Бабушка встала пораньше, чтобы приготовить мне завтрак. Я нашла ее спящей в кресле возле плиты, на которой уже почти досуха выкипел чайник, а Пиквик намертво запуталась в незаконченном вязании. Я сварила кофе и приготовила кое-какую еду, хотя меня и мутило. ибб с оббом пришли чуть позже и заявили, что «спали как мертвые» и так проголодались, что «готовы сапог сожрать». Они только-только принялись за мой завтрак, как в дверь постучали. Это был Острей Ньюхен, половина неразлучной парочки Перкинс и Ньюхен из бесконечного детективного сериала. Лет около сорока, одет в остромодную коричневую пару, на голове мягкая шляпа под стать костюму, а еще у него имелись роскошные рыжие усы. Он был одним из юристов беллетриции, и его назначили представлять меня в суде: на мне до сих пор висело обвинение в незаконном вторжении в сюжет из-за изменений, внесенных мной в финал «Джен Эйр».

— Привет! — сказал он. — Добро пожаловать в Книгомирье!

— Спасибо. Как вы?

— Прекрасно! — ответил он. — Недавно отмазал Эдипа от обвинения в инцесте. Формально, конечно же. Он ведь тогда не знал, что это его мать.

— Конечно, — согласилась я. — А Феджин?

— Боюсь, от петли ему не отвертеться, — погрустнел адвокат. — Но за дело взялся Грифон. Уверен, он найдет способ вытащить старика.

По ходу дела гость осматривал убогий гидросамолет.

— Ладно, — сказал он наконец. — Странный вы все же сделали выбор. Я слышал, полкой ниже собирают последний роман Дафны Фаркитт. Действие происходит в восемнадцатом веке, и там наверняка уютнее, чем здесь. Вы видели рецензию на мою последнюю книгу?

Разумеется, он имел в виду книгу про него. Выдуманный от подметок грубых башмаков до тульи мягкой фетровой шляпы, Ньюхен, как и большинство вымышленных персонажей, относился к себе довольно трепетно. Я читала совершенно разгромную рецензию на «Трогательный до смерти». В подобных ситуациях вести себя следует чрезвычайно тактично.

— Нет, боюсь, я ее пропустила.

— О! — воскликнул он. — Ну, на самом деле… ну, она весьма положительна. Меня ярко охарактеризовали как «целостного» и «довольно щедро прорисованного», а саму книгу назвали самым большим достижением восемьдесят шестого года. Поговаривают о многотомнике. Да, я хотел сказать, что слушание по вашему делу о незаконном вторжении в текст состоится, видимо, на следующей неделе. Я пытался выбить еще одну отсрочку, но Хопкинс вцепился как клещ. Место и время пока уточняются.

— Мне следует испугаться? — спросила я, вспоминая последний раз, когда мне довелось предстать перед судом в Книгомирье.

Дело слушалось в «Процессе» Кафки, и, как нетрудно догадаться, исход оказался совершенно неожиданным.

— Да нет, — сказал Ньюхен. — Наше «горячее одобрение читательской аудитории» кое-что да значит. В конце концов, вы и правда вторглись в сюжет, так что прямое вранье не поможет. Знаете, — без остановки продолжил он, — мисс Хэвишем просила меня познакомить вас с чудесами Кладезя. Она собиралась подъехать с утра лично, но сегодня ее черед проводить антиграммазитную зачистку.

— Мы видели граммазита в «Больших надеждах», — похвасталась я.

— Да, я слышал. В том, что касается граммазитов, лишняя предосторожность никогда не помешает. — Он посмотрел на ибба и обба, которые как раз приканчивали мою яичницу с грудинкой. — Это и есть завтрак?

Я кивнула.

— Потрясающе! Мне всегда было интересно увидеть завтрак. В нашей книге двадцать три обеда, двенадцать ланчей и восемнадцать полдников, но ни одного завтрака. — Он на мгновение умолк. — А почему апельсиновое варенье называют джемом, как вы думаете?

Я сказала, что понятия не имею, и подала ему кружку кофе.

— У вас в книге встречаются генераты? — спросила я.

— Да по полдюжины на каждом шагу, — ответил он, размешивая ложкой сахар и глядя на ибба и обба, которые, верные себе, пялились на него в ответ. — Зануды страшные, пока не обретут личности, а вот тогда становятся очень забавными. Беда в том, что они имеют обыкновение развиваться в сильные ведущие персонажи, и это поветрие распространяется среди них, как чума. Обычно их заселяют в романы в массовом порядке, но все изменилось, когда мы направили шесть тысяч генератов в «Ребекку». Через месяц все, кроме восьми, стали мисс Дэнверс. Слушайте, а вам не требуется парочка домработниц, а?

