Дверь гостевого домика сотряс мощный удар. Посильнее прочих, отметил Ульф, нервно оглянувшись в сторону темной комнаты. Оттуда не доносилось ни звука – в отличие от того, что творилось снаружи.

– Открывай!

Голос Гуннара, от природы звучный, едва не оглушил затаившегося у двери Тихоню даже через толстые доски. Старый воин тряхнул головой и сжал зубы.

– Не велено! – глухо отозвался он, для верности придержав засов обеими руками. – Сказано тебе – только лорду отворю!..

– Не доводи до греха, открывай! И хозяину своему скажи – ежели сей секунд не выйдет…

– Да нету его здесь! – огрызнулся Тихоня. – Человеческим языком тебе говорю – нету! Ушел затемно, не возвращался еще. И, кроме себя, никого впускать не велел! Уйди, Гуннар, во имя богов, уйди!..

Ярл по ту сторону затих на мгновение, но это была только временная передышка – дверь снова вздрогнула от удара снаружи. Ульф, набычившись, привалился к ней необъятным плечом. Врешь, не возьмешь…

– Тихоня, – сквозь гомон с улицы пробился голос Харальда, – не дури, открывай! Коль нет там Мак-Лайона, так тебе ничего не будет.

Ага, подумал Ульф. Лорда-то нет. А жена его – вот она, в бреду мечется. Под его, Тихони, ответственность оставлена. Один раз упустил, второй… Но уж теперь-то дудки! «Сам лягу, да приказ выполню», – упрямо подумал норманн, еще сильнее налегая на дверь. А вслух сказал:

– Мне о себе думать не след, Харальд. Я на службе. Сказал – не впущу, да так тому и быть… Хозяина тут нет, Одином клянусь. А госпожу я вам не отдам, что хотите со мной делайте!

Снаружи выругались.

– Да не нужна мне твоя госпожа! – в сердцах воскликнул Харальд. – Открывай, Тихоня! Не то ведь ты меня знаешь!..

– Знаю, – согласился тот. – Дак ведь и ты меня тоже. Хочешь – дверь выноси, хочешь – избу на бревна раскатывай, а только у меня приказ!

– Вот же дурень старый! – рявкнул выведенный из терпения Гуннар. – Приказ у него! Да ты не забыл ли, на чьей земле копытом бьешь?!

– Уж всяко не на твоей, – буркнул Ульф.

Ярл, к счастью, его не расслышал, однако дверь сызнова заходила ходуном. Похоже, Харальд и вправду вознамерился снять ее с петель. Тихоня затравленно обернулся к перегородке. Госпожа лежит больная, ни подпола, ни черного хода. А дверь долго не продержится, они уж там всерьез за нее взялись. Глаза норманна, скользнув по клетушке сеней, остановились на тюфяке. Там, у изголовья, лежал меч. Тихоня сжал кулаки. Вспомнились собственные слова – о том, как не поступают со своими. Так-то оно так, да только… Ульф прислушался к гомону снаружи и снова посмотрел на меч. Где же лорд? Ведь рассвело давно, а он к утру быть обещался!..

– Тихоня! Последний раз говорю тебе – открывай!

Старый вояка понуро качнул головой и шагнул к тюфяку. Что толку душу зазря растравлять? Выбор свой он давно уже сделал… Ульф протянул руку к ножнам.

А потом недоверчиво скосил глаза на дверь. Гул голосов и гневные выкрики по ту сторону вдруг сменила гробовая тишина. Такая, что Тихоня замер, не успев даже коснуться оружия. Громко скрипнул снег под чьим-то сапогом.

– Я так понимаю, – обмирая от радости, услышал Ульф, – это меня вы здесь ждете, господа?.. Польщен. Но все-таки спрошу: по какому поводу собрание?

– Ваше сиятельство! – взвыл Тихоня. И, ног под собой не чуя, метнулся к двери. Однако поднять засов не успел – мрачный голос Харальда вернул его с небес на землю:

– Тебя ждем, лорд, верно. И повод есть… Ты моего брата отравителями стращал? Ну так траванули его, все по твоему слову. С того света жена еле достала. И вот очень мне интересно теперь: коли знал ты, что так будет, – может, и злодея по имени знаешь?

Пауза. И спокойное:

– Знаю.

– Так что ж ты, гнида, раньше молчал?!

– Погоди, Гуннар. Но вопрос-то дельный, а, лорд?..

Харальд говорил тихо, но прослуживший под его началом много лет Тихоня поежился. Старшего сына конунга он действительно знал очень хорошо. И тон этот, обычно не суливший собеседнику долгой жизни, – тоже. Однако на лорда Мак-Лайона ни толпа у дверей, ни взбешенный Гуннар, ни явная угроза в намеке Харальда, судя по всему, не произвели ни малейшего впечатления.

– Вопрос дельный, – согласился он. – Но прежде чем ответить, задам встречный: чем отравили твоего брата и как?

– Рыбы ему захотелось, – буркнул вместо Харальда Гуннар. – И что? Имеет право!

– Само собой. – В голосе шотландца слышалась усталость. – Но я его предупреждал, что до моего возвращения ничего есть не стоит. Так какие ко мне теперь претензии? Уж не опух бы от голода за день, мм?..

– Да ты…

– Постой, Гуннар, – перебил ярла Харальд. – А ты, лорд, не нарывайся. Говори – кто?

Тихоня прилип ухом к двери. С той стороны было тихо. «Слукавил, что ли? – подумал Ульф. – Не знает?»

– Скажу, – помолчав, отозвался Ивар. – Но не здесь. И не тебе, а всем. Собирай людей в большом доме – каждого, кто был на тризне, включая слуг и рабов. Пустоглазого с семейством зовите тоже. Я ни от кого бегать не собираюсь, так что пойду с тобой. Ульф!

– А? – вздрогнул Тихоня.

– Как леди Мак-Лайон?

– В жару лежит, ваше сиятельство!

– Ясно. Значит, будем ускоряться. Вы еще уши не отморозили, господа? Может, переместимся туда, где потеплее? Разговор нам предстоит долгий – и очень неприятный…

За стенами большого дома бушевала метель. Она накрыла Берген внезапно, прорвав обманчивое затишье ледяным ветром и снегом, завыла, залютовала, погнала по улицам белые вихри. Какой-нибудь час – и город опустел. Бергенцы, торопясь скрыться от бури, заперлись по домам и осели у родных очагов. Те же из норманнов, кто ни дома, ни очага не имели, разбрелись по харчевням да постоялым дворам. Хозяева в тяжкий час никому не отказывали в приюте.

