Мне нужен автобус

– Мне нужен автобус 37 – сообщает мне дама на иврите.

Полагая, что она желает знать, на какой из остановок он останавливается, начинаю рассматривать аншлаги с номерами рейсов. Проследив за направлением моего взгляда, дама возражает: «Нет, я знать, мне нужен».

Что вы хотите спросить? – Задаю вопрос по-русски.

– З7-й автобус прошёл?

– Я только, что подошла, вон те дамы здесь раньше, спросите у них.

– У кого там спрашивать?! Посмотрите на их тупые лица. Я им на чистом иврите говорю, а они не понимают.

 

Я иду на базар

– Я иду на базар. – информировала меня на иврите женщина, неожиданно выскочившая наперерез из бокового проулка.

– Хорошо. – ответила я ей, также на иврите.

– Я иду на базар! – в её голосе послышалась настойчивость.

– Хорошо. – повторила я, а про себя подумала: ну идёшь и иди.

– Я иду на базар. – на этот раз в голосе незнакомки прозвучали какие-то жалобно-просящие нотки, и я поняла, что ей что-то надо.

– Чего ты хочешь? – спросила я на иврите.

– Я иду на базар…

– Ты говоришь по-русски? – предприняла я последнюю попытку помочь ей.

– А, так ты не знаешь иврита! – обрадованно воскликнула дама на чистом русском языке. – Я тебя спрашиваю: «Правильно ли я иду на базар?»

 

Галантный мужчина

Очередь по записи. Памятуя об этом, выскакиваю бегом из лифта и лечу по коридору и залу, перегоняя спешащих в ту же сторону людей. Вдруг, непонятно откуда, перед самым моим носом, вальяжно «выплывает» высокий полный мужчина и оказывается первым у заветной кабинки. Снижаю темп, спешить больше нет смысла. Неожиданно мужчина оборачивается и широким жестом показывает, что пропускает меня вперёд. С приятным удивлением отказываюсь. Записываюсь вслед за ним, и садимся ожидать своей очереди.

– Сейчас Вы, – Обращаюсь я к мужчине, когда дама, записавшаяся перед нами, вошла в кабинку.

– А разве Вы не записались первой? – Изумляется мужчина, – Я же пропустил строчку.

– Я оценила Вашу галантность, спасибо, но решила не прибавлять Вам ещё время ожидания.

– Я не хотел записываться под 13 номером. – Сражает меня наповал собеседник. – Хотя, и это тоже. – Добавляет он после минутной паузы.

 

В автобусе. Последний комплимент

– Мадам, Вы не узнаёте меня? Мы же с Вами знакомы…

– Я Вас не знаю.

– Как не знаете?! Мы же вместе в очереди стояли, с Вами и с Вашей мамой. Забыли?

– Вы обознались.

– Да нет, Вы послушайте…

Он приблизился вплотную к даме и начал что-то быстро и горячо говорить ей. Я не слышала, что дама ему ответила, но идя к выходу из автобуса, он обернулся и резко кинул ей через плечо: «Хороших женщин не бывает».

 

Первые месяцы в стране. Разговор с племянником:

– А чем туда доехать?

– Я же тебе уже объяснял: «первым» автобусом.

– Я прошлый раз и поехала на нём, а оказалось не туда.

– Так ты не с тем кооперативом ехала.

– Каким ещё кооперативом?

– Ну, компанией. Здесь две автобусные компании – и номера автобусов у них иногда совпадают.

– А как их различить?

– По внешнему виду.

– Они что другой формы?

– Мммм… форма бывает и отличается, а бывает и нет…

– Размера?

– Одного они размера, одного… почти…

– Так как же я их отличу?

– По цвету. У одного из них автобусы, в основном, красные и синие. А у другого – зелёные, красные, хм…, синие… – ну не знаю, разберёшься со временем.

 

Вы поступили некрасиво… или «Ни одно доброе дело…»

Нагрузилась в супере Центральной автобусной станции продуктами, и иду к выходу мимо книжного магазина. Не захожу, устала – единственное желание – быстрее принять душ и пару часиков поспать.

Постой! – Окликает знакомая продавщица, – Помоги, пожалуйста, даме. Ей надо в справочной узнать телефонный номер знакомой, она не знает иврита, а я не могу оставить магазин.

– Давайте монеты и возьмите чем и на чём записать. – Говорю я даме, и направляюсь в сторону телефонных автоматов.

– Стойте! – Кричит она мне вдогонку. – У меня нет монет, только бумажные деньги. И я должна Вам сказать: чей телефон спрашивать.

– Так разменяйте. – Я устало опускаюсь на стоящий в глубине магазина стул. Но посидеть мне не удаётся.

– Как же я могу разменять?! – Возмущается дама – Я же не знаю: как это сказать!

– Ладно, идёмте, я за Вас заплачу.

– Напишите мне фамилию и имя.

– Не надо, я Вам скажу.

– Возьмите на чём и чем будете записывать номера телефонов!

– Я запомню!

Я несколько раз повторяю последнюю фразу, но дама только отмахивается: «Не надо».

У телефонов-автоматов она громко возмущается обилием звонящих по межгороду филиппинок. А когда я прошу её снизить тон, долго и доходчиво объясняет мне, что я могла бы и посочувствовать, ведь ей придётся потерять столько времени в этой очереди.

– Мне тоже. – Как бы между прочим комментирую я.

Наконец подходит наша очередь. Я прошу даму повторить мне имя и фамилию. Дама настойчиво повторяет мне отчество и начинает перечислять родственников, просивших её позвонить.

Скажите мне только имя и фамилию, – Прошу я. И, выслушивая всё с начала, выбираю необходимую информацию и повторяю её служащей. А мне в ухо летят данные родственников и настойчивые требования указать отчество, год рождения, откуда приехала и всё прочее…

Сейчас включится автоответчик, – Говорю я даме, – записывайте. И диктую ей, переводя с иврита, три номера телефона.

Мы возвращаемся в магазин. Я забираю свои вещи, собираясь уходить.

Стойте, – Кричит дама, – а телефоны?

– Но я же Вам продиктовала…

– У вас длинные номера, я их не запомнила.

– Но я же просила Вас записывать.

– Откуда я знала, что их будет три?!

Я прощаюсь и двигаюсь к выходу.

Стойте, – Кричит дама, – запишите мне телефоны.

– Я их не запомнила.

– Вы поступили некрасиво… – Кричит мне дама вдогонку.

 

Под развесистой клюквой

Скамейка в безлюдном, в это время дня, скверике. Я присела отдохнуть в тенёчке и скушать взятые на дорожку фрукты. Внезапно, за спиной раздался голос: «Ты что их кушаешь? Они же ещё незрелые». Я обернулась и ответила подошедшей, неслышно по траве, даме: «Уже больше двух недель кушаю. Хотите попробовать?».

