ЦЕРЕМОНИЯ СОЖЖЕНИЯ КНИГ КЬЕРКЕГОРА — ДОКАЗАТЕЛЬСТВО НЕПОПУЛЯРНОСТИ ДАТСКОГО ФИЛОСОФА«ЖАБ», 14 июля 1988 г.
Канцлер Хоули Ган прошлым вечером официально открыл первую церемонию сожжения датских книг, предав огню восемь экземпляров «Страха и трепета». Это число несравнимо с обещанными «тридцатью или сорока тоннами». Когда канцлера попросили прокомментировать недостаток энтузиазма среди населения по поводу сожжения книг датского философа, Ган объяснил это тем, что «Кьеркегор явно куда менее популярен, чем мы считали, и это правильно. Следующим будет Ханс Кристиан Андерсен!» Сам Кьеркегор не мог дать нам никакого комментария, поскольку неосмотрительно позволил себе скончаться задолго до наших дней.
В два часа ночи мне приснилось, что меня оседлал слон и пилит цепной пилой. Пришлось проснуться. Я была полностью одета, и на груди у меня сладко похрапывал Пятница. Переложив отпрыска в кроватку, я отвернула ночник к стене, чтобы приглушить свет. Моя мама, по одной ей ведомым причинам, сохранила мою спальню в том состоянии, в каком я ее оставила, покидая отчий кров. Теперь комната вызывала ностальгическое умиление и в то же время некоторую неловкость при виде того, что занимало ее обитательницу в юношеские годы. Похоже, в списке ее интересов фигурировали парни, музыка, Джейн Остин и обеспечение правопорядка, хотя за последовательность приоритетов не ручаюсь.
Я сбросила одежду, натянула длинную футболку и засмотрелась на спящего Пятницу, сладко причмокивающего во сне.
— Тсс! — раздалось совсем рядом.
Я обернулась. В полумраке топталась очень большая ежиха в переднике и чепце. Она кинула опасливый взгляд на дверь, затем, рассеянно улыбнувшись, подкралась к окну и выглянула наружу.
— Ух ты! — восхищенно прошептала она. — Уличные фонари оранжевые! Никогда бы не подумала!
— Миссис Ухти-Тухти, я же всего два дня как уехала!
— Извините за беспокойство, — зачастила она, быстро приседая и машинально складывая рубашку, небрежно брошенную мной на спинку стула, — но тут образовалась пара дел, и я подумала, наверное, вам следует о них рассказать. Вы же сами велели мне спрашивать, если что.
— Ладно, только не здесь. Пятницу разбудим.
Мы тихонько спустились на кухню. Прежде чем зажечь свет, я задернула шторы. Шестифутовая ежиха в шали и чепце могла удивить некоторых соседей — в Суиндоне чепцов уже давно никто не носил.
Я усадила миссис Ухти-Тухти за стол. Хотя она, император Зарк и Брэдшоу остались руководить беллетрицией в мое отсутствие, ни один из них не обладал лидерскими качествами, необходимыми для данной работы. А пока Совет жанров отказывается рассматривать мое отсутствие иначе как «отпуск по семейным обстоятельствам», нового Глашатая на мое место не изберут.
— Что стряслось? — спросила я.
— О, мисс Нонетот! — всхлипнула она, и иголки у нее на спинке встали дыбом от смущения. — Пожалуйста, возвращайтесь!
— У меня здесь куча дел, — напомнила я. — Вы же все в курсе!
— Я понимаю, — вздохнула она. — Но император Зарк взбеленился, когда я попросила его повременить с завоеванием Вселенной и уделить больше времени беллетриции, Красная Королева не желает заниматься ничем из написанного после тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года, а Вернхэм Дин занят в последнем романе Дафны Фаркитт. Командор Брэдшоу с головой ушел в свои дела, и в итоге мне приходится отдуваться за всех… А нынче утром кто-то поставил мне на стол миску молока с хлебом!
— Наверное, просто пошутили.
— Мне было не смешно, — возмущенно ответила миссис Ухти-Тухти.
— А кстати, — сказала я, пораженная внезапной мыслью, — вам не удалось разузнать, из какой книги сбежал Хоули Ган?
— Боюсь, что нет. В настоящее время Кот прочесывает все неопубликованные романы в Кладезе Погибших Сюжетов, но это займет некоторое время. Сами знаете, какой хаос там царит.
— Еще бы не знать, — вздохнула я, со смешанным чувством теплоты и облегчения подумав о моем покинутом жилье в неопубликованной книге.
Кладезь — место, где собирают книги, где сюжетные конструкторы создают истории, которые авторы полагают плодом своего воображения. Там нередко можно с изрядной скидкой купить завершение главы, а глаголы вообще идут на вес. Странное местечко, честно говоря.
— Ладно, — сказала я наконец. — Лучше расскажите мне, что там сейчас творится.
— Ну, например, — сказала миссис Ухти-Тухти, пересчитывая иголочки на запястье, — нынче утром по Книгомирью прокатился слух о возможных изменениях в законе об авторском праве.
— Не знаю, откуда пошли эти слухи, — устало произнесла я. — Что-нибудь подтвердилось?
— Да ничего.
Данная проблема служила у обитателей Книгомирья постоянным предметом разговоров. Перспектива превращения в Общественное достояние всегда пугала книжных персонажей, и даже при помощи групп поддержки и курсов переобучения, созданных специально для смягчения удара, «нарративный климакс» требовал времени для привыкания. Сложность заключалась в том, что закон об авторском праве в разных странах не одинаков, и порой на одном рынке персонажи являются Общественным достоянием, а на другом — нет. К тому же всегда сохраняется вероятность изменения закона, и персонажи, привыкшие к статусу Общественного достояния, рискуют снова оказаться под охраной авторского права и наоборот. Волнения в Книгомирье по этому поводу всегда близки к точке кипения: довольно одной искры, чтобы вспыхнул бунт.
