Когда судьба, словно фокусник, достала из шляпы розового кролика, Провидение не нашло ничего лучше, чем бросить его на ступеньки крыльца затерянной в Холмах хижины. Господь не делает различий между посланцами своими, будь то шаровая молния, потоп или гадюка на заднем дворике твоего дома.

Не то чтобы Джека Смита можно было назвать розовым кроликом, однако посланцем Небес он определенно являлся. Справедливости ради надо отметить, что ни ангелы небесные, ни тем паче члены многочисленного семейства Денни, расселившиеся вокруг сверкающих вод Пеппер-Три-Бей — залива Перечного Дерева, — были не в состоянии постичь замысел Господень. Впрочем, в одном они были уверены твердо: Денни совсем не та девушка, на которую стоило вешать проблемы Джека Смита.

Если уж Господь и вознамерился во что бы то ни стало свести их, почему тогда совершенно не позаботился о том, чтобы заранее вооружить Денни спокойствием, здравомыслием, логикой и законопослушием? Нельзя же, в самом деле, было всерьез рассчитывать на то, что она поведет себя как обычный среднестатистический гражданин.

Денни Монтгомери была веселой, беспечной, импульсивной, временами храброй, временами неисправимой, доброй в любое время дня и ночи и очень милой. Она считала закон большим недоразумением, которое не имеет к ней никакого отношения. Так было до тех пор, пока в ее жизни не появился Джек Смит. А случилось это в один летний понедельник, и целых три дня Денни чувствовала, что закон занес над ее головой карающий меч.

Началось все так.

Денни жила на маленькой ферме в австралийских Холмах, в двадцати милях от города Перта и двадцати трех от зеленовато-синих вод Индийского океана. По пути с Холмов на рынок ей приходилось пересекать по дамбе реку Лебяжью. По берегам и заливчикам этой речушки были разбросаны дома ее сестер: не слишком далеко друг от друга, но и не слишком близко. Достаточно близко, чтобы бегать друг к другу на пироги, и достаточно далеко, чтобы не слышать, как звенит посуда, когда в одном из домов разыгрывается буря в стакане.

В это самое время мама отбыла в дальние земли под названием восточные штаты и посему не могла приглядывать за своим эксцентричным выводком. Это ужасное приключение выпало на долю Денни вскоре после окончания войны, и, будь мама поблизости, развязка этой истории была бы совсем другой. Уж мама постаралась бы.

Денни считалась единственной ренегаткой в дружном семействе Монтгомери. Она посмела поселиться в двадцати трех милях от основного гнездовья. Мудрость этого поступка ставится под вопрос и до сих пор обсуждается в гостиных вокруг залива.

Будь какая-нибудь из сестер Монтгомери злой на язык, не преминула бы высказаться по поводу происшествия с Джеком Смитом примерно в таком духе: «За что боролась, на то и напоролась. Уехала от нас за тридевять земель, вот мы и не смогли приглядеть за тобой, держать пульс на жилке твоей жизни, а ухо — востро». Но ни одна из них злой на язык не была. Они смеялись, ссорились, мирились, перешептывались и спорили друг с другом в открытую. В общем, все как и обычной большой семье. И, несмотря ни на что, они готовы были перегрызть друг за друга горло, с любовью и тревогой следили за взлетами и падениями, возвели вокруг своего семейства невидимый, но очень прочный забор, иными словами, считали себя единым уникальным организмом с уникальной судьбой… Однако широту этих границ даже сами они не могли определить.

Короче говоря, когда Денни решила поселиться на ферме, никто не поверил, что это надолго — так, временная блажь, не более того. Семья терпеливо ждала возвращения заблудшей овцы в родное стадо и нисколько не сомневалась в том, что день этот не за горами. Тот факт, что Денни в обязательном порядке виделась с ними по крайней мере раз в неделю, когда ездила на рынок, в расчет не брался. Жила-то она все равно далеко от залива. Однажды она непременно вернется. А как же иначе? Семья, образно говоря, сложила ручки и спокойно ждала.

И все же ни одна из сестер ни словом, ни взглядом не упрекнула Денни после случая с Джеком Смитом. Они варили ведрами густой суп, предлагали Денни кров и защиту. Викки с мужем купили ей новую машину. И никто ни разу не бросил камня в ее огород. «Ну почему, почему именно Денни?» — задавали они вопрос, но не друг другу, а Господу Богу.

Денни была высокой и стройной, с иссиня-фиалковыми глазами. Господь одарил ее настоящей ирландской кожей персикового цвета, но детство и юность, проведенные на берегах залива и океанских пляжах в четырех милях к западу от него, сделали свое дело: нежную кожу покрыл ровный несмываемый загар. Денни не то чтобы не сожалела — она даже не замечала этого, поскольку подобная участь ждала всех местных дам старше двенадцати лет. Густые темно-каштановые волосы Денни забирала в два роскошных хвоста, открывая высокий лоб. Нос, губы и подбородок тоже не подвели. Будь она мужчиной, любой назвал бы ее красавчиком, но резкие черты лица и смешные морщинки вокруг глаз исключали для девушки определение «хорошенькая», а в фиалковых глазах было слишком много экспрессии, чтобы отнести ее к «милым кошечкам». Короче, внешность Денни поражала воображение. Где бы она ни появлялась, люди непременно оглядывались ей вслед. Когда она шутила, все вокруг смеялись, когда просила помощи, каждый бросался ей на выручку. И она платила тем же.

