Наталья торопливо шагала по широкой дороге, огибавшей обширные луга. Трасса эта была проложена от общежития до железобетонного моста через пропасть, когда началось строительство научно-экспериментального комплекса, и по ней грузовики доставляли на базу ученых все необходимое, минуя совхоз. В начале мая дорогу покрыли асфальтом, но уже теперь его ровная серая поверхность покрылась трещинами из-за прораставшей травы. Поэтому, направляясь к дочери утром или днем, Наталья непременно надевала кроссовки – в них можно было, не обращая внимания на колдобины, минут за двадцать пять добежать от общежития до моста и оттуда неторопливым шагом пройти по совхозным улицам до дома Халиды. Конечно, гораздо быстрей было бы пересечь совхозный луг по протоптанной старожилами тропе, но там с зари до заката паслось стадо совхозных коров, которых Наталья, как истинная горожанка, слегка побаивалась. Вечером, когда этих мирных четвероногих животных загоняли на ферму, она возвращалась в общежитие короткой дорогой, а Халиде с Фирузой, удивлявшимся поначалу необычности ее утреннего маршрута, доказывала, что с точки зрения современной медицины бег трусцой является панацеей от всех бед. Конечно, ничего особо зазорного в ее страхе перед коровами не было, но в присутствии дочери Наталье почему-то не хотелось признаваться в своей маленькой слабости.

Нынче, однако, она так торопилась поскорее закончить разговор с мужем, что выскочила из общежития в высоких танкетках, и уже минут через пять нога ее застряла между двумя вздыбившимися кусками асфальта. Пришлось остановиться и осторожно вытаскивать танкетку, чтобы не оторвать подошву-платформу. Рядом притормозил грузовик, и знакомый шофер, не заглушая мотора, указал на свободное сидение рядом с собой. Наталья отрицательно мотнула головой – карабкаться в кабину по грязным высоким ступенькам ей не хотелось, – и грузовик умчался, оставив в воздухе облако пыли и запах выхлопных газов.

Однако на полпути левая танкетка вновь угодила в одну из колдобин – настолько глубокую, что пришлось дергать изо всех сил, чтобы оставить при себе хотя бы ногу. Подошва так и осталась в расщелине, и теперь новая обувь была безнадежно испорчена. Не решившись идти босиком по неровному горячему асфальту, Наталья долго ковыляла, припадая на левую ногу, которая была теперь на добрых десять сантиметров короче правой – как назло ни одной машины мимо больше не проехало.

Ей удалось добраться до моста лишь в половине третьего. К этому времени пакет, в котором лежали пирожки с капустой, начал издавать неприятный прогорклый запах. Наталья принюхалась и, размахнувшись, в сердцах швырнула сумку в пропасть, а потом стала думать, что делать дальше – не шлепать же по людным совхозным улицам в укороченной танкетке. Любая попутка подбросила бы ее до дома Халиды, но вокруг все словно вымерло – ни грузовиков, ни легковушек. А дети наверняка уже вернулись с пляжа и обедают, все недоумевают, куда она, Наталья, могла подеваться – решат, что заблудилась, и пойдут ее искать, а когда найдут, то Танька непременно скажет что-нибудь ехидное вроде «Спасибо, твои пирожки нам очень понравились, мы на озере только ими и питались».

При мысли об озере и пирожках с пересохших губ Натальи внезапно сорвался стон – она вдруг вспомнила, что в брошенной в пропасть сумке с пирожками лежал еще и ее новенький шелковый купальник-бикини. Импортный купальник, ни разу не надетый, за которым пришлось два часа простоять в очереди в Гостином Дворе! И так нелепо выбросить его своими же руками, мало ей было оторвать подошву у танкетки!

Женский голос позвал издалека:

– Наташа! – Фируза, спешившая в ее сторону, дважды махнула рукой. Наталья, тотчас же сделав бодрое лицо, вежливо поздоровалась:

– Здравствуйте, вы откуда идете?

Мать Халиды подошла ближе и остановилась.

– Я тебя с утра искала, – глухо произнесла она, глядя в сторону, – сначала думала, ты будешь на озере, потом зашла к Халиде, а тебя все нет и нет, – взгляд ее быстро скользнул по лицу молодой женщины, потом уперся в ее ноги. – Что это у тебя с туфлей?