— Спасибо, не надо, — отказалась я, памятуя довольно ершистый характер миссис Дэнверс.

— Я вас понимаю, — со смехом ответил Ньюхен.

— Значит, теперь в романе их только ограниченное количество?

— Вы быстро схватываете. Такая же проблема у нас с Мерлинами. Типажи «старый бородатый маг-наставник» уже который год в печенках сидят.

Он наклонился поближе.

— Знаете, сколько Мерлинов было размещено в Кладезе Погибших Сюжетов за последние полсотни лет?

— А сколько?

— Девять тысяч! — выдохнул он. — Мы даже изменяли сюжетные линии, чтобы ввести в них фигуры старых магов-наставников! Думаете, мы поступали неправильно?

— Не уверена, — ответила я с некоторым смущением.

— Мерлин хотя бы популярный персонаж, — добавил Ньюхен. — Надень на него новую шляпу — и он еще много где сгодится. А вот попытайтесь-ка избавиться от миссис Дэнверс. На устрашающих домработниц лет эдак пятидесяти с гаком спрос невелик. Даже акции «купи две и получи третью бесплатно» не помогают. Но мы посылаем их на исправление орфографии. Это нечто вроде армейской службы.

— А каково это?

— То есть?

— Быть вымышленным?

— А-а! — протянул Ньюхен. — Это… да. Прозаично.

Слишком поздно я сообразила, что зашла чересчур далеко: наверное, так чувствует себя пес, если вдруг в светской беседе поднять тему о чумке.

— Я прощаю вашу любознательность, мисс Нонетот, и, поскольку вы человек потусторонний, не обижаюсь. Но на вашем месте я не стал бы чересчур усердно расспрашивать персонажей об их прошлом. Мы все жаждем быть яркими, ни на кого не похожими персонажами, но среди такого моря романов это практически невозможно, и мы это понимаем. После базового обучения в колледже Святого Табулараса я перешел в Дурлинскую школу детективов. Я выезжал на полевую практику в романы Хэммета, Чандлера и Сэйерс, потом прошел аспирантуру в Высшей Школе Агаты Кристи. Мне так хотелось быть оригинальным, но я опоздал на семьдесят лет.

Он умолк и задумался. Я пожалела, что затронула эту тему. Непросто быть сплавом всего написанного до тебя.

— Ладно! — сказал он, приканчивая кофе. — Хватит обо мне. Вы готовы?

Я кивнула.

— Тогда идемте.

И, взяв меня за руку, он перенес нас обоих из «Кэвершемских высот» в бесконечные коридоры Кладезя Погибших Сюжетов.

Внутренним убранством Кладезь напоминал Библиотеку: темное дерево, толстые ковры, бесконечные шкафы, — но на этом сходство и заканчивалось. Во-первых, тут было шумно. Торговцы, мастеровые, техники и генераты сновали по широким коридорам, возникая и исчезая при перемещении из книги в книгу, собирая, меняя и уничтожая замыслы авторов. Повсюду валялись ящики и картонные коробки, и люди ели, спали и вели дела в лавках и крохотных домишках, лепившихся друг к другу наподобие неряшливых трущоб. Повсюду висели плакаты и торчали рекламные щиты, кричавшие о всевозможных товарах и услугах для литбизнеса.

— Похоже, мне сообщение по халявофону, Ньюхен, — сказала я, перекрывая шум. — Посмотреть?

— Да они все время падают, — ответил он. — Плюньте и никогда не ходите по ссылкам.

К нам привязался коренастый мужичок, обвешанный рекламными щитами спереди и сзади. Щиты призывали «знающих словоделов» заказывать сюжетные повороты.

— Нет, спасибо, — прокричал Ньюхен.

Он схватил меня за руку и потащил к более спокойному местечку между Универмагом главозавершений доктора Прямолинеаса и Главным менторским колледжем.

— В Кладезе тридцать этажей, — сообщил мой гид, махнув рукой в сторону суетливой толпы. — По большей части они представляют собой хаотическое нагромождение цехов по производству прозы вроде вон того, но на тридцатом цокольном находится вход в Текстовое море. Как-нибудь вечером спустимся вниз посмотреть на разгрузку каракулеров.

— А что с них сгружают?

— Слова, — улыбнулся Ньюхен. — Слова, слова, слова. Кирпичики беллетристики, ДНК сюжета.

