Глава 1. Прилет

Это было окончание изнурительного многочасового перелета. Осталось позади блуждание по многочисленным залам с блестящими полами, похожими на мраморные столешницы бильярдных столов, где люди, словно шары, толкаемые необходимостью, закатывались в лузы турникетов. Недолгая скученность и новое пространство. Ближе к долгожданной свободе после бестолкового пребывания в прозрачных бесконечных лабиринтах очередного аэропорта.

Полицейский с окаменевшим в своей сосредоточенности лицом погрозил Василию пальцем и указал им же на проход, где скопилась очередь из дюжины человек. Он был невысокого роста, без лишней полноты, что не предполагало возможности грубого наезда массой тела, как это представляли многочисленные боевики с участием американских копов.

«Почему я должен идти туда, если рядом есть совершенно пустые проходы между тумб, где сидят такие же болванчики, как этот, и о чем-то мило беседуют между собой?» — подумал Василий. Сделал вид, что не увидел жеста стража порядка. Начал вертеть головой, словно пытаясь сориентироваться в незнакомой обстановке. Как бы ненароком, оказался у арки металлодетектора, где прибывшие не задерживались.

Полицейский снова, молча, повторил свой жест и, прижав правую руку к кобуре с торчащей рукояткой пистолета, сделал шаг навстречу.

Теперь движение выглядело угрожающим. Не под стать хищному орлу высматривающему жертву с блестящей кокарды фуражки копа. Просто в машинальности его движений, выдержанной конкретности жестов, аскетичной мимике сквозило нечто механическое. Похожее на манипуляции робота, который неумолимо будет делать то, на что запрограммирован. Как хлеборезка, опускающая свои острые крутящиеся ножи через равные промежутки времени на поставленную в лоток булку, и отделяющая кусок за куском. Точно так же она с тупым безразличием отрежет неосторожно оставленный на запеченной корочке ваш палец, залив все вокруг липкой кровью. И будет продолжать резать дальше без какого либо сожаления о случившемся.

Василий не стал больше испытывать судьбу и вернулся в указанную очередь. Теперь он был уже примерно пятнадцатым. С завистью смотрел, как подошедшие позже него беспрепятственно катились, не задевая бортов, в последний накопитель мимо стойки, где он безуспешно пытался проскользнуть.

Это было непонятно и унизительно. С чувством неравенства и ущемленного самолюбия, все более возрастающим ощущением расовой дискриминации, переходящей в ненависть, он продвигался в очереди навстречу полицейскому. И оказавшись напротив, получил еще один бланк для заполнения. Краем глаза увидел, что свободно проходили только граждане с синими паспортами. Осознав необходимость соблюдения новой формальности, смиряя внутренний протест, все же не выдержал. Для собственного оправдания чуть слышно пробурчал:

— Сколько можно их заполнять?

Взяв бланк, мельком взглянул на стража порядка, ожидая увидеть насмешку презрения к глупому чужестранцу. Но тот едва улыбнулся, добродушно раздвинув в стороны плотно сжатые губы, выявив сеть морщинок в уголках глаз, обозначив кокетливые ямочки на щеках. И от этого чужого ехидства, без какого-либо превосходства, а с сочувствием и пониманием к замученному долгим перелетом пассажиру, вся ненависть, копимая Василием в этой пресловутой очереди, переросла в благодарность. Он ощутил восторг от профессионализма стража порядка, отточенной продуманности действий, выражения лица в заранее прогнозируемой ситуации. Василий представил скрывающийся за данным поведением огромный опыт, совершенствуемый столетиями. Выстраиваемую и принятую модель, куда его, отставного полковника российской милиции, сейчас воткнули как новобранца. Словно кусок теста в заготовленную форму, дающую возможность выпекаться только в соответствии с удобоваримой и принятой в этой стране нормой…

— Привет, дед! — услышал он позади себя весёлый голос и почувствовал, как легкая ладонь коснулась плеча. Обернулся и увидел знакомых парней, рядом с которыми сидел в самолете. Успел с ними поболтать.

Они уже переоделись в футболки и шорты. Неожиданным образом были трезвы, словно не опорожнили за перелет литровую бутылку Чиваса. Как ни в чем не бывало, стояли, бодро потряхивая исписанными листочками, словно пионеры в очереди на прививку.

— Давайте, помогу заполнить! — сказал Сергей, улыбаясь.

Это был черноволосый парень лет тридцати с фигурой баскетболиста. Возрастные прыщики на лице он всячески старался скрыть, замазывая их белым кремом, остатки которого выдавали наводимый макияж. Он путешествовал вместе со своим младшим братом Максимом, который не уступал ему в росте. Даже мог сойти за близнеца, если бы не темное от загара лицо и узкая капитанская бородка, совершенно ему не шедшая.

Одно можно было сказать точно об их сходстве — виски они пили на равных. При появлении стюардессы быстро прятали бутылку под сиденье. После каждого принятия на грудь шелестели обертками фольги от шоколадки, как ненасытные сладкоежки.

— А ты что, по-английски соображаешь? — с надеждой спросил Василий и протянул свой бланк с паспортом.

— Ну а как же вы думали? Целых два месяца зубрили на курсах. Невест-то американских надо будет охмырять! Как без языка? Максим хохотнул, прикрыв рот ладонью, и хитро посмотрел на брата.

Сергей достал айпад и, хмыкнув от невольно случившейся двусмысленности, строго покосился на Максима. Положив сверху полученный листок, взял у Василия паспорт, стал старательно заполнять пустые клеточки латиницей.

— Куда едете? — через некоторое время спросил он. — Гостиница или родственники?

— Дочка у меня с мужем и внуками под Чикаго, — гордо ответил Василий и достал из потайного кармана конверт с адресом.

— Везет вам! — позавидовал Максим, — А нам еще надо найти своих будущих родственников, а потом жениться, вот морока! А вы, верно, на соединение с семьей едите? Остаться там хотите?

— Да, наверно придется, — ответил Василий с грустью, вспомнив причину своей поездки.

— Так радоваться надо, дедуня! — отозвался Сергей и протянул заполненный бланк. — Паспорт синий с орлом получите!

— Могу не успеть, — горько усмехнулся Василий. Он уже снова оказался напротив полицейского и тот, пробежав глазами заполненный бланк, сделал на нем какую-то отметку. Оторвав половину, другую пришпилил в паспорт и вернул Василию. На прощание еще раз улыбнулся, весело произнеся:

— О'кей! Затем повернулся к Сергею, шедшему следом, предоставив Василию возможность ступить на американскую землю.

Багажа у полковника не было, и он в растерянности остановился посреди зала, где черным плоским змеям, извивающимся под тяжестью взгромоздившихся на них чемоданов, никак не удавалось уползти в свои норы.

Вдруг накатило гложущее одиночество. С благодарностью вспомнил о последних земляках-попутчиках. Решил, что видимо не зря они постоянно называли его дедом, хотя ему всего-то пятьдесят! В последнее время сильно сдал, похудел, начал сутулиться. Медленно распрямлялся, когда приходилось долго сидеть, и слегка тянул за собой правую ногу, немевшую всё сильнее от ягодицы до колена. Черные волосы на голове разбавила седина. Они потеряли жёсткость и поредели так, что можно было стричься раз в квартал. Брился через неделю, когда замечал, что седая щетина начинает становиться мягкой и располагает к отращиванию бороды. Брови косматились и нависали всё ниже, придавая лицу угрюмость и озабоченность.

В спортивной сумке через плечо — только необходимое: пара трусов, столько же носков, еще кое-какие мелочи и взятая по привычке ветхая телефонная книжка с адресами бывших коллег, многие из которых уже ушли в мир иной. Единственную верхнюю одежду он нёс на себе. Это был серый костюм с тёмным металлическим отливом, который он купил лет пять назад для торжественных мероприятий на службе. В последний раз надевал месяц назад на похороны жены.

