Скалкин отпустил такси и мельком взглянул в витрину ближайшего магазина, пытаясь определить, как он выглядит со стороны. Напомаженная и аккуратно причёсанная голова пахла чем-то приторно-сладким. Наспех купленная длинная, чёрная с блеском, кашемировая куртка, перечерченная «молниями», стесняла движения. Холодные для этой погоды туфли скользили по наледи, и от этого Володе делалось не по себе. Он перестал узнавать и воспринимать себя, и только чувство долга перед дедушкой, жажда мести, воспоминания о двоюродной сестрёнке придавали ему силы.

Он представлял сейчас Полину особенно ярко и жалел её. Двоих детей имел Пётр Павлович Шугалей; родные брат с сестрой получились совершенно разными. Старшая дочка Шугалеев Елизавета, мать Владимира, была женщиной умной, тонкой, образованной и работящей. Она уехала в Ленинград к мужу-моряку и всю жизнь посвятила семье. Младшенький Вадик неудачно женился, а после развода привёз к родителям и навсегда оставил у них дочь Полину. Бывшая его супруга заботиться о ребёнке категорически отказалась по причине непреодолимой тяги к бутылке и собутыльникам.

Тихая, забитая девочка долго оттаивала душой. Жила то у Шугалеев в Москве, то у Скалкиных в Кронштадте. И никто тогда не мог представить, что благодаря своему золотому характеру Полина добьётся того, чего очень и очень многие не могли взять наглым нахрапом. Она оказалась единственной наследницей солидного состояния, которое завещала деду, взяв с него слово передать имущество Скалкиным, но никак не родителям, которые должны были вот-вот объявиться и начать качать права. О том, что их дочка-первенец ушла из жизни в двадцать три года, предки ничуть не сожалели…

Скалкин позвонил около полупрозрачной и в то же время очень прочной двери, которая подмигивала разноцветными огоньками, как новогодняя ёлка. Заходить нужно было именно отсюда, а не через подъезд для посетителей. Такую привилегию имели только гости Магомеда и Серафимы.

Видимо, его изучили не только через «глазок», но и с помощью камеры, потому что прошло довольно-таки много времени. Наконец из банальной решёточки прозвучал металлический, как у робота, голос.

— Фамилия, имя, отчество? Откуда прибыли?

— Скалкин Владимир Борисович из Санкт-Петербурга, — отрапортовал гость, удивлённый столь странным приёмом.

Впрочем, после истории с передатчиками, установленными водителем Еропкиным, хозяева начали дополнительно подстраховываться. Ещё, чего доброго, детектор лжи подключат или введут «сыворотку правды». Спросят, работает ли он на ментовку… Нет, скорее всего, до этого дело не дойдёт. Гаджиев не знает, кто именно насадил тех «жучков» — это вполне могла сделать и конкурирующая «братва».

Что касается самого Валентина Еропкина, то он не мог расколоться при всём желании — функции речевого центра, повреждённого в результате черепно-мозговой травмы, до сих пор не восстановились. Попавший в страшную автокатастрофу водитель лежит, не шевелясь, и только моргает глазами. Автомобиль и прочая аппаратура для прослушивания формально числятся за Голландом, которому вся эта техника потребовалась якобы для операции в Калининграде. Скалкин знал всё это от Артура Тураева и потому вполне сносно ориентировался в обстановке.

Дверь, щёлкнув замком, отворилась. Мордатый охранник ещё раз осмотрел гостя, отступил с дороги и пропустил его в тёмный коридорчик, устланный голландским паласом «Цветущий луг». Скалкин поскрёб подошвами о металлический коврик, лежащий у порога, и снял огромную стильную кепку.

— Идите за мной, — приказал охранник.

Он повернулся через левое плечо, как на плацу, и зашагал по коридору, клацая пряжками и цепочками, в изобилии присутствующими на камуфляже. Скалкин не испытывал страха, наоборот, ему было очень интересно увидеть осиное гнездо бандитов, с которыми вскоре предстояло сойтись в смертельной схватке.

Но прошли они не в сводчатое мрачное подземелье, а в миленькое кафе на десять столиков, каждый из которых был отгорожен от других матовой стенкой. Звучала приятная музыка, у стойки бара сидели на высоких табуретках длинноногие красотки. Скалкин, между прочим, подумал — а сколько среди них больных СПИДом и гепатитом? Нет, это не те. Тех, скорее всего, в общий зал не выпускают.

Охранник подвёл Скалкина к сидящей за крайним столиком женщине лет тридцати пяти — симпатичной, ухоженной, но уже увядающей. Лицо женщины было тщательно нарисовано на персиковой грунтовке, а волосы небрежно и в то же время элегантно разбросаны по плечам. На мочках ушей и на пальцах вкрадчиво мерцали драгоценные камни, а стройную фигуру облегало узкое трикотажное платье кораллового цвета.

В левой руке женщина держала мобильник, правую она положила на трубку стационарного «Панасоника». Говорила с двумя собеседниками сразу, попеременно делая голос повелительным, покровительственным, угодливым и даже ноющим.

— Макс, ты лучше с женой помирись, а сюда не ходи. Потом жалеть будешь, что семью разрушил. В твоей ситуации надо домой возвращаться. Я по своему опыту знаю, что такое развод и последующее одиночество. Хочешь проучить жену? Боюсь, себя накажешь в первую очередь…

— Вот я вас и прошу меры принять! — Женщина говорила теперь с кем-то по мобильному. — Я вам плачу, и вы должны обеспечивать безопасность нашего заведения. Барыги в открытую «экстази» толкают прямо у порога. Смотрю, и «торчки» уже подгребают. Мне такая слава не нужна…

Скалкину женщина указала на стульчик за тем же столиком. Володя сел, расстегнув куртку, и стал наблюдать за очаровательной хозяйкой кафе. Попытался вдолбить себе в голову, что это и есть та зловещая Кормилица, которая погубила Полину. На секунду Скалкину показалось, что он ошибся адресом.

— Извините, срочные дела! — Женщина подкупающе улыбнулась Скалкину, по-быстрому завершив оба разговора. — Я Серафима. Слышали обо мне?

— Да, Виктор упоминал о вас, — осторожно признался Скалкин.

— Вы только что из Петербурга? — заботливо поинтересовалась Кормилица. — Пиво с креветками будете? Или подавать полный обед?

— Благодарю вас, я сыт. Не хочу никого затруднять, — замялся Скалкин, понимая, что Кормилице для чего-то нужно выиграть время.

Наверное, надо было согласиться. Но кто знает, что они подмешают в пиво? В зале парочки исполняли медленный танец, причём среди натуралов развлекались две лесбийские пары; геев Скалкин не заметил. Вдалеке слышался мужской голос, отправляющий Катю, Лену и Настю на Садовую-Кудринскую улицу. В другом углу зала дама бальзаковского возраста требовала подать им со снятым жиголо ликёр «Алмаз».

Скалкину показалось, что Серафима нажала под столом какую-то кнопку. Стараясь не демонстрировать особого интереса к происходящему, Володя покосился на стену за спиной Кормилицы и увидел в виньетках обоев глазок скрытой камеры. Для чего-то решили передать на сторону его изображение. Значит, до конца не доверяют, но это ещё ничего не значит. Возможно, Сима просто подстраховывается.

Подошла девчонка в лимонно-жёлтом мини, на первый взгляд обычная студентка. Её отрешённый взгляд Скалкину не понравился. В глазах жрицы любви стояла старческая муть, хотя на вид девке было лет восемнадцать.

— Серафима Ивановна, вас Валерий зовёт, — равнодушно сказала она.

— Иди, Оленька, я сейчас. — Кормилица встала, обдав гостя запахом крепких, приторно-сладких духов. — Извините. Одну минуту.

От роскоши, музыки, сигаретного дыма и обилия самых невероятных туалетов Скалкина затошнило. Больше всего ему хотелось выпить полведра простой колодезной воды, но такую экзотику в кафе не подавали.

Скалкин старался не думать, о чём сейчас говорит Кормилица с Валерой, скорее всего. Маниловым, о котором он тоже слышал от Тураева. Как бы там ни было, но в милиции и в агентуре Скалкин не числился, и Манилов опознать его не сможет.

— День сегодня какой-то сумасшедший, — призналась Серафима, снова присаживаясь напротив Володи.

По выражению её лица гость понял, что по крайней мере на данный момент ему ничто не угрожает.

— Проблемы с нашими мальчиками. «Бандосы» грабанули прямо на съёмной квартире. — Серафима особенно не стеснялась. — Пойдёмте, Володя, Магомед вас ждёт.

Они деликатно протиснулись между дёргающимися в танце девочками и их клиентами, зашли в маленькую дверцу у стойки бара. Кормилица совершенно естественно провела гостя через рамку металлоискателя. Ничего не объясняя, она включила какую-то аппаратуру, и раздался сигнал, похожий на пароходный гудок.

— Весь металл сюда, пожалуйста! — велела Кормилица, сверкнув ровными белыми зубами.

И почему-то именно сейчас Володя понял покойного Антона, бросившего эту суперволевую мадам. Да, конечно, с кроткой Полинкой ему было легче.