— Но я не вижу, чтобы здесь писалась хоть одна книга, — заметила я, оглядываясь по сторонам.

Он хихикнул.

— Вы же потусторонница! Книги кажутся вам всего лишь словами на странице, но они являются продуктом чрезвычайно сложной трансвымыслительной технологии, которая преобразует странные чернильные закорючки в картины у вас в голове. Сейчас мы используем операционную систему КНИГА 8.3. Правда, это ненадолго — Главное текстораспределительное управление намерено улучшить систему.

— Вчера в новостях говорили что-то о СуперСлове™, — заметила я.

— Дурацкое название. Для нас с вами это КНИГА 9.0. Словомагистр Либрис скоро устроит презентацию. Пока мы разговариваем, идет проверка СуперСлова™, и если программа действительно так хороша, как говорят, то книги уже никогда не будут прежними!

— Ну, — вздохнула я, пытаясь уложить в голове эту мысль, — я всегда полагала, что романы, это, как сказать, пишут.

— «Писать» — это только слово, с помощью которого мы обозначаем процесс перенесения слов на бумагу от руки, — ответил Ньюхен, когда мы продолжили путь. — Кладезь Погибших Сюжетов — место, где стыкуются воображение писателя, персонажи и сюжет, чтобы все это обрело смысл в сознании читателя. В конце концов, чтение, бесспорно, более творческий процесс, чем писание. Ведь это читатель вызывает чувства в своей душе, рисует в воображении цвета закатного неба, ощущает дуновение теплого летнего ветерка на лице, поэтому вклад читателей в книгу не меньше, чем вклад самого писателя, а может, и больше.

Это был новый подход. Я прокрутила эту мысль в голове.

— Серьезно?

— Конечно! — рассмеялся Ньюхен. — «Волны шуршали галькой» — эти слова останутся сущей абракадаброй, если сам не увидишь бурунов, не ощутишь, как от прибоя подрагивает земля у тебя под ногами.

— Полагаю, вы правы.

— Книги, — пояснил Ньюхен, — это нечто вроде магии.

Я немного подумала об этом, оглядывая хаос прозодельческой фабрики. Мой муж был — или есть — романист. Мне всегда хотелось получить хотя бы отдаленное представление о том, что происходит у него в голове, и увиденное оказалось, наверное, ближе всего. Мы пошли дальше, миновали магазин «Минувшая минута». Там продавались устройства для описания хода времени — на этой неделе торговали сменами времен года.

— А что случается с неопубликованными книгами? — поинтересовалась я в надежде выяснить, действительно ли у персонажей «Кэвершемских высот» имеются основания для беспокойства.

— Вероятность провала довольно высока, — признал Ньюхен, — и дело не в сомнительном качестве. Например, «Баньян Косолап» Джона Максурда — одна из самых лучших книг, вообще когда-либо написанных, но она так и не вышла. Большинство литературного хлама, брака и всякой прочей неопубликованной нетленки просто томится в Кладезе, пока все это не пускают на слом. Некоторые тексты такая дрянь, что разлагаются без посторонней помощи — слова вытаскивают из страниц и бросают в Текстовое море.

— А всех персонажей пускают на переработку, как бумагу?

Ньюхен замолчал и вежливо кашлянул.

— Не стал бы я тратить симпатии на одномерков, Четверг. Вы только изведетесь понапрасну, а ведь у нас нет ни средств, ни времени на переперсонификацию их во что-то более интересное.

— Мистер Ньюхен?

Перед нами стоял молодой человек в дорогом костюме. В руке он держал страшно замызганную наволочку, в которой лежало нечто тяжелое размером с арбуз.

— Привет, Альфред! — сказал Ньюхен, пожимая ему руку. — Четверг, это Гарсия, он уже более десяти лет поставляет сериалу «Перкинс и Ньюхен» завлекательные сюжетные повороты. Помнишь неопознанный труп без головы, который выловили в Хамбере в «Мертвом среди живых»? Или труп двадцатилетней давности, найденный рядом с мешком денег, замурованным в пустой комнате из «Реквиема по медвежатнику»?

— Конечно! — воскликнула я, пожимая руку инженера. — Весьма интригующе, только успевай перелистывать страницы. Как поживаете?

— Спасибо, неплохо. — Гарсия вежливо улыбнулся и снова повернулся к Ньюхену. — Как я понимаю, на подходе очередной роман серии «Перкинс и Ньюхен», и у меня есть одна штучка, которая может вас заинтересовать.

Он открыл мешок, и мы заглянули внутрь. Там лежала голова. Что еще важнее, отрубленная голова.

