Из кабины телефона-автомата Алесси набирает номер парламентской комиссии по вопросам обороны.

— Секретариат председателя, — отвечает ему низкий хрипловатый женский голос, такие голоса называют чувственными, однако обладательница его, Серена — смешная толстушка и прекрасная, знающая себе цену секретарша.

— Говорит Алесси. «Адмирал» на месте?

Председатель комиссии Маринетти — бывший военный, избранный в парламент по списку независимых левых. Алесси, познакомившийся с ним давно, еще на борту его корабля, впоследствии, наблюдая за политической карьерой «адмирала», не мог не отдать должного его достоинствам. Это подвижный человек, добряк, — из тех, кто не привык щадить себя и вечно стремился сделать для других больше, чем. позволяют силы. Он постоянно спешит, сея вокруг живописный беспорядок. Его раньше отличали напористость и неумение разбираться в тонких политических компромиссах. Он резок, недоверчив и честен, у него много врагов, но есть и несколько настоящих друзей. Таких, как Алесси.

Поначалу, сразу после его избрания депутатом, когда Маринетти стад проводить митинги и устраивать дискуссии, за ним неотступно следили разные секретные службы, агентов которых ему повесили его бывшие начальники. Этот человек мог посреди выступления вдруг заорать в микрофон: «Эй, вы там, с лысиной и приклеенными усами, перестаньте испытывать мое терпение. Убирайтесь к себе в контрразведку или куда там еще, все равно вашим хозяевам прекрасно известен мой образ мыслей. Всю жизнь они только и делали, что шпионили за мной, как шпионят за всеми, кто не тянется перед ними в струнку».

Случались неприятности и посерьезнее, а он все продолжал подозрительно и свирепо зыркать по сторонам, выискивая типов с приклеенными усами портативными магнитофонами.

— Его нет на месте, — говорит Серена. — Он только что вернулся из Генуи и искал тебя в редакции, а сейчас отправился в федерацию металлистов, там какая-то дискуссия о вооружениях.

Паоло смотрит на часы: двенадцать с минутами.

— На какое время назначена дискуссия?

— На одиннадцать, но сам знаешь, как это бывает…

Он берет такси и едет на корсо Триесте.

Среди вилл и особняков в стиле «либерти» — модерн начала века — здание федерации выделяется своими геометрически четкими плоскостями и стеклянными стенами, в которых ослепительно дробится полуденное солнце.

Паоло поднимается по пологой лестнице к парадной двери и, показав швейцару удостоверение, спрашивает?

— Где тут у вас дискуссия о вооружениях?

— Пятый этаж, налево.

Обсуждение началось уже давно, но Маринетти пока еще не выступал. Завидев Алесси, он делает ему знак сесть рядом и убирает с соседнего стула две сумки, книги, газеты, потрепанные брошюры и еще целую кучу самых невероятных вещей, которые он вечно таскает с собой, в том числе и плащ — в любое время года. Это ужасно несобранный человек. Однажды Паоло поводил Маринетти по редакции и типографии своей газеты в момент подписания полос.

Вышел он оттуда с ошалелым видом, бормоча: «Да у вас тут похуже, чем на нижней палубе крейсера».

— Привет, Родольфо.

Маринетти с самого начала их знакомства решительно заявил: «Давай со мной на «ты» и по имени». С тех пор прошло три гада, но Паоло до сих нор испытывает некоторую неловкость — и не только из-за разницы в возрасте.

Алесси садится, тщетно стараясь не наступить на рассыпанные по полу листки, потом наклоняется и, собрав их, кладет поверх скомканного плаща.

— Тебе Серена сказала, что я здесь?

— Ты мне нужен.

Маринетти делает ему знак «поговорим после». Выступает молодой человек с густыми усами я пышной шевелюрой.

— Это кто? — спрашивает Паоло.

— Дондеро. Из Генуи. Четыре года назад он учился на факультете общественно-политических дисциплин, а потом пришел в федерацию. Упрямая башка. Из старинной генуэзской семьи. Отец миллиардер, свой человек в промышленных сферах. Друзья отца считают, что все это чистый снобизм, и ждут, когда с парня слетит дурь. Но я его знаю хорошо. Он из тех, кто никогда не останавливается на полпути.

Алесси слушает с интересом, но вопросов не задает.

Выступление Дондеро посвящено положению на предприятиях военной промышленности.

— С тех пор как производство вооружения почти целиком перешло я руки предприятий с государственным участием, — говорит он, — давление секретных служб становится все ощутимее. Чтобы поступить на эти предприятия, уже недостаточно обыкновенного разрешения службы безопасности: на каждого заводятся самое настоящее досье. У профсоюзов связаны руки, нам с большим трудом удается раздобыть сведения о том, что творится на этих предприятиях.

Говорит он не меньше получаса.

Алесси замечает своего коллегу — сотрудника одного специализированного журнала, который финансируется министерством обороны: тот торопливо записывает что-то в свой блокнот.