— Поймите меня правильно — мы вынуждены осуществлять проверки. Магомед пережил несколько покушений и теперь не может положиться даже на рекомендации своих друзей. Если есть при себе диктофон или иная аппаратура такого рода, сдайте её в мой сейф.

— Нет. Вот всё, что в карманах.

Скалкин, мысленно воздав Артуру хвалу за предусмотрительность, вытащил зажигалку, расчёску, носовой платок и пачку сигарет. Звенел, похоже, брелок с несколькими ключами. А ведь он хотел нацепить микрофон, замаскированный под булавку на галстуке, но Артур категорически запретил делать это.

— Диктофон мне без надобности — я не журналист.

— Я предупреждаю чисто на всякий случай. — Серафима заперла все вещи Скалкина в сейф. — Идёмте. Я оставлю вас с Магомедом и вернусь к девочкам. У нас небольшой сабантуй, да ещё и «летучка». Всегда совещания в это время — вечером очень много работы бывает.

Кормилица отодвинула бархатные зелёные шторы, без стука распахнула двери и привела Скалкина в кабинет Гаджиева, обставленный с восточной роскошью.

— Привет!

Брюнет в синем пиджаке с тремя рядами золотых пуговиц приподнялся за столом и протянул руку. При этом они обменялись взглядами с Серафимой, и Скалкин понял, что женщина дала «добро».

— Сима, ты предложила Володе покушать? — осведомился Гаджиев.

— Он сказал, что сыт, — сокрушённо пожала плечами Кормилица.

— Тогда можно переходить к делу.

Магомед дождался, когда Серафима покинет их, и с видимым облегчением улыбнулся, показав совершенно не нужную золотую фиксу. Сахарный оскал горца привёл Володю в искреннее восхищение, и он на минуту забыл, что именно эти люди убили его сестру.

— Чего тебе нужно, браток?

— Виктор Викторович говорил, что вы можете это устроить, — изобразил страдающую невинность Скалкин. — Я понимаю, что поступаю подло, но иного выхода у меня нет. По закону решить накопившиеся проблемы невозможно.

— Валяй, — разрешил Гаджиев, нервно щёлкнув пальцами. — Но короче.

— Коротко об этом не расскажешь, но всё-таки я постараюсь. — Скалкин нервно проглотил комок, что выглядело вполне естественно. — Был у меня друг. Занимался бизнесом, неплохо зарабатывал. Двухкомнатную квартиру незадолго до гибели купил на Земском переулке, на Долгом озере. Полы тёплые, евростандарт и всё такое. Он в подробности не вдавался, но вскользь обронил, что взял деньги в долг у одного «челночного» бригадира. А тут, сами понимаете, семнадцатое августа. Деньги пропали, а «челнок» требует отдать их всего за месяц. Четыреста «тонн» баксов — не баран чихнул. «Бабки», говорит, не мои, а воровские, и с меня их требуют тоже. А когда ссужал, ни о чём таком не предупредил. Друган мой собрался новую квартиру продать, машину, попросить у знакомых. Проклинал себя за то, что в тот дурацкий проект ввязался. А тех, кто его на это дело подбил, будто бы корова слизала. Остался тет-а-тет с бандюками…

— И чего дальше было? — с интересом спросил Гаджиев, закуривая сигару.

Скалкин достал из кармана упаковку реланиума, бросил в рот две штуки и, не запивая, проглотил. Сделал он это не только потому, что так полагалось по сценарию. Нервы прямо-таки ныли от напряжения и требовали лекарства. Ведь ещё неизвестно, предупредил ли Потёмкин Гаджиева о том, что к нему пожалует подставной, и началась игра в тёмную.

Магомед вот так послушает-послушает, да и вызовет своих амбалов, которые приступят ко второму отделению концерта по заявкам трудящихся…

— Он говорил, что прямо накануне дефолта партнёры с деньгами смылись — те ничего не слушали. Привезли на виллу в осиновой роще, завели в подвал, поставили к стенке. Ну и давай из ТТ палить поверх головы! А у парня сердце ни к чёрту. Начался приступ, а его ещё в одну комнату стащили. Там сидит существо, уже на человека не похожее. Связанное по рукам и ногам, истыканное ножом и избитое до зелёного цвета. Просит только об одном — чтобы кончили его. Другану моему говорят: «И тебя такое ждёт». Ну, он в тот же вечер оформил на братву всё, что у него было. Вернее, на их специального человека, преуспевающего юриста. Семья без кола и двора осталась, жена беременная. А парень той же ночью получил обширный инфаркт и скончался в машине «скорой»…

— Дело обычное, — лениво изрёк Магомед. — Долги отдавать нужно.

— Потом-то выяснилось, что никаких воров не было. Просто «челнок» блефовал по-крупному. Устроили они другану моему своеобразный лохотрон с подставой. Одни играли нечистоплотных партнёров, другие — воров. А «челнок» выполнял роль посредника. Деньги от них никуда не ушли, понимаете? Это всё одна группировка. Те, кто якобы сбежал, вернули денежки в общую кассу, да ещё получили всё имущество моего кореша. Кроме того, спровадили его на тот свет. Вот я и задумал такую месть, чтобы с ними без милиции разобраться…

— И что за месть получается? — Гаджиев долго держал во рту сигарный дым, но, когда говорил, выдохнул его. — Я пока что-то не секу.

— Мне удалось узнать, что вся эта банда колется. Собираются на вечеринки и пускают шприц по кругу. И если хотя бы один из них подцепит СПИД или гепатит, то непременно заразит других. Теперь понимаете?

— Теперь понимаю. — Магомед пососал сигару. — Ну что ж… Раз за тебя Витёк просит, пойду навстречу. Но нашамкал что-то, я по телефону не понял. Вы в какой фирме вместе пашете?

— Он сторожем на автостоянке подрабатывает, а я там торгую на рынке. Он про Юльку рассказал, а я подумал — может, и у меня получится?

Скалкин знал, что весь этот разговор фиксируется с помощью наружного микрофона направленного действия. По колебаниям оконного стекла считывается речь говорящих в кабинете — специально оснащённая «Тойота-Королла» стоит в переулке неподалёку.

Пока Тураев должен быть доволен — всё идёт по плану. Легенду сочиняли они вдвоём, стараясь сделать её как можно более правдоподобной. Такой случай действительно имел место в Питере, и было это совсем недавно.

— Ради Витьки делаю скидку, — расщедрился Гаджиев. — Двадцать «тонн» гринов, меньше никак.

— Найду для такого случая, — невозмутимо отозвался Скалкин, несмотря на то, что его губы онемели.

Придётся загнать кое-что из имущества покойной Полины, потому что таких денег ни у него, ни у Артура нет — по крайней мере, свободных. Но дед согласится — ему ничего не жалко для возмездия.

— И правильно! — разулыбался Магомед. — Сколько их там всего? Пятеро? Больше? Всех сделать за двадцать «тонн» — сказка!

— Их там семеро, — уточнил Скалкин. — Действительно, меньше трёх «тонн» на брата. Главное, чтобы «челнока» зацепило побыстрее.

— Думаешь, не будет возможности повторить попытку? — насторожился Магомед. — Тут, дорогой, раз на раз не приходится.

— Нет, наверное, можно будет повторить. Но, чтобы не возникло подозрений, надо это дело провернуть в Китае. Разумеется, дополнительные расходы я возмещу. Бригадир этот сам не свой до «Тёлок». Перетрахал всех мало-мальски симпатичных девах и тёток в своей группе, которая в Китай за шмотками ездит. Если увидит новенькую, сразу же к себе позовёт. Особенно нравятся ему блондинки с карими глазами и тёмными бровями. Стройная должна быть, невысокого поста, но и не худая. Если такая у вас имеется, я её оплачу. Фотку «челнока» привёз, все данные на него — тоже.

— Отдашь, когда будешь расплачиваться, — выдохнул дым Магомед. — Завтра здесь же выберешь ту, которая лучше всего подойдёт. Но ведь её готовить надо — тоже время потратим. Кое-что, Вован, ты должен будешь сделать сам. Сочинить девчонке «легенду» и внедрить её к «челнокам»…

— Об этом я уже позаботился.

Скалкин в точности выполнял указания Тураева, который будто бы заранее знал, о чём станет говорить Магомед.

— В той группе все друг дружку знают — сорок раз вместе в Китай ездили. Но одна из девчонок заболела и пока не может таскать баулы. Можно сделать так… — Володя облизал губы и набрал в грудь побольше воздуха. — Чтобы ваша мисс не надрывалась, мы к ней «фонарика» приставим. Это на жаргоне «челноков» — помощник. Они полетят вместе — заодно и страховка надёжная. «Фонарик» — тоже мой человек. Все тюки он возьмёт на себя. Девочке останется только одно дело — переспать с начальником группы. Это и есть тот козёл, о котором я говорил. Так что не беспокойтесь — готовиться долго не нужно. Если девочка окажется неопытной в «челночных» делах — ерунда. Она ведь только начинает. Имеет загранпаспорт — совсем здорово; в Китай официально можно попасть только в качестве туристов. И разберись потом, от кого бригадир во время «ходки» заразился. Когда он про это узнает, все его дружки уже будут носить в себе ВИЧ-инфекцию…

— Не ори, Вован!