Но даже самый вместительный трактир, набитый битком от порога до крыши, не переплюнул бы нынче жилище конунга. Просьба гончей была выполнена: люди сидели на лавках, на лежанках, прямо на полу… Не то что яблоку – пожалуй, даже булавке упасть было решительно некуда. Свободным остался лишь маленький пятачок меж двух очагов, предназначавшийся лорду Мак-Лайону. Прямая фигура шотландца, вся в желтых отблесках пламени, неподвижно возвышалась над головами собравшихся – и каждый, натыкаясь на нее взглядом, старался поскорее отвести глаза в сторону. Буря бушевала снаружи, но и внутри спокойствия не было.

Хлопнула дверь. Караульный, впустив в дом еще несколько человек, перекинулся парой слов с Жилой и сделал знак опустить засов. Теперь все были в сборе. Ивар обернулся на длинный стол за спиной: там, разделившись надвое, сидели семейства конунга и Сигурда Пустоглазого. Каждое – в кольце своих дружинников. Ярлы Длиннобородого, тоже семьями, расположились с краю, поближе к своим. Харальд, поймав взгляд Ивара, медленно поднялся со своего места. Неясный гул голосов начал стихать.

– Много говорить я не буду, – дождавшись полной тишины, сказал старший сын Олафа, – да и не о чем. Вчера вы все пришли сюда, чтобы почтить память своего конунга. Тот же, из-за кого вы пришли сейчас, недостоин поминальной чаши! Каждый в Бергене знает о наших несчастьях. Неизвестен лишь злодей, что в них виновен. Но сегодня мы услышим его имя и, как на тинге, вынесем приговор… Вам слово, лорд Мак-Лайон.

Он сел. Головы всех присутствующих повернулись к шотландскому гостю. Ивар чуть поклонился, будто благодаря за оказанную честь, провел пальцами по рукояти кинжала и, чуть помедлив, заговорил.

– Я ехал сюда на праздник, – сказал он, – но, как многие, не ожидал, что праздник этот окончится трагедией. Да еще и не одной. Увы, мало кому дано предвидеть будущее… Зато с прошлым дело обстоит иначе. Совсем недавно сэконунг Эйнар привел в дом своего отца молодую жену, но счастье новобрачной было недолгим: девушка не дожила до рассвета. Следом за ней, всего через несколько дней, умерла ее мачеха, супруга ярла Ингольфа Рыжего. Позавчера найден убитым скальд из свиты того же ярла. И наконец, вчера едва не погиб брат сэконунга – Рагнар. К счастью, его удалось спасти. В первом случае убийца использовал кинжал. Во втором подушку, в третьем нож, в четвертом яд. Но, несмотря на все это, я ответственно заявляю: то был один и тот же человек. И этот человек сейчас здесь.

Лорд сделал паузу. По толпе волной пробежал ошеломленный шепот, громко скрипнула лавка. Гуннар, изнывающий от нетерпения, грохнул кулаком по столу:

– Имя давай, хватит болтать! Ну?!

Сидящий рядом с ним Ингольф тронул друга за плечо. Молча, даже не глядя на него самого, но этого оказалось достаточно. Буйный ярл, прошипев что-то сквозь зубы, утих и обнял обеими руками приткнувшихся к нему жену и дочь. Астрид, поежившись, тоже подвинулась ближе к мужу, Рагнар накрыл ее ладонь своей. Харальд, чуть склонив голову и нахмурившись, вперил в лицо гончей недобрый взгляд. Семейство Пустоглазого даже не шевельнулось, но витающее в воздухе ощущение беды стало еще явственнее. Люди с подозрением заозирались по сторонам.

Лорд Мак-Лайон, качнув головой, невесело улыбнулся.

– Не торопитесь, ярл. Всему свой срок. Я обещал назвать убийцу, и я назову. Но одного имени недостаточно. – Он обвел взглядом притихших людей и добавил, будто размышляя вслух: – Мы всегда становимся на сторону жертвы и смотрим вокруг ее глазами. А что, если сделать наоборот? Представить себя убийцей и влезть в его шкуру?.. Малоприятное занятие, согласен, но отнюдь не бесполезное. Тем более что вам этого делать не придется.

Итак, что же мы имеем, господа? Человека, близкого конунгу, желающего быть значимым, но не имеющего такой возможности. Человека уважаемого и родовитого. Наконец, просто человека, с его слабостями и чувствами. Он стремится к своей мечте, он уже близок к ней, да вот незадача – злой случай отбрасывает его назад, а все честолюбивые планы разлетаются в прах. Но если подвернется шанс… Увы, шанс подвернулся, и скоро. Принеся вместе с собой надежду на то, что казалось уже недосягаемым. Что же это было? Власть, господа! Ее ведь можно взять и не штурмом. Можно просто устранить конкурентов – по одному. Даже таких сильных, как Олаф Длиннобородый, его ярлы и его сыновья… И первым в этом списке стал самый младший.

Все вы знаете, что покойный конунг с покойным же главой рода Арундейл всю жизнь были соперниками. И ни для кого не секрет, что сердечную привязанность сэконунга Эйнара к сестре ярла Сигурда Пустоглазого конунг принял в штыки. Настолько, что немедленно сосватал сыну другую – дочь Ингольфа Рыжего. Не буду скрывать, ярлу Сигурду это очень не понравилось, причем не только как брату. Он, подобно своему отцу, имел виды на трон. Ярл приложил все усилия, чтобы не допустить свадьбы, но она все-таки состоялась. Только Длиннобородому не судьба была отпраздновать победу: его юную невестку убили прямо в ее первую брачную ночь. Убил тот, кому она сама открыла дверь.

Подозрение пало, естественно, на самого сэконунга. Он не хотел жениться на Хейдрун – раз, он прилюдно заявил новобрачной, что видеть ее не желает, – два, он был чудовищно пьян и за себя не отвечал – три. Наконец, девушка была убита его собственным ножом! Однако давайте подумаем – так ли все просто? Сэконунг Эйнар не первый, кому пришлось пожертвовать личными интересами во благо семьи и страны. К тому же он человек неглупый. Задумай он отделаться от молодой супруги, стал бы так привлекать к себе внимание? А уж использовать для этого собственное оружие, да не избавиться от него, хотя на то были время и возможность, да еще и попытаться спасти свою жертву… Странное поведение для убийцы, верно? Не говоря уже о том, что само орудие убийства было заперто в сундук до начала свадебного пира, а к сундукам сэконунг не приближался – это может подтвердить любой. Но ведь кто-то же взял нож? Причем взял до того, как молодых проводили на брачное ложе, из запертого сундука, находившегося под неусыпным надзором!..

Наш убийца не невидимка, нет. Больше того – он как раз-таки фигура видная. Но ведь всем известно: хочешь что-то спрятать – положи на самое видное место. И ярчайший тому пример – смерть супруги ярла Ингольфа Рыжего. Которая ушла следом за падчерицей всего через каких-то три дня. Ее задушили во сне. Едва ли не на глазах у всего дома. Обойдя двух охранников, служанку, соединенные дружины ярлов… и устроив все так, что никто ничего не заметил! Снова!..

