Вместо пролога

Из обращения управления внутренних дел г. Верхнегорска по телевидению и радио к жителям города.

«Сегодня ночью, с воскресенья на понедельник, ограблен городской краеведческий музей. Преступники похитили позолоченную чашу, изготовленную по образцу сосудов древней Скифии, примерно, в V I веке до нашей эры. Преступникам удалось скрыться. Между тем, чаша — уникальна и бесценна, как произведение искусства. На фризе чаши изображены: царь сидящий на троне, рядом с ним в полный рост фигура человека в плаще, в окружении воинов.

Всем, кто владеет какой — либо информацией, просьба сообщить в органы МВД».

 

1 Идти к горизонту

Летом 594 г. до н. э., степью, выжженной лучами беспощадного солнца, слегка касаясь посохом земли, быстрым пружинистым шагом шёл мужчина. Одет он был в скромную одежду скифа — земледельца, но его стройная величественная осанка выдавала в нём человека непростого, а тёмные миндалевидные глаза смотрели пытливо и внимательно на окружающий мир. Из-под высокой шапки, конической формы, которая надёжно предохраняла голову путника от знойных и пламенных лучей дневного светила, выбивались длинные седые волосы и крупными волнистыми прядями спадали ему на плечи. Чёрные густые усы и борода посерели от пыли, и от этого на расстоянии тоже казались седыми. Уже много дней путник был в дороге, но усталости он почти не чувствовал. Его ноги привыкли к дальним путешествиям, а сердце радовалось новым впечатлениям. Он посетил разные земли и в каждой из них воспринял много мудрого, но всякий раз возвращался на родину в Скифию. В её бескрайних степях, в её буйных лесах и шумных зелёных дубравах, укрывающих несметное количество птиц и зверей от зоркого глаза охотника, в её реках, озёрах, мелких рукавах и притоках — он черпал силы для новых путешествий. В этот раз путник шёл по родной земле с севера, из края, где живут меланхлены (они уже не относятся к скифам, это — иные племена) на юг к Понту Эвксинскому (море гостеприимное, ныне Чёрное море). Конечной целью его путешествия был город Ольвия, один из крупнейших античных центров Причерноморья, а на полпути он собирался остановиться на некоторое время в урочище Эксампей — центре мира, где, как считали скифы, пролегал кратчайший путь, связывающий землю и человека с Небом и Творцом. Путник надеялся успеть принять участие в празднике «начало мира», воспроизводящем в ритуале рождение скифской земли. Скифы верили, что мир четырёхугольный, а в центре его местность Эксампей. Путник считал эту модель мира слишком упрощённой. Путешествуя по родным краям, да и по самой Скифии, он убедился, что мир гораздо сложнее, чем думают его соплеменники. Его всегда манил горизонт. А что там? Что дальше? Внезапно он остановился. Среди высокой травы паслись белые дикие кони. Сердце скифа не могло не вздрогнуть при виде таких красавцев. С детских лет скифы привычны к седлу, а то, что он предпочитает путешествовать пешком, вовсе не значит, что в нём умер наездник. Путник поднялся на небольшой холм и присел на его вершине, продолжая любоваться животными. «Как причудлива фантазия богов, — думал он. — Как разнообразен мир созданный ими. Даже кони не похожи друг на друга — белые, рыжие, чёрные. И облака в небе, — он поднял голову, — одни — напоминают вспенившиеся волны, другие — причудливых сказочных животных. И ослепительный диск солнца, — путник прикрыл ладонью глаза, — согревающий нас, а потом вдруг исчезающий за краем земли». Он понимал, что ему никогда не понять всех тайн этого мира. Но всё равно до конца своих дней, он будет размышлять, задавать вопросы и искать ответы на них. Иначе он не мог. В будущем его признают одним из семи мудрецов древнего мира, отец истории — Геродот, назовёт его великим философом. Имя этого человека — Анахарсис. Он был сыном Гнура и братом Кадуида, царя скифского; мать его была гречанка; поэтому он владел обоими языками. Он писал о скифских и эллинских обычаях, отличался свободой речи. Да он был велик, но он не был памятником самому себе. Анахарсис любил и ненавидел, заблуждался и сомневался, проявлял слабость и был вспыльчив, потому что, прежде всего он был ЧЕЛОВЕКОМ.

Анахарсис спустился с холма и продолжил свой путь к горизонту.

 

2 Отпуск отменяется (наши дни)

Владимир Антыхин с грустью поглядывал на стоящую в углу офиса, упакованную дорожную сумку. Он старался внимательно слушать сбивчивый рассказ директора краеведческого музея, мысленно прощаясь с отдыхом на берегу тёплого Азовского моря. В бархатный сезон, в сентябре, если, конечно, была пауза в делах, он всегда брал отпуск и тогда когда служил в органах МВД и сейчас, став директором частного сыскного бюро. Антыхин не хотел изменять традиции, но, кажется, жизнь рассудила иначе.

— Скажите мне, Аркадий…

— Аркадий Михайлович Фейгин, — счёл нужным напомнить своё полное имя директор музея.

— Да — да. Так вот, скажите, Аркадий Михайлович, разумеется, как директор директору, — улыбнулся Антыхин. — Вы не удивляйтесь, я этот вопрос задаю всем моим клиентам, если оказываюсь в такой щекотливой ситуации как сейчас. Почему вы одновременно обратились и ко мне и в милицию? Кому из нас вы больше доверяете или не доверяете?

— Понимаете, — замялся Фейгин. — Мы государственное учреждение и обязаны были вызвать милицию. Но, как говорят: «Бережёного и Бог бережёт». Большая у меня надежда на вас, Владимир Олегович. Вы ведь местный Шерлок Холмс, так, во всяком случае, называют вас в нашем городе.

— Вы мне льстите, — иронично ухмыльнулся Антыхин.

— Что вы, какая лесть, — замахал руками Фейгин. — Это, не сомневайтесь, правда. Вы действительно пользуетесь большим уважением у жителей Верхнегорска. Вы помогли многим. А люди, поверьте, не забывают добро.

— Спасибо, конечно, — сухо, сказал Антыхин. — Но давайте не будем задерживаться на моей персоне, а вернёмся к делу. Ещё раз, только спокойно, повторите ваш рассказ.

— Значит, вы нам поможете? — обрадовался Фейгин.

— Значит помогу.

— Благодарю вас! — директор порывисто пожал руку Антыхину.

— Аркадий Михайлович, мы же договорились…

— Виноват, — смутился Фейгин. — Постараюсь унять свою горячность. Буду кратким и точным. Я ведь понимаю, что вас интересуют только факты.

Чтобы успокоиться, Фейгин пригладил рыжеватую бородку клинышком, одним пальцем привычно поправил дужку очков на переносице.

— Понимаете, Владимир Олегович, скифскую чашу передал нам американский миллионер Роберт Слейтер из своей частной коллекции. Его мать родом из Верхнегорска и из уважения к её памяти он сделал музею такой, поистине, царский подарок. Как произведение искусства и с исторической точки зрения, чаша была самым ценным экспонатом, выставленным в нашем музее. Её потеря для меня равнозначна потери чести. Сейчас, конечно, честь не в моде, но мне уже шестьдесят лет и я принадлежу к поколению, для которого такая утрата, что-то да значит.

«Боже мой, — подумал Антыхин, — есть же ещё люди в наше время».

— А теперь, собственно, о краже, — уже менее спокойно, сказал Фейгин. — Она, без преувеличения, потрясла всех сотрудников музея. В то несчастливое воскресенье у нас было много посетителей. Несмотря на то, что сейчас дачный сезон — было несколько экскурсий школьников, так же была группа учащихся из местного колледжа, приходили и случайные посетители. Залы освободились только перед закрытием музея в 18 часов. До 20. 00 я работал в своём кабинете, а затем обошёл всё помещение музея, люблю в конце рабочего дня побыть наедине с историей. Все экспонаты были на месте и скифская чаша, разумеется, тоже. Она у нас была выставлена в центральном зале. Признаюсь, я не удержался от соблазна, чтобы не подержать чашу в руках. Любой историк позавидовал бы мне в эту минуту. Ведь я держал в руках посланца из древней Скифии в наш двадцатый, ой простите, уже двадцать первый век. Существует легенда, что эта чаша принадлежала скифскому мыслителю Анахарсису. Мне об этом её бывший хозяин, американец, рассказал. Легенды иногда соответствуют правде. Так что всё может быть. И ещё, хотя я считаю это несущественным, внутри чаши лежала древнегреческая гемма с изображением молодой женщины…

— Простите, а что такое гемма? — стыдясь своей безграмотности, спросил Антыхин.

— Ну, как вам объяснить. Это украшение величиной с пятикопеечную монету. В Элладе геммы были очень популярны, а в Скифию они попадали разными путями. Так вот, американец считал, что гемма лежала в чаше не случайно. Она, якобы, оберегала чашу от нечистой силы. Я, естественно, не предал этому значения. Гемму из чаши вынул и выставил в зале древнегреческого искусства. А сейчас жалею. Вдруг в этом действительно что-то есть.

Фейгин нервным движением снял очки и протёр стёкла носовым платком.

— Хотя, конечно, всё это ерунда! Суеверие! Историческая судьба чаши никому толком не известна. Очевидно, она переходила из рук в руки, от одного коллекционера к другому, пока её домом не стал наш музей. И вот она снова в чьих-то руках, грязных, разумеется! — неожиданно возмущённо ударил по столу Фейгин.

Антыхин с укором посмотрел на него:

— Аркадий Михайлович, мы же договаривались…

— Да-да, простите. Обещаю вести себя примерно, — виновато, но не без иронии ответил Фейгин. — Ещё раз простите, на чём я остановился?

— Вы держали в руках чашу, — стараясь сохранить серьёзность, напомнил Антыхин.

— Да, конечно. Я держал чашу в руках, а потом поставил её на место. Уходя из музея, я проверил, вместе с дежурным, сигнализацию. Всё было в порядке, уверяю вас. Со спокойным сердцем я отправился домой, и никакие предчувствия меня не мучили. Спал я спокойно. Около семи утра меня разбудил телефонный звонок. Дежурный доложил, что перед сдачей смены, делая утренний обход, он обнаружил пропажу чаши и вызвал милицию. Когда я прибежал в музей, в центральном зале уже работала следственная группа со служебной собакой. Но собака не смогла взять след. Мне сказали, что преступник воспользовался каким-то порошком отбивающим запах. На самой подставке, где стояла чаша, и внизу на полу, был рассыпан порошок серебристого цвета. Вот, пожалуй, и всё.

Антыхин помолчал немного.

— Следы обуви, отпечатки пальцев, утерянные предметы. Хоть что-нибудь из этого…

— Боже мой, как же я забыл, — спохватился Фейгин. — От фриза чаши отпала золотая фигура человека в плаще, она лежала на полу возле подставки. В спешке преступники, наверное, не заметили потери. Фигуру следственная группа забрала на экспертизу, и весь рассыпанный порошок собрала и…

— И на экспертизу, — закончил мысль Фейгина Антыхин. — Всё правильно. А фамилию эксперта вы, случайно, не помните?

— Как же не помнить. Фамилия у него царская — Романов.

— Это приятная новость, — повеселел Антыхин.

На недоумённый взгляд директора, ответил: — Опытный эксперт. Разберётся.

А сам подумал: «Хорошо, когда друзья в экспертах ходят».

Для порядка Антыхин ещё спросил: — Больше, значит, ничего интересного не заметили?

— Нет-нет, ничего, — печально покачал головой директор музея. — К сожалению, уникальная скифская чаша исчезла.

Фейгин умоляюще посмотрел на Антыхина.

— Неужели навсегда?

 

3 Чудом спасённый (до н. э.)

Второй день Анахарсис шёл вдоль реки Эксампей, в честь которой и была названа вся местность. Скудная растительность навевала тоску, невыносимо хотелось пить. Анахарсис уже пожалел, что не взял с собой достаточного запаса воды, понадеявшись на своё умение легко переносить жажду. Но в этот день жара была, как никогда беспощадной. А, совсем рядом, призывно в лучах яркого солнца поблескивали воды реки, приглашая путника припасть потрескавшимися губами к своей поверхности. Но Анахарсис упорно шёл вперёд, даже не удостаивая взглядом соблазнительную соседку. Он знал, что на этом отрезке пути, вода реки Эксампей была невыносимо солёной. Здесь её русло проходило через богатейшие запасы соли, и даже берега реки были покрыты застывшими белыми кристалликами. Стараясь быстрей минуть это неприветливое место, Анахарсис ускорил шаг и лишь изредка останавливался, и внимательно смотрел себе под ноги в пожелтевшую траву. Огорчённо вздыхал и ещё быстрее шёл вперёд. Наконец, радостно вскрикнув, он опустился на колени и, вынув из бронзовых ножен кинжал, принялся обкапывать железным клинком сухую землю вокруг какого-то невзрачного растения. Выдернув стебель из земли, Анахарсис обрезал верхушку, а оставшийся маленький корень, ополоснув в солёной воде реки Эксампей, нетерпеливо вбросил в рот. Уже через мгновение, он почувствовал приятный мятный вкус. Скифский корень, некоторые называли его сладким, был полезен против удушья и сухого кашля, но мог также утолять жажду, если его постоянно держать во рту. Шаг Анахарсиса стал увереннее и легче, теперь уже ничто не отвлекало его от размышлений…

Жизнь скифов проходила в бесконечных войнах и тяжёлом труде. Но Анахарсис верил, что Боги дали жизнь человеку не только для этого. Не случайно же Боги создали человека, во многом, подобным себе. Да, человек никогда не сравняется с Богами, но он должен совершенствовать свой ум и душу, только тогда он будет угоден Небу, а возможно и сможет понять великий замысел Богов. Зачем человек? За что ему дарована жизнь? Анахарсис был уверен: человек не должен уподобляться зверям. С детских лет он отличался от сверстников.

— Убей врага! — чуть ли не в колыбели говорили мальчикам — скифам.

И они, едва научившись ходить, воинственно размахивали деревянными мечами. Но Анахарсис рос странным ребёнком. Он, конечно, как и другие дети, учился владеть оружием, но в учебных поединках Анахарсис никогда не мог ударить противника, и все синяки и ушибы доставались ему. А вот в джигитовке и скачках он не уступал лучшим наездникам. Как-то мать спросила его:

— Если тебя бьют, почему ты не отвечаешь тем же?

Отрок Анахарсис, удивлённо посмотрев на неё, ответил:

— Ему же будет больно, мама!

И тогда мать прижала сына к себе и заплакала:

— У тебя слишком доброе сердце. Ты никогда не будешь царём.

А он и не хотел царствовать, и, став старше, когда пришло его время, садиться на трон, не колеблясь, уступил власть своему младшему брату Кадуиду. Его уже тогда звала дорога. В детстве мать гречанка часто рассказывала ему о своей прекрасной родине. Ещё не видя Эллады, он навсегда полюбил её. Греция представлялась ему идеальной страной, где Боги и люди живут в согласии и гармонии. Однажды, юношей, ему удалось побывать в Ольвии, греческой колонии на берегу Понта Эвксинского. Очарованный городом, он бродил по невиданным ранее мощёным дорогам, с трепетом входил в греческие храмы, удивлялся баням и чистым светлым домам. Рассказы матери, ожили наяву и приобрели материальность. «Вот оно — идеальное государство!» — пело его сердце. Недостатков он не замечал. Слишком очевидным был контраст между его родиной и Элладой. С восхищением он смотрел на точёные тела атлетов, с интересом вслушивался в мелодичные песни женщин. При желании он мог прикоснуться к чудесам, которые его окружали. Ведь они были, совсем рядом — скульптуры и амфоры, тонкие ткани одежд и маленькие геммы, с изображением богов и людей, сделанные из стекла и камня, изящные фонтаны, освежающие площади Ольвии…

Задумавшись, Анахарсис не услышал, как над его головой просвистел аркан, брошенный чьей-то умелой рукой. Кожаная петля крепко обхватила шею. Мир покачнулся перед его глазами и исчез, словно лопнул, как пузырь огромной бескостной рыбы — АНТАКАИ. Наступило ничто.

Когда сознание вновь вернулось к Анахарсису, первое, что он увидел, было грязное бородатое лицо, склонившееся над ним. Он уже понял, что произошло. Анахарсис попал в руки грабителей. Без роду и племени, эти шакалы степи в ожидании лёгкой добычи скрывались за холмами или в высокой траве. Как правило, они нападали, уподобляясь стае зверей, на отставших, по разным причинам, от купеческих караванов состоятельных путешественников. Анахарсиса они приняли именно за такого несчастного. Но, обыскав своего пленника, они испытали жесточайшее разочарование. Ни золота, ни серебра, ни даже монет в виде наконечников стрел, так называемых монет — стрелков, грабители не обнаружили ни в его одежде, ни в котомке. Разъярённые они жестоко избили Анахарсиса. А потом спохватились и стали спорить: то ли привести пленника в чувство и доставить в землю АНДРОФАГОВ, чтобы продать в рабство, то ли просто добить его. Посмотрев на своих измождённых лошадей с впалыми боками, грабители всё больше склонялись к убийству. Анахарсис уже приготовился принять смерть, как вдруг в воздухе почувствовалось какое-то движение. Что-то грозное катилось по степи. Вначале содрогнулась почва, а затем, среди внезапно наступившей тишины, послышался всё более нарастающий гул. Грабители обеспокоено начали осматриваться по сторонам. Внезапно, из-за гряды холмов, выскочил табун ТАРАНДРОВ, самых тяжёлых и опасных животных, которых в то время знала степь. Но даже тогда тарандры были редкостью. Они могли менять цвет шерсти, смотря по месту, где находятся. Величиною они были с огромного быка, а складом головы похожи на оленя. Их кожу не могли пробить ни стрела, ни копьё, такая она была прочная и толстая. Поэтому люди на них почти не охотились. Сейчас их шерсть была жёлто-зелёной, под цвет степной травы. Упрямо наклонив головы, с выставленными вперёд острыми ветвистыми рогами, они мчались прямо на людей. Грабители, позабыв о пленнике, кинулись к своим лошадям, но перепуганные животные становились на дыбы, шарахались в стороны, жалобно ржали. Тогда растерявшиеся грабители побежали к реке, надеясь найти в ней защиту. Анахарсис, моля Богов о спасении, упал лицом на землю, прикрыв затылок руками. Табун со страшным грохотом пронёсся над ним, сметая всё на своём пути…

И вот, наступила тишина, только вдалеке приглушённо посапывали тарандры. Анахарсис осторожно приподнял голову. Взору его открылась страшная картина: у берега реки лежали растоптанные тела его врагов, лошади, видимо, успели разбежаться в разные стороны, только один жеребец забежал по брюхо в реку и сейчас трясся мелкой дрожью. Не понимая, почему он ещё жив, Анахарсис стал на колени и ощупал себя. Тело ныло от ударов грабителей, но тарандры не тронули его. Едва успев поблагодарить Богов за спасение, он увидел, что грозные животные вновь возвращаются. Их бег был уже не так стремителен, но опасность от этого не становилась меньше. Жеребец, стоявший в реке, едва начав успокаиваться, опять стал подрагивать всем телом. В этот раз Анахарсис не склонил голову и, не потому что был безрассудно смел. Избитое тело притупило чувство страха, и он уже почти спокойно наблюдал за приближением смерти. Анахарсис знал, что в этот раз не обманет её. И как же он был удивлён, когда весь табун тарандров остановился перед ним на расстоянии пяти локтей. Вперёд вышел, играя мышцами, огромный самец — вожак. Он подошёл к Анахарсису, втянул широкими ноздрями воздух, словно принюхиваясь к человеку, и неожиданно лизнул его шершавым мокрым языком в лицо. Анахарсис опешил. Он мог ожидать чего угодно, но только не нежности со стороны грозного животного. Тарандры не поддавались приручению и сторонились людей. Их поведение было непредсказуемо. Они легко переходили от спокойного состояния к ярости. Поэтому Анахарсис напряжённо ожидал, как дальше поведут себя вожак и весь табун. Но животные так же миролюбиво стояли перед ним, и вожак так же преданно смотрел большими выпуклыми глазами на человека. И тут Анахарсис вспомнил…

Двумя зимами ранее, пробив тонкий лёд, провалился в реку детёныш тарандра. Он жалобно и тонко визжал. А на берегу беспомощно топтался табун его сородичей. Эту картину Анахарсис увидел с вершины высокой скалы над рекой, куда он поднялся, чтобы увидеть рождение нового дня. Диск солнца наполовину выглянул из-за горизонта. В его лучах местами начинал блестеть снег, а вдалеке, ещё в сумерках, был виден скифский лагерь. Крик маленького тарандра, прорезав холодный воздух, звенел чужой болью в ушах Анахарсиса. Он знал, как опасно приближаться к тарандрам, но жалость победила страх. Анахарсис спрыгнул со скалы в глубокий снег, кубарем скатился прямо к реке и, вбежав по колена в студёную воду, вытащил детёныша на берег. Табун тарандров, точно понимая, что происходит, не двигался с места. Малыш едва держался на ногах и Анахарсис, прижав дрожащее тельце к себе, растёр ему тело и ноги. Малыш доверчиво ткнулся мордашкой в плечо своего спасителя и благодарно лизнул его в лицо.