Наступает черед Маринетти. «Адмирал» располагается у микрофона, раскладывает перед собой несколько разрозненных листков, словно случайно оказавшихся у него в руках — впрочем, он в них обычно и не заглядывает. Маринетти говорит о ряде законопроектов, которые он намерен представить в ближайшие дни, чтобы потребовать от парламента установить контроль над военными заказами. Рассказывает об очередной комиссии но расследованию злоупотреблений, возмущается тем, что высокие офицерские чины с благословения властей получают руководящие посты на предприятиях с государственным участием, и перечисляет имена тех, кто уже прочно обосновался в высших сферах военной промышленности, а их больше десятка.

Речь его горяча, в ней много убедительных цифр и фактов. Алесси задает себе вопрос, а нет ли среди них засекреченных. Зная Маринетти, этому можно не удивляться.

По окончании обсуждения Дондеро подбегает к. Маринетти одним из первых. Алесси терпеливо ждет, когда закончится поток одобрительных восклицаний и приветствий, затем подходит к беседующим, волоча за собой сумки с бумагами и плащ.

Маряиетти представляет их друг другу: — Дондеро. Алесси из «Стасера». Пошли. Уже поздно, надр поесть. Приглашаю вас обоих.

Дондеро и Алесси пожимают друг другу руки. У Дондеро некрасивое, но приятное лицо.

— Привет. Я часто тебя читаю, однако не всегда с тобой согласен.

Ресторан недалеко, и они отправляются туда пешком. По дороге говорит один Маринетти — острит, отпускает шуточки. Но, усевшись за стол, вновь становится серьезным.

— Ты, кажется, хотел о чем-то поговорить со мной, — замечает он и, перехватив неуверенный взгляд Алесси, направленный на Дондеро, добавляет: — Его можешь не опасаться.

Паоло рассказывает обо всем, стараясь быть как можно лаконичнее. Звонок Фульви, намек на убийство Гуараши, как-то связанное с делом о «гепардах», смерть генерала, с которым Гуараши работал в управлении вооружений министерства обороны…

Маринетти, нахмурившись, выслушивает его, потом говорит:

— «Гепарды». Н-да… Пока мне известно только, что министерство обороны готовит докладную записку о необходимости усовершенствовать эти машины. И вообще, похоже, что НАТО собирается провести основательную работу по стандартизации, но тут возникают определенные проблемы, поскольку Англия значительно урезала свой военный бюджет. А посему ясно, что теперь больших усилий потребуют от Италии. Вот торговцы оружием и заволновались. Особенно суетятся немцы и американцы. Но никаких конкретных сведений у меня нет.

Дондеро, который все это время делал вид, будто разговор их ему совершенно не интересен, вдруг перехватывает инициативу:

— Ты хотел бы узнать больше? — Еще бы. Но как?

— Позвони мне. Можешь смотаться вместе со мной в Геную?

— Наверно, смогу. А когда?

— Я еду завтра.

Больше он ничего говорить не хочет. Паоло заинтригован, но ни о чем не спрашивает. Прощаясь, они договариваются о предстоящей встрече.

Званый вечер устроен в Манциане — старинном городке неподалеку от Рима. Они оставляют машину на маленькой тихой средневековой площади, по одну сторону которой тянется высокая стена. Франка звонит в дверь, почти полностью скрытую густыми вьющимися растениями. Ждать приходится недолго. Вскоре появляется слуга в ливрее, сопровождаемый двумя здоровенными мастифами, которые настороженно обнюхивают гостей. Слуга просит Франку и Паоло следовать за ним по узкой аллее, ведущей в огромный парк.

В центре парка стоит невысокое строение, у торца которого видны теннисные корты и бассейн. Вилла освещена низкими лампами — свет пробивается сквозь густую зелень кустов и деревьев. Это не просто вечеринка, а настоящий банкет на открытом воздухе: дамы в вечерних туалетах, на мужчинах белые или темные костюмы.

Теперь Паоло понимает, ночему Франка, заехав за ним, стала копаться в его гардеробе, отыскивая в царящем там беспорядке «что-нибудь подходящее», и заставила его надеть костюм из натурального шелка, который он купил когда-то в порыве расточительства, но тотчас, устыдившись, засунул в угол шкафа.

— Если хочешь играть в шпиона, нужно уметь не выделяться среди врагов, — сказала она.

Звонок Франки в редакцию был для него неожиданностью.

— Сегодня ты меня ведешь развлекаться.

— Прекрасно. Я согласен, — только и оставалось ответить ему.

— Я сама за тобой заеду, — добавила Франка. — Будь дома ровно в половине девятого.

До самой последней минуты Паоло опасался, что она не приедет, и вообще в голову ему лезло Бог знает что, но она появилась в точно назначенное время, необычайно элегантная, в длинной фиолетовой тунике с золотистой отделкой, которая подчеркивала изящество и хрупкость ее фигурки.

