Как ни странно, моим знакомством с первой группой горилл на горе Високе (в дальнейшем группой 4) я обязана браконьерам. Два представителя народности батва преследовали дукера с луком и стрелами и, услышав пронзительные крики на склонах Високе, прибежали в лагерь и доложили мне о появлении горилл.

Я последовала за браконьерами и вернулась в лагерь довольная от мысли, что мне удалось выйти на контакт с гориллами в первый же день существования лагеря Карисоке. Когда в тот вечер я села за машинку, чтобы отпечатать сделанные за день заметки, со склонов горы Високе где-то за моей палаткой до меня доносились отчетливые звуки ударов в грудь и голосовые сигналы горилл. Эти звуки исходили из точки, удаленной на километр с лишним от того места, где я встретилась с группой 4. Поскольку гориллы за день проходят не более 400 метров, я поняла, что это; новая группа, ставшая в дальнейшем группой 5.

На следующее утро я поднялась к источнику звуков, услышанных накануне вечером, отыскала след и вышла по нему на поросший густым лесом гребень, поднимающийся над лагерем. Увидев меня, животные немедленно попрятались, за исключением подростка, который взобрался на дерево, постучал себя по груди и, эффектно перескакивая с ветки на ветку, с треском приземлился на низкий кустарник. Я тут же дала ему кличку Икар. Остальные члены группы — как выяснилось позже, их было пятнадцать — удалились метров на шесть-семь от того места, где питались, и принялись украдкой рассматривать меня сквозь заросли. Однако проказник Икар снова полез на дерево и, чтобы покрасоваться передо мной, стал выделывать головокружительные акробатические трюки, а в перерывах с любопытством глазел на первого в его жизни человека, жующего стебли дикого сельдерея.

В первые же полчаса контакта с группой 5 мне удалось насчитать в ней двух серебристоспинных самцов, занявших фланговые позиции для защиты самок и детенышей. Обоих самцов легко было обнаружить и распознать по нестройным крикам. Более пожилого главенствующего самца, издававшего грудные встревоженные звуки «вроаа», я окрестила Бетховеном, а самца помоложе с более пронзительными криками я прозвала Бартоком. Позже я разглядела еще черноспинного самца и не смогла удержаться от соблазна назвать его Брамсом. В поле зрения также мельтешили четыре самки, таскавшие на руках детенышей разного возраста с глазами навыкате. Одна из взрослых особей спокойно уселась под деревом, на котором столь старательно усердствовал Икар. Она бережно прижала детеныша к груди, и по ее виду было ясно, что поведение Икара ее беспокоит. Я была уверена, это мать юного акробата, что подтверждалось сходством черт лица и частыми попытками Икара ее успокоить. Я окрестила самку Эффи, а ее прижатого к груди детеныша с блестящими глазами — Пайпер. Прошло еще полчаса, и гориллы тронулись в путь. Поскольку одним из моих основных правил было не следовать за гориллами, если они решили уйти, я отправилась восвояси, хотя Икар и задержался на некоторое время в кроне дерева.

Процесс привыкания ко мне группы 5 проходил гладко благодаря регулярным контактам. За первый год работы в Карисоке они стали подпускать меня на расстояние пяти-шести метров. Бетховен довольно терпимо относился к остальным двум самцам в группе — Бартоку и Брамсу, — очевидно, потому, что он рассчитывал на их помощь в охране самок и детенышей. Превосходящая всех по рангу самка Эффи с двухлетней дочерью Пайпер и сыном Икаром пяти-шести лет от роду всегда располагалась ближе всех к Бетховену, на лице которого появлялось выражение довольства всякий раз, когда, потакая своим чадам, он позволял им играть на своей мощной серебристой спине. Второй по рангу самкой была Маркиза, явно опасавшаяся Эффи, хотя Пентси, полуторагодовалая дочь Маркизы, свободно играла с Пайпер и Икаром. Пентси страдала от хронической астмы, что сказывалось на ее манере издавать звуки. Зачастую глаза Пентси слезились, а из носа текли обильные выделения, но я никогда не видела, чтобы Маркиза пыталась вытереть ей лицо. Две самки так и не получили имен: я никак не могла различить их, поскольку они все время прятались в зарослях. И наконец, две последние — Лиза и Идано — были окрещены, когда перестали чураться меня и я научилась их распознавать.

Икар способствовал укреплению моих контактов с группой благодаря своему неутомимому любопытству и отваге, побуждавшим его устраивать феерические, зачастую рискованные акробатические представления на самых различных деревьях: от молодых саженцев до мощных старых хагений. Однажды, разучивая новый трюк на недостаточно прочном для его проделок молодом деревце, лопоухий пострел неожиданно для себя вместе с обломанной веткой в руках плюхнулся на землю. Еще не улегся шум от его падения, как воздух сотрясли негодующий рокот и крики Бетховена и Бартока. Оба самца вместе с самками, которые держались у них за спиной, кинулись на меня, как будто я была повинна в падении Икара. Они остановились как вкопанные в трех метрах от меня, увидев, что целый и невредимый Икар полез на другое дерево, не обращая внимания на вызванный им переполох. Шалун олицетворял собой ангельское смирение, но серебристоспинные самцы были напряжены. Воздух наполнился резким запахом страха.

Я разжала взмокшие ладони и отпустила ближайший куст, увидев, как Пайпер, сестра Икара, к моему ужасу, взобралась на сломанное деревце, только что покинутое Икаром. Малютка выдала серию неуклюжих кувырков, поворотов колесом и разных коленцев, а затем похлопала себя по груди. Поймав на себе взгляды горилл и приковав мое внимание, она заважничала еще больше. Еще ни одному канатоходцу не удавалось так завладеть аудиторией. Глаза серебристоспинных самцов переключались с Пайпер на меня и обратно, как будто они ожидали, что я вот-вот брошусь вперед и схвачу Пайпер за руку. Когда наши взгляды встретились, они шумно выразили недовольство. И тут Икар внезапно разрядил нервное напряжение горилл. Он легко вскочил на то же дерево и, затеяв с сестричкой игру в ловилки, подогнал ее к группе обеспокоенных горилл. Все три самца с облегчением принялись бить себя в грудь и сновать в кустах, а потом увели группу в горы.

На склонах гориллы всегда чувствуют себя увереннее, если оказываются выше людей или чужих горилл. Меня никогда не привлекала перспектива приближаться к гориллам снизу, но иногда из-за густых зарослей ничего другого не оставалось. Хорошо помню один случай, когда я подползала к группе 5 снизу, волоча за собой тяжеленный магнитофон «Награ». Приблизившись метров на шесть к группе обезьян, занятых кормежкой, я тихими сигналами предупредила о своем присутствии. Закрепив микрофон на рядом стоящем дереве, я поставила его на землю. Любопытные детеныши и подростки расположились на деревьях и стали сверху рассматривать незнакомые предметы. Узнав меня, они кокетливо засуетились среди молодой поросли вернонии. Звуки, издаваемые кормящимися выше меня взрослыми гориллами, еще скрытыми растительностью, прекратились, как только осмелевшая детвора затеяла рискованные и шумные акробатические игры. Как и следовало ожидать, серебристоспинные самцы в сопровождении самок с истерическими криками бросились в мою сторону и остановились метрах в трех. Из-за оглушительного крика животных стрелка на модулометре магнитофона задергалась как безумная и уперлась в ограничитель шкалы. Я хотела нагнуться и повернуть ручку регулировки громкости, но малейшее мое движение провоцировало возбужденных горилл на новую атаку. Забыв про микрофон, я в отчаянии промолвила: «Мне отсюда не выбраться живой!» Пленка кончилась, а я беспомощно взирала то на взволнованных серебристоспинных самцов, возвышавшихся надо мной, то на бешено вращающуюся пустую бобину у моих ног. Мне удалось выключить магнитофон, когда группа наконец ретировалась. Когда ночью прослушивала пленку в хижине, моя реплика в интервале между двумя взрывами криков горилл прозвучала так неожиданно, что я закатилась от хохота, так как совсем забыла, что произнесла эти слова.

Когда несколько месяцев спустя я провела спектрографический анализ записей, оказалось, что воспринимаемые мною по-разному крики «вроаа» и другие звуки, издаваемые отдельными самцами, иначе выглядят и на фонограмме. Вот почему гориллы узнают друг друга по звукам даже на больших расстояниях.

В 1969 году, то есть на второй год работы в Карисоке, мне и моим сотрудникам еще не удалось полностью изгнать скот из седловины, и группа 5 вынуждена была держаться юго-восточных склонов горы Високе, где глубокие ущелья перемежались крутыми гребнями. Часто, выйдя по следам на край гребня, можно было обнаружить, что гориллы греются на солнце внизу, как самые настоящие пляжники. В таких случаях я старалась держаться как можно незаметнее, чтобы наблюдать естественные взаимоотношения между животными в группе.

В один из редких солнечных дней от группы 5, спрятавшейся в излюбленной густо заросшей котловине, исходило довольное урчание. Я тихо подкралась к краю гребня и, укрывшись в кустах, начала вести наблюдение в бинокль за мирно занятым семейством. Патриарх Бетховен восседал в середине круга загорающих животных — эдакая серебристая громадина вдвое больше окружающих его самок. По приблизительной оценке, вес его составлял около 160 килограммов, а возраст — примерно сорок лет. Серебристая шерсть покрывала его бедра, затылок и плечи, которые из-за проседей соперничали в белизне с поясницей. Помимо крупных размеров и серебристой спины, к другим признакам полового диморфизма относятся ярко выраженный сагиттальный гребень на голове и клыки, полностью отсутствующие у самок.

Бетховен медленно покачнулся в сторону, отвалился на спину, издал довольный вздох и принялся осматривать последнее прибавление в семействе — шестимесячного детеныша Пака. Малыш игриво ползал по животу мамаши Эффи, с лица которой не сходила кривоватая довольная усмешка. Бетховен нежно приподнял Пака за загривок, потряс буйного малыша над собой и начал его ласкать. Пак исчез из виду в массивной руке, которая в конце концов водрузила удивленного малютку обратно на живот Эффи.

Подобную картину, когда серебристоспинный отец любовно возится со своими отпрысками, мне доводилось наблюдать не раз. Столь необычная мягкость и нежность к детенышу со стороны взрослого самца полностью противоречит образу Кинг Конга.

Бетховен, вожак группы 5, обладал исключительными правами на случку с Эффи, Маркизой, Лизой и Идано, самками, либо приобретенными им за несколько лет взаимодействия с другими группами, либо доставшимися в наследство после естественной смерти предыдущего вожака группы. Бетховен терпимо относился к подчиненным ему самцам Бартоку и Брамсу. По сходству черт их лица можно было судить о том, что все они родственники. Однако по достижении половой зрелости более молодые самцы уже не могли оставаться в группе 5, так как у них не было ни малейших шансов на взаимность самок — ведь Эффи, Маркиза, Лиза и Идано безраздельно принадлежали Бетховену.

Впоследствии Барток и Брамс покинули группу 5 и после десяти месяцев блужданий по соседству с группой в радиусе 300 метров превратились в «серебристоспинных одиночек», пустившись в долгие странствия в поисках подходящей территории. В этих блужданиях обоим самцам часто приходилось вступать в контакт с другими группами для приобретения самок, из которых они могли бы составить собственные гаремы и образовать группу.

В 1971 году Барток и Брамс остановили свой выбор на двух четко ограниченных участках по соседству с территорией группы 5: Барток поселился на восточном склоне горы Високе над Слоновым проходом, а Брамс облюбовал себе холмы и часть седловины между горами Високе и Карисимби.

За последние четыре года из руандийцев выросли отличные следопыты, способные прослеживать маршруты основных изучаемых групп, а также серебристоспинных одиночек и окраинных групп, изредка попадавшихся нам в районе Карисоке. Однажды рано утром ко мне подошли два следопыта и, запинаясь от волнения, сообщили, что вышли на след одинокого самца сразу же к югу от лагеря, и повели меня к Млима Моджа, что в переводе означает Первый Холм. Рассматривая ночное гнездо серебристоспинного самца, мы услышали истошные вопли, доносившиеся от подножия холма, где-то в 120 метрах ниже. Мы побежали на крики. Перед нами мелькнул Брамс, убегавший от браконьера с луком и стрелами, поднятыми высоко над головой. Выйдя внизу на след, мы двинулись за Брамсом в точку, где он встретился с браконьером. След гориллы был отмечен окровавленными листьями и жидкими экскрементами, а следы босоногого охотника стали шире, когда он, очевидно, бросился наутек. Вероятнее всего, и тот и другой пытались инстинктивно защищаться — Брамс напал на браконьера, а тот выпустил стрелы в грудь животного.

Около трех часов мы следовали за раненым самцом, который старался уйти как можно дальше от места роковой встречи. Иногда Брамс устраивал привал, оставляя после себя круги пропитанной кровью растительности. Вначале я решила, что он смертельно ранен, но меня успокоили рев, удары в грудь и треск ломающихся веток, исходящие от разъяренного болью животного, давшего волю своему гневу.

В тот же день Брамс достиг нижних склонов горы Карисимби, где мы оставили его в покое, дабы зря не провоцировать и без того растревоженное животное. На следующее утро следопыты обнаружили, что в его пустом ночном гнезде крови мало, а утренние следы вели вверх к горе Карисимби и удалялись от района исследований в Карисоке.

Через год Брамс обзавелся двумя самками из групп, обитавших на Карисимби. Меня страшно интересовало, научила ли Брамса встреча с неизвестным браконьером осторожности перед лицом опасности, которая могла угрожать не только ему самому, но и его подругам и детям.

