5 рассказов

Труфанов Василий Михайлович

 

Василий Труфанов

Два рассказа («Аврора» № 3, 1992)

 

1. Антихрист

Помню, когда мне исполнилось четырнадцать лет, мы с мамой впервые приехали в Крым и сняли в Евпатории комнату в небольшом не то доме, не то сарайчике неподалеку от лимана. С нами по соседству жила старушка Мария Ивановна, тоже курортница.

Перед домом был живой навес из дикого винограда, однако в дневные часы он нисколько не уберегал нас от зноя, а по вечерам — от множества слетавшихся на свет степных насекомых. Все эти мотыльки, кузнечики и сверчки вызывали у меня бурную радость. Но Марию Ивановну они приводили в ужас. Среди сплетений веточек дикого винограда прятались изящные и тонкие богомолы желтого цвета. Им изо всех сил хотелось быть похожими на сухие травинки, чтобы их никто не увидел и не поймал. Зато сами они тем временем караулили добычу.

Очень часто, как только мы приходили с пляжа и садились ужинать, из комнаты соседки слышались ее отчаянные призывы: «Нина! Васек! Снимите скорее со стены это усатое создание, а то оно меня до инфаркта доведет!» И мы с мамой тут же бросались выручать Марию Ивановну. Бывало, что Мария Ивановна от страха прихлопывала какое-нибудь несчастное насекомое книгой прежде, чем мы успевали прибежать на помощь. Поэтому неизвестно, кого нам надо было спасать, саму ли Марию Ивановну или же ее непрошенных крылатых гостей. Но вот однажды Мария Ивановна пришла к нам очень взволнованная.

«Сейчас влетело что-то — вот такое огромное, — сказала она, — глаза у него горят! Летает по комнате и гудит, бьется о стены, о потолок! Ну, прямо антихрист какой-то! Я уж гонялась за ним с тряпкой, гонялась. Насилу его одолела». С этими словами Мария Ивановна достала из кармана халата большую коробку от конфет. И положила передо мной на стол.

— Вот он — тут.

Меня, признаться, удивила неожиданная смелость Марии Ивановны и то, что «антихрист» не царапался в коробке, не поднимал крышку, как это делают пойманные большие жуки, — и вообще вел себя чересчур смирно. Видимо, поединок с нашей соседкой дорого обошелся бедняге. Я открыл коробку. Что это, неужели ласточка?! Длинные, узкие крылья; брюшко, покрытое белым пухом… Однако шесть ног, усики и свернутый тугой спиралью хоботок таинственного «антихриста» вскоре убедили меня, что в коробке была не птица, а необыкновенная ночная бабочка. Глаза ее еще слабо светились призрачным красноватым сиянием. Так произошло мое знакомство с вьюнковым бражником. Вьюнковый бражник по размаху крыльев, равному двенадцати сантиметрам, не уступает даже таким гигантам среди чешуекрылых, как бабочка Мертвая голова и большой ночной Павлиний глаз. Спина и крылья его пепельно-серые, украшенные темными пятнами. На брюшке чередуются поперечные розовые, белые и черные полосы. Потом я не раз еще бывал на юге и часто видел там в конце лета этих огромных бабочек, которые с наступлением сумерек кружились у клумб, описывая в воздухе стремительные зигзаги, а то вдруг на мгновение неподвижно зависали над душистыми цветами табака. Днем лепестки табака плотно сжаты. Но к вечеру они раскрываются, и цветы начинают источать благоухание. Оно-то и будит ото сна бабочек-бражников. Нектар у цветов табака спрятан глубоко на самом дне продолговатого венчика, и только бражник своим длинным хоботком может доставать его оттуда. Поэтому бражники являются единственными опылителями цветов табака. Вот цветы и берегут для них сладкое угощение, скрывая его от жаркого солнца под сомкнутыми лепестками.

