не производили почти никакого впечатления. Она слушала рассеянно, задавала вопросы невпопад. Максим, страдая от уязвленного самолюбия не меньше, чем от любви, мечтал сделать что-нибудь такое, что могло бы поразить воображение этой красивой, умной и очень странной девушки.

Наверное, он скорее добьется успеха, если о нем заговорят другие, если она повсюду будет слышать его имя, окруженное ореолом героической отваги. До сих пор ему не представилось случая по-настоящему проявить себя. Жизнь его в целом складывалась довольно спокойно и благополучно. Он работал в районном отделении милиции, учился на вечернем отделении юрфака, готовился стать следователем. Несколько раз участвовал в задержании преступников, присутствовал на допросах, но всегда на вторых ролях. Настоящей опасности и риска при этом не было, оружие, которое он получил год назад и которым очень гордился, ни разу пустить в ход не пришлось. Он понимал, что для такой необычной девушки, как Валерия, он всего лишь заурядный рядовой милиционер. Она заканчивает факультет журналистики, читает такие книги, о которых он даже не слышал, знает английский язык. А главное, у нее глаза, как бездонное зеленое море, и когда смотришь в эти глаза, чувствуешь себя жалким, ничтожным дураком. Единственный из всех его рассказов, который заинтересовал Леру, был о том, как он, с другими курсантами, стоял в оцеплении во время похорон Владимира Высоцкого совсем близко от таганского театра, что считал для себя большой честью. Правда, это был единственный случай, когда он видел режиссера Юрия Любимова и таганских актеров, а Лера, оказывается, посмотрела в этом театре почти все спектакли. В общем, ухаживать за такой девушкой было непросто, но Максим был терпелив и настойчив и ни за что на свете не хотел отступать от намеченной цели.

Когда они шли рядом по улице, Максим замечал восхищенные взгляды мужчин, обращенные к Валерии. Смотрели и на него с нескрываемой завистью, и в эти минуты его буквально распирала гордость. Он и сам знает, как она хороша! Ни у кого на свете нет таких глаз! Он должен решиться, должен сказать, именно сейчас. Сегодня они встречаются двадцать четвертый раз, он знал точно, ему исполнилось двадцать четыре года. Начинается новый отсчет времени, каждая их встреча теперь измеряется годом его жизни! Сегодня, сейчас…

— Лера, я… хочу сказать тебе… Когда я встретил тебя, помнишь, ты, на улице дождь, у тебя волосы слиплись…

— Прости, Макс, мне пора.

— Нет! Ты должна меня выслушать! Ты слышишь меня или нет? Ты со мной или нет?!

— Не знаю, — ответила она рассеянно.

— А когда будешь знать?

— Не знаю… — шепотом, словно эхо, повторила она.

— Я что, по-твоему, чурбан неживой? Ты правда не понимаешь или прикидываешься, а? — Максима охватила внезапная ярость.

— Макс, не надо, мне хорошо с тобой, спокойно…

— Это я для тебя — вроде дивана или шкафа какого-то, так? А дальше что? Надоел — выбросила? Да?

— Не заводись, это глупо…

— А я что, умный? Я глупый, я простой, но я таких, как ты, охраняю. Я преступников ловлю, я дело делаю! И я понять не могу, вот ты ходишь со мной, да? Значит, тебе нравится, значит, я тебе сдался зачем-то. А зачем?

Она ничего не ответила, только выражение ее лица стало печальным, и Максим пожалел о своей выходке. Он ведь мог все испортить, проявив такую несдержанность, а он так дорожил своей дружбой с Лерой и ни за что на свете не хотел ее потерять! Что он знает о ней? Ничего! Ровным счетом ничего! Даже если она думает о ком-то другом, она ведь не избегает его, встречается с ним! И она обязательно его полюбит, рано или поздно! Он должен набраться терпения, должен ждать… Но как же это мучительно — ждать, терпеть, видеть этот печальный взгляд, словно проходящий сквозь него…

— Лера, ты… где ты сейчас? — произнес он, разгадав обостренным чутьем влюбленного ее странный взгляд, устремленный в пространство. — Лера, ты слышишь меня? Где ты?

Выражение ее лица изменилось, на губах появилась улыбка. Но глаза, обращенные теперь к нему, смотрели по-прежнему не на него.

— Макс, смотри, какой закат… — тихо сказала она.

Он снова почувствовал раздражение — при чем здесь закат?! Но вдруг его поразила внезапно открывшаяся картина. Огненно-красная полоса резко рассекала небо и уходила за горизонт. Что-то тревожное, жуткое, нереальное было в этом гаснущем зареве.

На бульваре, на фоне этой величественной и страшной картины, показались несколько темных фигур, которые быстро двигались навстречу, явно не собираясь уступать дорогу. Это были здоровые молодые ребята, может быть, немного поддатые, такие, которые, сбившись в небольшую стаю, лезут на рожон в поисках приключений. Максим заметил их еще издалека, и чутье подсказало ему, что его час настал. Он был в обычных джинсах и куртке, без оружия, тогда носить его при себе в нерабочее время запрещалось. Оставалось надеяться только на себя.

Лера почувствовала вдруг странное оцепенение, потом ее словно мгновенно пронзило электрическим током… Такое ощущение у нее бывало иногда, это было предчувствие опасности, словно кто-то неведомый посылал ей предупредительный сигнал. Быстро справившись с собой, она сказала:

— Макс, давай вернемся, не нравится мне это…

— Нет. А ты быстро делай ноги… — шепнул он Лере и, внутренне собравшись, приготовился к бою.

Когда худощавый стриженый юнец, поравнявшись с Максимом, нагловатым тоном попросил сигаретку, все было ясно. У Максима в сознании стремительно пронеслись слова из любимой песни Высоцкого «Их было восемь…». «Ударил первым я тогда, так было надо». Но получилось иначе. Ударить он не успел. Один из парней оказался у него за спиной, слышалось его сопение, мгновение — и он повис на плечах Максима. Максим присел, резко выпрямился с такой силой, что стряхнул парня прямо на асфальт. Парень взвыл, схватившись за ногу. Тотчас на Максима спереди бросились сразу двое. «Главное, удержаться на ногах», — думал он, рассчитанно применяя приемы, которыми овладел на тренировках. Этих двоих он уложил довольно легко. А Лера, как назло, не убегала, а тщетно пыталась позвать на помощь кого-нибудь из прохожих. Прохожие, как чаще всего бывает в подобных случаях, завидев издали драку, тут же исчезали. Вокруг стало совсем пусто. Пока те, двое, которых Максим уложил, чертыхаясь и матерясь, катались по тротуару, еще двое схватили за руки Леру и потащили к темной арке. Она отчаянно отбивалась, но силы были явно не равны. Максим среагировал мгновенно. Он догнал их в несколько прыжков, одному заломил руку, другого с помощью подножки уложил плашмя на землю. Тренировки по самбо и карате не прошли зря, думал он с гордостью, он чувствовал себя сейчас Чаком Норрисом и Брюсом Ли одновременно, фантастические драки которых он изредка смотрел у приятеля по видаку.

— Беги! — скомандовал он, выталкивая Леру из арки.

Но Лера никуда не побежала, она вдруг закричала страшным голосом:

— Берегись! Сзади!

Он успел быстро развернуться и получил удар ножом не в спину, а в бок, под левое ребро. В глазах потемнело. Лерин крик доносился до него словно издалека. К тому моменту, когда на улице появился милицейский патруль, он потерял сознание и уже ничего не слышал…

В начале лета, за четыре месяца до того рокового вечера, когда Валерия Голицына возвращалась домой под руку с Максимом, рейсовый автобус увозил ее в аэропорт. Она летела черт знает куда, черт знает зачем, главным образом для того, чтобы вырваться из дома, где жить было невыносимо. Она не была еще знакома с Максимом Денисовым, которому позже так легкомысленно обещала исполнить любое его желание. Она просто, в который раз уже, бежала от мрачных стен, от тягостных воспоминаний и несбывшихся надежд, от своей капризной, вздорной матери, которую любила и жалела, но находиться подолгу с ней вместе просто не могла, от злобной тетки Жанны, старшей сестры матери, вечно цеплявшейся к Лере с замечаниями и поучениями. Видимо, профессия наложила на тетку свой неизгладимый отпечаток, всю жизнь она проработала в школе, дослужилась до завуча, и третировать детей было ее излюбленным занятием. В присутствии тетки Лере всегда казалось, что и она, и ее мать превращаются в подопытных кроликов для сомнительных педагогических экспериментов. Муж тетки дядя Миша, который, к счастью, редко появлялся в их доме, производил еще более неприятное впечатление. Угрюмый, властолюбивый, с глазами навыкате и следами похмелья на багровом лице, одним своим видом он подавлял окружающих. Сидя за столом, он напыщенно произносил тосты, цитируя передовую газеты «Правда». Обостренным внутренним чутьем Лера улавливала исходившую от него опасность, хотя и не знала конкретно, в чем она состоит. Вокруг него существовал некий ореол таинственности, кажется, он работал в КГБ, хотя прямо об этом не говорилось. Ну и родственничков подсунула ей судьба! Не дай Бог при них лишнее слово сказать! А мама почему-то не только принимала их в доме, а даже иногда заискивала перед ними. В такие моменты Лере хотелось провалиться сквозь землю… И она, не находя другого выхода, бежала от всего этого, бежала, наконец, и от самой себя, от всего, что мучило ее изо дня в день, из года в год, надеясь в душе в чужом, неизвестном месте обрести хоть ненадолго желанную свободу…

Она любила находиться одна среди незнакомых людей. Вырвавшись из дома, наполненного тайнами, недомолвками, загадочными призраками прошлого, истериками матери, скандалами с теткой, она сразу попадала как бы в другое измерение, где никто не давил на психику, не докучал дурацкими наставлениями, можно было спокойно наблюдать, вспоминать, размышлять… Она много думала о своей матери, о ее трудной судьбе. Когда-то, еще до рождения Леры, Софья Дмитриевна Голицына работала переводчицей, ездила за границу… Когда она рассказывала о своих поездках, у нее загорались глаза и голос звучал, словно музыка… Лера в детстве очень любила слушать эти рассказы, наверное, тогда ее мать была совсем не такой, как сейчас… Но, к сожалению, все это осталось где-то в прошлом. Та жизнь, которая протекала у Леры на глазах, была безрадостной, нищенской, унизительной. Матери изредка удавалось делать какие-то переводы, за которые она получала жалкие гроши. Но не бедность тяготила Леру, а мрачная атмосфера в доме, которая всегда усугублялась после визитов тети Жанны и ее мужа, сытых, благополучных и, с точки зрения Леры, совершенно некультурных людей. Девушка не могла понять, зачем ее мать поддерживает отношения с такими противными и скучными родственниками, чувствовала фальшь в их отношениях, но разговаривать с матерью на эту тему было совершенно бесполезно…

— Зачем они приезжают к нам? — спросила однажды Лера. — Порадоваться, как мы плохо живем?

— Не говори глупости! — вскипела мать. — Жанна — моя сестра!

— Подумаешь — сестра! — не унималась Лера. — От них только и жди какой-нибудь гадости!

— Это неправда. Они мне много помогали…

— Как помогали? Кусок колбасы принесли?

— Не смей судить о том, чего не знаешь!

Мать поджимала губы или, что еще хуже, начинала плакать, и разговор на этом кончался…

Постепенно Лера почти перестала разговаривать с матерью и замкнулась в себе. В конце концов у нее тоже была своя жизнь, за стенами убогой двухкомнатной малогабаритки, в которой она была заточена волею судьбы…

Правда, перед ее отъездом мать сказала вдруг.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала!

— Но почему?

— Не знаю… Просто я беспокоюсь за тебя, какое-то предчувствие, что ли…

— Но, мама, я взрослая и вполне самостоятельная, со мной ничего не случится!

Тогда Валерия не придала этому разговору особого значения… Они с матерью, впервые за долгое время, обнялись на прощание, и Лера отправилась на аэровокзал в приподнятом настроении, радуясь вновь обретенной теплоте отношений.

Она любила путешествовать и использовала каждую возможность уехать в другой город — на практику, в командировку, от любой самой захудалой газетенки, за любым материалом. Случалось так, что неразрешимые московские проблемы и безысходные ситуации на расстоянии начинали выглядеть совсем иначе… Каждый раз в незнакомом месте ее ждали встречи с новыми людьми, ей предстояло на какое-то время окунуться в чужую жизнь и отвлечься от своей. А жизнь ее, как вы, наверное, уже догадались, была далеко не райской. Поэтому она так стремилась из дома даже в самую глухую провинциальную дыру, где люди казались проще, отношения — естественнее. Эти поездки стали для нее главной отдушиной в жизни. Красивая девушка, тактичная и сдержанная, умеющая слушать, располагала к себе людей, они охотно поверяли ей свои тайны, делились своими переживаниями, и свое временное участие в судьбах других она воспринимала как нечто вполне естественное. Разочарования наступали потом, когда Лера привозила в Москву увлекательный и оригинальный, как ей казалось, материал, написанный живым языком, и отдавала редактору. Под жесткой редакторской рукой написанное ею становилось унылым, заурядным, стандартным, мертвым. После публикации, если таковая происходила, Лере бывало стыдно перед теми, о ком она писала, ведь она понимала, что берет на себя ответственность за этих людей, за их проблемы, их судьбы. Но чаще всего ее работы вообще не печатали, называя их непрофессиональными, слабыми, неудачными. Лера страдала от уязвленного самолюбия, зарекалась больше никуда не ездить, но проходило какое-то время, и все повторялось. Вот и теперь она сама придумала эту поездку на практику, и не куда-нибудь, а в Сибирь, где воздух — чище, нравы — проще, а люди, как ей казалось, лучше.

Юрген Грасс, впервые попавший в Россию по студенческому обмену, уже несколько дней пребывал в состоянии дурмана. Группу молодых ребят из Гамбургской киношколы принимали так, словно это официальная правительственная делегация. Они целыми днями осматривали достопримечательности советской столицы, ведомые энергичным гидом-переводчиком женского пола. Женщина-гид напоминала Юргену робота, отрабатывающего заложенную в него программу, и он, будучи жертвой этой программы, непрерывно крутил головой в разные стороны, разглядывая то стены древнего Кремля, то колонны Большого театра, то монументальные высотные здания с остроконечными шпилями, увенчанными гигантскими звездами. Конечно, все это было интересно и необычно, но передохнуть не давали ни на секунду. И Зигфрид, и Хайнц, и даже неутомимый Вернер непрерывно зевали, и только Клаус, никогда не расстававшийся с кинокамерой, невозмутимо снимал все, что ему разрешали снимать.

Глядя в окно интуристовского автобуса, Юрген размышлял о том, что загадочная страна, о которой он столько слышал от родителей и в которую так стремился, представлялась ему по рассказам и книгам совсем не такой. Здесь было много показухи, которая раздражала, попрактиковаться в русском языке, на изучение которого он потратил несколько лет, пока не удавалось из-за излишне бдительного гида. В то же время Юргена не покидало ощущение, что настоящую Россию ему еще предстоит узнать, и он с нетерпением ждал этого. На следующее утро немцам предстоял длительный перелет в один из городов отдаленной, глухой Сибири, и там Юрген надеялся наконец увидеть настоящую Россию.

Вечер в опере доконал его окончательно. Он любил и понимал музыку, но грандиозные батальные сцены, громкие арии на знакомом, но трудно понимаемом в исполнении певцов русском языке оглушили Юргена. Он устал от напряжения и предпочел бы сейчас провести вечер в каком-нибудь уютном кафе, потанцевать с хорошенькой девушкой, выпить вкусного пива. Но он понимал, что люди, принимавшие в своей стране иностранцев, пусть даже студентов, старались показать им то, что считалось у них национальной гордостью, и потому терпел, вежливо улыбался, скрывая зевоту…

После оперы Вернер затащил всех в гостиничный бар, где пили виски с содовой и джин с тоником. Это было явной ошибкой, особенно после двух недель напряженных экскурсий, ежедневно завершавшихся застольями с русской водкой. Сознание притупилось окончательно, с утра болела голова, ужасно хотелось спать, а сопровождающий группу свежий, румяный, как яблоко джонатан, гид — уже торопил всех в аэропорт…

Поднимаясь по трапу в самолет, Юрген даже не мог предположить, что через несколько минут произойдет нечто такое, что повлияет на всю его дальнейшую судьбу… В голове все перемешалось, как в неудачном коктейле, в памяти навязчиво всплывали отрывки из оперных арий, стучало в висках и очень хотелось пива… Вернер, излучавший здоровье и оптимизм, успел выучить несколько русских слов и раздавал комплименты направо и налево млеющим от счастья стюардессам. Завидуя выносливости друга, никогда не страдавшего от похмелья, Юрген добрался наконец до своего места, снял с плеча спортивную сумку и, расслабленно опустившись в кресло, прикрыл глаза… Вернер теребил его, отпуская дурацкие шутки по поводу толпившихся в проходе пассажиров, Юрген почти не реагировал… И вдруг появилась она…

Пробуждение от спячки произошло мгновенно. Юрген с интересом стал наблюдать, как по узкому проходу между сиденьями приближается девушка, словно излучая вокруг себя загадочное сияние. Юрген даже встряхнул головой, пытаясь отогнать странное видение. Но это не было видением — живая, вполне реальная девушка спокойно продолжала свой путь по салону самолета. Вернер перехватил взгляд Юргена, улыбнулся и одобрительно кивнул. А Юрген, удивляясь сам своей неожиданной реакции, пытался понять, что же в этой девушке такое особенное, необычное, что заставило его забыть усталость и скуку и испытать редкую, непривычную дрожь, которая пронизывала все его существо, от кончиков пальцев до самого сердца. Ощущение было такое, будто он нечаянно схватился за оголенный провод под напряжением и не может оторвать от него руки. А она была уже совсем близко, посмотрела на свой билет, на номер кресла, поставила под сиденье дорожную сумку и села на свободное место рядом с Юргеном. Он ничуть не удивился. Именно так и должно было произойти. Он вообще был везучим, почти никогда не проигрывал ни в играх, ни в жизни, и стал с нетерпением ждать нового приключения. Несмотря на сильное волнение, он почти не сомневался в успехе. Он хорошо знал себе цену, знал, что красив, обаятелен, он привык к восторженным и манящим взглядам женщин, готовых на все ради его прекрасных глаз, белокурых волнистых волос и обворожительной улыбки. Но чаще всего женщины, которые были в его жизни, не представляли для него большого интереса и оставляли холодной его душу. В свои двадцать три года он был избалован успехом в любовных делах, но не придавал этому большого значения, предпочитая флирту футбол, вечеринку с друзьями за пивом или уединение с любимой гитарой, которую он повсюду возил с собой. Музыкальный от природы, Юрген обучался классической игре у приезжего испанца, в конце концов ему это наскучило, и он сам стал сочинять незатейливые песенки, которые с удовольствием слушали его друзья. Конечно, он пел о любви, с легкой иронией повествуя о своих похождениях и восполняя недостаток чувства сентиментальными словами и скрытой в примитивном подтексте эротикой. Такова была его жизнь до недавнего времени, веселая, беззаботная, благополучная, но сейчас ему показалось вдруг, что в этой его жизни должно что-то измениться…

Он повернулся к девушке, улыбнулся, она улыбнулась в ответ. Вблизи она казалась еще красивее… Большие зеленые глаза, аккуратный, чуть приподнятый носик, легкий приятный загар, темные волосы, остриженные под мальчишку. Она вполне подходила к стандартам рекламных красоток с журнальных обложек, но что-то было не так. Рекламные девочки никогда не привлекали Юргена, а соседство с этой незнакомкой наэлектризовывало его все сильнее. Ему захотелось заговорить с ней, и он стал мысленно конструировать фразы на русском языке, наиболее подходящие для первого знакомства. Наверное, она русская, хотя, если судить по внешности, вполне может быть итальянкой, испанкой, да кем угодно. И на всякий случай Юрген спросил:

— Do you speak English?

— O-o-o… My english is not good… i am sorry, i am Russian… — она вдруг смутилась, растерянно поглядела на Юргена. — You are American, aren‘t you?

— Я немец, я учился рюсский язык! — произнес Юрген радостно. — Мы будем познакомиться.

Девушка вдруг рассмеялась. Видимо, его фразы на чужом языке звучали довольно нелепо, но это ничуть не смутило Юргена, и он продолжал:

— Мне… звать?

— Меня зовут, — подсказала она.

— Спасибо! Меня зовут Юрген, — произнес он, старательно выговаривая слова. — Я говорил ушасно?

— Замечательно! — искренне обрадовалась она. — Замечательно встретить немца, который говорит по-русски! Меня зовут Валерия.

Им обоим стало весело, и они живо начали болтать на ужасной смеси английского с русским, заполняя непонятные места выразительными взглядами и жестами. Скоро между ними установился какой-то трудноуловимый внутренний контакт, слова потеряли всякий смысл, имело значение только их внезапно возникшее взаимное влечение. Она была так близко, совсем рядом, их плечи почти касались друг друга… Повинуясь естественному мужскому инстинкту, Юрген мысленно начал снимать с нее одежду. Он не спешил, этот процесс доставлял ему большое удовольствие. Под тонким свитером показались худые загорелые плечи, скользя по ним взглядом, он так явственно обрисовал маленькую точеную грудь, плоский, почти впалый живот, что его охватило желание немедленно овладеть ею. Но для начала знакомства это было уж слишком, да и самолет был для этого совсем неподходящим местом. Стараясь подавить в себе желание, Юрген нарочито рассмеялся. Она вдруг смутилась.

— Я говорю что-то не так?

— Нет… Я смеялся своими мыслями!

В это время стюардесса заговорила в микрофон о предстоящем полете. Самолет вырулил на взлетную полосу, громко заработал двигатель.

Валерия возилась с пристяжным ремнем, что-то у нее не получалось. Конечно, Юрген не мог отказать себе в удовольствии помочь ей, и, застегивая ремень, словно невзначай коснулся ее тела. Она едва заметно вздрогнула, или это только показалось ему? Он заглянул ей в лицо и понял вдруг, что именно, несмотря на рекламную внешность, так отличало ее от других. Взгляд — совсем не рекламный, проникающий прямо в душу! Ее взгляд говорил о глубоких чувствах и скрытой печали, одновременно настораживал и притягивал к себе. Юрген подумал, что с ней все может оказаться не так просто, как ему представлялось еще несколько минут назад, и вообще неизвестно, удастся ли уложить ее в постель. Но, несмотря на это, его интерес к Валерии только усиливался. Ему захотелось узнать о ней как можно больше, понять причину ее грусти. Его удивляла и непривычная естественность ее поведения, она смеялась и смущалась искренне. Это было так не похоже на поведение женщин Запада, внешняя раскованность которых бывала чаще всего хорошо продуманной и рассчитанной игрой. Естественные проявления чувств делают человека беззащитным и легкоуязвимым. Юрген хорошо усвоил это с детства. Он был человеком наблюдательным, с богатым воображением, что вообще не очень свойственно большинству молодых немцев. Ощущая свое отличие от многих сверстников — эгоцентричных прагматиков, замкнутых на свою карьеру и самих себя, он стремился выглядеть таким, как все, тщательно маскируя проявления своих чувств под маской обаятельной «белокурой бестии». И, надо сказать, это у него неплохо получалось. Раскрывать свою душу перед другими было не принято в обществе, он это хорошо понимал. В то же время его сложный эмоциональный внутренний мир требовал какого-то выхода, и юноша решил реализовать себя в творчестве. Музыкальных экспериментов ему было недостаточно, и он вопреки благоразумным советам бизнесмена-отца и педагога, матери, выбрал профессию кинорежиссера и уехал учиться в Гамбург. Там он приобрел новых друзей, за годы учебы они создали свою творческую группу и, исколесив почти всю Европу, отправились покорять Восток. Но случилось так, что Восток в образе прекрасной девушки внезапно покорил самого Юргена. Ему было так хорошо рядом с Валерией, ему хотелось, чтобы этот полет никогда не кончался. Он рассказывал ей о своей жизни в Гамбурге, о детстве в родном Бремене, Валерия слушала с интересом, потом спросила вдруг:

— Откуда ты знаешь русский?

— Спасибо мой мама! Она выучиль меня русский. Теперь я мог говорить с тобой!

Валерия улыбнулась, и он, подбодренный ее улыбкой, рассказал ей о том, почему он стал учить русский язык. Главной причиной было его любопытство. Его родители неплохо владели этим языком, и когда они не хотели, чтобы его старшая сестра и он понимали их разговоры, они переходили на русский. Юргену ужасно хотелось узнать, о чем они говорят, и он погрузился в изучение трудного, неведомого ему языка, на котором он до сих пор говорит с ошибками. Занимался он поначалу сам, втайне от родителей, и не очень преуспел в своих занятиях. Тайна его вскоре была раскрыта проницательной мамой, и она, посмеявшись над его безуспешными усилиями, стала помогать ему.

Вернер мирно дремал в соседнем кресле, никто не мешал Юргену с Валерией делиться друг с другом рассказами о столь непохожей их жизни. Прежде Юрген никогда не испытывал потребности в таком общении с девушками, никогда ничего не рассказывал о себе, кроме каких-то малозначительных вещей. Валерия задавала вопросы, непривычные для него. Ей было интересно знать, в каком доме он жил в детстве, в какие игры играл с друзьями, дружил ли со своей сестрой, и ему было приятно отвечать ей. Он не замечал, как летело время, не знал, сколько часов прошло. Ему показалось, что самолет приземлился слишком быстро, им так много еще надо было рассказать друг другу! Он так мало успел узнать о ней! Увлекшись разговором, он даже забыл на время о своем желании близости с девушкой, теперь оно разгорелось в нем с новой силой, и он решил для себя, что они обязательно будут вместе и ничто не сможет им помешать. Все остальное вдруг для него потеряло всякий смысл. Узнав у встречавших деятелей с комсомольскими значками название гостиницы, где ему предстояло жить, он тут же назначил Валерии свидание в баре, вечером, и непременно сегодня! На этом они расстались.

Оставшись одна в незнакомом аэропорту чужого города, Лера ощутила вдруг одиночество. Ей было обидно, что ее разлучили с прекрасным голубоглазым попутчиком, она думала теперь только о предстоящем свидании с ним, и все остальное совершенно перестало ее интересовать. Конечно, наша героиня влюбилась, и справедливости ради надо сказать, что такое случалось с ней довольно редко. Гораздо чаще бывало наоборот — влюблялись в нее. Сама того не желая, эта девушка с необычной, яркой внешностью, острым умом и сложным характером буквально сводила с ума мужчин. Где бы она ни появлялась, они с восторгом и тайным вожделением смотрели на нее, но, попытавшись сблизиться с ней, получали откровенный отпор, а иногда становились всеобщим посмешищем. Валерия не страдала излишним тщеславием, повышенный интерес мужского пола совсем не радовал ее, а, напротив, только осложнял и без того не слишком легкую жизнь. Женщины, естественно, завидовали ей, распускали о ней всевозможные сплетни. В конце концов Лера заработала репутацию надменной гордячки, холодной и бесчувственной, склонной к тайным порокам. «Она, наверное, лесбиянка», — шушукались у нее за спиной. «Тебе легко жить, ты такая правильная, рациональная», — говорили ей в глаза те, на чье нездоровое, завистливое любопытство она не обращала внимания. На самом деле Валерия была по натуре чувствительна и легко ранима, поэтому старалась сохранять определенную дистанцию со всеми, кто пытался с ней сблизиться.

Погруженная в свои мысли, которые были заняты сейчас необычным приключением в самолете, Валерия села в старый пыльный автобус и стала смотреть в окно. За окном была тайга, вдалеке виднелись голубовато-зеленые сопки, ярко светило солнце, автобус, покачиваясь и подпрыгивая на ухабах, катился по извилистому неровному шоссе. Лера не обратила внимания, кто сел рядом с ней, и с удивлением услышала низкий мужской голос, который произнес негромко:

— Куда путь держите, если не секрет?

«Что ему надо?» — подумала Лера с внезапным раздражением, поскольку в данный момент никакие мужчины, кроме Юргена, не существовали для нее, и, не отворачиваясь от окна, ответила резко:

— А вам обязательно надо знать?

— Что же вы такая сердитая? — усмехнулся мужчина. — Разве я вас чем-то обидел? Такая симпатичная девушка…

Только теперь Лера посмотрела на него. На вид ему было немного за тридцать, темные волосы, смугловатое лицо с впалыми щеками, глаза скрывали темные очки… Его лицо вдруг показалось Лере знакомым, но где и когда она видела этого человека, ей не удавалось вспомнить.

— Что вы, собственно, от меня хотите? — спросила Лера немного мягче, но без лишней любезности.

— Да ровным счетом ничего, думал, поболтаем немного, чтобы дорогу скоротать, да вот смотрю, вы не в настроении… жаль! А я, между прочим, за вами с самой Москвы наблюдаю…

«Только этого не хватало!» — пронеслось в мыслях у Леры, и она произнесла совсем уже недружелюбным тоном:

— И какие же выводы вы сделали из ваших наблюдений?

Он добродушно улыбнулся, снял темные очки, посмотрел на нее и сказал:

— Да никаких! Просто я смотрел на вас и думал, как приятно лететь в самолете с такой красивой девушкой. Для вас, наверное, не секрет, что вы очень привлекательны…

Разговор с незнакомцем вызвал у Леры какую-то смутную тревогу, он явно ей кого-то напоминал, но она не могла понять — кого. Кто он? Зачем он следил за ней в самолете? За ней?.. А может быть — за немцами? Но тогда почему он едет с ней в автобусе? Как бы там ни было, с ним надо быть осторожнее… Надо контролировать каждое свое слово, если он продолжит разговор. Но он вдруг замолчал, то ли задремав, то ли глядя в окно сквозь темные очки.

Автобус все ехал и ехал, до города было еще далеко. Лера, убаюканная долгой дорогой, прикрыла глаза. И тотчас перед ней возникло лицо Юргена, юное и прекрасное, как сказочный сон. Забыв о своем попутчике, она погрузилась в сладкие мечты… Очнулась она уже в городе. Люди торопливо выходили из автобуса, таща свой багаж. Она схватила чемодан и сразу услышала:

— Я помогу вам, не возражаете?

Конечно, это снова был он. Теперь он старался быть очень вежливым и сдержанным. Он взял ее чемодан и понес к выходу.

— Не подумайте, что я навязываюсь. Я ведь не случайно спросил, куда держите путь. Просто я хорошо знаю этот город, а вы, видно, впервые здесь.

— Да, это правда, — сказала Лера. — Мне нужно на студию телевидения.

— Вот как? — Странное выражение появилось у него на лице. — Добраться туда совсем не сложно, — сказал он с улыбкой. — Вот ваш автобус. — Он помог Лере внести чемодан и сказал:

— Если вам понадобится помощь, обращайтесь ко мне.

Лера удивленно поглядела на него.

— Да не волнуйтесь, мы скоро встретимся, вот увидите. — Он улыбнулся одними губами, глаз его не было видно, он снова надел темные очки, кивнул на прощанье, приподнял вверх руку и остался на остановке, провожая взглядом уходящий автобус.

Лера, конечно, и не подумала обернуться, но она как бы чувствовала за спиной взгляд своего нового загадочного поклонника, это немного смущало ее, вызывая в душе странные, противоречивые чувства. Кто он? Что ему надо? Почему он так уверен, что они скоро встретятся?..

С трудом волоча свой чемодан, Лера вошла в мрачноватое здание телестудии к концу рабочего дня. Охранник у входа тупо посмотрел на нее.

— Предъявите документы!

Лера показала свой студенческий билет.

— Это еще что? — вылупил глаза охранник. — Пропуск покажите.

— Понимаете, я приехала на практику, из Москвы. У меня нет пропуска.

Охранник отвернулся, показывая всем своим видом, что разговор закончен.

— Мне надо к директору, — настаивала Лера.

— Нет директора.

— А кто есть?

— Никого нет. Приходите завтра.

— Но я не могу завтра! Я из Москвы, понимаете?

— Да хоть из Парижа! Без пропуска не положено!

— Так мне что, ночевать здесь, под дверью?

— Под дверью не положено. Освободите помещение.

«Что же мне делать? — думала Лера, оглядывая вестибюль студии в надежде увидеть хоть кого-нибудь, кроме охранника. — Как преодолеть этот идиотизм?»

Кругом было совершенно пусто, ни единой живой души. И вдруг она заметила человека, сидевшего прямо на полу и прислонившегося спиной к стене.

— Извините, пожалуйста, вы можете мне помочь? — обратилась Лера к нему.

Человек не шелохнулся. Потом медленно поднял голову, посмотрел на Леру остекленевшим взглядом и изрек, с трудом произнося слова:

— Исчезни, призрак!

— Я не призрак, — обиделась Лера. — Похоже призрак вы сами!

Он медленно поднялся, пошатываясь, двинулся к Лере, его остекленевший взгляд остановился на ней и на миг прояснился.

— Нет, ты — призрак! Елена Троянская, из-за таких начинались войны!

Он качнулся в Лерину сторону и чуть не упал прямо на девушку, она вовремя успела отскочить. Конечно, мотаясь по командировкам, она привыкла ко всему, но это было слишком!

— Вы пускаете на студию только пьяных? — язвительно спросила Лера охранника. — Это и есть пропуск на вашу студию?

— Он сотрудник, — ответил тот без всякого выражения.

— У вас все сотрудники такие? — разозлилась Лера. — Почему ему можно валяться здесь, а мне даже войти нельзя?

— Я сказал — нету никого. Приходите завтра.

— Хорошо, я уйду, но чемодан я оставлю здесь! Я не могу больше таскаться с ним!

— Я за него не отвечаю, — проворчал охранник.

— Да вы… вы мне за все ответите! Что же это за издевательство! — Лера от отчаяния и злости чуть не плакала. Куда деваться? Искать гостиницу? Денег — в обрез. Она вспомнила о Юргене. Наверное, он уже ждет ее! А она так бездарно проводит время на этой дурацкой студии с тупым охранником и каким-то невменяемым алкашом!

Лера пнула ногой чемодан, повернулась и пошла к выходу. И буквально столкнулась в дверях с двумя мужчинами, которые входили в здание студии.

Один из них был среднего роста, широколицый, светловолосый, в строгом костюме, в белой рубашке с галстуком, а другой… Да это же он, ее недавний попутчик! Не иначе — сама судьба прислала его сюда!

Какое-то мгновение они стояли в дверях напротив друг друга, он молча с явным интересом разглядывал Леру, потом словно невзначай взял ее за плечи.

— Вы хотели уйти? Я вас задерживаю? — Он улыбнулся, опустил руки.

— Я… нет… — пробормотала Лера растерянно.

— Но почему у вас такой испуганный вид? У вас — проблемы?

— Я… понимаете, я приехала сюда на практику… с факультета журналистики. Меня не пускают, — сбивчиво говорила Лера.

— Как вас зовут? — спросил он вдруг.

— Валерия Голицына…

— Наши вахтеры столь бдительны, что не пропустят на студию даже члена Политбюро или самого папу римского! Сейчас мы все уладим. Не падайте духом, поручик Голицын! Кстати, познакомьтесь, это наш директор, Александр Николаевич Сазонов.

Директор протянул руку Валерии, подмигнул своему спутнику.

— По-моему, Леонид, ты зря ушел с журфака! Смотри, какие кадры без тебя набрали! Ладно, вы тут беседуйте, а я пойду разбираться с этой дурацкой съемкой, из-за которой нас с тобой вытащили из дома!

Так вот почему этот человек показался ей знакомым! Еще в автобусе Лера старалась вспомнить, где и когда видела его, и только теперь поняла. Конечно, это он! Леонид Красовский был кумиром факультета, где когда-то, еще до поступления Леры, он вел семинар по современному кино Запада. Сам он как режиссер брался за самые острые и заведомо непроходимые темы, фильмы его заставляли бесконечно переделывать, клали на полку, но он с невероятным упорством продолжал работать и почти всегда добивался своего. Он был известен как смелый искатель правды с неуживчивым, скандальным характером, острым языком и едким юмором, его ненавидело и боялось начальство, ему злобно завидовали бездари, чувствуя себя рядом с ним жалкими ничтожествами. Его выгоняли со студий, не давали работать, но он наперекор всему этому умудрялся каким-то невероятным образом делать свое гениальное кино! Лера много раз видела его фотографии — в газетах, журналах. Она смущенно опустила глаза, ей было неловко, что она не узнала его там, в автобусе, и так глупо, как теперь ей казалось, вела себя. Но и он разговаривал с ней довольно странно и вел себя не слишком умно.

— Знаете, Валерия, я обожаю, когда меня узнают, я, право, очень тщеславен! — Красовский рассмеялся, и у него на лице появилось вдруг простодушное, почти детское выражение. — Правда, узнают меня редко, я все-таки не кинозвезда, говорят обо мне все больше всякие сплетни, а пишут вранье и гадости! Он поглядел на Леру, и простодушие в его взгляде сменилось проницательностью ясновидца. — Там, в автобусе, вы были так погружены в себя, задумчивы и печальны, что я решил повалять дурака, чтобы развлечь вас, а потом удивить… И получилось, не правда ли?

«Господи, он словно читает мои мысли, — подумала Лера, — наверное, этого человека следует опасаться, но в то же время с ним так интересно!..»

— Кстати, где вы остановились? — спросил Красовский.

— Пока нигде.

— Что же вы сразу не сказали? Ну-ка пошли к директору. Куда-нибудь вас определим.

Они вместе миновали охранника, и на этот раз он не произнес ни слова. На полу все так же неподвижно сидел галлюцинирующий субъект.

— Между прочим, лучший звукооператор на студии, — произнес Красовский с грустью, — был…

— И давно это с ним? — спросила Лера.

— Давно. — Красовский обернулся к вахтеру. — Послушай, оттащи его в звукоцех, что ли, там хоть диван есть, а то замерзнет на полу.

— Будет сделано, Леонид Аркадьевич! — Охранник схватил под мышки пьяного звукооператора и, что-то ворча себе под нос, поволок его через вестибюль.

Директор разговаривал по телефону, когда в кабинет вошли Красовский и Лера. Он прикрыл трубку рукой и сказал:

— За нами через полчаса пришлют машину. Надо проверить дежурную группу, сегодня аванс выдавали…

— Понял, — усмехнулся Красовский и вышел из кабинета.

Закончив разговор по телефону, директор, явно возбужденный, обратился к Лере:

— Представляете, мы два месяца его уговаривали дать интервью, ему все было некогда. А сегодня вдруг, с бухты-барахты, приезжайте, у меня есть полчаса. Пришлось из дома срываться!

— А кто он? — с интересом спросила Лера.

— Главный прокурор области, большая шишка! У нас, как назло, весь транспорт в ремонте, пришлось просить у него машину. Вот так мы живем здесь…

— Камера, звук, свет — все в полном порядке, — произнес Красовский с порога. Ребята готовы, трезвые как стеклышко, считай, Саша, нам повезло.

Директор облегченно вздохнул.

— Кстати, надо бы эту юную даму определить на жительство, — вспомнил Красовский. — У тебя есть идея?

— С жильем у нас туго, сам знаешь. Хотя, пожалуй, можно в общежитие, к Зине в комнату, на первое время, а там что-нибудь придумаем…

— А как мне добраться туда? — спросила Лера. — Честно сказать, я жутко устала с дороги.

— Поедете с нами, на прокурорской «Чайке», с комфортом, посмотрите город.

— Да мы все не поместимся! — удивился директор.

— Ничего, она много места не займет, а в случае чего — посажу к себе на колени, — с серьезным видом произнес Красовский.

— Вы опять решили повалять дурака, Леонид Аркадьевич? — спросила Лера не без ехидства.

— Смотри-ка, а ей палец в рот не клади, — рассмеялся директор.

— Да… — Красовский задумчиво посмотрел на Леру. — Мне пришла в голову одна идея. Давай-ка, Александр Николаевич, поручим нашей практикантке провести интервью с прокурором? Посмотрим, сумеет ли она откусить ему палец!

— Твоя идея — ты за нее и отвечаешь!

— Идет! — Красовский протянул руку Лере.

— Но… — произнесла Лера растерянно, отвечая на его рукопожатие.

— Никаких «но»! Вам предоставляется редкая возможность проявить свои профессиональные качества. Соглашайтесь, пока я не передумал!

— Конечно, я очень вам благодарна, но…

— Опять — «но»? В конце концов, вы приехали сюда работать или…

Лера, не дожидаясь продолжения фразы, смысл которой был ясен, поспешно произнесла:

— Работать.

— Тогда поехали. Вопросы обсудим по дороге.

Лера вышла из машины у здания общежития около девяти часов вечера. С одной стороны, она была довольна собой, интервью с прокурором прошло удачно. Грубоватый, угрюмый вершитель судеб людских поначалу держался надменно — что это за пигалицу к нему привезли? Но Лере удалось его разговорить, пуская в ход все свое обаяние, непосредственность, ум и опыт профессионального общения. Под конец он даже улыбался, и это привело всю съемочную группу в полный восторг. Успех передаче, по мнению Красовского, был обеспечен. С другой стороны, сердце девушки буквально разрывалось на части. Она опоздала на свидание, не встретилась с Юргеном. Может быть, он до сих пор ждет ее?

Толстая комендантша провела Леру в небольшую, довольно убогую комнатку с облупившимся зеркалом без рамы и тремя кроватями с железной сеткой. Лера расположилась на единственной свободной в углу у окна, быстро распаковала чемодан и торопливо стала перебирать свой скудный запас одежды.

— Привет! — на пороге появилась высокая блондинка в ярко-голубом платье. — Вот это сюрприз!

— Ты здесь живешь? — спросила Лера.

— Вторую неделю торчу, маюсь от безделья. Знаешь, тут такая тоска, поговорить толком не с кем. А ты откуда?

— Из Москвы, с журфака.

— Вот здорово! Будет с кем пообщаться! Я курсовую хотела снять, да что то все не клеится. У них тут свои провинциальные амбиции, чуть что — «а мы ВГИКов не кончали!» Нашли чем хвастаться!

— А ты из ВГИКа? — обрадовалась Лера.

— С режиссерского. Меня, кстати, Наташа зовут.

— Зачем же ты сюда поехала, если здесь такая тоска?

— Знаешь, были свои причины…

— А мне сегодня повезло. Не успела приехать — сразу попала на съемку. — Лера мельком взглянула на часы, захлопнула чемодан, ногой задвинула его под кровать. — Только вот… на свидание опоздала.

— Я смотрю, ты спешишь, а я тебя заболтала совсем! Ты собирайся, не буду мешать, мы еще успеем наговориться.

— Да я вроде собралась уже… — Лера с тоской поглядела в зеркало на свое отражение в надоевших джинсах и свитере.

— Знаешь что, — Наташа оглядела свою новую подругу с ног до головы, открыла шкаф и вытащила оттуда легкое зеленое платье без рукавов, — примерь-ка вот это! Не брезгуешь?

Лера не любила носить чужие вещи, но Наташа так искренне хотела сделать ей что-то приятное, она подвела Леру к зеркалу, приложила платье к ней.

— Ты посмотри, твой цвет! Конечно, на тебе оно будет свободно, но в этом свой шик.

Лере не хотелось обижать девушку, зеленый цвет платья действительно шел ей необычайно, и, не устояв перед искушением, она быстро переоделась, подкрасила глаза, зачесала набок упрямые волосы…

— Блеск! — восхитилась Наташа.

— Спасибо!

— Смотри, чтобы тебя по дороге не украли!

— Наташа, а кто еще живет с нами? — спросила Лера.

— Местная одна. Квартиру ждет. Она только ночевать приходит, целыми днями где-то болтается. Смотри, если придешь поздно — в окно постучи. Тут иногда дверь запирают.

— Ну, пока! Еще раз спасибо! — В приподнятом настроении, довольная своим видом, Лера выпорхнула за дверь.

Юрген сидел в баре и то и дело поглядывал на часы, а Валерия все не появлялась. Сначала он думал, что она просто опаздывает и вот-вот появится, ожидание было приятным и все больше возбуждало его. Но время шло, она не приходила. Юрген чувствовал огорчение и беспокойство, которые сменились обидой и раздражением. Он не мог понять, как женщина, которая понравилась ему и, как он думал, ответила ему взаимностью, могла не прийти на свидание. Может быть, она просто от нечего делать пококетничала с ним, не придавая никакого значения их встрече, которую Юрген считал чуть ли не роковой? А если она проводит время с каким-нибудь другим мужчиной? Отсутствие Валерии сильно задевало его мужское самолюбие, и он решил, что, если они еще раз встретятся, он будет держаться с ней подчеркнуто холодно, изобразит полное безразличие и даст понять, что с ним нельзя поступать подобным образом. В конце концов это обычное дорожное приключение, и не более. Когда на часах было одиннадцать, стало ясно, что она уже не придет, и Юрген, рассердившись сам на себя за потерянный вечер, отправился в номер и улегся спать.

Проснулся он рано. Настроение было скверное. Мысли о Валерии растравляли душу, и он никак не мог отделаться от них. Надо было как-то отвлечься. До чего же все глупо! Из-за какой-то девчонки он погрузился в сексуально-романтический бред и забыл, зачем приехал в Россию. В конце концов, не ради же русских баб и скверного пива! У него были грандиозные планы, он изучал русский язык, собирал материал о русской культуре, он считал себя вполне образованным человеком и одаренным кинорежиссером. Россия интересовала и влекла его с детства как нечто хотя и чуждое, но загадочное и интересное, как некий запретный плод. Чувство вины перед этой страной, дикой, стихийной и в то же время доброй и отзывчивой, которое ненавязчиво внушал ему отец, воевавший когда-то на Восточном фронте, склоняло Юргена к социалистическим идеям. Ему казалось, что только он сумеет снять настоящий фильм об этой стране, который убедит его скептически настроенных соотечественников в истинной ценности русской культуры и русской жизни. Итак, за работу! Приняв душ, он быстро оделся и отправился в бар. Заказал кофе и, усевшись у стойки, оглядел небольшой зал. Какие-то незнакомые люди сидели за столиками, громко болтали, стараясь перекричать звучавший из магнитофона голос Тома Джонса. Вот появились: Вернер — самый общительный из всех и довольно толковый начинающий продюсер, толстяк Хайнц — ленивый почитатель пива и виртуоз в записи звука; здоровенный угрюмый Клаус, редко расстававшийся со своей кинокамерой; и маленький изящный Зигфрид, писатель и комментатор, прославившийся своим метким злым языком. Все вместе они составляли замечательную творческую группу и считали себя надеждой современного кинематографа. Конечно, сразу начались разговоры о вчерашней попутчице, шутки, дружеские советы, пожелания и напутствия. Юрген был всеобщим любимцем, и все с нетерпением ждали от него очередного любовного приключения, которое можно было бы обсуждать потом в дружеской компании, смакуя интимные подробности. Это считалось вполне естественным, было принято в мужском обществе, и странная неразговорчивость Юргена удивила его приятелей, они стали задавать вопросы Вернеру — что случилось с его другом, главным покорителем женских сердец? Вернер высказал предположение, что, перепив вечером пива, Юрген так крепко спал ночью, что забыл обо всем. А Юрген, заказав уже третью чашку кофе, что вообще было не в его правилах, заявил, что хватит заниматься пустой болтовней и пора приниматься за работу. Стараясь держаться как можно более серьезно, он стал излагать приунывшим друзьям свои планы на ближайшее время, а сам при этом не отрываясь смотрел на дверь. И тут появилась Валерия…

Она была в легком свободном зеленом платье, открывающем худые загорелые плечи. Лицо ее, немного бледное и осунувшееся, показалось Юргену еще более красивым, чем вчера. Недавняя обида улетучилась мигом при виде ее. Худенькая, легкая, она выглядела совсем девочкой, маленькой, беззащитной, и Юрген ощутил в себе странное, непривычное желание заботиться о ней, охраняя от всего на свете. «Или я сошел с ума? — думал он. — Женщины существуют для развлечений, пока они молоды. А потом, когда они становятся старше, мы в конце концов выбираем одну из них, может быть, не самую стройную и красивую, но самую надежную, порядочную. Она становится спутницей жизни, растит белокурых детишек, готовит вкусную еду, создает в доме уют… Но это — когда-нибудь, когда устанешь от развлечений и захочешь спокойной, стабильной жизни…» Все эти мысли мгновенно проносились в его сознании, когда он, не скрывая улыбки, бежал через зал ей навстречу.

Но что же случилось? Почему она не пришла вчера?

— Я приходила, — сказала Лера, — но меня не впустили. Сказали, что бар уже закрыт. Я пыталась объяснить, что у меня назначена встреча, что мне надо взять интервью, в общем, говорила всякую чушь, и все напрасно. Наверное, действительно было слишком поздно, а приехать раньше я не смогла.

— Хорошо, что ты пришла сейчас… — улыбнулся Юрген.

Когда они подошли к стойке бара, друзья Юргена радостно приветствовали их. Валерию уже ждала чашка горячего кофе, которую она выпила с удовольствием. Допив кофе, она обнаружила, что друзья исчезли и они с Юргеном остались вдвоем…

Конечно, из бара он пригласил ее к себе в номер. Он не думал, что сразу сумеет уложить ее в постель, хотя, конечно, эта мысль навязчиво преследовала его с первого момента их встречи. Но, плохо зная обычаи и нравы чужой страны, он решил не торопить события, дождаться, пока ситуация сложится сама собой, а она, без всякого сомнения, сложится очень скоро. Иначе зачем Валерия пришла к нему? Хотя кто их знает, этих русских… С этими мыслями он вместе с Валерией поднялся на свой этаж, но встретил неожиданное препятствие. Дежурная на этаже потребовала у Валерии гостиничную карточку и, быстро разобравшись в ситуации, неумолимо и грозно встала у девушки на пути. Никакие уговоры Юргена не действовали. Ему сухо разъяснили, что советским гражданам не положено входить в номера к иностранцам. Он был настолько раздосадован, что Валерия с трудом утащила его со злополучного этажа.

— Ты просто не знаешь, у нас всегда так, — сказала она. — Пойдем погуляем…

Действительно, им ничего другого не оставалось, как гулять на виду у прохожих, и это совсем не радовало Юргена. Они побродили вокруг гостиницы, посидели на лавочке в ближайшем сквере. Он осторожно взял ее за руку, она вздрогнула. Он легонько притянул ее к себе, обнял, она прижалась к нему, но вдруг, словно опомнившись, выдернула руку, встала, заторопилась куда-то. Она явно нервничала, объясняя, что ей срочно надо на студию телевидения, где она проходит практику, ей нельзя опаздывать… Юрген подумал, что это — просто предлог, чтобы улизнуть от него, но спорить не стал. Теперь Юрген узнал, что она будущая тележурналистка, что они почти ровесники и почти коллеги, что она не замужем, живет в Москве вдвоем с матерью, а здесь ее поселили в общежитии, в одной комнате с двумя девушками. Юргену не хотелось расставаться с Валерией, она была так хороша! Он отправился ее провожать, заявив, что ему тоже интересно побывать на телестудии у русских, но там они вдруг поменялись ролями. Теперь не впускали его, грубо и определенно. Тщетно Валерия уговаривала дежурного охранника! Юрген попытался объяснить, что он вовсе не немецкий шпион, а начинающий кинорежиссер, его не интересуют государственные секреты, хранящиеся на телевидении, но это еще больше разозлило охранника, он вызвал своего начальника, тот позвонил директору студии… Но вдруг ситуация резко изменилась, охранник, сдерживая злобу, пропустил Юргена и Валерию в здание. Войдя в небольшой вестибюль, Лера увидела Красовского, который, приветливо улыбаясь, шел им навстречу.

— Извините, коллега, произошло дурацкое недоразумение! У нас каждый вахтер считает себя по меньшей мере министром! — Он протянул Юргену руку: — Леонид Красовский, режиссер…

— Очень рад нашему знакомству, — Юрген вежливо улыбнулся, сохраняя достоинство, — у нас в киношколе показывали ваши фильмы.

Красовский рассмеялся.

— Я и не знал, что я такая знаменитость. Мотаюсь тут по провинции в поисках заработка… — Он вдруг замолчал, поймав на себе пристальный взгляд больших зеленых глаз…

Общение с этим человеком всякий раз вызывало у Леры ощущение неосознанной тревоги, которое поселилось где-то глубоко внутри. Сейчас он казался ей совсем другим, его худое смуглое лицо, на которое улыбка нагоняла сетку морщин, выглядело старше, и в то же время в выражении его лица было что-то беззащитное и почти детское.

— Пойдемте, я представлю вас директору, он славный парень! — Красовский взял Юргена под руку, повел по лестнице вверх и неожиданно произнес по-немецки: — Кажется, мне пришла в голову неплохая идея…

— Приятно встретить в России человека, который говорит на твоем родном языке, — сказал Юрген.

— Языки — мое хобби. Когда меня выгнали с работы, было много свободного времени, вот я и нашел ему применение. Может быть, когда-нибудь пригодится…

О появлении в городе студентов Гамбургской киношколы директор узнал только сейчас и был немного уязвлен тем, что никто не счел нужным поставить его в известность. Тем не менее с помощью Красовского завязался вполне непринужденный разговор, Юргену была любезно предложена всяческая помощь в проведении съемок. В общем, все складывалось как нельзя более удачно.

После радушного приема на телестудии Юргена осенила новая идея. Если русскую девушку не хотят впускать в гостиницу для иностранцев, то почему бы немецкому парню самому не прийти к ней в гости? Она живет не одна, а с другими девушками, но ведь и он может привести своих друзей. В конце концов, если их, молодых кинематографистов, пригласили в эту страну, то ведь не только для того, чтобы они осматривали достопримечательности!

— Сегодня вечером я и мои друзья придем к тебе в гости.

Лера с ужасом представила убогую, тесную комнату, обставленную казенным старьем. Как отговорить его от этого визита, что бы такое придумать, чтобы не обидеть его?

— Напиши адрес. Я думаю, в этом городе есть такси! — весело сказал Юрген.

Отступать было невозможно. Лере ничего не оставалось, как вручить ему листок с адресом.

Юрген думал о том, что его единственное желание — остаться наконец наедине с этой девушкой, обнимать и целовать ее, чувствовать тепло ее тела. Нелепые препятствия, которые, видимо, специально создавались в этой стране, чтобы мужчина и женщина, которых тянуло друг к другу, не могли быть вместе, только разжигали в нем желание. Он не хотел, не мог больше ждать и в тоже время боялся отпугнуть ее откровенностью своих намерений. Она все-таки была из другого мира, она пока оставалась для него загадкой. И эта скрытая грусть в ее взгляде… Но ведь она женщина, прекрасная женщина! А когда встречаются мужчина и женщина, разве имеет значение, кто они — немцы, итальянцы или русские? Любовь лишена национальности. А он сейчас был явно влюблен, наверное, сильнее, чем когда-либо прежде! И он сказал ей с подкупающей честностью:

— Я не хочу гулять по улице! Я хочу быть с тобой!

Она вздрогнула, кажется, покраснела.

— До встречи, — сказал он и поглядел ей в глаза.

— Я буду ждать, — прошептала она, быстро сжав ею руку…

В этот вечер маленькая убогая комнатка в старом общежитии преображалась на глазах. Зина раздобыла где-то красивую скатерть, на столе появились тарелки с закусками, украшенные всевозможной зеленью. Наташа то и дело бегала по длинному коридору в общую кухню и возвращалась с новыми угощениями. Лера пыталась помочь подругам, но у нее от волнения все валилось из рук.

— Не мучайся, мы сами справимся, — весело сказала Наташа. — Лучше займись собой, ведь ты королева сегодняшнего бала!

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошли две незнакомые девицы. Они с любопытством огляделись, уставились на стол.

— Ой, девочки, никак, у вас праздник намечается? — сказала одна.

— Стол-то какой! Красивше не бывает! — произнесла другая.

Наташа вышла вперед и преградила им дорогу.

— Что вам надо? — Она окинула девиц совсем не гостеприимным взглядом.

— Да чего? Ничего! Поглядеть пришли!

— Мы тут на втором этаже живем. Слышим — шум у вас какой-то, а вы, стало быть, гостей поджидаете?

Девицы говорили наперебой, ничуть не смущаясь, и явно не собирались уходить.

— Мы тут от скуки помираем, а у вас небось кавалеры будут?

— Будут, да не про вас! — отрезала Наташа.

— Ишь какая! Небось культурной себя считает! Чевой-то она так с нами? Скажи, Зин?

— Девочки, зашли бы в другой раз, не сегодня, — попыталась нейтрализовать ситуацию Зина.

— А тебе, Зинка, жалко, што ль?

Через несколько минут все услышали, как во двор въехала машина. Наташа высунулась в окно и замахала рукой. Конечно, и в других окнах появились любопытные лица, когда во дворе послышалась немецкая речь и четверо молодых парней с гитарой, большой спортивной сумкой и букетом цветов двинулись к дверям общежития.

Непрошеные девицы тоже бросились к окну, стараясь оттолкнуть Наташу.

— Глянь, Клавка, кавалеры-то заморские! — взвизгнула одна.

— Ну? — Клавка подперла руками крутые бока. — А нас прогнать хотят! Как бы не так! — Она двинулась на Наташу.

— Идите отсюда, халявщицы недоделанные! — закричала Наташа, схватила веник и замахнулась на них.

— Наташа, не надо с ними так! — испуганно закричала Зина. — Хуже будет.

— Ну, мы еще поглядим, кто тут недоделанный! — распалялась Клавка в предвкушении борьбы. — А ты не лезь, Зинка, без тебя разберемся!

— Наташа, не связывайся, черт с ними, пусть остаются! — сказала молчавшая до сих пор Лера.

В этот момент постучали в дверь, и вся гамбургская компания вошла в комнату.

Некоторое время все молчали, удивленно разглядывая друг друга. Первой заговорила Лера, стараясь разрядить накалившуюся атмосферу.

— Проходите, пожалуйста. У нас, правда, тесновато немного. Вот так мы и живем. Еще соседки зашли…

— Теснота — не обида. Так у вас говорят? — улыбнулся Юрген.

— Почти правильно. В тесноте — не в обиде. Знакомьтесь. Мои подруги — Наташа и Зина. — Лера вела себя так, словно незваных девиц и не было в комнате. — Садитесь.

Четверо немцев, Наташа, Зина и Лера с трудом разместились вокруг стола на кровати и двух канцелярских стульях.

Юрген поглядел на девиц, стоявших в углу у двери.

— Слишком мало места? — он повернулся к Лере. — Я говорил правильно?

— Да мы так, на минутку, — замялась одна из них, — пойдем, Клавка, у меня щи на плите. Совсем забыла.

— Ладно, Маша, — уступила Клавка. — Пошли. Мы еще покажем этим залетным гордячкам!

На столе рядом с закусками появились всевозможные напитки, фрукты и свежие красные розы. Юрген уселся рядом с Лерой и, ничуть не стесняясь, обнял ее за плечи. Зигфрид молча ухаживал за Наташей, наливая ей пиво, подкладывая на тарелку закуски и иногда обращаясь за помощью к Юргену, когда ему хотелось произнести какую-то фразу. Он был изысканно-вежлив, остроумен, Юрген охотно переводил его смешные реплики и остроты. Скованность первых минут общения быстро прошла, всем было весело и хорошо, и даже вечно занятая и озабоченная Зина приветливо улыбалась симпатичному нагловатому Вернеру, который пытался говорить ей комплименты на ужасающей смеси немецкого с русским и то и дело, словно невзначай, дотрагивался руками до ее обнаженных коленей. Толстый добродушный Хайнц с удовольствием поглощал приготовленную девушками еду, запивая пивом прямо из банки, потом лениво развалился на кровати рядом с Наташей, за что тут же получил от Зигфрида какое-то колкое замечание, на которое ответил ухмылкой.

— Он говорит, здесь место на троих, — перевел Юрген на русский, — а два места уже заняты.

— Ну и что тут смешного? — вступилась Наташа за своего соседа.

Юрген перевел ее слова на немецкий, и все четверо вдруг захохотали, вызвав недоумение девушек.

— У немцев такой юмор, — объяснил Юрген по-русски, — как это лучше сказать — тупой и грубый.

Теперь уже смеялись все, потом Юрген, встав из-за стола, вытащил гитару из красивого кожаного чехла и стал перебирать струны. Разговоры стихли, и он запел свои веселые и незатейливые песенки о любви, глядя на Леру и коротко пересказывая по-русски их содержание. В этих песнях все было просто — он любит ее, она любит его, они расстаются и снова встречаются. Потом он пел на английском известные песни «Битлз», которые еще недавно в России были запретны и недоступны для большинства, потом попытался спеть по-русски, и все стали ему подпевать.

Устав, он положил гитару, все дружно выпили, и вдруг Лера осторожно коснулась струн и тихо запела чуть хрипловатым низким голосом:

Страстные речи он говорил мне, Страстные речи он говорил мне, Но не любил он, нет, не любил он, Нет, не любил он меня…

Голос ее становился все чище, все сильнее, и все замерли, слушая ее. Вдруг она резко сменила темп, перешла на лихую «Цыганочку», и, постукивая рукой по гитаре в такт песне, встала и пошла по комнате.

Ехали цыгане с ярмарки, Да с ярмарки домой…

— Ну, тут усидеть невозможно! — воскликнула Наташа, сбросила туфли на каблуках и пустилась в пляс, с трудом находя свободное пространство в тесной, заставленной мебелью комнате.

Тут же отодвинули стол, убрали стулья, и все стали танцевать кто как умел. Даже Хайнц оживился, поднял свое грузное тело и с неожиданной легкостью стал выделывать невообразимые «па» вокруг Наташи. Увлекшись пляской, девушки только теперь заметили, что в распахнутой настежь двери стоят двое дюжих парней в майках, с наколками на руках, а из-за их спин выглядывают Клавка и Маша. Их вид явно не предвещал ничего хорошего. Танцы мгновенно прекратились, парни шагнули в комнату. Немцы, ничего не понимая, удивленно оглядывались. И во время этой короткой напряженной паузы Лера передала гитару Юргену, напела какую-то мелодию.

— Подыграй, пожалуйста, — попросила она и запела сразу, громко, протяжно.

Я помню тот Ванинский порт И вид парохода угрюмый, Как шли мы по трапу на борт, В холодные, мрачные трюмы…

Юрген легко подобрал аккомпанемент и стал подыгрывать.

Парни в наколках остановились в некотором недоумении.

— Ребята, слова знаете? — неожиданно обратилась к ним Лера. — Я не все помню.

— Да вроде, — неуверенно сказал один, чернявый, с проросшей щетиной.

Я знаю, меня ты не ждешь, Рвешь письма мои, не читая! И встретить меня не придешь, Забыла меня ты, я знаю! —

с блатным подвыванием громко запел другой, с кудрявой рыжей шевелюрой.

— Отлично! — Лера встала, подошла к нему. — Давай на два голоса!

— Ха! Давай! — согласился парень.

Надо сказать, получился довольно интересный дуэт. У парня оказался неплохой голос, и он сам так увлекся песней, что позабыл, видимо, зачем его привели сюда.

— А «Мурку» можешь сбацать? — вдруг обратился к Лере чернявый.

— Запросто!

«Мурка» пошла на «ура», подпевали все, кто как мог, а Лера расходилась все больше, приплясывала вокруг рыжего, изображая Мурку, схватила вдруг под руку чернявою, пропев басом: «С агентом из МУРа…»

— Зин, выйди на минутку, — позвала Маша.

Зина стремительно вылетела за дверь.

Рыжий сразу перестал петь.

— Баста! Пошли, Толян!

— Лады. Сваливаем.

Лера и Наташа с самым гостеприимным видом направились их провожать до двери. И тут Юрген внезапно произнес:

— На посошок! Я правильно сказаль?

Рыжий хмыкнул.

— Лады, — произнес чернявый.

Оба выпили молча, ни с кем не чокаясь, закусили колбасой и пошли к выходу.

— Кажется, обошлось… — прошептала Лера Наташе.

— У меня нет слов, это все ты… — ответила Наташа вполголоса.

Но тут Зигфрид произнес по-немецки какую-то фразу и посмотрел на Юргена.

Девушки встревоженно переглянулись.

— Он очень удивлен. Он говорит, что был в Париже в русском ресторане и слышал цыган. Ты поешь лучше! — перевел Юрген, обращаясь к Лере.

— Не сомневаюсь? — громко произнесла Наташа и, с трудом сдерживая улыбку, шепнула Лере: — Слава Богу, они ничего не поняли.

Было уже поздно, немцы собрались уходить Вернер, Зигфрид и Хайнц, громко и весело разговаривая, отправились ловить такси. А Юрген, ни чуть не смущаясь, обнял Леру и стал целовать прямо на глазах у любопытных зевак, собравшихся в коридоре. Можно ли упрекнуть его за это? Ведь он тогда абсолютно ничего не понимал в советской действительности!

Друзья Юргена подогнали к подъезду машину.

— Иди, — сказала Лера, поймав на себе завистливый Зинин взгляд и с трудом заставив себя высвободиться из его объятий.

— До завтра, — он улыбнулся ей и побежал догонять друзей.

Когда девушки проводили гостей, Зина заявила, что смертельно устала, буквально падает с ног, и тут же улеглась спать, натянув на голову одеяло.

Лера с Наташей были слишком возбуждены и долго шептались в полумраке. За окном вовсю светила луна, озаряя маленький дворик загадочным серебристым светом и преображая его в дивный сказочный сад.

— И как это у тебя получилось? Я думала, будет настоящая заваруха! — сказала Наташа. — Ты просто гений! Вот кому надо на режиссерский!

— Да брось, это так — интуиция, что ли, подсказала…

— Ты так прекрасно поешь! — Наташа говорила с искренним восхищением. — Но откуда в тебе такая цыганщина?

— Сама не знаю, — ответила Лера уклончиво. — Наверное, с детства… Когда-то моя мама дружила с цыганами, я даже пела с ними, но потом они исчезли…

— Знаешь что, — Наташу осенила внезапная мысль, — не будь дурочкой, брось все, уезжай с ним в Германию! Ты сделаешь там карьеру, будешь богатой и знаменитой, объездишь весь мир и к нам как-нибудь заглянешь на гастроли!

— Но он не зовет меня с собой, — с грустью сказала Лера, — по-моему, ему такое и в голову не приходит.

— Подожди, еще позовет. Еще не вечер, — улыбнулась Наташа.

— Да уж утро скоро, — Лера придвинулась к подруге. — А как тебе Зигфрид? По-моему, ты ему очень понравилась.

Наташа помолчала, вздохнула, взяла сигарету.

— Я другое дело, — с болью в голосе проговорила она. — Знаешь, я давно люблю одного человека… как дура, как сумасшедшая…

— А он?

— Мы почти незнакомы, так, виделись мельком. Он даже не знает, кто я такая, как меня зовут… словом, я не существую для него. А я за него готова жизнь отдать! Глупо, правда?

— Конечно, глупо! Ни один мужик твоей жизни не стоит! — сказала Лера.

— Ты просто его не знаешь! Он странный, его не назовешь красивым, но мне он кажется лучше всех на свете! Он такой талантливый, умный, необыкновенный!

— По-моему, тебе надо просто ближе с ним познакомиться, — улыбнулась Лера.

— Как бы я этого хотела, — со вздохом произнесла Наташа, — вообще-то он женат, но, говорят, жена его бросила, надоело ей, видите ли, терпеть всякие трудности… Мне бы никогда не надоело… Хочешь, покажу его фотографию?

— Конечно!

Наташа достала из чемодана журнал, раскрыла его. С разворота горделиво смотрел Леонид Аркадьевич Красовский… На какое-то мгновение у Леры замерло сердце, она подумала, какие странные вещи выделывает с людьми судьба.

— Да он же здесь, на студии! — сказала она вслух.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Наташа.

— Да я просто не успела тебе рассказать! — И Лера поведала подруге вчерашнюю историю о своем появлении на студии и неожиданном участии в съемке. Правда, в ее изложении все выглядело не совсем так, как было на самом деле… Красовского она изобразила очень деловым и излишне суровым, а о поездке с ним в автобусе вообще ничего не сказала.

— Тебе повезло, — сказала Наташа с нескрываемой завистью. — Я напросилась сюда на практику, я думала, буду попадаться ему на глаза, буду стараться сделать что-нибудь хорошее для него… может быть, он заметит меня здесь, возьмет к себе в ассистенты, в помощники, да хоть в уборщицы! А ему на глаза попалась ты!

— И что с того? Потащил меня на эту дурацкую съемку! Я думала, от страха заикой стану! Не знаю, замечает ли он вообще женщин и как к ним относится, но меня он просто использовал как подопытного кролика!

— Тебя трудно не заметить, ты такая красивая!

— При чем здесь я? Ты на себя посмотри! Любая Ким Новак умрет от зависти!

— Не надо меня утешать, я все про себя знаю, — сказала Наташа с горечью. — И потом, что я могу с собой сделать, если мне никто на свете больше не нужен?!

— Брось, так не бывает! — Лера обняла ее за плечи и подумала: «Как все в жизни глупо и несправедливо… В автобусе на моем месте должна была оказаться Наташа… А интересно, как бы он вел себя, окажись она рядом с ним? Тоже кокетничал бы и валял дурака? Вообще-то непохоже, что он бабник… Но какое мне до этого дело? Меня он совершенно не интересует, если только как режиссер…»

Размышляя так, Валерия чуточку лукавила сама с собой. Женское чутье подсказывало ей, что она небезразлична Красовскому, и это, конечно, доставляло ей определенное удовольствие, льстило ее самолюбию, хотя сердце ее, вне всяких сомнений, принадлежало другому. Но не только эти мысли тревожили девушку… Спросив о том, откуда в ней такая цыганщина, Наташа задела нечаянно одну из самых болезненных струн в ее душе… Возбужденная событиями прошедшего вечера и собственным пением, Лера словно внезапно оказалась в давнем прошлом… Странные, манящие воспоминания детства… Это было много лет назад, когда в доме часто появлялись цыгане… Молодой красавец с курчавыми волосами, его звали Роман, и его друзья были так непохожи на всех знакомых матери, которые изредка заходили в дом. Шумные, веселые, в яркой одежде, они пели свои цыганские песни, играли на гитарах… Они очень нравились Лере… Она сидела на руках у Романа и была счастлива. Мать улыбалась, даже смеялась… Потом все вместе поехали куда-то… И вот Лера очутилась в огромном зале ресторана… Ее поразил яркий свет, красивые люстры, нарядные люди с приветливыми лицами… Цыгане пели на небольшой сцене, молодые цыганки в пестрых широких юбках плясали, звенели монистами… Мать сидела за столиком, смотрела на них, слушала, Лере запомнилось ее счастливое, улыбающееся лицо… Вдруг к ним подошел Роман, подхватил на руки Леру и понес на сцену.

— Пой! — сказал он.

И Лера, словно по волшебству, запела вместе с ними, она хорошо помнила, как впервые услышала собственный голос… Ей так понравилось петь, что уже тогда, в далеком детстве, она очень захотела стать певицей… Люди в зале замерли, а когда песня закончилась, на Леру обрушился шквал аплодисментов… Потом две красивые яркие цыганки взяли ее за руки и повели в зал. Они вместе ходили между столиками, пели, плясали, что-то говорили, а люди протягивали им разные сладости, кто-то даже преподнес Лере цветы… Лера запомнила этот вечер как самый счастливый и прекрасный в жизни…

Домой они вернулись с матерью вдвоем, а там их ждала ненавистная тетка. Даже не взглянув на Леру, она увела мать в комнату и закрыла за собой дверь. Сначала до Леры доносились приглушенные голоса, потом — крики… Ей стало страшно.

— Ты позоришь семью, Софья! Если бы отец был жив, ты бы не посмела! — грозно звучал голос тетки.

— Нет, это ты не посмела бы! — пронзительно прокричала мать. — Позоришь семью ты! Из-за таких, как твой муж, лишились родителей!

— Вот ты как заговорила! Сама связалась с уголовником да еще Михаила хотела в свои грязные дела втянуть! Дрянь! Идиотка!

Странный звук, похожий на удар… Истерические рыдания матери. И тишина… Лера испугалась, на цыпочках подошла к двери, осторожно приоткрыла ее… Увидела мать, неподвижно лежавшую в постели, на ее щеке багровело припухшее пятно… Глаза, полные слез, смотрели в пространство…

— Кто тебя звал?! — рявкнула тетка, грубо схватила Леру за руку и вытолкнула за дверь.

Потом приехала «скорая помощь», и мать увезли в больницу. Лере хотелось убить тетку или умереть самой, она сжалась в комок в большом старом кресле и тихо плакала…

Когда мать вернулась из больницы — бледная, осунувшаяся, молчаливая, — Лера сказала ей:

— Мама, позови Романа, пусть он защитит нас.

— Никогда больше не говори о нем, дочка, — прошептала мать испуганно.

— Но почему, мама? Он добрый, сильный.

— Забудь, навсегда забудь о нем.

Но Лера не забыла… Цыгане снились ей по ночам, их звонкие голоса долго еще звучали в ее памяти. Лера все ждала и надеялась, что вдруг распахнется дверь и они снова появятся в доме, запоют свои красивые песни, но проходил день за днем, а их все не было. Правда, к большой радости Леры, тетка тоже исчезла на какое-то время. Мать ходила по дому как неприкаянная и почти не разговаривала с дочерью. И так продолжалось довольно долго, но однажды к ним пришла красивая пожилая цыганка — высокая, статная, одетая в черное. Она пела старинные романсы, колдовала с картами. Лере тогда запомнилась не столько реальная женщина, сколько запретный и манящий образ сказочной колдуньи, словно пришедшей из мира детских фантазий и тревожных снов… Потом мать с цыганкой заперлись в комнате и долго сидели там. До Леры доносился только шум голосов, но разобрать, о чем они говорили, девочка, как ни старалась, не могла. Когда они вышли, мать, провожая цыганку до двери, тихо шептала:

— Ради Бога, не приходите больше, Магда Романовна, я боюсь… они способны на все! И так столько бед я вам причинила!.. Умоляю, оставьте меня навсегда…

— Не думай об этом, береги дочь и себя!

После этого цыгане окончательно исчезли из жизни Леры, ей раз и навсегда было категорически запрещено даже упоминать о них, особенно при тете Жанне и дяде Мише. Кем был этот человек? Почему при виде его мамины глаза наполнялись страхом и ненавистью? Почему всякий раз, когда он садился рядом с матерью, за ними пристально и ревниво наблюдала тетя Жанна? Почему у самой Леры при каждой встрече с ним возникало почти подсознательное ощущение опасности? Что вообще происходило в их семье? На эти вопросы она так до сих пор не получила ответа… Спрашивать мать было бессмысленно — она молчала, мрачно глядя на дочь, или начинала биться в истерике… Лера терялась, ее сердце разрывалось от жалости, но что она могла сделать? Единственной радостью в ее жизни стала музыка. Она пела всегда, когда оставалась одна, и еще тогда, в далеком детстве, мечтала выступать на сцене… Однажды, услышав ее, мать заявила вдруг:

— Если ты станешь певичкой и будешь выступать по кабакам, я не перенесу такого позора и покончу с собой!