В июне 1971 года Брамс и Барток покинули группу 5, где, я полагаю, они родились. Через полгода Бетховен присоединил к своему семейству прежде не рожавшую самку из группы 4. Мы прозвали ее Бравадо. Такие самки, как правило, становятся подругами одиноких серебристоспинных самцов или переходят в меньшие группы, потому что ранг самок соответствует тому порядку, в котором они приобретаются серебристоспинными самцами-доминантами. Поэтому меня страшно удивило появление Бравадо в группе 5, где издавна установилась иерархия старых жен Бетховена: Эффи, Маркизы, Лизы и Идано.

За десять месяцев с момента перехода Бравадо в группу 5 ни разу не возникло ощущения, что она является полноправным членом семьи. А в октябре 1971 года настал день, когда Бравадо удалось возобновить свои отношения с родной группой во время двухдневного контакта между группами 4 и 5. Встреча состоялась вблизи лагеря в местности «Гребни контактов». Речь идет о двух гребнях, отделенных друг от друга небольшой лощиной шириной около 30 метров, которая в то время обозначала границу раздела между территориями обеих групп. Группы 4 и 5 должны были неизбежно встретиться в этом месте, где серебристоспинным вожакам каждой группы предоставлялась возможность выяснить отношения и покрасоваться перед чужой группой.

Бетховен был гораздо более опытным вожаком, чем Дядюшка Берт — серебристоспинный патриарх группы 4, и с большой терпимостью относился к самцу помоложе, который вечно ходил с напыщенным видом, бил себя в грудь и ломал ветки деревьев, растущих на его гребне. Спектакли Дядюшки Берта сопровождались длительным улюлюканьем, обычно предшествующим ударам в грудь. Такое улюлюканье, свойственное серебристоспинным вожакам во время контактов между группами, разносилось на целую милю по всему лесу.

В первый день контакта Бетховен реагировал только на некоторые крики Дядюшки Берта, а взрослые самки в группе 5 почти не обращали внимания на выкрутасы молодого самца. Бравадо сразу потянуло к прежней группе, и она перешла к ней через широкую лощину в сопровождении Икара и Пайпер. Оказавшись на противоположной стороне у группы 4, они стали беситься вместе с некоторыми подростками на склоне горы ниже Дядюшки Берта. Хотя прошло десять месяцев с тех пор, как они расстались с Бравадо, было очевидно, что ее хорошо помнили в родной семье. Молодежь обступила ее, они уморительно обнялись и закружили в играх.

К концу дня Дядюшка Берт совершил неосмотрительный поступок — направился на противоположную сторону лощины к Бетховену в сопровождении нестройной группы сородичей, а также Бравадо, Икара и Пайпер. Столь вызывающее поведение неопытного самца не могло остаться без ответа со стороны Бетховена, с негодованием смотревшего на растянувшуюся по лощине процессию. Он намеренно важной походкой спустился к ней, оставив позади остальных членов семейства. Оба вожака приблизились друг к другу на расстояние около метра, остановились и замерли в неловких позах, отведя глаза в сторону. Животные из обеих групп тоже застыли, не произнося ни звука, и чувствовалось, что напряженное состояние вожаков передалось и им.

Вдруг, не выдержав напряжения, Дядюшка Берт встал на ноги, забил себя в грудь и принялся шумно хлопать по растительности, разделяющей его и Бетховена. Этого было вполне достаточно, чтобы вывести из себя старого самца, который до этого был самим воплощением терпимости.

Гневно зарычав, Бетховен ринулся на Дядюшку Берта, и тот с позором удрал вниз вместе со своей группой. Воздух зазвенел от их истерических воплей. Отказавшись от преследования, Бетховен продолжал стоять на месте и презрительным взором провожал пришедших в замешательство членов группы 4. Дядюшка Берт остановился метрах в пятнадцати и, почувствовав себя в относительной безопасности, снова принялся бить себя в грудь, улюлюкать и кидаться из стороны в сторону. Бетховен с показным равнодушием повернулся и гордо прошествовал вверх на гребень, где его поджидало семейство. По пути он дважды останавливался и делал вид, что ест листья чертополоха, которые обрывал без спешки, чтобы не выпускать из виду Дядюшку Берта. За Бетховеном шла его юная дочь Пайпер, тогда как Икар и Бравадо со дна лощины с тоской поглядывали на группу 4.

И тут Дядюшка Берт совершил новую ошибку, решив вернуться к подножию гребня, на котором находилась группа 5, чтобы забрать с собой Бравадо. Разъяренный Бетховен стремглав кинулся вниз и отогнал молодого вожака к обеспокоенным членам группы 4. После пристального взгляда прямо в глаза Дядюшки Берта Бетховен отвернулся и толчками погнал Бравадо и Икара наверх, прочь от группы соперника. Вожак и члены его семейства заурчали и отправились на кормежку. После небольшой передышки группа 4 молчаливо пошла в том же направлении, но ниже по склону.

Учитывая близость места встречи к лагерю, я ожидала, что ночью оба серебристоспинных вожака будут обмениваться улюлюканьем или биением в грудь. Но царившая тишина заставляла думать, что группы разошлись и отправились в глубь своих территорий. Поэтому, когда на следующее утро я вернулась к «Гребням контактов», то была поражена, увидев Дядюшку Берта, усиленно бившего себя в грудь и нерешительно улюлюкающего в процессе разминки перед очередной встречей с Бетховеном.

Полная дурных предчувствий из-за столь вызывающего поведения молодого самца, явно нарушившего протокол, я пошла вверх по ложбине между двумя гребнями и буквально потеряла дар речи, увидев, что Бравадо направляется к группе 4, ведя за собой Икара, Пайпер и маленькую Пентси, дочь Маркизы. На гребне, занятом группой 4, их восторженно встретили молодые ее члены, и все снова принялись бутузить друг друга и кувыркаться.

На высшей точке гребня, метрах в двенадцати над веселящейся молодежью, Дядюшка Берт продолжал усиленно бить себя в грудь, метаться и улюлюкать, но Бетховен словно не замечал его потуг. Едва затихали отголоски одного сеанса, как начинался другой. Прошло около двух часов, и только тогда Бетховен нехотя покинул свой сторожевой пост и с важной молчаливостью зашагал в сторону группы 4, оставив позади своих самок и детенышей. Дядюшка Берт тут же затих. Он забегал вверх и вниз по склону. Его движения были так неестественны и утрированы, что создавалось впечатление, будто кто-то дергал сухожилия его ног, которые выписывали в воздухе несуразные кренделя. Запах, исходящий от обоих самцов, становился все более резким, а ведь меня от них отделяло более 25 метров. Бетховен не спеша добрался вверх по склону до Дядюшки Берта, они оказались лицом к лицу и застыли, широко расставив ноги и вздыбив шерсть, от чего казались еще крупнее.

Через несколько секунд оба самца отвернулись друг от друга и разошлись в стороны, точно заводные солдатики: Бетховен потопал вниз, а Дядюшка Берт — вверх к своей затаившей дыхание группе, к которой примкнула Бравадо. И тут Бетховен вдруг резко повернулся и помчался к группе 4. Он притормозил, когда вся группа с исступленными криками дружно ринулась ему навстречу. Однако Бетховен и не думал отступать, ворвался в гущу налетевших на него членов группы 4 и добрался до Бравадо, которая при его приближении покорно встала на колени. Он схватил молодую самку за загривок и выволок из группы. Спускаясь с гребня, они встретились с другими членами группы 5, и Бетховен властно захрюкал, веля им следовать за ним. Его сородичи повиновались, поджав в страхе губы. Когда они отошли от группы 4 метров на 25, Дядюшка Берт разорвал тишину биением в грудь и улюлюканьем. Бетховен остановился как вкопанный и, повернувшись, бросил на молодого самца угрожающий взгляд, а затем снова погнал свое покорное семейство к подножию холма. Оказавшись на дне лощины, четыре подростка затеяли игру в догонялки, как бы разряжая обстановку. Бетховен спрятался от глаз Дядюшки Берта, обосновавшись в густых зарослях, что является обычным для горилл тактическим приемом в арьергарде.

Через несколько минут Дядюшка Берт необдуманно пошел вниз в сопровождении трех молодых членов своей группы, комически подражавших его смелой походке. Хотя Бетховен сидел в густых кустах, он знал о приближении Дядюшки Берта и не спешил, как бы размышляя, стоит ли связываться с ним напоследок. Потом решил спокойно довести беглецов до группы 5 и тем самым исчерпать конфликт. На следующий день обе группы не выходили за пределы своих территорий и, как обычно бывает после таких напряженных встреч, занялись отдыхом и кормежкой.

Эта встреча между группами была одной из первых, которую мне довелось наблюдать от начала до конца, и представляла собой яркий пример поведения серебристоспинных самцов, избегающих столкновений, которые могут привести к физическим повреждениям. Бетховен, более пожилой и умудренный опытом вожак группы 5, мог без труда расправиться с неопытным Дядюшкой Бертом, вожаком группы 4, и нанести ему серьезные телесные повреждения. Но набор ритуальных взаимных угроз выявил сильнейшего без опасной стычки.

По прошествии многих лет, проведя тысячи часов полевых наблюдений, я пришла к выводу, что столкновения между одинокими самцами или отдельными группами являются причиной 62 % всех ранений, получаемых гориллами обоего пола. Изучив 64 скелета, обнаруженных на шести вулканах области Вирунга, я констатировала, что 74 % черепов несли следы заживших ран, а у 80 % отсутствовали или были сломаны клыки.

Удивительная жизнестойкость горилл, наверное, никогда не перестанет удивлять меня. Ее можно проиллюстрировать примерами двух найденных мной черепов, принадлежавших неизвестным серебристоспинным особям. В надбровной дуге каждого черепа я обнаружила по застрявшему кончику клыка. Судя по наросту костной ткани вокруг пораженного места, укусы обеим жертвам были нанесены в юном возрасте. Находки свидетельствуют о необычайной силе серебристоспинных самцов. В связи с этим возникает вопрос: что — поведение или физическая сила — позволяет гориллам успешно исполнять роль мирных воспитателей, поддерживающих железную дисциплину в лоне семьи?

В августе 1972 года, через одиннадцать месяцев после двухдневной встречи групп 4 и 5, Бравадо родила первого отпрыска — обаятельного малыша Кэрри. Это был шестой детеныш, появившийся в группе 5 с 1967 года. Как и у остальных, отцом Кэрри был Бетховен, единственный половозрелый самец в группе. Я надеялась, что с рождением Кэрри, явившимся неопровержимым свидетельством связи Бравадо с доминирующим серебристоспинным самцом, положение новоиспеченной мамаши в группе улучшится. Однако она по-прежнему опасалась четырех более высокопоставленных самок — Эффи, Маркизы, Лизы и Идано. Наоборот, Бравадо стала даже больше сторониться группы, лишая Кэрри возможности освоиться в ней. Только когда Кэрри исполнилось девять месяцев и он превратился в живого и общительного малыша, Бравадо стала подпускать к нему других детей Бетховена для совместных проказ и игр. Я решила, что затянувшийся период отчуждения Бравадо наконец завершился.

Но произошло неожиданное. В апреле 1973 года, когда Кэрри было десять с небольшим месяцев, один из моих следопытов наткнулся на тело малыша на тропе, по которой группа 5 убегала после встречи с одиноким серебристоспинным самцом. При осмотре трупа я обнаружила десять ран от укусов разной силы. У Кэрри была сломана бедренная кость и перерезана кишка, в результате чего начался перитонит и наступила смерть. Когда я делала обмеры и фотографировала останки, то обнаружила на ладонях обеих рук малыша розовые отпечатки от впившихся в кожу ногтей. Так я впервые столкнулась с детоубийством среди горилл, обитавших на горе Високе.

На следующее утро после обнаружения тела Кэрри мы пошли по следам, и выяснилось, что серебристоспинный самец-одиночка напал на группу 5 во время дневного отдыха. Судя по многочисленным отметинам из жидких экскрементов и крови по пути следования горилл, встреча была довольно бурной. Кэрри бросили в пятистах метрах от места встречи, и группа 5 бежала еще добрых полтора километра, а потом принялась строить примитивные ночные гнезда. Когда мы вышли на контакт с группой, оказалось, что Бетховен, Эффи, Маркиза и Идано были сильно искусаны, скорее всего неизвестным одиночкой.

После смерти Кэрри поведение Бравадо изменилось. Она стала общаться с подростками и детенышами группы. Когда Бравадо пускалась за убегавшими малышами или играючи вступала с ними в борьбу, выражение озабоченности, не сходившее с ее лица в дни материнства, исчезало. Мне трудно было понять такую перемену ее поведения, ведь меня очень расстроила внезапная смерть Кэрри, а Бравадо, против моего ожидания, не выказала ни боли, ни страдания. Мне еще предстояло узнать, что почти любая мать, родившая в первый раз, будет вести себя точно так же, как и Бравадо после гибели Кэрри. Такое поведение объясняется возможностью укрепления уз, связывающих мать с остальными членами семейства в результате трагического происшествия. Вероятно, оно вызвано и внезапным обретением свободы после долгих месяцев ухаживания за детенышем во время кормежки и переходов.