Узнай Денни, что у кого-либо из ее друзей с рынка, будь то итальянец, югослав или начинающий австралийский фермер, случились неприятности, тут же поспешила бы на подмогу. Среди ее знакомых числились члены парламента, городского совета и ребята из полицейского управления. Доктора, юристы, адвокаты и даже дантисты тоже входили в этот список. Она постоянно кому-то в чем-то помогала и непременно доводила дело до победного конца, а если кого-то притесняли, тут же становилась ему другом.

Ее отец как-то сказал: «Денни всегда на стороне побитой собаки».

За время своей недолгой журналистской карьеры Денни научилась тянуть за нужные веревочки. Вооружившись репортерским блокнотом и карандашом, она проникала в любую общественную или частную контору, в которой можно поживиться жареными фактами. Журналистике она предпочла работу на земле, но старые связи поддерживала регулярно и никогда не забывала воспользоваться ими, если кто-то попадал в беду.

Немало черноволосых кареглазых торговцев молились даже на звук ее негодующего голоса.

Каждый понедельник и пятницу Денни отправлялась на рынок. Однако, будучи мастером ведения всяческих дел, она была далека от искусства торговли овощами. Она протискивала свой фургончик по узкому проезду между настилами для аукционной торговли и лотками. С большим апломбом, не обращая ни малейшего внимания на протесты и нужды остальных водителей машин и грузовиков, она пробивала себе дорогу к самому неподходящему для ее товара месту.

Денни выбиралась из фургончика, одетая совершенно неподобающим образом — по крайней мере, не для рынка, а скорее для похода по магазинам, кофе «У Луиджи» и послеобеденного визита к одной из своих сестер. По средам она редко появлялась на базаре. Цены в середине недели были бросовыми, к тому же она не могла себе позволить так часто отлучаться с фермы. В помощниках у нее числились только Макмулленз с женой, а дел было по горло.

В пределах рынков «Метрополитен» Денни каждая собака знала, и она тоже была знакома со всеми. Кто-нибудь обязательно помогал ей разгрузить весьма скромную поклажу, а потом отгонял фургон на стоянку. Денни прекрасно понимала, что эта помощь — простое проявление дружбы и любезности. Именно поэтому девушка и звала своих здешних друзей рыцарями рынка, и именно поэтому в ее отсутствие эти самые рыцари частенько перемывали ей косточки, рассуждая на тему «она немного того или слишком умная?».

Как бы то ни было, они всегда расцветали под ее улыбкой и радостно смеялись в ответ на приветственное «Хей-а!». «Вот это дамочка!» — думали они.

Короче говоря, Денни никогда не торговала овощами, фруктами, цветами и яйцами самостоятельно. Обязательно находился кто-то, делавший это за нее.

В тот самый понедельник, когда Джек Смит должен был появиться на пороге Денни, она, как обычно, приехала на рынок и, как обычно, пила с Беном Дарси кофе «У Луиджи». Последнее являлось своего рода ритуалом, а если Денни и влюбилась в Дарси, то явно не готова была признаться в этом даже самой себе. Вся жизнь ее заключалась в ненаглядной ферме, которая находилась довольно далеко от собственности Бена. Денни и в страшном сне не могло привидеться, что она бросит свое сокровище и переедет к Бену, а сам Бен тоже ни для кого ничего бросать не собирался. Они пили вместе кофе по рыночным дням и время от времени проводили вместе воскресенье, стреляя на равнинах или разъезжая верхом по оврагам до сих пор диких и необжитых северных отрогов гор. Летом они иногда купались в запруде на ручье. «Вот и все дела», — говорила Денни, объясняя сложившуюся ситуацию своему подозрительному семейству.

Их совместный поход в кафе «У Луиджи» в тот самый понедельник ничем не отличался бы от всех остальных, если бы Бен не завел разговор про ружье. Пять часов спустя, когда Денни уже подъезжала к своим владениям, она услышала, как это самое ружье громыхнуло на заднем сиденье машины, и только тогда вспомнила о нем.

Она как раз резко повернула направо и переехала через старую железнодорожную ветку, которая когда-то зигзагом бежала через Крыжовенный холм к Каламунде и дальше, к городу строительного леса Каррагуллену. Теперь от этой ветки осталась только глиняная насыпь, и ничто не напоминало случайному прохожему о тех временах, когда здесь медленно, но верно ползли поезда. Сердце Денни, как всегда, сжалось от тоски по тем прекрасным временам, когда они с сестрами охотились за цветами и устраивали пикники вдоль этой насыпи, которая, замысловато извиваясь, струилась среди пышных зарослей буша, гранитных осыпей и голубых лощин. Настоящий рай для детей — вот что представляла собой эта дорога.

