Фиби выставила банки маринованных огурцов на прилавок в своем магазине и принялась расставлять их на полках. Она провела рукой по влажному лбу, оставив на нем грязный след. Испачканной была и ее одежда. Ей двадцать девять лет, но работа, которой она занимается, не позволяет носить ничего более оригинального, чем джинсы и майки. От этих мыслей она нахмурилась.

Внезапно у входной двери звякнул колокольчик, предупреждая ее о посетителе. Правда, для покупателей время слишком раннее, и она даже испугалась. И тут в дверях показался, заливаясь добродушным смехом, Боб, ее младший брат. Он нагнулся и чмокнул ее в щеку.

— Что тебя так развеселило, Боб? — спросила Фиби, пытливо всматриваясь в брата. Его темные глаза светились безудержным весельем.

— Вот смотрю на тебя, Фиби, — продолжал смеяться он, — и никак не могу поверить в то, что ты старше меня на два года. Твои волосы, как у девчонки, собраны в хвост, а лицо перепачкано непонятно чем. Нет, не могу дать тебе больше семнадцати, дорогая.

Семнадцать! Как давно это было. Ведь тогда она совершила самую большую в своей жизни ошибку, решив, что сможет управлять самим Бреттом Кроузом. Только такая молодая, глупенькая девчонка, как она, могла думать, что в состоянии удержать мужчину, поставив его в безвыходное положение. За свою глупость она заплатила дорогой ценой.

— Эй, чем ты недовольна, Фиби? — Боб все еще держал сестру за подбородок, глядя ей прямо в глаза. Он был по крайней мере на полголовы выше ее, однако их фамильное сходство бросалось в глаза. Темные волосы, одинаково широко поставленные глаза, прямой нос и пухлые губы.

Они не один год работали вместе в семейном магазинчике, и Фиби уже давно привыкла к постоянным опозданиям брата. Но сегодня у нее было не слишком хорошее настроение.

— Может быть, я расстроилась из-за твоего опоздания, Бобби. Ты мог бы помочь мне открыть магазин.

Боб виновато улыбнулся, и Фиби стало стыдно за свою придирчивость. Боб не мог приходить вовремя. Он просто не умел быть пунктуальным.

— Прости, Фиби. — Он обвел взглядом магазин и увидел, что полки и прилавки уже в полном порядке. Сестра великолепно справлялась со своими и частично с его обязанностями уже на протяжении десяти лет после смерти отца. Еще Боб Стефансен-старший не мог найти ничего без ее помощи. — Ведь ты совсем не нуждаешься во мне.

— Ну-ка, возьми этот ящик и отнеси его в подсобку, — велела Фиби строгим голосом.

На ней были всегдашние кеды, позволявшие беззвучно передвигаться по деревянному полу магазина. Она просто летала из одного конца в другой, а потом садилась за старомодную кассу, символизирующую собой стабильность жизни Конуэя.

Банка кофе на кассе напомнила Фиби о настоящем времени. Бобу наверняка сейчас хочется кофе.

— Ну и где ты был этой ночью? — спросила она, протягивая ему чашку.

Он кивнул в знак благодарности.

— Я был там, в баре. Где еще? — Боб сделал ударение на слове «там», потому что поблизости имелось только одно заведение, работавшее ночью. В Конуэе вообще их было не так уж много. Не то что в находящемся на расстоянии сорока миль к югу Чарлстоне, разросшемся городе с его великолепным историческим центром, заставляющим туристов возвращаться в него вновь, или в Джорджтауне, городе поменьше, с его едким запахом бумажной фабрики, расположенном в двадцати милях к северу.

— Я знаю, — сказала Фиби и начала смеяться, но последовавшие за этим слова брата заставили ее резко замолчать.

— Бретт Кроуз тоже был там. — Он смотрел на нее, ожидая реакции. Фиби вся сжалась внутри, не в силах погасить в себе нарастающее волнение.

— Думаю, ему не следовало бы ходить туда сейчас, — заметила она. — Завтра похороны Синтии.