Через два месяца после смерти Кэрри у группы 5 произошел контакт с небольшой окраинной группой, состоявшей, как мы полагали, из одного серебристоспинного самца и одного черноспинного. Дочь Эффи Пайпер и Бравадо, которой тогда исполнилось восемь лет, перешли в новую группу, обитавшую далеко от района исследований на склонах горы Карисимби. Поэтому после июня 1973 года их больше никогда не удавалось опознать однозначно. Мне было очень грустно от расставания с двумя самками, которых я знала с самого детства, а также от мысли, что я никогда не узнаю об их дальнейшей судьбе и под записями Карисоке о них придется подвести черту.

В результате перехода двух самок в другую группу и ухода Бартока и Брамса количество членов группы 5 уменьшилось с пятнадцати в 1967 году, когда я впервые вышла на нее, до десяти в июле 1973 года. За это время в группе родилось еще четыре детеныша. Вскоре после смерти Кэрри произошло еще одно несчастье — скончалась застенчивая стареющая Идано, и группа 5 лишилась еще одной взрослой самки. Незадолго до смерти у нее наблюдались слабость и ухудшение здоровья. В последние дни ее жизни при переходе с места на место Бетховен задавал такой темп, чтобы она не отставала от группы. Он спал рядом с ней в ночь ее смерти. Вскрытие, произведенное в Университете Бутаре, выявило, что она страдала от хронического энтерита, перитонита и плеврита, но непосредственной причиной смерти был инфекционный гепатит. Вскрытие также показало, что у Идано был выкидыш, очевидно во время трагического бегства после смерти Кэрри.

Среди оставшихся в группе 5 взрослых самок — Эффи, Маркизы и Лизы — главенствующая Эффи оставляла впечатление наиболее опытной матери и обладала самым ровным характером из всех горилл, с которыми мне приходилось сталкиваться. Благодаря терпению, твердости характера, сильному материнскому инстинкту и необычайной близости к Бетховену, отцу ее детей, Эффи удалось вырастить своих малышей в высшей степени успешно. Сочетая строгость с лаской, Эффи воспитала в детях чувство любви и спокойствия в период формирования их личности, а также чувство уверенности в себе, которые они сохранили уже будучи взрослыми. Взаимоотношения Эффи с ее тремя отпрысками — Таком (14 месяцев), Паком (55 месяцев) и Икаром (предположительно 11 лет — в 1973 году) — отличались необыкновенной гармонией. Казалось, что эта четверка составляет тесно сплоченную мини-семью в рамках группы 5. Они одинаково вели себя по отношению к другим членам группы и обладали удивительным физическим сходством. Внешне, если не считать разницы по расположению ноздрей, по клочкам седеющей шерсти вокруг шеи, по расходящемуся косоглазию. Последняя особенность, характерная для клана Эффи, никоим образом не сказывалась на остроте зрения.

Второй клан по материнской линии в группе 5 возглавлялся Маркизой, самкой, чей возраст в момент нашего знакомства равнялся двадцати пяти годам. В 1967 году у более пожилой, но не столь плодовитой Маркизы был всего один ребенок, дочь Пентси, которой в то время было около семнадцати месяцев. В январе 1971 года, когда Пентси исполнилось четыре с половиной года, у Маркизы родился тощий мальчонка, названный мной Зизом. Клан Маркизы тоже был отмечен пороком развития — синдактилией, или наследственным сращением двух или более пальцев на руках или ногах. Эта аномалия, очевидно вызванная кровосмешением, наблюдалась и среди горилл из других групп, населявших склоны гор Вирунга. Но, как и косоглазие, она ни в коей мере не стесняла животных.

Зиз явно был маменькиным сынком, но Маркиза редко обращалась с ним столь же искусно, как Эффи со своими детьми. В отличие от отважных отпрысков Эффи Зиз ни на шаг не отставал от Маркизы и закатывал шумные истерики, как только она исчезала из виду хоть на минутку. Когда Зизу шел третий год, он еще сосал грудь и жалобно пищал, если Маркиза пыталась отлучить его от материнского молока.

Лиза, третья самка из оставшихся в группе 5 в 1973 году, занимала низшую ступеньку в табели о рангах. Ее старшей дочери Никки было около семи лет, когда та перешла в другую группу почти одновременно с Бравадо и Пайпер. Никки ушла ночью, и группа 5 бежала целых пять километров от того места, где произошла встреча с одиноким самцом. Внезапный уход Никки оставил Лизу с единственным ребенком, с очаровательнейшей трехлетней Квинс. В отличие от мамы Лизы с ней с удовольствием общались прочие члены группы, особенно во время игр и сеансов ухаживания. У Квинс с раннего детства сильно проявились материнские инстинкты, и ей было дозволено возиться с малышами Эффи и Маркизы. Хотя Квинс была старше Зиза всего на семь месяцев, она всегда проявляла о нем заботу, когда он на короткое время разлучался с Маркизой или ему не позволяли сосать грудь.

Годы наблюдения за детьми показали, что для большинства из них отнятие от груди наносит большую травму на втором году жизни, когда у матери возобновляется регулярный менструальный цикл или она снова забеременела. Не исключено, что затянувшееся кормление Зиза грудью было причиной длительных интервалов между рождением детей. У Маркизы они составляли в среднем пятьдесят два месяца по сравнению с сорока тремя у Эффи, если считать только удачные роды (когда следующий ребенок вынашивался до конца и выживал).

Как и принято у материнских кланов, Маркиза, Пентси и Зиз во время дневного отдыха обычно держались вместе, но где-то с краю, в отличие от клана Эффи, который располагался ближе всех к Бетховену и даже к Лизе.

Пентси стала проводить с матерью меньше времени, когда к концу седьмого года у нее начались регулярные циклы. У взрослых самок припухлости в промежности, вызванные приливом крови, появляются в возрастном интервале от шести лет и пяти месяцев до восьми лет (в среднем в возрасте семи с половиной лет).

В течение двух — пяти первых дней каждого месяца, когда у Пентси начиналась менструация, она становилась наиболее привлекательной для молодых самцов группы, особенно для Икара. Пентси часто приставала к Икару, которому в 1973 году было около одиннадцати лет и он еще был неполовозрелым. Если приставания к Икару происходили в присутствии Бетховена, отца всех подростков и детенышей в группе 5, патриарх, как правило, отгонял их друг от друга, бегая вокруг парочки, похрюкивая или давая оплеухи обоим, а затем сам совокуплялся с Пентси. Икар притворялся, что не обращает внимания на заигрывания Пентси, если поблизости был Бетховен, принимая ее приглашения, когда вожак их не видел.

Как все молодые самки, Пентси в этот период становилась весьма кокетливой и не скрывала своего желания. И в большинстве семейств присутствие менструирующей самки в группе 5 — будь она в подростковом возрасте или половозрелой — приводит к тому, что остальные члены группы проявляют повышенную половую активность, выражающуюся в попытках совокупления между особями одного пола или животными разных возрастов. Между самцами такие попытки наблюдались в два раза чаще, чем среди самок. Если же речь идет о разных возрастах, то чаще всего взрослые самцы пытаются совокупляться с малолетками. Но ни разу не пришлось наблюдать малолеток, пытающихся совокупляться со взрослыми самцами, или самцов с собственными матерями.

По достижении Пентси половой зрелости ее материнские наклонности, более ярко выраженные только у молоденькой Квинс, нашли применение в августе 1974 года, когда у Лизы появился на свет Пабло, лопоухий мальчуган, первый детеныш, родившийся в группе 5 после двухлетнего интервала. Как любая молодая, никогда не рожавшая самка, Пентси привязалась к неугомонному Пабло и искала всяческой возможности «выкрасть» его и поиграть с ним в дочки-матери. Хотя Пентси не особо щадила общительного малыша, Пабло редко возражал, когда его таскали на загривке задом наперед или вниз головой на руках. Лиза спокойно и с интересом следила за ними и в конце концов столь же спокойно забирала сына к себе.

Лиза была добродушной матерью, получавшей огромное удовольствие от проказ маленькой заводной игрушки, которую она произвела на свет. Для Пабло правила существовали лишь для того, чтобы их нарушать, взрослые — для того, чтобы их развлекать, а остальные члены семьи созданы исключительно для его утех. Живость Пабло была заразительной, и его яркая личность, особенно бурно проявлявшаяся в течение первого года жизни, притягивала к нему остальных малолеток группы.

С рождением Пабло статус Лизы в группе заметно повысился, поскольку она стала проводить больше времени рядом с Бетховеном. Новое положение Лизы в семействе благотворно сказалось на ее дочери Квинс, которой к моменту рождения Пабло исполнилось сорок девять месяцев. По сравнению с другими членами группы Квинс больше времени проводила, обхаживая Бетховена, что резко улучшило ее социальное положение и упрочило семейные узы с единокровными братьями и сестрами.

Через полгода после рождения Пабло Бетховен оплодотворил Пентси. Спустя несколько месяцев поведение и личность этой самки в возрасте восьми лет и девяти месяцев претерпели заметные изменения. Она почти прекратила общение с остальными членами группы и проводила время, сидя с краю рядом с матерью Маркизой. Через три месяца после начала беременности Пентси началась менструация у Маркизы, и она зачала от вожака. Она родила в декабре 1975 года, но ее детеныш прожил всего лишь один день. Несмотря на тщательные поиски на территории группы, нам так и не удалось найти его тело.

Первый отпрыск Пентси, внук Маркизы по имени Банджо, родился в октябре 1975 года. Внешне детеныш выглядел вполне здоровым, хотя хныкал и скулил не в пример больше, чем остальные новорожденные. Отсутствие материнского опыта у Пентси проявлялось в неумении обращаться с ребенком. Новые обязанности, которые легли на ее плечи, казалось, приводили самку в замешательство и расстройство.

Банджо было три месяца, когда Маркиза по неизвестным причинам потеряла своего однодневного ребенка. Тогда Маркиза стала искать близости с Пентси, для которой поддержка матери оказалась как нельзя кстати при ее антагонистических отношениях с кланом Эффи. Ссоры возникали все чаще, вероятно, потому, что Эффи в пятый раз понесла от Бетховена. Главенствующая самка все чаще проявляла нетерпимость к попыткам Маркизы и Пентси полностью завладеть вниманием Бетховена.

Усилившиеся трения внутри группы стали явными после грубой стычки между группой 5 и неизвестной окраинной группой в апреле 1976 года. Место их встречи было залито кровью, и повсюду виднелись клочья шерсти серебристоспинных самцов, лужи жидких экскрементов и множество поломанных веток. Следуя за убегавшей группой, я вышла на нее и с ужасом обнаружила, что у Бетховена где-то возле локтя торчала правая плечевая кость, окруженная обнаженными связками и соединительной тканью. Икар, которому в то время было четырнадцать лет, помогал отцу в ожесточенной схватке, поскольку я насчитала у него восемь ран от укусов на руках и голове.

Бетховен, которому, по моим подсчетам, должно было быть около сорока семи лет, попадал во все большую зависимость от Икара, помогавшего ему в стычках с другими группами или одинокими серебристоспинными самцами. Поскольку Икар становился половозрелым, он начал искать встреч с другими группами, возможными источниками молодой самки для него. Что касается Бетховена, то его гарем сформировался уже давно, и его совсем не интересовали чужие группы. Объединение сил отца и сына было оптимальным как для стареющего Бетховена, который явно нуждался в поддержке, так и для Икара, который таким образом приобретал ценный опыт встреч с чужаками. Однако благодаря тесным родственным узам Бетховен все же сохранял главенство над Икаром.

Несколько недель после кровавой стычки Бетховен с Икаром отлеживались, склонив головы друг к другу во время долгих дневных привалов, и урчали, как бы выражая друг другу сочувствие по поводу полученных ранений. У сына раны зажили гораздо быстрее, и Икару вскоре надоели эти долгие передышки, в которых столь нуждался Бетховен. Молодой серебристоспинный самец в сопровождении части членов группы 5 часто отходил в сторону от дневных гнезд метров на тридцать на кормежку. Бетховен оставался один и сидел, склонив набок голову и прислушиваясь к звукам, издаваемым его сородичами, как старик, прильнувший ухом к радиоприемнику с севшими батарейками. Иногда, вспомнив о своей роли вожака и семейного арбитра, он вставал и подходил к группе. Конечно, если бы Икар вынашивал какие-либо мысли о насильственном захвате власти в группе, шестимесячный период выздоравливания отца представлял для этого идеальные возможности.

Пока Бетховен поправлялся, случалось, что Икару кружил голову его повысившийся престиж в группе, и он начинал дико скакать среди самок. Пентси была излюбленной мишенью провокационных выходок Икара каждый раз, когда Бетховен оставался в одиночестве у дневных гнезд. Маркиза помогала Пентси защищать ее беспомощного малютку Банджо от наскоков и угроз Икара, Эффи и ее двух отпрысков по имени Пак и Так. Совместными усилиями Пентси и Маркиза успешно снижали напряженность в группе, держась метрах в тридцати от других ее членов, и прежде всего от Икара. Маркиза была единственным членом группы 5, не состоящим в кровном родстве с Икаром, единоутробным братом Пентси. Не исключено, что на Пентси переносилось отношение Икара к Маркизе, которую тот не смел трогать из-за ее давней связи с Бетховеном.

К тому времени, когда Банджо исполнилось шесть месяцев, Пентси превратилась в опытную мамашу и умело таскала его на руках, прижимая к груди и защищая от осатаневшего Икара. В большинстве случаев матери носят своих детей на брюхе примерно до четырехмесячного возраста, а потом предпочитают таскать их на спине. Из-за нападений на Пентси было понятно, почему она таскала Банджо спереди — он был менее заметен. Поэтому, когда я однажды не разглядела Банджо, меня это не обеспокоило. К тому же Пентси была частично скрыта зарослями, где она питалась вместе с Маркизой в удалении от остальной группы. Но через три дня стало очевидно, что Банджо исчез — Пентси вела себя столь же бесшабашно, как три года тому назад Бравадо после смерти Кэрри.