Приятным размышлениям положил конец металлический скрежет ружья о дверцу на повороте. «О господи, боже ты мой!» Высказывания Денни всегда были немного драматичными, даже если она говорила сама с собой. «Надо же, вы только подумайте! Совсем забыла об этой пушке, а об убийце и подавно! А сама уверяла Бена, что винтовку боюсь больше, чем преступника».

Денни совершенно не разбиралась в пистолетах, винтовках и ружьях, любое огнестрельное оружие называла, «пушкой», а ружье могла запросто спутать с винтовкой. Бен снисходительно относился к этому и никогда не поправлял ее во время их нечастых воскресных поездок. Ему даже в голову не приходило, что женщина должна знать толк в оружии и вообще в каких бы то ни было механизмах. Более того, он не думал, что Денни может справиться на ферме одна, пока Макмулленз с женой уехали в ежегодный отпуск. Он так ей и сказал, повторив мнение семейства Монтгомери, но девушка и бровью не повела. Она быстрее рассталась бы с жизнью, чем бросила ферму на произвол судьбы в отсутствие Макмулленза.

Никто не знал, что происходит у Денни в голове, а сама она не слишком горела желанием рассказывать об этом. К примеру, девушка была не в состоянии объяснить, почему считала ферму своим спасением и смыслом жизни. И само собой разумеется, она не стала бы никому рассказывать о том, что прошлой ночью, перед тем как отправиться в постель, оставила на веранде старый костюм Макмулленза, коробку с едой и десять шиллингов серебром на случай, если объявленный в розыск Джек Смит действительно появится в ее владениях.

Денни купила этот участок земли потому, что возделать его — задача не просто трудная, а практически невозможная и успехи возвышали ее в собственных глазах. Юной девушкой, десять лет назад, Денни сбежала с мужчиной и тайком вышла замуж. Этим открытым актом неповиновения семье она хотела доказать, что способна сделать то, что хочет, и добиться своего. К несчастью, Провидение посмеялось над ней, поскольку брак оказался весьма скоротечным. Не прошло и нескольких месяцев, как ее молодой муж, которого семья уже простила и приняла в свое лоно, неожиданно скончался. Денни пришлось вернуться домой.

Журналистика и активная общественная жизнь вроде бы залечили кровоточащую рану. Но этого было недостаточно. Денни влекло к настоящему делу, трудному и серьезному. Альтернативой была смерть. Поэтому она решилась на самый шальной шаг, который можно было вообразить, — основала собственную ферму. Это все равно что переложить ношу Атласа на хрупкие плечи Дианы. Она с честью несла свой крест, и только смерть заставила бы ее бросить свой мир — сорок акров фруктового сада в Дарлинг-Рейнджерс.

Никто — ни Бен, ни семья — не понимал, к чему все это. Просто Денни совершила еще один шальной поступок, но они любили ее такой, какая она есть, и молили Бога, чтобы эта авантюра не закончилась трагически.

В тот понедельник, однако, трагедией и не пахло, наоборот, все говорило об успехе. По крайней мере, так было до восьми тридцати вечера.

У Денни имелись собственные идеи по поводу того, как поступить с беглым подозреваемым, если тот ненароком забредет к одинокой девушке, когда до ближайших соседей не менее шести миль. И Денни казалось, что она рассуждает вполне логически.

Три дня назад в пляжном домике на Западном побережье убили женщину, газеты и радио непрестанно передавали описание мужчины, которого разыскивали для дачи показаний по этому делу. Формулировка «для дачи показаний» никого в заблуждение ввести не могла, просто пока суд не признает человека виновным, никто не вправе вешать на него ярлык убийцы — только и всего. Даже на задворках Британского Содружества презумпция невиновности оставалась в силе, а закон есть закон, что для Западной Австралии, что для Антарктики, что для Лондона. Короче говоря, полиция и пресса позволили себе только фразу «Джек Смит разыскивается для дачи показаний», и не более того. Детальное описание этого человека ясно говорило о том, что по улицам городов он шататься не станет и в толпе ему не спрятаться. У него имелся шрам на подбородке. Это сразу бросается в глаза. Ему одна дорога — в буш.

Через двадцать четыре часа после первого объявления полиция сообщила, что у них имеются все основания подозревать, что Джек Смит отправился в сторону района Холмов. Неизвестный мужчина в похожей одежде был замечен в субботу утром недалеко от Крыжовенного холма. К несчастью, случайный свидетель не мог сложить два и два в течение четырех часов. К тому времени подозреваемого и след простыл — он снова растворился в безбрежном буше.

Денни услышала эти новости по радио в субботу вечером (она включала радио только по субботам и воскресеньям, в остальные дни у нее не было ни времени, ни желания слушать всякий вздор). Вот она и подумала, что Джеку Смиту понадобится еда, а также деньги. И еще новая одежда, отличная от той, которую описали на всю страну. В город он из-за этого самого шрама явиться не посмеет, поэтому, ему остается только ворваться в чей-нибудь дом и силой взять необходимое. Но если, рассуждала Денни, эти вещи — еду, деньги и одежду — добровольно предоставить в его распоряжение, то какой резон ему ломиться в дом, так ведь? Это будет совсем неразумно. Зачем оставлять лишние следы? А если он вторгнется на ее территорию, когда она будет дома, он и ее вполне может убить. Даже у Джека Смита хватит мозгов понять, что повесить его могут только за одну женщину. Все остальные уже не важны, за остальных вешать уже будет некого.