Анахарсис уже не сомневался, что перед ним стоит тарандр, спасённый им когда-то. Он решился погладить вожака и тот доверчиво, как и два года назад, потянулся к нему мордой. Может быть, впервые скифские степи увидели человека и грозного тарандра не врагами…

Добраться самостоятельно до Эксампея избитый Анахарсис не мог. К священной роще он подъехал на тарандре, вцепившись в густую шерсть на его спине, а чуть поодаль шёл присмиревший табун этих редких и грозных животных. Появление Анахарсиса на тарандре, да ещё при большом стечении народа накануне праздника «Начало мира», потрясло скифов. Вера в его могущество стала непоколебимой, вселяя уважение и страх. И как не пытался Анахарсис объяснить случившееся естественными причинами, люди уже не слушали его. Они желали чуда…

 

4 Человек в плаще (наши дни)

Антыхин медленно ходил вокруг подставки, на которой совсем недавно стояла скифская чаша. Директор музея Фейгин сиротливо прижался к стене выставочного зала и, затаив дыхание, наблюдал за действиями Антыхина.

— Ничего не нашли? — почти без надежды спросил Фейгин.

— Если найду, обязательно скажу, Аркадий Михайлович, — не столько успокоил, сколько отделался Антыхин. Директор музея, при всей симпатии к нему, понемногу начал раздражать Антыхина.  Он убеждён, что я, по меньшей мере, в одном лице и Шерлок Холмс и доктор Ватсон», — думал Антыхин, скользнув взглядом по окнам.

— Стёкла на окнах особой прочности? Пуленепробиваемые? — с откровенной иронией спросил Антыхин.

Фейгин ответил вполне серьёзно: — Что вы! Какие там пуленепробиваемые! Обыкновенные стёкла.

— Почему же решётки на окна не поставили?

— Вы же знаете, какой бюджет у музеев. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, — похоже, обиделся Фейгин. — Никто и копейки лишней не выделяет. Даже гвозди из своей зарплаты покупаю.

— Но сигнализация хоть была исправной? Это точно? — смягчился Антыхин.

— Да, — как-то неуверенно ответил Фейгин. — Кажется, да.

— Кажется? — покачал головой Антыхин.

— Во всяком случае, когда мы её проверяли с дежурным, она работала, — активно защищался Фейгин.

Антыхин ещё раз обвёл взглядом зал музея. Постучал по раме окна, словно проверяя её на прочность, а если честно, то так больше для вида. Следственная группа из милиции хорошо здесь поработала. Собрала весь урожай, какой только можно было собрать. У Антыхина не было желания начинать это дело. Но, глянув на грустное лицо директора музея, всё же спросил:

— Вы мне можете показать фотографию чаши? Или на снимки тоже нет средств?

— Вы не иронизируйте, пожалуйста, — занервничал Фейгин. — У нас есть прекрасный каталог и в нём размещены все экспонаты, которые выставлены в музее. В том числе и скифская чаша.

* * *

В кабинете директора музея всё дышало прошлым. На стенах висели стандартные картины на исторические темы: стоянка первобытных людей, охота на мамонтов, ледовое побоище. На полках, рядом с толстыми, покрытыми пылью, томами книг, стояли глиняные статуэтки египетских богов, маленькие бюсты мыслителей прошлого. Несколько острых камней лежало на зелёном сукне стола.

— Нелегко вам живётся под тяжестью веков? — с любопытством поглядывая по сторонам, спросил Антыхин.

— Ноша истории незаметна, — засмеялся Фейгин. — В сущности, она у каждого из нас за плечами. А у меня даже на столе.

Фейгин подал Антыхину камень.

— Это нож каменного века.

Антыхин с уважением провёл ладонью по плоской твёрдой поверхности.

— Нравится? — спросил Фейгин.

— Любопытная вещь. Как будто пожал руку далёкого предка.

— Значит нравится? Дарю! — Фейгин сделал от сердца широкий жест. Заметив колебание Антыхина, сказал:

— Берите! У нас таких экспонатов много. Этот камень я лично нашёл на берегу реки. А в придачу вот вам наш каталог. Спасибо спонсорам, очень качественные фотографии сделали.

Каталог был тяжёлым и от этого производил впечатление солидного издания. Антыхин не без интереса листал его страницы. Фейгин вдруг остановил его:

— Обратите внимание, на этой странице у нас представлены три древнегреческие геммы. На двух из них изображение Геракла, а вот эта гемма лежала внутри украденной чаши. Как видите, прелестная работа.

— Оригинал был, наверное, ещё краше? — спросил Антыхин.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду девушку изображённую на этой гемме. Если она так прекрасна на стекле, то какая же она была в жизни?

— Ну, может быть, это придуманный образ, не думайте о ней. Если она и жила на самом деле, то нас с ней разделяют тысячелетия, — понимающе улыбнулся Фейгин. — Ищите свой идеал в нашем времени.

Фейгин взял в руки каталог, перевернул несколько страниц и грустно вздохнул:

— А вот и скифская чаша.

Даже на фотографии чаша производила необычное впечатление. Её форма не была идеальной — скорее асимметричной, но даже в этом была её особая привлекательность. Скифские пирующие воины, царь на троне — смотрелись на фризе чаши единой композицией, и только человек в плаще, стоящий в полный рост, был обособлен от общей группы. Очевидно, неизвестный мастер не случайно акцентировал внимание именно на этой фигуре.

— Вижу вас, Владимир Олегович, наиболее заинтересовала фигура скифа в плаще? — спросил Фейгин.

Антыхин согласно кивнул.

— Кстати, обратите внимание, — продолжал Фейгин. — Он единственный из всех кто не вооружён, в руках он держит не оружие, а свиток папируса. Очень осторожно я выскажу предположение, что на чаше изображён гениальный человек своего времени — философ Анахарсис.

 

5 Начало мира (до н. э.)

Великий скифский праздник «Начало мира» заявил о себе, когда утренняя заря появилась в небе, медленно рассеивая ночной мрак. Главный жрец Бога войны Ареса, он же Верховный жрец общескифского святилища в урочище Эксампей, подняв руки к небу, песней напомнил скифскому народу о его происхождении:

«Мы из всех племён самое молодое племя, а появились мы следующим образом: первым появился на этой земле, бывшей в то время пустынной, человек по имени Таргитай. А родители этого Таргитая — Зевс и дочь реки Борисфена. Такого именно происхождения был Таргитай. У него родились три сына: Липоксай и Арпоксай и самый младший Колаксай. Во время их правления на скифскую землю упали сброшенные с неба золотые предметы: плуг с ярмом, обоюдоострая секира и чаша. Старший брат, увидев первым, подошёл, желая их взять, но при его приближении золото загорелось. После того как он удалился, подошёл второй, и с золотом произошло то же самое. Этих загоревшееся золото отвергло, при приближении же третьего, самого младшего, оно погасло, и он унёс его к себе. И старшие братья после этого, по взаимному соглашению передали всю царскую власть младшему».

Едва лучи солнца осветили урочище Эксампей, как длинные вереницы жрецов-прорицателей потянулись по узким тропам к жертвенной поляне главного скифских Божества: Бога войны — Ареса. Задолго до праздника, в его святилище (скифы возводили святилища только Аресу) на ровной четырёхугольной площадке, набрасывали огромные кучи хвороста, а поверх воздвигали потемневший от крови железный меч — акинак. Исключительно Аресу приносили в жертву не только животных, но и пленных врагов, когда шла война. Сейчас был короткий период мира, поэтому на жертвенных кострах сжигали кости животных, а мясо оставляли, чтобы сварить в священном медном котле. Всё обильнее лилась кровь, всё ярче пылал костёр на жертвенной поляне, и верили скифы, что радуется в этот день не только Арес — Бог войны, но и все Боги: Табити — хранительница огня, Папай — прародитель скифов, Апи — олицетворяющая землю и воду. Они возглавляли пантеон высших скифских Божеств. А где-то рядом в урочище бродили Гойтосире — охранитель скота, Аргимпасу — великое Божество жизни и смерти…

На высоком скалистом обрыве над урочищем Эксампей, на ровной площадке прикрытой естественным каменным козырьком, восседала на гладких валунах скифская знать, во главе с царём Кадуидом. На правах брата ближе всех к царю сидел Анахарсис. Сегодня Кадуид был в прекрасном настроении:

— Посмотри, брат, разве не величественная картина открывается нашим глазам? Да, скифские жрецы умеют разговаривать с Богами. После таких жертв, Бог войны — Арес, думаю, будет благосклонен к моему народу, и другие боги не оставят нас…

— Да будет благословенен скифский народ. Пусть мудрость Богов будет всегда с нами, — сказал Анахарсис.

— Сила важнее мудрости, — возразил царь. — Сильный волк всегда победит мудрую лису.

— Ты прав и не прав, брат, — задумался Анахарсис. — Что стоит сила без мудрости? Но с другой стороны наша жизнь — бесконечные войны. Как же тут без силы? Но я верю, придёт день…

— Ты опять? — раздражённо прошептал Кадуид. — Твоя вера вселяет смятение в сердца наших воинов, ты забыл, что они должны быть беспощадны к врагам. Даже Боги требуют крови!

— Разве Боги говорят, какие им нужны жертвы? Когда я был в Ольвии…

— Замолчи! — вспылил Кадуид. — Тебе вредно посещать Грецию. Греки сыты и ленивы. Они боятся смерти, а мы смело смотрим ей в глаза. Для скифа погибнуть в бою великая честь, счастье…

— Греки думают не о смерти, брат, для них счастье в жизни. И нам есть чему поучиться у них. Поэтому я снова держу путь в Элладу. Греки окружили себя красотой и сумели сделать из своей жизни праздник. Даже их Боги не так кровожадны как наши!

— Не смей! — Кадуид поспешно прикрыл Анахарсису рот ладонью. — Оставьте нас! — приказал он своему окружению.

Свита царя, низко поклонившись, отошла на почтительное расстояние от братьев. Ни один мускул не дрогнул на лицах вельмож.

Кадуид крепко обнял Анахарсиса за плечи:

— Брат, зачем такое говоришь? Никогда, слышишь, никогда не высказывай недоверия скифским обычаям и законам. Верь в могущество и справедливость наших Богов. Если ты посеешь сомнение в сердцах скифов, мы погибнем как народ. Будь опорой моей власти. Моей силе так нужна твоя мудрость.

— Я люблю тебя, брат, — Анахарсис прижался щекой к руке царя. — Но я не могу изменить себя.

Кадуид резко отстранился от Анахарсиса. И уже сказал зло и кратко:

— Не подчинишься — убью! — И вдруг так же резко обнял Анахарсиса. — Прости, брат, не будем ссориться, да ещё в такой день!

Слёзы выступили на глазах Анахарсиса. Он сжал двумя руками ладонь Кадуида:

— Мне жаль тебя, брат. В тебе борется два начала — человек и царь. Хорошо, если победит человек.

А тем временем, жрецы собрались в общескифском святилище Бога войны — Ареса, у медного котла. Жарко пылали, потрескивая, сосновые поленья, многие уже превратились в угли. Стены котла раскалились до тёмно — кровавого цвета. Огромные куски мяса жертвенных животных лениво переворачивались в кипящей воде. Верховный жрец ударил круглым камнем по металлическому диску и к священному котлу потянулся народ.

— Пора, — сказал вельможам царь Кадуид, поднимаясь с каменного валуна.

По извилистой тропинке он начал спускаться вниз, следом за ним двинулась пышная свита. Впереди воины освобождали дорогу царю, хотя простые скифы и так почтительно расступались перед своим владыкой. Жрец зачерпнул деревянным черпаком густое варево из котла и перелив его в ритуальную серебряную чашу подал царю, низко склонившись перед ним.

— Слава Богам! — прокричал царь. — Да не оставит их милость скифский народ!

Царь Кадуид, обжигая губы, сделал глоток и передал чашу Анахарсису.

— Слава Богам! — прокричал и Анахарсис. — Да не оставит нас их мудрость! — подчеркнул он.

Высокородные братья обнялись. Казалось, что дружба и согласие надолго поселились в их сердцах. Пока знатные скифы из окружения царя по очереди пили из ритуальной чаши, братья отошли в сторону под сень дуба, тихо шелестевшего густой кроной над их головами. Расслаблено улыбаясь, они наблюдали, как священный котёл обступили простые скифы, грубыми деревянными чашами черпая похлёбку. Кадуид обратил внимание, что на поясе у Анахарсиса висит такая же чаша, как у бедняков, выдолбленная из куска дерева.

— Не годится, — неодобрительно покачал головой Кадуид, — брату царя пользоваться такой чашей.

— Я путешественник, брат. — Ответил Анахарсис. — Зачем мне в дороге золото и серебро. Они отягощают тело и служат соблазном разному сброду.

— Однако же твои скромные одежды и простая чаша, на потёртом кожаном поясе, не уберегли тебя от грабителей.

— Голод и бедность им глаза закрыли, брат. Такое отребье в пути редко встретишь. Да простят их Боги.

Кадуид покровительственно положил руку на плечо Анахарсиса.

— И всё же я хочу сделать тебе подарок.

Царь внимательно осмотрел толпу.

— Эй, Орик! — крикнул он, приметив невысокого, но крепко сбитого человека. Лицо и руки его были медного цвета, словно опалённые огнём. Услышав своё имя, человек повернул голову. Кадуид поманил его пальцем и человек, не мешкая, подбежал к царю, заранее сгибаясь в поклоне.

— Я слушаю тебя, Великий царь.

— Орик, — сказал Кадуид, — ты владеешь секретами металлов. Ты делаешь мечи и сам украшаешь их. Самые прекрасные чаши из серебра и золота созданы тоже тобой. Сделай моему брату чашу достойную его. И я отблагодарю тебя…

Анахарсис недовольно поморщился:

— Но у меня есть чаша и она устраивает…

— Позволь я прерву тебя, Анахарсис, — сказал мастер Орик. — Я сделаю тебе чашу всем на удивление, достойную твоей мудрости. Когда прошлое будет погребено временем, люди вспомнят о тебе, даже если забудут твоё имя.

— Благодарю тебя, мастер. Но люди должны помнить человека по делам его, если они, конечно, достойны того.

— Что ж, пусть чаша будет напоминанием обо мне, скромном мастере, — хитро сказал Орик.

Кадуид нарочито обиженным тоном спросил:

— Значит, вы обессмертите себя в памяти потомков, а как же я? Кто увековечит моё имя?

— Твоё изображение тоже будет на фризе чаши, — ещё ниже склонил голову Орик.

Кадуид не заметил лёгкой улыбки промелькнувшей на лице мастера.

 

6 Результаты экспертизы (наши дни)

Со своим другом, экспертом — криминалистом МВД, Николаем Романовым, Антыхин встретился у себя в офисе. Несмотря на то, что дела у Антыхина шли неплохо, его офис по-прежнему находился в полуподвальном помещении. По-прежнему сотни ног за решётчатым окном, проходили и пробегали перед его глазами, шлёпая и стуча. Он уже так привык к такой атмосфере, что не решился сменить помещение. А возможно, просто боялся спугнуть удачу, которая, несомненно, сопутствовала ему в последнее время.

Николай Романов сидел напротив окна, с любопытством поглядывая на проходящие ноги и, по — своему обыкновению, маленькими глотками пил, прикладываясь к бутылке, пиво. Антыхин, оторвавшись от компьютера, вдруг пропел оперным баском:

— Пора, мой друг! Пора!

— Что пора? — невинно спросил Романов. — Тебе в певцы податься? Так тебе же медведь на ухо наступил, Антыхин.

— Не морочь мне голову, Романов. Ты уже пьёшь вторую бутылку пива, а ничего путного я от тебя пока не услышал.

— Ты требуешь, чтобы я выдал секретные результаты экспертизы за взятку в виде двух бутылок пива? — нарочито сурово спросил Николай.

— Третью бутылку ты получишь, когда я узнаю результаты экспертизы, — непреклонно сказал Антыхин.

— Что ж, можешь считать, что ты меня купил.

Романов поставил недопитую бутылку пива на подоконник и сел на стул рядом с Антыхиным.

— Порошок, который был рассыпан в зале музея, где стояла чаша, не обычное средство, отбивающее запах. Это мелкие металлические кристаллики особого сплава с обильной примесью серебра. Достаточно поднести этот состав к морде собаки, как она начинает отворачиваться и скулить.

— И серебра-то им не жалко, — удивился Антыхин.