— Мама, зачем ты так говоришь? Разве стыдно петь?

Мать повернулась к ней спиной, подошла к окну.

— Прекрати этот разговор, если не хочешь убить меня! — хрипло прозвучал ее голос.

Лера не знала, насколько серьезны угрозы матери, но в душе ее поселились страх и сомнения… Закончив школу, она поступила на факультет журналистики, простившись со своей мечтой… Господи, как давно все это было, но Лера так и не смогла ничего забыть.

Заснула она уже под утро, когда за окном забрезжил рассвет.

— Пишите объяснение, — произнес начальник первого отдела, глядя на Леру непроницаемым взглядом.

— Какое объяснение? — с напускным недоумением спросила Лера.

— Вы сами прекрасно понимаете, о чем идет речь, — сказал он сухо и углубился в перелистывание настольного календаря.

Глядя на этого гнусного типа, бывшего кадровика, отставного военного, Лера живо представила вдруг своего дядю Мишу… Те же залысины на лбу, глаза навыкате, багровая морда… Наверное, все они похожи друг на друга! Лера, конечно, сразу обо всем догадалась. Видимо, кто-то уже успел «настучать» о вчерашней вечеринке, и теперь она лихорадочно соображала, как поумней выйти из неприятного положения. Писать или не писать объяснение? Писать было слишком рискованно, молчать — тоже опасно, получалось, что, как бы она ни поступила, все это может обернуться против нее. Стараясь оттянуть время, она машинально чертила на листе бумаги какие-то замысловатые рисунки, пытаясь восстановить в памяти последние события. Утром, когда она уходила из общежития, Наташа спала ангельским сном, и ей было жаль будить подругу. Зины уже не было, ее аккуратно застеленная постель пустовала, но девушки привыкли, что она встает раньше всех и чуть свет убегает по своим делам. Она жила в общежитии в ожидании квартиры вот уже несколько лет, ей все обещали, она все ходила на прием в разные инстанции, но до сих пор оставалась жертвой нерешенной в городе жилищной проблемы. На студию Лера пришла первой и тут же была отправлена в первый отдел.

Внезапно распахнулась дверь кабинета, на пороге появилась запыхавшаяся Наташа с красными пятнами на лице, испуганно посмотрела на Леру, потом на начальника.

— Вы меня вызывали?

— Садитесь. По полученным сведениям, вчера в комнате номер двенадцать общежития, где вы временно проживаете, состоялась встреча с представителями капиталистической страны, во время которой вы нарушали общественный порядок, демонстрировали аморальное поведение. — Он говорил сдержанно, почти мягко, явно наслаждаясь своей властью. — Насколько мне известно, встреча не была санкционирована. Вы должны, каждая по отдельности, подробно описать, что происходило вчера, с семи до одиннадцати вечера, какие между вами велись разговоры и кто был инициатором встречи. — Он посмотрел на девушек жестким, непроницаемым взглядом и остановил его на Лере. — Надеюсь, вам все ясно?

Его слова прозвучали как приговор, который оставалось только подписать, девушки переглянулись, но под холодным взглядом начальника молча опустили головы, стараясь больше не смотреть друг на друга.

— А вот мне не ясно! — неожиданно прозвучал возмущенный голос Красовского, с шумом распахнувшего дверь кабинета.

Девушки с надеждой повернулись к нему, но он, даже не взглянув на них, вплотную подошел к начальнику.

— В чем дело? Я вас не вызывал, — раздраженно сказал тот.

— Знаю, я сам пришел, потому что возмущен тем, что творится на студии! — решительно заявил Красовский. — Почему вы срываете практиканток с работы? Я, как художественный руководитель студии, отвечаю за них!

Начальник первого отдела оторопел от натиска ненавистного худрука, но, быстро справившись с собой, прошипел с угрозой в голосе:

— Вот вы мне и ответите! Вы что, не понимаете политической ситуации?

— Это вы не понимаете политической ситуации, уважаемый Валентин Иванович! Неужели вам не известно, что мы готовим передачу о молодых немецких кинематографистах, приехавших сюда снимать фильм о достижениях нашей страны? Перед вами — автор и режиссер передачи. Я — консультант и художественный руководитель, таково распоряжение директора. Вам должно быть стыдно, что вы мешаете такому важному международному мероприятию.

— Почему меня не информировали? — Чиновник был явно уязвлен тем, что его сумели обойти.

— Вот этого я не знаю, — развел руками Красовский. — Мое дело — творческое руководство.

— Вот вы и пишите объяснение в письменной форме, товарищ Красовский! — путаясь от негодования с русским языком, высказался начальник.

— Когда будет время, напишу объяснение, и обязательно в письменной форме, хотя я предпочел бы отделаться verbal communication! А сейчас — за работу, ну-ка пошли! — Он буквально вытолкнул девушек из кабинета.

Бывший кадровик смотрел им вслед с таким видом, словно его укусила ядовитая змея.

— Откуда такое чудовищное легкомыслие? — сердито выговаривал девушкам Красовский, уводя их в дальний конец коридора. — Вы что, с ума сошли? Устроили спектакль на весь город! Этот тип свои прямые обязанности исполняет, ему за это зарплату платят!

Они слушали молча, с благодарностью глядя на своего спасителя.

— Ну что уставились на меня, как невинные овечки? Совсем не понимаете, где живете? А если бы я не оказался на студии? Детский сад, ей-Богу…

— Мы и не знали, что готовится такая передача, — первой нарушила молчание изумленная Наташа.

— Конечно, вы и не могли знать. Я придумал это пять минут назад. А кстати, неплохая идейка? — он пристально посмотрел на Леру. — Хороший экзамен для начинающей журналистки!

Лера почувствовала, что ее бледное лицо густо заливается краской. Опустив глаза, прижалась к стене, словно пытаясь скрыться в ней от всевидящего язвительного гения. Он видел ее рядом с Юргеном еще в самолете, потом — на студии и теперь вдруг решил дать им возможность общаться вполне официально. Какой неожиданный поворот событий! Какое невероятное великодушие! Но сможет ли она выдержать этот экзамен? Да кто же он на самом деле, этот Красовский!

— А сейчас — быстро в монтажную, в любую пустую комнату, чтобы к обеду сценарий передачи был готов! — произнес Красовский тоном приказа. — Идеологией особенно не увлекайтесь, экскурсов в историю не делайте, основная идея — взаимопонимание творческой молодежи разных стран. Директор будет в два часа, я успею его предупредить. Все. За работу! — Он повернулся и быстро пошел по коридору, закуривая на ходу.

Девушки, не зная, смеяться им или плакать, побежали по лестнице на третий этаж, стараясь не попадаться никому на глаза.

— Знаешь, я думала, мы пропали, — сказала Лера.

— Считай, он нам жизнь спас! — восторженно бормотала Наташа. — Господи, какая же я счастливая! Он сделал это ради нас, ради меня… Он наконец заметил меня, говорил со мной!.. Знаешь, я готова сейчас ради него спрыгнуть с Останкинской башни.

— Только, пожалуйста, с парашютом, — серьезно сказала Лера.

Обе рассмеялись, но Наташа смеялась нервно, готовая сорваться на истерику.

— Успокойся, все хорошо, — тихо сказала Лера. — Само провидение в образе Леонида Аркадьевича дает нам шанс… Мы не должны упускать его, может быть, это начало нашей головокружительной карьеры!

— Насчет головокружения ты точно подметила, — улыбнулась Наташа.

Забившись в угол пустующей монтажной, девушки шептались и спорили, то и дело поглядывая на дверь. Потом записывали текст, нещадно марали и черкали его, снова строчили на бумаге.

Вдруг в приоткрывшуюся дверь заглянула Зина.

— Вот вы где! А я везде вас ищу! Что вы тут сочиняете?

— Секрет, — подмигнула ей Наташа, прикрывая руками исписанные листки.

— С каких это пор у вас от меня секреты? — обиделась Зина.

— Понимаешь, это чисто личное, чужая любовная тайна. Нас попросили помочь, в плане литературы, — откровенно врала Лера, говоря первое, что ей приходило в голову.

— Что-то не верится… — Зина попыталась заглянуть в записи, разложенные на столе, сквозь Наташины пальцы.

— Знаешь, у нас и так мало времени! — взмолилась Наташа.

— Может, я помогу вам?

Леру вдруг осенила страшная догадка. Если сопоставить все факты и немного покопаться в психологии, все встает на свои места. И дело тут не в незваных девицах, пожелавших тут же свести счеты, а в самой Зине… Одинокая, некрасивая, неудачница… Да, было бы странно, если бы она искренне полюбила своих столичных соседок! Конечно, ей можно посочувствовать, но подлость есть подлость! Пристально поглядев на Зину и не отрывая от нее взгляда, Лера пропела мелодраматическим голосом:

Здравствуй, моя Зинка, Здравствуй, дорогая! Здравствуй, дорогая, и прощай! Ты зашухарила всю нашу малину, А теперь маслину получай!

— Что ж, не буду мешать. — Поджав губы, Зина удалилась.

— Ты думаешь, это… она? — шепотом спросила Наташа.

— Почти уверена. У нее все на лице было написано… Час назад мне такое даже в голову прийти не могло.

— Мне тоже. Ну и ну… А мы с тобой молодцы, не проболтались. Вели себя как разведчицы с секретным заданием! Фу ты, даже нехорошо стало… — Наташа вытерла платком повлажневший лоб. — Жили в одной комнате со стукачкой и даже не подозревали… Господи, чего мы там с тобой только не болтали!

— Ну, теперь это не имеет значения! Она осталась с носом! А потом, мы больше говорили по ночам, когда она спала… Не думаю, что она прятала пол подушкой магнитофон, не та квалификация!

Прикрыв дверь в монтажную поплотнее, они снова принялись за работу.

В четыре часа директор студии утвердил сценарный план передачи без единой поправки и велел отнести в распечатку. Счастливые и окрыленные, девушки побежали к машинистке.

— Леонид, ты опять играешь с огнем, — сказал директор Красовскому, оставшись с ним наедине, — когда-нибудь я здорово влипну с тобой.

— Никуда ты не влипнешь, наоборот — здорово прославишься, — рассмеялся Красовский. — Ты лучше подумай, Саша, где нам съемку провести! Надо подобрать хорошее помещение…

— Ты эту кашу заварил — ты и думай! — Директор тяжело вздохнул, давно смирившись с участью козла отпущения в делах своего непредсказуемого друга. — Помещение — это мелочи. Надо еще разрешение на передачу получить!

— Прекрасно! Проведем встречу молодежи в ДК завода имени Ленина, организовать ее попросим райком комсомола. Они немцев встречали, вот пусть теперь и отдуваются! Таким образом убьем сразу двух зайцев…

— До чего же ты изобретателен, аж противно. — Директор посмотрел на друга потеплевшим взглядом, — знаешь что, Леня, остался бы ты у нас худруком, постоянно, а не и.о. Может, хватит тебе мотаться? Чем плохо, снимай, что хочешь…

— Спасибо, Саша, за предложение, только ничего не получится. Ты ведь знаешь, я через месяц затоскую в вашем дружеском теплом болоте…

— Зато у тебя будет постоянная работа!

— Ты еще вчера мне говорил, что лучшая монтажница ушла в декрет, четверо осветителей в запое, а их всего пятеро. Три камеры в ремонте. Как можешь ты, зная мой отвратительный, скандальный характер, предлагать мне терпеть все это?

— Попробуем что-нибудь изменить, — сказал директор без всякой надежды в голосе.

— Да ничего нельзя изменить! Сам знаешь! Меня это бесит, когда я тут две недели провожу, а ты говоришь — навсегда. Да и какая работа! Закончим передачу про немцев, и опять те же routine and stagnation! Прости, это не для меня!

— Жаль, что ты — птица перелетная, я понимаю, тебя не посадишь в клетку…

— Даже в золотую, — вздохнул Красовский.

Узнав от Леры, что им предстоит совместная работа, Юрген пришел в восторг. Теперь они смогут проводить вместе столько времени, сколько пожелают, под вполне официальным предлогом, и никто не сможет им помешать!

— Ты придешь ко мне сегодня? Мы обсудим вопросы интервью… — сказал он, мысленно укладывая ее рядом с собой в постель.

— Приду, — ответила Лера.

В тот вечер, когда Юрген под проливным летним дождем ждал Валерию у входа в гостиницу, все было продумано заранее. Юрген и его друзья решили обмануть обстоятельства и разработали свой план. В вестибюле на первом этаже действовал Вернер. Используя весь свой скудный словарный запас, он «заговаривал зубы» швейцару на ужасном русском языке. Все это дополнялось жестами, восклицаниями. Он восхищался русской природой, интересовался достопримечательностями города. Потом он потребовал от швейцара бумагу, стал рисовать картинки с видами немецкой архитектуры, а закончилось все тем, что он изобразил портрет Карла Маркса и подарил его швейцару. Швейцар, который пребывал в некотором недоумении от натиска молодого общительного немца, принял портрет с благодарностью, это не противоречило убеждениям и успокаивало совесть верного стража порядка.

В это время Юрген вместе с промокшей до нитки Валерией уже миновали вестибюль и поднялись на этаж, где умный ироничный Зигфрид прекрасно отрабатывал свою роль. Не зная по-русски ни слова, он жестами увлек дежурную «тетку», как метко называл ее Юрген, и долго тряс перед ней полотенцами и постельным бельем, на которых обнаружил некие пятна. Он также демонстрировал неубранный мусор в тумбочке, невытертую пыль на мебели, молча; вежливо улыбаясь, он устроил настоящий скандал. «Тетка», которую от его улыбки била нервная дрожь, вызвала уборщицу и кастеляншу, все трое прыгали вокруг Зигфрида, принося свои извинения.

Во время этого спектакля Юрген и Лера спокойно проникли в номер, у двери которого флегматичный Хайнц лениво попыхивал сигаретой. Когда все получилось, он неторопливо удалился, пряча улыбку под своими густыми рыжими усами.

Она стояла босиком на ковре, с нее капала вода, волосы слиплись. Юрген сказал, что она похожа на русалку, а русалки не бывают одетые, и стал медленно, осторожно снимать с нее одежду. Она замерла в каком-то странном оцепенении, и когда вся ее одежда была брошена на стул, Юрген залюбовался ее красивой тоненькой фигуркой, ее золотисто-загорелым телом с белыми следами от купальника. Потом он осторожно дотронулся до ее груди и бедер, там, где не было загара.

— Ты никогда не загораешь голая?

— У нас нельзя, понимаешь, на пляже много людей, мужчин, женщин. Это неприлично…

— Почему? — Юрген улыбнулся и вдруг услышал стук в дверь. Увидев испуг на лице Валерии, он мгновенно распахнул дверь в ванную комнату, включил душ и втолкнул под него смущенную девушку. Потом схватил ее одежду и комом положил на сушильную трубу. После этого быстро разделся сам и, накинув купальный халат, впустил в номер дежурную «тетку», которая под впечатлением сцены, устроенной Зигфридом, решила проверить остальные номера, занятые капризными, придирчивыми немцами. Вид полуодетого молодого иностранца несколько смутил ее, и Юргену легко удалось выпроводить «тетку» под громкий шум воды, раздававшийся из ванной. Кажется, все получилось… Но как, однако, нелегко жить в этой дикой стране, где самые простые вещи выворачиваются наизнанку, где всюду нагромождаются нелепости! В то же время Юрген почувствовал, что эти дурацкие приключения по-своему ему даже нравятся, увлекают своей необычностью, что так даже интереснее, чем тогда, когда все доступно и просто. Еще он отметил для себя, что за какие-то два дня уже научился что-то понимать в этой жизни и приспосабливаться к обстоятельствам. Все это веселило его, он с улыбкой распахнул дверь в душ и, подхватив на руки свою прекрасную русалку, понес ее в комнату, где в слабом свете настольной лампы стояла деревянная кровать с откинутым одеялом…

Бережно положив ее в постель, Юрген сел рядом и нежно погладил ее лицо, потом его руки скользнули вниз, дотронулись до маленькой упругой груди. Она лежала неподвижно, не отталкивала его, не отвергала его ласки, и в то же время во всем ее облике чувствовалась какая-то странная обреченность, словно она приносила себя в жертву. Это было странно и непривычно, ведь она сама пришла к нему, она лежала в его постели!

— Что с тобой? Ты не хочешь меня? Я тебе не нравлюсь? — тихо спросил Юрген.

— Ты мне безумно нравишься… — прошептала Лера, протянула руки и обвила его шею.

— Ты боишься?

— Нет! — Она прижалась к нему, и все поплыло и закружилось, исчезли оцепенение и скованность, была только любовь… Потом они молча лежали рядом, словно боясь нарушить тишину, и их стройные тела были прекрасны в слабом вечернем свете. Юрген снова обнял ее и стал целовать ее губы, глаза и вдруг почувствовал солоноватый вкус слез.

— Почему? — спросил он.

— Не знаю… Мне так хорошо с тобой…

— Тогда почему ты плачешь?

— Мы расстанемся, ты уедешь и забудешь меня, — прошептала Лера и подумала: «Господи, что же я говорю, какая я дура! Где моя гордость? Разве можно говорить мужчине то, что думаешь! Я пришла к нему потому, что не могла не прийти. На что я надеялась? Мы никогда не будем вместе, для него это случайный эпизод, очередное любовное приключение… У нас нет и не может быть будущего. Он действительно забудет меня, но зачем же я сказала об этом вслух! Теперь он, наверное, презирает меня…»

Юрген нежно погладил ее мокрые от слез щеки и, старательно подбирая слова, сказал:

— Если мужчина и женщина хотят быть вместе, им нельзя помешать. Ты хочешь быть со мной?

— Хочу… Но все это так сложно… — И опять Лера разозлилась на себя за сказанные слова.

— Почему? — спросил Юрген. — Ты замужем?

— Нет.

— У тебя есть кто-то?

— Нет…

— Значит, ты можешь уехать со мной?

Лера не могла поверить тому, что услышала. Ей показалось, что она летит с обрыва в пропасть и ничто не может удержать ее. Не было страха, а был невыносимый, безумный восторг свободного полета в бездну…

— С тобой? Куда?

— Ко мне домой. В Германию.

Неужели все может быть так просто? Так не бывает… Она засмеялась и сказала:

— Это правда?

— Правда, если ты любишь меня.

— Я поеду с тобой куда захочешь. Я всегда буду любить тебя, я не хочу никогда расставаться с тобой! — говорила Лера, целуя его глаза, волосы, губы. И ничто в мире не существовало больше для них обоих, кроме любви, и так продолжалось до тех пор, пока за окном не начало светать…

В зале было установлено несколько кинокамер, Клаус водрузил свой штатив прямо на сцену. Срочно протрезвленные осветители возились с приборами, протягивали по проходу кабель.

Лера, впервые в жизни оказавшаяся в роли ведущей, при виде направленных на нее кинокамер и осветительных приборов от волнения чуть не лишилась дара речи. В сознании мгновенно проносились ужасные мысли: — «Зачем я согласилась, теперь я опозорюсь перед огромной толпой, а главное — перед Юргеном. Но у меня не было выбора! Судьба послала мне серьезное испытание, и я должна справиться!.. Я должна…» И, глубоко вздохнув, она поднесла ко рту микрофон.

— Спасибо всем, что пришли на наш вечер! Мы очень рады, что проведем его все вместе, — сказала она первое, что пришло ей в голову, совершенно забыв приготовленный текст.

Представитель райкома подозрительно покосился на нее, сверяя ее слова с напечатанным и утвержденным текстом. Красовский одобрительно улыбнулся из зала, стараясь поддержать свою подопечную. Наташа озабоченно говорила что-то оператору, потом запорхала по залу подобно летней бабочке, делая какие-то указания то звукооператору, то осветителям. Но все это было как в тумане, как во сне. Лера не видела ничего, кроме яркого света, а собственный голос казался ей чужим, непослушным и звучал откуда-то издалека. Она прошла по сцене, почти не чувствуя ног, и взгляд ее остановился на спокойном, улыбающемся лице Юргена. Туман рассеялся, сцена обрела форму, пол под ногами перестал ускользать, слова зазвучали вдруг сами собой.

— Я долго думала, с чего начать наш разговор. — Лера смотрела в зал, отделенный от нее световым барьером и постепенно обретавший очертания. Как много людей! Какие разные лица… Молодые работяги, приодевшиеся как на праздник, длинноволосые хиппи, накрашенные девицы… Лера искала взглядом среди них кого-то одного, кого можно было бы выбрать в собеседники и, обращаясь к нему, чувствовать себя увереннее. Она знала этот давно испытанный прием, к которому прибегали многие артисты. Вдруг ее взгляд остановился на двух парнях из общежития — чернявом и рыжем, они смотрели на нее, и Лера, улыбнувшись, как добрым знакомым, продолжала:

— Знаете, мне, конечно, очень повезло, что именно меня выбрали ведущей этого вечера. Мне очень приятно познакомить вас с нашими немецкими друзьями, которые приехали сюда, потому что любят нашу страну и хотят узнать о ней как можно больше. Они хотят, чтобы у них на родине тоже знали правду о том, как мы живем, они снимают фильм о Советском Союзе. — Лера подошла к Юргену, взяла его за руку и подвела к микрофону. — Юрген Грасс — будущий режиссер, еще он замечательно поет и, главное, знает русский язык. Поэтому вы сможете разговаривать с ним без переводчика, задавать ему вопросы. А сейчас я передам ему микрофон и попрошу представить его друзей — студентов киношколы, расположенной в немецком городе Гамбурге.

В зале вдруг заулыбались, зашумели, захлопали… И Лера, оправившись от недавнего испуга, заметила наконец Красовского, который одобрительно кивал ей из первого ряда.

— Дорогие друзья! — сказал Юрген. — Мой русский не очень хороший. Я имел мало практики. Я могу ошибиться.

— Ничего! Давай, Юрген! — крикнул чернявый парень. — Мы не обидимся.

Пока Юрген рассказывал о Зигфриде, Хайнце, Вернере, Клаусе, бегавшем с кинокамерой по залу, Лера незаметно ушла со сцены, надеясь, что ее миссия выполнена, и отправилась искать Наташу.

Посыпались вопросы из зала, на которые Юрген едва успевал отвечать. Он вызвал на помощь Вернера и Зигфрида, оставив себе скромную роль переводчика.

Их спрашивали обо всем — нравятся ли им русские девушки, какая зарплата у немецких рабочих, сколько стоит водка в Германии, как они относятся к войне.

— Мы пацифисты. Мы против войны, — спокойно ответил Юрген.

— А твой батя небось убивал наших солдат? — прозвучал чей-то злой голос.

— Мой отец антифашист. Он всегда ненавидел Гитлера.

— А если у вас будет новый Гитлер, вы опять пойдете убивать нас?

— Нет.

— А если вас заставят?

— Это нельзя. У нас такой закон. Я иду в армию, если хочу. Заставить никого нельзя.

— Вот бы у нас такой закон ввели! — громко сказал какой-то парень.

И тут же представитель райкома что-то зашептал Красовскому, а тот молча кивнул.

Молодые немцы, которые держались с достоинством и не боялись отвечать на провокационные или просто глупые вопросы, явно нравились публике. А уж когда Юрген взял гитару и запел, в зале повскакивали с мест. Он был в ударе, пел на немецком, на английском и даже на русском.

Вдруг рыжий парень с наколкой на руке поднялся с места и выкрикнул:

— Эй, ведущая, ну-ка спой! Чего стесняешься? Помнишь, как в общаге…

Он явно привлек к себе внимание, зал зашумел. Лера испуганно посмотрела на Наташу.

И тут Юрген, оборвав песню, заявил на весь зал:

— Это очень правильно. Она поет лучше всех! Прошу на сцену.

— Я не буду петь, я не могу, — вспыхнув, прошептала Лера Наташе.

— Иди, — Наташа легонько подтолкнула подругу.

А Юрген с такой нежностью поглядел на нее и так обворожительно улыбнулся, что она не смогла устоять. Когда она пела свои романсы, он, быстро схватывая мелодию, подыгрывал ей на гитаре.

Красовский, все это время контролировавший ситуацию, то отвлекая райкомовского деятеля, то помогая Наташе проводить съемки, настолько был потрясен пением Леры, что стремительно вышел из зала и закурил прямо в дверях.

Потом, в полутемном фойе, в отсветах мигающих разноцветных прожекторов, Лера и Юрген танцевали, прижавшись друг к другу и забыв обо всем на свете. «Какая красивая пара!» — прозвучал неподалеку чей-то восхищенный голос. Они услышали, улыбнулись друг другу.

Рядом Наташа танцевала с Зигфридом, то и дело выискивая взглядом Красовского, но того нигде не было видно.

Неожиданно появились чернявый и рыжий и пригласили танцевать Наташу и Леру.

— Знаешь, мы тебя тут в телевизоре видели, — сказал рыжий Лере. — Здорово ты этого прокурора зацепила. Молоток. Моя бы воля — пришил бы гада!

— А что он тебе сделал?

— Одного кореша посадил.

— За что же?

— Да ни за что! Ладно, твой кавалер скучает. А мы к вам заглянем вечерком, споем, о том о сем покалякаем.

— Конечно, заходите.

Не дожидаясь окончания вечера, Юрген и Лера незаметно вышли из здания… Улица встретила их приятной свежестью, легкий ветерок обдувал их разгоряченные лица… Юрген остановил такси…

Громко разговаривая по-английски, они на этот раз беспрепятственно проникли в гостиницу. Лера держалась непринужденно, ее вполне можно было принять за иностранку. Они поднялись на этаж, вошли в номер, и Юрген, усмехнувшись, сразу запер дверь на ключ. Было тихо, только откуда-то доносилась приятная музыка… В этот день все получалось легко и просто, никто не мешал влюбленным, словно какие-то высшие силы решили оберегать их покой и счастье.

Быстро раздевшись, они вместе забрались под душ, смеялись, брызгали друг в друга водой и прямо под душем стали заниматься любовью.

Потом они лежали рядом в постели и долго разговаривали полушепотом, стараясь поделиться друг с другом всем, что касалось их прошлого и что было важным для них обоих. Юрген узнал, что Лера с детства мечтала стать певицей, еще совсем девчонкой выступала вместе с цыганским ансамблем, это были друзья ее матери. С ними было так весело и хорошо, она до сих пор не может их забыть. Потом они исчезли из ее жизни так же внезапно, как появились… Лера долго тосковала, оставаясь одна, вспоминала их песни, но однажды мать услышала, как Лера поет. Она почему-то ужасно рассердилась и заявила, что, если Лера не выкинет из головы эту цыганскую дурь, она покончит с собой.

Лера взрослела и видела много непонятного, абсурдного в поведении своей матери. Иногда с ней было просто невыносимо. Она бывала очень ласковой и нежной, а иногда ужасно несправедливой и вызывала у дочери смешанные чувства любви, жалости и ненависти. Может быть, мама стала такой, потому что ожесточилась на жизнь и боялась одиночества? Лера росла без отца, родители разошлись, когда она была совсем маленькой… Кем был ее отец и куда он исчез? Она ничего об этом не знала.

Вообще в истории семьи Голицыных было много странного, даже страшного, но Лера не стала рассказывать Юргену о том, что родители матери погибли в сталинском лагере, а мать с сестрой несколько лет жили в детском доме… Она боялась, что он не сможет это понять, да и сама она мало что знала и понимала… Конечно, ей хотелось разобраться в том, что происходило в ее семье, но заводить об этом разговор было совершенно бесполезно, он каждый раз заканчивался слезами и истерикой. Лера не желала причинять боль и без того несчастной и явно нездоровой матери. Так и не получив ответы на волнующие ее вопросы, она замкнулась в себе, а петь перестала совсем, чтобы зря не травить себе душу.

— Ты снова стала петь для меня? — спросил Юрген.

— Конечно! Я подумала, что так я смогу лучше всего выразить свою любовь к тебе! — Лера уже не пыталась сдерживать свои чувства.

— Какой я счастливый, — сказал Юрген.

Общаясь с Лерой, он все лучше узнавал русский язык. Он многое понимал, непонятные слова переспрашивал, и хотя сам говорил с ошибками, это его уже не смущало.

— Ты так хорошо знаешь русский! — хвалила его Лера.

— Спасибо моей маме! Она помогла мне познакомиться с тобой!

Лера попросила рассказать о его семье. И он стал рассказывать, немного запинаясь и подсмеиваясь сам над собой. Оказывается, многие считают, что его мать владеет русским лучше, чем немецким. Она еще хорошо говорит по-французски, а вот немецкий у нее с особым выговором. Правда, в Германии в каждой провинции — свой акцент, и он настолько различен, что иногда мы с трудом понимаем друг друга, словно говорим на разных языках! Семья Юргена в отличие от Лериной была счастливой и благополучной, мать с отцом обожали друг друга, любили своих детей, стремились дать им хорошее образование. Мать учила их иностранным языкам, прививала любовь к музыке. Отец занимался бизнесом, старшая сестра Марта работала у него на фирме. Хотя их семья была обеспеченной, дети со студенческих лет самостоятельно зарабатывали себе на жизнь, любая работа считалась у них достойным занятием. Сестра подрабатывала сиделкой в больнице, а сам Юрген был даже уборщиком мусора. На вопрос Валерии, откуда знают русский его родители, Юрген ответил примерно так: «Мама жила в России когда-то в детстве, когда мой дедушка что-то строил в вашей стране. Потом она работала в школе, учила русскому немецких детей. Наверное, она выучила и папу». О том, что его отец во время второй мировой войны был в русском плену, Юрген решил промолчать, боясь отпугнуть девушку излишними подробностями из историй своей семьи, в которых он сам, сказать по правде, не очень разбирался. Знал он только, что его отец с сожалением вспоминал о своем участии в войне против русских, но вообще на эту тему говорить не любил.

Несмотря на то, что у каждого из молодых людей были свои тайны, связанные с драматическими судьбами не только их семей, но и стран, в которых они жили, разговор так сблизил их, что они чувствовали себя почти родными, и необычайная нежность друг к другу заполняла их души. Лере было так хорошо с этим молодым красивым немцем, как никогда прежде ни с одним мужчиной. Она ощущала себя в каком-то нереальном мире, где секс перерастал в нечто возвышенное, космическое.

— Я думала, так не бывает, — сказала она, уронив голову на грудь Юргена.

— Я тоже… — тихо ответил он.

Они заснули обнявшись, не в силах ни пошевелиться, ни оторваться друг от друга…

На другой день Лера, конечно, опоздала на работу. Счастливая, с гордо поднятой головой, она вошла в здание студии.

— Ты где пропадаешь? — бросилась ей навстречу Зина.

— Где хочу, там и пропадаю, — холодно ответила Лера, — но, как видишь, не пропала.

— Срочно иди к директору, — напыщенно произнесла Зина.

— Что, выговор за опоздание или премия за удачную съемку? Ты случайно не в курсе?

— Понятия не имею, велел тебя встретить, вот и все. Мне какое дело?

— Не хочешь составить мне компанию? — усмехнулась Лера.

— Нет уж, иди без меня. С меня хватит! У меня и так из-за тебя одни неприятности!

— Дура ты, Зинка, — сказала Лера презрительно, — думала, квартиру тебе дадут за твою бдительность и усердие? Ничего у тебя не вышло, вот и злишься. — Лера быстро направилась вверх по лестнице, а Зина осталась в вестибюле с раскрытым ртом.

— Опаздываете, Голицына, — сказал директор с упреком и какой-то странной печалью в голосе.

— Так получилось, извините… — Лера томно опустила глаза.

— Вам через полчаса в аэропорт, а вы гуляете, — проигнорировав томный взгляд, сухо сказал директор.

— В командировку? А как же наша передача?.. — пролепетала Лера, растерявшись от неожиданного поворота событий.

— Да какая командировка! В Москву!

— Но почему же? Что случилось? — У Леры словно все внутри оборвалось. — У меня практика только началась! И передача не закончилась! Что я такого натворила?! — спросила Лера со слезами в голосе.

— Да ничего вы не натворили! Вот, читайте. — Он протянул Лере телеграмму.

«Матери плохо, тяжелое отравление. Срочно вылетай. Тетя Жанна».

— Мне очень жаль, что так получилось, — смягчившись, сказал директор. — Вы способный журналист, а толком не поработали у нас. За контакт с немецкими кинематографистами могу вас только поблагодарить, — он странно усмехнулся, — нас вовремя не информировали, сами знаете — бардак… Сейчас разберемся с транспортом, заедете в общежитие за вещами, и в аэропорт.

— А билет? — спросила Лера растерянно.

— Не волнуйтесь, броня у нас есть. Мы все-таки областной телецентр, как-никак… — произнес он таким тоном, словно оправдывался перед самим собой.

— Спасибо… — упавшим голосом сказала Лера.

— Да не за что, мы ведь тоже люди… А вот, кстати, и ваш попутчик! — Директор встал из-за стола и пошел к распахнувшейся настежь двери навстречу Красовскому, протянул ему руку. — Привет, Леонид. Жаль, что улетаешь. Ну, я тебе компанию подобрал, так что не будешь скучать в дороге.

— Ценю, Саша, — улыбнулся Красовский, пожимая протянутую руку, — позаботился о старом друге.

— Свободных машин сейчас нет, возьмешь мою «Волгу», — сказал директор. — Ну а передачу без вас, сами, доделаем. В райкоме уже интересовались, просили материал показать перед эфиром. Будут, конечно, крамолу выискивать, ну, и на себя хотят посмотреть, какие они умные и прогрессивные.

При виде Красовского Лера почему-то смутилась, подумав, что их словно нарочно сводит судьба, есть в этом что-то фатальное. Но через мгновение ее мысли обратились к Юргену, она стала соображать в отчаянии, что же делать, как предупредить его? «Неужели я улечу, не простившись с ним? Неужели я больше его не увижу? Нет, это невозможно, это страшнее конца света! Конечно, он узнает на студии, что я улетела, ему все объяснят… Но как он воспримет это? Как передать ему мой московский телефон? Наташи, как назло, нет на студии. Господи, и что же с матерью, неужели нарочно это сделала?.. Зачем она так себя и меня мучает!» Когда эти мысли, путаясь, проносились в сознании девушки, она услышала мягкий голос Красовского.

— Валерия, если не трудно, подождите меня в приемной, у меня разговор ровно на пять минут.

— Конечно, подожду… Лера выбежала за дверь и бросилась к секретарше. Ей нужен был срочно телефонный справочник города. Быстро отыскав номер гостиницы, где жил Юрген, она попыталась дозвониться туда, но линия была занята. Наконец номер соединился, раздались длинные гудки. «Подойди, ради Бога! Неужели не слышишь! Сними трубку, пожалуйста!» — мысленно умоляла Лера. Но номер не отвечал. Она набрала еще раз — бесполезно. И тут из кабинета директора вышел Красовский.

— Поехали! — обратился он к Лере.

— Да-да, сейчас. — Лера набрала номер в последний раз, бросила трубку и, схватив сумочку, бросилась к двери за Красовским.

— Вот сумасшедшая, — то ли осуждающе, то ли сочувственно произнесла секретарша ей вслед.

Старая директорская «Волга» стояла у подъезда студии, рядом лениво прохаживался водитель.

— В аэропорт, — сказал Красовский, пропуская Леру на заднее сиденье.

— А вещи? Они у меня в общежитии, я ведь ничего не знала…

— Конечно, заедем за вещами… — Красовский почему-то нервничал. — На Енисейскую, — сказал он водителю.

— А путевка? — водителю явно было неохота вообще куда-нибудь ехать.

— А, черт! Забыл! — Красовский посмотрел на часы, на Леру. — Подождите, я мигом. Времени до вылета осталось в обрез.

— Леонид Аркадьевич! — во двор выбежала запыхавшаяся секретарша. — Вы путевку забыли.

— Спасибо, дорогая, выручила, — он галантно поцеловал ей руку, сел на заднее сиденье, захлопнул дверцу и, протянув водителю путевку, сказал:

— Теперь поехали наконец!

— Теперь поехали, — водитель включил зажигание и медленно тронулся с места.

— Ты огорчена? — спросил Леру Красовский, неожиданно перейдя на «ты».

— Чем? — сказала она рассеянно, думая о своем.

— Ну, хотя бы болезнью матери…

— Да, конечно. Я огорчена и тем, что не закончили передачу…

— Я понял, — сказал Красовский сухо.

— Леонид Аркадьевич, а вы почему уезжаете? — спросила Лера вдруг. — У вас тоже кто-то заболел?

— Упаси Бог, у меня некому болеть… Просто надоело все, понимаешь! И, пожалуйста, зови меня Леонид, без этих церемоний, я ведь не старик еще. — Он замолчал, закурил, глядя на дорогу. Лера заметила, что у него подрагивают руки.

— Не думай, я не алкоголик, — сказал он, перехватив ее взгляд.

— А почему я должна так думать? — удивилась Лера.

— Да так, обо мне много разного говорят…

— А вам, Леонид, разве не безразлично, что говорят о вас? — удивилась Лера еще больше.

— Иногда бывает не безразлично…

— Вы такой талантливый и независимый человек. У нас на курсе все обожают вас, только и говорят, что о ваших фильмах.

— Это правда? — он улыбнулся, и на лице его опять появилось простодушное детское выражение, которое Лера уже заметила однажды.

— Конечно.

— А о моем ужасном характере тоже говорят? Признайся, ты ведь, наверное, слышала, что я вредный, неуживчивый, что у меня полно врагов и жены от меня сбегают…

— Ну, слышала немного… — Лера смущенно улыбнулась.

— Знаешь, — Красовский повернулся к ней и поглядел прямо в лицо. — Если бы я позволил себе расслабиться, я, наверное, влюбился бы в тебя… Я понял это, когда ты пела. Женское кокетство, внешняя красота давно уже меня не трогают. Но талант, творчество — единственное, перед чем мне трудно устоять.

Она промолчала, почувствовав холодок, пробежавший внутри. Этот человек задевал какие-то тонкие струны в ее душе и не был ей безразличен. Он, наверное, вообще никого не оставлял равнодушным, его должны были или бояться и ненавидеть, или обожать, как Наташа… Лера подумала, что если бы не влюбилась без памяти в Юргена, то наверняка увлеклась бы Красовским, и неизвестно еще, что было бы хуже для нее, не лучше, а именно хуже, потому что все сейчас, по ее мнению, складывалось для нее как нельзя более скверно.

— Но ты можешь не опасаться, я слишком самолюбив! Когда я вижу, что меня предпочитают неотразимому Гансу Гансену, я отхожу в сторону. — Его хрипловатый голос вдруг зазвучал красиво и чисто. — «Но самая глубокая, тайная моя любовь отдана белокурым и голубоглазым, живым, счастливым, дарящим радость, обыкновенным. Не хулите эту любовь, Валерия (у него там Лизавета, не в этом суть), она благодатна и плодотворна, в ней страстное ожидание, горькая зависть, малая толика презрения и вся полнота целомудренного блаженства». — Красовский вновь замолчал, закуривая очередную сигарету. Лера вспыхнула. Будь он проклят со своей эрудицией! Он действительно невыносимый человек… И кто дает ему право называть Юргена обыкновенным!

— Не обижайся, — тихо сказал Красовский, словно читая ее мысли, — я здесь ни при чем, это Томас Манн, прочитай при случае «Тонио Крегера», он замолчал, а когда заговорил снова, голос его прозвучал жестко и безжалостно: — Конечно, ты понимаешь, что твой роман абсолютно бесперспективен?

Лера сжалась, как от удара. Так думать могла только она сама, но как посмел он говорить ей об этом? Она еле сдержалась, чтобы не закричать. Кто дал ему право так говорить с ней?

— Но… почему вы… — Как ненавидела она сейчас и его, и свой срывающийся голос!

— Почему я? Потому что ты мне небезразлична, я не скрываю этого. Но не думай, что во мне говорит примитивная ревность. Это не моя стихия. Просто мне хотелось бы предостеречь тебя, чтобы ты не строила иллюзий, а потом не испытывала разочарований. Я хорошо знаю жизнь. Или ты и вправду надеешься, что он увезет тебя с собой?

— Господи, какая же я дура! Зачем я слушаю вас! — Лера с трудом сдерживала слезы.

— Успокойся, — Красовский сжал ее руку, и Лера почувствовала с ужасом, что почему-то не может освободиться от его крепких холодных пальцев. — Он уедет и забудет тебя. И это — единственная правда, которая существует. Ты, конечно, можешь не верить мне, но я всегда говорю людям правду. Она не всегда соответствует нашим желаниям, но ее необходимо знать и не бояться…

Лера хотела что-то сказать, возразить этому жестокому правдолюбцу, но, словно под действием гипноза, не в состоянии была произнести больше ни слова.

Когда машина остановилась во дворе общежития, до вылета оставалось ровно полчаса. Лера стремительно вбежала в комнату и увидела Наташу, ничком лежавшую на кровати.

— Что с тобой? — Она бросилась к подруге, испуганно тронула ее за плечи. Наташа повернула к ней опухшее от слез лицо.

— Он уезжает. Я знаю. Это все… Я не могу больше здесь оставаться…

— Поехали с нами! — решительно сказала Лера. — Он ждет в машине. Как-нибудь сумеем тебя посадить в самолет.

— Лерка, как все нелепо. Ему нравишься ты…

— Ты с ума сошла. У нас с ним явная взаимная антипатия!

— Я никуда не поеду… — Наташа вытерла полотенцем промокшее от слез лицо. — Ну и дура же я, прости, что болтаю всякие глупости.

— Ну что ты, — Лера обняла ее, — мы обязательно скоро встретимся! Вот мой телефон и адрес, — она быстро написала на листке бумаги, — позвони, когда будешь в Москве, и, очень тебя прошу, передай Юргену!

— Конечно, передам!

Лера быстро побросала вещи в чемодан и выбежала из общежития.

— Сколько можно копаться, — сердито сказал Красовский, укладывая в багажник ее чемодан, — мы опаздываем на самолет.

Лера молча села в машину.

— Вы можете ехать быстрее? — раздражаясь все больше, резко обратился Красовский к водителю.

— Тут дорога скверная, видите, какие повороты крутые… — проворчал водитель.

Лера молчала, боясь каким-нибудь нечаянным словом еще больше разозлить самолюбивого гения, и думала о своем. Конечно, Наташа не забудет дать Юргену ее телефон… Но позвонит ли он? Если позвонит, смогут ли встретиться? И как вообще все сложится дальше?.. Лера осознала четко и ясно, что готова уехать с прекрасным, белокурым и голубоглазым «Гансом Гансеном» не только в Германию, но и на край света, только бы быть рядом с ним. Пусть язвит этот вздорный гений с мерзким характером! Ей на все наплевать! Вся ее прежняя жизнь казалась ей теперь пустой и бессмысленной, а будущее без Юргена вообще представлялось ужасным. Но позвонит он или не позвонит? Погрузившись в эти мысли, Лера прикрыла глаза и вдруг почувствовала резкий удар, услышала звон разбитого стекла. Голову пронзила резкая боль, ярко вспыхнуло в глазах и стало темно… Очнулась она на коленях у Красовского, который одной рукой прижимал ее к себе, а другой отчаянно растирал ей виски. С трудом открыв глаза, она увидела буквально в сантиметре от себя искореженную и вогнутую внутрь дверь машины. Весь салон был засыпан мелким битым стеклом. Лера пошевелилась, кажется, она была жива, только страшно болела голова, словно что-то разрывало ее изнутри.

— Ты в порядке? — осторожно усаживая ее на сиденье, спросил Красовский с надеждой и тревогой в голосе.

— Кажется… Только кружится голова… — Лера огляделась — машина была здорово разбита. Рядом на дороге водитель «Волги», весь исцарапанный, но, по счастью, живой, ругался истошным матом с шофером встречного «газика», левое крыло которого было смято в гармошку.

— Он на повороте выехал на встречную полосу и вмазал нам в бок, — объяснил ситуацию Красовский.

— Удар пришелся на меня, я ведь сидела слева… Почему же я жива и почти цела? — удивленно сказала Лера, разглядывая покореженную дверь.

— Так получилось, — усмехнулся Красовский, — везучая… — Он осторожно платком вытер кровь у нее со лба. — Ты сразу после удара потеряла сознание, я страшно испугался, — он, конечно, опять закурил, — но очень быстро пришла в себя, а кровь у тебя на лбу от осколка…

— А вы… как? — спросила Лера участливо, вспоминая, как несколько минут назад очнулась у него на коленях и как он испуганно прижимал ее к себе… Наверное, он спас ей жизнь…

— Я в полном порядке, сейчас отвезу тебя в больницу. Поймаем попутку, и я отвезу тебя в больницу. На самолет мы все равно опоздали! — Красовский с трудом открыл правую дверь, которая была цела, но, видно, от удара заело замок, и вышел из машины, стряхивая с одежды осколки. Лера подумала, что судьба предоставила ей прекрасный шанс остаться здесь, в этом городе, и снова увидеть Юргена. Разве она виновата, что попала в аварию? Правда, ничего страшного с ней не случилось, но последствия могут проявиться позже, конечно, надо обследоваться… И кто сможет осудить ее за то, что в таком состоянии она не сумела вылететь в Москву? Лера представила себе, как она лежит в больничной палате с перевязанной головой, вокруг бегают врачи и медсестры, на краю кровати сидит Юрген и с нежностью глядит на нее, а в дверях палаты появляется Красовский с букетом цветов… «Может быть, я теперь останусь калекой», — шепчет Лера сквозь слезы. «Я все равно буду любить тебя и никогда не расстанусь с тобой», — страстно говорит Юрген. «Я тоже», — произносит Красовский, приближаясь с букетом…

— Я поймал машину. — Красовский подал Лере руку и помог выйти из разбитой «Волги», подвел ее к старому желтому «Москвичу» и бережно усадил на заднее сиденье.

— Пожалуйста, в аэропорт, — с внезапной решимостью произнесла Лера.

— Вы же сказали — в город? — водитель удивленно поглядел на Красовского.

— В аэропорт, — повторила Лера.

— Ну и ну, — Красовский нервно усмехнулся, — не знаю, у кого из нас более вздорный характер! Ладно, поехали в аэропорт, если дама просит.

— Это будет подороже, — сказал водитель, стараясь извлечь выгоду из ситуации.

— Не имеет значения. Только не спешите, пожалуйста, на самолет мы все равно опоздали.

Лера, рисуя в своем воображении столь увлекательные картины своего пребывания в больнице, неожиданно услышала из подсознания голос проснувшейся совести: «А что будет, если мать умрет и ты больше не увидишь ее, даже не простишься с ней?» Этот голос оказался вдруг сильнее ее собственного эгоистического желания, она испугалась всерьез и резко изменила решение.

— Наверное, ты поступила правильно, — тихо сказал Красовский, осторожно сжав ее руку, — мужиков у красивой женщины бывает много, а мать одна…

«Он, наверное, дьявол, — подумала Лера с ненавистью и восторгом одновременно, — он все видит насквозь и умеет читать мысли… Лучше было бы никогда с ним больше не встречаться».

Входя в здание аэропорта, они услышали, как диктор объявляет о задержке московского рейса по техническим причинам еще на полчаса. Теперь все складывалось удачно, у них даже оставалось время выпить по чашке кофе. Теперь они почти не разговаривали, видимо, сказывалось нервное напряжение нескольких последних часов.

А в самолете Лера снова и снова думала о Юргене, проигрывала в памяти каждую их встречу, во всех подробностях, и чем больше она думала о нем, тем более страстно желала его. Тут все было ясно, она влюблена по уши, и если им не суждено быть вместе, для нее это крах всей жизни! Что же касается Красовского, то он, совершенно очевидно, был если не самим дьяволом, то уж по меньшей мере демоном, а с этой публикой отношения у Леры были достаточно сложные и не всегда самые лучшие. Уже в Москве, перед тем, как Лера вышла из такси, Красовский протянул ей свою визитную карточку.

— А если я вам не позвоню? — с вызовом сказала Лера.

— Позвонишь. Не сейчас, когда-нибудь позже, но обязательно позвонишь!

Тетя Жанна встретила Леру в вестибюле больницы, где лежала мать. Она держалась холодно, но сдержанно, по ее страдающему выражению лица и фальшивому голосу Лера сразу поняла, что тетка решила заключить временное перемирие с ненавистной племянницей. Возможно, где-то в глубинах своей злобной и черствой души она действительно сочувствовала сестре и по-своему переживала за нее.

— Твоя мать пыталась покончить с собой, — произнесла тетка трагическим шопотом.

— Зачем она это сделала? — в упор глядя на тетку, спросила Лера.

— Это мне неизвестно, — сухо ответила тетка. — Она проглотила большую дозу снотворного, но, видимо, сама страшно испугалась и позвонила мне; к счастью, я приехала вовремя. Квартира была заперта, пришлось взламывать дверь… О Боже, Софи воспользовалась отсутствием дочери, как это все ужасно!

Из слов тетки следовал недвусмысленный вывод, что в несчастьях ее сестры если не прямо, то косвенно виновата Лера. И так было всегда! Конечно, отношения Леры с матерью нельзя было назвать близкими, им всегда было трудно жить вместе, каждая искала определенной свободы и уединения. В то же время Лера знала, что ее мать почти обезумела от страха перед одиночеством, она постоянно говорила всем о преследовавшей ее мании самоубийства. Лера никогда не могла понять до конца, где проходит грань между игрой матери на публику и действительной опасностью потерять ее. Она ни в чем не была виновата перед матерью и умом это хорошо понимала, но при этом испытывала угрызения совести из-за того, что слишком занята своей жизнью и мало уделяет внимания этой вздорной, капризной и, вероятно, больной женщине, любимой и близкой и в то же время такой далекой и совсем чужой…

В больнице сказали, что мать выпишут завтра. Ей было значительно лучше, но врач заявил, что для полного выздоровления необходим абсолютный покой и никаких стрессов! А как избежать их, этих стрессов, если она сама постоянно выискивает повод для раздражения и впадает в отчаяние из-за любого пустяка?

Оставаться в больнице не было необходимости, тетка сказала, что будет лучше, если Лера с матерью встретится дома завтра, а сейчас ее не следует волновать. «Тогда зачем потребовалось вызывать меня в Москву?» — думала Лера по дороге домой, с новой силой погружаясь в воспоминания о недавнем прошлом. В ее мыслях не находилось сейчас места ни для кого, кроме Юргена. Она словно заново слышала его нежный шепот, ласковые слова, произносимые с мягким акцентом, и испытывала при этом единственное желание — сейчас же, немедленно, броситься к нему в объятия. Но это было невозможно, и Лера ощутила такую невыносимую тоску, что сердце ее готово было разорваться на части.

В квартире было душно, пыльно, неуютно. Лера раскрыла настежь окна и, чтобы как-то занять себя, принялась за уборку. Вдруг кто-то позвонил в дверь. Лера открыла ее и с удивлением увидела, что на пороге стоит старая цыганка в черной одежде. Она молча смотрела на Леру, а Лера смотрела на нее, и ей показалось, что когда-то она видела эту женщину — то ли в детстве, то ли во сне…

— Ты плачешь об одном, а горе у тебя другое, — сказала цыганка.

— Разве я плачу?

— Душа твоя плачет, вижу…

Откуда она знает?..

— Не бойся, я уйду… — сказала цыганка.

— А чего я должна бояться? — удивилась Лера. Она не испытывала никакого страха, напротив, ее почему-то тянуло к этой старой цыганке и совсем не хотелось, чтобы она уходила… Кто она? Что привело ее сюда? В памяти вдруг возник образ сказочной колдуньи в черном, которую она видела очень давно.

— Цыган все боятся, цыгане приходят в дом воды попросить, а потом в доме пусто… Бывает так, вот и боятся люди, разве не правда? — старуха засмеялась, показав ровный ряд золотых зубов, и посмотрела на Леру большими темно-зелеными глазами.

— Но я вас совсем не боюсь… Вы мне напомнили одну женщину из детства… она часто снилась мне, и мне так хотелось увидеть ее еще хоть раз!.. Я ждала, тосковала… Скажите, это были… вы?

— А сердце твое что говорит?

— Сердце говорит, что вы пришли не случайно, вы знаете меня, правда?

— У тебя зоркое сердце, его не обманешь.

— Но что привело вас сюда… Магда Романовна?

— Ты даже имя мое помнишь. От тебя ничего не скроешь, красавица моя… — Цыганка взяла Леру за руку. — Мне карты сказали, что случилось несчастье.

— Это правда, — сказала Лера. — Но маме уже лучше.

— Храни ее Бог, — прошептала цыганка.

— Скажите, а карты все могут рассказать? — спросила Лера, с надеждой глядя на цыганку.

— Карты хранят великие тайны, но не всем дано узнать эти тайны!

— А кому дано?

— Тому, кто может видеть и кто не боится.

— Я, кажется, поняла… Это страшно, потому что знаешь о судьбах людей и ничего не можешь изменить. Но я хочу знать, что меня ждет! Погадайте мне, Магда Романовна!

Цыганка посмотрела на нее с внезапным испугом.

— Нельзя гадать на родных и любимых.

— Но я вам совсем чужая! — удивилась Лера. — Почему вы так говорите?

— Прости, милая, так, с языка сорвалось.

— Погадайте, очень прошу вас! Мне так надо знать!

— Ладно, пусть будет по-твоему. Сотворю великий грех ради тебя, — пробормотала старая цыганка, доставая откуда-то из складок юбки колоду карт…

На столе ровным желто-красным пламенем горела свеча, озаряя небольшое пространство вокруг… Комната погрузилась во тьму, словно потеряв очертания, наполнилась блуждающими призрачными тенями, стены раздвинулись и исчезли в бесконечности пространства…

Цыганка раскладывала карты по кругу сначала слева направо, потом другие навстречу им — справа налево. Долго глядела молча, читая тайный смысл увиденного.

Лера терпеливо ждала, не нарушая молчание ни вздохом, ни словом.

По лицу старухи скользила печаль. Наконец она сказала:

— Ты точно не боишься?

— Я ничего не боюсь… — прошептала Лера.

— Тогда слушай… На пороге не тот, кого ты ждешь. Тот, кого зовет твое сердце, уедет далеко на чужбину. Скоро удивишься тому, что сделаешь. Печаль покинет тебя, но снова вернется. Три великих перемены будут в твоей судьбе, и каждый раз ты будешь терять все, что имела, все начинать сначала, и находить то, чего не теряла. Три короля тебе выпадают, и только один из них пройдет сквозь мрак и огонь, и душа его не станет черной.

— Вы сказали, он уедет на чужбину? И я никогда не увижу его? — дрожащим голосом спросила Лера.

— Увидишь, но не теперь.

— А когда?

— Пока не вижу ответа. Но не теряй надежду, тебе поможет случай… Тут еще два короля.

— Нет, про них не надо! — голос Леры дрожал.

— Господи, зачем я согласилась… — сказала цыганка с горечью.

— Говорите все, что видите! Лучше знать правду, если, конечно, это правда… Ведь карты могут ошибиться, скажите, могут?

— Карты или молчат, или говорят правду… Но они сейчас не все говорят.

— Значит, еще не все известно, что-то может измениться? Вот эта карта рядом со мной, что она значит?

— Эта карта говорит, что есть тайна, о которой ты узнаешь только через смерть близкого человека…

Лера вздрогнула, почувствовав холод внутри. Цыганка взяла ее за руку, развернула ладонью вверх, и холод вдруг исчез, а по всему телу разлился жар.

— Успокойся, родная, все образуется, — говорила цыганка банальные, ничего не значащие слова, но в ее устах они наполнялись каким-то особым смыслом, — все образуется, да не так скоро, как тебе хочется. Потерпеть придется… Будет у тебя все — и любовь, и богатство, ты умная, красивая, добрая, ты получишь такое счастье, какое другим не выпадает…

— Не надо меня утешать, — сказала Лера.

— Я говорю, что будет, — сказала цыганка строго, — ты сама попросила.

— Да, это правда…

— Тогда смотри, вот твоя линия жизни, а вот — линия сердца, они сойдутся! И все страдания твои останутся позади! А теперь я ухожу!

Цыганка быстро собрала карты, вдруг обняла Леру, прижала к себе.

— Прощай, моя золотая, мне пора! Не говори никому, что я приходила.

— А вы придете еще? — Лера смотрела на нее, с трудом сдерживая слезы.

— Когда-нибудь.

— Когда? Через двадцать лет?!

— Да разве я проживу столько… Не плачь, моя золотая…

Проводив цыганку, Лера бросилась ничком на диван и зарыдала. Все было нелепо, несправедливо, ужасно! Неужели все это правда, то, что показали карты?! Внезапно, сквозь слезы отчаяния, в сознание Леры ворвался громкий и настойчивый телефонный звонок. Она вскочила с дивана, бросилась к телефону, схватила трубку… Там был какой-то шум, потом телефонистка назвала ее номер…

— Валерия, как ты могла убежать от меня? Я очень скучаю, — произнес Юрген в наступившей тишине. Голос его звучал так, как звучат, наверное, голоса молодых ангелов.

— Я тоже очень скучаю! — Лера перестала плакать и глупо улыбалась трубке, прижимая ее к щеке.

— Как твоя мама? — спросил он.

— Ей уже лучше, ее выпишут завтра.

— Это хорошо.

Лере хотелось так много сказать Юргену… Господи, да она сходит с ума, она просто умирает, как хочет видеть его, ей всюду мерещатся его голубые глаза, его прекрасная улыбка… Слова почему-то замерли в горле, и она произнесла, с трудом преодолевая охватившее ее оцепенение:

— Я очень хочу тебя увидеть, понимаешь?..

— Я тоже, — сказал он, — мы скоро увидимся. Я скоро буду в Москве, я позвоню тебе…

— Юрген, я тебя очень люблю, я не могу без тебя! — В трубке что-то затрещало, разговор прервался. — Юрген, алло! Алло! — в отчаянии кричала Лера и вдруг увидела свою мать, стоявшую в дверях под руку с сестрой Жанной. «Неужели они слышали? Какой ужас…» — пронеслось в ее сознании, она вспыхнула, замерла, потом побледнела, с трудом справилась с собой и произнесла с неестественной улыбкой:

— Тебя выписали сегодня? Как хорошо…

— Что-то я не вижу, что ты очень обрадовалась, — язвительно сказала тетка. — Соня, пойди ляг, тебе нужен покой, — строго приказала она, потом снова свирепо поглядела на Леру. — Что стоишь? Согрей чайник, матери нужно сделать грелку!

Теперь она пребывала в своем привычном агрессивном состоянии, временное перемирие закончилось.

Лера побежала на кухню, дрожащими руками включила кран, набрала в чайник воды, поставила на плиту, расплескала, чуть не залив газ. Руки слушались плохо, ей хотелось куда-нибудь спрятаться, зарыться с головой, чтобы никто ее не видел… Да, с матерью, конечно, ей было тяжело, они постоянно ссорились, мирились, и все это можно было как-то терпеть, пока в доме не появлялась проклятая тетка! Полная женщина с крашеными рыжими волосами и одутловатым лицом, бывшая школьная училка, непризнанная поэтесса, она ненавидела Леру с момента ее появления на свет, считая своим долгом защищать бедную сестру от эгоистичной и вероломной дочери. Как только Лера начала осознавать окружающий мир, она ответила тетке взаимностью.

— Вечно ты где-то шляешься, как потаскуха! — обрушивалась тетка на Леру, не успев переступить порог.

— Не надо, Жанет, — страдальчески произносила мать.

— Как это не надо?! Почему я должна терпеть твои мучения с этой дрянью?!

Лера, захлебнувшись обидой и ненавистью, желала только одного — чтобы тетка однажды провалилась сквозь землю.

Мать лежала в постели, с грелкой в ногах, бледная и печальная, а тетя Жанна сидела рядом с ней и пронзительно смотрела на Леру.

— С кем это ты так любезничала по телефону? — спросила она холодно.

— Так, с одним приятелем… — ответила Лера уклончиво.

— Ничего себе приятель! Ты каждому встречному в любви объясняешься?!

— Не надо, тетя Жанна, — попросила Лера, — мы опять начнем ругаться, а ты сама сказала, что маме нужен покой.

— Покой? Это ты говоришь?! — голос тетки заскрежетал, как ржавое железо. — Небось ты ее уже мысленно похоронила, признайся! А? — И вдруг, срываясь на крик, она произнесла: — Шлюха! Мерзавка! Дрянь бессердечная!

Лера онемела от обиды, с трудом сдерживаясь, чтобы снова не зарыдать. Она понимала, что тетка просто безнаказанно срывает на ней зло, но кто дал ей право так издеваться над своей племянницей, которая, видит Бог, ни в чем не виновата перед ней! Мать не в себе, не может ее защитить! Ничего, она сумеет сама за себя постоять!

— Тетя Жанна, оставь нас в покое, наконец! — Лера старалась говорить как можно более спокойно и уверенно, сдерживаясь из последних сил. — Убирайся из нашей жизни!

— Нет, это ты убирайся, грязная проститутка! Много валюты заработала со своими иностранцами?!

Конечно, от тетки всего можно было ждать, но это уж слишком! И некуда скрыться — крошечная комнатка в двухкомнатной малогабаритке! Все невозможно — думать, жить, работать, любить! «Юрген, возьми меня с собой, Юрген, я люблю тебя, я хочу жить в твоей стране! Юрген, увези меня отсюда!!! Юрген, не забывай меня…»

Нет, дома оставаться Лера больше не могла. Не сказав больше ни слова, она выбежала на улицу. Шел дождь, повсюду стояли лужи, отражая свет вечерних фонарей. Лере было так плохо, что, ничего не замечая, она побрела по улице, наступая прямо в лужи. Ноги быстро промокли, она двигалась куда-то посередине полутемного переулка. Именно так, под дождем, неделю назад она бежала на свидание к Юргену! Всего две недели!.. Казалось, целая вечность прошла.

По лобовому стеклу «Москвича» непрерывно скользили щетки, не успевая сбрасывать потоки воды.

— Ни черта не видно! Темно, как у негра в заднице! — проворчал водитель.

Его напарник захохотал.

— А ты там был, Леха?

— Не нравится — сам за руль садись!

— Не сейчас же… — напарник устало прикрыл глаза. — Ты в дежурке сидел, а я на задержании был, потом на обыске, потом допрос… Я устал, понимаешь, и вообще не в духе!

— Подумаешь, комиссар Мегрэ нашелся! — ухмыльнулся Леха.

— А ты и книжки читаешь? — съязвил напарник. — Вот не знал!

— И книжки читаю, и с девушками гуляю, и песни пою, не то что некоторые меланхолики! — Он резко нажал на газ и заорал фальшивым голосом:

Мы поедем, мы помчимся в венерический диспансер и отчаянно ворвемся прямо к главному врачу! У-уу! Ты узнаешь, что напрасно называют триппер страшным, ты увидишь, он не страшный, я тебе его дарю! У-у!

— Спасибо за подарок, — сказал напарник. — Тормозни.

— Это еще зачем?

— Место одно проезжаем…

— Мемориал Макса Великого? Здесь произошло ограбление банка… Или изнасилование?

— Болван! Тут одна девушка живет.

— Ой, извини, друг, Леху-дурака, не знал. Не спец я по высоким материям. — Леха хмыкнул, сбавляя скорость. — Тебя прямо на хату?

— Заткнись! — рявкнул Максим.

— Почтим памятные места минутой молчания… — произнес Леха с фальшивым пафосом.

Максим, готовый вспыхнуть от ярости, вдруг захохотал.

— Ну и гад ты все-таки! За что я тебя люблю…

— Ах ты мой голубенький, педик ненаглядный! — продолжал язвить Леха.

— Ты хоть и мент поганый, а с тобой не соскучишься! — смеясь, сказал Максим.

— Да мне твоя кислая рожа осточертела. Ладно, едем дальше?

— Едем.

Леха опять газанул, машина рванулась как угорелая, расплескав на несколько метров вокруг огромную лужу.

Внезапно в свете фар шарахнулась женская фигурка в плаще, обрызганная с ног до головы.

— Что ж ты, сука, делаешь? — возмутился Максим.

— Ты это ей? — невинно спросил Леха.

— Тебе, водила хренов!

— Я что, нарочно? Да? Нечего под дождем шляться.

Максим буквально вывернул шею, глядя, как девушка движется вдоль улицы, словно не замечая ни дождя, ни обрызгавшей ее машины.

— Ну-ка останови! Подай назад! — крикнул Максим.

— Это еще зачем? — удивился Леха. — С таким бабником никогда не доедешь. Скажешь — извините, мамзель, мы вас окатили и очень сожалеем…

Максим не ответил, вглядываясь в светлую фигурку, одиноко бредущую в тусклом свете фонарей.

— Это что, твоя девушка, что ли, гуляет? — спросил Леха.

— Нет… Это другая…

— Там — девушка, тут — девушка. У тебя что, девушки в каждом доме и на каждой улице?

— Заткнись!

— Ты чокнутый, Макс!

— Может, и чокнутый…

До ее сознания с трудом доносились звуки. Сзади промчалась какая-то машина, обдав ее потоком воды. Лера даже не поглядела ей вслед. Прокатившись еще немного по скользкому асфальту, машина вдруг остановилась и медленно поехала обратно.

— Девушка, разве так можно, мы вас чуть не задавили! — высунулся из окошка водитель.

Лера, не взглянув на него, пошла дальше.

Тогда из машины вышел другой, тот, что сидел рядом с водителем, быстро догнал Леру, поглядел на нее.

— Послушай, неужели тебе нравится гулять одной под дождем? Поехали лучше с нами!

— Куда? — спросила Лера рассеянно.

— Это мы сейчас придумаем.

Он взял Леру за руку и повел к машине. Она почему-то послушалась и пошла за ним. Он усадил ее на заднее сиденье, сам сел рядом. Леха ухмыльнулся и тронулся с места.

«Они, наверное, приняли меня за проститутку, — пронеслось в сознании Леры. — Вечно я вляпываюсь в какие-то истории».

— Знаешь, гулять одной по ночам очень опасно, — сказал Максим.

— Я об этом не думала… — тихо сказала Лера.

— Ты такая грустная. У тебя что-то случилось?

— Да ничего не случилось, просто настроение скверное…

— Это бывает. Ну ничего, мы тебя развеселим.

Водитель вдруг повернул голову в Лерину сторону.

— Как пахнет хорошо.

— Да, духи… Это с утра, никак не выдохнутся…

— Тормоза ни к черту! — Леха стиснул руль, проскочив по скользкому асфальту на красный свет, и нажал на газ.

— Милиционер не поймает? — спросила Лера.

Оба парня вдруг захохотали.

— Вы что смеетесь, я что-то не то сказала? — удивилась Лера.

— Как раз то! Мы сами сейчас кого-нибудь поймаем! Ну-ка, Леха, дай газу! Не боишься, что разобьемся?

— Мне все равно…

— А мы не разобьемся! — прокричал Леха и вдруг запел лихим голосом: — Мы поедем, мы помчимся в…

— Заткнись, хам трамвайный! — испугался Максим.

— Ладно, тогда споем другую. — Леха затянул с выражением: «Наша служба и опасна, и трудна…».

Максим стал ему подпевать, оба безбожно фальшивили, и Лера наконец засмеялась.

— Послушай, — Леха обратился к Лере, — а ты почему нас не испугалась? Села к нам в машину, поехала неизвестно куда? А вдруг мы хулиганы, насильники, убийцы?

— Что-то не похоже, — сказала Лера. — Просто валяете дурака.

— Правильно. Умница, догадалась. Ты очень правильно сделала, что поехала с нами, с нами абсолютно безопасно. Мы знаешь кто — мы менты! Но сегодня мы уже отработали, вот и развлекаемся. А ты больше так никогда не делай, не садись в чужие машины, Красная Шапочка, там могут быть волки, страшные, кусачие!

— Ничего, — сказала Лера. — Меня они не укусят.

— Это все до поры до времени. — Леха подмигнул. — Куда едем, Макс?

— Давай куда-нибудь на хату. Жрать охота!

— Я тоже есть хочу, — сказала Лера. — Со вчерашнего дня не ела.

— Ну вот, кого мы подобрали? Мокрую, голодную! Может, выбросим? — усмехнулся Леха.

— Ну уж нет. Такие девушки попадаются на дороге раз в жизни. Теперь я ее никуда не отпущу! — Максим повернулся к Лере. — Нет, чтоб мне треснуть, такое и впрямь случается раз в жизни!

— Ну уж ты загнул, Макс! — хмыкнул Леха.

— А ты молчи, падла! Кто старший по званию?

— Ну уж, разошелся! Сам сказал — выходной!

— Ладно, гони к Машке с Серегой. Тут вроде недалеко…

Лера стояла на балконе, молча курила и смотрела на дождь. К ней подошел Максим.

— Тебе скучно?

— Шумно, голова трещит.

— Может, смотаемся?

— Давай… Мне все равно.

Они прошли через прокуренную полутемную комнату, где почти все сидели на полу, что-то пили, кто-то бренчал на гитаре. Никто не обратил на них внимания.

— Прошу! — Максим открыл дверь машины.

— Куда поедем? — спросила Лера.

— Хочешь, домой тебя отвезу?

— Домой не хочу…

— Тогда поедем ко мне.

Машина рванулась с места и помчалась по темной ночной улице.

В небольшой комнате повсюду валялись пачки из-под сигарет, пустые бутылки, какие-то журналы, везде была разбросана одежда.

— Ты один живешь? — спросила Лера, оглядывая захламленное жилище.

— Нет. Предки сейчас в отпуске. Холодильник пустой, и это все… Извини.

— Ты, наверное, очень занят?

— Есть немного… Работа такая.

— А у меня сейчас каникулы, времени полно… — Лера быстро брала грязную посуду и мусор со стола.

— Ты что это делаешь? Зачем? — оторопел Максим.

— Это — мой автограф на память! Тащи веник и ведро!

Через полчаса комната сверкала, как перед праздником Сквозь неплотно задернутые шторы было видно, что начинает светать.

На разложенном диване с краю под одеялом лежал Максим, с другой стороны сидела Лера и молча курила.

— Послушай, ты бы легла, — сказал Максим сонным голосом. — Ты устала, я вижу.

— Нет, я пойду.

— Куда ты пойдешь? — сердито сказал Максим. — Ложись и спи. Я сказал — утром отвезу.

— Нет, я пойду сейчас.

— Но почему? Это же глупо! Клянусь, я до тебя не дотронусь.

— Не в этом дело, просто я хочу уйти!

— А ты всегда делаешь только то, что хочешь? А на других тебе наплевать?

— Нет, просто мне очень плохо. Прости…

— Тогда расскажи. Станет легче.

— Не могу.

— Брось. Я знаю, ты слишком гордая. Ты убежала из дома, ночью, под дождем. Это не просто так. Тебя кто-то обидел. Скажи только, я любому шею сверну!

— Спасибо…

— Пойми, я не хочу, чтобы ты уходила. Я хочу, чтобы ты была со мной. — Максим придвинулся к Лере, обнял ее, поцеловал. Она сидела не шелохнувшись. Вдруг резко вырвалась, вскочила с дивана.

— Подожди, — он схватил ее за руку, попытался удержать. — Ну скажи, зачем ты со мной поехала?

— Не знаю…

— И часто ты так делаешь? — спросил он со злостью, не выпуская ее руки.

— Нет, редко…

— Тогда останься со мной. Все будет, как ты захочешь.

Она снова села на диван, погасила сигарету. Она смотрела не на Максима, а куда-то в пространство.

— Ты о чем думаешь сейчас? — тихо спросил Максим.

— О том, как все это ужасно глупо! Я выгляжу полной идиоткой, да?

— Хорошо, ты сама это поняла. Поэтому будь умницей, ложись спать, утро вечера мудренее Я же сказал — доставлю тебя в лучшем виде. — Максим с трудом скрывал зевоту. — Я ночь не спал, у меня язык заплетается…

— Спокойной ночи…

Лера схватила сумочку и пошла к двери, попыталась открыть, но не смогла. Она долго вертела замок, но все было напрасно. Максим, видимо, заснул. Может быть, он нарочно что-то сделал с замком, чтобы она не смогла уйти? Все это было так нелепо, что Лера вдруг начала безудержно смеяться.

— Ты мне нарочно спать не даешь? — сонно проворчал Максим.

— Я не могу открыть дверь… — давясь от хохота, сказала Лера.

— Поверни ручку вниз.

— Поворачивала. Все без толку. Открой мне, пожалуйста.

— Господи, да что ты за человек! — Максим поднялся с дивана, надел длинный халат, который смешно болтался на его худощавой фигуре, подошел к двери, дернул ручку, она вывалилась и с грохотом упала на пол.

Он посмотрел на Леру, на сломанную дверь и тоже расхохотался.

— Ты видишь, все против того, чтобы ты уходила. Даже эта дверь не хочет тебя выпускать!

— Ты ее нарочно сломал? — все еще смеясь, спросила Лера.

— Клянусь, нет! — Он взял Леру за руки, резко развернул к себе. — Я знаю, так тебя не удержишь… Но я ведь только что целовал тебя, или скажешь, что этого не было?

— Нет, не скажу. Но не сердись на меня, я все равно уйду! Хоть в окно.

— Какая ты упрямая! Чудовищно все это!

Максим, чертыхаясь, достал инструменты и стал со злостью взламывать дверь. После недолгой возни он пнул дверь ногой, и она распахнулась.

— Иди к черту! — рявкнул Максим срывающимся голосом.

— Прости меня, — прошептала Лера и выбежала на лестничную площадку.

Она быстро шла по улице мимо каких-то грязных заборов, загораживающих великую стройку коммунизма, об этом гласили огромные уродливые плакаты. На фоне мрачного неба, затянутого тучами, застыли черные стрелы подъемных кранов. Вокруг было пусто — ни людей, ни машин, автобусы, наверное, еще не ходили, да и никакой автобусной остановки нигде и в помине не было. Какой-то недостроенный спальный район, куда идти — неизвестно… «Что за глупое упрямство? Почему я не осталась? — думала Лера, с опаской вглядываясь в темноту. Может быть, вернуться?.. Нет, это стыдно, унизительно! Пусть лучше считает меня упрямой гордячкой!»

Вдруг откуда-то со стороны забора послышалось жалобное мяуканье. Лера шла дальше, не обращая внимания на кошачью мольбу, но вот раздался собачий лай. Огромный пес мчался вдоль забора, а по верху забора двигался маленький черный силуэт с торчащими ушами и задранным хвостом. Пес подпрыгнул, стараясь достать лапами до верха забора, черный комок сжался в испуге, вздыбив шерсть, и, внезапно сорвавшись со спасительной высоты, вприпрыжку помчался по улице прямо навстречу Лере. Пес рванул за ним, дистанция между ними быстро сокращалась. Лера побежала навстречу котенку, успела схватить его на руки в самый последний момент и сразу же встретилась с ощеренной, злобно рычащей пастью.

— Пошел вон! — закричала она, прижимая к себе котенка.