— Я, может быть, ошибаюсь, но он чувствовал себя неплохо в нашей компании. Кстати, он спрашивал о тебе, сестричка, — проворчал Боб озабоченным голосом. Боб не знал целиком всей истории, которая произошла между ней и Бреттом в те годы, но догадывался, что из-за него все ее несчастья.

Фиби открыла кассу и положила туда мелочь.

— Прошло много времени с тех пор, как он уехал, Боб. Я думаю, в нем причина того, что случилось со всеми нами, — задумчиво произнесла она.

— Бретт старался побольше выспросить о тебе, — тихо сказал Боб. — Ему непременно хотелось знать, где ты работаешь, где живешь, замужем ли ты.

— И что ты ему сказал? — спросила Фиби насмешливо. Слишком насмешливо.

Боб поднял голову.

— При чем здесь я? Бретт Кроуз не посмел бы задавать вопросы о тебе мне. Он спрашивал других парней.

Фиби сжала губы и нахмурила брови. Интересно, с каких это пор Бретт собирает информацию о ней? Он был ее другом, ее тайной, ее любовью. Но эта сказка давно закончилась, и начался кошмар.

— Я сидел в баре с Кэрком Парклендом, мы разговаривали, и я видел, как вопросы Кроуза бесили его, — продолжал Боб. — Ты знаешь, хотя, думаю, тебе это не слишком понравится, Фиби, но Кэрк воображает тебя своей девушкой.

В ее глазах промелькнуло раздражение. Было очевидно, что их отношения с Кэрком не более чем дружба. Она знала его с самого детства и знала, что он влюблен в нее, но роман между ними — всего лишь плод его воображения.

— Я беспокоюсь о тебе, Фиби, не из-за Кэрка, конечно, а из-за этого парня, Кроуза. — Боб посмотрел на нее достаточно выразительно и серьезно.

— Полегче, Бобби, — сказала она, стараясь совладать со своим голосом. — По-видимому, я просто не существую для него. О возобновлении романа не может быть и речи.

Боб одним глотком допил свой кофе и поставил чашку на кассу. Он ждал, скажет ли она что-нибудь еще, и уже приподнял уголки своих губ в полуулыбке. Но Фиби не собиралась продолжать беседу.

— Попробую поверить тебе, сестренка, а теперь лучше приступлю к работе. Мне кажется, я обещал разобраться в подсобке?

Так и не дождавшись ответа, он угрюмо поплелся на задний двор, заплетаясь ногой за ногу, как будто кто-то тащил его на электрический стул. Фиби рассмеялась над его кривлянием, но как только его спина скрылась в проходе, присела на стул и погрузилась в свои мысли. Все, о чем она могла думать в этот момент, было связано с Бреттом Кроузом, с его нынешним приездом в Конуэй.

Фиби закрыла глаза и увидела его таким, каким встретила в юности. В свои двадцать Бретт был отчаянным парнем. У него единственного в городе был мотоцикл, и школе он предпочитал скорость и свободу. Только он на бешеной скорости мог пытаться поймать ветер. И только он занимал все ее воображение. При этом волнующем воспоминании у нее перехватило дыхание, а сердце сжалось.

Стоящий у вырытой могилы пастор произнес: «Аминь», — и гроб опустили в землю. Где-то неподалеку невидимая птичка тянула ноты счастливой мелодии, как будто нарочно окружая смерть песнью жизни. Голос преподобного некоторое время еще монотонно звучал, но затем затих, и Бретт поднял наполненные скорбью глаза.

Его мать не хотела, чтобы он уезжал из Конуэя на долгие двенадцать лет. Но и возвращаться было нельзя после того ужасного подозрения. Скучая по матери, Бретт посылал ей билеты до Нью-Йорка и обратно по крайней мере дважды в год, но она приезжала только однажды. Воспоминание об этом мучило его. И сейчас он очень сожалел, что Синтия Кроуз не видит возвращения своего блудного сына. Ведь только ее смерть заставила беглеца вернуться в родной город.

Бретт провел рукой под воротом рубашки и удивился, почувствовав, что шея влажна от пота. Он поднял глаза и увидел яркое солнце на безоблачном небе, которое, оказывается, припекало уже давно, с тех пор как они прибыли на кладбище. Но Бретта на протяжении всей церемонии сковывал леденящий холод.

Пастор наконец закончил поминальную молитву и осторожно закрыл Библию, призывая единственного родственника умершей к участию в обряде. Все присутствующие также выжидающе смотрели на этого красивого мужчину. Он был высок и строен, а смоляные волосы подчеркивали высокие скулы и оливковый цвет кожи. Гордая осанка говорила об уверенности в своих силах.

Шепча молитву, Бретт положил на могилу матери чайную розу на длинном стебле — это был ее любимый цветок. Затем рукой смахнув выступившие на глазах слезы, он мысленно поблагодарил Синтию за то, что, будучи независимой и гордой женщиной, она не побоялась родить ребенка вне супружества. Самостоятельная и сильная духом, она вырастила сына без чьей-либо помощи и передала ему свою гордость и прямоту.

Бретт отвернулся от скорбного места и молчаливо принял соболезнования небольшой группы горожан, пришедших на траурную церемонию. За многие годы он так и не смог понять, почему его мать не уехала из города вместе с ним. Синтию никогда не игнорировали, как его, но все же ее принимали не слишком искренне и радушно в домах со старыми устоями. И это несмотря на то, что она учила детей из этих семейств в старших классах и вникала во все их проблемы. К ней все равно относились с пристрастием и без конца давали понять, что она не их круга. Да и сейчас на кладбище собралось не больше двадцати человек. А хоронили бы кого-нибудь другого, сюда пришли бы толпы оплакивающих.

Подавив в себе раздражение, возникшее при этой мысли, Бретт направился к машине. Он больше не мог видеть могилу матери, засыпанную землей. Теперь когда Синтия умерла, ему, вероятно, и вовсе нет смысла оставаться в Конуэе. Он прекрасно почувствовал напряжение горожан в связи с его приездом, хотя они и старались продемонстрировать свое равнодушие.

Блеск длинных волос на солнце неожиданно привлек его внимание. И он с мучением, близким к наслаждению, прикрыл глаза. Солнечный свет, заставивший светиться эти темные волосы золотом, помог его мыслям вернуться на двенадцать лет назад. Бретт знал точно, какие эти волосы на ощупь и кому принадлежит этот необычный оттенок темно-синих глаз. Те же глаза — но на двенадцать лет моложе — так же заставляли его цепенеть, и вот сейчас они смотрят на него, наполненные состраданием. Бретт замер, очарованный этим видением. Но затем не без усилия взял себя в руки. Осторожно! Эта женщина, так неожиданно выплывающая из его прошлого, может войти в его настоящее. И хотя она шла к нему с некой царственной отчужденностью, он все же вновь почувствовал ее особую прелесть.

Фиби Стефансен не обладала тем типом женской красоты, который известен всем и каждому по обложкам многочисленных модных журналов. Но любого мужчину, не только Бретта, в ней привлекала ненавязчивая утонченность. Она была невысокого роста, стройная. Ее лицо с прямым носом и широко расставленными глазами могло показаться вполне заурядным, но только не губы, нежным цветком выделявшиеся на ее лице. Бретту даже вспомнилось и то, что они издавали слабый аромат клубники. Больше всего в ней он любил эти губы, особенно когда они смеялись, пусть даже над ним.

Приветливо улыбаясь, Фиби Стефансен подошла к нему, и он с нетерпением ждал, что она скажет. Когда-то она произнесла такие слова, которые он не мог забыть все эти двенадцать лет. Тогда она сказала, что ненавидит темноту перед своим домом, и попросила покрепче обнять и поцеловать ее, как будто бы потому, что они не скоро еще увидятся. Эти ее слова оказались пророческими.

Он прекрасно понимал свое теперешнее положение в годами создаваемой и нерушимой системе взаимоотношений граждан Конуэя. Он для них всего лишь неожиданно вернувшийся пасынок, бросивший им вызов. И он осознавал, что самое большее, на что может рассчитывать в этом городе, это молчание и немой укор. И с ее стороны тоже. Поэтому его интересовало сейчас только одно: кого же видит перед собой Фиби? Отверженного всеми парня или преуспевающего современного писателя, каким он стал? Впрочем, он не был до конца уверен в ее осведомленности о его карьере. Ведь за эти годы наверняка многое произошло.

Фиби остановилась в двух шагах, слегка откинув голову и уверенно встречая пристальный взгляд Бретта. Его рост достигал шести футов, так что ее голова едва доставала до его подбородка. И эта подробность вновь всколыхнула в Бретте давно уснувшие воспоминания.

Он не хотел что-либо испытывать при взгляде на нее, но волна чувств уже поднялась в нем и заставила его вспомнить те времена, когда он верил в любовь и счастье, приносимое ею. К его ужасу, он даже теперь не был до конца уверен, что больше в данный момент терзает его сердце, — смерть матери или появление вновь в его жизни Фиби, некогда разрушившей все его мечты и надежды и, как ему казалось, втоптавшей его любовь в грязь. И сейчас от одного только взгляда на нее он испытывал почти те же муки, что и тогда.

— Здравствуй, Бретт, — произнесла она бархатным голосом, похожим на шепот.

— Привет, Фиби. — Произнести это имя оказалось непривычно трудно для его языка, и он знал почему. За все двенадцать лет он ни разу не произносил его вслух. Сначала он ненавидел только ее одну. Позже ему казалось, что эту ненависть он перенес на всех встречавшихся на его пути женщин.

Тем временем с кладбища почти все разошлись, оставив их одних стоящими друг против друга. Бретту показалось странным, что он не заметил ее раньше — там, у могилы, или на церемонии в церкви. Ведь должна была быть на это причина.

— Я очень сожалею о смерти Синтии, — сказала Фиби тихим голосом.

— Я тоже, — сказал он, внимательно разглядывая ее и одновременно пытаясь разобраться в своих чувствах. С длинными прямыми волосами, с непослушной прядью, спадающей на лоб, она выглядела, как в семнадцать лет.

Фиби чувствовала себя неуютно под его пристальным взглядом. Она небрежно откинула волосы, подставив легкому ветерку шею. Это движение напомнило Бретту об одном из самых ее чувствительных мест под копной волос. Она плотно сжала губы — признак нервозности, отметил про себя Бретт. Капельки пота на ее лбу блестели словно бисер.

Она посмотрела в сторону могилы. Затем снова повернулась к Бретту и с глазами, внезапно наполнившимися печалью, произнесла:

— Я хочу сказать, что мне так же горько, как и тебе. Мы с Синтией были друзьями. Ты, наверное, не знал об этом? Конечно, не знал. Ты думал, что ее любил только ты один.

Ему хотелось спросить, почему она любила мать человека, любовь которого отвергла, но не смог. Здесь было не место и не время для выяснения отношений, тем более что Синтия умерла.

— Синтия всегда говорила, что не желает пышных похорон. Она любила жизнь и хотела, чтобы кто-нибудь играл громкую веселую мелодию, когда она умрет, — сказал Бретт, грустно глядя в глаза Фиби.

— Что-нибудь вроде «Ясноглазого Джо»?

Фиби попробовала улыбнуться, и Бретт дружески похлопал ее по плечу.

— Мне жаль, что все так вышло, Бретт, — сказала она, слегка отстраняясь и отворачиваясь от него. Она не нашла других слов, да и что она могла ему сказать?..

Бретт стоял и смотрел, как она уходит, охваченный таким глубоким чувством утраты, какого не испытал, даже узнав о смерти матери.

Когда раздался звон колокольчика на входной двери, Фиби тут же вскочила и заставила себя улыбнуться. Ей нравилось приветствовать лично каждого из своих покупателей, и не только потому, что это было хорошо для бизнеса, а потому, что она знала каждого в этом городе.

Однако ее улыбка застыла на лице, когда на пороге показался Бретт Кроуз, а мысль о том, что ее размеренная жизнь теперь никогда уже не вернется к нормальному состоянию, заставила всю похолодеть.

На кладбище он показался ей зрелым, степенным мужчиной. Годы добавили его лицу мужественности, но украли с его лица любимую ею открытую улыбку. Когда-то она была опьянена этой улыбкой и до сих пор не могла ее забыть.

Длинные, вопреки нынешней моде, волосы были по-прежнему жгуче-черными, а оливковый оттенок кожи все так же выдавал в нем индейских предков. Устремленный на нее взгляд серых глаз, исполненный незнакомого ей выражения, утратил былую горделивость. Выглядел он совсем просто: парусиновые туфли, джинсы и тенниска, подчеркивающая его мускулистое тело, ничуть не расплывшееся с тех пор, как она его знала. Из привлекательного юноши Бретт превратился в красивого мужчину. Фиби показалось, что он может услышать бешеный стук сердца в ее груди. А в голове ее пронеслась сотня незаданных за все эти годы вопросов.

— Бретт? — Она первая прервала молчание, несмотря на охватившую ее панику.

— Привет, Фиби, — ответил он.

Ей хотелось закричать. Где же тот, прежний Бретт Кроуз? Где искорки в его глазах и улыбка на губах? Даже голос его изменился. Борясь со своими чувствами, она пригласила его войти и, чтобы ее волнение было не слишком заметно, затараторила:

— Могу я чем-нибудь помочь? В магазине много всего нового и разного, не то что прежде. Когда я приняла магазин после смерти отца, я придумала совершенно другую систему расположения товаров, чтобы было легче покупателям и мне. — Фиби остановилась и подняла глаза: — Вам нужно что-то конкретное?

— Я пришел сюда не покупать. — Взгляд Бретта упал на кофейник позади нее и застыл в немом вопросе. — Кофе все еще водится в магазине Стефансена?

Ни слова не говоря, она повернулась, достала пластиковый стаканчик и налила в него кофе. Что он имел в виду, когда сказал, что пришел в магазин не за покупками? Она поймала себя на том, что не хочет отпускать его, не поговорив с ним. Фиби подала гостю кофе и почувствовала прикосновение его теплых пальцев к руке.

Прихлебывая маленькими глотками кофе, Бретт с интересом рассматривал магазин, убеждаясь, что каждая вещь здесь на своем месте и все замечательно организовано.

— Магазин в хороших руках, — похвалил он. — У тебя неплохая прибыль, не правда ли? Куда до тебя мэру Стефансену!

Почти каждому в городе известно, каким безнадежным бизнесменом был Боб Стефансен-старший. Проблемы магазина, объемы продаж и широта ассортимента не волновали его. Фиби, наоборот, отдавала всю себя этому старому семейному заведению и очень переживала за него. А ее отец набрал слишком много кредитов, накупил товаров, которые не пользовались спросом. Его больше волновали проблемы города, общественное мнение, но никак не магазин, находящийся на грани банкротства.

Фиби вникла в проблемы магазинчика чрезвычайно быстро и немедленно взялась приводить его в порядок. Ее усилия были вознаграждены хотя и небольшой, но прибылью. И все же Фиби не могла позволить Бретту насмехаться над полной некомпетентностью отца в вопросах бизнеса.

— У нас все в порядке, — сказала она и глубоко вздохнула. — Если не хочешь ничего покупать, так зачем ты здесь?

Он усмехнулся, но в глазах не промелькнуло и тени веселья.

— Не очень-то вежливо спрашивать об этом. — Его глаза пристально изучали ее, заставляя испытывать смущение и трепет.

— Мы уже не соседи, — тихо произнесла Фиби, сжав губы.