Растерявшийся журналист тщетно пытался добиться от девушки каких-то объяснений: «Может, все-таки скажешь, Куда мы едем?» Но и дома, пока Паоло переодевался; и в суматохе даже не предложил ей чего-нибудь выпить, и по дороге Франка отделывалась короткими, ничего не значащими фразами типа: «Ты что, мне не доверяешь?»

При чем здесь доверие, думал он, сиротливо устроившись на заднем сиденье ее «ситроена» и глядя ей в спину.

— Мы едем взглянуть на людей, от которых можно узнать что-нибудь полезное, — сказала она наконец.

— Доктор Алесси! Чему мы обязаны столь приятным сюрпризом? — Перед ними внезапно появляется генерал Страмбелли. — О, и Франка здесь! — говорит он, беря ее руки в свои и придавая голосу подобающую случаю участливую интонацию. На генерале прекрасный черный чесучовый костюм, красиво оттеняющий его седины. Паоло замечает, что генерал и впрямь удивлен. Впрочем, и для него самого все здесь полно неожиданностей. Пытаясь выиграть время, он целует руку ослепительной даме, которая подошла к ним вместе с генералом. Страмбелли представляет их:

— Франка Фульви и доктор Алесси. Моя жена Аннабелла.

Паоло вспоминает о Катерине д'Авила и едва не теряет дар речи. На помощь ему приходит Франка.

— Поздравляю вас с новым назначением, дорогой генерал. Анна, ты, как всегда, великолепна.

Когда они отходят, Франка шепчет Паоло:

— Не думала, что ты знаком с генералом.

Паоло, уже заметивший нескольких крупных чинов в штатском, видных государственных деятелей, двух-трех заместителей министра обороны, коллег-журналистов, так или иначе связанных с военной промышленностью, начинает понимать, куда он попал.

— Я многих здесь знаю, — отвечает он. — Вернее, они знают меня. Кое-кто на меня даже в суд подавал из-за моих статей.

Франка пожимает плечами и, явно забавляясь, говорит:

— Тем лучше. Будут теперь ломать голову: что тебе здесь нужно? А повод для этого мы им сейчас дадим.

Она весело здоровается с худенькой девушкой в длинном, совершенно прозрачном платье. Паоло узнает в ней модную актрису: видел ее в каком-то фильме. В жизни она лучше.

— Флора Дэвис, — шепчет ему Франка, — настоящее имя — Анастасия Клавичелли.

Они пробираются сквозь толпу гостей к фасаду виллы. Судя но всему, эпицентр веселья именно там. Франка указывает Паоло на молодого изысканно одетого человека в очках.

— Один из сыновей бывшего президента. Флора — она же Анастасия — лошадка из его конюшни. Обычно одной спутницей он не ограничивается, таскает за собой чуть не весь гарем.

Сын бывшего президента развалился в плетеном барочном кресле с очень высокой спинкой. Его маленькая фигурка затерялась в нем. Паоло усмехается яро себе: носки у молодого человека слишком короткие.

Когда они сворачивают за угол и ступают на окаймляющий бассейн зеленый газон, Паоло видит перед собой совсем другой дом, нежели ему показалось вначале. Задняя половина его полностью перестроена и превращена в парадную часть. А фасад постройки XVIII века, ныне выполняющий функции задней половины, оставлен в неприкосновенности, хотя и хорошо отреставрирован.

Двор перед домом выложен брусчаткой. Расположенные по обеим сторонам от дома конюшни превратили в роскошные оранжереи. Есть здесь еще какая-то постройка, где раньше, скорее всего, помешался пресс для оливок: она стала гигантским аквариумом, которому придает совершенно фантастический вид вращающаяся подсветка.

Посреди двора сохранился огромный круглый камень, который раньше служил мельничным жерновом. На каменной поверхности его накрыт такой роскошный стол, какого Паоло и во сне не видел. Негритянки в мини-юбочках и с кружевными наколками обслуживают гостей, а вспотевшие лакеи в белоснежных ливреях без конца подносят все новые и новые яства. На одном из блюд красуется приготовленная целиком трехметровая рыба-меч: гости наперебой тянутся к ней.

Франка иронически поглядывает на Паоло.

— Какое впечатление производит на тебя знакомство с этой кухней власти? — спрашивает она тихо.

— Похоже, у меня уже начинается несварение.

Они подходят к жернову-столу, рассчитанному по меньшей мере на Гаргантюа. Девушка, решительно действуя острыми локотками, прокладывает себе дорогу. Паоло просто бесит непринужденность, с какой она здесь держится. Сам он, протискиваясь к столу, наверное, раз пятьдесят произносит «простите». Наконец ему удается завладеть тарелкой. В своем белом костюме Паоло чувствует себя неловко. «Если посажу пятно, — думает он, — придется отдать в стирку. Чего доброго, еще сядет. Нет, лучше в сухую чистку». А сам, почти не глядя, накладывает себе в тарелку из блюд, что поближе.