— Голова в мешке? — нахмурился Ньюхен, внимательнее присматриваясь к ней.

— Ага, — горделиво изрек Гарсия, — но не просто голова в мешке. У этой на затылке интересная татуировка. Вы сможете обнаружить ее в вагонетке, неподалеку от своего офиса, в морозильнике убитого подозреваемого — возможностей море.

Глаза Ньюхена возбужденно сверкнули. После того как критика разнесла в пух и прах «Трогательный до смерти», для следующей книги такие штуки ему требовались позарез.

— Сколько? — спросил он.

— Три сотни, — рискнул Гарсия.

— Три сотни? — воскликнул Ньюхен. — Да я десяток сюжетов с головой в мешке куплю за такие деньги, да еще останется мелочь на партию «пропавшего золота нацистов»!

Гарсия рассмеялся.

— Да «пропавшее золото нацистов» уже никто не покупает! Не хотите голову, так я в другом месте ее продам. Я просто хотел предложить вам первому, потому что мы вели дела и прежде и вы мне нравитесь.

Ньюхен немного подумал.

— Сто пятьдесят.

— Двести.

— Сто семьдесят пять.

— Двести, и я добавлю еще и дело об ошибке при опознании, очаровательную двойную агентессу и пропавшую микропленку.

— Идет!

— С вами приятно иметь дело, — сказал Гарсия, протягивая Ньюхену голову и забирая деньги. — Передайте мое почтение мистеру Перкинсу, ладно?

— Ох, парень! — воскликнул Ньюхен, обрадованный как мальчишка, которому купили велосипед. — Подожди, пока это Перкинс увидит! Как думаешь, где нам ее найти?

Честно говоря, на мой взгляд, все сюжетные повороты с головой в мешке малость хромают, но, поскольку мне не хватало наглости так прямо и сказать, я промямлила:

— Мне лично нравится идея с морозильником.

— Мне тоже! — с воодушевлением ответил он, поравнявшись с витриной маленького магазинчика, на вывеске которого было написано: «Предыстории под ключ. Никакой тяжелой работы. Специализируемся на трудном детстве».

— Предыстории?

— Конечно. У каждого мало-мальски стоящего персонажа есть своя предыстория. Зайдем посмотрим.

Мы нырнули под низкую притолоку. Внутри помещалась крохотная душная лаборатория. Середину комнаты занимал лабораторный стол, щедро заставленный ретортами, пробирками и прочей химической посудой. Стены, как я заметила, были увешаны полками, на которых теснились плотно закупоренные бутылки с разноцветными жидкостями и с наклейками различных предыстории — от «идиллического детства» до «героизма в бою».

— Эта почти пустая, — показала я на большую бутыль с маркировкой «ложное чувство вины из-за смерти возлюбленного/спутника жизни десять лет назад».

— Да, — сказал человечек в плисовом костюме, таком обвислом, что казалось, будто внутри до сих пор сидит портной и что-то постоянно перешивает. — Недавно это было очень популярно. А некоторые вообще почти не пользуются спросом. Посмотрите у себя над головой.

Я глянула на полные бутыли, собиравшие пыль на самой верхней полке. На одной красовалась наклейка «Изучение головоногих моллюсков на Шри-Ланке», а на другой — «Ученик валлийского кротолова».

— Так чем могу помочь? — спросил предысторик, с радостью глядя на нас и потирая руки. — Что-нибудь для дамы? Жестокое обращение сводных сестер-садисток? Рана от зубов дикого животного? На этой неделе нам завезли партию несчастных Любовей. Купите — и получите в подарок младшего брата-наркомана.

Ньюхен показал продавцу свой беллетрицейский жетон.

— Мы тут но делу, мистер Грнксти. Это стажер Нонетот.

— А! — немного сбавил обороты продавец. — Закон, значит.

— Мистер Грнксти в свое время писал предыстории для сестер Бронте и Томаса Гарди, — пояснил Ньюхен, кладя мешок на пол и присаживаясь на краешек стола.

— О да! — отозвался человечек, глядя на меня поверх очков-полумесяцев. — Но сколько воды утекло с тех пор. Шарлотта Бронте, вот это был писатель. Сколько прекрасных заготовок для нее накоплено, многое почти не употреблялось…

— Да, это я, — перебил Ньюхен, рассеянно глядя на стеклянную посуду на столе. — Мы с Четверг спустились в Кладезь… Что такое?

Заметив, что мы оба уставились на него, он объяснил:

— Комментофон. Мисс Хэвишем.

