«На следующей неделе в номере»… К этому ожиданию прибавились еще поиски службы.

Однажды после целого дня безрезультатного хождения по разным конторам, усталый, раздраженный, подошел я к лембеевскому дому и едва только взялся за ручку калитки, как услышал оклик:

— Иванку!

Я обернулся, не представляя себе, кто же мог меня так окликнуть в Ужгороде. И каково было мое изумление, радость, растерянность, когда я увидел Гафию! Высокая, худая, с узелком в руке, она спешила ко мне через улицу из сквера.

— Мамо! — проговорил я, впервые назвав так Гафию, и таким теплом вдруг пахнуло на меня, такой всесильной защитницей показалась мне теперь эта молчаливая, тихая женщина, что я устремился к ней, как устремлялся когда-то к матери, когда она возвращалась домой после работы.

— Иванку, Иванку, — говорила Гафия. — Я тебя давно дожидаюсь. Мне тут паничка сказала, ты позднейше придешь.

Я был так обрадован, что ее появление не вызвало во мне тревоги, хотя я знал, что Гафия, может быть, два или три раза за всю свою жизнь покидала Студеницу.

Только когда мы очутились во флигелечке и Гафия, положив у своих ног узелок, села, я забеспокоился: уж не случилось ли что-нибудь с Горулей? Гафия сразу же уловила мое беспокойство и, не дожидаясь дальнейших вопросов, сказала:

— До ликаря пришла, Иванку. Грудь болит. Як ночь придет, так и кашляю.

Она произнесла все это торопливо, избегая моего взгляда.

— И вуйко вас одну отпустил?

— Что мне станет! — ответила Гафия. — Я не малая. У Илька и без меня забот много… А ты похудал, Иванку!.. Иой, похудал!.. Я тут тебе курку принесла, сыру, яичек. Спасибо Рущакову Семену, он мне твой адрес написал. — И начала развязывать узелок.

— Зачем? Не надо, — протестовал я.

Но Гафия и слушать не хотела.

— Ешь, Иванку, не от чужих, — говорила она и вздыхала, — як бы можно было побольше…

— Что дома? — спросил я после паузы.

— Дожди… туманы…

— И здесь дожди… А что вуйко?.. Сердится еще на меня?

Гафия сделала вид, что не расслышала. Она помолчала, а затем, подняв на меня глаза, осторожно спросила:

— А ты як тут, Иванку?

Мне было очень трудно говорить неправду, но из самолюбия и потому, что не хотелось огорчать Гафию, я сказал:

— У меня все хорошо. Теперь только жду решения.

— А не обижают?

— Да нет, что вы! — улыбнулся я через силу. — Кто меня может обидеть?

И по чуть приметному вздоху Гафии я понял, что она не очень-то поверила мне.

Дальше разговор у нас не клеился. И сколько я ни пытался завести речь о Горуле, Гафия отвечала односложно и неуверенно.

Вдруг она заторопилась.

— Мне уже пора, Иванку. Сижу, будто в гости пришла.

— Я пойду с вами к доктору, — сказал я.

Гафия сразу смешалась.

— Ни, ни, — замахала она руками. — Не ходи, Иванку, я сама!

— Да что вы! — воскликнул я. — Никуда я вас одну не пущу!

Гафия поймала мою руку и зашептала:

— Не ходи, Иванку, дуже прошу тебя…

Столько испуга было в ее голосе, что я не решился настаивать на своем.

Я проводил Гафию до ворот. Она пошла по улице торопливо, ни разу не оглянувшись, и вдруг я подумал: не ждет ли ее неподалеку Горуля?