— Ну, знаешь! Жалеть серебро, когда хочешь завладеть бесценной чашей? Хотя, согласен — дороговатый состав придумали, но цель оправдывает средства. Взрослая овчарка скулит как щенок. Чертовщина какая-то.

— Да, прогресс в мире криминала на лицо.

Антыхин закурил сигарету и присел на подоконник.

— Коля, а ты видел эту фигуру, человека в плаще?

— Та, что от чаши отпала? Конечно, видел. Фигура как фигура. Пока до окончания следствия у нас в лаборатории хранится. Кстати, на ней обнаружены пальчики директора музея. Если у тебя других улик нет, можешь подозревать Фейгина.

— Спасибо за подозреваемого, — насмешливо поклонился Антыхин. — Вы что же взяли отпечатки пальцев у Фейгина?

— У него и всех сотрудников музея, но они об этом не знают.

— Понятно, ты со всеми пил пиво.

— С кем пиво, а с кем и чай. Это было не трудно. Посуды для пальчиков нужно было немного. Сотрудников в музее всего-то семь человек.

Антыхин медленно загасил в пепельнице сигарету и сел за стол на своё законное место.

— Значит, говоришь, подозреваемый пока директор музея Фейгин Аркадий Михайлович? — с насмешкой спросил Антыхин.

— Всё возможно, — невозмутимо ответил Романов, возвращаясь к недопитой бутылке пива на подоконнике.

— Тогда скажи мне, на черта он обратился ко мне за помощью? Чтобы я разоблачил его? Мало ему милиции что ли? — Антыхин громко рассмеялся. — Нет! Так не бывает!

— В нашей практике всякое бывает, — сказал Романов, многозначительно поднимая вверх указательный палец, но тут же спохватился: — Антыхин, где третья бутылка пива? Почему ты не выполняешь условия нашего контракта?

— Антыхин церемонно поклонился, достал из холодильника бутылку пива и подал её Романову. Потом, вдруг, задумчиво потёр широкий лоб и спросил:

— И всё-таки, какой он?

— Кто? Директор музея? — недоумённо спросил Романов.

— Да нет. Человек в плаще. Ну, фигура которого…

— Он золотой, — ухмыльнулся Романов.

 

7 Чародей Орик (до н. э.)

В кузнице мастера Орика, под навесом из шкур животных ярко пылал огонь. Помощники мастера обнажённые по пояс колдовали над расплавленным металлом. Здесь бронза превращалась в клинки мечей — акинаков, медь — в наконечники для стрел и копий, железо — в тяжёлые панцири для знатных воинов, а серебро и золото в изящные украшения для женщин.

— Ты чародей, мастер Орик, — сказал Анахарсис, входя в кузницу и мгновенно покрываясь потом от жара раскалённого воздуха. — Богиня огня — Табити покровительствует тебе. Твои изделия так совершенны, что кажутся чудом. Время не властно над ними…

— Благодарю тебя, любимец Богов, но, думаю, что твои мысли долговечнее, чем мои изделия из металла…

— Твоя скромность, мастер Орик, равна твоему мастерству. Возвеличивая меня, ты остановил восхваления себя. Я же остановил тебя.

И два великих человека рассмеялись. Они поняли друг друга, и высокие слова уже были не нужны им.

— Когда ты, Анахарсис, вернёшься из Ольвии, твоя чаша будет ждать тебя, — сказал мастер.

И они обнялись, расставшись на многие дни и ночи.

 

8 Откровения дежурного (наши дни)

Расположившись на диване в углу офиса, Антыхин просматривал ксерокопии личных дел работников музея, предоставленные Фейгиным. Не было только личного дела самого Фейгина, видимо ему и в голову не приходило, что он тоже может быть подозреваемым. Антыхин аккуратно, в столбик, выписал в блокнот имена и фамилии работников музея. Оказывается несколько человек, в своё время, имели проблемы с законом:

Котенко Алексей Павлович. Дежурный. 64 года. Был осуждён по статье «Хищение государственного имущества».

В ночь ограбления Котенко дежурил в музее. Несомненно, он может быть причастен к преступлению.

Смирнов Вячеслав Фёдорович. Заместитель директора. 43 года. Кандидат исторических наук. В 1985 году проходил по делу группы валютчиков. Все преступники получили большие сроки, только Смирнов был осуждён условно, а затем и вовсе оправдан.

Антыхин помнил это, тогда громкое, дело. Сейчас такими операциями занимается любой обменный пункт валюты.

Фамилии Котенко и Смирнова Антыхин обвёл красным карандашом. Первый визит решено было нанести дежурному Котенко.

Даже не предупредив Фейгина, Антыхин пришёл в музей в понедельник, в выходной день. Ни одного служащего, кроме дежурного, в музее не было. Антыхин представился электромонтёром. С потёртой брезентовой сумкой через плечо и в синей спецовке, он и впрямь был похож на типичного представителя этой профессии.

— Привет, охранникам музейных ценностей! — весело поздоровался Антыхин.

— Издеваешься? — насупился дежурный.

— Почему? — искренне удивился Антыхин.

— Знаешь ведь, что у нас ценный экспонат спёрли?

— Это ты про чашу что ли? Знаю, конечно. По радио все уши прожужжали. Но ты здесь причём?

— Я-то не причём, но пропала она во время моего дежурства. Следователь уже два раза в милицию вызывал.

— Ничего, не 37 год, — успокоил дежурного Антыхин. — Просто так не сажают.

— Много ты знаешь, — буркнул дежурный. — Ты электрик что ли?

— А что на министра больше похож?

— Шиш тебе «на министра», — улыбнулся, наконец, дежурный. — Вон, видишь на стене электрощит, там твоё министерское кресло.

— Правильно, — миролюбиво согласился Антыхин. — Каждому своё.

Он открыл дверцу электрощита и принялся возиться с самым неблагонадёжным на вид выключателем.

Пока Антыхин занимался ремонтом, дежурный поставил на электроплитку потрескавшийся от времени чайник.

— Вот закончишь работу, чайку попьём, — любезно сказал дежурный, вдруг проникаясь к Антыхину симпатией.

— Спасибо, — поблагодарил Антыхин. — Тебя как зовут?

— Алексей Павлович. Можешь называть Алексеем, так мне привычнее.

— Ну, а меня Владимиром кличут. Так что, можно сказать, познакомились.

Антыхин ткнул отвёрткой в выключатель:

— Да — а, у вас здесь и техника! Рассыплется всё скоро.

— Директор говорит, — денег нет. Спасибо хоть в прошлом году новую сигнализацию поставили.

— А что ж она от кражи не уберегла, сигнализация ваша?

— Тут, браток, чудеса какие-то. Вот, клянусь, в ту ночь я не спал на дежурстве. Книжку читал, уж больно увлекательный сюжет попался. Тишина была в музее. Сигнализация хоть бы тебе пикнула. Вот загадка-то. Да и в милиции, видать, тоже ничего понять не могут.

Дежурный наклонился к Антыхину и доверительно сказал:

— Понимаешь, у нас все гордились этой чашей. Когда не было посетителей, все наши работники любили постоять возле неё, а Фейгин, директор наш, так тот и здоровался и прощался с ней. Честно тебе признаюсь, в три часа ночи, во время дежурства моего, я заходил в зал, чтобы полюбоваться на чашу. Так она мне ещё красивее показалась, чем обычно. Прямо вся переливалась. А утром, когда делал обход, смотрю, а чаши-то и нет. Вот, поверь, руки и ноги задрожали, так я перепугался. Ну, понятно, побежал к телефону, вызвал милицию, потом сообщил директору. Пока всех ждал, чего я, браток, не передумал. Первая мысль: ведь я раньше срок отбывал, а вдруг на меня подумают?

— Понятно, а дальше-то что? — спросил, не отрываясь от работы, как бы между прочим, Антыхин.

— Дальше? — дежурный махнул рукой. — Дальше суровые будни. Приехала милиция, а минут через десять и директор прибежал. Пошли мы с ним в выставочный зал. Смотрим, милиции полно, а толку? Чаши-то нет. Осталась от неё только фигура одного скифа, а было их, тех скифов, знаешь сколько? Ого! Целый взвод, можно сказать.

— Неужели ничего не было слышно, когда воровали? — недоверчиво спросил Антыхин.

— Вот и ты не веришь, — вздохнул дежурный. — Следователь мне, так прямо и сказал, что меня подозревает. А я, вот тебе крест, правду говорю. Не воровал я.

— Ты что же, в Бога веруешь?

— Верую. И всегда веровал. Хоть и грешил я немало, но здесь моя душа перед Богом чиста!

— А почему ты решил, что я тебе не верю? — пожал плечами Антыхин. — Кем надо быть, чтобы воровать во время своего дежурства. Вот кто-то из ваших работников, конечно, мог поживиться.

— Так, не было же никого! — незаметно вовлечённый в разговор, воскликнул дежурный.

— Вору не обязательно идти через служебный ход. Допустим у него были ключи от парадных дверей.

— На что ты намекаешь? — насторожился дежурный.

— Ты же сам говорил, что никого не было. Но кто-то же увёл вашу чашу?

— Только у директора есть свои ключи. От кабинета, ну и от парадного тоже…

Дежурный вдруг задумался.

— Слушай, а ведь парадные двери у нас не подключены к сигнализации.

— Почему? — напрягся Антыхин.

— Не знаю. Но, помню, директор как-то говорил, что главное обезопасить окна.

— А двери что же? — продолжал настаивать Антыхин.

Его удивило, почему Фейгин не сообщил, что на дверях не установлена сигнализация.

— Да нет, двери у нас надёжные, — не столько Антыхину, сколько самому себе сказал дежурный. — Во-первых, они у нас двойные, замки импортные, а на ночь мы парадный вход ещё на решётку закрываем. Ну, пусть я не услышал, что двери открыли, а решётка, знаешь, как грохочет. Правда, под утро я, вроде как бы, задремал…

— Задремал, говоришь? — стараясь не выдать своего интереса, спокойно спросил Антыхин.

Но дежурный, казалось, не услышал его. Одной рукой он задумчиво подпёр подбородок, а другой медленно крутил пуговицу на пиджаке.

— Осторожней, Алексей, пуговицу оторвёшь, — сказал Антыхин, ободряюще хлопнув дежурного по плечу. — Что ты так переживаешь? Ты же не крал эту чашу?

— Не крал, — согласился дежурный.

— Вот и не думай об этом. Пусть милиция преступников ловит, а мы с тобой чайку попьём. Смотри, уже и чайник закипел и работу я закончил. Выключатель работает как новенький.

Дежурный устало улыбнулся:

— Правильно. Ну, их всех…

Он пошёл к электроплите снимать чайник, а Антыхин начал не спеша укладывать инструменты в сумку…

 

9 Ольвия (до н. э.)

На правом берегу Бугского лимана на рубеже V I I–V I в. в. до н. э. был основан город Ольвия. Он был одним из наиболее крупных греческих городов — колоний. Как в юности, когда Анахарсис впервые посетил этот античный центр Причерноморья, едва войдя в черту города, он окунулся в атмосферу совсем другой жизни. Где-то далеко осталась родина с шатрами натянутыми на повозки, с заунывным звоном колокольчиков отгоняющих злых духов, с яростью воинов протыкающих акинаком сердце врага, чтобы потом выпить его кровь. Конечно, оставались там такие мастера как Орик, сумевшие создать великое искусство, но особым почётом пользовались те, кто больше отрубленных голов принесёт своему царю с очередного похода.

А Ольвия сверкала в лучах заходящего солнца белыми стенами жилых зданий, храмами, великолепными статуями на площадях. Даже лачуги бедняков на окраине города, казались Анахарсису более совершенными, чем жильё скифа. Первое путешествие Анахарсиса в Ольвию было не долгим, уходя, он унёс с собой ощущение праздника. Теперь же Анахарсис хотел не просто наблюдать жизнь греков, но и участвовать в ней. Спрятав в котомку высокую коническую шапку, чтобы не привлекать внимание прохожих, он пошёл на рынок, по прошлому опыту зная, что там можно найти место для ночлега и миску похлёбки на ужин. Знание греческого языка позволяло ему легко общаться с жителями. И вскоре, поужинав, уставший путешественник спал на мягком ложе в чистой прохладной комнате.

Проснулся Анахарсис с первыми лучами ласкового утреннего солнца. За стеной его комнаты кричал, спорил богатый рынок Ольвии. Анахарсис расплатился за ночлег и вышел прямо на рынок в весёлую галдящую толпу. Чего здесь только не было. Горой лежали фрукты, овощи, орехи. Чуть поодаль в деревянных клетках суетились куры и утки, визжали белые молочные поросята. В лавках ювелиров сверкали золотом и серебром изящные украшения, торговец оружием зазывал прохожих заглянуть в его лавку… Кочевники степей предлагали свой товар: меха и кожи. Узнав своих земляков, Анахарсис хотел, было, подойти к ним, но чуть поодаль он заметил вытоптанную пыльную площадку, заставленную помостами, сбитыми из грубых досок, на которых стояли рабы. Это было известное место в Ольвии, где торговали людьми. Нельзя сказать, что Анахарсиса возмущала работорговля. В его время труд рабов был нормой. Кто-то же должен был выполнять тяжёлую и грязную работу. Сам Анахарсис никогда не имел рабов, но почему-то всегда чувствовал себя неловко перед ними. Внимание его привлёк раб, на теле которого ещё сохранились остатки кожаной одежды.

— Ты скиф? — спросил его Анахарсис на родном языке.

— Да, я из скифской земли. Зовут меня Савлий.

— Как ты стал рабом?

— Любовь к прекрасному и стремление к знаниям вели меня в Элладу, но по дороге я был захвачен в плен и вот сейчас, как раба меня выставили на продажу. И где? В Ольвии! Куда я так стремился. В Скифии я был знахарем и лечил людей, а сейчас мне самому нужно лекарство, чтобы выдержать позор рабства.

— Я тебя выкуплю, брат, — решительно сказал Анахарсис.

— Выкупишь? — надежда засветилась в глазах Савлия.

Анахарсис подошёл к торговцу рабами.

— Сколько стоит этот раб? Назови цену.

— Три мины, — важно ответил торговец. — И ни одной меньше.

— Что так дорого? — возмутился Анахарсис.

— Чего же ты хотел? Он лекарь. Ценный раб.

— Хорошо. Вот тебе три мины, — вздохнул Анахарсис.

Это была половина той суммы, что он смог взять с собой в дорогу. Анахарсис подал руку Савлию, чтобы свести того с помоста в знак своего владения им. Как только Савлий ступил на землю, Анахарсис сорвал с него ошейник раба и отбросил в сторону.

— Ты свободен, брат, клянусь царскими очагами!

— Благодарю тебя, великодушный человек! Скажи мне твоё имя. Я попрошу у Богов, чтобы дни твоей жизни были долгими и счастливыми.

— Не беспокой Богов, Савлий, каждому из нас они определили свой срок на земле. А счастье у меня уже есть. У меня много друзей. А сегодня на одного друга стало ещё больше.

— Мне льстит твоё доверие, — сказал Савлий, склоняя голову. — Скажи, как мне называть тебя?

— Я из царского рода, но не этим горжусь я, а делами своими. Имя моё Анахарсис.

— Философ Анахарсис? В Скифии каждый знает твоё имя. Куда держишь путь?

— Мой путь закончился в Ольвии. Здесь хочу изучать жизнь эллинов.

— В Афины надо плыть! В Афины! — воскликнул Савлий. — Там собрано всё лучшее, чем так богата Эллада.

— Ты что же был там?

— Нет, никогда. Но мой кровник Токсарис давно живёт в Афинах. Прислал мне в Скифию весточку с купцами греческими. Ждёт он меня там. Сообщает, что тот, кто не жил в Афинах, не знает Греции. Поплыли вместе, мой новый друг?

Как не прекрасна была Ольвия, но уж больно велик был соблазн…

Уже в этот день они сели на греческую бирему (судно с двумя ярусами вёсел) и покинули Ольвию.

 

10 Антикварный магазин (наши дни)

Вечерело. Первые пожелтевшие листья кружились над землёй, напоминая, что вот-вот осень станет полновластной хозяйкой в Верхнегорске.

Хлопнула дверь служебного входа музея и на улицу вышли директор Фейгин и его заместитель Смирнов. Они перешли дорогу и углубились в тень ещё зелёной аллеи, делившей проспект на две части. За ними не спеша, опираясь на палку, пошёл, прихрамывая, бородатый пожилой человек. Фейгин и Смирнов о чём-то оживлённо беседовали, даже со стороны было видно, что между ними готова вспыхнуть ссора. Изредка до пожилого человека долетали отдельные фразы: — Раньше надо было думать! — А вы куда смотрели? Дождётесь, что милиция докопается!.. — А вы? Зачем этого сыщика наняли?

Пожилой человек уже был почти рядом со спорящими коллегами, но они неожиданно побежали к подъехавшему на остановку троллейбусу и быстро вскочили на заднюю площадку. Незамедлительно рядом с пожилым человеком скрипнули тормозами старенькие «Жигули». Водитель приоткрыл дверь и человек с палкой, проявляя завидную прыткость, вскочил в машину. Тут же «Жигули» резко ушли вперёд.

— Спасибо, старик. Ты вовремя, — сказал Антыхин, сдёргивая с головы парик и широкую патластую бороду. Вообще-то он не любил маскарадов, но иногда вспоминал свой небольшой актёрский опыт в студенческом театре миниатюр. — За безупречную службу объявляю вам благодарность, товарищ Романов. И награждаю вас бутылкой пива, — торжественно произнёс Антыхин.

— Где оно?

— Пиво? После работы в офисе, — начальственным тоном отрезал Антыхин.

— Вот так всегда. А счастье было так близко. Не хорошо обманывать верных гвардейцев.

— Ты смотри, троллейбус не упусти, гвардеец.

Хотя Романову это можно было и не говорить. Машину он вёл мастерски.

«Жигули», казалось, приклеились к впереди идущему троллейбусу. Нервничая, Антыхин прикурил сигарету. В свете от зажигалки Романов заметил азартный блеск, в глазах друга.

— Почуял добычу, Антыхин? — усмехнулся Романов.

— Не знаю… — неуверенно ответил Антыхин. — Как ты говоришь, в нашей практике всякое бывает.

Троллейбус повернул в старую часть города и на остановке «по требованию» остановился. Притормозил и Романов. Через лобовое стекло, друзья увидели, как из троллейбуса вышли Фейгин и Смирнов, и пошли в сторону, единственного в городе, антикварного магазина.

— Смотри, Антыхин, куда твои клиенты пожаловали, — подтолкнул друга под локоть Романов.

— Вижу, не слепой, — буркнул Антыхин, продолжая следить за Фейгиным и Смирновым.

Как только они вошли в магазин, Антыхин стал примерять парик и бороду.