— Какая невоспитанность, — пробурчал мистер Грнксти. — Почему бы не выйти, если собираешься говорить по этой штуке?

— Может, и пустяк, но все же я схожу и посмотрю, — произнес Ньюхен, глядя в никуда.

Он повернулся к нам, увидел сердитого мистера Грнксти и, не прерывая беседы по комментофону, рассеянно махнул рукой и вышел из магазинчика.

— Итак, на чем мы остановились, барышня?

— Вы рассказывали, как Шарлотта Бронте заказала предыстории, но не использовала их.

— О да. — Человечек заулыбался, осторожно повернул краник на установке и посмотрел, как маслянистая капля цветной жидкости падает в приемную колбу. — Я сделал потрясающую предысторию для Эдварда и Берты Рочестер, но знаете, она задействовала только малую ее часть.

— Наверное, вы были весьма разочарованы.

— Да. — Он вздохнул. — Я творец, а не ремесленник. Но кому это интересно? Я продал ее целой и нетронутой несколько лет назад для «Бескрайнего Саргассова моря». Та же судьба постигла и Гарри Флэшмена из «Школьных лет Тома Брауна». У меня много лет пролежала предыстория мистера Пиквика, но сбыть ее так и не удалось, поэтому я подарил ее Музею беллетриции.

— А из чего вы делаете предыстории, мистер Грнксти?

— В основном из патоки, — ответил он, встряхивая колбу и наблюдая за превращением маслянистой жидкости в газ, — и воспоминаний. Множества воспоминаний. На самом деле патока — только связующее вещество. Скажите, а что вы думаете насчет перехода на СуперСлово™?

— Я толком еще и не слышала об этом, — созналась я.

— А мне лично нравится БыстроЧит™, — задумчиво проговорил человечек, добавляя каплю красной жидкости и с большим интересом рассматривая результат. — Говорят, эта программа способна ужать «Войну и мир» до восьмидесяти шести слов и все равно сохранить размах и величие оригинала.

— Поживем — увидим, — ответила я.

— Только не здесь, — поправил меня предысторик. — У нас внизу говорят: «Прочтем — увидим».

Повисло молчание, и я воспользовалась этим.

— Мистер Грнксти?

— Да?

— А как все же произносится ваше имя?

Тут вернулся Ньюхен.

— Мисс Хэвишем звонила, — сообщил он, забирая свою голову. — Спасибо, что не пожалели на нас времени, мистер Грнксти. Идем, нам пора.

Ньюхен повел меня по коридору мимо других магазинчиков и лотков, и наконец мы подошли к лифтам из бронзы и дерева. Двери открылись, и наружу высыпала стайка уличных мальчишек, держащих в руках расщепленные палки, в которые были всунуты листки бумаги.

— А, это идеи для книг, находящихся в процессе написания, — объяснил Ньюхен, входя в просторный лифт. — Торги, наверное, только начались. Департамент продаж и аренды идей расположен на семнадцатом этаже.

Лифт быстро пошел вниз.

— Вас по-прежнему раздражают халявофоны?

— Есть немного.

— Привыкнете не обращать внимания.

Прозвенел звонок, и двери лифта открылись, впуская внутрь холодный ветер. Здесь было темнее, чем на том этаже, откуда мы только что приехали, и несколько персонажей сомнительного вида уставились на нас из мрака. Я хотела выйти, но Ньюхен меня остановил. Он огляделся по сторонам и прошептал:

— Это тридцатый цокольный. Самое опасное место в Кладезе. Пристанище головорезов, браконьеров, убийц, воров, жуликов, перевертышей, сценокрадов, наемников и плагиаторов.

— Дома мы не допускаем существования подобных мест, — прошептала я.

— А мы даже поощряем, — объяснил Ньюхен. — Без подлецов повествование будет неинтересным, а им ведь тоже надо где-то жить.

Я ощутила присутствие зла сразу же, как только вышла из лифта.

Поблизости маячили какие-то фигуры в плащах с капюшонами и перешептывались. Их лица скрывала тень, а костлявые руки отливали неестественной белизной. Мы прошли мимо двух огромных котов, в глазах которых плясало пламя. Они проводили нас голодными взглядами и облизнулись.

— Обед, — произнес один. — Обоих сразу съедим или по очереди?

— По очереди, — отозвался второй кот, который был немного побольше и гораздо страшнее, — но лучше подождем Большого Мартина.

— Да-да, — спохватился первый, быстро втягивая когти, — так будет лучше.