– Маленькая авария – подошва отлетела, – Наталье совестно было жаловаться на свое глупое невезение, поэтому она говорила нарочито шутливым тоном. – Босиком идти больно, попуток нет, а ковылять в таком виде по улицам неприлично. Стою вот и размышляю. А зачем вы меня искали, что случилось?

– Да нет, ничего. На, надень, – Фируза сбросила с ног и подтолкнула к ней свои старенькие шлепанцы. – Я могу и босиком, привыкла. Ты не спорь, а то еще два часа будешь здесь стоять – машины в это время редко ходят.

– Нет, что вы!

Однако выхода не было, и Наталья, в конце концов, вынуждена была сдаться. Шлепанцы Фирузы оказались ей маловаты, чтобы они не соскочили, приходилось идти, шаркая ногами по земле и загребая пыль. Мать Фирузы, наоборот, легко ступала рядом, словно под босыми ногами ее был не горячий неровный асфальт, а мягкая ковровая дорожка. Пройдя немного, она внезапно остановилась и, повернувшись лицом к своей спутнице, отрывисто произнесла:

– Мой сын Ильдерим хочет тебя видеть.

От неожиданности Наталья качнулась, сделала шаг, чтобы сохранить равновесие, и тапок Фирузы соскочил с ноги, отлетев в сторону. Пока она ковыляла за ним, ее лицо приняло равнодушное выражение. Не удалось, правда, до конца сдержать прерывистое дыхание, а то ответ вообще прозвучал бы абсолютно спокойно.

– Правда? А зачем? И вы говорили, кажется, что ваш сын уехал, или я ошибаюсь?

Фируза угрюмо покачала головой:

– Он не уехал, хотя все так думают, даже его жена. Он просил меня передать, что ждет тебя в моем доме на окраине села.

– Не понимаю, почему вы… вы…

– Я все знаю, – безразличным голосом произнесла мать Ильдерима, – ты можешь меня не опасаться.

– Знаете? – алая краска залила лицо Натальи, но она попыталась говорить вызывающим тоном: – Что, интересно, вы такое знаете?

– Мать всегда знает, что происходит с ее ребенком. Я давно все поняла, а моя дочь Халида видела вас вместе – один раз, у нее дома, в Москве.

– Халида… видела? Но…

– Вы были неосторожны, Халида сильно огорчилась – она любит, брата, любит тебя и очень уважает твоего мужа. Она никому не скажет, но ей не следует знать, что Ильдерим здесь, ты понимаешь?

Взгляд темных глаз Фирузы словно сверлил насквозь, не выдержав, Наталья смущенно потупилась.

– Да, я понимаю, но…

– Ты придешь? Мой сын тебя ждет, я обещала тебе передать.

Наталья судорожно вздохнула и проглотила вставший в горле сухой комок.

– Почему… почему вы это делаете? – сдавленно спросила она. – Вы и вправду хотите, чтобы я пришла?

– Ильдерим мой сын, – торжественно и строго ответила Фируза. – Он мой единственный сын, я жизнь за него готова отдать. Сейчас он болен тобой, а когда мужчина болен женщиной, он совершает безумные поступки, и может случиться беда. Ильдерим не хочет уезжать, не повидав тебя, да ведь ты и сама вся горишь, разве не видно? Люди здесь все видят и слышат, а если узнают мой муж Рустэм, Сергей, твоя дочь… Сегодня я помогу вам увидеться и буду охранять, но ты убеди его уехать. Я не разлучить вас хочу, нет, но только здесь вам нельзя встречаться, это опасно.

Подняв палец, она многозначительно посмотрела на Наталью, и та поежилась.

– Да, я понимаю.

– Не заблудись, когда пойдешь ко мне. От той тропы, что ведет через луг, поверни направо и иди вперед. Не перепутай на развилке, там две дороги – одна поворачивает к кладбищу, но к моему дому нужно идти прямо.

– Вы… не пойдете со мной?

– Днем нельзя, нас с тобой увидят соседи, и кто-то обязательно забежит поболтать – люди любопытны. Придешь ночью, когда твой муж крепко заснет, и уйдешь до рассвета. Не забудь, летом ночи короткие.