Мы с африканцами предприняли тщательные поиски пропавшего малыша — это было равноценно поискам иголки в стоге сена. Ночь за ночью мы возвращались в лагерь ни с чем, хотя каждый из нас ежедневно прочесывал территорию площадью в квадратный километр в непосредственной близости от того места, где группа находилась на протяжении семи дней и после исчезновения Банджо. Нам встречались только признаки стычек между группами в виде сломанных веток и жидких экскрементов. Но мы не обнаружили никаких следов, ведущих на территорию группы 5, свидетельствующих о возможной встрече с иной группой.

Чтобы не оставить нерешенной тайну исчезновения еще одного детеныша, как в случае сына Маркизы, я решила собрать экскременты горилл из ночных гнезд за целую неделю. Банджо не мог исчезнуть без следа, а я пока не обращала внимания на экскременты. Меня бросало в дрожь от мысли, что гориллы могли заниматься каннибализмом, хотя подобное отмечалось среди живущих на воле шимпанзе. К тому времени я уже работала с группой 5 девять лет и могла безошибочно опознать обитателя ночного гнезда по экскрементам, конструкции гнезда и его положению относительно соседних гнезд.

Мы притащили в лагерь рюкзаки, наполненные пометом в мешочках с бирками, где были указаны все данные и дата отбора проб. Затем приступили к трудоемкому процессу промывания через сито каждой кучки в ручье Кэмп-Крик. На эту кропотливую работу в поисках ключа к разгадке таинственного исчезновения Банджо мы потратили не один день. И только через неделю нам стали попадаться мельчайшие остатки костей и зубов в помете из ночных гнезд Эффи и ее восьмилетней дочери Пак. Правда, количество найденных остатков костей и зубов составляло ничтожную долю скелета детеныша гориллы. Наша работа осложнилась тем, что мы обнаружили волоски детской шерсти только в помете Эффи и Пак, у которых в то время не было детенышей.

В дальнейших попытках разгадать тайну пропажи малыша, который был слишком молод, чтобы выжить без матери, мы собрали весь помет с троп, исхоженных гориллами за семь дней до и после исчезновения Банджо. Более тщательное просеивание с промывкой в Кэмп-Крик позволило собрать дополнительные останки. К сожалению, помет с троп труднее отнести к тому или иному животному, нежели экскременты из гнезд, но яблоки с кусочками скелета были похожи на те, что мы взяли из гнезд Эффи и Пак. Когда все пробы были просеяны и промыты, у нас оказалось в общей сложности сто тридцать три кусочка костей и зубов, которые, если их сложить, едва бы составили мизинец детеныша. Столь малое количество обломков не могло дать ответа на вопрос, куда делась остальная часть тела, и поэтому нельзя с уверенностью утверждать, что Банджо оказался жертвой каннибализма. Хотя я до сих пор не исключаю такую возможность. Максимальное количество остатков костей и зубов в экскрементах из гнезд и с троп пришлось на первые два дня после пропажи Банджо. Этого я тоже не могу объяснить.

За долгие годы изучения живущих на воле горилл нередко приходилось прибегать к анализу их помета. Один из студентов, прибывших на стажировку в Карисоке, провел около шестнадцати месяцев, разглядывая в микроскоп сотни проб, взятых с доброй тысячи яблок, и не нашел ничего, хотя бы отдаленно напоминающего кости или зубы. Но не слишком ли странное совпадение, что стоило Банджо исчезнуть, как в помете двух членов группы появились кусочки костей? При очередном исчезновении детеныша следует немедленно приступить к промыванию помета. Только тогда можно дать положительный ответ на вопрос о каннибализме горилл.

Через три дня после пропажи Банджо моя печаль по поводу утраты детеныша немного развеялась, когда располневшая Эффи с сильно увеличенными сосками родила. Это произошло 1 апреля 1976 года. Очаровательнейшая Поппи родилась через сорок семь месяцев после сестры Так и таким образом Эффи стала единственной самкой, имеющей одновременно четырех детенышей в группе (старшая дочь Пайпер покинула группу 5 тремя годами раньше).

По сравнению с проказником Пабло, сыном Лизы, которому в то время исполнилось двадцать месяцев, Поппи была просто красавицей с огромными нежными темно-карими глазами, обрамленными длинными тонкими ресницами. Характерное для Эффи и ее потомства косоглазие в данном случае проявилось в гораздо меньшей степени.

Дети Эффи с раннего возраста отличались индивидуальностью и самобытностью. Каждый из них обладал развитым чувством любопытства к окружающей природе во всем ее объеме, а также к необычным предметам, таким, как объективы, термосы и прочие принадлежности, которые я брала с собой. Их интерес к подобным предметам облегчал наблюдение за поведением детенышей, потому что животные в таких случаях оставались в поле зрения наблюдателя, а не прятались за густой завесой растительности. В мои намерения не входило снабжать их игрушками, ибо они могли повлиять на естественные повадки горилл и взаимоотношения друг с другом. Тем не менее часто случалось, что меня окружало слишком много нетерпеливых юнцов, и я просто не успевала уберечь свои вещи от их проворных рук.

На небольшом участке территории группы 5 росла роща деревьев, приносящих твердые плоды, похожие на грейпфруты. Местное население называло дерево мтанга-танга. Их обожают слоны, объедающиеся ими до опьянения, но мне ни разу не доводилось видеть, чтобы их поедали гориллы. Однако детеныши Эффи не раз карабкались на самый верх этих деревьев и сбрасывали плоды на землю исключительно из баловства. Пак в детском возрасте часто пользовался плодами мтанга-танга, приняв демонстрационную позу и зажав зубами стебель, малыш ударял плодом себя в грудь. В результате возникали резонирующие гулкие звуки, которые мне не удавалось воспроизвести, как я ни старалась. Детеныши из группы 5 использовали эти плоды в качестве мяча и нередко играли ими в футбол или бейсбол.

Дневные периоды отдыха группы 5 были затяжными, пока у Бетховена полностью не зажила рука. Казалось, что вожак никак не отоспится. Ежедневно он спал по нескольку часов с открытым ртом, громко всхрапывая. Его короткие ноги подергивались во сне. Мускулы на лице приходили в движение всякий раз, как доносились далекие посторонние звуки, например людская речь. Когда пошел третий месяц его болезни, некоторые из молодых животных, особенно Пак, стали проявлять беспокойство.

Пак вел себя более или менее нормально в компании Эффи и младших сестер Так и Поппи, но во время долгого дневного отдыха он первый начинал показывать, что страдает от скуки. Демонстративно водил указательным пальцем вверх и вниз по руке или, зевая, поглядывал по сторонам в поисках развлечения. Одним из таких развлечений были жужжащие вокруг него мухи. Он сосредоточивался, привставал, взмахивал рукой, и, если делал это достаточно проворно, муха оказывалась у него в кулаке. Его и без того косые глаза совсем сходились к переносице, когда он пытался разглядеть муху, вьющуюся в нескольких сантиметрах от лица. Затем, зажав муху указательным и большим пальцами, он начинал разрывать ее на мелкие кусочки, внимательно их разглядывая и выбрасывая. Чем дольше длился процесс расчленения, тем сосредоточеннее становилось лицо Пака — у него отвисала нижняя губа, и он все больше походил на шимпанзе, а не на гориллу. Когда от мухи ничего не оставалось, он поджимал недовольно губы и начинал искать другие развлечения.

И частенько принимался потрошить мой рюкзак, извлекая фотоаппарат, объективы и бинокль. Когда эти предметы попадали в руки Пака, это сообразительное создание смотрело сквозь них или на свое отражение в стеклах. В бинокль он смотрел с обратной стороны, потому что только так он мог приставить его к широко посаженным глазам. По его реакции на увиденное я была уверена, что он смотрел именно в бинокль, а не просто подражал людям. Он шевелил пальцами прямо перед биноклем, а затем быстро отводил его в сторону и внимательно рассматривал их, как бы желая убедиться, что пальцы действительно принадлежат ему. Его удивление по поводу искажения рассматриваемых в бинокль окружающих предметов являло собой умиляющее и комичное зрелище.

Пак придумал игру в адмирала Нельсона, во время которой он вертел 300-миллиметровый объектив на манер подзорной трубы как бы в поисках земли и направлял его на удаленные деревья или на других членов группы. Многим из них было странно видеть, как их сородич обращается с таким сложным инструментом. Пак также изображал Марию Кюри, направляя все тот же 300-миллиметровый объектив в землю и внимательно разглядывая траву.

Некоторые из моих вещей стоили довольно дорого, но Пак обращался с ними крайне бережно и ревностно защищал их от посягательств других горилл. Иногда группа уходила на кормежку до того, как Пак пресытился изучением окружающих предметов. Скоро я перестала паниковать при виде того, как дорогой объектив или бинокль утаскивается в заросли. Правда, после ухода животных я всегда чувствовала себя дура дурой, ползая на коленях в поисках брошенного предмета.

Однажды во время длительного дневного отдыха, незадолго до полного выздоровления Бетховена, у меня появилась прекрасная возможность отснять отдыхающих животных с близкого расстояния. Я не отдала фотоаппарат Паку, хотя он минут десять настойчиво дергал за ремешок свисающего с шеи «Никона». Потом с недовольной миной бросил свои попытки и, отойдя на несколько метров, принялся строить себе дневное гнездо, демонстративно прибивая руками траву к земле и всем своим видом показывая, что от этой работы его просто воротит. Затем небрежно плюхнулся в кое-как сложенное гнездо, и, в то время как остальные животные преспокойно отдыхали, он битый час кривлялся и скалил зубы. Чтобы успокоить недовольного подростка, я нарушила правило не давать гориллам посторонних предметов и сунула ему в руки номер журнала «Нэшнл джиогрэфик». Меня поразило проворство, с каким Пак начал перелистывать страницы, с интересом рассматривая крупные фотографии с лицами. При этом он не издавал никаких звуков и нельзя было понять, доволен он или нет, но скука, во всяком случае, отлетела прочь.

Через полчаса он положил журнал на землю, а группа направилась на кормежку. Пак тут же вскочил, подбежал ко мне и стал обеими руками хлопать меня по плечам, как будто все это время только и ждал, когда ему представится возможность сорвать на мне свое дурное настроение, охватившее его во время отдыха. Бетховен — я его видела — захрюкал от неудовольствия из-за громкого шума, вызванного шлепками Пака по моему пластиковому дождевику. Услышав призывы папаши к порядку, Пак на минутку прекратил свое занятие, а потом привстал и снова возобновил его с большим усердием. Бетховен не выдержал. Он подбежал к нам, недовольно хрюкая, и остановился около меня — я успела лечь навзничь. Насупив брови и поджав губы, Бетховен уставился на Пака, который спрятался позади меня. Вожак группы стоял молча до тех пор, пока Пак смиренно не пополз вниз по склону с обиженным выражением лица.

Восстановив тишину и порядок, Бетховен раздвинул толпу окруживших нас зрителей и увлек их за собой на кормежку. Я же не шевелясь пролежала несколько минут и, когда приподнялась, чтобы оглянуться по сторонам, к величайшему изумлению, заметила сидящего поодаль и мастурбирующего Пака. Голова гориллы была закинута назад, глаза в экстазе — закрыты. Он с ухмылкой на устах поглаживал себя указательным пальцем правой руки в промежности. Минуты две наслаждался Пак, затем замер, привел себя в порядок и побежал вслед за остальными животными. Думая, что Пак ушел насовсем, я начала подбирать раскиданные вещи и укладывать их в рюкзак. Неожиданно Пак вернулся. Остановился как вкопанный рядом со мной, встал на обе ноги, подумал, дать ли мне еще одну оплеуху напоследок, и снова побежал за группой.

Этот эпизод мне запомнился надолго. В первый и последний раз за все время наблюдений мне довелось видеть на воле мастурбирующего гориллу. В результате этого акта Пак получил удовлетворение, хотя мастурбация — не совсем обычный способ отыграться за полученное от Бетховена дисциплинарное взыскание. Особенностью этой встречи было еще и то, что Пак обижался на меня еще целых два часа. Такой длительный промежуток времени был сам по себе примечательным, и меня заинтересовало, как долго гориллы, живущие в группе, могут таить друг на друга обиду после ссор или мелких дрязг.

В отличие от Пака, детеныша Эффи, добродушная шестилетняя дочь Лизы, Квинс, была крайне огорчена ужасной раной на руке Бетховена. Квинс, которая наиболее усердно ухаживала за отцом, ни разу не чистила его шерсть за полугодовой период его выздоровления. Но она подолгу сидела рядом с Бетховеном и с тревогой заглядывала ему в глаза, как бы пытаясь утешить его своим присутствием.

Лиза, занимавшая более низкую ступеньку в иерархии семейства, и ее дети Квинс и Пабло стали проводить рядом с Бетховеном больше времени, очевидно, благодаря сильной привязанности Квинс к отцу, а также его терпимости к младшему сыну Пабло, нашедшему в добрейшем вожаке группы крепкую опору. Как только Бетховен окончательно выздоровел, выражение беспокойства исчезло с лица Квинс и она снова принялась холить массивное тело отца. Мне часто приходилось наблюдать, как она сидела рядом с отцом и с обожанием смотрела на него, словно ожидающий ласки щенок. Всякий раз, когда она встречала на себе ответный взор Бетховена, ее охватывала заметная дрожь. Однажды в конце длительного дневного отдыха Квинс подбежала к отцу после игр и развлечений с другими членами группы. Как только она уселась рядом с Бетховеном и уставилась ему в лицо, он выдал серию урчаний, давая понять, что проголодался. Остальные члены семейства стали издавать такие же звуки, слившиеся в хор, где ведущие партии исполнялись Квинс и Бетховеном. Со стороны могло показаться, что ворчит стая гончих, а не стадо горилл.