Крупная, коричневая, в желтых точках гусеница этого бражника, как ни странно, питается тоненькими стеблями и листьями вьюнка. Отыскать вьюнок нетрудно. Он растет повсюду, оплетает кусты и невысокие деревца. Но попробуйте отыскать на нем гусеницу вьюнкового бражника! Это вам вряд ли удастся. У самих бражников почти нет так называемых естественных врагов, разве что за ними охотятся по ночам летучие мыши, от которых бабочек спасает быстрый полет. Днем бражники спят в укромном уголке на коре дерева или на потемневшем от времени дощатом заборе, сложив крылья поверх брюшка. Пепельная окраска делает бабочку неразличимой на фоне дерева. Гусеница бражника, конечно, не так проворна, и окраска ее хотя не слишком яркая, но птицам хорошо заметна. Как же гусенице спастись? И вот она нашла себе очень простой и надежный способ защиты от врагов. На рассвете гусеница вьюнкового бражника закапывается в землю, где отсиживается дотемна. Там ее не увидят птицы, и не высушит палящее солнце.

 

2. Гость с юга

Саша едва отыщет где-то что-нибудь интересное, сразу бежит показывать. Так было и сегодня. Уже с порога Саша радостным голосом сообщил мне: «А я утром у нас на грядке с картошкой видишь кого поймал — бабочку Мертвая голова!» И верно, в руках у мальчика трепетала крыльями очень большая, прямо-таки гигантская и очень красивая бабочка. На ее спинке был хорошо виден рисунок, похожий на череп с двумя скрещенными под ним костями. За это бабочка получила свое столь мрачное название. Желая вырваться на свободу, она то и дело издавала тонкий, протяжный писк.

«И как она тут очутилась? — удивлялся Саша. — Я ведь слышал, что такие бабочки только на юге живут. Мы с тобой даже в Крыму их не встречали. А сейчас вдруг у нас, в Выборгском садоводстве, представляешь?! Такая редкость — и к нам попала!»

Удивляться было чему. Бабочка Мертвая голова, одна из крупнейших представителей семейства сфинксов, или бражников, порою достигающая в размахе крыльев двенадцати-четырнадцати сантиметров, действительно, обитает в нашей стране лишь на Кавказе, в Крыму, Средней Азии и в некоторых районах Дальнего Востока. Говорят, что еще во времена Колумба Мертвую голову, а вернее ее гусениц, случайно завезли в Европу из Америки вместе с саженцами помидоров и картофеля. Но такое предположение спорно. Почему — расскажу чуть позже. Мертвая голова — единственная в мире поющая бабочка! Ученые установили, что она пропускает воздух через специальную щель в своем хоботке и таким образом издает особый звук. Кажется, что это гудит потревоженная пчелиная матка. В отличие от других бабочек, Мертвая голова не питается цветочным нектаром. Ее основная пища — это сок, который вытекает из-под коры деревьев. Любит лакомиться она и медом. Пчелы не нападают на незваного гостя: их вводит в заблуждение писк, испускаемый бабочкой. Они принимают его за «пение» новорожденной матки и сами дают воришке свободно пробираться в улей, к сотам. А бабочке того и надо. Как большинство бражников, Мертвая голова ведет ночной образ жизни. Потому свои налеты на ульи, а также на гнезда диких пчел, она совершает в сумерках и по ночам. Передняя пара крыльев бабочки черного бархатного цвета, с золотистыми линиями и разводами. Задняя — желтая с черными полосами. Любопытно, что на спинке самца этой диковинной бабочки рисунок напоминает не череп, а скорее монашеский колпак с прорезями для глаз. Из-за чего бабочку Мертвая голова иногда зовут еще Головой монаха. В детские годы мне очень хотелось собрать коллекцию бабочек, — и чтобы в ней непременно был бражник Мертвая голова — мечта всякого начинающего коллекционера чешуекрылых. И вот, находясь однажды летом с родителями в доме творчества художников под Черниговом, я познакомился там с одним пожилым человеком, страстным собирателем бабочек. Но, когда я пришел к нему в номер, то мое желание коллекционировать насекомых сменилось отвращением к этому занятию: на столе в беспорядке, как попало, лежали сотни умерщвленных бабочек, среди которых было сразу по нескольку экземпляров одного и того же вида! Оторванные усики и ножки, помятые или сломанные крылышки, с которых сбита пыльца, — вот какое зрелище предстало моим глазам… Александр Михайлович, так назову этого человека, никогда не расставался с сачком. Он ловил на полянах клевера чудесных махаонов и парусников-подаллириев, вечерами приманивал на световую ловушку бражников и совок. Но отбирал для своей коллекции только самые лучшие экземпляры. Остальных же бабочек он просто выбрасывал!!! Кумиром Александра Михайловича был француз Эжен ле Мульт, написавший книгу «Моя охота за бабочками», в которой этот своеобразный ювелир от энтомологии подробно описывал, как он отлавливал в Африке редчайших бабочек-морфо и украшал их крыльями спальни знатных дам, — а заодно приводил массу способов сбора и умерщвления насекомых. Не из-за таких ли его последователей, горе-натуралистов, сейчас настолько обеднела наша природа? Между тем в Калифорнии энтомолог, истинный энтузиаст, смог создать первый на всем земном шаре заповедник для редких бабочек, которым грозит исчезновение! Угроза вымирания нависла и над бражником Мертвая голова.