— Ну, хватит, хватит, молодой человек. Нет-нет, зелени не надо. Добавьте немножко красной икры.

До Паоло не сразу доходит, что стоящий рядом пожилой толстячок с моноклем обращается именно к нему. И тут в нем просыпается наконец чувство юмора. «Да меня здесь приняли за лакея», — догадывается он. И начинает старательно наполнять тарелку, следуя указаниям толстяка и даже осмеливаясь давать ему советы. Затем, с легким поклоном, подает ему тарелку. Сценка прошла бы безукоризненно, если бы все не испортила Франка. Поставив свою тарелку, она хохочет до слез. И, лишь насмеявшись вдоволь, говорит:

— Адмирал, позвольте представить вам моего доброго друга, доктора Паоло Алесси. Знакомься, Паоло: адмирал Гаэтано Пеше, президент «Авионики». Как поживаете, адмирал?

Красный как рак адмирал пожимает руку Паоло и рассыпается в извинениях. Потом, сообразив, что. этим он лишь усугубляет неловкость, хватает чистую тарелку и начинает накладывать на нее всякую всячину, приговаривая:

— Что вам по душе? Говорите, не стесняйтесь, теперь а буду за вами ухаживать. Омар? Немного дичи? Перепелки здесь совершенно восхитительные.

Паоло уже несколько оправился от шока, который вызвала у него «кухня власти», и теперь все это начинает его забавлять. Он два или три раза меняет «заказ», вынуждая и без того смущенного адмирала начинать игру сначала.

Наконец с полной тарелкой Паоло отходит от стола, адмирал следует за ним. По пути Алесси встречается с женой Страмбелли; ему кажется, что она ему подмигивает, но в самом деле или нет, поручиться он не может. Адмиралу хочется поговорить, и они усаживаются на каменную скамью подальше от сутолоки.

— Алесси, Алесси… дайте-ка вспомнить. — Адмирал приглядывается к нему сквозь монокль. — Вы не родственник замминистра?

Паоло в ответ лишь улыбается и делает неопределенное движение головой, которое нельзя истолковать однозначно.

— Какая публика! — переводит он разговор на другую тему, оглядываясь по сторонам.

— О да, конечно. У нашего амфитриона все делается только по высшему разряду!

Паоло хочется спросить, кто такой амфитрион. Надо бы поинтересоваться у Франки, которая остановилась с кем-то поболтать. У адмирала спрашивать не хочется. И он начинает рыться в памяти, выуживая все, что ему известно об «Авионике». Предприятие с государственным участием, самое крупное в самолетостроении и космонавтике. Выпускает военные самолеты по лицензии, недавно заключило контракты с рядом европейских фирм на создание космической лаборатории. О запуске ее на орбиту позаботятся американцы.

— Хочу вас поздравить, — обращается он к адмиралу. — Говорят, первые испытания лаборатории получили прекрасные отзывы за границей. Вы, если не ошибаюсь, создали новейшую систему сварки в невесомости?

Адмирал польщен и удивлен.

— О, да-да, полный успех, но это заслуга наших техников. Очень толковые ребята. Представляете, американцы не поскупились на доллары и переманили кое-кого из них к себе, но нам удалось их вернуть. А откуда вам это известно? Мы только еще пишем свой отчет министру.

Паоло, узнавший об этой истории от Маринетти, отвечает уклончиво:

— Всюду друзья, сами понимаете… Да не скромничайте, адмирал, специалисты — специалистами, но решают-то все руководители.

Адмирал самодовольно улыбается. Вынув монокль, он тщательно протирает его батистовым платком.

— Мне не следовало бы этого говорить, но, вижу, вы и таи уже в курсе. Тем более что скоро все станет достоянием общественности. Понадобилось немало времени, но нам удалось доказать, что в этой области мы не слабей других. В НАТО обратили на нас внимание; недавно было совещание в Брюсселе. Разумеется, это между нами… В общем, итальянская военная промышленность на пороге нового взлета. Мы обсуждаем сейчас интересные заказы, и притом не только на уровне «Авионики». Кое-кто понял, что Варшавский блок нас обходит. У них больше танков, самолетов, самых сложных видов вооружения. Нельзя же сидеть и наблюдать это безразлично. Скоро и мы зашевелимся. Выгодное, очень выгодное дело… Валюта «третьего мира потечет к нам миллиардами, укрепит нашу экономику. А успех, а престиж! Вы правы, все дело в руководстве, в умении сделать выбор.

Паоло сопоставляет в уме эту исповедь с тем, что ему сообщил вкратце Маринетти. Разговоры о том, будто страны Варшавского блока сильнее, рассчитаны на дураков, но именно на это нажимают все игальянские торговцы оружием, расхваливая свой товар. Интересно, пригодится ли ему когда-нибудь то, что он здесь услышал?

Франка видит, как адмирал, стараясь не отстать, семенит за отсшедшим от стола Паоло. Зачем она привела его сюда?