Приобрести костюм заставила она же, настаивая на том, что начальнику надо выглядеть солидно. Выбирала в обтяжку, чтобы застегивался только на среднюю пуговицу, выделяя слегка выпирающий живот. Теперь костюм сидел мешковато. Плечи обвисли, а низ брюк упирался в ботинки, как помятые гофрированные трубы.

Ткань была еще плотная, несколько затяжек на бортах были не заметны. А галстук под цвет костюма с голубой рубашкой и серые ботинки делали вид Василия достаточно презентабельным, но только издалека.

На деньги от продажи своей недвижимости он застраховался. Оставшуюся сумму положил на счёт в международный банк, оформил карту Виза и вписал данные дочери как совладелицы. В страховку своей жизни на один миллион долларов и завещание тоже записал ее. Всё равно российские банки больше не выплатят, обязательно обманут или убьют.

Под дерматиновой вкладкой на дне спортивной сумки — десять тысяч долларов. Ровно столько таможня разрешает вывозить наличными. До последнего момента Василий не верил, что его выпустят из страны. Сосед по лестничной площадке говорил, что с продажи квартиры, дома и машины надо уплатить большой налог. А должников налоговики отлавливают в аэропорту.

В Питере всю дорогу лил дождь. И вот сейчас, видя через стеклянные двери голубое небо с редкими кляксами белых кучевых облаков, он вдруг понял, что никакая жизненная сила не сможет вернуть его обратно. Что вот этот полицейский, которого он несколько минут назад ненавидел лютой ненавистью, не отдаст его, хотя бы даже в течение года указанного в визе! А ему столько и не надо. Лимит, определенный врачами, заканчивался через пару месяцев. Срок визы теперь — как целая жизнь, но только — чужая. Обязательный обратный билет — насмешка судьбы. Но это не огорчало. Он знал, что на его место незнакомая молодая мама положит уснувшего ребенка и с мимолетной благодарной жалостью подумает об опоздавшем пассажире.

Им овладело чувство защищенности. Уверенности в том, что всё задуманное обязательно случится, и то, что после него останется, перейдет к дочери и внукам вместе с доброй памятью. Он попытался представить чувство их благодарности, но вместо этого ощутил незнакомую ранее легкую светлую грусть.

Улыбнувшись своему новому настроению, Василий неторопливо двинулся за прилетевшими пассажирами, получившими поклажу, и оказался снаружи аэропорта. Почувствовал, как плотный теплый воздух сдавил его со всех сторон, окончательно выжимая остатки влажной прохлады и настороженности, которые он неосознанно провез из России через все границы где-то глубоко внутри своего организма. Как контрабанду.

Вокруг было шумно. Шарканье кроссовок и покрышек автомобилей глушило редкий стук каблуков. Хаотичное движение человеческих тел в разноцветных легких нарядах создавало праздничное мельтешение, похожее на плескание конфетти, подхваченного ветром.

Люди громко болтали на непонятных языках и жестикулировали. Как только их взгляды встречались с Василием, они улыбались ему, словно старые знакомые, ожидая аналогичной реакции. Видя его растерянность, не обижаясь, шли дальше по своим делам.

От этой окружающей доброжелательности казалось, что он прилетел в гости к далеким родственникам, о которых не знал. Василий рассматривал их лица, стараясь уловить нечто близкое, объединяющее с ним. Пытался ответить улыбкой, но постоянно опаздывал, не успевая настроиться эмоционально, посылал флюиды в никуда.

Проходившая мимо полная чернокожая женщина в красных обтягивающих рейтузах неожиданно остановилась. Повернулась к Василию. Чуть склонив круглую щекастую голову на бок, вопросительно приподняла бровь и что-то спросила, задорно шевеля пухлыми губами. Не дождавшись ответа, нахмурилась и задала другой вопрос. К ней присоединился смуглолицый парень с козлиной бородкой и заинтересованно встал рядом. Произнёс несколько слов.

Василий смотрел на их лица, чувствуя в интонациях голосов, непривычном сочетании звуков теплоту и заботу, от которой на душе становилось очень хорошо. Было приятно так стоять окутанным маревом искреннего внимания. Он с наслаждением улавливал в этой речи знакомые слова из школьной и университетской программы по английскому языку. Казалось, что молодое беззаботное прошлое вновь встретило его здесь, дав возможность заново почувствовать свободу. При этом ощутить не страх получения плохой отметки за невыученный урок, а умиление от безнаказанности. Рот невольно растянулся в ответной улыбке. Хотелось как можно дольше продлить это странное общение, но, пересилив себя, он с сожалением отрицательно покачал головой. Произнес одно из тех немногих иностранных слов, зацепившихся в его памяти:

— Сорри!

Незнакомцы тут же улыбнулись ему в ответ. Женщина помахала ладошкой, и они поспешили раствориться в потоке пассажиров.

Василий продолжал смотреть им вслед, наблюдая, как, смешиваясь с толпой, они множились и делились, становясь многоликой многообразной массой, состоящей из разноцветных лиц, рук и ног, торчащих из футболок, штанов и кроссовок, двигающихся к стойкам, замерших на эскалаторе, едущих в инвалидных колясках.

Это созерцание несло с собой ощущение экзальтированной эйфории. Люди любую чужую неприятность были готовы погасить как заразу своим единым порывом добродушия.

Всё вокруг улыбалось: переливаясь, светились автоматы, продающие напитки и печенье; подмигивала реклама; продавцы за прилавками приветливо кивали, приглашая зайти; добродушно жужжа, проезжала уборочная машина. Все это соединяло людей в единый конгломерат счастья.

И даже вздернутые красными рейтузами огромные ягодицы тучной удаляющейся негритянки, казалось, хихикали от удовольствия своего существования, вздрагивая при каждом энергичном шаге их владелицы.

Всеобъемлющий жар продолжал укутывать всё вокруг своим проникающим глубоким теплом, и Василий подумал, что эта страна находится ближе к солнцу, которое рождает своими лучами маленькие солнышки на металлических перилах, никелированных ручках дверей, в душах самих американцев.

«Это рай! — подумал Василий. — Именно об этом мне писала и говорила дочь. Здесь мне будет хорошо».

Всколыхнувшее волнение постепенно улеглось, словно душа приняла произошедшее и соединилась с этой новой формой существования, в которой ему предстояло быть.

Он глубоко вздохнул и ощутил резь в глазах. Не ту, что накатывает изнутри душевной горечью, не удержанной ослабевшим сознанием, а лёгкую, рожденную дуновением прохладного бриза, внезапно коснувшегося роговицы глаз. Все вокруг слегка помутнело, точно настраиваясь в новом формате. Василий несколько раз учащенно моргнул и слёзы отступили.

 

Глава 2. В России

После выхода в отставку стало ясно, что на пенсию не прожить. Жена постоянно болела, и за ней требовался уход. Сказывалось вредное производство на химкомбинате, куда она попала по комсомольской путёвке. Надеялась получить максимальную пенсию и раньше уйти на заслуженный отдых.

Решили переехать на дачу, а квартиру в городе сдавать. Дочь к тому времени уже плотно обосновалась в Америке, и Василий, покинув государственную службу, не боялся, как раньше, получать от неё редкие весточки.

Валерия продолжала писать, что на днях получит гражданство и приедет в гости с мужем и двумя сыновьями. Но длилось это получение уже давно. Как ей удавалось незаконно находиться там — было непонятно.

За пару лет до отставки Василий худо-бедно освоил компьютер, за что был очень благодарен одному из своих подчиненных. И теперь они с женой могли общаться с дочкой по скайпу.

