Контейнеровоз был относительно небольшой — по сравнению со многими другими судами, темные громады которых высились у стенки терминала Альтенвердер. Брандт остановил машину в двадцати метрах от трапа и посмотрел на Милу.

«Прогуляемся?»

«Куда? — Мила зевнула и потянулась. — Как ты думаешь искать эти пять контейнеров? На судне их полтысячи, не меньше…»

Брандт пожал плечами:

«А ты что предлагаешь? Делать-то все равно больше нечего. Залезем, осмотримся… авось чего надыбаем.»

«Подожди… Осмотреться пока можно и так, из машины.»

Брандт вздохнул. Проклятый Мойн! Пригнать в эту дыру его, Дэвида Брандта, одного из самых квалифицированных особых агентов на службе Ее Величества! И главное — зачем? Впустую торчать на темном гамбургском причале, среди наглых портовых крыс и облезлых помойных кошек! Уму непостижимо… Он крякнул, не в силах скрыть свою досаду. Мила вкрадчивым жестом положила руку ему на бедро, пошевелила умелыми пальцами.

«Не грусти, господин шпион… Хочешь, я немного скрашу тебе тягостные минуты ожидания?»

«Прекрати, — оборвал ее Брандт. — Ты вообще в состоянии думать о чем-нибудь другом, кроме секса?.. Смотри, смотри, вроде кто-то спускается.»

И в самом деле, на судне зашевелились. Здоровый патлатый блондин в полосатом тельнике и сильно расклешенных черных брюках, дымя сигаретой, вразвалку сошел на берег и встал у трапа, широко расставив крепкие ноги. Какое-то время он курил, вглядываясь прищуренным взором в батареи контейнеров, громоздящихся на огромной площади терминала, затем повернулся и, задрав голову к борту, нетерпеливо крикнул по-русски:

«Эй, Котофеич! Ты идешь или как?»

«Иду, иду…» — отозвались сверху. Щуплый пожилой шустряк в джинсовом костюмчике и бейсбольной кепке прогрохотал вниз по ступенькам.

Брандт завел двигатель и подъехал к морякам. По-русски он говорил с мягким украинским акцентом, натренированным во время изматывающих практических занятий задолго до падения Берлинской стены, когда знание этого языка еще казалось совершенно необходимым качеством западного агента. Теперь приходилось переучиваться на арабский и, с более дальним прицелом — на французский…

«Здорово, мужики, — сказал Брандт, опуская боковое стекло „мерседеса“. — Вы нам дорогу не подскажете? А то я тут с телкой заблудился.»

«Заблудился? — с сомнением повторил щуплый. — Это как же? Сюда ведь так просто не пускают.»

«А я не так просто, я со шлангом, — беззаботно улыбнулся Брандт. — Ехал, ехал и приехал. Был вроде какой-то шлагбаум, даже кто-то там руками махал, да я по-ихнему не секу…»

Щуплый ухмыльнулся и покачал головой. Он явно не верил ни одному брандтову слову.

«Ладно тебе, Котофеич, — вмешался здоровяк, отодвигая товарища рукой. — Ну чего ты прямо как мент? Как, да откуда… нам-то какое дело? Меньше знаешь — крепше спишь… Тебе куда надо, пацан?»

Брандт неуверенно пожал плечами:

«Ну… это… выпить там, музыка, и чтоб ногами дрыгали.»

«Рипербан, значит, — уверенно постановил блондин. — Ну, это проще простого. Поехали, покажем. Мы ведь с Котофеичем туда же собрались.»

«Слышь, парень, — сказал Котофеич, когда они, благополучно вырулив с терминала, въехали в пересекающий Эльбу туннель. — А чего это у тебя телка такая молчаливая? Немая, что ли?»

Брандт осторожно покосился на Милу. Та сидела, пяля пустые глаза на туннельные фонари и бессмысленно улыбалась.

— «Не-а… говорящая. Только по-нашему ни бельмеса. И по-местному тоже ни бум-бум. Не то из Венгрии, не то из Албании. Чурка, короче говоря.»