Именно поэтому Денни, которая жила, совсем одна, да еще неподалеку от того места, где видели незнакомца, положила на веранду одежду, еду и деньги на случай появления Джека Смита. Тогда ему не придется вламываться в дом, а ее не убьют в собственной постели. Он возьмет все, что ему нужно, и уйдет.

В субботу она отправилась спать, запершись на все замки, твердо уверенная, что Джеку Смиту не за чем приставать к ней.

В воскресенье Бен Дарси приехал к ней в гости.

За поздним чаем на веранде в последних лучах заходящего солнца он пытался осторожно, но настойчиво уломать Денни на время покинуть ферму. До ближайших соседей было всего шесть миль, и она могла бы уезжать к ним по вечерам. Бен сам был фермером и любил каждый клочок своей земли, поэтому понимал, что Денни должна оставаться рядом со своей собственностью. Рядом с ней, но не на ней — такова была его идея. У себя на ферме Бен держал сорок лошадей, сотню голов молочного скота и две тысячи овец, ценившихся за прекрасную шерсть. Как и Денни, ему помогала женатая пара, а также по необходимости сезонные рабочие. Как и Денни, он послал свою пару в ежегодный отпуск. Рабочих было принято отправлять на отдых именно в это время года. Ранний сбор урожая плодов был почти завершен, овцы острижены, начиналось долгое, затяжное лето, и земля пересыхала. Рабочая сила плавно перетекала на более плодородный юг, где лето наступало не раньше Рождества, и где было полно работы. Женатые пары со всех ферм, к северу от Лебяжьей брали ежегодные отпуска. После Рождества наступал черед хозяев — они отправлялись на отдых последними, но это не так уж и плохо: лучше переждать невыносимую жару на пляжах Западного побережья, чем наблюдать, как страдает и мучается твоя земля.

Поэтому Бен не предложить Денни составить ей компанию, да и она не мечтала об этом. Кроме того, Денни была слишком «правильной». Она бы ни за что на свете не позволила ему остаться у нее на ночь и пришла бы в ужас, предложи он ей такое. Даже если оставить в стороне вопрос о том, что это скомпрометирует ее, какая судьба ждет сорок лошадок, сто коров и две тысячи овец? Кто их покормит, попоит и подоит, если Бен будет торчать на этой стороне долины? Ни одному фермеру, который безмерно любит свои земли и считает каждую драгоценную минутку, даже в голову не придет оставить свою собственность без заботы. Только смерть могла бы отлучить Бена от его фермы, только смерть могла бы отлучить Денни от ее земель.

Вот почему Бен, обветренное лицо которого казалось еще мрачнее из-за падавшей на него тени от винограда, увивавшего веранду, чувствовал: единственное спасение Денни от возможного визита разыскиваемого человека — уходить после заката солнца к соседям.

Денни заверила его, что если вдруг почувствует себя неуютно и занервничает, то непременно последует его совету. Но по ее тону Бен понял, что она всего лишь отмахнулась от него и никуда не пойдет.

Всю долгую, одинокую, залитую призрачным лунным светом дорогу домой через буш, по холмам и оврагам, Бена терзали мрачные мысли о женских капризах. Почему взвалил на плечи ответственность за неприятности, в которые может вляпаться Денни, он и сам не знал. Бен считал, что она — самая шальная девчонка, которая когда-либо пересекала границы рынка. Как и рыцарям, ничто человеческое ему не было чуждо, и его распирало от желания восхищенно присвистнуть ей вслед. Но он никогда не делал этого, отчасти потому, что был не из тех, кто свистит вслед девушкам, отчасти из-за того, что в иссиня-фиалковых глазах Денни читалась непоколебимая уверенность в себе, а в развороте плеч и походке — величавость.

Как бы то ни было, большую часть ночи Бен провел в пути, возвращаясь к своим сорока лошадям, ста коровам и двум тысячам овец, потому что чувствовал, что кто-то должен сделать попытку уговорить Денни провести пару ночей у соседей, и не важно, насколько попытка эта будет удачной.

Что касается Денни, какой-то внутренний барьер не давал ей признать, что они с Беном поругались. Они просто поспорили, и точка. И все же в тот вечер Денни была настолько расстроена, что разбила любимую чашку, когда мыла посуду на кухне, продолжая вести с Беном мысленный спор.

«Чтобы я да побоялась какого-то там убийцу! — сердилась она. — Да что он вообще обо мне думает? А вдруг в саду пожар начнется? А меня не будет. Да тут до завтрака все дотла сгорит! По всему району развешаны таблички: „Пожароопасная обстановка“, он ведь сам прекрасно знает!» И вздыхала: «Но разве мне не страшно?» — еще раз проверяя запоры на каждом окне, трех входных дверях и двери в спальню. Ни один грязный убийца женщин не прогонит ее с родной фермы, с фермы, которую она построила собственными руками!

