Может, было это, может – нет.
Прошло, наверное, сто лет, как бабушка мне эту историю рассказала, когда на печке носок вязала. С печки-то все и началось.
По проселочной дороге ехал на печи Емеля. Хотя неправильно сказать – ехал. Мчался, как угорелый. Почти летел. И про самого себя песню пел:
Затормозил ногою Емеля у заправки, на которой было написано «Дрова». Под навесом рядком стояли поленницы с табличками: 80, 93, 98…
– Эй, почем дрова?
– По щучьему велению, по моему хотению, – высунулась из печи щука. И дрова – сами полетели в топку.
– Э-э… А-а… – проснулись под лопухом два здоровенных молодца, одинаковых с лица. Но печь была уже далеко.
Эх, хорошо ехала печь! А пылила-то как! А пылила!..
Емеля обогнал Ивана-царевича на Сером Волке, Ивана-дурака на Коньке-Горбунке, медведя со здоровенным коробом за плечами…
От поднятой пыли медведь собирался чихнуть, но не успел.
– Апчхи! – вместо него чихнула из короба Маша. Медведь удивленно оглянулся, но никого не увидел и почесал по обочине дальше.
А Емеля тем временем притормозил лаптем у дорожной развилки с тремя указателями: «Молочная река», «Дремучая чаща», «Болото». И повернул направо. Вскоре показалась деревня. На крайнем огороде дед, бабка, внучка, жучка и еще кто-то тянули здоровенную, как баобаб, репу.
И тут, то ли лапоть у Емели развязался, то ли заяц на дорогу выскочил… Печь, не вписавшись в поворот, зацепила репу, отчего гигантский овощ, наконец, выдернулся, едва не задавив огородников.
– Ты чё делаешь? Совсем очумел, что ли? – заорал дед.
– Извини, дед. На концерт спешу!
На выезде из деревни печь затормозил Соловей-разбойник, выскочивший из кустов со свистком и полосатой дубинкой:
– Куда спешим? Жизнью не дорожим?
– На концерт. Бабы Яги выступают…
– А меня подбросишь? – оживился разбойник.
– А то! Садись!
Пока Соловей усаживался, на печь с разбегу запрыгнули дед, бабка, внучка, Жучка и Мурка… Мышку, которая не смогла забраться сама, подбросил рулевой щучий хвост. И печь исчезла из виду. Только пыль столбом!
Вот пылища-то! Вот пылища! Сейчас такой не сыщешь!
На лесной поляне стояла Избушка-на-курьих-ножках. На ее фасаде – то есть, спереди, а не сзади – висела афиша:
КОНЦЕРТ НА БОЛОТЕ
Бабы Яги и Ко
Избушка работала кассой: доставала из окошка билеты, и сама компостировала их лапой.
Когда Емеля подъехал, зрители уже занимали места. Кто поближе – на пеньке, кто – вдалеке. Царевна-Лягушка расположилась на кочке, Водяной – в бочке, а две молоденьких русалки обмахивали его веерами…
Какие-то кикиморы торговали клюквой в сахаре.
Из-за деревьев выглядывали три безбилетные головы Змея-Горыныча.
– Концерт необычный. Любилейный, – поясняла избушка, – Нам – тысяча.
– Тысяча? – присвистнул Соловей. – Всем вместе, или каждой?
– Ну, это тебе рано знать, фулиган малолетний! – сердито скрипнула избушка. – И не свисти тутова!
Эстрада стояла на краю болота. Возле сцены, нервно поглядывая на ширму из камышей, ходил ведущий – Кощей Бессмертный. Время от времени он прикладывался к бутылочке, на которой было написано: «ЯД. Натуральный. Стопроцентный».
А за ширмой три сестры, три бабы Яги, готовились к выступлению. Старшая настраивала метлу, похожую на электрогитару. Средняя расставляла ступы, постукивая по ним, как по барабанам. Младшая, самая симпатичная, с тростниковым кларнетом, выглядывала из-за ширмы. Но не просто так выглядывала… В первом ряду пеньков сидел Леший с букетом цветущего папоротника.
Змею-Горынычу сверху отлично были видны все три сестры.
– Старшая! – кивнула первая справа голова.
– Дюже страшная! – ответила вторая. – Вот средняя…
– Дура вредная, – сказала первая.
– Младшенькая, – облизнулась третья. – Цветочек!
Две другие, подумав, согласились.
Дело было к вечеру. Ждали Ивана-царевича. Публика уже устала и начала проявлять нетерпение. Медведь собрался захлопать, но его снова опередила Маша. Михаил Потапыч покрутил головой, но так ничего и не понял.