Альвхильд не заслоняла никому трон, была верной женой и любящей мачехой. Так чем же она заслужила свою участь? Увы, все просто и жестоко – видите ли, господа, в ночь убийства Хейдрун супруга ярла Ингольфа не спала. Она слышала, как кто-то тихо покинул дом и позже – надо думать, очень запыхавшись, – вернулся. В тот момент госпожа Альвхильд не придала этому значения. Но позже, узнав о гибели падчерицы, задумалась… А задумавшись, по одной ей известной причине сочла виновным кого-то из пасынков. Кривить душой она не умела, а Ларса с Йеном любила как собственных сыновей. Она долго мучилась, но все-таки пришла с вопросом к старшему. Он сам это подтвердил, заверив и ее, и меня, что мачеха просто обозналась. И все бы ничего, да только спустя сутки после этого разговора по душам Альвхильд убили.

Кого еще могла слышать супруга ярла, как не тех, кто был рядом, за одной лишь тонкой перегородкой? Разве пришла бы к пасынку с таким диким вопросом, не будь у нее твердой уверенности, что ей не почудилось? Почему она не пришла с этим к Йену? И наконец, может, все-таки пришла?..

Однако не будем торопиться с выводами, господа. Список жертв еще не окончен. И третьей, самой неожиданной, стал старый, пьющий, безобидный старик. Скальд из свиты все того же ярла Ингольфа. Чудесным образом исчезнувший наутро после убийства Хейдрун и вернувшийся совсем недавно – увы, уже мертвым… Ловушка в виде подожженного парусного амбара предназначалась не только мне. Преступник вызвал меня на встречу, решив убить разом двух зайцев: избавиться от гончей и подсунуть всем якобы взятую ею добычу. Роль «добычи» отводилась скальду. И, боюсь, не останься я в живых, общественность могла бы этой версией удовлетвориться. Посудите сами – старик хорошо знал обеих погибших женщин, он исчез из дома как раз после первого убийства… Все бы прекрасно сошлось, а что не сошлось бы – додумали.

На беду преступника, план не удался. Я выжил и след не бросил. К тому же похищение моей супруги, устроенное с целью оказать на меня давление, тоже не увенчалось успехом. Ее нашли и вернули. А сам похититель заволновался уже всерьез. Козырей у него на руках больше не осталось, даже первоначальная цель отступила на второй план – теперь убийца спасал себя. И единственной возможностью избежать правосудия было отправить на плаху кого-то другого. Хотя, если подумать, всегда ведь можно совместить пользу и выгоду, не так ли?.. Соблазн был уж слишком велик, ведь главная препона на пути к возвышению устранила себя сама – Олаф погиб, оставив страну без конунга. Остались лишь его сыновья, которых отодвинуть было куда как проще…

Каждому в доме известно, как Рагнар любит стряпню своей жены. Особенно – молодую щучку в маринаде, которую госпожа Астрид готовит супругу по особым случаям. И обычно это лакомство достается ему одному. Так было и в этот раз – любимое угощение подали вернувшемуся с победой герою, а остатки рыбы прибрали в погреб, на потом. «Потом» наступило прошедшей ночью. Я имел веские основания предполагать, что следующей жертвой станет Рагнар, и, уходя с тризны, предупредил его о том, что не стоит ничего пить и есть до моего возвращения. Однако предупреждение не было услышано. Сочтя, что ранее пробованная щука уже не может быть опасна, Рагнар нарушил запрет. За что и поплатился – к счастью, несмертельно. Ему повезло, что госпожа Астрид умеет не только стряпать, но и лечить.

Однако я вижу, что ярл Гуннар вновь проявляет понятное нетерпение? Обещаю – осталось немного. Просто так уж вышло, господа, что перечисленное мною – это еще не все. Дело в том, что жертв на самом деле было не четыре, а пять. И юная Хейдрун была отнюдь не первой! Я не люблю сплетен, но одну из них, известную всему городу, мне сейчас повторить придется. Только потому, что часть ее является правдой… Я вижу, все поняли, что я имел в виду?

Старший сын конунга был очень привязан к жене. Мало того что ради нее он пошел против воли отца – он даже из похода сорвался, чтобы поддержать ее, слабую здоровьем, во время родов. Увы, ни Берит, ни ребенок не выжили. И горе Харальда было неподдельным. Откуда же тогда пошли нелепые слухи, что безутешный муж приложил свою руку к смерти супруги? И кто вообще начал их распускать?..

Молва уверяет, что инициатива принадлежала кормилице, взятой в дом конунга к будущему наследнику. Однако сама девушка, как выяснилось, это горячо отрицала. Больше того – узнав, что́ болтают в городе о покойной госпоже, ее супруге и о ней самой, кормилица была глубоко оскорблена. Сочла даже, что кто-то сильно ее невзлюбил. О Харальде она ровным счетом ничего дурного не говорила. Да и откуда бы оно взялось, когда у смертного одра Берит присутствовал едва ли не весь дом, включая известных и уважаемых повитух? Роженица умерла от большой потери крови, и злой умысел здесь был ни при чем… Однако слух прошел. И только окреп после того, как несчастная кормилица покинула этот мир следом за бывшей госпожой. Разумеется, нет дыма без огня! Все решили, что сплетницу упокоил тот, кому досаждал ее длинный язык.

Но позвольте – если кормилица слухов не распускала, то как она могла кому-то помешать?.. Очень просто – этим и помешала.

Девушка, не стерпев того, что ее объявили сплетницей, и искренне сопереживая вдовцу, была полна решимости дознаться, кто с ней так обошелся. Незадолго до смерти, в разговоре с матерью, она обмолвилась о том, что у нее-де имеется «заступник», который поможет обелить ее честное имя. А в тот роковой вечер, когда ее не стало, кормилица вернулась домой позже обычного, веселая и довольная жизнью. Матери же сказала, что теперь все будет в порядке. Значит, до неведомого «заступника» девушка таки добралась. И получила от него если не помощь, то обещание оной. А через несколько часов умерла, поев грибной похлебки. Молва приписала ее смерть Харальду, не слишком задумываясь о том, как бы у него это могло получиться. Скажу сразу – у него и не могло. А вот у «заступника» вышло без сучка без задоринки. Кормилица мешала ему. И он ее убил. Точно так же, как убил и Хейдрун – пообещав помочь…

И вот я вновь возвращаюсь к личности нашего неуловимого преступника. То, что это человек не из простых, более того – близкий конунгу, мы с вами уже выяснили. Но главное совсем не это, господа! Говоря об убийце и его жертвах, мы упустили из виду одну крайне важную деталь. Кому могла довериться кормилица? Кому могла, не чинясь, открыть дверь Хейдрун? Кто мог беспрепятственно войти к спящей Альвхильд?