Ньюхен не обратил на котов никакого внимания. Он глянул на часы и сказал:

— Мы направляемся на встречу с моим информатором в «Убиенного агнца». Кто-то на скорую руку варганил сюжетные повороты из полуразложившихся книг, предназначенных к уничтожению. Это не просто незаконно — это опасно. Не хватало еще, чтобы поворот «режем синий провод или красный?» вышел из-под контроля на час раньше и уничтожил подозреваемого. Сколько вы читали романов, где бомбу разряжают за час до взрыва?

— Думаю, немного.

— Правильно думаете. Мы пришли.

Внутри «Убиенного агнца» было мрачно, грязно и воняло пивом. Три вентилятора на потолке перемалывали дым. В углу какая-то группа наигрывала меланхоличный мотив. Столики разделялись темными перегородками, между которыми тоже царил мрак, и единственным светлым местом оставался бар в центре зала. Туда, словно мотыльки на огонек, слетелось самое странное общество людей и чудовищ. Все они негромко переговаривались. От словесных штампов воздух был настолько спертым, что хоть топор вешай.

— Вон там, видите? — сказал Ньюхсн, показывая на двух мужчин, увлеченных беседой.

— Да.

— Это мистер Хайд разговаривает с мистером Блофильдом. В другом закутке фон Штальхайн и Уэкфорд Сквирс. Высокий парень в плаще — император Зарк, тиран, правитель всей известной части галактики. Вон та, в иголках, миссис Ухти-Тухти, она тут тоже по поводу стажировки, как и мы.

— Миссис Ухти-Тухти — стажер? — недоверчиво спросила я, глядя на огромную ежиху, которая деликатно потягивала сухой шерри, не выпуская из лап корзину с бельем.

— Нет, стажер — Зарк. Ухти — агент. Она курирует детскую литературу, возглавляет Ежовое общество и стирает нам белье.

— Ежовое общество? — повторила я. — Это как это?

— Они продвигают ежей во все отрасли литературы. Миссис Ухти-Тухти первой попала в звездный рейтинг и с тех пор использует свое положение для продвижения соплеменников. Она добилась упоминаний у Киплинга, Кэрролла, Эзопа и четырех — у Шекспира. Она также хорошо справляется с трудновыводимыми пятнами и никогда не подпаливает утюгом манжеты.

— «Буря», «Сон в летнюю ночь», «Макбет», — загибала я пальцы. — А четвертая?

— «Генрих Четвертый», акт второй, сцена четвертая. Про ежевику на кустах.

— А ежи тут при чем? — удивилась я. — Ежи и ежевика — две большие разницы.

Ньюхен вздохнул.

— Ну, мы истолковали сомнение в пользу ответчика, чтобы она сняла обвинение в унижении видового достоинства при употреблении ежа в качестве крокетного шара в «Алисе». Не упоминайте о Толстом и Берлине, если она окажется рядом. Разговаривать с Ухти проще, когда избегаешь теоретической социологии и говоришь только о температуре стирки шерстяных вещей.

— Запомню, — пробормотала я. — А эти растения в горшках у стойки смотрятся весьма неплохо.

Ньюхен снова вздохнул.

— Четверг, это не растения, это триффиды. Большая шаровидная штука, что отрабатывает подачу в гольфе вместе с Бармаглотом — это крель, а вон тот носорог — Ратаксис. Значит, так. Бери под арест всякого, кто попытается продать тебе таблетки сомы, не покупай джиннов в бутылке, какой бы выгодной ни казалась сделка, и, самое главное, не смотри на Медузу. Если придет Большой Мартин или Искомая Зверь, делай ноги. Возьми мне выпивку, а я через пять минут вернусь.

— Ладно.

Он исчез во тьме, оставив меня одну. Чувствуя себя немного не в своей тарелке, я подошла к бару и заказала два стакана. По ту сторону стойки к двум котам, которых я видела раньше, присоединился третий. Новоприбывший показал на меня, но остальные два замотали головами и что-то зашептали ему на ухо. Я повернулась в другую сторону и даже подскочила от неожиданности, поскольку нос к носу столкнулась с существом, словно сбежавшим из дурного научно-фантастического романа. Оно целиком состояло из щупалец и глаз. Наверное, на моем лице промелькнула улыбка, потому как существо довольно резко сказало:

— Что уставилась? Никогда трааля раньше не видела?

Я не поняла. Похоже, он говорил на каком-то диалекте Courier Bold, но я не была уверена и промолчала, надеясь, что все уляжется само собой.

— Эй! — сказало оно. — Я ведь с тобой говорю, двуглазая!

Препирательство привлекло внимание другого человека, который выглядел как продукт безнадежно неудачного генетического эксперимента.