Пес поднял дикий лай, и тут оказалось, что он не один, а неподалеку бродит целая стая голодных, бездомных псов. Они приближались трусцой, и от предстоящей встречи с ними Леру охватил страх. Котенок боялся еще больше и царапал ее когтями. Лера продолжала идти размеренным шагом, бежать было нельзя, тогда бы псы точно набросились на нее… И тут наконец на пустынной улице появилась машина. Собаки сразу отстали. Лера подняла руку, машина, сделав странный зигзаг, остановилась. В ней было двое мужчин.

— Вас… подвезти? — спросил пьяным голосом водитель.

— Нет, спасибо, не надо. — Ей вдруг вспомнилось — не садись в чужие машины, Красная Шапочка! — и она рассмеялась.

— Ты что, над нами смеешься? — сказал другой. Он держал в руках открытую бутылку и отпил из горлышка прямо на глазах у Леры. — Она над нами смеется! Вот сука!

Лера быстро пошла вперед, сзади заревел двигатель, и машина поехала прямо на нее. Она еле успела отскочить, прижалась к забору… Как назло — ни одной щели, некуда спрятаться! А машина, виляя, двинулась задним ходом.

И тут рядом с Лерой, неизвестно откуда взявшись, резко затормозил «Москвич».

— Садись! — Максим быстро втащил ее за руку и рванул с места с такой скоростью, что маневрирующие «Жигули» остались далеко позади.

Некоторое время они ехали молча, Максим внимательно глядел в зеркало заднего вида.

— Я не думала, что ты поедешь за мной, — первой заговорила Лера.

— А ты вообще часто думаешь? — сказал Максим зло. — Или что взбрендит, то и делаешь?

— Что взбрендит, то и делаю! — Лера засмеялась. — Останови машину!

— И не подумаю!

— Тогда я на ходу прыгну! — Лера открыла дверцу.

Максим успел схватить ее за руку, машину занесло. Максим с трудом вырулил и остановился на обочине. Посмотрел на Леру. Она сидела, сжавшись в комок, и беззвучно рыдала, а у нее на коленях отчаянно мяукал маленький черный котенок.

— Ядрена совокупность! — произнес Максим.

Плач Леры внезапно сменился нервным смехом.

— Что ты сказал?

— Да ничего, один профессор у нас так выражается… Чудно, я думал, мы одни. — Максим достал сигарету, закурил, протянул пачку Лере. — Хочешь?

Лера взяла сигарету и пропела на мотив «Лучинушки»:

Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку…

— Жаль, что не от меня! — сказал Максим, сделав скорбное лицо.

Лера, затягиваясь сигаретой, поперхнулась от хохота.

— Это все из-за тебя!

— Наконец ты развеселилась. — Максим включил зажигание. — Теперь можно ехать? Больше ничего такого не выкинешь? — Он протянул руку и осторожно погладил котенка. — Себя не жалко, хоть его пожалей!

— Я его от собак спасла, — тихо сказала Лера.

— Знаешь, ты прости, я бываю грубым. Это не со зла…

— Понимаю…

— Да что ты понимаешь? Мне, думаешь, охота была за тобой тащиться? Я вторую ночь не сплю!

— Зачем потащился?

— Я, знаешь ли, в милиции работаю, такого насмотрелся!.. Злой был на тебя, правда, а как представил, что с тобой ночью на улице может случиться… Нет, говорю себе, Макс, седлай коня! А то потом совесть замучает! А поешь ты, кстати, здорово.

На этот раз Лера промолчала. Котенок мирно спал у нее на коленях.

Прощаясь с Лерой у подъезда, Максим сказал:

— Я тебе звякну как-нибудь, ладно?

— Как-нибудь позвони.

— Может, сходим куда, посидим.

— Может быть… — рассеянно ответила Лера.

— Зверушку береги!

— Спасибо тебе, Макс. Ты меня тоже прости!

— Да ладно, — сказал он и пошел к машине.

Лера неожиданно догнала его, чмокнула в щеку и побежала к подъезду.

Максим ошалело поглядел ей вслед.

Вернувшись домой под утро, Лера босиком прокралась на кухню, подогрела молоко, вытащила из шкафа маленькое блюдце и плоский эмалированный лоток для заливного, стараясь не шуметь, осторожно перетащила все в свою комнату и закрыла дверь.

— Ешь, Уголек! — она погладила котенка, и тот, мгновенно вылакав молоко, заснул прямо на полу.

— Кто это у тебя? — сонным голосом спросила Софья Дмитриевна, распахнув дверь в комнату дочери.

— Мама, ты ведь не выбросишь его? — Лера испуганно прижала к себе котенка.

— Он такой милый… Как ты его назвала?

— Уголек, — с облегчением ответила Лера.

— А я слышу, ты разговариваешь с кем-то…

— А я с ним разговаривала!

— Лера, прошу тебя, прости меня… — голос матери дрогнул. — Я не должна была позволять…

— Забудь, ну ее к черту! — Лера обняла мать. — Мама, скажи, это… правда? То, что она сказала?

— А что она сказала? — Софья Дмитриевна испуганно поглядела на дочь.

— Что ты…

— Что я пыталась покончить с собой? Чушь! У меня было отравление, это правда, ты знаешь, я принимаю много лекарств, ну и случайно перепутала таблетки… Вот и все. Теперь я в полном порядке. Жанна нарочно все драматизирует, ты ведь знаешь…

— Да, мама… Как хорошо, когда ее нет!

— Мы тут с ней без тебя немного… отношения выяснили, теперь она не скоро придет… А ты ложись, наверное, всю ночь не спала?

— Спокойной ночи, мама!

Лера переложила котенка на свою постель, легла сама. После разговора с матерью стало легче на душе… Но как же глупо она вела себя! Зачем поехала к Максиму? А уж если поехала, надо было остаться… Он славный парень, он ничего от нее не требовал, хотя она ему явно понравилась… Конечно, он ни в чем не виноват, ему просто не повезло. Но разве могла она ему объяснить, что ей не нужен ни он, ни кто другой, кроме Юргена! Внезапно в памяти всплыли слова цыганки: на пороге не тот, кого ждешь! Что все это значит? Ею снова овладела невыносимая тоска, хотелось вскочить, сорваться с места и немедленно лететь туда, откуда звонил ей Юрген и откуда она сама вернулась вчера. Пусть хоть несколько дней, хоть несколько часов они смогут провести вместе, а там будь что будет! Но как это сделать? Как незаметно уйти из дома? Где взять деньги на билет? Получалось все слишком сложно. Тогда что же, сидеть дома и ждать, когда он снова позвонит?.. Говорить с ним при матери, пытаться сдерживать свои чувства, когда душа рвется на части?.. А он ведь даже не сказал точно, когда будет в Москве, сколько времени пробудет здесь. Может быть, он сразу уедет в Германию и они даже не успеют встретиться! Эта мысль показалась Лере столь ужасной, что она не смогла удержать слез…

Когда она заснула, была уже глубокая ночь. Сквозь тревожный, прерывистый сон ей слышались какие-то непонятные звуки, шорохи, словно чьи-то приглушенные голоса шептались за стеной, но, просыпаясь, она явственно ощущала тишину, вновь закрывала глаза… И вот в каком-то призрачном, тусклом свете она увидела стройную фигуру в черной, запыленной дорожной одежде, в высоких сапогах, у входа в темную пещеру… Там, в пещере, был огонь, у огня сидел древний старик с седой бородой…

— Зачем пришла, дочь моя, говори, — сказал он скрипучим голосом. Женщина в черном вошла в пещеру, сняла с головы кожаный шлем, по ее плечам рассыпались густые черные волосы. С трудом переводя дыхание и вытирая лицо то ли от пота, то ли от слез, она приблизилась к старику, упала перед ним на колени и прошептала:

— О, мудрейший из мудрых, помоги мне…

— Говори, дочь моя, — старец кивнул головой, и борода его упала на землю и поползла к стоящей на коленях женщине… Женщина медленно поднялась, седая борода старца обвила ее всю, и одежда на ней побелела, как нетронутый снег.

— Я пришла из-за синих гор, из-за глубоких морей, из-за жарких пустынь, прослышав про мудрость твою. Я скакала через темный лес, сорок разбойников гнались за мной, и вот я здесь…

— Говори, дочь моя, — повторил старец.

Огонь в пещере то вспыхивал, то затухал, странные тени мерцали, и казалось, стены пещеры светятся, сверкают драгоценными камнями…

— Я жила в прекрасном дворце, — говорила женщина, — но дворец был разрушен. Я скиталась в лесах и городах. Дикие звери ходили за мной и служили мне верной защитой. Двадцать женихов просили моей руки, но я отвергала их, потому что не любила. Долго блуждала я в одиночестве, и было пусто мое сердце. И я стала петь. Услышав мой голос, явился белокурый принц и дал мне любовь, какую не ведала я прежде. Я пела ему свои песни, но злая рыжая колдунья отняла у меня голос. И принц покинул меня. Я звала его, но он меня не услышал, так слаб был мой голос… Я не хотела жить больше и решила умереть. Но тут двадцать женихов стали преследовать меня. Я бежала от них. Они обратились в разбойников и искали меня повсюду. Семь дней и семь ночей я мчалась на коне к тебе, о мудрый старец. Страдания терзали меня, пили мою кровь, как вампиры. Прошу, скажи, могу я вернуть свою любовь и свой голос? А если нет — как мне принять смерть?

Старик встал, пошел в глубь пещеры, волоча свою длинную белую бороду, и женщина снова оказалась в черном.

— Эй, старуха, иди, раскинь-ка карты.

Старуха явилась словно ниоткуда, она сидела у очага и помешивала зелье, бурлящее в котле над огнем. Ее лицо… Господи! Да это же цыганка Магда! Карты вылетели из ее рук и запарили в воздухе, словно диковинные птицы…

— Все, — сказала она, — слушай мое слово.

Вдруг пещера погрузилась во тьму, и женщина, повернувшись, откинула черные пряди волос с лица… Лера, задыхаясь от непреодолимого ночного кошмара, увидела свое лицо…

— Трудное твое счастье, — шептала цыганка Магда. — Даром его не вернешь… Отдай душу дьяволу — другого пути нет… Сама увидишь… У тебя и так на роду написано, что ты подруга дьявола, не бойся, он один поможет тебе…

— Бабушка, не отдавай меня ему! — взмолилась Лера, заливаясь слезами…

— От судьбы не уйдешь…

И все исчезло вдруг — и пещера, и огонь, и тьма. С трудом оттолкнувшись ногами от земли, Лера поднялась в воздух, совсем низко полетела над дорогой, перелеском, напряженно работая руками, словно выплывая из глубокой воды на поверхность, и вот, наконец набрав высоту, полетела над деревьями и домами, и руки во сне ныли от усталости, потому что трудно было лететь… Но вот, приземлившись в незнакомом месте, она села на черную выжженную землю, и тотчас явился сам дьявол, в рубашке с распахнутым воротником и темных джинсах. Он был худ, некрасив, смугл, но взгляд у него был такой проницательный, куда там начальнику первого отдела! И лицо его кого-то очень напоминало, но Лера никак не могла понять — кого.

— Здравствуй, господин мой, — сказала Лера. — Она знала, что это он, хотя он ей и не представился.

— Привет, — он закурил, усмехнулся, — давно тебя жду. Ну, называй, какая твоя цена!

— За что? — спросила она непослушным голосом.

— Сама выбирай. За любовь или за голос.

— А можешь ты мне вернуть и любовь, и голос? А я тебе душу даром отдам, без всякой расписки. Бери, и все.

— Смотрю, совсем ты запуталась, — дьявол улыбнулся и поглядел на нее, но глаза его почему-то были в темных очках, и не видно было его взгляда. — Как ты без души любить собираешься?

— Ну, пусть хоть один миг, и забирай ее…

— Маловато будет… — он задумчиво затянулся сигаретой. — Один миг…

— А что ты предлагаешь?

— Долгосрочный контракт… Я верну тебе и любовь, и голос, и ты насладишься ими вполне, и будешь жить еще долго, а потом, когда умрешь, будешь со мной вечно, и душой, и телом…

— А если я не соглашусь?

— Я, знаешь ли, никому не навязываюсь.

— Я согласна, — сказала Лера, — но ты меня не обманешь?

— Конечно, обо мне всякое говорят, но в делах на меня можно положиться. Славы, богатства хочешь?

— За дополнительную плату?

— Да что ты, я не мелочный… Так, заодно, чтобы включить в контракт…

Лера хотела что-то сказать, но рот не слушался, она словно онемела, а дьявол между тем снял темные очки и своим пронзительным взглядом смотрел ей прямо в глаза…

Она проснулась в холодном поту, не понимая толком, сон это или не сон, но постепенно пришла в себя: конечно же, это сон… Мать еще не выходила из комнаты, Лера поглядела на часы. Половина десятого. Она достала из сумки визитку Красовского и быстро набрала номер. Кто мог ей сейчас помочь, кроме дьявола? Она все решила, она приготовила свою речь. И хотя дрожала рука, и голос, наверное, тоже дрожал бы, она знала, что сможет попросить его отправить ее обратно, на практику, туда, где остался Юрген. Номер не отвечал. Она набрала еще раз. Снова длинные гудки… Ну почему же так… Она уже все решила. Вот, еще один телефон. Лера позвонила по нему, и через некоторое время ленивый, заспанный женский голос произнес, что Леонид Аркадьевич утром улетел в командировку, а когда будет, неизвестно.

Юрген тосковал в ожидании отъезда в Москву, где он надеялся снова встретиться с Лерой. Билеты были уже заказаны, Клаус проводил последние натурные съемки, у всех было чемоданное настроение и все, кроме Юргена, с нетерпением ждали возвращения домой, в Германию. В Москве группа должна была пробыть несколько часов, и эти часы Юрген мечтал провести с Валерией. Но в день вылета рейс на Москву задержали по каким-то непонятным причинам, что привело Юргена в отчаяние. Теперь времени на все оставалось впритык, немцев из одного московского аэропорта сразу повезли в другой. В дороге Юрген нервничал, не реагировал на дурацкие шутки Вернера. Оказавшись в Шереметьеве, он с трудом нашел возможность позвонить Лере. Услышав в трубке незнакомый женский голос, он от волнения стал говорить с сильным акцентом, и в ответ прозвучало, что ошибся номером, таких здесь нет. Он набрал номер еще раз и, к величайшему своему удивлению, услышал то же самое. Потеряв всякую надежду дозвониться, он набрал номер еще, и на этот раз ему никто не ответил. Так и не простившись с Лерой, не повидав ее, даже не услышав ее голос, он сел в самолет, который через три часа должен был приземлиться в Германии. Он не знал тогда, что следующая их встреча произойдет только через семь лет…

Лера все еще ждала, что Юрген позвонит ей, надеялась встретиться с ним, но проходил день за днем, а от него не было никаких известий. И с каждым днем ее тревога росла, а надежда таяла…

Максим, напротив, появлялся довольно часто. Когда он приходил, мрачная атмосфера в доме заметно разряжалась. Он вел беседы с Софьей Дмитриевной о политике, о кино, рассказывал анекдоты и очень скоро завоевал ее симпатию. В свободные от дежурств вечера он, с благословения матери, приглашал Леру на концерты, на вечеринки к друзьям или просто посидеть где-нибудь в кафе. Он был тактичен, ненавязчив, не докучал Лере откровенными ухаживаниями и тем самым все больше располагал ее к себе. Ей было приятно проводить время с этим симпатичным, неглупым парнем, не лишенным чувства собственного достоинства. Конечно, он не был так божественно красив и романтичен, как Юрген, так эрудирован и остроумен, как Красовский, но эти его недостатки скрашивались легкостью и простотой в общении и явной доброжелательностью. Внешне его отношения с Лерой выглядели вполне дружескими, и хотя в его взгляде, обращенном к ней, можно было увидеть не только дружбу, Лера старалась не придавать этому значения и попросту тянула время, избегая всяких объяснений. Она прекрасно понимала, что любое выяснение отношений может привести к разрыву, и хотя она и не была влюблена в Максима, привязывалась к нему все больше и не хотела совсем его терять.

Со времени Лериной очень короткой и очень бурной поездки на практику прошло около месяца. В квартире раздался телефонный звонок, Лера тут же бросилась к трубке.

— Наташка, как хорошо, что ты приехала! — дрогнувшим голосом сказала Лера.

— Ты хандришь, моя дорогая? — Наташа говорила бодрым уверенным тоном. — Из дома можешь смотаться?

— Конечно, могу. — Лере очень хотелось встретиться с подругой, ведь только от нее она могла хоть что-то узнать о Юргене! Последняя надежда что-то прояснить и, может быть, успокоить не проходящую, а только слегка притупившуюся боль в душе…

— Тогда поехали лечить хандру. В семь у метро «Тургеневская». Идет?

Лера, окинув взглядом закрытую дверь в комнату матери, мгновенно вылетела из квартиры.

— Лерка! Что с тобой? — Наташа обняла подругу. — Бледная, худая, одни глаза остались. Нельзя так себя мучить!

— Я вовсе себя не мучаю! Наоборот, неплохо провожу время, — улыбнулась Лера.

— Что-то не похоже, — Наташа с беспокойством разглядывала подругу.

— Ладно, хватит смотреть на меня, как врач на пациента! Лучше расскажи, что было после моего отъезда.

И Наташа стала рассказывать…

Как и предполагал директор студии, с передачей о немцах возникли проблемы и ему пришлось отдуваться перед районным и даже областным начальством. Материал смотрели несколько раз и после просмотра заставляли убирать все новые куски, как раз те, которые были наиболее интересными и зрелищными. В первую очередь сократили до минимума интервью с Юргеном и другими немецкими студентами, оставив две или три самые обтекаемые фразы. Все остальное разрешили дать как изображение, наложив на него соответствующий дикторский текст. Написать этот текст поручили главной редакторше — очень осторожной и совершенно бездарной. Далее было велено вырезать всякие битловские и блатные песенки, а также цыганщину. В результате после урезания и редактирования получилось довольно куцее нечто с примитивным текстом, это показали один раз по местной программе и сдали в архив.

Во время эфира Наташа плакала от стыда и обиды, глядя на экран монитора. Директор говорил, что передачу могли вообще запретить, хорошо, хоть что-то показали, но для Наташи это было слабым утешением. Правда, после показа были какие-то звонки в студию, появилась даже статья в районной газете с хвалебным отзывом, но скоро о передаче забыли и студийная жизнь снова погрузилась в routine and stagnation, как любил выражаться Красовский. Конечно, если бы он не уехал, все было бы по-другому…

— Иногда мне кажется — ему на все и на всех наплевать, кроме самого себя, — сказала Лера. — Он наверняка мог остаться, просто не захотел… Для него важно только то, что делает он сам…

— Знаешь, Лерка, а я ведь уговорила директора отдать мне весь оставшийся материал, хочу сделать из него свою курсовую.

— Ты мне покажешь его? — дрожащим голосом спросила Лера.

— Конечно!

— Ладно, куда мы идем?

— Адик — мой старый друг, — проговорила Наташа, охотно сменив тему. — Знаешь, он добрый парень, он такой — последнее отдаст. В общем, тебе он понравится, сама увидишь.

— Ты меня сватаешь, что ли? — усмехнулась Лера.

— Совсем ты глупая девочка! Я просто хочу показать тебе современный underground и отвлечь от твоих маниакально-депрессивных мыслей. Адик учится в Гнесинке, сочиняет музыку, Ваня пишет стихи. У них потрясающие песни. Иногда выступают в закрытых клубах, потом получают по шее, потому что не соответствуют… И идут разгружать машину в соседнюю булочную. Поняла?

— Что уж тут не понять…

Через пять минут они оказались в мрачного вида дворе огромного старого кирпичного дома, поднялись на лифте на три этажа, потом прошли по какому-то непонятному переходу и поднялись пешком еще на два этажа по лестнице, остановились у огромной обшарпанной двери. Наташа позвонила, через некоторое время дверь распахнулась и на пороге появился высокий худощавый длинноволосый парень хипповатого вида. На нем были заплатанные джинсы, футболка в разноцветных разводах, он улыбался во весь рот и то и дело поправлял спадающие на нос большие очки с толстыми стеклами.

— Привет, — он чмокнул Наташу в щеку, протянул руку Лере и обеих провел в квартиру.

Квартира показалась Лере огромной. Высокие потолки, длинный коридор, заставленный какими-то шкафами и тумбами, старый дубовый паркет, изрядно истертый. В огромной комнате в углу стоял старый рояль, было много громоздкой мебели, и на одном из диванов с высокой спинкой спал какой-то парень.

— Девочки, жрать нечего, — Адик, извиняясь, развел руками, — зато бухла полно. Серый не пьет, а мне одному скучно. В одиночестве пьют алкоголики, а я еще не дошел до этой стадии. Давайте тяпнем, мои хорошие.

Он разлил по бокалам какое-то красное вино, протянул Наташе и Лере.

Все чокнулись, выпили.

— Натали, где ты откопала такую красивую чувиху? — спросил Адик, с интересом разглядывая Леру.

— Что, запал? — рассмеялась Наташа.

— Ты меня смущаешь, — сказал Адик, кокетливо улыбаясь.

— Не строй из себя красну-девицу, лучше скажи, у тебя хлеб есть? — деловито спросила Наташа.

— Поищи на кухне. Ладно, девочки, за вашу несравненную красоту! — Он осушил еще один бокал. — Правда, Натали, изобрети что-нибудь, мы с Серым последний раз вчера хавали, вот видишь, у него уже голодный обморок.

Наташа с Лерой удалились на кухню. Там в большом старом буфете они обнаружили муку, в пустом холодильнике нашли остатки какого-то масла.

— Сейчас будем печь блины! — гордо заявила Наташа.

Лера молча села на диван, и тот тоскливо взвыл всеми пружинами.

— Знаешь, Адик один в этой избушке-хоромине с пятнадцати лет!

— Везет… — тихо сказала Лера, жадно затягиваясь болгарской сигаретой с фильтром.

— Да это как сказать. У него папаша — большая шишка, мамаша — художница. Они, естественно, развелись, и мальчик им стал помехой на пути к счастью. Его поселили с бабушкой, а бабушка возьми да и помри. А у папочки — женушка молодая, у мамочки — муженек молодой. Выписали к сыночку какую-то дальнюю родственницу, а он ее и извел.

— Как? — удивилась Лера.

— Да очень просто. Рок-музыкой.

Наташа тем временем уже развела тесто в кастрюле, разогрела сковородку и разлила по ней густое пенистое нечто.

— Между прочим, у меня никогда первый блин не бывает комом. Ты удивляешься, да? — она повернулась к подруге.

— Блинам?

— Да при чем здесь блины! Как он старушку извел. Думаешь, магнитофоном?

— Я еще ничего не думаю…

— Он сам — музыкант, и, между прочим, потрясный. Он сам музыку пишет, но это — чистый рок. Посмотришь, у него в другой комнате все стены одеялами обиты, чтобы соседи не доставали.

— А кто на диване спит? — спросила Лера, закуривая вторую сигарету.

Наташа вдруг расхохоталась.

— Восьмой поэт России!

— Кто?

— Ладно, сама увидишь, он еще проснется!

Как это ни удивительно, ни один из Наташиных блинов в самом деле не подгорел. Она аккуратно складывала их на большую старинную тарелку с отбитым краем, и когда готова была уже целая гора, она закричала неожиданно громко, так что у Леры резануло в ушах.

— Господа, кушать подано!

Лера ошалело взглянула на подругу, а Наташа раскатисто рассмеялась.

— Неплохо у меня голос поставлен, а? Жаль только, петь не умею. Я как-то попробовала, а Адик говорит — ты скачешь из одной тональности в другую, как заяц по капустным грядкам. Я не обиделась, потому что это правда. Я и сама слышу, что вру, а сделать ничего не могу. Вот художественной чтицей мне в свое время предлагали стать, да я сама не захотела.

— Чтицей? — Лера вдруг хмыкнула. — Смешное слово.

— Ну а как еще сказать? Художественной читательницей или читальницей?

— Да ну тебя, — смеясь, сказала Лера.

— Вот видишь, как хорошо. Ты уже развеселилась, что, собственно, и требовалось в задаче…

В кухне наконец появились мужчины. Адик, издавая восторженные звуки, тут же проглотил два блина. Следом за ним вошло немного странное, но при этом обаятельное существо, сероглазое, кудрявое, юное и еще более худое, чем сам Адик. Это и был Серый, или Ванечка Серов, который молча уставился на Наташу, потом на Леру, потом на блины и снова — на Наташу.

— Очнись, Серый, — сказал Адик, — пока ты будешь любоваться прекрасными дамами, я сожру все блины. Тебе снова придется ложиться в спячку, как медведю, но для медведя ты слишком худ и с шерстью у тебя плоховато.

Все расхохотались, и только на лице Вани ни один мускул не дрогнул. Все так же молча он протянул руку, взял блин и стал меланхолично жевать его.

— Ты бы сказал что-нибудь, Серенький, — Наташа ласково тронула его за руку. От ее прикосновения он неожиданно вздрогнул, и его бледное личико залилось румянцем.

— Оставь его, Натали, он еще не проснулся, — сказал Адик.

— Я еще скажу… — вдруг произнес Серый приятным вкрадчивым голосом, — или прочту…

Он снова замолчал, сжевал еще три блина, снова поглядел на Наташу и пробормотал словно самому себе:

— От божественной пищи, приготовленной твоими руками, меня сегодня посетит вдохновение…

Адик снова налил вина всем, потом полез в холодильник, извлек оттуда пыльную бутылку минералки, протянул Ване.

— Спасибо, друг мой верный, за заботу… — произнес тот нараспев.

Лера отпила из своего бокала несколько глотков. Она заметно повеселела, ей было хорошо в этой странной запущенной квартире, с этими чудными ребятами, которые, видимо, жили, пренебрегая всякими условностями. Здесь каждый вел себя как хотел, делал что хотел, и никто никого за это не осуждал.

Ванечка, молча удалившись, уселся на диван и что-то строчил в тетради, положив ее на колени.

— Натали, а ты, между прочим, рассказала подруге, кто мы такие? — с неожиданным пафосом спросил Адик.

Лера засмеялась.

— Вы так говорите, Андрей, словно хотите меня напугать… — У нее чуточку кружилась голова от выпитого вина. — У вас какая-нибудь тайная секта?

Наташа схватилась за живот от хохота. Она вообще была смешлива.

— Ничего подобного, — сказал Адик обиженно, — я просто не хочу, чтобы ты подумала, — он обращался исключительно к Лере, — что мы какие-то там хиппари или пижоны. Мы на самом деле очень серьезные люди. Серый — он вообще гений, он большой поэт, я думаю, на сегодняшний день он — восьмой поэт России, если брать в историческом срезе. А в будущем, вполне возможно, он станет номером один всех времен. Себя я гением не считаю, но я — один из создателей совершенно нового направления в современном искусстве, которое пока никем не признано, но это — вопрос времени.

— Ой, сейчас будет научно-рекламно-познавательная лекция на два часа! — Наташа зевнула.

— Не хочешь — не слушай, — обиделся Адик.

— Извини, но я уже столько раз слышала… Ты рассказывай, рассказывай, я лучше к Серому пойду…

— Тебе не скучно? — встревоженно спросил Андрей Леру, когда они остались одни.

— Наоборот, мне очень интересн-но, — Лера старалась отчетливо выговаривать слова, чувствуя, что хмелеет.

— Так вот, мы — то есть я, Серый и еще двое наших друзей-музыкантов — работаем в совершенно новом направлении, которое мы назвали бард-роком. Оно не имеет ничего общего с тем, что на Западе называют хард-роком, равно как и с авторской песней в ее каэспэшном варианте. В то же время мы взяли лучшее из того и другого и, по-своему переосмыслив…

Лера слушала Адика с большим напряжением, мысли в ее голове рассеивались, слова ускользали, правда, она периодически кивала, когда Адик спрашивал, не надоело ли ей слушать, но сама она была уже где-то далеко, ей даже казалось в какие-то мгновения, что она, оторвавшись от земли, парит в облаках… И там, сквозь облака, в призрачном тумане ей снова мерещилось прекрасное улыбающееся лицо Юргена.

— Чувствую, я утомил тебя теорией, — сказал Андрей, — пойдем, лучше сама послушай…

Лера встала с дивана, чуть качнулась, Адик спокойно взял ее под руку. Когда они вошли в комнату, Лера с удивлением увидела, что Наташа сидит на полу рядом с диваном, подобрав под себя свои длинные ноги, а Ванечка перебирает рукой ее пышные светлые волосы с такой трепетной нежностью, что у Леры защемило сердце.

Адик усадил Леру в кресло, снял со стены гитару.

Вдруг Лера, в каком-то внезапном порыве, вскочила с кресла, взяла у него гитару, ее пальцы побежали по струнам, она запела… Она слушала себя с удивлением, словно это был не ее голос, а какой-то чужой — красивый, чистый, глубокий… Этот голос легко выводил характерные цыганские переливы, срывался на плач, произносил незнакомые слова, которые рождались внезапно в глубинах сознания и легко слетали с языка. Лера не сразу поняла, что импровизирует на ходу, просто произнося вслух то, что пела ее душа.

— Это фантастика, — прошептал Адик, — жалко, магнитофона нет… Вот это находка!

Лера замолчала, бросила гитару, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты…

Очнулась она в коридоре. Увидела испуганное лицо Наташи. Потом Ваню, который прикладывал мокрое полотенце к ее лбу… Адик обнимал ее и спрашивал встревоженным голосом:

— Тебе плохо? Хочешь воды?

Она замотала головой, и снова все поплыло куда-то… Она обмякла в чьих-то руках и почти не чувствовала, как ее несут в комнату и укладывают в постель…

Через несколько дней, пасмурным ранним утром, Валерия сидела в приемном отделении районной больницы в ожидании своей очереди. Услышав свою фамилию, она встала и на негнущихся ногах пошла в операционную.

— Вы не хотите оставить ребенка? — глядя ей в глаза, спросила женщина в белом халате.

— У меня нет такой возможности… — сухо ответила Лера.

— Вам двадцать два года, вы не девочка, но у вас впереди вся жизнь. Возможно, вы никогда уже не сможете иметь детей, я обязана предупредить вас… Подумайте.

— Я уже подумала, иначе не пришла бы сюда, — резко сказала Лера.

— Ложитесь на кресло, — скомандовала врач, — новокаин переносите, аллергии нет?

— Нет. — Медсестра натянула на ноги Лере белые матерчатые чулки, Лера глубоко вздохнула и закрыла глаза… Потом, в палате, время тянулось бесконечно. Женщины на других койках оживленно болтали, делились друг с другом своими семейными проблемами, поносили мужиков, волновались за оставленных дома детей… Лера молчала, притворившись спящей. На душе было так гадко и тяжело, что хотелось умереть. Вечером прибежала Наташа с пакетом фруктов, Лера встала, накинула халат, и они крадучись пошли курить под лестницу. Наташа была единственным человеком, знавшим о том, что Лера в больнице. Лера наотрез отказалась ставить в известность о случившемся кого бы то ни было, даже Наташиных друзей.

— Ребята очень беспокоятся за тебя, — сказала Наташа, — пришлось соврать, что у тебя это от переутомления…

— Я не могу здесь больше находиться, — сказала Лера подруге, закуривая вторую сигарету, — не могу слушать эту бабью болтовню, я с ума сойду!

— Завтра утром я приеду за тобой, а сегодня потерпи, выпей таблетку. Постарайся заснуть. И обязательно ешь яблоки, в них железа много, тебе это сейчас необходимо.

Оставшись одна, Лера легла на кровать лицом к стене и, не обмолвившись ни с кем ни словом, снова притворилась спящей. Она беззвучно плакала, уткнувшись лицом в подушку. Никогда в жизни еще ей не было так скверно, обидно, одиноко. Теперь, когда все уже осталось позади, она снова и снова думала о прекрасном голубоглазом иностранце, который, внезапно возникнув в ее жизни, так же внезапно исчез из нее навсегда. Несколько дней она прожила в замечательной, волшебной сказке и даже поверила в реальность этой сказки. Какая же она дура! Как только они расстались, он тут же забыл о ней! Но ведь он позвонил! Значит, он все-таки думал о ней! Что же случилось потом, почему больше не было ни звонков, ни писем? Неужели она была для него всего лишь мимолетным увлечением? Неужели прав был Красовский, когда говорил, что Юрген уедет в Германию и забудет ее? Ей так не хотелось верить в это, и в то же время, не находя никаких других объяснений его исчезновению, она все плакала и плакала, накрывшись одеялом с головой. Ночью, когда наконец в палате наступила тишина, Лера заснула, и ей приснился Юрген…

Утром Наташа, как и обещала, приехала в больницу за Лерой. Она понимала состояние подруги и старалась как-то разговорить ее, чтобы у той стало легче на душе.

— Понимаешь, ты не из тех женщин, которых бросают, — сказала она уверенно.

— А из каких же я женщин? — улыбнувшись, спросила Лера.

— Из тех, которым предлагают руку и сердце. Да ты и сама прекрасно это знаешь. Он не мог просто так уехать и забыть о тебе, тут что-то не так.

— Что тут не так? Все именно так, как и должно было быть. Он просто не захотел больше встречаться со мной, зачем ему все эти сложности! Что у них там, девушек мало! А здесь он просто решил поразвлечься скуки ради!

— Лерка, ты сама понимаешь, что это неправда, — пыталась убедить ее Наташа. — Ты бы видела, какое у него было лицо, когда я передала ему записку с твоим телефоном и адресом. Да он чуть не плакал, когда узнал, что ты улетела в Москву! Я, конечно, совсем мало знаю его, но кое-что я в людях понимаю. Он не притворялся, клянусь тебе. Он любит тебя, просто что-то случилось, он не смог тебе дозвониться, а письма из Германии идут очень долго, если вообще доходят.

— Я никогда больше не увижу его… Ладно, закончим с этим. Надо возвращаться к жизни, работать, впереди — дипломный курс, а я расклеилась, как какая-то сопливая дамочка из мелодрамы! Тьфу ты, самой противно и стыдно!

— Все ты говоришь правильно, только стыдиться тебе нечего. Любовь — это счастье, даже если ничего не складывается. Думаешь, мне легче? Твой далеко, за границей, мой любимый — здесь, в Москве. Да что с того. Я ему действительно не нужна, и тут ничего не поделаешь. Быть бы мне на твоем месте… Если бы ты захотела, тебе он предложил бы и руку, и сердце…

— Сильно сомневаюсь, — усмехнулась Лера. — Его, по-моему, вообще женщины не интересуют, а со мной он просто валял дурака, он и сам об этом сказал.

— Это правда? — оживилась Наташа.

— А зачем я тебе врать буду! Леонид Аркадьевич — очень интересный человек, и я рада, что мы с ним познакомились достаточно близко, но он — одинокий странник, мне кажется, ему вообще никто в жизни не нужен, во всяком случае — надолго…

— Может быть, ты и права, — задумчиво сказала Наташа, но тогда тем более у меня нет никаких шансов…

— Знаешь, Наташка, что я думаю… — Лера поглядела на подругу потеплевшим взглядом, — какое счастье все-таки, что мы с тобой встретились.

— Да, это точно. Вроде знакомы недавно, а сколько уже пережили вместе. И с кем еще можно говорить обо всем об этом, кроме как друг с другом!

Девушки обнялись и какое-то время сидели молча, словно боясь нарушить неловким словом ту дружескую симпатию и теплоту, которую испытывали друг к другу. А потом Наташа сказала тихо:

— Я уверена, и нам когда-нибудь повезет по-настоящему.

— Знаешь, я тут случайно встретилась с одним парнем… — Лера чуть лукаво поглядела на подругу, — он, в общем-то, ничего… Хочешь, познакомлю?

— Конечно, хочу! Уверена, он мне понравится! Ревновать не будешь?

— Вот еще не хватало! И вообще — мы просто друзья.

— Дорогая моя, дружба с мужчиной — это иллюзия, поверь моему опыту.

— Интересно, но ведь ты дружишь с Адиком и Ваней!

— С Адиком — да, но это редкое исключение, и потом мы сто лет знакомы. А Ваня — это особый случай…

— По-моему, он просто влюблен в тебя.

— Не просто. С ним все не просто. Понимаешь, он «отмороженный».

— Это как? — удивилась Лера.

— Ну, он смотрит мне в глаза, держит за руку, читает стихи… Но я для него — не женщина, понимаешь, я муза, светлый образ, прозрачный, бестелесный, как недоступный космос земному существу… Он поэт, и как все поэты — не от мира сего. Он не хочет понимать, что я обычная, земная, и мне перед ним ужасно стыдно…

— Стыдиться тут нечего, — сказала Лера серьезно, — если он видит тебя такой, значит, все это есть в тебе, просто не каждому дано увидеть. Для кого-то, наверное, и Беатриче была обыкновенной бабой, и не каждый за ней пошел бы в ад…

— На эту тему у него тоже стихи есть. В сущности, он — гений, и сам он прозрачный, бестелесный, а не я… Его беречь надо. А я не стою ни его, ни его стихов, потому и стыдно… Ладно, хватит об этом.

— Кто чего стоит — это только время покажет, — задумчиво сказала Лера.

— Ах ты, мой философ! Пойдем-ка отсюда, а то заболтались тут, будто и поговорить больше негде! — Наташа подхватила Лерину сумку. — А ты, пожалуйста, больше не хандри, обещаешь?

— Обещаю, — улыбнулась Лера.

Дождливое лето сменилось ясной золотой осенью.

У Леры начались занятия в университете, и она почти не бывала дома. Дипломный курс да еще работа в отделе писем молодежной газеты не оставляли времени для хандры. Иногда она встречалась с Наташей, которая упорно трудилась над своей курсовой…

Уголек заметно подрос и стал любимцем Софьи Дмитриевны. Когда он мурлыкал, забравшись к ней на колени, она приходила в полный восторг и готова была простить ему и объеденные цветы в горшках, и разодранный в клочья диван, и вообще любые прегрешения.

Максим прочно утвердился в роли друга семьи, и, что самое удивительное, он пользовался особым расположением тети Жанны и дяди Миши. Однажды его с Лерой даже пригласили на званый ужин. Тетка сказала:

— Валерия, ты не должна на меня обижаться… Я понимаю, что бывала несправедлива к тебе, но я всегда переживала за Сонечку. Она такая одинокая, беззащитная, а ты так мало уделяла ей внимания! Но кто старое помянет — тому глаз вон!

Лера, усомнившись в искренности тетки, ответила с иронией:

— Что ж, худой мир лучше недоброй ссоры.

Но тетка иронию не уловила, у нее вообще было плохо с чувством юмора.

Бард-роковцы создали свой ансамбль под названием «Квадро», в состав которого, кроме Адика вошли двое его друзей по Гнесинке, ударник и бас-гитарист, четвертым членом группы, конечно, был автор… Underground, забросив родную булочную на произвол судьбы, готовился к выходу на поверхность…

Итак, стояла ясная московская осень, и в ее золотисто-пунцовом затишье еще ничто не предвещало бурю…

В один из осенних вечеров «отмороженный» восьмой поэт России с печальным лицом склонился над пишущей машинкой… Вокруг него гремела музыка, прорываясь к соседям сквозь обитые одеялами стены, но поэт ничего не слышал…

— Вовчик, давай ля! — кричал Андрей на бас-гитариста.

— Ну даю, десять раз! — проворчал Вовчик, в сотый раз уже извлекая медиатором один и тот же звук.

— Не ля, а бля у тебя!

Ударник Геша захохотал.

— Отставить смех! — возмутился Андрей.

— Не Адик ты, а ад кромешный… — вдруг нараспев произнес Ваня.

Тут уже Андрей не удержался, и все трое музыкантов буквально закатились от хохота.

А Иван все так же задумчиво созерцал пишущую машинку, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ребята, давайте Серому покажем, а то мы уже заклинились, — добродушно предложил Андрей.

— Это ты заклинился на своем ля! — обиженно произнес Вовчик.

— Адик прав, — вмешался Геша. — В музыке нужна тирания, иначе ни хрена не получится! Думаешь, ему легко? Скажи спасибо, что он способен из ангела в дьявола превратиться, если для дела надо.

— Спасибо! — Вовчик картинно отвесил поклон.

— Ладно, начали! — Андрей проиграл на гитаре замысловатую трель, вступили бас-гитарист и ударник. — Ну что, пойдет? — обратился Андрей к Ивану. — Уловил? Понимаешь, срочно слова нужны!

— У меня нет вдохновения, я ничего не слышу… — вздохнул поэт.

— Да что с тобой? Ты же гений! У тебя не может не быть вдохновения! Послушай еще раз!

— Никакой я не гений, — грустно сказал Иван. — Я — что-то другое…

— А что же? — с интересом спросил Адик.

— Не знаю… Мне это еще не открылось.

Теперь все молча глядели на Ваню и терпеливо ждали продолжения. Никто не смел нарушить тишину, Ванин авторитет был непререкаем.

— Уеду в деревню, там заброшенный дом и никого… — размышлял Ваня вслух. — Даже столбы электрические спилены, провода ржавыми лохмотьями висят… Тетка Дуня самогонщица одна осталась, у нее сына кабан убил, она с тех пор по деревне бродит, то поет тонким голосом, как ребенок, и причитает, то матом ругается… Заезжие ее боятся, самогон купят, и восвояси… А я с ней разговариваю, она самогону выпьет, я воды из родника, сядем на бревнышко, и она мне про жизнь свою рассказывает. Я все понимаю, что она говорит, а никто больше не понимает… В лес пойду, там зверье всякое, с ними тоже поговорить можно, я их язык немного знаю, еще в детстве выучил… Они мне иногда стихи наговаривают… А может, мне вообще не надо стихи писать? Ведь я еще не знаю, что я такое… Раньше знал, да, видно, ошибался…

— Серенький, ты поэт, — ласково сказал Андрей, — без твоих стихов лучшая и единственная в мире бард-рок-группа пропадет и зачахнет!

— Где моя муза? Кто украл ее сердце? — с болью в голосе произнес Иван.

И в это время муза явилась — энергичная, деловитая.

— Натали, наконец-то! Мы думали, ты нас совсем позабыла-позабросила! — обрадовался Адик.

— Ребята, не обижайтесь! Я делала курсовую. Завтра буду показывать в институте. Придете?

— Не вопрос! — сказал Андрей. Он заметил, как засияли глаза у Ивана. — Все пойдем. Тебе ведь нужна группа поддержки?

— Конечно, нужна. Если честно, я жутко боюсь. Красовский обещал приехать. Привезет свой фильм, который пять лет лежал на полке… Представляете, его кино и моя поделка — в один день!

Андрей заметил, как печальная тень снова легла на лицо его любимого друга Вани.

— Да что нам Красовский! Мы сами подпольные и опальные, нас этим не удивишь! Мы пойдем исключительно ради тебя, Натали! А кстати, где твоя прекрасная подруга? Она придет завтра?

— Да она сегодня придет! И, может быть, не одна, — Наташа поглядела на Адика, — я тебя не разочаровала?

— Ничуть, я рад за нее. У меня к ней другой интерес. Наш «Квадро» с ней мог бы стать «Квинтетом». Как думаешь, Серый? Ты ведь слышал ее.

— Не знаю, тебе решать, — сказал Ваня. — Ты главный по части музыки.

— Но мнение свое можешь сказать? — настаивал Адик.

— У нее поющая душа… Это не мнение, это явление… — высказался Ваня.

Когда Поющая душа появилась в квартире Адика, Вовчик и Геша с таким откровенным любопытством уставились на нее, что Максим с трудом сдержал себя, чтобы не сорваться. «Но какое я имею право запрещать другим мужчинам так смотреть на нее! — подумал он. — Кто я ей? Влюбленный телохранитель? Нет, с этим пора кончать! Сегодня же объяснюсь с ней… Мужчина я или нет, в конце концов? Если она откажет мне, я скажу — останемся друзьями! Нет, не скажу, я буду добиваться ее, чего бы это ни стоило!»

— Ребята, я жажду музыки! — разрядила накалившуюся атмосферу Наташа.

— Вы хочете песен — их есть у меня! — весело сказал Адик и ударил по струнам…

Было еще не поздно, но разъяренные соседи стучали в пол и в потолок одновременно.

— Концерт окончен, — Адик положил гитару, — иначе опять милицию позовут!

— Пусть зовут, — усмехнулся Максим. — Скажем, что опоздали, милиция уже на месте. Я им популярно объясню, что вы имеете полное право играть до одиннадцати часов.

— Спасибо, друг, — сказал Адик. — Приходи к нам почаще!

— С удовольствием, — ответил Максим. — Если Лера не против…

— Конечно нет, но сейчас мне пора.

— Жаль, что вы уходите, — сказал Андрей, — если нельзя петь и играть, то можно поговорить. Ей-Богу, я мог бы рассказать много интересного. — Андрей смотрел на Максима, открыв в нем для себя нового, неискушенного слушателя.

— О бард-роке? — улыбнулась Лера.

— Совсем не обязательно, — обиделся Адик, — ты думаешь, это моя единственная тема? С таким же успехом я могу прочитать вполне научную лекцию о том, как ухаживать за девушками. — Он поправил спадающие очки и снова посмотрел на Максима.

— То-то и видно, что ты не продвинулся дальше теории, — усмехнулся Геша.

— Ну ладно, тогда о том, как косить от армии. В этом я больше преуспел?

— Мне бы родиться с твоей близорукостью! — вздохнул Вовчик.

— Да у тебя и так все будет в порядке! — уверенно сказал Андрей. — Дадут заключение, что ты никуда не годен. Зря мы, что ли, старались?

— Хотелось бы верить, — произнес Вовчик.

Лера посмотрела на него, и ей почему-то вдруг стало очень грустно, что-то внутри подсказало ей, что этому парню грозит беда. Стараясь отвлечься от неприятного ощущения, она сказала:

— Я обещала маме прийти не поздно, и так совсем не бываю дома. Макс, ты меня проводишь?

— Да хоть на край света!

— Не устанешь пешком идти? — засмеялась Лера.

— Никогда в жизни!

Подошла Наташа, взяла за руку Леру и потащила за собой в кухню.

— Можно тебя на две минуты? Извини, Макс, мне надо кое-что обсудить с подругой, это быстро…

— Что-нибудь случилось? — спросила Лера.

— Случилось. Я завтра показываю во ВГИКе свою курсовую. Ты знаешь — о чем. Вот и решай, придешь смотреть или нет?

— Конечно, приду. И не думай, что, если увижу на экране Юргена, упаду в обморок или залью слезами просмотровый зал… Все это в прошлом.

— Я подумала и Максима пригласить, но решила сначала с тобой посоветоваться.

— Ну уж нет! — сказала Лера решительно. — Не хочу, чтобы он видел выражение моего лица!

— Значит, ты в себе не так уж уверена?

— Нет, но…

— Но Максим тебе небезразличен! Я страшно рада!

— Наташка, я сама ничего не знаю, просто встречаюсь с ним, не хочу ничего загадывать, решать, строить планы… Пусть все пока так и будет, но на просмотр я приду одна, так будет лучше.

— Наверное, ты права… В общем, поступай как знаешь, положись на свою интуицию, она тебя редко подводит… Если даже ты сама не придешь, я не обижусь.

— Я подумаю… — сказала Лера.

— Тебе понравились ребята? — спросила Лера Максима, выходя с ним из подъезда.

— Да, поют и играют здорово, слова, правда, уж больно замысловатые…

— Это новый эксперимент. Ваня пробует себя в философской лирике.

— Я, наверное, ни черта не понимаю в поэзии. Вот Есенина читаю, Высоцкого слушаю — там все просто, ясно.

— Это только кажется. В настоящей поэзии всегда как бы несколько слоев, сначала ты видишь один, потом замечаешь другой, и так до бесконечности. Поэтому надо читать или слушать не один, а много раз… И с каждым разом открываешь для себя новый смысл.

— Наверное, ты права. Хочешь, пройдемся немного? Такой чудесный вечер нам дарит природа!

— Ты сам заговорил как поэт, — улыбнулась Лера.

«Да, я хотел бы стать поэтом, но мне не дано, — подумал Максим, — я так хочу найти нужные, красивые слова… А начинаю говорить и запинаюсь, как дурак…»

Он осторожно взял Леру за руку, и они вышли на Рождественский бульвар… В этот момент Максим даже не мог предположить, каким невероятным образом, начиная с этого вечера, повернется его жизнь… Не знал он также, что выяснить отношения с Лерой он не успеет. Поэтому мы не будем повторять то, что уже известно, посмотрим, что было дальше… Итак, «скорая помощь» увезла раненого Максима…

Он не знал, сколько времени пролежал в палате без сознания, перевязанный, неподвижный, а когда очнулся, очень удивился, что еще жив. «Наверное, я все-таки скоро умру», — подумал Максим и стал рисовать в воображении душещипательные картины собственных похорон, огромные зеленые глаза Леры, залитые слезами… Друзья утешают ее, а она шепчет: «Господи, как он любил меня! Какой он был смелый, сильный, благородный! Он спас мне жизнь, пожертвовав своей… Какая же я была глупая, что сразу не разглядела такого человека!»

И тут в палате появилась Лера, вполне реальная, красивая, почему-то совсем не заплаканная, положила на тумбочку фрукты.

— Привет, Макс, — сказала она. — Ты лучше выглядишь.

«Она хочет подбодрить меня, но я все равно умру, — подумал Максим, — и так будет лучше…»

— Зачем ты пришла? — прошептал он. — Ты все равно меня не любишь…

— Какие глупости ты говоришь! — произнесла она с нарочитым возмущением.

— Значит, ты меня… любишь? — слабым голосом спросил Максим.

— Конечно, — рассмеялась Лера. — Такого потрясающего парня невозможно не любить!

— Не врешь?

— Не вру… — улыбнулась Лера.

— Тогда обещай мне одну вещь…

— Какую же? — Лера внимательно посмотрела на него.

— Обещай, тогда скажу! Я ведь все равно скоро умру! Тебя это ни к чему не обяжет…

— Это шантаж, Макс! — шутливо сказала Лера.

Максим вдруг застонал и закрыл глаза.

«А если он правда умрет, потом всю жизнь меня будет мучить совесть…» — подумала Лера.

— Девушка, вам пора уходить, — нарочито строго сказала молоденькая медсестра, сдерживая затаенную ревность.

— Макс, очнись… — Лера осторожно тронула его за плечо. — Я обещаю, слышишь?

Он не шелохнулся, потом с трудом приоткрыл глаза и произнес еле слышно:

— Это правда? Ты обещаешь, о чем бы я тебя ни попросил?

«Он все слышал, — подумала Лера. — Ну и что же. А если он все-таки умрет?.. Нет, я совсем не желаю ему смерти, я хочу, чтобы он выздоровел! Он добрый, славный, он спас мне жизнь… Он всем нравится, даже эта дурочка в белом халате без ума от него! Правда, я совсем не люблю его, я люблю того, кого никогда в жизни больше не увижу, безнадежно люблю… Но какое теперь это имеет значение? Надо наконец избавиться от навязчивых воспоминаний и снова начать жить…»

— Да, я обещаю, о чем бы ты меня ни попросил, — сказала Лера, погладив его руку.

— Теперь я, может быть, выживу… — прошептал Максим слабым голосом.

Медсестра, стиснув зубы от бессильной ярости, буквально вытолкнула Леру за дверь.

В небольшом просмотровом зале собралось довольно много народу. Наташа ужасно нервничала перед показом своей курсовой. Еще бы, в первом ряду, положив ногу на ногу, сидел Красовский и оживленно болтал с Наташиным мастером курса. Чуть дальше расположились бард-роковцы, и то и дело Наташа ловила на себе нежный и печальный Ванин взгляд, от которого ей еще больше становилось не по себе. Но особенно удивляло ее отсутствие Леры… Может быть, она вообще не придет? Наверное, я была не права, пригласив подругу на этот просмотр! Ведь то, что я собиралась показать, было снято там, на практике! Вечер в ДК, в кадре сплошной Юрген, он отвечает на вопросы, поет, танцует с Лерой… Что же я наделала, какая я эгоистка! Увлеклась эффектным материалом и совсем не подумала о чувствах Леры! Правда, поначалу я хотела сделать ей сюрприз, но с тех пор все так изменилось… Сейчас она немного успокоилась, встречается с Максимом. Зачем же бередить ей душу воспоминаниями! Нет, уж лучше бы она не пришла!»

— Я хочу сказать несколько слов перед началом просмотра, — едва не заикаясь от волнения, произнесла Наташа. — Моя курсовая сделана из киноматериала, который вообще мог не увидеть свет. Отснят он был для телепередачи во время моей практики, но в передачу не вошел по соображениям цензуры. Как мне удалось вывезти эту пленку, не буду рассказывать, скажем, это производственная тайна. Я сделала еще кое-какие досъемки и попыталась смонтировать свой фильм так, как мы задумывали передачу, ну, и кое-что переосмыслив… Последнее, что считаю нужным сказать… Здесь, в зале, находится автор идеи моего фильма, и для меня очень важно будет услышать его мнение…

В зале погасили свет, и на экране появился Юрген с гитарой, потом Зигфрид, что-то записывающий в блокнот, Клаус, идущий по улице с кинокамерой, Вернер, болтающий с какой-то девушкой, наконец — Хайнц в наушниках, с магнитофоном в руках…

— Это — молодые немецкие кинематографисты… — произнес диктор. — Они впервые приехали в нашу страну, чтобы снять фильм о нас… И мы вместе с ними постараемся их глазами посмотреть на самих себя. Какие мы? Как мы выглядим со стороны?

Пасмурный день. Старый, набитый автобус медленно подъезжает к остановке… Выходят люди. Лица людей. Стоп-кадры. Женщина с авоськами, плачущий ребенок, которого тащит за руку мать, старик с палкой… Лица, лица… Клаус с кинокамерой на улице среди толпы…

В зал незаметно вошла Лера и села в заднем ряду. В этот момент на экране появился Юрген, делившийся своими впечатлениями о Советском Союзе. Он говорил по-русски о том, какая это замечательная страна, и что он обязательно приедет сюда еще, чтобы лучше узнать и понять ее.

Потом пошли кадры этой замечательной страны… Общежитие на окраине города. Грязный заводской цех… Очередь в продовольственном магазине… И снова — лица, разные — усталое, мрачное, улыбающееся, плачущее… Дальше Наташа умело использовала хронику, военную и послевоенную. Но тогда этих ребят еще не было на свете, они родились позже и не имеют к этой войне никакого отношения.

Лера неподвижно застыла, прижавшись спиной к стене. В горле застрял комок. Когда она увидела на экране Юргена рядом с собой на сцене ДК, слезы потекли сами собой. Она подумала — хорошо, что в зале темно и никто ничего не видит…

Закончился фильм на довольно оптимистичной ноте: будущее принадлежит молодежи, которая хочет мира, любви, творчества…

— Ну, начинай обсуждение, Леонид, — сказал мастер курса Красовскому, когда в зале зажгли свет. — Я так понял — ты был вдохновителем создания этого фильма.

— Не надо преувеличивать мою роль. — Красовский встал, подошел к Наташе. — А ты молодец, — сказал он, пожимая ей руку. — По-моему, очень интересная работа, есть авторская позиция, умело использован контрапункт. Честно говоря, не ожидал, что случайно брошенная мной идея разовьется в такое удачное произведение… Я привез свой фильм, но сейчас совсем не уверен, что смогу выдержать конкуренцию с молодым режиссером.

Наташа, совершенно онемев от радости, ничего уже вокруг не видела и не слышала, но Красовский вдруг заметил в зале Леру и громко сказал:

— А вот, кстати, и героиня фильма! Валерия, поделитесь своими впечатлениями!

Все посмотрели на Леру.

— Простите… Я сейчас не могу… — запинаясь, сказала она.

— Тогда сделаем перерыв? — предложил Красовский.

Наташа бросилась к подруге, с тревогой поглядела на нее.

— Знаешь, я боялась, что ты не придешь… А ты все-таки пришла! Лерка, прости, наверное, тебе не надо было смотреть…

— Почему? Отличный фильм. Очень хорошо, что я посмотрела.

— Тебе понравилось? Правда?

— Да, твой фильм мне очень понравился… И знаешь, мне надо было посмотреть на НЕГО, я все поняла… Не волнуйся за меня, теперь это уже не имеет значения. Важно другое… Максим в больнице, я только что была там, вот и опоздала…

— А что случилось?

— Его вчера чуть не убили из-за меня, он спас мне жизнь. Я все решила. Если он поправится, я выйду за него замуж.

К ним подошел Красовский и дружеским жестом обеих обнял за плечи.

— Как приятно снова оказаться в такой замечательной компании! Надеюсь, не помешал? Или у вас секреты?

Наташа ощутила внутреннюю дрожь от его прикосновения и еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть или не упасть в обморок. А Лера сразу насторожилась, напряглась, ожидая очередной колкости и ехидства, которые словно сами собой слетали с языка Красовского. Но, как ни странно, ничего подобного на этот раз не произошло.

— Нет-нет, у нас никаких секретов, — поспешно сказала Лера, выручая онемевшую подругу.

— Хотите посмотреть мой опус?

— Конечно, — заверила Лера.

— Тогда пошли в зал. К сожалению, у нас время ограничено.

Лера отметила про себя, что Красовский становится совершенно нормальным человеком, перестает вредничать только тогда, когда речь идет о его работе. Скорее всего это единственное, что действительно интересует его в жизни. Она почувствовала также в его поведении, в его голосе тщательно скрываемое волнение и подумала, что даже этот умный, проницательный, ироничный и безжалостный человек тоже уязвим, как и другие смертные. Он хорошо умеет держаться, но на самом деле очень обеспокоен тем впечатлением, которое произведет на окружающих его фильм… Мысль о том, что Красовский не лишен человеческих слабостей, почему-то вдруг успокоила Леру.

Всю эту короткую сцену наблюдали со стороны бард-роковцы, и Адик вдруг сказал:

— Думаю, мы можем сваливать. Группа поддержки не понадобилась.

— Адик, ты когда-нибудь видел такой взгляд? — задумчиво произнес Ваня.

— Что ты имеешь в виду, Серенький?

— Ни что, а кого. Она смотрит на него так… Мне почему-то трудно слова найти, я их все потерял… Я знаю только, что такой взгляд надо заслужить. И если она глядит на него так, то, значит, он заслуживает такого ее взгляда, иначе просто не может быть…

— По-моему, ты все усложняешь, — сказал Андрей.

— Не говори так! Я знаю… и хочу понять до конца. Поэтому я остаюсь посмотреть его фильм. А ты можешь идти, если хочешь…

Андрей поглядел на друга.

— Знаешь, мне тоже любопытно, пошли…

Входя в зал, они услышали голос Красовского:

— У этого фильма своя история, по-своему сложная, но довольно типичная для нашего времени. Я начал снимать его восемь лет назад. Речь идет о судьбе человека и его открытия. Пока я работал над сценарием, моего героя уволили с работы, лишили всех званий и отдали под суд. На студии мне предложили заменить тему, но я отказался, потому что такой поворот мне был особенно интересен. Мы стали работать на чистом энтузиазме, в процессе съемок распутывая историю талантливого человека, ставшего жертвой интриг, зависти и неповоротливости бюрократической системы. Мы довели работу до конца и показали начальству. Фильм, конечно, не приняли. От переделок я отказался. В итоге фильм пролежал на полке почти шесть лет. Я очень рад, что сегодня мы собрались не на официальный просмотр, и с благодарностью ко всем собравшимся в этом зале прошу начинать…

Глядя на экран, вспоминая слова Красовского, сказанные перед просмотром, Лера думала о том, что он не случайно так боролся за тему своего фильма… Слишком много было общего в судьбах автора и его героя, в их жизненной позиции. Просто одному из них повезло немного больше, он остался на свободе, даже имел возможность работать. А может быть, это не просто везение, а умение бороться, противостоять обстоятельствам несмотря ни на что? Как убедительно говорит об этом автор с экрана, и как больно видеть на экране сломленного человека, в подробностях узнавая страшную историю его жизни… Красовский, наверное, хорошо представлял, что такое может случиться и с ним, он сделал фильм о себе самом, он раскрылся в нем, показал зрителю неведомые, недоступные грани своей загадочной личности…

Когда погас экран и в зале зажгли свет, кто-то из студентов спросил:

— А почему вы у нас не преподаете?

— Вопрос на засыпку, — усмехнулся Красовский. — Что ж, придется признаться: в следующем году, если, конечно, ничего не случится, я набираю мастерскую.

— Это здорово! — произнес кто-то.

Ваня прошептал Адику:

— В Литинститут меня не взяли… Может, пойти на режиссерский?

— Ты не сможешь, — сказал Андрей, — режиссер должен быть сволочью, он должен ходить по трупам.

— А Красовский? Ты думаешь, он ходит по трупам?

— Не знаю… Возможно, он — исключение. Я ничего о нем не знаю как о человеке. Он смелый, может, он и гений, но неизвестно, какой он человек.

— Гений и злодейство несовместимы… Он не может быть подлецом. Плохой человек не сделает такое кино, — уверенно констатировал Ваня. — Я все теперь понял, но это совсем ничего не меняет и не может изменить… — Он вдруг замолчал, углубившись в себя.

— В твоем отношении к Натали, — закончил за него Андрей.

Ваня ничего не сказал, но его печальная улыбка говорила сама за себя.

— И ты абсолютно прав, Серенький! — продолжал Адик. — Муза остается музой, и плевать нам, как и на кого она смотрит!

— Муза с украденным сердцем… — произнес Иван нараспев. Когда его голос звучал так, он обычно начинал сочинять стихи.

— Давай, родной, — тихо сказал Андрей, — это будет лучшая наша песня…

Когда вся компания дружно ввалилась в квартиру Андрея, они увидели Гешу и Вовчика, с мрачным видом разливающих в стаканы дешевый портвейн.

— Ребята, куда вы пропали? — спросила Наташа. — Я вас ждала!

Бас-гитарист и ударник ничего не ответили, чокнулись, выпили, и Геша налил по новой.

— Что за кислые морды? — Андрей подошел к ребятам и положил им руки на плечи. — Ей-Богу, вы много потеряли.

Оба опять промолчали, потом Геша хрипло произнес:

— Вовчика в армию забирают.

— Да ты что! Этого не может быть! Это какая-то ошибка! — возмутился Андрей.

— Нет, Адик, все к черту! Не сработало! Написали, сволочи, что я абсолютно здоров! — Вовчик допил свой стакан и уронил голову на руки.

Все молчали. Каждому хотелось что-то сказать, подбодрить друга, но никто не мог найти нужных слов, потому что все это теперь казалось бессмысленным.

— Ты классный музыкант, — первым нарушил молчание Андрей, — тебя определят в какой-нибудь клуб, будешь культработником.

Вовчик замотал головой и пробормотал, ни на кого не глядя:

— Афганистан… Молитесь за меня, ребята…

Морозным январским утром к зданию загса лихо подрулили три милицейские машины. Сотрудница увидела их из окна, тут же сообщила заведующей. Это вызвало легкий переполох. Заведующая отправила одну из своих подчиненных выяснить, в чем дело. Та выбежала на крыльцо с испуганным лицом и, к удивлению своему, увидела, как из одной машины выходит высокий молодой человек в парадном костюме и подает руку красивой девушке в белом платье. Следом за ними вываливается целая толпа с цветами, шампанским, гитарой, фотоаппаратами и бодро и весело шествует в загс.

Девушка тут же побежала к заведующей сообщить, что тревога ложная. Оказывается, милиционеры тоже женятся!

— Голицына и Денисов, пройдите в зал регистрации! — торжественно произнесла молоденькая сотрудница в строгом костюме.

— Макс, что делать? Мамы до сих пор нет. Мы договорились, что она приедет прямо сюда на машине с тетей Жанной и дядей Мишей… Вечно из-за этих родственников какие-то неприятности!

— Честно сказать, мне они тоже не очень нравятся, — признался Максим.

— Зато они от тебя в восторге! — раздраженно сказала Лера. Ей трудно было забыть все зло, которое причинила ей тетка.

— Успокойся, сегодня у нас счастливый день, не думай о плохом. А Софье Дмитриевне, конечно, надо было ехать с нами.

— Я предлагала, но она решила, что так будет лучше для установления всеобщего мира…

— Ты ей время точно назвала?

— Конечно, к 11.30. Она не могла перепутать, я ей все написала, как и куда ехать.

— Голицына и Денисов, пройдите в зал! — настойчиво повторила девушка.

— Надо идти, — Максим взял Леру под руку, — не волнуйся, Софья Дмитриевна просто опаздывает, вот увидишь, она появится сейчас.

— А нельзя немного отложить? Попробуй поговорить с ними, ты ведь умеешь, Макс! — попросила Лера. — Я не хочу, чтобы начиналось без мамы.

— Ладно, попробую.

— А я пока позвоню домой, может быть, она еще там… — Лера бросилась к телефону в вестибюле.

К ней подошел Максим.

— Знаешь, ничего не получается, у них все расписано по минутам. Или сейчас, или еще три месяца ждать!

Лера посмотрела на собравшихся — родителей Максима, его друзей, Наташу, Адика, Ваню — нарядных, торжественных, улыбающихся…

— Идем, — сказала она решительно, — нельзя заставлять всех ждать. Если мы решили пожениться, значит, сейчас мы поженимся.

— Не верю, честное слово… — Максим поглядел Лере в глаза. — Я думал, ты никогда не согласишься…

— Я и сама так думала… Но в жизни все меняется.

Девушка в строгом костюме встала напротив собравшихся.

— Дорогие Валерия и Максим! Поздравляю вас с созданием новой семьи. Живите долго и счастливо, в любви и согласии… — проговорила она, от волнения хватаясь руками за огромный письменный стол.

— Какая симпатичная! — произнес Леха. — Надо бы познакомиться.

— Да тише ты, бабник наглый! — шикнул на него Максим.

Девушка запнулась, густо покраснела.

— Извините, — пробормотала она, — у меня сегодня первая регистрация… Пожалуйста, жених и невеста, подойдите к столу и поставьте свои подписи… А теперь прошу расписаться свидетелей.

Пока Наташа деловито расписывалась в книге, Леха быстро поставил свою закорючку и уставился на девушку.

— Господи, я, кажется, все перепутала, — она нервно вертела в руках какую-то бумажку, — надо было сначала расписаться, а потом поздравить…

— Как вас зовут? — шепотом спросил Леха.

— Светлана Борисовна.

— Вы, Светлана Борисовна, все сделали просто замечательно. Правда, Наташа?

— По-моему, все прекрасно, — улыбнулась свидетельница.

— Так вот, мы тоже поздравляем вас! — произнес Леха громко, чтобы слышали все. — С вашим, так сказать, дебютом! — Он протянул девушке букет красных гвоздик.

— И желаем вам любви и счастья, — добавила Наташа, вставая из-за стола.

— Да что вы, — она окончательно растерялась. — Спасибо… Честное слово, зачем это?

— Свидетель, хватит заниматься личной жизнью, открывай шампанское! — крикнул Максим.

Все подняли бокалы и дружно чокнулись.

— Мне нельзя на работе, — вздохнула Светлана.

— Мы никому не скажем, — подмигнул Леха. — Скажите, Светлана Борисовна…

— Можно просто Света…

— Вы каждый день работаете, Света?

— Нет, через день. А что, вы тоже хотите подать заявление?

— Я готов хоть прямо сейчас!

— Но… сегодня день регистрации, приходите в понедельник, — сказала Светлана строго.

— Надеюсь, вы не замужем?

Онемев от удивления, она смотрела на Леху…

Выходя из дверей загса, Лера остановилась на ступеньках и закрыла глаза. Странное оцепенение охватило ее, ноги перестали слушаться, она качнулась и чуть не упала, Максим испуганно поглядел на нее, обнял за плечи.

— Что с тобой? Тебе плохо?

— Нет, ничего, уже прошло, просто голова немного закружилась… В этот момент ее словно пронзило током, но неприятное ощущение быстро исчезло… Она догнала Наташу.

— Я поеду с тобой.

— А Макс не обидится?

— Нет… Мне надо сказать тебе, он все равно не поймет… Я почувствовала, что-то случилось сейчас…

— Лерка, не думай, просто ты переволновалась, вот тебе всякое и кажется! — Наташа обняла подругу.

— Не знаю, может быть. Но мне вдруг почему-то стало страшно. У меня иногда это бывает, я как приемник какой-то, словно что то через меня передается, но я не знаю — что именно… Боюсь, мама не приехала не просто так!

— Выкинь это из головы!

— Не могу… У меня этого не было только там, на практике… Я тогда ничего кругом не видела, ни о ком не думала, ты знаешь… А вообще, наверное, я чувствую опасность, именно опасность…

В квартире Максима шли последние приготовления. Его двоюродные сестры суетились вокруг огромного праздничного стола. Им помогала тетя Жанна, а ее муж с важным видом сидел перед телевизором.

Когда все вошли в дом, Лера с удивлением уставилась на тетку.

— Знаешь, так получилось, мы опоздали. Мише пришлось срочно ехать на работу, вот мы и решили прямо сюда!

— А где мама?

— Это я тебя должна спросить.

— Меня? Но она собиралась приехать с вами.

— Я позвонила ей, сказала, что мы задерживаемся, она решила взять такси и подъехать прямо к загсу.

Лера бросилась к телефону. Длинные гудки. Набрала еще раз, снова никто не ответил. Как только она положила трубку, раздался звонок.

— Алло! — Лера с надеждой слушала голос в трубке, потом разочарованно произнесла: — Это тебя, Макс.

— Денисов у телефона! — весело сказал Максим, ожидая услышать очередное поздравление. — Что? — Выражение его лица резко изменилось. — Да, конечно, мы сейчас приедем.

Милицейская машина с включенной сиреной мчалась по улице. Леха вел ее просто виртуозно, обгоняя испуганных частников и лихо объезжая зазевавшихся пешеходов.

Максим держал за руку Леру. Она молчала, на ее лице не осталось сухого места, и на белом шелковом платье расплывались мокрые пятна от слез.

— Не плачь, пожалуйста, — уговаривал Максим, — кажется, ничего страшного, дорожная авария. Сейчас мы все узнаем…

— Я ведь чувствовала, я знала… — проговорила Лера сквозь слезы.

— Ну и что ты могла сделать? Не мучай себя, я уверен, все обойдется…

Лера уткнулась лицом ему в плечо и заплакала навзрыд.

Медсестра сразу провела Леру в палату, Максим вошел вместе с ней и остановился у двери.

— Не больше пяти минут, — приказала медсестра.

Софья Дмитриевна с забинтованной головой печально глядела на дочь.

— Мама! Мамочка! — Лера подбежала к кровати, взяла мать за руку, прижала ее к лицу.

— Видишь, как получилось, — с трудом проговорила мать. — Лера, я так виновата перед тобой…

— Мама, Господи, о чем ты? Мама…

— Ты — мое единственное сокровище! Я так виновата, прости, я не могла иначе… Вот, это мой подарок к свадьбе… — Она с трудом вынула из-под подушки маленький сверток. — Медальон твоей бабушки, все, что осталось от нее…

— Спасибо, мама! Тебе не надо говорить…

— Нет… Я должна сказать тебе… Прочти мой дневник… Ты все поймешь… Прости меня, если сможешь… Твой отец…

— Кто, кто мой отец? — Лера взяла мать за руку, с отчаянной надеждой поглядела ей в глаза.

Но Софья Дмитриевна вдруг замолчала, закинула голову и потеряла сознание. Она не произнесла больше ни слова.

…Потом все было словно в тумане. Лера плохо понимала, что происходит вокруг. Откуда-то доносились чистые голоса певчих, пахло ладаном… Софья Дмитриевна была крещеной, и отпевали ее в церкви по христианскому обычаю.

Максим ни на шаг не отходил от Леры. Сам он был почти здоров, рана зажила, и самым важным для него было сейчас заботиться о своей любимой жене, быть рядом с ней, успеть во время подать руку, подставить плечо…

Народу в церкви было немного, только самые близкие. Почему-то не пришли тетя Жанна и дядя Миша, но Лера тогда не обратила внимания на их отсутствие.

Потом все вышли из церкви и направились к автобусу… И тут Лера увидела человека, вид которого вывел ее из забытья. Красивый цыган смотрел на нее в нерешительности, взгляды их встретились, и он медленно пошел ей навстречу… Лера увидела печальное, постаревшее лицо, по черным кудрям рассыпалась седина, но она сразу его узнала… И не только узнала, ее поразило вдруг впервые открывшееся чудо. Его черты, взгляд — ей показалось на миг, что в его лице она увидела собственное отражение… И, наверное, это показалось не только ей, потому что все смотрели на них с нескрываемым удивлением.

— Почему ты раньше не приходил? — тихо спросила Лера. — Я так ждал тебя!

— Дочка, прости… Я все, все тебе объясню?

— Ты маму любил?

— Любил. И теперь люблю… — ответил Роман.

Он протянул руки, Лера прижалась к нему, уронила голову ему на грудь и заплакала навзрыд.

— Плачь, дочка, плачь, родная, — шептал Роман, гладя ее по голове и сам не в силах сдерживать слезы… В этот миг они были одни в целом мире, наедине только со своим горем…

В квартире Магды Романовны шторы были плотно задернуты, зеркала завешаны черным. На столе горели свечи, загадочным мерцанием освещая старинную темную мебель, причудливые фигурки из фарфора и дерева, бархатную скатерть…

Роман курил трубку и ходил по комнате, не находя себе места. И говорил, говорил…

— Дочка, ты знаешь, мы с мамой твоей встретились в Париже! Наш ансамбль отобрали на конкурсе и отправили на гастроли. Цыганская экзотика! Это было модно, выгодно. Мы ничего не понимали, мы умели только петь и плясать. Все говорили, что нам повезло… Соня приехала туда с группой туристов. Я увидел ее со сцены и сразу понял, что встретил свою судьбу! Я стал петь только для нее, она почувствовала это, смотрела на меня и помогала мне… С тех пор я никогда так не пел… Потом мы гуляли по ночному Парижу, это была настоящая сказка! Мы поклялись друг другу, что никогда не расстанемся… — Голос Романа дрогнул, он сел в кресло и закрыл руками лицо.

— Цыганочка моя золотая, внученька родная! — Магда Романовна обняла Леру. — Пришло время всю правду узнать!

— Бабушка Магда, это и есть та правда, о которой ты говорила тогда… Помнишь, карты тебе показали, что мне откроется правда через смерть близкого человека?

— Помню, золотая, все помню. Страшная будет правда. Сберегла я Сонечкин дневник, все сделала, как она просила. Прочтешь и все узнаешь, но никому не показывай, слышишь? Она так просила. И пусть так и будет…

Старуха протянула Лере толстую тетрадь в затертом переплете.

— Здесь ее горе, ее слезы, ее любовь, ее сердце. Как она любила тебя! Бедная наша Соня!

Лера бережно взяла тетрадь, прижала к груди.

— Я никому ничего не скажу, обещаю…

Лейтенанта милиции Максима Денисова свалила усталость, он не раздеваясь заснул на диване, его личное оружие покоилось на тумбочке в изголовье. Лера накрыла Максима пледом, он что-то пробормотал во сне, тихо вышла из комнаты и стала читать дневник.