Да и сама зачем пришла?

Все получилось случайно. То, что Паоло говорил у Дамианы, лишило ее сна. В редакции, где работала Франка, часто говорили о государственных преступлениях. Самоубийства, несчастные случаи. Она не хотела верить, что и

отецтоже…

Гуараши. Что-то было связано с этим именем. И вдруг ее осенило. Дело было на приеме у Данелли. Отец считал, что и ей с матерью надо обязательно туда пойти: одна из его попыток восстановить отношения с женой.

Гуараши. Так отец назвал того человека, который, улучив момент, отвел его в сторонку. Она помнит его — смуглого, широкоплечего.

Сделав несколько звонков, Франка узнала, что сегодня вечером Данедян опять устраивает один из своих приемов. И неожиданно для себя позвала Алесси. Можно. ли считать его союзником? Как знать: Алесси принадлежит к традиционным левым, а она к ним относится недоверчиво. Скорее всего, ей просто захотелось его проверить.

— Красивый парень. — С двумя бокалами к ней подходит Аннабелла. Один из бокалов она протягивает Франке, которая смотрят на сидящего рядом с адмиралом Паоло.

— Я тебе его представила, чего ж ты теряешься? — отвечает Франка: ей хочется позлить Аниабеллу, которая никогда не была ей симпатична. Та делает вид, будто не заметила шпильки, и улыбается.

— После тебя, дорогая. И то, если только ты не оставишь его за собой. — Она тоже умеет быть злой.

Франка пожимает плечами. И что этой дуре взбрело в голову?

— Когда мы говорили по телефону, ты не сказала, что собираешься прийти, — как ни в чем не бывало продолжает Аннабелла.

— Тогда я и не собиралась.

Аннабелла внимательно приглядывается к девушке. Вечернее платье, соответствующая косметика.

— Могла бы несколько дней повременить… — заметив злой взгляд Франки, говорит она я добавляет: — Мать знает, что ты здесь? Тебе, наверное, лучше было остаться с ней.

У Аннабеллы детей нет, и ей нравится роль опекунши. — Матери на это наплевать.

— Но как можно…

— Можно — что? И кто сказал, что нельзя?

Франка беспощадно-внимательно рассматривает ее: умело наложенный грим скрывает сеточку морщин у глаз, тугой бюстгальтер подтягивает грудь, тонкая талия — результат массажа.

— Франка, я говорю с тобой об этом, потому что люблю тебя…

Голос Аннабеллы слегка дрожит, она не привыкла к такому тону.

— Как моего отца? Его ты тоже любила?

Франка сама не рада этим словам, ничего подобного она и не думает, но сдержаться уже не может.

Аявабслда бледнеет, на скулах у нее выступают некрасивые красные пятна.

— Да ты просто маленькая злобная потаскушка!

С Авнабеллы светел весь лоск генеральши, и ода снова становится старлеткой, которую Сграмбелли спас от мерзкой участи проститутки.

Они стоят друг против друга с пылающими лицами. И тут взгляд Франки падает на приближающегося к ним мужчину: идет он как-то боком, сильно сутулясь. Где она его уже видела?

Проккьо давно заметил, что между Франкой и женой Страмбелли идет разговор на повышенных тонах, но подойти к ним раньше не мог. У него самого только что состоялся крупный разговор с Жан-Ивом Клошероном — президентом компании «Контрарм», солидным швейцарским дельцом. У этого торговца оружием трезвый ум, считает он, как компьютер. Однако в разговоре с Проккьо он полностью потерял самообладание. Схватив Проккъо за лацканы, Клошерон оттащил его в темный угол и зашипел:

— Такую шутку вы со мной сыграть не посмеете! — В голосе скорее страх, чем ярость. — На риск иду я, а не вы, я лично. Разве такой у нас был уговор? Я же вложил в дело почти два миллиарда своих денег!

Проккъо никогда не вступает в споры, никто не может вывести его из себя. Вот и теперь он даже не стряхнул со своих лацканов рук собеседника. Его голос звучал мягко и даже чуть-чуть искательно:

— Не своих, господин Клошерон, не своих, уж очень скоро вы все забываете.

От этих слов Клошерон опешил, обмяк, руки его разжались, отпустили пиджак Проккьо и повисли как плети.

— Я не в состоянии поднять такую махину. Вы даете слишком мало времени, а мне понадобится не один день, возможно, не одна неделя.

— Вам ни о чем не надо беспокоиться, — проявил великодушие Проккьо, — другие компаньоны уже предупреждены и свое дело знают. Откровенно говоря, именно от них и исходит инициатива. Вы должны понять, что внешние факторы играют свою роль, международная обстановка переменчива, и завтра мы можем стать союзниками наших сегодняшних противников. Повторяю: противников, запомните это. Главная задача в том, чтобы не превращать противника во врага.