Валерия выходила в эфир не часто. Обычно поздно вечером или рано утром. И хотя дата и время сеанса оговаривались заранее, компьютер в спальне не выключался. Ночью мерцающий монитор освещал убогую обстановку: разложенный диван без ножек и спинки, платяной шкаф, маленький журнальный столик у дверей, через которые можно было попасть прямо на кухню. Печь в холода топилась через день. Запах горелой древесины казался Василию лечебным. Он вдыхал его полной грудью. Ощущал в его терпкости спокойствие, гармонию души и тела. Пробежав по новостным сайтам, Василий снова открывал окно скайпа, где в таблице контактов светилась всего одна строчка — имя дочери.

Майские праздники в деревне ощущались звоном лопат на участках и стуком молотков, приводящих в порядок дома после зимы. Только недавно полностью сошел снег, насытив землю влагой. А с неба непрестанно лил дождь, не давая работать. Надо было успеть за лето утеплить дом, чтобы спокойно остаться зимовать. Купленные стройматериалы лежали в сарае. Но к нему из-за образовавшихся луж было не подступиться. Работать под дождем Василию не хотелось. Ему казалось, что боль в ноге — от простуды, и лишний раз мерзнуть не желал.

Валентина ему не помощница. Мучается своей беспомощностью, но, опираясь на палку, изо всех сил сопротивляется неизвестной болезни. В последнее время ноги стали беспокоить меньше, зато появился глухой внутренний кашель, от которого никак не избавиться. Тот вырывался неожиданно и, чтобы его остановить, надо было присесть, обняв грудь руками. Хорошо бы в больничку. Да как-то все… обойдется. Выходила во двор, стояла около лавочки, глубоко вздыхала весеннюю свежесть. Надеялась, что деревенский воздух затянет нанесенные городом раны.

Утром предстоял очередной сеанс связи, о котором договорились с дочкой на прошлой неделе. Прислушивались: не зазвучит ли знакомое пиликанье из компьютера.

Василий в очередной раз с сожалением посмотрел в окно — вечный дождь. Оглядел комнату: может, что подремонтировать? Да вроде всё, что можно было, уже… Достал со шкафа коробку с шахматами. На столе — сборник дебютов. Расставив фигуры, углубился в хитрые комбинации. Изредка оборачивался, чтобы посмотреть на супругу.

Та за кухонным столом протирала посуду белым вафельным полотенцем и что-то нашептывала себе под руку, словно колдовала, выводя круги на глянцевой поверхности тарелок. Рядом с ней лежал серый медвежонок. Жена постоянно носила эту куклу, надеваемую на руку, с собой. Перекладывала с места на место, чтобы та всегда была на виду.

Трель компьютера, как всегда, неожиданна. Жена сидела ближе и, привстав, нависла над клавиатурой, занеся руку. Но опять забыла, какую клавишу нажимать. В нетерпеливом смущении не рискнула — дождалась помощи мужа.

На экране появился знакомый угол комнаты, завешенный ковром с изображением летящих ангелочков и приколотой иконкой Николая угодника, которую дочь получила уезжая. Валерия, как обычно, в красивом платье сидела на кровати. Рядом на столике в большой тарелке — бананы и персики, ваза с красными розами.

Василий с женой изучили этот натюрморт до мельчайших деталей. Розы всегда были свежи, а от фруктов, казалось, исходит душистый аромат, словно они только сорваны в саду. Чудилось, что дочь их попала в райский уголок планеты, наполненный светом и теплом. Где щебечут птицы, стрекочут кузнечики, и всё располагает к доброте.

Жена подсаживалась вплотную к экрану. Она все чаще забывалась во время разговора, и высохшие суковатые дрожащие пальцы тянулись к дочери — коснуться родного чада, пригладить волосы. Но недовольное сопение мужа, напоминающее закипание чайника, возвращало ее к реальности, заставляя отдергивать руку, словно ошпарившись кипятком.

Валерия рассказывала: у них очень жарко, много зелени на участке. На работе в больнице всё в порядке. Её любят и уважают. Выписывают премии. Иногда подрабатывает в мексиканском магазине, приносит оттуда свежие фрукты и овощи, которыми все наелись так, что уже не хочется. Плесневеют, приходится выбрасывать. Вместе с мужем и детьми на выходных отдыхают в парке Чикаго. Катаются на каруселях, купаются в бассейне, водные аттракционы… Обо всем и ни о чем. Как обычно.

Краем глаза Василий замечал, как улыбается жена. Лицо её светлело, словно с монитора перетекали потоки счастья. Теребила серого мишку, не решаясь показать дочери, напомнить о расставании. После этих сеансов она преображалась. Начинала суетиться на кухне, забыв о костыле. Затворяла тесто на пироги или другую сдобу, будто перед скорыми гостями.

Забывшись, она вновь потянулась дрожащей рукой к голове дочери. Василий не стал ей препятствовать. От компьютера не убудет, а ей радость. В последнее время он стал относиться к жене снисходительно, точно чувствовал предстоящее расставание.

Но едва жена дотронулась до экрана, закашлялась. Съежилась на табуретке, прижимая игрушку к груди, глуша вырывающиеся хрипы. Опасливо поглядывая на мужа.

— Кто это у вас так кашляет? — забеспокоилась дочь.

— Мать немного простудилась, — Василий обнял жену за плечи, прижимая к себе. — У нас дожди. Прохладно.

Неожиданно дочка стала говорить по-английски, обращаясь к кому-то. Затем экран заполнила темно-красная ладошка. Появившаяся внезапно черная наклоненная голова произнесла:

— Привьет!

Это был старший сын дочери — Виктор. Уже совсем взрослый. Ему недавно исполнилось четырнадцать. Вечно куда-то спешил. Дед с бабкой никак не могли привыкнуть к его внешности. Каждый раз шарахались от экрана, мельком углядев скуластое лицо, угольки глаз и смоляную мочалку волос. Он всегда улыбался, растягивая толстые губы, обнажая ослепительно белые зубы.

Как ни старался Василий, но почувствовать что-то родное и близкое, объединяющее этого веселого негритёнка с дочкой — нет, не удавалось. И от того становилось стыдно. Словно не был он хозяин своей душе. Не мог поверить, что это и есть его внук, продолжатель рода. С женой об этом не говорил — понимал, что она ощущает то же самое.

Валерия с укором что-то внушала Виктору на английском. Тот отвечал, бурно жестикулируя. Затем снова возник на экране:

— Киак диля? И, не дождавшись ответа, выпал из поля зрения.

Валерия за руку притянула к себе второго сына. Младший, семилетний Даниил — полная противоположностью своему брату — белокожий ангелочек. Длинные вьющиеся волосы. Распахнутые голубые глаза. Молча, смотрел в экран — разглядывал незнакомых ему людей, которых мать называла своими родителями.

— Данила привет! — ласково обратился к нему Василий. — Я твой деда! Скажи де-да!

— Папа, его зовут Даниил, — перебила дочка.

— Даниил ему не подходит, — в очередной раз заспорил Василий, — посмотри на него! Будущий русский богатырь! А ты — Даниил…

— Даниил — это тоже русское имя! — настаивала дочь.

— Может оно и так, только Данила лучше! — подвел итог Василий.

Внук молчал. Казалось, его нисколько не занимал спор взрослых. Смущенно потирал ладошки, перебирал пальцами, точно катал ими невидимые кусочки пластилина. Даже не пытался произнести какое-либо слово. Изредка указывал на что-то пальцем, как глухонемой. Трогал мать за руку, ожидая ответа. Крутил головой.

Это наводило на мысли о болезни ребёнка. Но дочь заверяла, что он очень хорошо говорит, просто сейчас стесняется. Василий с женой смирились с таким объяснением и больше вопросов не задавали.

Немного поболтав, дочка сказала, что ей надо заниматься срочными делами по дому, и она будет рядом. Василий достал с полки книгу. «Маленький принц» Экзюпери. Стал читать вслух.