«Ну и что? — снова вмешался добрый блондин. — Ей в ее профессии и одного языка хватает. Главное, чтобы подальше высовывался.»

«А я вот с чурками не могу, — сказал Котофеич. — Мне после траха поговорить хочется, спросить о том, о сем… Это тебе, жеребцу, все пофиг. Главное, чтобы подальше высовывался… — передразнил он. — Дурак ты, Параллелипипед. Похабный дурак.»

«На себя посмотри, — беззлобно огрызнулся блондин и тронул Брандта за плечо. — Тут налево, братан, и сразу ищи стоянку.»

Пристроив машину, вернее, бросив ее где придется, они прошлись по мерцающим неоновыми вывесками улицам. Было уже сильно после полуночи, и по «веселому» району Гамбурга вовсю гуляла пьяная, толстогубая, ярко и грубо накрашенная ночная жизнь. Пестрые групки туристов разглядывали витрины секс-шопов, преувеличенно оживленно обсуждали размеры и формы, опасливо щелкали камерами и более всего на свете боялись потеряться в этом жутком греховном вертепе. У стендов с порножурналами трагически зависали подростки, впиваясь глазами в глянцевые складки, прижимая костяшки пальцев к пылающим щекам. Руки в брюки, нога за ногу, цепляясь к прохожим ощупывающим взглядом, плавали в толпе мелкие нарко-пушеры, а рыбехи покрупнее снисходительно наблюдали за ними, как из аквариумов, из-за тонированных стекол припаркованных тут же БМВ. Целеустремленно, по-двое, по-трое, вышагивали моряки, зажав в кулаках припасенные банкноты, а в чреслах — рвущуюся наружу, бунтующую похоть. И то и другое, и банкноты и похоть, выплеснутся этой ночью в бутафорскую розовую вагину Рипербана, извергнутся грубым, угрюмым, не приносящим облегчения извержением.

«Ну вот, — сказал Котофеич, останавливаясь на углу и указывая в темноту переулка, где красно светилось набранное из тонких неоновых трубок изображение подмигивающего зайца. — Спасибо, что подвезли. Нам сюда, а вы…»

«Погоди, друг, — перебил его Брандт. — Я тут все равно ничего не знаю, и телка у меня тоже. Возьмите нас с собой, а? Я выпивку ставлю, бабки есть. Ну?»

«Гм… — пожал плечами щуплый. — Вообще-то это типа борделя… с телкой как-то не очень…»

Брандт засмеялся:

«Да она же шлюха. Ей там самое место. Правда?.. как тебя… Фатьма?»

Милин ярко раскрашенный рот расплылся в широкой бессмысленной улыбке. Она с готовностью кивнула и, незаметно опустив руку, впилась остро отточенными ногтями в брандтово бедро.

«Фатьма, — подтвердила девушка, стукнув себя в грудь другой рукою. — Фатьма Рубинштейн. Ага.»

«Вот видите, — сказал Брандт, стоически перенося боль. — Да она и не понимает ни черта. Глупа, как пробка от кефира.»

Ногти, уже вроде бы ослабившие нажим, с новой силой вонзились в его несчастную плоть. Брандт улыбнулся и мстительно добавил:

«Половой станок. Помешанная на сексе дебилка.»

Неоновый заяц зашипел и сочувственно подмигнул вне очереди.

«Ну подожди, скотина, — ласково сказала Мила по-арабски. — Я тебе это припомню. Ты со мной еще познакомишься…»

«Что она говорит?» — спросил блондин.

«Хочет познакомиться, — перевел Брандт. — Я, к примеру — Дима. А вы?»