Проккьо вздохнул: скорее всего, этот швейцарский осел так ничего и не понял. Тогда все осложнятся. Но он отмахнулся от этой мысли, и голос у него снова стал вкрадчивым — Проккьо знает свое место на социальной лестнице, а оно пониже, чем у собеседника.

— Господин Клошерон, задача не из легких, но меня просили передать вам, что вы единственный, кому по силам ее решить. Акционеры… — Проккьо напирает на это слово, — акционеры народ осторожный, они никогда не сделают неосмотрительного шага, а вы получаете все необходимые гарантии. Кому, как не вам, знать, как много поставлено на карту. Нужно только, чтобы вы сели за стол с остальными игроками без… — он замялся, подыскивая подходящее слово, — без предубеждений. Вы опытный посредник, выдвигайте свои условия, а мы готовы пойти на кое-какие уступки, лишь бы сделка была взаимовыгодной. Слово за вами.

Он чувствовал, что еще не убедил швейцарца до конца, но тот сыграет отведенную ему роль.

Проккьо раскланивается и отходит. Щелкнул пальцами, он подзывает коренастого молодого человека в смокинге и, указав на Клошерона, говорит:

— Смотри, чтобы он пил в меру и уехал сегодня же ночью.

У него самого сейчас другие заботы.

— Синьорина… синьорина, — главным образом Проккьо обращается к Франке. — Рад видеть вас здесь. Вы, возмоожно, не помните, я секретарь синьора инженера. И разумеется, хорошо знал вашего отца. Примите мои самые искренние соболезнования…

Франка резко прерывает его:

— Не нужно соболезнований, признайтесь лучше: вам хочется знать, зачем я сюда явилась…

Аннабелла, уже успевшая взять себя в руки, вмешивается в разговор:

— Ее пригласила сюда я. Может, мне не следовало этого делать, но я подумала…

Проккьо замечает, что женщины переглядываются. Наступает неловкое молчание.

— И правильно поступили, очень правильно, ей надо развеяться, забыться. Это ужасно, но вы так молоды, не надо предаваться отчаянию.

Проккьо нанизывает слова, как бусины, но видно, что ему не по себе; возможно, его волнует близость обеих женщин, особенно этот контраст: одна такая цветущая, поражающая воображение своими пышными формами, вторая юная и тонкая, как веточка ивы.

Франка смотрят на него молча. Он некрасив и весь какой-то скользкий, однако вызывает у нее не столько отвращение, сколько безотчетный страх. И это ее раздражает. Сейчас я выведу его на чистую воду, думает девушка.

— Вы знакомы с моим другом? — спрашивает она, кивая в сторону скамьи, на которой сидят Паоло и адмирал. — Это Алесси, Паоло Алесси, журналист.

— О да, конечно, Алесси… — Проккьо застигнут врасплох и не в состоянии этого скрыть. Но тотчас же берет себя в руки. — Ну разумеется, я даже говорило нем с инженером, и он выразил желание познакомиться…

Проккьо озирается по сторонам, быстро что-то обдумывая. Инженер с группой гостей расположился неподалеку. Проккьо указывает на него франке.

— Почему бы вам не представить ему вашего друга, когда вы сочтете это удобным? — говорит он и, пробормотав извинения, спешит отойти — надо успеть предупредить Данелли.

— Вы позволите, адмирал, отнять у вас моего друга? Вечер только начался, вы еще успеете наговориться.

Франка появляется внезапно в сопровождении высокой женщины лет сорока.

— Госпожа Листри, — представляет ее Франка, — жена инженера.

Паоло и не пытается угадать, о каком инженере идет речь. Адмирал же, склонившийся, чтобы поцеловать руку даме, судя по всему, знает ее прекрасно.

— Не составишь ли ты компанию адмиралу, дорогая? Нам надо поговорить, — бесцеремонно заявляет Франка и берет под руку Паоло.

Когда они отходят. Франка шепчет:

— Eй надо поговорить с адмиралом… По делам ее мужа, а я хочу познакомить тебя с одним человеком.

Франка все еще играет в загадки, но Паоло это уже не удивляет. Девушка подводит его к группе беседующих в сторонке мужчин.

Подойдя поближе, Паоло узнает инженера. Сколько раз он видел его фотографии в редакции.

— Инженер Мауро Данелли де Мария и его секретарь Проккьо, — вполголоса говорит Франка молодому человеку. Секретарь, разумеется, ни на какие титулы права не имеет.

Данелли первым протягивает руку. Пальцы у него длинные, чуткие, твердые.

— Доктор Алесси, если не сшибаюсь? Вы знаете, Проккьо вас до смерти боится. Когда вы пишете о нас, он тут же кладет мне на стол вырезки с отчеркнутыми красным карандашом абзацами. — Инженер звучно и искренно смеется. — Я счастлив принять вас в своем доме и очень сожалею, что приглашение вы получили не от меня лично.

Говоря это, он с симпатией поглядывает на Франку.