Раньше, в прежние времена, бывали случаи, когда эти крупные бражники собирались большими стаями и летели куда-то за многие километры, через океаны и моря, словно перелетные птицы. Если стая огромных бабочек с черепами на спине влетала в открытое окно, это считалось дурным предзнаменованием и наводило панику на суеверных людей. Причина массовых миграций бабочек до сих пор остается загадкой для науки. Нередко в пути их настигал встречный циклон, разметывал стаю, и некоторые бабочки оказывались заброшенными далеко на север. Потому расселение бабочки Мертвая голова могло произойти и без вмешательства человека. Об этом же говорит тот факт, что в странах Южной Америки живет другая разновидность Мертвой головы. Этот большой, серый бражник никогда не покидает мест своего обитания и за их пределами не встречается. Интересно, что одиночные залетные экземпляры бабочек Мертвая голова изредка можно найти осенью на картофельных полях и огородах Ленинградской области. На ботву картофеля бражник откладывает яички. Конечно, в нашем суровом климате гусеницы Мертвой головы не успевают закончить развитие и с приходом холодов погибают.

«Ну вот, Саша, — сказал я, — теперь ты сможешь сделать в кружке юннатов доклад о своей замечательной находке. А бабочку выпусти. Ребята тебе и так поверят».

Саша согласился со мной. Бабочка вылетела в окошко и растворилась в небе.

 

Смоляная удочка

Как-то поутру ко мне подошел Леня и спросил: «Пойдем вместе ловить тарантулов?» Предложение показалось заманчивым. Давно хотелось своими глазами увидеть коварного паука, о котором я знал лишь по книгам и по немногим рассказам, основанным частью на вымысле и преувеличениях.

— Конечно, пойдем! Но где и каким образом ты собираешься их ловить?

— У нас, на дикой поляне. Там они в норах прячутся.

— Водой выливать будешь?

— Зачем? Я другой способ знаю, надежный. Сам увидишь, — не без гордости сказал Леня. — Надо только большую трехлитровую банку найти и до половины заполнить песком.

Банка была приготовлена. И мы с Леней отправились на охоту за тарантулами.

В начале лета, когда здешнее жаркое солнце еще не успело иссушить всю растительность, дикая поляна представляла собой небольшой пустырь, густо поросший травой, цикорием, шариками белого клевера. То тут, то там на нем возвышались деревца туи с ромбовидной кроной и прозрачные кустики тамариска. А посредине желтел великолепный куст плетевидного метельника. Его мелкие, но душистые цветы снизу доверху усыпали ветки и привлекали несметное множество пчел. Вот Леня нагнулся, раздвинул стебли трав и крикнул: «Давай сюда банку, я нору нашел!»