– А ночью… ночью никто не может прийти к вам? Если ваш муж вдруг…

Фируза коротко и горько засмеялась:

– Уже больше двадцати лет, как Рустэм не заглядывает в мой дом. Кто может прийти ночью к одинокой старой женщине? Нет, не тревожься. Я проведу эту ночь в сарае, где зимой храню сено для скота. Летом я часто там сплю, если не ночую у дочери или невестки. Мой одинокий дом слишком велик для меня. Не бойся, вам никто не помешает.

Наталье почему-то стало немного не по себе от этих слов третьей жены Рустэма Гаджиева. Горечь, звучавшая в словах Фирузы, пробудила в душе молодой женщины странное чувство вины.

– Хорошо, спасибо, – смущенно пробормотала она, отводя взгляд в сторону.

– А теперь тебе нужно идти к Халиде, дети уже, наверное, давно вернулись – как ни в чем ни бывало, деловито проговорила мать Ильдерима, взглянув на солнце, и слегка понизила голос: – Но только, аллахом заклинаю, веди себя так, чтобы моя дочь ничего не заподозрила. Так не забудь: как повернешь направо от тропы, так и иди прямо вперед, на развилке никуда не сворачивай. К дочери я сегодня заходить не буду, пойду прямо домой – Ильдерим ждет, чтобы узнать, когда ты придешь. Передай Халиде, что ты меня видела – я завтра зайду, а сегодня мы с Асият договорились варить инжирное варенье.

– А разве… разве в это время года варят варенье? – неуверенно спросила Наталья и тут же поняла, что зря это сделала – вопрос инжира для Фирузы был, как видно, наболевшим, поэтому она начала очень подробно и обстоятельно объяснять:

– Инжир два раза в год созревает, и у нас в совхозе первый урожай раньше, чем в других местах – еще июнь не кончится, а уже пора собирать. Прежде в каждом доме вяленый инжир заготавливали, чтобы зимой на базар отвезти. В Тбилиси хорошо брали, дорого можно было продать, потом люди деньги имели. Но в этом году нам запретили из совхоза товар вывозить, а урожай богатый, что делать? Сказали, что можно будет сдать государству, но никто не хочет сдавать – нужно все взвешивать, много бумаг оформлять, а заплатят копейки. Будем лучше для себя варенье варить или сушить, чтобы ягода не пропала. Асият еще знает, как хорошее вино делать – обещала мне рассказать.

Вопрос переработки инжира Наталью интересовал крайне мало, но она вежливо и сочувственно покивала головой, отдала Фирузе шлепанцы и распрощалась с ней недалеко от дома Халиды. Диана и Лиза, игравшие во дворе в дочки-матери, побежали навстречу тетке, не выпуская из рук своих кукол.

– Тетя Наташа, где ты была? Мы ждали тебя на пляже.

– Сначала проспала, потом немного заблудилась, – весело призналась Наталья, обнимая девочек. – Потом разбила туфли, иду, видите, босиком. А вы? Как вы искупались?

– Хорошо, – они защебетали, перебивая друг друга и спеша поделиться новостями.

– Таня учила нас плавать. Там так мелко – я оцарапала живот об дно.

– И я тоже, я очень сильно оцарапала – даже кровь пошла, смотри!

Лиза подняла юбочку, продемонстрировав свой голый животик, на котором еле заметен был след царапины.

– Да уже ничего не видно, – рассмеялась Наталья, – какое там сильно!

– Нет, правда, – Лиза разочарованно вздохнула и опустила юбочку.

– Просто зажило. Мама говорит, что у нас все всегда очень быстро заживает. Мы с Лешкой Никулиным в детском саду один раз с кошкой играли, и она нам руки поцарапала. У меня быстро все прошло, а у него загноилось.

– Он потом целую неделю в садик не ходил, и его мама даже приходила с воспитательницей ругаться, – подтвердила Диана, и в ее голосе звучала явная зависть к столь удачливому Леше Никулину.

– Правильно, что приходила, – наставительно проговорила Наталья, – в детском саду воспитатели обязаны за вами следить, дети не должны играть с кошками. Вдруг бы у нее оказался лишай?