…Я плохо помню своих родителей… Я была совсем маленькой, когда они исчезли. Тогда я ничего не понимала, а объяснить было некому. Помню только — осталась одна, без дома, без близких, без денег, без еды. Потом, не помню как, оказалась в детском доме. Воспитательница была добрая, она жалела меня, когда я плакала, она рассказывала мне сказки. Другие дети тоже слушали, они все были запуганные, несчастные. Но почему-то Анна Петровна любила меня больше всех, так мне казалось тогда, во всяком случае. Может быть, потому, что я была самая маленькая и самая худая? Я тоже привязалась к ней. И вот однажды Анна Петровна привела меня к себе в дом. Квартира мне показалась огромной и очень красивой, я никогда не видела ничего похожего. Анна Петровна жила там с мужем и дочерью. Высокая плотная рыжеволосая девочка подошла ко мне и стала меня разглядывать. Я почему-то испугалась и закрылась руками. Мне показалось, что она хочет меня ударить, не знаю почему, случайно воротничок казенного платья расстегнулся, и она увидела на моей шее медальон на цепочке.

— Дай это мне! — приказала она.

Я испугалась и заплакала. Я не знала тогда, что этот медальон золотой, помнила только, что мне надела его моя мама и сказала, что он принадлежал моей бабушке, а теперь его носить буду я. «Никогда его не снимай, что бы с тобой ни случилось!» — сказала мама. Я почему-то это запомнила и прятала медальон от всех, чтобы никто в детском доме не отобрал его у меня. Я не хотела отдавать его и этой рыжей девочке, но она была намного сильнее меня. Я закричала и заплакала. Прибежала Анна Петровна и сказала очень сердито:

— Жанна, не смей обижать Соню. Она сирота.

Жанна топнула ногой и ушла из комнаты.

Потом она стала приходить в детский дом и приставать ко мне, когда не видела Анна Петровна. Она требовала мой медальон. Но как я могла отдать ей его? Ведь это была единственная память о той семье, которая когда-то была у меня. Я не понимала, что значит «враги народа» и почему так говорят о моих родителях. Но задавать вопросы было нельзя, я молчала, плакала по ночам и решила убежать из детского дома.

Однажды ночью в большой спальной комнате, где было штук двадцать железных коек, я дождалась, пока задремала дежурная няня, тихо встала и босиком пробралась во двор. В заборе была щель, я без труда пролезла в нее и убежала. Я бежала очень быстро, боялась, что за мной погонятся. И вдруг оказалась в лесу. Не знаю почему, мне не было страшно. Помню, иду по лесной просеке, и вдруг передо мной открывается большая поляна, освещенная лунным светом. На поляне под рваными шатрами спят какие-то люди. Горит костер, у костра сидит женщина с черными волосами и поддерживает огонь. Она увидела меня и говорит:

— Иди сюда, не бойся!

И я подошла к ней, села рядом у костра. Она стала ласкать меня, причитать надо мной, а потом запела что-то на непонятном языке. Я спросила, о чем она поет, а она говорит: «Пою тебе цыганскую колыбельную. А ты усни, дитя мое болезное»… Она все пела, и я заснула у нее на руках.

Когда я проснулась, было уже светло. Я увидела, что цыганка держит в руках мой медальон.

— Отдай! — закричала я испуганно.

— А ты княгиня… — прошептала цыганка в ответ. — Не бойся, у сирот мы не крадем… — Она надела цепочку мне на шею.

Так я впервые в жизни встретилась с цыганами. Мне у них понравилось, я хотела остаться жить с ними. Особенно мне нравился сын моей цыганки Роман. Он был такой красивый, веселый, мы все время проводили вместе, играли, смеялись, даже воровали вместе. Цыгане научили меня воровать, и мне тогда казалось, что в этом нет ничего плохого. Но однажды меня поймали. Я кричала и вырывалась, я не хотела снова возвращаться в детский дом. Цыганка тоже кричала, схватила меня за руку. Я рвалась к ней. Меня крепко держали. Тогда я незаметно сняла с шеи свой медальон и протянула ей. Она быстро спрятала его и ушла. Больше я никогда ее не видела. Меня вернули в детский дом с позором. Мне было ужасно плохо. Но Анна Петровна почему-то меня не ругала. Она только спросила, где мой медальон, а я сказала, что потеряла его в лесу. На другой день она забрала меня к себе домой и сказала дочери:

— Жанна, теперь Соня — твоя сестра, ты должна ее защищать!

Я стала жить с ними в большой квартире. Мои приемные родители хорошо относились ко мне, одевали, обували, кормили. Но я знала, что Жанна сразу невзлюбила меня, я боялась ее и тосковала по цыганам, я звала по ночам добрую цыганку Магду и ее красивого сына Романа, но они не приходили за мной. А Жанна смеялась надо мной, дразнила меня Золушкой и говорила:

— Ты никогда не дождешься своего принца!

Когда я выросла, за мной стали ухаживать мужчины. Жанна завидовала мне и старалась на мне отыграться. Но я уже научилась постоять за себя. К нам в дом стал ходить один молодой человек, который работал у моего приемного отца. Его звали Михаил, он приглашал меня в кино, но мне ужасно не нравились его румяные щеки, глаза навыкате, и я с ним никуда не ходила. А Жанна сразу в него влюбилась, и однажды, чтобы мне насолить, он пошел с ней гулять, а я была только рада, что он от меня отвязался. С тех пор они часто стали уходить куда-то вместе, и вскоре Михаил женился на ней и увез ее из дома. Для меня это было большим счастьем. Я закончила школу с отличием и поступила в институт иностранных языков. Дела мои пошли совсем неплохо. После института мой приемный отец устроил меня на работу гидом-переводчиком, и вот меня с группой туристов отправили во Францию. Какое же это было чудо! Но самым большим чудом было то, что там я встретила свою любовь…

…Конечно, мы с Романом не сразу узнали друг друга… Мы думали, что это любовь с первого взгляда. Мы гуляли по ночному Парижу, и я рассказала ему, как однажды в детстве убежала к цыганам. И вдруг он посмотрел мне в глаза и сказал:

— Соня! Я думал, что потерял тебя навсегда…

С самой первой страницы Лера словно наяву видела все, о чем писала мать…

Детский дом… Худенькая белокурая девочка на железной койке… Завистливая, злая, некрасивая дочь воспитательницы. Она шпионит за Соней… Отрывочные воспоминания… Жизнь в квартире приемных родителей, потом — учеба в инязе, поездки за рубеж. Знакомство в Париже с красивым цыганом, безумная любовь… Цыгана зовут Роман… Господи, так ведь это тот самый мальчик из табора, сын цыганки Магды! Так вот почему к матери вернулся медальон ее бабушки! Значит, Магда сохранила его! Но разве могла она знать, что когда-нибудь снова встретит белокурую девочку, которая однажды ночью случайно забрела к ним в табор? Нет, все это просто невероятно, так не бывает даже в сказках… Но что же случилось потом? Кто разлучил родителей? Почему столько бед обрушилось на них?

Лера снова стала читать дневник, и с каждой строчкой ей становилось все страшнее…

…Мы вернулись в Москву. Какое счастье, что Магда жива! Но самое невероятное, что она столько лет берегла мой медальон! Оказывается, ей карты сказали, что мы обязательно встретимся снова, и она не смогла продать его даже в самые трудные и голодные годы! Этот медальон снова напомнил о моих пропавших без вести родителях, и я решила во что бы то ни стало узнать о них хоть что-нибудь. Теперь, когда разоблачили культ личности Сталина и многим репрессированным вернули их доброе имя, я уже ничего не боялась. Муж Жанны Михаил Корнаутов служит в КГБ, имеет доступ к архивам, поэтому я попросила его помочь в розыске своих родителей. Если они погибли, то где и когда? Я хотела узнать, где они похоронены! Михаил сказал, что узнать это очень сложно, но он попытается что-нибудь сделать, если я соглашусь стать его любовницей! Господи, как же я была доверчива и наивна! Отвергнув его предложение, я стала объектом мести озлобленного мужчины с уязвленным самолюбием и своей ревнивой сестры… Карьера закончена, поездки за рубеж прекратились навсегда. Свадьба с Романом не состоялась, он тоже стал их жертвой. Жанна специально подложила ему в карман свои кольца и серьги, дома у двери его уже ждала милиция… Господи, что же я наделала, на него завели уголовное дело, потом посадили в тюрьму… У меня родилась дочь, которую приходится растить без отца…

Лера схватилась за голову, на исписанные страницы дневника капали слезы, растекаясь неровными пятнами…

…Днем, сидя у детской кроватки, Соня вяжет носки на продажу, а по ночам делает переводы с французского… Одиночество, страх за любимого человека и дочь… В результате — нервный срыв, психиатрическая больница… Возвращение домой, лекарства, таблетки, лицемерное ухаживание Жанны за больной, которая вовсе не была ей сестрой…

Теперь все то, в чем Лера столько лет не могла разобраться, вставало на свои места. Непонятные отношения в семье, стычки, скандалы, страх и истерики матери, таинственные появления и исчезновения цыган… И таблетки… Да, тогда мама сказала, что не собиралась кончать с собой, просто перепутала таблетки… А если не перепутала, а специально подменили? Если ее умышленно хотели убить?.. Тогда не получилось, и через несколько месяцев — новая попытка. Почему такси, в котором ехала мама, попало в аварию, и никто, кроме нее, не пострадал?

Читать дальше было невыносимо. Лера отложила дневник, остановившись где-то на середине, на цыпочках вошла в комнату. Максим спал крепким сном. Рядом на тумбочке лежал пистолет в кобуре… Стараясь не издать ни звука, Лера протянула руку и осторожно взяла пистолет, вышла в коридор, из кармана куртки Максима вытащила ключи от машины… Уже одевшись, снова заглянула в комнату. Максим по-прежнему мирно спал.

Лера аккуратно закрыла за собой дверь и вышла на лестничную площадку.

На стоянке никого не было видно. Сторож, вероятно, спал. Синий «Москвич», пыльный и грязный, стоял на своем обычном месте. Лера открыла дверцу и села в машину. Когда заработал двигатель, она огляделась. Вокруг ни души. Неудивительно, двенадцать часов ночи! Не разворачиваясь, задним ходом, она выехала за ворота.

На улицах было темно и пустынно, дорога до дома тетки заняла совсем немного времени. Сейчас, за поворотом, появится знакомый кирпичный дом, облицованный серой плиткой… Лера остановила машину за несколько метров до поворота, закурила. Достала пистолет из кобуры, подержала на ладони, переложила в карман куртки и плавно тронулась с места. Предусмотрительно оставив машину у соседнего дома, пешком прошла через двор, поднялась на лифте на восьмой этаж и решительно направилась по длинному коридору к квартире тетки… Знакомая дверь, обитая черным дерматином, тусклая лампочка под потолком… Руки вдруг перестали слушаться, ноги словно одеревенели. Лера стиснула зубы, чтобы унять начавшуюся дрожь… Через минуту она подняла руку и нажала кнопку звонка…

Сначала была полная тишина. Лера позвонила еще раз. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, и сонный голос тетки спросил:

— Кто здесь?

— Это я, — ответила Лера. — Открой, пожалуйста.

Снова наступила тишина, потом — звон дверной цепи, скрежетание замка.

«Может быть, она решила не впускать меня? — подумала Лера с беспокойством. — Запирает покрепче дверь… Но у нее нет причин, она ничего не знает о существовании дневника! Ну открывай же, черт возьми!»

Дверь приоткрылась, Лера увидела испуганное лицо тетки.

— Что случилось? Что это тебя носит по ночам? — проворчала тетка.

— Надо поговорить.

— Час ночи!

— Я знаю.

— Ты другого времени найти не могла? — раздраженно спросила тетка.

— Не могла! — резко ответила Лера. — Ты дашь мне войти?

— Что ж, входи, коли пришла.

Тетя Жанна распахнула дверь и нехотя впустила Леру в прихожую. Лера вошла и остановилась, снова ощутив дрожь. Ей стало страшно, а вдруг ничего не получится, не хватить храбрости… Тетка стояла перед ней в халате поверх ночной рубашки, в бигуди, старая, с отечным лицом… Глупо, безумно, бессмысленно, ничего нельзя изменить… Но отступать было некуда…

— Позови Михаила, — сказала Лера, стараясь придать голосу твердость.

— Это еще зачем? Ты мне рассказать не можешь? — с недоумением спросила тетка. — Он спит, а ты орешь на весь дом.

Лера подумала: как все-таки удивительно — в этой состарившейся злобной школьной училке нет ничего человеческого, кроме ее жалкого внешнего вида! Ни тени беспокойства, даже фальшивого, одно раздражение… Что ж, это к лучшему, если бы она сделала вид, что волнуется за нее, было бы гораздо труднее…

— Какой сон! Тут мертвый проснется! — Михаил в полосатой пижаме появился из двери спальни. — Ну, выкладывай, что там у тебя стряслось? Зачем подняла нас среди ночи!

— Сядь, — сказала Лера.

— Что?! — Корнаутов вытаращил глаза.

— И ты, тетя, тоже. Вот в эти кресла, — она показала рукой на дорогой мягкий гарнитур, расставленный в холле.

— Это что-то новенькое, — ухмыльнулся Михаил, — от муженька новоиспеченного командовать научилась?

— Я жду, — произнесла Лера таким голосом, что Корнаутов перестал усмехаться.

— Что ж, видно, разговор серьезный. Садись, Жанна.

Стоя перед ними спиной к двери, Лера произнесла:

— Я хочу услышать от вас правду!

— Какую правду? — с напускным недоумением спросил Михаил.

— Во-первых, за что вы посадили моего отца?!

— Вот оно что! — Корнаутов снова усмехнулся. — Значит, правду хочешь? Раз тебе уже известно, что он твой отец, то знай, ты — дочь вора! Его посадили за воровство!

— Это ложь! — закричала Лера.

— К сожалению, это чистая правда, — вмешалась тетка, — мы действительно скрывали от тебя, все это так грязно, некрасиво… Понимаешь, мы не хотели тебя травмировать, но раз уж ты сама узнала, то знай все до конца! Он обокрал нас, когда твоя мать привела его в наш дом, он украл все мое золото, все, что осталось от нашей матери!

— Ты врешь! — Лера старалась сдерживаться, понимая, что иначе может проиграть этот раунд, но это было так трудно. — Его посадили, чтобы отомстить моей маме! За то, что она не стала любовницей твоего мужа!

— Совсем девка спятила, — произнес Михаил.

— Да кто тебе эту чушь наплел? — выкрикнула тетка.

— Ты сама прекрасно знаешь, что это не чушь!

— Да, тяжелая наследственность, вся в мамашу, тоже пора в психушку. — Михаил взял сигарету, но, когда он закуривал, руки его дрожали. — Чего ты от нас хочешь?

— Я хочу, чтобы вы, прямо сейчас, написали заявление в прокуратуру! О том, как шантажировали и травили мою мать, как сфальсифицировали дело против моего отца. Сами сумеете или продиктовать?!

— Ах ты, грязная потаскуха! — завизжала тетка. — Миша, звони в милицию!

Корнаутов поднялся и направился к телефону.

— Ни с места! — приказала Лера, выхватила из кармана пистолет и направила на него. — Я не уйду отсюда, пока не получу то, зачем пришла!

— Я если мы откажемся писать? — Михаил с опаской посмотрел на нацеленное на него оружие.

— Я выстрелю, — сказала Лера.

— Но ведь тебя посадят.

— Ну и что! Мне терять нечего!

— Думаешь, муженек отмажет?! Ах ты, сучка поганая! — не своим голосом завопила Жанна. — У Миши сердце больное! Не смей, брось свою пушку!

— Ни за что, — сказала Лера. — Мой муж здесь ни при чем. Я действительно выстрелю Что, страшно? А как маме было страшно жить целых двадцать пять лет! Как вы издевались над ней? Кто подменил ей таблетки? Ты, тетя? Ты! Ты ее ненавидела, ты ей завидовала, ревновала. И как здорово ты с ней расправилась!

Тетка, выкрикивая что-то невнятное, забилась в истерике.

Глаза Михаила налились кровью, он посмотрел на Леру.

— Видишь, что ты наделала!

— Вижу. И получаю от этого удовольствие. — Лера держалась из последних сил, нервы были на пределе, но остановиться она уже не могла.

— Успокойся, Жанна, — сказал Михаил вдруг изменившимся голосом, — никуда нам не деться. Я сейчас принесу бумагу и ручку.

Тетка продолжала всхлипывать.

Лера внимательно смотрела на дверь, за которой скрылся Корнаутов. И, как это часто бывало с ней, предчувствие грозящей опасности пронзило все ее существо, словно ток высокого напряжения, пальцы, сжимающие пистолет, похолодели и почти онемели.

— Брось оружие! — Корнаутов вышел из кабинета, направляя на Леру тяжелый револьвер. — Твоя игра закончена!

Лера оцепенела, силы оставляли ее. Она прислонилась спиной к стене, чтобы не упасть. В этот момент раздался взрыв, тяжелая железная дверь грохнулась на пол, и в клубах дыма в образовавшемся проеме появились Максим, а за ним Леха, и еще один парень в милицейской форме…

— Мы, кажется, вовремя, — сказал Максим напарнику.

У Леры потемнело в глазах, и она потеряла сознание. Пистолет выпал из рук. Максим мгновенно подобрал его, аккуратно вытер носовым платком.

— Леха, наручники! Петька, надо вызвать «Скорую».

Корнаутов обалдело уставился на Максима.

— Какие наручники! Ты что, брат, сдурел! Она сама, с пистолетом…

— С каким пистолетом? Кто? Это вы собирались убить мою жену!

— Ты это докажи!

— Я застал вас на месте преступления. Есть свидетели и вещественные доказательства. Тут все ясно. Собирайся, едем в отделение!

— Ты мне ответишь… за порчу имущества! — прохрипел Михаил.

— Ничего, у тебя скоро будет другая квартира!

Когда Лера очнулась, она увидела склонившегося над ней человека в белом халате, услышала голос Лехи:

— Составь заключение, нервный шок в результате покушения…

— Да я все понял, — ответил врач.

Конечно, Лера была очень благодарна Максиму за все, что он сделал ради нее, но глубокая печаль, сожаление о сломанных судьбах, изуродованных жизнях, ощущение собственной вины надолго поселилось в ее душе. Дома, постепенно приходя в себя, она говорила:

— Макс, прости, я черт знает что натворила! Но если бы ты ночью не приехал за мной… Может быть, меня, как и мамы, тоже не было в живых…

— Именно этого я боялся, когда мы с Лехой с сиреной и мигалкой гнали! Проснулся, тебя нет, пистолета нет, валяется раскрытая тетрадка…

— Ты все прочитал?

— Мне было достаточно первых двух страниц. Дурак бы не сообразил, где тебя искать! Сначала я просто озверел от злости, а потом испугался жутко. Я-то тебя знаю, ты у нас девушка решительная! Едем, а я думаю — вдруг не успеем, вдруг ты из моей пушки жахнула! Соображаю, как тебя вытаскивать, ну, блин, думаю, проспал! А там труп! И дверь железная, хрен ее сломаешь! А Леха смеется — я взрывчатку прихватил. Вот так мы работаем, лапочка!

— Макс, а я мамин дневник не смогла дочитать…

— Ты спрячь его куда-нибудь подальше, прочтешь лет через двадцать, когда у нас уже внуки будут… А лучше сожги. Юридической силы он не имеет, к сожалению. Но я и так докопаюсь.

И Максим докопался… Следствие по делу Михаила Корнаутова тянулось несколько месяцев. Помимо того, что нам уже известно, Максиму удалось обнаружить в его биографии много криминальных фактов. Это был тяжелый, кропотливый труд. Многие люди, пострадавшие из-за него в прошлом, боялись рассказывать об этом следователю, но в конце концов нашлись свидетели, охотно дававшие показания против Корнаутова. Дело распухало, в нем фигурировали вымогательство, получение взяток за предоставление сомнительной информации. Более того, выяснилось, что он несколько лет назад был официально уволен из органов безопасности, тщательно скрывал это от окружающих и продолжал брать взятки у несчастных людей, надеявшихся на его помощь. Одна женщина, хлопотавшая за своего мужа-диссидента, призналась со слезами, что Корнаутов обещал ей помочь вызволить мужа из Лефортовской тюрьмы, но ей было нечем заплатить ему. Тогда он стал издеваться над ней, а потом изнасиловал и избил. Максим вел расследование с профессиональным азартом и сумел выйти на след компаньонов Корнаутова по валютным спекуляциям и даже торговле наркотиками. Такова была подноготная благополучной и процветающей семьи. После суда влиятельный и преуспевающий дядя Миша был отправлен в «Матросскую тишину» с полной конфискацией имущества, а тетя Жанна, в одночасье порвав со своим партийным прошлым, срочно окрестилась, потом вступила в какую-то религиозную секту и посвящала гораздо больше времени тайным обрядам, нежели визитам к мужу в тюрьму.

Казалось бы, восторжествовала справедливость, наступило возмездие, но Лера испытывала при этом не столько радость и удовлетворение, сколько горечь и отчаяние. Все, что она знала теперь, было чудовищно, такое невозможно было искупить никакими приговорами суда, никакими молитвами и ритуалами, и нельзя было ничего изменить в прошлом, избавить от пережитых страданий своих родителей, воскресить мать… Во время следствия и суда Лера часто виделась со своим отцом, им обоим было тяжело выдержать весь этот долгий, мучительный процесс, но Максим настаивал, уговаривал их давать свидетельские показания… Лера понимала, что он прав и делает все это ради нее… И вот наконец все позади… Отец сразу же уехал на гастроли. Он звал с собой Леру, он предложил ей выступать с его ансамблем. Господи, как же она об этом мечтала! Но Максим привел сотню аргументов против ее поездки, и в конце концов Лера поняла, что он просто умирает от ревности, представляя ее на сцене. И она осталась…

Лера делала какие-то дела по дому, разговаривала с Максимом, отвечала на телефонные звонки, бесцельно ходила из угла в угол, все валилось у нее из рук… Ей никого не хотелось видеть и слышать, все было словно в густом тяжелом тумане, поглотившем окружающий мир. Из состояния странного оцепенения ее вывел Наташин звонок.

— Лерка, Вовчик погиб!

— Ты что?! Это ужасно! — вскрикнула Лера.

— Не то слово! Адик плачет, я никогда его не видела таким! Хорошо, что Серый с ним… Он умеет утешать, в нем что-то необыкновенное открывается, когда другу плохо… Лерка, прости, я знаю, что ты пережила. Завтра ребята дают благотворительный концерт в его память. Придешь?

— Конечно, приду.

Когда Лера вбежала в ДК имени Горбунова, или Горбушку, как его называли, концерт уже начался. На знаменитой сцене, где выступали Высоцкий и Окуджава, где мятежная авторская песня и подпольные рок-группы находили свое пристанище, Андрей, торжественный и строгий, с черном костюме, с гитарой в руках, говорил:

— Этот концерт посвящается памяти нашего погибшего друга, замечательного музыканта, прекрасного парня… — Он вдруг замолчал, опустил голову. — Извините, мне трудно говорить, я не привык… не привык еще к этой мысли, что Вовчика с нами нет… Что я должен еще сказать… Все деньги, полученные от нашего выступления, будут переданы семье и… на установление памятника.

В зале была полная тишина. Сюда редко приходили случайные люди. Лера очень тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, прошла к первым рядам, ища глазами Наташу. Наконец, увидев ее, стала пробираться мимо сидевших зрителей, случайно задела кого-то. Этот человек выронил из рук маленький блокнот, быстро нагнутся, поднял его и посмотрел на Леру холодным, непроницаемым взглядом… Лера уже научилась распознавать этот взгляд, они все смотрели одинаково — Михаил Корнаутов, начальник первого отдела на практике…

— Извините, пожалуйста, — вежливо сказала Лера, быстро двинулась дальше и наконец добралась до свободного кресла рядом с Наташей.

На сцене тихо и печально звучала гитара, ее звуки проникали в самое сердце. Андреи, неподвижно стоя у микрофона, начал петь, негромко, чуть хрипловато, отчетливо произнося слова:

Вставай и иди, и будь как все! Что там, впереди, на той полосе? Почему почернел за горой горизонт? Это город сгорел… Это горе встает… А певцы, надрываясь, в эфире Распевают о счастье и мире… Из-за каждого камня целятся Ненавидящие глаза… Страх разрывает сердце, Хочется к маме, назад! Помоги, помоги помоги, Помоги мне, стучат сапоги, О булыжник стоптав каблуки… Помогите! — стонут следы, Наглотавшись грязной воды… Помогите же! Нет, не успеть Через улицу перебежать, Не успеть, не успеть, не успеть Даже милой в глаза поглядеть, Даже имя ее назвать…

Гитара словно рыдала человеческим голосом, Адик пел… Лера еще никогда не слышала, чтобы он пел так, голос его звенел, переходил на шепот, срывался на крик…

И тогда хватаешься за автомат, И очередью от живота, Сначала — через одного, Потом подряд От одного до ста! И дальше, и дальше, и дальше — В каждого, в каждого, в каждого! Но кто-то кинжал кинул В твою беззащитную спину…

Долгий гитарный проигрыш, вступают ударные, легким шелестом, звуки нарастают, переходя в траурный марш, и снова тихий проигрыш…

И тебя уже нет. Ты лежишь, распластавшись в грязи… Над тобой расплывается радужной лентой бензин… Утонули твои следы, напившись чужой беды… Ты лежишь, захлебнувшись в крови… Слышишь, дома поют соловьи? И певцы, надрываясь, в эфире Распевают о счастье и мире…

Зал замер в полной тишине. Кто-то плакал, вытирая глаза платком… Наташа сжала Лерину руку и уткнулась головой ей в плечо.

Человек в сером костюме, сидевший с ними в одном ряду, делал в блокноте какие-то пометки…

Лера во время концерта искоса наблюдала за ним. Когда песня кончилась, она встала и пошла по проходу. Проходя мимо него, она словно нечаянно оступилась, задела рукой блокнот, сбила его на пол и присела к ошарашенному наблюдателю на колени.

— Извините, ради Бога, у меня вдруг голова закружилась… — произнесла она слабым голосом.

— Вам помочь? Может быть, вызвать врача? — спросил он озабоченным голосом, придерживая Леру за талию.

— Надеюсь, я сама дойду!

Она встала, покачиваясь, двинулась дальше, по дороге незаметно подтолкнув блокнот ногой под сиденье в переднем ряду. Она понимала, что вряд ли чего-нибудь добьется таким образом, но, разыграв столь наивную сцену, она получила удовольствие от созерцания растерянной рожи наблюдателя и хотя бы отвела душу…

 

Часть вторая

— Андрей, сколько лет «Квадро» не выступал на сцене? — спросила ведущая.

— Шесть лет.

— Ваше последнее выступление было в ДК Горбунова в восемьдесят втором?

— Совершенно верно. Этим закончился довольно короткий период, когда нам разрешали концерты. Мы работали в основном на маленьких сценах в Домах творчества, в научно-исследовательских институтах.

— Что произошло в восемьдесят втором?

— Ты знаешь, то, что произошло тогда, имеет свою предысторию. Нас было четверо. Может быть, мы подсознательно следовали традициям «Битлз», хотя тогда об этом не думали. Возможно, это случайное совпадение. В состав «Квадро» входили трое музыкантов и один поэт.

— Наверное, я слишком рано задала вопрос о концерте в восемьдесят втором, — сказала ведущая. — Мы к этому еще вернемся, а сейчас, пожалуйста, расскажи, что такое бард-рок, потому что не все телезрители студии «Параллель» знают об этом.

— Ты права, это очень существенно. Бард-рок — это не очередное музыкальное направление, это мировоззрение, способ жизни. Мы жили в своем подпольном, или параллельном, мире как в некой особой общине, где все любили и понимали друг друга. Мы не стремились к внешнему миру, единственным способом связи с ним стали наши песни. Наше творчество было нашим личным делом, частью наших душ, мы не считали возможным превращать его в средство заработка и предпочитали разгружать машины с хлебом.

— Но вы все-таки вышли на поверхность? Как это произошло?

— К нам в дом приходили разные люди, но все были свои, чужих не звали. Наши друзья приводили своих друзей, постепенно круг расширялся. Мы не могли захлопнуть дверь перед носом кого-то, кто пришел послушать нас. Это противоречило нашему мировоззрению. В общем, один из наших гостей, ничего нам не говоря, организовал у себя в институте, как потом выяснилось, с большим трудом, наш концерт и поставил нас перед фактом буквально накануне. Мы встали на дыбы, но потом все же разум взял верх. «А почему бы не попробовать»? — вдруг сказал Вовчик, наш бас-гитарист. Его поддержал Серый, а уж это было решающим. И на другой вечер мы впервые оказались на сцене… Ощущение было такое, словно нас из подземелья вывели на поверхность, от яркого света хотелось надеть темные очки…

— Сколько выступлений было у вас в тот короткий период?

— Знаешь, я точно сейчас не помню, кажется, одиннадцать или двенадцать…

— Но ты хорошо помнишь последнее, не так ли?

— О да! Это был благотворительный концерт в память о нашем бас-гитаристе, погибшем в Афганистане. Это была первая смерть среди наших… Люди пришли на концерт с открытым сердцем, они плакали вместе с нами… Думаю, и ты это помнишь…

— Конечно, реакция зала была потрясающей. Но среди зрителей я заметила человека с блокнотом…

— Вот именно. Ну а потом нас вызвали в КГБ и потребовали объяснений. Вызывали по одному, пытались сбить с толку, ловили на мелочах. В общем, дело приняло неприятный оборот. Каждый вечер Серый заставлял нас с Гехой заниматься медитацией, чтобы мы не сорвались. Сажал на пол и рассказывал свои дивные сказки про лесных зверей, про говорящие растения, иногда даже садился за рояль и вытворял что-то невероятное. Знаешь, мы отрубались, а наутро были бодрые и свежие, с ясными головками. Может, это нас и спасло. Конечно, в этой песне, из-за которой мы оказались снова в глубоком underground, не было ничего принципиально нового. Очень простая музыка, тема бессмысленности жертв, неоправданных убийств была у классиков намного раньше. «Ах, война, что ты подлая сделала, вместо свадеб — разлуки и дым….» или — «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет, не верьте, не верьте, когда по садам запоют соловьи, у жизни со смертью еще не закончены счеты свои…». Но наша песня — не плагиат. Мы не отрекались от учителей, которые вовсе не знали о нашем существовании, мы шли за ними следом, но только повернули немного в сторону, особенно в плане музыки, и ушли в свою параллель. И названием «бард-рок» мы, в общем-то, декларируем свою причастность… Окуджава, Галич — они много и точно сказали о своей ненависти к войне. Потом у Высоцкого… Он вроде бы начинает с детских впечатлений, поет о героизме, а потом наступает прозрение… Они не принимают войну. По сути дела, и в нашей песне, пусть только нас не сочтут нескромными, мы всегда останемся позади и будем идти следом за теми, кого сами выбираем и признаем великими, так вот, в этой песне разговор не о какой-то конкретной войне, а о войне вообще, которую мы отрицаем как явление, как исторический мусор, уродство, мутацию в нормальном развитии. Почему бессмысленно гибнут парни, которые должны жить? Еще у Вертинского — «Кто послал их на смерть недрожащей рукой…». Но ведь не закончилось это чудовищное убийство! До того момента, пока это не коснулось нас, мы наблюдали как бы со стороны. Гадко, стыдно, больно, но не про нас это. Вдруг эта бойня врывается в нашу жизнь, безжалостно, мне и сейчас страшно сказать это — убили Вовчика! Для нас он сразу стал лучшим!

— Может быть, он где-то сейчас слышит тебя?

— Хотелось бы верить… А тогда мы плакали, я не стыжусь этого. На сцене в Горбушке у меня голос дрожал… Ну, а потом, я уже говорил, нас тащат в КГБ… Слушай, я все болтаю, а Серый и Геша молчат…

— Я еще не созрел, но я скажу потом, — улыбнулся Ваня Серов.

— А я тебе подыграю, для поднятия духа. — Геша тихонько зашелестел щетками. — Пойдет?

— Ой, по кайфу! — Адик снял очки, повертел в руках. — Кто бы мог представить, что я про всю эту эпопею буду в прямом эфире рассказывать и никто нас за это не посадит!

— Тьфу, чтобы не сглазить, — произнесла ведущая. — Продолжай, пожалуйста.

— Ну, тут начинается дипломатия, откуда что берется! Я вообще старался молчать, Геша под дурака косил, а Ванечка такие корки отмачивал — я боялся, его в психушку упекут! Я говорю — эта песня посвящается наемным солдатам в западных странах! Они — тоже не дураки. Пытаются сбить. Если концерт памяти погибшего друга, то при чем тут наемные солдаты? В общем, в угол загоняют. У нас вроде не наемная армия, мы идем на смерть из чувства патриотического долга и гибнем, говоря спасибо родине. А ведь это куда как страшнее на самом-то деле! Тогда я, конечно, не сказал этого, если честно, страшно было… Но ведь тут огромная разница — ты идешь воевать сам, по своей воле, ради денег, риска, идеи, черт знает чего, но никто не вправе послать тебя силой. А тут — нет выбора, у Вовчика не было выбора. Он, по-моему, чувствовал, что погибнет. Он не мог убивать людей. Его заставили. Я думаю даже, он сам искал смерть, чтобы не убивать других. Но это — в другой песне. А тогда просто была реакция на все это…

Всего за три месяца до появления в эфире группы «Квадро» пасмурным утром Валерия Голицына собирала в детский сад пятилетнюю дочь Сонечку. Это была мучительная процедура. Соня придавала огромное значение своему внешнему виду, перемерила подряд все платья и свитеры, долго вертелась перед зеркалом. Стоило Лере замешкаться, как ее дочь запускала руки в ящик с косметикой и успевала в считанные минуты изобразить на своем нежном личике нечто невообразимое. Делать ей замечания было очень тяжело, девочка совершенно нетерпимо относилась к любому насилию над собственной личностью. Она не просто не была похожа на свою мать, она представляла собой полную ее противоположность. В ней не было ни застенчивости, ни замкнутости, она вела себя настолько нахально и раскованно, что постоянно шокировала взрослых. В свои пять лет она откровенно интересовалась мальчиками, обсуждала с подругами свои бурные романы, ее прелестные глазки излучали скрытую сексуальность, и никакие доводы рассудка не могли заставить ее вести себя иначе.

Это был замечательный период нашей жизни, когда люди выстраивались в очередях у газетных киосков, не отрывались от экранов телевизоров, ловя каждую политическую новость, с нетерпением ждали выхода в эфир программы «Взгляд», зачитывались журналом «Огонек»… Захлебываясь потоком обрушившейся на них информации, они жили надеждой на перемены и возрождение огромной, доведенной до развала и отчаяния страны, которая все еще называлась Советским Союзом… Но в жизни Валерии Голицыной вот уже почти шесть лет ничего не менялось…

Соня стояла перед зеркалом, принимая картинные позы.

— Мама, мне нужен гимнастический купальник. У всех есть купальники, почему у меня нет?

— Соня, мы каждый день приходим в сад последними, это неприлично! — взмолилась Лера.

— Я не хочу быть чучелом! — ответила Сонечка. — Разве можно, чтобы самая красивая девочка в группе выглядела кое-как?

— Конечно, нельзя… — устало произнесла Лера. — Но если ты сейчас же не оденешься, я свяжу тебя и отнесу в сад силой, поверь, я справлюсь с этим!

Соня окинула мать выразительным взглядом, вышла в прихожую и стала медленно всовывать руки в рукава куртки… В это время в прихожую выполз, лениво потягиваясь, огромный черный кот, подошел к Соне, встал на задние лапы и потребовал взять его на руки.

— Уголек, какое же ты неразумное существо! — Сонечка наклонилась к нему, и он тут же взобрался на нее, как на дерево, и повис на плечах, словно пушистый воротник. — Ну что, мне так с тобой в детский сад идти?

— Соня! О, Боже уже девятый час! — сердито сказала Лера.

— Но мама, если я его прогоню, он обидится! А ты сама говорила, что нельзя обижать животных!

Лера вздохнула, направилась к холодильнику, достала кусок колбасы и показала коту. Тот мгновенно покинул Сонины плечи и, сохраняя чувство собственного достоинства, прошествовал в кухню.

— Теперь мы можем идти? — спросила Лера.

— Зачем? — заявила Соня. — Неужели тебе хочется выслушивать: «Как вам не стыдно! Какой вы подаете пример своим поведением!» Терпеть не могу, когда мне делают замечания! Тебе тоже попадет!

— Зато я целых восемь часов смогу заниматься своими делами!

— Конечно, это важнее, чем заниматься ребенком! Зачем было заводить ребенка?

— Чтобы было кого ругать, наказывать и драть! Что, страшно?

— Ни капельки.

Наконец, опоздав в очередной раз, они явились в детский сад, и, получив привычное замечание от воспитательницы, Лера вернулась домой…

Она села, закурила и задумалась о своей жизни… Если взглянуть со стороны, ей грех на что-нибудь жаловаться. Хороший любящий муж, очаровательная дочь, есть где и на что жить… Сумки с продуктами, кастрюли, плита — это у всех. Трудно найти работу — тоже не ей одной. Следователь по особо важным делам капитан Денисов пропадает на работе почти круглые сутки, приходит домой усталый, поест и валится спать… Может быть, он так много времени тратит не только на работу? А если у него есть другая женщина… Почему-то вдруг впервые эта мысль сейчас пришла Лере в голову, но не вызвала у нее особых эмоций. «Странно, я совсем не ревную его… Может быть, просто нет конкретного повода? Да если бы и был, дело не в нем, а во мне… Господи, как же это ужасно, когда ценишь, уважаешь человека, но не можешь его полюбить! Когда каждый раз, ложась с ним в постель, думаешь только об одном — хоть бы он уже заснул, потому что не хочется обманывать, изображать любовь, которой нет, потому что с каждым днем его прикосновения становятся все невыносимее и вызывают все большее раздражение… Конечно, я должна все это терпеть, потому что он ни в чем не виноват, он заслуживает и любви, и нежности, и ласки… Но ведь и я не виновата, что не могу полюбить насильно! В общем, живем и живем, как все… Нет, не как все! Вот Ванечка Серов взял вдруг и поступил на режиссерский в мастерскую Красовского! Успел уже диплом получить, мечтает снять фильм об истории бард-рока, так ни на ком и не женился, может, никогда не женится, потому что любит одну Наташу! А Наташа ставит фильмы, ругается со всеми на съемочной площадке и тоже не вышла ни за кого замуж, потому что все еще влюблена в Красовского… Бабушка Магда стала знаменитой прорицательницей, очереди выстраиваются к ней на прием, она уже совсем старенькая, а все-таки находит время и силы помочь и внучке, и правнучке!.. На концерты «Квадро» второй год невозможно пробиться! Отец со своим ансамблем снова ездит на гастроли за границу, в Москве почти не бывает… И если бы не Макс с его дурацким упрямством, я могла бы выступать вместе с ними… Но он спокоен только тогда, когда я готовлю обед, вылизываю дом, пытаюсь воспитывать Соню… Он приводит десятки доводов, чтобы убедить меня в своей правоте… Господи, неужели так будет всегда?.. Неужели я зачахну в этом благополучном с виду болоте, в которое погрузилась сама, по доброй воле?»

Лера встала и пошла в комнату матери, в которой теперь жила Сонечка-младшая. Там, на верхней полке стенного шкафа, стояла перевязанная веревкой коробка с маминым архивом, который Лера давно хотела разобрать, но никак не могла решиться. Лера открыла дверцу шкафа, и ей показалось, что даже воздух в нем пропитан скорбным одиночеством, в котором незримо царят тени прошлого… «Нет, не сейчас… Но когда же? Ведь столько лет прошло. Да и что там может быть особенное? Старые письма, какие-нибудь мамины документы, дневник, так и не прочитанный до конца… Я должна когда-то сделать это!»

Лера подставила стул, дотянулась до верхней полки и вытащила из шкафа запыленную коробку…

Вот аккуратно перевязанная пачка старых писем, пакет с фотографиями, книга записей расходов… И вдруг среди всех этих бумаг Лера увидела длинный голубоватый конверт. Вгляделась и, не веря своим глазам, прочитала на конверте свое имя, адрес, обратный адрес… Гамбург, штамп отправления, штамп Москвы… Значит, он писал ей, а она не получала его писем? Лера раскрыла конверт. Он был пуст. Где же письмо?.. Как это могло случиться? Почему? Каким образом письмо Юргена оказалось у матери? Пытаясь найти разгадку происшедшему, Лера дрожащими руками перебрала все бумаги в коробке. Нет, никаких следов письма, только пустой конверт. Но почему, почему?

Лера закрыла коробку, уронила голову на руки. Все, что казалось безвозвратно ушедшим в прошлое, ожило и с необычайной яркостью предстало перед ней. Ее охватило отчаяние от безысходности и неисправимости всего, что произошло за эти годы, стало невыносимо жалко и себя, и мать, ушедшую так нелепо. Но к чувству жалости примешивалось чувство обиды. Как она могла так посту пить с ней? Зачем?

И Лера заплакала, сжимая в руках голубой конверт… Она плакала от собственной беспомощности, она не могла ничего спросить ни у матери, которой не было в живых, ни у Юргена, которого считала давно потерянным навсегда… А он писал ей и, не получив ответа, просто вычеркнул ее из своей жизни. Может быть, давно женился на какой-нибудь милой белокурой немочке…

Перед глазами Леры возникла картина тихой семейной идиллии в уютном гамбургском домике… Юрген, прекрасный и стройный, входит в дом, глаза его озарены счастьем… Ему навстречу неторопливо идет молодая женщина, одаряя его восторженной улыбкой… О Боже, она беременна, она ждет ребенка, его ребенка! Другого младенца она держит на руках, передает Юргену… А сама она раскрывает большие красивые пакеты, принесенные мужем. Какие восхитительные детские игрушки, ползуночки, ботиночки, курточки! Они весело разбирают вместе эти милые вещи… Потом он устало садится в кресло и просматривает вечернюю газету, жена на изящном столике на колесах привозит ужин, садится рядом… Что же они едят? Шпикачки с пивом? Картофельный салат? Что же они действительно едят? — подумала Лера, прекратив плакать, и неожиданно нервно рассмеялась. — Что за глупая фантазия? Какая же я дура! О чем думаю? О еде! А ведь все было так реально — жена, ребенок, дом… Но ведь я ничего об этом не знаю! Может быть, ничего этого и нет… Он сидит в одиночестве, в пустой квартире, грустно пьет пиво и думает обо мне?.. А я? Что же я наделала! Изменила, предала, вышла замуж! Без любви, за того, кто оказался рядом, под рукой, поддержал в трудную минуту… Испугалась одиночества, захотела жить как все, у теплого домашнего очага, а теперь схожу с ума от тоски… Вот что у меня получилось! Но ведь я ничего не знала! Я думала, он просто забыл меня, что я там, в Германии, оказалась больше не нужна ему… Как все нелепо, несправедливо, невыносимо…

Лера вытерла слезы, схватила чистый лист бумаги и стала торопливо писать…

«Дорогой Юрген!

Прости, что я не отвечала на твои письма… Письма или письмо? Сколько их было, одно или несколько? Как узнать об этом?.. Я не виновата, произошло ужасное недоразумение, я только сейчас, через шесть лет, узнала, что ты писал мне, но я, к сожалению, не получала твоих писем. Мне трудно объяснить, почему так получилось, просто судьба жестоко поступила с нами. Я не знаю даже, что ты писал мне. Может быть, ты звал меня, а может быть, сообщал, что у тебя теперь другая жизнь… Я ничего о тебе не знаю, но очень хочу узнать хоть что-нибудь. Прости, что я так долго молчала, но я все это время думала о тебе. Мне многое пришлось пережить за эти годы. Я давно похоронила мать, осталась одна, рядом со мной оказался человек, который поддержал меня, помогал мне во всем и даже спас мне жизнь… Получилось так, что я вышла за него замуж, я не могла поступить иначе. Возможно, я совершила ужасную ошибку, но только ты можешь сказать мне об этом. Потому что, как бы ни сложилась моя жизнь, мое сердце принадлежит тебе безраздельно… И даже если ты не один, если у тебя есть семья или просто другая любимая женщина, я хочу, чтобы ты знал правду… Даже если мы никогда больше не увидимся…»

Лера вздрогнула, услышав стук входной двери, быстро сложила листок и засунула в пачку со старыми письмами, которые хранила мать.

Вошел Максим, обнял Леру, потом, отстранив от себя, заглянул ей в лицо.

— Ну вот, что за слякоть? Что случилось?

— Ничего, Макс… Просто я разбирала мамины вещи, вот и все. Больше ничего не случилось.

— Неужели обязательно надо в этом копаться? Специально травишь себе душу? Нет других проблем? Брось ты это. Кстати, как у нас насчет поесть?

— Макс, прости, я ничего не успела…

— У нас в семье это превращается в систему! — раздраженно сказал Максим. — Ты знаешь, у меня нет лишних денег на рестораны! И я все-таки твой муж или тебе совершенно на это наплевать?

— Зачем ты так говоришь со мной? — Лера поглядела на него с такой обидой и горечью, что он тут же изменил тон.

— Ладно, не будем… Изобрази что-нибудь быстренько, я правда голодный как волк. Понимаешь, секунды свободной не было! День тяжелый, убийство, два ограбления, три допроса! Одного придурка взяли по подозрению, он не колется… Пришлось немного нажать…

Лера, погрузившись в свои мысли, почти не слушала… Она быстро почистила и нарезала картошку, бросила в разогретое на сковороде масло, посолила…

Максим переместился за ней на кухню, продолжая говорить, говорить… До ее сознания долетали только отдельные слова, кто-то на кого-то наехал, нет, не на машине, рэкетиры наехали… Кого-то взяли…

Прекрасное далекое лицо Юргена выплыло из небытия, все вокруг стало зыбким, нереальным. Гостиничный номер, казенная постель, шуршащие шаги под дверью… Нежные руки, ласковые слова, жаркий поцелуй, стройное, прекрасное, разгоряченное тело… Восторг, блаженство любви…

— У тебя ничего не подгорело? — вернул ее к действительности голос мужа.

— Нет-нет, — Лера торопливо перемешала картошку, которая была близка уже к катастрофическому состоянию. Как хорошо, что он напомнил, а то мог бы разразиться скандал! Нет ничего страшнее усталого голодного мужчины!

— Ну и что ты скажешь обо всем этом? — задал Максим свои любимый вопрос, закончив длинный рассказ.

— Скажу, что ты молодец, — наугад ляпнула Лера.

— Ты это серьезно? — спросил он испытующе.

— Серьезно, — ответила Лера, внутренне содрогаясь от испуга. Ведь она понятия не имела, о чем рассказывал муж…

— Но ведь я избил человека, я мог убить его! И ты меня не осуждаешь, это правда?

— Конечно, правда, — не очень уверенно ответила Лера, совершенно не представляя, о чем идет речь. — Ведь он был не прав и получил за дело, — сказала она наугад.

— За дело-то — за дело, да только чувствовать кровь на руках не очень-то приятно. Я, наверное, никогда к этому не привыкну.

— За это я и люблю тебя, что ты не ожесточаешься, остаешься таким, какой есть… Ладно, хватит страшных историй, давай ужинать, — сказала Лера дружелюбно, — скоро идти за Соней.

— Ну наконец-то! Я уж подумал, ты решила специально заморить меня голодом.

— И остаться молодой вдовой, — смеясь, продолжила Лера. — Нет, не вижу смысла. Если бы ты был старым и богатым — тогда понятно. А ты молод и беден, и от живого тебя гораздо больше пользы.

— Логично, — произнес Максим. — А ты считаешь, от меня есть польза? Ты так искренне считаешь?

— Ешь, миленький, и не сомневайся, а я пойду закончу разбираться…

— Может, не надо? — спросил Максим с тревогой. — Если это на тебя так действует.

— Ничего, я больше не буду плакать, честно…

Лера вошла в комнату дочери, оглянулась, чуть прикрыла дверь, взяла пачку писем, стала быстро перебирать. Куда же делся этот листок? Она ведь спрятала его в этой пачке… В отчаянии Лера перебрала всю стопку писем, но листок исчез бесследно, Лера не на шутку испугалась, ей стало казаться, что она положила недописанное письмо совсем не сюда, она буквально перерыла все бумаги, но письма не было нигде. Она подумала, что могла случайно обронить его где-то, забыть на видном месте, ведь не могло оно исчезнуть бесследно! Какой ужас! Вдруг оно попадет на глаза Максиму? Надо было сразу порвать его и выбросить, а теперь вдобавок ко всем переживаниям ее семейная жизнь может оказаться под угрозой… Нет, ей этого совсем не хочется, хотя кто знает…

В комнату заглянул Максим, Лера вздрогнула. Вдруг он нашел письмо…

— Кончай ты это дурацкое занятие, на тебе лица нет! — сказал он, обнимая Леру. — Я схожу за Соней, а ты все это убери и больше не трогай. Обещаешь?

— Обещаю, — с облегчением вздохнула Лера.

Закрывая дверь за Максимом, она услышала телефонный звонок.

— Привет! — бодро произнесла Наташа. — Ты погрязла в семейной жизни и совершенно не интересуешься тем, что происходит вокруг!

— А что происходит? — кисло спросила Лера.

— Что, опять хандра? Сейчас живо пройдет. Знаешь, где я сейчас работаю? Конечно, ничего ты не знаешь! Красовский организовал новую студию «Параллель», это полный отпад. Взял режиссером меня и Ваню Серова на стажировку, и нам срочно нужна ведущая. Тебе все понятно?

— Пока не очень…

— Нет, с тобой стало невозможно говорить. Я считаю, что дома сидеть тебе совершенно противопоказано! Завтра к трем приезжай на пробу. Пропуск уже заказан.

— Но мне надо поговорить с Максимом…

— Зачем? Вот пройдешь пробу, тогда я сама ему все скажу!

— Слушай, это твоя идея?

— Совместная. Леонид Аркадьевич не видит лучшей кандидатуры.

— Хорошо, я приеду, — сказала Лера, подумав, что интересно было бы встретиться с Красовским, которого она не видела так давно… Да и с Наташей в последнее время они общались гораздо реже, чем раньше…

Лера ехала на пробу в отвратительном настроении. В ее и без того только внешне благополучную жизнь снова вторглись воспоминания, будоражащие душу. Зачем, зачем она нашла этот конверт? Пустой конверт… Куда делось письмо? Почему конверт оказался в бумагах матери? Казалось, все тайны уже давно раскрыты, но нет, кошмару нет конца! Прошлое перестает быть прошлым, но не становится ни настоящим, ни будущим. Оно превращается в навязчивую идею, в сумасшедший бред и давит своей безысходностью, невозможностью понять до конца, изменить, вернуть… Тоска по несбывшемуся, несостоявшемуся мучительна, невыносима… Уж лучше не было бы этого конверта! И куда делось дурацкое письмо, которое она сама написала сгоряча? Может быть, Максим уже нашел его и читает, сначала приходя в недоумение, а потом вскипая от ревности? Господи! Бред, кошмар! К черту эту дурацкую пробу! Лучше поехать к бабушке Магде, она поможет во всем разобраться! Но надо ли разбираться? Ничего, ничего нельзя изменить… «Зачем я вышла замуж? Кого я обманула? Мало мне этого конверта, теперь еще встреча с Красовским!»

Вспоминая о нем, Лера испытала вдруг ощущение непонятной тревоги, которое возникало и раньше при встречах с ним. «Это еще зачем? При чем здесь Красовский? Он предлагает мне работу, и слава Богу! Лишь бы он взял меня, а то от сидения дома я скоро окончательно свихнусь… И вообще никто ни при чем, дело только во мне самой!»

С этими мыслями Лера вошла в здание телецентра и направилась к бюро пропусков.

Лера увидела Красовского в конце длинного коридора и с трудом узнала его. Как он изменился! Черные с проседью волосы, модная стрижка, округлившееся помолодевшее лицо, вместо потертых джинсов фланелевые брюки, куртка из тонкой мягкой кожи…

Он подошел к Лере и крепко сжал ее руку.

— Рад снова видеть вас, госпожа Голицына! — он улыбнулся. Его лицо, походка, жесты — все излучало приветливость, доброжелательность.

«Наверное, этому странному человеку удалось наконец найти свое место в жизни, твердо встать на ноги, обрести уверенность в себе», — подумала Лера, с интересом разглядывая нового Красовского.

— Я сильно изменился? — он испытующе посмотрел на Леру. — Но ведь и жизнь изменилась… А вот ты совершенно такая же, какой я увидел тебя в первый раз! Нет, не совсем, у тебя потухший взгляд, надеюсь, это скоро пройдет… — Он провел Леру в помещение студии, где она увидела Наташу и еще нескольких незнакомых людей. — Как видишь, у нас подобрался замечательный коллектив! Не хватает только тебя!

— Но, Леонид, вы меня пригласили только на пробу!

— Да, я именно тебя пригласил на пробу, потому что я знаю, как ты умеешь работать. Надеюсь, ты не разучилась?

— Не знаю, все это было давно… С тех пор я…

— Ладно, оставим церемонии. Начнем с беседы в кадре. Тему не задаю. Полная импровизация. Задача — представить и раскрутить собеседника. Наташа, можем начинать?

— Все готовы, — бодро ответила Наташа.

— Но кто мой собеседник? — спросила Лера подругу.

— Сейчас увидишь. Главное — не дрейфь!

Лера сидела перед камерой и улыбалась, испытывая в душе при этом почти панический страх. И не потому, что она разучилась работать. После нескольких лет домашнего заключения она чувствовала себя Золушкой, попавшей на королевский бал. Все было интересно, заманчиво, перед ней снова открывалась возможность жить интересной, наполненной жизнью… Но вдруг — провал? Вдруг у нее не получится и Красовский возьмет другую ведущую? Не станет же он брать ее на работу из жалости и сострадания…

Лера с удивлением увидела, как в студии появился Ванечка Серов, застенчиво улыбнулся и подошел к ней. Вот это сюрприз!

Она встала, двинулась ему навстречу.

— Не выходи из кадра, — шепнула Наташа.

Но Лера ничего не слышала. Она взяла Ваню за руку, подвела к столу и, глядя в направленный на нее объектив, произнесла:

— Дорогие зрители, какой неожиданный сюрприз! Я представляю вам не только замечательного поэта, режиссера и человека, но и моего близкого друга… Иван Серов родился в Калужской области, с детства любил и понимал природу, подслушивал разговоры зверей и птиц, и все это отразилась в его замечательных стихах. Иван, ты правда понимаешь язык животных?

— Понимаю, правда, не всегда… Ты знаешь, Валерия, что звери, как и люди, говорят на разных языках. Так вот, есть такие языки, которые я не понимаю.

— Какие, например?

— Ну вот зебры или верблюды… Я специально ходил в зоопарк и пытался вступить с ними в контакт. Бесполезно. Мне даже показалось, что они специально делают так, чтобы я ничего не понял. Правда, встречаются некоторые люди, с которыми еще труднее, чем с зебрами…

— Можешь привести пример?

— У нас не хватит эфирного времени!

— Хорошо, поговорим о другом. Я слышала, что тебя называют восьмым поэтом России. Как ты относишься к этому?

— Положительно, — засмеялся Ваня.

— Достаточно, — произнес Красовский в микрофон. — Переходим к следующему эпизоду. Интервью на улице! Все встречаемся у выхода через десять минут! Камера, звук, свет не нужны.

— О чем интервью? — робко спросила Лера.

— Интервью на вольную тему! Тоже полная импровизация! Все! Пошли!..

— Несмотря на домашнее затворничество, ты не утратила профессиональную хватку, — усмехнулся Красовский, выходя вместе с Лерой из телевизионного «рафика». — Это похвально, я ожидал худшего от молодой домохозяйки!

— Я рада, что не оправдала ваши ожидания, — в тон ему ответила Лера.

— Я тоже, — Красовский странно посмотрел на нее, — надеюсь, мы сработаемся. О задачах нашей передачи я расскажу тебе по дороге.

Лера с сожалением посмотрела на Наташу, ей так хотелось рассказать ей о найденном конверте, но у них не было возможности остаться наедине.

— Идем, у меня мало времени! — Красовский взял Леру под руку и повел на стоянку.

Наташа развела руками — возражать шефу было не принято.

— Я тебе позвоню! — на прощание крикнула Лера и с удивлением посмотрела на новенькие «Жигули», в которые предлагал ей сесть Красовский.

— Я очень рад, что снова встретил тебя, — сказал Красовский, открывая дверцу машины, — прошу.

Лера села на переднее сиденье и снова подумала о том, что изменился не только сам Красовский, но, вероятно, и его материальное положение. Она раньше даже не могла предположить, что он станет таким.

— Могу подвезти тебя домой, — сказал он. — Поговорим по дороге.

— Спасибо…

Машина рывком тронулась с места. Некоторое время оба молчали.

— Должен сказать, что ты очень удивила меня. — Красовский достал сигарету, закурил.

— Чем же? — спросила Лера.

— Честно говоря, никогда не ожидал, что ты так резко изменишь свою жизнь. Для меня это довольно странно.

— Но ведь и вы, Леонид, очень сильно изменились.

— Слушай, хватит этих церемоний, называй меня на «ты».

— Я попробую.

— Я изменился внешне. Я сменил свой имидж, свой appiriens, но по сути я остался тем же. Ты же совершенно не изменилась внешне, ты так же прекрасна. Но насколько изменилась твоя жизнь!

— Вы говорите так, словно осуждаете меня.

— Упаси Боже. Я просто хочу понять, как все это произошло с тобой. Ты очень спешишь? — спросил он.

— Мне надо быть дома к шести, — сказала Лера.

— Тогда у нас полно времени. Если не возражаешь, заедем ко мне домой, поболтаем за чашкой кофе.

— А это удобно? — спросила Лера.

— Ты кого имеешь в виду, себя или меня? — обескуражил ее Красовский.

— Ну, я вообще спросила, — растерялась Лера.

— Вообще ты удивляешь меня. Я ведь не напрашиваюсь к тебе в гости!

— Напрасно, — тихо сказала Лера.

— Знаешь ли, меня не интересует твоя семья! Кстати, как тебя угораздило погрязнуть в семейной жизни? Сколько у тебя детей?

— Одна дочь.

— Ну, это только начало! Что касается меня, я живу один и надеюсь, это продлится довольно долго! И мне удобно делать все, что я хочу и считаю нужным. Это — к вопросу об удобствах.

«Он действительно умеет всегда делать то, что хочет, — подумала Лера не без зависти, — он совершенно свободный человек…»

— Ты счастлива? — неожиданно спросил Красовский, застав Леру врасплох своим вопросом.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что спросил.

— Я довольна своей жизнью…

— Но… Я слышу «но» в твоем голосе.

— Никаких «но»!

— Что ж, тебе виднее… Хотя мне почему-то кажется, что это не совсем так… Я немного знаю тебя и не могу поверить, что ты можешь наслаждаться жизнью, сидя в четырех стенах. Хотя, конечно, женщины всегда для меня были загадкой! Я никогда не мог понять, почему они так охотно и легко предают свой талант, умышленно лишают себя свободы и делают вид при этом, что получили именно то, что хотели. Правда, некоторые еще ноют и жалуются, но это уже полные извращенки, о них даже говорить неинтересно. Но променять творчество на кастрюли и ночные горшки — для меня это непостижимо! — Произнося этот свой монолог, Красовский вдруг так резко затормозил, что чуть ни врезался в стоявшую впереди машину.

— Но кто-то должен это делать! — попыталась спорить Лера.

— Да, неопровержимая логика! Если не я, то кто же? Вранье все это, моя дорогая! Инстинкт самки, страх перед одиночеством? Но на тебя это непохоже…

— Вы исключаете любовь, Леонид, — сказала Лера.

— Любовь? — Красовский резко повернулся и посмотрел ей в глаза. — Я не вижу любви в твоем взгляде. Нет, я читаю в нем скрытую тоску, беспокойство, накопившееся раздражение. Или я не прав?

«Конечно, он прав, — подумала Лера, вцепляясь в подлокотник на дверце от резкого поворота, — перед ним невозможно притворяться… Если бы я была действительно счастлива, я не поехала бы к нему домой…»

Наташа в этот вечер ненавидела сама себя. Она должна была радоваться, что будет работать вместе с подругой. Ведь совершенно очевидно было, что Красовский возьмет ее на роль ведущей. Валерия так прекрасно выглядела на экране, держалась свободно, непринужденно, остроумно шутила, задавала интересные вопросы… Но почему он так стремительно увез ее, не дав им даже поговорить? Господи, да при чем здесь это! Ведь мучило Наташу совсем другое. Какой смысл обманывать себя? Дело в том, что они уехали вместе! А она осталась… Красовский никогда не подвозил ее на своей машине, никогда не уходил из студии под руку с ней! И теперь помимо воли ее душу разрывала ревность. Это было гадко, отвратительно, стыдно! А самое ужасное было то, что Наташа не могла понять толком, кого к кому она больше ревнует — Красовского к Лере или Леру к Красовскому. Она вдруг испугалась, что может потерять их обоих, и от этого ей стало так невыносимо плохо, что она с трудом могла сдерживать свои чувства, наверное, все было написано у нее на лице.

Она сидела в автобусе рядом с Ваней — чистым, прекрасным, любящим, верным — и в его присутствии чувствовала себя еще более отвратительно.

«Какая же я гадкая, грязная, земная… Я завидую, ревную — стыдно, омерзительно…» — произносила она про себя. В сущности, она была довольна своей жизнью до сегодняшнего дня… Она работала у Красовского, видела его почти каждый день, пользовалась его расположением… Не об этом ли были ее самые смелые мечты несколько лет назад? Они так и не стали любовниками, но, может быть, это и к лучшему… Во всяком случае, она не могла пожаловаться на плохое отношение к себе, более того, он ценил ее как режиссера, относился к ней с явной симпатией и уважением… И еще — рядом был Ваня, без которого Наташа просто не могла обходиться! Он был чудесный, ничего не требующий, надежный друг… Он учился на вечернем в режиссерской мастерской Красовского и почти каждый день появлялся на студии, хотя официально здесь не работал. Наташа прекрасно понимала, что он делает по из-за нее. Постепенно Наташина безумная любовь к Красовскому утрачивала свою остроту, она давно смирилась со своей участью и то и дело заводила романы на стороне, которым не придавала большого значения… Да и времени на личную жизнь у нее было не так много. Глядя на Леру, она с ужасом думала, что не выдержит и месяца даже самой счастливой семейной идиллии. Конечно, Макс славный парень, но, как любой мужик, собственник, деспот… Жаль, конечно, Леру, уж так сложилось, она сама сделала свой выбор… И до сегодняшнего дня все было на своих местах. Теперь все перевернулось… Что будет дальше? Красовский и Лера… Она здесь ни при чем, она со своей дурацкой ревностью и с Ваниной непорочностью… Интересно, за все эти годы была у него хоть одна женщина? Почему-то именно сейчас Наташа задала себе этот вопрос, на который не было ответа.

— Натали, отдай мне свою печаль, — тихо сказал Ваня и нежно погладил ее руку.

Она не удержалась и заплакала — от обиды, ревности и от стыда за саму себя.

Согласившись заехать к Красовскому, Лера подумала о том, что для нее это может оказаться небезопасным. В его присутствии она чувствовала себя немного странно, она вспомнила, как когда-то, несколько лет назад, когда они только познакомились, она испытывала в его присутствии ощущение странной тревоги. Она не могла сказать, что была влюблена в него, но что-то притягивало ее к этому человеку, он ей был небезразличен, и особенно сейчас, когда ее отношения с Максимом не то, чтобы зашли в тупик, но как бы потеряли свою прелесть, новизну, остроту ощущений, встреча с Красовским могла, может быть, даже что-то изменить в ее жизни.

Он жил в центре Москвы, в старом кирпичном доме. Они въехали во двор, вошли в подъезд, сопровождаемые любопытными взглядами местных кумушек. Когда они вошли в квартиру, Лера была поражена. Дорогая мебель, мягкий ковер на полу, красивые светильники, от которых исходит неяркий свет. Уютно, приятно…

— Тебе нравится? — спросил Красовский.

— Да… У вас очень хорошо, красиво.

— Я рад. Знаешь, ты можешь не поверить, но я был почти уверен, что ты согласишься навестить меня. Садись, отдыхай, — он открыл бар, достал красивую бутылку ликера. — Надеюсь, ты не против?

«Наверное, лучше всего встать и уйти, сейчас, пока еще не поздно, — подумала Лера. — Что же я делаю? Почему не ухожу?»

— Знаешь, когда я увидел тебя еще в самолете, мне показалось, что ты слишком красива, чтобы быть еще и умной… Потом, заговорив с тобой в автобусе, я понял, что могу ошибаться… Ты посеяла сомнения в моей душе относительно женского пола, к которому я никогда не относился всерьез. И, наконец, мои сомнения рассеялись, когда я услышал, как ты поешь. Это потрясло меня.

— И именно поэтому вы решили пригласить меня в свою передачу. Я очень хочу работать, я готова петь, плясать, делать все что угодно. Но вы обещали рассказать мне о вашей студии, и я с нетерпением жду. — Лера попыталась задать разговору деловой тон.

Красовский неожиданно рассмеялся.

— К черту работу! Честно говоря, это был просто предлог, чтобы увезти тебя! Сейчас, глядя на тебя, я вспоминаю, что подумал тогда… Я вдруг увидел женщину, встреча с которой представляет для меня определенную опасность, потому что эта женщина нужна мне! Но, увы, сердце этой женщины занято другим. Что ж, я взял себя в руки и с новой силой погрузился в работу. Я не искал встреч с тобой, но, поверишь ли, все это время я не переставал думать о тебе! Наконец я узнал от твоей подруги, что ты свила себе уютное семейное гнездышко. Это показалось мне нелепостью, еще большей нелепостью, чем увлечение хорошеньким немцем. Теперь, когда мы снова встретились, ты опять не свободна. По-моему, это несправедливо! — Красовский встал, сделал несколько шагов по комнате, закурил, снова сел в кресло напротив Леры.

Она опять подумала, что должна не просто уйти, должна бежать отсюда…

— Не знаю, стал бы я или нет предлагать тебе руку и сердце, не уверен, что я способен на это, — продолжал Красовский, — но я совершенно определенно хочу, чтобы ты была со мной! В конце концов, для меня безразлично, какая у тебя жизнь там… Ты нужна мне, Валерия! Ты давно мне нужна!

— Как странно это слышать от вас, — сказала Лера, глядя в его глаза, излучавшие странное притяжение.

— Странно? Ты считаешь, что старый скептик Красовский не способен испытывать чувства? — Красовский подошел к Лере, взял ее за руку.

Дрожь пробежала по ее телу.

— Мне действительно так казалось, — прошептала Лера.

— Я избавлю тебя от этого заблуждения! — внезапным рывком он прижал ее к себе и поцеловал в губы.

«Господи, что же он делает, что я делаю… — пронеслось в ее сознании. — Я должна бежать отсюда!..»

Но он сразу же отпустил ее, откинулся в кресле, снова закурил. Лера заметила, что у него дрожит рука, в которой он держит сигарету. Она увидела его взгляд, в котором появилось на миг выражение беззащитности. Она все еще могла встать и уйти, но это было бы совсем глупо. Ведь она согласилась поехать с ним, она знала с самого начала, чем все это может закончиться. Она встала, подошла к нему, села рядом на подлокотник кресла, положила голову ему на плечо. Красовский сжал ее руки, потом попытался снять с нее свитер, у него ничего не получилось, руки слушались плохо. И тогда Лера сама быстро разделась, бросила на пол одежду и юркнула под плед, разложенный на диване.

Красовский прошептал:

— Я знал, что это когда-нибудь произойдет…

Юрген Грасс неторопливо ехал по улицам Бремена на своем новом темно-синем «Фольксвагене». Машина катилась легко и бесшумно по старинным кварталам вольного ганзейского города, мимо старых домиков с черепичными крышами, чистеньких тротуаров, украшенных цветниками. Светлые, чуть заметно тронутые сединой волосы мягкими волнами обрамляли его бледное худое лицо, большие голубые глаза выдавали скрытую печаль. Он выехал на Мартиништрассе, не спеша обогнул центр Бремена, любуясь красотой утопающего в золотой осени родного города, где повсюду шло веселое народное гулянье. Уличные музыканты в ярких костюмах играли старинные немецкие мелодии, молодежь танцевала на Базарной плошали, юноши и девушки обнимались, улыбаясь и заглядывая друг другу в глаза. Фраймаркт, древний национальный праздник, был в самом разгаре, и по традиции весь город буквально «стоял на голове». Легкий дымок исходил от жаровен, наполняя город ароматами печеных сосисок и диковинных пряностей, пенилось и искрилось в кружках золотистое крепкое пиво, повсюду раздавались песни и смех… Знакомые с детства картины родного города наполняли душу Юргена глубокой нежностью и какой-то еле уловимой щемящей тоской. Посреди всего этого неистового веселья величественно и строго, как вечность, возвышался собор святого Петра, с детства манивший Юргена тайнами сокровищ своих «свинцовых подвалов»… Но сейчас вид собора вызвал у него совсем другие мысли…

— «Прежде чем покинуть город, вымети лестницы собора святого Петра», — сказала мама на прощанье. Отец рассмеялся и добавил, что чем больше ступеней он сумеет вымести, тем скорее познакомит родителей с будущей невесткой… Юрген ощутил внезапную боль в душе, от этой шутки, но, стараясь не показывать виду, почтительно простился с родителями и быстро направился к машине… Разве мог он рассказать все отцу и матери? Да, он до сих пор не женат, а ему скоро тридцать два! И угораздило же их вспомнить дурацкий бременский обычай! Он живо представил себе, что все холостяки города, которым перевалило за тридцать, собираются вместе с вениками и швабрами и, толкая друг друга, ищут несуществующий мусор на сверкающих чистотой лестницах. Вот кто-то первым заметил на ступеньках опавший листок, все бросились за ним, размахивая своими орудиями труда. Юргена немного развеселила представившаяся ему картина, он нажал на газ и покатил быстрее в направлении автобана, ведущего за пределы города.

Он ехал, тихонько напевая старинную мелодию, которую играли музыканты на площади, и чувство горького одиночества все больше наполняло его… «А ведь во всем виновата Россия — подумал он с грустью, не в силах отогнать нахлынувшие воспоминания, — и надо же было поехать туда… Все с тех пор не так…»

Он почувствовал вдруг, что не может управлять машиной, медленно съехал с трассы и с удивлением обнаружил, что по его щекам текут слезы. «Что же это со мной? Может быть, я схожу с ума? Надо срочно позвонить психоаналитику и назначить встречу… Если я сам не могу справиться с собой, следует, наверное, пройти курс лечения до начала съемок нового фильма… Как это некстати! Именно сейчас, когда все так удачно складывается, когда я почти на вершине карьеры, вдруг погрузиться в депрессию от нахлынувших воспоминаний и любовной тоски». Перед Юргеном возникло ее лицо, навязчивый образ улыбался ему из тумана прошлого, манил его взглядом, ее низкий, чуть хрипловатый, до боли знакомый голос произносил ласковые, нежные слова… Ему казалось, что она здесь, рядом, он снова может обнять ее, почувствовать тепло ее тела, жар ее поцелуя… Но нет, это иллюзия, опасная игра его воспаленного воображения… И он снова заплакал, уже не пытаясь сдержать слезы. Он полностью погрузился в воспоминания о каждой их встрече, начиная с самой первой, непродолжительной, но такой насыщенной и незабываемо яркой. Боже мой, с тех пор, как произошло его случайное знакомство с Валерией, минуло почти семь лет! Столько всего было в жизни за эти годы, столько женщин встречалось на его пути! Романтические увлечения, физическая близость, безумные ночи, загулы с друзьями — все это проходило почти бесследно, а любимый образ жил в его памяти, прекрасный, манящий, и только ярче становился с годами. Иногда Юргену вдруг начинало казаться, что он стал забывать ее, и это его пугало, он мысленным взором восстанавливал ее черты, словно нарочно растравляя себе душу.

Нет, все-таки что-то со мной не так. Может быть, это предчувствие какой-то новой, неведомой беды? — думал Юрген, немного успокоенный равномерным шелестом колес по гладкому дорожному покрытию, все больше удаляясь от Бремена. — Что-то должно случиться, о чем я не знаю». И, как оказалось позже, обостренная интуиция не обманула его. Но сейчас, словно ощущая дыхание Леры рядом с собой, он снова вспоминал, вспоминал, вспоминал…

Чувство, которое испытывал Юрген к Валерии, начавшееся с романтического увлечения, очень скоро наполнилось отчаянным желанием интимной близости и, в конце концов, переросло в тайную роковую страсть, захватившую все его существо. Он не верил сам себе, пытался бороться с этим непривычным для него чувством, временами злился на себя, ненавидел и себя, и ее, но ничего не мог с собой сделать. Он не мог вынести даже мысли о том, что она проводит время с другими мужчинами, которые имеют на нее больше прав, чем он. В конце концов с годами он понял, что Валерия должна стать только его женщиной и всегда быть с ним, потому что он сам, несмотря на все попытки освободиться от мучительного чувства, принадлежал ей безраздельно. Связи с другими женщинами не успокаивали и не отвлекали его, а только усиливали страсть к Валерии… Теперь, когда прошло несколько лет после того, как они расстались, когда все так удачно, казалось бы, сложилось в его жизни, он снова испытывал невыносимые страдания, думая о ней, и не мог отделаться от мысли, что он потерял ее в силу каких-то неведомых ему обстоятельств. Почему она так бесследно исчезла, почему не ответила ни на одно из его писем? Ему не хотелось верить, что она могла просто забыть его…

Юрген Грасс, измученный навязчивыми воспоминаниями, разрываемый сомнениями и противоречиями, умудренный жизненным опытом, только внешне походил теперь на красивого беззаботного юношу, впервые попавшего в Россию много лет назад… Именно тогда, удаляясь по автобану от родного Бремена, он задумал создать свой главный фильм-исповедь, в котором должны отразиться его искания и размышления, его личная драма, нанесшая ему глубокую, непроходящую с годами душевную рану. В этом фильме его герой, человек неоднозначный, скрывающий под маской благополучия иссушающую его роковую страсть, будет вести диалог с самим собой, пытаясь докопаться до истины… В его возбужденном воображении уже выстраивались эпизоды будущего фильма, возникали лица актеров, которых он пригласит на главные роли…

Юрген решил по возвращении в Гамбург немедленно приняться за сценарий.