Квинс также уделяла много внимания младшему брату Пабло. Озорной малыш нуждался в постоянном присмотре со стороны Квинс и Лизы, вменивших себе в обязанность снимать вечного искателя приключений Пабло с колен, голов или спин работников исследовательского центра, включая меня.

В один из солнечных дней после плодотворных наблюдений за группой 5 — Пабло к этому времени было почти два с половиной года — гориллы собрались идти на кормежку. Упрямый Пабло заартачился и решил остаться. Он, как котенок, поудобнее устроился у меня на коленях и наотрез отказывался сдвинуться с места, хотя к нам подошла Лиза и стала властно похрюкивать на нас обоих. Надеясь, что я выгляжу столь же беспомощно, как и чувствовала себя в тот момент, я откинулась назад, чтобы Лиза забрала своего строптивого мальца и удалилась. Захрюкав еще громче, Лиза схватила Пабло за руку и потащила к себе. Тот захрюкал в ответ и отчаянно вцепился свободной рукой в мою куртку, еще более осложнив обстановку. Тогда я тоже хрюкнула на Пабло, оторвала его пальцы от куртки и подтолкнула к матери. Когда Лиза усадила его на спину, Пабло обернулся и с укором смотрел на меня, пока они не исчезли за поворотом.

Как и большинство подростков, Пабло был неисправимым похитителем перчаток. Однажды он схватил лежавшую рядом перчатку, которую я не успела спрятать и, довольный добычей, побежал к Бетховену; размахивая ею, швырнул на колени патриарха, и она приземлилась с громким шлепком. Старый самец вскочил с криками ужаса, а окружавшие его гориллы разбежались от страха. Только когда животные убедились в отсутствии опасности, они успокоились и расселись неподалеку, продолжая вопросительно смотреть на вожака. Сконфуженный Бетховен вернулся на место и сделал вид, что перчатка его нисколько не интересует.

Когда озорство Пабло выходило за разумные пределы, мне приходилось оборачиваться осьминогом, чтобы сохранить содержимое рюкзака или записи. Однажды вечером после трехчасового контакта с группой я положила на землю блокнот, куда занесла результаты наблюдений за день. Довольная проделанной работой, я только было собралась упаковывать фотоаппарат, как подскочил Пабло и схватил блокнот. Я поползла за ним, но негодник подбежал к Бетховену, уселся рядом с ним и стал одну за другой вырывать страницы с записями. Я беспомощно наблюдала, как он разжевывает каждую страницу в кашицу под скептическими взглядами мамы Лизы и папы Бетховена. В надежде спасти хоть что-нибудь от блокнота я на следующее утро обшарила ночное гнездо Пабло, роясь в его помете, но мои попытки оказались тщетными. В ученом мире он бы по праву прослыл похитителем научных данных.

Пабло, на которого никто не мог найти управу, часто вовлекал других детенышей группы 5 в игры, доходящие порой до драки, как правило, в непосредственной близости к Бетховену. Одним из лучших партнеров в этих играх была Так. Будучи на двадцать семь месяцев взрослее Пабло, его старшая сестра на себе испытывала реакцию негодующего Бетховена, вдруг разбуженного ударами маленьких ручонок и ножек. В такие моменты Пабло, воплощение невинности, оставался в стороне, а Бетховен, серебристоспинная громада, хватал Так за что попало и прикусывал своими огромными клыками, правда не причиняя боли и недовольно похрюкивая.

Оказавшись в положении козла отпущения, Так реагировала, как любой человеческий ребенок, с которым поступили несправедливо. Ее лицо складывалось в гармошку, и она принималась жалобно плакать. Если хныканье затягивалось или становилось громким, Бетховен поворачивал в ее сторону голову и громко клацал зубами, широко раскрывая и резко закрывая рот, и Так неслась к Эффи за утешением, а потом начинала приводить себя в порядок. Таким способом Так как бы пыталась разрешить внутренний конфликт и походила на людей, которые в трудный момент почесывают затылок.

В середине 1976 года, когда Бетховен полностью оправился после серьезного ранения, он вдруг стал так озорничать, будто с цепи сорвался. Казалось, он выработал новую тактику — сначала делал вид, что не замечает меня, потом, подойдя поближе, начинал бить себя в грудь, бросать на меня охапки травы, топал ногами и даже катался по земле, с лукавой улыбкой резко поднимая ноги вверх. Столь недостойное поведение стало как бы выражением радости по поводу выхода из состояния полугодовой вынужденной неподвижности. Временами у меня возникали сомнения, выживет Бетховен или нет, особенно когда из раны обильно сочился гной, привлекавший тучи насекомых. Поскольку рана находилась у самого локтя, Бетховен не мог вылизывать ее, что затянуло период ее заживления. Возвращение в строй старого самца лишний раз доказало необычайную жизнеспособность горилл.

Патриарха группы снова окружили жены и дети, тогда как Икар, достигший возраста четырнадцати с половиной лет, взял на себя обязанности сторожа группы. Однажды, выходя на контакт с группой 5, я взглянула на высокую хагению с пышной кроной и увидела Икара, спокойно следившего, как я ползу на карачках, оставив позади следопыта. До группы было метров двадцать. Икар походил на огромного серебристого панду, разлегшегося на ветви, с которой, покачиваясь, свешивались две худосочные ноги. Когда я очутилась у дерева, он соскользнул с него, как толстый пожарник, уставился на меня и тут же приступил к строительству похожего на ванну дневного гнезда на пол-пути между мной и группой. Когда он задремал, мне оставалось лишь сидеть на месте, ибо я не могла обмануть его доверия. В то время, когда молодой самец спал, я разглядела множество шрамов и заживающих ран, испещривших его массивную голову. Все они свидетельствовали о бесчисленных стычках со взрослыми самцами из других групп.

Пока я сидела в бездействии, оставшийся позади следопыт случайно наступил на ветку. Раздался едва слышный хруст, но Икар мгновенно проснулся, глянул в сторону звука, вылез из гнезда и бесшумно, как кошка, пошел в направлении хруста. Я поразилась чуткости его сна. Повезло, что Немейе не уступал Икару в бдительности. Сообразив, что к нему приближаются, молодой следопыт быстро отполз в сторону, пока Икар не успел наброситься на него.

С момента смерти Банджо прошло около четырех месяцев. Судя по активности любовных утех Икара с Пентси, мне казалось, что он достиг половой зрелости. Бетховен уже остыл к Пентси и не мешал своим отпрыскам. К тому же у Маркизы снова началась менструация, и Бетховен проникся к ней большим интересом.

Хотя я об этом не догадывалась, мать и дочь понесли почти одновременно — Пентси от единокровки Икара, а Маркиза от Бетховена. Забеременев, Маркиза стала держаться с краю группы 5, а Пентси — проводить больше времени вблизи клана Эффи. Каждый раз, приближаясь к Икару или к мачехе, Пентси давала знать о себе негромким урчанием, но избегала физического контакта с Эффи и ее детенышами.

Однажды во время длительного дневного отдыха мне удалось увидеть от начала и до конца весь ритуал сближения Пентси с Икаром, отдыхавшим рядом с матерью и сестрами. Пентси улеглась рядом с молодым самцом и принялась гладить его по спине и голове тыльной стороной правой руки. В ответ Икар протянул руку и стал нежно поглаживать шерсть на ее руке, а на его лице появилось выражение живого интереса. Через некоторое время он приподнялся, уселся и пристально уставился в глаза Пентси, вопросительно сморщив лоб и растянув губы в неуверенной улыбке. Потом сладострастно задрожав, он притянул ее к себе за зад и слился с ней. Любовники глубоко вздыхали и нежно урчали, будто мурлыкая. Они совершенно забыли об Эффи, и о ее любопытных отпрысках, ну и, конечно, обо мне.

По мере того как приближались роды Маркизы и Пентси, группа 5 стала передвигаться медленнее, чтобы обе самки могли насытиться. За три месяца до родов Маркиза постоянно шла замыкающей в группе и всегда оказывалась первым членом семьи, с которым я сталкивалась при выходе на нее. Если Маркиза теряла группу из виду, мое присутствие казалось ей угрожающим, и она начинала кричать или бить себя в грудь, встав во весь рост. В ее положении бить себя в грудь было нелегким делом. Всякий раз, когда ее кулаки попадали в верхнюю часть брюха, мне казалось, что из ее необъятного чрева тут же выскочат пять близнецов. И я никак не могла отделаться от мысли, что, привяжи ее за ногу ниточкой и как следует дунь, она взовьется в воздух, словно огромный мохнатый шар, наполненный гелием.

Как-то в непогожий день в декабре 1976 года группу замыкала не Маркиза, а Пентси. Я очень расстроилась, увидев, что правая сторона ее лица была основательно повреждена. Правый глаз затек и не открывался, и из него, как и из носа, сочилась густая слизь. Вернувшись по тропе, я не заметила следов встречи с другой группой или одинокими самцами. По-видимому, Пентси вновь стала жертвой агрессии внутри группы, скорее всего, со стороны Эффи и ее старших отпрысков. Последующие два с половиной месяца Пентси проводила в одиночку поодаль от группы и часто сидела сгорбившись, обхватив себя руками и упершись подбородком в грудь.

К концу февраля 1977 года меня крайне беспокоили состояние здоровья Пентси и невероятная раздутость Маркизы. Я не сомневалась, что Пентси погибнет, а Маркиза родит близнецов. Вечером 27 февраля 1977 года Маркиза родила хрупкого малыша, которого мы позже назвали Шинда, что на местном наречии означает «превозмогающий». А тремя днями позже Пентси ночью родила крупную рыжевато-коричневую девочку Мураху, нареченную в честь недавно пробудившегося вулкана в Заире. Маркиза во второй раз стала бабушкой.

Трудно было себе представить более разительный контраст между двумя малышами — дядей Шиндой и его племянницей Мурахой. Когда я впервые увидела Шинду, он висел, прилипнув, как головастик, к брюху Маркизы, кожица его была розоватой, и на ней кое-где торчали кустики короткой блестящей черной шерсти. Единственной общей для обоих детенышей чертой был похожий пятачок на месте носа, торчащий, как у поросенка. К концу первого месяца их жизни Мураха уже оглядывалась по сторонам, и ее осмысленный взгляд останавливался на цветах и движущихся предметах, чего не наблюдалось у ее малолетнего дядюшки.

Родив почти одновременно, Маркиза и Пентси сплотились в дружную оборонительную ячейку, эффективно отстаивавшую свои позиции, особенно когда на подмогу являлись папаши — Бетховен и Икар. Впервые я почувствовала, что в случае возникновения семейных распрей они в полной безопасности. Меня также обрадовало быстрое выздоровление Пентси после рождения Мурахи.

В результате появления на свет двух малышей Лиза снова была отодвинута на второй план. Пабло приближался к трехлетнему возрасту, и у Лизы могли возобновиться менструальные циклы; однако Бетховен игнорировал ее, а другие мамаши с трудом выносили шумного Пабло. Для Пабло Мураха и Шинда были прежде всего новыми игрушками, которые следовало изучить. Его бесцеремонные посягательства на малышей вызывали серию недовольных хрюканий, привлекавших внимание Икара или Бетховена, а то и обоих сразу, и те, присоединившись к хрюканью матерей, наводили порядок.

Теперь уже никто не «защищал» Пабло, когда он заигрывал со мной или другими наблюдателями. Наоборот, казалось, что группа будет только благодарна, если я засуну его в рюкзак и унесу в лагерь, где буду держать, пока он не станет вести себя как следует.

Неугомонность юркого Пабло в сочетании с цепкостью его рук и ног делала малыша совершенно неуправляемым. Его крошечные, но острые как бритва зубы насквозь прокусывали джинсы и нижнее белье. Я с трудом сдерживалась, чтобы не дергаться от его игривых и болезненных укусов и не тревожить находящихся рядом животных, обычно пугающихся неожиданных телодвижений. Наконец я выяснила, что, если Пабло исподтишка ущипнуть, он мгновенно разжимает зубы. Недовольный озорник, с укором глядя на меня, начинает потирать ущипленное место. Для поддержания спокойствия в группе я предпочитала незаметные щипки более явному вздрагиванию.

Пабло еще не исполнилось и трех лет, как он стал проявлять живой интерес к половой жизни животных в группе. Он часто пытался рассматривать половые члены старших самцов, но в таких случаях Бетховен, Икар и Зиз обычно отпихивали его от себя. Многочисленные заигрывания с Поппи, которая была на двадцать месяцев моложе его, закончились тем, что он однажды прильнул к ней сзади. Такие игры вызывали у Пабло эрекцию, и он ложился на спину с загадочной улыбкой и начинал играть с внезапно появившейся игрушкой. Если в этот момент рядом оказывалась Поппи, она с интересом наблюдала за Пабло и иногда пробовала сей диковинный плод на язык.

