Каван сразу понял, что нельзя рассказывать эту новость остальным. Жена так сильно расстроена… Остальных это может расстроить еще сильнее. Он вывел ее в большой зал, сказав братьям и матери, что Гоноре нездоровится и он отведет ее в спальню.

Артэр и Лахлан сразу встревожились и велели ему не спешить и не оставлять жену одну – поговорить можно и потом. Адди, как Каван и боялся, предложила свою помощь, но он сумел убедить ее, что отлично справится сам, и напомнил, что Смельчак наверняка голоден. Пес очень вовремя поддержал его, загавкав и потрусив в сторону кухни.

– Но ты позовешь меня, если потребуется? – спросила Адди, торопясь вслед за собакой.

– Ну конечно, – заверил ее Каван, обнял жену за плечи и повел вверх по лестнице в спальню.

Он плотно закрыл дверь, а Гонора подошла к очагу и протянула руки к огню.

– Ты замерзла, – заметил Каван, встал у нее за спиной и начал растирать ей руки, волнуясь за здоровье жены.

Гонора повернулась и открыла кулачок.

– Я нашла это там, где убили твоего отца.

Каван посмотрел на непонятную вещицу у нее ладони. Совершенно неясно, что это такое. Он покачал головой.

– И что это?

– Пуговица. Смельчак ее погрыз.

У Кавана широко распахнулись глаза. Он внимательнее всмотрелся в пуговицу.

– Немногие в клане пользуются пуговицами. Завязки и застежки, да, но пуговицы? – Он покачал головой. – Иногда я вижу их на заезжих путешественниках. В основном на торговцах. – Каван взял пуговицу. – И ты знаешь, чья она?

Гонора кивнула.

Он видел, что жене не хочется рассказывать – она склонила голову и отвела в сторону глаза. Складывалось впечатление, что Гонора чего-то стыдится, и это обеспокоило Кавана. Какое отношение она может иметь к этой пуговице?

Озарение настигло его, как сильный удар в грудь. Каван сморгнул, пытаясь прогнать очень яркое видение, и хрипло прошептал:

– Это пуговица твоего отчима?

– Да, – кивнула Гонора. – На днях, когда он пытался ухаживать за твоей матерью, я заметила, что одной у него на жилете не хватает. – Она вздохнула и с неохотой продолжила: – Кроме того, он отлично умеет сеять смуту и сомнение в людях. Несколько тщательно выбранных и вовремя сказанных слов, и люди начинают верить в худшее.

– Да зачем? – спросил Каван, тряхнув головой. – Зачем ему убивать отца?

– Я уже спрашивала себя об этом. Мне казалось, что мое замужество его вполне удовлетворило, но теперь я вспоминаю, как непреклонно он утверждал, что по брачному договору я обвенчалась с будущим лэрдом клана.

– Так и случилось, спасибо его настойчивости, – улыбнулся Каван, поцеловал жену и прижался к ее щеке. – Я благодарен, что ты стала моей женой, и не хочу, чтобы ты считала случившееся своей виной. Это дело рук Калума. Он воспользовался тобой, и мы должны выяснить, чего же он все-таки добивается.

– Мне показалось, что ты решишь, будто виновата я.

– Поэтому и застыла так возле дверей?

Гонора кивнула:

– Немножко подумав, я поняла, что это очень глупая мысль, хотя стыд за поступки отчима никуда не делся.

– Только не нужно думать, что это твой позор. Виноват Калум, и только он один. Ты ни в чем не виновата, просто оказалась пешкой в его игре – и мы должны разобраться, что это за игра, чтобы победить в ней.

– Думаешь, мы сумеем разобраться? – спросила еще не пришедшая в себя Гонора.

– Полагаю, умнее всего будет внимательно за ним приглядывать.

– Но ты не собираешься бросать ему открытый вызов, нет?

– Позже. Пока эта пуговица, – произнес Каван, подняв ее, – единственное, чем мы можем привязать его к убийству. Калум вообще время от времени исчезает на несколько дней, и никто не знает, куда он уходит. По его словам, он занят тем, что покупает товары и продает их другим кланам.

– Но мы не знаем точно, так ли это.

– В том-то и дело. Мы понятия не имеем, где Калум на самом деле бывает, когда уходит отсюда. И с кем он связан.

– Но ты будешь за ним следить? – спросила Гонора.

– Да. Я собираюсь пустить по его следу двух своих лучших воинов. И посовещаюсь с Артэром и Лахланом – чем больше глаз, тем лучше:

– А матери скажешь?

– Думаю, лучше, если пока она ничего не будет знать. Она все еще оплакивает смерть отца, и я не сомневаюсь – если мать узнает, кто его убил, она сама выпустит мерзавцу кишки.