Все очевидно, увы. Убийцей был не «он». Это была «она»!

На последних словах гончей тишина, плотным облаком окутавшая дом, всколыхнулась. Многоголосый шепот волной прокатился от двери до двери. Эйнар, метнув взгляд на противоположную сторону стола, заметно побледнел. Рагнар, напротив, пошел красными пятнами. А Харальд, угрожающе нагнув голову, приподнялся на лавке:

– Правильно ли я вас понял, лорд Мак-Лайон? Убийца – женщина? И она…

– Сейчас сидит за одним столом с вами, – закончил за него Ивар. – Да, все верно. Только женщина могла так искусно запустить сплетню и суметь ее поддержать, только к женщине могла прийти за советом кормилица, только женщине покойная невестка конунга открыла бы дверь. Другой вопрос – которой?..

Взгляд холодных серых глаз скользнул по застывшим лицам тех, кто был за столом. И остановился на Эллиде Арундейл.

– Женщины, – сказал лорд Мак-Лайон, – отчего-то считаются слабым полом. Между тем иные из них куда сильнее десятка мужчин. Может быть, не физически, однако… Кажущаяся мягкость и беззащитность порой берет в плен без боя, уж нам ли не знать? Да, женщине на роду написано дарить жизнь, а не отнимать ее, но женщины бывают разные. И мечтать могут не только о семейном счастье. В конце концов, на севере воительницы – не редкость. И раз уж иные из них любят звон стали, то почему бы другим не захотеть большего?

Сигурд Пустоглазый чуть склонил голову.

– Воевать – не править, – сказал он. – Женщине никогда не стать конунгом, лорд. Ни один тинг ее не признает.

– Но супругой конунга она стать может? – Ивар улыбнулся, и в этой улыбке вдруг промелькнуло что-то беспощадное. – Я расскажу вам, как все было, господа. Кое-кто из вас нанес одной из здесь присутствующих незаживающую рану. Грязная сплетня, пущенная по городу, – это была месть. А то, что случилось дальше… Ну, как я уже говорил, все мы хотим от этой жизни разного. Не знаю, дошло бы до убийств, смирись кормилица с ярлыком сплетницы, но девушка не смирилась. И, на свою беду, догадалась, что слухи могли родиться только там, где ей так и не пришлось послужить. Подворье конунга! Она прожила тут всего пару недель в ожидании родов хозяйки, но этого было вполне достаточно, чтобы завести какие-никакие знакомства. «Заступник», о котором кормилица говорила матери, встретился девушке именно здесь. К нему-то она и пошла за помощью. Откуда несчастной было знать, что досужая сплетница и добрая советчица – одно и то же лицо?..

Надо думать, «заступница» девушку выслушала. И вероятно, пообещала к следующей встрече разузнать, откуда у слухов ноги растут. Узнавать ей, конечно, было нечего, а признаваться она не собиралась, но с кормилицей надо было что-то делать. И выход нашелся, да такой, что любо-дорого: беспокойную девицу убрать, в сплетню влить свежей крови – и вот уже самой сплетнице ничего не грозит, зато ненавистный обидчик вовек не отмоется! Не слишком ли для женской мести, спросите вы? Отнюдь. Ведь главная цель – власть – от этого становилась только ближе. Злые языки были правы, кормилица умерла не своей смертью. Только грибы в похлебке и тем более Харальд здесь были ни при чем. В назначенный день девушка встретилась со своей убийцей и домой вернулась уже обреченной. Отравление грибами весьма сходно с отравлением аконитом… Спасти кормилицу не удалось, глас народа набрал новую силу, репутация Харальда начала стремительно падать, и главного наследника конунга можно было спокойно списать со счетов.

Но остались другие. Средний сын Олафа и младший. С последнего и начнем – так же, как это сделала преступница… Разумеется, о расстановке сил она была осведомлена прекрасно. И сознавала, что начнется, если сэконунг, будучи обручен с дочерью ярла Ингольфа, сбежит от нее перед свадьбой с сестрой прямого конкурента Длиннобородого. Скажу прямо – на это убийца кормилицы и рассчитывала. Но, как Сигурд Пустоглазый, осталась ни с чем. Только вот если второй сдал назад, поняв, что проиграл, первая от своего не отступилась. Предугадать поведение сэконунга на свадебном пиру было несложно. И пообещать помощь отчаявшейся новобрачной, готовой на что угодно, лишь бы муж ответил ей взаимностью, – тоже. Приворотные зелья ведь никто не отменял? Тем более для достижения результата нужно было всего ничего: щепотка золы, горсть травок да несколько капель крови – от самого сердца. Шарлатанство это или нет, но Хейдрун очень надеялась на силу волшебного заговора. Именно его она имела в виду, когда сказала Рагнару, что уже завтра Эйнар будет смотреть на нее «совсем по-другому»!.. Убийца дала Хейдрун склянку с мухоморовой настойкой (чтобы девушка не заснула, дожидаясь), а потом, когда в большом доме все стихло, выскользнула наружу и постучала в дверь новобрачных. И Хейдрун открыла. «Кровь от самого сердца» – помните? Вот почему жертва не сопротивлялась, вот почему сама – сама! – подставила грудь под нож. И умерла бы на месте, не очнись сэконунг в этот момент от приступа тошноты… Первый удар прошел мимо – дрогнула рука. Но второй оказался смертельным, пусть и не сразу. Виновник трагедии – а точнее, виновница – остался неузнанным. Все произошло слишком быстро, убийца был в плаще с капюшоном, а сэконунг сильно нетрезв. Все, что досталось мне, – весьма расплывчатое описание преступника, лица которого никто не видел, найденные днем позднее в сугробе у дверей черного хода перчатки и… пропавший скальд Ингольфа Рыжего.