Внук слушал, изредка улыбаясь. Когда он хмурился, Василий откладывал текст и начинал, как мог, разъяснять прочитанное. Внук снова светился улыбкой. Василий знал, что Данила его понимает. В душе разливалось тепло. И казалось, что перед ним не плоский экран монитора, а сидит на стульчике сам внук. Протяни руку — и можно взлохматить белые волосики. А тот уцепится своими пальчиками за большую ладонь деда…

— Ну что ты мне парня расстраиваешь! — возмущалась подошедшая Валерия. — Не можешь что-нибудь повеселей почитать?

— Это умная сказка, дочь! Помнишь, я тебе её читал в детстве?

— Ничего я не помню, папа… Здесь всё по-другому. Жизнь другая, и сказки совсем не те…

В течение года после увольнения Василий должен был пройти медкомиссию. Не сомневался, что получит инвалидность и, соответственно, денежную компенсацию. Как-то можно будет просуществовать. Правая нога все сильнее тянула, немела по утрам. А мотаться в город было тяжело.

В медчасти ГУВД только разводили руками, намекая на давнишнюю командировку Василия в Чернобыль на тушение реактора атомной станции. Какой-либо определенный диагноз не ставили, футболили от доктора к доктору. Об инвалидности и речи не шло. Считали, что всё дело в позвоночнике. Предлагали записаться на платное обследование, где один снимок поясничного отдела по стоимости был соизмерим с пенсией. Таких денег у Василия не было.

Поликлиника оплачивать не отказывалась, но только с разрешения главврача. Но тот стал неуловим — совещания, командировки. Заявление так и оставалось неподписанным.

В конце концов, чтобы отвязаться, участковый терапевт дал направление в онкологический центр на Березовую аллею. В погожий денек Василий сдал там анализы. Ответ получил скоро…

 

Глава 3. Встреча

— Привет, дед!

Родная речь внезапно вернула Василия обратно к ожиданию чего-то ненадежного, неприятного. Готовности дать отпор или просто уйти, затаив злобу. Он обернулся.

Перед ним стоял молодой светловолосый парень, низкорослый. Если бы не коренастая фигура, можно было принять за подростка. Лицо сплошь покрыто веснушками. Голубые глаза, налившиеся красным веки. Яркие губки бантиком.

— Вы мне? — спросил Василий на всякий случай. Лицо молодого человека было на удивление знакомым, словно когда-то давно видел его.

— Кому же еще? — криво усмехнулся парень. Правой рукой как гребнем приподнял свою длинную челку и пригладил назад. В уголках глаз — сеть морщин. Стало видно, что ему давно за тридцать. Красная футболка с двумя нарисованными злыми зубастыми человечками из мультика скрывала хилую грудь. — Видишь здесь другого деда?

— А почему сразу на «ты»? — спросил Василий недовольно. Парень ему не понравился, — Мы знакомы?

— В английском языке слова «вы» нет, — ответил тот насмешливо.

— А ты что, со мной на английском говоришь? — начал злиться Василий. Ему не нравился этот неожиданно возникший островок родины, на котором он оказался, беседуя с незнакомцем.

— Говорю-то по-русски. Только здесь Америка! — парень перестал улыбаться и снова поправил челку.

— И что, значит, уважения никакого нет? — Василий сделал вид, что собирается отвернуться и уйти.

— Какое здесь уважение, дед? Вот если б у тебя бабла полные карманы были, тогда и уважение! Но что-то на миллионера ты не смахиваешь! — он придержал Василия за локоть и, спрятав ухмылку, добавил: — Ладно, чего трепаться! Дочка твоя просила тебя доставить. Ты же сообщил, когда прилетаешь. Пошли в тачку!

— А ты кто будешь-то? — повернулся Василий.

— Да можно сказать и муж! — снова ехидная улыбка.

— Она мне писала, что муж у нее американец! — недоверчиво сказал Василий.

— Все мы здесь американцы, пока не депортировали, — усмехнулся парень, — знаешь, почему Америку называют свободной страной? И, не дождавшись ответа, продолжил:

— Здесь нет закона о депортации! Если уж ты проник на их территорию, то можешь свободно жить! Но только до тех пор, пока не совершить какое нарушение! Вот тогда тебя вышлют! Чуешь? А ты, дед, тоже видать американцем хочешь пожить, как я посмотрю?

— Хочу американцем помереть! — не сдержался Василий.

— Ха-ха! Ну ты, дед, хохмач! Лерка и не говорила мне, что ты шутник! Ну, поехали, что ли? Тет меня зовут. Толя по-нашему.

— Это, по какому, по-вашему? — Василий не мог сдержать возникшую ранее неприязнь: — Имя себе выбрал кобелиное, как кличку собаке. Тет — не Тет! Тот, не тот! Дочь мою Леркой обзываешь! Она что тебе, плашка для нарезания резьбы?.. Но, вспомнив счастливое состояние, испытанное еще минуту назад, подавил раздражение. Посмотрел вверх на синее небо, почувствовал жар от солнца на своем лице и тихо добавил:

— Василий Петрович меня зовут.

— Да ладно тебе, Петрович, — примирительно сказал Тет, — вместе щи у Валерии хлебать будем! А резьбу твоя дочь точно нарезать может на ком угодно! Где багаж-то?

— Все, что есть, — Василий развел руками. Тет оглядел его сверху вниз. Остановил взгляд на сумке, висевшей через плечо:

— Ты как на свадьбу собрался!

— Сказал же, на похороны! — буркнул Василий. — Чего языком чесать, сказали везти — так вези!

Тет обиженно махнул рукой, развернулся и неторопливо пошёл вперед. Василий последовал за ним. Ослабил узел галстука. Почувствовал, как горячий воздух проник к шее и стал пробираться к груди.

— Жарко тут у вас! Мне всегда казалось, что Америка и Россия лежат на одинаковой широте!

— Что ты, дед!..Петрович, — поправился Тет. — Чикаго южнее вашего Сочи, а остальные города еще ближе к экватору! Сплошная Африка! Ну, не считая Аляски, конечно.

Они спустились вниз по парапету, затем прошли под виадуком и вышли к автостоянке.

— Сумку можешь бросить в кузов, чтобы в кабине не мешала, — Тет кивнул на огромный старенький джип на широких колесах.

— Ты что, на нем лес возишь по болоту? — усмехнулся Василий. — Я слышал, дороги у вас тут в порядке.

— Подрабатываю иногда. Кому что перевезти, трейлер или катер доставить. На все случаи жизни. С парковкой проблем нет. Там где запрещено и малолитражку не поставишь, а где разрешено — там всегда места навалом! Здесь поездов почти нет — всё машинами. Поэтому и дороги хорошие. Кто-то из ихних президентов сказал, что Америка будет жить, пока будут хорошие дороги. Они здесь как… артерии в организме — снабжают каждый закуток! Во я сказанул! — сам себя похвалил Тет.

«М-да… Если дороги — это артерии, — подумал Василий, — то в России уже давно хроническая стенокардия т тромбофлебит, вот-вот наступит инфаркт. Может, уже и наступил».

— А что, передний номер полицейские сняли за быструю езду? — спросил он, подозрительно обходя машину, — Нарушаешь?

— Да нет, — ответил Тет, открывая дверь кабины, — Здесь так принято! Можно только с задним ездить. Полиция, как правило, со спины пристраивается, ей передний номер ни к чему. Никто как в России из кустов на обочине не ловит. Ну, поживешь, сам все узнаешь! Василий положил сумку в кузов под брезент и залез на пассажирское сиденье. На такой высоте ему ездить не приходилось, если не считать переезд за город на грузовике. Он тогда сидел рядом с водителем, показывая дорогу, рискуя выбить головой лобовое стекло на очередном ухабе.