После родов Маркизы и Пентси Эффи, как и Лиза, тоже сократила время пребывания рядом с Бетховеном. Отходя в сторонку, она благоразумно не ввязывалась в семейные ссоры и удерживала от них малышку Поппи. Однажды Эффи кормилась метрах в шести от группы, а Поппи, увязавшись за ней, раскачивалась на крестовнике. Наблюдатель, бывший в поле зрения обеих, следил за Эффи, которая вдруг повернулась и уставилась на Поппи. Проследив за взглядом Эффи, стажер увидел, что Поппи сорвалась с высокой ветки и ее шея застряла в развилке ствола. Бедная малышка брыкалась ногами и размахивала руками, но ее движения постепенно замедлялись по мере того, как шея все больше сдавливалась, нарушая приток воздуха в легкие. Эффи бросилась к дочери. Она с неимоверным усилием дергала Поппи, пытаясь высвободить малышку. На лице Эффи появилось выражение страха, как у любой матери, чей ребенок оказался в смертельной опасности. И все это время Эффи с упреком поглядывала на наблюдателя, словно ожидала помощи, ведь каждая секунда была на счету. Наблюдатель, естественно, не шелохнулся, что было совсем непросто, учитывая серьезность ситуации, но его решение было единственно верным, ибо любое неосторожное движение могло вызвать истерическую реакцию группы, и Поппи оказалась бы в более худшем положении. Как только малышке удалось освободиться, Поппи захныкала и вцепилась в сосок Эффи. Минуты через четыре мать понесла ее, прижав к животу, к семейству, не знавшему, какой трагедии только что удалось избежать.

Это уникальное наблюдение было единственным свидетельством развитого материнского инстинкта у горилл. И тем более поразительно, что Эффи, сидевшая спиной к замолкшей Поппи, почувствовала, что ее дитя попало в беду, раньше, чем наблюдатель, который следил за обоими животными.

После рождения Шинды и Мурахи группа 5 ушла далеко на юго-запад от своей привычной территории. Как-то она встретилась с небольшой окраинной группой, в которой было два серебристоспинных самца и один черноспинный. В результате стычки Бетховен, Икар, Пак и Эффи получили ранения. Эффи пострадала больше других животных, и, кроме глубокого пореза на руке, основные раны были на затылке, голове и плечах. До них ей было трудно дотянуться, чтобы зализывать.

На протяжении целой недели ее раны обильно сочились, и, если бы не пятилетняя дочь Так, на их заживление потребовалось бы гораздо больше времени. Так с огромным вниманием и усердием взяла на себя функцию сиделки, отталкивая всех, кто вмешивался в ее заботы об Эффи. Она даже отталкивала руки Эффи, которая из-за болезненного состояния хотела, чтобы ее оставили в покое. Так тщательно вылизывала следы укусов, пока они полностью не зажили, на что ушло около шести недель.

За этот короткий промежуток времени у Так появилась необычная манера здороваться поворотом головы из стороны в сторону, что она делала только при приближении к Эффи для очередного сеанса лечения. Я так и не поняла, что Так хотела этим выразить. Молодая самка, подойдя к матери, начинала так быстро вертеть головой, что я не успевала проследить за ее движениями. После минуты приветствий Так приступала к зализыванию ран, а у меня буквально кружилась голова при попытке уловить каждое ее движение. Эффи смотрела на дочь с не меньшим удивлением. Такое странное поведение впоследствии никогда не повторялось, когда раны у Эффи зарубцевались.

Очевидно, для того чтобы избежать новых стычек с окраинной группой, группа 5 отправилась дальше на юго-запад и оказалась в местности, где, насколько мне известно, она прежде еще ни разу не бывала. Явно потеряв ориентацию, Бетховен вывел группу на субальпийский луг, расположенный на высоте около 4000 метров над уровнем моря, неподалеку от горы Карисимби. Там животные сосредоточились в узких полосках низкорослых гиперкумов, окруженных безбрежными лугами и болотами. Это место было облюбовано браконьерами, потому что на открытом пространстве лугов охотиться с копьями легче, а в узких лесных полосах, отделяющих луга друг от друга, можно было ставить ловушки.

На переход от лагеря до плато требовалось несколько часов, поэтому мы не успевали уничтожать все ловушки браконьеров. Я ожидала со дня на день, что один из членов группы 5 обязательно попадется в ловушку, и попросила следопытов и одного из стажеров, приятного молодого человека, увести группу 5 из этой местности обратно на гору Високе.

Операция завершилась удачно. Напуганный невидимыми браконьерами, Бетховен повел семейство к горе Високе, а Икар, накопивший достаточный опыт встреч с людьми и другими гориллами, замыкал шествие, обеспечивая охрану с тыла. Кстати говоря, в 1977 году, то есть через десять лет после нашего первого знакомства, Икар стал не только отцом, но и, что более важно, вторым по рангу в группе, возглавляемой отцом. Его самоуверенность иногда просто пугала меня. В отличие от Брамса, покинувшего группу 5 девять лет назад и напоровшегося на браконьеров в качестве серебристоспинного одиночки, Икар, по всей видимости, считал себя неуязвимым. Стажер, руководивший операцией увода группы 5 из высокогорных лугов на прежнюю территорию, рассказывал мне, что Икару очень хотелось оказаться с глазу на глаз с невидимыми преследователями и однажды, устроив засаду в кустах, молодой самец «выскочил из них, как снаряд из пушки».

Добравшись до склонов Високе, группа 5 устроилась на отдых, длившийся несколько суток, и животные дружелюбно встречали наблюдателей. Но едва я почувствовала облегчение от возвращения горилл «домой», как возникла новая опасность — наступил период прорастания бамбука. Он обычно длится с июня по декабрь, и бамбук в это время составляет около 90 % пищи группы 5. Но бамбук произрастал всего лишь на одной пятой ее территории в местности, примыкающей к обработанным полям, отторженным от национального парка.

Между парком и полями, засаженными пиретрумом, не было никакой буферной зоны, и жители деревни устанавливали ловушки на антилоп на территории парка в нескольких минутах ходьбы от своих хижин. Вместе с сотрудниками Исследовательского центра Карисоке мне приходилось часто патрулировать в узкой бамбуковой полосе вдоль восточной границы Вулканического национального парка и уничтожать ловушки, установленные после ухода горилл из этих мест. На этот раз группа вернулась в бамбуковые заросли до того, как мы успели их проверить.

Мое беспокойство по поводу поджидавших группу опасностей несколько улеглось, когда я вспомнила, что умудренный опытом встреч с ловушками Бетховен однажды успешно высвободил четырехлетнего Пака из проволочной петли, установленной в зарослях бамбука. Мне казалось, что у Бетховена выработалось чутье на ловушки, о чем свидетельствовали неоднократные наблюдения, когда, ведя группу, он умело обходил ловушки, установленные посреди тропы, где часто проходили дукеры, бушбоки и гориллы.

Однажды, когда мы со следопытом Рвелеканой приближались к группе 5, от пограничного пункта, известного под названием «обрыв Джамбо», донеслись громкие голоса жителей деревни. Испугавшись, что наши гориллы попали в беду, мы побежали на голоса. И вздохнули с облегчением, увидев, что гориллы преспокойно сидят над обрывом и с любопытством смотрят, как земледельцы мотыжат землю на грядках пиретрума под ними. По всей вероятности, гориллы не опасались людей у границы парка, так как их присутствие в этих местах стало обычным; другое дело — лесная чаща, где человеческие голоса повергают горилл в неописуемый ужас. Земледельцы в свою очередь почтительно относятся к гориллам, зная, что поля пиретрума не представляют для них интереса.

Сезонные возвращения группы 5 к границе парка всегда становятся событием для жителей деревни. Они собираются в толпу и кричат: «Нгаги! Нгаги!» («Горилла! Горилла!») Возвращаясь к событиям того дня, скажу, что, насмотревшись на крестьян, гориллы группы 5 ушли с обрыва Джамбо и принялись за еду, а люди снова взялись за мотыги. Но стоило мне взобраться на обрыв, чтобы выяснить, куда отправились животные, снизу снова раздались крики. На сей раз крестьяне кричали: «Ньирамачабелли! Ньирамачабелли!» — что означало «пожилая женщина, живущая в лесу без мужчины». Хотя предполагалось, что моя новая кличка вовсе не оскорбительна, мне не совсем нравился подтекст.

Несколько недель мы со следопытами прочесывали бамбуковые заросли по ходу группы в поисках ловушек и, убедившись, что полоса длиной в четыре километра чиста, наконец приступили к наблюдениям по полной программе, а не к обезвреживанию ловушек. Именно в этот период, в июле 1977 года, группа 5 однажды вечером решила устроить привал на небольшой полянке, окруженной густыми зарослями бамбука. Гориллы явно чувствовали себя неуютно от непривычной тесноты. Целых полчаса они не могли найти себе места, и Зиз, которому в то время было шесть с половиной лет, встал и отправился в близлежащие заросли. За ним немедленно последовали его мать Маркиза и сестра Пентси с детенышами, взобравшимися им на спины. Как бы обрадовавшись возможности снова пуститься в путь, остальные члены группы тут же двинулись за кланом Маркизы. Бетховен шел в арьергарде.

Стоило животным исчезнуть в зарослях бамбука, как тут же раздались душераздирающие крики. Когда они достигли кульминации, Бетховен разразился резким хрюканьем, вскоре его поддержали остальные животные. Шум продолжался около трех минут и выражал тот истерический ужас, который охватывает горилл при встрече с браконьерами. Поскольку гориллы не стремились удрать, дело было, очевидно, не в браконьерах. Возбуждение животных можно было, скорее всего, объяснить лишь ловушкой.

Я поползла в заросли, но разглядела только сбившуюся в круг массу черных тел. Хрюкая, Бетховен пробился сквозь толпу горилл, собравшихся вокруг согнутого бамбукового шеста. Через секунду его серебристая спина скрылась за черными телами. Поскольку я сидела на тропинке, предоставляющей гориллам единственную возможность вернуться обратно, то медленно попятилась назад через бамбуковый туннель и вышла на освещенную солнцем поляну. Через несколько минут Бетховен вышел из зарослей в сопровождении Зиза и прочих членов группы. Не обращая на меня ни малейшего внимания, животные, успокоив друг друга урчащими звуками, направились в сторону склонов горы Високе, их обычного убежища в сложных ситуациях. Выдерживая положенную дистанцию, я двинулась за ними, стараясь выяснить, кто же стал жертвой смертоносной проволочной петли, но отстала от группы.

На следующее утро мы с Рвелеканой вернулись на место происшествия и обнаружили вытоптанную поляну метров пять в поперечнике, окруженную поломанными ростками бамбука и другой растительностью. Перекопанная земля была покрыта жидкими экскрементами, большими клочьями шерсти горилл и следами босых человеческих ног. Кто-то побывал здесь до нас. Подробности происшедшего накануне стали проясняться. Небольшая яма в сорок квадратных сантиметров в то же утро была наспех засыпана землей владельцем ловушки. Бамбуковый шест, петля и колышки для натягивания петли тоже исчезли. Более того, побывавший до нас человек сделал попытку замести следы горилл вокруг ловушки.

Ползая на четвереньках, мы с Рвелеканой обнаружили еле различимые человеческие следы, ведущие к несработавшей проволочной петле рядом с тем местом, где группа 5 накануне располагалась на отдых. Очевидно, согнутый бамбуковый шест и проволочная петля были в поле зрения. Этим объяснялась нервозность животных, их скученность и внезапное решение перейти на другое место. Мы с Рвелеканой двинулись ползком по их следам вдоль границы парка. И обнаружили еще восемь взведенных ловушек. С чувством огромного удовлетворения мы конфисковали смертоносные петли и изрубили бамбуковые шесты. Убедившись, что нам удалось расчистить этот участок, мы вернулись на исходные позиции и пошли по свежим человеческим следам. Они вывели нас к плантации пиретрума у границы парка и затерялись в сети тропинок, проторенных жителями деревни. Было очевидно, что нам не удастся отыскать дом браконьера, и мы начали долгое восхождение на гору в поисках группы 5.

Как выяснилось, жертвой ловушки оказался Зиз. Свидетельством тому была узкая глубокая рана, опоясывающая наподобие браслета кисть правой руки, розовые пятна на ободранной ладони и длинные царапины, идущие от бицепса до кисти. Вспоминая последовательность вчерашних событий и действия Бетховена, я была уверена, что старый самец клыками стянул петлю с кисти Зиза.

Зиз сам бы никогда не высвободился из петли: его высоко поднятая вверх рука была недосягаема для собственных зубов. Бетховен не смог просунуть свои толстые пальцы под туго затянутую проволоку на руке Зиза. Следует учесть, что гориллы не любят трогать посторонние предметы руками. Скорее всего, Бетховен схватился за верхнюю часть руки Зиза, чтобы она не двигалась, и завел клыки сверху вниз (отсюда длинные царапины на руке Зиза), под петлю, захлестнувшую запястье жертвы. Затем он, очевидно, стянул петлю зубами, ободрав ладонь Зиза.

Через неделю рука Зиза зажила, и он снова стал свободно владеть ею. Остаток лета, проведенного в бамбуковой роще, прошел без происшествий. Очевидно, браконьеры поняли, что за группой 5 ведут постоянное наблюдение сотрудники центра в Карисоке. Браконьеры поплатились бы за свои деяния и решили не ставить новых ловушек.

Мурахе и Шинде тем временем исполнилось по шесть месяцев. Контраст, заметный еще с момента рождения, стал более разительным. Шинда по-прежнему выглядел писклявым головастиком, цепляющимся за живот мамаши, хотя Маркиза с трехмесячного возраста неоднократно пыталась приучить его сидеть на ее спине. А Мурахе, его племяннице, мама Пентси не позволяла залезать на спину до конца четвертого месяца.