— Стой, не горячись, Антыхин, — остановил его Романов. — Не смеши людей. В магазин в таком виде лучше не заходи, Фейгин тебя вмиг раскусит. Тоже мне гений перевоплощения.

— Ну и что теперь делать? Ехали-ехали и приехали?

— Ты сиди в машине, Антыхин. А вот я для них просто покупатель.

— Фейгин прекрасно знает, что ты эксперт-криминалист.

— Эксперт-криминалист может интересоваться антиквариатом, а вот следователь, который расследует дело об этом самом антиквариате — нет.

Антыхину нечего было ответить, он только согласно кивнул головой.

Войдя в магазин, Романов опешил. Кроме миловидной девушки за прилавком и огромного парня спортивного телосложения, в форме охранника, в магазине больше никого не было.

— Здравствуйте. Что вас интересует? — мило улыбнувшись, спросила девушка.

Романов оглядел полки за её спиной, на которых стояли предметы старины: подсвечники, вазы, настенные часы с маятником…

— У вас есть предметы быта или украшения древней Скифии? — быстро нашёлся Романов. — Понимаете, я коллекционер…

— Ну, что вы, — удивилась девушка. — Это очень дорогие вещи. Они есть только в городском музее или изредка встречаются у частных коллекционеров.

— А нельзя ли встретиться с вашим директором?

Романов сделал шаг в сторону двери, на которой висела табличка «Посторонним вход воспрещён». Перед ним вырос молчаливый охранник.

Девушка тут же спохватилась:

— Приходите завтра утром. Сегодня у нас рабочий день заканчивается. Возможно, директор вам чем-то и поможет.

Романову ничего не оставалось, как поблагодарить девушку и тихо ретироваться.

В автомобиле его поджидал изнывающий от нетерпения Антыхин. — Ну? — спросил он.

— В магазине кроме охранника и продавщицы…

Кстати очень миловидная девушка.

— Не отвлекайся, Романов, — почти застонал Антыхин.

— Да, так вот, в магазине, кроме вышеназванных особ больше никого не было. Проникнуть в служебные помещения не представлялось возможным. Хотя, не сомневаюсь, именно там скрылись твои клиенты.

— Значит так, Коля, теперь ты сиди в машине, а я обойду магазин с тыла. Окна там, надеюсь, есть, может быть, что-то и увижу. Если что, мобильный у меня включён…

— Постарайся вернуться Антыхин. Помни у тебя есть друг и ему будет очень грустно, если ты падёшь смертью храбрых.

И Романов смахнул со щеки фальшивую слезу.

— Ладно тебе, хохмач, — отпарировал Антыхин. — Интеллигенция не стреляет в любопытных сыщиков.

— Она их травит ядом. Прошу тебя, Антыхин, не пей яд.

— Это обещаю, — улыбнулся Антыхин, выходя из машины.

Во дворе магазина было тихо и темно. Только тускло светилось маленькое окно подвального помещения. Антыхин лёг на землю, стараясь заглянуть в узкую щёлку между оконной рамой и занавеской. Сильного удара в затылок Антыхин почти не почувствовал. Что-то горячее обожгло голову, и он мгновенно потерял сознание.

 

11 Афины (до н. э.)

Анахарсис и его новый друг Савлий высадились в Пирейской гавани поблизости Афин. По петляющей дороге засаженной оливами и кипарисами, они стали подниматься вверх. Там, едва видимый за дымкой струившегося от зноя воздуха, на склонах зелёных холмов, раскинулся город их мечты. В пути они испытывали сильное смущение, не зная как себя вести. Они понимали, что видавшие их смеются над скифским убранством. К тому же рубаха на теле Савлия была совершенно изорвана. Не выручал и широкий плащ Анахарсиса наброшенный на плечи его нового друга. Если в Ольвии скифы часто бывали, и никто на них не обращал особого внимания, то здесь кочевники в кожаных одеждах были в диковинку. У путешественников даже появилось желание, только взглянув на Афины, немедленно отправиться назад. Но постепенно к вечеру дорога становилась всё пустыннее, и путешественники получили возможность спокойно любоваться окружающим. Кипарисы и оливы по краям дороги сменили высокие священные сосны. Впереди в угасающих лучах солнца уже хорошо были видны Афины, но ночью друзья не решились войти в город. На ночлег они расположились прямо здесь, на краю дороги, укрывшись плащом. Савлий уснул мгновенно, а Анахарсису не спалось. Он лежал на ложе из веток и трав и смотрел на темнеющий купол неба, на котором всё явственнее проступали россыпи крупных звёзд. Некоторые из них вдруг срывались с небесного свода и стремительно падали вниз. «Вот ещё одна загадка, которую я бы хотел понять», — успел подумать Анахарсис засыпая.

Проснулись они задолго до рассвета, когда ночное небо только начинает светлеть. Поёживаясь от утренней прохлады, путешественники быстро преодолели оставшийся путь и вошли в ещё сонный город, радуясь, что некому обращать на них внимание. Первым увиденным ими афинским гражданином оказался шустрый мальчишка лет десяти. Он вызвался проводить их в Керамику, один из кварталов Афин, где, по словам Савлия, жил его побратим Токсарис. Дом земляка почти не искали. Ещё издали Токсарис заметил необычных путешественников. Сначала его внимание привлекла скифская одежда, а затем он без труда узнал Савлия, да и самого Анахарсиса, виденного им уже однажды в Скифии.

— О, Боги! — воскликнул Токсарис. — Неужели я вижу перед собой посланцев моей Отчизны!

Путешественникам трудно было узнать в статном эллине, одетым в элегантный хитон, с выбритой бородой, без пояса и без оружия своего земляка. Токсарис крепко обнял Савлия и протянул руку для приветствия Анахарсису.

— Не ты ли Анахарсис, сын Гнура? Твой род знатнейший, один из самых первых в Скифии.

Анахарсис растрогался от сознания того, что за тысячи стадий от родной земли этот человек помнил его и оттого, что он обратился к нему на родном языке. Пусть он поменял одежды, но язык не забыл.

— А ты, друг, откуда знаешь меня? — спросил Анахарсис.

— Да ведь я сам происхожу оттуда, из вашей земли, а имя моё…

— Имя твоё Токсарис, — прервал его Анахарсис. — Савлий мне поведал о тебе. Из любви к Элладе покинул ты Скифию, и живёшь здесь уважаемый лучшими людьми.

— Да я тот самый.

— Позволь нам с Савлием стать твоими учениками в Элладе, — скромно сказал Анахарсис. — Ради наших отеческих Богов, возьми нас, Токсарис, будь нашим руководителем и покажи всё лучшее в Афинах.

— Я рад служить вам и быть вашим учителем, — смутился Токсарис. — Если тебя, конечно, устраивает, Анахарсис, что я происхожу не из царского рода и не из колпаконосцев, а из толпы простых скифов, называемых «восьминогие», ибо были у меня пара быков и одна повозка.

— Человека от другого человека отличает не знатность, а знания и ум. Мы готовы слушать тебя Токсарис, — сказал Анахарсис.

Савлий с готовностью кивнул головой, подтверждая слова Анахарсиса.

— Войдите в мой дом, — пригласил дорогих гостей растроганный встречей Токсарис.

Гости поднялись по короткой каменной лестнице и, минуя миниатюрный сад, вошли в дом.

В комнате для гостей царил полумрак, приятная прохлада ласкала тело. Токсарис усадил гостей на скамьи с изголовьями, а сам сел в хрупкое кресло, ножки которого, словно рога критских быков, острыми концами вонзались в мозаичный пол.

— Ты стал богат, побратим мой, — сказал Савлий, восторженно осматривая помещение.

— Богатство даёт уверенность, друзья — радость общения, — улыбаясь, дипломатично ответил Токсарис.

Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли две красивые юные рабыни. Одеты они были в светлые хитоны и обуты в лёгкие сандалии. Тела девушек под тканью легко угадывались, но они вызывали не столько эротическое желание, сколько восхищение, какое могут вызывать статуи в храмах.

— Нравятся? — кивнув на девушек, спросил Токсарис.

— Нет слов, как они прекрасны, — ответил Анахарсис, — но девушки Скифии тоже красивы, пусть и не так ухожены, как эти рабыни.

— Мы пришли в Афины за истиной, а не за любовью, — добавил Савлий.

— Кто знает, где истина, — задумался Токсарис. — Может быть она в любви, а возможно в вине, — неожиданно засмеялся он. — Вина и фруктов! — приказал Токсарис девушкам.

Рабыни побежали исполнять приказание, а вскоре вновь появились в комнате, неся в руках кувшины с вином и ключевой водой. Следом за ними вошли ещё две рабыни. На серебряных подносах они внесли фрукты, пшеничные лепёшки и чаши для питья, изукрашенные чёрными и белыми полосами. Небрежным взмахом руки Токсарис отпустил девушек. Он наполнил чаши гостям водой, слегка подкрасив вином. Утолив жажду, Анахарсис и Савлий с удовольствием приступили к трапезе. Токсарис, чтобы развлечь гостей, вновь хлопнул в ладоши. За стеной заиграла флейта и на середину комнаты выпорхнула танцовщица, распространяя в комнате запах розового масла. Прозрачный серебристо-белый хитон подчёркивал линии, её обнажённого тела. Она была небольшого роста, крепкая и полногрудая. Её светлые волосы, столь необычные в этих краях, метались по плечам. Маленькие ножки то поднимались, то опускались в такт музыке. Темп танца всё убыстрялся… Анахарсис, почувствовал, что увлечён её волшебными, почти мистическими движениями. Внезапно музыка резко оборвалась, и танцовщица замерла, склонившись на одно колено. Мужчины одобрительно зааплодировали.

— Как зовут эту девушку? — шепнул Анахарсис гостеприимному хозяину.

— Ну вот, — улыбнулся Токсарис. — Значит, любовь и истина ходят где-то рядом. Или я не прав?

— Возможно, и прав, — улыбнулся ему в ответ Анахарсис.

— Елена! Подойди к гостям! — позвал Токсарис танцовщицу.

Девушка, словно продолжая танец, грациозно подбежала к столу и присела рядом с Анахарсисом.

— Тебе понравилось, как я танцевала? — нисколько не смущаясь, спросила она. — Ты слышал, меня зовут Елена, а тебя?

— Я - Анахарсис, а это мой друг — Савлий. Мы прибыли сюда из далёкой для тебя Скифии.

— Я слышала о вашей стране от Токсариса. У вас нет городов и вы живёте на повозках.

— Это всё, что ты знаешь о нашем крае?

— Нет, теперь я ещё знаю, что в Скифии живут красивые бородатые мужчины.

Гости рассмеялись, поражаясь смелости девушки.

— А что ты знаешь об Афинах? — спросила Елена у Анахарсиса.

— Я знаю, — немного подумав, хитро ответил Анахарсис, — что ваши дома стоят на месте, потому что у них нет колёс, как у наших повозок. А в этих домах живут прекрасные девушки.

— Как много мы знаем о наших народах, — не скрывая иронии, засмеялась Елена. — А хочешь, — вдруг спросила она, — я познакомлю тебя с Афинами?

Анахарсис не привык так свободно, на равных, общаться с женщиной. Он мельком посмотрел на Токсариса, словно ища у него помощи.

— Елена не рабыня, она свободная женщина, — объяснил Токсарис. — И она выбрала тебя. Впрочем, ты вправе отказаться.

Анахарсис неуверенно посмотрел в ярко — синие глаза Елены, а она доверчиво вложила свою руку в его широкую крепкую ладонь.

 

12 Скорая помощь на дому (наши дни)

Как только Антыхин скрылся во дворе антикварного магазина, Романов негромко включил магнитофон в машине и, откинувшись на сиденье, попытался представить себе картину преступления. «Допустим, — рассуждал он, — директор Фейгин, вместе со своим замом, реализует через антикварный магазин богатым клиентам экспонаты музея не выставленные в залах. Но, как говорят, аппетит приходит во время еды. За чашу можно было получить огромные деньги и они, в конце концов, рискнули. Но почему тогда потеряли фигуру скифа в плаще? Куда им было торопиться? И самое непонятное, почему Фейгин обратился в частное сыскное бюро, милиции ему было мало? Одни вопросы, а толковых ответов на них нет». Романов прикрыл глаза, насвистывая, в такт звучащей из магнитофона музыке, модный мотивчик… Внезапно он ощутил тревогу. Выключил магнитофон и прислушался. На пустынной улице было тихо, но вот в тёмной арке, куда вошёл Антыхин, как будто блеснул луч карманного фонарика и тут же погас. Сердце Романова сжалось в предчувствии беды. Он набрал номер мобильного Антыхина. Настойчивый сигнал вызова, словно пытался разбудить телефон Антыхина. Ответа не было. Романов выскочил из машины, как можно тише прикрыв за собой дверь. Прижавшись к стене, он прошёл под аркой и оказался во дворе магазина. Ни одна лампочка на столбах тут не горела, окна были тёмными, практически ничего не было видно. Романов выругался от досады. Слабый свет от мобильного тоже мало помогал. Вытянув вперёд руки, он осторожно обходил двор, пока не споткнулся о ноги Антыхина, который лежал на боку и не подавал признаков жизни.

— Володька! Володька! — закричал Романов, теребя друга.

Рядом из стены торчала ржавая водопроводная труба. Романов с трудом открутил кран, и в его ладонь побежала тонкая струйка воды. Он смочил Антыхину виски и губы, в ответ тот тихо застонал.

— Володька, живой? Слава Богу! — облегчённо вздохнул Романов.

— Я живучий, — ответил Антыхин, с трудом приподнимаясь. — Мы ещё долго жить будем. Врагам на страх, друзьям на радость.

— Шутишь? Уже хорошо, — придерживая друга, сказал Романов.

— Я долго тут лежал, Коля?

— Около получаса. Ты идти можешь?

— Кажется, могу.

Опираясь на плечо Романова, Антыхин, слегка покачиваясь от головокружения, дошёл до машины и почти упал на сиденье.

— Старичок, у тебя весь затылок в крови, — заволновался Романов.

Осторожно пощупав затылок, Антыхин застонал.

— Какая-то сволочь профессионально вырубила меня.

— А кто, не заметил?

— Заметил? Я вообще ничего не помню. Удар сзади и всё, полный покой.

— Тебе надо срочно в больницу, старичок.

— Нет, в больницу не годится. Коля, вези меня домой, а там вызовем моего приятеля из скорой помощи.

* * *

Антыхин сидел на кровати, а миловидная и очень серьёзная медсестра бинтовала ему голову. Врач, уже до этого лечивший раны Антыхина, назидательно говорил:

— Володя, мы сделали всё, что возможно в домашних условиях. Тебя, конечно, надо бы положить в стационар, но раз ты настаиваешь на домашнем лечении, я пока оставлю с тобой медсестру, если будет хуже, она сможет помочь.

— Разве с такой девушкой может быть хуже? — через силу улыбнулся Антыхин.

— Ура! — обрадовался Романов. — Узнаю прежнего Володьку!

— Учти, старый ловелас, — шутливо сказал врач, — многим становилось хуже именно с девушками. Советую расслабиться и отдыхать.

— Есть отдыхать, — благодарно сказал Антыхин, закрывая глаза.

Медленно текло ночное время, тихо стучали старинные часы на стене, доставшиеся Антыхину ещё от дедушки и бабушки. Он проснулся среди ночи и сквозь, едва прикрытые веки, наблюдал за сидящей в кресле медсестрой. Она читала книгу и изредка поглядывала на своего пациента. Антыхину надоело притворяться, и он открыл глаза.

— Девушка! А, девушка! — тихо позвал он.

Встревоженная медсестра подбежала к нему.

— Вам плохо?

— Нет, мне удивительно хорошо. Вы можете выполнить мою просьбу?

— Постараюсь, — недоумённо ответила девушка.

— Снимите, пожалуйста, вашу шапочку.

— Зачем? На работе мне положено быть в белом халате и шапочке, — строго ответила девушка.

— Пожалуйста, я вас очень прошу.

Медсестра недовольно посмотрела, но всё же выполнила просьбу. Золотистой волной густые волосы упали на плечи и рассыпались по белому воротничку халата.

— Спасибо. Очень красиво, — прошептал Антыхин. — Вас, кажется, зовут Елена?

— Да, Елена, — покраснела девушка.

— Можно я буду называть вас просто Лена?

— Конечно можно.

Неожиданно серьёзное лицо девушки осветила улыбка, а ямочки на щеках придали ей особое очарование. Как ни странно, Антыхин только теперь заметил, какие у неё удивительные ярко-синие глаза.

Когда Антыхин проснулся, девушки уже не было, а в кресле сидел Романов. Он внимательно рассматривал пиджак Антыхина.

— Доброе утро, Коля, — с насмешливой грустью поздоровался Антыхин.

— Уже день, больной, — нарочито суровым голосом ответил Романов.

— Возможно, мне пригрезилось, но ещё сегодня ночью, вместо вас господин Романов, в этом кресле сидело юное прекрасное создание.

— Вам не пригрезилось, господин Антыхин, — на иронию иронией ответил Романов. — Между прочим, это юное создание, в отличие от некоторых, не спало всю ночь и ушло домой только часназад.

— Я свинья, — виновато опустил голову Антыхин. — Из-за меня не спала такая чудесная девушка.

— В каком смысле «не спала»? Что-то ты много говоришь об этой девушке. Последние сто лет я не замечал у тебя интереса к женщинам.

— Ах, ты об этом, — кашлянул Антыхин. — Мне просто человека жалко.

— Вот как, человека? — Романов внимательно посмотрел на друга. — Ну-ну.

— А тебя, я вижу, больше мой пиджак интересует?

— Представь себе. Похоже, что на плече пиджака твой обидчик оставил отпечатки пальцев.

— Как это? — не понял Антыхин.

— Во время удара, он, видимо, неосторожно опёрся о твоё плечо. Я пиджак возьму на экспертизу, если ты не возражаешь.

— Спасибо, старик, — растрогался Антыхин. — Что бы я делал без тебя.

Выдал вдруг поэтическую импровизацию Романов.

Антыхин рассмеялся:

— Гениальные строки, Пушкин бы умер от зависти. В награду возьми две бутылки пива в холодильнике.

— Вот это оперативность, — Романов довольно потёр руки.

Только он ушёл на кухню, как на тумбочке возле кровати Антыхина зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал женский голос:

— Доброе утро или скорее день. Это я — Лена. Медсестра.

— Здравствуйте, — ответил не без волнения Антыхин.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Уже хорошо. А если мы с вами завтра вечером встретимся, например, в кафе, буду чувствовать себя ещё лучше.

На другом конце провода молчали. Антыхин почувствовал, как вспотели его ладони. Если бы ему ещё вчера сказали, что после развода с женой, он — убеждённый холостяк, будет назначать свидание девушке, с которой едва познакомился, Антыхин бы просто не поверил. И вот надо же такое. Если она сейчас скажет «нет», он готов будет провалиться сквозь землю от стыда.