Гаджиев посмотрел на окно, на дверь, прислушался. Но вокруг было тихо, лишь в ресторане звучал фокстрот, и топали ноги.

— Значит, так. Все расходы на перелёт — твои. Сразу предупреждаю, что с первого раза может ничего не получиться. Но девочка постарается на совесть, чего бы ей это ни стоило.

— Ваши условия принимаю полностью, — поспешно заверил Скалкин. — Я им беру билеты до Благовещенска. В составе группы они должны будут на катерах переправляться на китайскую сторону, в Хэйхэ. Чтобы всё выглядело натурально, парочка не должна выделяться из массы других «кирпичей». Как вести себя в Китае, вашей девочке объяснят. Потом они вернутся в Благовещенск, в гостиницу, и девочку обязательно позовут к бригадиру. Все бабы у них заезжены, как лошади, а эта будет в диковинку. Если «ходка» получится удачной, её станут обмывать.

— Паспорта у наших «тёлок» есть, — стал размышлять вслух Магомед. — И любая поедет туда, куда прикажут. Да, как зовут бригадира?

— Костя. Константин Краснянский, — быстро вспомнил Володя.

— А этого… «фонарика»?

— Марат Чигиринов. Он из Подмосковья, но сейчас живёт в Питере.

— Приятеля как звали, который умер? — продолжал допрос Магомед.

— Мстислав Березин, — спокойно ответил Скалкин.

Артур предполагал, что на слово Гаджиев может и не поверить, и всю историю прокачает через Манилова. Тураев пообещал Володе, что всё будет в ажуре, и в кафе никогда не узнают о подставе.

Гаджиев ничего не записывал — все слова и движения оставались на плёнках. Скалкину хотелось как можно скорее выбраться из кафе, вернуться в гостиницу, принять контрастный душ и отдышаться. Рисковавший много раз в жизни, он никогда не переживал подобного напряжения — и душевного, и физического.

— Иди пока! — приказал Магомед, вытирая цветастым платком мокрый от пота смуглый лоб. Видимо, ему этот разговор тоже дался нелегко. — Завтра в это же время подъедешь. Тогда скажу, согласен ли. Надо проверить кое-что, обдумать, посоветоваться. — Гаджиев не обращал внимания на трели лежащего перед ним мобильника.

— Да, конечно, с кондачка такие дела не решаются, — кивнул Скалкин.

Гаджиев позвонил, и тотчас же в кабинете появился тот самый охранник, который встречал Владимира у порога. Хозяин и гость встали со своих мест, шагнули друг к другу и попрощались за руку.

— До завтра! — добродушно улыбнулся Гаджиев.

— До встречи! — поклонился Скалкин.

Он точно знал, что человек по имени Мстислав Березин действительно скончался в Петербурге пять месяцев назад, и было ему тридцать три года. Причиной смерти стал инфаркт миокарда, и умер Березин в автомобиле «скорой». Он возглавлял салон, торгующий разнообразной бытовой техникой. А о том, что с ним случилось в Осиновой Роще и возили ли его туда в действительности, уже не узнаешь.

Под именем бригадира «челноков» Константина Краснянского выступал во время будущей поездки Степан Старшинов; сам Костя на это время надёжно укрылся в Подмосковье. Но любая проверка покажет, что человек по фамилии Краснянский действительно существует и руководит бригадой из десяти бабёнок-лошадок. Марат Чигиринов был прописан в Чехове, но лететь в Благовещенск не собирался. Под его именем будущую киллершу намеревался сопровождать сам Артур Тураев.

Едва Скалкин в сопровождении охранника вышел, Гаджиев открыл маленькую дверцу у себя за спиной. В кабинет вбежал высокий суетливый мужчина с редкими седеющими волосами и плутоватыми глазками. Одет он был в полувоенный френч и в галифе, и при этом чётко печатал шаг. Усевшись на стул, с которого недавно встал Скалкин, он уставился на Гаджиева. Свет люстры отражался в лакированных голенищах его сапог.

— Всё слышал, Валера?

Магомед снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Потом открыл маленький, похожий на холодильник сейф, взял поднос из чернёного серебра. На нём стояла бутылка коньяка «Абсолют-Курант», а рядом — две стопочки. Тут же лежали ножик и пузатый лимон.

— Вот всё это и проверь до пятнадцати часов завтрашнего дня. Узнай наверняка, существуют ли такие люди в природе и чем на самом деле занимаются. Валера, ты сам понимаешь, что я Оленькой просто так рискнуть не могу. Единственная у нас осталась в этом весе, и ту Сима после прошлого раза хотела списать. Но тогда всё прошло гладко, и я решил Ольгу помиловать. Она ещё, возможно, заработает для нас десяток-другой «тонн» баксов, и только после этого исчезнет. Но я должен быть уверен, что на этот раз мы не окажемся в пролёте. Больше всего на свете, Валера, я ненавижу проигрывать спор бабам.

— Всё сделаем, Магомед, как ты хочешь, — флегматично ответил Манилов и принялся, не дыша, резать лимон на тонкие кружочки.

Гаджиев разлил коньяк.

* * *

Теплоход пересёк Амур и пристал к причалу у таможни. «Челноки» привычно выстроились в шеренгу по двое. Точно так же поступили и новички — Ольга Луговцова и её «фонарь» Марат Чигиринов.

Маленькие люди в зелёной форме занимались оформлением очередной туристической группы, почти всех членов которой они давно уже знали в лицо. Удивлённо глядя на Ольгу и Марта, китайцы проставляли в документах печати. Кто-то из другой группы «руссо туристо» поинтересовался, почему сегодня с ними нет Краснянского. Чей-то хриплый голос сообщил, что Костя приболел, но завтра будет. В конце концов, таможенники завершили свою работу и выпустили прибывших к выхожду, в лапы «помогаек».

— Отшивай их и не слушай, что будут орать! — прошипел Марат на ухо Ольге, которая испуганно стрельнула на него глазами-вишнями.

От выходок «помогаек» страдали даже привычные ко всему «кирпичи»; Ольга же просто впала в транс и, смущённо улыбаясь, отводила в сторону маленькие жёлтые ручонки, которые со всех сторон протягивали свои визитки.

— Я не «кирпич», я — «фонарь»! И она — «фонарь»! Все пошли вон!

Марат схватил Ольгу за руку и потащил прочь, к пустырю, посреди которого словно из ничего вырастал высоченный небоскрёб.

— Помога-а-ай! — доносилось сзади, и вопли эти перемешивались с отборным русским матом.

Стараясь не отставать от группы, Ольга и Марат быстро шли по захламлённой площади барахолке, где им предстояло отовариться. В отсутствие Краснянского группу вела дородная тётка Лидия, которая перед отбытием из Благовещенска объясняла новеньким правила поведения на китайском берегу.

— От нас ни на шаг не отходить. Делать всё то же, что и мы. Ушами не хлопать, а то и денег лишитесь, и в тюрьму сядете. «Помогаек» гоните в шею, если хотите вернуться вовремя и с товаром. Это — шпана, хулиганы, жулики. Обдерут вас, как липку, а потом ещё и полицейского приведут. Скажут, что вы им должны. Чтобы вас в тюрьму не забрали, всем нам придётся скидываться и платить. Они с «Триадой» все повязаны, с ихней мафией, и ничего не боятся. Даже женщину ударить могут. Правда, при мужиках, может, поостерегутся. Да, ещё! «Помогайки» положены только «кирпичам». А «фонарикам», подручным — нет. Если что, говорите «я — фонарь»! Тогда отстанут, скорее всего…

— Господи, за что же эта мука?..

Ольга, обливаясь потом, потащила указанный пожилым китайцем баул. Марат немедленно подхватил его и, опоясав брезентовыми ремнями, взвалил на плечи.

— Погоди, я тоже возьму что-нибудь! — засуетилась Ольга. — Ты ведь такой маленький, худенький! Надорвёшься! Давай, я хоть упакую шмотки, можно?

На обочине дороги под порывами сухого ветра «челноки» забывали товар в баулы. Делали они это сноровисто и бы шутя. Только Ольга кусала губы и плакала, а Марат, заменяя «помогайку», волок по земле два громадных тюка для пожилых коллег.

Вокруг сновали китайцы и орали мяукающими голосами, тыкая пальцами в тюки и коробки. Один из них едва не снял с Ольги браслет, который она побоялась оставить в гостинице на российском берегу. Марат молча двинул ему под дых.

— Вот так и попадает товар на наши рынки, — вздохнула Лидия. Вытирая мокрый лоб рукавом куртки. — Небось, не нравится, Олька? Не поедешь больше? И не надо. Ты молодая и красивая, другую работу найдёшь. Мы-то, старые клячи, никому уже не нужны. Если замёрзли, пошли в центр, посмотрите там матрёшек и часики разные. А мы для вас рикшу найдём…

— Ужас, в зоне такого не было! — простонала Ольга, едва они укрылись в здании торгового центра.