— Он говорит, что ты ему не нравишься.

— Увы.

— Мне ты тоже не нравишься, — угрожающим тоном добавил человек, словно мне требовались подтверждения. — У меня в семи жанрах смертный приговор.

— Очень жаль, — сказала я, но это, похоже, не помогло.

— Это тебя жаль будет!

— Ну-ну, Найджел, — произнес знакомый голос. — Давай я лучше тебя угощу.

Жертве генетического эксперимента предложение не понравилось, и урод потянулся за оружием. Затем все словно размазалось, и в одно мгновение мой пистолет оказался у самой головы Найджела, в то время как его пистолет по-прежнему оставался в кобуре.

— А ты шустрая девочка, — заметил Найджел. — Уважаю.

— Она со мной, — сказал новый гость. — Давай-ка успокоимся.

Я опустила пистолет и поставила его на предохранитель. Найджел уважительно кивнул и вернулся к своему месту у стойки рядом со странного вида инопланетянином.

— С тобой все в порядке?

Это был Харрис Твид. Вольнонаемный агент беллетриции, потусторонник, как и я. Последний раз мы виделись три дня назад в библиотеке лорда Скокки-Мауса, когда накрыли книгобежца Хоули Гана после того, как он вызвал Искомую Зверь, чтобы уничтожить нас. Твид исчез вместе с отчаянно лаявшей книгончей, и с тех пор я его не видела.

— Спасибо, Твид, — сказала я. — Чего хотела эта тварь?

— Это трааль, Четверг, он разговаривает Courier Bold, традиционным языком Кладезя. Траали не только глаза да щупальца, но еще и рты — в основном. Он не причинил бы тебе вреда. А вот Найджела порой заносит, это всем известно. А ты-то что делаешь одна на тридцатом цокольном?

— Я не одна. Хэвишем занята, так что Ньюхен проводит мне обзорную экскурсию.

— А, — оглядываясь по сторонам, сказал Твид. — Стало быть, ты проходишь вступительные экзамены?

— Уже сделала треть письменного. А ты тогда накрыл Гана?

— Нет. Мы преследовали его до самого Лондона и там потеряли след. Книгончие не так хороши По Ту Сторону, к тому же нам пришлось добывать специальное разрешение на преследование книгобежца в реальном мире.

— А что говорит Глашатай?

— Он держит руку на пульсе, конечно же, — ответил Твид, — но Совет почти все время тратит на обсуждение СуперСлова™. Ничего, в свой черед и до Гана доберемся.

Это меня порадовало. Ган являлся не только книгобежцем, но и опасным политиком правого толка в реальном мире. Я была бы просто счастлива, окажись он наконец заперт в книге, из которой он сбежал, причем заперт раз и навсегда.

В этот момент вернулся Ньюхен, кивнул Твиду, который вежливо ответил тем же.

— Доброе утро, мистер Твид, — поздоровался Ньюхен. — Выпьете с нами?

— Увы, не могу, — ответил Харрис. — Встретимся завтра на поверке, ладно?

— Странный тип, — заметил Ньюхен, когда Твид ушел. — Что он тут делал?

Я протянула Ньюхену заказанный стакан, и мы расположились в свободном закутке. Неподалеку пристроились трое котов и плотоядно посматривали на нас, сверяясь с большой поваренной книгой.

— В баре возникла небольшая заваруха, и Твид помог мне.

— Это хорошо. Вы когда-нибудь видели такое?

Он прокатил по столу маленький шарик. Я поймала игрушку. Шарик слегка напоминал елочный, но был гораздо крепче. На боку имелась небольшая надпись со штрих-кодом и идентификатором.

— «Внезапно раздался выстрел!» FAD/167945, — прочла я вслух. — Что это значит?

— Это краденый быстрозамороженный сюжетный поворот. Открываете его, и — бац! — повествование делает поворот.

— А откуда известно, что он краденый?

— А на нем нет печати Совета жанров. Без нее эта штука ничего не стоит. По возвращении в контору заприходуйте его как вещественное доказательство.

Он отпил, закашлялся и уставился в стакан.

— Э-это что?

— Не уверена, но у меня такое же пойло.

— Невозможно. Привет, император. Вы знакомы с Четверг Нонетот? Четверг, это император Зарк.

Возле нашего стола возник высокий мужчина в плаще со стоячим воротом. Маленькая, очень аккуратная эспаньолка оттеняла бледное лицо с высокими скулами.

Он смерил меня взглядом холодных темных глаз и надменно приподнял бровь.