С первых дней Мураха была пушистым, смешливым, игривым и жизнерадостным комочком. В отличие от Маркизы Пентси была без ума от своего чада. Днем во время отдыха Пентси часто с широкой улыбкой на лице качала Мураху, подняв ее над головой, пока мама и дочь не начинали крякать от удовольствия, издавая звуки, похожие на хихиканье человека. Между прочим, такое потряхивание над головой преследовало чисто практическую цель. После этого малышка испражнялась, ее жидкие желтые экскременты были характерны для детенышей в самом раннем возрасте, когда их питание в основном состоит из материнского молока. Маркиза никогда не раскачивала Шинду, а потому ко времени, когда Шинде исполнилось четыре месяца, вся шерсть на его животе была пропитана рыжевато-желтой массой. Пентси также разрешала Мурахе подолгу играть на ее массивном туловище, предоставляя ей живот в качестве горки для катания, а руки и ноги ее служили как бы куклой, используемой борцами при тренировке. Восторг малышки в таких играх обычно выражался оскалившимися в улыбке зубками.

Кстати, зубки у Мурахи прорезались в трехмесячном возрасте, и она уже пробовала грызть стебли растений. Ее нескоординированные движения при выдергивании стеблей напоминали попытки пьяницы ухватить двоящийся и отказывающийся стоять на месте стакан. В том же возрасте ее дядя Шинда довольствовался тем, что сидел, тупо уставившись на окружающую растительность, и подбирал с колен мамаши оброненные кусочки пищи.

На четвертом месяце Мураха уже осмеливалась отходить от матери на три метра, хотя обычно детеныши горилл до шести месяцев всегда держатся на расстоянии вытянутой руки матери, то есть около полутора метров. Мураха довольно устойчиво опиралась на руки, а ноги ее слушались плохо и часто подгибались и разъезжались в разные стороны, как вареные макароны. Детеныши горилл всегда начинают передвигаться одинаково. Им с самого рождения приходится активно пользоваться верхними конечностями, чтобы цепляться за материнский живот, особенно в чрезвычайных ситуациях, когда группа бежит и матери не могут их держать на руках. Короткие ноги с толстыми пальцами лишь позволяют им с трудом обхватить широкую талию матери.

В четырехмесячном возрасте Мураха оказалась участницей сценки, запомнившейся мне на всю жизнь. Когда я вышла на контакт с группой 5, та располагалась на мирном отдыхе на нижних склонах горы Високе. Я уселась в двух с половиной метрах от Пентси, лежащей неподалеку от Икара. Мураха, игравшая между мамой и папой, с интересом уставилась на меня, а затем поползла в мою сторону. Как только малышка отдалилась от родителей, Пентси и Икар присели с удивленным выражением на лицах. Мураха подбиралась все ближе ко мне, при этом ноги ее расползались в скользкой траве. Лицо Мурахи растянулось в улыбке, когда она приблизилась вплотную к моим ногам, громадной горе в джинсах по сравнению с гномиком высотой 30 сантиметров.

Мураха осторожно притронулась пальчиками правой руки к джинсам и стала обнюхивать их. Икар и Пентси с любопытством следили за отважной путешественницей, а я сидела затаив дыхание, не смея шевельнуться. Когда Мураха приготовилась к восхождению на мои колени, Пентси лениво встала, зевнула и глянула на меня как бы с извиняющейся улыбкой. Затем неторопливо приблизилась, сделала вид, что ее заинтересовала попочка Мурахи, понюхала ее, лизнула, бережно подобрала дитя и понесла обратно. Я сочла поведение Пентси в высшей степени деликатным.

Пентси и Икар улеглись в прежних позах, но в глазах Мурахи озорной блеск жажды приключений не померк. Она снова покинула Пентси, заковыляла ко мне и стала карабкаться по ноге. Пентси со смущенным видом снова подошла и забрала малышку, избегая смотреть мне в глаза. Под тем же предлогом проверки попки Мурахи она сунула ее под мышку и медленно удалилась в окружающие заросли. Волнение от столь полного доверия горилл долго не покидало меня.

Если Пентси могла позволить Мурахе провести несколько мгновений со мной, ее отношение к другим детенышам в группе 5, пытавшимся приблизиться к ее дочери, было совершенно иным. Когда Поппи исполнилось четырнадцать месяцев, малышка пыталась «взять на воспитание» двух четырехмесячных детенышей, как год тому назад это делали Квинс и Пабло. Поппи-малолетка хитро подкрадывалась к ним короткими шажками, затем приседала, делала вид, что приводит себя в порядок, позевывала и снова подкрадывалась, если кто-нибудь из детенышей на мгновение оказывался вне объятий матери, хватала его и удалялась. Казалось, что Шинда, присосавшийся к Маркизе, как пиявка, мало интересовал других детенышей в группе 5. Это могло быть вызвано разницей в поле или непредсказуемой реакцией Маркизы.

Квинс, чей материнский инстинкт был развит сильнее, чем у любой другой молодой самки, сильно огорчалась, когда Маркиза или Пентси не позволяли ей ласкать или таскать их детенышей. В то время Квинс исполнилось семь лет, и через год она переходила в разряд взрослых. У нее и ее трехлетнего брата Пабло были насупленные лица, как у шимпанзе. Когда их не подпускали к малышам, они отходили обиженные, с отвисшей нижней губой — необычным для горилл выражением лица.

Начало 1977 года совпало с тяжелым временем для Пабло — отлучением от груди, когда на него посыпались все шишки, ибо остальные члены группы все чаще подвергали детеныша дисциплинарным взысканиям. У самца был такой вид, будто он никак не может понять, что происходит с окружающим миром, которым он столь успешно управлял на протяжении трех лет. Будь Пабло человеком, то собрал бы свои любимые вещи — блокноты и фотопленку — в мешок и ушел на все четыре стороны в поисках новой семьи, где бы его приняли как следует.

Самым хорошим временем для него, пожалуй, были те два-три дня в месяц, когда у матери начинался менструальный цикл. В такие дни Лиза переставала отсиживаться в стороне от группы, а кокетливо призывала своих сородичей поиграть с ней. На третьем году жизни Пабло ее груди сильно отличались друг от друга по размерам. Левая, облюбованная Пабло грудь сильно увеличилась, а пустая правая свисала плоским мешком. В эти дни Пабло предоставлялась возможность спокойно сосать грудь, потому что Лизу отвлекало повышенное внимание со стороны остальных членов группы. Однако Бетховен по-прежнему ее заигрывания отвергал.

Хотя Так пыталась сделать все, чтобы ублажить Пабло, вступая с ним в игры и ухаживая за ним, когда у него портилось настроение, стало очевидным, что чаша терпения Эффи переполнилась из-за его непрестанных приставаний к Поппи. Однажды Пабло дернул Поппи за ногу и неосмотрительно укусил за руку Эффи, когда та заворчала на него. Поступи он подобным образом с любым другим членом группы, ему бы здорово влетело, а Эффи продолжала сжимать Поппи в объятиях. Тогда Пабло осмелел, снова приблизился к Поппи, сел на безопасном расстоянии от Эффи и начал корчить рожи. Через несколько минут Поппи сама подошла к нему и заскулила, когда игра приняла грубый характер. Эффи зло захрюкала, и Пабло поспешно ретировался. Мать успокоила Поппи, проказница вернулась к Пабло, и все снова повторилось. На этот раз Эффи оттащила Поппи за руку, куснула Пабло и вернулась к себе в гнездо с внучкой под мышкой. Расстроенный наказанием Пабло присел и целую минуту бил себя по голове. Лицо его кривилось в гримасе, а глаза были прищурены. Наконец он встал на ноги, окинул Эффи и меня разгневанным взглядом и, хныкая, пошел искать маму Лизу.

Поппи была общей любимицей группы 5. В ней было что-то умилительное и неотразимое. Она была просто не способна сделать что-нибудь не так. В отличие от Пабло ее не интересовали такие незнакомые предметы, как фотоаппараты или пленки, и вполне удовлетворяли привычные окружающие предметы. Особенно малышку привлекали брошенные птичьи гнезда. Она обычно хлопала ими по груди или по земле, пока от них не оставались одни клочья. Ей также нравилось разбирать их по травинке до конца.

Иногда Поппи с удовольствием усаживалась на колени наблюдателей в ожидании ласки. Каждый раз, когда она «оказывала честь» мне или моим студентам, Бетховен, Эффи и прочие гориллы начинали хрюкать или угрожающе смотреть на нее. Бетховен нередко вылезал из гнезда, подходил к Поппи и массивной головой нежно сталкивал ее с чужих колен. Молодежь — Пак, Так, Квинс и Пабло — также беспокоилась, когда видела Поппи на коленях наблюдателей, подбегала к нам и забирала ее. Такая коллективная забота о Поппи резко контрастировала с полным равнодушием к Пабло, когда этот проказник общался с людьми.

Третьей дочери Эффи — Так — пришлось смириться с явно недостаточным вниманием матери после рождения Поппи, но я редко замечала за ней какие-либо проявления ревности к сестренке. Только иногда, когда Пак был поглощен ухаживанием за Эффи, а она с не меньшим усердием ласкала Поппи, на лице Так появлялось мрачное выражение, как бы говорящее «плохо быть не старшей, не младшей, а средней дочерью». Но врожденное добродушие Так всегда брало верх. Когда она нуждалась в физическом контакте с матерью, она просто прижималась к Эффи, даже если та ласкала Поппи. Если же Поппи играла с другими животными, возбужденная Так неслась прямо в объятия Эффи, как бы крича: «Ура, наконец-то она моя!»

Ровный темперамент Эффи не только способствовал нормальному развитию ее детенышей, но и помогал удержать свое главенствующее положение в гареме Бетховена, куда входили три половозрелые самки. Однажды, располагаясь на дневной отдых во время дождя, Эффи и Пентси соорудили большие, похожие на ванну гнезда из мохнатых ветвей гиперикума и с удовольствием разлеглись в них. Бетховен же сляпал себе гнездо кое-как и нехотя плюхнулся в него, ворча на усиливавшийся дождь. Прошло около получаса, и до него дошло, что Эффи и Пентси устроились куда лучше. Он встал, подбежал трусцой к Эффи и с укором уставился на нее. Эффи повернулась на бок, сделав вид, что не замечает главу семейства. Тогда Бетховен с обиженной миной подошел к Пентси и снова застыл в чопорной, несколько устрашающей позе у самого изголовья молодой матери, не оставляя ей ни малейшего сомнения относительно своих намерений.

Я ожидала, что Пентси послушно уступит Бетховену место, подчиняясь его немому приказу. Но вместо этого она явно дала понять, что его надежды тщетны, уставившись ему в глаза и недовольно заворчав. Бетховен немедленно ретировался и поплелся обратно к гнезду Эффи. Он стал рядом с ней с раздосадованным выражением лица. Бетховен осторожно коснулся ее плеча и принялся тормошить ее, но Эффи только плотнее прижала к себе Поппи. Так, которая тоже находилась в гнезде Эффи, теснее прижалась к матери.

Промокший до нитки Бетховен все-таки умудрился втиснуть свое массивное тело в переполненное гнездо за спиной Эффи. Большая часть туловища старого самца свисала из гнезда, и подобное положение никак нельзя было назвать удобным. Но это как будто самца не смущало, и было видно, что его устраивало компромиссное решение, ставшее возможным благодаря доброй душе Эффи.

Поскольку у Эффи и Маркизы было по ребенку, которые полностью зависели от матерей, Лиза оказалась единственной самкой, у которой периодически начинался менструальный цикл, но Бетховен продолжал ее игнорировать. Ее усилившаяся потребность во внимании приводила к резким вспышкам, и она начинала дико метаться, награждая оплеухами любого, кто попадался ей под руку. Единственным животным, которого терпела Лиза, был Пак, пассивно воспринимавший приставания старой самки. Когда Квинси исполнилось восемь лет и она вступила в ряды взрослых, менструальные циклы Лизы совпали с циклами ее дочери. Однако в отличие от матери Квинс охотно заключали в свои объятия и Зиз, и Икар, если она не была занята материнскими ухаживаниями за Шиндой и Мурахой.

В декабре 1977 года, через девять месяцев после полного отлучения Пабло от груди, Лиза снова начала кормить своего сына грудью, поскольку, по всей вероятности, у нее возобновилось обильное выделение молока. Ее поведение было типичным для самок, готовых вот-вот разрешиться или родивших мертвого детеныша. Незадолго до этого Лиза большую часть времени кормилась поодаль от группы, как беременная самка. У меня создалось впечатление, что у Лизы произошел выкидыш, которого ни я, ни мои следопыты не заметили. Лиза вернулась в лоно группы и полгода пыталась привлечь к себе внимание Пабло.

Затем произошло неожиданное. После встречи с окраинной группой 6, обитавшей на восточном склоне горы Високе, Лиза исчезла. Мне казалось невероятным, что Лиза перешла в другую группу, оставив восьмилетнюю Квинс и почти четырехлетнего Пабло. И я была поражена, когда увидела, что в группе 6 она ведет себя так, словно всегда была ее членом.

Лиза была второй взрослой самкой, перешедшей в другую группу после первого же контакта и родившей от серебристоспинного вожака. Обеих самок объединяло то, что их попытки стать матерями в родных группах ни к чему не привели. У них возобновлялись менструальные циклы при переходе их отпрысков из детенышей в подростки, но их попытки привлечь к себе внимание самцов оставались тщетными на протяжении целого года. Кроме того, было замечено, что их отпрыски иногда прикладывались к груди даже в возрасте сорока шести месяцев. По-видимому, затягивающийся лактационный период задерживает оплодотворение, и перешедшие в новые группы самки рожали через четырнадцать месяцев. Переход в другую группу приводил не только к тому, что самки наконец рожали, но и улучшали свое социальное положение. Каждая из них была среди первых приобретений вожаков новых групп, а положение самки в семье зависит от очередности ее появления в группе.