Паоло хочет ответить, но Данелли не дает ему рта раскрыть: взяв под руку, он уводит его по боковым аллейкам в дальний конец парка, где поменьше света. Паоло понимает, что инженеру совершенно наплевать, что хочет сказать собеседник. Он намерен кое-что сообщить, вот и все. Франка куда-то исчезла. За ними безмолвной кривой тенью тащится Проккьо.

— Видите ли, Алесси… позвольте называть вас так. Сейчас у вас весьма щекотливая ситуация. Мы готовимся к решительному шагу, который может принести большую пользу нашей экономике и дать кусок хлеба тысячам рабочих и техников по меньшей мере лет на десять. Наша военная промышленность накануне не только количественного, но и качественного скачка.

Они останавливаются посреди дикой лужайки в цветах — глазам больно от буйного пиршества красок. Bдали в свете прожекторов виднеется вилла с двумя фасадами — она словно парит в воздухе. Лицо, инженера как на фото, снятом против света — выражения не разобрать.

— Я знаю, что вы в дружеских отношениях с сенатором Парвало, который возглавляет в вашей партии отдел исследований и реформ, с депутатом парламента Марннетти и многими другими деятелями палаты депутатов. Последнее время по проблемам армии и военной промышленности ваша газета и лично вы занимали сдержанную позицию. Я бы хотел, чтобы вы поняли, как важна для нас критика, но критика конструктивная; так вот, я рассчитываю на вашу ответственность, которую вы проявляли до сих пор. Если некоторые детали будут для вас не вполне ясны, не задумываясь обращайтесь к Проккьо.

С этими словами он кладет руку на плечо секретаря, который, услышав свое имя, щурят свои выпученные от базедовой болезни глаза

— Проккьо, — продолжает инженер, мягко поглаживая плечо секретаря, — пользуется полным моим доверием. Любой его ответ все равно что мой ответ. В этой неказистой голове, — говорит он, а у Проккьо eще больше отвисает нижняя губа, что должно изображать улыбку, — скрывается мозг, который не все еще оценили по достоинству. А теперь я вас покидаю. Проккьо покажет вам дом и представит тех, с кем вы. еще не Знакомы. Мне надо отдохнуть: завтра на рассвете, вылетаю в Тегеран. Дела, дела…

Пожав Паоло руку, он направляется к вилле, где все залито ярким светом.

Паоло, несколько обескураженньй, остается наедине с Проккьо. Ему не дали даже рта раскрыть.

— Пойдемте, доктор, пойдемте. Бьюсь об заклад, что нашего винного погреба вы еще не видели. Если вы знаете толк в винах, вас ждет приятный сюрприз.

Проккьо тащит Паоло к дому, к небольшой двери, которой Паоло раньше и не заметил За дверью — узенькая и очень крутая лестница, словно вырубленная в туфе. После ослепительного сияния прожекторов здесь все кажется погруженным в полумрак. Ступая по мягчайшей ковровой дорожке и держась за поручень из толстого красного каната, они спускаются в подвал.

Сейчас, думает Паоло, он заведет меня в какой-нибудь тайник и отделает как следует.

Лестница кончается, и они оказываются в гроте. Такого огромного грота, широкого, высоченного, Паоло никогда не видал. Каменные стены, насколько хватает глаз, закрыты стеллажами с бутылками. Полусвет, приглушенные голоса. Народу здесь полно, но так просторно, что нет и намека на тесноту. Паоло ошеломлен. Проккьо стрит рядом и с довольным видом наблюдает за выражением его лица.

— Невероятно, правда? Этому гроту три тысячи лет, не меньше. А обнаружили его случайно, когда рыли котлован под фундамент. Пришлось немного повоевать с ведомством охраны исторических памятников — здесь были наскальные рисунки. К счастью, инженер… В общем, инспектор пошел на уступки, мы сняли плиты с рисунками и передали ему, после отого он нам уже не досаждал.

Как же далеко распространяется власть инженера, думает Паоло. Беспардонность этого человека переходит всякие границы. Паоло следует за Проккьо к одному из кабинетов, устроенному в огромном дубовом чане для ферментации вин; чану, должно быть, не меньше двух сотен лет. Высотой он метра три и вместителен как целая комната. Проккьо представляет журналисту нескольких гостей, мирно беседующих на уютных диванах. До его слуха доносятся знакомые имена заместителя министра, президента крупного кредитного банка. Паоло и Проккьо подсаживаются к гостям, перед ними тотчас же вырастает официант. Стоя в почтительной позе, он вопросительно смотрит на Проккьо, который сейчас совершенно не похож на подобострастного человека, каким он был еще несколько минут назад. Здесь он ведет себя как хозяин.

— Чем вас угостить? Позвольте, я выберу сам. Не возражаете?

Утопая в подушках, Паоло согласно кивает. Официант возвращается с двумя хрустальными бокалами, наполненными опалово-розовой жидкостью, Проккьо шепотом произносит незнакомое название. Истинный нектар: омыв небо, вино оставляет во рту невообразимо приятный аромат. Паоло смакует, стараясь не пропустить ни капли, полностью отдаваясь наслаждению.