«Зови меня Котофеич, — представился щуплый. — А это — Параллелепипед. Ладно, пошли, чего зря время терять. Вместе так вместе, ты ставишь. Только, чур, потом не жаловаться. Цены на выпивку здесь атомные…»

По большому полутемному залу ходили на высоченных каблуках девушки в чулках и кокетливых клетчатых передничках. Кроме этих двух предметов одежды на них не было ничего, если не считать браслетов и ожерелий, призванных, видимо, смягчить впечатление от подчеркнутой скупости местного модельера. На высоком подиуме, как пьянчужка вокруг фонаря, задумчиво переминалась вокруг шеста высокая блондинка с мускулистыми руками и сильно выдающимися округлостями. Она была одета еще проще — в легкий газовый шарфик, отчего-то подвязанный в районе левой коленки. Скорее всего, шарфик символизировал особо лирическое настроение артистки — в такт негромкому французскому шансону, задушевно пришепетывающему из динамиков.

«Классно, — восхищенно констатировал Брандт, усаживаясь за указанный звероподобным метрдотелем столик, расположенный под самой сценой. — Стильное местечко. И музон хороший. Похоже на наше… как это… с одесского кичмана…»

«А я люблю, когда погромче. И побольше…» — сказал блондин, оценивающе вглядываясь в нависшие прямо над ним огромные окорока стриптизерши.

Щуплый презрительно фыркнул:

«Ты бы уж лучше о культуре помолчал… У тебя ведь запросы какие, у дурака? Бабе вдуть, да нажраться. А того не понимаешь, что людям и для души надо. Одно слово — Параллелепипед.»

«Это что ж за погоняло у тебя такое странное? — поинтересовался Брандт. — Так сразу и не выговоришь.»

Блондин на секунду оторвал взгляд от бритой артистической промежности и неохотно пожал плечами:

«Ага. Мне и самому не выговорить. На всем судне один только Котофеич и выговаривает. Он у нас суперкарго. Ему по работе надо всякие слова умные знать. Интеллигент, блин.»

«Врет, — засмеялся щуплый. — Он ведь как напьется, так только одно слово и говорит: параллелепипед и параллелепипед, и больше ничего. Ты у него, к примеру, спрашиваешь: куда пойдем? А он тебе в ответ: параллелепипед! Или: жрать хочешь? А он опять: параллелепипед! И так на все, чисто-конкретно. Надоедает — страсть… сам подумай, ничего от человека не добиться, кроме параллелепипеда этого сраного. Я его даже как-то чуть не убил из-за этого. Молотком. Тоже был поддатый. Взял молоток — щас, говорю, я тебя кончать буду, гнида, вместе с твоим параллелепипедом. Уже замахнулся, честное слово. И тут он говорит…»

«Оп-па! — прервала его рассказ подошедшая к столу девушка в клетчатом переднике. — Сколько лет, сколько зим… Котофеич!.. и Пар… Парапипед!.. А мы с Машкой, не поверите, вас еще вчера вспоминали. Что-то, говорим, ребята давно не заглядывали…»

Котофеич радостно осклабился.

«Куда не заглядывали, Светочка? — осведомился он, высоко задирая девушкин передник и демонстрируя собравшимся ее стриженный по последней моде лобок. — Сегодня заглянем, бля буду!»

Девушка с напускным возмущением хлопнула его по руке.

«Ох… охальник!.. Нет-нет, Клаус, все в порядке, — остановила она по-немецки ринувшегося было к столу метрдотеля. — Ты, Котофеич, того… не увлекайся. Сам знаешь… это тебе не Питер. Что пить-то будете?»

«Да вот… — протянул щуплый, указывая на Брандта. — Нас сегодня угощают. Знакомься — Дима. Чего хочет — хрен его знает, но пока разыгрывает лоха. Потом, может, расскажет. А не расскажет, так и черт с ним, главное, чтоб угощал. Что будем пить, Дима? Шампусика?»

«Ты меня уж совсем-то за лоха не держи, ладно? — солидно кашлянул Брандт и обращаясь к Свете, добавил. — Принеси водки, родимая. Два пузыря по литру. И закусить — такого, что не полнит.»

Света улыбнулась с профессиональной готовностью и что-то черкнула в крохотном блокнотике.