— Но вы же меня совсем не знаете, — наконец неуверенно ответила девушка.

— Лена, мне кажется, что я знаю вас не одну тысячу лет.

— Ещё до нашей эры? — засмеялась девушка.

— Да, — почти серьёзно ответил Антыхин.

— Но вы же больны, — ещё слабо сопротивлялась она.

— Моё здоровье как никогда крепкое, Лена.

— Хорошо. Что бы убедиться в этом я встречусь с вами.

«Ах, как она умно сказала «да», — восхищённо подумал Антыхин.

Его не оставляло ощущение, что он действительно знает её много лет.

 

13 Елена (до н. э.)

Часто оставив общество Савлия и Токсариса, вечерами, когда дневной зной сменялся приятной прохладой, Анахарсис любил бродить по Афинам вместе с Еленой. Не спеша, проходили они мимо небольших домов притаившихся в тени огромных олиф, поднимались на вершины холмов, где стояли вечные, как будто готовые взлететь в небо храмы, посвящённые Богам Эллады. Всё чаще их путь пролегал к храму Афродиты — Богини любви. На мраморной площадке окруженной колоннами, у ног статуи Афродиты, Елена казалась младшей сестрой Богини, так она была хороша. Анахарсис чувствовал, что всё больше увлекается этой необыкновенной девушкой, но ничего не мог поделать с собой. Представить свою жизнь без неё он уже не мог. Как-то, когда заметно стемнело, Елене вдруг захотелось прокатиться на колеснице по узкому песчаному берегу вдоль моря. Более сумасбродной идеи нельзя было придумать, но Анахарсис, готовый выполнить любой каприз девушки, молча впрыгнул в колесницу.

Елена сама управляла лошадьми. Анахарсис стоял за её спиной, волосы девушки под напором ветра развивались маленькими змейками и своими острыми концами впивались ему в лицо, но он не отворачивался, а с наслаждением ловил губами золотистые волосы. Девичий хитон развевался, как парус, обнажая её крепкие стройные ноги. Запах юной женской плоти, смешанный с запахом розового масла, будил в Анахарсисе желание. Он едва сдерживал себя, чтобы не схватить в объятия девушку. Вдруг Елена резко осадила лошадей. Колесница упала набок, и они покатились в мягкий песок. Анахарсис, как и положено скифу, ловко перевернулся и вскочил на ноги. Елена лежала с закрытыми глазами, широко разбросав руки и ноги, её чудесные золотые волосы полоскали набегающие на берег волны.

— Елена! — в ужасе едва выговорил Анахарсис.

Он положил ладонь на её грудь и с радостью ощутил учащённое сердцебиение. Внезапно руки и ноги Елены оплели его тело.

— Я люблю тебя, варвар! — страстно прошептала она. — Я люблю твою бороду и странные кожаные одежды. Я люблю твои крепкие мышцы и острый ум! Я люблю тебя всего, всего!..

Анахарсис жадно припал ртом, как припадает уставший путник к чистому роднику, к маленьким немного капризным губам Елены…

Ложем их был песчаный берег, музыкой — шум моря, а покрывалом — огромное небо Эллады.

 

14 В кафе (наши дни)

Несмотря на вечер, в кафе было малолюдно. Не так часто жители Верхнегорска могли себе позволить посещать дорогие точки общепита. Антыхин уже сидел за столиком, когда в кафе вошла Лена. Одета она была в строгий, без претензий, костюм; волосы, на манер древнегреческих статуй, были собраны в пучок на затылке. И ещё что-то неуловимо новое просматривалось в её облике. Антыхин подбежал к ней и проводил к столику. В мягком падающем с потолка свете, на лице девушки был заметен лёгкий макияж. Вот отчего ещё выразительнее стали её немного капризные губы, ещё ярче тёмно-синие глаза.

«Да она же красавица», — вдруг понял Антыхин.

Лена заметила восхищение в его взгляде, на щеках её проступил лёгкий румянец.

Антыхин подал девушке меню:

— Заказывайте, Елена прекрасная.

— Мы же договорились, Владимир Олегович, я для вас просто Лена, — смутилась девушка.

— А я тогда просто Володя. Называя меня по отчеству, вы напоминаете мне о моём критическом возрасте.

— Хорошо. Пусть будет Володя, — всё ещё смущаясь, согласилась она.

Их разговор прервал официант, который с раздражающей любезностью спросил:

— Что будем пить, чем желаете закусывать?

Лена окончательно смешалась. Как видно она была редким гостем подобных заведений.

— Позвольте, я закажу, — пришёл на помощь Антыхин. — Пожалуйста, бутылку красного вина — хорошо бы каберне, фирменный десерт, кофе…

Пока Антыхин заказывал, он не заметил, как за соседний столик подсел высокий молодой человек спортивного телосложения, с короткой солдатской стрижкой. Большие, но глубоко посаженные глаза настороженно смотрели на Антыхина. Официант, приняв заказ у Антыхина, подошёл к молодому человеку. Тот что-то шепнул ему на ухо и через минуту на его столике стоял высокий бокал пива. Но к пиву посетитель почти не притрагивался, он то рассеянно смотрел вокруг, то поглядывал на Антыхина.

Лена и Антыхин были поглощены разговором и совсем не обращали внимания на молодого человека.

— В прошлом году я окончила медицинское училище и сразу же устроилась на работу в скорую помощь, — рассказывала Лена. — Мне было одиноко, а здесь я впервые ощутила, что кому-то нужна. Я ведь выросла в детдоме. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я была совсем маленькой. Вы бы видели, как люди ждут нас. Недавно одной старушке я спасла жизнь…

— У вас лёгкая рука, Лена. Если бы не вы…

— Если бы не я, вы бы сейчас занимались каким-нибудь важным делом, — перебила Антыхина Лена. — У вас, к счастью, оказалось лёгкое ранение.

— Вы себя не цените, Лена. Поверьте, встреча с вами очень для меня важна. Помните, я сказал по телефону, что знаю вас не одну тысячу лет. Это было не совсем шуткой. Скажите, в вашей жизни, когда-нибудь было так: встретили вы на улице совсем незнакомого человека, а у вас такое чувство, будто вы его давно знаете?

— Было, — немного смутившись, ответила Лена. — С вами. Мне тоже почему-то кажется, что я знакома с вами много лет. Поэтому, наверное, и пришла к вам на свидание. У нас ведь свидание, правда?

— Правда. Простите, что задаю вам этот вопрос, но вы так молоды. Сколько вам лет?

— Двадцать, — просто ответила девушка.

«Я ей в отцы гожусь», — с горечью подумал Антыхин.

— Лена, а мне сорок пять. Между нами пропасть.

Он грустно усмехнулся.

— Ну и что? — повела плечами Лена. — Над пропастью можно построить мост.

— А вас не пугает моя профессия? — уже веселее спросил Антыхин.

— У меня профессия тоже не подарок. Наш врач, Александр Павлович, сказал, что вы хороший человек. Я ему верю. А ещё он сказал, что такие, как вы, в наше время большая редкость.

— Вот кому я обязан сегодняшним свиданием с вами. Передайте Александру Павловичу, что я ему очень благодарен.

— Обязательно передам.

В её глазах промелькнул весёлый огонёк.

Не выдержав нарочитой серьёзности разговора, они облегчённо рассмеялись.

— Да! — спохватился Антыхин. — А где же наш заказ? Вот говорят, «рыночные отношения», а обслуживание на прежнем уровне.

Антыхин вынужден был извиниться перед Леной и отправиться на поиски официанта. Тут же из-за соседнего столика поднялся молодой человек и пошёл следом за Антыхиным. В подсобном помещении они столкнулись.

— Владимир Олегович, — заметно волнуясь, сказал молодой человек. — Мне нужно с вами встретиться.

— А мы разве не встретились? — шуткой отделался Антыхин, ища глазами официанта.

— Вы меня не поняли, Владимир Олегович, — неловко кашлянул в кулак молодой человек. — Я работаю в охранной службе антикварного магазина…

Антыхин мгновенно оценил всю серьёзность разговора.

— Когда и где вы хотите встретиться?

— Если можно, завтра у вас в офисе.

— В 9.ОО вас устроит?

Молодой человек согласно кивнул головой и быстро вышел через служебный вход. И тут же, как будто из-под земли вырос официант.

— Ваш заказ выполнен, — преданно улыбаясь, сообщил он.

Антыхину не трудно было догадаться, что официант «потерялся» не случайно, поэтому он только иронично хмыкнул и, поправив галстук, вернулся к своему столику, где его ожидало дивное создание по имени — Лена.

 

15 Любовь и ненависть (до н. э.)

Шли дни… Незаметно для Анахарсиса, Елена стала не только любимой женщиной, но и другом, помощницей в делах. Она знакомила его с обычаями и культурой родных Афин, помогала записывать увиденное на папирусе. Елена была не только красивой, но и умной женщиной, она старалась не надоедать Анахарсису своим обществом и всячески поощряла его дружбу с земляками — Токсарисом и Савлием. Именно Токсарис представил Анахарсиса военным Эллады. Тактика и стратегия греческой армии во время боевых действий стали открытием для Анахарсиса. — Даже войну вы сумели превратить в искусство, — с восхищением говорил он Елене. В её доме он написал рассказы «О военных делах», в стихотворной форме. Ему удалось создать восемьсот стихов на эту важную для скифов тему. Он надеялся, что его труд пригодиться родной Скифии. Но для граждан Афин Анахарсис по-прежнему оставался варваром. Пусть образованным, но чужим. Поворотным событием в его афинской жизни стала встреча с философом Солоном. Ни земляк Токсарис, ни Елена не могли способствовать знакомству с Солоном. Тогда Анахарсис сам пришёл к дому философа. Он приказал одному из слуг доложить Солону, что к нему пришёл скиф Анахарсис, желая посмотреть на него и, если можно, стать его гостем. Слуга, доложив, получил от Солона приказание передать Анахарсису, что отношения гостеприимства завязываются каждым на своей родине. Тогда Анахарсис, подхватив, сказал, что сам Солон теперь на родине и поэтому ему следует заключать связи гостеприимства; изумившись этой сообразительности, философ принял его. Чтобы понять, кто такой его гость, Солон прямо спросил: — Для чего ты прибыл в Афины? Ты проехал немалое пространство суши и переправился через Эвксинский Понт обширный, с какой целью? Анахарсис также прямо ответил ему:

— Чтобы изучить эллинские законы и познакомиться с вашими обычаями.

— Почему ты одет в такие странные одежды? — спросил Солон. — Не вызывает ли твой колпак смех у жителей Афин?

— Я не могу выносить знойных лучей солнца падающих на обнажённую голову, — ответил Анахарсис. — И потом не одеждами отличаются одни люди от других.

— Что тебе понравилось, а что ты осуждаешь в Афинах?

Анахарсис ответил скромно, как подобает гостю:

— Откуда бы мне, блуждающему кочевнику, жившему на повозке и переезжавшему из одной земли в другую, рассуждать о государственном устройстве и учить оседлых жителей в этом древнейшем городе?

— Значит, тебе нравятся наши законы?

Анахарсис замешкался с ответом и всё же он сказал:

— Ваши законы слабее и тоньше паутины. Но это законы, а у нас в Скифии только обычаи. Поэтому я внимательно изучаю вашу жизнь, чтобы обо всём лучшем поведать на моей родине.

Анахарсис и Солон ещё долго говорили, из стремления понять друг друга. Когда солнце село за Акрополем, они расстались друзьями.

После того, как Анахарсис был принят в доме Солона, многие видные афиняне пожелали видеть его своим гостем. К его мнению прислушивались, его изречения передавались из уст в уста:

— Анахарсис сказал, что виноградная лоза приносит три кисти: первую — удовольствия, вторую — опьянения, третью — отвращения.

— Он выразил удивление тому, что у нас состязаются художники, а судят их не художники.

— Анахарсиса спросили, как можно не сделаться пьяницей, он ответил: «Если иметь перед глазами безобразия пьяных».

— Узнав, что корабль имеет в толщину четыре пальца, он сказал, что настолько плывущие в нём удалены от смерти.

— Толпа окружила Анахарсиса и стала смеяться над его происхождением, он сказал: «Мне позор отечество, а вы — своему отечеству».

— На вопрос, что у людей хорошо и дурно, он сказал: «Язык».

— Когда его спросили, какие корабли безопаснее, он ответил: «Вытащенные на берег».

* * *

Елена была по-настоящему счастлива. Она не ошиблась в своём избраннике, угадав в нём не только сильного мужчину, но и человека наделённого Богами талантом.

Серебристо-зелёная листва олив шепталась над головами влюблённых. Мягкая трава ласкала ноги. Елена сидела на коленях Анахарсиса, крепко прижавшись к его груди. Он обнимал её как ребёнка и тихо, убаюкивая, напевал гортанную песню своей родины.

— Скажи мне, любимый, — спросила Елена. — Ты не покинешь Афины?

— Об отъезде я пока не думаю. Слишком хорошо мне с тобой, — он нежно поцеловал глаза Елены. — Но я не могу жить здесь вечно.

— Зачем вечно. Проживи в Афинах одну свою жизнь, как Токсарис, — хитро прищурившись, сказала Елена.

— Ни другой жизни, ни другой родной земли у меня нет. Ты должна понять, Елена, что где-то люди живут хуже, чем в Элладе. Намного хуже. Я хочу вернуться домой, чтобы в Скифии были такие же города как у вас, чтобы наши храмы были лёгкие и светлые подобные вашим, я мечтаю о расцвете культуры и ремёсел, где сейчас пасутся дикие кони посреди огромных бескрайних степей. Папирусы с моими рассказами «О военных делах» я привезу на родину, и мы создадим армию способную защитить новую Скифию…

Елена заметила, как ярко вспыхнули глаза любимого, одновременно пронизывающие и добрые. Он откинулся немного назад. Взгляд его блуждал где-то далеко отсюда, как будто он хотел заглянуть за горизонт. Там среди диких степных просторов его фантазия возводила идеальное государство. Она ещё крепче прижалась к нему, словно боялась уже сейчас утратить дорогого ей человека.

— И мы никогда не увидимся? — робко спросила Елена.

— Да, я оставлю Афины, — твёрдо сказал Анахарсис. — Но сердце моё будет с тобой, и когда-нибудь я вернусь к тебе навсегда. Потому что тело не может жить без сердца.

Неожиданно Елена вскочила с колен Анахарсиса и побежала на вершину холма, к храму Деметры — Богини плодородия. У подножья храма, повернувшись к любимому лицом, она закричала: — Я буду ждать тебя, милый! Я создам храм

твоего сердца! Там на мраморной площадке я буду молить Богов о твоём возвращении!

И так же, вдруг, она сбежала с холма вниз к Анахарсису.

— Послушай, я же забыла тебе сказать, скоро праздник Деметры. В честь Богини в амфитеатре будет дана премьера трагедии Зевскипа «Гиганты». А если трагедия, значит, женщины могут присутствовать на представлении.

— А если комедия? — удивился Анахарсис такой избирательности афинских законов.

— Увы, — вздохнула Елена. — Бывать на комедиях женщинам запрещено. Наверное, наши законники думают, что смех вреден женщинам, — Елена капризно повела плечиками. — Но даже во время трагедии мы должны сидеть отдельно от мужчин. Разве это справедливо? Только на местах предназначенных для почётных людей города, в нижних трёх рядах, женщины и мужчины сидят рядом. Думаю, мы с тобой получим такое право. Она порывисто обняла Анахарсиса сзади, скрестив руки на его груди.

— Давай до твоего отъезда никогда не будем расставаться, чтобы хоть чуточку надоесть друг другу.

Анахарсис хотел, было, повернуться к ней, но она остановила его:

— Не нужно. Я не хочу, чтобы ты видел мои слёзы.

* * *

Перед рассветом, в день праздника Деметры, афиняне собрались в храме Богини. Верховный жрец поднял руку:

— Богиня плодородия! Слушай нас!..

Но едва утренние лучи солнца начали ласкать землю, некоторые афиняне стали покидать храм, чтобы успеть занять лучшие места в амфитеатре. Только первые три ряда, предназначенные для почётных граждан, пустовали, никто из простых людей не посмел сесть на эти места.

Афинский амфитеатр считался лучшим во всей Греции. В день премьеры его подновили и навели почти идеальную чистоту. Дорожки между рядами посыпали белым песком. В Афинах, как и в других греческих городах, люди с удовольствием ходили на театральные спектакли, поэтому во второй половине дня весь амфитеатр гудел как растревоженный улей. Улыбаясь, люди приветствовали друг друга: — Хайре! (Радуйся). К началу спектакля зрители уже не сдерживали своих эмоций. Они аплодировали, стучали ногами, свистели от нетерпения. Наконец в амфитеатр вошли почётные люди Афин. Чести быть среди них удостоились Анахарсис и Елена. Но ни Савлий, ни даже Токсарис не получили такого права. Они сидели в верхних рядах. Анахарсису было неловко перед друзьями, но в тоже время он был польщён тем вниманием, которое ему оказали греки. Многие афиняне приветствовали его взмахом руки и он, улыбаясь, отвечал им:

— Хайре!

Анахарсис был впервые на таком зрелище, и Елена подробно объясняла ему устройство театра:

— Круглая площадка перед нами, в центре амфитеатра, покрытая мрамором, называется орхестрой, здесь будет петь и танцевать хор. А за орхестрой, видишь двухэтажное помещение? Первый этаж с колоннами — это скена, на ней играют актёры, а на втором этаже — чердак для декораций…

Елена не успела договорить, как на сцену вышел актёр в одежде одной из девяти муз, покровительницы трагедии — Мельпомены. Его лицо закрывала большая маска с открытым ртом — рупором, а ноги были обуты в высокие сандалии — котурны, благодаря таким нехитрым приспособлениям, зрители, даже самых дальних рядов амфитеатра, могли хорошо слышать и видеть актёра. Зрители постепенно затихали. Громогласным голосом актёр объявил:

— Граждане Афин! Вы увидите сегодня пьесу Зевскипа «Гиганты»!

— Это так прекрасно, — шепнула Елена Анахарсису. — Сейчас ты увидишь чудо!

Аплодисменты перешли в бурную овацию. Но вот зазвучали фанфары, и начался спектакль. Зрители с напряжённым вниманием в благоговейной тишине следили за действием. Эта тишина не нарушалась даже тогда, когда меняли декорацию. Только Елена, от переполнявших её чувств, не выдерживала и шептала Анахарсису:

— Прекрасный спектакль! Правда? Ну, разве это не чудо?

Анахарсис, не в силах оторваться от спектакля, так же восторженно отвечал:

— Я счастлив, что вижу всё это!

Когда спектакль закончился, зрители ещё какое-то время сидели тихо, а потом вскочили с мест, закричали и зааплодировали. Актёрам под ноги полетели цветы.

