Глава 16
– Габриэль Деланж упомянул, что помогал вам в первый год после смерти Анри Розье, – сказала Джоли. Она едва поспевала за сдерживаемым, элегантным, пожирающим пространство шагом Даниэля, пока они шли по залам двухсотлетнего каменного здания, превращенного шеф-поваром Анри Розье, отцом жены Даниэля, в знаменитый Le Relais d’Or. Раньше в этом здании извлекали масло из роз, фиалок и жасмина, которыми славилась эта местность, и Джоли могла бы поклясться, что все еще чувствует их ароматы вблизи каменных стен. Хотя, возможно, это кухонные запахи. Шеф-повара Анри Розье, у которого хватило смелости выйти из семейного парфюмерного бизнеса, считали родоначальником тенденции использовать в блюдах едва уловимые цветочные ароматы.
– Верно. – Мелькнула сдержанная улыбка, та самая, которую так хорошо ловили телекамеры. Губы Даниэля поднимались всего на пару миллиметров, но его собеседник чувствовал, будто соприкоснулся с чем-то величественным. – Это было… интересное время. Я совсем не был готов управлять трехзвездным рестораном. Но едва ли я мог уйти и оставить его на плечах Леи. Ей самой было только восемнадцать, и ей надо было заботиться о двух младших братьях. А шеф-кондитер, который работал у ее отца, без зазрения совести нас бросил. Так что нам очень повезло, что ваш отец уволил Габриэля. Если бы Габриэль не помог нам из родственных чувств, мы… – Даниэль запнулся и покачал головой, не в силах произнести слова «потерпели бы неудачу». Может быть, он не верил, что способен потерпеть неудачу, просто мысль о ней все же приходила ему в голову.
– Возможно, и ему повезло, что вы нуждались в нем. – Интересно, если бы ее отец бросился спасать кого-то вместо того, чтобы снова и снова переживать поражение после потери звезды, пошло бы это ему во благо? – Вероятно, вы дали ему возможность сделать что-то нужное, а не сдаться без боя.
Улыбка Даниэля стала ярче. Нет, не больше или шире, но великолепнее. Было понятно, что за этой улыбкой скрываются сильные переживания.
– Чтобы Габ сдался? Думаю, вы не очень-то хорошо его знаете.
– Значит, он вам понравился? – предположила Джоли. Ей было трудно догадаться, о чем думает Даниэль. И не только он. Трудно было читать мысли всех шеф-поваров, работу которых она изучала. Теперь, когда она об этом подумала, то поняла, что каждый из них старался не раскрывать свою личность. Но Даниэль определенно был самым твердым. Настолько сдержанным, что нельзя было понять, как его тело не раскалывается от эмоций, упакованных так плотно. Вероятно, поэтому он мог в таком огромном количестве и так молниеносно создавать свои фантастические блюда. – Вам нравилось работать с ним? – уточнила она.
Даниэль взглянул на Джоли сверху вниз, и она почувствовала теплоту в его серых глазах.
– Я никогда не встречал такого, как Габ. Он казался сумасшедшим. – И Даниэль, никогда не допускавший вычурных жестов и обычно державший руки в карманах, если не был занят работой, широко развел руками, будто не было другого способа выразить сущность Габриэля.
Джоли улыбнулась.
И в ответ на ее энтузиазм лицо Даниэля приобрело еще более теплое выражение.
– Даже по сравнению с Анри, который был настоящей силой природы, Габ был огромен. Ему было только двадцать три, и на его теле не было ни одного лишнего грамма, так тяжело он работал. Но и тогда уже можно было почувствовать его энергию. Теперь она стала еще больше. И даже когда вы стоите в двух метрах от закрытой двери, то все равно понимаете, что Габриэль Деланж находится за этой дверью. Вы просто чувствуете его. – Даниэль засмеялся. Звук был низкий, ровный, совсем не такой, как полный энергии счастливый смех Габриэля. – А иногда слышите.