Один уголок рта Бретта слегка приподнялся, но полной улыбки не получилось. Он допил кофе и посмотрел на нее поверх пластикового стакана.

— Ты права, но я здесь, чтобы сделать чисто соседское предложение.

Фиби молчала, ожидая продолжения и пытаясь собраться с мыслями. В последнее время ее преследовали навязчивые картины давно ушедшего прошлого. Вот и сейчас она снова чувствовала терпкий запах магнолий, в тени которых они сидели двенадцать лет назад.

— Ты не пообедаешь сегодня со мной?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Фиби открыла рот, не в силах поверить в эти слова. Может быть, она неправильно поняла его?

— Что?

— Я прошу тебя пообедать со мной. Конечно, если ты не занята и если не забыла, что такое обед. Еда, тарелки. А иногда и неплохой антураж.

— Ты на самом деле хочешь пообедать со мной! — Фиби знала, что ее вопрос звучит нелепо, но не могла ничего с собой поделать.

— Да, — просто ответил он.

Число ресторанов в их городе можно было пересчитать по пальцам, и она не могла представить себя и Бретта обедающими в одном из них, ибо ясно видела неодобрительные взгляды их владельцев, осуждающих ее за такую компанию.

— Не знаю, хороша ли твоя идея пойти куда-нибудь, — наконец сказала Фиби. — Ведь в нашем городе...

— Я не имел в виду идти куда-то, — прервал он ее. — Ты же знаешь, я неплохо готовлю и сам. Приглашаю тебя в дом моей матери, то есть теперь уже в мой дом.

Это приглашение показалось ей еще опаснее предыдущего. Неужели он не понимает, как нелегко ей будет остаться с ним наедине? Слишком многое связывало их в прошлом, и в памяти — слишком большой осадок вины.

— Почему ты хочешь пообедать со мной? — спросила Фиби, замечая, как неуверенно звучит ее голос.

Бретт потер шею и посмотрел в пол. Когда он заговорил, Фиби сразу почувствовала облегчение.

— Собираюсь выполнить распоряжение моей матери. Я нашел письмо, адресованное мне, в котором она выражает желание передать тебе кое-какие из своих вещей. И, я думаю, сегодняшний вечер как нельзя лучше подходит, чтобы выполнить ее просьбу. Но если...

— Конечно да, — внезапно вырвалось у Фиби, и волна смущения охватила ее. — Но я смогу только после работы.

— Я хотел бы, конечно, перекусить пораньше, — невозмутимо заметил он. — Но в этом ничего нет страшного, аппетит у меня всегда прекрасный. Ну, так как насчет семи часов?..

— Эй, Фиби, покажи мне, где у тебя швабра. Здесь чертовски грязно.

Бретт и Фиби, запнувшись на полуслове, одновременно повернулись в сторону подсобки. Боб Стефансен шел по коридору. Увидя их, он был не то чтобы удивлен, а просто ошарашен.

— Как тебя сюда занесло, Бретт? — с некоторым подобием улыбки спросил он.

— Привет, Боб. Я только на минуту заглянул сюда и уже ухожу. Ну так в семь, Фиби? — напоследок бросил Бретт, захлопывая за собой дверь и прекрасно понимая, какому допросу она сейчас подвергнется.

В семь, повторила про себя Фиби и отважилась посмотреть на брата.

— Что это значит, Фиби? Что означает «в семь»? — язвительно поинтересовался он, взглядом показывая на дверь.

— Бретт пригласил меня на обед к себе домой.

— И ты сказала «да»? — скептически поинтересовался Боб.

— Я не могла найти причину для отказа, — защищалась Фиби. — Синтия распорядилась отдать мне некоторые вещи, и Бретт хочет поскорее решить этот вопрос.

Глаза Боба забегали, так как причина, найденная Кроузом, чтобы пригласить его сестру на обед, показалась ему более чем уважительной.

— Я пойду вместе с тобой, сестренка. Думаю, что тебе не стоит оставаться с ним наедине. Он может быть опасен.