– Я и сама могу себе сорвать, – ответила дама.

У неё свой сад, – подумала я. А женщина, между тем, продолжила:

– Они наверно дикие.

– На вкус вроде нет, – Удивилась я, – а впрочем, я не сильно в них разбираюсь.

– Если ты говоришь, что уже зрелые, я лучше в супере куплю и попробую. Я все фрукты и овощи в супере покупаю.

– А что в саду у тебя они ещё не созрели?

– В каком саду?

– Ты же сказала, что можешь себе и сама сорвать…

– Я имела в виду сорвать с того же дерева, что и ты.

– С какого дерева? – Удивилась я.

– Да с этого!

Я посмотрела в указанном направлении и увидела в нескольких шагах от себя старое дерево помело, густо усыпанное плодами. Мне стало смешно.

– Это помело, – Сказала я – а у меня клементин, на базаре вчера купила.

– Ты же сидишь здесь, – Улыбнулась дама, – вот я и подумала, что с дерева сорвала…

– Ага, вместе с бананом и анноной, – засмеялась я, указывая на лежащие рядом со шкуркой от клементина фрукты.

 

Непререкаемая логика

Автобус резко затормозил, и через несколько секунд поехал дальше. Вперёд, по проходу, полетела сумка, рассыпав содержимое. Пассажиры, сидящие сзади, возмущённо загудели. Но те, что сидели на передних сидениях, успели увидеть причину: дама выдернула попутчицу буквально из-под колёс автобуса, заставив её вернуться на тротуар.

Одна из пассажирок возмутилась:

- Водитель должен смотреть куда едет! Мало ли о чём человек может задуматься? Вот у меня куча проблем, так я что должна ещё и за автобусами смотреть?

– Но там не было перехода! – заметили ей.

– И что?! – парировала дама. – Она же человек! Мало ли о чём я могу думать, когда перехожу дорогу.

– А водитель что, не человек?!

– Он на работе!

 

Мартовские котики

Девушка на противоположном сидении автобуса изогнулась с грациозностью дикой кошки и обняла за плечи сидящего рядом парня, нежно и весело-страстно заглянув ему в глаза. В ответ он поцеловал лежавшую на плече руку и ласково потёрся об неё щекой. Тогда она поцеловала его в щёку, а он снова – кисть её руки.

Они обнялись, и стали страстно целоваться…

– Я очень люблю её, – обратился ко мне парень в перерыве между поцелуями, видимо ощущая некую неловкость от столь бурного проявления чувств на глазах всего автобуса, – я думаю о ней и вечером, когда засыпаю, и утром, едва проснувшись…

– Она привлекательная. – сказала я, желая поддержать его.

– Хорошая, самая хорошая, умная, нежная… – отозвался парень.

Перед выходом из автобуса, я пожелала им счастья, чтобы и через 100 лет их чувства друг к другу не угасали. Парень страстно поблагодарил меня.

В эту минуту он действительно был счастливым человеком, потому, что смотрел на меня и не мог видеть лица своей спутницы. Оно стало вызывающе-злым и некрасивым. Трудно передать словами все отразившиеся в нём в этот миг эмоции. Но главная из них была – и за что ты желаешь мне такого «счастья».

 

Верный способ

Мужик в электричке говорит: «Да чего их руками собирать, я беру бутылки по 0,75, кидаю на дно картофельные очистки и раскладываю по грядкам, они сами наползают, и жуки, и личинки, мне остаётся только бутылки выбрасывать и новые класть».

– Да знаю, знаю, делала я уже так. – отзывается женщина из соседнего ряда.

И в электричке тишина. Всем интересно – помогло или нет?

– И что?!

– Да вот тебе и что. Иду в сторону своего огорода из автобуса, и ничего не понимаю. Параллельно со мной движется живая дорожка из колорадских жуков. Пришла на огород, смотрю, а они уже в бутылки под завязку набились и выстроились в очередь, ждут, когда бутылку поменяю.

 

Грибной сезон

Вагон электрички. У всех вёдра, корзины с грибами, ну и естественно, что все наверх выложили самые крупные и красивые грибы.

А в отдельных сёлах грибами называют только белый гриб.

И едет мужик – корзинка – одни опята.

А одна бабка пристала к нему:

– Что гриба не нашёл?

– Да вот же! Целая корзина грибов!

– Где? Ни одного гриба! Одни опята!

– Да Вы ничего не понимаете! Опёнок самый экономный гриб. А уж для замужних женщин, у которых мужики пьют, ему и вообще цены нет.

– Это ещё почему?

– Всегда свежая закуска в доме, его сколько не жуй, он всё равно целым выходит.

 

На даче у знакомых

Дачные участки, среди лесного массива, поросшего ежевичником, заросли которого подходят вплотную к огородам.

Жаркий солнечный день. Уже набрала полведра крупных, налитых соком ягод. Ежевика пахнет до одурения. И вдруг к ней начал примешиваться какой-то другой запах, сначала даже не поняла что пахло. И, как по ниточке, по этому запаху, а там – заросли крупной зрелой малины. Недолго, правда, я её собирала, до первого крика. Хозяйка, оказывается, чтоб малина ей огород корнями не засоряла, под ограду с наружной стороны её высадила.

 

Меня всегда возмущает, когда о каком-то народе говорят плохо. Мой собственный жизненный опыт, рассказы родителей, да и вся история человечества свидетельствует, что в каждом народе наличествуют свои герои и свои подлецы, что, впрочем, не является противопоставлением, и не исключает одно другого.

 

И каждый не одну играет роль…

У нас на факультете цыган учился. Имени уже и не помню, столько лет прошло. Работал он то ли инженером, то ли техником. Добрый хороший, вполне современный парень. В жёны взял украинскую девочку с нашего же института, сыночек у них родился.

Мне потом пришлось уехать, а друзья рассказывали, что разошлись они. И ребёночка ей не отдали. А причиной, говорили, было то, что её заставили уволиться с работы, бросить учёбу, и пытались приобщить к традициям цыганской общины. И он её не защитил…

 

Страшно ли идти ночью на кладбище… )))

Открылась дверь, и в комнату женского общежития вошла элегантно одетая цыганка средних лет, предлагая гадания и привороты. Молоденькие девчонки сразу бросились к ней, как стайка воробушков на раскиданный хлебный мякиш.

Условия приворота были простые. Надо было отдать подарок от коварного возлюбленного, желательно серебряный или золотой, его фотографию и какую-нибудь свою новую ненадёванную вещь, а через день вырыть всё это ночью, из указанного цыганкой места на кладбище.