Задумчивый и усталый, проезжая в потоке машин мимо чистеньких, утопающих в зелени ферм с уютными домиками и благодушными приветливыми хозяйками, Юрген выстраивал мысленно первый эпизод своего будущего фильма, но все, что приходило на ум, не удовлетворяло его. Было только общее ощущение, состояние, настроение. Сначала чистая лирика, потом немного юмора, эротика, секс и сложная многоплановая психология, которая в конце концов займет в фильме центральное место… Психология мужчины, который был безумно влюблен, но судьба развела его с любимой. Почему развела — надо придумать, но не потому, что она его разлюбила. Возможно, вмешательство каких-то злых сил, даже мистика… Проходят годы, он добивается успеха и в делах, и у женщин, но это не приносит ему удовлетворения… Воспоминания о той, давней любви пронизывают всю его жизнь, создают как бы вторую реальность, которая все больше затягивает его и уводит от действительности… В конце концов через много лет они, конечно, встретятся снова, но что из этого получится, надо подумать. Встреча должна быть фатальной и в то же время осложненной обстоятельствами… Они видят друг друга в окна проезжающих навстречу поездов… Или он видит ее на экране, а она — его, и они не могут найти друг друга и встречаются еще через какое-то время… Он начинает сходить с ума, потому что их отношения остались неразрешенными, невыясненными, это мучает его с каждым годом все сильнее… Главное теперь — понять, каким должен быть финал…

Вернувшись в Гамбург, в привычную обстановку, Юрген вдохновенно принялся за работу, но вскоре его творческий пыл стал угасать, поглощенный монотонной обыденностью жизни. Ему необходимо было оживить фантазию, испытать новый эмоциональный подъем, и он решил, что пришло время снова поехать в Россию…

Валерия, с головой погрузившись в работу, которой ей так не хватало в последнее время, в странные отношения с Красовским, почти перестала замечать, что происходит в доме. Она удивлялась теперь, как ей удалось прожить пять с лишним лет в состоянии почти искусственного затишья и забвения, в отрыве от внешнего мира, с притупленными ощущениями и страстями. В этот период она почти не задумывалась о том, что будет дальше, как повернется ее жизнь потом и повернется ли вообще. Она почти перестала что-либо чувствовать, медленно плыла по течению не узкой и не широкой, а какой-то средней реки, не вглядывалась в берега, не погружалась в глубину. Потом, много лет спустя, она с удивлением оглядывалась на этот период своей жизни, считая его далеко не самым ярким и выразительным, а как бы вообще случайным. Правда, невозможно было считать случайностью собственную дочь, которая требовала все большего внимания к себе, создавала массу проблем и одновременно все больше отдалялась от матери. К сожалению, Лера заметила это слишком поздно…

Максим злился, ворчал, что ходит голодный, что дочь полностью заброшена. Он обижался, что Лера совершенно перестала интересоваться его делами, зевает, слушая его драматические истории об изнасилованиях, убийствах и грабежах. Лера старалась сглаживать острые углы, как могла, но спокойное течение реки вдруг сменилось бурной стремниной, и Лера отчетливо ощущала, что ее сносит все ближе к клокочущему водовороту.

Однажды, сильно задержавшись на студии, она вбежала в детский сад… Воспитательница посмотрела на нее как-то странно и сказала, что Сонечку давно взяла бабушка.

Галина Семеновна, мать Максима, всегда вела себя довольно определенно в отношении Леры. Регулярно, два раза в году, невестка получала от нее подарки — к дню рождения и к Новому году. Этим их родственные отношения ограничивались. Софочка, напротив, была задарена бабушкой с ног до головы. Поначалу Лера не придавала этому большого значения и только говорила:

— Галина Семеновна, не надо так баловать ребенка!

На это свекровь отвечала:

— Я ее вовсе не балую, я балую себя, и ты не можешь запретить мне это!

Сонечка, казалось, вовсе не поддается искушению. Она с каким-то недетским безразличием принимала дары и тут же бежала к матери, которую ревниво обожала.

— Смотри, мамочка, это бабушка принесла. Куда это убрать?

— Зачем убирать? Поиграй, а то бабушка обидится, — шептала ей Лера.

— Ну вот еще! Я хочу играть с ведмедиком, которого мне мамочка подарила!

Лера обнимала свою неподкупную дочь и говорила тихо:

— Хорошо, моя родная… Поди, посиди с бабушкой, а потом мы с тобой что-нибудь придумаем…

— Ну ладно уж, пойду, потому что ты меня просишь, — заявляла Соня с серьезным видом. — Мама, ты такая красивая. А я буду такая красивая?

— Конечно, ты будешь еще красивее! — Лера прижимала к себе дочь и целовала ее в круглые щечки и курносый носик с крапинками веснушек. Она была настолько уверена в преданности Сонечки, что даже мысли не допускала, что когда-нибудь это может измениться. Она не стеснялась проявлять свою любовь к дочери и в то же время могла быть строгой, даже резкой. Сонечка обижалась, плакала, но потом сама первая просила прощения у матери, в которую была влюблена до обожания. Так было до самого недавнего времени, но вдруг что-то произошло… Отвергаемая прежде бабушка, которая откупалась от внучки подарками, но никогда не тратила на нее много времени, вдруг заняла в жизни внучки довольно важное место. Как и когда это произошло — Лера просто не заметила и теперь вдруг, словно ощутив неприятный, болезненный укол в душу, впервые задумалась об отношениях с дочерью всерьез. Чего недоставало Соне — внимания, тепла, задушевных бесед? Нет, все это было, Лера не могла упрекнуть себя в пренебрежительности к ребенку, хотя, конечно, в последнее время их общение стало более отрывочным и поверхностным… Может быть, ей самой следует сблизиться со свекровью в целях всеобщего мира? Как бы это ни было противно, надо попытаться быть немного хитрее, ничего нельзя пускать на самотек и ни в чем нельзя быть уверенной…

Внезапно начавшийся роман с Красовским вызвал у Леры неприятное ощущение чего-то дурного, подсознательной собственной вины. И касалось это не только Максима, Лера не очень мучилась из-за того, что изменила ему. Гораздо хуже было то, что она продолжала изменять самой себе. Ее тянуло к Красовскому и одновременно отталкивало от него. И, казалось, он тоже испытывает нечто подобное. Как ни странно, постель не только не сблизила их, а, напротив, все больше отдаляла друг от друга. Их отношения становились все напряженнее, все сложнее, это была какая-то мучительная борьба, в которой никто не побеждал и которую трудно было назвать любовью. Лера понимала, что рано или поздно ей придется или победить, или проиграть, а поскольку ни то, ни другое не было ее целью, она думала о том, как поскорее прекратить эти мучительные отношения. И хотя Лера никогда не любила Максима, чувство благодарности за все, что он сделал для нее, удерживало ее рядом с ним. Ей не хотелось причинять ему боль и еще больше портить отношения с ним, которые и так утратили ту нежность и теплоту, которая была все же в самом начале и в какой-то мере заменяла любовь. И, конечно, Сонечка, уж она ни в чем не была виновата!

Лера подумала вдруг: «А что будет, если в моих отношениях с Красовским сумею выиграть я, если он и вправду будет на коленях умолять меня не бросать его? Нужно ли мне это? Не знаю, не знаю… Я ведь не тщеславна и не собираюсь гордиться трудными победами на любовном поприще… Люблю ли я его, вот что самое главное? Побегу ли я за ним без оглядки на край света? Наверное, нет… Один раз в жизни я готова была бежать на край света, я забыла обо всем, но… не получилось. А сейчас, нет, сейчас я уже не хочу ничего… Неправда, я знаю, чего я хочу! Я хочу узнать, что было в том конверте, хочу прочитать те слова, которые безвозвратно исчезли в пространстве и времени. Тоска по несбывшемуся — это как болезнь, которая не излечивается, а приобретает со временем хронический характер… Что было бы, если бы все сложилось иначе? Если… бы… Глупый вопрос! Если бы да кабы, во рту росли б грибы или бобы, как там на самом деле? В общем, сплошное сослагательное наклонение…

Максим в последнее время стал почти невыносим. Он постоянно кричал, что в холодильнике пусто, жрать нечего, кроме вчерашнего супа. Лера целыми днями пропадала на работе, и это раздражало его все больше.

— Возьми трубку, — произнес он ледяным голосом, — там твой Красовский!

— Почему мой? — невозмутимо спросила Лера.

— А чей еще? Мой, что ли?

— Ты что так кричишь? — Лера подбежала к телефону. — Алло!

— Ты свободна завтра утром? — спросил Красовский.

— Да, Леонид Аркадьевич, конечно.

— Завтра в десять утра я заеду за тобой. Надеюсь, твой муж не слышит меня?

— Хорошо, я буду на студии вовремя. До свидания… С утра съемка, — сказала она Максиму, положив трубку и нарочито зевая. — Я сама устала, но что делать?

— Конечно, в доме грязь, вечно неубрана постель, дочь заброшена, зато жена при деле!

— Макс, не ворчи. Если тебе повысят зарплату хотя бы в два раза, я уйду с работы, — примирительно сказала Лера.

— Десять раз! Ладно, я пошел за Софочкой, а ты постарайся покормить нас чем-нибудь, кроме яичницы!

— Постараюсь! — Лера подошла к нему, чмокнула в щеку. — Не дуйся, пожалуйста! У меня скоро дебют, разве это плохо?

— Кому как… — Максим надел куртку и вышел за дверь.

— Привет! — сказала Лера, садясь в машину рядом с Красовским.

Красовский рывком тронулся с места и вылетел на проезжую часть, подрезав черную «Волгу».

— Не боишься?

— Ни капли, — сказала Лера. — Я тоже люблю быстро ездить, но не по кривым переулкам, а по ровному пустому шоссе, чтобы ветер в ушах свистел!

— Да, мадам, с вашими пристрастиями надо жить в другой стране… А ты водишь машину?

— Приходилось, — ответила Лера.

Красовский резко затормозил и остановился.

— Садись за руль.

— А если я разобью машину?

— Это будет очень эффектно. Наши портреты в траурных рамках напечатают во всех газетах.

Лера пересела на водительское место, передвинула сиденье поближе.

— Куда едем?

— Ко мне домой, естественно.

Лера аккуратно выехала на середину проезжей части, пытаясь подавить внутреннюю дрожь от напряжения и страха, набрала скорость и слилась с потоком машин, судорожно вцепившись в руль.

— Расслабься, — сказал Красовский.

— Но я давно не ездила за рулем.

— Не падайте духом, поручик Голицын! — повторил он свою любимую фразу.

Вдруг Лера свернула в первый попавшийся переулок и остановила машину.

— В чем дело? — спросил Красовский. — Ты переоценила свои возможности?

— Я не поеду к тебе! — сказала она решительно.

— Ты решила меня бросить, прямо сейчас?

— Я хочу вернуться домой! Знаешь, что я думаю? Нам надо прекратить встречаться, пока мы не возненавидели друг друга и пока не наступил крах моей семейной жизни.

— Оригинальная, свежая мысль! Я не удовлетворяю тебя в постели?

— Разве я похожа на сексуальную маньячку?

— Нет, ты похожа на спящую царевну в стеклянном гробу!

— А ты пытаешься расколотить крышку этого гроба, не задумываясь о том, что будет с царевной… Или я не права?

— Ты права, хотя и частично, — он горько усмехнулся. — Поэтому я и злюсь. Прости… К сожалению, я не могу дать тебе то, чего ты, безусловно, заслуживаешь. И не только в плане секса. Я лишний раз убедился, что просто не способен любить женщину так, как могут любить другие… Я не способен отдать всего себя этой любви, и ты не можешь это не чувствовать. А вообще-то чертовски жаль, что это так… Думая о том, что когда-нибудь ты станешь моей, я представлял все совсем иначе. Я думал, что ты единственная женщина, которая мне нужна…

Лера посмотрела на него и произнесла с иронией:

— Но, переспав со мной, ты убедился в том, что, во-первых, я не женщина, во-вторых — не единственная, в-третьих — не так уж нужна тебе!

— Однако, княгиня, вы стали циничны, — Красовский скривился в усмешке, закурил, задумался, потом сказал очень серьезно: — Валерия, поверь, если мне и нужна женщина, то только такая, как ты.

— Вот сейчас ты сказал правду, — засмеялась Лера. — Все дело в этом «если». На самом деле тебе не нужен никто! Ты хотел, чтобы я стала твоей, ты своего добился, теперь твое самолюбие удовлетворено и я больше не нужна тебе! Не надо никого обманывать, тебе не нужны ни друзья, ни любимая женщина! Давай прекратим эти мучения! Ты одиночка, и только один на один ты можешь как-то ладить с самим собой. Все остальные тебе только мешают. Я это давно поняла, еще тогда, на практике. И так оно и есть! И что бы ты ни говорил, ты не можешь ничего изменить! Ты не можешь переделать себя!

Красовский посмотрел на Леру с печальной улыбкой.

— До чего же ты умна, аж противно! И все ты про меня знаешь!

— А тебе это не нравится?

— Но ты не все знаешь обо мне… — Красовский вдруг побледнел, взял Леру за руки и с силой стиснул ее ладони. — Ты не понимаешь, как мне невыносимо трудно отказаться от тебя… Это бесит меня, все больше от тебя отдаляет, я вижу это, я сам борюсь с собой, чтобы не выглядеть полным дураком, не броситься перед тобой на колени и просить, чтобы ты осталась со мной… навсегда! Но я не имею права на это, я испорчу тебе жизнь… Понимаешь, Валерия?

— Да, я понимаю, сколь велика ваша гордыня, дорогой Леонид Аркадьевич! Не пристало вам унижаться перед женщиной. А вдруг она откажет вам сама?

— Замолчи, черт возьми! — Красовский стиснул зубы, замотал головой. На его лице на мгновение появилось выражение беззащитности, отчаяния, которые Лера замечала иногда и прежде. Он вдруг обнял ее, спрятал лицо в ее непокорных волосах. — Ты не веришь мне и правильно делаешь, что не веришь, можно ли верить словам… — бормотал он, целуя ее. — Останься со мной, в последний раз…

— Но это ничего не изменит…

— А что, если я и правда не могу без тебя!..

В квартире у Магды Романовны были плотно задернуты шторы, на столе горели свечи, загадочным мерцанием освещая темную бархатную скатерть и разложенные на ней карты.

— Бабушка, я запуталась, я не знаю, что мне делать! — говорила Лера. — Помоги мне разобраться!

— Говоришь, запуталась? — улыбнулась Магда, глядя в карты. — Это только начало! Ждет тебя сюрприз в скором времени, и какой сюрприз!

— Какой сюрприз, бабуля? Что еще случится, плохое что-то? — испуганно спросила Лера.

— Это хороший сюрприз, — задумчиво сказала Магда, — ты удивишься, ох как удивишься! Но я вижу слезы… Будет тебе нежданное известие, и узнаешь еще одну тайну! Поэтому будешь плакать…

— Что-нибудь про тот конверт? Да, бабуля?

— Про тот, и про другие… Писем от него было… раз, два, три… четыре письма было. Успокойся, ты их никогда не прочтешь! Но тайну узнаешь. А вот два короля твоих, темный король и русый король… Оба убиваются о тебе, а ты их оставишь обоих, сначала одного, а потом другого, русого, тоже оставишь…

— И что же будет, бабушка? — с нетерпением спросила Лера.

— Судебное разбирательство выходит, в котором и ты замешана, и король русый.

— Что же это? Развод?

— Нет, развода пока не вижу. Что-то другое…

— Господи, да что же это такое? — испуганно спросила Лера.

— Пока вижу, что в этой истории много людей замешано. Это не твое судебное дело, но ты в нем как-то участвуешь… Тут два близких тебе человека, а ты сбоку… — Магда вдруг замолчала, словно испугавшись увиденного.

— Бабуля, говори, пожалуйста, не молчи, ничего от меня не скрывай! — умоляла Лера, внимательно вглядываясь в карты и пытаясь сама разгадать их тайное значение. — Это пиковая девятка тебя испугала? Я умру, бабуля?

— Да как ты можешь говорить такое! Это грех большой! — строго сказала Магда. — Не знаешь Таро — так и не суди! Это — отшельник, в твоем раскладе получается, что этот отшельник связан с судебным разбирательством. С тобой ничего не случится, я же сказала, и не умрет никто. Страдать ты будешь, что правда, то правда, но потом будет тебе великий подарок и забудешь все печали да горести.

— А это дорога, бабуля?

— Дорога, да не простая. Жизни твоей новая дорога, вот что! Очень много перемен ждет тебя в скором времени, неожиданных перемен!

— Бабуля, а у меня завтра дебют! Может, с этим перемены связаны?

— Знаю, золотая моя, давай-ка кофейку попьем! Устала я что-то, старая, видно, стала… А за премьеру свою не волнуйся, все у тебя хорошо будет.

— Скорей бы отец приехал! — Лера поставила чайник на плиту. — Жаль, что он не сможет посмотреть мою передачу.

— Приедет — посмотрит, — сказала Магда. — А ты потерпи, он по тебе сильно тоскует, ты для него дороже всех на свете!

Перед экраном цветного телевизора Максим жадно глотал приготовленный матерью обед. Галина Семеновна величественно восседала рядом, положив руку на колено своему сыну, и с жадным любопытством смотрела спортивные новости.

Сонечка ворвалась в комнату с криком:

— Папа! Папа! Ну когда же маму покажут?! Что это за дядька такой, зачем он тут распрыгался?

— Пойди сюда, моя хорошая, — приторно-сладким голосом произнесла Галина Семеновна.

— Не пойду! Бабушка, почему маму не показывают?

— Неужели нельзя посидеть молча! — рявкнул Максим, чуть не подавившись котлетой.

Соня, поджав губы, демонстративно встала в углу комнаты, повернувшись спиной к отцу и искоса поглядывая на экран.

— Максим, не кричи на ребенка, — Галина Семеновна выразительно поглядела на сына.

— Мой ребенок, хочу и кричу!

Галина Семеновна вдруг привстала на стуле, буквально поедая глазами экран.

— Ах, какой соскок! Идеально чисто! Нет, все-таки оступился! Когда я выступала на первенстве Союза, моя главная соперница, Ольга Иосифова, была намного слабее. Но меня погубил именно соскок! То есть мат положили неудачно, я потом поняла, что это нарочно сделали. Я поскользнулась, оступилась буквально на сантиметр! И за это сняли почти целый балл… Сейчас, в современном спорте, таких казусов не бывает.

— Бабушка, ты это рассказывала уже десять раз!

— Что? — встрепенулась Галина Семеновна.

— Я специально посчитала, — гордо сказала Соня. — Я умею считать!

— Софья, что я сказал?! Замолчи! — заорал Максим.

— Сам замолчи, — парировала дочь не моргнув глазом.

Максим открыл было рот, чтобы произнести что-то еще более грозное, но в это время на экране появилась заставка студии «Параллель».

Соня, не глядя ни на кого, запрыгала и закружилась по комнате…

В гостиничном номере, устав с дороги, Юрген Грасс расслабленно опустился в кресло и включил телевизор. По одной из программ показывали вечерние новости, по другой шел старый американский боевик, по третьей бездарная поп-группа, страшно кривляясь, выкрикивала какие-то глупые слова под одни и те же аккорды… В общем-то, все равно, что смотреть… Он еще раз перебрал кнопки на пульте и вдруг испытал ощущение, подобное шоку. С телеэкрана, обворожительно улыбаясь, на него смотрела Валерия! Он встряхнул головой, зажмурился, снова открыл глаза. Вне всякого сомнения, это была она. Ее улыбка, ее блеск в глазах, ее голос.

— Напоминаю, мы ведем передачу из студии «Параллель». С вами в прямом эфире Валерия Голицына и группа «Квадро»…

«О чем она говорит? Да разве это имеет значение? Вот как судьба решила подшутить надо мной,» — думал Юрген, глядя на экран.

— Лера, — прошептал он, — почему ты не ответила на мои письма? Что случилось с тобой? Где ты? У меня есть твой телефон, конечно, тебя давно там нет, но вдруг… вдруг я смогу что-то узнать о тебе…

— Итак, чем закончилась тогда ваша эпопея с КГБ? — обратилась Валерия с вопросом к Адику.

— Нам тогда повезло… Видно, кто-то оттуда, сверху, наблюдал за нами и охранял. Нас не посадили в тюрьму, не отправили в психушку, но, конечно, выступать запретили. Кое-как отовравшись и расписавшись в каких-то гнусных бумагах, предписывающих нам больше не высовываться, мы вернулись в свой родной Underground и стали думать… У нас было время… Ваня поступил на режиссерский, в мастерскую Леонида Аркадьевича, теперь он не только поэт, философ и музыкант, он еще и режиссер. Гена устроился в мастерскую по ремонту ударных инструментов, ну а я вполне легально закончил Гнесинку по классу композиции, получил диплом… А тут вдруг закипели политические страсти, и вот мы снова вместе, в эфире, перед многомиллионной аудиторией, что само по себе кажется невероятным. Тогда мы такое, повторяю, даже представить себе не могли! Ущипни меня, я не сплю?

— Надеюсь, что мы все не спим или все вместе смотрим удивительный, сказочный сон, — сказала Лера с улыбкой. — У нас осталось не так много времени. Может быть, вы споете? Хотелось бы послушать.

— Конечно!

Красовский смотрел на экран монитора. Ему нравилось, как ведет передачу Валерия, как раскованно и уверенно она держится… Он пытался найти какой-нибудь изъян в словах и действиях своей ведущей, но придраться было не к чему. Она все делала правильно, именно так, как он задумал, и это вдруг начало раздражать его. Он стал убеждать себя, что Валерия стала просто послушным орудием в его руках, что она не способна выкинуть что-нибудь неожиданное, удивить его чем-то, не может действовать вразрез со сценарием. Но он сам понимал, что не прав, что она на самом деле может гораздо больше, чем он даже мог предположить… Нет, она не была послушным орудием, она была живой, естественной и непредсказуемой. Она таки выкинула! Она запела дуэтом с этим длинноволосым, а уж этого в сценарии передачи точно не было! И это добило Красовского окончательно. «Неужели она действительно решила оставить меня? Нет, это слишком глупо, нелепо и совсем не вовремя! Она нужна мне!»

Максим не отрываясь смотрел на экран, в одной руке держа наполненную рюмку, а другой обнимая притихшую Сонечку. Сонечка прижимала к себе Уголька, который громко мурлыкал и когтил лапами ее нарядное платье, надетое в честь маминой премьеры.

— Какая мама красивая!.. — мечтательно произнесла Соня.

— Все-таки она смущается, — сказала с сочувствием в голосе сидевшая рядом с сыном и внучкой Галина Семеновна, — надо было взять хотя бы два-три урока актерского мастерства, чтобы уметь держаться перед зрителями.

— Внеси предложение Красовскому! — слегка заплетающимся языком проговорил Максим.

— А кто такой Красовский? — спросила его мать.

— Нельзя разговаривать потише? — сердито заявила Сонечка. — Я ничего не слышу!

— Ну, ты даешь, дочь! — Максим хмыкнул, но тут же замолчал под гневным взглядом матери.

— Как… как ты можешь так говорить со старшими, Софа? — возмутилась бабушка.

— Я не Софа, а Соня. — Девочка встала и демонстративно подошла ближе к телевизору.

— Не возникай! — Максим с размаху шлепнул ее. — Поняла?

Соня молча поджала губы.

В это время зазвонил телефон. Максим снял трубку.

— Ты что же это, хам трамвайный, нам ничего не сказал?! — прогудел в трубке Леха. — Светка случайно телик включила, в общем, с вас причитается! Послезавтра вечером ждем! У нас тоже есть повод!

— Заметано… — пробормотал Максим и повесил трубку.

— Последний вопрос, — произнесла Лера на экране. — Можно сказать, что сейчас вы окончательно вышли из подполья и творите для людей?

— Пожалуй, это не совсем точно, — мягко ответил Ваня. — Андрей уже говорил об этом, мы существовали как бы в параллельном мире, который не нуждался в связи с обычным миром. Мы никогда не работали специально для кого-то или чего-то, мы жили своей синкретической жизнью.

— То есть ваше творчество — чистое самовыражение?

— Не только. Точнее, с этого начиналось. Потом возникла теория. Именно наша теория, которой мы все очень увлеклись, увела нас в параллельный мир. Наши публичные выступления как бы противоречили этой теории, мы шли на них неохотно, мы отдавали дань просителям, высокомерно снисходили до них, упивались своей гордыней. Нам даже не было стыдно тогда. Так продолжалось до тех пор, пока нас всех не ударило по голове. До этого мы были наивными, самовлюбленными детьми. Концерт в Горбушке вывел нас в мир. Мы собрали тогда огромную сумму денег на памятник Вовчику, к нам стали приходить письма от разных людей, от солдатских матерей… Мы поняли, что жить в параллелях, которые не пересекаются, нельзя. И не важно, что было с нами потом. Важно то, что мы стали нужны людям.

Юрген достал записную книжку и набрал номер.

— Алло! — ответил детский голос.

Юрген сильно нервничал, и оттого произнес с сильным акцентом:

— Я хотел бы говорить с Валерией Голицыной.

— А мама сейчас выступает по телевизору. Она с вами не может говорить!

Девочка лепетала что-то еще, но Юрген молча положил трубку и снова поглядел на экран. Там шли титры: автор и художественный руководитель программы Леонид Красовский, режиссер Наталья Маркус, ведущая Валерия Голицына…

Юрген снова поднял трубку. Теперь ему необходимо было на завтра заказать пропуск на телевидение. Домой Лере он решил больше не звонить.

На другой день после передачи Лера приехала на студию измученная, бледная, невыспавшаяся. Она тихо сидела в углу, стараясь хоть немного прийти в себя и никому не показываться на глаза. После вчерашних событий она не чувствовала ничего, кроме смертельной усталости. Сначала было напряженное ожидание эфира. Конечно, запись передачи была сделана, на всякий случай пленка была заряжена, чтобы в любой момент заменить живую трансляцию, если возникнет какой-нибудь сбой. Более того, отснятый материал был заранее показан начальству и согласован с ним. Но в последний момент запись не понравилась Красовскому, и он решил выдать передачу живьем. Поэтому с самого утра Лера была в полуобморочном состоянии. Наташа, напротив, была на высоте. Она всячески старалась развлечь подругу, отпаивала ее кофе с коньяком. Потом, во время эфира, она сидела за пультом с видом Генерального конструктора космических кораблей. Ей нравилось вести живую передачу, ее пьянило ощущение риска, в ней жил в это время какой-то веселый азарт.

Когда все закончилось, Лера вышла из павильона, стуча зубами и обливаясь потом. Вокруг нее началось всеобщее ликование. Только Красовский сдержанно поздравил ее с удачным дебютом, проворчал что-то насчет длинных пауз и, заявив, что на сегодня все свободны, удалился в неизвестном направлении. Лера облегченно вздохнула. Для себя она считала личные отношения с ним законченными и не очень интересовалась тем, что происходит в его душе на самом деле. И тут Адик предложил отпраздновать передачу в узком кругу. Лера бормотала что-то про свою семью, но Наташа заявила, что Макса возьмет на себя. Она тут же позвонила ему и долго с ним разговаривала. К сожалению, ей не удалось убедить его присоединиться к компании бард-рокеров, но, по ее словам, он был вполне лоялен и согласился отпустить с ними Леру.

В такой знакомой, привычной, родной квартире Адика все было, как в старые времена. Лера почувствовала себя намного лучше, напряжение спало. Все валяли дурака, пили шампанское, даже Ваня позволил себе осушить один бокал за прекрасных дам. Потом все пели до хрипоты, и Лере запомнилось, что Адик, когда пел, все время смотрел на Наташу, словно пел специально для нее…

Домой Лера вернулась глубокой ночью. Там она обнаружила вдребезги пьяного Максима, заснувшего не раздеваясь прямо на диване перед невыключенным телевизором. У дивана валялась пустая коньячная бутылка. В квартире было чисто, вымыта посуда, на плите стояли остатки домашних котлет с гречневой кашей. Сонечкина постель была аккуратно застелена. Из этого следовал вывод, что в доме побывала Галина Семеновна и снова забрала внучку. В спальне, у изголовья Лериной тахты лежала большая картинка. На ней был нарисован экран телевизора с портретом Леры внутри и написано красным карандашом печатными буквами: ПОЗДРАВЛЯЮ МАМУЛЮ!

Лера села на тахту и заплакала. Максим заворочался на диване, что-то невнятно пробормотал, потом наступила тишина. Лера не заметила сама, как заснула, и только проснувшись, поняла, что все, что привиделось ей, все-таки было сном, а не явью…

…В полумраке, в квартире Адика, они сидят вчетвером и говорят о ней…

— Ребята, я не знаю, что делать, не знаю, как выпутаться из всего этого…

— Тебе надо бежать, — спокойно говорит Адик.

— Но куда?

— В космос, — уверенно произносит Ваня.

— Но разве это возможно? — неуверенно спрашивает она.

— Конечно, — весело говорит Наташа, — мы скоро исчезнем.

— Ты готова отправиться с нами? — серьезно спрашивает Ваня. — Там тебя никто не найдет.

— Я согласна, я готова, я буду ждать, — слышит Лера собственный голос, словно помимо ее воли произносящий слова.

И вот они на берегу огромного чистого озера, они достают какую-то странную, прозрачную капсулу, опускают ее в воду, она становится похожа на мерцающую медузу, они раздвигают руками тело этой медузы и по очереди проникают в нее… Сначала капсула очень маленькая, но постепенно она увеличивается, раздувается по мере того, как они забираются в нее. Теперь она похожа на большую прозрачную «летающую тарелку», которая медленно погружается в воду и движется под водой, а потом, пройдя до середины озера, она вдруг поднимается в воздух и исчезает. Лера остается одна, но она знает точно, когда друзья должны вернуться за ней, когда и где она должна их ждать. Проходит какое-то время, она терпеливо ждет. Она уже спокойна, она знает, что скоро станет свободна. И вот наступает день и час, когда они должны вернуться за ней. Она приходит на берег озера и видит очень странную картину. В воде, в назначенном месте, плавает «летающая тарелка», но в ней вместо своих друзей она видит маленьких детей, троих маленьких детей возрастом примерно с Сонечку, они барахтаются в этой капсуле, они счастливы, веселы. Лера подходит к ним, смотрит на них, но они не замечают и не узнают ее. Она не может понять, что произошло, и вдруг догадывается, что где-то в космическом пространстве они попали в другое время, они снова вернулись в детство. Она не знает, что ей теперь делать, как ей быть, она боится прикоснуться к капсуле. И вот постепенно у нее на глазах все трое начинают обретать другой облик, они как бы взрослеют, становятся старше, и чем старше они становятся, тем неподвижнее. Лера очень испугана, она боится — вдруг с ними что-то случится, вдруг они умрут. И тут она видит, как по берегу к ней приближаются Максим и Красовский. Она отступает по берегу, но они уже совсем близко. Тогда она бросается в воду и с трудом, мучительно преодолевая сопротивление воды, плывет к капсуле. Наконец подплыв, она пытается ухватиться за скользкий край, но рука срывается. Она должна прорваться внутрь, она стучит по капсуле, но звука не слышно, его поглощает вода. Но вот стены раздвигаются сами, она попадает внутрь, ложится рядом с еле подвижной Наташей, словно спящим Адиком, совсем неподвижным Ваней. Их лица прекрасны и бледны… Затем они медленно-медленно погружаются в воду, и Лера сама чувствует, как ее тело становится невесомым, вскоре она вообще перестает чувствовать, и дальше — яркий свет, бесконечное пространство и радость свободного полета…

Утром, с опухшими ненакрашенными глазами, оставив на диване храпящего Максима, она явилась на студию и забилась в угол. Но отсидеться ей не удалось. Видя ее понурый вид, к ней подошла администратор Маша и громко произнесла:

— Нет, это было потрясающе! Лерка, ты была вчера просто ослепительна! По-моему, тебя надо каждый день показывать по телевизору!

— Да ладно тебе, — тихо сказала Лера.

— Что происходит с нашей королевой эфира? — Наташа обняла Леру и чмокнула в щеку. — Это Макс тебя успел доконать?

— Он вчера напился, — сказала Лера.

— Неудивительно! — бодро сказал оператор Сергей. — Я бы на его месте тоже напился, если бы мою жену весь вечер по ящику показывали! Какому мужу это понравится!

— Ладно, ребята, не смейтесь над несчастной женщиной, замученной тяжелой неволей, — кисло улыбнулась Лера.

— Это ты-то замученная? — возмутилась Маша. — Вот нас после передачи, знаешь ли, звонками замучили! И все мужские голоса, с тобой жаждут познакомиться!

— Вот уже и письмо пришло. — Сергей, подмигнув девушкам, достал из кармана конверт. — Слушай, телезвезда! «Дорогая Валерия! Пишет вам рядовой Советской Армии Сидор Галкин. За отличную службу и безупречное поведение я был награжден трехдневным отпуском, который провел в родной деревне Корявые Дубки. Вечером у соседки тети Глаши я смотрел по цветному телевизору передачу о каких-то рокерах и вдруг увидел вас. Пришлите мне свое фото, а я вам высылаю свое. Через год заканчивается моя служба. Приезжайте ко мне в мои родные Дубки, я мужчина хозяйственный, положительный, не пожалеете. Можете своих рокеров с собой взять, у нас тут мотоциклов не хватает. С любовью до гроба, ваш Сидор».

Слушая всю эту галиматью, Лера начала безудержно хохотать.

— Машка, ей-Богу, твой почерк!

— У человека чувства, а ты смеешься! — с напускным возмущением сказала Наташа.

— Спасибо, ребята, ей-Богу, я не думала… — пробормотала Лера. — Вы правда меня развеселили!

В это время в комнату вошел Красовский, все сразу притихли и быстро разбрелись по рабочим местам. А следом за Красовским, в сопровождении какой-то девицы, то ли переводчицы, то ли секретарши, в студии появился собственной персоной кинорежиссер Юрген Грасс.

У Леры все поплыло перед глазами; глядя на него, словно сквозь густой туман, она почувствовала, что теряет сознание.

— Конец света, — прошептала Наташа, быстро подбежав к подруге и незаметно взяв ее под руку.

Словно издалека Лера видела, как Юрген разговаривает с Красовским, потом они вместе подошли к Наташе и Лере.

— Вы, кажется, знакомы? — Красовский этаким хозяйским жестом обнял обеих за плечи, выразительно посмотрел на Леру, как бы намекая на свою связь с ней.

Лера ничего не слышала, не замечала, с трудом держалась на ногах и не в состоянии была произнести ни слова.

— Девочки вчера очень устали, — сказал Красовский Юргену.

Юрген ответил, что это вполне понятно, поздравил их с премьерой… Он был приветлив, подчеркнуто вежлив — сдержанный, поседевший, с печалью в глазах…

Лера испытывала одно-единственное желание — броситься к нему, обнять, поцеловать… Но она не могла шелохнуться, ее тело было как будто сковано льдом. Она так и стояла рядом с Наташей, онемев и оцепенев; она видела, как Юрген удаляется куда-то вместе с Красовским и незнакомой девицей, даже не взглянув больше на нее, это было как во сне, жутком и прекрасном одновременно.

— Конец света, черт подери! — снова сказала Наташа.

В этот день Лера вернулась домой раньше обычного, тихая и печальная. Соню, которую утром бабушка отвезла в детский сад, надо было забрать через два часа. Максим, видимо, проспался и уехал на работу. Она могла немного побыть наедине с собой, слава тебе, Господи, и хоть какое-то время ничего ни перед кем не изображать. Сейчас ей было бы очень трудно разговаривать с Максимом, не было сил отвечать на бесконечные вопросы дочери. Мир в одно мгновение сузился и замкнулся на единственном объекте, и объект этот оказался неожиданно близко. Она уже не могла думать ни о ком, кроме Юргена. Но теперь, еще больше, чем прежде, их разделяла пропасть. Он появился перед ней, живой, реальный, всего несколько часов назад, это было как шок, как катастрофа. Она привыкла уже думать о нем в прошлом, смирилась с жестокостью судьбы, заставила себя принять и то, что судьбой этой была ее несчастная, запуганная мать. И никого нельзя было винить в случившемся. Но каким ошибочным, скучным выглядело теперь ее замужество, каким нелепым казался недавний роман с Красовским! Все — ложь, уступки собственным слабостям, вся жизнь — сплошной компромисс! Она заключала сделку за сделкой со своей совестью, своими чувствами, подменяя любовь то благодарностью и жалостью, то тщеславием и гордыней! Ей было невыносимо стыдно сейчас за свои поступки, но она понимала, что в прошлом ничего нельзя изменить. Оно прочно заняло место в ее судьбе, и никто, кроме нее самой, ни в чем не виноват! Винить других — это последняя глупость и низость! Разве виновата ее мать, что всю жизнь боялась за нее! Разве виноват Максим, что влюбился в нее, рисковал ради нее жизнью, отомстил ее врагам? А Красовский? Она умудрилась причинить страдания даже этому неуязвимому гордецу и игроку. Связавшись с ней, он, может быть, впервые в жизни проиграл… «Боже, какая чушь! — одернула Лера мысленно сама себя. — И что это я возомнила такое! Можно подумать, весь мир вращается вокруг меня! Нет, нет, все не так! Никому я не нужна на самом деле! Все могут обойтись без меня — и Красовский, и Максим, и Сонечка, и даже Юрген! Почему, почему он даже не попытался сегодня остаться со мной наедине? Или я уже ничего не значу для него? Конечно, столько лет прошло! Он ведь даже не знает, что я замужем, что у меня дочь… Или знает, кто-то уже сказал ему? Может быть, он сам давно женат? Я ведь ничего не знаю о нем! Зачем он вообще приехал! Я видела его, стояла рядом, из последних сил изображала светскую улыбку на лице! Ну и видочек был у меня! И что? Ничего! Говорил только с Красовским, словно приехал специально к нему, поздоровался со мной и с Наташей, несколько общих, ничего не значащих фраз — и все… И Красовский хорош — выпендривался перед ним, публично обнимал меня, пользуясь ситуацией, будто я его вещь… Но как изменился Юрген, он совсем не похож теперь на того очаровательного мальчика, который легко знакомится с девушкой в самолете… Ведь он совсем еще молодой, чуть-чуть за тридцать, но этот строго-печальный взгляд, благородная седина на висках… Он стал еще лучше! Красивый, знаменитый, богатый, зачем я теперь ему нужна?.. Господи, да что же это со мной! Как все нелепо, глупо, необратимо, невозможно…»

В квартире раздался телефонный звонок. Лера, с трудом выйдя из забытья, нехотя сняла трубку.

— Я слушаю, — тихо сказала она.

— Валерия, здравствуй, — сказал Юрген с легким акцентом. — Ты меня узнала?

— Конечно!

— Я тебе не помешаю своим звонком?

— Нет, что ты! Я… я как раз думала о тебе…

— Это очень приятно. Я звонил вчера и разговаривал с твоей дочерью.

— Господи… я не знала….

— Твоя дочь похожа на тебя? Она такая же красивая?

— Она еще маленькая.

— Жаль… — произнес Юрген и замолчал. Потом вдруг спросил спокойным вежливым голосом: — Твой муж Красовский?

— Нет, что ты!

— Значит, он твой любовник?

— Юрген, ну и шутки у тебя!

— Ты забыла, как шутят немцы? Грубо и прямолинейно. Ты счастлива?

У Леры слова застряли в горле. Она испугалась, что своим ответом может отпугнуть его, разговор закончится какой-нибудь дурацкой, ничего не значащей фразой, он больше не позвонит, она не увидит его… Надо было решаться, пока он не положил трубку. И она сказала, с трудом справляясь с собственным голосом:

— Юрген, я… хотела бы встретиться с тобой, если, конечно, ты не очень занят.

— Прекрасная мысль. Мы можем вместе поужинать. Твой муж не будет сердиться?

— А для тебя это так важно? — спросила Лера, стараясь вызвать его на большую откровенность.

— Я опять глупо пошутил, — сказал он. — Так сегодня?

— Я не знаю, может быть, лучше завтра?.. Понимаешь, мне надо забрать дочь из детского сада…

— Хочешь, возьми ее с собой!

— Нет-нет, я приду одна. Собственно, почему не сегодня? Скажи мне свой телефон, я тебе перезвоню буквально через десять минут!

Последовала недолгая пауза, и Лера успела подумать, что он в номере не один и теперь придумывает, как бы ей отказать в вежливой форме…

— Извини, — сказал Юрген, — я искал свой номер, я его не помню наизусть… Нашел, записывай. Я буду ждать твой звонок.

Лера записала номер, положила трубку и сразу же позвонила бабушке Магде.

— Ай-яй-яй, — пропела Магда, — сидит бабка старая, одна-одинешенька, без внучки, без правнучки! Вези-ка ты Сонечку, моя золотая, утешь старуху! А уж я ей песни спою, сказки расскажу! А ты отдохни, погуляй…

— Бабуля, ну как же так ты все знаешь? Колдунья ты моя добрая! Сейчас зайду в садик, и к тебе!

Магда то ли усмехнулась, то ли вздохнула в трубке.

— Не спеши, все успеешь. Вечер долгий!

Пока Юрген ждал Леру у входа в гостиницу, у него возникло странное ощущение, будто пространство и время сдвинулись. Он хорошо помнил, как ждал ее тогда, в другой гостинице, в другом городе, много лет назад. Вот сейчас она появится, легкая, прекрасная, со счастливой улыбкой на лице… Перед глазами, словно сами собой, внезапно возникли первые кадры будущего фильма…

Мрачные серые дома провинциального русского города. Дождь. Тоскливое, убогое зрелище. Лица случайных прохожих, такие же мрачные и унылые, как и сам город… Но герой фильма, стоя на ступеньках гостиницы, не замечает этого. Его светлые волосы слиплись от дождя, вода стекает за воротник рубашки… А он улыбается счастливой улыбкой… Теперь мы видим ту же картину его глазами, и она совершенно иная. Красивые светлые дома, приятные выразительные лица… И совсем другой цвет — золотисто-розовый, а не серый, будто он смотрит через цветное стекло… Он видит все в золотисто-розовом свете, потому что он влюблен… Пожалуй, так и начнется фильм. Он ждет ее под дождем у входа в гостиницу…

Когда он увидел Леру, поднимающуюся по ступенькам, он не был уверен, видит ли он действительно ее или смотрит свой собственный фильм из будущего.

Что произошло, когда они встретились? Пожалуй, ничего особенного не произошло. О чем они говорили? Почти ни о чем. Они смотрели друг на друга и улыбались, почти как тогда… Потом они сидели в баре, где тихо и неназойливо звучала музыка.

— Почему ты решил снова приехать сюда? — спросила Лера.

Он подумал — «из-за тебя», но не сказал это вслух.

— Я хочу снять фильм о России… Я много учил русский язык, читал русские книги, — он говорил медленно, стараясь правильно выговаривать слова, посмеивался над своим акцентом.

— Расскажи мне, какой это будет фильм, — попросила Лера.

— Это будет хороший фильм, — засмеялся Юрген. — Я расскажу тебе сюжет, когда снова буду в Москве. Завтра я уезжаю на два дня. — Он хотел сказать — поедем со мной, но это было невозможно предлагать замужней женщине. — Тебе интересно узнать, что я задумал? — Он посмотрел Лере в глаза.

— Ужасно интересно, — сказала она.

— Хорошо, ты будешь моим консультантом. Это возможно?

— Конечно! Я с удовольствием буду помогать тебе! Жаль, что ты уезжаешь…

— Я вернусь… А теперь у меня мало времени, я должен идти. Я провожу тебя до такси…

Она уехала. Такси, которое увозило ее, становилось все меньше и, наконец, скрылось за поворотом. Он проводил его взглядом и вернулся в свой номер. Что он чувствовал сейчас? Боль, отчаяние? Нет, скорее какую-то странную опустошенность. Он даже не мог понять, любит он ее или нет, было что-то другое. Наверное, так бывает, когда человек всю жизнь ищет драгоценный клад, находит наконец нужное место и обнаруживает, что клад откопал и унес кто-то другой… И тогда ему надо решать: или смириться с тем, что случилось, или искать того, кто унес клад, идти по его следам, а потом сражаться с ним и стараться выиграть битву…

Подъезжая на троллейбусе к зданию телецентра, Лера увидела машину Красовского, из которой он выходил вместе с Наташей. Это было несколько неожиданно для нее, но она подумала, что, наверное, все к лучшему. Увидев Красовского рядом с Наташей, она специально задержалась на остановке, потом медленно вошла в здание. И все же она встретилась с ними в лифте, спокойно и вежливо поздоровалась с Красовским, радостно обняла Наташу, словно они не виделись целую вечность. Ей вдруг не понравилось слишком напряженное выражение лица подруги. Ощущение внезапной тревоги пронзило ее. Она не стала анализировать это ощущение, просто зафиксировала его в памяти. Позже, размышляя об этом, она осознала довольно четко, что это не было ревностью или завистью. Она старалась быть беспристрастной и беспощадной по отношению к самой себе, иначе ее интуиция ничего бы не стоила. Анализируя свои ощущения, она всегда старалась понять, откуда может исходить опасность и для кого. Но эти вопросы она задавала себе позже…

Они встречались с Наташей на студии почти каждый день, и хотя обе были сильно заняты, всегда находили время хоть немного поболтать. Лера давно рассказала ей о найденном конверте. Они вместе ломали голову над этой загадочной историей, строили разные предположения. Но в самое последнее время они почти не разговаривали. Сначала Лера не придавала этому значения, она слишком была занята своими проблемами. Однажды, это было еще тогда, когда Лера встречалась с Красовским, она предложила Наташе вместе выпить кофе, но та повела себя как-то странно. В ее взгляде отчетливо читалось желание поговорить с подругой, но она изобрела вдруг какой-то дурацкий предлог и быстро выбежала в коридор. Лере стало совершенно ясно, что подруга старается избегать ее. Вероятнее всего, все дело было именно в Красовском. Хотя Лера тщательно скрывала свой роман и никогда не заговорила бы сама с подругой на эту тему, щадя ее чувства, Наташа, видимо, о чем-то догадывалась и именно поэтому старалась держаться на расстоянии. Всегда веселая, живая, энергичная, Наташа сильно изменилась в последнее время. В ее лице появилась какая-то странная отрешенность, взгляд потух, улыбка исчезла… Правда, после премьеры, когда они все вместе собрались у Адика, как в лучшие былые времена, все вроде бы встало на свои места. Внезапное появление Юргена на студии должно было окончательно рассеять Наташины подозрения. А сегодня, увидев Наташу рядом с Красовским, Лера многое поняла и почувствовала сильное беспокойство за судьбу подруги, потому что, как бы она ни желала ей счастья, она-то знала, что этот роман обречен.

Красовский появлялся на студии на короткое время, с Лерой был подчеркнуто вежлив, но обращался к ней крайне редко. При этом она ловила на себе его взгляд, и в такие моменты, когда никто не мог заметить это. Этот взгляд все больше раздражал ее, и она проклинала сама себя за свою недавнюю слабость. Но до сегодняшнего дня ей и в голову не могло прийти, что за ее грех будет расплачиваться подруга! Вместе с растущим беспокойством за Наташу в душе Леры зарождалась откровенная неприязнь к Красовскому.

В передаче, которую готовил шеф, Лера не должна была участвовать. Он собирался сам выйти в эфир, постоянно с кем-то встречался или разговаривал по телефону, но никого в группе не посвящал в свои планы. Может быть, только Наташу?

Десять часов утра. Лера только что вышла из душа. Зазвонил телефон.

— Алло!

— Здравствуй, Валерия. Я вернулся.

— Я очень рада! Я ждала тебя!

— Когда увидимся?

— Когда захочешь, Юрген…

— Это правда? Если я захочу увидеть тебя сейчас? Это возможно?

— Конечно. Я могу выйти из дома через пятнадцать минут.

— Excellent! Я теперь не живу в гостинице, я снял квартиру.

— Где? Говори адрес.

— Запиши…

— Секунду! Все. Взяла ручку, говори…

Да, хорошо, что сейчас только утро, впереди целый огромный день. Интересно, он один в этой квартире? Наверное, один… Господи, надо к двенадцати на работу! Какая, к черту, работа! Срочно позвонить Наташе, хоть бы она была дома… Попрошу как-нибудь за меня отовраться…

Лера торопливо набрала номер. Долгие гудки… Она думала буквально несколько секунд, решилась, набрала номер Красовского. Снова гудки, наконец сняли трубку, и сонный Наташин голос произнес:

— Я слушаю…

— Наташка?! — изумилась Лера. — Это я, черт возьми! Ты можешь говорить?

— Могу, — сразу проснувшись, ответила Наташа. — Говори быстро, я сейчас одна. Шеф в ванной.

— Наташка, я не приду сегодня на работу. Я хотела сама у него отпроситься. Умоляю, придумай что-нибудь, ладно? Для Макса я на работе, если что… Выручишь?

— Постараюсь… Какая у тебя температура, говоришь? Тридцать восемь? Вызови врача, сейчас ужасный грипп! — произнесла она вдруг бодрым, изменившимся голосом.

— Ты что несешь? — не сразу сообразила Лера.

— Выпей аспирин и лежи в постели, поняла?

— Поняла. Спасибо! — Лера положила трубку. Конечно, Наташа говорила всю эту чушь специально для Красовского! Но если он разрешил ей подходить к телефону, может быть, не так уж все плохо… Чудны дела твои, Господи!

Лера мгновенно оделась и через пять минут вылетела из подъезда. «Прощай, моя семейная жизнь…» — подумала она, останавливая такси.

Когда она вышла из лифта на двенадцатом этаже панельной башни и очутилась в переплетении полутемных коридоров, у нее вдруг подкосились ноги. Она пошла наугад и почему-то оказалась на открытой лоджии, где завывал ветер, а земля была далеко внизу… Схватившись за стену, она повернулась и снова вышла на площадку… Что за дурацкая планировка? И так голова кругом идет… Вот, кажется, сюда… Она нажала кнопку звонка.

Лера сидела за маленьким журнальным столом, курила и пила горячий кофе маленькими глотками.

— Как зовут твою дочь? — спросил Юрген.

— Соня. Так звали мою маму. Знаешь, когда мама погибла и начался весь этот ужас… Я долго потом не могла притронуться к ее вещам. А не так давно стала разбирать ее бумаги и вдруг нашла твой конверт. Но письма не было, оно куда-то исчезло. Я так и не узнала, что ты написал мне.

— Ты хочешь узнать?

— Хочу.

— Я не могу помнить все… Кажется, я писал, что пришлю тебе приглашение и очень люблю тебя. Но я не получил ответ. Я отправил другое письмо, и третье. Я ждал. Потом два моих последних письма вернулись обратно. Я подумал, что ты переехала и я тебя потерял. Я не мог узнать твой новый адрес. Я старался забыть тебя. Я ничего о тебе не знал.

— Я тоже ничего не знала о тебе. Я подумала, что ты уехал и сразу забыл меня. Ты не звонишь, не пишешь, проходит время… Знаешь, я часто видела тебя во сне, я плакала по ночам…

— И вышла замуж, — сказал Юрген.

— Так получилось… А ты… не женился? — спросила Лера, боясь услышать ответ.

— Нет, — ответил он. — Я огорчаю моих родителей, я до сих пор не женился.

— Почему?

— Так получилось, — повторил Юрген Лерину фразу, потом посмотрел ей в глаза и сказал: — Это шутка. У меня было много подруг, но мы расстались. Я очень хотел жениться на одной красивой девушке, но эта девушка вышла замуж за другого.

— Ты… любил ее?

— Очень любил. Но это было давно.

Оба помолчали, потом Лера спросила:

— Что ты будешь делать теперь?

— Я буду писать сценарий и снимать фильм о своей несчастной любви, получу за него «Оскара» и уеду в Голливуд. И там женюсь на самой красивой кинозвезде, у которой нет мужа.

— Прекрасная перспектива, — сказала Лера, закуривая новую сигарету. — Знаешь, когда я нашла этот пустой конверт, я сразу написала тебе письмо, но так и не решилась его отправить…

— Ты написала — «Прости, Юрген! Я люблю другого, у меня счастливый брак, забудь обо мне!» Так?

— Нет, совсем не так. Но для тебя это, наверное, не имеет значения…

— Для меня все имеет значение.

— И для меня… Давай сделаем так. Ты расскажешь мне, как жил все эти годы, а потом я расскажу тебе.

— Я думаю, это будет слишком долго и скучно, — улыбнулся Юрген.

— Тогда сыграем в игру, — вдруг предложила Лера, — двое, мужчина и женщина, только что познакомились и очень понравились друг другу. Она приходит к нему в гости, они просто болтают. Потом он рассказывает ей свою историю, а она ему свою. Постепенно оба понимают, что он рассказывает о ней, а она — о нем. Они любили друг друга когда-то давно, но прошло время, оба сильно изменились и не узнали друг друга. Теперь, когда обоим все стало ясно, они все равно продолжают играть, потому что боятся разрушить сказку, продолжают делать вид, что встретились впервые. Но при этом они все больше влюбляются друг в друга…

— Хороший сюжет, — задумчиво сказал Юрген. — Он говорит незнакомке: «Когда я потерял любимую девушку, мне стало очень плохо. У меня началась депрессия. Я не мог спать. Я пошел к психоаналитику, мы очень долго говорили. Он задавал очень много вопросов. Он пытался объяснить, что мне надо делать. Я делал то, что он сказал, но ничего не помогало. Вдруг меня нашел один сценарист по имени Зигфрид. Он предложил интересную идею, которую одобрил продюсер. Мы написали сценарий, потом я начал снимать фильм. Я так уставал, что снова стал спать. Потом фильм закончился, неожиданно был большой успех. Я сам удивился. Я вдруг стал богатым и знаменитым. Но это не помогло. Опять началась тоска. Я все время вспоминал ту девушку, стал напиваться, курить наркотики, было много женщин, я их почти не помню. Это было отвратительно. Я снова пошел к врачу, но он сказал, что не сможет мне помочь, если я не захочу изменить свою жизнь. Я долго думал, как ее изменить. Отправился к родителям в Бремен, вспомнил свое детство. Мне было очень грустно и очень стыдно, что я стал такой. Я решил снова работать, я думал много. Я понял, что надо снова поехать в Россию. И вот я здесь. Может быть, я найду здесь то, что когда-то потерял, и тогда я вылечусь от тоски и депрессии». — Юрген встал, подошел к Лере, осторожно обнял ее, но тут же отпустил. — Извини, я забыл, что неприлично приставать к замужним женщинам. — Он улыбнулся. — Но замужняя женщина иногда изменяет мужу?

— Может быть… если она не любит мужа.

— А кого она любит? Красовского? — спросил Юрген уже без улыбки.

Лера вздрогнула, но тут же овладела собой и спокойно ответила:

— Нет, я и его не люблю… Знаешь, я очень любила одного красивого юношу и готова была бежать за ним на край света. Но он уехал и навсегда исчез из моей жизни. Я решила, что была для него просто очередным увлечением… Я плакала, я ждала от него ребенка, но он ничего об этом не знал, и никто ничего не знал… Я пошла в больницу, у меня не было другого выхода…

— Если бы я знал, я бы никогда не оставил тебя, — с глубокой печалью в голосе сказал Юрген.

— Хочешь, начнем все сначала? — тихо спросила Лера.

— Это невозможно. Все будет иначе.

— Пусть. У нас получился интересный сюжет. Давай проверим его на практике!

— Ты не боишься?

— Нет. Ведь это только игра! — засмеялась Лера.

— Хорошо. Будем играть так. Он берет ее за руку, — Юрген протянул ей руку. Она встала, и он медленно повел ее за собой.

— Она вспоминает, что именно так было когда-то. Она была счастлива и теперь немного боится оживить прошлое. Она боится, что ей будет еще труднее снова потерять его…

— Он думает, что больше не отпустит ее. Он не хочет расставаться с ней никогда. Он ложится с ней в постель… Он готов умереть, вот так обнимая ее!

— Слишком трагический финал, — прошептала Лера. — Не хочу верить, что у нас нет будущего!

— Хорошо, — улыбнулся Юрген. — Продолжение следует…

В квартире Лехи за большим накрытым столом собрались гости. Светлана с подругами бегали из кухни в комнату, ставя все новые закуски на и без того забитый стол.

— Ну что, все собрались? — поднялся один из гостей.

— Погоди, Димон, Макса с Лерой нет.

В это время раздался звонок в дверь, и на пороге с букетом цветов появился Максим. Он преподнес цветы нарядной, сияющей Светлане и произнес:

— Старший следователь московского уголовного розыска капитан Денисов по вашему приглашению прибыл!

Светлана чмокнула его в щеку, потом оглядела. Вид у Максима, прямо скажем, был не самый лучший. Невыбритая щетина на щеках, помятый костюм.

— Макс, что с тобой? — спросила она шепотом. — Что-нибудь случилось? Где Лера?!

— Какая Лера! Я сам себе режиссер! — прогнусавил Максим.

— Ну-ка дыхни?

— А что? Я в порядке! — Максим бросил куртку и двинулся в комнату. — О, да тут банкет! А в честь чего, если не секрет?

— Теперь все? — спросил Димон.

— Все! — произнес Максим похмельным голосом.

— Пусть Леха начнет! — закричали гости.

— Ну что ж, — Леха встал с бокалом в руках, поглядел на жену. — Ты, мать, у нас вроде как именинница! Предлагаю выпить за тебя! За хозяйку, которая нам так быстро и незаметно приготовила этот замечательный стол, за прекрасную жену, любящую мать. Но главное сегодня не это. Я поднимаю этот бокал за талантливого ученого, да-да, я не преувеличиваю! Светку вчера приняли в аспирантуру, и даже мы с Михаилом не смогли этому помешать! За тебя! — Леха подошел к жене и поцеловал ее.

— Ура! — закричали гости, дружно протягивая друг к другу свои бокалы.

— Счастливая ты, Светка, — тихо сказала ей сидящая рядом подруга. — Любящий муж, сын, прекрасный дом, уютный, со вкусом обставленный… И все это так стабильно, надежно, а теперь еще аспирантура! Нет, ты все-таки умница, что сумела всего добиться!

— Да я разве… Это само собой так получилось… Я и не думала, — смущенно сказала Светлана.

— Ну ладно врать-то, — вступила в разговор другая подруга, — ты в своего Лешку прямо-таки мертвой хваткой вцепилась!

— Не вцепилась бы — вы бы с Веркой отбили! — отшутилась Светлана.

— А ты как думала? Такой мужик, рост, фигура! И спортсмен, и умница! — заявила Вера.

— А я разве хуже? — вдруг высказался молчавший до сих пор Максим.

Тут все поглядели в его сторону.

— А ты вообще не имеешь права голоса! — возмутился Леха.

— Кто здесь старший по званию?! — хорохорился Максим.

— Да ты, конечно, только у нас ведомства разные. Ты в прокуратуре, а я в адвокатуре! Нет, ребята, вы представляете, вчера включаем телевизор, смотрим «Новости», а Светка возьми да переключи программу! И вдруг слышим — с вами ведущая Валерия Голицына, то есть жена его! А этот тип даже ничего не сказал!

— Смотрю — и вправду Лера, такая красивая, элегантная! Правда, Леша?

— Еще какая правда! А этот негодяй Денисов сокрыл от нас сей факт! Мало того, что он свою жену прячет от всех. Он даже боится, что друзья на нее лишний раз по телевизору поглядят! Каков деспот, а?!

Все рассмеялись.

— Предлагаю тост за Леру! — весело сказала Светлана.

Максим молча опрокинул рюмку и стал мрачнее тучи.

Леха поглядел на него с внезапным беспокойством, переглянулся с женой, громко включил музыку.

Светлана торопливо убрала со стола опустошенные тарелки, расставила чашки, принесла кофе.

— Давай помогу, — сказала Вера.

— Да брось. Иди пляши, видишь — Димон в одиночестве мается.

— Наш Димон обаяшка, но большой тепа, — рассмеялась подвыпившая Вера, — будь он поживей, я бы, может, на него обратила внимание…

— А твой Олег?

— Говорю же — у нас крах!

— У вас все время крах.

— Ну, не всем же везет, как некоторым… Ты гляди — кругом сплошные разводы, ссоры, трагедии, измены. И вы среди всего этого — просто диву даешься! Или это любовь?

— Смотри не сглазь! — отшутилась Светлана. — Иди танцуй, я быстренько…

— Пчелка трудолюбивая! — Вера, чуть покачиваясь, вошла в комнату, где уже горели свечи, медленно топтались пары, и интимностью веяло в воздухе, словно легким дымком таинственного дурмана. Вдруг ее взгляд остановился на Максиме, угрюмо сидевшем за столом. Она положила руку ему на плечо.

— Пойдем потанцуем.

Максим поднялся, посмотрел на нее, внезапно его мрачный взгляд оживился, и они начали медленно двигаться в полумраке гостиной, прижавшись друг к другу…

— Лерка, мне надо с тобой поговорить, — прошептала Наташа, выходя из лифта вместе с ней.

— Бар открыт, пойдем пить кофе, — ответила Лера, — мне тоже есть что рассказать тебе.

— Отлично! Договорились!

Но получилось так, что подруги смогли уединиться только в конце дня. Красовский сразу загрузил Наташу работой. То он заставлял ее перечитывать сценарий, то смотреть отснятый материал вместе с ним. Ворчал по поводу отсутствия Вани Серова, который вообще появлялся далеко не каждый день и даже не был в штате студии. Леру Красовский подчеркнуто не замечал, более того, ей казалось, что он специально держит Наташу при себе, чтобы не дать им возможность поговорить наедине.

Наконец они в какой-то момент сумели улизнуть из-под бдительного ока шефа.

— Лерка, я не знаю, что происходит со мной! — Наташа говорила срывающимся голосом. — Понимаешь, я столько лет мечтала, чтобы когда-нибудь это случилось! Я видела его во сне почти каждую ночь, я любила его без памяти десять лет! Я пыталась избавиться от этой безумной любви, заводила дурацкие романы, от которых тошнило потом! Мне никто не был нужен. И вдруг — он берет меня на работу, я вижу его чуть ли не каждый день, я помогаю ему! Я счастлива, знаешь, мне даже начало казаться, что мне ничего больше не нужно. Раньше я даже ревновала его к тебе, это правда, прости…

— Наташка, поверь, между нами ничего не было, — сказала Лера с такой уверенностью в голосе, что даже сама готова была поверить в это.

— Да? Наверное… Но ведь он был влюблен в тебя, это совершенно точно, я видела, чувствовала это… Знаешь, в какой-то момент я даже смирилась с этим, потому что это была ты! Самая красивая, самая талантливая, самая любимая моя подруга! Я знала, что все равно у него с тобой ничего не выйдет, я почему-то была уверена в этом! И дело тут не в Максе, и не в твоей порядочности… Он — не твой мужчина!

Слушая Наташу, Лера испытывала мучительные чувства сожаления, собственной вины перед всеми, но не давала им даже мельком, даже вскользь прорваться наружу.

— Ты абсолютно права, — сказала она. — Он не мой мужчина. Но, я думаю, и не твой. Прости, ты можешь не согласиться со мной. Я все понимаю. Сейчас ты с ним, но тебе ужасно плохо. Потому что это случилось слишком поздно, потому что… Ваня. Да?

Наташа молча кивнула, прикусив губу.

— Господи, Наташка, да пошли ты его к черту! — вдруг резко сказала Лера.

— Я… я ужасная дрянь, Лерка! Я не должна была… Мне так скверно, даже ты представить не можешь! Но я ничего не могла с собой сделать, ничего, я и сейчас не могу… — Наташа опять замолчала.

— Знаешь, — сказала Лера, рассуждая вслух, — ты поступила так, потому что не могла перечеркнуть те десять лет, ты жила только им, только мыслями о нем… А он тебя позвал, когда на самом деле был не нужен тебе… Это ужасно нелепо, по-моему. Пусть он гений, пусть он… ну, не знаю даже, кто еще… А ты, нет, ты правда пошли его к черту! Ведь ничего, кроме горя, он тебе не принесет, ты сама знаешь. Порви с ним как можно скорее.

— Ты думаешь, он бросит меня?

— Не знаю, мне кажется, от него всего можно ждать, он человек непредсказуемый.

— Я постараюсь, но не знаю, смогу ли… У меня почти нет сил. Я хотела с самого начала сказать ему «нет», но не смогла. Я слабая, я дрянь, дрянь, дрянь!!!

— С ума ты сошла! — возмутилась Лера. — Разве можно так казнить себя! Наташка, ты ведь уже не любишь его, это просто ностальгия, ты уже другая. Я клянусь, он не стоит тебя, что бы ты там ни воображала себе!

Наташа уронила голову на руки.

— Убить меня мало! Хоть бы меня пристрелил кто-нибудь или кирпич на голову свалился! Я не знаю, как вообще жить теперь. Конечно, он меня бросит, я чувствую, знаю, что должна сама его бросить первой, пока не надоела ему окончательно… Господи, как же трудно…

— Я понимаю, — ласково сказала Лера, — но ведь ты не любишь его, ты все это придумала!

— Лерка, я люблю его, в том-то и дело. Это — как наркотик, как зараза какая-то, я не могу от этого избавиться! Решаю для себя одно, а получается совсем другое. Хочу сказать «нет», а язык не слушается. Тащусь за ним, как собачонка, как овца покорная. Зачем он это сделал? Я ведь не дура! Он решил посмеяться надо мной? Но зачем? Господи, маразм какой-то!.. Мне перед ребятами стыдно, не могу ни Серому, ни Адику в глаза смотреть…

— Они тебе все простят, — тихо сказала Лера.

— Потому и стыдно! Я ведь понимаю умом, что Ваня лучше, чище! Знаешь, у меня такое ощущение, будто я ангела на дьявола променяла! Но с ангелом-то тоже тяжело… Лучше вообще остаться одной!

— Ну, это тоже не выход, — сказала Лера задумчиво, стараясь подавить неприятное ощущение от разговора, которое нарастало в ее душе. Она смутно чувствовала, догадывалась, что могла спровоцировать Красовского на связь с Наташей своим разрывом с ним. Но неужели он так мстителен? Тогда от него действительно можно ожидать чего угодно… — И вообще еще неизвестно, кто самая большая дрянь, — вдруг произнесла она.

— Ты что имеешь в виду? — удивилась Наташа.

— Да хоть себя… Знаешь, я виделась с Юргеном.

— Что? — встрепенулась Наташа. — Я все о себе, прости! Все на свете забыла со своими дурацкими проблемами. Ну и что? Ты ему рассказала о конверте?

— Рассказала. Хотя теперь это не имеет значения. Слишком поздно.

— Ты хочешь сказать, что он тебе безразличен теперь? — удивилась Наташа.

— Конечно, нет. Он никогда не будет мне безразличен. Но я не могу, не имею права разрушать жизнь другим. Я замужем, у меня дочь. Это решает все. Юрген — известный немецкий режиссер, теперь у него совсем другая жизнь. И тут действительно ничего нельзя изменить.

— Он женат?

— Нет, — сказала Лера, — но дело не в этом. Он хочет сделать фильм о России, я толком еще не знаю, какой. Но я обещала помочь ему, показать нашу жизнь не со стороны вывесок, а изнутри. Вот я и подумала, давай сходим к ребятам, я и его приглашу…

— Без меня, — сказала Наташа.

— Нет, именно с тобой! Помнишь, как хорошо было после нашей премьеры? Так все и будет!

— Ладно, пошли курить, а то от этих разговоров колотун пробирает! — улыбнулась наконец Наташа.

Наутро Максим обнаружил себя лежащим на диване и заботливо укрытым пледом. Он огляделся и понял, что находится в квартире Лехи. Пиджак висел рядом на стуле, вся остальная одежда была на нем. Он поворочался, попытался встать и застонал. Голова разламывалась, все тело ныло, состояние было омерзительное.

Перед ним возникло, словно из тумана, лицо Светланы.

— Макс, выпей аспирин! — она протянула ему сразу две таблетки и стакан с водой.

— Светка, почему ты такая красивая и свежая? — произнес он, с трудом шевеля языком.

— Потому что я не запиваю шампанское водкой, — засмеялась Светлана. — Ты будешь пить аспирин? — спросила она строгим голосом.

— Убери эту гадость!

— Эй, Макс, ты что к моей жене пристаешь? — прогудел Леха. Вид у него был не такой сияющий, как у Светки, но вполне приличный.

— Она хочет меня отравить, — простонал Максим. — За что?

— Да тебя отравить мало, — усмехнулся Леха. — С чего это ты так нажрался?

— Лех, будь другом, дай пивка! А то помру…

— Хрен тебе, а не пивка! Ты что вчера вытворял, хам трамвайный?

Ах, где был я вчера, Не найду, хоть убей… Помню комнату, стены с обоями, —

затянул Максим.

Помню, Клавка была…

— Не Клавка, а Верка! — съехидничала Светлана.

— Верка… Правда, Верка. А где она?

— Где надо, — отрезал Леха. — Пей аспирин и вставай!

— А где моя жена? — Максим с отвращением проглотил таблетки. — Я должен позвонить! — Он встал и, пошатываясь, подошел к телефону.

Сначала он позвонил домой, но там никто не ответил, потом на работу Лере, но ее не оказалось и там.

— Моя жена где-то шляется! Ей не нужна семья, ей не нужен ребенок! Она занята только собой!

— Ты сам виноват, — сказала Светлана. — Сколько лет держал ее взаперти? Любая женщина захочет сбежать из дома, если столько лет просидит при горшках и кастрюлях! По-моему, это просто ужасно! Ты сам виноват, что довел ее до такого!

— Она должна понимать, какая у меня работа! — разозлился Максим.

— Всю ночь обжимался с Веркой, пока не свалился! — возмутилась Светлана. — Это работа называется?!

— Верка! Где Верка?!

— Остынь, Макс, — сказал Леха. — Разошелся, как петух.

— А что мне делать? Моя жена… где-то с кем-то шляется!

— Зря ты ей петь запретил, Макс, — сказал Леха.

— Петь на сцене, чтобы все мужики на нее глаза пялили? Ну уж нет! Жена она мне или не жена, в концов концов!

— Тебе не жену, а дубину хорошую надо!

— Пива дай! — проорал Максим. — Меня жена не любит!

— А за что тебя любить? — драматически произнесла Светлана.

— За ум и красоту и кое-что еще, о чем не говорят…

— Совсем сдурел, — устало сказала Света.

— Все, поеду по бабам! Все равно, что Лерка, что Верка! Все бабы одинаковы! Черт, где моя пушка?

— Зачем тебе пушка? — удивилась Светлана.

— Буду баб отстреливать! — Максим схватил пистолет и рванулся с ним на балкон.

— Леша, сделай с ним что-нибудь, — взмолилась Светлана, — а то он правда неизвестно что натворит!

Леха выскочил на балкон следом за Максом. Раздались удары и вопли. Света схватилась за голову. В конце концов Леха втащил в комнату страшно матерящегося Максима.

— Прости, друг, — сказал Леха, усаживая Макса на диван.

— Леш, может, правда дать ему выпить? — тихо спросила Света. — Чтобы не мучился… Все же жалко парня.

— Думаю, ты права. Или помрет, или выживет. Во всяком случае, вырубится.

Вернувшись домой и не обнаружив Максима, Лера не слишком удивилась. Он часто возвращался поздно, а иногда и вообще не приходил ночевать. Он всегда объяснял это потом спецификой своей работы, и Леру вполне устраивало такое объяснение.

Позвонила Сонечка и попросила разрешения остаться у бабушки Магды до завтрашнего вечера. Лера, конечно, согласилась. Положив трубку, она подумала: вдруг бабушка Магда знает все! Она моя добрая фея, я так люблю ее… Сколько же ей лет? Она никогда не знала этого. Но отцу уже за пятьдесят… И вдруг Леру охватил страх за бабушку, которая была для нее самым близким человеком на свете. Только бы с ней никогда ничего не случилось, пусть она живет долго-долго, пусть лучше Лера сама умрет раньше нее!

Снова зазвонил телефон. На этот раз Светка сообщила, что пьяный Макс у них. Они с Лехой не хотели выпускать его в таком виде из дома. Лера согласилась, что так будет лучше. Да и ей самой сейчас значительно лучше было остаться одной. Она понимала, что рано или поздно какое-то объяснение с Максимом неизбежно, но сейчас ей совсем не хотелось его видеть… Лучше пока просто тянуть время… Сначала надо самой во всем разобраться, именно самой, нельзя же все время просить об этом бабушку!

Лера решительно вошла в комнату Сонечки, встала на стул и сняла в полки коробку с бумагами матери. На этот раз она должна найти ответы на все, что до сих пор оставалось неясным! Она должна знать, что произошло с письмами Юргена и почему они были разлучены на столько лет! «Я должна дочитать мамин дневник до конца, как бы мне ни было тяжело…»

Читая страницу за страницей, Лера наконец дошла до последней… Перевернула ее и прочитала:

…Дорогая, любимая дочь, я не могу не признаться тебе в том ужасном поступке, который я совершила. Я страшно виновата перед тобой, прости меня, если, конечно, сможешь, но я не могла поступить иначе. Я обо всем догадалась и очень испугалась за тебя. Ты не представляешь, как опасно в этой стране иметь связь с иностранцем! Такие люди, как Корнаутовы, способны на все! Он звонил тебе, я сразу поняла это по его акценту, и я сказала, Господи, прости меня, что ты здесь не живешь. Когда я нашла письмо из Германии в почтовом ящике, я сожгла его, не читая, чтобы оно случайно не попалось на глаза Жанне! Ты такая чистая, доверчивая, ты так могла пострадать… Потом я пошла на почту и оставила заявление, чтобы все письма, приходящие на твое имя из Германии, оставляли в отделе до востребования… Не знаю, приходили письма еще или нет, но если и приходили, их должны были через какое-то время отсылать обратно в Германию. Прости меня, если можешь, но эти люди действительно способны на все. Я не хочу, чтобы ты повторила мою судьбу, чтобы над твоими чувствами надругались так же, как над моими. Теперь, когда ты знаешь, кто твой отец и что пришлось вынести ему и мне, ты сможешь если не простить, то хотя бы понять меня. Пусть буду в опасности я одна, но не ты… Я так рада, что теперь ты не одна. Я думаю, ты полюбишь Максима, может быть, со временем, но с ним ты будешь в безопасности, а для меня это самое главное…

Вот оно, бабушкино пророчество! Нежданный сюрприз, раскрытая тайна, печаль и слезы… «Господи, почему у меня не хватило духу тогда, сразу, с порога застрелить проклятую тетку и ее подлого мужа?.. Но разве это изменило бы что-нибудь? Нет, тогда уже было поздно… Они, в общем-то, получили по заслугам, и надо постараться забыть о них… Но что я скажу Юргену? Разве могу я рассказать ему о том, что сделала моя несчастная мать? Он никогда не сможет понять это, он будет думать, что она поступила жестоко и дурно… Ему никогда, никогда не понять, такое может твориться только здесь, у нас… Какое счастье, теперь все изменилось и не надо больше бояться всего того, чего так боялась несчастная мама… Нет, лучше я ничего не скажу ему об этом письме, пусть будет что будет… Если и дальше пророчества будут сбываться, то моя жизнь скоро должна перемениться. Возможно, судьба все уже решила за меня, а мне остается только ждать и внимательно следить за дорогой… Что ж, пусть будет так…»

Проспавшись у Лехи, с опухшим лицом и головной болью, Максим только на третий день заявился домой. В квартире никого. Где дочь? Наверное, в детском саду… А где жена? На работе? Опять она на своей проклятой работе, с этим пижоном Красовским! Хреново все! Максим слонялся по квартире, не зная, то ли выпить снова, то ли лечь спать. На работу ехать не хотелось, он позвонил, узнал, что ничего срочного нет, и сказал, что появится завтра. Ходя из угла в угол, он заметил вдруг на полу, под письменным столом, чуть торчавший край какого-то листка бумаги, наклонился, чтобы поднять. Взял в руки, машинально понес в мусорное ведро, но вдруг еще не прояснившимся взглядом увидел Лерин почерк. Это заинтересовало его, и он начал читать… «Дорогой Юрген…»

Прочитав письмо до конца, Максим ошалело глядел на листок. Он ничего толком не понял, он не знал, когда было написано это письмо, как оно оказалось под столом… Постепенно соображая и сопоставляя факты, он вспомнил, что Лера месяца три назад разбирала бумаги матери. Она была чем-то расстроена… Может быть, она когда-то давно написала это письмо? Но нет, не похоже, что очень давно… Если оно лежало в коробке, то там может лежать что-то еще, о чем он не имеет представления? Он, как дурак, привык верить ей и не придавал значения слишком многим вещам… — Максим снял с полки коробку с бумагами Софьи Дмитриевны и стал тщательно перебирать их… Скоро у него в руках оказался пустой конверт с обратным адресом Юргена Грасса. Это заинтересовало Максима, он быстро протрезвел, оживился и повел расследование. Он живо представил себе, как впервые увидел Леру, одиноко бредущую по улице под дождем… У нее был такой вид, странный, отрешенный, печальный…

Максим внимательно, страницу за страницей, пролистывал дневник покойной тещи, сначала он не увидел ничего нового для себя, он хорошо знал историю Корнаутовых, но он продолжал искать… Рядом с ним в пепельнице вырастала гора окурков, наконец он нашел то, что искал… Сначала он был в шоке от всего, что узнал. Он даже не мог понять, какое чувство по отношению к Лере он испытывает сейчас сильнее всего — злость, обиду, ревность или жалость… Потом он стал размышлять, и чем больше он думал, тем теснее сплетались в его сознании события давних дней с тем, что происходит сейчас. Многое из того, чему он раньше не придавал значения, приобретало теперь для него иной, особый смысл. Странное поведение Леры, ее слова, даже выражение лица… «Она всегда думала о ком-то другом, она никогда не любила меня!» Эта мысль показалась Максиму столь ужасной, что он попытался отмахнуться от нее и не смог… Образ неведомого соперника преследовал его, и, решив разобраться во всем до конца, он начал действовать…

Лера ждала у метро, нервничала, поглядывала на часы.

— Привет! — Юрген, с рюкзаком на плече, вышел из такси и подбежал к Лере. — Я плохой немец, я опаздываю на свидание.

— Ты прекрасный немец!

— Правда? — улыбнулся Юрген.

Лера поцеловала его в щеку.

— Осторожно, — сказал он, — ты можешь вскружить мне голову.

— Это было бы замечательно! — Она взяла его за руку.

— Куда ты меня ведешь? — спросил он.

— Сюда, — она показала рукой на бульвар. — Это недалеко.

Они медленно пошли рядом, потом Лера сказала:

— Вот здесь, семь лет назад, меня провожал один парень…

— Интересная экскурсия, — усмехнулся Юрген.

— На нас неожиданно напали несколько подвыпивших хулиганов. Максим уложил всех и спас меня. Но один поднялся и ударил его ножом.

— Почему нет памятника?

— Он не умер, — сказала Лера. — И все это, к сожалению, совсем не смешно.

— Я понял. Он выжил, и ты вышла за него замуж.

— Как ты догадался? — удивилась Лера.

— Это очень просто. Я режиссер. Моя профессия угадывать сюжет. Твой муж инвалид, ты не можешь его оставить. Это мелодрама.

— Он вполне здоров.

— Значит, он супермен, это тоже интересно, action, боевик.

— Мой муж милиционер, — засмеялась Лера, — следователь уголовного розыска.

— О! Он опасный человек! За нами никто не следит? — Юрген остановился, обнял Леру. — Я сейчас тебя поцелую. Потом меня арестуют как немецкого шпиона.

— Политический детектив, — рассмеялась Лера. — Но пусть он будет с хорошим концом…

— А с каким? — с интересом спросил Юрген.

— Герои сумеют скрыться от преследования и будут жить долго и счастливо…

— Мне это нравится, — сказал Юрген.

— Ладно, идем, нас ждут.

Адик открыл дверь, по-дружески поцеловал Леру, протянул руку Юргену.

Из глубины квартиры доносились звуки рояля, странные, печальные, похожие на человеческие голоса.

— Какая интересная музыка! — удивился Юрген.

— Это Серый. Он сегодня в ударе. Выдал новые стихи, а теперь импровизирует.

Адик повел гостей в огромную комнату, обитую посеревшими от времени одеялами, хранившими в своих пропыленных недрах историю бард-рока. За роялем сидел бледный, осунувшийся, но вполне счастливый Ваня, рядом с ним, облокотившись на исцарапанную черную крышку, служившую одновременно акустической деталью и обеденным столом долгие годы, стояла Наташа. В глубине комнаты, в табачном дыму, обозначились еще две фигуры — ударник Геша по кличке Ринго-2 и бас-гитарист Никита. Надо сказать, что музыкант он был классный. Над ним, конечно, в первое время тяготела тень Вовчика, но он сумел терпеливо вынести это, преодолеть, обрести свое лицо и доказать, что достоин занять вакантное место в «Квадро».

В полумраке, в табачном дыму, все было, как когда-то, когда Лера впервые попала в этот необычный дом… Свободная, все еще надеявшаяся на скорую встречу с Юргеном, она не знала тогда, что ждет ее впереди. Сейчас она не могла понять, сон это или явь… Ей показалось вдруг, что она смотрит на сцену таинственного театра, где вместе с другими играет она сама. Какая странная игра, как удивительно все, что она видит! Вот она сидит на диване рядом с Юргеном, он обнимает ее у всех на глазах. Ваня продолжает наигрывать свою только ему понятную лесную песню… Адик берет гитару… Сначала поет он один, потом они поют все вместе — он, она и Юрген… Кто-то дает Юргену гитару, он говорит, что любитель, а тут настоящие профессионалы. Но Наташа уговорила его, он играет… Лера с удивлением видит, как она сама вместе с Наташей пляшет цыганский танец… В какой-то миг ей почудилось, что в комнате, вместе со всеми, появляется Вовчик, живой, веселый… Сколько времени продолжается все это, она не знает, она только видит проступающую сквозь туман сказочную сцену и слышит фантастическую музыку…

— У меня сюрприз! — вдруг закричала Наташа. — Юрген, иди сюда! Так, садись на диван, закрои глаза… Адик, кассету зарядил? — шепотом спросила она. — Отлично! One. Two. Three! Смотри!

Юрген открыл глаза и с удивлением увидел на экране самого себя, веселого, молодого, беззаботного. Он обнял Леру, она прижалась к нему и положила голову ему на плечо… Она не знала, сколько сейчас времени, и не хотела думать о том, что вообще происходит за пределами волшебного бард-рокерского мира…

Красовский появился на студии мрачный и озабоченный.

— Где Голицына? — спросил он, глядя на Наташу. — Уж не заболела ли в очередной раз?

— А разве она нужна сегодня? — растерянно произнесла Наташа.

— Мои сотрудники должны быть на месте в рабочее время! Если это кого-то не устраивает, я насильно никого не держу!

Вера с сочувствием поглядела на Наташу, Наташа бросилась звонить Лере. Дома у нее никто не брал трубку. Наверняка она где-то с Юргеном…

— Леонид Аркадьевич, она, наверное, выехала. Транспорт плохо ходит, я сама чуть не опоздала.

— Оставь, пожалуйста, эти сказки! — резко оборвал ее Красовский, вытащил из пачки сигарету и вышел в коридор.

— Что это с ним? — прошептала Маша. — Если он с тобой так, то дело плохо.

— Я такой же сотрудник, как и все, — сказала Наташа, побледнев.

— Да ладно за дураков нас держать, — усмехнулась Вера.

Наташа молча вышла за дверь, на лестничную площадку, дрожащей рукой достала сигарету, увидев перед собой протянутый огонек зажигалки, прикурила, подняла глаза.

Красовский, прищурясь, смотрел на нее.

— Держи себя в руках, — сказал он холодно.

— Да, я буду держать себя в руках! Только прошу, если можно, не делать мне замечания при посторонних!

— Что? О чем ты говоришь? Я не понял.

— О том, что сказала! — Наташа уже чуть не плаката от обиды. — Я, между прочим, режиссер, а не ваша секретарша!

И тут Красовского понесло:

— Ты что это о себе возомнила? Может быть, ты считаешь, что имеешь какие-то особые права? С чего это взбрело тебе в голову? Если между нами и было что-то, это не имеет к работе никакого отношения! Запомни это раз и навсегда! Мало ли, кто когда с кем переспал! Твоя подруга занимается личной жизнью в рабочее время, ты ее покрываешь! Потом мне звонит ее муж! Только этого не хватало! Устроили бордель! Набрал баб себе на голову! Какого черта!

— Леонид Аркадьевич, да что вы, ей-Богу? — взмолилась Наташа.

— Что я? Я требую уважения к работе, за которую я один несу ответственность, а вы получаете деньги, между прочим! Это — раз. И второе. Забудь раз и навсегда, что я встречался с тобой. Это была величайшая глупость. Никогда больше не звони мне домой! Поняла? — он повернулся и быстро пошел вверх по лестнице.

Наташа, с трудом сдерживая рыдания, закурила новую сигарету и вдруг увидела Ваню. Он стоял совсем рядом.

— Ты… все слышал? — спросила она.

— Это уже не имеет значения, Натали. Я принял решение еще раньше, и теперь только убедился, что это решение правильное. Пойдем, я куплю тебе кофе с пирожными, а потом провожу домой.

Наташа уткнулась головой ему в плечо.

— Алле! Юрген?

— Лера, я сегодня улетаю в Германию.

В трубке — молчание.

— Лера, ты слышишь меня?

— Да… Ты говорил, что приехал надолго…

— Я так думал. Но изменились обстоятельства. Ты можешь приехать?

— Господи… Я приеду сейчас.

— У меня всего три часа.

— Хорошо. Я быстро…

Юрген в махровом халате открыл дверь.

— Что случилось? — спросила она встревоженно.

— Потом, — прошептал он, обнимая Леру. — У нас мало времени! Я закрыл дверь на ключ, завесил окна. Нас никто не найдет…

В этот день они любили друг друга так, словно это было в первый и последний раз в жизни… Потом Лера спросила:

— Почему ты уезжаешь?

— Я должен снять фильм о воссоединении Германии.

— Это очень серьезно, — сказала Лера.

— Скоро разрушат Берлинскую стену. Это история. Я понимаю. Но у нас с тобой своя история, я хочу навсегда разрушить стену, которая разъединила нас. Ты можешь развестись с мужем?

— Наверное… Хотя это трудно.

— Я подожду. Но я не хочу больше ждать долго.

— Я тоже, — сказала Лера.

— Ты разведешься и приедешь ко мне. Хорошо?

— А моя дочь?

— Возьмешь ее с собой. Я пришлю вам вызов. Решай.

— Я все решила… Я люблю тебя…

— У меня есть еще одна просьба. Если у тебя будет ребенок от меня, обещай его сохранить.

— Обещаю, — прошептала Лера, целуя его.

Известно, что влюбленным свойственно терять голову. Когда Лера торопливо бежала по улице к остановке автобуса, она не замечала ничего вокруг. За ней медленно ехала какая-то машина, но она даже не оглянулась. Пусть себе едет, наплевать, можно доехать и на автобусе.

Уже на остановке машина затормозила.

— Могу подвезти, — произнес знакомый голос.

— Макс?! Ты что здесь делаешь? — с наигранным удивлением спросила Лера.

— Да так, катаюсь, знаешь! Садись! — Он схватил ее за руку и втащил в машину.

Лера села, поглядела на него и стала лихорадочно обдумывать ситуацию. Максим был бледен, синяки под глазами. Таким она его никогда не видела.

— Что с тобой? — спросила она, стараясь говорить как можно более непринужденно.

— Со мной все в порядке! Вот с тобой что?!

— Со мной тоже все в порядке… — не очень уверенно ответила Лера.

— Ладно, будем разговаривать дома.

Лера внутренне напряглась, она старалась угадать, что известно Максиму и в каком плане пойдет разговор. Сама по себе встреча с Максимом неподалеку от дома, где жил Юрген, не могла быть простой случайностью. Возможно, он давно уже следит за ней, а ей такая простая мысль до сих пор даже в голову не приходила… В конце концов, она решила для себя, что как будет, так и будет. Если ему что-то известно о ее встречах с Юргеном, то это еще ничего не значит. Но уж коль разговор неизбежен, может, оно и к лучшему.

— Интересная история получается, — зло сказал Максим. — На работе говорят, что ты больна! Наталья заявляет, что ты где-то в студии! Красовский печется о твоем здоровье и советует пить чай с коньяком! Совсем, мать, завралась?

— Ты только что сказал, что будем разговаривать дома, — парировала Лера.

— Плевать я хотел! Где ты была?

— Когда?

— Сегодня, утром, весь день?

— Это допрос? — тихо спросила Лера.

— Нет, знаешь ли, дружеская беседа! Мне и так все известно, просто не хочу, чтобы ты врала. Хочу, чтобы сама честно во всем призналась!

— Пришли мне повестку, я приду и признаюсь, — попыталась пошутить Лера.

Максим сжал губы так, что они побелели.

— Советую тон сменить. Итак, ты была в доме сто двенадцать по этой улице, квартира тридцать пять…

— Ты… следил за мной? — тихо спросила Лера.

— В этом не было необходимости! Я использовал метод дедукции!

— Да, — сказала Лера, — сыщик из тебя превосходный! Мы в восхищении! Но машину ты ведешь отвратительно!

— Не кривляйся! Не по телевизору выступаешь!

— Я не кривляюсь, а цитирую классику. — Лера вполне овладела собой и готова была выдержать любой поединок с собственным мужем.

— Квартира арендована немецким посольством. В ней временно проживает гражданин ФРГ господин Грасс, или как там у них называют — герр Грасс?

— Ну и что дальше? — невозмутимо спросила Лера.

— Что дальше? А вот это я как раз и не знаю! Хотел у тебя спросить!

Лера промолчала. Они наконец въехали во двор своего дома, вышли из машины.

— Где Соня? — спросила Лера, войдя в квартиру.

— В саду. Мать хочет забрать на выходные.

Леру внутренне передернуло от полученной информации.

— По-моему, ей и дома неплохо, — сказала она. — Я тоже хочу побыть с дочерью!

— Что, проснулись материнские чувства?

— Я пойду за Соней, — сказала Лера. — Договорим позже.

— Как знаешь! — Максим опрокинул рюмку. — Лучше бы меня тогда убил тот подонок! Я умер бы счастливым…

Красовский наконец вышел в эфир со своей коронной передачей, которую готовил втайне от всех. Он многого ждал от нее, но теперь не был уверен, что его надежды оправдались. Герой его фильма почти пятнадцатилетней давности, отсидевший в тюрьме десять лет и освобожденный благодаря перестройке, должен был предстать перед зрителем в качестве разорвавшейся бомбы. Но бомба, судя по всему, не разорвалась, Красовский не мог толком понять почему, и был раздражен до предела. Интересно, что Леднев сам разыскал его, просто так, без какой-либо видимой практической цели. Однажды, увидев передачу из студии «Параллель», он взял да и позвонил Красовскому домой.

— Узнаешь меня, Леонид? — прохрипел в трубке давно забытый голос. — Помнишь, как ты кино снимал про меня?

При первых же фразах у Красовского зародилась идея сенсационной передачи, которая должна была стать открытием и по смыслу, и по форме. Оставалось только уговорить Леднева. Это оказалось не так просто. Судя по всему, Леднев принадлежал теперь к довольно влиятельной части теневого мира. Красовский применял все свои дипломатические способности и, честно говоря, до конца не был уверен в положительном результате. Тайный московский мафиози мог в последний момент отказаться от эфира. Красовский не был уверен, что этот человек вообще нуждается в какой-либо рекламе, более того, он до сих пор не знал до конца, сколь велики влияние и власть этого довольно невзрачного на вид человека. Но отступать было не в его правилах. У него было хорошо развито чутье на людей, которых можно выгодно использовать, и он был уверен, что, вытащив в эфир своего героя, непременно добьется успеха. Вероятно, будет скандал с начальством. Ну, к этому не привыкать, он всегда ходил по лезвию бритвы и по горящим углям, и только риск приносил ему настоящее удовлетворение. Он был игрок, талантливый игрок, делавший самые большие ставки и не терпевший поражения.

В передаче были использованы кадры из старого фильма, он задавал Ледневу неожиданные, провокационные вопросы. Казалось бы, все шло прекрасно. Но в какой-то момент Красовский почувствовал, что его герой имеет какие-то свои, не совсем понятные ему цели. Он говорил не совсем то, что хотел услышать Красовский, вел себя не совсем так. Словом, он вел какую-то свою игру и иногда переигрывал. Красовскому показалось даже, что не он использует Леднева для саморекламы, а сам Леднев зачем-то использует его…

Неприятное ощущение от полупровала передачи усиливалось затаенным чувством уязвленного Валерией мужского самолюбия, и все это приводило Леонида Красовского в крайнее раздражение.

Евлампия Федоровна, одинокая персональная пенсионерка, всегда все узнавала первой и была в курсе всех событий, происходивших не только в доме, но и в микрорайоне. Она жила в этом доме столько лет, сколько он существовал, с утра до позднего вечера неусыпно дежурила то у подъезда, то у окна, то под дверью своей квартиры, превращая уши в мощные локаторы. Она не пропускала ни одно важное событие, снабжала информацией всю дворовую команду пенсионерок, за что пользовалась среди других старух особым авторитетом, на который, кроме вечно пьяной дворничихи Глашки, никто не посягал.

Несколько лет назад, когда в доме поселился Красовский, его жизнь стала одной из главных тем самых бурных обсуждений во дворе.

— Слышь, евтот наш, второй томобиль сменял, — говорила одна из старух.

— Не второй, а третий, — уточняла Евлампия Федоровна. — У него был «Москвич», потом одни «Жигули», как их, копейка называют, а теперь у его «шестерка».

— Жену-то он давно прогнал…

— К нему теперь такая ходить, глазастая… Он ее в телевизоре показывал!

— Глазастая раньше ходила, теперь ходит блондинка!

— Тебя, Федоровна, в Верховный Совет надо! — хохотнула Глашка. — Добьешься, чтоб иену на водку опустили, я за тебя проголосую!

— Молчи, пьянь неприличная! — возмутилась маленькая старушка, стукнув о землю клюшкой.

Бабки слушали Евлампию Федоровну раскрыв рты, и в конце концов на собрании жильцов избрали ее старшей по подъезду, чем она очень гордилась.

Леонид Красовский захлопнул дверцу машины, запер замок и, закуривая на ходу, направился к подъезду.

На лестничной клетке было темно. Кто-то из соседей, экономя деньги, регулярно выворачивал лампочки. Красовский, чертыхнувшись, щелкнул зажигалкой, чтобы найти кнопку лифта. Вдруг от стены отделилась какая-то тень и двинулась к нему.

Красовский вызвал лифт и на всякий случай приготовился к обороне. Глаза постепенно привыкали к темноте. Он увидел, что перед ним возникла чья-то худощавая фигура, и, совершенно не испугавшись, хотел отодвинуть ее. И вдруг услышал голос, показавшийся ему знакомым.

— Леонид Аркадьевич, вы не можете пройти мимо, не выслушав меня!

Он прищурился, стараясь разглядеть неожиданного собеседника.

— Кто вы такой и что вам от меня нужно? — произнес он с раздражением.

— Знаете, я раньше преклонялся перед вами, ваше имя приводило меня в трепет. Вы были моим кумиром.

«Господи, только этого не хватало! — подумал Красовский. — Псих какой-то! Дожил, поклонники преследуют в подъезде, как Валерия Леонтьева или Аллу Пугачеву! Вот маразм!»

Евлампия Федоровна подошла к двери своей квартиры с мусорным ведром в руках, вышла на площадку второго этажа и услышала внизу голоса. Один голос показался ей знакомым, конечно же, это Красовский! Совсем недавно она видела его по телевизору и не могла спутать ни с кем. А другой… Она его тоже как будто слышала раньше, но не могла понять где… Разговор шел на повышенных тонах. Евлампия Федоровна, усиленно прислушиваясь, замерла на лестничной клетке с ведром в руках…

В это время подъехал лифт, открылась дверь, и в тусклом свете Красовский узнал Ивана Серова, глядевшего на него горящими глазами.

— Ты что, спятил? Что еще за номера?! — произнес он удивленно.

— Я не спятил, — сказал Ваня изменившимся, уверенным голосом. — Вы должны меня выслушать!

— Обязательно здесь?

— Да, здесь и сейчас!

— Ну, я слушаю, — Красовский демонстративно зевнул.

— Я считал вас действительно выдающейся личностью, но я ошибся. Вы не гений, вы просто авантюрист, расчетливый и жестокий. Вы используете людей в своих корыстных целях, а потом бросаете, как отработанный мусор.

— Ну и пафос, — Красовский желчно рассмеялся, — нельзя ли покороче, у меня мало времени.

— Вы загубили жизнь самой замечательной девушки на свете! — бледное лицо Вани покрылось капельками холодного пота.

— Ах вот оно что! Советую вам, благородный рыцарь, срочно обратиться к психиатру. Если у тебя, Иван, поехала крыша, это не значит, что нужно отнимать у меня время своей дурацкой болтовней. — Красовский решительно двинулся к лифту.

— Это не болтовня, — тихо произнес Ваня. — Я пришел, чтобы убить вас, потому что вы недостойны жить в этом мире.

— Что?! — Красовский ошалело посмотрел на Ивана.

Тот вытащил из кармана пистолет и показал Красовскому.

— Но я не могу стрелять в безоружного, даже в подлеца. Это низко. Поэтому я вызываю вас на дуэль. Я хочу убить вас в честном поединке. Или погибнуть, если мне суждено. Я буду защищать честь прекрасной дамы и поруганные вами идеалы. Завтра, в десять часов вечера, я жду вас с секундантом у входа в Измайловский парк. Право выбора оружия оставляю за вами.

— Ну и цирк! — Красовский захохотал. — Поединок ученика с учителем! Надо вызвать съемочную группу!

— Во-первых, я не считаю себя вашим учеником. А во-вторых, вы напрасно смеетесь. На самом деле все очень серьезно.

— И это все? — сухо спросил Красовский.

— Все, — ответил Ваня. — Говорить бессмысленно. Вы все равно ничего не поймете.

— Да… — Красовский закурил новую сигарету. — Ты и так достаточно наговорил. Ленский, е-мое! Я могу идти, наконец?

— Можете. Я буду ждать вас завтра. Если у вас осталась хоть капля чести, вы придете.

— Даже не рассчитывай! — Красовский вошел в лифт и быстро нажал на кнопку третьего этажа, содрогаясь от нервного смеха. Да, даже он, при всей своей фантазии, не мог предположить такое. Взял к себе в мастерскую полного шизофреника! Только этого действительно не хватало! И все из-за этих проклятых баб! Нет, уж лучше проститутка с вокзала, чем претенциозные телевизионные дамочки!

Войдя в квартиру, он быстро разделся и влез под горячий душ. Встреча с Иваном оставила у него в душе неприятный осадок, но он постарался побороть это ощущение. Но вдруг, неожиданно для него самого, ему пришла в голову совершенно потрясающая идея! «Вот это да! — подумал Красовский. — Этот парень, конечно, полный кретин, но он, сам того не подозревая, подсказал мне великолепный драматургический ход. А все не так плохо, дорогой Леонид Аркадьевич! Я выиграю и эту партию, черт побери!» И он, очень быстро забыв о недавнем дурацком происшествии, стал разрабатывать свой план.

Но он не учел один существенный момент. Евлампия Федоровна, стоя с мусорным ведром у приоткрытой двери своей квартиры, слышала все и, конечно, ничего не забыла!

Ваня, стиснув зубы, чтобы не зарыдать, посмотрел на закрывшуюся дверь лифта, минуту постоял молча, овладел собой и стремительно выбежал из подъезда…

Выяснение отношений между Максимом и Лерой мучительно затянулось. Сначала Лере казалось, что все будет просто. Она все честно скажет ему, попросит развод. Они разойдутся благородно, возможно, останутся друзьями. Но договориться с Максимом оказалось значительно труднее, чем она рассчитывала.

Максим, достал из буфета открытую бутылку коньяка, разлил в две хрустальные рюмки, сел за стол, посмотрел на Леру и спросил изменившимся голосом:

— Ну, что будем делать?

Эта фраза, произнесенная тихим голосом, потрясла Леру. Лучше бы он кричал или ударил ее. Тогда, несмотря ни на что, правда была бы на ее стороне. Она приготовилась к обороне, но эта тихая фраза все разрушила разом. Лера на какое-то время растерялась, испытывая невыносимую жалость к этому грубоватому, но вовсе не злому и неглупому парню, которого она никогда по-настоящему не любила, но при этом чувствовала глубокую привязанность к нему…

— Давай разойдемся по-хорошему, — Лера старалась говорить как можно более миролюбиво.

— У меня есть другое предложение, — Максим допил свой коньяк и снова налил.

— Какое? — спросила Лера.

— Ты никогда больше не встречаешься со своим фрицем, и мы закрываем эту тему.

— Это невозможно… — тихо сказала Лера.

— Все возможно. У тебя дочь, в конце концов! Ты ведь не хочешь искалечить ей жизнь?

— Я никому не хочу калечить жизнь…

— Нет, хочешь! Сколько лет жили нормально! Я все терпел! И бардак в доме, и то, что вечно жрать нечего! Но ты предала меня! Ты забыла все, что я для тебя сделал!

— Макс, прости меня! Постарайся понять, мы с тобой всегда были друзьями, ты самый близкий для меня человек… Я помню все, что ты сделал для меня, я ничего не забыла… Но я не могу лгать.

Максим помолчал, потом произнес, мрачно глядя перед собой:

— Ты врала мне с самого начала. Ты вышла за меня, а сама тащилась от этого немца! Фриц гребаный свалил, плюнул на тебя, а теперь вдруг — здрасьте, пожалуйста! Да у тебя что, самолюбия нет, что ли? Где твоя гордость?

— В кастрюлях и ночных горшках, — тихо сказала Лера.

— Да ты… ты обыкновенная дешевка, самка, шлюха!

— Я надеялась, что ты сможешь понять меня, а ты говоришь, как моя тетка… Можно подумать, что ты — ангел безгрешный! Думаешь, мне не больно было, когда я дома с Сонечкой сидела… Думаешь, я ничего не видела, ни о чем не догадывалась? Я верила тебе, что ты дежуришь ночи напролет, звонила тебе на работу, а мне говорили — он ушел три часа назад! А приходил ты еще через три.

— Да, я мужик, понимаешь? Ты такая недотрога, то у тебя нет настроения, то хроническая менструация.

— Да, у меня не существует секса без души!

— Вот и трахалась бы с вашим Красовским!

— Что?!

— Что слышала! Вы ведь все с ним трахались, и Наташка, и ты. Но он неопасен, ему на всех наплевать. Да и ты его не любишь. Это я простил бы… А вот душу твою делить с Европейским сообществом — нет, не буду! Никогда не буду! Ты моя жена, мать моей дочери! Я скорей убью тебя, чем отдам другому!

— Так убей! Что время теряешь? Я — дрянь, шлюха, что там еще? — с вызовом сказала Лера.

— Ты… ты зря так говоришь… Ты меня провоцируешь…

— Мне что, самой застрелиться у тебя на глазах?!

Максим протянул ей пистолет.

— Стреляйся, если духу хватит.

Вдруг в дверях появилась Сонечка.

— Почему вы так кричите и мешаете спать ребенку? — произнесла она возмущенным голосом, протирая сонные глаза, и вдруг увидела пистолет.

— Мы не кричим, а разговариваем, — сказала Лера, наигранно улыбаясь, — иди спать.

— Я-то пойду, а вы опять ругаться будете?

— Не будем, родная, — Лера ласково погладила ее по голове.

— Ты хотела папу убить, да?

— Доченька, да что ты такое говоришь? Я просто смотрела его пистолет.

Соня повернулась к Максиму и поглядела на него пронизывающим взглядом.

— Убери свой пистолет! Ты что, не знаешь, что нельзя играть с оружием?

— Знаю, дочка, умница ты моя. — Максим обнял ее, но девочка вдруг отшатнулась.

— Нечего подлизываться! Весь дом прокурили! Фу, какая гадость! Вам должно быть стыдно! — Она величественно повернулась и удалилась, полная собственного достоинства.

— Да, получили… — Максим устало потер лоб.

— Мы так увлеклись выяснением отношений, что совсем забыли о ребенке… — с горечью сказала Лера.

— Не считаю это занятие увлекательным. — Максим снова плеснул в свой бокал. — Предлагаю закончить как можно скорее.

— Макс, я действительно решила.

— И что ты решила? Разводиться? Врешь ты все!..

— Пойми, мне тоже очень трудно, честное слово. Я сама прекрасно понимаю, что так дальше нельзя… Я не хочу, не могу больше врать! А если я останусь с тобой и буду делать вид, что ничего не случилось, это будет вранье, и мы будем жить день за днем в этом вранье!

— Как жили раньше… — пробормотал Максим слегка заплетающимся языком. — А тут… подвалил принц заморский — ты и растаяла! Думаешь, ты очень нужна ему? Да у него таких, как ты, в каждой стране по сотне! Ладно, не злись, я как друг говорю. Забудь своего фрица. Он тебя однажды бросил и опять бросит! И останешься ты одна! А мне за тебя обидно. Распинаешься перед ним, ах, дорогой, ах, прости! Да он о тебе и думать-то не думал! А тут наболтал всякого, ты и растаяла, как снежная баба! Да ты и есть баба, возомнила о себе черт знает что, а ты и есть баба!

— Прекрати, Макс! — резко сказала Лера. — Я это тоже уже слышала.

— А ты что мне рот затыкаешь? Правду слушать не нравится?

— Ты… читал мамин дневник? — спросила Лера, спокойно глядя на него. — Может быть, ты и письмо мое нашел? Тоже прочитал, да?

— Мало ли что я читал. Я, может, и Библию читал, и тысячи всяких протоколов допросов читал, ну и что?

— Вот и читай. А мои письма не трогай!

— Лерка, честное слово, я ни в чем тебя не упрекну, только оставь его!

— Значит, я упрекну тебя! Ты этого хочешь?

— Это что-то новенькое… Ну валяй.

— Что — валяй? Ничего новенького не будет, я все уже сказала!

— Да упрекай сколько хочешь! Сам знаю, что не безгрешный какой, в конце концов! Я нормальный мужик! Думаешь, легко каждую ночь ложиться в постель с куском льда?

— Ты опять повторяешься! Надоело. Извини, уж какая есть…

— И я какой есть. Ну было, так это все ниже пояса… Я даже и девок-то этих не помню как звали… сами на мне висли… Это ничего не значит! Семья — вот что главное!

— Вот этим как раз баба от мужика отличается, — Лера закурила новую сигарету, — у нее не бывает так — ниже пояса одно, а выше — другое…

Максим оторопело посмотрел на нее.

— Значит, ты… меня… никогда не любила?

— Ты мне нравился, я очень привязалась к тебе…

— Да-а… — протянул Максим. — Я вас люблю любовью брата! Ты это хотела бы от меня услышать? — Он с размаху треснул кулаком по столу. — Нет, не будет тебе братской любви!

— Макс, ты с ума сошел, третий час ночи.

— К черту! Плевать! Вали к своему фрицу! Соня со мной останется! А ты наслаждайся жизнью, душой и телом, выше и ниже… черт тебя дери! Только потом, когда он бросит тебя, как сношенную тряпку, ко мне не приходи! Все! Хана!

— Макс, иди спать, — дружелюбно сказала Лера, посмотрев на мужа и понимая, что продолжать разговор абсолютно бессмысленно. — Ты пьян.

— Я пьян? А я все помню, я был не пьяный! — проорал он во всю глотку.

Когда ж я уходить решил… Она… сказала: «Не спеши», Она сказала — «Не спеши»! Ведь… слишком рано!»

Идем спать, а? — Он обнял вдруг Леру и повис на ней.

На часах было три.

Лера медленно, с трудом, потащила его в комнату.

— Отстань, сам дойду, — еле внятно проговорил он. Качнулся, рухнул на диван, схватил Леру за руку. — Иди сюда, ты… моя жена! Или… нет?

— Или нет, — прошептала Лера, осторожно освобождая руку.

Но Максим уже ничего не слышал, он громко всхрапывал, сопел и что-то невнятно бормотал во сне…

Бабки, как всегда, дежурили на лавке чуть в стороне от подъезда. Со своего наблюдательного пункта они видели, как подъехал Красовский, вышел из машины, вошел в подъезд, где, как обычно, было темно… Через минуту раздался выстрел и крик… Потом кто-то стремительно выскочил на улицу, сел в машину Красовского и уехал…

Такого грандиозного события в жизни бабок еще не было. Они заохали, запричитали, но никто из них не знал, что делать, и ни одна не решилась войти в подъезд.

— Чего расселись, курицы?! — заорала Глашка. — Милицию вызывайте! — Она решительно двинулась к подъезду и открыла дверь в темноту…

Утром Лера с трудом растолкала непроспавшегося Максима. Его срочно требовали к телефону из прокуратуры.

Он, чертыхаясь, протер глаза, взял трубку.

Лера с удивлением наблюдала, как меняется его лицо… Он сразу отрезвел и сказал бодро:

— Присылай машину! Не, я с бодуна, сам не поведу, вечером в конторе опохмелимся! — Потом обратился к Лере: — Быстро сделай кофе! Я должен ехать. Вчера кто-то стрелял в вашего Красовского.

— Он жив? — спросила Лера без особых эмоций.

— Да жив. В больнице. Мне придется вести это дело. Не хочешь жить со мной, затаскаю как свидетельницу! Никуда от меня не денешься! — Он на ходу проглотил кофе, быстро оделся и пошел ждать машину на улицу.

Услышав звонок, Евлампия Федоровна бросилась к двери.

— Кто здесь?

— Откройте, милиция!

Она приоткрыла дверь, через цепочку посмотрела на раскрытое удостоверение, потом подняла глаза и сразу узнала местного участкового. С ним был еще один, в штатском, оперативник из отделения.

— Пожалуйста, входите, товарищи милиционеры! Вы насчет выстрела?

Двое вошли в квартиру, она сразу провела их на кухню.

— Присаживайтесь. Чайку хотите?

— Да не откажемся, — сказал участковый.

— Итак, вы что-нибудь видели вчера вечером? — начал оперативник в штатском, приготовив бумагу и ручку.

— А как вы думаете? — она понизила голос. — Я старшая по подъезду. Мы вечером беседовали с соседками во дворе… Видим, подъехала машина, выходит Красовский Леонид Аркадьевич, значит, закуривает, как обычно, входит в подъезд, машину у подъезда оставил.

— В котором часу, не заметили? — спросил участковый.

— А как же не заметить? Девять часов было! Как раз программа «Время» начинается. Из окна было слышно. Значит, входит Леонид Аркадьевич в подъезд, с виду усталый такой, а после слышим — стреляют! После выбегает этот бандит, прямо в его машину, только его и видели!

— Вы не заметили, куда поехала машина?

— Да как же не заметить, товарищ следователь!

— Я не следователь, а оперуполномоченный. Мы ведем предварительное расследование, а завтра будет следователь из прокуратуры.

— Извините, товарищ… Значит, она вот так развернулась, машина его, и так быстро за угол, где кофтейнеры для мусора…

— А долго вы во дворе находились?

— Еще светло было…

— Хорошо. Сейчас у нас темнеть начинает около шести? Так, Петрович?

— Думаю, так…

— Вы не заметили, никто в подъезд не входил за это время?

— Да никто не входил! Он небось на чердаке упрятался! Оттудова и смотрел. — Она понизила голос. — Товарищ полномочный, я знаю, кто евтот убийца. Я его намедни видела. Он тогда на лестнице с Леонидом Аркадьевичем такой разговор завел — я, говорит, вас убью! Вы, говорит, такой-сякой, а тот ему и говорит, оставь, мол, меня, Иван, в покое! Занятой я человек. А Иван свое гнет…

Оперуполномоченный внимательно слушал рассказ активистки подъезда, то и дело записывая что-то.

— Иван, говорите? Так он назвал его?

— Да вот вам крест, сама слышала!

— А если бы увидели того Ивана, смогли бы его опознать?

— Как не опознать? Я его в телевизоре видела, когда эта передача была, про этих рокеров. Мы все передачи Леонида Аркадьевича смотрим, знаем, кто живет в нашем доме!

— В передаче, говорите? Да если это он, мы его живо возьмем!

— Я женщина простая, но если чего надо, я всегда помогу, потому что я власть уважаю, и Леонида Аркадьича уважаю, и евтого бандита поймать помогу.

— Можете описать, как он выглядел?

— Да говорю вам, его в передаче показывали! Шустрый такой, худой, ростом поменьше вас будет. Волос у его светлый.

— А когда был выстрел, и он выбежал из подъезда, вы успели его разглядеть?

— Как не успеть! Он весь в черном был, и шапка на ем черная! Но фигура точно его! Ты мне верь, сынок, зачем я напраслину наведу?

— А кто еще с вами на скамейке был, Евлампия Федоровна? — спросил участковый.

— Да все наши были, из десятой, из сорок третей фатиры, и Клавка с другого подъезду, что в магазине работает, и Глафира…

Оперативник кивнул.

— Спасибо, Евлампия Федоровна, может быть, придется побеспокоить вас еще раз…

— Милости просим…

— А сейчас прочитайте протокол и распишитесь. «С моих слов записано верно, мною прочитано…» Фамилия, имя, отчество и ваша подпись.

Евлампия Федоровна надела очки, с очень серьезным видом углубилась в чтение документа. Наконец, вздохнув, вывела под протоколом свою подпись.

— Я вам вот еще что скажу. Этот убивец, может, еще придет! Вы уж там последите, чтобы он еще на кого не напал! Заберите его скорее! — Насмотревшись всяких детективов, бабка живо представила себе, как в больницу к Красовскому проникает страшный убийца в маске. — И в больнице у Леонида Аркадьича поставьте охранника своего!

— Все сделаем, не волнуйтесь, Евлампия Федоровна!

— А самое главное, — старуха заговорщически подмигнула, — у них из-за чего все вышло? Из-за женщины!

— Правда?

— Да точно вам говорю!

— Хорошо, мы еще зайдем. Большое вам спасибо.

— Идите к нам в отделение работать, будет добавка к пенсии! — пошутил участковый.

Проводив милиционеров, бабка огляделась, накинула пальто, платок на голову и быстро вышла во двор, где уже ожидала ее вся местная команда, столпившись вокруг заветной лавочки.

— Толковая бабка, — сказал оперативник участковому по дороге в отделение.

— Думаешь, правда все?

— Да, похоже, покушение на почве ревности. Типичный случай. Надо брать парня, а там разберемся.

— Посадят его…

— Это факт. Хотя, если наймет хорошего адвоката, может отделаться условным…

— Ладно, наше дело взять, а там пусть прокуратура разбирается, раз они в это дело влезли.

— Я слышал, Денисов будет вести следствие. Он мужик толковый…

Из прокуратуры Максим, проглотив таблетку Алка-зельцер и полпачки аспирина, поехал в больницу к Красовскому, которого, говоря честно, просто терпеть не мог. И не только из ревности, он вообще считал его самовлюбленным пижоном и никогда не мог понять, почему все создают вокруг него такой ажиотаж.

Красовский лежал в картинной позе, выставив напоказ загипсованную руку. Вокруг него толпились журналисты, которым он давал интервью. Дежурная медсестра только разводила руками, но ничего сделать не могла.

— Как вы думаете, почему в вас стреляли?

— Вы думаете, что это заказное убийство?

— Вполне возможно…

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Разве можно подозревать государство…

— То есть, вы считаете, что у убийц были политические мотивы?

— Я не могу это утверждать…

Максим вошел в палату и быстро прекратил бурную пресс-конференцию.

— Московский уголовный розыск. Прошу всех посторонних освободить помещение!

Медсестра облегченно вздохнула, с благодарностью посмотрела на Максима. Он, в свою очередь, отметил про себя, что она хорошенькая и формы под белым халатиком просматриваются что надо.

В беседе с Максимом Красовский не сказал ничего нового. Да, на него напал кто-то в подъезде, человек этот, видимо, наемный убийца. Он был в маске, к тому же в подъезде так темно, что разглядеть что-либо невозможно. Сам он считает, что это покушение с политической подоплекой, вызванное его последней передачей. Вероятно, кому-то не нравится его метод срывания масок и постановка на телеэкране слишком острых вопросов. Конкретно он не подозревает никого, надеется, что в этом разберется следствие.

Максим во время разговора мысленно представил Красовского в постели рядом со своей женой, и ему вдруг стало смешно. Нет, этот старый пижон с впалой грудью и наметившимся животиком не мог быть для него опасным соперником! Странно, что они все нашли в нем! Правда, чем-то отдаленно, слегка он напоминал лицом и манерами Клинта Иствуда, но это было слишком отдаленное сходство. Еще Максим подумал, что находится сейчас в гораздо более выгодном положении, чем этот стареющий Казанова. Максим прекрасно знает, кто он такой, и многое знает о нем, а тот даже представления не имеет, кто ведет расследование! Фамилия Денисов, видимо, ни о чем ему не говорит, иначе он обязательно отреагировал бы… «Хорошенький будет сюрприз для него, когда он узнает, что я муж Валерии! Ведь он никогда в жизни меня не видел, да и по телефону слышал всего несколько раз! Раз не опознал по голосу, пусть и дальше находится в неведении. Мы его еще удивим, мы еще посмеемся!»

На следующее утро Максим, почти окончательно отрезвевший, приехал в районное отделение милиции, где уже завели дело, с которым ему предстояло ознакомиться.

Войдя в помещение, Максим за решеткой в КПЗ вдруг увидел Ваню Серова, понуро сидевшего на лавке. Никак не связывая появление Вани с делом о покушении на Красовского, Максим удивленно спросил:

— Ванька? Ты как сюда попал?

— Меня арестовали, — печально ответил Ваня.

— Что за хренобень еще? За что?

— Он у нас подозреваемый номер один по делу Красовского! — произнес дежурный.

— Что? — заорал Максим. — Да вы что, совсем сдурели все?! Немедленно освободите его!

— Не имеем права, капитан.

— Какого хрена! Ладно, Ванька, мы с тобой разберемся. Ты пока тут сиди и не высовывайся, а я пойду читать это гребаное дело.

Прошло всего два дня, но писанины набралось уже на полдня чтения. Проклиная советский бюрократизм, Максим дотошно перечитывал показания старухи-пенсионерки, потом других соседок. Читал и не верил своим глазам.

— Оперативно работаете, ребята, — похвалил он местных ментов. — Тащите сюда подозреваемого!

Когда привели Ваню, Максим попросил оставить их наедине. Местные, слегка обидевшись, удалились из помещения.

— Ванька, что за шизня? Ты что, правда стрелял в него? — озабоченно спросил Максим.

— Нет, Макс, я не стрелял. У меня и пушка была не настоящая.

— Блефовал, значит? На понт брал?

— Ну, вроде так. Знаешь, я правда хотел его убить, но в честном поединке. Теперь я понимаю, как глупо я выглядел. Он смеялся надо мной, будто я глупый младенец… Жаль, что его и вправду не застрелили… — задумчиво произнес Ваня.

— Слушай, может, и мне жаль, но ты забудь, навсегда выкинь из головы, что мне сейчас сказал!

— Я и им говорил…

— Совсем рехнулся, мать твою?! Такие ребята не шутят!

— Знаю, — тихо сказал Ваня.

— Так на кой хрен ты сам себя закапываешь?

— Не знаю, Макс… Может, я просто врать не умею, говорю, что думаю, вот и все. Я не смог защитить ее честь…

— Ты и впрямь «отмороженный!» — Максим стукнул по столу кулаком. — Защитить не смог! А как теперь тебя защищать?

— Знаешь, мне теперь все равно, что будет со мной…

— Где тебя взяли?

— Около дома… Я к Адику шел, а тут они как раз… Я ему даже позвонить не смог.

— Ладно, поехали дальше. Ты где был во время покушения?

— Не помню, Макс… Кажется, бродил где-то по улицам…

— На допросе ты это тоже сказал? — прошипел Максим.

— Нет, сказал, что не помню, где был…

— Да, брат, хреново, но чуть-чуть легче. Кто-нибудь тебя видел, пока ты по улицам шлялся?

— Не знаю… Я тогда в себя ушел, я на людей не смотрел…

— Предположим, никто тебя не видел. У тебя вроде амнезии было что-то, — рассуждал Максим вслух, но еле слышно, шепотом, — алиби у тебя должно быть… Короче, не смей больше ничего говорить. Не помню ни хрена — вот и все! Молчи как рыба, и требуй адвоката. Ни одного допроса больше без него! Понял?

— Понял… А где адвоката взять? — грустно спросил Ваня.

— Будет адвокат. Дружок мой закадычный, Лешка, вот такой парень!

Максим, копаясь в деле, чувствовал настоящий профессиональный азарт. На какое-то время все отодвинулось на задний план, даже переживания по поводу Леры не так угнетали его, как несколько дней назад. Пока все складывалось не так уж плохо. Машину Красовского нашли на другой же день, целую и невредимую, в нескольких кварталах от его дома. Ванька, правда, все еще сидел, но Максим был уверен, что сумеет его вытащить в самое ближайшее время. Ему было искренне жаль этого чудного поэта, которому родиться бы и жить в каком-нибудь девятнадцатом веке, а не сейчас… Адик, с которым Макс успел переговорить до вызова того на Петровку, уверенно заявил, что Иван Серов весь вечер находился у него в квартире и что они репетировали новую песню. То же самое подтвердили и двое других музыкантов, и Наташа. Все их показания были приобщены к делу. Кроме папки с официальными документами, на столе у Максима лежала подборка свежих газет, где заголовки гласили: «Свобода слова в опасности!», «Новое покушение на журналиста», «Куда смотрит правительство?», «Кто следующий?», «Параллель» под перекрестным огнем», «Кто стрелял в Леонида Красовского?», «Правительство или мафия?»… Красовский стал героем дня, жертвой тайных интриг, чуть не поплатившимся жизнью за свою смелость и независимость. Шумиха в газетах, устроенная вокруг этого дела, раздражала Максима, и неприязнь к Красовскому возрастала в нем все больше.

Сам герой дня, который выглядел вполне здоровым и свежим, хотя рука все еще была в гипсе, вел себя довольно странно. Узнав, что капитан Денисов муж Валерии Голицыной, он потребовал, чтобы назначили другого следователя. Но в прокуратуре это не сочли серьезной причиной, так как Валерия Голицына хоть и была его сотрудницей, но к делу никакого отношения не имела. Во время покушения она действительно была дома, соседи видели, как она вместе с Максимом подъехала к дому на машине задолго до покушения, потом вместе с дочерью видели ее во дворе, видели, как она вошла в свой подъезд. Что последовало за этим, было хорошо известно самому Максиму.

Максим, которого не отстранили от дела по просьбе Красовского, снова явился к нему в больницу, и они остались наедине.

— Вы сами подозреваете кого-нибудь? — спросил капитан Денисов вполне официальным тоном.

— Я понятия не имею, кто стрелял в меня, — заявил Красовский не без ехидства. — Если рассуждать логически, это могли быть и вы, поскольку у вас для этого были мотивы. Вы, безусловно, знаете о моей связи с Валерией…

— Она давно раскаялась в этом, — спокойно сказал Максим.

— Потому что нашла более подходящий объект, — усмехнулся Красовский.

— Знаете, — сказал Максим, — хотя я и не стрелял в вас, но я могу понять, почему у кого-то возникло такое желание!

— Вот видите, многим хочется избавится от меня! Забавно, ей-Богу… Но я был не прав, когда просил заменить вас, мы с вами — товарищи по несчастью и должны действовать в наших общих интересах.

— Давайте вернемся к делу, — сухо сказал Максим, потрясенный в душе наглостью Красовского.

— В таком случае могу сказать одно. Версия покушения из ревности мне так же, как и вам, кажется крайне нелепой. Мнение журналистов я считаю более убедительным и объективным.

«Пожалуй, я недооценил его, — думал Максим, выходя из больницы, — он чертовски умен, хитер и знает на самом деле гораздо больше, чем делает вид»…

Несколько часов Максим вместе с Лехой потратили на изучение запутанного дела, которое Максиму казалось все более странным. Они строили разные предположения и догадки, но в своих рассуждениях продвинулись не слишком далеко. В этом деле явно не хватало фактов. Вся достоверная на первый взгляд информация исходила от старух-сплетниц, показания которых нельзя было считать абсолютно надежными. Леха, проштудировавший дело от корки до корки, внимательно просмотревший газетные статьи, задумался на некоторое время.

— Что скажешь, мыслитель? — спросил Максим.

— Не знаю… Мне кажется, Макс, ты никогда не найдешь убийцу…

— Почему?

— Тут какая-то подтасовка, все, кто фигурируют в деле, — пешки, но вот чьи руки их двигают, кто с кем играет — этого мы с тобой и не знаем.

— Может, ты и прав, но как Ваньку-то вытащить?

— Знаешь что, попробуй вызвать старуху на опознание.

— Так она его опознает!

— Это нам и нужно. Смотри, что они говорят…

Леха, листая дело, показывал Максиму нужные фразы в свидетельских показаниях.

— Ну, ты молоток! — Максим стукнул друга по плечу. — Может, хоть это доброе дело сделаем!

Когда Максим поздно вечером вернулся домой, Лера бросилась ему навстречу.

— Макс, ты Серого освободил?

— Погоди, не так быстро… Думаю, в понедельник все решится. А как поживает господин фриц?

— Он давно улетел в Германию…

— Слава Богу, — Максим устало развалился в кресле.

— Есть хочешь? — спокойно спросила Лера.

— Это что-то новенькое. Давай, коль не шутишь…

Они поужинали все втроем, вместе с Соней, разговаривая за столом о чем-то незначительном. После ужина Максим, который действительно очень устал за последние дни, завалился спать. Лера уложила Сонечку, долго сидела в кухне одна, задумчивая и печальная. Потом осторожно прошла в комнату к дочери и, стараясь не будить ее, тихо легла рядом…

Всю ночь ей снились сны, и в этих снах настолько перемешалось все, настолько переплелось неуловимыми нитями, что она, просыпаясь несколько раз, ничего не могла вспомнить. Но самый последний сон, который она увидела уже под утро, долго стоял у нее перед глазами… Это было похоже на застывший фрагмент из детективного фильма… Застывшая рука с револьвером… Ухмыляющееся лицо Красовского… Его рука с револьвером, направленная на самого себя…

Утром Максим обнаружил жену и дочь у двери. Обе были одеты, Соня держала в руке перевязанную корзину, в которой скребся Уголек.

— Куда это вы собрались? — удивленно спросил он.

— Везем Уголька на работу! — серьезно ответила Соня.

— Какую работу? Сегодня воскресенье! — ничего не соображая, сказал Максим.

— Черным Котом! — деловито произнесла дочь.

— С вами не соскучишься! — Максим почесал в затылке.

— Макс, это очень важно, правда, — сказала Лера. — Можно, я возьму машину?

— Да бери, жалко, что ли? Но смотри, если эта ржавчина встанет по дороге, я чинить не поеду!

— Пока, папа! — Соня подпрыгнула, чмокнула его в щеку, и все скрылись за дверью.

— Бабушка, мне только на один вопрос ответ нужен! Это очень важно, понимаешь, мне кажется, сон мой не простой был… Разложи на трефового короля, — возбужденно говорила Лера.

— Сон рассказать не хочешь?

— Нет, расскажу потом, сначала разложи. Если ответ не сойдется, тогда расскажу…

— Ладно, разложим, коли так важно…

В квартире Магды Романовны на черной бархатной скатерти сидел огромный черный кот и светящимися зелеными глазами горделиво смотрел на разложенные перед ним карты.

— Работай, Уголек, работай! — приговаривала Сонечка, гладя его по лохматой шерсти. — Бабуля, а можно мы с Угольком погостим у тебя?

— Ты маму спроси…

— Она разрешит, я знаю. Бабуля, а ты научишь меня гадать?

Магда подняла глаза и внимательно посмотрела на девочку. Глаза в глаза, всего несколько секунд, глядели они друг на друга.

— Когда время придет, — тихо сказала старуха.

— А когда оно придет? — спросила Соня.

— Скорей, чем ты думаешь…

Евлампию Федоровну пригласили на опознание. Ваня стоял перед ней среди других статистов. Как и следовало ожидать, она сразу «опознала» его.

— Вот евтот! — радостно закричала она.

— Который? — спокойно спросил Максим.

— Да я его в телевизоре видела.

Помощник Максима заржал. Это немного смутило свидетельницу. Но Максим оставался невозмутимым.

— А где еще вы его видели?

— В подъезде…

— Но вы ведь были не в подъезде, а во дворе в день покушения, так?

— Да, так…

— Кого вы видели вечером после выстрела в подъезде?

— Да етого, в маске! Он весь в черном был!

— На улице было темно?

— Да куда темнее!

— Насколько я знаю, двор перед вашим домом не освещен. Итак, было темно, человек, которого вы видели, был весь в черном, даже в маске. Как же вы могли разглядеть его лицо?

Евлампия Федоровна задумалась, с трудом соображая, что надо говорить. Потом сказала вдруг:

— Да я и не говорю, что разглядела! Как разглядишь, если он маску надел?

— Так, может быть, это был другой человек?

— Может, и другой, кто ж его знает, разве видать под маской?

— Спасибо, вы свободны. Сержант, проводи свидетельницу.

Сержант, с трудом сдерживая хохот, повел старуху к выходу…

В квартире Адика раздался звонок в дверь, он бросился открывать, за ним побежала Наташа.

На пороге стоял Максим с гордо поднятой головой, а рядом с ним — смущенно улыбающийся Ваня.

— Получайте своего узника! — сказал Максим. — Освобожден за отсутствием улик.

Адик обнял Ваню, потом крепко пожал руку Максу. А Наташа тут же повисла у него на шее и расцеловала, смеясь и плача одновременно.

— Макс, спасибо тебе! Если б не ты…

— Да ладно…

— Слушай, Макс, — Адик потащил его в кухню, — мы должны это немедленно обмыть!

Максим попятился.

— Не, ребята. Нельзя, а то опять в штопор войду. Все, я поехал…

Он вышел из подъезда, сел в новенькую милицейскую машину.

Наташа с Адиком махали ему руками из окна и кричали «ура».

Он включил мигалку, отсигналил сиреной и скрылся в потоке машин.

Весь вечер Ваня был печальнее и молчаливее обычного. Он почти не разговаривал, только попросил Адика спеть. Адик взял гитару. Он тоже пел не совсем обычно — тихо, грустно, и от его проникновенного голоса у Наташи защемило сердце…

Потом они вдвоем выпили бутылку шампанского за Серого, за Макса, за свободу и за любовь…

Утром Наташа проснулась на кухонной кушетке, встала, поставила чайник. Поеживаясь после почти бессонной ночи, она накинула на плечи плед и вошла в комнату.

Адик тихо спал на диване. На черной крышке рояля лежала записка… Наташа взяла ее в руки, стала читать и вдруг вскрикнула.

— Натали! Что случилось? — спросил Адик, глядя на нее сонными глазами.

Наташа подошла, села рядом с ним на край дивана, показала ему записку. Адик протянул руку, нашарил на полу очки, молча стал читать:

«Мне очень стыдно признаться в этом, сперва я хотел покончить с собой, но ангел Господень удержал меня и указал мне мой путь. Я понял, какой великий грех я помыслил, и я должен теперь искупить этот грех. Не надо жалеть обо мне, потому что я вижу теперь мой путь, когда-нибудь, когда я пройду его и окрепну, я вернусь к вам. Но теперь я знаю свое назначение, оно открылось мне, совсем иное, чем я думал прежде. Я люблю вас, ребята, будьте счастливы! Адик, береги Натали. Ваш Серый».

Андрей долго и задумчиво держал письмо в руках, перечитывая его несколько раз, словно стараясь разгадать его тайный, скрытый между строк смысл.

— Ты все понял? — спросила Наташа.

— Кажется, да… А ты?

— Не знаю… Меня озноб бьет! Он словно ушел… в новый параллельный мир, в свой космос, а нас с собой не позвал… Наверное, он прав…

Андрей осторожно взял Наташину руку, поднес к губам, сказал очень тихо:

— Он благословил нас.

— Ты… думаешь?..

— Я знаю, — сказал Андрей.

— Хочешь кофе? — спросила Наташа. — Чайник, наверное, закипел…

— Конечно, хочу.

Через минуту она вернулась с маленьким подносом, на котором стояли две полные чашки. Она снова села рядом с Адиком на диван, улыбнулась.

— Осторожней, он горячий…

Он смотрел на нее спокойным, открытым взглядом.

— Знаешь, когда-то мне казалось, что если ты станешь моей, я смогу перевернуть весь мир… Я ходил и думал, я придумывал музыку, я играл, пел, но я ничего не мог сказать, я не имел права… Не знаю, когда Серый понял это, но он понял… И оставил свое благословение.

— Адик, Боже мой! Ты был моим самым замечательным, самым умным, самым интересным другом, но я ничего не знала! Я даже подумать не могла…

— Никто ничего не знал.

— Какой же ты… удивительный человек…

— Не знаю, я, может быть, странный человек, но мне это никогда не мешало жить, работать в своей параллели. Это был наш мир, мы с Серым хотели даже назвать так нашу группу, мы хотели именно так снова выйти на свет, но тут появилась ваша передача… Нет, Красовский не мог украсть у нас название, он, наверное, параллельно придумал его сам… Но наши с ним параллели никогда не пересекались…

— Адик, ты думаешь, у нас с тобой получится?.. — спросила Наташа, дрожа все больше от нервного озноба.

— Должно получиться. Ты вся дрожишь, Натали! Не надо…

— Ты можешь меня согреть?

Он протянул руку, Наташа легла рядом с ним на диван, положила голову ему на грудь. Он ласково обнял ее, погладил по волосам.

— Успокойся, все будет хорошо… Мы не будем спешить, у нас с тобой впереди целая вечность…

Наташа тихо лежала, прижавшись к нему. Ей становилось теплее, озноб постепенно проходил. Она старалась ни о чем не думать, ничего не вспоминать, и чувствовала она только удивительную теплоту, все больше проникающую ей в душу…

Шумиха вокруг покушения на Красовского постепенно сошла на нет, оттесненная другими событиями. Но не многие знали, что произошло на самом деле. Лера, убедившись с помощью бабушкиного гаданья в правильности своего открытия, рассказала об этом Максиму. Она была уверена, что бесполезно искать каких бы то ни было злоумышленников или наемных убийц, поскольку они вообще не существуют. Вся эта история — хитрый рекламный трюк, ловко организованный самим Леонидом Красовским. Он хотел выдать себя за жертву коррумпированной власти, пострадавшую за свою смелость. Но получилось так, что Ваня, на которого нечаянно навела соседка, спутал ему все карты. Конечно, Красовский никогда в жизни не признается, что он сам все это придумал!

Максим был потрясен, сначала не хотел верить, но в конце концов согласился с доводами Леры.

— Черт возьми, фантастика какая-то! Надо же до такого додуматься! Что ж получается, он сам нанял кого-то, кто стрелял в него?

— Выходит, так… — сказала Лера.

— Ладно, черт с ним, с Красовским! Лерка, умница ты моя, — Максим хотел обнять ее, но Лера отстранилась и сказала тихо:

— Прости, Макс, ничего не изменилось. Все будет, как я решила!

— С ума ты сошла… Ведь он уехал!

— Макс, я должна сказать тебе…

Но Лера не успела договорить. Зазвонил телефон. Она схватила трубку.

— Лера, это я, — произнес Юрген. — Ты можешь приехать ко мне?

— Как я приеду?

— Я пришлю вызов.

— А с кем я оставлю дочь?

— Бери ее с собой.

— Но кто даст ей визу?

— Я постараюсь что-нибудь сделать… Тут такое творится, ты должна это видеть! Это история!

— Нет, это невозможно!

— Но почему?

— Я все тебе объясню! А ты можешь приехать сам?

— Когда закончу фильм… Это будет не скоро. Очень много работы.

— Я… я напишу тебе…

Во время разговора Леры по телефону Максим молча снял со шкафа чемодан, швырнул на пол, открыл крышку и стал укладывать в него свои вещи…

Когда старший следователь Денисов изложил начальству странную версию о покушении, никто не принял ее всерьез. В случае, если бы эта версия была принята, надо было бы судить самого Красовского. В конце концов дело решили закрыть, вообще не вынося на суд.

После этого Максим сделал последнюю попытку наладить отношения с Лерой. Он подошел к двери квартиры, в которой они прожили несколько лет, хотел открыть ее ключом, но потом передумал и позвонил. Ведь он так демонстративно ушел отсюда с вещами!

Когда Лера открыла дверь, у нее был растерянный вид.

— Ты что-то забыл? — спросила она.

— Я забыл тебе сказать, что вел себя, наверное, глупо.

— Макс, прости, ты должен дать мне развод, как можно скорее.

— Мы это обсудим, но почему такая спешка? Что ты собираешься делать?

— Я уеду в Германию, и ты забудешь меня, ты встретишь другую женщину, у тебя будет нормальная жизнь…

— У меня была нормальная жизнь, была семья, ты все разрушила… — в голосе Максима чувствовалось нарастающее раздражение.

— Думай обо мне все, что угодно, но я не могу остаться с тобой, я жду ребенка.

— Что ж, пусть будут двое.

— Но этот ребенок не имеет к тебе никакого отношения!

— Я понял. Это ничего не меняет. Я согласен на все. Пусть это будет мой сын или моя дочь.

— Макс, спасибо за твое благородство, но я не люблю тебя!

— Я знаю…

— Но ведь мы с тобой — друзья, ты должен меня понять.

— Я все понял… Вали в Германию, хоть завтра. Но Соня останется со мной.

— Как? Ты ведь знаешь, я никогда не откажусь от дочери!

— Я тоже…

Они оба закурили, и долго молчали. Потом Максим сказал:

— Запомни раз и навсегда, заруби это себе на носу. Я никогда не позволю увезти Соню в Германию.

— Но почему? Ей там будет хорошо… Многие родители идут на всякие жертвы, только бы их дети оказались за границей… Она будет учиться, получит хорошее образование, мы никогда не сможем дать ей здесь то, что будет у нее там!

— А я плевать хотел.

— Макс, умоляю тебя, будь благоразумнее, смотри на вещи шире. Она твоя дочь, и ты всегда останешься ее отцом…

— И я никогда в жизни больше ее не увижу. Ты этого хочешь от меня?

— А чего хочешь ты?

— Хочу, чтобы все было так, как было!

— Но это невозможно! Макс, я знала его раньше, чем тебя! Я всегда любила его! Я без него жить не могу!

— Так не живи.

— Ты это серьезно?

— Я все равно тебя потерял, я ведь не полный кретин. Я же сказал — ты свободна! Вали отсюда.

— Ты дашь мне развод?

— Ну, блин! Сказал же, хоть завтра! Езжай куда хочешь, рожай кого хочешь! Но мою дочь ты не получишь!

Лера заплакала, но Максима и это не проняло. Он сказал:

— Ты зря мотаешь нервы и мне, и себе. Поступай как знаешь, живи с кем хочешь. Но будет так, как я сказал!

Красовский вышел из больницы и снова появился на студии. У него на столе лежало два заявления: от Валерии Голицыной и Натальи Маркус. Обе просили уволить их по собственному желанию, и дата на заявлениях была одна и та же.

— Папа! Наконец-то! Как я ждала тебя! — Лера обвила руками шею улыбающегося Романа.

— Как ты жила без меня, дочка?

— Папа! Я ушла с работы, мы расстались с мужем! Я ничего не получила взамен, не знаю, что меня ждет… Но зато я живу теперь с чистой совестью!

— Разве этого мало, дочка? Ты говоришь, ничего не получила? А твоя чистая совесть?

— Прости, папа, я сказала неправильно. Ты даже не представляешь, как много теперь есть у меня… Просто мне трудно сейчас…

— Я понял, это — судьба, твоя и моя. Наша судьба — сцена. Видно, пришло твое время. Завтра утром приезжай ко мне в театр, будем тебя смотреть…

— Но, папа, я так давно не пела!

— А душа твоя тоже молчит?

— Она плачет, папа!

— Вот и славно, цыганские песни не бывают без слез!

— Папа, но я… жду ребенка…

— Что ж, многие цыганки рожали на сцене! Почему муж оставил тебя?

— Нет, папа, я сама во всем виновата! Я сказала ему, что этот ребенок не имеет к нему никакого отношения! Он не хотел уходить, но так жить невозможно. Папа, я не люблю его, никогда не любила, я всегда любила другого…

— И где он теперь?

— Он далеко… — Лера вдруг сняла со стены гитару и запела низким голосом.

В дверь стучится зимний вечер, А на сердце зимний хла-ад… Он уехал, он уехал, Не вернется он назад…

Роман стал подпевать ей, изменяя слова:

— Он уехал, он уехал и воротится назад…

Лера рассмеялась, обняла отца, и они запели на два голоса, красиво и чисто, и романс звучал так удивительно и прекрасно, что преображал и околдовывал все вокруг.

Юрген Грасс вместе с оператором сидел на специальном съемочном кране высоко над обломками Берлинской стены. На его глазах творилась история. А он думал о Лере, и он еще ничего не знал о том, что произошло в Москве после его отъезда. Почему она так странно разговаривала с ним? Может быть, решила остаться с мужем? Эта мысль больно кольнула его.

— Клаус, давай панораму со стены на людей… Потом наезд трансфокатором на лица, мне нужно несколько крупных планов…

Кран стал медленно опускаться в гущу толпы…

 

Часть третья

…Мокрый черный асфальт… в нем отражается свет фонарей, красные, зеленые огни светофоров… И мы с тобой, на пустом перекрестке… Машины проносятся мимо, словно и нет нас под дождем, на этом перекрестке… Почему опять дождь? Почему всегда — дождь?..

Потом мы все-таки садимся в машину… Промокшие насквозь, мы сидим на заднем сиденье… Ты улыбаешься мне, ты держишь мою руку в своей руке… Я боюсь шелохнуться… Слипшиеся волосы падают мне на лицо. Я встряхиваю головой. Они снова падают, лезут в глаза… Тогда ты осторожно отодвигаешь мои мокрые волосы своей горячей рукой… За окном машины расплывчато светят разноцветные фонари, мелькают дома, дома, дома… Льет дождь. Я улыбаюсь. Я счастлива. Ты рядом со мной…

Я вижу только твое лицо… Все кругом словно в тумане… Мы прощаемся на вокзале? Но я не вижу кругом никого, кроме тебя… Или, может быть, мы только что встретились с тобой там, в пустом сквере, и я вижу твое лицо в блеклых отсветах фонаря, слегка качающегося от ветра? Я вижу только твое лицо, твои глаза… Мы — одни. Мы с тобой одни во всем мире, во всей вселенной… И эта пустая комната — в квартире, в гостинице, в замке или дворце? Где этот город — в Сибири, во Франции, в Германии?.. Неплотно задернутые шторы, за окном — расплывчатый свет фонарей, мельканье фар… Или это отблески моря в лунном свете? И тихий шелест волн? Мы одни. Дождь постукивает за окном, опять дождь… Моя голова лежит на твоем плече… Ты обнимаешь меня, и я еще крепче прижимаюсь к тебе. На твоем лице играют солнечные блики… Дыхание моря, аромат магнолий, дивный цветущий сад… Я самая счастливая на земле, никого нет в мире, кроме нас с тобой… Это бесконечный прекрасный сон и — единственная реальность… Сколько минут, часов или дней прошло? Сколько лет прошло с тех пор, как мы оказались одни в мире?

Боже мой! Я люблю вас, герр Грасс! Я люблю тебя, милый Юрген, я умираю от любви. Еще сильнее, чем раньше… Я не знала, что такое в жизни бывает! Я люблю тебя до безумия, это и счастье, и горе. Это — все… Я стараюсь удержать в памяти твое лицо, каждую черточку, но оно тает и тает в голубоватом дыму…

В квартире стояла полная тишина. Потом раздался пронзительный звон будильника.

— Мама, я проснулся! — произнес детский голос.

Снова — тишина.

— Мама, ты слышишь, я уже проснулся!

Белобрысый Юрик сел в постели, сонно протирая глаза. Потом начал всхлипывать.

— Ты что ревешь? — сердито спросила Соня, глядя на брата из-под одеяла, натянутого почти до самых глаз.

— Где мама-а?

— Я не знаю, где мама, — произнесла Соня, — наверное, дома… Мама! Где ты? — закричала она, не вставая с постели.

Никто не отозвался.

— Я писать хочу, — раздалось в тишине.

— Садись и писай! Кто тебе мешает? — Соня зевнула, потянулась, опустила ноги на пол, прошаркала к зеркалу.

— А где горшок? — возопил Юрик.

— Не стыдно тебе, взрослый ребенок, а ходит на горшок! Посмотрели бы на тебя девочки из группы!

— Ну и что! У нас в группе все на горшок ходят!

— Мама, ну где же ты?! — закричала Соня, придавая голосу трагический оттенок и разглядывая в зеркале свое отражение. — Юрка мешает мне в лицей собираться! Господи, ну почему у меня столько веснушек! И косу мне никто не заплетает!

— Юрка никому не мешает, — обиженно сказал брат, сидя на горшке и катая по дивану маленькую машинку.

— Мама, если ты не встанешь, я сегодня же остригусь! — произнесла Соня.

— Мама, нельзя спать! — закричал Юрик. — Мама, вставай, Сонька ножницы взяла!

Лера слегка приоткрыла глаза, сладко зевнула и перевернулась на другой бок.

— Сонька, почему мама спит? — Юрик всхлипнул, слезая с горшка.

— А я откуда знаю? — Соня передернула плечами. — Мам, может, ты заболела? This is disaster! У нас сегодня вечером дискотека! В чем я пойду?

— Это твои проблемы! — с серьезным видом высказался брат.

— Ты что такой наглый? — рассердилась Соня. — Сейчас у меня получишь!

— Ребенка бить нельзя!

— Мама, если ты не встанешь, я изобью ребенка! — ехидно произнесла Соня.

Лера, протирая глаза, села в постели.

— Это гнусный шантаж! — сказала она. — И вообще, завяжите мне бант, принесите, наконец, горшок, и отведите меня на дискотеку! Что стоите?

— Мама все слышала! — завизжал Юрик. — Она притворялась!

— Мама всегда все слышит, даже когда спит, — сказала Соня. — Мама, ты что сегодня видела во сне?

— Потом расскажу, я еще не проснулась…

Соня посмотрела на мать проникновенным взглядом.

— Опять своего Юргена? Да?

— Ну не продюсера же Лернера! — засмеялась Лера. — Соня, отведешь Юрика в сад?

— Ну вот, опять, — тяжело вздохнула девочка. — Сегодня я не могу!

— Соня, ну пожалуйста! — взмолилась Лера.

— Ну мама, я опаздываю, а он еще не одет! У меня, в конце концов, тоже есть личная жизнь!

Лера быстро вскочила с постели, напялила на сына штанишки и куртку, сунула ему в руку яблоко.

В это время зазвонил телефон.

— Здравствуйте, Борис Ефимович! — Лера посмотрела на Соню умоляющим взглядом. — Да, у меня концерт только вечером. Днем я свободна, могу приехать… Что, вы пришлете курьера? Со сценарием? Это срочно? Хорошо, сегодня же прочитаю… Спасибо… Когда вам позвонить? Не позднее завтрашнего утра?..

Соня снова вздохнула, взяла брата за руку.

— Звонит продюсер Валернер!

— Соня, пожалуйста, не называй его так… — прошептала Лера, прикрыв рукой трубку.

— Все ясно. Это надолго… — вздохнула Соня. — Ладно, пошли, спиногрыз!

Потом Лера смотрела в окно, как они шли по двору. Соня вышагивала гордо и неторопливо, держа за руку Юрика. К ней подбежал долговязый парень, снял у нее со спины рюкзачок, повесил себе на плечо, взял Юрика за вторую руку. Сзади появился еще один претендент и с размаху огрел соперника рюкзаком по голове. Тот стремительно обернулся и нанес ответный удар двумя рюкзаками сразу. Соня, стоя чуть в стороне, спокойно наблюдала за поединком, а Юрик прыгал и визжал от восторга… Потом оба парня взяли Юрика за руки и торжественно повели в сад. Ребенок, подпрыгивая, повисал на них, в конце концов один нацепил на себя все три рюкзака, а другой водрузил на плечи Юрика…

Лера отошла от окна, насыпала в чашку кофе, залила кипятком, поискала в холодильнике молоко. Конечно, опять выпили дети! Ладно… Обжигаясь, она сделала несколько глотков, закурила и задумчиво опустилась в кресло…

Она начала выступать вместе с отцом еще до рождения Юрика и очень скоро привлекла к себе внимание продюсеров. Стали поступать довольно заманчивые предложения, ей сулили головокружительную карьеру, но Лера, почти не имея опыта общения с подобной публикой, растерялась и насторожилась. За каждым из блистательных предложений просматривалась либо неизбежная совместная постель с продюсером, либо изощренное мошенничество. Посоветовавшись с отцом, Лера отказалась от многообещающих, но сомнительных перспектив и продолжала петь в цыганском ансамбле почти до рождения Юрика. Когда она снова появилась на сцене, после первого же концерта к ней подошел немолодой человек с умным, интеллигентным лицом и сказал:

— Нам надо поговорить. У меня всего пятнадцать минут, надеюсь, этого хватит.

Лера никогда не встречала его раньше, но, судя по реакции окружающих, догадалась, что этот человек многим хорошо известен.

— Я внимательно вас слушаю, — вежливо сказала она.

— Естественно, речь идет о работе. У тебя хорошие данные. Я вижу, что ты можешь гораздо больше, чем делаешь в традиционном ансамбле. Если ты согласна работать со мной, можем начать завтра.

— Каковы ваши условия? — напрямик спросила Лера.

В первый раз за время разговора он улыбнулся.

— Мои условия таковы. Во-первых, я требую много работать, и на максимально высоком уровне. Во-вторых, за хорошую работу я хорошо плачу. В-третьих, я никогда не сплю с певицами. Думаю, этого достаточно?

Лера внимательно смотрела на него. За внешней светскостью манер этого человека чувствовались жесткость и требовательность профессионала. Вне всяких сомнений, он говорил правду. Подумав несколько секунд, она ответила:

— Я принимаю ваши условия.

Так состоялась первая встреча Валерии Голицыной с одним из самых известных и богатых московских продюсеров Борисом Лернером, которого едкая на язык Сонечка вскоре прозвала Валернером.

Через некоторое время Валерия получила первое предложение выступить с сольным концертом. Она почему-то так волновалась, так боялась провала, что готова была отказаться от выступления вплоть до самого последнего момента. Но Лернер все-таки уговорил ее. У него было отлично развито коммерческое чутье, и он был уверен в успехе. Он сам подобрал ей репертуар, копаясь в архивах, мучая аранжировщиков. Это были старинные романсы, которые не звучали на эстраде много десятилетий, и после месяца изнурительных репетиций Лера вышла на сцену. Огромный зал, мигающий и плавающий свет, Лера чувствовала себя крошечной песчинкой в бесконечном пространстве… Это было почти как в детстве. Она на всю жизнь запомнила тот ослепительный зал ресторана, в котором она впервые в жизни выступала перед публикой. Она всегда любила петь, она много пела, оставаясь одна, но почему-то ее жизнь складывалась так, что пение подолгу было для нее запретным занятием. Сначала мама, потом Максим… Выступать с отцом или с Адиком было намного легче, она чувствовала их поддержку, которая придавала ей уверенность. Но сейчас никого не было на сцене рядом с ней, а вокруг было бескрайнее море лиц…

Преодолевая страх невероятным усилием воли, она спела старинный цыганский романс, вообще это был вечер романса, который надо было бы устраивать в небольшом камерном зале, а не на стадионе, где привыкли слушать рок и попсу. Но в программе у Леры были не только романсы, по ее просьбе Лернер включил несколько вещей из репертуара «Квадро», которые она исполняла вместе в бард-рокерами. Адик, выходя на сцену, легонько хлопнул ее по плечу и прошептал: «Все отлично!» Но она все равно ничего не видела и не слышала вокруг, и когда концерт закончился и наступила тишина, она думала, что произошел полный провал. Но это была недолгая тишина, после чего вдруг зал застонал и завыл, и ей пришлось еще несколько раз петь на бис…

С тех пор прошло всего три с половиной года, а казалось, что целая вечность! Слишком много было всего за это время… Не стало бабушки Магды… Бабушка Магда и Уголек умерли в один день. Эта была тихая, спокойная смерть. Однажды она заснула в своем любимом глубоком кресле и больше не проснулась… Вместе с ней навсегда заснул у нее на руках огромный черный кот… Старая цыганка излучала таинственное сияние и казалась живой. Их похоронили вместе, так завещала Магда.

Потом вдруг в доме появилась Марина, появилась именно тогда, когда Лера, разрываясь между работой и детьми, отчаянно искала няню. Марина была студенткой, молоденькой, симпатичной, смешливой. Жила она в каком-то ужасном общежитии на нищенскую стипендию, но никогда не жаловалась на жизнь. И, на удивление, умела делать все. Прекрасно готовила, гуляла с Юриком, иногда помогала Сонечке делать уроки, охотно оставалась ночевать, когда Лера уезжала на вечерние концерты. После общежития раскладушка в детской комнате казалась ей царской постелью. Веселая, тактичная, ненавязчивая, Марина скоро стала членом семьи. Лера и сама любила иногда поболтать с ней. Позже Марина призналась, что когда-то ходила гадать к Магде Романовне, видела у нее портрет Леры. Бабушка тогда и подсказала ей, чтобы она пришла сюда. Лера воспринимала появление в доме Марины как подарок судьбы, сделанный не без помощи бабушки, и как хоть какую-то компенсацию за все свои трудности и неприятности. Марина была очень щепетильна в вопросах воспитания и никогда не позволяла детям того, что запрещала Лера. Поначалу дети присматривались к ней, потом попытались усесться ей на голову, но получили неожиданный отпор. После недолгого конфликта наступило перемирие, и Лера могла теперь спокойно уезжать на концерты, возвращаться в любое время, не беспокоясь за детей. В общем, грех было жаловаться на жизнь, если не считать периодических визитов Сони к Максиму, после которых она на какое-то время становилась замкнутой и агрессивной, и безнадежного романа с герром Грассом, растянувшегося на долгие годы…

Закончив съемки фильма о воссоединении Германии, Юрген сумел выбрать время и приехал в Россию. Он остановился в квартире Леры, они провели вмести несколько дней. Это были прекрасные дни… Он готов был обвенчаться с ней прямо сейчас, но какое может быть венчание с замужней женщиной? Ночью они шептались, как когда-то…

— Юрген, я сдержала свое обещание…

— Правда? Какое счастье! Я столько лет мечтал иметь ребенка!

— У тебя будет ребенок. Не знаю, кто он будет…

— Это не важно… Ты должна уехать со мной, — сказал он.

— А что будет с Соней?

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Ничего…

— У тебя чудесная дочь! — сказал он с искренним восхищением.

— Она славная девочка, но у нее трудный характер.

— Ты все это выдумываешь…

— Может быть… Ты смог бы полюбить ее?

— Я люблю ее, потому что она твоя… Я все сделаю для нее, она будет учиться в лучшем колледже; когда она вырастет, она выйдет замуж за самого красивого и богатого человека в Германии.

— Максим никогда не отпустит ее…

— Хочешь, я сам поговорю с ним?

— Думаю, это бесполезно. Это только разозлит его…

Соня, конечно, не спала, она слышала обрывки разговора матери с удивительным иностранцем, который столько всего обещал сделать для нее!

Утром Юрген, оставив Леру дома, поехал с Соней гулять по Москве. Он попросил ее быть его гидом. Они катались на такси, бродили по зоопарку, смотрели мультики, и когда вернулись домой, Соня, не закрывая рта, рассказывала маме о своем путешествии. Они с дядей Юргеном стали лучшими друзьями, она беззастенчиво садилась к нему на колени, требовала играть с ней в разные игры, а Лера смеялась и плакала, глядя на них. Но потом он уехал, и Лера с Сонечкой остались вдвоем.

Соня рассказывала своим подружкам в лицее про знаменитого режиссера, который хочет увезти ее с мамой в Германию. Ей завидовали. Мальчики ходили за ней толпой, а она вертела ими как хотела. Она говорила, что все равно скоро уедет отсюда, поэтому нечего зря тратить время на бессмысленные ухаживания!

На выходные дни Максим забирал дочь, и Лера не могла отказать ему в этом. Сначала Соня уезжала с ним неохотно, но постепенно папины акции стали расти. Он тоже стал заметной личностью, а главное — он был здесь. Его посылали в «горячие точки», он расследовал теракты на Кавказе, он ничего не боялся. Подружки и поклонники с трепетом произносили его имя, а знаменитый режиссер Юрген Грасс был далеко, в другой стране, и о нем здесь вообще мало кто что знал.

Сонина душа разрывалась на части, в итоге она стала менее общительной, в конце концов просто замкнулась в себе, и это очень беспокоило Леру. Повзрослевшая девочка, довольно сдержанная, даже скрытная, жила какой-то только ей одной ведомой внутренней жизнью, с глубокой страстью переживала свои многочисленные романы, при этом терроризировала поклонников, каждое утро тщательно пудрила нос Лериной пудрой, училась скверно, не признавала никакие авторитеты и стремилась к независимости во всем.

Когда маленького Юрика привезли из роддома, Соня сжалась в комок и не хотела даже смотреть на него. Ее сжигала ревность. Но Лера сумела найти подход к дочери, и через некоторое время Сонечка оттаяла и даже стала помогать матери. Лера преподносила все это так, что без ее, Сониной, помощи она вообще не сможет прожить и дня. А главное — тогда бабушка Магда еще иногда выезжала из дома, и когда она появлялась, Соня менялась на глазах. Они, мудрая старуха и восприимчивый ребенок, надолго уединялись в одной из комнат все той же малогабаритки, после чего Соня вела себя совершенно иначе, молчаливо и великодушно помогала матери, даже вела беседы с крошечным братом, который терпеливо слушал ее, сопя и тараща глаза.

Господи, разве могла Лера представить себе, что, пройдя через весь этот ужас, который приготовила ей судьба, и, казалось, не боясь уже ничего на свете, порвав со своим прошлым — с Красовским, с Максимом, — лишившись семьи ради своей безумной любви, она будет видеть своего возлюбленного только во сне! И опять же никто в этом не был виноват, кроме нее самой! Да, именно она много лет назад, отказавшись ждать журавля, улетевшего в далекое небо, схватила в руки синицу… Как пошло, банально, глупо! Он пожертвовал жизнью ради нее! Стерпится — слюбится… Нет, Максим ни в чем не был виноват перед ней. Просто он такой, какой есть, и никогда не был другим. И никакие звания и должности, никакие опасные и ответственные задания не изменят его сути. Он всегда будет той самой синицей, скучной и примитивной. Спасибо еще, что он не лукавит и не плетет интриги, хотя кто его знает, что там у него на уме… Действительно ли он так любит свою дочь, что ни за что на свете не хочет отказаться от нее? Или это упрямство, месть? Возможно, есть и то, и другое. Что ж, тем хуже. Но разве Лера сможет отдать ему Соню? Нет, это совершенно невозможно, об этом грешно даже думать! Она никогда не сможет заплатить за свою любовь такой ценой! А Юрген… Требовать от него, чтобы он принес ей себя в жертву. Заставить его отказаться от блестящей творческой карьеры, переехать в Москву… Нет, это полный маразм! Ей и самой с каждый разом все труднее возвращаться сюда после гастролей. Конечно, здесь ее дом, дети, работа, друзья. Но, если бы Максим не был так упрям, она уже давно жила бы с детьми в Германии. Наверное, была бы работа, она и там могла бы петь. А время идет и идет, и в жизни Леры опять ничего не меняется… Редкие встречи с Юргеном, телефонные звонки из Гамбурга, Бремена… Постепенно ее безумная любовь все больше превращается в фантазию ночных сновидений. Потом, просыпаясь в своей одинокой постели, она с ненавистью думала о Максиме, и никакие доводы рассудка не помогали ей избавиться от этой мучительной ненависти. Вот какую страшную штуку выкинула с ней судьба!.. Может быть, она где-то еще допустила ошибку? Но где?

Размышления Валерии Голицыной прервал звонок в дверь. Конечно, это был агент Лернера. Он молча передал запечатанный конверт и удалился. Лера не сочла нужным приглашать его в дом, угощать кофе. Посыльный есть посыльный, и не более того! Закрыв за ним дверь, она распечатала конверт и сразу начала читать сценарий.

Либретто нового шоу, словно в насмешку, называлось «Приключения накануне свадьбы». Фамилия автора ей ни о чем не говорила, сюжет показался примитивным и скучным. Она перечитала его несколько раз и не нашла для себя ничего, за что можно было бы зацепиться.

Современная молодая пара собирается в загс. Среди гостей присутствует бабушка невесты. Ей все не нравится. Она поет о том, что в прежние времена свадьбы справлялись куда интереснее. Разве это музыка? Разве это пение? Разве это пляски? Не заменишь магнитофоном живого голоса, не заменишь автомобилями свадебного шествия! Сцена разделена прозрачным занавесом на две части. На одной половине происходит современное действие, а на другой вдруг, как бы иллюстрируя песню бабушки, появляется старинное свадебное шествие. Девушки в нарядных платьях, в венках, с букетами полевых цветов. За ними движутся жених и невеста. Их сопровождают празднично одетые парни, гости. Все это окутано дымкой времени.

Невеста протягивает руки, раздвигает голубую дымку времени и шагает на другую половину сцены, подходит к невесте из прошлого. Никто вроде бы не замечает подмены невесты. Постепенно дымка рассеивается, на всей сцене исполняется несколько массовых номеров («Девичник», «Величание жениха и невесты» и др.). Но вот снова опускается голубоватая дымка, сцена темнеет. Стихает веселье, старинное свадебное шествие удаляется за сцену. Невеста бежит за ним следом, но прозрачная дымка не пускает ее, в этой дымке словно тает прошлое. Она снова в современной одежде, медленно бредет по сцене и поет грустную песню…

Лера отложила сценарий. Видимо, все это было придумано ради того, чтобы использовать музыкальный фольклор. Она не могла понять, почему продюсер прислал ей это. Она никогда не пела ничего подобного, русский фольклор мало интересовал ее. Надо было обдумать, найти точную форму отказа от этой сомнительной работы.

— Ну что, прочитала? — спросил Лернер по телефону.

— Да, и чуть не заснула. По-моему, это очень скучно.

— А у тебя есть что-нибудь более веселое? — спросил Лернер недовольным голосом.

— Борис Ефимович, вы ведь знаете весь мой репертуар!

— В том-то и дело. Но ты подумай, сколько можно петь одни и те же романсы? Ты не боишься стать звездой пенсионной аудитории?

— Помилуйте, но ведь я исполняю песни «Квадро»!

— Вот с ними и выступай! Продень серьгу в нос, выстриги полголовы!

— Борис Ефимович, да что с вами, ей-Богу?

— То, что репертуар надо расширять, искать новые формы. С авторами работать, а не ругать все подряд. Придумай что-нибудь сама, тогда можешь отказываться от других предложений.

Лера поначалу обиделась: с какой стати продюсер вдруг читает ей нотации! Если хвататься за каждую чушь, которую ему предлагают, можно совсем потерять свое лицо. Нельзя же показывать такую безвкусицу!

Она ходила по квартире, сердитая, недовольная и им и собой. Какие аргументы она привела? Да никаких. Не нравится, и все. Это неубедительно. И потом, действительно, что она сама предложила за это время? Да ничего. Весь ее русско-цыганский репертуар, в общем-то, всем давно известен. Он прав, нужно что-то новое. Все ее собственные импровизации недоработаны, это хорошо иногда, под настроение, но не для серьезных концертов. Уйти в «Квадро», петь с Адиком? Это тоже хорошо иногда, но у него группа чисто мужская, и вещи очень мужские. И потом, она индивидуальность, сама по себе, у нее есть какой-то свой стиль, а там можно раствориться и потеряться, стать тенью более яркой музыкальной индивидуальности. Если честно признаться самой себе, Лернер во многом прав. Я совсем погрязла в своих переживаниях, утратила фантазию, перестала работать, вот и качусь по наезженной дорожке. Он, наверное, решил меня расшевелить таким образом, заставить что-то делать, а не проводить время в бессмысленных страданиях. А мне и сказать-то нечего! Надо было срочно что-то придумать, но ничего не шло в голову…

Какая странная, нелепая жизнь! Мои дети, моя квартира, точнее — квартирка, с годами она не стала больше… Это — один маленький мир, одна реальность… Есть и другая — репетиции, концерты, гастроли, музыка, композиторы, авторы… Наверное, это тоже реальность. А еще Юрген… Где он сейчас? Что делает без меня? Любящий, нежный, недосягаемый… Может быть, мы уже существуем в разных измерениях, в параллельных мирах? Сколько в моей жизни этих непересекающихся параллелей, этих разных миров?… Бабушка Магда, пророчества, магия, сны… Сколько лет этот мир был для меня одним из главных миров! Бабушка умерла почти два года назад… Как мне не хватает ее! Правда, иногда она появляется, словно наяву, что-то подсказывает или предсказывает, но это бывает так редко! Наверное, в той, другой своей жизни она очень занята более серьезными делами, чем все мои проблемы, но все же она не оставляет меня совсем… В каком измерении живет моя душа? Наверное, во всех сразу, потому что не может поселиться в каком-нибудь одном… Иногда мне кажется, что единственная настоящая реальность — это сны. В них пересекаются все мои параллели, я не должна ничем жертвовать, ни от чего и ни от кого отказываться… Когда сны бывают трогательные и прекрасные, не хочется просыпаться и расставаться с их зыбкой действительностью. С другой стороны, если сны слишком ужасны, всегда есть надежда проснуться и хоть на время избавиться от кошмара. Бред какой-то, совсем я запуталась!.. Сколько еще блуждать по этому лабиринту, из которого нет выхода, потому что каждый ведет в тупик? Неужели мы никогда не будем вместе?»

Лера снова взяла в руки либретто. Надо было заставить себя думать о том, можно ли как-то оживить этот простенький сюжет. В нем не хватает драматургии, напряжения. Нужен какой-то конфликт. А вообще все это надо сделать смешным, назвать, например, «Приключения накануне свадьбы, которой не будет никогда»! Сделать шоу в насмешку над самой собой! Этакое ироническое самовыражение!

И тут опять зазвонил телефон.

— Валерия, здравствуйте. Я… автор либретто, которое вам передал Лернер.

— Да, я слушаю вас.

— Знаете, он мне сказал, что у вас есть какие-то интересные предложения. Мы могли бы встретиться с вами и обсудить их?

— Да, конечно, — сказала Лера. — Но только не сегодня.

— Хорошо, а если завтра?

— Давайте попробуем завтра. Позвоните мне в одиннадцать. У меня будет яснее со временем.

— Я непременно позвоню вам завтра в одиннадцать.

Лере показалось, что голос автора ей знаком, но она не могла вспомнить, где и когда его слышала. Возможно, просто показалось… Но хорош Лернер! Автора на нее насылает, будто дело уже решенное! Черт бы подрал это шоу вместе с его автором!

Квартира Магды Романовны, которую она завещала своей правнучке Сонечке, давно пустовала. Лера не хотела ее сдавать, не хотела впускать в нее никого, потому что в этой квартире, как ей казалось, живет дух бабушки. Иногда, выбрав немного свободного времени, Лера приходила сюда одна, зажигала свечи на гадальном столе, смотрела на них, думала, и ей казалось, что бабушка где-то здесь, рядом, видит и слышит ее. Внешне это немного походило на спиритический сеанс, это было какое-то особое таинство, сокровенное духовное общение. Но оно было лишено мистической атрибутики и происходило как бы само собой, стоило только перешагнуть порог. Покидала квартиру бабушки Лера всегда с грустью, но это была грусть, очищающая душу.

Знаменитая московская прорицательница Магда Лотар в последнее время много болела и почти не выходила из дома. По ее просьбе уже довольно давно к ней переселили Уголька, и этот огромный старый черный кот, казалось, во всем подражал манерам своей величественной хозяйки. Магда Романовна принимала посетителей очень редко, но в те дни, когда она все же по чьей-нибудь настоятельной просьбе соглашалась погадать, Уголек монументально усаживался на стол и гипнотизировал посетителя. На некоторых это действовало пугающе, но, как правило, это оказывались люди с не совсем чистой совестью. В отдельных случаях, если кто-то коту особенно не нравился, он начинал тихо рычать, подобно сторожевому псу. Эффект превосходил все ожидания. Визитер, потрясенный и гаданием, и атмосферой в доме, и причастностью ко всему демонического животного, уходил подавленным и раскаявшимся. Через некоторое время он звонил Магде Романовне и благодарил ее за то, что она вовремя направила его по верному пути и теперь все в его жизни стало иначе. Другие люди, напротив, нравились Угольку, он даже позволял себе иногда плюхнуться к кому-то на колени всей своей восьмикилограммовой тяжестью. Это вызывало неописуемый восторг. У этих людей, насколько было известно, почему-то все складывалось очень удачно. Периодически к Магде Романовне пытались проникнуть в дом журналисты, фотографы, телевизионщики, но старая колдунья наотрез отказывалась не только выступать на радио или телевидении, но и вообще их принимать.

Вообще Магда Романовна жила довольно уединенно, и дом ее оживлялся только тогда, когда Роман приезжал с гастролей или приходила Лера с детьми. Надо сказать, что Сонечка, для которой вообще не существовало никаких авторитетов, обожала свою прабабушку самозабвенно и очень любила проводить время у нее. Используя каждую возможность, она старалась навещать свою любимую колдунью и с каждым разом, почти незаметно для себя, все больше проникала в тайны магического искусства…

Одна из соседок цыганки, шустрая, живая, еще нестарая женщина, охотно убирала ее квартиру. Магда Романовна не скупилась на деньги, а соседка жила бедно, и постоянный приработок у знаменитой и богатой старухи очень устраивал ее. Кроме того, она завоевала себе большой авторитет среди своих приятельниц благодаря общению с известной колдуньей, к которой была допущена в дом. Именно она, как выяснилось позднее, уговорила Магду Романовну погадать своему племяннику…

Тогда у Леры выбралось несколько свободных часов в середине дня, и она решила заехать к бабушке. Она только начинала работать с Лернером, с сольными концертами еще не выступала, ездила на метро, тосковала по Юргену и очень надеялась в бабушкином гадании увидеть хоть какие-то перемены.

Она стояла у двери в душном набитом вагоне и вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Сначала она только чувствовала этот взгляд, не понимая, кто и откуда смотрит на нее. Но вот на остановке вышло много народу, и Лера увидела его. Это был худощавый молодой парень среднего роста. Он буквально буравил ее глазами из противоположного конца вагона. Теперь, когда народ вышел и освободилось некоторое пространство, он медленно стал пробираться к ней. Лера специально отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила. Он подошел довольно близко и остановился посреди вагона. Через остановку Лера вышла, не оглядываясь, почти побежала по длинному вестибюлю. Она его не видела, но совершенно точно знала, что он тоже вышел и идет за ней.

Догнал он ее уже на улице, некоторое время молча прошел рядом, потом сказал вежливым, но каким-то надломленным голосом:

— Я прошу меня извинить, но мне очень нужно поговорить с вами.

— О чем? — спокойно спросила Лера.

— Я… я давно знаю вас.

— А я вас что-то не припомню, — сказала Лера, оглядев его с головы до ног.

— Конечно, я сказал, что я давно знаю вас, а не вы меня.

— Что ж, бывает, — равнодушно произнесла Лера.

— Я понимаю, вам надоели поклонники! Но я — это несколько особый случай. Прошу вас, выслушайте меня!

— Хорошо, мне идти еще пять минут. Говорите, если это так важно.

— Для меня это очень важно. Я увидел вас в первый раз на телеэкране и сразу понял, что должен вас когда-нибудь встретить во что бы то ни стало!

— Вы случайно не Сидор Галкин из Корявых Дубков? — спросила Лера совершенно серьезным голосом, вспомнив дружескую шутку после своего дебюта в «Параллели».

— Что? Меня зовут Виктор! — Он вдруг побледнел, глаза его вспыхнули. — Вы… вы смеетесь надо мной?

— Я совсем не смеюсь, просто я знаю Сидора Галкина примерно так же давно, как вы меня, но с той лишь разницей, что я его никогда не видела. — На самом деле Лера еле сдерживалась от хохота. Ее странный спутник был явно обидчив и лишен чувства юмора, и ей даже доставляло удовольствие издеваться над ним и валять дурака.

— Вы зря смеетесь, — произнес он, — нельзя смеяться над чувствами человека, который не сделал вам ничего плохого.

«О Боже! — подумала Лера. — Только этого не хватало!»

— Вы тоже видели меня, но не хотите признаваться в этом!

— Честное слово, я вас не помню, извините. Я уже пришла!

— Еще одну минуту, и я уйду. Помните, вы пели в театре «Ромен». После концерта к сцене подошел молодой человек и подарил вам алые гвоздики. Это был я.

— Что ж, спасибо еще раз, — сказала Лера и скрылась в подъезде. Слава Богу, дальше он за ней не пошел. От встречи со странным поклонником у Леры был какой-то неприятный осадок. В общем-то, он не сказал ничего плохого, но его тяжелый взгляд на некоторое время досадно запечатлелся в памяти.

В уютной и даже немного сказочной атмосфере бабушкиного дома нервозность и раздражение сразу прошли. На столе, как и полагалось, горели свечи… Уголек величественно восседал над разложенными картами… Но бабушка, к сожалению, была не одна. Она гадала какому-то мужчине. Лера видела все это мельком, из коридора. Бабушка попросила подождать ее чуток, пока она не закончит с клиентом. Что ж, если она принимает клиентов, значит, чувствует себя не так уж плохо, слава Богу!

— Это внученька моя золотая пришла, — сказала бабушка нараспев, — она нам кофейку приготовит… А вот ваша дама трефовая хлопочет напрасно, другая у вас на сердце, червовая будет, скорая встреча с ней предстоит…

— Ну а про карьеру видно там что-нибудь? — нетерпеливо спросил посетитель.

— Ты погоди, голубчик… Ох, как за сердце тебя возьмет! Сохнуть будешь, дела свои забросишь, а излечит тебя…

Вдруг Уголек поднялся, выгнул спину и зашипел на визитера.

Магда поглядела на него, потом на посетителя и сказала строго:

— Нет, не бери грех на душу!

— Какой грех? — удивленно спросил он.

— Никакой не бери! — сердито повторила старуха. — Сам знаешь! Грешно старуху обманывать!

— Да о чем вы? — наигранно удивился мужчина.

И тут произошло то, о чем долго потом ходила легенда, передаваемая из уст в уста, и что Лере посчастливилось увидеть собственными глазами. Кот, какое-то время еще горделиво и неподвижно восседавший на столе, вдруг совершил стремительный прыжок прямо на молодого человека, когтями вцепился в его нагрудный карман, мгновенно разодрал его, и оттуда выпал на пол маленький микрокассетный диктофон. Рассекреченный корреспондент страшно смутился, Лера, видевшая всю сцену из коридора, буквально закатилась от хохота, зажимая рот рукой.

А Магда Романовна продолжала говорить невозмутимым голосом, словно ничего и не произошло.

— Карьера твоя сложится, но не сейчас, а через два года. Если будешь работать честно. Вот тогда, смотри, будет тебе удача, не упусти свой шанс!

— Это столько ждать! — воскликнул он, немного оправившись от смущения.

— Да какой же ты нетерпеливый! А от трефового короля подальше держись, корысть у него какая-то на уме.

— Да какая с меня корысть, — улыбнулся он простодушно, — если меня даже кот насквозь видит?

В это время в комнату вошла Лера с подносом в руках, на котором были чашки с горячим кофе, сахар, печенье, конфеты. Когда она ставила поднос на стол, молодой человек поглядел на нее и замер с дурацким выражением на лице. Лера бесшумно вышла, он повернул голову и посмотрел ей вслед.

— Ишь, чуть шею-то не свернул! — усмехнулась Магда Романовна.

— Да ведь это Валерия Голицына! — не скрывая своего восхищения, произнес молодой человек.

— Она самая! — с гордостью сказала Магда.

— И она все видела! Ну и опозорился же я! Вот кошмар! — Он смущенно улыбался. — Магда Романовна, но вы ведь меня простили? Видно, я вам понравился, раз вы меня не выгнали.

— Вот нахал! — добродушно усмехнулась Магда. — Ну-ка, Валерия, иди сюда! Почему с нами кофе не пьешь?

— Я мешать не хотела! — Лера тонкими пальцами откинула со лба упрямую челку. — Здесь главная роль не у меня.

— Да садись, родная, познакомься. Этот парень, Антоном его зовут, задумал обмануть старую Магду! Смотри, какой чумной сидит. Ну-ка, признавайся, на кого работаешь?

— На «Радио России»…

— Вот кого тебе записывать надо, а не меня! — Магда поглядела на Леру.

— Это еще зачем? — вспыхнула Лера. Она с нетерпением ждала, когда он наконец уйдет, чтобы бабушка разложила ей карты на Юргена.

— Это замечательная идея! — сказал Антон. — Вас еще не записывали на радио?

— Нет.

— Значит, мы будем первыми! Ладно, пора и честь знать. Вы уж извините меня, Магда Романовна, что так вышло. От вашего кота ничего не скроешь! И спасибо вам большое!

— За гадание нельзя благодарить, — сказала Магда сурово, — магнитофон свой забери, еще пригодится. А Валерию запиши, дело хорошее. Ступай, тетке Дарье кланяйся, нам еще с Лерочкой потолковать надо…

Как только он ушел, Лера умоляюще посмотрела на бабушку, начала что-то говорить, но та перебила ее:

— Знаю, зачем пришла, по тебе и так все видно. Вся горишь от любви, как печь раскаленная. Ты мне все не выкладывай, сейчас посмотрим, что там у тебя с ним будет…

Бабушка стасовала колоду, дала Лере снять левой рукой…

— Вишь, соседка Дарья племянничка прислала, на карьеру ему погадать! Да нас с Угольком не проведешь!

Лера смотрела, как она раскладывает карты, и почти все понимала сама… Да, она видела все и снова и снова думала о своем трудном счастье и о долгой дороге к своей великой любви…

— Все переменится, родная моя! — вдруг сказала бабушка. — Срок пройдет, и все переменится…

— Неужели правда? — с надеждой в голосе спросила Лера. — А когда?

Бабушка почему-то замолчала и помрачнела.

— Что, бабуля? Опять что-то плохо? — спросила Лера с испугом.

— Врут карты! — бабушка внезапно смешала расклад, сложила колоду и отбросила в сторону. — Не буду больше тебе гадать! Не проси! Старая стала Магда!

Уголек, переступая через карты, прошел по столу, обнюхал Леру, лизнул ее в лицо, потом прыгнул на колени к Магде и громко замурлыкал.

— Бабуля, он ведь все понимает, да? — Лера старалась заглянуть ей в лицо.

— Он свое дело знает… — бабушка положила руку на голову коту, и он заурчал еще сильнее.

Лера взглянула на часы и стала торопливо собираться.

Бабушка явно что-то недоговаривала. Наверное. Леру ждут новые тяжелые испытания, и даже сама Магда Лотар вместе с мудрым Угольком не могут повлиять на ее судьбу!

Огорченная мрачной неизвестностью своего будущего, Лера вышла из дома бабушки и торопливо направилась к остановке автобуса. Она даже не заметила, как от дома отделилась какая-то тень и двинулась за ней.

— Валерия, извините, я не мог уйти! — произнес Виктор, буквально запрыгнув за ней в подошедший автобус.

Она окинула его удивленным недовольным взглядом. Она давно забыла о нем, а он вдруг снова появился. Что ему еще надо?

— Не сердитесь, — сказал он, — но сейчас поздно, вечер, темно, я должен вас проводить!

— Это совсем не обязательно, — холодно ответила Лера. — Я прекрасно хожу одна. А откуда вы, собственно, взялись?

— Я не мог уйти. Я ждал вас.

— Все это время? И вам не надоело? — удивилась Лера.

— Ничуть. Я знал, что все равно дождусь. Вы ведь живете не здесь. Теперь, в награду за свое терпение, я могу поговорить с вами.

— Не знаю, о чем нам говорить!.. — ответила Лера, чувствуя скорее неприязнь, нежели симпатию к новому поклоннику.

— Да о чем хотите!

Лера подумала минуту, потом вдруг спросила.

— А откуда вы, собственно, знаете, что я живу не здесь?

— Это не имеет значения. Но я знаю.

Лера оглядела его с ног до головы. На вид ему было лет двадцать или немногим больше Одет скромно, аккуратно подстрижен, чуть выше среднего роста, не урод, хотя и не в Лерином вкусе… Он не был похож на художника или артиста, скорее на какого-нибудь технаря или начинающего бизнесмена…

— Вы никогда не угадаете, кто я! — сказал он с вызовом.

— Но я и не собираюсь угадывать, — равнодушно ответила Лера.

Он был явно уязвлен полным отсутствием интереса к своей персоне, но, преодолев обиду и смущение, продолжал натиск.

— Хорошо, скажите хотя бы, какое я произвожу на вас впечатление!

Лера усмехнулась. Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь язвительное, какую-нибудь гадость, но вдруг она увидела такое страдальческое выражение лица, что решила смягчиться.

— У вас вид довольно практичного молодою человека, который хочет чего-то добиться в жизни, — задумчиво произнесла она.

— Так оно и есть! — восторженно воскликнул он. — Но надо еще знать, чего добиваться. Теперь я знаю!

Осторожно придерживая Леру под руку, он помог ей выйти из автобуса. Они вместе вошли в метро и проехали несколько остановок. Потом они шли по темной пустынной улице, и уже у подъезда Лериного дома Виктор сказал:

— Я должен многое еще сказать вам. Нам необходимо встретиться еще хоть раз!

— Вряд ли у меня найдется время.

— Если вы не встретитесь со мной, это будет большой ошибкой, может быть, самой большой ошибкой в вашей жизни! — сказал он довольно странным голосом.

Что-то внутри кольнуло, как бывало и раньше, предупреждая ее об опасности… Но чего ей было бояться? Она тогда не придала значения своему ощущению и раздраженно сказала:

— Какая самонадеянность, однако!

Поднимаясь в лифте, она уже сердилась на себя, что разрешила ему проводить ее, незачем ему знать, где она живет. Но ведь он откуда-то знает, что она живет не у бабушки. Возможно, он и еще что-то знает о ней! Все это было не слишком приятно, но скоро она забыла о нем… Только он о ней не забыл… Через какое-то время Лера стала замечать его на концертах. Он всегда сидел на одном и том же месте, в первом ряду, с букетом красных гвоздик. Каждый раз перед последним Лериным номером он молча подходил к сцене, протягивал ей цветы, потом исчезал, словно тень, и только красные гвоздики напоминали о его существовании. Лера никогда не уносила эти цветы с собой, не желая вспоминать о Сидоре Галкине, и раздаривала их другим девушкам из ансамбля. Так продолжалось довольно долгое время. Сам Виктор не досаждал больше своими разговорами, и Лера спокойно относилась к шуткам друзей по поводу своего таинственного обожателя, которого в труппе прозвали за глаза Махровым Ромео. Лера теперь ездила на своей машине, которую ей подарил отец перед поездкой на гастроли в Европу. Иногда, выходя вечером из театра, концертного зала или казино, Лера находила на капоте своей машины все те же неизменные гвоздики…

— Он, наверное, на рынке цветами торгует! — сказала как-то одна из артисток, выходя вместе с Лерой из театра.

— Хорошо, что цветами, а не наркотиками, — усмехнулась Лера. — Представляешь, если бы он мне после каждого концерта подносил мешок героина!

— Черный юмор у тебя!

«Почему я сейчас об этом вспомнила? — подумала Лера, глядя на пламя горящих на столе свечей. — Я приехала работать, завтра позвонит автор, я должна что-то придумать, предложить, а я ничего не могу! Я надеялась на помощь бабушки, надеялась, что эта атмосфера как-то вдохновит меня. Но я нахожусь в плену собственных чувств, я не могу больше жить в этой дурацкой неопределенности! Надо что-то решать, что-то делать, иначе я просто скоро свихнусь! Вот вам и приключения перед свадьбой!»

Вдруг в квартире раздался звонок в дверь. Лера вздрогнула от неожиданности. Кто мог прийти сюда? Может быть, кто-то звонит по ошибке? Если бы она срочно понадобилась кому-то, Марина предупредила бы по телефону…

Лера подошла к двери и спросила:

— Кто здесь?

— Вы Валерия Голицына? — спросил незнакомый молодой голос.

— Да.

— Откройте, пожалуйста. Вам тут кое-что просили передать.

— Что еще такое?

— Да вы не пугайтесь, тут просто цветы и записка.

Лера открыла дверь и увидела огромный букет красных гвоздик.

— Возьмите, — сказал мальчишка лет пятнадцати.

— Спасибо. — Лера растерянно взяла букет.

— Вот еще, — он протянул Лере заклеенный конверт и быстро попятился к лифту.

— Погоди! — крикнула Лера, вынимая деньги из кошелька.

— Не надо, — сказал он, — мне уже заплатили! — И исчез.

Господи, опять этот Сидор Галкин! И здесь меня выследил! Лера распечатала конверт и стала читать записку, выведенную аккуратным, чуть витиеватым почерком.

«Валерия! Я долго не давал о себе знать, но все это время думал о Тебе. Надеюсь, Ты тоже вспоминала обо мне хоть иногда. Теперь пришло время поговорить. Я очень прошу меня выслушать. Много времени не отниму. Извини, но я воспользовался случаем, я знаю, что Ты здесь одна. Ровно через десять минут я позвоню в дверь. До встречи. Твой верный друг и поклонник твоего таланта Виктор».

Ну вот, только этого не хватало! Начались приключения! Может быть, быстро собраться и уехать? Но ведь он наверняка ждет меня в подъезде или у подъезда. Сейчас вечер, темно. Он явно сумасшедший, не хотелось бы с ним встречаться ни в квартире, ни в подъезде. Что же делать? Позвонить Лернеру, попросить охранника? Но это как-то глупо, что же я, совсем трусиха? Ладно, как-нибудь справлюсь сама».

В это время раздался звонок. Лера решительно открыла дверь, оглядела стоявшего на пороге молодого человека и сказала:

— Что-то я не припомню, уважаемый, когда мы перешли на «ты».

— Прошу прощения, но я всегда так обращался к вам мысленно. Это особое «ты», с большой буквы.

— Ладно. За цветы спасибо. Выкладывай, что за срочное дело у тебя? — Лера старалась говорить как можно более деловито, чтобы не выдать своего беспокойства.

Виктор осторожно взял Лерину руку и поднес к губам. Потом медленно опустился перед ней на колени, склонил голову и произнес с пафосом:

— Дорогая Валерия! Мне потребовалось два с половиной года, чтобы набраться мужества и сказать тебе то, что я скажу сейчас! Все это время я работал над собой, чтобы стать достойным тебя! Позволь предложить тебе мою дружбу, мою защиту, руку и сердце!

Он замолчал, медленно поднялся. Глаза его горели лихорадочным блеском.

Валерия, не зная, как вести себя с этим странным юношей, ответила ему в тон:

— Благодарю за честь, но я не свободна, а потому никак не могу принять твое предложение.

— Это неправда! — он вспыхнул, потом побледнел. — Я знаю, ты живешь одна!

— Я живу не одна, а с двумя детьми. И у меня есть муж, просто он сейчас в другом городе.

— А я здесь. И я всегда буду рядом!

— Виктор, это невозможно. А сейчас, извини, мне пора ехать, я и так сильно задержалась. Меня ждут дома.

— И я даже не смогу тебя проводить?

— Конечно, нет. Я на машине.

— Но ведь и на машине по дороге может что-то случиться. Я должен быть рядом, я должен!

— Со мной ничего не случится. — Лера задула свечи, надела куртку. — Идем, у меня правда совсем нет времени.

— Подожди еще минуту, — он преградил ей дорогу, — я очень прошу, выслушай меня.

— Если ты скажешь то же самое, я отвечу так же, как ответила.

— Нет, не совсем. Я, наверное, поспешил. Ты должна привыкнуть ко мне. Я знаю, тебе необходима охрана.

— Мне совсем не нужна охрана.

— Тебе необходима охрана, — повторил он, казалось, совсем не слыша ее. — Я буду всюду следовать за тобой, сопровождать тебя после концертов, сторожить твою машину. Я всегда буду рядом, ведь может случиться так, что тебе понадобится помощь, но тебе не придется никого искать, потому что с тобой буду я.

— Это совсем не нужно.

— Не волнуйся, я не возьму денег, я буду все это делать совершенно бесплатно. Я не беден. И не смотри на меня так, я только с виду не богатырь. В этом году я получил «черный пояс». Посмотри, что я могу!

Он подпрыгнул, сделал в воздухе сальто, опустился на шпагат, вскочил, издавая странные звуки, ударил ребром ладони по спинке стула, и стул развалился пополам.

Лера наклонилась, подняла обломки стула, тяжело вздохнула.

— Извини, я починю, — пробормотал он смущенно.

— Как-нибудь в другой раз, — сердито сказала Лера. — Вообще-то ломать мебель было не обязательно. И мне надо идти.

— Когда я снова увижу тебя? Мы должны продолжить наш разговор.

— Не знаю. Я скоро уезжаю на гастроли, — соврала Лера. На самом деле никаких гастролей в ближайшее время не предвиделось, да и вообще она уезжала из Москвы довольно редко, поскольку сложно было оставлять надолго детей. Но сейчас, чтобы избавиться от Махрового Ромео, она готова была уехать в любую глушь, хоть в те самые Корявые Дубки, если бы они существовали на самом деле.

— Пожалуйста, отнесись серьезно к тому, что я сказал, и подумай над моими словами!

— Хорошо, я подумаю. — Лера незаметно подталкивала его к двери, наконец они оба оказались на лестничной площадке, Лера заперла дверь и, облегченно вздохнув, двинулась к лифту.

Он молча, словно тень, шел рядом с ней.

— Знаешь, Виктор, ты так замечательно… делаешь всякие движения. Может быть, тебе попробовать выступать у нас в кордебалете? — ровным спокойным тоном предложила Лера.

— Нет! Я не хочу быть одним из тех, кто крутится вокруг тебя на сцене! Я буду рядом с тобой, но только один!

— Что ж, как хочешь. Возможно, тебя и не взяли бы, я просто подумала, что могла бы поговорить…

— Нет! Никогда!

Лера открыла дверцу машины.

— Тебя куда-нибудь подвезти? До метро?

— Нет. Благодарю. Это я должен возить тебя на машине, а не ты меня.

— Тогда пока, — сказала Лера, включила зажигание и, аккуратно тронувшись с места, быстро набрала скорость и помчалась домой. Дорога была привычной, она успела запомнить каждую выбоину в асфальте. Машин было не много, но на Садовом кольце у светофора Лерина восьмерка вдруг заглохла. Когда включили зеленый, она повернула ключ зажигания, но ничего не произошло. Она сделала еще несколько попыток завести машину, и совершенно безрезультатно. «Только этого не хватало!» — подумала она, выходя на дорогу и растерянно оглядываясь вокруг. Обычно сразу, когда у нее что-нибудь случалось с машиной, все останавливались рядом и предлагали свою помощь. Но сейчас, как назло, все ехали мимо, какая-то «Волга» чуть не снесла ей приоткрытую дверцу, шофер выругался матом и уехал. Никому до нее не было дела. Лера порылась в сумке в поисках телефонного жетона. Конечно, его не было. Что же делать? Бросить машину посреди Садового кольца, бежать к ларькам в поисках жетона, звонить Лернеру? А если его нет дома?

Вдруг сзади нее остановилась какая-то маленькая иномарка, Лера услышала знакомый голос:

— У вас проблемы? Я ведь говорил, что моя помощь непременно потребуется.

Лера с удивлением посмотрела на Виктора, а он деловито произнес:

— Открой капот.

— Ты в этом разбираешься? — с надеждой спросила Лера.

— Я во всем разбираюсь, — заявил он самоуверенно, светя фонариком во внутренности машины, что-то там ковыряя и чем-то постукивая. — Все ясно, аккумулятор сел.

— Это очень плохо? — обреченно спросила Лера.

— Ерунда, сейчас все сделаем…

Прошло минут двадцать. Лера сидела в салоне и курила.

— Включай! — крикнул Виктор, высунув голову из-под капота.

Двигатель заработал, издавая приятный равномерный звук.

— Просто не знаю, как тебя благодарить… — Лера смотрела на его черные руки, которые он пытался оттереть тряпкой.

— Пустяки, — проговорил он небрежно, — я же сказал, что могу тебе понадобиться. Теперь так будет всегда, ты скоро привыкнешь.

— Что будет всегда? Машина будет ломаться? — спросила Лера с иронией.

— С машиной все в порядке, только не забывай закрывать на ночь двери, а то в салоне горит лампочка и сажает аккумулятор.

— И что бы я без тебя делала!

— Я об этом и говорил.

— Как ты оказался здесь? Я даже не знала, что у тебя есть машина…

— У меня все есть, когда нужно. Ладно, не буду задерживать, надеюсь, сегодня больше ничего не случится. До скорой встречи. Я поеду вперед, а то подумаешь еще, что я тебя преследую!

Он галантно поцеловал Лере руку и через секунду, объехав ее, успел проскочить на желтый свет и исчез.

«Наваждение какое-то, — думала Лера, подъезжая к дому. — Не удивлюсь, если он сейчас встретит меня у подъезда или под дверью. У меня опять случится какая-нибудь гадость — замок заест, или что-нибудь еще в этом роде… Он снова окажется моим спасителем! Черт возьми, на измор решил взять? Ничего из этого не выйдет!»

Но Виктора не было ни во дворе, ни в подъезде. Лера вздохнула с облегчением, легко открыв дверь ключом. В квартире была полная тишина. Она заглянула в детскую. Дети мирно спали в своих кроватях, Марина тихо лежала на раскладушке с книжкой в руках. Лера осторожно взяла книгу, положила на стол. Марина что-то пробормотала во сне и повернулась на другой бок.

Чтобы как-то отвлечься, Лера включила телевизор.

На экране ведущий произнес с фальшивой улыбкой:

— Итак, предвыборная кампания продолжается! Уважаемые дамы и господа, товарищи, друзья! Задумайтесь о том, какая ответственность лежит на каждом из вас! Возможно, именно ваш голос окажется решающим… Сделайте правильный выбор. Будущее России — в ваших руках! У вас еще есть время… Сегодня мы представляем вам новую партию «Четвертая власть», популярность которой стремительно растет. В студии — один из лидеров партии со своей предвыборной программой, известный тележурналист и режиссер Леонид Красовский. Думаю, имя этого человека не нуждается в рекламе…

— Да, Леонид Аркадьевич, вы неистребимы, — проговорила Лера вслух, — возможно, вас не возьмет даже осиновый кол или серебряная пуля… Ладно, черт с тобой, Красовский! — Она выключила телевизор, села на диван, взяла в руки либретто и не заметила, как заснула…

«…В комнате мерцает огонь в камине… За окном темно. Падает крупный рождественский снег. Медленно и бесшумно. Я одна, только потрескивают дрова в камине. Где я? Как я попала сюда? Я слышу чьи-то тихие шаги, но никого не вижу. Медленно подхожу к окну, оно задернуто занавесом. Но вот он вдруг становится прозрачный, и я вижу словно сквозь дымку смеющееся лицо Красовского… Откуда он здесь? Почему он смеется? Он протягивает руки ко мне. Холодные как лед… Я пытаюсь отойти, но не могу сдвинуться с места. Что у него в руке? Не могу понять… Он идет прямо на меня, но медленно проходит мимо. Значит, он не видит меня под занавесом? Он прозрачный только изнутри, наверное, потому он и не видит меня. Он уходит в глубь комнаты, он говорит:

— Я хотел предложить тебе свою защиту, руку и сердце. Но я не могу найти тебя!

Я с трудом выбираюсь из опутавшей меня занавески и бегу к двери, он замечает меня и бежит за мной, он догоняет меня… Я оборачиваюсь, глаза его горят лихорадочным блеском, какое странное лицо у него! Но это уже не Красовский, это Виктор приближается ко мне… Только бы успеть добежать до двери, тогда я спасена! Я толкаю тяжелую дверь, она подается с трудом, и я оказываюсь в пустоте…

— Держись крепче! — кричу я ему».

Лера очнулась на диване с опухшими глазами и головной болью. Ей виделись наяву обрывки сна и постепенно таяли в предутреннем полумраке. Рядом горел торшер, на тумбочке лежало раскрытое и немного помятое либретто. Лера встала, сварила кофе, поглядела на часы. Было четыре часа утра. Надо было лечь и постараться заснуть, но она представила себе свой ночной кошмар, закурила и решила не спать больше никогда. Стараясь отогнать ночные призраки, она подсознательно снова и снова вызывала их в памяти. Черт возьми, можно ли из этого бреда что-то использовать в шоу? Дуэль? Один с автоматом, другой — со шпагой… Может быть, на дуэли дерутся два жениха — современный и из прошлого, у одного автомат, а у другого шпага или просто дубина… Все это происходит как на картине, потом картина вдруг оживает… Полет на зонтике в Париж? Ну и бред! Кажется, она правда начинает сходить с ума! По стене ползет паук, не пугайся — это глюк! Чудесный детский стишок, Соня из лицея принесла. То анекдоты, то всякие страшилки… А вот дуэль, кажется, ничего. Должно быть и смешно, и страшно. Современный жених — спецназовец, а старинный жених — музыкант или поэт. Невеста бросает своего спецназовца и остается в прошлом. Поет что-то очень романтическое. Потом дуэль. Но надо придумать развязку и обязательно хеппи-энд, нельзя загружать зрителя безысходностью, ему и так хреново. А сюжет надо делать по старому анекдоту про английскую королеву. Как там учительница говорит ученикам? Напишите сочинение, в котором будет что-то о королеве, которую мы все любим, о Боге, так как мы все религиозны, таинственно, чтобы было интересно, немного секса как дань современности, и покороче, краткость — сестра таланта. Вот по этому принципу и надо делать все шоу. «О Боже мой, — вскричала королева, — я опять беременна, и не знаю от кого!» Древний анекдот, но хорош как учебное пособие для начинающих драматургов. Тайна, мистика, секс — все это есть. Божественное… Заменим дурацкий загс на церковное венчание, сейчас это модно… Нет только королевы, ладно, черт с ней. Если фольклор, то нужны и сказочные персонажи — лешие, черти, русалки, кто там еще? Что-то в стиле ужасов Майкла Джексона, но по-русски… Может быть, так… Пусть они собираются в загс, а бабушка говорит, что обязательно надо обвенчаться. Жених против, он атеист, коммунист и вообще омоновец. Ладно, пусть так — накануне свадьбы у невесты собрались подружки. Весело щебечут, поют, примеряют платья, пляшут. В общем, работает кордебалет. Одна — невеселая — с завистью глядит на счастливую невесту. А невеста дура, думает, что любит своего Шварценеггера. Все девушки желают счастья невесте, и только завистница говорит: «Ишь, размечталась! Еще наплачешься! Не бывает долгим счастье! Все парни неверны и коварны! Я-то знаю!» Завистница — путана? Или, наоборот — синий чулок? Старая дева вроде Сониной училки, для которой у всех девочек в голове только ветер и мальчики… А может, не завистница, а злой завистник, тайно влюбленный в невесту? Он затевает какую-то гадость. Появляется бабушка, одергивает завистника или завистницу, грешно, мол, такие слова говорить перед свадьбой! Еще беду накличешь! Потом приходит жених с друзьями, все начинают развлекаться, пляшут брейк, рок-н-ролл. Бабушка поет, что в прежние времена на девичниках бывало куда как интереснее. И песни настоящие пели, и в игры играли, и гадали.

— Теперь время другое! — заявляет жених. — Раньше небось жених с невестой и спали до свадьбы порознь. А потом жили всю жизнь как кошка с собакой! Да и кто теперь в ваши гадания верить станет? Суеверие это, ерунда!

— Не суеверие, а мудрость народная! — поет бабушка.

Девушки подслушали и просят бабушку рассказать, как прежде гадали. Нынче только на картах, да на кофейной гуще, да за доллары.

Бабушка поет песню, как в прежние времена собирались девушки перед свадьбой, веночки плели, потом шли на речку и в воду кидали. Потом глядели, как чей венок поплывет. Коли посредине реки — жизнь в замужестве будет полной и счастливой. Коли к берегу пристанет — счастья долгого не жди! Ну а коли остановится и пойдет ко дну — быть беде! Так вот. Разлучит молодых судьба. Чтобы счастья своего не упустить, должен жених из реки невестин венок добыть да на голову ей водрузить!

Тут, конечно, все закричали:

— Пойдемте к реке, венков наплетем, в воду побросаем, потом погадаем, судьбу испытаем.

Жених, конечно, в своем репертуаре.

— Глупости все это! Суеверие! Наше счастье в наших руках!

До чего ж противный жених получается, упрямый и примитивный, прямо как Максим… — подумала Лера. — Вообще-то грешно так плохо думать о человеке, с которым прожила вместе несколько лет, вроде как плюешь себе в лицо.

Но все начинают его уговаривать, и он соглашается.

Все побежали к реке. Жених бежит по берегу, протягивает руку, хочет невестин венок достать. Но завистница (а может быть, все-таки завистник?), бросает камень в воду, и венок начинает тонуть. Все кричат: «Тонет! Тонет!»

Сцена погружается в темноту. Где-то часы бьют полночь. Над рекой проносится ураган. В небе грохочет гром. Невеста испуганно зовет жениха, но их разделяет река. Снова — дуэт. Они не могут соединиться. Возможно, жениха надо переделать, пусть он исправится в конце концов! Или — другой вариант. Мудрая бабушка с самого начала видела, что они — не пара. Она решила помочь внучке открыть глаза, показать, чего стоит ее избранник на самом деле. Вот и рассказала о старинном гадании. Для жениха это окажется серьезным испытанием. Прямо как в русской сказке, пойди туда, не знаю куда… Слишком легко все у него получалось. А теперь ему придется побороться за свою любовь. Сумеет он или нет вернуть свою невесту — вот в чем вопрос.

Над рекой пролетает то ли черная птица, то ли летучая мышь… На небе ярко вспыхивает луна, и все стихает. Тихая, странная музыка. Кругом все призрачно, непонятно. Невеста одна стоит на берегу. Жених пропал. Она поет: «Куда я попала? Что за странное место? Кажется, все знакомо, и все — не так. Там, где был старый дуб, — молодые деревца. Где город виднелся — чистое поле. Где проходила дорога — лесная чаща. Где я? Почему я одна? Где мой жених?»

— Тебе его не видать! Вместе вам не бывать! — поет завистница в углу сцены, кутаясь в черную шаль и взмахивая ею, словно черными крыльями…

«Господи, уже семь утра, вставать пора, а я еще не ложилась». Лера устало опустилась на диван, быстро набросала все, что придумала, потом легла, укрылась пледом и мгновенно заснула.

Проснулась она от телефонного звонка.

— Валерия, вы просили позвонить в одиннадцать. Вот я и звоню, — бодро произнес автор либретто.

— Да, конечно… Вам удобно встретиться сегодня во второй половине дня?

— Мне удобно в любое время.

— Прекрасно. У меня сегодня нет выступления, и, честно говоря, не хотелось бы выходить из дома. Вы могли бы приехать ко мне домой?

— Как скажете.

— Тогда записывайте адрес…

На этот раз Лера чувствовала себя вполне бодрой и выспавшейся. Кажется, ей больше ничего не снилось и она готова была сразиться с возомнившим о себе автором. Но когда она открыла ему дверь, ее ждал сюрприз. Перед ней стоял тот самый радиожурналист, которого она видела два с половиной года назад у бабушки Магды.

— Так это вы автор? — удивилась Лера. — Почему же вы сразу не сказали?

— Знаете, я боялся, что вы рассердитесь. До сих пор не могу забыть, как меня тогда кот опозорил! Я и подумал, если скажу, кто я, вы сразу откажетесь работать со мной!

— Да, Уголек вас тогда здорово раскусил! — засмеялась Лера.

— И правильно сделал! Я ведь сразу тогда ушел с радио. И потом все получилось почти в точности, как ваша бабушка говорила… У вас удивительная бабушка, — сказал он с искренним восхищением, — такие люди — большая редкость.

— Бабушка умерла, — тихо сказала Лера.

— Простите, я не знал. Ужасно жаль.

— Скажите, Антон, как вас угораздило придумать такую… сентиментальную историю?

— Вы хотели сказать гораздо резче, и правильно. Это, честно говоря, моя самая первая попытка сочинить либретто. А почему получилась такая история? Наверное, я слишком увлекся своими впечатлениями и переживаниями, что-то подобное произошло однажды со мной… Это набросок, я хотел еще поработать над ним. Но тут мой друг схватил меня за горло и говорит: «Давай покажем Лернеру!» Я тоже думаю, что он поторопился…

— А кто ваш друг?

— Да он музыкант, на бас-гитаре играет в группе «Квадро». Вы его, наверное, знаете, он потрясающе талантливый парень. Когда я сделал несколько песен, он помогал мне, он здорово чувствует мелодию и ритм… Ну, я попробовал, ему показал… Ему, в общем-то, понравилось, хотя не обошлось без замечаний.

— Так вы и музыку сочиняете? — удивленно спросила Лера.

— Есть грех. Начал, когда еще работал на радио. В прошлом году заочно консерваторию закончил. Сейчас даже пластинку записали.

— А что за песни? — с интересом спросила Лера. — Может быть, я слышала.

— «Колокола», «Дуэль»…

— Господи, так это — ваши? Сейчас вспомню… «Я устал от намеков друзей, мне бы лучше насмешки врагов, я бы вызвал его на дуэль, будь все раньше на пару веков!» — пропела Лера. — По-моему, это отличная песня.

— Значит, я не так безнадежен, как вы думали? — улыбнулся Антон.

— Безнадежен тот, кто ничего не делает. А что за история приключилась с вами перед свадьбой?

— Да, в общем, ничего особенного… Просто мы потеряли друг друга… Сначала казалось, что это нелепая случайность, но потом я понял, что это судьба.

— То есть? — спросила Лера.

— Свадьба не состоялась. И, наверное, это к лучшему. Как выяснилось потом, мою невесту увели у меня прямо из загса… Вот я и решил написать такую штуку, где невеста попадает в другое время… Я хотел сделать счастливый конец, они снова вместе, но я, конечно, эту тему недотянул… Может быть, нужен совсем другой поворот и другой финал, как вы думаете?

— Честно сказать, мне сначала ваше либретто не понравилось, — призналась Лера, — но потом я тоже кое-что придумала, не знаю, понравится ли вам. — Лера протянула ему свои записи. — Вот, проглядите, может быть, это не очень похоже на то, что случилось с вами? Правда, жених получился немного противный, но его можно исправить.

Антон начал читать, лицо его оживилось.

— Так мне и надо! — он рассмеялся. — Но какая у вас потрясающая фантазия, Валерия! Это же гениально!

— Да никакая не фантазия, просто кошмары снятся! А я стараюсь их как-то использовать.

— Мне бы такие кошмары!

— Я не успела продумать все до конца, времени было мало. А вообще вы автор, — вдруг спохватилась Лера, — вот и придумывайте, а я это все предложила, как говорят, в порядке бреда.

— Валерия, да какой я автор! Это будет ваше авторское шоу!

— Ну уж нет. Хватит. Я устала. Если вам нравится, сочиняйте сами в таком ключе. Пусть будут сказочные персонажи, всякая мистика. Пусть будет страшно, но обязательно с юмором. Чем мы хуже Майкла Джексона? Вот и все. Не нравится — делайте по-своему. Придумайте хорошие вокальные номера. Мой бред можете вообще забыть и выбросить, если сумеете сделать лучше. Лернер в вас верит, а значит, и я тоже.

— Да это же настоящая фолк-опера! Знаете, у меня через несколько дней будет концерт в консерватории. Первое исполнение симфонии, называется «Лесная нечисть». Фантазия на фольклорные темы. Вы придете?

— Ничего себе! Он еще и симфонии про нечисть пишет! Конечно, приду.

Проводив гостя, Лера осталась в прекрасном расположении духа. Этот приятный молодой человек, не лишенный чувства юмора, тоже, как и Марина, вдруг оказался посланцем бабушки! Его незатейливое либретто открывало новые интересные перспективы. А он еще и композитор, наверняка Адика тоже знает, просто молчит из скромности. Да, не случайно Лернер устроил ей такую пропесочку! Что ж, она ведь кое-что сделала! Казалось бы, несложная работа, импровизация на тему снов, но она может пригодиться… Лера почувствовала вдруг желание начать работать над новой фолк-оперой как можно скорее, она уже представляла себя на сцене, среди мерцающих огней, ей слышались звуки странной, еще неведомой музыки. И тут позвонил Максим.

— Завтра я приеду за Соней, чтобы забрать ее на выходные. Я не хочу заходить в дом, встречу ее прямо у школы, — сказал он.

Его самоуверенный голос мгновенно выбил Леру из творческого состояния. Вот она — реальность ее жизни, жестокая и неумолимая. Опять любящий папа будет рассказывать дочери о своих героических подвигах, а бабушка — вспоминать свои прошлые спортивные достижения и закармливать внучку шоколадными конфетами, от которых у Сони аллергия. И, конечно, будут задаваться всякие провокационные вопросы, на которые Соня станет отвечать вызывающим тоном. Хорошо, если она потом все расскажет, как раньше…

— Представляешь, мама, она меня спрашивает: «Неужели тебе обязательно нужны немецкие джинсы?» А я ей и говорю: — «Во-первых, они не немецкие, а американские! А во-вторых, неужели это прилично, чтобы дочь Валерии Голицыной ходила в совковых штанах?» Она так посмотрела на меня, будто я инопланетянка. И ничего больше не сказала. А потом папе пожаловалась.

А если ничего не расскажет и снова замкнется, и Лера будет ловить на себе ее настороженный взгляд?.. Неужели это никогда не кончится? Нет, так дальше жить невозможно!

В квартире Лехи за маленьким журнальным столом Лера и Светлана пили вишневый ликер, закусывая шоколадными конфетами. При этом у Леры был мрачно-обреченный вид. Она изо всех сил старалась улыбаться, но улыбка получалась фальшивая и вымученная.

— Леша! — произнесла жена. — Это невозможно! Ты посмотри только, Лерка совсем в тень превратилась!

— Да вижу, сохнет девка! — Алексей ходил по комнате из угла в угол, размахивая руками. — Пытаюсь ее размочить, да ее уже и шерри-бренди не берет… Макс, конечно, козел, но что я могу сделать?

— Все это бред какой-то… — пробормотала Лера, закуривая. — Я и правда не могу больше. То псих какой-то ко мне пристает, то вообще глюки начинаются.

— Леша, поговори с Максом! — убеждала Светлана.

— Да говорил уже, десять раз! Что толку?

— Ты должен что-нибудь придумать! Ты же умный, Лешенька!

— Ну что я могу придумать? — Алексей остановился посреди комнаты и посмотрел на женщин. — Ну морду могу ему набить.

— Леша, неужели ничего нельзя сделать? Я смотреть не могу, как Лерка мучается!

— Я все вижу. Макс тоже мучается, я сто раз ему говорил: «Отпусти ты ее! Пройдет время, тебе самому легче станет». А он мне: «Что, брошу дочь? Я что, подлец?» В общем, одно и то же, на одном и том же месте. Он упрям как бык. Он зациклился на своем, и все. Я ничего не смогу сделать. Надо ждать. Придется тебе еще потерпеть, Лера. Я не вижу другого выхода.

— Долго терпеть, Леша? — обреченно спросила Лера.

— Соне сейчас сколько?

— Будет двенадцать…

— Ну, предположим, несмотря на то, что этот козел — мой старый друг, я возьмусь представлять не его, а твои интересы в суде. Предположим, тогда он мне морду набьет. Но оставим лирику. Смотри, какой расклад получается. С двенадцати лет суд имеет право спросить ребенка. Значит, мы тащим Соню в суд. Она еще не имеет решающего голоса, но ее пожелания будут учитываться. Макс заранее всех в суде обработает, как пить дать. Он подполковник МВД, следователь по особо важным делам, «человек недели», герой дня. Представь себя на месте судьи? Дальше. Соне задают всякие вопросы, возможно — и провокационные. Как она себя при этом чувствует?

— Отвратительно… — тихо сказала Лера.

— Естественно. Я, конечно, произношу речь о твоих возвышенных порывах, вышибаю у слушателей слезу. Но что при этом происходит? На развод подаешь ты. Соня оказалась на этом сборище из-за тебя. Он хочет сохранить семью и на суде будет стоять на своем. Он скажет, что готов простить тебе измену и все забыть. А ты хочешь развестись с ним, выйти замуж за иностранца и увезти с собой его дочь. Я прекрасно понимаю твои чувства, но суду наплевать на них. Максим — благородный отец, жертва, он сделает все, чтобы суд вынес решение в его пользу и заставил тебя отказаться от дочери.

— Господи, Леша, но ведь ты понимаешь, что я никогда не сделаю этого!

— Я все понимаю. Потому и думаю, что доводить дело до суда пока вообще не имеет смысла, оно заведомо будет проиграно. Все, что я могу предложить тебе, — ждать, пока Соня сможет решать сама, с кем из родителей ей остаться.

— Когда она сможет решать? — спросила Лера.

— В шестнадцать лет.

— Еще четыре года! Я сойду с ума!

— Прекрасно понимаю: все, что происходит с вами, полный маразм. Но нет ничего страшнее брошенного мужика с уязвленным самолюбием. Да еще мента, следака, юриста, он тебя в бараний рог скрутит, ты ахнуть не успеешь, как лишишься дочери!

— Леша, — сказала Светлана, — я почему-то уверена, что, если ты возьмешься защищать Лерку, ты выиграешь дело!

— Господи, ну и бабы! Ну даже если предположить такой невероятный вариант, что я выиграю. Даже если Макс после этого меня не пристрелит. Лерка выйдет замуж за своего Юргена, а Сонька все равно останется с Максом!

— Но почему?

— Да потому что он не даст ей разрешения на выезд! Ни сейчас, никогда! Он — законный отец, и без его согласия она никуда не уедет даже после шестнадцати. Потому и развод сам по себе ничего не решит. В лучшем случае будет некое моральное удовлетворение, и все. Но ведь Лерке не это нужно!

— А я считаю, что развод нужен! — уверенно сказала Светлана. — Если Соня останется с Лерой, тогда Лера может уехать с ней в Германию по приглашению и там остаться.

— Нереально, — сказала Лера. — Я пробовала. Визу не дают. Хоть в гости, хоть по туру — все равно нужно все то же самое дурацкое разрешение отца. У них свои установки. А если я разведена и собираюсь с детьми погостить в Германии, то уж тут совсем ясно… Мне дают визу только одной или с Юриком, потому что он сын гражданина ФРГ. Ребята, это правда маразм… Я — Голицына, Соня — Денисова, Юрик — Грасс. — Лера отпила глоток ликера, глаза у нее лихорадочно блестели. — Я ведь себе еще национальность в паспорте поменяла, я цыганка! Цыганка княгиня Голицына! Дочь у меня русская, а сын — немец! Такое еще поискать надо. При этом я замужем за подполковником МВД! — Лера вдруг начала хохотать.

— Лерка, перестань, я тебе валерьянки дам, — обеспокоенно сказала Светлана, видя, как Лера заходится от нервного смеха.

— Да какая валерьянка! Дай мне лучше цианистого калия!

— Вот дура!

— Я уже год почти не выпивала, — сказала Лера. — То дети, то концерт, то репетиция! И никакой личной жизни!.. Мой продюсер, мой тезка, господин Валернер — он у нас язвенник и трезвенник! У него — ни-ни! Вот у меня от вашего ликера и едет крыша! — Лера снова захохотала, и смех ее перешел в плач.

— Давай без истерик, — строго сказала Светлана. — Ты уж напейся как следует один раз, спусти пар, выспись, а там что-нибудь придумаем.

— Да что тут придумаешь, Светка?!

— Я сама с Максимом поговорю. Лешка все в законах копается, а у меня свои соображения. Может, я слово заветное знаю…

— Ой, Светка, добрая ты моя, умная, и охота тебе в этом дерьме возиться?! — произнесла Лера слегка заплетающимся языком.

— Не смей так говорить. Такая любовь, может, раз в сто лет бывает! О тебе потом будут романы писать, сериалы снимать, а ты так говоришь!

— Ладно, прости дуру пьяную… Ребята, правда, простите меня… Мне, наверное, домой надо…

— Никуда тебе не надо, — сказал Алексей. — Сегодня ты остаешься у нас.

— А дети? — Лера уронила голову на руки.

— И детей сюда заберем. С Мишкой поиграют.

— А машина? — не поднимая головы, прошептала Лера.

— На стоянку отгоню. Ключи где?

— Кажется, в сумке, в боковом кармане… Ребята, почему вы такие хорошие?..

Репетиции «Приключений» шли полным ходом и отнимали массу времени. Дома Лера почти не бывала. Она работала с утра до поздней ночи, честно выполняя условия контракта с Лернером. Теперь ей нравилось новое шоу, в котором невероятным образом соединялись фольклор и джаз, и где у нее были яркие, интересные вокальные номера. Образ жениха был переосмыслен и переработан неоднократно, в итоге он стал романтическим героем. Лера, репетируя «Приключения», на месте бабушки из шоу представляла бабушку Магду. Вся эта забавная, но немного страшная история как-то переплеталась с ее собственной. Уход в прошлое — другую параллель, подмена жениха, злая завистница. Лера предложила во время одной из репетиций заменить завистницу на завистника, потому что ей не нравилась актриса. Все возмутились, а Лернер сказал тогда, что в этом что-то есть. В итоге Антон оставил обоих злодеев, которые стали действовать сообща. У героев появились двойники. Они помогали друг другу строить козни, то и дело злодей выдавал себя за жениха, а злодейка — за невесту, но потом с них срывали маски и их истинные лица открывались зрителям. Это придало сюжету динамику и остроту. Бабушка в своих песнях-монологах комментировала события и предсказывала героям их будущее подобно греческому хору. На эту роль по просьбе Леры пригласили цыганку из ансамбля отца. Она действительно чем-то напоминала бабушку Магду… Антон приходил на все репетиции, что-то изменяя и дорабатывая до последнего момента.

К Лере Антон относился с искренним восхищением и дружеской симпатией. Возможно, в его чувствах к ней было и нечто большее, но держался он тактично и никогда не позволял себе переходить границу в их отношениях.

Махровый Ромео как-то исчез с горизонта, и Лера совершенно забыла о нем. Тем более что в ее собственной жизни вполне хватало событий, которые наворачивались друг на друга и совершенно не давали передышки. Во-первых, Лернер уже поговаривал о премьере и даже однажды заикнулся о предстоящих зарубежных гастролях. Вся труппа оживилась, посыпались вопросы, но он тут же перевел разговор на другую тему и заявил:

— Если вы будете так медленно работать, мы вообще не доживем до премьеры. Ну-ка, все по местам! Валерия, ты разленилась и плохо двигаешься. Завтра же начнешь заниматься с балетмейстером! У автора не готовы еще два вокальных номера. Режиссер уже неделю топчется на месте. Такими темпами мы не заработаем себе не только на бутерброды с икрой, но даже на хлеб!

Все притихли и молча разбрелись по сцене.

Во-вторых, Леру совершенно замучили Сонины учителя. Математик, глядя на Леру бархатными глазами, упорно твердил, что для освоения его предмета недостаточно одних способностей. Девочке необходимо работать. Если она не в состоянии справиться сама со сложными заданиями, всегда можно позаниматься с репетитором. При этом он довольно откровенно намекал, что может выбрать свободное время для занятий, и при необходимости готов посещать свою ученицу дома. Лера никак не могла понять, что его больше интересует — дополнительный заработок или общение в домашней обстановке с мамой своей ученицы. Кое-как уладив отношения с математиком, Лера попала под натиск классной, которая долго и невнятно объясняла, почему ей трудно общаться с Соней.

— Она плохо ведет себя? — участливо спрашивала Лера.

— Нет, девочка воспитанная. Я не могу пожаловаться на ее поведение.

— Учится плохо, я понимаю…

— Ну, у нас есть ученики и похуже!

— Но что же тогда? — допытывалась Лера.

— Дело в том, что я не могу понять, что у нее за душой. У нас в классе все дети дружные, общительные, а ваша дочь… какая-то неконтактная. Я пытаюсь найти к ней особый, индивидуальный подход, но совершенно не могу пробиться сквозь стену отчуждения. Она отвечает на мои вопросы, но я чувствую, что она где-то не здесь. Что у нее на уме? Ни в каких классных мероприятиях, кроме дискотеки, она не участвует, никогда не говорит со мной откровенно, и это очень затрудняет наше общение. Я до сих пор не могу понять, то ли у нее в голове только ветер и молодые люди, то ли что-то еще…

Сама Соня впоследствии так откомментировала это высказывание учительницы: «Мама, ну чего ты хочешь от старой девы?» Конечно, Соня была права, но Лере было по-своему жалко и несчастную старую деву, которая жила в одном-единственном измерении и не допускала даже мысли о существовании каких-либо других…

В-третьих, с Юриком тоже стали возникать проблемы. Лера, если честно признаться самой себе, совершенно забросила своего сына, полностью предоставив его воспитание Марине, детскому саду и Наташе, когда у той доходили до этого руки. Это становилось чревато будущими трудностями. Юрген-младший, которому исполнилось четыре года, был совершенно очаровательным ребенком, но характер и поведение его были непредсказуемы. Он умудрился унаследовать легкость и раскованность своего отца, глубокий скрытый темперамент матери, нервозность и обидчивость бабушки Сони, и всю эту страшную гремучую русско-немецко-цыганскую смесь выплескивал на окружающих. Как ни странно, Наташа была одной из немногих, кому удавалось укрощать отчаянного дикорастущего спиногрыза. Она вела себя с ним примерно так, как с капризным, избалованным, но совершенно незаменимым актером на съемочной площадке. Применяя то хитрость, то непоколебимую власть, она умела находить с ним общий язык.

В-четвертых, собственная личная жизнь, несмотря на полное отсутствие динамики, не переставала занимать мысли Леры.

И в-пятых, а также во-первых, во-вторых, в-третьих, в-четвертых и т. д., работа над новым шоу отнимала все силы, и даже те, которых, казалось, уже совсем не осталось.

— Появилась ведьма. Жениха сметает толпа! — прокричал режиссер, вспрыгнув на сцену и суровым взглядом оглядев мизансцену. — Так… Невеста заканчивает песню. Ее готовят под венец. Она опять отказывается. Ей снова предлагают откупиться, загадывают загадки, которые она должна разгадать. Она не знает ответов. Ей подсказывает бабушка. Бабушка! В чем дело! Где ваш монолог?

— Здесь музыкальная пауза, — спокойно сказал Антон.

— Пауза — не пауза! Меня интересует актерский ансамбль! Бабушка на просцениуме в правом углу, двенадцать фальшивых женихов выходят из-за задника слева! Среди них злодей. Невеста из прошлого предлагает узнать среди них жениха. Все молодцы в масках. Невеста!

— Я готова, — обреченно произнесла Лера.

— Что за голос? Ты что, на опознании перед судом? Ты должна быть уверена! Невеста все равно узнает своего возлюбленного, она поет, что сердце ей подсказало. На самом деле опять бабушка подсказывает, как узнать. Бабушка, тихо! У него на рубахе нет одной пуговицы!

— Да рано еще, я вступаю после проигрыша! — возмутилась «бабушка».

— Завистница подслушала и оторвала пуговки на рубахах у всех остальных. Но тут налетают всякие скоморохи, лешие, русалки, устраивают дикую пляску, жениха оттеснили. Окружают невесту, подводят ей жениха в маске. Невеста поет: «Это ты или нет? Вроде бы всем похож, но сердце мое молчит. Кто ты?» Она срывает с жениха маску и видит чудовище. Тут же ведьма-завистница. Хохот, крики, визги. Не слышу!

Труппа выдала нужные звуки. Да так, что сцена пошла ходуном.

— Невесту тащат под венец с чудовищем. И тут появляется снова настоящий жених и вызывает его на дуэль. Жених и злодей! Заснули, что ли?

— Наша тема еще не началась! — взмолилось чудовище.

— О Боже! Чем наш дирижер занимается! — прошептал Лернер в пространство, сидя в глубине пустого зала.

— Борис Ефимович, говорил я вам, надо дублера, — прошептал личный телохранитель Сева, — он еще не отошел…

— Сколько отходняк длится?

— Еще дня три-четыре, я думаю.

— Ладно, сделай с ним что-нибудь, — умоляюще произнес Лернер.

— Могу дать в ухо.

— Давай куда хочешь. А режиссер ничего, как думаешь?