Затем Денни вспомнила, что надо снова положить на веранде старый костюм Макмулленза, коробку с едой и десять шиллингов, и ей пришлось отпирать все замки. Джек Смит найдет там все, что ему нужно, появись он рядом с ее домом.

Немного успокоившись и воспрянув духом, девушка еще раз заперла двери и отправилась в кропать. Засыпая, она все еще спорила с Беном.

В понедельник, рыночный день, Денни поднялась в четыре утра. Прежде чем отправиться на базар предстояло переделать немало дел. Накормить лошадей и выпустить их в большой загон. Накормить кур. Расставить в нужных местах воду для лошадей, птиц и козы. И подоить козу.

Себя тоже неплохо бы накормить, кроме того, она никогда не оставляла в раковине грязную посуду, всегда подметала полы и убирала постель.

Затем надо было одеться надлежащим образом. Утром она будет пить кофе с Беном «У Луиджи». И поедет на чай к Викки в Пеппер-Три-Бей.

За всеми этими делами Денни только раз вспомнила об убийце — когда отпирала двери. Потом он напрочь вылетел у нее из головы. Даже об оставленных на задней веранде сокровищах она вспомнила, лишь когда ее груженый фургончик был уже в пяти милях от дома, у холма Каламунда.

Интересно, одежда все еще на месте? Ну да ладно, не возвращаться же обратно, а то, чего доброго, на рынок опоздает, а хорошую цену дают только за самый ранний товар. Единственное, что волновало Денни, — это полиция. Вдруг они станут прочесывать местность и наткнутся на эти дары: одежду, еду, деньги. Что она тогда скажет? Как объяснит? Денни пре красно понимала, что полицейским не понравится ее идея самообороны. Надо будет придумать для них что-нибудь правдоподобное.

Вырулив на равнину, Денни понеслась к дамбе. Из-за холмов показались первые солнечные лучи, и вершины камедных деревьев окрасились золотом. Сухие душистые травы вдоль дороги дышали вчерашним теплом. Низенький кустарник на песчаной равнине, понурив голову, безропотно ожидал очередного пекла, и так каждый день, еще лет сто, он будет влачить свое жалкое существование. Денни восхищалась этими маленькими безобразными деревцами. Они умудрялись выжить в безводной пустыне и с честью переносили страдания.

Когда девушка добралась до реки, солнышко уже поднялось и водная гладь сверкала всеми цветами радуги. На другом берегу раскинулся город Перт, столь же спокойный и величественный, как и его более известный собрат, на который с Вестминстерского моста взирал великий поэт, человек гораздо более знаменитый, чем Денни.

Она проехала по дамбе по направлению к Аделаид-Террас, где когда-то располагались дома первых поселенцев, а теперь, отреставрированные, они представляли собой административные здания индустриального комплекса. И все же старая Террас хранила свое безмятежное достоинство. Наступающий прогресс пощадил растущие вокруг двухэтажных строений сады, большинство из домов все еще походили на колониальные особняки, несмотря на кричащие таблички нефтяных, радио- или автомобильных компаний.

Денни свернула направо, на Платановую улицу, затененную огромными деревьями, в честь которых она и получила это название, затем обогнула собор Девы Марии, проехала мимо Королевского госпиталя Перта и оказалась на Веллингтон-стрит. И буш, и река, и старинные особняки остались позади. Фургончик нес свою хозяйку по самому сердцу города к рынку.

Девушка въехала на разделяющий рынок проезд, и Бен Дарси поднял руку, останавливая ее.

«Прямо как полицейский, вот кем ему надо было стать», — подумала Денни и тут же устыдилась подобных мыслей. Высокий, стройный, прожженный солнцем Бен походил на того, кем и являлся, — на фермера с Холмов. В его упругих движениях чувствовалась сила. Глаза ясные, спокойные, какие бывают только у людей открытых и честных; в их глубинах горят воля и решимость. И как она только могла сравнить его с полицейским! Денни вздохнула и неожиданно смягчилась.

Она резко нажала на тормоза, Бен обошел автомобиль и открыл дверцу с ее стороны.

— Подвинься, — бросил он, и Денни подчинилась приказу, словно малый ребенок.

Бен вывел автомобиль на боковую аллею и притормозил у торговых рядов.

— Я разгружу фургон. Встретимся «У Луиджи». Ровно в десять.

— А как же твой товар? — спросила Денни. Она не могла бы с полной уверенностью сказать, понравился ли ей этот истинно мужской поступок Бена. — Чей это фургон, ты как думаешь? — начала она, намереваясь отстоять свои права.

— Хоть раз сделай, как я прошу, Денни, — спокойно прервал ее Бен. Он уже выбрался из машины и принялся разгружать корзинки с абрикосами, салатом, брокколи и ревенем. — У меня нет времени спорить с тобой, позже поговорим, мне надо тебе кое-что сказать.

— Не забудь, что яйца надо отвезти на другую сторону, — буркнула Денни. Ну и ладно, раз хочет изображать из себя бесплатную рабочую силу, таскающую овощи-фрукты из машины, его дело. Пусть тогда сам выводит фургон из этого затора, раз уж сам загнал его сюда. Огромные грузовики, до самых небес груженные овощами, заполонили проезд, и раньше чем через час эта пробка вряд ли рассосется.