Цыганка соглашалась и на любую половину указанного набора. Смущало девчонок одно – на кладбище надо было идти поодиночке, каждой в другую ночь. То, что идти было очень далеко пешком, по ночному городку было ничего. А вот на самом кладбище ночью страшно, а ещё и землю рыть…

Но чего не сделаешь ради любви. Правда, страшно ли ночью на кладбище, так никому и не пришлось узнать. )))

 

Потерянная дочь

Утром я приехала в областной центр закупить учебники, тетради, готовальню и другие атрибуты для учёбы. В этом городе я была впервые, и, убедившись, что в единственном, указанном прохожими, магазине практически ничего из необходимого мне нет, слонялась по улицам, рассматривая строения и выискивая хоть какой-нибудь музей. Улицы были немноголюдны и, вероятно поэтому, я сразу отметила боковым зрением направляющегося ко мне, наискосок через дорогу, мужчину. А возможно просто почувствовала его острый взгляд.

– Там твоя мать! Иди! – Прикрикнул он на меня.

Я растерянно взглянула на него, ничего не поняв. Моя мама находилась в другом городе, на расстоянии в 800 км.

– Иди! – Повторил он настойчиво, пытаясь ухватить меня за руку. Я увернулась, и быстро пошла прочь.

– Посмотри! Она плачет! Неужели тебе мать не жалко! Тебя у неё украли, когда ты была маленькой.

Я мельком посмотрела в указанном направлении. На противоположной стороне улицы, возле витрины, грузная немолодая цыганка, вытирала глаза, а рядом стоящий мужчина, что-то говорил ей, резко жестикулируя.

Интерес к архитектурным и прочим культурным ценностям как-то резко пропал. Так быстро я наверно не от кого ещё не улепётывала. Меня беспокоили две мысли – не заблудиться по дороге к автовокзалу и чтобы не пришлось ждать автобус.

Мужчина ещё два квартала соревновался со мной в беге, рассказывая мне, какая я чёрствая и неблагодарная дочь.

 

Кольцо

Давно это было. Мы, тогда ещё группа студентов, ехали на практику в вагоне общего поезда. Одна из девушек попросила у сокурсницы примерить обручальное кольцо. Она едва успела надеть его, как в вагон зашла цыганка, и стала предлагать каждому предсказать по руке его судьбу.

Девушке с кольцом она нагадала скорую беременность и разлуку с любимым, а молодой замужней даме, снявшей кольцо – неожиданную встречу замужество и двоих сыновей. И зря мы смеялись, полагая, что именно кольцо ввело цыганку в заблуждение. Всё исполнилось точно, как она и предсказала.

Наша замужняя сокурсница, по возвращении, застала супруга с квартирной хозяйкой. Пойманные с поличным, они перестали скрывать свою связь, что естественно закончилось разводом. А вскоре она встретила человека, за которого впоследствии вышла замуж, родив ему двух сыновей.

 

Дети

Ночь. Многочасовое ожидание поезда на промежуточной станции незнакомого города.

В небольшом зале ожидания пару десятков цыган с детьми. Сажусь на свободное место, чуть поодаль, и пытаюсь привести в порядок лицо после поездки в общем вагоне. Меня сразу же обступают дети: «Что это у тебя? Покажи!», – выхватывая из раскрытой косметички тени, помаду, тушь для ресниц, вату, жидкость для снятия макияжа. «Отдай, отдай, не твоё…» – Девочка, лет десяти, забирает у детей мою косметику и шепчет мне, усаживаясь рядом: «Следи за вещами, они обворуют тебя».

Из группы цыган раздаётся грозный оклик, и девочка бежит к ним, оправдываясь и что-то горячо доказывая на незнакомом мне языке. Через некоторое время она возвращается и начинает знакомиться со мной. Называет себя, спрашивает моё имя, интересуется: куда и зачем я еду, рассказывает о себе.

Она жила в крупном областном центре у бабушки, училась в школе. Но отец увёз её, сказав, что пора зарабатывать. После года скитаний, бабушка забрала девочку, и она проучилась ещё год. Но приехали отец с братьями и дядьями, избили и бабушку и её, и вот теперь она вынуждена быть с ними. А она так хочет жить дома с бабушкой, и учиться.

Пока девочка рассказывала свою грустную историю, я достала вязание. «Что это?» – Удивилась она. – «Ты так шьёшь?» Я, как могла, объяснила ей, что такое вязание и как из клубка ниток появляются всякие вещи. «Видишь мой свитер, шарф, шапочку, носки – это всё связано мной». «А я смогла бы научиться?». Я достала вторые спицы, клубок ниток, и мы стали учиться вязать.

Подошла немолодая, полная, цыганка, одетая в кофту, длинную юбку, из-под которой виднелись сапожки, и пуховой платок, завязанный на спине. Она отправила куда-то девочку, а после того как та ушла, обратилась, уже по-русски, ко мне: «Ты очень добрая. Спасибо тебе, что не оттолкнула детей и разговариваешь с дочкой. В благодарность я хочу погадать тебе». Я ответила, что мне самой интересно общаться с девочкой, она большая умничка и очень жаль, что ей не дают дальше учиться. «Я видела, что ты плакала, когда вы говорили. – Сказала цыганка. – У тебя доброе сердце» – И, быстро отвернувшись, ушла. Видно и у неё было сердце не каменное.

Ещё через некоторое время вернулась девочка со стайкой ребятишек: «Не бойся, теперь они у тебя ничего не тронут». Несколько часов, до самого моего отъезда, я рассказывала им сказки, а они пели мне песни из индийских кинофильмов, кто изящно, кто смешно пританцовывая. На прощанье я подарила девочке клубок ниток и спицы.

И сейчас, по прошествии многих десятилетий, когда я вспоминаю эту историю, я вижу её перед глазами – худенького, плохо одетого, растерянного ребёнка, которого вынуждают так рано повзрослеть.

 

Затмение

Середина дня. Наводнённые людьми улицы областного центра. Относительно молодая цыганка преграждает мне дорогу, предлагая погадать. Хорошо помня не состоявшийся культпоход, а точнее эстафету, на кладбище, я отказываюсь. Она настаивает, не давая пройти. Подходит вторая женщина, и они вдвоём принимаются уговаривать меня, что им денег не надо, чтобы я просто раскрыла ладонь, и они мне скажут нечто очень важное для меня.

У меня нет времени. Я возвращаюсь, тяжело гружённая, с базара, дома больная мама, а ещё надо зайти в аптеку забрать лекарство. С единственным желанием, чтобы быстрее отстали, я перекладываю авоськи с картошкой, капустой, свёклой и прочими овощами в одну руку и протягиваю ладонь.

Всё остальное как в тумане. Хорошо, что я на базаре истратила почти все деньги…

Когда я очнулась, меня подташнивало, и кружилась голова.

 

Цыганка

Возвращаюсь поздним вечером с работы.

– Глянь, в коридоре ничего не украли? – Говорит мама.

А что там красть?! Старые пальто и такая же старая обувь, да в узком пристенном шкафчике с раздвигающимися дверцами, сделанном папой и именуемом кладовкой, закрутки и варенья на зиму.