– Она сама к нам с улицы прибежала, я хотела ее только погладить, а Лешка в это время за хвост потянул, и она рассердилась. У тети Зары тоже есть кошка, мы с ней сегодня играли.

– Так вы обедали у тети Зары?

– Ага. Мы еще домой целую кастрюлю плова принесли – тетя Зара сказал, чтобы вы с мамой попробовали, – сообщила Диана. – Знаешь, у них дома нет газа, тетя Зара топит дровами. У них большой очаг, она на нем готовит обед и говорит, что так вкуснее.

Действительно, хотя газ в совхозе провели еще пять лет назад, многие старожилы до сих пор отказывались от газовых плит.

– Вы давно вернулись? – рассеяно спросила Наталья, осторожно ступая по песку босыми ногами. – Где остальные, что мама делает?

– Она легла поспать. Тимур пошел к тете Айгуль поиграть с Эльшаном, он там будет ночевать, мама разрешила, а Таня с Анваром и Гюлей пошли в кино, – объяснила Лиза и с обидой добавила: – А нас они не взяли.

– А Таня опять глаза накрасила, – наябедничала Диана.

– Это нехорошо, девочки не должны красить глаза, придется мне опять с ней серьезно поговорить.

Если честно, мысль о накрашенных глазах дочери в данный момент мало волновала Наталью, однако ей стало неприятно при упоминании об Айгуль и Эльшане, старшем сыне Ильдерима, ровеснике Тимура.

– Тетя Наташа, ты потом послушаешь мою Джульетту? – озабоченно спросила Лиза, поднимая повыше свою куклу. – Мне кажется, у нее что-то с сердцем.

У куклы Джульетты под красиво скроенным шелковым платьицем было подложено столько ваты, что она выглядела беременной на все сто процентов. Другую куклу, что носила пиджак с брюками и громкое имя Октавиан Август, вертела в руках Диана. Сморщив нос, она сердито сказала сестре:

– Не нужно было тебе таскать Джульетту на озеро – в ее положении следует очень бережно относиться к своему здоровью.

Наталья с трудом сдержала смех – племянница очень точно воспроизвела ее собственный тон и слова, сказанные однажды Халиде.

– Тогда бы пусть ты своего Октавиана Августа тоже не брала, – обиженно возразила Лиза.

– Октавиан Август – мужчина, он все себе может позволить.

– Ладно, котятки, – смеясь, проговорила Наталья, – я потом послушаю вашу Джульетту, а сейчас бегите играть дальше и дайте мне отдохнуть – ноги гудят.

Она ополоснула ноги холодной водой, съела тарелку присланного Зарой плова и села в кресло-качалку смотреть телевизор, убавив звук до минимума, чтобы не разбудить отдыхавшую Халиду. Ей хотелось думать о чем угодно, но только не о сегодняшней ночи, однако мысли сами лезли в голову. От этого перехватывало дыхание, тело сжимала сладкая истома, нетерпение теснило грудь. Его руки, его тело…

Неожиданно Наталья уснула, да так крепко, что даже веселые молодые голоса за окном не заставили ее очнуться. Анвар с Гульнарой, проводив Таню после кино, хотели было зайти в дом, но, узнав от близнецов, что Халида спит, решили ее не беспокоить. Проводив их немного, Таня вернулась и, войдя в столовую, какое-то время стояла неподвижно, глядя на забывшуюся сном мать. Словно ощутив ее присутствие, Наталья неожиданно вздрогнула, открыла глаза и, встретив холодный взгляд дочери, не сразу поняла, где находится.

– А, ты вернулась, – сказала она, сев прямо и постаравшись принять строгий вид. – Опять накрасила глаза!

– Ага, – спокойно кивнула Таня, – накрасила. А ты опять проспала утром.

Это было справедливо, но Наталья вспыхнула.

– Не надо меня упрекать! Я работаю весь год с утра до вечера и имею право хотя бы в свой отпуск отоспаться утром!

– Тогда не надо было обещать вчера. Хотя мы, конечно, тебя даже ждать не стали – я сразу же объяснила, ребятам, что с тобой невозможно иметь дело.

– Со мной? Невозможно? – от насмешки, звучавшей в голосе дочери, лицо Натальи пошло пятнами.