— Знаете, даже синьорина Фульви сюда ни разу не спускалась. Инженер сам выбирает гостей, он знает, кто способен по достоинству оценить его подвалы.

Низкий, глуховатый голос Проккьо щекочет ухо. Сам он опустошил бокал одним глотком, После чего утер рукой выступившую в углах рта пену.

Паоло долгим взглядом смотрит на него, стараясь скрыть отвращение. Потом, бросив взгляд на часы, вскакивает.

— О, уже поздно, я искренне сожалею… Проккьо тоже поднимается. Внезапно он снова превращается в согбенного подобострастного слугу.

— Конечно, конечно. Позвольте я вас провожу.

Паоло отказывается, но тщетно. Наверху в глаза бьёт яркий свет. Проккьо остается на пороге «погребка».

— Здесь вы уже сами найдете дорогу, — говорит он. —

Рад был познакомиться. Я связан со многими вашими коллегами. Помните, что сказал инженер? если вам что понадобится, звоните мне. Вот… — Он протягивает визитную карточку. — Номер моего личного телефона… Звоните в любое время. — Он поворачивается и словно проваливается в недра, в свою стихию, которая, Паоло в этом уверен, и породила его — жирного, неопрятного и, если верить всемогущему Данелли, дьявольски умного.

Паоло, погруженный в свои мысли, закуривает сигарету и оглядывается по сторонам, ни на чем не задерживаясь. Неожиданно рядом возникает Франка.

— Что, тебя допустили в святая святых? — спрашивает она, кивнув в сторону дверцы. — А я все думаю, куда это ты пропал. Поздравляю… Ладно, пора ехать.

Проккьо и не собирался спускаться вниз. Выглянув из-за двери, он смотрит вслед удаляющемуся журналисту. У девушки, идущей за ним, на лице застыло странное выражение. Оставаясь в тени, Проккьо провожает их взглядом, пока они не скрываются за калиткой, Он бы ничего не пожалел, только бы услышать, о чем они сейчас говорят! Давно ли они знакомы? Что их связывает? Опасная парочка. Надо узнать о них побольше.

Когда Проккьо в задумчивости поворачивает к лестнице, на него накидывается лысый толстяк с противным голосом.

— Ну что, Проккьо, инженер вас предупредил? Вы все устроили как надо?

Проккьо с удовольствием прошел бы мимо, но останавливается и даже изображает некое подобие улыбки.

— Доктор Фалвелла… Хорошо ли провели вечер? Разумеется, я уже обо всем позаботился. Вы и ваша дама целую неделю будете нашими гостями…

Но толстяка этим не возьмешь:

— Инженер заверял меня, что нам закажут номера люкс, потому что в прошлый раз…

— Все правильно, уверяю вас, оснований для беспокойства нет, я уже сообщил в отель, и даже не в один… В Нью-Йорке, Вашингтоне, Лос-Анджелесе вас ждут самые лучшие номера «Хилтон».

— Ну тогда ладно, ладно.

Тучный синьор направляется к блондинке довольно вульгарного вида.

Вот она, его дама. Катитесь вы оба к такой-то матери, и ты, дерьмо, и твоя потаскуха, думает Проккьо, дрожа от ярости. Ублюдок. Сукин сын. Считай, тебе повезло, ты нам пока нужен. Но погоди, мы еще с тобой расквитаемся.

Фалвелла работает в крупной правой газете, на страницах которой освещает проблемы военной промышленности. У него дружеские связи в Пентагоне, и Данелли пользуется им, как пользуется вообще всеми, кто ему может быть нужен. Потому-то Фалвелла и имеет возможность раскатывать по всему миру — за счет фирмы, разумеется: в отчетах эти расходы вносятся в графу представительских. А Проккьо приходится играть при нем роль няньки. В последний раз, в Иране, этот тип накупил уйму серебра я дорогих ковров, и Проккьо был вынужден все оплатить, да еще с улыбочкой: «Какой пустяк, доктор, это же просто сувениры». Тогда его «дамой» была распутная рыжеволосая бабенка. Проккьо уверен, что дамочек к Фалвелле приставляет сам Данелли. Даже он, Проккьо, не посвящен во все дела инженера. Ну и пусть катятся к черту оба.

Сейчас его мысли занимают дела поважнее. Он понемногу приходит в себя и прячет все еще дрожащие руки в отвислые карманы вечернего костюма.

Паоло Адесси и Франка Фульви. С журналистом он, разумеется, сумеет поладить. Отношения с печатью у него всегда носили коммерческий характер. Дело лишь в цене. Журналистов он презирает, но без них не обойдешься. У этого тоже будет своя цена.

А вот девчонка… Тут Проккьо не знает, что и думать, с женщинами он всегда чувствует себя не в своей тарелке.

Появляется генерал Страмбелли; он один, и движением руки подзывает Проккьо к себе.