Нетерпеливый Соловей-разбойник не выдержал и свистнул. В полсвиста. С окрестных дубов посыпались сначала листья, затем – вороны, а у глуховатого Водяного вылетела из уха золотая рыбка.
Избушка-на-курьих-ножках уже вознамерилась врезать свистуну могучей лапой. Но в этот момент на сцене появился Кощей и объявил:
– Концерт начинается. На сцене «Бабы-Яги». Встречайте!..
Кощей щелкнул пальцами и исчез. Лягушки утащили ширму – и выступление началось.
А может быть, утопим и побьем!
Все три артистки выглядели очень эффектно, но особенно хороша была младшая Яга. Глазки голубые, зубки чуть кривые, щечки как печеные яблочки, волосы зеленые как у русалочки… Недаром Змей-Горыныч положил на нее все свои шесть глаз, да и Кощей, при взгляде на нее искрился и сыпал мелкими молниями.
Бабы Яги пели, играли и скакали с такой силой, что эстрада тряслась, как осиновый лист, и грозилась уйти в болото.
Песня закончилась под шквал аплодисментов. Соловей собирался снова свистнуть – теперь уже от восторга – но почувствовав занесенную над головой куриную лапу, просто захлопал.
– Эх, не стареют душой наши ветеранки, – сказал дед бабке.
Группа спела весь свой классический репертуар: и «Гуси-лебеди», и «Ой, у Ивашки на костях поваляюся!». Когда первое отделение закончилось, Леший поднес младшей Яге букет папоротника. И та, покраснев, как мухомор, нежно улыбнулась ему.
Кощей, ревниво следивший за этой сценой, снова щелкнул пальцами…
Из кустов в глубине эстрады выехал рояль. С лягухом-аккомпаниатором в зеленом фраке.
– Кощеевна. Романс! – объявил Кощей Бессмертный, кося взглядом на младшую Ягу. – Слова Сергея Махотина. Музыка народная! – И баритоном запел:
Какая-то из кикмор негромко всхлипнула. Кощей бросил взгляд на то место, где была Младшая Яга, но не увидел ее и трагически продолжал:
Соловей-разбойник не выдержал и, что есть силы, свистнул. Хлопнула крышка рояля. Лягуха-аккомпаниатора протащило по всей клавиатуре, и ему еле удалось зацепиться за самую последнюю бемоль. Половина публики слетела со своих пеньков и кочек… В том числе, и Соловей, которому успела заехать лапой Избушка.
Соловей, вылетевший от удара на сцену, понял, что другого шанса у него не будет. И что есть мочи завопил:
От второго свиста Соловья пролетающий над болотом ковер-самолет, дал резкий крен. На зрителей градом посыпались фрукты, которые перевозил восточный торговец: арбузы, дыни, персики, гранаты, сливы…
Медведь открыл рот, собираясь проглотить сливу… Но ее перехватила Маша из короба.
Разбойника попробовали стащить со сцены, но не вышло. Концерт катился, как бочка под откос.
Во всей этой вакханалии не принимали участия только младшая Яга и Леший. Они гуляли по опушке: Яга от застенчивости ощипывала папоротник, а Леший пинал поганки…
И в этот момент из-за деревьев вылетел Змей-Горыныч, схватил Ягу морщинистыми лапами и взмыл в воздух. Напрасно Леший скакал по верхушкам деревьев, пытаясь догнать захватчика…
– разливался Соловей, когда на вершине ели появился Леший:
– Младшую Ягу украли!
На этот раз свист Соловья прозвучал как сигнал тревоги.
Старшая и средняя Яги вскочили в ступы и с боевой песней бросились в погоню:
Бабки догнали Горыныча и с двух сторон начали метелить его метлами.
Кощей и Емеля наблюдали с печи за воздушным боем.
– Будешь? – Кощей достал из плаща бутылку с ядом.
Емеля помотал головой:
– Не могу. Я за рулем.
– А мне ничего не остается! – Кощей выпил из горлышка яд и, достав из кармана мухомор, закусил.
Поняв, что с добычей ему не уйти, Горыныч выпустил младшую Ягу из лап. И она полетела вниз, словно оторванный лепесток ромашки…
А через минуту и Змей, по ошибке поджегший собственный хвост, рухнул за болото… И дымил там, как дедушкин табак, на который наступила корова.
Когда бабы Яги нашли сестру, она лежала на земле без сознания. Возле нее хлопотал безутешный Леший. На мгновение младшая Яга пришла в себя, улыбнулась ему и снова лишилась чувств.