На кожаном сиденье джипа Василий вновь ощутил ломоту в правой ягодице. Чуть сполз вперед, чтобы боль утихла. Выйдя из самолета в аэропорту Чикаго, он вообще едва волочил ногу. Под непривычно жарким солнцем все сразу вдруг прошло — экая чудодейственная аура Америки! Будто анестезия!.. Но вновь возникшая боль напомнила о цели прилета.

Как только машина выехала со стоянки, Василий пожалел, что не сходил в туалет в аэропорту, и теперь к ломоте в ноге прибавились неприятные ощущения в паху.

— Ты чего ерзаешь, Петрович? — Тет в очередной раз пригладил челку, — Приспичило?

— Ну да, — решил не скрывать правду Василий, чувствуя, что его терпения надолго не хватит, — Может, съедем с дороги в перелесок, я быстро!

— Ты что! — возмутился Тет, — Да здесь за такой перелесок в тюрьму посадят. Да и какой здесь перелесок?! Дешевле в кабине опорожниться. Сейчас выедем на трассу, я заверну к первой кафешке. Это тебе не Россия, где все гадят на обочинах!

Впервые за последние несколько часов Василий пожалел, что он не дома, где можно остановить машину на краю дороги, встать рядом и сделать свои дела. Расслабиться, глядя в открытое поле. Покоситься на старух с детьми, которые ближе к поселку продают зелень и овощи с огородов. А чуть дальше грибники и ягодники предлагают за бесценок свой товар, собранный в лесу. И каждый пытается существовать, приторговывая пирогами, валенками, корзинами, свистульками… Выставляет свой товар ближе к шоссе, словно на загрубелую скатерть многокилометрового стола, простирающегося на всю страну. Не для удовольствия, а чтобы как-то выжить в этом государстве, богатом ресурсами и чиновниками-миллионерами.

«Да… — грустно подумал Василий. — Великая Россия — страна обоссаных обочин, которые становятся папертью».

 

Глава 4. Окончательный диагноз

Сейчас уже не вспомнить, каким образом его медицинская карта попалась жене на глаза. Видимо, по рассеянности оставил её на столе или тумбочке. А может, жена сама залезла в шкаф, где он хранил награды и личные документы. Как смогла разобрать почерк докторов?

Придя со двора, где подбивал стены минеральной ватой и закрывал доской, утепляя дом, он обнаружил жену на полу. Будто она просто легла на плетеный из кусочков материи коврик. Свернулась калачиком, поджав ноги к животу. Обнимая руками голову, словно боксер в закрытой стойке. Этот удар судьбы она пропустила…

Василий дотронулся до ее плеча и тихо позвал по имени, словно боясь разбудить. Не шелохнулась. Затащить грузное тело на диван ему было не под силу, да и как бы хуже не сделать. Взяв с кровати подушку, подложил жене под голову. Вызвал по телефону скорую помощь. Мельком удивился своему спокойствию. Словно диагноз «рак», который значился в ответе онкологического центра, уровнял его с беспомощно лежащим телом жены. И теперь они снова были вместе, как все прожитые годы.

Он снял с кровати теплый плед и укрыл её тело до шеи. Подоткнул под согнутые в локтях руки. Пригладил к голове седую прядь, выбившуюся из-под резинки, стягивающей волосы на затылке в пучок. От обилия морщин у глаз почудилось, что она специально крепко зажмурилась, не желая видеть, что твориться вокруг.

Василий подобрал свою медицинскую карту. Рядом на полу валялся молоток, с которым он зашел в дом, и желтая рулетка с высунутым, как у выдохшейся собаки, розовым язычком ленты. Вдруг подумал, что вот именно так он сейчас и выглядит. Всё в одно мгновенье перестало быть нужным! А подготовка к зиме, которая для них уже не наступит — просто смешна! Как пожелание здоровья лежащему в гробу. Быть может надо, как жена — сомкнуть плотнее глаза и не открывать их, пока хватит сил. Держать веки закрытыми, держать, держать! И так уснуть. Забыться. И открыть их вместе с ней, одновременно, в раю, о котором твердят священники. Иногда хочется, чтобы они были правы…

Врачи констатировали инсульт, мгновенную смерть. Затем были недолгие хлопоты с погребением — Сестрорецкое кладбище, низина. Место рядом с ее родителями — старое, решетки соседних могил вплотную друг к другу. Не дают открываться узеньким калиткам. Так что, пока двое молодых ребят, скользя по глине, копали яму, Василий глядел на них снаружи через старые ржавые прутья. Сквозь прутья кидал землю на невидимый в глубине вырытой могилы гроб. Потом просовывал цветы, словно это была запретная для него зона.

Вот такое, значит, будет теперь общение с близкими людьми: с женой через решетку, с дочкой — через монитор. Жизнь, жизнь… Он все чаще стал задумываться. Правильно ли сделал, поступив в молодости на службу государству? Да, обезопасил себя в правовом поле, став на голову выше абсолютно безграмотного юридически населения России. Помогал людям разбираться в запятых понаставленных ушлыми законотворцами. Загонял себя в мир принципиальных мелочей, каждая из которых могла стать для человека роковой, в зависимости от того, как ею распорядится. Но, гордясь умением видеть и использовать незаметные всем детали и приметы, потерял способность рассмотреть то большое, что окружало его. Перестал замечать, как течет время. Как изменилась страна и люди. Как поменялись ценности жизни, перемолов порядочность и сострадание в деньги, которые заменили собой закон. Поглотили и важность тех мелочей, знанием которых он гордился. Не надо изучать юридические казусы, статьи и поправки к ним, комментарии и указы. Теперь надо уметь брать и давать, брать и давать. Вот и всё правовое поле. Он чувствовал себя подшипником построенной вертикали, по которой сверху вниз текли указания, а снизу вверх деньги, деньги, деньги…

Еще по инерции продолжая подмечать никому не нужные мелочи, так и не оценил главное — преданную любовь и заботу жены. Воспринимал, как должное, не замечая.

Со дня ее ухода он не переставил в доме ни один предмет, до которого она дотрагивалась. Казалось, вещи еще хранят её тепло. Подходил к полочке с посудой, закрывал глаза и вдыхал запах, идущий от помытых ею тарелок и блюдец. Слышал шарканье тапок, скрип ступеней на крыльце. Посвист алюминиевой ручки в тонкой дужке ведра. Вот сейчас откроется дверь, и жена войдет, отряхивая свой цветастый фартук, словно сбивая с него головки лютиков:

— Ты верно проголодался? Давай перекусим что-нибудь…

Один сеанс связи он пропустил.

В следующий раз Валерия спросила, почему нет матери. Солгал: в больнице на профилактике. Вранье — ненадолго. Зачем расстраивать лишний раз? Пусть узнает о них двоих одновременно, и тогда он с женой снова будет вместе, хотя бы в трагедии дочери.

Валерия по обыкновению отлучилась, и Василий снова читал свою книгу Даниле. Невидимые слезы текли, будто не книгу он читал, а молитву возносил. Прощался с женой. Рассказывал внуку о жизни своей, о службе. Как потерял друга в Афганистане, спасая местного пастушонка. Как получал ранения и страшные известия…

Данила сидел, не шелохнувшись. Белобрысая челка, распахнутые глаза. Понимание во взгляде. Понимание? И чем дольше Василий читал, тем сильнее крепла в душе обида за обман всей жизни. Когда отдавал всего себя на пользу родине, не обращал внимания на беды жены и дочери. Шёл на очередные жертвы, подавая пример молодым. Пока не остался один с мизерным пособием на дожитие. Вот это стремление к чему-то призрачному, к новым и новым подвигам вместо простой жизни, заботы о близких, воспитания детей и внуков, подается как загадочность русской души!

…Решение пришло само собой. Бесповоротное, как цунами. Оно заполнило всего Василия, расщепилось на колонии мыслей о дальнейших действиях. Как проведение оперативной комбинации на службе. И как только дочка с внуком на мониторе помахали ему рукой, он вошел на поисковый сайт и набрал: «Визы в Америку».