На земле виднелось темное круглое отверстие, окруженное ободком песка. Леня присел возле него на корточки и достал из кармана нитку с висящей на конце смоляной каплей. Потом не спеша начал опускать каплю в отверстие норы. Как только она опустилась на самое дно, Леня принялся дергать ее. Вдруг нитка напряглась. «Готово! Попался!» — сразу же воскликнул Леня. С небывалым интересом я наблюдал, как первыми наружу показались длинные лапы с бело-коричневой перевязью. Огромный полосатый паук намертво вцепился своими острыми жвалами в смолу и повис на нитке, словно пойманная на крючок рыба. Это была самка южнорусского тарантула, одного из наиболее крупных пауков степного Крыма. С незапамятных времен за тарантулами утвердилась слава необычайно ядовитых и опасных для человека животных. Их ставят в один ряд со скорпионами и фалангами. Легенда гласит, что тот, кого укусил этот паук, должен до изнеможения танцевать, тогда яд потеряет силу и человек поправится. Быстрый итальянский танец даже стали называть тарантеллой.

Тарантулы ведут ночной образ жизни. Они не плетут паутины, как другие пауки, и охотятся в открытую. За это их прозвали пауками-волками. Крепкие челюсти, снабженные ядовитыми железами, позволяют им атаковать довольно крупную добычу. Так, живущий в тропиках паук-птицеед, брюшко которого достигает размера куриного яйца, во время своих охотничьих вылазок часто нападает на ящериц и маленьких птиц. Укус «черной вдовы», или каракурта, близкого родича тарантулов, — может оказаться смертельным, если ранку почти тотчас не прижечь горящей спичкой.

Быстрым движением Леня стряхнул паучиху в банку и накрыл крышкой. Последнее было очень кстати, потому что тарантул, едва очутившись в неволе, высоко подпрыгнул, ударился о стекло и, ослепленный солнечным светом, замер на песке в немой злобе. Не будь крышки, нам пришлось бы туго.

— Ого, вот это укус так укус! — И Леня показал мне смоляную каплю. На ее гладкой поверхности остались две глубокие бороздки от челюстей.

— Эту удочку ты придумал?

— Нет, местные ребята научили. Дело нехитрое, — ответил Леня.

Между тем паучиха не шевелилась. И я смог ее хорошо рассмотреть. Основная окраска тарантула была коричневатой. На брюшке выделялся орнамент из причудливых линий и узоров. На голове, около крючковатых челюстей, горели два оранжевых пятна. Вместе с восемью расставленными в стороны ногами туловище этого ночного разбойника имело четыре сантиметра в диаметре. Когда я слегка толкнул банку, паучиха предостерегающе приподнялась и выставила вверх две передние ноги. На челюстях блеснули капельки яда.

Среди цветов сурепки на поляне летали большие белые бабочки-боярышницы. Леня поймал одну и посадил к тарантулу. При виде бабочки паучиха встала на задние ноги. В такой позе она готова была вот-вот подпрыгнуть и накинуться на добычу. Но бабочка металась высоко под самой крышкой. Достать ее, даже в прыжке, паучихе было трудно. Она выжидала, пока боярышница спустится чуть пониже, чтобы в нужный момент ухватить челюстями ее сочное тельце. Но произошло совсем иное. Бабочка, соскользнув со стекла, упала рядом с паучихой и взмахом широких крыльев случайно опрокинула грозную хищницу на спину!

Тарантул, не ждавший такого оборота, к нашему немалому удивлению, стремительно бросился наутек.

— Знаешь, — сказал я Лене, — может, лучше отпустим их?

— Отпустим, — согласился он.

Мы осторожно наклонили банку. Когда ее горлышко открылось, боярышница взметнулась ввысь, а тарантул, резко перебирая ногами, уполз в свободный мир зеленой поляны.