– Согласна. Твоя мама очень страдает и наверняка потребует, чтобы убийца страдал еще сильнее.

Каван погладил теплую щеку жены. Он любил прикасаться к ней – она такая нежная. Иногда достаточно было просто подержать ее за руку, ощутить тепло ее кожи, ее тонкие пальцы, переплетенные с его; а любовь, сияющая в ее прелестных фиалковых глазах, приводила его в невероятный восторг. От одной мысли о жизни без нее сердце его наполнялось болью.

– Я не хочу, чтобы ты ходила одна, пока мы не разберемся с Калумом. Я ему не доверяю, и хотя ты научилась неплохо обороняться, твой отчим пользуется грязными приемами. Иначе он никогда не смог бы убить отца. Поэтому дай мне слово, что ты никуда не будешь ходить одна.

– Даю слово.

Каван с облегчением увидел, что она не стала спорить или колебаться. Гонора уважает его желания и сделает так, как он просит. Ее готовность повиноваться и доверять ему заставляла Кавана любить ее еще сильнее.

– Это значит для меня гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

– Так знай, что я всегда буду верна данному тебе слову. Я не буду лгать или пытаться обвести тебя вокруг пальца, потому что слишком люблю тебя для этого.

– Можешь положиться на меня – я скажу тебе то же самое.

– Конечно, могу, – едва заметно улыбнулась Гонора. – Я хорошо тебя изучила и знаю, что ты скажешь или сделаешь, еще до того, как ты это сделаешь. И еще я знаю, чего ты мне пока не говоришь, но в конце концов обязательно скажешь.

– Ты чересчур много обо мне знаешь, – шутливо побранил ее Каван. Слова жены тронули его. По сути, она сказала ему, что знает о его любви к ней. Она не спрашивала, почему или как он в конце концов признается ей в любви. Она просто знала это – и была вполне удовлетворена этим.

Каван не знал, смог бы он вести себя так же на ее месте, но очень сомневался, что ему хватило бы великодушия. Скорее всего он требовал бы от Гоноры, чтобы она признавалась ему в любви, причем часто.

– Я знаю все, что мне нужно, – нежно сказала Гонора.

Каван поцеловал ее. Точнее, слегка прикоснулся губами, разжигая страсть и предлагая особое наслаждение. Они не обнялись, а просто целовались, и поцелуй этот все усиливался, опьяняя.

Каван наслаждался вкусом жены и, хотя отчаянно стремился прикоснуться к ней, понимал, что это будет ошибкой. Стоит к ней притронуться, и следующие несколько часов они проведут в постели, а у него есть важные дела – нужно поговорить с братьями и отдать приказ воинам.

Он неохотно оторвался от губ Гоноры.

– Мне нужно уходить.

– Конечно, – задыхаясь, ответила она.

– У нас нет на это времени.

– Ты уверен? – разочарованно вздохнув, спросила Гонора.

Кавану хотелось зарычать, схватить ее в охапку и…

– Я хочу тебя, – шепнула Гонора, игриво прикусив ему ухо.

– Гонора! – приглушенно пророкотал Каван. Она застонала:

– Я очень люблю, когда ты произносишь мое имя так страстно.

– Я должен выполнять свой долг!

– Супружеская постель тоже твой долг, – прерывисто вздохнув, сказала она. – Ведь мы можем и поторопиться. – Она взяла его за руку и потянула в постель.

Гонора была права – это произойдет быстро, потому что Кавану казалось, что он сейчас просто взорвется от желания. И когда она легла на кровать и медленно раздвинула ноги, словно приглашая, он забыл обо всем.

Каван взял ее быстро и жестко, как мужчина, изнемогающий от вожделения. Или как мужчина, изнемогающий от любви? Они кончили так же бурно, как начали – неожиданно и так, что захватило дух. Каван улыбнулся: любовь с Гонорой всегда будет такой – неожиданной и захватывающей.

Чуть позже они вместе спустились вниз по лестнице. Артэр и Лахлан уже ждали в большом зале.

– Нужно поговорить, – сказал Каван, подходя к братьям.

– Тебе лучше? – взволнованно спросил Артэр у Гоноры.

– Уверена, что тебе не нужно отдохнуть? – вставил Лахлан.

– Я прекрасно себя чувствую, – отрезала Гонора. – Каван вам все объяснит, а я пойду спрошу у Адди, не хочет ли она выпить со мной по кружке успокоительного отвара.

– Хорошо, что ты с ней часто бываешь, – заметил Лахлан. – После смерти отца ты для нее просто целебный бальзам.