Пришлось взять небольшой кредит. По почте пришел список необходимых документов. Директор туристического агентства, молодая женщина, обещала за тысячу рублей заполнить анкету и подготовить все материалы для подачи в консульство. Провожая на собеседование, сказала, что шансов мало: родственников у него здесь не осталось, жена умерла, дочь с внуками в Америке. А вдруг он решит там остаться? Вряд ли США рискнут взять на себя заботу о бывшем российском полицейском, если даже здесь о нём стараются забыть.

И вот Василий уже сидел на скамеечке в ожидании собеседования, вместе с десятком таких же просителей… Плоский телевизор на стене рекламировал дивную жизнь в США. На экране довольные лица рассказывали, как развивается в стране наука, как заботятся об инвалидах и стариках. Отдавало топорной пропагандой застойных времен. Было противно. Но где-то там живет его дочь со своей семьей. Им хорошо и это самое главное. А ведь пятнадцать лет назад Валерия тоже сидела в этом зале и смотрела, быть может, тот же фильм. О чем она думала? Что переживала?

Он огляделся, пытаясь представить, где она могла сидеть. Все просители виз неотрывно пялились на экран. Будто слизывали взглядом все то, что предлагала им далекая чужбина. Улыбались напоказ, скрывая внутреннее недоверие от нацеленных со стен стволов видеокамер. Лишь бы только убедить службу безопасности в своей лояльности. Восторг от американского образа жизни, восторг!

Василий был одет в свой единственный костюм. На левую сторону груди пристегнул медаль «За отвагу» с изображением летящих самолетов и танка, разделенных арабской вязью. Он заслужил ее в армии, выполняя интернациональный долг. Это была не единственная награда. Но все остальные он получил, когда уже стал милицейским начальником. Толком и не помнил, за что их вручали. И вот теперь он сидел и думал, что вот эта Америка дочки совсем рядом. До нее всего лишь кивок головой того угрюмого и сосредоточенного лысого клерка за прозрачным окном. Америка, о которой со школьными друзьями пел под гитару: «Гудбай Америка, о, где я не буду никогда… Нас так долго учили любить твои запретные плоды…». Ну да, «Наутилус Помпилиус». И в мыслях не было, что выдастся шанс там побывать. Даже посидеть в консульстве, увидеть путь, по которому туда можно попасть. Но никому из школьных друзей он уже не расскажет об этом. И вообще вряд ли кому расскажет. Времени у него осталось ой как мало. И то, что на результатах анализов, подтверждающих наличие злокачественной опухоли в позвоночнике, рекомендовано повторное обследование, совершенно ничего не означает. Ведь он и сам постоянно чувствует эту опухоль, которая с каждым днем, разрастаясь, пережимает жизненно важные органы. Проникает своими метастазами всё глубже. И, пока она не добралась до его мозга, надо успеть сделать всё то, что задумано.

Василий гнал и гнал от себя горестные мысли. Но они продолжали всплывать, напоминая о медицинской комиссии, симпозиуме докторов, их заключении. Все это перекликалось с увольнением и нищенской пенсией. Отчего казалось, что смертельный диагноз поставили не люди в белых халатах, а страна, в которой он родился и вырос, которой служил, отдал свою молодость и зрелость, теряя друзей и родных.

В первом окне молодой очкарик через прорезь принял все собранные Василием документы. Попросил поочередно прижимать пальцы рук к маленькому сканеру для снятия отпечатков.

— Почему Ваша жена не едет? — спросил он, выговаривая слова с легким акцентом.

— Она умерла, — спокойно ответил Василий.

— У вас есть в России родственники?

— Нет, — Василий понял, куда клонит клерк. Вспомнил поучения директора турагентства показывать, что обязательно вернешься в Россию.

— К кому вы едете?

— К дочери, — кратко ответил Василий.

— Где её приглашение? — прозвучал новый вопрос. Сотрудник наклонил голову вниз, перебирая перед собой документы.

— Мне не нужно приглашение, чтобы навестить родную дочь с внуками, — раздраженно произнёс Василий. Очкарик за окном резко поднял голову и недоумённо посмотрел на Василия, с удивлением вскинул брови.

— У меня больше нет вопросов, — сообщил он, — Можете вернуться на место, вас вызовут.

Василий почувствовал, что ему отказали. Почему тогда сразу не вернули паспорт, заставили снова чего-то ждать? Переживать, мучиться… Он ругал себя за резкость ответа. За потерянную былую находчивость.

«Неужели, — думал он, — я не мог сказать, что хочу сделать дочери сюрприз или что другое!.. Теперь все старания насмарку. Тысяча рублей пропала, и деньги за билет на самолет уже заплатил в оба конца. Неизвестно, когда вернут и вернут ли вообще. А главное — это дочь, внуки! Опять общаться через скайп! Долго ли?»

Едва расслышал свою фамилию по трансляции. Не переставая ругать себя, встал и пошел к нужному окну.

Теперь за стеклом сидел чиновник постарше — ровесник Василия. Тот, кого видел раньше. Он не был лыс — его седые очень короткие волосы, не видимые издали, стояли ежиком. На лацкане пиджака красовался маленький многоцветный флажок. Он хитровато щурил один глаз, глядя на Василия. Но тонкие губы были плотно сжаты — этакий минус, обозначающий отказ в получении визы. Попросил Василия оставить на сканере отпечаток безымянного пальца правой руки и стал внимательно смотреть на экран своего монитора. Потом мельком взглянул на Василия и снова уставился в монитор, чуть двигая мышкой по столу.

— У вас в Америке дочь? — спросил он.

— И два внука, — добавил Василий безразлично.

— Давно не виделись? — спросил мужчина.

— Пятнадцать лет, — ответил Василий, стараясь не почувствовать эту огромную пропасть. Но веки все равно начало сводить, и он несколько раз подряд моргнул, расслабляя их.

— Чем вы занимаетесь? — спросил мужчина и приблизил свое лицо к стеклу, словно хотел рассмотреть клиента поближе.

— Полковник в отставке… Василий рассмотрел, что седой мужчина вовсе не прищуривает глаз. От правой брови у него шрам, стягивающий кожу в мелкие складки. И вглядывается он не в лицо Василия, а рассматривает медаль на его груди.

— Вы были в Афганистане? — спросил клерк удивленно.

— Я там воевал! — Василий выпрямился, как тогда, перед строем, получая награду. Всплыло в памяти, будто наяву. Как прикрывал собой мальчугана от пуль и осколков, не позволяя тому встать посреди внезапно возникшего боя. Как пацан, словно дикий зверек, кусался и царапался, бил кулачками в грудь, не давая возможности Василию стрелять, прикрывая товарищей. Что-то кричал на своем языке, а потом горько плакал над растерзанными трупами убитых овец, когда с поля уносили раненых бойцов…

Седой чиновник неожиданно встал. Резко поднес раскрытую ладонь к правому виску и замер на несколько секунд перед изумленным Василием. Словно оказался в том же далеком строю под палящим солнцем Афганистана — честь имею! Присаживаясь, тронул значок на лацкане, затем коснулся шрама:

— Я тоже там был. Вы получите визу на год. Езжайте к внукам. Они ждут.

Василий продолжал стоять перед окном, не в силах осмыслить всё то, что произошло несколько секунд назад. Не понимая, надо ли ему что-то говорить или благодарить.

— Идите, паспорт получите позже, — добавил мужчина, видя растерявшегося полковника. Василий медленно развернулся к выходу.

— Документы будут готовы через неделю, — вдогонку ему крикнула девушка с ресепшн.

 

Глава 5. Дорога

Джип ехал по дну бетонного желоба с метровым бордюром, за которым виднелись домики, отделённые низкими заборами.