Серое небо, бурая земля, красные флаги и жёлтые лица перемешались перед её глазами. Ольга покачнулась и инстинктивно схватилась рукой за голый манекен. Марат ловко поддержал несчастную, и Ольга сдавленно что-то пробормотала.

— Ты что, сидела? — спокойно спросил Марат, нарочито выставив вперёд обмётанный густой смоляной щетиной подбородок.

Глаз своего «фонарика» Ольга под огромной кепкой не видела. Одеты они были примерно одинаково — в клетчатые куртки и потёртые джинсы; только девушка натянула на голову вязаную шапочку с длинной кисточкой.

— Было дело по молодости, — замялась Ольга, откровенно сожалея, что брякнула лишнее. — Ой, Лида велорикшу пригнала! Как интересно! Я никогда раньше живых рикш не видела. Сейчас погрузимся…

— А за что срок мотала? — тихо, но настойчиво спросил Марат.

Лида и седая, но очень энергичная женщина-велорикша его не интересовали.

Ольга заправила волосы по шапочку и всхлипнула.

— Мои грёбаные предки на «Шарике» работали, жили в семейной общаге. Я — москвичка в первом поколении. Ещё были брат с сестрой, все жрать хотели. Я воровала вещи из раздевалок в поликлиниках и в школах. Попалась и получила два года. Освободиться удалось через полтора. Ой, Лидусенька, скоро домой поедем? — Ольга с преувеличенной радостью бросилась навстречу бригадирше.

— Идите, грузитесь, на таможню пора! — скомандовала Лидия, отдуваясь и обмахиваясь шарфом. — А тебя. Ольга, бригадир по приезде к себе приглашает. Познакомиться хочет. Говорит, что за хорошенькая деваха появилась? Надо выпить за знакомство! — Лидия заметила, что Ольга побледнела, вся подобралась, напряглась. — Не вздумай отказаться, — прошептала она девушке на ухо. — Не дашь ему — со свету сживёт.

— Я уже думала, что он меня не заметит, — призналась Ольга Марату, когда «челноки», закончив погрузку, потрусили по пустырю вслед за велорикшей. Свободных мест в тележке не осталось — всё заняли двухсоткилограммовые тюки и сумки. — Для чего же тогда страдала? Нет, вроде, зацепился…

— Да ты любого мужика зацепишь! — польстил Ольге Марат, поддерживая её под локоть. — Только не вздумай тряхнуть стариной. Здесь за воровство спокойно замочить могут, сразу предупреждаю.

— Меня не за тем посылали, — огрызнулась Ольга.

Пот ручьями лил по её лицу. Глаза смотрели не по возрасту тускло, тяжело.

— Лусский девуска холосий! — Потрёпанный и пьяный китаец схватил Ольгу за рукав. — Сколька тебе лет?

— Ей двадцать два, но она — моя жена, — сказал Марат очень вежливо.

— Залка. А я зениться хотела на нём! — Китаец понуро отстал.

— Ну, пошли, муженёк, грузиться! — расхохоталась Лидия, хватая их за плечи.

Велорикша давно доставил товар на причал, и их тюки летели на палубу теплохода. Ольге было уже всё равно, где стоять и сидеть, а ведь ещё предстояло идти на свидание в гостиничный номер к бригадиру. Сам, козёл вонючий, в Китай не поехал, отправил баб и девчонок; а после всего с одной из них собрался трахаться. Утешало только одно — бригадир об этом интиме будет вспоминать со слезами, пока не сдохнет.

Свинцовые воды необычайно широкого, величественного Амура, розовый закат и какой-то необыкновенный ветер, от которого приятно защипало щёки, навевали на Марата романтические воспоминания.

Они с Ольгой стояли на корне теплохода, смотрели на удаляющийся китайский берег, и Ольгин «фонарик» неожиданно произнёс:

— «У высоких берегов Амура часовые Родины стоят!» Совсем как в песне…

— Чего? — Луговцова страдальчески взглянула на него.

— Песня такая есть. «Три танкиста» называется. Никогда не слышала?

— Вроде, припоминаю. — Ольга думала совершенно с другом, и разговоры её сейчас только раздражали. — А город этот, Хейхэ, где мы были, на месте мазанок построили лет за десять. До экономического бума здесь была просто деревня. А теперь? На русских костях и деньках наживаются, сволочи! Никогда раньше не думала, как это унизительно. До самой смерти не забуду… — Ольга сжала грязные кулачки и скрипнула зубами.

— Ты же не «челнок» на самом деле. Скоро дома будешь, — успокоил Марат, вглядываясь вдаль и стараясь запомнить этот вечер навсегда.

— Ой, гляжу, придётся нам полночи коротать на тюках!

Лида, перешагивая через горы мешков и баулов, обходя спящих на них вповалку «челноков», подобралась к опекаемым ею новичкам.

— Таможня сегодня зверствует, задержали контрабандистов. В пластиковой таре технический спирт ввозят под видом водки, а потом наши мужики им травятся. Но всё равно возят и будут возить, потому что больше людям заработать не на чем. А за спирт стабильно платят, не то, что за наши тапочки да совочки. Мы, может, ни копейки за всё это не получим, если наше руководство с таможней не утрясёт. Заявят, что мы положенные пятьдесят килограммов на рыло не себе везём, а на продажу. И возьмут пошлину, которая в десять раз больше заработка. Чтобы таможня «не замечала», мы ей тоже платим…

Ольга тупо смотрела на воду, на расходящиеся за теплоходом волны и думала о том, что нужно изменить заранее составленный на сегодня план. Луч с российской пограничной вышки скользнул по воде Амура и ударил в больные глаза девушки, которая поспешно прикрылась рукой.

А за кормой, на покинутом ими берегу, разлилось море огней — там осталась чужая страна, о которой Ольга точно не сможет вспомнить без содрогания. И чтобы не попасть туда вновь, выполнить задание Магомеда с первого раза, она должна собрать волю в кулак и окончательно подавить страх.

* * *

Милый Маратик отправился в свой номер спать, пожелав Ольге спокойной ночи. Вернее, нужно было пожелать спокойного утра, потому что таможню они прошли в третьем часу, еле держась на ногах от усталости и выпитого в дружной компании коллег по «челночному» бизнесу. Ольга не помнила, что нацарапала в декларации. Ярость переполняла её и заставляла сердце бешено прыгать в изболевшейся груди.

И всё-таки Оля Луговцова оставалась женщиной, которая привыкла быть чистой и красивой. Шатаясь и хватаясь за стены ванной комнаты, она приняла душ. Сложила грязное бельё в тазик и сунула в него карманную стиральную машинку — два пластиковых диска с вибратором. Конечно, вода была чуть тёплой, но стирального порошка Оля не пожалела.

Запустив процесс стирки, она вернулась в комнату — готовиться к ответственной встрече. Она должна была произвести на Краснянского приятное впечатление и развлекать его до тех пор, пока он не уснёт.

Запахнув махровый халат, Оля вытащила из шкафа свою сумку. С омерзением вытряхнула на пол таракана и обнаружила, что специальные презервативы пропали. Так и знала, когда прошлым утром забирала в поездку браслет, что оставлять ценности здесь нельзя. Проверили даже отдельный номер, ценой невероятных усилий выбитый Маратом для Ольги. Сам он жил в четырёхместной комнате. Но для женщины, по его мнению, комфорт значил куда больше, чем для мужика. Что ж, всё правильно. Теперь совесть точно не будет мучить. Другого выхода, кроме придуманного Ольгой на палубе теплохода, не оставалось.

Лишь бы шприц был на месте! Он не оставался в сумке, а был зашит под подкладку куртки. Шприц не пропал, несмотря на то, что китайцы между делом обшарили все Олины карманы. Марат предупреждал, чтобы она не воровала, а обчистили именно её. Обчистили, лучезарно улыбаясь — сделали, как последнего лоха.

Ольга слила в ванну мыльную воду, снова наполнила таз и включила машинку, хотя прополаскивать полагалось вручную. Пока нужно высушить бельё, а после приняться за джинсы и водолазку. Но это днём — перед отлётом в Москву. Или подождать до дома? Отсюда точно привезёшь тараканов или какую-нибудь экзотику похуже, так что надо перестирать всё в гостинице.

Она сушила перед зеркалом пепельные длинные волосы, по очереди обдувая пряди горячим воздухом из фена. Гостиница не спала круглые сутки, и сейчас на всех этажах пили, ели, орали, дрались, трахались и подсчитывали доходы-расходы. Несколько горничных собирались попить чайку и громко хохотали, повизгивая, как поросята.

Надо обязательно рассказать Магомеду и Серафиме обо всех этих кошмарах; может, пожалеют и заплатят побольше. Ни одной девчонке из их кафе не доводилось работать в таких условиях.

Когда Ольга меняла в тазике воду, в дверь постучали. Плотнее завернувшись в халат и затянув широкий пояс, она на цыпочках приблизилась к косяку и спросила, жалея, что в двери нет глазка:

— Кто?

— Оля, меня тётя Лида прислала. Просила сказать, что Костя тебя ждёт! — отбарабанил писклявый девчоночий голосок. — Помнишь, он приглашал?..

— Помню, конечно. Скажи, что скоро буду.