– Вроде ничего. – Говорю. – А что случилось?

– Цыганка приходила. – Говорит мама. – Немолодая. Зашла в комнату, посмотрела на меня, и говорит: «Да тебе самой помощь нужна». Налила мне свежей воды, подогрела еду, вынесла банку с мочой и сполоснула её, посидела немного и ушла.

 

Давным-давно, кафе

« Вы не хотите перекусить?». – Мы возвращались от лесного озера, тогда ещё просто со знакомым. Мой теперешний супруг хотел поразить меня тамошней ресторанной кухней, но оказалось, что ресторан снесли. И вот теперь, на въезде в город, он решил реабилитироваться.

Мы вошли в здание кафе. Но с едой в этот день нам явно не везло. Кафе было закрыто – там справляли цыганскую свадьбу. В холе за мной увязался молодой цыган, что-то тараторя на своём языке весь путь, что мы шли до машины. Мой спутник плюхнулся на водительское кресло, открыв дверной затвор с моей стороны. Но между мной и машиной стоял цыган, провозглашая свой монолог и не обращая никакого внимания на мои попытки объяснить ему, что я ни слова не понимаю. Приятелю пришлось выйти из машины и, слегка подвинув парня, открыть мне дверцу. Цыган не сдавался, пытаясь помешать мне сесть в машину. А когда это ему не удалось, обложил меня матом на чистом русском языке, приговаривая: « Тебе, что своих мало?!» и с силой лягнул отъезжающий автомобиль. По мере удаления от места инцидента, наш испуг сменился смехом. Возможно, цыгана ввели в заблуждение мои буйно и беспорядочно вьющиеся чёрные волосы, свисавшие до середины спины.

 

Всё ещё будет хорошо

Небольшой, ухоженный, городок. Немногочисленные прохожие и, расслабленные курортной ленью, туристы. Ко мне бросается молодая, полноватая, дама в неброской одежде пастельных тонов: «У тебя всё ещё будет хорошо! Не думай! Ты ещё будешь счастлива! Жить ты будешь долго до…». Я приостанавливаюсь, опираясь, на ставшую уже привычной, палочку. Но супруг увлекает меня за собой, не давая дослушать: «Пошли! Зачем тебе эта цыганка?! На процедуры опоздаешь!». К слову сказать, я даже и не поняла сразу, что эта дама – цыганка, и хотя не стала перечить мужу, но осталось какое-то тоскливое чувство недосказанности. Было жаль, что он не дал мне дослушать…

Путёвка, чтобы сэкономить, у нас была без обеда. И через пару дней мы вновь отправились в город прикупить овощей, воды, фруктов и прочей мелочёвки на перекус. Каково же было моё разочарование, когда я увидела, как эта же цыганка подлетела к впереди идущей даме точно с таким же речитативом, слово в слово, хоть бы фразы местами поменяла.

Мне стало смешно своей неистребимой глупо-наивной веры в человечество, не стёртой даже всеми болями, обманами и предательствами почти прожитой жизни.

 

Лесной пожар в грозу

Текла на Землю Небесная Река. И звучали страшные голоса быстрых Жителей Неба, подобно рыку ста Львов.

И, некоторые из них, хватали людей, или деревья, или животных, и уносили их с собой.

И лица их были красны и страшны. И были они косматы и беспощадны. И рык их, и рёв их, заглушали и плач, и стоны и крики ужаса и отчаяния.

И только тех, кто прятался в пещерах, не нашли они. а тех, кто остался в лесу, прячась под деревьями, почти всех их забрали. Почти всех их, и все деревья их и даже траву вокруг них.

Наверное, так мог бы описать лесной пожар в грозу житель Земли на заре человеческой цивилизации, не знакомый с механизмами возникновения грома, молнии, огня…. Наверное, так и мы сами пытаемся описать многие явления, внутренние процессы которых для нас остаются скрытыми…

 

Осень листа

Он знал и не знал, что такое – осень. Это было нечто близкое по времени, и такое же далёкое для понимания. Ему говорили: «Потом будет зима, но ты уже не сможешь её увидеть, зимой все листья и цветы умирают». Было любопытно – какая она – зима? Он понимал – страшная, нечто ужасное! И всё равно ему было жаль, что он не увидит её. Страшился, содрогался от ужаса и жалел.

Осень тоже была страшной, она несла смерть. Смерть он видел. Видел с самой ранней весны как желтели и осыпались, недавно ещё зелёные, спешившие жить, листочки. Не надо было быть такими любопытными и хватать всё подряд – шептались листья вокруг. Но тогда невозможно понять мир, в котором мы обитаем – звучали отдельные голоса. А зачем его узнавать – протестовали листья – питайся и живи себе. Что эти знания? – Ничего кроме горя и печали не несут они. Что за странная идея – дать Земле больше кислорода? И кто оценил это? Кто вспомнит о них? Они сгорели, даже не отбыв среднего возраста нормального листа. Жизнь беспамятна на добро. Вот если бы они отравили кого своими ядами, тогда бы их и запомнили, как анчар.

Он слушал эти разговоры, трепеща на ветру, и сам не мог себя понять. Он тоже жил на износ. Он тоже стремился насытить мир кислородом. Но почему-то был наивно уверен, что доживёт до самой глубокой осени. А вдруг осень – не смерть, а, и в самом деле, только перерождение – убаюкивал он себя. В перерождение верили многие. Говорили, что когда старый лист засыхает, его Душа переходит в молодую почку у основания черенка, и весной оживает, просыпаясь в новом листочке, а на землю падает только пустая, ничего не чувствующая, оболочка.

Верил ли он в это? Верил! Но знал, что это будет уже не он – а совсем другой листок, со своей собственной жизнью, своим мироощущением и своим самосознанием. А его уже не будет. Иначе он бы помнил все прошедшие жизни всех своих предшественников, а он ведь ничего не знал о них, совсем ничего. Иногда приходили странные, почти реальные сны. Но и только. Он смирился. Это было грустно. И он предпочитал не думать об этом. И старался искать радость в обыденных вещах, солнечных лучиках, капельках дождя, востребованности испускаемого им кислорода, когда он видел как дышат им жуки, бабочки, улитки… Правда они платили чёрной неблагодарностью, причиняя боль и разрушения своими укусами. Но так уж устроен этот мир. Он уже давно перестал обижаться на них, только ещё иногда удивлялся.

И вот она наступила – осень. Только совсем не так, как он ожидал, а тихо и незаметно. Не было ни борьбы, ни противостояния, ни выбора… Она действовала исподтишка, изнутри. Его предавало собственное тело… Он ещё мечтал, привычно строил планы, в нём ещё бурлили любопытство к жизни и её радость, а клетки тела уже отмирали, одна за другой, переполняясь шлаками. Он только отмечал, как всё труднее становится дышать, и как, то тут, то там, появляются новые рыжинки.