Денни зашагала прочь, каждый раз выкрикивая «Хей-а!» в ответ на «Хей-а, Денни! Как дела?!». «Ничего, — думала она, — в один прекрасный день эти рыцари научатся называть меня настоящим именем!» В это утро она решила обидеться на людей, которые не относились к ней с должным уважением, соответствующим ее положению в обществе.

Она не какая-то там простая торговка овощами! Ее отец был священником. И достаточно высокопоставленным к тому же. Он основал школу. Денни не слишком хорошо помнила его, а то, что помнила, лучше было бы забыть. Огромный мрачный ирландец с тросточкой, которой вбивал ужас в сердца своих дочерей, он неустанно повторял, что его четвертая дочь, Денни, — дикое создание, и был так же уверен и том, что она закончит свои дни не лучшим образом, как и в том, что Господь Бог живет на Небесах. Это заявление непременно сопровождалось выступлением на тему, что случается с дикими ирландцами, если их не охаживать прогулочной тростью. Хоть он и жил в Австралии, но навсегда остался в душе ирландцем. «Вся в своего дядюшку Рори пошла, — приговаривал он, — добра от тебя не жди», — и принимался воспитывать дочурку тростью с таким неистовством, за которое наверняка осудил бы других, явив их поведение нехристианским и жестоким.

Денни уже давным-давно простила его и за трость, и за синяки на бедрах. Но никак не могла простить за сравнение с дикой ирландкой и в особенности за сравнение с дядей Рори, который уехал из Ирландии в Канаду и вступил в ряды конной полиций. То, что на новой родине дядя Рори стал героем, во внимание не принималось и не упоминалось по единственной причине: Монтгомери вычеркнули его из списков известных Господу Богу и им самим людей, поэтому они ничего не знали о нем с того самого дня, как он покинул Корк.

В то утро Денни мыслила настолько иррационально, что совсем упустила из виду, что, хотя для всех ее знакомых она по-прежнему была «одна из Монтгомери», на самом деле она уже много лет носила совершенно иную фамилию — своего покойного мужа. На чеках, векселях и всевозможных документах стояла ее подпись: «Деннилл Шаннон Гастингс», и, только увидев ее, Денни вспоминала, что это она и есть. Все остальное время она была просто Денни и иногда Денни Монтгомери.

На какое имя все эти черноволосые кареглазые рыцари с рынка должны были заменить «Денни», девушка даже не задумывалась. Думала-то она на самом деле много, но не всегда думы ее приводили к логическим умозаключениям.

А пока она просто продолжала кричать в ответ «Хей-а вам!», останавливаясь, только чтобы расспросить про чью-нибудь больную жену или урожайность овощей или возмутиться непомерными налогами, которые правительство взвалило на плечи фермеров на чьей шее сидело все остальное сообщество.

Вопрос о погоде Денни никогда не поднимала. «Тема для тех, у кого мозги совсем спеклись», — бывало, говорила она. Эта фраза уходила корнями в ее раннее детство и принадлежала острому языку отца, но Денни уже забыла об этом и приписывала ее себе. Высказывание очень ей нравилось, она считала его весьма остроумным.

— Я положил тебе в машину ружье, то самое, из которого ты стреляла в прошлое воскресенье, — сказал Бен Дарси за кофе «У Луиджи».

— Ради бога…

— Заткнись, Денни, хоть раз помолчи! И послушай. — Бен не улыбался. Честно говоря, улыбался он чрезвычайно редко, а если улыбка и касалась его губ, то исчезала она с такой невероятной скоростью, что оставалось только гадать — то ли ты видел восход солнца, то ли тебе это пригрезилось. — Ты вполне способна управиться с этим ружьем…

— Только когда ты рядом. Ненавижу пушки. И потом, зачем оно мне?

— Для защиты. А теперь посиди тихо и внимательно послушай, что я скажу. Не заряжай его. Даже у меня мурашки по коже бегают, как представлю тебя с заряженным ружьем. Еще выстрелишь, чего доброго, — с тебя станется. Я и коробку с патронами положил, но ты спрячешь ее в сарае Макмулленза.

— Логика на грани фантастики, — хмыкнула Денни. — У меня будет ружье, но патроны я положу туда, куда не смогу добраться, если мне понадобится выстрелить.

— Точно. У тебя нет лицензии на хранение огнестрельного оружия. Это мое ружье, и я оставил его у тебя, потому что мы собираемся поехать пострелять. Ясно? Поэтому патроны должны быть поблизости. Никто не ездит пострелять без патронов. Но само ружье будет у тебя дома. Для защиты.

— Да я лучше со змеей спать лягу, чем с ружьем! И с чего это ты взял, что незаряженное ружье может кого-нибудь защитить? Ты небось все про этого Джека Смита думаешь а? Полагаешь, его действительно Джек Смит зовут? Подозрительно все это. Когда я работала в газете, обнаружила, что наше прошлое — мы ведь можем причислить историю Европы к нашему прошлому, правда? — так вот, все наше прошлое наводнено Джеками и Джонами Смитами.