Тон Оли стал приторно-сладким. Она уже не по приказу, не за деньги, а из чувства мести за свои вчерашние мытарства хотела поскорее встретиться с Краснянским и за несколько минут сделать его инвалидом. Но Костя ничего не заметит, ибо будет спать сном праведника.

Она ещё успела развесить бельё, надеть другой комплект и накраситься. С собой в Благовещенск Луговцова взяла синий шёлковый костюм — брюки и блузон с жилетом, в котором было очень много маленьких карманчиков. В один из них Оля положила шприц, в другой — большую ампулу. Повертевшись перед зеркалом, она осталась довольна собой, но всё-таки поправила контурным карандашом рисунок губ. Уходя, она порадовалась своей предусмотрительности и расторопности — в гостинице отключили воду.

Интересно, почему только «резинки» взяли, думала Ольга, закрывая дверь номера на ключ. Впрочем, нужно ещё раз как следует проверить вещи, а потом уже рассуждать. «Бугор» Краснянский, проснувшись, найдёт своё имущество в полном порядке. Внезапную сонливость спишет на перепой и полученное удовольствие. Ничего, конечно же, не заподозрит, так что утром можно не дёргаться. Расхолаживаться, впрочем, тоже не следует…

Ольга, сопровождаемая девочкой-худышкой, которая вчера тоже была со всеми в Китае, поднялась на третий этаж, где было и чище, и светлее. Подумала, что уже утро, часов шесть, и времени остаётся мало. К тому же она не спала целые сутки. Дура, зря не вколола стимулятор!..

Девочка постучала, и тотчас же из-за двери донеслось:

— Заходи! — Голос был молодой, приятный баритончик.

— Идите, а мне туда нельзя! — Худышка будто провалилась сквозь пол.

Ольга нажала на ручку, отворила дверь и увидела за прилично сервированным столом брюнета лет двадцати пяти в густо-вишнёвом пиджаке.

— О-о, какие мы нарядные! Для меня, что ли? — Он осклабился.

— Для вас. — Ольга стояла на пороге тесного грязноватого номера прекрасная, как нимфа.

Краснянский даже притих, созерцая это чудо. Привыкший к скорым и грубым совокуплениям, которые не предполагали долгих ухаживаний, он растерялся и встал навстречу своей рабыне, чего раньше никогда не делал.

Костя откашлялся и спросил:

— Откуда костюмчик с наворотами? Неужели с собой привезла?

— Нет. Здесь, у китайцев, для себя купила, — бойко ответила Оля. — Раз вы в кашемире, мне неудобно приходить сюда в рабочей одежде.

Она в мгновение ока стала здесь хозяйкой, и Краснянский засуетился, плохо представляя, как нужно обращаться с этой дивой.

— Проходи, садись за стол. Вот, лимонный ликёрчик для тебя. А мне — водка «Смирнофф». Если хочешь, пошлю за коньяком. Выпьем за знакомство, за будущую работу…

— Не нужно коньяка, — милостиво разрешила Ольга, присаживаясь слева от Краснянского.

По правую его руку стояла магнитола, которую Ольга сразу не заметила. План, намеченный на теплоходе, претворялся в жизнь с невообразимой лёгкостью, и удача начинала кружить голову.

— Откуда вы знаете, что мой любимый ликёр — «Лимонный»? Я ведь не курю и потому могу сполна наслаждаться вкусом даже десертных ликёров, не говоря уже о крепких.

— Не куришь?! — удивился, Костя, разливая напитки по стопочкам. — А чего же ты у нас делать будешь тогда? Бабы здесь, как коровы, траханные-перетраханные. Неужели другой работы в Москве не нашла? Из тебя бы продавщица для бутика получилась нормальная…

— Связей нет, денег нет. Не берут. — Ольга взяла двумя пальцами рюмку с ликёром и зевнула. — Больше суток не спала, прямо с ног валюсь. Включите музычку для тонуса, пожалуйста. Мне всё равно, какую.

— Один момент!

Краснянский поставил стопку с водкой на стол. Повернулся к магнитоле, и через мгновение запела Натали: «Ветер с моря дул, ветер с моря дул, нагонял беду, нагонял беду…»

— Так нормально?

— Ну, вы прямо молодец! — звонко расхохоталась Оля. — Обожаю Натали!

— За нашу встречу! — напыщенно произнёс Константин и залпом выпил водку.

Ольга смаковала ликёр, настороженно наблюдая за бригадиром.

— Чёрт, и я сегодня дурной какой-то, на таможне забодали. Бакшиш здоровый положить пришлось, иначе бы ни копейки не осталось…

Краснянского повело на сторону, и он побелевшими от напряжения пальцами вцепился в стол.

— О-льга-а… — прорычал он, будучи уже не в силах открыть глаза.

Луговцова спокойно допила ликёр, подхватила враз отяжелевшего бригадира и опустила его на пол. Посуда не зазвенела, бутылки не разбились — всё получилось тихо и буднично.

Девушка проверила, плотно ли задёрнуты шторы на окне, потом сбегала к двери и щёлкнула замком. Теперь ей уже никто не мог помешать. И горничные, и «челноки» знают, что Ольга отправилась развлекаться к Краснянскому и её не хватятся в течение двух-трёх часов. А уж Марат-то сам в курсе дела и тем более мешать не станет. Магнитолу она, подумав, выключила.

Потом Ольга вытащила из карманчика упаковку со стерильным шприцем и гигиеническую салфетку, которой старательно вытерла свою руку. Выпустила из игры фонтанчик прозрачной жидкости, воткнула её в протёртое место на руке, нажала на поршень. И через некоторое время, закусив губу, начала набирать в шприц свою кровь.

Тёмно-красная жидкость прибывала с трудом, пенясь и тихонько булькая, но Оля всё-таки сумела получить столько крови, сколько было нужно. Шприц сконструировала сама Кормилица, и он всегда действовал безотказно. Этот раз тоже исключением не стал.

Еле удерживая сознание, Ольга наклонилась над крепко спящим бригадиром, задрала штанину на его правой ноге — здесь он укол, возможно, и вовсе не заметит. Прицелилась и уже хотела вонзить иглу, как вдруг за её спиной что-то скрипнуло. Ольга оглянулась и замерла — из раскрытого шкафа беззвучно выпрыгнул какой-то очень знакомый мужчина. В руке он держал раскрытое удостоверение, где была наклеена фотография. Это лицо Оля видела совсем недавно, буквально только что. И в то же время знала, что встречается с этим человеком впервые. И почему он в шкафу?..

— Не двигаться, всем оставаться на своих местах! — сказал он и сунул красную книжечку Ольге под нос. — Московский уголовный розыск, майор Тураев. До сих пор вы знали меня как Марата Чигиринова. Очень прошу вас вести себя спокойно. Тогда всё будет хорошо.

Ольга так и держала шприц в руке — бросать его на пол уже не было смысла — ведь туда набрана её кровь. И от отпечатков пальцев тоже не откажешься. Значит, это была ловушка? И Марат, которого на самом деле зовут Артур, здесь её не охранял, а выпасал, чтобы в нужный момент схватить на месте преступления?..

Тураев выдернул из кармана куртки свисток, открыл дверь, дунул в него, и тотчас же в номер ворвались два милиционера, Лидия и ещё один «челнок» Коля. Последних пригласили, видимо, в качестве понятых. Оба были одетые и совершенно трезвые, как будто заранее знали, что придётся присутствовать при задержании. Последней в номер вбежала, задыхаясь, девица в белом халате и сразу склонилась над распростёртым на полу Краснянским.

— Осторожнее, шприц не заденьте, — предупредил Артур, пряча удостоверение в карман. — В нём — кровь больной СПИДом женщины. Вот этой самой — Ольги Андриановны Луговцовой. А Степан Гавриилович Старшинов, который согласился поработать во время этой поездки бригадиром, нуждается в срочной медицинской помощи. Скорее всего, Ольга Андриановна использовала клофелин. Возможно, и какой-то другой лекарственный препарат. Именно за это она отбывала наказание, а вовсе не за кражу носильных вещей из раздевалок в поликлиниках и школах. Клофелинщица по кличке Лужёная широко известна в определённых кругах. Странно, что Кормилица приняла её к себе в кафе — она ведь до сих пор предпочитала несудимых…

* * *

— Меня послал Магомед!

Ольга обеими руками держала стакан, то и дело отпивая из него тёплую кипячёную воду. Совсем недавно её привели в сознание, сунув под нос склянку с нашатырным спиртом — от переутомления и нервного потрясения задержанная упала в обморок.

— Серафима Ивановна ничего не знала. Всё то, о чём вы говорите, делали Гаджиев и Манилов…

Старшинова на носилках перетащили в медпункт. Сейчас с ним занималась спешно вызванная в гостиницу бригада «скорой помощи» — Луговцова на клофелин не поскупилась. Правда, Тураев за Степана особенно не беспокоился — знал, что в конечном итоге всё будет в порядке. Счастье, что Ольга не успела уколоть его заражённой иглой — иначе в семье Старшиновых случилась бы ещё одна трагедия.

Мать Степана Елена оказалась инфицированной, но сыновья пока не пострадали. Не хватало ещё, чтобы ради поимки этой сучки Степа пожертвовал здоровьем и жизнью! Но всё уже позади, и можно расслабиться.