— Ну вот, — Тет кивнул на баннер Макдональдса. Тот был установлен на высоком столбе, возвышающемся за отделяющей дорогу лесополосой. Рядом — десяток аналогичных вышек с распустившимися на конце бутонами реклам мотелей и ресторанов. Они походили на ладони тянущихся вверх рук первоклашек, мечтающих ответить на вопрос педагога. С призывной нетерпеливостью привлекая к себе внимание:

— Вызовите меня, меня, меня…!

Машина съехала по узкой дороге с автобана и оказалась на большой площади с бензоколонкой, мотелями и торговыми комплексами.

— Приехали, — Тет заглушил мотор.

Василий заскочил внутрь кафе, стал искать надпись «туалет» на английском языке. Замер посреди зала, с ужасом осознавая, что не может найти.

— Чего ищешь? — спросил Тет, войдя следом.

— А то ты не знаешь! — обозлился Василий.

— Вот же «реструм», — указал Тет, кивнув, — комната отдыха!

— Откуда я знаю, как он здесь называется, — на ходу кинул Василий негромко, чтобы не ослабить мышцы внизу живота.

Закрыв за собой дверь, сразу обратил внимание, что унитаз наполовину заполнен водой, как это бывает в России при засорах. Но терпеть уже не мог и без промедления добавил туда все, что накопилось в мочевом пузыре. Сделав свое дело, Василий, удовлетворенный физически и огорченный морально, вздохнул и огляделся. Заметил, как чист и светел туалет. Голубой кафель потолка отражал лучи, проникающие из маленького окошечка вверху. Отбрасывал их светлыми неровными хлопьями зайчиков на блестящие стены. И эта лучезарная чистота никак не вязалась с унитазом, наполненным желтой жидкой дрянью.

Василий протянул руку, чтобы нажать кнопку слива, и замер. Ее не было. Ни на унитазе, ни с боку, ни на стене.

И что теперь? На всякий случай провел пальцами по верху бочка, ощутив холод фаянса. Заглянул под низ, выискивая хотя бы намек на педаль — ничего!

«Вот тебе и на! — подумал он, огорченно. — Первый раз в Америке сходил в туалет и тут же нагадил! Ну и ладно — пусть смывают, как хотят, раз ни ручки не оставили, ни инструкции! Сами засорили, сами пусть и… расхлёбывают!»

Отошел к раковине. Хотел крутануть единственную торчащую из стены ручку. Подумал, что здесь из экономии нет горячей воды. За спиной возникло журчание. Василий обернулся и посмотрел на унитаз. В центре застоялой жидкости возникла маленькая воронка, превратилась в круговорот с резко нарастающим вращением. Раздался оглушительный свист. Кто-то огромный под полом в мгновенье высосал все содержимое вместе с попавшим в горловину воздухом, оставив фаянс сверкать чистотой. Звук так же неожиданно прекратился, и унитаз наполовину заполнился прозрачной голубой водой.

«Вот так система», — подумал Василий.

Покрутив ручку над раковиной, ополоснул руки под струей холодной воды.

— Там что, внизу, насос установлен? — выйдя из туалета, спросил он Тета.

— Ты о чем, Петрович? — не понял тот, — А, о смыве? Так это у них везде! Я тоже сначала пугался, сам не понимал. Наверно, что-то придумали, но точно сказать не могу. Перекусить не хочешь?

— Перекусить?

На рекламных щитах и плакатах — ненавистные гамбургеры и бумажные стаканы с торчащими, словно перископы подводных лодок, трубочками. По телу пробежали мурашки. Передернуло от отвращения.

— Что-то не хочется, потерплю до нормальной еды!

— Смотри, ехать ещё как минимум полчаса! — сказал Тет и направился к машине.

Василий, молча, последовал за коренастой фигурой зятя. Кушать ему хотелось, но он и представить не мог, как возьмет в руки эти разрезанные пополам булки с торчащей изнутри котлетой и вылезающей, словно забытая салфетка, капустой.

Он помнил, как в Питере появились первые Макдональдсы, и члены преступных группировок частенько назначали там встречи бизнесменам.

Спертый запах кухни. Прогорклое масло, второсортная сдоба, сомнительная начинка. Пальцы в красном кетчупе — как угроза. Наверно, представляли, что сидят в Чикаго. Воображали из себя американских мафиози?

В последнее время такие заведения с радостью посещали подростки и дети с родителями, а телевизионные передачи стали всё чаще показывать, как из просроченного и негодного мяса делают фарш для здешних котлет.

Джип выехал со стоянки. Не дожидаясь разрешающего сигнала светофора, повернул на автостраду.

— Куда на красный! — дернулся Василий. — Мы уже не торопимся!

— Не волнуйся, Петрович, — Тет завершил маневр, — в Америке разрешен поворот направо при красном свете, если это не запрещено другими знаками. Кстати, и желтого сигнала перед зеленым нет! Зачем готовиться к движению? Загорелся зеленый — езжай. Это в России один тормозит на желтом сигнале — другой трогается. Так и встречаются на перекрестке бочИнами! Разбери потом, кто прав!

Василию стало немного стыдно. Осознал, что многого ещё не знает в этой стране, а по привычке навязывает свой жизненный опыт. Турникет с копом в аэропорту, затем засорившийся унитаз в Макдональдсе, теперь светофор… Ладно, буду познавать мир сызнова — сдержано и внимательно.

Василий чувствовал, что закрыл за собой дверь навсегда. Теперь для него существует только то, что вокруг. Человек без прошлого! Но воспоминания продолжали просачиваться в его новую жизнь.

Машина периодически вздрагивала на стыках. Шоссе шикарное: четыре полосы в одну сторону, четыре в другую. Похоже на кусок недавно отстроенного Киевского шоссе… Стоп!.. Опять из прошлого!

Здесь вдоль дороги справа и слева были еще дополнительные полосы, отрезанные желтой линией. На них частенько валялись куски резины от больших колес. Стояли автомашины, брошенные владельцами, видимо, по причине поломки. Мелькнул знак «сужение дороги» и скорость немного упала. Затем снова восстановилась. На знаке ограничения красовались семьдесят миль, но самый левый ряд ехал немного быстрее.

— Не подъезжай к этому монстру, — крикнул Василий сквозь рокот двигателя и шум горячего воздуха, врывающегося в открытое окно. Указал на огромный грузовик, — он нас задушит своим выхлопом! Одновременно стал нажимать кнопку поднятия оконного стекла. Тет с ухмылкой показал знаком, что окно можно не закрывать:

— Это трак! Основная машина Америки! Все грузы на нём перевозят! Длинной с прицепом бывает до двадцати метров! Видел на обочинах куски покрышек? Их работа! У них выхлопные трубы выведены на крышу, чтобы не коптить легковушки!

Набежавшее смущение сменилось в душе Василия восхищением. Он снова ощутил тот жар, которым встретил его Чикаго. Улыбки и внимание окружающих, удобство пешеходных переходов и подъездов для автомашин. Рациональность развязок и сигналов светофоров. Все это наполняло его странным ощущением будущего, в которое он случайно заглянул и которое скоро захлопнется перед ним, заронив в коченеющий разум надежду на возможность дальнейшего развития всей цивилизации. Уже без него, но где будет его дочь, его внуки…

Теперь машины ехали по трем полосам, почти не снижая скорости. Левая отгорожена яркими полосатыми ленточками — ремонтируется. Многочисленная техника, катки, деловитая суета рабочих. На протяжении нескольких километров.

Затем поток машин сдвинулся влево на свежеположенный асфальт, освободив для ремонта крайнюю правую полосу. Еще через несколько километров поток раздвоился, объезжая ремонтируемый центр. Скорость машин практически не снижалась.

Волей-неволей снова вспомнился Питер. Красные пластиковые конусы на кольцевой дороге. Одна полоса для проезда — и многочасовая пробка в нагрузку!..