Он и не заметил, как подломился черенок, только неожиданно почувствовал кружение. Сначала он даже не понял, что произошло, а потом – острой болью и невысказанным ужасом – пронзило безысходное – всё! я умираю! всё! Нет, он не был пустой оболочкой. Уже обречённый, он лежал на грязной пыльной дороге и всё ещё думал, всё ещё на что-то надеялся.

– Смотри, какой листок, постой, сфотографирую. Так. Хорошо. Теперь с другой стороны. Переверни его!

Два горячих щупальца прожгли его насквозь. «Отстаньте, и без вас тошно» – мелькнула, затихая, мысль. И он, из последних сил, перевернулся обратно, тыльной стороной к солнцу, пытаясь защитить последние живые клеточки своей уже ушедшей жизни…

 

Случайная фотография

Она никогда не была одинока. Сначала родители. Потом школьные друзья. С сокурсниками и знакомыми по увлечениям – поддерживала отношения годами. Невысокая, крепко сложенная, она никогда не страдала от недостатка ухажёров. Замуж вышла по обоюдной любви. Родила двух прекрасных деток. Ни разу не изменила мужу.

Теперь у неё уже три прекрасных внука и одна внученька. Мужа она похоронила. Но мужчины ещё и теперь пытаются за ней ухаживать. Только ей этого уже не надо. Она даже представить не может кого-то рядом с собой – сидеть в тех же креслах, мыться в той же ванне, пользоваться тем же унитазом… Её брезгливо передёрнуло от этих неприятных мыслей. Она бы с удовольствием подумала о чём-то другом, но думать было не о чём. Мысли текли беспорядочными обрывками, возвращая её к прошлому, но и там им не за что было зацепиться.

Она росла тихой послушной девочкой. После первого же наказания за то, что мешала взрослым разговаривать, приставая со своей разбитой коленкой, она больше никогда не обращалась к ним за помощью, что бы ни случалось.

Так было и тогда, после той злосчастной поездки всем классом в лес. Их было четверо – её лучших друзей, за которых она всегда решала задачки и писала домашние сочинения. Она кричала от боли и стыда, плакала, просилась, а потом просто сжала губы и почти молча терпела. Резкая боль сводила с ума, пронизывая насквозь, и она потеряла сознание.

Очнулась она в больнице, и никак не могла сообразить, где находится, и что это за мужчина сидит рядом с кроватью, и держит её руку. Прошедшее казалось страшным сном. Она попытала высвободить руку и тут же вскрикнула от резкой боли, пронзившей всё тело.

– Лежи спокойно, не шевелись, – сказал мужчина, – тебя только что прооперировали. Ты потеряла много крови. Она слушала его, а в сознании, чёрною неразрешимою бедой, громоздились ужасающие мысли. Собственно это была одна мысль, направленная на разные объекты. Ей было невыносимо стыдно. Что она скажет родителям? Как покажется в школе? Как она посмотрит этим ребятам в глаза? Какая мерзость. И хоть разум восставал, не находя ни грамма её вины, чувства были переполнены стыдом и отчаянием.

Дверь открылась. В палату вошёл врач.

– Надо сообщить в милицию и вызвать родителей. – сказал он.

– Не надо. – тихонечко попросила она.

– Что не надо? – в один голос удивились мужчины.

– Не надо ни родителей, ни милиции. – повторила она, удивляясь своей отчаянной смелости.

– Ты не хочешь, чтоб их судили?

– Нет.

– Но почему?

– Тогда все узнают, что случилось, и будут тыкать в меня пальцами.

– Но родителям же надо рассказать.

– Не надо, пожалуйста, а то они меня накажут. – попросила она робким голосом.

Мужчины переглянулись и вышли из палаты.

Через некоторое время они возвратились.

– Сколько тебе лет? – спросил врач. – У тебя уже есть паспорт?

– Да, мне летом исполнилось шестнадцать.

Мужчины опять переглянулись и врач, пожав плечами, ушёл.

– Как я сюда попала? Ребята привезли? – спросила она, краснея от стыда. – И кто Вы? Почему Вы здесь возле меня?

Мужчина несколько минут молча постоял возле окна, а затем, резко повернувшись, решительным шагом подошёл к кровати.

– Посмотри на меня! – сказал он. – Я очень старый и страшный?

Ей не хотелось огорчать его, и она ответила, что он молодой и очень симпатичный.

– Послушай меня очень внимательно, девочка! – мужчина нервно вышагивал по палате, то останавливаясь и заглядывая ей в глаза, то отворачиваясь к окну. – Мне уже почти сорок, а тебе шестнадцать – это большая разница. Но у меня есть всё, чтобы обеспечить своей жене и детям нормальную жизнь.

«У него есть жена и дети. – подумала она. – Интересно, кто он такой? Для чего он мне это рассказывает? Чего он хочет от меня?»

– Вы отец одного из моих одноклассников? – Спросила она вслух.

Он в недоумении уставился на бледное измученное существо, с огромными детски-невинными глазами и обескровленными губами. Она явно его не понимала.

– Нет, я не имею к этим подонкам никакого отношения.

– Но кто Вы тогда?

– Я случайно наткнулся на вас в лесу, во время своей ежедневной пробежки. Отнёс тебя к себе на дачу и вызвал знакомого врача, ты его видела.

Она хотела ещё спросить, но постеснялась. Получалось, что он спас её, и она тут же принялась горячо благодарить его за это. Оставался не решённым вопрос как быть с родителями. Ей с большим трудом, после обращения преподавателя, разрешили на три дня поехать с классом в лес. Один день уже прошёл. А как же мои вещи? Они же все остались там. А одежда, в которой я была? Что с ней? Они убьют меня.

Принесли капельницу для переливания крови. Мужчина попрощался и вышел. Медсестра писала что-то, сидя к ней боком у расположенного возле окна стола.

Когда она открыла глаза, капельницы уже не было. В палате было темно. Полукруг неяркого света от настольной лампы, стоящей на столе, оттенял профиль читающего человека – её давешнего спасителя. Она пошевелилась и он повернулся. Она пошевелилась ещё раз – боли почти не было. И она попыталась сесть.

Подожди, я помогу тебе – он подошёл и, поддерживая её под спину, подставил подушки так, чтобы она могла полусидеть на кровати. Ей были неприятны его прикосновения. Она не привыкла, чтобы к ней касались. Но очень приятна его забота – ещё никто, никогда, не проявлял к ней такого внимания.

– Я хочу окончить наш разговор. – мужчина задумчиво посмотрел в сторону окна. – От его результата будут зависеть мои дальнейшие действия. Согласна ли ты, после окончания школы, выйти за меня замуж? Если ты согласишься – я буду решать все твои проблемы, и ты никогда ни в чём не будешь нуждаться. Если нет – я сейчас уйду, и ты никогда больше меня не увидишь.

«Замуж? Она? За этого старика? – первым желанием было расхохотаться ему в лицо. – Да он спятил». Но это было бы невежливо и оскорбительно. Он же её спас, сидел возле неё в больнице, был к ней так внимателен! А если она скажет «нет» -это ведь тоже обидит его. Он уйдёт, и она останется совсем одна со своими проблемами. Никогда ни в чём не нуждаться – об этом только и говорили все её знакомые девчонки. Она наконец-то уйдёт из-под опеки родителей, перестанет постоянно прислуживать им, и станет независимой. Самостоятельной дамой с деньгами. Она представила себя в огромной шляпе, с нарочито небрежно накрученным шарфом поверх бежевого пальто, выходящей из машины, с собачкой на поводке. И улыбнулась.

– Я вижу: ты согласна. – поймал её улыбку мужчина.

– Мне надо домой. – сказала она.

– Не волнуйся, я же пообещал, что буду решать все твои проблемы.

У неё в груди словно разверзлась, уже начавшая было закрываться, пропасть. «Разве я уже согласилась?!» – Рвалось с языка. Но она промолчала, сама удивляясь своей мудрости. – «Мне ещё почти год учиться – он передумает. Он же не знает меня. Родители всё время твердят мне, что я тупая, ленивая неумеха. Он со временем тоже поймёт это, и передумает».

В означенное время, все её соседи могли наблюдать, как к дому подкатил школьный автобус, из которого вышла девочка в больших темных очках, и в сопровождении учительницы, нёсшей её сумку и большой пакет, поднялась в свою квартиру. Учительница долго и подробно извинялась перед её родителями – вот мол, недоглядела, девочки подрались, одежда… синяки и ссадины. Говоря всё это, она доставала из пакета коньяк, несколько палок сервелата, баночку чёрной икры.… А в конце передала пакет с деньгами – компенсацию от школы за испорченную одежду.

Лёжа в своём уголке, девочка слышала, как учительница уговаривала родителей не поднимать этого вопроса, и рассказывала им о некой элитной школе, закрытой, с самыми лучшими преподавателями и программами, куда она сама, по своим связям, может перевести их ребёнка. И просила теперь не ругать и не трогать её, а дать отлежаться и отдохнуть.

Родители, в свою очередь, рассказывали учительнице, как они любят своё чадо, как стараются сделать всё от них зависящее, для её счастья. Она слушала этот, становящийся всё более громким и беспорядочным разговор, и думала – как была несправедлива к родителям. Ведь она считала, что они совсем о ней не заботятся, только используют как прислугу и бесконечно шпыняют, а вот они, получается, любят её и переживают за её жизнь.

Проснулась она от толчка в бок и громкой брани: « Ну, чего разлеглась, корова?! Думаешь, если притащила с собой эту дуру училку с её подачками, так уже и королева?! Я в твои годы деньги зарабатывала, а не рвала одежду шляясь чёрт знает где. Давай, поднимайся! – Или ты думаешь, что мы с отцом, после работы, должны ещё и в квартире убирать, и жрать тебе готовить?! Да полы не забудь помыть – три дня немытые. И тумбочки под зеркалами протри, вечно пыль на них оставляешь».

Последняя фраза догнала её уже на кухне. Почти рассвело, когда она с трудом добралась до постели. Тело ломило и болело, и она уже больше не считала, что была несправедлива к родителям. Хорошо, что назавтра был выходной, и не надо было идти в школу. «В какую?» – успела подумать она, и провалилась в сон.

Ей снились обрывки кошмара прошедшей недели и чей-то назойливый голос: «Не трогали мы её, она сама. Нет. Не знаем. Она приехала с учительницей. Да. Да, конечно»… Прилетела оса и больно ужалила в руку. Она хотела поглядеть: не осталось ли жало, но не смогла, потому что плыла по реке. Двери открылись, она вступила за порог и полетела в пропасть…

Вздрогнув, она проснулась. Пришла в себя – сказала пожилая женщина в белом халате. Всё, мы поехали. Вокруг стонали и кричали. Пахло мочой, калом и ещё чем-то резким и ужасно неприятным. Она поняла, что опять находится в больнице, но абсолютно не помнила, как сюда попала. Утром, во время обхода, лечащая врач сказала, что её привезла бригада «Скорой помощи» с сильным кровотечением и большой потерей крови.

Палата была большая, на 20 коек, по 10 с каждой стороны, одним окном и одним умывальником, и шумная. В ней лежали как до- так и послеоперационные больные. Одни кушали, другие просили судно, третьим ставили уколы или капельницы. Кто-то постоянно заходил, выходил, умывался, мыл посуду. Одни храпели и стонали, другие громко смеялись, рассказывая анекдоты, третьи громогласно возмущались всем происходящим и грозились жалобами.

Она опять заснула. Это было единственное, чем она могла защитить себя сейчас от кошмаров реальности. Её постоянно будили – то поесть, то на процедуры, осмотры врача… Она механически двигалась, ела, пила, подставляла руки для капельниц… и опять засыпала. Говорили, что приходили родители, потоптались и ушли, не желая её тревожить. Ей было всё равно.

Он забрал её уже из психиатрического отделения. Женщина, с которой она жила была излишне льстивой и от этого неприятной. Но она привыкла. Несколько раз приезжали родители – звали домой. Ей было неловко с ними, и она отмалчивалась. Уговоры постепенно переходили на крики и угрозы. Тогда вмешивалась её соседка по квартире – тихим, но властным голосом она просила их удалиться, и они почему-то её боялись.

О судьбе молодых людей, покалечивших ей жизнь, она узнала случайно, почти через полвека.

Когда муж умер, дети были уже взрослыми. Она с удовольствием готовила, убирала, делала уроки с двумя сыновьями дочки, гуляла с ними, играла, учила вести хозяйство молодую супругу сына – продолжая делать всё то, что делала на протяжении всей супружеской жизни.

Правда теперь её никто никуда не приглашал, ни презентаций, ни обедов…. Пылились в шкафах ненужные вечерние наряды и коктейльные платьица. Но это её не сильно огорчало. Она то и с мужем не всегда знала как себя вести на подобных приёмах, внимательно выслушивая и старательно исполняя все его инструкции. Она не могла пожаловаться на жизнь с ним. Относился он к ней хорошо, никогда не повысил на неё голос, ни разу не то, что не ударил, даже и не замахнулся. Она и в самом деле никогда ни в чём не нуждалась. А после рождения второго ребёнка он даже позволил ей завести несколько приятельниц и возобновить свои институтские знакомства.

Да. Дома было хорошо. Она на минутку отвлеклась от своих воспоминаний, выискивая взглядом в толпе просвет – долго там ещё? Но толпа стояла плотно. Гремела музыка. Что тут весёлого? Почему они все такие оживлённые?

На кладбище было тихо и спокойно. Пели птички. Кусались многочисленные комары – но это была малая дань за возможность отдохнуть от назойливого людского присутствия. Мужа она похоронила рядом с родителями и любовно ухаживала за всеми тремя могилками. Правда, после переезда в дом престарелых, она стала бывать здесь реже – не хватало денег на дорогу, и перестала приносить цветы – но она верила, что они понимают и прощают её, как понимала и прощала их она сама. Соседние могилы почти все были заброшены, кроме одной на которой всегда, аккуратными кустиками росли свежие цветы.

Однажды она застала на своей лавочке сухую сморщенную старушку. Та сразу же попыталась встать, но она сказала, что ничего страшного, лавочка большая и они поместятся. Старушка пожаловалась, что ходит на могилку сына, что ходить ей уже тяжело, а лавочку поставить не кому. Единственный сын.

Они помолчали. И старушка начала жаловаться на несправедливость судьбы. Её сын рос таким талантливым, хорошим, послушным мальчиком. Прекрасно учился в школе и, одновременно, в музыкальном училище. Его даже в консерваторию приглашали на совместные концерты и, после окончания школы, обещали принять без экзаменов сразу на третий курс. И надо же такое несчастье – его сбила машина. Насмерть. Их было четыре подростка, троих насмерть, а один остался на всю жизнь в инвалидном кресле. И за что такая несправедливость? Водителя так и не нашли. Как можно таким людям права давать. Въехать прямо на тротуар возле школы. Говорили, вроде видели девочку, перебегавшую дорогу. Но она не верит. Наверное, был пьян. Одноклассники сына рассказывали, что машина даже не остановилась, резко дала задний ход и уехала.

Что-то неуловимо-знакомое чудилось ей и в этом рассказе, и в этой женщине, которую она никогда не видела.

– Вы хорошая мать, – она подошла к соседней могиле, – красивые цветы. Но её интересовали не цветы, а надпись.

– Он мог стать великим музыкантом. – между тем продолжала женщина. – А те ребята, которые пострадали вместе с ним, Вы и представить себе не можете – какие это были золотые ребята, умные и талантливые…

Она молча уходила, а ей вслед нёсся печальный и горький рассказ о несправедливо загубленных молодых жизнях. Единственное место, где она могла отдохнуть, больше не существовало.

Дом престарелых. Кровать и тумбочка в комнате на четырёх, и вещи в камере хранения. Вечные жалобы жильцов на болячки, жизнь, жестокость и неблагодарность детей…

У неё дети хорошие. Они её не выживали, не выгоняли, просто сказали: «Мама тебе уже тяжело наводить порядки в этом большом доме, готовить, поддерживать чистоту. Мы наняли помощницу по дому». Она смутилась, и даже немного загордилась – каких хороших заботливых детей воспитала. А дочь продолжала: «Мы решили, что в доме престарелых тебе будет лучше, там все твоего возраста, будет с кем поговорить, пообщаться… Мы все заняты своими делами, тебе скучно с нами, что ты будешь делать целыми днями одна в пустом доме?!».

Она попробовала робко возразить про телевизор, сад, библиотеку, компьютер, приятельниц, наконец.… Но дети не дали ей даже закончить предложение.

– Телевизор и книги есть и там.

– Парков в городе предостаточно.

– Бабушка, зачем тебе компьютер, – смеялись внуки, – ты же уже старенькая…

Бедные детки, они хотели сделать как лучше для неё. Они думают, что старикам со стариками, в общежитии, лучше, чем с собственными детьми в своём доме. Но разве можно их за это винить?!

Нет, дети её не бросили, навещали время от времени, или вот как сегодня, брали с собой на прогулку. Она вспомнила, что поступила вопреки просьбе сына, и ей на мгновение стало неприятно. Но что она такого сделала? Они просили её посидеть в машине, пока будет идти концерт, объясняя, что для неё музыка будет слишком шумной, да и вряд ли ей понравится тяжёлый рок. Но в машине было жарко, а здесь, под деревьями – тень. Правда она уже жалела, что поступила так. Сесть было не на что. Она устала, и к тому же переживала, что скажут дети. А вдруг машину и в самом деле ограбят? Она даже съёжилась от такой мысли.

Какое-то движение, уловленное боковым зрением, переключило её внимание. Рядом пританцовывала девушка. Вот тоже одинокая Душа, ищет внимания. И почему девушки так хотят замуж? Разве замужество спасает от одиночества? А почему я подумала «тоже»? Я ведь никогда не была одинока: родители, школьные друзья, сокурсники, знакомые, муж, дети…

Прямо на неё, через объектив фотокамеры, смотрел молодой парень. Он явно фотографировал её. Именно её! Впервые в жизни! Не детей на её фоне, не смазливенькую жену нужного человека.… «Почему меня? – устало и растерянно думала она, сосредоточенно и напряжённо глядя в объектив… – Меня! Меня! Радостно звучало изнутри». Она была почти счастлива. И вдруг, неожиданно для себя, поняла – как одинока была всю свою жизнь.

Ей так повезло, что теперь у неё не было компьютера.

«Танцы» – так назвал юноша свой снимок, выложив его в интернет. Подпись под фотографией гласила:

«Девушка танцевала под песню, которые исполняли индейцы и красиво танцевала. p.s. только недовольная бабушка немного всё портит(».

 

Очень неприличная сказка. Только для взрослых

Первому не дала:

Толстый, жирный,

За водой не ходил,

Дров не рубил.

Второму дала.

Третьему не дала:

– А ты где был?

Дров не рубил,

Печку не топил,

Позже всех приходил.

Четвёртому дала.

Пятому не дала:

А ты больно мал.

Крупу не драл,

По воду не ходил,

Каши не варил,

Дрова не носил…

– Мама, Вы чё? Никак рехнулись?! Детям такие страсти рассказываете.

– Да что ты, Машенька! Это же я про сороку-воровку…

– Так я же и слышу, что про неё, бесстыжую, хороводится на всё село, Прости Господи мой грешный язык.

– Доченька, ты не поняла, это сказка такая!

– Здрасьте! Мало сплетен на весь район, так уже и сказки сочиняют про это позорище. Вы ещё фильм про неё снимите, да на всю страну по телевидению…

– Маша, да какой фильм? Про кого?

– Как про кого, про Зинаиду Вашу распрекрасную. Каждый раз переживаю, чтоб на работе не прознали, стыда не оберёшься.

– Маш, ну при чём тут Зинаида?! Это – сказка! Вот послушай:

Сорока-воровка

Кашу варила,

Гостей манила.

Гости на двор –

Каша на стол.

Гости со двора -

Каша со стола.

– Ну, конечно, у неё в доме только одна крупа и есть, Наварит каши, выставит самогон и гостей заманивает… нет, чтоб детей накормить.

– Да ты дальше послушай:

Кашку варила,

Деток кормила…

– Ну да, нарожала неизвестно от кого, а теперь кормит, да мужиков заманивает, тот дров нарубит, этот воды принесёт… Лучше бы о детях подумала, одёжку им какую попросила, или шоколадку.

– Ладно, дочка, вижу, ты меня не слышишь, оставим этот разговор.

– Я-то Вас, мама, хорошо слышу, а вот Вы не можете понять, что в городе дети к такому не привыкли. Это у Вас в селе все друг про друга всё знают,

А городские дети другие.

И тут раздался серебристый детский голосок:

– Бабуленька, а я думал, что это про птичку… Бедные детки! Мама, давай отдадим им мои игрушки…

 

Сон в летний день

Предисловие

Эта история написалась после того, как в Гуш-Дане радикально, в один день, поменяли автобусные маршруты. На автобусных остановках выложили кучи макулатуры, в виде красиво оформленных глянцевых журналов. Правда, сами работники автобусных кооперативов, утверждали, что это справочная литература.

Какую информацию можно было почерпнуть из рисунка отрезка автобусной линии, ограниченного конкретным административным пунктом, входящим в Гуш-Дан и не привязанным к схеме города, или другим автобусным маршрутам, и до сих пор для меня загадка. При сопоставлении схем одного маршрута в разных городах, рисунки не состыковывались. А, учитывая, что иногда номера автобусных линий дублируются на местных маршрутах, было непонятно – это всё тот же автобус, или уже другой.

Кроме того, чтобы собрать всю информацию о длинном маршруте, надо было посетить автобусные остановки каждого города Гуш-Дана, через которые он пролегал. Но и это ещё не всё – отдельные схемы просто не соответствовали действительности, их уже успели отменить.

На некоторых маршрутах, на остановках и в автобусах, дежурили юноши и девушки, по виду старшего школьного возраста, которые должны были отвечать на вопросы пассажиров, связанные с новой схемой движения. Они и отвечали: «Извините, я не знаю», «Посмотрите на схеме маршрута», «Вот указан номер телефона, Вы можете позвонить и узнать», «Я знаю только этот маршрут».

Собственно сон

Идти было жарко. Нещадно палило солнце. + 30 в тени, которой по дороге практически не было. Автобус, которым можно было добраться до больничной кассы, отменили. На остановке, вопреки обещаниям, никаких разъяснений как добраться до требуемого места не было. Все маршруты были изменены. А на месте знакомых номеров автобусов появились новые, незнакомые. Ни водители проезжающих автобусов, ни прохожие нужной информацией не владели. Справочное издание, подобранное на остановке накануне, оказалось для другой автобусной зоны. Никто же не объяснил, что надо оббежать все зоны, чтобы собрать полную информацию о новых автобусных маршрутах.

Примерно в получасе пути показалась первая скамейка – возможность немного отдохнуть. Идти оставалось минут пятнадцать…. Когда бы ни это изнуряющее солнце, и не боль в поломанной ноге и пояснице….

– Так может, проведём разъяснительную компанию?

– Вам нужны лишние заморочки?

– Посыплются протесты, жалобы, вопросы… придётся опять всё переделывать, а то и отменять…

– Вот, и в этом вся задумка. Нам что главное?! – Обеспечить себя работой и стабильным доходом. Мы изменим всё в одну ночь. А когда появятся недовольные, попросим бюджетных денег, для принятия дополнительных мер. Ведь это будет уже не наша инициатива, а народная.

– Тогда давайте уже и детям дадим подработку на каникулы. Оденем их в майки с нашими логотипами и поставим на каждую остановку и в каждый автобус, чтобы они отвечали: не знаю, я только с этого маршрута… не знаю, я первый раз… звоните – вот у меня на майке номер телефона…

– Да, идея неплохая. Но можно всё сделать гораздо грандиознее, обеспечить работой каждого члена наших семей и полностью обезопасив движение. Вообще отменить автобусы.

– Но как же тогда мы будем зарабатывать?

– Поставим контролёров-кассиров на границе всех зон. Для пересечения одной зоны каждый пешеход обязан будет приобрести разовый билет, двух – с 50% наценкой, а трёх и более – месячный…

Вот и граница зоны – надо было предъявить все сегодняшние билеты, для определения доплаты и прохода в следующую зону. Билеты разлетались и липли к рукам, к телу…

– Какая жара! – Рядом на скамейку опустилась уставшая дама. Надо было двигаться дальше. Да! Сильно может напечь голову Израильское солнце.

 

Первое апреля – никому не веря

Один день в году – первого апреля, я живу, никому не веря.

Да и как верить, если каждый обмануть норовит?!

Вот на прошлое первое апреля супруга позвонила мне на работу и предложила встретиться в городе, пивка попить. Думаете, мы пиво пили? Как бы ни так. Затащила в ювелирный, дочке кольцо на день рождения купить, а потом бегом домой, ужин готовить.

А дочка! Тоже хороша: «Папочка, твоей внучке велели в садик какую-нибудь живность принести, сказали лучше всего попугайчика». Я, как ненормальный, полгорода объездил. И что вы думаете? – Точно. Живёт у нас в квартире.

Даже внучка и та ухитрилась обмануть меня: «Дедулечка, мне мама велела хлеба купить, а деньги оставить забыла». Через десять минут пошёл встречать её на улицу, встретил – без хлеба, но с мороженным. Она бросилась на меня, как на баррикаду, с воплем: «1-ое апреля!».

Правда, попугай им всем за меня отомстил. Он оказался говорящим, да не просто, а специфически говорящим. И, кроме того, большим любителем всего блестящего и, в первую очередь, ювелирных украшений.

Всё, что мог поднять, он забирал себе в клетку и тщательно прятал, а потом ретиво охранял, больно кусая любого, желающего попользоваться его сокровищами. А если кому-то всё же удавалось выхватить у него колечко или браслет, попугай ещё несколько дней преследовал обидчика по всей квартире, норовя укусить за ухо или шею.

Но главное, жена с дочкой больше не могут устраивать свои посиделки с подружками. Стоит кому-нибудь постороннему войти в квартиру, как попугай начинает разговаривать:

«Копай, копай, я тебе сказал… золото, какая слюда, глянь – вот слюда, а вот золото… нет доллары не ложи с рублями… 10 тысяч отложи отдельно… а вот платина возможно… возможно… 5 на 28 , что у нас получается … прячь… прячь лучше, куда, дурак, алмазы кладёшь…» – и так без конца, почти не повторяясь и демонстрируя при этом похищенные у нас ювелирные украшения и мелкие купюры.

Мои дамы уговаривают сдать его обратно в магазин, но я категорически против. Иначе они опять будут тратить треть моей зарплаты на свои побрякушки, а я вынужден буду выдерживать их «девичники».

Завтра первое апреля. Синоптики сказали, что будет +8С и солнце. Обманывают. Надо бы зонтик не забыть.