– И Смельчак тоже, – добавил Артэр. – Этот пес просто не отходит от мамы.

– О, кстати! – заулыбалась Гонора. – У Смельчака есть две сестры, и они прекрасно подойдут вам. Немного позже я приведу их в замок.

– Нет! – хором заорали братья, но Гонора, отмахнувшись, устремилась к кухне.

Братья уставились на Кавана. Первым обрел дар речи Артэр:

– Нам не нужны…

– И мы не хотим… – попытался докончить мысль Лахлан.

Каван выставил перед собой руку:

– Разбирайтесь с Гонорой. Я к этому не имею никакого отношения.

– Но… – протестующе начал Лахлан.

– Даже слушать не хочу.

– Потому что знаешь, что это сражение ты уже проиграл, – пожаловался Лахлан. – Гонора навяжет нам этих собак!

Каван захохотал:

– Ничего она навязывать не будет. Вы сами согласитесь.

– Как ты? – поддразнил его Артэр.

Каван тут же вспомнил их быстрое соитие несколько мгновений назад.

– Я с радостью сдаюсь жене.

Они засмеялись и пошли в его покои – Каван напомнил им, что нужно поговорить.

Узнав, что в гибели отца виновен Калум, братья потрясенно замолчали, а потом начали разрабатывать план действий. Было решено, что два опытных воина будут всюду следовать за Калумом, а потом братья принесли торжественную клятву.

– Мы не успокоимся, пока не покараем убийцу отца, а Ронан не вернется домой, – объявил Каван.

Они взялись за руки, скрепив свою клятву. Даже если на это уйдут годы, даже если один из них – или двое – погибнет, оставшийся в живых позаботится о выполнении обещания.

Три брата вышли из покоев лэрда – серьезные, но удовлетворенные. Они пришли к согласию и знали, что не найдут покоя, пока не выполнят свое обещание.

Гонора вошла в большой зал одновременно с братьями. Артэр и Лахлан попытались сбежать, но Каван, ухмыляясь, остался на месте. Он прекрасно понимал, что жена не позволит им улизнуть.

– Очень хорошо! Вы как раз закончили, так что один из вас может пойти со мной к конюшне за щенками, – сказала она, пробираясь между столами, чтобы подойти к мужу и поцеловать его. Добравшись до Кавана, Гонора шепнула: – Они знают?

Он чмокнул ее в ответ и сказал:

– Знают, и никто тебя не винит.

Гонора улыбнулась встревоженным братьям:

– Вижу, вы просто дождаться не можете, чтобы у вас появились собственные собаки.

Лахлан очнулся первым.

– Мне и так хватает женщин! Не хватало еще, чтобы одна из них не отходила от меня ни на шаг!

Каван обнял жену за талию и притянул к себе.

– Мне нравится женщина, которая всегда рядом.

– Вот ты и возьми щенка, – пробурчал Лахлан.

– Думаю, Лахлан и составит тебе компанию, – ухмыльнулся Каван.

– Согласен, – сказал Артэр. – Пусть он выбирает первым.

– Я уже все за вас выбрала, – сообщила Гонора. – Разве только у щенков будет свое мнение.

– Пусть первым идет Артэр! – предложил Лахлан.

– Нет! – воскликнул Артэр.

– Довольно! – захохотал Каван. – Лахлан, иди, да смотри, чтобы с моей женой ничего не случилось. А мы с Артэром поговорим с людьми.

Лахлан тут же перестал упираться и вышел из замка с весело щебечущей Гонорой. Каван прекрасно знал – получив задание охранять его жену, Лахлан с радостью сделает все, как нужно.

Каван понимал, что может положиться на обоих братьев – они будут надежно охранять Гонору. Пусть после возвращения ему потребовалось некоторое время на то, чтобы снова начать доверять им, теперь казалось, что они и не расставались. Братья даже стали задавать ему вопросы про плен. Он понемногу рассказывал и постепенно исцелялся. Конечно, главную роль в его исцелении играла жена. Она всегда рядом, всегда готова выслушать, всегда готова любить его, несмотря ни на что.

Каван с Артэром вышли из замка. Ледяной зимний ветер хлестнул в лицо.

– Надвигается буря, к вечеру пойдет снег, – сказал Артэр. – Хорошо бы успеть начать слежку за Калумом прямо сейчас. Если он уйдет до снегопада, будет трудно отыскать его следы.

– Точно, – сказал Каван.

Впрочем, в снегопаде имелись и свои приятные стороны – придется больше времени проводить в замке, и он собирался использовать это время с большой пользой, как можно чаще занимаясь любовью с женой.

И наконец сделать то, что следовало сделать давным-давно, – сказать Гоноре, как сильно он ее любит.