После представления афиняне не торопились расходиться, они увлечённо обсуждали пьесу и игру актёров. Только некоторые зрители потянулись к выходу. И никто не обратил внимания на усиливающуюся духоту и тёмное беззвёздное небо. Вскоре над Афинами послышались раскаты грома и засверкали молнии. Крупный град, величиной с голубиное яйцо, вначале редко, а потом всё чаще стал падать на землю. Люди, прикрываясь зонтиками от солнца, в панике побежали из амфитеатра. Внезапно чёрный купол неба на два лоскута разорвала длинная огненная дуга и своим острым концом вонзилась в деревянную пристройку за скеной. Сразу же на месте пристройки запылал огромный факел. Чёрный дым ветер понёс в сторону убегающих зрителей. Это было грозное зрелище: в тёмном небе беснуются молнии, грохочет гром, едкий дым стелется по земле. Обезумевшие от страха люди любой ценой прорывались к выходу. Сильные отталкивали слабых. В толпе уже были первые жертвы.

Анахарсис принял единственно правильное решение. Он подхватил на руки побледневшую Елену и понёс её подальше от толпы на свободную середину амфитеатра. Вот где пригодился широкий скифский плащ. Он накрыл им Елену и себя. Они оказались, словно завёрнутые в плотный кокон. Глухо стучал по кожаному плащу теперь безопасный для них град, даже дым почти не проникал в их убежище. Влюблённые, утратив чувство опасности, забылись в поцелуе. Вскоре то ли град сбил пламя, то ли полностью выгорела пристройка, но пламя погасло…

Когда град прекратился, Анахарсис всё ещё держал Елену на руках, прижавшись щекой к её щеке. Он сделал попытку сбросить плащ, но она сказала:

— Подожди. Поцелуй меня ещё раз. Мне было так спокойно и надёжно с тобой.

Анахарсис нежно поцеловал Елену, а плащ, уже не придерживаемый Анахарсисом, сам упал на мраморные плиты. То, что они увидели, было ужасно. Десятки человек неподвижно лежали у выхода из амфитеатра. Раненые стонали и просили о помощи. Анахарсис и Елена бросились к несчастным, пытаясь хоть как-то облегчить их страдания. Появились воины с носилками. Тем, кто подавал признаки жизни, оказывали помощь и быстро выносили за пределы амфитеатра. Неподвижных людей пытались привести в сознание. Лужи воды залили проходы между скамьями и маленькими ручейками стекали вниз к орхестре. За скеной, вместо деревянной пристройки, нелепо торчали вверх две обгорелые балки. С трудом верилось, что совсем недавно здесь главным действующим лицом было искусство театра. Суровая правда жизни разрушила прекрасную иллюзию.

— Вот кто виноват в наших бедах! — выкрикнул какой-то раненый старик, указывая рукой на Анахарсиса.

От неожиданности Анахарсис вздрогнул. Елена попыталась прикрыть его собой от горящих глаз старика.

— Пойдём, Елена, — стараясь быть спокойным, сказал Анахарсис, беря её за руку. — Этот человек обезумел от боли. Он плохо понимает, что говорит.

Они поспешно пошли к выходу, слыша за собой проклятия раненого. Анахарсис даже не предполагал, что этот эпизод будет иметь продолжение.

* * *

Савлий и Токсарис не находили себе места, волнуясь о судьбе Анахарсиса и Елены. Потеряв их в толпе, они попытались отыскать влюблённых на площади, где временно размещали тяжелораненых в амфитеатре, но тщетно. Все вокруг были раздражены, и каждый думал о себе и своих близких. Токсарис и Савлий вернулись домой, и приготовились к самому худшему.

Была глубокая ночь, когда раб доложил о прибытии Анахарсиса и Елены. Не сдерживая радости, Савлий и Токсарис бросились к входной двери. Подхватив измученных друзей под руки, они ввели их в комнату. Рабы, по распоряжению Токсариса, принесли сухую одежду. Елена, переодевшись в красно-золотистый хитон, устало прилегла на ложе. Несмотря на бледность, она не утратила своей красоты, и мужчины невольно залюбовались ею. Анахарсис впервые в жизни надел греческую одежду. Тёмный хитон подчёркивал его аскетическое лицо и стройную фигуру, там, где одежда не прикрывало тело, на руках и ногах чётко выделялись мышцы.

— Да ты атлет, друг мой! — воскликнул Токсарис.

С улыбкой, осматривая себя, Анахарсис спросил Елену:

— Нравлюсь ли я тебе в такой одежде?

— Не знаю, — ответила Елена, с любопытством глядя на Анахарсиса. — Как странно, в греческом хитоне ты мне кажешься чужим. Почему так?

— Нельзя на черепаху надеть панцирь улитки, — сказал Анахарсис, обнимая Елену.

Она доверчиво прижалась щекой к его плечу, поминутно вздрагивая не столько от прохлады, сколько от перенесённых испытаний.

Раб внёс в комнату треножник с горящими углями и кувшин вина. Стало заметно теплее, а вино немного успокоило Елену и придало бодрости мужчинам. Едва завязалась беседа, как в комнату вошёл встревоженный раб.

— Господин, — обратился он к Токсарису. — У меня для тебя важное известие.

— Простите, друзья, — сказал Токсарис и вышел из комнаты вместе с рабом.

Вернулся Токсарис явно обеспокоенный. Не заметить этого было невозможно.

— Я вижу, ты принёс плохие известия, — сказал Анахарсис. — Но не бойся их сообщить. Не ты их причина, ты только рассказчик.

Токсарис обвёл взглядом друзей.

— Раб сообщил мне, что у храма Деметры собралась толпа разгневанных граждан. Они обвиняют в сегодняшней трагедии тебя Анахарсис и считают, что Боги против твоего присутствия в Афинах.

— Да как они смеют! — возмутилась Елена.

— Смеют, — спокойно сказал Анахарсис, точно был готов к такому развитию событий. — Эти люди у себя дома, а я незваный гость. К ним лучше прислушаться, иначе они не успокоятся. Если я не покину Афины, гнев толпы падёт и на вас, мои друзья.

Анахарсис встал, стараясь не смотреть на Елену.

— Вот моё решение. Я сейчас же оставлю Афины.

— А как же я? — прошептала Елена.

— Ты нужен нам! — почти одновременно воскликнули Савлий и Токсарис.

— Друзья, не разрывайте моего сердца!

Анахарсис отпил из чаши глоток вина и сел в кресло, обхватив голову руками.

— Мне знакомо поведение толпы, — с отчаянием сказал он. — Боги отобрали у них разум, а обезумевшие люди способны на самые ужасные поступки. Как испуганное стадо животных, они всё сметают на своём пути.

В подтверждение его слов, за стеной дома послышался какой-то шум и угрожающие выкрики. В комнату вбежал трясущийся от страха раб.

— Господин! Толпа уже здесь! Они требуют, чтобы им выдали Анахарсиса. В руках у них камни и палки!

— Вот. Как видите, я был прав, — грустно сказал Анахарсис. — Они уже желают крови.

Анахарсис решительно встал с кресла.

— Мне пора. Я выйду к ним.

— Нет! — закричала Елена, обхватив ноги Анахарсиса. — Не пущу! Эти люди не достойны даже следа твоих ног.

— Мне пора, — отстраняя Елену, сурово повторил Анахарсис.

— Неужели ничего нельзя сделать? — заметался Савлий.

— Ты не имеешь права принимать такое решение, — требовательно сказал Токсарис. — Ты великий человек. Твои мысли принадлежат миру.

Анахарсис был непреклонен.

— На папирусе останутся мои рассуждения и выводы, люди, надеюсь, прочитают их. Елена сохранит мои труды.

— Нет! — всплеснул руками Токсарис. — Ты нужен нам живой. В моём доме есть потайной ход. Мы спасём тебя!

Не дав опомниться Анахарсису, он повесил ему на плечо дорожную сумку, с которой тот никогда не расставался, и потащил его за собой. Елена и Савлий быстро последовали за ними. На кухне Токсарис приподнял мраморную плиту, и все увидели каменные ступени ведущие вниз. Крики и шум на улице усилились и явственно долетали даже сюда.

— Быстрее, друзья! Быстрее! — поторапливал Токсарис, снимая со стены светильник, чтобы не заблудиться в тёмном подземелье.

Как только беглецы спустились по сырым и скользким ступеням вниз, раб задвинул дрожащими руками плиту. И надо сказать вовремя. Выломав дверь, в комнату ворвалась толпа.

* * *

На поверхность беглецы вышли далеко от дома Токсариса. Оглянувшись, они поняли, что находятся в двадцати локтях от усадьбы философа Солона на окраине Афин.

— Этим ходом, друзья, — признался Токсарис, — я никогда не пользовался. О нём мне рассказал прежний хозяин моего дома. И то, что мы окажемся здесь, я, признаюсь, не предполагал. Боги покровительствуют нам.

— Если Боги вывели нас к усадьбе Солона, — сказал Анахарсис. — Я бы хотел попрощаться с этим достойным человеком.

— Спасибо за доброе слово обо мне, милый друг.

От ворот усадьбы отделилась фигура человека, завёрнутая в плотную ткань. Когда человек подошёл ближе, все узнали в нём Солона.

— Я наслышан о твоих несчастиях, Анахарсис. И всё же я надеялся, что ещё увижу тебя. Боги подарили мне радость встречи. Ты прости обезумевших людей, они, как малые дети, сами не ведают, что творят. Им нужен был виновный, и они его нашли. Поверь, пройдёт время, и афиняне вновь с радостью будут встречать тебя.

— Я не в обиде на Афины, — успокаивая Солона, сказал Анахарсис. — Очень многому я научился в этом городе. Многое понял. Здесь я познал любовь и нашёл новых друзей. Ты один из них.

Растроганный Солон хотел что-то сказать, но вдалеке послышался нарастающий вой толпы, над крышами домов замерцало зарево от факелов.

— Друг мой, время не терпит, — заволновался философ. — Возьми мою колесницу. Благодаря Богам выглянула луна — ты быстро доедешь до Пирейской гавани. А там ты всегда найдёшь корабль, уплывающий в Ольвию, что рядом с твоей родиной.

Рабы открыли ворота и колесница, запряжённая четвёркой великолепных лошадей, выехала на дорогу. Чёрный раб эфиоп управлял этим быстроногим экипажем.

— Нам не нужен возница, — с непререкаемой твёрдостью сказала Елена. — Я сама отвезу Анахарсиса в гавань. Себе я доверяю больше, а к вечеру колесница будет стоять у тебя в усадьбе, Солон.

Анахарсис по очереди обнял друзей. Каждый хотел сказать что-то важное на прощание, но крики приближающейся толпы торопили их. Они ещё раз крепко обнялись, в тайне надеясь на будущую встречу. Раб эфиоп сошёл с колесницы, и Елена заняла его место. Взявшись за вожжи, она ждала Анахарсиса.

— Гелийане! (Будьте здоровы) — попрощался по греческому обычаю Анахарсис.

— Гелийане! — ответили ему друзья.

Анахарсис вскочил в колесницу, Елена тронула вожжи и вывела коней на дорогу. Анахарсис не выдержал и оглянулся, стараясь запомнить лица друзей.

— Пошли! Вперёд! — закричала Елена и щёлкнула кнутом.

Колесница стремительно понеслась по мощёной дороге.

* * *

Рассвело. Над Пирейской гаванью небо было чистое и глубокое, как будто и не гневались сегодня Боги, бросая с вершины Олимпа молнии и град. Ласковые голубые воды Понта Эвксинского казались гладкими, как зеркало, до самого горизонта. Елена и Анахарсис стояли у трапа большой триеры, которая держала путь в Ольвию с товарами для степных народов. В трюмах корабля хранились амфоры с вином, оружие и украшения из драгоценных металлов для знати. Елена и Анахарсис смотрели в глаза друг другу и молчали. Все слова были сказаны. Они ещё были рядом, но уже далеко. Под свежим ветром едва трепетали паруса триеры, в ожидании команды отплытия гребцы опустили вёсла в воду…

И вдруг Елена сказала:

— Ты говорил, милый, что познал в Афинах любовь и нашёл друзей, но ты не узнал, что такое быть отцом. Когда ты вернёшься, у тебя будет такая возможность.

— Что? — не понял сразу Анахарсис.

— Дай мне твою руку. Положи вот сюда, под сердце. Скоро тут будет биться второе, маленькое сердце. Сердце твоего ребёнка.

Анахарсис подхватил на руки Елену. Слёзы радости и печали выступили на его глазах.

— Спасибо тебе, любовь моя! Я вернусь! Я обязательно вернусь! — с верой в их счастливое будущее, несколько раз повторил он.

Елена сняла с шеи гемму на золотой цепочке и положила ему в ладонь. На гемме в профиль была изображена девушка, удивительно похожая на Елену. Анахарсис в последний раз прижал к себе любимую, расцеловал её глаза, руки и побежал по трапу на корабль.

— Хайре! — крикнула ему в след Елена.

— Хайре! — ответил он ей с борта корабля.

Хайре — радуйся. Даже если не повезло — радуйся. Даже если печаль на сердце — радуйся.

Слёзы бежали по лицу Елены, но она улыбалась. Такой и запомнилась она Анахарсису.

 

16 Неожиданный помощник (наши дни)

Ровно в 9.00 в офис частного сыскного бюро, вошёл молодой человек спортивного телосложения, который вчера в кафе, несомненно, заинтриговал Антыхина. Назначая ему встречу, Антыхин предчувствовал, что получит важную информацию, и не ошибся. Едва только здоровяк сел в предложенное ему кресло, как сразу озадачил признанием:

— Простите, Владимир Олегович, это я вас во дворе магазина ударил… Простите.

— Н - да, — от удивления Антыхин даже хохотнул. — Впервые в жизни у меня такое. В меня стреляли, машиной сбивали, по телефону угрожали, но чтобы после этого извиняться приходили…

— Простите, — ещё раз повторил молодой человек, опуская голову. — Ей Богу, думал вор.

— Чем же вы меня? — машинально коснувшись затылка, поморщился Антыхин.

— Рукояткой пистолета. Газовый мне выдали. Вы только не подумайте, что я вас потом бросил… — он осёкся. — Можно я всё по порядку?

Посетитель старался не смотреть в глаза Антыхину, который даже почувствовал жалость к нему.

— Ладно. Забудем, — сказал Антыхин. — В конце концов, я сам виноват. Нехорошо в чужие окна подглядывать. Зовут вас как?

— Костя. Костя Драч, — оживился парень. — Охранник антикварного магазина.

— Рад встретить совестливого человека, — всё ещё продолжая удивляться, сказал Антыхин. — Но как я понимаю, вы ко мне не только просить прощения пришли?

— Нет, конечно, — смутился Костя. — Правильно, что вы нашим антикварным магазином заинтересовались.

— Почему вы так думаете? — с интересом спросил Антыхин.

— Дела у нас, прямо скажу, криминальные творятся.

— В чём же криминал? — напрягся Антыхин.

— Наш завмаг Кравец, вместе с директором краеведческого музея Фейгиным и его заместителем, тёмными делами занимается.

— Какими делами?

— Завмаг постоянно поддерживает связь с частными коллекционерами нашего города…

— И сколько же их у нас? В нашей провинции-то?

— С десяток наберётся, Владимир Олегович, — почему-то шёпотом сказал Костя. — Думаю, они не настоящие коллекционеры, а просто денежки у них водятся, вот они и вкладывают свои средства в антиквариат. Прокашлявшись, он уже смелее продолжил:

— Как правило, завмаг получает заказ от какого-либо коллекционера на предмет старины и сообщает директору музея или его заму чего желает клиент. Если в запасниках музея есть нужный экспонат, они доставляют его в антикварный магазин. Продажа, понятно, происходит не за прилавком, а в кабинете завмага. А за свой заказ коллекционеры, бывает, выкладывают не одну тысячу…

— Долларов? — счёл нужным уточнить Антыхин.

— А чего же ещё? — усмехнулся Костя. — Не наших же, деревянных. Я служу в магазине больше года и всю эту цепочку «украл — продал» хорошо понял. Противно мне всё это. Но что поделаешь, деньги мне за охрану, а больше за молчание, вполне приличные платят. Но теперь всё. Баста.

— Что так? Отчего вдруг бросаете такую «выгодную» работу?

— Из-за вас.

— Из-за меня? Любопытно.

— Я когда вас, простите, ударил, то побежал доложить завмагу, что, мол, ворюгу оглушил. У него в кабинете были как раз Фейгин и его заместитель. Решили они втроём на вас посмотреть, а потом милицию, говорят, вызовем. Осветили ваше лицо фонариком. Вы на боку лежали и дышали, Слава Богу. Директор музея Фейгин, как только вас увидел, сразу за сердце схватился. «Я же, — говорит, — заказал ему чашу отыскать, а он нам на пятки наступает». И зло выругался.

— Фейгин выругался? — удивился Антыхин.

— Это он с виду такой интеллигентный да воспитанный, — ухмыльнулся Костя. — А послушали бы вы, когда они втроём прибыль делят. Просто уши вянут.

— Вы, что же, при дележе присутствовали?

— Нет, конечно. Я у кабинета завмага часто на охране стоял. Всякое слышал.

— А вы знаете, о какой чаше упоминал Фейгин?

— Ещё бы. Об этой чаше весь город говорит.

— Значит, получается, что ни Фейгин, ни его компания к пропаже чаши не имеют никакого отношения?

— Получается, что так, — почему-то извиняясь, сказал Костя.

Антыхин встал и прошёлся по офису. Подумать ему было о чём.

Костя неожиданно засмеялся.

— Вот дела! Вор у воров украл.

— Да нет, не у воров, Костя, а у музея. А это, простите за хрестоматийность, у нас с вами.

Антыхин вновь сел за стол.

— Давайте продолжим наш разговор. Значит, выбежали они, увидели, что я лежу без сознания и что дальше? Милицию, как я понимаю, они не вызвали?

— Какую там милицию! Такими растерянными я их ещё не видел. Они просто испугались и разбежались, как крысы с тонущего корабля. Я схватил аптечку и побежал во двор, но вас уже не было.

— Костя, — перевёл разговор Антыхин. — Вот вы говорите, что из запасников руководство музея продаёт предметы старинного искусства. Их, что же, никто не контролирует?

— Понимаете, Владимир Олегович, у нас в городе настоящих, профессиональных историков, кроме самих музейных работников, нет. А для дилетантов из управления культуры, которые иногда заглядывают в музей, они копии изготавливают и подменяют ими оригиналы. Прямо в подвале антикварного магазина два ювелира трудятся. В этот подвал вы и пытались заглянуть…

Антыхин всё с большим интересом присматривался к парню.

— Костя, скажите, а откуда вы всё это знаете? Неужели тоже из разговоров подслушали?