Джоли тоже засмеялась, вспомнив, как рык Габриэля заставлял ее кожу трепетать, и ей захотелось плюнуть на это интервью и со всех ног помчаться назад, чтобы снова это почувствовать.
Даниэль вышел на оживленную террасу своего ресторана. Его руки опять оказались в карманах. Казалось, он рассеянно смотрит вокруг. Но Джоли знала шеф-поваров. Ей было понятно, что внимательные серые глаза видят каждый квадратный сантиметр, и горе тому, кто поставит что-нибудь в миллиметре от нужного места.
В дальнем конце не был занят один-единственный маленький столик, и было ясно, что он зарезервирован для них.
– И он такой безнадежный романтик. – Даниэль покачал головой, медленно улыбаясь. Джоли всмотрелась в него, удивляясь глубине его симпатии. Шеф-поварам не было свойственно с такой теплотой относиться друг к другу. Некоторым из них всегда хотелось удостовериться, что все знают, какой повар действительно лучший.
– Вы и вправду так думаете? – спросила она, и выражение ее лица смягчилось помимо ее воли.
Серо-стальные глаза Даниэля быстро взглянули на нее.
– Вы не обращали внимания на ту Розу, которую поместили на обложку книги своего отца?
Ой, у стали может быть очень острый край. Но, по крайней мере…
– Вы знаете, что Розу сделал Габриэль? – спросила Джоли.
– Каждый шеф-повар знает это. Вы просто дурачите читателей. И еще тех chefs cuisiniers, которые настолько поглощены собой, что искренне верят, будто они авторы всего, что выходит из их кухонь.
– Значит, если Габриэль поместит Розу в собственную кулинарную книгу, никто не подумает, что он ее скопировал?
– Едва ли, – подтвердил Даниэль. – Все уважали бы его за то, что он заявил права на собственный десерт. – Даниэль взглянул на часы в скромном, но элегантном титановом корпусе, которые отлично подходили к его сильному запястью, и поглядел вокруг. Позади них на лестнице почувствовалось движение. Джоли автоматически отошла, чтобы освободить дорогу официантам, но вместо них подошла женщина со светлым, как солома, конским хвостиком. Она коснулась рукой спины Даниэля.
Он повернулся и взглянул на нее. Его улыбка изменилась – уменьшилась, но эмоций в ней стало еще больше. Появилось нечто сильное, но обузданное, и Джоли была потрясена этим. Ничего себе, это же… Быть такой любимой – на что это может быть похоже?
Она взглянула на женщину, когда Даниэль представил ее как свою жену. Лея Лорье обладала исключительной красотой, которой не соответствовали ни небрежно завязанный конский хвостик, ни отсутствие косметики, ни высокие скулы, ни костлявые запястья и длинные испачканные краской пальцы. Она была похожа на супермодель, чье угловатое тело казалось неуклюжим во время передышки и становилось ошеломляюще красивым, когда начинались съемки. Только Лее не была нужна фотокамера. Как только она встретилась глазами с Даниэлем, лицо ее осветилось, и эта щедрая лучистость придала сияние ее красоте, которое было бы невозможно подделать никакими уловками фотографа или осветителя.
И в Даниэле все смягчилось и, казалось, расслабилось. Он подвел их к накрытому столику и, помогая сесть, отодвинул стул сначала для Джоли, а затем для жены.
Джоли заметила, что Лея тоже следит за всем, что происходит в ресторане. Даниэль сочувствующе улыбнулся, встретившись взглядом с женой после того, как она закончила проверять, нравятся ли посетителям за соседним столиком блюда, которые официант только что поставил перед ними.
– Нам необязательно есть тут, – обратился к жене Даниэль. – Возможно, было бы лучше пойти в соседний ресторан. У тебя вроде бы есть пара кузенов в Sainte-Mére, у которых не так уж плохо.
Лея иронично улыбнулась мужу, показывая всем видом, что вернулась к своим собеседникам.
– Итак, мадемуазель Манон берет у меня интервью о моем решении назначить главного повара, – начал Даниэль, поднимая брови, будто приглашая жену высказать свое мнение.
– Что ты уже успел ей рассказать? – спросила Лея вместо этого.
У него опять появилась сдержанная, но в то же время неимоверная улыбка, – та, в которой было так много теплоты.
– До сих пор мы говорили о Габриэле Деланже.
Она засмеялась с явным удовольствием.
– Габ замечательный. Думаю, вам никогда бы не удалось поделить ресторан между собой. Ему хотелось контролировать все, но ресторан был твоим, и ты должен был им управлять. И Даниэлю действительно удалось переломить ситуацию в первый же год. – Она очень тепло взглянула Джоли в глаза. – Что вы думаете о Габриэле?
Джоли опустила глаза, покраснела и сама удивилась этому. Надо же, предательские щеки.
Лея же выпрямилась с радостным видом. Потом поймала быстрый взгляд мужа, опять взглянула на Джоли и больше ничего не сказала.
– Вернемся к решению о назначении главного повара, – твердо сказала Джоли. – Как вам удалось достичь той точки, когда вы немного отстранились, оставив ежедневный контроль в руках другого повара?
Подошел официант. Джоли сделала паузу, чтобы хоть немного насладиться роскошной возможностью выбора блюд, и когда наконец выбрала и подняла взгляд, то увидела, что рука Леи лежит на руке Даниэля, а он наблюдает за Джоли с легкой удовлетворенной улыбкой. Она была довольна, что позволила проявиться своему восхищению, когда изучала меню.
Она дождалась, когда отойдет официант, и повторила вопрос о выборе главного повара. Когда берешь интервью, надо проявлять настойчивость.
– Мне не надо было больше ничего никому доказывать, – медленно сказал Даниэль. – Все уже давно доказано на кухне.
Он взял Лею за руку, не глядя на нее. Его сильный большой палец погладил жилки ее руки, на ощупь нашел пятно засохшей краски и мягко потер его.
Джоли позволила паузе затянуться, чтобы дать Даниэлю возможность рассказать что-нибудь еще.
– Я хотел получить шанс чаще бывать со своей женой, – все еще тихо и осторожно сказал Даниэль. – И с самим собой. Я подумал, что, возможно, не должен выкладывать на тарелки всего себя по крупицам, чтобы кто-то их съел. Возможно, будет достаточно, если они время от времени будут лишь понемногу откусывать. Когда достигаешь этой точки, наступает пора передать другому повару часть своей работы.
– Тому, кто хочет дать съесть себя живьем? – тревожно пробормотала Джоли. В ее голове пронеслись образы отца и Габриэля. Энтузиазм Габриэля. Мрачная депрессия отца, как будто его проглотили целиком, а потом выплюнули.
– Да, – уверенно сказал Даниэль. Лея сплела свои пальцы с его пальцами и сжала его руку.
– А что чувствовали вы? – спросила ее Джоли.
Лея долго молчала, и ее сияние становилось слабее, но не из-за чего-то плохого, а так, будто лучи солнца мягко рассеивались в облаке.
– Большое счастье, – наконец мягко сказала она. И затем, через секунду, которой Джоли опять позволила тянуться: – Знаете, так хорошо, когда у тебя есть время, чтобы быть чем-то еще. Вы же понимаете? Ведь вашим отцом был Пьер Манон.
Джоли попыталась скрыть глубокую печаль, которая охватывала ее всякий раз, когда кто-нибудь упоминал ее отца в прошедшем времени. Будто либо его вообще не было в живых, либо в лучшем случае он больше не имел права называть себя собственным именем. Неудивительно, что и у отца было похожее ощущение – будто все у него уже в прошлом.
Впрочем… Разве он сам хотя бы отчасти не был виноват в том, что у людей возникло такое отношение к нему? Он сам считал потерю звезды собственной смертью. А ведь мог бы вернуться к борьбе и показать всем, что еще жив.
Джоли подняла руку и потерла шею.
– Вам ли не знать, как должность главного повара вытесняет из жизни все остальное, – сказала Лея.
– И всех остальных. – Джоли была вынуждена согласиться. Надо же, куда свернул разговор, а ведь предполагалось, что это интервью будет не о ней. – Жену, детей, друзей, себя самого.
Лея вышла замуж в восемнадцать, в момент ужасного кризиса – внезапная смерть ее легендарного отца, два младших брата, которых нужно воспитывать, и всемирно известный трехзвездный ресторан. Все это легло на ее плечи. Поэтому Джоли не могла винить ее за то, что она попала в водоворот, когда вышла замуж за того, кого прекрасно понимала, – за шеф-повара, который в этот водоворот уже был затянут.
Сколько времени отречение от собственной жизни казалось Лее естественным? Смотрела ли она хоть иногда на людей, живущих нормальной жизнью – такой, какая могла бы быть и у нее? Задумавшись об этом, Джоли поняла, чему мать так хорошо научила ее: женщина должна быть сумасшедшей, чтобы выйти замуж за суперзвездного повара.
– Значит, теперь тебе не нужен обед? – Габриэль хмуро смотрел на Джоли со своего балкона, будто готов был перепрыгнуть разделявшее их расстояние и придушить ее. Он почему-то полагал, что ее будет непреодолимо тянуть в его кухню, когда она, проголодавшись, вернется к двум часам, к концу обеденного времени, чтобы съесть все те вкусности, которыми он решил побаловать ее. – В «Макдоналдсе» наелась?
– Я пообедала с Даниэлем Лорье, – ответила Джоли, и ее слова взбесили Габриэля.
– О, значит, пообедала.
Что за чертово самообожание у этого человечишки! И это после того, как Габриэль спас проклятую кухню Даниэля! Возможно, Лазурный Берег не так велик, чтобы вместить их обоих.
– У его жены такая широкая душа, – сказала Джоли. – Похоже, она так же готова отдать всю себя другим, как и он. Интересно, как ей это удается?
– Это ты видишь Лею такой, – сказал он, пытаясь разомкнуть челюсти, чтобы Джоли не показалось, будто он цедит слова сквозь зубы.
Еще с тех пор, когда Даниэлю было всего девятнадцать, у него была женщина, которая изливала на него щедрую теплоту своей души. И Даниэль был моложе его, черт подери. Даниэль и Лея встречались год до того, как поженились.
Ну почему женился именно он?
Даниэль работал больше времени, чем Габриэль. Даниэль участвовал во всех телевизионных шоу, в которых были соревнования шеф-поваров, а Габриэль считал, что от них одни неприятности. Что у Даниэля было такого, чего не было у Габриэля и что привлекло к нему такую верную и преданную женщину, как Лея? Джоли тоже разглядела это в Даниэле?
Почему он? Почему не я? Почему?
Ему захотелось посильнее пнуть что-нибудь, чтобы не признаться, как ему больно.
– И она великолепна, – отметила Джоли, и в ее глазах появилась искра юмора.
Габриэль скрестил руки на груди.
– Прекрасно. Ты знаешь, насколько мне это безразлично?
Джоли, быстро моргая, секунду смотрела на него. Утром она поставила горшок с таитянскими гардениями на свой балкон, и аромат, плывущий с ее стороны, был таким пьянящим и сладким, что соперничал даже с самим жасмином.
– Поэтому я сомневаюсь, что он флиртует с другими женщинами, – объяснила она с самой малой долей радостного изумления.
Он раскинул руки.
– Черт побери, ты когда-нибудь смотрелась в зеркало, Джоли?
Merde, неужели он только что признал, насколько ревнив? Ревнует женщину, которая считает его ревность смешной, потому что ей не составит труда бросить его? Неужели он никогда не сможет научиться обуздывать себя?
Она снова моргнула. И зарделась от удовольствия. Она, казалось, не имела ни малейшего представления, что говорить дальше. Нагнув голову, Джоли провела пальцами по одной из своих гардений, тайком поглядывая на Габриэля через дурацкую пропасть в три этажа.
Он подергал балконные перила, проверяя их прочность и желая убедиться, что они не обрушатся, когда он оттолкнется от них. Поскольку ее взгляды… Черт возьми, у мужчины не должно быть трехэтажной пропасти между ним и такими взглядами!
– Эй! – Она выпрямилась и разогнула пальцы. – Даже не думай об этом.
Он подарил ей сладкую улыбку.
– О, только об этом я и думаю. – Его улыбка стала хитрее, когда он наклонился над пропастью. – А вот о чем ты думаешь, Джоли? Не поделишься со мной?
– Если ты хоть раз попытаешься прыгнуть, я убью тебя! Вдруг ты умрешь! Или сломаешь спину и останешься на всю жизнь парализованным! Не смей!
– Ты хочешь убить меня, чтобы я не умер?
Она оторвала цветок гардении, раздавила его в руке и швырнула лепестками в Габриэля. Он попытался поймать их, но они проплыли слишком далеко от него и медленно опустились на мостовую.
– Ааа, – сказал он. – Теперь ты бросаешь цветы мне на балкон. Разве это не мило? Может, и на гитаре сыграешь?
Пальцы Джоли зловеще вцепились в край большого горшка с гарденией. Габриэль был совершенно уверен, что сможет поймать его, но сможет ли Джоли бросить его достаточно далеко – вот в чем вопрос. Габриэль не хотел, чтобы пострадал случайный прохожий.
– Пойдем погуляем, пока ты не решилась на что-то отчаянное, – сказал он. – Ты же и сама знаешь, что я нравлюсь тебе больше, когда нахожусь в пределах досягаемости.
Габриэль предпочел бы, чтобы она сидела у него на коленях, терлась своими бедрами об его бедра и сводила его с ума, пока он целует ее. Но все равно было так хорошо сидеть рядом с ней на каменной стене возле площадки для игры в шары. Просто сидеть в тени сосен и ничего не делать, лишь смотреть, как внизу, под горой, люди спускаются к морю, и слышать за спиной тихое постукивание шаров и гул стариковских голосов. Помнит ли она, как успешно и безжалостно манипулировала им во время их первого поцелуя, всего лишь в нескольких метрах отсюда?
– Сам-то ты пообедал? – внезапно спросила она.
– Рафаэль изобретал что-то новое с confit барашка. Я и попробовал.
Неужели это забота о нем? Его губы изогнулись в улыбке, и он посмотрел вниз, потирая большим пальцем джинсы.
Она так чертовски симпатична. И неужели готова считать это свиданием?
– Я думаю, что Даниэль и Лея пытаются понемногу сбавить обороты, – сказала она, озадачив его.
Где, черт возьми, витают ее мысли? Где-то далеко, за обедом у Даниэля?
– Ты имеешь в виду их брак? – в ужасе спросил он. Они всегда казались такими счастливыми. Это заставило его сожалеть и ревновать, но так как в сердце он был безнадежным оптимистом, у него все же теплилась надежда.
– Нет! Речь о том, сколько своих сил они вкладывают в ресторан. Думаю, они пытаются построить более уравновешенную жизнь. Чтобы не забывать себя. Чтобы завести настоящих друзей и проводить с ними время.
Габриэль бесстрастно обдумывал ее слова. Ммм. На самом деле? Но значит, у Даниэля не будет той проблемы, которая есть у него. Всякий раз, когда Габриэль пытался сделать выходным днем пятницу или субботу, то обнаруживал, что не было абсолютно никого, с кем он мог бы провести время, и дурацкий вечер тянулся так тускло и холодно, что он возвращался к работе, где мог вложить душу во что-то. У Даниэля есть возможность вложить душу в свою жену. А скоро, наверное, и в детей. Размышляя об этом, Габриэль ссутулился сильнее.
– Почему бы нам не пригласить их на обед? – предложила Джоли. – Мне они очень понравились. И мне интересно, как они с Леей собираются найти такой баланс.
Почему бы нам не пригласить их на обед… Будто мы – пара. Он почувствовал мгновенный прилив энергии и попытался задавить его так сильно, как только мог, но это оказалось не так-то просто.
– Несомненно, – выдавил он достаточно нейтральным тоном. – В понедельник или вторник было бы лучше всего. Я позвоню Даниэлю. – И тут же все испортил, потому что ухмыльнулся: – Нам?
Джоли заморгала, минуту обдумывая возможные последствия того, что только что сказала, и смутилась.
Но он же просто пошутил.
Ее взгляд скользнул в сторону, потом вернулся, и в нем было любопытство. Она знала, что он был не из тех, кто сначала предложит что-то, а затем отступит на шаг, когда собеседник уже даст согласие. Глядя на нее, он подумал, что запутал ее. Но все же надеялся, что она найдет правильный ответ.
Он наклонился к ней, чтобы она не искала слишком долго, до того, как начнет сомневаться в нем, и поцеловал.
Глубоким, жаждущим, неторопливым поцелуем.
В конце концов, куда торопиться? Ведь в своих мыслях она уже отвела время для развития их долгосрочных отношений и решила, что они будут парой. Он снова усмехнулся и закончил поцелуй, прежде чем всплеск желания мог бы сразить его.
Кто-то из играющих в boules стариков не смог удержаться.
– Давай, попытайся еще разок. Видно, ты никогда не сдаешься?
Габриэль замер, а потом потянул Джоли, чтобы она встала на ноги. Он сжал зубы. Проклятые семидесятилетние деды. Делать им нечего, кроме как насмехаться над мужчинами намного моложе их. Они же знают, что не получат отпор. И черт бы побрал эти маленькие городки на холмах, где все знают, что в течение десяти лет он терпел фиаско со свиданиями. Да, за эти годы он поцеловал нескольких женщин, но почему чертовым дедам приспичило вспоминать об этом прямо сейчас?
Габриэль увлек Джоли по переулку к каменной лестнице, которая теперь стала его самой любимой лестницей в мире. Возбуждение немедленно охватило его, лишь только нахлынули воспоминания. Если бы он оказался на месте собаки Павлова, то рефлексы у него вырабатывались бы чертовски быстро.
– Попытайся еще разок, – требовательно и возмущенно повторила Джоли слова старика. Возможно, он сможет украсть у стариков все boules или сделать что-то похлеще. Это заставило бы их страдать, хотя и недостаточно. – Что это значит?
Он выдвинул подбородок вперед. И скрестил бы на груди руки, но ему удалось овладеть ее рукой, и она не пыталась выдернуть ее.
– Ты помнишь, что всегда бросаешь мужчин, когда устаешь от них? Вот и меня всегда бросали.
И разве не замечательно признаться в этом той, кто, вероятно, могла бы быть с тобой каждый проклятый день всей твоей оставшейся жизни?
Джоли остановилась под высоко натянутой веревкой с тремя рубашками и повернула Габриэля лицом к себе.
– Женщины бросали тебя? – недоверчиво переспросила она.
Его сердце переполнилось радостью, а сам он был сбит с толку. Выходит, она не понимает женщин, которые делали то же самое, что так нравилось делать ей?
Джоли приблизилась к нему и прикоснулась пальцами к его груди.
– Они не сходили с ума по тебе? – мягко спросила она, вновь пожирая его глазами.
Он стремительно прижал ее к себе в жарком объятии, страстно целуя ее, но вскоре ему пришлось ухватиться за ближайшие железные перила, чтобы напомнить себе, что они находятся в общественном месте. Его дыхание прервалось, когда он еще крепче прижал ее к себе. Наконец он заставил себя поднять голову, и Джоли, тяжело дыша, прижалась щекой к его груди. Она вцепилась руками в его рубашку и прижалась к нему всем телом. Ее торжествующая, переполненная желанием радость не давала ей упасть. Хотя она чувствовала себя такой слабой…
Он же ощущал себя чертовски сильным. Настолько сильным, что мог бы нести ее в одной руке, и проломить дверь, и сорвать с них обоих одежду, и…
Он сделал долгий, с придыханием, вдох, чуть-чуть покачиваясь, пытаясь успокоиться.
Джоли потерлась о него щекой и сильнее вцепилась в его рубашку, не желая отодвинуться. Сквозь тонкую ткань футболки он ощущал ее быстрое дыхание. Она была такой гибкой. Он мог бы просто подхватить ее на руки, ведь до ее квартиры надо пройти всего несколько улиц. Все увидели бы их, а потом, когда она пришла бы в себя и все поняла, ей бы захотелось от стыда провалиться сквозь землю, а он бы все воспринял как должное.
Даже испытал бы яростное ощущение победы, спеша по улицам в ее квартиру с нею на руках, на виду у всего мира.
Он с трудом вздохнул, лаская рукой ее спину. Надо успокоиться.
Наконец-то она взглянула на него, и он быстро наклонился, чтобы сорвать с ее раздвинувшихся влажных губ еще один поцелуй.
Он не чувствовал своей вины. Она посмотрела на него снизу вверх, не отрывая щеки от его груди. Ну и где ему брать силы, чтобы держать себя в руках?
Один поцелуй, и другой, и еще три. Его рука соскользнула с перил, настойчиво лаская волосы Джоли, отводя выбившиеся пряди от ее лица. Прикосновения губ были так восхитительны! Поцелуи, ее ответ – ему все было мало.
Маленькая собачка мадам Делатур начала обнюхивать его лодыжку, и это оказалось спасением. Ему удалось оторваться от Джоли. Он увидел, как мадам Делатур проходит мимо, старательно отводя взгляд, и на ее лице держится почти нейтральное выражение, за исключением разве что небольшой улыбки, изогнувшей ее губы.
– Я больше не могу прикасаться к тебе. – Ему не хватало воздуха. – Я могу умереть.
Заведя руки за спину, он вцепился в кованые железные перила. Джоли вынудила себя сделать шаг назад, но ее взгляд потерялся на Габриэле. Ее глаза медленно переходили с его пальцев, обхвативших железо, на жилистые руки, потом на незащищенную, неприкрытую грудь.
Он зажмурился и отвернулся.
– Non, non, non, не смотри на меня так, Джоли. Ты и понятия не имеешь, как…
Вероятно, она не имела понятия. Казалось, его чувства всегда были сильнее, чем у кого бы то ни было. Он был особенным, беззащитным, порабощенным своими чертовыми чувствами.
Он взглянул на Джоли. В ее глазах горело желание. Чернота ее зрачков опять поглотила золото ее радужки. Она подняла руку и очень нежно коснулась его напряженной груди.
В нем вспыхнул гнев. Черт бы ее побрал, она не должна так играть с ним. Жестокая маленькая женщина. «Я брошу тебя, когда мне захочется».
– Я должен вернуться к работе, – проворчал он и ушел так быстро, как только смог. Ему понадобился целый час, чтобы успокоиться и чтобы желание бить окружавших его людей головами о стену сменилось желанием разбить свою голову. Ты идиот. Какой дурацкий момент, чтобы выйти из себя.
Ведь она явно начинает сходить по тебе с ума.