— И давно они этим занимаются? — осведомился Тураев.

— Я точно не знаю. Но когда меня приняли в кафе, уже посылали больных к определённым людям. А потом больные пропадали.

Ольга сидела напротив Артура на утлой гостиничной койке, сгорбленная и несчастная. Она была всё в том же шёлковом костюме, но уже измятом и испачканном, как будто Ольгу валяли по полу и вытирали ноги об её одежду. Пепельные волосы повисли сосульками. Французская дорогая косметика, раскиснув от слёз, изуродовала симпатичное личико.

Тураев только побрился, но создавалось впечатление, что он снял грим — от Марата Чигиринова не осталось и следа. Теперь Луговцова поняла, почему её «фонарик» прятал глаза под козырьком кепки — такой взгляд, цепкий и холодный, мог быть только у мента или у бандита. Простой инженеришка из подмосковного городка Чехова не мог смотреть, проникая какой-то невидимой, парализующей энергией в душу и в сердце.

— Ты много знаешь таких случаев? Имена пострадавших можешь назвать?

— Про Вальку Черенкову из Питера слухи ходили. Её туда к клиенту отправляли. Потом у Вальки на съёмной квартире в Крещение компашка собралась. Вальку замочили и старуху-хозяйку тоже. Чтобы скрыть следы, квартиру подожгли. Я тогда подумала, что и со мной так же будет…

— Уже не будет, — утешил Луговцову Тураев. — Ты под нашей защитой. Поэтому ничего не бойся и рассказывай про всех.

— Илона Имшенник в нашем клубе работала. Её ещё осенью задушили. Перед этим напоили, как следует. Ей какого-то дядю крутого заказали. Он застрелился, когда узнал, что болен. А Валькин от того же самого насмерть угорел. Бармена нашего, Серёжку Вербицкого, клиентка застрелила на вызове. Как раз та, заказанная. Но у нас все думали, что это Магомед ликвидировал его как свидетеля. Кстати, я от него и заразилась, — стыдливо потупилась Оля. — В Южную Корею вместе ездили, в тур. Вербицкий мне даже помолвочное кольцо подарил.

Ольга показала золотую проволочку с микроскопическим бриллиантиком на безымянном пальце правой руки.

— Ну, и до кучи презентовал ВИЧ-инфекцию. Когда я об этом узнала, он привёл меня в то кафе, где сам работал. Не бросил, хотя я этого ждала. Замолвил словечко, и меня оформили официанткой. По документам все мы были здоровы, имели санкнижки. Но на самом деле о моей болезни в заведении знали. А куда мне было податься? Он спидных люди шарахаются, вы знаете. Выбирать не приходилось. Кто пригреет, к тем и ластимся…

Артур поднялся со стула, подошёл к окну, за которым пронзительно голубело чужое небо. «Челноки» уже таскали тюки на китайском берегу Амура, словно ночью в гостинице ничего не произошло. О том, что Ольга Луговцова задержана, в Москве ещё не знали — там крепко спали. Разница во времени угнетала и Ольгу, и Артура. Оба едва сдерживали зевоту.

— Наталью Швец знаешь? — спросил майор немного погодя.

— Естественно. Она в Волгограде массажисткой работала, потом прикатила в Москву. Устроилась в эротический салон, где всем телом елозила по клиентам. Один из них снял Наташку на ночь, как водится. Оказалось, был заразный. Кормилица её тоже приютила. Не гнать же, говорила, несчастных, они тоже кушать хотят. Устроила её в свой салон восточной медицины. Потом сказали, что Наташка покончила с собой — вроде бы траванулась. Почему это произошло, никто толком не знает. Она незадолго перед тем от нас в гадалки ушла…

— Кого ещё можешь вспомнить?

Артур расхаживал по номеру, и Оля неотступно следила за ним, широко распахнул глаза-вишни. Всё-таки они ещё вчера вместе страдали в шумном китайском городе, и там были друг другу как родные. К тому же Оля прекрасно знала, что на воле ей не жить. Задание не выполнила, к тому же знает очень много — тянуть с ликвидацией Магомед не станет.

— Я сама на дело ходила, — чуть помедлив, призналась Луговцова.

— И осталась в живых?! — изумился Тураев. — Ну, Ольга, придётся тебе в любом случае от нас ни на шаг не отходить. Сейчас ты позвонишь в Москву и скажешь, что задание выполнено. Раньше времени беспокоиться Гаджиеву ни к чему, а то возьмёт и сбежит. Найти-то его мы найдём, но слишком много времени потеряем. Прежде всего, ответь — на какое дело ходила и когда.

Артур закурил длинную тонкую трубку — один из экспонатов своей коллекции. Хотел предложить Оле сигареты, но та замотала головой.

— Не куришь? Молодец, завидую.

— Раньше смолила, потом врачи запретили. Пообещали, что из-за этого дольше проживу. А Валька Черенкова, когда её негр заразил, так и не смогла бросить. И Илона с Натальей — то же самое…

Ольга взяла с кровати казённое одеяло и закуталась в него, забыв о своём прекрасном костюме.

— А на дело я ещё той весной ходила, в девяносто восьмом. Страшные люди Магомед и Валерий, ничего святого для них нет. Манилов раньше работал в милиции и занимался борьбой с проституцией. А на самом деле вымогал взятки с «мамок» и «сутиков». Поделил все тротуары на своей территории. За право встать, к примеру, на Тверской требовал жирный кусок. А если не платили, сразу автобус с омоновцами пригонял, и никакой работы всё равно не получалось. Всю ночь девчонки писали объяснительные, а потом ещё на «субботниках» внеплановых молотили. Поэтому с Валерой никто не хотел связываться.

Оля прищуренными глазами следила за струйкой дыма, текущей из трубки Тураева, и тихонечко лязгала зубами от озноба.

— Много разных пакостей делал Валера. Бывало, что по его просьбе Мага убийц к неугодным посылал. За Кольцевой, у нас шептались, целое кладбище есть. Но я его показать не могу. Наверное, кто-то лучше знает, где именно они трупы зарывали. Только я знаю наверняка, что это — не сказки, а правда.

— Но ты можешь сказать, кого заразила по приказу Манилова, — сказал Артур, выбивая трубку в немытую пепельницу из толстого стекла. — Говори, не бойся. А я за тебя похлопочу — даю слово офицера. Как серьёзно больная получишь скидки и льготы. Даже явку с повинной могу оформить — для меня это не проблема. Тогда дадут меньше, сама понимаешь. Но ты, Оля, должна быть во всём откровенна, не утаивать ни единой мелочи…

— Был такой большой милицейский начальник. Валера не мог так просто его достать. Именно он выгнал «Маню» из органов, оказался более принципиальным, чем остальные. Добился того, что «Маню» уволили и отдали под суд. Правда, суд ничего толком доказать не сумел, но в органах Валеру не восстановили. Магомед его пригрел по старой памяти. Но Валера не привык оставлять за собой долги.

Ольга налила ещё воды в свой стакан, выпила, облизала губы. Крылья её носа посинели, дыхание стало поверхностным, сиплым. Судя по всему, сердце девушки начало пошаливать.

— Я не знаю, кто из них это придумал. Гаджиев в кабинете был один, но я уверена, что «Маня» за стеной его слушал. Магомед объяснил, что у того неуступчивого начальника имеется единственный любимый сын. Жена родила его, а потом больше не смогла иметь детей. Они трясутся над парнем, ни в чём ему не отказывают. От армии освободили, в элитный ВУЗ устроили, теперь невесту ищут. Мать все кандидатуры отвергает с порога. А пока суд да дело, ребёночек пристрастился к красивой жизни. Шатался по барам, снимал хорошеньких девочек. Особенно нравились ему «тёлки» моего типа. И Магомед приказал мне сделать юношу больным. Я сделала…

Ольга протянула руку, чтобы поставить стакан на тумбочку, и Тураев увидел на её левом запястье точно такой же шрам, как у тех, погибших. Раньше Луговцова прятала таинственный косой крест под браслетом.

— Оля, откуда это у тебя? — Артур покосился на шрам. — В вашем кафе у всех такие, что ли? Своеобразный ритуал посвящения?

— Да нет, это как раз с тех пор остался. Мы трахались со специальными резинками, которые пропускают вирус. Но, чтобы зацепить наверняка, провоцировали клятву кровью. Думаю, что Илона, Валька и Наташка тоже так делали. Половым путём может ещё и не передаться, и слабо взять. Кровь в кровь — удобнее всего и надёжнее. С сыном того мента я познакомилась в «Метле» на Новом Арбате. Походили с ним, несколько ночей провели. Я всё сделала для того, чтобы он увлёкся. И устроила, когда пацан дозрел, пьяную сцену ревности. Мол, видела тебя с другой, а ты всё пургу метёшь про любовь! Он оправдывается, мямлит что-то, типа — я весь твой, чем угодно поклянусь. Вот тут я и предложила поклясться кровью. А мужики, когда набухаются, любят покуражиться, в том числе и над собой. Мой-то засомневался. А я ему: «Ты сопля или кто? Боишься пальчик порезать ради любви?» А он расщедрился и надрезал вену. Я тоже — крест-накрест. И мы обменялись кровью. А через полгода Манилов сказал, что тот начальник получил инфаркт. Узнал всю правду про сына… У того вдруг с ногами что-то случилось. Началась гангрена, пришлось обе до колена отнять. А папенька не умер, недавно вышел на службу. И я боюсь, что меня теперь в тюрьме убьют…

Ольга носовым платком, испачканным тушью и помадой, вытерла распухшие от плача, но всё равно прекрасные глаза.