– Невозможно, – ледяным тоном подтвердила Таня. – Зачем ты вообще решила сюда приехать?

Нет, ей не хотелось так разговаривать, совсем не хотелось! Но то, что она сейчас явственно увидела в мыслях спящей матери, было ужасно, было невыносимо, от этого хотелось кричать криком.

– Я… – растерявшись, Наталья неожиданно заговорила жалобным тоном: – Ты же сама хотела, чтобы мы этим летом были все вместе – ты, я и папа.

– Я не про нас спрашиваю, а про тебя. Зачем тебе понадобилось сюда приезжать? Зачем?

– Таня! – разбуженная их голосами Халида стояла в дверях своей комнаты, запахивая халатик на выпирающем животе. – Танюша, в чем дело? Почему ты так кричишь на маму?

Наталья заставила себя саркастически улыбнуться.

– Не волнуйся, Халида. Как оказалось, я действительно мешаю своей дочери жить.

Буркнув что-то, Таня отвернулась, а Халида вздохнула:

– Танюша сегодня утром даже в общежитие бегала.

Глаза Натальи округлились:

– В общежитие? Зачем это?

– Узнать, почему ты не идешь – вы же договорились. Ты ведь бегаешь утром по дороге у моста, а там машины, мало ли что, поэтому Таня беспокоилась. Вахтер сказал ей, что ты еще не выходила, и она вернулась. Почему бы тебе не бегать через луг? Тропа там хорошая, ровная.

Щеки Натальи багрово вспыхнули от стыда – так дочь из-за нее волновалась?

– Я проспала. Очень извиняюсь, но так уж получилось, – отводя взгляд, смущенно сказала она, но тут же рассмеялась и шутливо вскинула кверху руки, словно решила сдаться: – А в остальном признаюсь, и можете надо мной смеяться: через луг днем не хожу, потому что боюсь коров. Боюсь, и все тут, ничего не могу с собой поделать.

– Боишься коров? – изумилась Халида. – Коров?

– В детстве я прочитала в одной книге, как разъяренный бык убил мальчика, и с тех пор у меня засело в мозгу.

– Наташенька, здесь у нас никогда ни один бык не напал на человека.

– У меня уж если что засело с детства, то это уже до конца жизни.

– Волк съел Красную шапочку, – хмыкнула Таня, – а Синяя борода убивал своих жен.

Разумеется, ей хотелось поддеть мать, но Наталья решила не реагировать.

– Кстати, Халида, – сказала она, – я видела твою маму, она сказала, что сегодня не сможет зайти – ей нужно к подруге. Что-то связанное с инжиром, я точно не поняла.

«Ильдерим! – эта мысль ворвалась в мозг и чуть не заставила ее покачнуться. – Ильдерим будет ждать меня сегодня ночью».

Таня пристально смотрела на мать.

– А, хорошо, – кивнула Халида, – а то я смотрю, что уже темнеет, а ее все нет. Знаешь, я стала такая беспокойная, после…

Голос ее неожиданно дрогнул, Наталья поспешно обняла невестку.

– Это из-за твоего положения, не думай ни о чем, родная, думай только о ребенке. Я помогу тебе с ужином и пойду. Танюша, – она повернулась к дочери с таким видом, словно между ними не было никакой размолвки, – позови, пожалуйста, девочек ужинать.

«Ильдерим ждет, мне нужно зайти в общежитие, чтобы не вызвать подозрение, а когда Сергей уснет, выйду через заднюю дверь, ее не запирают. Главное, не перепутать дорогу».

– Хорошо, сейчас позову, – медленно ответила Таня, направляясь к двери.

Рабочий день научно-экспериментального комплекса официально заканчивался в половине шестого, хотя многие ученые засиживались в лабораториях допоздна. Однако сотрудники первого отдела, который размещался в корпусе, примыкавшем к общежитию, обычно сверх положенного на работе не задерживались, поэтому Сергей Муромцев немного удивился, когда в седьмом часу ему в кабинет по внутреннему телефону позвонила начальник первого отдела, милейшая женщина Екатерина Петровна.

– Добрый вечер, Сергей Эрнестович, прибыл товарищ Кручинин из Москвы, когда он может к вам подойти для беседы?