Почему и куда исчез безобидный старик, долго оставалось неизвестным. Это и сейчас только мои догадки. Но я уверен, что дело обстояло именно так: скальд не сбежал, его попросту увели. Облапошив точно так же, как и две предыдущие жертвы. Зачем? Извольте, объясню: дело было в кинжале сэконунга. Убийца не без причин опасалась, что при должном усердии я смогу выяснить, как оружие исчезло из запертого сундука. И чтобы этого не допустить, нужно было уверить всех, что кинжал был взят уже после завершения свадебного пира, а не до. А скальд, набравшийся на празднике до зеленых чертей, имел неосторожность уснуть как раз на том сундуке, куда сложили оружие особо именитых гостей и членов семьи, вернувшихся из храма первыми. Вынужден признать, что, скорее всего, именно я своими расспросами подтолкнул убийцу к мысли заняться скальдом. Увы, после этого участь старика была решена. Едва выйдя с допроса, убийца нашла Матса во дворе и, напугав его мной же, уговорила принять от себя «помощь». Ну, как же! Кто, как не злополучный скальд, всю ночь проспал на сундуках с оружием? Кого, как не его, видела там половина дома – и вечером, когда молодых провожали на брачное ложе, и утром, когда Харальд лично выкинул пьянчугу на мороз? Именно его обвинят в убийстве, яснее ясного!.. Старый Матс был не только пьяницей, но и трусом. Он испугался. И безропотно позволил себя увести. В тайном убежище, предоставленном ему «доброжелателем», старик просидел до памятного всем вам пожара. А потом его привели сюда, как овцу на заклание. Вероятно, представив дело так, что гончая сменила гнев на милость и готова к диалогу. И та, кто его укрывала, конечно же лично подтвердит невиновность Матса, походатайствовав за него передо мной. Результат известен – стоило мне войти в амбар для сушки парусов, как старика безжалостно прирезали…

Да, я нарушил хронологию. Ведь скальд являлся только четвертой, последней, жертвой. До него была еще одна. Госпожа Альвхильд, супруга ярла Ингольфа. Которая, подобно остальным несчастным, просто оказалась не в то время не в том месте. Нет, убийца не слышала разговора покойной с пасынком. Она даже понятия о нем не имела. Зато когда Альвхильд обмолвилась при ней о том, что не спала в ночь убийства Хейдрун, преступница насторожилась. И, прибавив к этому повышенное внимание, которое оказывала супруге ярла моя собственная жена, быстро сложила два и два. Альвхильд что-то знает! Больше того – скоро об этом узнает и гончая!.. Этого нельзя было позволить. Что случилось дальше – всем вам хорошо известно.

И давайте теперь зададимся вопросом: могла ли быть искомой убийцей жена или сестра ярла Сигурда? С одной стороны, госпожа Эллида кормилицу знала лично. Можно допустить, что и Сольвейг ее знала тоже… Но на момент рождения сплетни и гибели несчастной девушки обеих не было в Бергене! Госпожа Арундейл сопровождала мужа в походе и узнала о том, что Харальд овдовел, только осенью; у Сольвейг же и вовсе не было причин лишать кого-то жизни – конунг сосватал сыну другую лишь в ноябре. Напомню также, что обе эти женщины не присутствовали на свадебном пиру, не могли взять из сундука кинжал сэконунга, и ни одной из них Хейдрун никогда не открыла бы дверь. А уж пробраться к спящей Альвхильд и та и другая могли, только став невидимками… Нет-нет. Наша убийца не имеет никакого отношения к острову Мэн. А вот к ближнему кругу Длиннобородого – очень даже!

– Мак-Лайон, – просвистел сквозь зубы теряющий терпение Харальд, – ты соображаешь, что несешь?

– В полной мере, – невозмутимо отозвался Ивар. – Но я рад, что об этом спросил именно ты. Ведь с тебя-то, в сущности, все и началось…

Бледный как смерть Рагнар треснул по столу обоими кулаками:

– Хватит! Дураку понятно, на кого ты намекаешь! «Ближний круг»!.. А то служанок у нас в доме мало?! Подкупили одну, и всех дел!

– Да? – усмехнулся шотландец. – И пса твоего подкупили, чтоб до погреба добраться? Какие, однако, служанки талантливые. Еще и в целебных снадобьях разбираются, а? Настойку аконита одной левой не состряпаешь.

– Еще слово, – глухо прорычал средний сын конунга, заслоняя плечом супругу, – и я даже на Рыжего не посмотрю… Моя жена никого не убивала! И Харальд ей даром не нужен, чтоб из-за него на весь мир злобиться, ясно?! Скажи ему, Астрид! Скажи всем!

Но женщина молчала. Она, не двигаясь, смотрела на лорда Мак-Лайона, как кролик на удава. Рука ее, ласкавшая загривок Вихря, застыла, пальцы вцепились в шерсть. Рагнар осекся:

– Астрид?..

Ни звука в ответ, ни взгляда. Тихо перешептывающийся народ замер, с жадным любопытством уставившись на невестку конунга. Ярлы переглянулись.

– Да гнать его надо! – сурово припечатал Гуннар. – Слышишь, Харальд? Гнать немедля! Он же чушь порет! А ты что молчишь, Ингольф? Горе глаза застило, любому поверить рад, только бы отомстить? Добро же, я за всех скажу. Я еще, чай, последний ум не растерял… Жена Рагнара – убийца? Окстись, Мак-Лайон!

Ивар повернул голову и посмотрел в лицо взбешенному норманну с каким-то гнетущим сожалением.

– Увы, – сказал он. – Не его жена, Гуннар. Твоя.

Ярл онемел. В наступившей внезапно полной тишине кто-то еле слышно ахнул. Харальд, уже начавший было подниматься с лавки, так и застыл, не успев разогнуться.

– Кто? – прошелестела Тира, широко открывая глаза. – Я? Да вы в себе ли, лорд?..

Взгляд серых глаз гончей обратился к ней.

– Конечно, вы, – ответил советник. – Такая сердечная, такая щедрая душой, такая располагающая. Та, к теплу которой тянутся помимо воли. Вы не Астрид с ее холодной рассудочностью и сдержанностью. Разве пришла бы к строгой старшей хозяйке такая простая девушка, как Ингрид? Да кормилица, уверен, и взглянуть-то на нее боялась лишний раз!.. А вот вы – другое дело. И она пришла тогда именно к вам. И первый раз, и второй, ставший последним. Грибная похлебка, какое удачное совпадение! Вы ведь страдаете опухолями ног, не так ли, госпожа? А средство для компрессов, облегчающее боли, содержит аконит. Вы знаете об этом не меньше, чем та, кто готовит для вас лекарство и всегда велит быть крайне осторожной… Главная беда всех кормящих женщин – постоянные травмы и трещины груди, вы, как мать, знали и это тоже. Все было очень просто, не так ли? Вы дали Ингрид заживляющую мазь, щедро сдобренную ядом. И настояли, чтобы она воспользовалась ею незамедлительно. Умно – прими кормилица выжимку из стеблей аконита внутрь, хоть с едой, хоть с питьем, она не успела бы даже добраться до дома. А мазь на гусином жире яд в кровь пустила не сразу. Никто не связал хворь кормилицы с вами – даже она сама!