— Владимир Олегович, признаюсь вам честно. Я после армии год в милиции служил. Мечтал о работе следователя. А тут мама умерла, отец заболел, младший брат ещё в школе учится. В общем, пошёл охранником. Ну, а когда увидел, какие дела вокруг творятся, стал наблюдать. Хотел, было, в милицию идти и всё как есть рассказать. А тут вы подвернулись.

— Очень удачно подвернулся. Как говорят «под руку», — чуть-чуть поморщившись, сказал Антыхин.

Костя сидел перед ним, как огромный провинившийся ребёнок. Антыхин не выдержал и рассмеялся:

— Не переживайте так, Костя. Я вам очень благодарен.

— Правда? — обрадовался Костя.

— Если я, вдруг, надумаю передать вашу информацию в милицию, сможете там всё подтвердить?

— Конечно, — с готовностью ответил Костя. — Владимир Олегович, я больше в магазине не смогу работать. Возьмите меня к себе помощником.

— А почему не взять? Мне давно помощник нужен. Считайте, что вы у меня на службе. И вот вам первое задание. С работы пока не уходите. За этой компанией нужен глаз да глаз. Короче говоря, мне надо чтобы вы пока там были. Зарплату вы будете получать ежемесячно, каждого пятого числа. От меня лично. Вот только за поиск чаши, как я понимаю, платить будет некому. Ну, Бог с ним, нам истина дороже. Верно, коллега?

— Так точно, Владимир Олегович.

— Вот теперь я вижу, что вы приступили к службе. Вы когда в магазине дежурите, Костя?

— Завтра ночью.

— В подвал, где делают копии музейных экспонатов, сможете попасть?

— Ключи от мастерской только у завмага, но я постараюсь сделать дубликат.

— Вот и отлично. Завтра попробуем снять на видео всё их хозяйство. Договорились?

— Договорились! — радостно кивнул головой Костя. Он вскочил и двумя руками благодарно пожал руку Антыхину.

 

17 Подарок мастера (до н. э.)

Попутный ветер и семьдесят пять сильных молодых гребцов легко домчали триеру к побережью Ольвии. Анахарсис нетерпеливо ходил по палубе, поглядывая то на приближающуюся сушу, то на гемму с изображением Елены, зажатую в ладони. Вскоре корабль вошёл в гавань, постепенно замедляя ход из-за густых водорослей, которые будто щупальца осьминога цеплялись за борта корабля. Причалили в тихой уютной бухте, где вода выглядела застоявшимся болотом. Палуба триеры оказалась на несколько локтей выше пристани, поэтому трап удобно лёг на влажные доски причала. В первую очередь Анахарсис пошёл от пристани на рынок, чтобы приобрести привычную одежду кочевника. Греческий хитон, который оставался на нём после побега из Афин, был уместен здесь в Ольвии, но не на его родине, куда он так торопился. Ему казалось, что сейчас он как никогда нужен Скифии. Анахарсис верил, что новые знания, приобретённые им в Элладе, пригодятся его народу. Прекрасные города зыбкими миражами плыли над степью. Пусть они пока построены только в его воображении, но Анахарсис верил, что мечта обязательно станет реальностью. Грандиозный замысел перестройки скифской державы кружил голову и гнал Анахарсиса вперёд. Из-за поспешного бегства большая часть его трудов осталась в Афинах у Елены и Токсариса, но всё, что было связанно со строительством и архитектурой, скрупулёзно записанное на папирусах, к счастью, осталось лежать в сумке.

На рынке, кроме одежды, Анахарсис приобрёл лошадь золотисто-рыжей масти. Такие лошади отличаются особой выносливостью и легко переносят жажду. Какая-то неведомая сила подгоняла Анахарсиса, впервые он изменил своей привычке путешествовать пешком. Он ловко впрыгнул в седло и тронул поводья…

Радостно забилось сердце Анахарсиса, когда увидел родные степи. Высокая трава почти касалась колен всадника, перед копытами коня взлетали испуганные птицы, разбегались в разные стороны забавные суслики, а высоко в небе кружил орёл. Всё было родным и знакомым…

Но радость встречи с родиной омрачала тоска по Елене. С каждым шагом коня всё больше стадий разделяло их. Он надеялся, что когда вернётся в Афины, греки встретят изгнанника как желанного гостя. Но Анахарсис даже предположить не мог, что по прошествии нескольких лет его образ в Элладе идеализируют и поставят в один ряд с лучшими греческими философами.

Впереди заблестела голубая полоса Борисфена. По мере приближения река становилась всё шире и величавее. На берегах самой полноводной в Скифии реки, жили скифы-пахари, которые сеяли хлеб не для собственного потребления, а для продажи. Их привязанность к земле и позволила Анахарсису предположить, что возможно именно они смогут построить первые города. Он старался не замечать их удручающей бедности. Что поделаешь, Анахарсис был не только прагматиком-философом, но и поэтом-мечтателем. Философ думал и анализировал, а мечтатель в своём воображении видел на берегах Борисфена начало новой истории скифов.

* * *

Священное урочище Эксампей встретило путешественника тишиной. Больше года прошло с той поры, когда Анахарсис покинул этот край. Недавно отшумел праздник «Начало мира», который он не застал и теперь целый год до следующего праздника в урочище можно будет встретить только жрецов. А рядом с этим священным местом располагались редкие стоянки мастеров по литью и ковке металлов. Они изготавливали всё, в чём тогда нуждалось скифское общество, от оружия и предметов быта до изящных украшений. В промежутках между праздниками они создавали свои шедевры, чтобы потом в день праздника продать их.

Анахарсис спешился и повёл лошадь под уздцы. Дальше ехать верхом запрещалось. Несколько в стороне, на расстоянии примерно одной стадии, он заметил чёрную струйку дыма, почти вертикально уходящую вверх благодаря безветренной погоде. Заинтересовавшись, Анахарсис изменил свой путь. Пройдя половину стадии, он услышал звонкие удары металла о металл. Тропинка идущая по краю урочища привела путника к старому дубу, под кроною которого расположились литейная мастерская и кузница, накрытые общей крышей из толстых кожаных шкур. Анахарсису показалось, что когда-то он здесь уже был. Конь, почувствовав человеческое жильё, радостно заржал. Стук в кузнице прекратился и, отодвинув полог, из мастерской вышел чёрный от копоти обнажённый по пояс человек. Черты лица его были Анахарсису знакомы.

— Да благословят тебя Боги! — воскликнул человек, поднимая в радостном приветствии руки. — Я знал, что ты придёшь за своей чашей, Анахарсис!

— За чашей? — удивился Анахарсис.

Человек укоризненно покачал головой.

— Орик всегда выполняет свои обещания.

— О Боги! Прости меня за мою забывчивость, — приложив руку к сердцу, сказал Анахарсис. — Орик! Дай мне обнять тебя.

Похлопав гостя по спине, Орик усадил его на пригорок и вынес из мастерской чашу с настоем травы безыменки. Такой настой не только утолял жажду, но и поддерживал силы раненым и усталым.

— Вот чаша. Из неё ты первый пьёшь на правах хозяина.

Анахарсис хотел, было, рассмотреть чашу, но Орик сказал:

— Сначала выпей.

Анахарсис медленно с наслаждением выпил кисловатый настой.

— Вот теперь смотри, — разрешил Орик.

Такой необычной чаши Анахарсис ещё не видел. Она была сделана из серебра и частично покрыта позолотой. Фигуры воинов, да и самого царя Кадуида, на фризе чаши были плоскими, а его фигура была изготовлена из чистого золота и выглядела почти объёмной.

— Благодарю тебя, Орик. Ты слишком польстил мне. Но я не так богат, чтобы мог купить столь дорогую вещь.

— Ты её не должен покупать, — сказал Орик. — Это подарок от скромного мастера великому философу.

Анахарсис понял, что отказываться не имеет права, иначе обидит мастера. Он, молча, благодарно поклонился. А потом, покрутив в руках чашу, спросил:

— Почему моя фигура так заметна на этой чаше?

— Она станет ещё заметнее, — загадочно ответил Орик. — Когда пройдёт много дней и ночей, когда много вёсен сменят много зим — мастер Орик напомнит людям о тебе Анахарсис и, возможно, о себе, скромном мастере.

 

18 Неопровержимые улики (наши дни)

Уходя, завмаг Кравец пожелал Косте спокойного дежурства и даже пожал на прощание руку. Куда и подевалось его высокомерие при общении с подчинёнными. Костя закрыл парадный вход и сообщил по мобильному Антыхину, что остался в магазине один. Через полчаса, как и было условленно, Антыхин со двора три раза позвонил в служебную дверь.

Антыхин и Костя работали слаженно, по-деловому. Антыхин приготовил видеокамеру, сделал пробную съёмку. Костя вынул ключ от подвала и весело подмигнул Антыхину.

— Пойдёмте, Владимир Олегович?

— Пойдёмте, — коротко ответил Антыхин.

Перед подвальной дверью, Костя включил свет и вставил ключ в замочную скважину. Антыхин начал снимать: Вот Костя открывает дверь. Они входят в помещение, где, по словам Кости, изготавливаются копии музейных экспонатов. Костя беспомощно осматривается. Антыхин прекращает съёмку и вопросительно смотрит на Костю. В помещении нет ничего. Абсолютно. Ни столов, ни шкафов, ни инструментов. Трудно даже предположить, что здесь что-то изготавливают. Нет, конечно, и самих музейных экспонатов. Стерильная чистота. Искать какие-либо следы бессмысленно.

— Владимир Олегович, теперь вы будете считать меня трепачом? — потерянно спросил Костя.

— Успокойтесь, Костя. Я вам верю. Просто ваш завмаг оказался умнее, чем я думал.

— Владимир Олегович, а что если пробраться в запасники музея? Там мы наверняка найдём копии, которыми заменили оригиналы.

— Во-первых, надо уметь отличить копию от оригинала, Костя. Вы умеете?

Костя отрицательно покачал головой.

— Вот и я нет. А во-вторых, в музейные запасники так просто не войдёшь.

Антыхин от досады махнул рукой.

— Ладно, пойдёмте наверх. Нам тут делать нечего.

Костя неловко переминался с ноги на ногу, словно ещё на что-то надеялся. Половицы под тяжестью его большого тела жалобно поскрипывали. Костя, насторожившись на миг, замер, а потом по очереди стал нажимать на доски пола то одной, то другой ногой.

— Владимир Олегович, здесь какие-то пустоты.

Глаза Антыхина вспыхнули надеждой.

— Ну, Костя, если угадали с меня двойной оклад.

— Вы меня завели, Владимир Олегович. Деньги мне, ой как, нужны.

Костя быстро сбегал за гвоздодёром и Антыхин, имея немалый опыт по вскрытию полов, осторожно поднял несколько досок. Под ними оказался плотный слой мешковины. Как только её отвернули, они увидели то, что искали. Антыхин отдал видеокамеру Косте и почти приказал: «Снимайте». А сам принялся дальше срывать доски. Видеокамера бесстрастно фиксировала потрясающую по красоте картину. Здесь вперемежку лежали серебряные браслеты, золотые бусы, серебряные и золотые фигурки животных, костяной гребень с изображением хищника, бронзовые зеркала с ручкой, ожерелья из камней… Антыхин заметил, что некоторые предметы были дублированы. Значит, есть надежда, что не все оригиналы успели уйти в руки заказчиков. Он взял с собой две совершенно одинаковые золотые фигурки вепря. Эти вещественные доказательства он собирался предъявить директору музея.

Как только Костя закончил съёмку, Антыхин обратно накрыл сокровища мешковиной и аккуратно прибил доски. Только очень опытный глаз мог заметить, что кто-то интересовался содержимым подполья.

* * *

Широким шагом уверенного в себе человека, Антыхин вошёл в кабинет директора музея. Надо отдать должное, Фейгин держался прекрасно. Как будто и не видел он, во дворе антикварного магазина, лежащего без сознания Антыхина. Лицо его, казалось, светилось от радости встречи. Трудно было поверить, что этот человек торгует экспонатами музея, точнее ворует их.

— Рад видеть вас, Аркадий Михайлович! — сказал Антыхин. — Следов чаши пока не обнаружено. А что же мои коллеги из милиции? Может быть, у них есть какие-то результаты?

Фейгин нервно поправил дужку очков, видимо уловив в вопросе Антыхина скрытый смысл, пока ему ещё не понятный.

— К сожалению и милиция всё ещё молчит, — вздохнул он. — Как понимаю, порадовать им меня тоже нечем.

— А вот у меня, всё же, есть кое-что для вас, — загадочно сказал Антыхин.

За стёклами очков настороженно сверкнули глаза Фейгина, но, через мгновение, он опять мило улыбался.

— Так какую же радостную новость вы от меня скрываете, Владимир Олегович?

Антыхин решил больше не играть в прятки. Достав из дипломата небольшой свёрток, он подал его Фейгину.

— Посмотрите, Аркадий Михайлович, не вы ли это потеряли?

Фейгин продолжал держаться достойно, хотя руки его предательски подрагивали, когда он разворачивал свёрток. Увидев две совершенно одинаковые фигурки вепря, Фейгин довольно умело изобразил удивление.

— Откуда они у вас?

— Нашёл, — с наивной серьёзностью ответил Антыхин. — В подвале антикварного магазина.

— Вы думаете эти фигурки из музея?

— Вам лучше знать, Аркадий Михайлович.

Лицо Фейгина стало пунцовым, но он не сдавался.

— Вы знаете, сейчас столько мошенников самостоятельно занимаются археологией, по варварски ведут раскопки курганов… Возможно они сдали фигурки в магазин?

— Что ж, возможно, — согласился Антыхин. — Но меня интересует ещё один вопрос. Какая из этих фигурок оригинал, а какая копия?

— Минуточку, — стараясь не смотреть Антыхину в глаза, сказал Фейгин.

Он взял в руки большую лупу и стал внимательно разглядывать фигурки.

— Обе вещи, несомненно, золотые.

— Ну, это я понял.

— Так вы говорите, что одна из них копия? — как-то жалко уточнил Фейгин. — Вы уверенны?

— Уверен.

— Нет-нет, по-моему, оба оригиналы.

— Что ж, спокойно сказал Антыхин, упаковывая фигурки. — Придётся отдать их на экспертизу. В лабораторию МВД.

— Подождите! — наконец откровенно занервничал Фейгин. — Можно я ещё раз посмотрю?

— Можно, — милостиво согласился Антыхин. — Вы только внимательно посмотрите, думаю, это в ваших интересах. Или я ошибаюсь, Аркадий Михайлович?

— Что-то я вас не понимаю, — уклонился от ответа Фейгин. — Вот! Поразительно! — воскликнул он, всё ещё изображая святую наивность. — Вот это копия. Здесь в углублениях фигурка такого же жёлтого цвета, как и на выпуклых местах, а у оригинала в углублениях золото потемнело. Видите, оно даже не жёлтого, а почти чёрного цвета.

— Спасибо. Видите как всё просто. Вы не догадываетесь, кто таким ремеслом занимается?

— Откуда же мне знать? Вы детектив, вам и карты в руки.

— Ну, раз вы отдаёте инициативу мне, Аркадий Михайлович, тогда я вам покажу кино. Надеюсь, кино любите смотреть?

— Если интересное… — насторожился Фейгин.

— Для вас будет интересное. Проигрыватель DVD в кабинете имеется?

— Сейчас минуточку.

Фейгин снял покрывало с высокой тумбочки. В неё, оказывается, был вмонтирован телевизор и проигрыватель.

— Спонсоры аппаратуру подарили, — объяснил Фейгин. — Берегу как зеницу ока. Сами понимаете — бедность.

— Понимаю-понимаю, — ухмыльнулся Антыхин.

Он включил аппаратуру и вставил в проигрыватель компакт диск.

— Озвучивать кино буду я, — сказал Антыхин. — Сейчас вы увидите на экране помещение антикварного магазина. Увидели? А это двери, ведущие в подвал. Комната за дверью, как видите пуста. Но в кино возможны разные чудеса. Стоит сорвать пол, и вот перед вашими глазами блестят сокровища, прямо как в пещере Али-Бабы. Вам нравится кино? — участливо спросил Антыхин.

Но Фейгин повёл себя совсем не так, как ожидалось.

— Боже мой! — возмутился он. — Неужели экспонаты из запасников нашего музея? Как они там оказались? От запасников дежурный имеет право выдавать ключи только мне и моему заместителю Смирнову.

— Так может быть Смирнов виновен? — усмехнувшись, подсказал Антыхин.

— Ужасно! — всплеснул руками Фейгин. — Кто бы мог подумать! Говорили же мне в управлении культуры не брать его замом! Так нет же, пожалел. Смирнов ведь был под следствием…

— Я знаю об этом.

— Вот-вот. Всё моя доброта.

— А может быть алчность? — спокойно спросил Антыхин.

— Что-что? — не понял Фейгин.

— Костя! Войдите! — крикнул Антыхин в сторону двери.

В кабинет вошёл Костя Драч, как всегда немного стесняясь своего крупного тела.

— Вам знаком этот человек? — спросил Антыхин. — Он охранник антикварного магазина.

— Что-то не припоминаю… — Фейгин начал щуриться и активно тереть платком стёкла очков.

— Аркадий Михайлович, ну зачем вы так? — укоризненно сказал Костя. — Дело в том, что я работаю у Владимира Олеговича помощником, ну и как вы понимаете…

Фейгин уже не слушал Костю. Он беспомощно огляделся, словно спрашивая: «Как же я так? Почему?» Теперь окончательно сломленный он устало опустился в кресло. Уставившись в пол, Фейгин стал говорить каким-то нервным глухим голосом:

— Поздравляю вас Владимир Олегович. Вы раскрыли банду грабителей, которые чтобы не подохнуть с голоду продавали музейные экспонаты. Вы можете сообщить о нас в милицию и, по-своему, наверное, будете правы. Но рядом с вами будут продолжать ездить на своих джипах, отдыхать на Канарах, жить в трёхэтажных особняках преступники почище нас. Эти украли у государства не тысячи, они набили свои карманы миллионами долларов. Но вам нет никакого дела до них. Они высоко сидят, и вы к ним не доберётесь. Возможно, по их заказу и спёрли нашу чашу. Они знали, что брать. У этой чаши нет цены. Хотя они её, конечно, оценят. Я, дурак, боялся, что милиция в поисках чаши выйдет на антикварный магазин, а там выводы простые: раз я и Смирнов мелочёвкой приторговываем, значит и чаша на нашей совести. Обращаясь к вам, я надеялся, что вы найдёте чашу, а мои мелкие прегрешения останутся тайной известной только Богу. Не получилось. Чашу вы не нашли, но, зато, какой успех! Какие оды будут петь обыватели вашему таланту сыщика: «Мошенники разоблачены! Правда восторжествовала!»

— Ну, хватит ёрничать! — не выдержал и остановил Фейгина Антыхин. — Не к лицу вам маска клоуна. До этого вы выглядели более умным человеком.