 

Паук-невидимка

В нескольких шагах от нашего дома в Евпатории раскинулась дикая поляна. Так прозвали местные мальчишки небольшой заброшенный участок городского парка, обильно поросший степной растительностью. Они частенько играли там в индейцев. Ничего особенного на нем не было: пустырь как пустырь, если не считать склонившихся над тропой темных кустов тамариска, которые издали казались непроходимыми зарослями. Среди трав ярко зеленели молодые акации и поднимались сухие выбеленные солнцем и усеянные вверху полосатыми раковинками улиток стебли цикория.

Но вот как-то раз, когда я вечером возвращался этой поляной с пляжа, дорогу мне перегородило восьминогое чудище аргиоп. Такого большого и красивого паука я еще не встречал. Размером он был с крупный желудь. Длинные ноги делали паука еще больше. Голова и спина у него были розоватыми с белым рисунком. Ноги пятнистые. А на заостренном брюшке нарядно чередовались желтые, черные и белые колечки. Паук растянул свою сеть прямо у меня на пути между двумя ветками тамариска. И повис в ней вниз головой, подкарауливая добычу. От передних ног аргиопа к нижнему краю сети спускалась серебристая лесенка из более плотной паутины. Судя по всему, паук чувствовал себя здесь в полнейшей безопасности. Я слегка прикоснулся к нему соломинкой: «Эй, приятель, ты не уснул?» И вдруг произошло необычное — сеть вместе с пауком начала быстро раскачиваться вперед-назад, вперед-назад. Колебания ее стали такими частыми, что аргиоп будто бы потерялся из виду и превратился в расплывчатое, еле различимое пятно. Лесенка-то оказалась непростая. Она соединяла меж собой все круги паучьих тенет. Стоило аргиопу в случае опасности дернуть только за одну перекладину, как неподвижная сеть мигом оживала, ходила ходуном и, сотрясаясь, делала своего хозяина невидимкой. Потом паук отпускал лесенку. Паутина останавливалась и опять надолго замирала. Этим хитроумным способом аргиоп научился прятаться от врагов. Дикая поляна приоткрыла мне одну из тайн. И с той поры я стал относиться к ней с большим вниманием.

 

Охота скакуна

В поисках интересного не нужно всякий раз устремляться в горы с рюкзаком за плечами или преодолевать огромные расстояния, чтобы попасть в какой-нибудь неведомый край. Интересное подстерегает нас буквально на каждом шагу.

Однажды утром я вышел на балкон полить цветы. И увидел на стене полосатого паука. Это был скакун. Он перебрался со стены на потолок и застыл в ожидании добычи. Скакуны — пауки особенные. Они никогда не плетут ловчую сеть, как, например, всем известные крестовики. Зато очень проворны и обладают на редкость острым зрением. С помощью нескольких пар глаз пауки могут одновременно смотреть во все стороны и даже назад. Охотятся скакуны на мелких насекомых. Свою добычу настигают в прыжке, за что и получили такое название.

Вот и сейчас паук, заметив неподалеку притаившуюся муху, начал не спеша подкрадываться к ней. Я обратил внимание, насколько осторожными были его движения. Казалось, что он не полз, а скользил к добыче. Стоило мухе слегка дрогнуть крыльями — охотник замер. Подождал немного и изменил тактику. Вместо того чтобы двигаться напрямик, паук боком, словно краб, пустился в обход добычи, скрываясь от нее в стенных трещинах. Муха, скованная прохладой, впала в оцепенение и не видела скакуна. Между тем пауку удалось подобраться к ней сзади. Теперь он оказался совершенно вне поля зрения жертвы. Мухи ведь не так глазасты, как скакуны, и видеть позади себя не умеют. Миллиметр за миллиметром паук приближался к мухе. Неожиданно он сделал резкий скачок. И очутился на мухе верхом! Тотчас и охотник и добыча сорвались со стены и повисли на тонкой нити, которую скакун успел выпустить из брюшка. Паук, крепко держа муху четырьмя передними ногами, с ловкостью заправского альпиниста уцепился свободными парами ног за шершавую поверхность стены. Потом отыскал в стене щель и спрятался там вместе с добычей.

Я не стал тревожить скакуна в его укрытии. Напоил левкои и возвратился в комнату.