На свадебном пиру, утешая Хейдрун, вы тоже были сама сердечность. И новобрачная вам доверилась. Мухоморовая настойка очень бодрит, а у вас в доме ее было хоть залейся – ведь ваш муж берсерк, не так ли?.. Ничего не стоило плеснуть немного в малую склянку, взять ее с собой в большой дом, а там уже потихоньку всучить Хейдрун. Вы хорошо знаете сэконунга, и в том, что он наберется с горя, ни капли не сомневались. Именно вы взяли кинжал Эйнара – из сундука, который сами же отперли. Вы спрятали оружие в карман собственного передника, который «забыли» снять перед праздником. Вы постучали в дверь дома молодоженов. Не учли вы только одного – что Эйнар очнется в самый ответственный момент и все испортит! Представляю, какого страху вы натерпелись, ожидая развязки…

– Брешешь! – раненым зверем взвыл Гуннар, к которому наконец вернулся дар речи. – Одином клянусь, брешешь как пес!.. Не брала она у меня ключей!

– А ей и не пришлось, – заявил Ивар. – Вы с супругой, ярл, ругались, стоя у сундука. В замок которого уже был вставлен ключ. И не важно, что повернуть его ты не успел – за тебя это сделала жена. Даже не будь все присутствующие заняты скандалом за высоким столом, все равно бы никто ничего не заметил. Ты выдернул ключ из уже отпертого сундука, Гуннар! И поспешил к конунгу, так же как и все прочие. Много ли нужно времени, чтобы поднять крышку, схватить нужный нож, сунуть его в карман передника и броситься следом за мужем?.. Да там и минуты не будет. Оружие ведь даже искать не пришлось – когда доставали топоры, содержимое сундука в буквальном смысле перевернулось с ног на голову. Думаю, использовать именно этот нож в первоначальный план убийцы не входило, но когда предоставляется такой шанс?..

– Так я же сундук после ключом отпирал!

– Да. Сначала закрыв. Ведь тебе пришлось немало повозиться с замком, не так ли? Бьорн, жених твоей дочери, не даст соврать: он лично помогал тебе убирать топоры в конце праздника. И он подтвердил, что сундук смогли открыть не сразу. Дружинник списал это на то, что ты был нетрезв. Да только чтобы повернуть ключ, особой сноровки не требуется…

Ярл, поперхнувшись новым гневным воплем, умолк. Лорд Мак-Лайон вновь посмотрел на Тиру:

– С Альвхильд было еще проще, не так ли, госпожа? На это даже у ребенка сил хватило бы. Вы знали, что жена ярла Ингольфа измучена бессонницей, знали, что леди Мак-Лайон дала ей сильных капель. И вы до смерти боялись, что я доберусь до Альвхильд раньше, чем вы. Потому что в ночь убийства падчерицы жена ярла Ингольфа слышала именно вас!.. Коридор черного хода делит заднюю часть дома на две жилые половины: конунга и Рагнара с женой. На первой временно разместили семью Рыжего, на второй спала ваша собственная семья. Альвхильд сочла, что из дому в темноте выскользнул Ларс – потому что он спал на крайней от входа лежанке. Только по ту сторону коридора, также с краю, спали вы, Тира! Там же, думается, вы и взяли перчатки Рагнара… Альвхильд, конечно, никогда бы не подумала на вас. Но я мог. И этого нельзя было допустить. Когда к супруге ярла заглядывали ее муж и старшая хозяйка дома, женщина мирно спала. И когда вы вошли к ней по просьбе той же хозяйки, ничего не изменилось. Альвхильд была жива. Вы задушили ее во сне и только после этого подняли крик. Очень рискованно, но игра стоила свеч, правда?

– Как вы… я бы никогда… я не делала этого, не делала!

– Сделали, – отрезал Ивар. Тон его резко изменился. – Вы убили кормилицу, вы убили Хейдрун, вы убили Альвхильд! И безобидного старика Матса, дождавшись подходящего момента, тоже убили вы! А до того долго прятали его у себя на дворе, в закрытом свинарнике, где любовно откормленный свин дожидается свадьбы вашей дочери!.. Вы ведь даже загон чистили собственными руками, не допуская внутрь никого из слуг? Вы – жена ярла!

– Это неправда, – громко всхлипнула Тира. – Неправда, неправда!

Все так же сидящая неподвижно Астрид вдруг шевельнулась. И медленно повернула голову к подруге.

– Ты знала, что я буду готовить к приезду Рагнара, – без выражения проговорила она. – Ты помогала мне готовить тризну по конунгу. Я дала тебе ключ. Ключ от погреба… Сама!

Темные глаза северянки вспыхнули. Губы сжались. Тира, съежившись на лавке, замотала головой:

– Это не я! Разве я могла бы?! Не верь ему, Астрид! Мы ведь с тобой столько лет… бок о бок… Харальд! Да что же ты молчишь?!

Голос ее дрожал от слез. Наследник конунга, совершенно растерянный, с ответом нашелся не сразу. А когда все-таки открыл рот, Ивар уже перехватил инициативу.

– Это смело, – саркастически усмехнулся советник, в упор глядя на Тиру. – Искать защиты у того, кого всем сердцем ненавидишь? Недооценил я вас, госпожа.

– Ненавижу?! – вскинулась супруга ярла. – Да я его едва ль не с пеленок знаю! Что Харальд, что Рагнар, что Эйнар – они мне как родные сыновья!..

Неприятная улыбка на лице лорда Мак-Лайона стала еще шире.

– Вот как, – сказал он. – Любопытно. И «пеленки» вам не помешали попытаться отправить всех троих на тот свет? Нет, госпожа. Родной сын у вас был один. Такой, о котором мечтает любая мать. Он стоил всех детей Длиннобородого, так вы считали?.. Храбрый воин, стяжатель славы, гордость отца и надежда матери! Север – не Шотландия, тут другие законы. Ваших королей выбирает тинг, а преемственность без заслуг здесь ничего не значит. Еще лет пять-семь – и ваш сын мог бы стать новым конунгом. Даже без вашей помощи. У него было для этого все – и все это кануло в Лету вместе с его смертью. Невосполнимая утрата, если не для страны, так уж точно для вас! Быть матерью конунга едва ли не почетнее, чем быть его женой. А ваш муж – всего лишь ярл. Без всяких перспектив. И сесть на трон он мог бы только в случае морового поветрия, скосившего всю верхушку, включая ярла Ингольфа. Хотя относительно последнего можно было не особенно волноваться – всем известно, что власть он считает обузой, которая к тому же очень дорого обходится. Вероятно, ярл поддержал бы товарища. И вы – хоть так! – получили бы то, что хотели. Или я не прав, госпожа?

Женщина не ответила. Она, дрожа, затравленно смотрела на гончую снизу вверх. Харальд выпрямился:

– Погоди, Мак-Лайон! С властью понятно, но ты говорил о ненависти? Хоть убей, не пойму – за что Тире меня ненавидеть? Я ей в жизни худого слова не сказал!