— Ты мне только фамилию начальника скажи, и всё. Потом я тебя к следователю отведу, уже в Москве, подпишешь протокол. Бей на то, что тебя запугали, грозили уничтожить семью. Да и сама знаешь…

— И уничтожили бы — за ними не заржавеет, — согласилась Ольга.

— Скажи, кто это? — попросил Артур.

Он подошёл к кровати, присел на краешек и нагнулся к Ольге. Одними губами она прошептала фамилию. И Тураев понял, что притону Гаджиева пришёл конец. Прочитав показания Луговцовой, тот человек сделает всё, чтобы размазать мерзавцев по стенке.

Нужно только как можно скорее вернуться в Москву, зафиксировать должны образом показания Ольги Луговцовой и в понедельник утром добиться встречи с отцом того несчастного парня. Генерал-лейтенант обязательно примет майора, потому что речь идёт о самом дорогом для него и любимом.

Кассеты с записями переговоров в офисе лучше на некоторое время припрятать, потому что мероприятия проводились самовольно, без санкции прокуратуры. Только в крайнем случае можно, в подтверждение показаний Ксении Казанцевой, прокрутить разговор её ныне покойного мужа с Гаджиевым. И, самое главное, надо выяснить, кто располагает данными о кладбище у Кольцевой автодороги.

— От кого ты слышала, что трупы закапывались у МКАД? — Артур уже точно знал, что станет делать дальше. — Можешь имя назвать?

— Сын Магомеда Надир круто вдел и похвастался, что его отец может любого замочить, тела потом не найдёшь. Другие «даги» намекали на то же самое, если кто-то пытался хвост задрать… — Ольга уже почти спала. — Вербицкий Серёга упоминал о многих погибших, только у него не спросишь.

— Ничего, обойдёмся без него.

Артур против воли воображал, ЧТО будет найдено в заведениях Гаджиева и Кобылянской при проведении обширного молниеносного рейда, и рот его кривился. Тогда уже доказывать ничего не придётся. И, самое главное, у начальства с Житной и Петровки уже не появится желание выгораживать своего бывшего коллегу. Скорбящий отец в силу своего служебного положения имеет возможность пресечь любые подобные поползновения на корню. Его вряд ли удастся закупать, подкупить или уговорить…

— Ольга, проснись!

Артур потряс задержанную за плечо. Девушка, успевшая прилечь и забыться, села в постели, протирая кулаками слипающиеся глаза.

— Сейчас мы позвоним в Москву, а потом ты отдохнёшь. У тебя для этого будет часов пять, а после едем в аэропорт…

В дверь постучали три раза подряд, и Оля замерла под одеялом.

— Войдите!

Тураев поправил галстук перед высоким зеркалом, разгладил пальцами воротничок рубашки — явиться в гости мог кто угодно.

Но ввалился старшина Фёдоров, один из тез милиционеров, которые рано утром брали с поличным Ольгу Луговцову, и вытянулся перед майором.

— Степану Гаврилычу получше стало. Он ещё в медпункте. Просит вас спуститься к нему.

— Обязательно.

Тураев надел под пиджак джемпер. Гостиницу плохо протапливали, и из широких щелей в оконных рамах дуло.

— Идите.

— Я с вами! — Луговцова вскочила с постели, метнулась к зеркалу, в ванную, обратно. — Возьмите меня к нему, пожалуйста! Очень вас прошу!

— Зачем? — удивился Тураев. — Ты могла бы в это время поспать.

— Раз это не Краснянский, и не было ничего, и всё выдумали… — Ольга прижала руки к груди. — Получается, что я причинила вред невиновному человеку. И я хочу попросить прощения за то, что сделала.

— Попросить прощения, конечно, нужно. — Тураев благодушно смотрел на Олю, и та позволила себе улыбнуться. — Но всё-таки не стоит так страдать. Ведь Степан знал, на что шёл. Теперь я могу сказать, что он — сын человека, которого заразила СПИДом Наталья Швец. У него свой счёт к Гаджиеву. Его отец, судья, был вынужден покончить с собой, потому что не вынес позора. Это тот самый человек, который бросился с лоджии в Химках…

* * *

Стараясь не натыкаться на мебель, Ирина Рыцарева прошла по мягким половичкам, устилающим пол детской трёхлетнего Вани Кобылянского. Белоголовый щекастый карапуз ещё спал за сеткой кроватки, отвернувшись к стене, оклеенной разноцветными бумажными квадратами. Интерьер детской для младшего брата придумывали старшие дочери Серафимы Катя и Маша — тогда Ирина не работала в этой семье.

Сейчас Маша занималась любимым делом — запекала в духовке на противне бананы по сальвадорскому рецепту. Ирина ей в этом помогала, потому что хозяйка запрещала оставлять шестнадцатилетнюю девушку одну. После того, как не стало грустной и задумчивой Кати, Кобылянская панически боялась лишиться и второй дочки. Потому-то она и не давила на Марию, позволяла ей прогуливать лицей, а приготовление уроков переложила на плечи гувернантки.

То и дело наступая на игрушки, раскиданные по полу, Ирина подошла к кроватке, наклонилась. Ванюшка не хныкал, как ей сначала показалось. Он спал, чинно подложив ладошку под толстую щёку. А Ирина смотрела на него какими-то иными глазами — счастливыми, влажными, сентиментальными.

Сколько лет она молча жалела, что в её постылом доме нет тёплого и светлого уголка, где валяются погремушки и детское бельишко, а посреди всего этого забавного беспорядка не чмокает в безмятежном сне розовыми губами пахнущее молоком родное существо…

— Спит! — облегчённо прошептала Ирина и отодвинула штору на окне.

Синий стеклянный рассвет вставал над Москвой; начинался новый день. Восемнадцатый день без Артура Тураева, который обещал стать ещё более мучительным и сладким, чем семнадцатый. Кажется, сбылось заветное желание Ирины, и она боялась даже мыслями спугнуть своё счастье. Через несколько дней она окончательно убедится в этом.

Артур не приходил к Ирине, не звонил и никак иначе не давал о себе знать. Но хотелось верить, что их встреча впереди. Не может же всё закончиться, едва начавшись, и они ещё будут вместе…

Ирина вышла из детской в гостиную, находящуюся в полном распоряжении Маши и Вани. Здесь дети принимали своих друзей, справляли праздники, смотрели огромный японский телевизор и развлекались всевозможными способами под бдительным присмотром гувернантки.

Готовить уроки Маша предпочитала в своей комнате, где на столе лежала раскрытая тетрадь с написанным вчера сочинением. Ирина должна была проверить текст, найти ошибки, исправить их и предложить Маше всё заново переписать. Если же девочка не захочет утруждать себя нудным и неинтересным делом, нужно дождаться возвращения Серафимы и пожаловаться. В таких случаях Маша нехотя плелась к письменному столу и принималась за работу. Кстати, сочинение на свободную тему за Машу писала Ирина. Хозяйская дочка не сумела с первого раза даже скопировать текст без помарок.

Гувернантка долго смотрела на портрет серьёзной и удивительно красивой девочки — причёсанной на прямой пробор, с прозрачным чистым личиком. По периметру портрет украшали белые розы, и под ними всё время горела церковная свеча. Катя Кобылянская казалась Ирине куда более способной и развитой, чем Маша, круто завитая и густо накрашенная. Хохотушка с вздёрнутым носиком, бесшабашная и озорная, она сейчас хлопотала на кухне, изображая из себя хозяйку.

А Ирина, войдя в просторную кухню, обставленную престижнейшим гарнитуром «Стелла-Роза», вдруг остро почувствовала, что покой этой семьи скоро канет в вечность. И виновата в этом будет именно она, гувернантка. Безотчётная тоска свела скулы и зажала дыхание — будто чья-то огромная рука с липкой холодной ладонью схватила ха лицо и за горло.

— Ира, попробуй! — щебетала Маша, суетясь вокруг гувернантки. — Смотри, как надо! Соль, перец, тёртый сыр, сухари… Только честно скажи, вкусно или нет. Мне это очень важно… Ира, да что ты какая-то стала?.. Ничего не слышишь! Влюбилась, что ли?

— Откуда ты знаешь? — испугалась Ирина, роняя на пол вилку.

— Мама сказала, — бесхитростно сообщила Маша. — Никогда она не думала, что Ирина способна совершенно потерять голову. Прямо как подменили человека! Всё у неё из рук валится, ничего она не помнит. На стены натыкается, отвечает невпопад. Мама хотела бы познакомиться с твоим парнем. Ей не всё равно, кому отдать в жёны Иринушку!

— Да что ты болтаешь, в какие жёны! Я же замужем за Сашей Рыцаревым.

Ирина попыталась обратить всё в шутку. Но вдруг вспомнила, что произошло в ту ночь на кухне, и опустила глаза в тарелку. Лицо её горело, по шее ползли пятна.

— Кроме того, я имею право на личную жизнь во внеслужебное время. Да, я познакомилась с очень интересным человеком, но он уже не парень. Был женат, развёлся. Я, к сожалению, тоже поругалась с Сашей. Что за мещанское представление о любви, Машутка? — Ирина надсадно закашлялась.

Она жевала промасленные бананы с перцем и не чувствовала вкуса. Маша весело уплетала свою стряпню, сверкая глазами и искрясь совсем ещё детским оптимизмом. В муаровых лосинах и чёрной длинной футболке, вся увешанная фенечками и амулетами, она была прелестна и свежа.

— Если мама ещё раз об этом заговорит, скажи ей, что всё несерьёзно…

Где-то далеко, в спальне Серафимы, зазвонил телефон. Маша насторожилась — в это время обычно объявлялся водитель микроавтобуса, который отвозил учеников в лицей. Значит, нужно срочно придумать предлог, чтобы и на сей раз отвертеться от занятий. А мать сейчас дома, и она вполне может буквально вытолкать Машу на уроки. Когда Серафиму будили, настроение у неё резко портилось.

Девочка сорвалась с места, оставив гувернантку пить кофе в одиночестве, на цыпочках подкралась к дверям материнской спальни, приоткрыла створку, еле касаясь кончиками пальцев ребристого цветного стекла.

Серафима уже стояла посередине спальни, стены которой были обиты фиолетово-коричневым шёлком — под цвет гарнитура. Плотные шторы закрывали сплошное зеркальное стекло и дивную панораму с высотным домом вдалеке. Кормилица была одета в боди из плотного трикотажа, пеньюар и обута в атласные туфельки, похожие на балетные. Длинные волосы небрежными локонами рассыпались по плечам и спине. Маша, между прочим, подумала, что её мать ещё молодая и исключительно красивая.

— Да, слушаю! — сказала Серафима.

Маша испуганно сжалась за дверью. Конечно, сейчас явится с кухни Ирина и громогласно заявит, что подслушивать стыдно. И всё-таки девочка никак не могла уйти. Она заметила, как за один миг изменилось лицо матери. Из розового, чуть припухшего со сна, оно превратилось в худое и серое. Звонили не из лицея, но легче Маше не стало. Она видела, что мать близка к обмороку, и с огромным трудом держится на ногах.

— Когда это случилось? — чужим голосом спросила Серафима.

Она смотрела прямо на дверь, но не замечала широкую щель, из которой торчал любопытный Машин нос. Вокруг всё оставалось, как прежде, и в то же время уже произошла катастрофа.

— Их арестовали? Ну, задержали, какая разница! Одновременно по всем адресам? И многих забрали? Тридцать два человека? Ничего себе!.. — Серафима говорила всё тише, отводя упавшие на лоб волосы. — Обо мне речь шла? Не знаешь? Продолжается обыск? Да, безусловно, они приедут и ко мне. Значит, нужно уходить. Дело, похоже, серьёзное, раз «крыша» не помешала. Да неужели?! Ольга раскололась?! Я же говорила Маге, мудаку! Я ему полтора года говорила, чтобы избавился от неё! Но теперь уже поздно плакаться, нужно принимать меры. Спасибо, что позвонил, Ахмед. И ты постарайся уйти из Москвы, сейчас же! Обо мне не беспокойся, я сама позабочусь в лучшем виде. Всё, пока, Ахмед…

Маша отскочила от двери, бросилась в кухню, где Ирина уже включила посудомоечную машину. Увидев перепуганную воспитанницу, гувернантка вздрогнула.

— Ира, там что-то стряслось… Ну, у мамы и Магомеда! — задыхаясь, сообщила девочка. — Мама сказала, что нам нужно уезжать отсюда! Ахмед звонил, брат Магомеда, я знаю его. Он тоже хочет бежать…

По коридору прошуршали шаги, и в кухню вошла Кобылянская — неузнаваемо изменившаяся, с отрешённым взглядом. Она передвигалась неуверенно, как слепая, шарила ладонями по стенам; но всё же старалась оставаться собой.

Ирина выключила машину и опустила руки. Она поняла, что предчувствие её не обмануло, и страшное произошло. Маша жалко улыбалась, пытаясь хотя бы таким образом подбодрить мать.

— Иринушка, к сожалению, я вынуждена с сегодняшнего дня вас уволить. — Серафима говорила чётко, отрывисто, но на гувернантку не смотрела.

Рыцарева почувствовала, как в глазах закипают слёзы, и начинает истерически дёргаться верхняя губа — совсем как у матери-психопатки. До обидного мало проработала она в этом доме, у милой приветливой хозяйки, которая уже стала ей подругой, наставницей, идеалом! Всё закончилось неожиданно, резко, страшно. Теперь снова придётся искать работу, унижаться, бегать по офисам, покупать газеты с объявлениями и просыпаться по утрам в лютой тоске.

Каким глупым, никчёмным показалось теперь Ирине любовное приключение! Об Артуре Тураеве теперь не хотелось и вспоминать…

— Расчёт вы получите немедленно, выходное пособие в размере двухмесячного оклада — тоже. Думаю, что на первое время вам хватит. Я была очень довольна вашей работой. Но, к сожалению, у меня нет времени писать рекомендательное письмо. Вместе с детьми я срочно покидаю Москву…

— А можно мне узнать, что именно произошло?

Рыцарева почувствовала, что у неё отказывают ноги. Потом она вообще перестала понимать, каким чудом ещё стоит, не падает, даже может сделать несколько шагов. Кажется, её поддерживала Маша — бледная, вспотевшая, оглушённая.

— Я стала жертвой чудовищной провокации. Меня и моего компаньона Магомеда Гаджиева оклеветали. Рано утром в несколько наших кафе, в медицинские салоны, в спортивные центры ввалились омоновцы. Всех, кто там был, положили на пол. Ахмед сказал, что искали оружие и наркотики. Вы сами знаете, как это происходит в таких случаях. Чтобы не подвергать опасности детей, я должна немедленно вывезти их из Москвы. Потому я и отказываюсь от ваших услуг. Отказываюсь с величайшим сожалением, поверьте. Потом я вернусь и стану добиваться справедливости, но дети должны исчезнуть. Маша, буди Ванечку. Мы сейчас спускаемся и садимся в машину. Пойдёмте, Иринушка, я отдам вам деньги. Потом вы быстро соберёте вещи и покинете этот дом. Для вас лучше всего будет отсидеться на даче. Не думаю, чтобы вы потребовались им даже как свидетель. Но если такое случится, скажите всё, что считаете нужным. Мне от вас скрывать нечего. Я бывала с вами откровенна, говорила о себе много такого, что чужим людям не говорят. Вы знаете мою биографию и можете судить, кем я была на самом деле. К сожалению, в наше время успеха не прощают, особенно женщинам. Я чувствовала, что вы немного завидовали мне, считали сильной и умной. Так вот, Иринушка, вы ошиблись, и, причём, в главном. Теперь вы поймёте, что лучше всего не высовываться, бегать по жизни серенькой мышкой…

— Простите, простите меня! — рыдала Ирина, принимая из рук хозяйки пачки денег и укладывая их в свою сумочку.

Она не интересовалась сейчас, сколько именно ей заплатила Серафима. Понимала только, что должна в чём-то повиниться, хоть и не предполагала, что на самом деле происходит в фирме. Скорее всего, на Симу кто-то капнул в милицию, и там приняли меры.

— За что простить? — удивилась Кобылянская, обнимая верную свою гувернантку. — Вы же ни в чём не виноваты. Как раз вы — ни в чём!

Маша уже тащила за руку из детской заспанного ревущего Ваньку, которого мать с сестрой тут же бросились одевать. Сима упрашивала Иру уйти от греха подальше, та мотала головой и твердила, что пусть их арестуют вместе. То и дело в квартире звенели телефоны, верещали мобильники. Но Кормилица не отзывалась. Она только вздрагивала от каждого сигнала, как он удара, и Ирина до слёз жалела её.

Путаясь длинными ногами в полах песцовой шубы, в последний момент, прихватив сумочку с деньгами, Ирина выскочила из квартиры, точно зная, что никогда больше сюда не вернётся. Старый добрый уклад рухнул, разбился, и его осколки разлетелись по заснеженному двору. Тяжело дыша, Ирина стояла на скользкой дорожке, а кругом было хрустальное морозное утро. В двадцатидвухэтажном элитном доме прошли лучшие дни её жизни, а впереди зияла бездна.

Маша уже ни о чём не спрашивала. Она прижимала к себе перепуганного брата, а её мать и уже уволенная гувернантка, скользя и падая, спешили к гаражам, где стояли «Хонда» Серафимы и Иринина «Пежо». Женщины должны были сесть в автомобили и разъехаться навсегда. Девочка же думала о том, что так и не убрала со стола посуду. И, главное, Маша Кобылянская не успела угостить мать приготовленными по-сальвадорски бананами.