«Что-то еще?»

«Кабинет с Машкой, — сказал Котофеич. — На двоих. Сначала я, потом — Параллелепипед. Ферштейн?»

Света развела руками.

«Извини, Котофеич. Машка в отпуску. Хочешь Вику? Она сегодня еще свежая.»

«Вика — это классно, — сказал Параллелепипед. — У Вики есть за что подержаться…»

«Глохни, чмо, — перебил его Котофеич. — Если Машки нету, тогда сама приходи. На безрыбье и раком встанешь.»

«Чем ты мне всегда нравился, так это твоими комплиментами, — Света захлопнула блокнотик. — Просто начинаешь чувствовать себя человеком.»

«Видишь? — сказал Котофеич Брандту, когда девушка отошла. — Вот в чем наша проблема. Каждый хочет чувствовать себя кем-то другим. А зачем? Зачем чувствовать себя кем-то другим, если ты проститутка?»

«Ты мне лучше расскажи, что дальше было.»

«Когда?»

«Ну тогда, с молотком. Замахнулся ты, а он и говорит…»

«Аа-а… — протянул Котофеич. — А он и говорит: параллелепипед. И смотрит такими круглыми глазами, прям как курица на топор. Тут бы и убить его, гада, да вот не смог. Сам чуть со смеху не помер. Правда, Паря?»

«Как же, как же, — равнодушно отозвался Параллелепипед, облизываясь на колышащиеся над ним ляжки. — Куда бы ты делся, фраер. Я ведь тебя двумя пальцами придушить могу. Молоток, ебтыть… Зови быстрей Вику или кого там, а то ведь я за себя не отвечаю.»

Принесли водку. Брандт щедро разлил по стаканам первую бутылку. Выпили. «Йй-ю…» — выдохнула Мила, ловя ртом воздух. Паленый «Абсолют» был исключительно гадок — хуже великолукского сучка, применявшегося на шпионских курсах в качестве пытки.

«Классно прошло,» — сказал Параллелепипед, занюхивая рукавом. Котофеич согласно кивнул.

«Не ослепнуть бы…» — подумал Брандт и разлил по-новой.

«А чего, — сказал он нарочито заплетающимся языком. — Куда путь держим?»

«Ты, блин, как нерусский, — упрекнул его Котофеич. — Сразу о деле… Сам-то ты откуда будешь?»

«Я-то? С Украины мы. С Харькова.»

«Ну-ну… Вижу, что не с Лондона. А чего ты тут делаешь, чудо в перьях?»

Брандт с достоинством прихлопнул ладонью по столу.

«Торгую я.»

«Торгуешь? И чего ты такое торгуешь, интересно знать?»

«Все. Все, за что платят. Консервы, водку, древесину… все! Кроме нефти и металлов. Туда, брат, лучше не лезть. Там такие… такие…»

Для пущей убедительности Брандт выпучил глаза и широко развел руки. Мила прыснула, не сдержавшись. Котофеич серьезно кивнул.

«Ага. И куда возишь? Сюда?»

«А куда придется. Сюда. В Португалию. В Израиль. В Штаты. Не так давно, не поверишь, березовые веники в Грецию экспортировал, во как! У них там береза хреново растет, а попариться-то хочется…»

«Веники? — засмеялся Параллелепипед. — Ну ты даешь!.. веники… Это ж надо!»

«А чего ты ржешь? — важно сказал Котофеич. — Мы вот пять контейнеров березового швырка везем? Везем. Для чего, ты думаешь? А для того же. Дима, вон, веники поставляет, а кто-то другой — дровишки, на растопку или там — огурчики на закусон. Глобализация, брат.»

«Ну разве что глыбулизация,» — согласился блондин, возвращаясь к созерцанию глобальных полушарий артистки.

«Погоди, погоди… — горячечно зашептал Брандт. — Котофеич, родной, знал бы ты, как это для меня важно — березовый швырок! У меня ж на него такие выходы, такие выходы… Знаешь, сколько его после веников остается? Девать некуда! Приходится дачникам за копейки отдавать, самовывозом. Слушай, будь другом…»

«Ну вот еще! — отрезал Котофеич. — Даже и не думай. Коммерческая тайна. Ишь ты, какой прыткий…»

«Да я ж тебя не тайны выдавать прошу, — схватил его за рукав Брандт. — Не хочешь документы показывать — не показывай. Мне бы только телефончик заказчика… ну и на товар хоть одним глазком глянуть, только глянуть, а? Ну чего ты уперся, как Штирлиц? Подумаешь, сверхсекретная информация… швырок! Тьфу!»

«Ну и что же, что швырок? — стоял на своем Котофеич. — Каждое знание имеет свою цену. Хоть швырок, хоть трипперок.»

«Так я ж и не прошу за бесплатно…» — немедленно отреагировал Брандт.

«Кто тут Свету заказывал? — перебила его подошедшая к столику официантка. — Трахать подано. Третья комната, справа.»

Котофеич вскочил.

«Слышал, братан? — сказал он, обращаясь к блондину. — Наше время пошло. Я побежал.»

«Почему ты всегда первый? — мрачно спросил Параллелепипед. — Как платить, так поровну…»

«Тебе же лучше, — быстро ответил щуплый. — Я ведь долго не вожусь… разгоню ее чуток, а потом и ты можешь за дело приниматься, сразу, без разминки. И времени тебе всегда больше остается, если уж ты про равную оплату заговорил… Ну? Разве не так?»

Блондин махнул рукой и отвернулся. Котофеич исчез в глубине зала.

Мила взяла бутылку и наполнила водкой пустой стакан Параллелепипеда. Над стаканом взметнулось и тут же исчезло легкое облачко порошка, подхваченное прозрачной струей.

«Мне ты это же сыпала?» — спросил Брандт по-арабски.

Мила очаровательно улыбнулась: «Да, дорогой. Только вчетверо меньше.»

«Эй! — она потрепала блондина по голове, отвлекая его внимание от сцены и подсовывая стакан. — Выпьем за морских козлов!»

«Что она сказала?» — поинтересовался Параллелепипед.

«Предлагает тост за вас с Котофеичем, — перевел Брандт. — Похоже, вы ей оба сильно понравились. Хотя ты — больше. Ну, будем!»

Они дружно выпили и закусили отвратительную водку сухими, слегка заплесневелыми маслинами.

«Классно прошло,» — сказал Параллелепипед и снова отвернулся к стриптизерше.

— «Рад, что тебе понравилось, — ухмыльнулся Брандт. — Слушай, а вы из Гамбурга куда идете?»

Блондин зевнул.

«В Марсель. Оттуда в Хайфу. А потом через Суэц в Сингапур и на Тайвань… Я тебе, Дима, так скажу: мужик ты хороший, но ко мне лучше не подъезжай. У нас всеми делами Котофеич заведует. Я кто? Я механик, рабочая кость. А он кто? Суперкарго, интеллигент. Вот с ним и говори.»

Впервые за весь вечер он, казалось, потерял интерес к происходящему на сцене. «Быстро действует, — подумал Брандт. — Даже чересчур быстро. Не окачурился бы.»

«Не бойся, — сказала Мила, будто читая его мысли. — Будет жить. Хотя и в качестве бесчувственного бревна. По крайней мере, в ближайшие двое суток. Теперь мы этому козлу Котофеичу нужнее мамы. Без нас ему не справиться.»

Блондин с трудом перевел на нее налитые кровью глаза. Дурман тяжелым медведем наваливался на него, придавливая своими мохнатыми лапами последние вяло сопротивляющиеся мысли.

«Ты… — блондин неуверенно погрозил полусогнутым пальцем. — Ты…»

«Что, лапушка? — весело спросила Мила по-русски. — Что — я?»

«Ты… параллелепипед!» — удивительно ясно выговорил блондин и уронил лохматую голову на стол.

Брандт засмеялся. Не соврал щуплый Котофеич. Кстати, почему Котофеич? Он потряс блондина за плечо.

«Эй! Друг! Почему твоего суперкарго Котофеичем кличут?»

В ответ раздалось лишь бессвязное мычание, перемежаемое отчетливо произносимыми «параллелепипедами».

Котофеич вернулся минут через десять, взвинченный и злой.

«Эй, Параллелепипед! — закричал он еще издали. — Давай, твоя очередь. Да не спи ты здесь, на Светке поспишь. Она сегодня еле шевелится, сучка. Жаль, Машки нету… Эй! Да что это с ним?»

«Ууу-уа… параллелепипед…» — промычал несчастный механик, не открывая глаз.

«Нажрался твой приятель, — насмешливо произнес Брандт. — Как ты отошел, так сразу три стакана вдул и отрубился. По-моему, водка тут несвежая.»

«Ах ты, блин… — растерянно сказал Котофеич, садясь к столу. — Алкаш проклятый. Как же я его, гада, назад поволоку? Его ж не поднять…»

Брандт сочувственно покачал головой и прихлопнул себя по коленям.

«Ладно, нам с Фатьмой пора, — Он полез в бумажник и кинул на стол пять сотенных бумажек. — Думаю, хватит, правда? Рад был познакомиться, счастливого пути, как говорится…»

«Погоди… — голос Котофеича звучал умоляюще. — Ты мне не поможешь, а? подгоним тачку, загрузим… мне бы только до трапа его доставить… Один я не потяну: он, знаешь, какой тяжелый?»

Брандт солидно откашлялся.

«Знаю ли я, какой он тяжелый? — с расстановкой повторил он. — Что тебе сказать, Котофеич? Меня тут один умный человек научил, что каждое знание имеет свою цену. Хоть швырок, хоть трипперок. Так что…»

Котофеич просветлел.

«Да заради Бога, Димочка… да я тебе все контейнеры открою — ройся в них по самое „не могу“. И чего ты там еще хотел… телефончик?.. адресок?.. бери все, не жалко… ну? А хочешь еще Светку впридачу? — он глянул на часы. — У нас еще восемнадцать минут оплачены. Жалко, тело пропадает.»

«Ничего, пусть отдохнет… — Брандт подошел к бесчувственному Параллелепипеду. — Бери его с другого бока… а ведь и впрямь, тяжеленный, подлец…»

* * *

«Я одного не пойму — почему ты такая довольная?» — поинтересовался Брандт, заводя двигатель «мерседеса».

«Потому что твоей злобы на десятерых хватит, — Мила устало вздохнула и ловко переделала зевок в очаровательную улыбку. — И потом — чего горевать-то? Задание выполнено, так и доложи.»

Брандт с сомнением покачал головой. От нового босса можно было ожидать чего угодно. Хотя, с другой стороны, трудно требовать от них больше того, что они сделали. Брандт вполголоса выругался. Битых два часа они с Милой вдоль и поперек исследовали пять облезлых вонючих контейнеров, доверху наполненных мокрыми свеженарубленными деревяшками. Даже на глаз было совершенно ясно, что ловить тут нечего, но тем не менее Брандт добросовестно отсканировал содержимое контейнеров при помощи компактной рентгеновской установки. Как и следовало ожидать, рентген не показал ничего, кроме проклятого березового швырка. Его выводы подтвердили инфракрасные приборы и аппаратура спектрального анализа. Швырок и ничего более, черт бы его побрал!

Выругавшись еще раз, Брандт посмотрел на часы. Половина пятого утра. Он злорадно осклабился. Самое время побеспокоить шефа. Уж если задание такое важное… ну погоди у меня, ты, старый облезлый ублюдок… Они выбрались на автостраду и помчались на северо-восток, в сторону Любека, где на аэродроме местного значения их ждала дежурная «Чессна». По правой полосе сплошным потоком тянулись семитрейлеры-контейнеровозы. Брандт встал в левый ряд и набрал номер видеотелефона. К его удивлению, Мойн ответил почти сразу. Скупой на детали экранчик не позволял определить степень заспанности лорда, и потому брандтова жажда мести осталась неудовлетворенной.

«Доброе утро, Ади, — жизнерадостно сказал Брандт. — Я вижу, в Лондоне еще сумерки. А у нас тут вот-вот рассветет. Ранние пташки щебечут на ветвях берез. Солнышко…»

«Прекратите паясничать, Брандт, — прервал его старик. — В чем дело? Или вы оторвали меня от работы только для того, чтобы поговорить о природе?»

«Именно так, босс, — ухмыльнулся Брандт. — Потому что, кроме природы, в виде грязных идиотских деревяшек, на предложенном вами направлении разработки не оказалось ничего. Ничего. Передаю по буквам: Нужник, Идиот, Чурбан…»

«Я понял, — поспешно вмешался Мойн. — Ничего. Вы проверили приборами или только визуально? Мила с вами?»

— «Конечно. Милочка, поделись с боссом своими впечатлениями, а то мне он, я вижу, не доверяет.»

«Доброе утро, босс, — Мила повернула к себе объектив камеры. — Конечно, мы проверили все вдоль и поперек. Копались не меньше трех часов. Все чисто. Березовый швырок в старых контейнерах.»

«Двойное дно?..» — с надеждой спросил Мойн.

— «Исключено. Я же говорю, мы проверили все возможности. На всякий случай взяли образцы грязи и крысиного дерьма из каждого контейнера. Если хотите, можете отдать на радиоактивный анализ…»

«…или даже проверить на вкус,» — не удержался Брандт. Мила прыснула.

Лорд Мойн помолчал, сокрушенно покачивая головой.

«Да… — сказал он после некоторого раздумья. — Хитры репеи, хитры. Но и мы не должны отчаиваться. Аушвиц не один день строился. Будет и на нашей улице праздник. Я надеюсь, вы установили получателей груза?»

«Конечно, конечно, — закивала Мила. — У нас есть копии накладной. Все чисто, босс, все наружу, и заметьте — никакой охраны. Расскажем при личной встрече. В полдень вас устроит?»

Мойн в недоумении заморгал:

«При какой такой встрече? Что вы имеете в виду?»

Чувствуя недоброе, Брандт повернул на себя объектив.

«Как это, что мы имеем в виду? Задание выполнено, Ади. Не расстраивайтесь: отрицательный результат — тоже результат. Мы сейчас по дороге в Бланкензее, на аэродром. Через четыре часа — в Лондоне, так что в полдень…»

«Чушь! — прервал его старик. — Кто вам разрешил? Что за самоуправство? Продолжайте задание!»

Брандт почувствовал, как замешанная на неимоверной ярости кровь приливает к его голове. В таких случаях, дабы ненароком не разрушить мир, особый агент Ее Величества обычно надевал маску ледяной иронии. Вот и сейчас он даже снизил скорость до ста девяноста.

«Нет проблем, Ади, — сказал Брандт приветливо. — Мила поставит меня в угол и вызовет родителей. Может, даже отшлепает. У нее это прекрасно получается. Но не могли бы вы заодно объяснить, чего именно вы от меня хотите? Чтобы я нанялся истопником русских бань в Израиле и проводил в последний путь каждую березовую чурку?»

«Именно так! — сварливо парировал лорд Мойн. — Если понадобится, то поработаете истопником. Для такой примадонны, как вы, это будет только полезно. А пока что, будьте добры немедленно отправиться по адресу получателя. Жду вашего доклада.»

Видеотелефон щелкнул и погас. Брандт заскрежетал зубами.

«Ну не дерьмо ли?» — сказал он, поворачиваясь к Миле. Но Мила будто не слышала его. Она молча сидела, сжав кулаки и уставившись мрачным, незнакомым взглядом в мутный голштинский пейзаж.