– Слова не имеют значения, в отличие от дел. Тот поход, в котором погиб сын ярла Гуннара, случился полгода назад. Как раз тогда, когда твоей жене подошел срок рожать. Ты сорвался домой – к ней. Остальные вернулись позже, но, увы, не все. Безутешная мать быстро нашла виноватого.

– Да ведь я тогда почти всю дружину оставил, с десятком одним ушел!

– Если кто-то хочет найти черную кошку в темной комнате, то обязательно найдет. Даже если ее там нет. – Ивар пожал плечами. – Сплетня, пущенная о тебе по городу, была местью матери, потерявшей сына. А все, что случилось потом, – отчаянной попыткой вернуть надежду на лучшую жизнь. Кстати говоря, тебя пытались подставить дважды: сначала обвинив в убийстве жены, а прошлой ночью – подсыпав твоего сонного порошка в рыбу Рагнара. В малых дозах средство не опасно, но у тебя же пропала целая торба?

Харальд тяжело опустился на лавку:

– Сумасшедшая…

– Она или ты? – глухо рявкнул Гуннар. – Приди в себя! И убери отсюда этого пса, покуда я сам за него не взялся! Гляньте-ка, нашел злодейку!..

Наследник конунга не ответил. Тира, поймав на себе задумчивый взгляд сидящего рядом Ингольфа, прижалась к мужу. А Сигурд Пустоглазый чуть склонил голову и посмотрел в лицо бурому от негодования Гуннару:

– Нашел, верно. Так разве не для этого его конунг здесь оставил?

– Чья бы корова мычала! – огрызнулся ярл. – Кто из нас трон во снах видит, все знают!.. Уселся он здесь, победу празднует! Конечно! Не твоих небось под топор безвинно суют!

– Ну почему же – безвинно? – чуть приподнял брови Арундейл. – Кажется, лорд Мак-Лайон все разъяснил крайне доходчиво.

– Да брешет он! Брешет! А то и вовсе тобой же, гнида, купленный!

– Ну, это вряд ли. Больше, чем король Шотландии, я все равно не смог бы заплатить…

Харальд нахмурился. И, очевидно решив что-то для себя, поднял руку:

– Тихо, оба. У себя в домах лаяться будете. Купленный, не купленный… Нанятый. Да не конунгом, а тобой, Ингольф, ведь так? Ну, значит, тебе и решать. Говори!

Рыжий все так же задумчиво кивнул. И, чуть помедлив, поднялся. Семейство второго ярла затаило дыхание.

– Что говорить, – пожал плечами Ингольф. – Тут уж до меня много сказано. Да так, что не придерешься – одно к одному все, как бусины на нитке… И ладно, и складно, да мало, лорд! Кто, кроме тебя, это все подтвердить может? Жена моя, дочь и скальд мертвы. Они в убийцу пальцем не ткнут. А больше никто ничего не видел. Я слов на веру не беру, да ты и сам сказал – они ничего не значат. Такое обвинение доказывать надо. И чем-то потяжелей болтовни.

Ивар улыбнулся краем губ:

– Согласен. Что ж, без весомых доказательств я бы сюда не пришел. Жила! Выводите!

– Всех? – отозвался откуда-то из-за людских спин деловитый голос дружинника. – Или главного?

– Всех.

Народ заоборачивался. Сыновья конунга вытянули шеи. Занавесь, ведущая на половину домашних слуг, приподнялась. «Это еще кто?» – с недоумением подумал Харальд, глядя на шестерку мрачных мужчин со связанными руками, которых подталкивали в спину дружинники брата. Потом разглядел лицо седьмого, шедшего последним, и издал какое-то сдавленное шипение.

– А он что тут делает?! – вырвалось у Рагнара.

Его жена недобро сощурилась. Лорд Мак-Лайон, дождавшись, пока плененную семерку не подведут к нему, мигнул Жиле и, приняв у дружинника из рук какую-то торбу, шагнул к столу.

– Вы хотели доказательств и свидетелей, – сказал он, глядя на Ингольфа Рыжего. – Пожалуйста. Вот вам и то и другое. Эти наемники – похитители моей жены. Нанятые женой вашего друга. И получившие от нее в награду вот это.

Он перевернул торбу, и на столешницу с тяжелым звоном полетели монеты вперемешку с золотыми и серебряными гривнами. Гуннар моргнул.

– Собственно, на том, как вчера еще нищие наемники вдруг начали швыряться деньгами, мы всю семерку и повязали, – сказал лорд Мак-Лайон. – Ценности были взяты из вашего дома, ярл. Я так понимаю, собственные трофеи вы уже узнали? Если есть сомнения – можете проверить свой сундук, ключ от которого наверняка хранится у вашей супруги, – Ивар повернулся к Тире. – Вы поступили очень опрометчиво, госпожа. Не стоило брать в подручные человека, который знает вас не только в лицо, но и по имени!

Лорд, помолчав, обвел взглядом сидящих за столом.

– Стечение обстоятельств не всегда бывает счастливым, – проговорил он. – Так случилось, что изгнанник вернулся домой, приведя с собой полдюжины таких же. И все они в поисках хоть какой-то работы оказались в торговой слободе – на постоянную службу их никто не брал… Еще случилось так, что в день похищения моей жены не одна она завернула на рынок – там были и вы, госпожа, и госпожа Астрид. Вы, если я ничего не путаю, покупали шелк в приданое дочери, невестка конунга пополняла запасы к возвращению мужа. И все бы ничего, не попадись на глаза Астрид человек, когда-то оскорбивший ее названую сестру и изгнанный за это из города, да не заверни вы после в один трактир, куда холод загнал леди Мак-Лайон. Вы, очевидно, сидели неподалеку, но в полутьме моя супруга вас не заметила. Зато вы ее узнали и прекрасно расслышали разговор за ее столом, который касался вёльвы. Да, вы правильно истолковали громкий возглас леди Мак-Лайон, а также то, в какой спешке она покинула зал. Моя жена догадалась и о ритуале приворота, и о том, что Хейдрун могла впустить в дом только женщину. О нет, она не знала, кого именно, но ведь выбор-то был невелик!.. Поэтому леди Мак-Лайон, так же как недавно Альвхильд, не должна была успеть добраться до меня. Заставить ее замолчать навсегда вы уже не могли – мешала охрана и людное место. Тут и пригодился бывший дружинник Харальда. Вы улизнули от собственных сопровождающих, отыскали изгнанника и сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться: он похищает шотландскую гостью, а вы щедро вознаграждаете его за это. В конце концов, чем он рискует? Убивать никого не требуется, женщина не из местной знати… Одним словом, ударили по рукам – и похищение состоялось. Пока наемники занимались леди Мак-Лайон и ее охраной, вы, госпожа, вернулись домой, взяли золото из сундука мужа – благо он сам вынужден был торчать здесь и не скоро хватился бы пропажи, – а после встретились с похитителями в заранее оговоренном месте. Тайные выходы из города на случай осады вам, конечно, известны, вы все-таки жена ярла. Ключ от памятного сарая хранился и в вашем доме. Все было просто и быстро. Вы расплатились с наемниками, подождали, пока они уйдут, и отвезли мою жену в убежище – одно из многих в ущелье к северу от города. Отвезли и бросили. Вы знали, что деться ей оттуда будет некуда. Этим вы не только избавились от опасного свидетеля, но и получили возможность надавить на меня. Записку на тризне по конунгу под мою тарелку сунули вы. Это может подтвердить Херд – он следил за вами весь вечер по моей просьбе. Пожар в парусном амбаре тоже устроили вы, устранив сторожа и понадеявшись, что живым я из огня не выберусь. Вероятно, я вас очень разочаровал, как и моя супруга, которой удалось вернуться в Берген.