– Вечер добрый, Екатерина Петровна. Пусть подходит в любое время, я у себя, со мной здесь Валентин Давыдович.

– Тогда он сейчас подойдет.

Кручинин радушно пожал руки Сергею и Черкизову, удобно устроился на стуле с мягким сидением и сразу же приступил к делу:

– Ну что, товарищи? Все готово, техника подойдет дня через два, и можно начинать перемещение грунта. Специально для вас, Сергей Эрнестович. Вчера я присутствовал на совещании в институте ядерной физики, и ведущие специалисты однозначно высказали свое мнение: весь район реки Припять может считаться одним из наиболее экологически чистых в СССР. Так что ваша тревога за так называемых инопланетян не имеет оснований. Далее. Требования к режиму секретности вашей работы повышаются, поэтому прошу вас, Сергей Эрнестович, и ваших сотрудников к девяти утра быть в первом отделе – я проведу дополнительный инструктаж. Благодарю вас, у меня все. Итак, встречаемся утром в девять.

Оставшись один, Сергей налил себе чаю, выключил кондиционер и распахнул окно. В лицо ему ударил пряный запах лета, теплый ветерок ворвался в кабинет, сметая остатки деловой атмосферы.

«Эх, сейчас бы на Черное море, да на пляж! Работать не хочется, все время какая-то неудовлетворенность, почему? Устал или наступила реакция?»

Продолжая думать, он пил чай, глядя на расстилавшееся за окном зеленое поле. Издали доносилось мычание коров, которых пастухи загоняли на ночь домой, облака на востоке окрасились в багряный цвет. От теплого чаю по всему телу вдруг разлилась сладкая истома – такая сладкая, что, поставив стакан на стол, Сергей откинулся на спинку стула и неожиданно для себя крепко уснул.

…Рядом стояла Таня. Когда она вошла? Как вообще могла попасть в это здание? Лицо ее было бледным, она смотрела ему в глаза, и взгляд ее светился недетской мудростью, а с губ слетали странные слова:

«Став частью вас, мы осознали значение вероятных процессов. Ученые приводят в действие систему прогнозирования будущего. Интегратор случайных величин, в первом приближении проанализировав заложенную в базу данных информацию, выявил присутствие элементов опасности»…

Дернувшись, словно от толчка, Сергей очнулся и прижал руки к голове – она нестерпимо болела. За окном чернела темнота, в ночном небе уже мерцали точечки звезд, и подобно им в памяти вспыхивали обрывки воспоминаний. Так бывает, когда человек придет в себя после глубокого сна, а привидевшееся уходит и уходит куда-то вглубь. Ощущения и мысли, которые невозможно выразить словами. Таня! Он вспомнил вдруг все совершенно отчетливо и покачал головой – приснится же такое! Взглянул на часы и заторопился домой – Наталья, конечно, уже вернулась в общежитие. Телевизор она смотреть в холл не ходит, потому что терпеть не может спортивные передачи, а в эти дни все посвящено Олимпиаде. Сидит, наверное, со своей книгой и злится, что муж опять задержался, скажет потом:

«Я понимаю, ты привез меня сюда, чтобы я по вечерам сторожила твой чемодан».

Вновь отчетливо встал перед глазами привидевшийся сон, но, встряхнув головой, Сергей отогнал его прочь.

Наталья, действительно, была дома, но не читала и не злилась, а была занята мало привычным для нее делом – вытирала пыль с мебели. Увидев, как жена сосредоточенно водит тряпкой по спинке кровати, он на какой-то миг даже забыл о гудевшей голове.

– Наташка, ты решила пополнить ряды прилежных жен?

– Но ведь ты именно для этого меня сюда привез, разве нет? – в тон ему шутливо ответила она. – Ты ужинал, Сережа?

– Не хочется есть – голова гудит, какие-то точки все время прыгают.

Лицо Натальи приняло озабоченное выражение, она немедленно захлопотала и начала искать привезенный из Ленинграда тонометр.

– Надо измерить давление, ты переутомился. Ляг, отдохни, дать тебе таблетку?

В заботливом голосе жены ему чудилось неестественное оживление, он холодно отверг ее заботы:

– Не нужен мне твой тонометр, схожу в душ – полегчает.