Антыхин вынул из проигрывателя диск и сел напротив Фейгина.

— Я выслушал вас, теперь вы выслушайте меня. Я даю вам две недели. За это время вы должны вернуть в запасники музея все экспонаты. Я имею в виду оригиналы. Копии можете оставить себе, они ваша личная собственность. Но вы не должны скрывать, что это копии. По истечении двух недель я напишу анонимки, одну в милицию, другую в управление культуры, где раскрою все ваши делишки. Естественно, вас замучат проверками, но если вы выполните мои условия, серьёзных нарушений в музее не будет обнаружено, и вас оставят в покое. Но не вздумайте снова взяться за старое, тогда этот диск ляжет на стол следователя МВД.

Антыхин спрятал диск в дипломат и выразительно хлопнул по нему ладонью.

— Вы меня поняли, Аркадий Михайлович?

— Спасибо! — со слезами на глазах выдавил из себя Фейгин. — Вы благородный человек! Две недели, конечно, короткий срок, но я сделаю!.. Я всё сделаю!..

Он попытался пожать руку Антыхину, но тот отстранился и сказал твёрдо:

— Запомните, две недели. И не думайте, что я отказываюсь от поиска чаши.

 

19 Два брата (до н. э.)

В пути Анахарсис узнал, что царь Кадуид на летний период обосновал свою столицу на севере Скифии. И Анахарсис повернул коня в сторону северного ветра. Вожди номов (округов), через которые он проезжал, с почтением приветствовали знатного путника и предлагали остановиться на отдых, но Анахарсис, поблагодарив их, продолжал ехать вперёд. Вскоре холмистая местность сменила ровную степь. Местами радовали глаз густые рощи и серебристые озёра, но в основном путь шёл по пологим склонам песчаных гор, поросших колючим кустарником. К счастью выносливая лошадь легко преодолевала преграды, и через два дня утомительной дороги Анахарсис остановил коня у бугристого ствола огромной ели, нависающей над обрывом. Внизу раскинулась живописная долина. На берегу небольшого озера, на противоположном берегу которого росла дубовая роща, расположился скифский лагерь, так называемая столица. На лугу паслись быки и кони. В нескольких местах на окраине лагеря дымили кузницы. В пыли между возами бегали дети, нетерпеливо поглядывая в кипящие котлы, в которых женщины варили мясо. На широкой площадке опытные воины обучали юношей искусству боя… Чувство радости и грусти испытывал сейчас Анахарсис. Всегда приятно после долгой дороги вернуться домой, но убогая скифская столица так мало напоминала блестящие города Эллады. И всё же это его родина. Ей он принёс свои знания. Анахарсис повернул направо, чтобы объехать овраг. Спустившись в долину, он спешился, расседлал коня и, ударив его по крупу, отпустил на пастбище. Домой следует идти пешком, так родная земля ближе.

Анахарсис шёл между возами, и скифы низко кланялись ему. Для них он был полубогом. Только детям всё было нипочём, они крутились под ногами, с любопытством рассматривая незнакомого им странного человека. Не было у него ни меча, ни лука. Простой кинжал да сумка на плече, вот и всё его богатство.

Весть о прибытии Анахарсиса быстро долетела до ушей царя. Из большой повозки украшенной десятками золотых колокольчиков, опираясь на плечи воинов, спрыгнул на землю царь Кадуид.

— Слава Богам! Ты вернулся, брат! — вытянув вперёд руки, закричал он.

Братья побежали навстречу и как в детстве, обнявшись, покатились по земле. Братья боролись истово, каждый стремился победить, словно на карту была поставлена их жизнь. Знатные скифы окружили высокородных братьев, простые стали чуть поодаль, и все криками подбадривали борющихся. Неожиданно Анахарсис ловким приёмом, подмеченным у греческих борцов, уложил на спину Кадуида.

— Что это? — Кадуид вскочил на ноги. — Ты победил не силой, а ловкостью. Ты меня научишь такому приёму?

— Конечно, брат.

Кадуид похлопал Анахарсиса по спине.

— Мой брат вернулся! Сегодня скифы празднуют возвращение Анахарсиса!

* * *

К вечеру перед праздничным пиром по приказу Кадуида была приготовлена парильня. Раскалённые на огне камни накрыли кожаным покрывалом. Обнажённые Анахарсис и Кадуид, взяв в руки зёрна конопли, подлезли под покрывало и бросили зёрна на камни. Конопля начала куриться и выделять пар. Наслаждаясь, братья вели неспешный разговор.

— Скажи, брат, можно ли такое удовольствие получить в Греции? — спросил Кадуид.

— У греков нет такой парильни. Их бани похожи на дворцы. Там не только моются, но и обсуждают государственные проблемы, слушают философов и поэтов.

— Неужели у них нет другого места для этого? — рассмеялся Кадуид.

— Не смейся, брат, над чужими обычаями не побывав там. Тем более, что у греков есть больше повода смеяться над нашим образом жизни.

— Мы живём правильно, — твёрдо сказал Кадуид. — Так нам повелели наши Боги.

Анахарсис задумался.

— Кто его знает, возможно, жизнь есть смерть, а смерть есть жизнью.

— Не пойму о чём ты, брат?

— Тело идёт в землю, душа, блеснув звездой, взлетает до бессмертного эфира.

— Об этом могут знать только Боги. Чтобы задобрить их, мы приносим им кровавые жертвы. Они распоряжаются нашей судьбой на земле и решают, что с нами будет после смерти. Чем больше крови мы прольём в их честь, тем благосклоннее они к нам.

— Если Боги поощряют зло, то они уже не Боги.

— Не богохульствуй! Вот чему ты научился в Греции?

— Нет. К таким выводам я пришёл сам. А в Греции я научился иному.

— Чему же? — криво усмехнулся Кадуид.

— Всего и не расскажешь. Их мир прекрасен как сон. Нам нужно учиться у греков возводить города, строить театры, нам необходим сильный военный и торговый флот, их храмы полны света и воздуха…

— Разве не прекрасно вечное движение скифов по степи? — возразил Кадуид. — А ты хочешь, чтобы мы зарылись в землю, уподобляясь кротам?

— Ты не прав, брат. Греки не зарываются в землю, их здания словно парят в воздухе. Мы должны взять у них самое лучшее. А для начала построить хотя бы один настоящий город.

— А ты спросил об этом у скифов? Хотят ли они так жить?

— Вот сегодня и спрошу.

— Не смей! — выкрикнул Кадуид. — Я же тебя предупреждал!..

И не договорив, он выскочил из парильни.

* * *

Отблески от пламени костров плясали на лицах пирующих скифов. Огромная бронзовая чаша, наполненная лёгким хмельным напитком, по кругу переходила от одного пирующего к другому. Куски мяса дикого вепря и ржаные лепёшки были желанным лакомством для скифских воинов. Кадуид, свободно развалившись на троне, смеялся и шутил, как будто и не было накануне конфликта в парильне. Слегка опьяневшие от хмельного напитка и обильной еды, некоторые воины под ритмичные удары мечей и кинжалов о кожаные штаны, начали танцевать боевой танец. Хриплые крики одобрения понеслись со всех сторон. Кадуид иногда настороженно поглядывал на брата, но Анахарсис, казалось, тоже забыл о размолвке и со спокойной мягкой улыбкой наблюдал за танцующими воинами. И вдруг кто-то крикнул:

— Анахарсис! Расскажи нам о Греции! Что ты там увидел?

Другие тоже закричали:

— Да-да!

— Говорят, греки так разленились, что забыли о войне!

Услышав, как им казалось удачную шутку, воины расхохотались. Анахарсис, переждав смех, сказал:

— Братья! Для войны у греков есть регулярная армия. А свободные от службы греки занимаются теми делами, которые им нравятся. Изучают философию, пишут стихи, торгуют…

— Подождите! — посмеиваясь, прервал брата Кадуид. — Не стоит на пиру говорить о серьёзных вещах. Вот соберём совет и там послушаем Анахарсиса.

— Правильно! — поддержали царя скифы, тут же забыв о своём интересе к Греции.

Анахарсис разочарованно опустил голову.

— Сегодня мы веселимся! — закричал Кадуид.

— Веселимся! — разом ответили сотни глоток.

Все воины вскочили и уже вместе продолжили танец.

— Вот что нужно скифам, — назидательно сказал Кадуид Анахарсису.

Внезапно он поднял руку. Скифы мгновенно остановились, внимая царю.

— Завтра на рассвете я объявляю царскую охоту! — громко крикнул Кадуид, чтобы все слышали.

— На охоту! Мы с тобой великий царь! — обрадовались скифы.

И вновь, подчиняясь ритмичным ударам, единым слитным движением воины продолжили танец.

* * *

Чистым и свежим утром следующего дня, мужчины, оседлав коней, выехали на царскую охоту. В лагере остались только женщины, дети и небольшой отряд воинов.

Анахарсис ехал рядом с Кадуидом в окружении знатных скифов. Их бронзовые шлемы и железные панцири поблескивали в лучах ещё не жаркого солнца. Рядом с ними скромно выглядела кожаная одежда Анахарсиса. Но в руках у него был лук не хуже чем у других скифов. Стрела из такого лука могла поражать цель на расстоянии почти целой стадии. Всадники окружили дубовую рощу, где обитали вепри, главная добыча любой скифской охоты. Вепри здесь бродили целыми семьями, питаясь желудями и корнями деревьев. Простые скифы выполняли обязанности загонщиков, а царь и знатные воины залегли в траве, ожидая в засаде бегущих на них зверей. Загонщики, громко крича и лязгая оружием, углубились в рощу. Анахарсис и Кадуид вместе с лошадьми, лежали за огромным стволом упавшей сосны. Внезапно, ломая кусты, перед ними выскочила пара вепрей. Вид их был устрашающим. Налитые кровью глаза с ненавистью смотрели на братьев, но страх перед человеком всё же победил ненависть. Звери метнулись в разные стороны, а потом, спасаясь, побежали назад. Вековые инстинкты охотника проснулись в Анахарсисе, ему захотелось самому добыть зверя. Он вскочил на коня и бросился в погоню за вепрями. Натянув лук, он готовился выстрелить наверняка. В азарте Анахарсис не услышал свиста чужой стрелы рассекающей в полёте воздух. Он только почувствовал, как в спину вонзилось что-то острое и глубоко вошло в тело. Он успел обернуться и увидеть Кадуида, который быстро опускал лук…

Обняв тело Анахарсиса, Кадуид сам привёз его в лагерь. Скифы не сомневались, что на охоте произошёл несчастный случай, чья-то стрела вместо зверя поразила Анахарсиса. А случаем руководят Боги. Значит, виновных нет, Боги призвали великого скифа к себе. В печали мужчины и женщины обрезали волосы, царапали лица, прокалывали руки стрелами. Воины приняли тело Анахарсиса из рук Кадуида и положили на царскую повозку. С плеча Анахарсиса сползла котомка. Из неё выкатилась на землю чаша, и выпало несколько свитков папируса. Подняв чашу, Кадуид увидел на её фризе изображение воинов, себя на троне, а рядом стоящего Анахарсиса.

— Орик! Выполнил мой заказ, — догадался Кадуид. — Только он мог создать такую красоту. Но Анахарсису он отдал предпочтение. Здесь брат как живой. Мои же черты только угадываются. Что же, пусть нас рассудят Боги и время.

Молча склонился Кадуид над телом брата. В его глазах не было ненависти, а только тоска и боль. Внезапно в вырезе рубахи Анахарсиса что-то блеснуло. Отвернув ворот, Кадуид увиделгреческую гемму на простой бронзовой цепочке. На овальном стекле геммы, будто изнутри, просматривался профиль молодой красивой женщины.

«Может быть он, действительно нашёл в Афинах своё счастье? Ну и оставался бы там. Зачем вернулся? Зачем хотел изменить наши обычаи и посадить скифских Богов в мраморные клетки греческих храмов? Нет. Он не оставил мне выбора…»

Мысли царя прервал знатный скиф Тимн:

— Каков будет обряд погребения, великий царь? Готовиться ли нам к сорокадневному путешествию в Герры?

— В Геррах могилы наших царей. Да, Анахарсис мой брат, но он не царь. Он сам лишил себя трона, поэтому будет предан земле здесь посреди степи. Но похороним мы его, как знатного воина, ибо в жилах Анахарсиса текла царская кровь. Я хочу, чтобы с высоты его кургана ему была хорошо видна родная земля, а у изголовья поставим вот эту чашу…

Незаметно для вельможи, Кадуид положил в чашу гемму с изображением Елены и тихо шепнул на ухо Анахарсису:

— Прости, брат.

 

20 Тайна чаши (наши дни)

Миновав мост, Николай Романов взял резко влево и остановил машину возле частного сыскного бюро. Он ожидал застать Антыхина в офисе, но к его удивлению тот сидел на скамейке вместе с незнакомым молодым человеком внушительной наружности и вёл неторопливую, ни к чему не обязывающую беседу. Так, во всяком случае, это выглядело со стороны.

— Я думал директор частного сыскного бюро трудится в поте лица, а он тут, понимаешь, бездельничает.

— Садись и ты, Коля. Отдыхай, — лениво потянулся Антыхин. — Не всё же время сгорать на работе.

— Антыхин, ты мне нужен, — сказал вдруг посерьёзневший Романов. — Пойдём в машину или к тебе в офис. Поговорить надо.

— Можешь говорить здесь. Знакомься мой помощник Костя Драч.

Романов подал Косте руку и, поколебавшись немного, присел на скамейку.

— Я о деле, — он вынул из папки фотографию и подал Антыхину. — Вот отпечатки пальцев «некто», который «нежно погладил» тебя во дворе магазина.

— Можно я подарю это фото на память Косте? — спросил Антыхин. — Это его пальчики.

Романов удивлённо присвистнул.

— Вот как ты убеждаешься в профессиональной пригодности своих помощников. Любопытно.

— Это длинная история, — Антыхин снисходительно похлопал Романова по плечу. — При случае мы с Костей её когда-нибудь тебе расскажем.

— Понятно, — с сарказмом сказал Романов. — Отбился ты от рук Антыхин. У тебя от меня уже появились секреты. А вот у твоего друга Николая Романова всё как на ладони.

— Ну-ну, не виляй, — хитро улыбнулся Антыхин. — Я ведь понял, что пальчики только начало. У тебя в папочке, пожалуй, и бомба припасена?

— Припасена и ещё какая. Но прежде скажи, ты скифской чашей всё ещё занимаешься? А то, может быть, вы с помощником на какие-то другие дела переключились, а я со своей бомбой под ногами у вас болтаюсь?

— Не томи душу, Романов. Говори.

— Легко сказать — «говори», — хмыкнул Романов. — Учти, эта информация стоит не меньше ящика пива.

— Считай, что контракт мы уже подписали, — нетерпеливо сказал Антыхин.

Костя, пока не понимая словесной дуэли старых друзей, разумно помалкивал.

— В то, что я сейчас сообщу трудно поверить, но факты упрямая вещь, — сказал вновь посерьёзневший Романов. — Я сам проводил экспертизу, советовался со специалистами из столицы. И вот моё заключение: чашу никто не крал. Она просто превратилась в порошок. Рассыпалась, понимаешь?

— Не понимаю, — недоумённо ответил Антыхин. — Ты шутишь, Коля?

— В том то и дело, что нет. Когда древний металлург выливал чашу, в расплавленный металл то ли случайно, то ли специально попала неизвестная нам добавка, как называют её профессионалы — присадка. Эта добавка через тысячелетия превратила в один миг позолоченное серебро в порошок. А фигура скифа в плаще из чистого золота, вот она одна и сохранилась. Да, господа сыщики, такие чудеса творятся на белом свете.

Антыхин и Костя переглядывались между собой, не зная верить Романову или нет. Уж больно всё было похоже на сказку.

— Золотую фигуру скифа в плаще мы уже вернули в музей, — добавил Романов. — Так что можете пойти полюбоваться. Ну, как, Антыхин, свой ящик пива я честно заслужил?

Антыхин только молча кивнул головой.

 

Эпилог

Последние дни сентября были по-летнему жаркими. В лучах яркого солнца здание краеведческого музея чем-то неуловимо напоминало древнегреческий храм. В этот замечательный день, Антыхин привёл в музей Лену. У центрального входа их встретил Фейгин.

— Владимир Олегович, — угодливо доложил он. — У меня всё в порядке. Выполнил все ваши условия.

С опаской, поглядывая на Лену, Фейгин спросил:

— Вы с проверкой?

— Я с невестой, Аркадий Михайлович. А проверять вас будут другие. Мы хотим увидеть фигуру скифа в плаще. А то и она, не дай Бог, рассыплется, — не без намёка на старые грешки Фейгина, пошутил Антыхин.

— Что вы! Не говорите так, Владимир Олегович! Хватит с меня и чаши! — испуганно замахал руками директор музея.

Он побежал вперёд и, широко распахнув дверь, пригласил гостей войти.

В центральном зале, где раньше была выставлена чаша, в шкафу под стеклом на фоне чёрного бархата блестела золотая фигура скифа, а рядом с ней лежала греческая гемма с изображением молодой женщины.

— Как вы, говорите, звали этого человека? — спросил Антыхин у директора музея.

— Это, конечно, не точно, но мы предполагаем, что древний мастер изобразил скифского философа Анахарсиса. А рядом с фигурой я положил греческую гемму. Помните, я говорил, что она лежала внутри чаши, когда нам её подарили. Возможно, между геммой и чашей существовала какая-то связь.

— Можно мне посмотреть ближе? — спросила Лена.

— Да, конечно, — заискивающе улыбнулся Фейгин — Ведь вы мои почётные гости.

Он вынул из кармана лупу и подал Лене.

— Вот, пожалуйста. Она намного увеличивает изображение.

Лена внимательно посмотрела на фигуру скифа, а потом на гемму.

— Вы только не смейтесь. Может быть, я фантазирую, но мне кажется, что они любили друг друга.

— Гипотеза принимается, — с готовностью кивнул головой Фейгин. — Тем более что оба экспоната датированы одним временем.

— Заинтересовавшись, Антыхин обнял Лену и через её плечо заглянул в лупу.

— Знаешь, Лена, а ты похожа на эту греческую девушку.

— Вы даже тёзки, — подсказал Фейгин. — На обратной стороне геммы выгравировано имя — Елена.

Внезапно солнечный лучик из окна упал на золотую фигуру скифа и, отразившись, преломился в тёмно-зелёном стекле геммы.

«Вот мы и встретились», — как будто кто-то прошептал рядом.

— Что? — одновременно спросили Антыхин и Лена.

— Ты слышал? — шепнула она.

— Кажется, слышал, — так же шёпотом ответил он.

— Что? Сквозняк? — не понял директор. — Я сейчас прикрою форточку.

Они остались вдвоём.

— Хорошо, что мы встретились, — сказала Лена и прижалась к сильному плечу Антыхина.