Ивар сделал короткую паузу и посмотрел на Тиру.

– Кстати говоря, напрасно вы в плащ кутались, – обронил он. – От удара по голове леди Мак-Лайон оправилась похвально быстро. И вас узнала. Она тогда была слишком слаба, чтобы бороться, поэтому не подала вида, что пришла в себя. Зато теперь, если ярл Ингольф пожелает, мы можем пригласить сюда мою супругу и…

Закончить фразу лорд не успел. Тира вскочила с лавки, оттолкнув жмущуюся к ней дочь. Круглое, прежде такое миловидное лицо ее исказила гримаса ненависти.

– Чтоб тебе провалиться! – пронзительно взвизгнула женщина, сжимая кулаки. – И тебе, и ей, и вам всем!..

Она мазнула по застывшим соляными столбами хозяевам дома безумным взглядом и, подобрав юбки, опрометью бросилась к двери черного хода. Йен, на удивление пришедший в себя быстрее прочих, со свирепым рыком метнулся следом. Ларс с воплем: «Хватай! Уйдет!» – бросился за братом.

– Задержать! – опомнившись, крикнул Харальд. – Всех троих! Никакого самосуда!..

Большой дом ожил, задрожал от топота и воплей. Хозяева, гости, слуги, дружинники давили друг друга в узком коридорчике черного хода, и только лорд Мак-Лайон не двинулся с места. Стоящий рядом Жила вопросительно взглянул на шотландца:

– Этак ведь и правда уйдет!

– Не уйдет, – отозвался Ивар. – Харальд у главной двери своих людей поставил, а я у задней – своих. Можно не волноваться… Жила, этих семерых – в погреб. Глаз не спускать, до них еще дой…

И вновь лорду Мак-Лайону договорить была не судьба. С улицы, перекрыв гомон голосов, донесся дикий, нечеловеческий вопль, а следом – протяжный звериный вой. Дружинники Эйнара спали с лица. Плененные наемники вздрогнули. Советник Кеннета Мак-Альпина резко повернул голову в сторону черного хода.

– Какого…

– Псы, – булькнул Херд. – Метель же… И убийца навстречу… сама…

– Да чтоб я сдох! – сквозь зубы просвистел Ивар, срываясь с места. На бегу оглянулся, крикнул Жиле, чтоб приглядел за наемниками, растолкал теснящийся в коридоре народ и, выскочив из дома, встал, будто налетев на невидимую стену.

Задний двор был затянут снежными сумерками. Вилась рваным кружевом метель, студеный ветер гнул крыши. Ни земли, ни неба не было – только белесая мгла, холодная и безучастная. А еще – одинокая женская фигура посреди двора и девять темных длинных теней, окружающих ее со всех сторон. Псы. Уши прижаты, губы приподняты в молчаливом оскале… Девять. Ровно девять.

Загнанная жертва шатнулась в сторону – и тени вокруг сомкнулись, мягко пружиня на сильных лапах. Шаг – след в след, как по команде, как марионетки, ведомые одним хозяином. Еще шаг. Все ближе и ближе…

– Тира!

Голос Гуннара, полный мучительной боли, разорвал всеобщее оцепенение. Женщина, вскинув голову, качнулась навстречу мужу, протянула руки, словно моля о спасении. Откуда-то из коридора громко всхлипнула ее дочь. А псы, вздернув кверху морды, хором издали уже знакомый вой, в котором мешались тоска и торжество победы.

– Тира! Пусти!.. Не дам! Не позволю!..

– Рагнар, держите его!

– Мама!..

Серые тени сорвались с места. Ивар дернулся было за ними, но понял, что не может даже ноги оторвать от земли. Тело словно сковало – то ли холодом, то ли страхом, то ли неведомой и неподвластной человеку силой, пришедшей извне. Позади сопели дружинники, вдесятером навалившиеся на Гуннара, громко взывали к Одину слуги, в голос рыдала Дагмар, отчаянно ругались сыновья Рыжего… Кто-то из бойцов ярла рванулся к хозяйке, но тут же застыл, подобно Ивару, жалобно бранясь и не в силах сделать ни шага. Будто непроницаемая пелена – прозрачная, как вода, и твердая, как камень, преградила им путь.

Гибкие тела псов взлетели вверх, а застывший морозный воздух прорезал громкий крик их жертвы – последний, предсмертный, оборвавшийся на самой высокой ноте.

– Тира-а-а!

Сгрудившаяся в центре двора стая распалась на девять темных клякс, дрожащих в белесом мареве. Ярко-голубые, цвета неба глаза, вздернутые хвосты, опадающие загривки… И бесформенное бледно-розовое пятно на снегу, прямо под толстыми лапами. Псы Локи взяли то, за чем пришли.

Лорд Мак-Лайон, с трудом подняв тяжелую, будто налитую свинцом руку, вытер мокрое лицо. И почувствовал, что ледяной ветер, еще мгновение назад с остервенением бивший по щекам, сдает свои позиции. Снежные вихри, кружащие в воздухе, медленно осыпались вниз белой пылью. На двор упала тишина. А девять псов, вновь сбившись в стаю, одновременно подпрыгнули – и побежали. Не по земле, по воздуху, с каждым прыжком поднимаясь все выше и выше…

– Мама!..

Бегущая последней рыхлая серая сука, замедлив шаг, на миг обернулась. Тускло блеснули во мраке лазоревые глаза, качнулся из стороны в сторону пушистый хвост – и стая исчезла. Вся, бесследно, беззвучно, как ее и не было. Только чье-то нагое бездыханное тело осталось лежать на снегу.

Ивар, заторможенно глядящий в пустое небо, почувствовал, как на его плечо опустилась тяжелая рука.

– Тебе я не верил, – глухо сказал Ингольф Рыжий. – Но богам не поверить я не могу… Убийца найден и наказан. Ты свободен, Мак-Лайон.

Ответа ярл не ждал. А если б и ждал, то все равно не дождался бы.