– Как хочешь, Сереженька, – немедленно согласилась она тем ласковым тоном, каким родители говорят с любимым дитятей.

Но и после душа где-то внутри под черепом продолжало покалывать, словно иголкой. Он лег на кровать и из-под опущенных век наблюдал за Натальей, неторопливо перемещавшейся по комнате. Встав на стул, она протерла шкаф, верхний карниз окна, потом спрыгнула и принялась скоблить подоконник, а потом вновь вернулась к спинке кровати. В конце концов, Сергей не выдержал:

– Ты вытираешь эти спинки уже по третьему разу.

– Правда? – в голосе ее звучало искреннее удивление. – Значит, я уже перестаралась, – отступив назад, она с улыбкой полюбовалась блеском металла – так, словно это было произведением искусства, вышедшим из ее рук, – а потом весело тряхнула головой: – Ладно, вроде чисто. Сейчас, Сереженька, только протру полы, и можешь спать – мешать тебе больше не буду, пойду в душ.

Одним прыжком он легко вскочил на ноги и мгновение спустя уже стоял перед женой, с силой стискивая ее плечи.

– Потом помоешь полы, иди ко мне!

– Нет, Сережа, погоди – я вся грязная, мне надо…

– Не надо!

Бросив ее поперек кровати, он буквально упал сверху, от гудящей боли в голове не понимая, что она сопротивляется по-настоящему. Отлетели в сторону две пуговицы халатика, с треском лопнула резинка на трусиках. Испуганная Наталья, перестав сопротивляться, позволила мужу овладеть собой. Тихо всхлипывая, она лежала неподвижно, пока он не закончил и не перестал сжимать ее плечи.

Выпустив жену, Сергей бессильно закрыл глаза. Головная боль неожиданно утихла, и навалилось невыносимое желание спать. Словно издали до него доносились горькие всхлипывания, он протянул руку и, поглаживая ее бедро, пробормотал:

– Прости, – а потом уснул.

Наталья, подождав немного, скинула его руку со своего живота, вскочила на ноги и, запахнув полы разорванного халата, побежала в умывальную комнату. Пришлось срочно смазать предплечья специальной мазью от ушибов – иначе через час там отчетливо выступили бы синяки, оставленные пальцами мужа.

Вернувшись в комнату, она постояла немного рядом со спящим Сергеем, прислушиваясь к его дыханию, потом достала из шкафа легкое розовое платье и, натянув его, упругим шагом направилась к выходу из общежития.

– Воздухом подышать? Надолго? – зевая, спросил открывший ей дверь вахтер.

Она ответила, почти не понимая, что говорит:

– Запирайте, я сегодня, наверное, у снохи переночую – она что-то на живот жаловалась.

Когда Наталья приблизилась к дому Фирузы, не было еще и одиннадцати часов, в окнах многих домов горел свет, но ей теперь все было безразлично.

«Пусть, кому какое дело? В крайнем случае, скажу, что обиделась на его грубость и ушла ночевать к Фирузе».

Постучав, она толкнула дверь и решительно вошла. Фируза, резавшая в это время хлеб, ахнула, и большой острый нож выпал из ее рук, звякнув о стол.

– Наташа? Тебя кто-нибудь видел?

Послышались торопливые шаги, распахнув дверь комнаты, Ильдерим протянул руки:

– Наташа, ты пришла! – сжав ее в объятиях, он повернул голову в сторону матери и повелительно бросил: – Уходи!

Забыв обо всем, они упали на широкую тахту, покрытую шелковым покрывалом, и катались по ней, срывая с себя и друг с друга одежду. Фируза немного постояла на крыльце, прислушиваясь к доносившимся до нее из-за двери сдавленным стонам, потом поплелась в сарай. Она сидела на пороге, не спуская глаз с крыльца, и тревожно думала, что не успела выключить свет, а окна хоть и зашторены, но узкая полоска все же светлеет, и видно, что в доме кто-то есть. Лишь через полчаса, отойдя после первого порыва страсти, Ильдерим догадался щелкнуть выключателем. И лишь тогда его мать, с облегчением вздохнув, зашла в сарай и прилегла на стоявшую в углу раскладушку.