— Значит, все в порядке?
— Вполне.
— Хорошо. Дальше?
— «Старбакс» хочет открыть еще одну кофейню в романах серии «Братья Харди».
— Еще одну? — с некоторым удивлением переспросила я. — Их ведь там и так уже шестнадцать. Сколько кофе, по их мнению, способен выпить человек? Скажите им, пусть открывают еще одну в «Миссис Даллоуэй» и две в «Веке разума». И хватит с них. Что еще?
— Портному из Глостера нужно три ярда тесьмы из вишневого шелка, чтобы дошить камзол мэру, но он простудился и не может выйти из дому.
— А мы ему что, служба доставки? Пусть пошлет своего кота, Симпкина.
— Ладно.
Повисла пауза.
— Но вы ведь проделали весь этот путь не затем, чтобы пересказать очередные страшилки про Гана, пожаловаться на панику по поводу авторских прав и нехватку вишневого шелка.
Миссис Ухти-Тухти подняла глаза и вздохнула.
— С «Гамлетом» неладно.
— Знаю. Но сейчас он помогает моей маме. Через несколько дней пришлю его назад.
— Тут все так запуталось. — Ежиха нервно фыркнула. — Мне кажется, будет лучше, если вы задержите его здесь подольше.
— Что стряслось? — с подозрением спросила я.
— Я не виновата! — Она расплакалась и полезла в карман за платочком. — Я думала, запрос Отдела внутренней регулировки сюжета касался исправления природных аномалий! Все эти смерти в саду, затем зима, потом сразу цветы…
— Что стряслось? — повторила я.
На миссис Ухти-Тухти больно было смотреть.
— Понимаете, в «Гамлете» и так все ворчали, когда у Розенкранца и Гильденстерна появилась собственная пьеса…
— Ну?
— Как только вы уехали, Офелия в отсутствие Гамлета предприняла coup d'etat. Она выписала из Лэмовского Шекспира Гамлета Б-6 и уговорила его переиграть некоторые ключевые сцены в ее пользу.
— И?
— «Гамлета» переименовали в «Трагедию о прекрасной Офелии, доведенной до безумия жестоким Гамлетом, принцем датским».
— Вечно она что-то мутит. Ну я ей устрою! Велите ей вернуться к прежнему сюжету, а не то охнуть не успеет, как пойдет по обвинению во вторжении в повествование второго класса!
— Мы пытались, но тут из Парижа вернулся Лаэрт и поддержал мятеж. Вместе они внесли еще больше изменений и назвали пьесу «Трагедией о благородном Лаэрте, который мстит за свою сестру, прекрасную Офелию, доведенную до безумия жестоким и кровожадным Гамлетом, принцем датским».
Я запустила пятерню в остатки своей шевелюры.
— Тогда… арестуйте обоих.
— Поздно. Их папаша Полоний впал в настроение «была не была» и присоединился к бунту. Он тоже добавил свои поправки, и семейка перекрестила всю историю в «Трагедию о мудром и вовсе не занудном Полонии, отце благородного Лаэрта, который мстит за свою сестру, прекрасную Офелию, доведенную до безумия жестоким, кровожадным и отвратительно непочтительным Гамлетом, принцем датским».
— И как оно?
— С Полонием-то? Очень… многословно. Конечно, можно их всех списать, — продолжала миссис Ухти-Тухти, — но замена стольких ведущих персонажей одним махом приведет к необратимым повреждениям текста! Меньше всего нам нужно, чтобы Гамлет сейчас вернулся и сунул палку в это… ну, вы сами знаете, как он выходит из себя, стоит кому-нибудь только помыслить о малейшем изменении в тексте.
— Значит, так, — сказала я. — Все это случилось в издании тысяча шестьсот двадцать третьего года форматом в пол-листа?
Миссис Ухти-Тухти кивнула.
— Отлично. Запихните «Гамлета», или как он там сейчас называется, в неиспользуемый фабулятор и пустите в ход современное пингвиновское издание, поскольку По Эту Сторону читают именно его. Тем самым мы получим передышку и не позволим полонизированной версии увидеть свет. Выход не лучший, но другого нет. Надеюсь, Горацио все-таки на стороне Гамлета?
— Определенно.
— Тогда зачислите его в беллетрицию, и пусть он постарается убедить семейство Полония явиться на заседание арбитражной комиссии. Держите меня в курсе. А я попытаюсь задержать Гамлета здесь и отвлечь его чем-нибудь.
Она сделала пометку у себя в блокноте.
— Это все?
— Ну, если только вам ничего не нужно постирать…
— Мама в жизни этого не допустит. А теперь прошу вас, миссис Ухти-Тухти, пожалуйста, дайте мне спокойно разобраться с Ганом и вернуть мужа!
— Вы правы, — вздохнула она, помолчав. — Мы все уладим своими силами.
— Хорошо.
— Верно.
— Тогда доброй ночи?
— Да, — кивнула ежиха. — Доброй ночи.
Она стояла на кухонном линолеуме, теребя лапки и глядя в потолок.
— Ухти, в чем дело?
— Это все мистер Ухти-Тухти! — воскликнула она. — Он вчера вернулся домой очень поздно, совершенно не в себе, и от него пахло автомобильным выхлопом! Я так беспокоюсь!
Было уже около трех, когда я наконец осталась наедине со своими мыслями, спящим сыном и мокрым от ежиных слез платком в кармане.