— Не глупи, Бобби. — Ее стала раздражать навязчивость брата и его неотступная вера, что все ужасы, случавшиеся в Конуэе, напрямую связаны с Бреттом Кроузом. Может быть, он действительно опасен для нее, но не в том смысле, который вкладывал в это Боб. — Бретт и я были друзьями. И я совершенно не боюсь его.

— Я только хотел предупредить тебя, Фиби, — сказал Боб, потирая лоб рукой. — Ты рискуешь, соглашаясь на обед с преступником.

Бретт шагал по улицам Конуэя, его легкие туфли едва касались тротуара, а сердце билось в веселом ритме. Чувство радости охватило его при мысли о том, как разительно отличается этот маленький городок от ужасного монстра — Манхэттена, где он жил все эти годы. Как приятна здесь прохлада в тени деревьев в самый полдень. Но он не забывал и о том, что первое впечатление может быть обманчиво. Тишина Конуэя, наполненная ароматным воздухом, была пропитана безобразным, неслыханным обвинением в его адрес. Он видел это обвинение в глазах горожан с самого приезда в Конуэй, но никто не сказал ему в лицо ни слова, хотя, он был уверен, они все шептались за его спиной.

Магазин Стефансенов находился в нескольких кварталах от набережной. Когда легкий бриз дул в этом направлении, весь район наполнялся запахами рыбоперерабатывающей фабрики. Двенадцать лет назад он работал по найму на рыболовецком судне, и этот специфический запах заставил его вспомнить всю тяжелую работу: вытягивание сетей и сортировку улова. Эта часть его прошлого, связанная с Конуэем, вовсе не была неприятной для него.

Идя по набережной, Бретт остановился у доски объявлений, покрытой разноцветными листочками, и поднял голову. В тени нависающей кроны огромного дуба он увидел играющих детей. Какой-то мальчишка лазил по дереву, и, глядя на него, Бретт вспомнил свое детство и забавы, связанные с этим старым дубом.

Когда Бретт переехал в Нью-Йорк, он заметил, как мало стал уделять внимания физическим упражнениям. И тогда он начал бегать. Внезапно он почувствовал неодолимое желание побежать от пыльного центра Конуэя по обдуваемой ветром дороге за город. Его переполняла радость от сознания того, что он принял правильное решение.

Вчера вечером завсегдатаи местного бара подозрительно шептались за его спиной. Он не мог разобрать слов, но в их взглядах угадывалось презрение и даже уверенность в его криминальном прошлом. Проведя ночь в раздумьях, он пришел к выводу, что ему непременно следует продать дом матери. Но сегодня, взглянув на Фиби, он отказался от своих намерений.

Сначала он не собирался приглашать Фиби на обед. Он намеревался рассказать ей о завещании Синтии и договориться о передаче завещанных ей вещей. Но когда он увидел Фиби, ее лицо, не тронутое косметикой, ее волосы, собранные в детский хвост, воспоминания юности нахлынули на него. Он любил ее и не испытывал такого яркого, страстного чувства с тех пор, как покинул Конуэй. И это неожиданное для него самого приглашение на обед его губы произнесли почти непроизвольно.

Бретт в последнее время работал над новым романом, сюжет которого отчасти повторял его историю. Главный герой был обвинен в киднепинге и убийстве. Но в отличие от того, что происходило в действительности, героиня бросает вызов общественному мнению, предпринимая невероятные усилия, чтобы спасти его доброе имя.

Стоя на крыльце дома своей матери, он упрекал себя за то, что скрыл некоторые факты из жизни героя. Теперь он был готов открыть их читателям.

Он позволил себе забыть предательство Фиби и обещание не повторять ошибки. Теперь он ловил себя на мысли, что никогда не сможет вычеркнуть из памяти тех слов, которые она шептала ему ночами. Как мог он думать, что это ложь?

Он надеялся, что его сердце излечилось за эти годы и он найдет в себе силы не поддаться наваждению.