— Когда остановишься и решишь набрать в легкие воздуху, Денни, просто возьми чашку и выпей кофейку, ладно? Мне надо закончить.

— Ладно. Продолжай давай. Я послушаю, если ты скажешь что-нибудь интересное. Объясни-ка мне, как пустое ружье может защитить?

— Парень, на которого ты направишь его, не будет знать о том, что оно не заряжено.

— Он все равно поймет, что стрелять я не умею. У меня руки так трястись будут, что посуда в буфете задрожит.

— Вот и хорошо. — Бен поджал губы. — Именно поэтому мужчины так боятся женщины с ружьем — у нее может хватить ума выстрелить. Поэтому он сбежит.

В синих глазах Денни загорелось возмущение.

— Это мне нравится! — заявила она. — Что дальше? Скажешь, что женщина за рулем — угроза обществу?

— Зачем говорить? Это прописная истина.

Девушка оперлась локтями на стол и наклонилась вперед, в упор уставившись в глаза Бену:

— А что сталось бы с Нормандским фронтом, если бы женщины не водили автомобили?

— Тогда шла война, это было необходимо и неизбежно.

— Когда я вожу овощи на рынок два раза в неделю, не говоря уже о фруктах и яйцах, — это тоже необходимо и неизбежно!

— Хорошо, я понимаю твою точку зрения, — примирительно сказал Бен.

В глубине души Денни отметила, что Бен поступил очень благородно, не ткнув ее носом в очевидный факт: она никогда не въезжала на территорию рынка самостоятельно — впадала при виде скопища грузовиков в прострацию и милостиво позволяла одному из рыцарей сделать это за нее. Но открыто признаться себе в этом — ни за что на свете!

— Вернемся к ружью. — Бен налил им еще кофе, поскольку Денни, погруженная в свои мысли, забыла это сделать. — Держи ружье прямо в доме, под рукой, и, если что, хватай сразу, не раздумывая. Но ради бога, патроны оставь у Макмулленза. Ты все поняла, Денни? — Он с тревогой взглянул на подругу. Иногда ему казалось, что он общается с малым ребенком. Временами, когда он замечал, с какой горделивостью она расправляет широкие плечи, а также то, как люди оборачиваются ей вслед, — что-то иное начинало исподволь терзать его. Но он никогда не задумывался над тем, что же это такое. — Господь все могущий! — Бен резко отставил чашку, хлебнув обжигающего кофе. — Тебе нужен человек, который мог бы позаботиться о тебе, Денни. Ты такая безответственная…

Денни так обиделась на слово «безответственная», что не заметила, с какой нежностью Бен произнес эту фразу. Это слово принадлежало к ряду «преподобный Джо — дядя Рори — дикая ирландка».

— Я вот этими самыми руками… — начала она, — валила деревья, расчищала заросли, убирала камни и завалы…

— Не драматизируй, Денни, — остановил ее Бен. — Ты пригнала бульдозер, сожгла часть буша и в итоге наняла себе в помощь Макмулленза с женой. Но признаю, работаешь ты действительно много. Как и все мы. — Он замолчал, надкусил печенье и начал задумчиво жевать.

Обида Денни отошла в тень и смолкла на время. Несмотря на все свое возмущение, в глубине души девушка была тронута той заботой, которую Бен проявлял к ней. Она знала, что парень разрывается надвое. Она не хочет уезжать с фермы и к соседям на ночь уходить тоже не желает. Он не может бросить свое хозяйство и приехать защищать ее. Но даже имей Бен такую возможность, она не позволила бы: это могло скомпрометировать ее. Денни была достаточно старомодна, чтобы описывать отношения между мужчиной и женщиной словом «компрометирующие».

Однако сам Бен Дарси полагал, что вероятность появления Джека Смита рядом с жильем в Холмах очень невелика, если не сказать — призрачна. Шансы, по его мнению, были настолько малы, что он предпочел поить свой скот, поливать цитрусовый сад и зорко следить за тем, как бы в близлежащем буше не возник пожар.

Прямой дороги через заросли и овраг к ферме Денни не было, и добраться туда — задача не из легких. Единственный путь — верхом через буш по очень узкой тропе, где и двоим не разойтись. Но и эту дорогу короткой никак не назовешь, и ему ни за что не успеть управиться с делами дома и добраться к ней до темноты, чтобы весь остаток ночи защищать безответственную девчонку, которая уперлась рогом и ни в какую не желает позаботиться о себе самостоятельно.

Денни уже говорила Бену, что полиция прочесала всю округу в субботу днем и в воскресенье утром. Это наверняка должно было спугнуть Джека Смита… Плюс ко всему на этот раз Денни удалось навязать Бену свое мнение о характере убийцы.