К моему удивлению, Пабло не очень расстроил уход Лизы из группы в июле 1978 года. Он стал проводить больше времени рядом с Бетховеном во время дневного отдыха и ночевал с ним в одном гнезде. К тому же за Пабло ухаживала Квинс, и он часто обращался к ней за материнской лаской.

Квинс превратилась во взрослую самку в тот месяц, когда из группы ушла Лиза. Ее доброе отношение и внимание к другим гориллам, особенно к отцу, брату, единоутробным братьям и сестрам, оставались прежними, как и ранее, когда она сама была детенышем. Мне казалось, что Квинс была просто создана для роли матери, а Икару было суждено стать отцом ее первого ребенка.

К моему великому огорчению, Квинс сильно расстроил уход матери из группы 5. И хотя она продолжала неустанно ухаживать за Бетховеном и подростками группы, ее жизнерадостность и непосредственность как-то поблекли.

Однажды утром, через три месяца после ухода Лизы, в ночном гнезде Квинс было обнаружено несколько сгустков крови. Поскольку ей было только восемь лет, вряд ли она забеременела или у нее случился выкидыш, хотя такую возможность нельзя было сбрасывать со счетов. Прошло несколько дней, и состояние здоровья Квинс явно ухудшалось, но она продолжала свои обычные ухаживания, наделяя материнскими ласками своих сородичей.

Через две недели Квинс сильно ослабла, и ей требовалось напрягать все силы, чтобы не отстать от группы при ее переходах с места на место. Она ползла на дрожащих коленях, запястьях и локтях, и видно было, что страдает от боли.

Бетховен был единственным, кто проявлял озабоченность состоянием молодой самки. Он заставлял группу идти медленнее и не спешить с кормежкой, чтобы она поспевала за всеми, и защищал ее от усиливавшихся нападок со стороны других членов группы. Чем больше слабела Квинс, тем больше ей приходилось переносить тумаков и нападений, особенно со стороны клана Эффи. В таких случаях Квинс предпринимала слабые попытки защитить себя ответным хрюканьем, пинками или укусами, а ведь еще недавно она прекрасно относилась ко всем членам семейства.

Тому, что нам кажется столь несправедливым и вызывающим сочувствие отношением, можно найти объяснение. Из-за слабости Квинс не могла реагировать на враждебное отношение к ней, как сделало бы здоровое животное. Она была физически не способна проявлять покорность или защищаться, как ожидали окружающие ее гориллы. По мере ослабевания Квинс животные уже не могли вызывать у нее привычные реакции, а потому приставали к ней все назойливей. По-моему, по отношению к Квинс совсем не применимо понятие «жестокость», потому что и «агрессоры», и сама Квинс в последний период ее болезни вели себя не совсем обычно.

В октябре 1978 года, через двадцать пять дней после появления крови в ночном гнезде Квинс, бедняжка скончалась. Я обнаружила ее еще неостывшее исхудавшее тело под бревном посреди выбранной для ночлега группой 5 поляны. Остальные животные ходили по кругу на расстоянии около пятидесяти метров. Носильщики быстро и бесшумно вынесли Квинс из прохладной тьмы. Как установили позже в больнице Рухенгери, причиной смерти была малярия. Я похоронила Квинс в нескольких сотнях метров от своего домика в Карисоке в земле ее родных гор.

После смерти Квинс Пабло остался единственным потомком ушедшей из группы 5 Лизы. Этот беззаботный шут продолжал развлекать семейство даже после смерти сестры. Он ночевал в одном гнезде с Бетховеном, а весь день проводил в играх, особенно со ставшей его любимицей Поппи, достигшей возраста двух с половиной лет. Эффи относилась теперь к Пабло с большей терпимостью, даже позволяла ему в холодные дождливые дни устраиваться вместе с ней, Так и Поппи. Наряду с Так, которой было уже около шести с половиной лет, она взяла на себя заботы о нем. Так что Пабло без матери и сестры жилось неплохо.

Очевидно, благодаря своей близости к клану Эффи Пабло заразился любознательностью от его членов. Однажды Пабло и Так наткнулись на детеныша дукера, сидевшего в одиночку в густых зарослях. Сгорая от любопытства, Пабло принялся дергать малыша за ноги и шерсть, тыкать пальцами в его тело, притягивал его голову к своему носу и принюхивался, не обращая внимания на писк маленького дукера. Так проявляла не меньший интерес, но ограничивалась любопытными взглядами, обнюхивала и поглаживала дрожащее тело. Она тщетно пыталась удержать Пабло, чтобы он не тормошил детеныша, хрюкая и хватая его за руки. Через час Так и Пабло охладели к находке и, раздвинув в стороны окружавшую детеныша растительность, ушли, оставив малыша на виду. Я надеялась, что мать найдет его раньше браконьеров.

Не раз я наблюдала молодых горилл, шаловливо носящихся за дукером без малейшего намерения изловить его.

Почти все, что могло двигаться — от дукера до лягушек, — заставляло их бросаться в погоню. Как ни странно, исключение составляли гусеницы и хамелеоны, которых гориллы пытались или пришибить, или осторожно отодвинуть в сторону.

В июне 1978 года, за четыре месяца до смерти Квинс, Пак по непонятным для меня причинам начал проводить все больше времени в отдалении от Эффи и сестер Так и Поппи. Он чаще шел в хвосте группы 5 при передвижениях или кормежке, а не рядом с кем-нибудь из животных.

В один из таких дней мне повстречался Пак, плетущийся за группой, среди зарослей молодых верноний, где животные не были по меньшей мере четырнадцать месяцев. В скудном подлеске еды для горилл было мало, и я удивилась, увидев, как Пак внезапно остановился и сосредоточенно уставился на верхушку погибающей хагении. Нижние десять метров ствола были плотно увиты лианами и покрыты густой растительностью. Посередине ствола еще различались какие-то признаки жизни, но выше торчали лишь засохшие ветви.

Пак стоял, вперив взор в дерево, целых три минуты, а затем стал карабкаться вверх по лианам. На высоте пяти метров Пак задержался, мысленно рассчитал дальнейший маршрут и полез на самые верхние мертвые сучья. Там он выдернул обеими руками большой кусок коры, обнажив огромные соты с вьющимися вокруг них пчелами. Как только кора оказалась у него в руках, Пак спустился на землю с проворством пожарника и помчался к группе. Я также быстро бросилась в противоположном направлении подальше от хагении, из которой вылетела затмившая небо туча свирепо жужжащих пчел.

Описав большой круг, я догнала группу 5 и увидела Пака, безмятежно жующего зелень среди других горилл. Наблюдения этого дня были особенно ценными, потому что выявилась необыкновенная память Пака, запомнившего местонахождение пчелиного гнезда в местности, которую группа не посещала целых четырнадцать месяцев. Пак никогда не переставал удивлять меня.

Четырнадцатого ноября 1978 года Пак родил! Как только я услышала эту новость от ошарашенного стажера, вернувшегося с очередной, как ему казалось, обычной встречи с группой 5, я воскликнула: «Не может быть!» Первый ребенок Пак так и был окрещен: Не-может-быть.

Молодой «самец» Пак стал примерной матерью и сделал Эффи второй бабушкой в группе 5. Пак окружила своего детеныша такой же заботой и лаской, какую сама получала от матери. К концу 1978 года члены клана Эффи все теснее сплачивались друг с другом. В него входили Эффи, забеременевшая от Бетховена вскоре после рождения Не-может-быть, одиннадцатилетняя Пак с мальчуганом, Так в возрасте шести с половиной лет и тридцатидвухмесячная Поппи.

Прошло три ничем не омраченных месяца, и у Эффи, по нашим подсчетам, случился выкидыш на втором-третьем месяце беременности. Это произошло после двухнедельного бегства группы 5 от группы французских кинооператоров. До этого выкидыша интервал между родами составлял у Эффи в среднем сорок три месяца. После нарушения этой закономерности Эффи не рожала вплоть до июня 1980 года, когда у нее появился шестой отпрыск, девочка Мэгги, и, как во всех предыдущих случаях, отцом был Бетховен.

Когда в клане Эффи прибавилась Мэгги, под уверенным руководством Бетховена и его сына Икара процветал и клан Маркизы. В августе 1980 года Маркиза и дочь Бетховена Пентси, которой исполнилось четырнадцать с половиной лет, успешно растили внучку Мураху (41 месяц). В декабре того же года родилась еще одна внучка Маркизы Джози, причем в обоих случаях отцом был Икар. Другие два отпрыска Маркизы — Зиз в возрасте девяти с половиной лет и Шинда в возрасте сорока двух месяцев, отцом которых был Бетховен, — замыкали линию, идущую от Маркизы.

И все же клан Маркизы оставался подчиненным клану Эффи, хотя за тринадцать лет они кровно породнились через Пентси и Икара. В результате связи между Икаром и Пентси началось смешение генофондов подчиненной и главенствующей женских линий. Маркиза оказалась единственным членом группы 5, не имеющим кровного родства с Икаром.

Пятого августа 1980 года один из моих стажеров вышел на контакт с группой 5, которая в тот день кормилась на склонах горы Високе. Прошло полчаса, и вдруг из седловины метрах в тридцати ниже места кормежки раздались крики и удары в грудь Икара. Группа 5 направилась на звуки в сопровождении стажера. Он увидел, как Икар бил себя в грудь и бегал по кустам вокруг бездыханного тела Маркизы, лежащей под вернонией. Старушка либо скончалась, либо находилась в коматозном состоянии и не подозревала о переполохе.

Члены группы собрались вокруг Икара и стали наблюдать за его действиями. Потом каждое животное, за исключением Эффи, подошло к Маркизе и пощупало ее тело. После почти двухчасового спектакля, устроенного Икаром, он выволок безжизненное тело из-под вернонии и стал колотить по нему обеими руками. Это продолжалось еще три часа. Бетховен изредка вмешивался, когда Икар волок тело Маркизы по земле. Так же как и Квинс двадцать два месяца назад, Маркиза была не способна противиться такому обращению с ней. Икар становился все агрессивнее. Он не только бил ее, но и, подпрыгивая, плюхался на неподвижное тело Маркизы.

На следующее утро группа 5 по-прежнему толпилась вокруг Маркизы. Икар за ночь оттащил ее еще на несколько метров в сторону. Осмотр ночных гнезд показал, что маленький Шинда ночевал с отцом, Бетховеном. Икар продолжал бесчинствовать над телом Маркизы, но в момент передышки Шинда с жалким видом пытался сосать грудь матери или подлезал под ее похолодевшую безжизненную руку. Другие подростки группы 5 тщательно обследовали труп, засовывая пальцы или языки ей в рот. Дочь Эффи, Поппи, которой было уже пятьдесят два месяца, вскарабкалась на Маркизу и тоже начала колотить ее и прыгать на ней. Мураха же поглаживала ее каждый раз, когда Икар прерывал почти ставшие ритуалом нападки. Всех животных объединяло, похоже, инстинктивное желание вызвать хоть какую-то реакцию со стороны Маркизы, так долго бывшей одним из активнейших членов группы 5.

Произведенное впоследствии в больнице Рухенгери вскрытие показало, что у Маркизы в селезенке образовались многочисленные, заполненные водой кисты, явившиеся, скорее всего, причиной смерти. Очень важным результатом вскрытия было то, что Маркиза не готовилась стать матерью и у нее не было менструации.

Как ни соблазнительно, но искать аналогии с человеком в последовательности событий, сопутствующих смерти Маркизы, было бы серьезной ошибкой. Ее смерть, вероятно, лишила Бетховена возможности еще раз стать отцом, поскольку у Эффи, последней самки из его гарема, в тот момент на руках была двухмесячная дочь Мэгги. Эффи не могла понести по крайней мере еще два с половиной или три года. Не исключено, что возбуждение Икара было вызвано тем, что Маркиза не находилась с ним в кровной связи, но это чистые домыслы. Наблюдения за другими группами горилл показывают, что, если кто-нибудь из их членов умирает естественной смертью, серебристоспинные самцы, не находящиеся с ним в родстве, и другие отдаленные родственники никогда не нападают на мертвое тело и не бесчинствуют столь рьяно, как поступил Икар.

Излагая историю группы 5, я обнаружила, что как бы выкладываю мозаику воспоминаний — забавных, грустных и трогательных. За эти годы генофонд группы сложился из тридцати одной особи, связанных тесными семейными узами. Из пятнадцати животных, числившихся в группе во время первой встречи, в ней осталось только четыре — Бетховен, Эффи, Икар и Пентси.

Мне очень повезло, что я наблюдала жизненный путь таких горилл, как Икар, Пентси и Пак, с самого раннего возраста, когда они начинали познавать окружающий их мир, до зрелых лет, когда они, порой в трагических ситуациях, обретали жизненный опыт, столь необходимый для того, чтобы впоследствии стать полноценными родителями.

Группа 5 больше чем какая-либо другая из пяти групп, изучаемых мною в Карисоке, наглядно проиллюстрировала, как прямые родственные связи приводят к крепкой сплоченности семьи горилл во времени. Успех группы 5 мог бы послужить прекрасным примером для человеческого общества и был своеобразным завещанием Бетховена.