— Приветствую, — безразлично произнес он. — Передайте мое почтение мисс Хэвишем. Ньюхен, как моя защита?

— Не очень, ваша безжалостность, — ответил тот. — Уничтожение всех планет в созвездии Лебедя — не самый удачный демарш.

— Это все чертовы рамбозийцы! — с ходу завелся Зарк. — Они угрожали моей империи! Если бы я не уничтожил целую звездную систему, никто не стал бы меня уважать! Это ведь все ради мира в Галактике, ради стабильности, как вы не понимаете?! Да и зачем мне разрушительные лучи смерти, если их нельзя использовать?

— Ну, этот довод лучше держать при себе. А вы не можете сказать, что просто чистили, к примеру, это оружие и случайно на что-то нажали?

— Могу, наверное, — проворчал Зарк. — А в этом мешке что, голова?

— Да, — ответил Ньюхен. — Хотите посмотреть?

— Нет, спасибо. Специальное предложение?

— Что?

— Специальное предложение. Ну, полная распродажа. Сколько заплатили?

— Всего лишь… сотню, — сказал он, глядя на меня. — На самом деле даже меньше.

— Прогадали, — рассмеялся Зарк. — В «Криминал Инкорпорейтед» дают полдюжины за сорок, да еще с двойной печатью.

Ньюхен побагровел от злости и вскочил.

— Вот гаденыш! — прошипел он. — Встречу — самого в мешок засуну!

Он повернулся ко мне.

— Вы самостоятельно выберетесь?

— Конечно.

— Отлично, — ответил он, скрипнув зубами. — Увидимся!

— Эй, заберите! — крикнула я, но поздно: он исчез.

— Проблемы? — сказал Зарк.

— Нет, — медленно ответила я, подбирая грязную наволочку. — Он просто голову потерял. И будьте осторожнее, император, к вам сзади подкрадывается триффид.

Зарк обернулся к триффиду, тот остановился, затем передумал нападать и вернулся к своим сородичам, проветривавшим корни у стойки.

Зарк ушел, и я огляделась по сторонам. За соседним столом к трем котам присоединился четвертый. Этот котяра был крупнее остальных и явно имел гораздо больше боевого опыта: у него остался только один глаз, и оба уха были разодраны в лапшу. Все четверо облизнулись, и четвертый кот тихо сказал:

— Съедим?

— Пока не будем, — ответил первый кот. — Мы ждем Большого Мартина.

Они вернулись к своему пойлу, но глаз с меня не сводили. Я в полной мере ощутила себя мышью. Спустя десять минут я решила, что котам-переросткам меня не запугать, и собралась уходить, забрав с собой голову Ньюхена. Коты тоже встали и двинулись за мной по грязному коридору. Здесь продавалось оружие, коварные планы по завоеванию мира и свежие замыслы убийств, мести, вымогательства и прочих основных безобразий. Я заметила, что генератов можно быстро натаскать на законченных злодеев. Коты возбужденно подвывали, я ускорила шаги и тут же наткнулась на свободный пятачок пространства среди покосившихся деревянных хибар. Происхождение прогалины не вызывало сомнений: на старом упаковочном ящике сидел еще один кот. Кот, да не тот. Не домашний переросток, а тварюга раза в четыре больше тигра, и смотрел он на меня с плохо скрываемой злобой. Он выпустил когти, оскалил клыки, слегка поблескивавшие в плотоядном ожидании. Я остановилась, обернулась туда, где рядком уселись четыре кота, нетерпеливо поглядывая на меня и хлеща себя по бокам хвостами. Глянув по сторонам, я увидела, что поблизости нет никого, кто мог бы прийти мне на помощь: наоборот, все свидетели словно бы ожидали представления. Я достала пистолет, когда один из преследователей подскочил к гиганту и взмолился:

— Можно мы ее прямо сейчас съедим, а?

Гигантский кот положил лапу на ящик, и когти вошли в дерево, словно бритвенно-острая стамеска в мягкую глину. Он воззрился на меня огромными зелеными глазищами и пророкотал басом:

— Может, подождем Большого Мартина?

— Конечно, — вздохнул самый маленький кот с чрезвычайно разочарованным видом. — Наверное, надо подождать.

Внезапно гигантский кот прижал уши и спрыгнул с ящика в темноту. Я прицелилась, но он не собирался нападать на меня. Тигр-переросток в панике удирал. Остальные коты быстро покинули сцену и зеваки тоже. Через несколько мгновений я осталась в коридоре совсем одна, в обществе собственного быстро колотящегося сердца и отрубленной головы в мешке.