— Поверь мне, — говорила она с убежденностью прожженной журналистки. — Существует только два типа убийц. Те, кто убивают ради выгоды… у нас их не так много. Конечно, нельзя забывать Сноуи Роулза и похитителей золота, которые стреляли в детективов… как их там звали? Я забыла. Ну и ладно, это не важно. А, да, был еще малый, который застрелил банковского служащего и выскочил из поезда с деньгами. Этот вытащил фальшивые зубы и приклеил фальшивые усы. Можешь себе представить? Его поймали в транзитном поезде, а все из-за приклеенных усов плюс отсутствие клыков! Сам виноват, дурачок! — Последним замечанием Денни невольно выдала свое сочувствие беглецу, но быстро пришла в себя, припомнив убитого клерка. — Единственный сын! — рассердилась она. — Можно подумать, какой-то там банк стоит того, чтобы ради него умереть.

— Нет ничего, за что бы стоило умирать, — заявил Бен.

— Вот вам речь благородного мужа! Разве на войне ты не рисковал жизнью ради своей родины? Разве ты не думал, что за нее можно умереть?

— Я был на войне. Сам стрелял, в меня стреляли. Именно поэтому я и считаю, что нет ничего, за что бы стоило умирать.

— Это в тебе горечь говорит, — сказала Денни тем же тоном, как если бы говорила: «Это ты простудился немного. Все пройдет».

— Ладно, давай вернемся к классификации убийц.

— Преступление из-за страсти. — Денни выдала эту фразу с откровенным удовольствием. — Представь ребе: человек любит до безумия, и, когда у него за спиной или прямо на глазах возлюбленная ему изменяет, он окончательно сходит с ума и убивает ее. Жизнь для него ничего не значит. Жить незачем. И рано или поздно он совершает самоубийство. Если не прямо на месте, то идет на пляж и топится. Или вешается в сарае. Или на дереве у ручья. Бен… как ты думаешь, у полиции хватило ума проверить сараи и ручьи?

Внезапно Джек Смит с петлей на шее закачался перед ее мысленный взором, и девушке стало грустно.

— Бедолага! — вздохнула она. — Одному Богу известно, через какие муки ему пришлось пройти, прежде чем он решился на этот последний шаг.

Грусть в глазах Денни растрогала Бена, и он не стал дополнять ее список рассказами о преступлениях на сексуальной почве и о тех, которые совершали сумасшедшие. Из того, что сообщали по радио и в газетах, убийство на Западном побережье действительно можно было отнести к разряду «преступлений из-за страсти», как выразилась Денни. В заявлениях не говорилось, что Джек Смит разыскивается за убийство женщины. Но полиции было известно его имя, и у них имелось детальное описание его внешности вплоть до шрама на подбородке. Он проживал с этой женщиной в одном доме, и его исчезновение посчитали признаком виновности. Полиция прочесывала пляжи, болота к северу от Перта и вот теперь еще и Холмы. Этот Джек Смит был им нужен позарез, а найти его они не могли. Может, он и вправду покончил с собой.

— Хорошо, — сказал Бен, когда они прикончили по третьей чашке кофе. — Оставляю это на твое усмотрение, Денни. Но прошу тебя, осторожнее. И ради бога, оставь патроны у Макмулленза. Возьми в дом только ружье.

— Ты уже три раза это повторил. — Денни решила, что ружье тоже положит в доме Макмулленза, но говорить об этом Бену не собиралась. Зачем? Чтобы выслушать еще одну лекцию?

— Если полиция снова станет разыскивать беглеца и напорется на ружье, скажешь им, что это мое и у меня есть на него разрешение. В воскресенье мы едем пострелять.

— Правда? — невинно обрадовалась Денни.

— Правда, — отрезал Бен.

— О’кей, — кивнула девушка, приняв это за приглашение вместе провести выходной. — Я поеду на Перикле. И ленч за мной.

— Может, я еще загляну к тебе на неделе.

— А как я узнаю, что это ты стучишься в мою дверь, а не убийца? — лукаво прищурилась Денни.

— Я могу просвистеть что-нибудь.

— Согласна, только чур не «Приходи ко мне в рожь».

Длинный понедельник закончился как обычно. Сначала забрать с рынка пустую тару, потом пробежаться по магазинам, потом — чай у одной из сестер. Денни поведала семье — прямо смех сквозь слезы! — байку о незаряженном ружье, которое призвано напугать Джека Смита.

Семейство невесело похихикало. Однако чуть позже, оставшись наедине с Денни в спальне, где поправляли шляпки и подкрашивали губы, каждая из сестер как бы между прочим предложила остаться у нее на денек-другой. Мол, есть свободная спальня и неужели ферма в Холмах не переживет пару дней без полива?

— Я не могу, и ферма не переживет, — отвечала Денни. — Двое суток в такое пекло? Черт, да там все изжарится, включая мою ненаглядную Рону и Перикла с Горацио. — (Роной звали козу, а Горацио и Периклом — лошадей.) — Пф-ф! — расхрабрилась она в финале. — Не боюсь я этого убийцу!

И она действительно так думала. Даже наслаждалась мелодраматичностью сложившейся ситуации.

Забравшись в фургон и выруливая на дорогу, Денни повторяла себе: «Терпеть не могу скорпионов, змей, пушки и пожары. Но этот Джек Смит? Бедолага. Небось висит где-нибудь на суку. Надеюсь, не на моей ферме. А что я? Неужели сбегу от своей ненаглядной собственности из-за какого-то там убийцы? Только не Денни!»