— Нормалек. Шустрый.

— Чудовище предлагает кулачный бой, у жениха отбирают оружие. И тут чудовище вынимает огромный кинжал.

— Послушайте, Антон, по-моему, меня заносит, — прошептала Лера автору, подойдя к краю сцены. — Дуэль — это ведь моя идея была…

— Это лучшее место в шоу, — тихо, но уверенно ответил ей автор.

— Спасибо на добром слове, — сказала Лера и побежала на свое место на сцене.

— Возвращение! — кричал режиссер. — Они наконец встретились и стараются вместе убежать. За ними — погоня, ведьма размахивает своими черными рукавами-крыльями, бегут скоморохи в масках чертей и черти в масках скоморохов. Страшная музыка. Где страшная музыка?

И тут зазвучали все инструменты сразу. Зал содрогнулся, Лернер облегченно вздохнул.

На сцене забрезжил рассвет. И раздался крик петуха Погоня исчезла, растаяла в дымке призрачная деревня. Влюбленные вышли к реке. С печальным криком пронеслась над берегом черная птица. Они остались одни и увидели вдруг, что веночек плывет по реке в обратную сторону, против течения…

— Право, все это так неожиданно… — пробормотал проснувшийся дирижер. — Я, кажется, опять опоздал со вступлением новой темы… У меня не хватает времени, боюсь, не успею освоить партитуру…

— Да ладно. Все у вас получится! — режиссер бодро хлопнул его по плечу.

— На сегодня хватит, — скомандовал Лернер. — Все свободны, кроме режиссера и дирижера!

Лера вышла на улицу вместе с Антоном.

— Тебя подбросить куда-нибудь? — спросила она.

— Если только до метро.

Они подошли к машине, на капоте которой красовались свежие гвоздики.

— Господи, опять появился. — Лера огляделась и увидела в стороне маленькую темную иномарку. — Послушай, Антон, тебе придется сегодня проводить меня! — Она сжала его руку. — Подыграй немного! Я уж надеялась, он забыл про меня…

— Мой веночек утонул, я за ним иду ко дну! — громко пропел Антон, обнял Леру и вместе с ней ввалился в машину.

— Тебя проводить до двери? — участливо спросил он, выходя вместе с Лерой в ее дворе.

— Проводи на всякий случай. Я, честно сказать, немного боюсь этого психа. А как же ты домой доберешься?

— Нет проблем, поймаю что-нибудь.

— Только его случайно не поймай.

— Не бери в голову. — Антон вошел в подъезд вместе с Лерой, поднялся на лифте. На лестничной площадке они огляделись и, убедившись, что, кроме них, никого нет, стали прощаться.

— Позвони, когда доедешь. — Лера чмокнула Антона в щеку и сунула ключ в дверь.

На премьере нового шоу зал был почти полон. Соня сидела между Наташей и Адиком, вертелась и никак не могла успокоиться. Леша со Светланой то и дело незаметно дергали ее за косу, Соня возмущалась, смеялась, но никак не могла понять, кто это нападает на нее. Настроение у всех было праздничное, Адик и Леша держали в руках большие красивые букеты. Перед сценой вертелись репортеры, настраивая свои теле- и фотокамеры. Виктор тоже был в зале, он сидел на своем традиционном месте, со своими вечными красными гвоздиками, и отрешенно смотрел на сцену.

Грянула увертюра. Медленно раздвинулся занавес, и в ярком сиянии световых эффектов на сцене появилась Лера…

Но вот смолк гром аплодисментов, артисты, поклонившиеся публике уже в десятый раз и три раза спевшие и сплясавшие на бис, скрылись за кулисами. Зрители, толпясь в проходах, медленно покидали зал.

Виктор, торжественный, в парадном костюме, с букетом, ждал у служебного входа. Он знал всех в лицо, но никто не знал его и потому для всех осталось незаметным, как он подошел к Соне.

— Ждешь маму? — спросил он с улыбкой.

— Конечно, — ответила она.

— Я тоже, — произнес он. — Знаешь, я очень прошу тебя, помоги мне. Мне необходимо с ней поговорить. Когда она выйдет, отойди в сторону.

— А кто вы такой? — пытливо спросила Соня. — Корреспондент?

— Нет, я ее старый друг. Я должен ей кое-что сказать, это очень важно. Ты мне поможешь?

— Ну ладно, если это так важно.

Наконец Валерия Голицына вышла на улицу, но тут вокруг нее сразу образовалась толпа. Кто-то пытался ее фотографировать, кто-то брал интервью. Она с трудом пробиралась навстречу Соне сквозь толпу журналистов.

— Валерия, мы хотим снять о вас фильм на телевидении.

— Несколько слов для «Музобоза»!

— Автограф на память!

— Я устала! Дайте пройти!

— Валерия, скажите, за какую партию вы собираетесь голосовать? — протиснулся к ней бойкий молодой корреспондент с микрофоном.

И вдруг, как по мановению волшебной палочки, все исчезли и она оказалась лицом к лицу с Махровым Ромео.

— Спасибо, — тихо сказала Лера.

— Это нормально. Я понял, что тебе все это нравится, — сказал он.

— Где моя машина? Я хочу скорее уехать отсюда…

— Сейчас ты уедешь, — сказал Виктор, — но сначала я отниму у тебя всего пять минут.

Лера посмотрела на него ничего не видящим взглядом.

— Разве я не заслужил этих пяти минут?

— Да-да, — сказала Лера рассеянно.

— Я жду ответа.

— Какого ответа?

— Ты все забыла. Но за тобой должок. Хорошо, я напомню тебе, когда мы встретимся наедине.

— Мы никогда не встретимся наедине, — устало произнесла Лера.

— Опять ты допускаешь ошибку, — сказал Виктор с обидой, — нам необходимо встретиться. Лучше всего будет, если ты сейчас уедешь со мной.

— Ты в своем уме?

— Тогда назови время, и я уйду. Я готов подождать еще, но недолго.

— Я же сказала — никогда! — повторила Лера. — Дай мне пройти, я правда устала.

Виктор отошел в сторону, он был страшно уязвлен, он специально ее не беспокоил столько времени, он просил ее поехать с ним, он приготовил ей сюрприз. Он смотрел мутным взглядом, как она раздает его цветы другим артистам, занятым в шоу. Его сжигали ревность, обида, зависть. Вот ее обнимают какие-то люди, смеясь, идут вместе с ней к машине… Виктор тоже пошел к своей машине, на которой хотел увезти Леру сегодня. Но судьба опять посмеялась над ним!

— Лерка, едем к нам! — заявила Наташа. — Нельзя нарушать традиции.

— Конечно, к вам, — устало сказала Лера, — пусть будут все свои. Я хочу пригласить Валернера! Борис Ефимович, пожалуйста, в порядке исключения, разделите с нами праздник!

— Спасибо. Но ты знаешь, я человек непьющий, веселитесь без меня. Мои поздравления. Не слишком увлекайся шампанским! Кстати, мне нужен твой загранпаспорт. Мы скоро едем на гастроли!

— Это правда? Куда?

— Думаю, в Париж.

— Ой! — сказала Лера.

— Лерка, мы сваливаем, — сказал Алексей.

— Почему, ребята?

— Надо забрать сына у бабушки. — Светлана вздохнула. — Прости, — она обняла Леру, — ты лучше всех, вот увидишь, все будет хорошо…

— Мама, можно мне с вами? — Соня бросилась к Лере.

— Солнышко, у тебя завтра школа. Тебя отвезут.

— Опять с Мариной и спиногрызом!

— Сонечка, прошу тебя…

— Ладно, ладно, все расскажу Юргену, как ты со мной обращаешься!

Лера засмеялась, поцеловала Соню и пошла к своей машине.

— Прошу, мадемуазель. — Сева галантно распахнул перед Соней дверцу черного «Мерседеса».

Лера, обнявшись с Наташей, Антоном, окруженная бард-рокерами, оттеснявшими толпу поклонников и журналистов, позвякивая связкой ключей, пошла к своей машине.

Черная восьмерка в темноте показалась почему-то пыльной и грязной.

— Ребята, что с моей машиной? — засмеялась Лера. — Вчера на стоянке ее помыли, а она опять вся в грязи. Геша, ты на колесах?

— На игле! — сказал Гена.

Все захохотали.

— Ребята, нельзя столько смеяться, это плохо кончится, — озабоченно сказала Наташа.

— Никогда ничего не кончится! Кто со мной? Натали, Адик, Антон, остальные с Генкой! — возбужденно говорила Лера, вставляя ключ в дверцу машины.

— Ты что сигнализацию не поставишь? — спросил Антон.

— Руки не дошли, мой милый автор и композитор! — Лера распахнула дверь машины. — Забирайтесь!

Наташа с Адиком уселись на заднее сиденье, Антон сел рядом с Лерой впереди. Лера вставил ключ в замок зажигания.

— Сейчас поедем, я только сигарету выкурю.

— Лерка, что это у тебя валяется за заднем сиденье? — спросила Наташа удивленным голосом, показывая Лере большие мужские перчатки.

— Что? Не знаю, это не мои.

— Да уж, конечно, не твои. Кого ты возишь тайно? Признавайся!

— Не помню… — ответила Лера, затягиваясь и с удивлением глядя на лобовое стекло, по которому по всей ширине отсвечивала огромная трещина. — Когда это меня долбанули? Ребята, кто-то мне стекло разбил, и окно почему-то не открывается…

— Послушай, Лерка, а ты уверена, что это твоя машина? — вдруг спросила Наташа.

— Что?

— Тут какая-то мужская сумка, перчатки, признавайся, кого ты возишь?

— Я никого не вожу… Ладно, поехали! — Вдруг Лера уронила взгляд в пепельницу. — Боже! Чьи это окурки!

— Какие окурки?

— Не мои. Я курю только, с ментолом, а тут желтые окурки! Что за глюки!

— А ты смотрела номер, когда садилась? — спросил Адик.

— Конечно, нет, я никогда не смотрю.

— Давай посмотрим, — сказала Наташа.

— Я сама! — Лера резко открыла дверь и вышла из машины. Реальность исчезла, сон окутал все вокруг своей магической тишиной. Лера на почти негнущихся ногах обошла машину и со страхом поглядела на номер. «Сейчас я увижу свои номер…» Но нет, номер был совершенно чужой и незнакомый. — Сваливаем, — сказала она, вернувшись, — мы чуть не угнали чужую машину!

— Что?

— Я же говорила, — зашептала Наташа.

— По одному, и тихо, — сказал Адик.

— Лерка, а как же ты ее открыла? — удивился Антон.

— А я откуда знаю. Но знаю одно, такое может быть только со мной.

— Надо крышу чинить, — серьезно сказал Адик. — Где твоя машина?

— Не знаю, — сказала Лера весело, — может быть, ее тоже угнали?

— Да вот она, — закричала Наташа, — быстро сюда! Вот это да!

На стоянке, выстроившись рядком, стояли шесть одинаковых черных «восьмерок».

— Это точно галлюцинация, — сказала Лера, протирая глаза.

— Готовься давать интервью для журнала «За рулем»! — произнесла Наташа с серьезным выражением лица.

— А я думаю, сударыня, пора вам машину менять, — усмехнулся Адик.

— На «Мерседес» с охранником, — подхватил Антон.

— Чтобы бандиты меня за свою принимали? — сказала Лера. — Нет, я бы предпочла БТР! Адик, пожалуйста, сядь за руль, ты выглядишь сегодня самым уравновешенным. — Лера протянула ему ключи. — Боюсь, что я не только опять сяду в чужую машину, но и поеду не туда.

— Ты которую предпочитаешь, с длинным крылом или с фаркопом? — спросил Адик, оглядывая выставку машин-близнецов.

— Любую. Мне все равно, — произнесла Лера отрешенно.

И тут засверкали блицы, толпа журналистов снова обступила их.

— Валерия, я из «Автомига», — сказала милая девушка.

— Я же говорила! Ты стала законодательницей автомоды! Недооцениваешь свою популярность! — Наташа возмущенно взирала на окруживших подругу корреспондентов.

— Ради Бога, оставьте меня в покое! — Лера спряталась за спину Наташи.

— Держись, подруга, сейчас я им дам! — Наташа уперла руки в бока и закричала: — А ну разойдись!

Корреспонденты замерли в недоумении.

— Что уставились? Все пошли вон! Быстро! А то перестреляю!

Адик завел машину, все с хохотом ввалились в нее и задним ходом выехали на улицу.

В квартире на Рождественском бульваре под барабанную дробь стреляли из бутылок с шампанским, пили за удачную премьеру, за Леру, за Лернера, потом молча и тихо за тех, кого нет, и за тех, кто есть, но далеко. Всем стало немного грустно. Вспомнили Ваню Серова.

— Где же он сейчас, — задумчиво сказал Андрей, — хоть бы дал о себе знать.

— Я уверена, он скоро появится и всех нас удивит, — улыбнулась Лера.

— Хотелось бы, чтобы так оно и было, — произнес Адик печально.

— А я ведь никогда не видел его, — Антон с сожалением посмотрел на друзей.

— Ты чертовски много потерял! — сказал бас-гитарист Никита. — Он совершенно уникальная личность.

Разговор как-то сам собой перешел на историю бард-рока, на старые времена, когда все были бедными и подпольными. Вспоминали Вовчика, Ваню, какие-то забытые их слова и поступки, обсуждали все это в подробностях. Адик от этих воспоминаний впал в сентиментальное настроение. За окном начало светать, но никому не хотелось расходиться. А Наташа между тем, незаметно выпав из общей компании, возилась с видаком.

— Ребята, — вдруг громко сказала она, — раз пошла такая пьянка, покажу вам свой сюрприз! Я думала, в другой раз, но когда он будет, другой раз? Прошу занять места в зале!

Когда все смолкли и расселись напротив экрана, она нажала на пульт. На экране под бард-рокерскую музыку начала восьмидесятых медленно пошла панорама по пестрым одеялам, прибитым гвоздями к стенам… Потом появилась надпись: «Музыка моей судьбы»… И дальше в этом фильме было все — фрагменты выступления в Горбушке, отрывки из интервью в «Параллели», Адик — в квартире, с гитарой, крупным планом, на улице, с Ваней и Гешей в каком-то кафе… Многие кадры были явно любительскими с технической точки зрения, но это не умаляло их ценности. Под остроумный дикторский текст и песни разных времен на экране прошли все, включая Леру и Юргена, тут было даже интервью с Лернером, где он высказывался с серьезным видом о достоинствах бард-рока. Где-то промелькнула и сама Наташа, она под гитарный перебор жарила в кухне оладьи. Фильм получился грустный и странный, трагический и веселый одновременно, трогательный, человечный и в то же время глубокий и умный.

— Ну, вот и все, — сказала Наташа, выключая экран, — развлекла я вас хоть немного?

— Натали, какая ты у меня умница, — Адик обнял ее, с благодарностью поцеловал ей руку, — как же это здорово! Вот спасибо…

— Да ладно, — сказала Наташа смущенно, — я немного не закончила, не хватило денег. Собираюсь на днях раскрутить одного спонсора, надо пару эпизодов доснять…

— Наташка, это лучшее из всего за сегодняшний вечер, — тихо сказала Лера. — Наше шумное шоу меркнет рядом с твоим фильмом.

— Ну да! — засмеялась Наташа. — Ты погоди, я скоро и до тебя доберусь, а в спонсоры фильма о Валерии Голицыной возьму «ЛогоВАЗ». Думаю, они согласятся.

Всем было весело, грусть улетучилась, снова начались шутки, слышался смех… За окном вставало солнце, красным шаром выплывая из-за горизонта.

Серебристый авиалайнер летел в Париж, в сказочный город, который много раз снился Лере во сне и в котором она не бывала еще никогда. Теперь она наконец увидит его наяву, увидит своими глазами бульвар Монмартр и Елисейские поля, где когда-то бродили ее мать и отец… Лувр, Нотр-Дам, Версаль… Казалось, даже сами эти слова содержат какой-то особый, магический смысл, они звучат, как таинственная музыка! А главное, скоро она увидит Юргена! Он встретит ее в аэропорту, он специально прилетел в Париж ради нее.

Иногда, оставляя детей с Мариной или у Наташи с Адиком, Лера и раньше уезжала на гастроли в Европу, где хоть изредка, хоть ненадолго, могла встретиться с Юргеном… Свидания в роскошных отелях, прогулки по вечерней Варшаве, Праге, Вене… Разве это не сказка? О такой любви можно только мечтать! Правда, их редкие встречи в Москве были не так романтичны, но зато здесь они могли быть вместе и на какое-то время у них возникало ощущение счастливой семейной жизни. Юрген обожал своего сына, с трепетной нежностью относился к Соне, задаривал обоих детей всевозможными подарками, но вынужден был каждый раз надолго их покидать… Лера подумала, что он, наверное, уже привык жить почти в постоянной разлуке с ней, да и она сама не очень-то представляла себе, как они жили бы вместе. С каждым днем их любовь друг к другу становилась все более оторванной от реальной жизни, в их отношениях появлялось что-то иллюзорное. Правда, в моменты расставания в душе поднималась невыносимая боль, но постепенно она притуплялась, уходила в иное измерение в ожидании новой встречи и новой разлуки… Но сейчас впереди была не разлука, а встреча, в самом удивительном городе мира! Пусть это ничего не изменит в их жизни, пусть это будет недолгая встреча, но она придаст сил, чтобы потом опять какое-то время жить прекрасными воспоминаниями! «Мы до сих пор так и не смогли стать мужем и женой, мы каждый раз встречаемся и расстаемся, словно это в первый и последний раз в жизни. Что ж, может быть, так и лучше, мы сохраняем остроту ощущений, наша любовь существует в особом измерении, никому не доступном и не подвластном, ее не разрушает быт…» Утешая себя подобными размышлениями, Лера смотрела в иллюминатор на белые холмистые облака, напоминавшие океан, покрытый вечным снегом, и представляла себе, как они с Юргеном бросаются друг к другу прямо в аэропорту, на глазах у всех… Потом, конечно, он придет на ее концерт в знаменитое парижское варьете! Она будет петь только для него! Как всегда, им покажется, что время остановилось. Кабаре «Лидо», варьете «Парадиз»… Новый сон из серии редких прекрасных снов!

Аэропорт был похож на фантастическое сооружение из далекого будущего. Хитросплетение движущихся коридоров, заключенных в стеклянные трубы, вынесло Леру в огромный зал с прозрачными стенами, через которые было видно, как взлетают и садятся сверкающие на солнце самолеты. Это вполне могло быть межпланетной станцией, где приземляются космические корабли с далеких планет. С какой планеты прилетела она? Сон продолжался… Навстречу Лере шел Юрген, молодой и красивый, в белом плаще нараспашку, с букетом каких-то диковинных цветов. И было все именно так, как она представляла себе в самолете. Он обнял и поцеловал ее, потом протянул руку Лернеру.

— Я заказал номер в лучшем отеле, взял напрокат машину. Я похищаю у вас лучшую в мире певицу, я покажу ей настоящий Париж!

— Она должна быть завтра в идеальной форме, — беззлобно проворчал Лернер.

— Только шампанское! — засмеялся Юрген, подхватил ее чемодан, и они вышли обнявшись из аэропорта Шарль-де-Голль в солнечный весенний Париж.

Потом они не расставались почти трое суток. Во время показа нового шоу Юрген, конечно, сидел в зале варьете, он ждал ее после репетиций, чтобы увезти с собой. За короткое время они объехали на машине и обошли пешком чуть ли ни весь Париж, отсняли несколько фотопленок, успели получить фотографии, попробовали множество французских блюд, выпили несколько бокалов лучшего шампанского и, наконец, страшно устав, решили хоть ненадолго уехать из города и просто погулять на природе. Они ехали в направлении Версаля. Лера сидела за рулем маленького «Рено», ровное, гладкое шоссе ускользало из-под колес.

— Остановись, — вдруг попросил Юрген.

— Зачем? — удивилась Лера.

— Так надо, — серьезно заявил он.

— Но здесь нельзя останавливаться.

— Ничего не случится. Это недолго.

Лера затормозила, свернула на обочину, Юрген обнял ее и прижал к себе. Потом они долго целовались, не обращая внимания на проезжающие машины. Зато те, кто ехал мимо, приветственно сигналили им и притормаживали на миг. Это был Париж, столица любви! Над ними было голубое небо, а вокруг прекрасный, сказочный лес.

— Здесь так хорошо, не хочется возвращаться, — сказала Лера.

— Поедем дальше, — улыбнулся Юрген.

— Куда?

— В Германию.

— Я не знаю дорогу, — засмеялась Лера.

— Это шоссе приведет нас к границе, а там не так далеко.

— Да, это было бы прекрасно, но нам пора возвращаться, — сказала Лера с грустью.

Юрген снова обнял ее, посмотрел ей в глаза и сказал:

— Послушай, я не хочу больше уезжать без тебя. Я хочу вернутся с тобой и с сыном.

— Я тоже не хочу расставаться с тобой, но ты ведь знаешь, я ничего не могу сделать!

— Ты можешь развестись и оставить Соню с мужем.

— Что? Что ты говоришь?

— Придется немного подождать. Мы будем навещать ее, а когда ей будет шестнадцать лет, заберем к себе.

Лера вдруг закрыла руками лицо, плечи ее задрожали.

Юрген осторожно тронул ее за плечо.

— Я тебя обидел? Прости.

— Как… как ты мог…

— Но так жить тоже невозможно. У меня есть жена и сын, которых я вижу раз в год. Это глупо и неправильно. Мы должны быть вместе.

Лера с трудом взяла себя в руки, прекратила рыдать. Но она ощущала такое отчаяние, что ей хотелось выскочить и броситься под колеса первой же встречной машины.

— Если тебе надоело так жить, можешь больше не приезжать! — сказала она с внезапной злостью, вложив в эту фразу всю свою обиду и боль.

— Ты это говоришь серьезно? — Юрген удивленно посмотрел на нее.

— Да, серьезно! Я тебя не держу! Уезжай, хоть сейчас! Хочешь, я отвезу тебя в аэропорт?! И никогда больше не приезжай! Никогда!

— Не надо так говорить, — сказал Юрген, видя, что она снова готова зарыдать. — Я ищу выход. Я предлагал тебе подумать. И я стал враг. Я не хочу ссориться.

— Ты не хочешь? Ты предлагаешь мне бросить дочь! И ты не хочешь ссориться? Чего ты хочешь? Ты просто ее не любишь, потому что она не твоя! Конечно, зачем тебе чужой ребенок!

— Лера, я очень прошу тебя, не надо говорить таких слов. Я люблю Соню и все сделаю для нее. Но я не могу быть ее отцом, потому что у нее есть отец.

— Ты что, упрекаешь меня?! — Лера посмотрела на него полными отчаяния и слез глазами. Ей самой было невыносимо плохо, но остановиться она уже не могла. Что ж, пусть будет еще хуже, теперь уже все равно. — Ты упрекаешь меня за то, что я вышла замуж и родила ребенка? А ты, ты разве пытался меня разыскать? Ты хоть раз приехал в Москву за семь лет? Конечно, ты страдал, тосковал обо мне, а что делал все это время? В монастыре сидел и ждал в тоске, когда я прилечу к тебе на воздушном шаре?!

— Лера, я должен сегодня улетать. У меня завтра встреча с продюсером. Потом я поеду в Бремен. Мама больна, она так мечтает увидеть внука. Рядом с ее постелью стоит его фотография. Лера, я понимаю, тебе трудно. Разреши мне отвезти сына в Германию хотя бы на время?

— Ты все решил за меня! Как здорово! Правильно, такую плохую мать, как я, надо лишить родительских прав! Пусть детей растят их отцы! Какая прекрасная идея!

— Я с трудом выбрал время, чтобы увидеть тебя. Прошу тебя, давай забудем все, что мы сейчас сказали. Это нельзя, это плохо.

— Да как, как я могу забыть! Как ты мог сказать мне такое?

— Ну, прости глупого немца. Я плохо подумал.

Лера схватила сигарету, прикурила дрожащей рукой.

— Все. Поехали.

— Давай, я сяду за руль, — предложил Юрген.

— Это еще зачем?

— Ты слишком волнуешься. Тебе не надо сейчас вести машину.

— А ты не волнуешься? Тебе на все наплевать? — она рывком тронулась с места и вылетела на шоссе с такой скоростью, что позавидовал бы сам Красовский.

Всю обратную дорогу они ехали молча. В тот же день Юрген улетел в Германию, даже не простившись с Лерой, а еще через два дня Лера вернулась в Москву. Это была их первая ссора, от которой у Юргена осталось ощущение обиды и горечи, а у Леры — невыносимой тоски и безысходности.

Анна Грасс умерла, так и не увидев своего внука. Юрген плакал, уронив голову на плечо своей старшей сестре, которая держалась с удивительным мужеством. Пробыв три дня в родительском доме вместе с отцом и братом, она уехала. А Юрген был просто не в состоянии двигаться куда-то, у него начался новый приступ депрессии, ему казалось, что вокруг не осталось больше ничего, кроме беспросветной черноты. Он страдал невыносимо оттого, что так редко навещал маму в последнее время, оттого, что так глупо поссорился с Лерой, его сердце разрывала щемящая жалость к своим близким и к самому себе. Жизнь медленно угасает, нет больше матери, любимая женщина и сын далеко. Возможно, они расстались навсегда, она не захочет его простить… А что впереди? Ни работа над новым фильмом, ни предстоящая поездка в Голливуд совсем не увлекали его. Сколько лет он мечтал об этой работе, сколько раз переписывал сценарий, доводил его до совершенства, оттачивая каждый эпизод… Может быть, он занимался этим слишком долго? Эта работа, как и любовь к Валерии, растянулась на долгие годы и так и не завершилась ничем. Жизнь незаметно идет к закату, притупляются чувства и желания… Впереди — одиночество и пустота.

Из оцепенения его вывел голос отца.

— Много лет назад я дал твоей матери клятву навсегда сохранить эту тайну. Теперь, когда ее нет, я расскажу тебе все, и там, на небесах, она простит меня. Это было очень давно… Ты знаешь, я был молодым солдатом, меня послали воевать на Восточный фронт. Война близилась к концу, но я не знал об этом. Немецкой армии нужны были свежие силы. Я был наивен и молод. Я ничего не понимал, я не знал, как ужасна война. Я никогда не был нацистом, я просто был солдатом. Видно, судьба берегла меня, я остался в живых, не убил ни одного русского, но попал в плен. Мне опять повезло, со мной обращались совсем не плохо. Я учил русский язык, пил русскую водку, а потом лагерь попал под обстрел и мне удалось бежать. Я пробирался через леса и болота, видел сожженные села и города, это была ужасная картина. Огромная страна напоминала огромное кладбище, и нельзя было понять, сколько людей убито. Я подумал тогда, что живых вообще больше на земле не осталось, кроме меня… Но наконец я встретил своих. Они отступали и уводили с собой пленных. Я присоединился к ним, а потом я увидел ее. Она шла в колонне с другими пленными и держала на руках маленького ребенка. На ее лице были одни глаза, огромные голубые глаза, в них застыл ужас. Я подошел к ней, она не испугалась, не удивилась, она смотрела на меня ничего не видящим взглядом. Я немного знал русский и попробовал заговорить с ней, но она ничего не отвечала мне. Я был для нее врагом. Мы уже давно перешли границу и возвращались в Германию. Я знал, что русские пленные попадут в немецкие лагеря, а там их ждет мучительная смерть. Я смотрел на нее и думал, что не могу оставить ее одну, с маленьким ребенком, в этом ужасе, я видел, что силы оставляют ее. Я предложил ей бежать вместе со мной, и она согласилась… Тогда ей все было безразлично, но она хотела спасти свою крошечную дочь. Не знаю, почему она мне поверила, может быть, поняла, что я не сделаю ей ничего плохого. Нам удалось бежать… Все, что случилось с нами, рассказать невозможно. Но я очень скоро понял, что не смогу жить без этой женщины.

Юрген слушал рассказ отца затаив дыхание, потом тихо спросил:

— Значит, мама была русской? А все, что мне рассказывали в детстве, было просто придумано вами?

— Не спеши, это не совсем так, я расскажу тебе все. Я вижу, что пришло время. Война закончилась, и мы оказались в ГДР, в стране, чужой для нас обоих… Мы были молоды, одиноки, мы многое пережили вместе. Я полюбил Анну с первого взгляда, она тоже привязалась ко мне. Мы обвенчались в Дрездене. Твоя сестра стала Мартой Грасс. Потом мы переезжали из города в город, потому что нами заинтересовалась штази. В прошлом я был солдатом Гитлера, а Анна — русской пленной. Мы дали слово друг другу, что никто никогда ничего о нас не узнает. Мы стали людьми без прошлого, потому что наше прошлое представляло большую опасность. Потом с помощью друзей нам удалось перебраться в ФРГ. Я стал заниматься мелким бизнесом, Анна преподавала музыку в школе, все считали нас добропорядочной немецкой семьей.

— Отец, если бы я знал это раньше! — воскликнул Юрген.

— Ты не мог узнать это раньше.

— А моя сестра, она что-нибудь знает? — спросил Юрген.

— Нет, она ничего не знает…

— Наверное, мама тосковала по России.

— Она тосковала, но не могла вернуться туда. Ее муж был расстрелян как дезертир, а сама она была немкой.

— Немкой?

— Наполовину. Это удивительная история. Ее дед, инженер Карл Штерн, был приглашен в Россию русским царем как хороший специалист. Он переехал туда с семьей. Его старший сын еще до революции женился на русской, у них было много детей. Анна была их младшей дочерью. До замужества она была Анной Штерн. У них была хорошая семья, мама говорила, что никогда не задумывалась о том, кто она, русская или немка. Но когда арестовали ее отца, оказалось, что немкой быть в Советском Союзе очень плохо. Ей пришлось очень много страдать. Она не любила вспоминать об этом, а я никогда больше не спрашивал ее о прошлом. Предки Анны были родом из Бремена, и мы решили поселиться в этом замечательном городе. Мы прожили прекрасную, счастливую жизнь. Вот я и рассказал тебе все, что много лет сохранял в тайне, потому что ты сейчас в чем-то повторяешь мою историю, мою судьбу. Мама очень хотела, чтобы ты был счастлив со своей любимой русской женщиной и своим маленьким сыном. Жаль, что Анна не успела увидеть своего внука. Теперь я буду любить его за нас обоих. Но ты не вини Валерию, она страдает еще больше, чем ты.

Юрген был потрясен рассказом отца, потрясен мужеством своих родителей, проживших такую удивительную сложную жизнь и столько лет хранивших свою тайну. Его родителей соединила история, чудовищная война. Какой же огромной и чистой была их любовь, если они сумели подняться над всем этим ужасом, не затаив в душе злобы и ненависти. Вся его собственная жизнь представлялась ему сейчас совершенно в ином свете. Ему казалось, что только теперь он может понять многое и о себе самом. Почему он всегда был таким эмоциональным, откуда у него такая странная мятущаяся душа? Много раз еще в юности он задавал себе этот вопрос. Но как же невероятно переплела все судьба! В нем самом течет русская кровь! Он любит русскую женщину. Но они не могут быть вместе. Какой парадокс! Оказалось, что легче разрушить Берлинскую стену, чем соединить их жизненные пути.

Юрген подошел к телефону, долго с тревогой и грустью смотрел на него, потом набрал номер.

— Здравствуй, Соня, — сказал он, — а мама дома?

— Юрген! — обрадовалась Соня. — Мамы, конечно, нет. Они сегодня показывают шоу в новом варьете. Ты можешь поговорить со мной.

— Мы обязательно поговорим. А ты передай маме, чтобы она не сердилась.

— На кого не сердилась? На меня?

— Нет, Соня, на меня.

— На тебя? Скажешь тоже! — заявила Соня. — Мама не может на тебя сердиться! Она переживает.

— Это правда? Это нехорошо…

— Я знаю, вы поссорились. Из-за меня, да?

Юрген слегка растерялся от такого откровенного вопроса. Он обращался с Соней как со взрослой, и это льстило ее самолюбию, но в душе, конечно, считал ее ребенком. А сейчас она рассуждала совсем не по-детски, и это было для него неожиданными открытием.

— Соня, я думаю, мама очень устала.

— Конечно, от такой жизни устанешь! То ужасные дети, то ужасный Валернер, то ужасные зрители! А самый ужасный мой папа. И вообще все ужасный ужас!

— Это мама так говорит? — улыбнулся в трубку Юрген.

— Нет, это я так говорю. Я ведь все знаю! Я ужасный ребенок, потому что мама не может уехать к тебе. А я не могу уехать, потому что у меня ужасный папа.

— Он правда ужасный? — с любопытством спросил Юрген.

— Нет, не правда. Он вообще добрый, но только ругается иногда. И еще там бабушка эта, она все время ко мне подлизывается и про маму всякие гадости говорит. Я, правда, ее не слушаю. А она злится. Когда ты приедешь, Юрген? Я без тебя очень скучаю!

— Я обязательно скоро приеду! Мне тоже без вас очень скучно. Я привезу вам подарки. Знаешь, я купил тебе гитару, ты будешь учиться играть на ней.

— Это правда?! Ура! Я буду играть и петь, как мама! Да?

— Конечно. Мама тебя научит.

— Нет, ты научишь меня играть! Ты! Обещаешь, Юрген?

— Хорошо, я обещаю, я научу тебя играть.

— И петь. Ты ведь умеешь петь, я знаю. Я всю жизнь мечтала играть на гитаре и петь. Юрген, а почему у тебя такой грустный голос? Это из-за мамы, да?

— Да, из-за мамы… Из-за моей мамы, Соня. Она умерла…

— Что?.. — спросила Соня растерянно и замолчала. Потом вдруг заговорила торопливо изменившимся голосом, который показался Юргену так похожим на Лерин: — Господи! Юрген, я… я болтала всякие глупости, Юрген, прости меня! Я такая глупая, я не знала… Юрген, я тебя очень люблю, слышишь? Я тебя тоже очень люблю!..

Учебный год шел к концу, весеннее солнце щедро согревало землю, на деревьях раскрывались зеленые листочки, и казалось, сама природа радуется утру своей жизни. Занятия в лицее обычно заканчивались в пять часов, но дети, взбудораженные манящей весной за окнами, с трудом досиживали до конца уроков. В те дни, когда Лера бывала свободна, она заезжала за дочерью на машине, и потом они вмести ехали за Юриком в детский сад. Когда у Леры бывали вечерние репетиции или концерты, Соня сама добиралась до дома на автобусе, а Юрика забирала Марина.

В этот день Соня должна была сама приехать домой, потому что у Леры была репетиция до шести, а концерт был назначен на одиннадцать вечера в казино. Лера освободилась немного раньше и в начале седьмого подъехала к дому. Машину оставила во дворе, быстро поднялась на лифте и вошла в квартиру.

Юрик сидел на полу на ковре и занимался автомобильными гонками. Марина на кухне жарила котлеты и напевала мелодию одной из Лериных песен.

— Привет, — сказала Лера.

Юрик выбежал в коридор.

— Мама, смотри, папин «Фос-ваген» опять всех обогнал!

— Это замечательно, мой милый! А где Соня?

— Она еще не приходила, — ответила Марина.

— Очень странно, — сказала Лера. — Вроде бы в школе ничего не намечалось. Она не звонила?

— Нет. Может, к подружке зашла?

— Все может быть, но к какой? И почему не позвонила? Сейчас темнеет довольно поздно, но это не значит, что можно где-то болтаться по вечерам. Она знает, что я не люблю, когда она одна поздно возвращается домой.

— Конечно, это опасно, — вздохнула Марина, — время такое неспокойное.

— Знаешь что, я, пожалуй, заеду в школу и оттуда позвоню. Если Соня объявится, пусть скажет, где она, я за ней заеду. Ладно?

— Конечно, Лера, да ты не волнуйся, она скоро придет, вот увидишь.

— Я надеюсь. В общем, я поехала. Долго не задержусь.

— Может, у них опять дискотека? — высказала предположение Марина.

— Нет, дискотека бывает в пятницу… Это маловероятно.

— Мам, я хочу с тобой покататься! — закричал Юрик.

— Нет, сынок, побудь с Мариной. В другой раз, ладно?

— Ну почему?!

— Потому что у меня дела. А ты, пожалуйста, проведи новый тур гонок и сделай так, чтобы я на этот раз обогнала папу. Мне очень хочется получить приз.

— Какая хитрая мама!

— Мама ужасно хитрая. Договорились?

— А завтра поедем кататься?

— Завтра обязательно поедем!

Лера спустилась во двор, села в машину. Перед тем, как тронуться с места, выкурила сигарету. Ей почему-то очень не нравилось отсутствие Сони. Конечно, и раньше иногда бывало, что девочка задерживалась по каким-то делам или заходила к подружке, но она обычно звонила в таких случаях и предупреждала или Леру, или Марину. Что могло случиться такое, что она забыла дать знать о себе?

В здании лицея во многих окнах горел свет. Лера вбежала в вестибюль, быстро обошла все три этажа. В классной комнате шестого «А» было пусто. В актовом зале старшеклассники репетировали какой-то капустник, или что-то в этом роде. На сцене и в первом ряду перед сценой стоял жуткий хохот. Лера спустилась вниз, забежала в приемную директора.

— Простите, вы не знаете, в шестом «А» сегодня занятия закончились как обычно?

— Как обычно, — секретарша посмотрела на Леру и расплылась в улыбке. — Валерия Романовна! Вы знаете, мой сын был недавно на вашем шоу, он прямо в восторге! Ни о чем больше не говорит. Может быть, напишете для него автограф?

— Хорошо. Только я позвоню сначала, можно?

— Конечно.

Лера набрала номер.

— Марина, ну что, Соня не появилась?

— Нет, я уж сама беспокоюсь. А в школе ничего?

— Ничего. Ладно, я сейчас приеду, обзвоню всех подружек. Может быть, она заболталась где-то…

— Я вашу дочь видела сегодня в школе, — сказала секретарша. — Да вы не волнуйтесь, наверняка забежала к подружке да позвонить забыла. Такое с ними бывает. Другие родители то и дело звонят в школу, а потом дети объявляются дома как ни в чем не бывало. Найдется ваша Соня.

— Конечно, найдется… Ладно, давайте, где и что написать?

Секретарша вытащила из стола фотографию Валерии.

— Это он купил, перед концертом какой-то фотограф продавал.

— Господи, моими фотографиями торгуют, а я и не знаю! Как зовут вашего сына?

— Славик.

«Славику, с наилучшими пожеланиями!», — написала Лера на обороте фотографии и поставила свою подпись.

— Спасибо вам огромное! Он так рад будет! — произнесла секретарша.

Лера быстро попрощалась и вышла из школы.

На обратном пути она с трудом сдерживала нарастающее беспокойство. Где могла задержаться девочка, не предупредив никого? Это было не похоже на Соню. При всех сложностях ее характера, она любила Леру и старалась без причины не огорчать ее.

Когда Лера вернулась домой, было уже восемь. От Сони по-прежнему не было никаких известий. Лера села на телефон и позвонила подряд всем одноклассникам и одноклассницам, но Сони ни у кого не оказалось.

— Если она не придет через час, я буду звонить в милицию, — сказала Лера встревоженным голосом.

— Да что ж она себе думает! Лера, ты бы поела, а то все куришь, — Марина поманила ее на кухню. — У меня сегодня классный ужин, ей-Богу.

— Спасибо, не могу. Какая еда! Я не могу придумать, кому еще позвонить, и телефон занимать не хочу. Вдруг она дозвониться не сможет?

— Ладно, я Юрика уложу пока. Он уже носом клюет, я видела, чуть не заснул на ковре.

Марина вошла в детскую, взяла мальчика за руку.

— Ну что, гонщик, пойдем машинки укладывать?

— Только я спать не буду! Вот папа сел и поехал, мама села и поехала, Соня поехала, Марина поехала, а вот тут тетя Наташа и дядя Адик, у них машина такая красная!

— Идем, машинкам пора спать, они очень устали. У них соревнования были, им нужно теперь колеса помыть, фары почистить, и в кровать! — приговаривала Марина, умывая Юрика перед сном.

В девять часов Лера позвонила в районное отделение милиции.

— Это дежурный? Здравствуйте, у меня дочь не вернулась из школы, я очень беспокоюсь. Пожалуйста, займитесь ее поисками.

— Звоните позже. Мы розыск объявляем после двенадцати.

— Но ей всего двенадцать лет! Она никогда так долго не задерживалась!

— Небось загулялась. У нас все машины на выезде.

— Как позвонить дежурному оперативнику?

— Да он тоже на выезде. Я же сказал вам, если не придет до двенадцати, тогда займемся.

В трубке — отбой. Лера почувствовала обиду и злость. Что же делать? Страшно надолго занимать телефон. А ждать до двенадцати — нет, это просто невозможно! Через час надо выезжать на концерт. А вдруг Соня за этот час не появится? Как ни противно, придется, наверное, прибегнуть к крайней мере — позвонить Максиму.

Лера набрала номер в приемную и услышала длинные гудки. Сделала небольшую паузу и позвонила дежурному следственного отдела.

— Капитан Герасимов слушает.

— Алло! Скажите, пожалуйста, как мне связаться с подполковником Денисовым? Это очень срочно.

— А кто его спрашивает?

— Это говорит… мать его дочери. — «Господи, какая фраза идиотская, — подумала Лера. — Проще было бы сказать — жена», но она даже на словах не хотела представляться его женой.

— Я видел его с утра. Вы звонили ему домой?

— Да, — соврала Лера. — Его дома не было.

— У вас проблемы с дочерью? — каким-то странным голосом спросил капитан Герасимов.

— Да, у меня проблемы! Дочь до сих пор не вернулась из школы! Я обзвонила всех знакомых, ее нигде нет. Я боюсь долго занимать телефон. В районном отделении занимаются розыском детей только после двенадцати часов! Я не знаю, что делать.

— Вы успокойтесь. Я постараюсь его разыскать. Будьте у телефона.

— Спасибо. — Лера повесила трубку.

Лера непрерывно курила и в отчаянии смотрела на телефон, словно он был живой и мог среагировать на ее взгляд.

И телефон зазвонил. Лера с надеждой схватила трубку.

— Это из отделения, — сказал грубый мужской голос. — Что ж вы сразу не сказали, что ваша девочка — дочь подполковника Денисова!

— Вы меня об этом не спрашивали! А что, других детей вы не ищете?

— Мы всех ищем. А за вашу нам теперь втык получать! Опишите подробно девочку. Сейчас отправим патрульную машину.

— Двенадцать лет. Рост 155, русая коса, глаза серые, на носу веснушки. Одета в коричневые джинсы и замшевую куртку.

— Достаточно. Сейчас наведем справки. Позвоните через час. Может быть, поступит информация.

— Хорошо, позвоню через час.

Лера отвернулась от телефона и увидела Марину. Ее добрые глаза, полные сострадания, смотрели на Леру. Славная девочка, все понимает, никогда не лезет с бестактностями, не задает лишних вопросов.

— Представляешь, вот сволочи, — сказала Лера. — Им, наверное, из МВД позвонили, вот они и засуетились. Хоть бы Максим объявился! Так редко бывает нужен, а тут, как назло, нет.

— Хочешь, я домой ему позвоню?

— Попробуй.

— Дай телефон. Я быстро! — Марина пробежала пальцами по кнопкам. — Алло! Будьте любезны Максима Александровича! Будет поздно? Спасибо, нет, ничего не надо. Я перезвоню завтра.

— Выходит, я ничего не наврала, — сказала Лера. — Его и вправду нет дома.

— Если он в Москве, его точно найдут!

— Найдут-то найдут, но когда? Он сейчас нужен! Господи, надо на концерт ехать! Как быть, просто не знаю…

— Ты поезжай, я подежурю у телефона.

— Маринка! Да какой концерт! Какое, к черту, шоу! Я никуда не поеду, пока не найдется Соня!

Вдруг снова раздался звонок.

Лера схватила трубку.

— Алло! Говорите!

— Валерия, я жду тебя в казино, — произнес Лернер сурово, — почему ты дома?

— Борис Ефимович, я… не смогу сегодня выступать…

— Ты с ума сошла? — закричал Лернер.

— Да, я схожу с ума! Потому что… Соня пропала. Я боюсь занимать телефон. Я ничего не знаю.

— М-да… Тебе нужна помощь?

— Я не знаю…

— Кто занимается розыском?

— Районная милиция.

— Это без толку.

— Почему?

— Ладно, насчет концерта не волнуйся, я что-нибудь придумаю. Позвоню минут через сорок.

— Спасибо…

Лера положила трубку и снова уставилась на телефон. Но он молчал. Она старалась не смотреть на часы, ей казалось, что будет легче, если не знать, сколько времени прошло. Конечно, это была просто уловка, самообман. Марина, понимая, что ничем не может помочь, тактично не показывалась на глаза и, видимо, сидела в детской.

Вдруг раздался звонок в дверь, Лера бросилась на этот звук, ударилась локтем об угол стены.

— Прибыла группа поддержки, — сказал Лернер, входя в квартиру вместе с Наташей и молчаливым молодым человеком, который возвышался над ним чуть ли не на целую голову и в плечах был пошире Максима. — Ничего нового? — спросил он Леру спокойным голосом.

— Ничего. Я не представляю, что и думать. Я обзвонила всех знакомых.

— Мои ребята тоже работают. И тоже пока ничего.

— И слава Богу, что ничего, — сказала Лера. — Я уверена, она найдется. Я не хочу, не буду думать о плохом!

Наташа обняла Леру.

— Не сомневайся, все будет хорошо!

Зазвонил радиотелефон в руках Лернера.

— Все подмосковные больницы проверили?! Все? — кричал он. — Хорошо. Я на связи. — Он посмотрел на Леру. — Мои ребята ждут в машине. Если поступит какой-нибудь сигнал, выедем немедленно.

Лера была рада неожиданному появлению Бориса Ефимовича. Этот человек, с которым она проработала вместе уже не один год, никогда ничего не делал и не говорил просто так. Если он приехал к ней, значит, это зачем-то нужно. Он своими разговорами разряжал накаленную атмосферу в доме, придавал Лере чувство уверенности, не давал ей свихнуться от страшных навязчивых мыслей, которые она уже почти не в силах была отогнать от себя.

— Вы отменили концерт? — спросила Лера, с благодарностью глядя на своего продюсера.

— Ты что! Понести такие убытки! — наигранно возмутился Лернер и подмигнул Наташе. — Нет, я его заменил. И как ты думаешь, кто сегодня всю ночь на арене нашего казино?

— Не знаю…

— А ты подумай, подумай!

— Ей-Богу, не знаю, Борис Ефимович…

— Так вот, надеюсь, что замена Валерии Голицыной не причинит нам большого ущерба. В качестве неожиданного сюрприза зрители получат великолепную группу «Квадро»!

— Вот это да, — удивилась Лера. — И они согласились?

— Не вопрос, сказал мне Андрей, — улыбнулась Наташа…

— Господи, спасибо Адику! Спасибо вам, Борис Ефимович! Спасибо, что приехали сюда.

— Мы просто решили немного поддержать и отвлечь тебя. Наверное, странно от меня это слышать, но я ведь отношусь к тебе не только как к объекту бизнеса. Ты мне стала как дочь…

Лера посмотрела на него с удивлением и благодарностью. Она никогда прежде не слышала от него ничего подобного. Надо же, за то время, что она разговаривала с ним, она ни разу не посмотрела на телефон!

— Знаешь что… — обратился Борис Ефимович к Лере, — а ты не думаешь, что ее могли похитить?

— Похитить? Но кто и зачем?

— Вот это и надо выяснить. Может быть, захотят выкуп. Ее родители — достаточно заметные люди. Возможно, кто-то решил вам навредить таким подлым образом.

— Но если им нужен выкуп, они должны позвонить! Я заплачу любые деньги! Я влезу в любые долги! Юрген поможет…

— Мы с Натали тоже не бедные, разве проблема в этом?

— Почему никто не звонит?! — Лера дрожащей рукой закурила новую сигарету.

— Позвонят! — сказал Лернер. — Постарайся держать себя в руках, это может продлиться дольше, чем нам хотелось бы.

— Но как, как держать себя в руках? Я должна что-то делать! Ну скажите, есть хоть какие-то зацепки?

— Я думаю, кто-то преследует определенную цель. Возможно, это провокация, не исключено, что против твоего бывшего мужа.

— Против него?! Я об этом не подумала.

— Лерка, многие имеют на него зуб, — сказала Наташа.

— Что ты имеешь в виду?

— Его положение, только и всего. Может быть, кто-то решил таким образом свести с ним счеты. Мы с Борисом Ефимовичем говорили об этом по дороге.

— Господи, да что же это за кошмар?! Где мы живем?! Что за страна! Мою дочь похитили из мести! Это правда, да?

— Страна здесь ни при чем. Детей крадут везде, у нас до этого могли и не додуматься, перенимаем чужой опыт! — печально усмехнулся Лернер.

Лера ходила по комнате из угла в угол и не могла остановиться.

— Если это действительно так… На кого можно подумать? Какие могут быть предположения?

— Пока не знаю, — произнес Лернер. — Думаю, мотивы могли быть у многих.

— Но их нужно проверить…

— Как раз этим сейчас и занимаются.

— Где же Максим, черт возьми?!

— Может, сделать кофе? — предложила Наташа.

— Конечно, только я сама. — Лера даже обрадовалась, что нашлось какое-то занятие, поставила чайник, приготовила чашки. Это немного отвлекло ее, настолько, насколько вообще это было возможно, надо было хоть что-то делать, а не метаться из угла в угол.

Она принесла на подносе кофе в чашках, поставила дрожащими руками на письменный стол рядом с телефоном.

— Если бы была жива бабушка Магда! Уж она все бы нам разгадала, — сказала Лера.

И вот тут как раз телефон и зазвонил.

— Я сама, — сказала Лера и взяла трубку.

— Валерия? — произнес мужской голос.

— Да, это я. С кем я говорю?

— Не узнала? Это Виктор!

— Извини, мне сейчас не до тебя!

— Тебе как раз до меня! Это очень важно. Ты одна?

— Да, я одна. — Почему-то Лера ответила именно так, чисто интуитивно, не успев даже подумать, и сделала предупреждающий жест рукой.

— Слушай меня, Валерия… Я знаю, где твоя дочь.

— Господи! Где она? Говори скорее!

— Я не могу сказать тебе по телефону.

— Почему?

— Ты должна приехать ко мне на дачу, но только одна. Я все тебе объясню.

— Что с ней? Она… в порядке?

— Пока да. Но только никому не говори, что я звонил, поняла? И приезжай одна. Иначе с ней может что-нибудь случиться. Успокойся, я помогу тебе ее вернуть! Только не вздумай говорить никому, ты все испортишь!

— Хорошо. Но почему — ты? Откуда ты знаешь?

— Так получилось, Лера. Я сказал, все тебе объясню.

— Хорошо, говори адрес, я сейчас выезжаю.

— Не спеши. Можешь выехать через полчаса. Только поезжай незаметно, старайся не привлекать к себе внимание, поняла?

— Поняла. Говори адрес!

— Кто этот Виктор? — спросил Лернер деловито.

— Я видела его несколько раз… Он ходит на все мои концерты, дарит цветы… Я с ним почти не разговаривала… Как-то помогал мне чинить машину, пытался назначить мне свидание наедине…

— Несчастный поклонник? — спросил Лернер.

— Вот именно! — оживилась Наташа. — Но он-то откуда знает? Я видела его, чокнутый малый, он как тень за Леркой таскается…

— Все это странно, — задумчиво произнес Лернер.

— Мне надо ехать, — сказала Лера.

— Лерка, я с тобой! — Наташа схватила ее за руку.

— Нет, не надо, я поеду одна… Разве можно рисковать? А если они заметят?

— Кто — они? — спросила Наташа.

— Мы пока ничего не знаем — кто они, сколько их! Может, у него… засада в доме. Ты что, будешь с ними драться?

— Да с кем угодно!

— Ты что, мать, сбрендила?

— Я не сбрендила! Это ты сбрендила! Нельзя ехать одной!

— Если они увидят, что я не одна, они могут… — Лера не договорила, она не могла произносить страшные слова. — Я должна все сделать сама, понимаешь? Я должна спасти ее!

Лернер, слушавший все это время молча, сделал глазами знак своему охраннику. Тот мгновенно протянул ему что-то.

— Валерия, это тебе подойдет? — спросил Лернер, протягивая ей маленький пистолет. — Обращаться умеешь?

Лера взяла его, повертела в руках.

— Сумею, — она уверенно пошла к двери Обернувшись, посмотрела на Лернера, на Наташу. — Спасибо! Как бы я без вас…

Лера неслась по шоссе, изредка поглядывая на спидометр… Девяносто, сто, сто десять… На одном из постов ГАИ дежурный хотел остановить ее, но она промчалась мимо, даже не притормозив. У следующего поста ее никто не задержал. Кажется, было уже близко. Она чуть сбавила скорость и спита смотреть на километровые столбы… Вот он, тридцать второй километр… Сердце забилось с такой силой, что, казалось, вырвется из груди…

За высоким забором возвышалось двухэтажное здание. В окнах было темно, это насторожило Леру. «Может быть, я приехала не туда?» Она вышла из машины, вгляделась в темноту вокруг. Ничего не было видно, кроме забора и силуэта здания, тишина стояла кругом. Лера подошла к забору, поискала калитку. Кажется, здесь. Осторожно толкнула. Калитка подалась. На мгновение у нее пронеслась мысль, что она когда-то была здесь, когда-то видела это место. «Да, кажется, я видела это во сне»…

Большой участок зарос лесом. За каждым кустом, за каждым деревом можно было легко спрятаться в темноте и наброситься из засады, но Лера об этом не думала. Она думала сейчас только о Соне, и все остальное на какое-то время перестало существовать для нее. Этот парень обещал ей помочь, она приехала. Теперь она должна увидеть его и узнать, где Соня. Все остальное не имеет значения.

В темноте, почти на ощупь, Лера добралась до темной, молчаливой дачи, поднялась по ступенькам, тронула дверь. Нет, кажется, заперто. Опять у нее промелькнула мысль, что она приехала куда-то совсем не туда. Но вдруг дверь приоткрылась, и, не видя никого перед собой, Лера вошла…

Чья-то рука схватила ее руку в темноте, она не испугалась, ее повели куда-то вверх по ступенькам. «Только бы не споткнуться и не упасть», — почему-то подумала она…

Наверху мерцал слабый свет, после полной темноты Лера видела довольно хорошо человека, державшего ее за руку. Это действительно был Виктор. Хотя поручиться точно она уже ни за что не могла.

— Ты одна? — шепотом спросил он.

— Одна, — словно эхо ответила Лера.

Он отпустил ее руку, раздвинул щель в плотной занавеске, выглянул в окно.

— Вроде никого. Ты не врешь, никто за тобой не ехал? Это очень важно!..

— Я одна. Где Соня?

— Тс… Она здесь…

— Что?!

— Она спит.

— Почему — спит?

— Так будет лучше…

— Отведи меня к ней!

— Не кричи. Все равно тебя здесь никто не услышит.

Он снова взял ее за руку и повел куда-то. Дом был очень большой, похожий на лабиринт. Вот какая-то дверь, он отпирает ее ключом. Почему ключом?…

В комнате было темно, светился только экран невыключенного телевизора. От тишины звенело в ушах. И вдруг в этой тишине Лере послышался какой-то звук, еле слышный, тихий, равномерный звук. Это было дыхание спящего. Лера пристально вгляделась в темноту.

Перед телевизором, свернувшись калачиком в кресле, Соня ровно дышала и посапывала во сне. Лера на секунду закрыла глаза, потом снова открыла. Видение не исчезло. Это была ее дочь, ее родной ребенок, живой, почему-то спящий, почему-то здесь, на этой странной чужой даче… Но все это теперь уже не имело значения. Лера наклонилась над девочкой, стараясь еще и еще раз убедиться, что она жива и просто спит.

— Не вздумай ее будить, — сказал Виктор, — ты все испортишь.

— Нет, я не бужу ее, — тихо ответила Лера. — Как она попала сюда?

— Я привез ее в гости. Я сказал, что ты приедешь за ней позже, после концерта.

— Она тебе поверила?

— Не знаю… Наверное.

— Зачем ты обманул ее?

— Иначе она не поехала бы со мной, а мне не хотелось применять силу. Я ведь не хочу делать девочке ничего плохого!

— Конечно, я верю тебе. Но почему ты не сказал мне это по телефону?

— Не знаю. Наверное, боялся, что ты не приедешь.

— Спасибо, что ты нашел мою дочь, — сказала Лера, делая вид, что еще ничего не поняла. — Я заберу ее и отвезу домой.

— Нет, не сейчас. Мы проведем с тобой прекрасную ночь, о которой я мечтал столько лет. А утром, когда Соня проснется, ты отвезешь ее домой. Я дал ей таблетку снотворного, чтобы она не беспокоила нас.

— Хорошо, я сделаю так, как ты скажешь.

— Пойдем, ты увидишь, как у меня прекрасно. Это все для тебя. Сегодня ты наконец станешь моей!

Все это был сон или бред, Лера уже ничего не понимала, она знала главное — Соня жива, она здесь, и это не сон.

Виктор подозрительно посмотрел на нее.

«Он все врет, — подумала Лера, оглядываясь на дверь, — он замышляет что-то еще. Я не верю ему».

— Валерия, я все продумал. Если ты хочешь получить свою дочь живой, ты проведешь ночь со мной. Если ты уйдешь, ты не увидишь ее живой никогда! Мне терять уже нечего, я пойду на все! Слышишь? Так что не делай глупостей. Комната заперта. Ключи у меня.

— Конечно, я без Сони никуда не уйду, — сказала Лера.

— Я так и думал. Ты ведь хорошая мать, любящая мать! Ты не бросишь своего ребенка! А мне от тебя нужна всего-то такая малость! Что стоит княгине Голицыной переспать с влюбленным поклонником!

— Как глупо, — сказала Лера. — Мы могли бы договориться. Зачем было красть мою дочь?

— Ты отвергала меня, ты смеялась надо мной! У меня не было выбора. Я понял, что только так смогу получить тебя.

— А что потом?

— Мне все равно. Но, я думаю, мне никто ничего не сделает. Ты ведь сама пришла ко мне, и не одна, а вместе с дочерью, я развлекал ее, показывал ей фильмы! Значит, ты доверяешь мне, и никто мне ничего не сделает. Или ты думаешь иначе?

— Хорошо, приступим к делу, — сказала Лера, медленно начиная расстегивать «молнию» на джинсах.

— Почему так цинично и грубо? — Виктор смотрел на нее, и взгляд его показался Лере совершенно безумным. — Ты понимаешь, как я волнуюсь! Я столько лет этого ждал! Я схожу с ума, глядя на тебя… Ты так близко, через несколько минут ты станешь моей! Это должно быть красиво, возвышенно. Пойдем в спальню, я все приготовил для тебя!

Виктор опять взял Леру за руку, и рука его была холодной и влажной. Он повел ее в темноту.

В спальне горели свечи, было очень красиво, пахло какими-то дурманящими травами. Огромная кровать с кружевным покрывалом напоминала постель Анжелики.

— Я все это сделал для тебя… Я столько лет ждал!

— Твое терпение будет вознаграждено, — произнесла Лера, не задумываясь о своих словах. Они говорились как бы сами, помимо ее воли, а перед глазами в прозрачной дымке появилось лицо бабушки Магды. Лере даже показалось, что она слышит ее голос. «Притворяйся, — шептала бабушка, — еще рано… рано… рано…»

Лера медленно стягивала свитер.

— Прости, что мне пришлось поступить так, но иначе ты никогда не приехала бы ко мне! — шептал Виктор, почему-то решив оправдываться за свои действия.

— Почему? Ты мог просто пригласить меня в гости. Я бы пришла… Тут так красиво. И ты такой милый.

— Правда? — он недоверчиво посмотрел на нее. — Тебе нравится? Ты можешь остаться здесь навсегда. Это будет твой дом. Знаешь, я богат, я все сделаю для тебя, только скажи!

Лера медленно стянула свитер.

— Ну, иди же сюда! Или ты боишься?

— Зачем ты меня дразнишь! — Он медленно двинулся к ней. — Вдруг у меня ничего не получится? Тогда вы обе не уйдете отсюда…

Лера понимала, что одно неточное слово, одно неверное движение могут погубить все. Этот псих был непредсказуем. Возможно, он сам искренне верил, что не делает ничего плохого. Может быть, насмотрелся телесериалов и решил сыграть в детектив. Но, как бы там ни было, она чувствовала себя уверенно и почти спокойно. Она видела Соню, живую и невредимую. Или это был сон?… Тогда вообще все — сон, вся эта ужасная история — сон, очень скверный сон. Но в этом сне бабушка Магда, словно живая, улыбается ей, шепчет нужные слова, помогает ей… Правда, Лера не слышит ее дыхания, наверное, бабушка — призрак, явившийся ей помочь. Ее глаза смотрят на Леру, и Лера может сейчас все в них прочитать.

«Пора…» — прошептал бабушкин голос словно издалека.

Лера почувствовала вдруг удивительную решимость. Ей не было страшно, она знала, что должна делать. У нее тоже не было выбора.

— Зато у меня все получится, — сказала она, выхватив из кармана джинсов револьвер и направив на Виктора. — Руки за голову!

— Какая женщина… Ты Леди Макбет… Мария Стюарт… Я умираю от твоей руки… — неожиданно начал паясничать Махровый Ромео.

— Делай, что я сказала. Не пытайся заговаривать мне зубы!

Когда Лера направила на него пистолет, его блуждающий взгляд вдруг прояснился, стал холодным и жестким.

— Но ведь я не сделал ничего плохою ни тебе, ни твоей девчонке! Разве я виноват в том, что безумно люблю тебя? Разве можно убивать человека за то, что он влюблен?

— Можно, — сказала Лера.

— Ты ведь не сможешь убить меня? Ведь это так трудно — убить безоружного человека…

— Ключи! — крикнула Лера.

— Я сам открою дверь и отпущу ее, — он медленно пошел к двери, Лера внимательно следила за ним и увидела, что у него в руке не только ключи.

— Стой! — закричала она.

— Не надо так нервничать, все будет хорошо… — Он протянул руку с ключом к двери, в другой Лера отчетливо и ясно увидела нож. — Ты что, стерва?! Играть со мной вздумала?! Ты меня не переиграешь!

В одно мгновение в сознании Леры пронеслась вся ее жизнь… Это были картинки, короткие стоп-кадры, образы прошлого… Несколько раз перед ее глазами возникало лицо Корнаутова и ее рука, держащая револьвер… «Я тогда не выстрелила… Я тогда не выстрелила… Почему? Я боялась промахнуться? Или что-то другое? Я не могла тогда взять на себя право лишить жизни человека, пусть даже подлеца… Я не могла… Не могла… Я испугалась? Да, я испугалась Я испугалась, что не смогу потом жить… Я не смогла… Я не смогла… переступить через кровь… Что передо мной сейчас? Воплощение зла? Дьявол? Кто он? Это не имеет значения… Ничто не имеет значения… Меня посадят в тюрьму… Я не увижу Юргена… Я никогда не увижу Юргена… Все это не имеет значения… Он может убить Соню… Он убьет Соню… Для него ничто не имеет значения… Он убьет Соню…

Рука Виктора повернула ключ в двери.

И Лера выстрелила…

Когда она медленно вышла из калитки, держа на руках обмякшую дочь, она с удивлением увидела в полумраке какие-то темные фигуры.

Из-за кустов ей навстречу бросился Максим. Откуда он здесь? Или это ей тоже кажется? Почему у него такое испуганное лицо?

— Она спит, — тихо сказала Лера. — Ей дали снотворное… Я его убила…

— Ладно, я разберусь, — сказал подполковник Денисов, — поезжай домой.

Максим осторожно взял дочь из рук Леры, приложил ухо к ее груди. Дыхание было ровное, пульс слегка замедленный.

Лера, покачнувшись, упала на руки здоровенным охранникам Лернера. Ее посадили в машину.

— Соня! Макс, дай мне Соню!..

Максим передал ей девочку, убедившись, что она жива. Вдруг до него дошло то, что сказала Лера.

— Она говорит, что убила его. Но как, как она могла убить? Откуда у нее оружие?

— Я дал ей пистолет, — спокойно сказал Лернер.

— По-моему, вы допустили ошибку, господин продюсер.

— Я уже давно не делаю ошибок, господин подполковник, — улыбнулся Лернер.

— Это вам не игры в казино! Речь идет о жизни моей дочери, понимаете? Да что вы понимаете? У вас в голове один шоу-бизнес! — разгорячился Максим.

— Почему же, у меня тоже есть дочь, и, как ни покажется это странным для вас, я люблю свою дочь и очень скучаю без нее… В последний раз я видел ее два года назад…

— Это почему? — удивился Максим.

— Она живет в Израиле.

— Да как же вы ее отпустили?

— Мы с женой давно в разводе. Когда выпадает свободное время, я навещаю девочку. Недавно она вышла замуж, теперь собирается в Америку. Но, впрочем, зачем вам подробности из моей личной жизни!

— А я никогда не отпущу свою дочь ни в Европу, ни в Израиль, ни в Америку!

— Мне кажется, вы допускаете ошибку, подполковник. Там ваша дочь была бы в большей безопасности.

Максим уставился на Лернера.

— Вы это серьезно?

— Знаете, уж я-то меньше всех заинтересован в том, чтобы Валерия уехала. Мы работали вместе почти четыре года. Отпустить ее — это значит понести невосполнимые потери. Я никем не смогу заменить ее. Я вкладывал в нее не только деньги, я вложил в нее душу. Она для меня стала почти как дочь… Если бы у меня в голове был только бизнес, я старался бы удержать ее здесь любой ценой… Но зачем ломать ей жизнь? Пусть уезжает. Здесь должны оставаться люди с крепкими нервами, такие, как мы с вами. А теперь нам надо отвезти ее домой, а вы уж правда разберитесь в том, что по вашей части.

Со спящей Соней на руках Валерия ехала в машине Лернера. Ее трясло, зубы отбивали барабанную дробь — запоздалая реакция. Лернер надел ей на плечи свою куртку, налил горячего кофе из термоса, который всегда возил с собой. Лера глотнула, стуча зубами. Рядом, с другой стороны, сидела Наташа и обнимала ее.

— Сева, достань коньяк! — скомандовал Лернер.

— Слушаюсь, — охранник, сидевший на переднем сиденье, вытащил из бардачка нераспечатанную бутылку, профессионально откупорил пробку.

— Сто граммов. Прямо в кофе налей.

Сева примерил на глаз, плеснул в чашку коньяк.

Лернер, придерживая свою солистку за голову, напоил ее кофе с коньяком.

— Две недели в Кубинке. Санаторный режим. У нас скоро гастроли.

— Понял, — сказал Сева.

— Езжай не больше ста, — тихо сказал Лернер.

— Ясно, — ответил водитель.

Сзади, соблюдая небольшую дистанцию, их патрулировали два небольших броневичка.

Лера очнулась в постели. На тумбочке в вазе стояли свежие розы, на белой салфетке лежали фрукты. Через окно был виден весенний лес в полупрозрачной голубоватой дымке. Она была одна в просторной палате, на широкой постели, укутанная одеялами. Приподнявшись на локтях, она увидела телефонный аппарат. Рядом лежала записка: «Когда проснешься, позвони мне на работу. Макс».

Лера протянула руку, быстро, на память, набрала номер.

— Приемная подполковника Денисова, — ответил бодрый мужской голос.

— Пожалуйста, соедините меня… Это Валерия…

— Одну минуту.

— Привет, — сказал Максим в трубке. — Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю. Кажется, вообще не чувствую… Макс, Соня в порядке?

— Утром пошла в лицей.

— Слава Богу… Макс, меня посадят?

— Что за чушь?

— За убийство.

— Самооборона.

— Откуда у меня взялся пистолет?

— Ну, что за дела. Это твое личное оружие, лицензия номер 3425, выдана двадцать второго апреля тысяча девятьсот девяносто пятого года…

— Что?…

— Не забивай себе голову всякими глупостями. Ты как себя чувствуешь?

— Ты уже спрашивал. Я не знаю, вроде бы я в порядке…

— Тогда жди посетителей. Кстати, этот тип выжил. Плохой из тебя снайпер, в упор мажешь.

— Где он?

— Он очнулся в больнице и сделал вид, что ничего не помнит. Он косит под психа, притворяется, что у него амнезия. Опять же из сериала. Насмотрелся «Санта-Барбары» и прочего. Его из больницы переводят в психушку. А теперь извини, я очень занят. Поговорим позже. Пока.

— Пока, Макс… — устало произнесла Лера и положила трубку.

Она попыталась встать, но голова закружилась, и она снова откинулась на подушку.

В палату заглянула молоденькая девушка в белом халате.

— Валерия Романовна, вы проснулись? Скоро принесут завтрак. А сейчас мы примем лекарство…

— Давайте ваше лекарство, — сказала Лера.

— К вам там пришли. — Медсестра улыбнулась. — Я просила подождать.

— Не надо ждать. Пусть заходят.

— Хорошо, я сейчас их приведу.

Лера села в постели, накинула халат. Все вокруг было какое-то странное, нереальное. Ей подумалось — может быть, все это опять сон? Продолжение сна?

Дверь палаты приоткрылась, вбежала Наташа, молча обняла Леру.

— Вот какой я устроила цирк, — тихо сказала Лера.

— К тебе очередь, дорогая!

— Господи, кто еще?

— Сюрприз! Но сначала — по делу. Лернер прислал записку. Читай сразу, он должен убедиться, что ты прочитала в здравом уме и твердой памяти.

— Я должна выступать сегодня? — с испугом спросила Лера.

— На такое даже великий шоу-мен не способен. Читай.

«Валерия, у тебя на реабилитацию ровно десять дней. Показ «Приключений» в Олимпийском назначен на двадцать второе мая. Выздоравливай. Твой «тезка».

Лера чмокнула записку, улыбнулась.

— Ну, где сюрприз?

— Будет тебе сюрприз! Какая нетерпеливая!

— Как у вас с Адиком?

— Отлично.

— Где он?

— Под дверью!

— Господи, пусть заходит!

Наташа махнула рукой, и создатель бард-рока, с гитарой в руках, вошел в палату.

— Все равно все это сон, — тихо сказала Лера… — В жизни так не бывает. Знаешь, там со мной была бабушка Магда, это она мне помогла…

— Вот и продолжай смотреть свой сон, — сказал Адик, — а я буду петь тебе колыбельную…

Он и вправду пел какую-то незнакомую новую песню, постукивал пальцами по корпусу гитары, и Лера, слушая его, улыбалась счастливой улыбкой.

Потом Наташа сказала:

— Вечером приедут Лешка со Светкой. Юрик, между прочим, до сих пор у них. Утром он колотит Мишку, а вечером Мишка колотит его. Леха одного учит ушу, а другого — конфу… Марина с Соней не могут его оттуда вытащить.

— Фу, — сказала Лера. — От детей одни неприятности.

— Вот и я про то же!

— Оставь, Натали, — сказал Адик. — Не забивай Лерке голову.

— Ладно, мы пошли. — Наташа наклонилась, поцеловала Леру. — Не удивляйся, сюрпризов будет много!

— Интриганка! — засмеялась Лера.

— Закрой глаза и жди. Откроешь, когда я скажу.

Лера зажмурилась. Сон продолжался.

— Смотри! — раздался издалека голос Наташи.

Лера открыла глаза и увидела перед собой черную рясу священника и большой золотой крест.

«Наверное, я умерла, пришли меня отпевать, — подумала она. — Пусть, так будет лучше, но все это слишком странно и совсем не похоже на реальность… Но есть ли вообще реальность? Где я? В каком измерении? В какой параллели?»…

Над расшитой золотом ризой светилась знакомая улыбка, радостно смотрели такие милые, родные глаза…

— Серый? Ты? — не веря своим глазам, спросила Лера.

— Я пришел благословить тебя, — произнес нараспев Ваня. — Ты — лучшая из дочерей Господа нашего, да будет благословенно имя твое и деяния твои…

— Серенький, родной мой… — Лера схватила его руку и поднесла к губам. Он почему-то напомнил ей мудрого старца с седой бородой, которого она видела во сне много лет назад…

— Успокойся, дочь моя, великая милость Божия ждет тебя…

Лера зажмурилась, снова открыла глаза. «Где я? Кто со мной? Что происходит вокруг?..» Ей показалось, что не стены палаты окружают ее, а величественные стены неведомого храма… И музыка слышалась ей, странная и чудесная, фуги Баха смешивались с «THE WOOL» «Пинк флойд», и соединялись в пассажах бард-рока…

Она не знала, спит она или нет, грезится ей что-то наяву или явь превратилась в грезы, но когда она снова открыла глаза, то увидела вдруг лицо Юргена. Его большие голубые глаза озабоченно, тревожно смотрели на нее.

— Это сон, — сказала Лера, — так не бывает.

— Ты скоро проснешься, — он наклонился и поцеловал ее, словно королевич свою спящую царевну в хрустальном гробу… Он обнял ее, она почувствовала тепло его губ, тепло его рук…

— Какая прекрасная смерть… — сказала она.

— Какая прекрасная жизнь, — сказал он.

— Юрген, ущипни меня, тогда поверю!

— Лера, выслушай меня.

Это все же был сон…

— Я готова слушать тебя сто тысяч лет.

— Послушай меня сто секунд. Ты свободна. Священник обвенчает нас.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Знаешь, Максим отличный мужик. Он дал тебе развод.

— Когда?

— Разве это имеет значение?

— Я ничего не помню… Я была без памяти?

— Лера, не думай об этом.

— Когда ты прилетел?

— Пятнадцать лет назад. С тех пор мы вместе.

— Юрген, я так люблю тебя… Я так… люблю тебя…

Они исчезли, словно растворились в тумане, и Лере снова показалось, что она смотрит свой странный, чудный сон.

 

Эпилог

Герр Грасс, превышая положенную скорость, стремительно мчался в аэропорт. «Какой же я был дурак, — размышлял он, — я столько лет искал актрису на главную роль в своем главном фильме, и ни одна не нравилась мне… Разве кто-то может сыграть ее лучше ее самой! Актриса, певица, самая красивая женщина в мире… Только она, и никто другой…»

Запарковав машину, он бросился бегом в здание аэропорта. Какие-то люди провожали его удивленными взглядами. В зале диктор объявил, что самолет из Москвы совершил посадку. Время тянулось теперь бесконечно долго. И вот наконец Юрген увидел ее… Лера держала на руках спящего сына, а рядом с ней шла Соня. Он засмеялся и побежал им навстречу…

У популярной телеведущей Валерии Голицыной есть все: престижная работа, достаток, семья. Ей не хватает лишь любви того единственного, кого забыть невозможно. Таким мужчиной для Валерии стал красавец немец Юрген Грасс, ее первая и единственная страсть. Союз влюбленных почти невозможен, их разделяют не только расстояния. Но настоящее чувство сметает все преграды…

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Ссылки

[1] Штази — органы безопасности в ГДР.