С печки началась наша сказка, на ней и продолжилась.
Всю зиму пролежала на печи младшая Яга. Всю зиму лечили ее сестры разными отварами и наварами…
А что, вы спросите, Леший?
А Леший всю зиму просидел на пеньке напротив избушки. Сидел и вздыхал. К больной старшие яги его не допускали.
– Хм… И чего сидит? Чего вздыхает? Никак влюбился? – хмыкали бабки. И даже сочинили про него частушку:
– Не смейтесь, – просила младшая Яга. – Он хороший, добрый…
– Ну, и на что он тебе? – говорила старшая.
– Он же тебе в пупок дышит! – добавляла средняя.
Пришла весна. Сошел снег. Леший сидел на том же пеньке. Сидел и вздыхал.
– Смотри, сидит как смолой приклеенный, – хмыкнула средняя Яга, выглянув в окно. – Сурьезный!
– Брысь! – согнала ее старшая. – Пусть сестра на первый подснежник посмотрит.
Младшая Яга на костылях подошла к окну и засияла, как весеннее солнышко.
А Леший гадал на шишке, обрывая чешуйки: «любит – не любит, любит – не любит, любит…»
– Угу! – высунулся филин из дупла.
– Любит, – вздохнул Леший. – Значит, пора жениться.
– Угу! – подтвердил филин.
– Тогда подарок свадебный нужон.
– Угу!
Широко, словно море, раскинулась ярмарка. Волнуется, шумит, завывает, гостей зазывает.
– Ковры! Ковры-самолеты! Персидской работы! – кричит джин в тюбетейке, паря над землей.
– Лампы! Волшебные лампы! Две штуки в лапы! – надрывается рядом Аладдин.
– Шапка-невидимка! Редкая вещь! Раритет! – показывает старичок-с ноготок шапку Емеле. – Сейчас ты есть, а сейчас – нет!
Старичок надел шапку. И исчез. Тут же из руки Емели исчез кошелек. Вот так-то: покупай или продавай, но смотри, не зевай!
– Двое из ларца – для постройки дачи или дворца!
– Курочка Ряба! Не яйца, а чистое золото!
Исходил Леший весь базар и, наконец, нашел подходящий товар.
– Скатерть-самобранка! Лучший подарок молодой хозяйке!
Под аккомпанемент балалайки-самоиграйки, толстая баба пела:
– Беру. Вот эту. В цветочек, – сказал Леший и вытащил из-за пазухи всю наличность.
– Никак жениться собираешься? – спросил Емеля.
Леший смутился.
– Это дело техники. Садись! Буду и сватом, и шафером, и шофером!
Быстро сказка сказывается, но еще быстрее печка едет.
И вот уже на поляне, перед Избушкой-на-курьих-ножках, раздвинулся длинный-предлинный свадебный стол. Во главе стола сидел Леший в новом чесучовом пиджаке и с зачесом на пробор. Младшая Яга в белоснежной фате и венке из одуванчиков помолодела лет на пятьдесят. Старшая и средняя Яги демонстрировали гостям женихов подарок:
Скатерть разворачивалась перед гостями, и перед каждым появлялось свое блюдо: одним – уха, другим – потроха, третьим – холодец, четвертым – леденец…
Медведь потянулся к пирожку с малиной, но его моментально утянула шустрая Маша. Потапыч в недоумении развел лапами.
– Я хочу сказать, – встал Кощей Бессмертный и, достав очередную бутылку яда, выдохнул. – Горько…
Змей-Горыныч, все еще загипсованный и забинтованный, высунулся из пещеры и прислушался:
– Горько, – донеслось откуда-то издалека.
– И больно, – добавила самая перебинтованная третья голова.
– «Младшенькая!»… «Цветочек!»… – передразнили ее первая и вторая.
А гости за столом нестройными голосами запели свадебную песню:
– Ну, нам пора! – сказала младшая Яга, вытаскивая из-за стола Лешего.
И новобрачные побежали к Избушке, которая нетерпеливо скребла лапой землю. Она тоже впервые отправлялась в свадебное путешествие.
На бегу невеста бросила венок, и к нему толпой рванули русалки, кикиморы, царевна-лягушка… Но всех опередила вылетевшая из Емелиной печи щука:
– По сючьему веленью, по моему хотенью, – прошепелявила она, не выпуская из пасти венок…
А что из этого вышло, и за кого щука замуж вышла – бабушка мне не рассказала, потому что второй носок довязала.
Старушка задула свечку, подбросила дров в печку и тихонько запела: