Уже под вечер Тарталье позвонил инспектор Майкл Фуллертон из Хаммерсмитского отдела расследования убийств.

— Мы выяснили, кто была та женщина на мосту, — сообщил Фуллертон. — Имя — Келли Гудхарт. Американский юрист, живет в Лондоне. Ей было чуть за тридцать, жила в Кенсингтоне, одна. Об исчезновении сообщил ее босс. Полицейский из тамошнего участка зашел к ней домой и нашел предсмертную записку.

— Вы проверили ее электронную почту?

— Вот потому-то я и звоню вам. Она переписывалась с каким-то парнем, и они уговорились покончить с собой — ну, знаете, двойное самоубийство. Но есть тут кое-что еще… Вам лучше приехать и взглянуть самому.

Час спустя Тарталья сидел напротив Фуллертона в его маленьком кабинете и просматривал копии последних мейлов Келли Гудхарт. У Фуллертона уже обозначилось брюшко, светлые волосы поредели, в конце месяца он собирался уходить в отставку, поэтому был не в восторге от свалившегося ему на голову расследования.

Его команда начала с просмотра электронной корреспонденции за прошедшие три месяца. Если смерть Келли окажется подозрительной, то копать придется и за несколько прошлых лет. Большинство ее мейлов — за исключением редких покупок, сделанных в интернет-магазинах, и заказов билетов в театр — были адресованы семье и друзьям в США. И лишь в течение последнего месяца Келли обменялась десятком, а то и больше писем с человеком, называвшим себя Крис. В конце концов они условились встретиться на мосту Хаммерсмит и вдвоем совершить самоубийство.

Сходства между мейлами Тома и Криса Тарталья не заметил. Крис писал коротко, почти деловито. Они с Келли обсуждали идею самоубийства и обговаривали дату и место встречи, а также способ самоубийства обыденно, точно люди, обсуждающие, каким путем удобнее добираться в аэропорт. В письмах не было даже намека на принуждение или психологическое давление. Разве что… Разве что Том такой умник, что сменил методы, имея дело с Келли, которую не нужно было уговаривать убить себя: она и без того желала проделать это.

— Есть соображения, как они познакомились? — осведомился Тарталья.

Фуллертон отрицательно помотал головой:

— Пока непонятно, но я полагаю, через один из этих поганых сайтов о самоубийствах. Названия у них — закачаешься! Типа «Одинокие сердца»… Они сводят незнакомцев для совершения совместного самоубийства. Подобных сайтов в мире — сотни. По моему мнению, все их следует запретить. Они несут зло, побуждая несчастных, отчаявшихся бедолаг к самоубийству. Расписывают конкретно, как все сделать, и всякое такое.

Кликая один мейл за другим, Тарталья согласно кивал, а сам наскоро прочитывал сообщения. Крис вначале поинтересовался у Келли, какой способ самоубийства ее больше всего привлекает, а затем последовала стремительная серия коротких деловитых вопросов-ответов.

Достать снотворное не проблема.

Мне лично идея повеситься не близка…

Провести трубку от выхлопной трубы в салон автомобиля — да, мне кажется, это безболезненный способ уйти. Довольно скоро мы просто как бы уплывем… и все.

Может, стоит поставить фоном красивую музыку? Хотя тогда придется решать какую, а у нас, подозреваю, вкусы разные. Но если сама идея вам по душе, уверен, насчет музыки мы как-то договоримся.

А машина у вас есть? Свою я продал месяца два назад…

Куда бы нам поехать? Мне лично нравится Южный Даунс в графстве Сассекс. Можно и к морю… Или вы предпочитаете остаться в Лондоне?

Я стараюсь не мудрствовать. Как и вы, я хочу только одного — поскорее совершить это.

Похоже, Хаммерсмитский мост был предложен Келли по «сентиментальным причинам», распространяться о которых женщина не пожелала.

Из нагрудного кармана куртки Фуллертон достал трубку и мешочек с табаком.

— Чертовски все странно и непонятно, как думаете? — заметил он, уминая щепотку свежего табака в трубке и раскуривая ее.

Поплывший запах сразу же вызвал в памяти Марка дедушку, его тезку. Тот всю жизнь тоже курил трубку, даже на смертном одре дымил. У него имелись всякие курительные принадлежности, полагающиеся при такой привычке: коллекция прокуренных трубок, чистилки и старомодные деревянные кувшинчики для хранения табака. Теперь все это переехало на каминную полку в кабинет его отца в Эдинбурге. Выкинуть эти вещицы на помойку ни у кого не хватило сердца.

— Вы о чем? — уточнил Тарталья.

— Знаете, я могу понять — человек впадает в такую тоску, что охота ему только одного — убить себя. По-моему, каждый на это имеет право. Но с трудом верится, что для этого требуется компания. Тем более человека, которого он и в глаза не видел.

— Возможно, потенциальный самоубийца опасается, что струсит в самый ответственный момент. Ему требуется моральная поддержка.

— Разве вам не кажется, что тут что-то нечисто? Представьте свидание вслепую. — Фуллертон проткнул воздух обгрызенным черенком трубки. — Ходили когда? Порой получается чертовски неловко. Являетесь вы на условленное место, к вам подходит другая особа. Но она совсем не такая, какой себя описывала. У вас возникает чувство, что вас надули. А случается и того хуже: у вас мгновенно вспыхивает к ней неприязнь. И как поступить? Сказать ей: ах, ошибочка вышла, ступайте-ка себе домой, милочка? Что, если и здесь так получилось?

— Еще хуже, если другой человек совсем не рвется лишить себя жизни, а явился понаблюдать, как умираете вы.

Фуллертон, сражавшийся с трубкой, стараясь раскурить ее, замер. Трубка повисла в воздухе.

— Да это же псих какой-то! — буркнул он с отвращением, мотая головой.

— Ага, вполне согласен. Но не исключено, что именно с таким случаем мы имеем дело, — отозвался Тарталья, изучая последние мейлы Келли к Крису, написанные всего за два дня до инцидента на мосту. Глаз его выхватил несколько предложений:

Могу ли я по-настоящему доверять вам? Откуда мне знать, что вы тот, за кого себя выдаете? Что вы не лжете мне? Простите мою резкость. Я не хочу отталкивать вас, если вы искренни.

Я рассказывала вам, что со мной случилось до нашего знакомства, так что вы понимаете, отчего я так осторожна. В интернете встречаются такие странные люди. Надеюсь, вы — не из таких. Крис — это ваше настоящее имя? А может, вы — Тони и тоже пытаетесь одурачить меня? Пожалуйста, позвоните мне, успокойте. Я действительно хочу сделать это. Я не могу дольше терпеть.

— Крис, Тони… Путаница какая-то, верно? — заметил Фуллертон.

— Наш парень прикрывается разными именами. Сейчас слишком рано делать окончательные выводы. Мне нужно прочитать и другие ее письма.

Фуллертон запыхтел трубкой и выдохнул большое облако дыма:

— Этого я и боялся. За какой период времени?

— Для начала — прошлогодние. Когда вы сумеете их предоставить?

— Займемся сразу же. Но у нас сейчас штат недоукомплектован, и я сумею выделить на это задание всего двоих. А вы не сможете одолжить нам людей?

— У нас тоже, знаете, напряг. Но я переговорю со старшим инспектором Стил. Посмотрим, чем сумеем вам помочь. Во всяком случае, сейчас уже есть крепкие основания для нашего участия в этом расследовании. — Тарталья взглянул на часы. Надо не откладывая позвонить Стил. Через полчаса ему нужно быть в больнице, повидать Трэвора. Заезжать в Барнс времени не остается. А после больницы он договорился — с большой неохотой — встретиться с Фионой. — Что слышно от экспертов?

Фуллертон покачал головой.

— Ладно, позвоню им еще, подгоню. Они знают, что наше расследование первостепенной важности, срочность номер один. Впрочем, сейчас все такие. — Тарталья поднялся, и Фуллертон следом — проводить его до двери. — Что известно о личной жизни Келли Гудхарт?

— Я разговаривал с ее боссом, — ответил Фуллертон. — Он-то и сообщил о ее исчезновении. Очень расстроен, но говорит, что, в общем, не удивлен. По его словам, Келли уже давно находилась в депрессии, он считал, она даже посещает психотерапевта. Понимаете, она вышла замуж за юриста из ее же агентства. На медовый месяц они поехали в Шри-Ланку, и двадцать шестого декабря, в День рождественских подарков, их накрыло цунами. Ее муж погиб, тела так и не нашли. По-видимому, Келли так и не сумела оправиться после его гибели.

Донован потребовался чуть ли не целый день, чтобы отыскать Николу Слейд. За последние два года та несколько раз переезжала и теперь наконец поселилась в Криклвуде, в квартире на первом этаже, которую снимала вдвоем с подругой. Никола как раз вернулась с работы. Работала она в местной начальной школе, временно замещала учителя. Пухленькая, росточком чуть выше Донован, каштановые редкие волосы до плеч, очки; на вид около тридцати. Одета она была в просторный лиловый джемпер и серую расклешенную вельветовую юбку, доходившую до верха ее ботинок на толстой подошве.

Никола предложила Донован чаю с имбирными бисквитами, и они устроились в обшарпанной гостиной, окнами выходившей на цементный пятачок перед домом. Донован уселась на диван, а Никола на большую подушку, брошенную на пол; она скрестила ноги, прикрыв колени юбкой, как ковриком. Комната, декорированная целым лесом растений в горшках, висящих в кашпо из макраме, казалась довольно мрачной; единственным источником света служила одинокая лампочка в центре потолка, упрятанная в японский бумажный абажур.

Когда Донован объяснила ситуацию, Никола заговорила энергично и деловито:

— Разумеется, я помню Мэрион! — Она протянула Донован тарелку с бисквитами и только потом взяла сама и откусила сразу большой кусок. — Мы с ней вместе несколько недель ютились в той убогой квартирешке. И обе никого тогда не знали в Лондоне. Удачно, что мы с ней подружились.

— Вы не знали, что она умерла?

Никола покачала головой:

— Как всегда, виновата только я. В смысле поддержания отношений я безнадежна. После того как я уехала из Илинга, мы раза три встречались. Но потом я снова переехала — в Далидж, поближе к месту работы; тогда я надеялась, что это место останется за мной, но увы… На встречи не хватало времени. Уверена, вы и сами знаете, как оно бывает. В Лондоне очень легко потерять связь, даже с людьми, которые тебе нравятся. Мы изредка звонили друг другу, обменивались рождественскими открытками… Узнав, что Мэрион умерла, я почувствовала себя такой виноватой! — Никола зябко передернула плечами, покрепче прижала руками колени к груди. — Я должна была найти время, чтобы встречаться с ней, — прибавила она после паузы.

— Если вам станет легче, то могу уверить вас: ваши встречи никак не изменили бы хода событий.

— Но вы сказали, вначале все думали, что Мэрион совершила самоубийство.

— Верно. Мы и до сих пор наверняка не знаем, что случилось на самом деле.

— Знаете, Мэрион ни за что не убила бы себя. Я уверена.

— Почему вы так считаете? Ведь и Карен, и мать Мэрион утверждали, что Мэрион находилась в глубокой депрессии.

Никола протестующе замотала головой:

— Да нет же! Вы б тоже в депрессию впали, если б вам пришлось жить с этой жуткой Карен. А что касается матери Мэрион, то вряд ли она разбирает, утро сейчас на улице или ночь. Она, насколько я понимаю, чокнутая в прямом смысле слова. Мне много раз приходилось отвечать на ее звонки, когда Мэрион не бывало дома, и я всегда радовалась — слава богу, она не моя мама.

— Так вы утверждаете, что у Мэрион не было депрессии?

— Послушайте, поначалу в Лондоне всем одиноко. Большинству-то уж точно. — Никола отправила в рот последний ломтик бисквита. — В какой бы депрессии ни находилась Мэрион, она бы ни за что не стала убивать себя. Мэрион была очень религиозной, по-настоящему. Ходила на службы в католическую церковь. Раза два на неделе, а то и чаще. А самоубийство у католиков, так же как и секс до свадьбы, контрацепция и аборты, — смертный грех. Ведь так?

Донован пожала плечами. Ее воспитывали родители-атеисты, и представления о католицизме она имела самые смутные.

— Вот бы священники придерживались таких же воззрений на педофилию. — Никола взяла еще бисквит и обмакнула его в чай. — Лицемеры отпетые!

Донован допила чай и поставила чашку на пол: другого подходящего места не наблюдалось.

— Когда вы в последний раз разговаривали с Мэрион?

— Господи, да сто лет назад! Года два назад, это точно. Я с квартиры на квартиру переезжала и меняла свой сотовый миллион раз. Она наверняка и понятия не имела, где я обитаю. Даже моей мамочке трудновато было отследить мои перемещения.

— Когда вы жили в Илинге, вы ходили куда-нибудь вместе с Мэрион?

— Иногда выбегали выпить в паб за углом. Или в кино выбирались. Но чаще сидели дома и смотрели телик. Или книги читали. У нас обеих с деньгами негусто было, понимаете? Карен дома, слава богу, редко бывала. А мы с Мэрион здорово веселились, кулинарничали. Правда, готовила в основном Мэрион. Мы любили смотреть всякие кулинарные программы и сразу пробовать рецепты — что получится. Мэрион совсем не такая была, как я. Она была настоящей домашней богиней, когда ей того хотелось.

— Вы не помните, у Мэрион были приятели?

— Ну, к завтраку незнакомые типы из ее комнаты не выходили, если вы об этом. Мэрион такое даже в голову бы не пришло. Какие-то случайные поклонники, конечно, водились. Она хорошенькая была, Мэрион. Всякий раз, когда мы ходили куда-то вместе, кто-нибудь да пытался ее клеить. Наверное, и среди клиентов водились желающие. Но это так, всего лишь мои домыслы.

— А особо близкий друг был? — настаивала Донован, помня об Энджеле.

Никола задумалась:

— Крутился один, но все у них происходило как-то странно. Он вовсю ухлестывал за Мэрион. Цветы ей дарил, шоколад. Она говорила, он очень обаятельный и совсем не похож на остальных.

— Как это? — недоуменно глянула Донован.

— Не пытался залезть к ней в трусики на первом же свидании, — усмехнулась Никола.

— А когда она с ним стала встречаться?

— Как раз перед тем, как мне съехать с квартиры.

— Это был клиент?

— Возможно. Утверждать не берусь. Хотя где же еще ей с ним познакомиться?

Донован сделала пометку. Ей не хотелось, чтобы у Николы сложилось впечатление, будто подозреваемый у них уже есть. И чтобы подстраховаться, нужно связаться с агентством Анжелы Графтон и проверить, кто, кроме Энджела, в тот период значился в списке клиентов Мэрион.

— Мэрион ходила куда-нибудь с этим мужчиной?

— Ходила раза два. А может, и больше. Ей, само собой, льстило его внимание, но, помню, как-то она обмолвилась, что он совсем не из ее лиги.

— Что она имела в виду?

— Точно не скажу. Но, понимаете, хотя Мэрион была хорошенькая, и даже очень, у нее напрочь отсутствовала уверенность в себе. Ни малейшей самовлюбленности. Оттого, наверно, она и была такой милой.

— А этого мужчину вы видели?

— Нет. К нам домой он ни разу не заходил. Встречались они всегда где-то на стороне: в пабе или баре. Мне это казалось странным. Я даже строила разные догадки: а не скрывает ли он чего? Ну, типа того, что женат или у него постоянная связь с другой женщиной… что-то в этом роде. Мэрион жарко возражала — нет, ничего подобного быть не может! Но порой она бывала такой невероятно наивной, особенно когда дело касалось мужчин! Хотя она была не из тех, кто сочиняет, и все же сначала я думала: а может, он всего лишь плод ее воображения? Знаете, вроде бойфренда, какого выдумывают себе девчонки-школьницы… Пока сама не увидела его.

— А, так вы его видели? — как можно равнодушнее бросила Донован, стараясь не показать заинтересованности.

— Всего разок. Случайно. Возвращалась домой и тут заметила их. Они стояли на другой стороне улицы, у кинотеатра, что ли. Стояли лицом друг к другу, он держал ее за руки и, неотрывно глядя ей в глаза, что-то говорил. Мне эта сцена показалась романтичной, прям как в кино.

— А он вас заметил?

— О нет! Он был целиком поглощен Мэрион. И она тоже не заметила. Так они были увлечены друг другом. Я тоже подумала, не стоит им мешать. Тут они сели в машину и уехали.

— Описать его можете?

— Очень привлекательный. Какой стильный, эффектный парень, подумала я. И правда, Мэрион совсем не из его лиги. Она, конечно, достаточно красива для любого мужчины, но…

— Ну а рост? Цвет волос?

— Я бы сказала — высокий. Но не забывайте, я-то шла по другой стороне улицы. Волосы темные, довольно длинные, но красиво подстрижены. Надо же, так мне все живо сейчас вспомнилось! Прямо вижу, как он стоит, как смотрит на Мэрион. Улыбается. Улыбка у него такая роскошная! Такая, знаете, ослепительно сверкающая. Идеальная, как на рекламе зубной пасты.

Хотя описание получилось довольно расплывчатое, Энджел под него легко подпадал, и Донован осталась очень довольна собой. Описание также совпадало с показаниями свидетелей, видевших мужчину у церкви Святого Себастьяна. А вдруг ей повезло наткнуться на связующее звено между Мэрион и другими девушками? Вот будет хорошая плюха Стил и Кеннеди! А Тарталья подпрыгнет выше луны!

— Никола, вы уверены, что это тот самый мужчина, про которого вам рассказывала Мэрион?

— О да. Мэрион вернулась домой примерно через полчаса, и я специально у нее спросила. Она ответила: да, тот самый.

— Не знаете, продолжала она с ним встречаться после вашего отъезда?

Сняв очки, Никола подышала на них и принялась полировать подолом юбки:

— Мэрион как будто не желала говорить про него, и у меня сложилось впечатление, что отношения их по какой-то причине сошли на нет. В подробности она не вдавалась.

— А имя у него имелось?

— Дэвид? Саймон? Питер? — Никола снова нацепила очки и задумчиво покачала головой. — Я безнадежна, да? Память как решето. Но она же мне называла… Простое какое-то имя… Не такое мудреное, как сейчас повадились давать детям. Может, всплывет…

— Случайно не знаете, где они познакомились?

— Без понятия. Мэрион, как мне припоминается, насчет этого скрытничала. Будто ей было неловко. Еще и поэтому я сначала сомневалась, что мужчина на самом деле существует.

— А в какую машину они сели?

— Не того человека спрашиваете! — расхохоталась Никола. — Для меня что одна марка, что другая — без разницы. Да и смотрела я только на парня.

— И все-таки — обычная машина или спортивная?

— Боюсь, не сумею сказать.

— Может, фургон?

— Нет, что не фургон — точно. Это-то я определяю.

Интересно, подумала Донован, давно ли у Энджела фургон и имелась ли у него машина два года назад.

— Но мужчину узнать вы сумеете?

Немного поколебавшись, Никола кивнула:

— Если увижу его, то — да, узнаю. Почти наверняка.