Параллельно вспомнилось, как целых полгода ремонтировалась выбоина недалеко от дома. Полгода! Зато перед ней поставили не менее пяти дорожных знаков: сначала «обгон запрещен», затем ограничение скорости до семидесяти километров в час, дальше до пятидесяти и до тридцати. А у самой выбоины — знаки «неровная дорога» и «идет ремонт». Периодически в кустах пряталась автомашина ГИБДД, сотрудник с радаром отлавливал нерадивых водителей.

Василий поймал себя на мысли, что, несмотря на выдуманный запрет, постоянно возвращается в прошлое, с которым решил расстаться. Оно преследует его, как собственная тень, то набегая и становясь невидимкой, то вытягиваясь впереди и принуждая идти за собой. Цепляется за каждый его восторг или изумление, затягивая обратно в рутину нервозности и раздражения.

Он откинулся на спинку сиденья. Все! Просто наблюдать! Не сравнивать, а ощущать эту новую свою жизнь всеми органами чувств, принять её, как она есть!..

Тет уверенно вел машину в крайнем левом ряду. Справа — огромные трейлеры с прицепленными малолитражками, белоснежными моторными яхтами, нетерпеливо вздрагивающими на своем крепеже в предчувствии водной глади. Часто встречались легковушки с закрепленными на коротких платформах сзади инвалидными креслами с электрическим приводом.

Вдоль всей трассы — малоэтажные домики, отделанные снаружи светло серым сайдингом. Похожие, словно близнецы. На участках — детские пластиковые бассейны, качели. Изредка поверх забора двигались или подскакивали вверх темные и светлые головы играющих детей. Взлетал вверх оранжевый мяч, нацеленный в баскетбольное кольцо.

Василий представил, как вот в таком же доме сейчас играют Виктор с Данилой. Суетится на кухне Валерия, накрывая праздничный стол. В гостиной — ковер с ангелочками, блюдо с фруктами, цветы в вазе… Как в мониторе… Но теперь наяву! Наяву!.. Осталось совсем немного, чуть-чуть… Он с умилением закрыл глаза, слушая ровный гул мотора, ощущая горячее дуновение встречного потока воздуха, идущего из открытого окна.

 

Глава 6. Парад

Машина снизила ход. Некоторое время еще медленно ползла вперед, а затем вовсе остановилась. Эта перемена в движении заставила Василия встрепенуться. Оказывается, он задремал.

— О, черт! — выругался Тет. — Совсем забыл! Сегодня же последний понедельник мая! Зачем я поехал через центр!? Теперь будем стоять, пока парад пройдет. Он выключил двигатель, досадливо смахнув челку с глаз. Положил руки на рулевое колесо, уперся подбородком, тупо глядя через лобовое стекло.

Впереди — мигающие полицейские огни.

Перекресток был закрыт с двух сторон, давая большой колонне беспрепятственно двигаться по центральной улице. Нарастающие звуки марша… И вот он, школьный оркестр! Впереди в длинных шортах и белой рубашке, высоко поднимая колени, маршировал мальчик, тамбурмажор. На шее — треугольный зеленый галстук. В правой руке — жезл, отбивающий такт для барабанов! Заученные, отработанные движения. Нечто механическое. Как у того полисмена в аэропорту. Следом ровными рядами — школьники с духовыми инструментами! Не глядя по сторонам, раздувая щеки, они с усердием дули в мундштуки, словно старались раздуть блестящие на солнце трубы до неимоверных размеров.

За ними — пожилые мужчины в синих мундирах при шпагах. Они не старались попасть в такт, шли вразвалочку, жестами приветствуя зевак… На груди при каждом шаге вздрагивали блестящие на солнце медали и значки. Кое-кто из них пытался на ходу имитировать фехтование, обозначал выпады шпагой или защиту от невидимого врага… Шапки с пышными султанами плавно колыхались при каждом движении.

Чуть позади, ехал открытый джип времен второй мировой войны. Судя по перекинутым через плечо широким ярким лентам с многочисленными наградами и знаками отличия, пассажиры — самые уважаемые ветераны. В меховых накидках и треуголках, они старчески улыбались, словно надели на лица застывшие морщинистые маски. В приветственных жестах держали на уровне плеч ладони, заставляя их едва колебаться, словно от порыва встречного ветра. Неуклюже поворачивались корпусом из стороны в сторону.

За ветеранским джипом пританцовывали с прыжками и кульбитами гимнасты, размахивали звездно-полосатыми флагами. Потом — эквилибристы, жонглируя кеглями и шарами. Далее, шла нестройная толпа карнавальных персонажей — зеленые шрэки, микки-маусы, медвежата, зайчики, бэтмены, человеки-пауки… Завершал процессию здоровяк в кроссовках. Тянул тяжелый пластиковый рефрижератор на колесах. Из коробки торчали бутылки с водой, парил искусственный лед.

Не успела вся группа пройти, а уже нарастал звук нового торжественного марша. На смену прошедшей праздничной колонне, появилась очередная. А за ней — ещё одна. И еще! Словно вагоны, тянущиеся за паровозом, который давно пропал за горизонтом. И между ними, как сцепка — парень, тянущий рефрижератор, из которого, словно маленькие парильщики, едва видимые в тумане, выглядывали запотевшие горлышки бутылок.

Каждый следующий оркестр старается ровнее и громче чеканить шаг, сильнее раздувать щеки, дуя в трубы, веселее и задорней танцевать. Надо же перещеголять предшественников!

Обочины сплошь заняты разношерстной публикой на складных стульях. Все цвета человеческой кожи! И флаги, флаги, флаги… Маленькие и большие, воткнутые в землю и закрепленные на детских колясках, на футболках зрителей и спинках стульев, на бейсболках и кроссовках. Впечатление, что всё вокруг покрыто одним-единственным звездно-полосатым узором.

Вскоре зрители стали складывать в чехлы свои стулья. Вешали их на плечо и выходили на шоссе, присоединяясь к демонстрации. Тащили за собой коляски и пластмассовые корыта на колесах с маленькими детьми. Катились на велосипедах, вели собак на поводках. И все оживленно галдели, радостно махали руками, выкрикивали лозунги…

Да уж, давненько Василий не видел такого всплеска патриотизма. С той поры, когда сам в красном галстуке, белой рубашке и шортах салютовал трибуне, где стояли директор пионерского лагеря и воспитатели. Реяли красные знамена. Раздавался громогласный призыв из динамиков: «Будьте готовы»! И он вместе со всеми, вскидывая правую руку, кричал от души, от сердца: «Всегда готовы»! А когда пришла пора служить в армии, он решил: вот повезло! Представилась возможность, как и дедам, защищать Родину, выполняя интернациональный долг в Афганистане. На майском параде в Кабуле шёл плечом к плечу со сверстниками. Да именно так должен поступить любящий родину мужчина!

Уже на службе в милиции пришло понимание, что «плечом к плечу» — это не всегда однозначно. Когда стоял с коллегами вдоль движения колонны, разделяя людской поток на многочисленные ручейки.

— Так будет легче их усмирять! — твердило руководство. Вместо душевного восторга на демонстрации — пресечение массовых пьяных драк, разгон протестующих граждан. Вместо чувства гордости за страну — плакаты с физиономиями вождей. Вместо любви к Родине — пошлые анекдоты о партийных лидерах…

На секунду показалось, что тот горячий воздух пионерлагеря и парада в Кабуле ворвался сюда, закрутив, обдав жаром. Обжигающий порыв проник в душу Василия, смешав воедино пионерскую линейку, афганский строй и окружающее торжество. Сердцебиение, всплеск любви ко всему окружающему, к людям в этой стране. Ощущение сопричастности. Всё слилось в единый порыв самопожертвования, ради детей, стариков и матерей…

Он не заметил, как по щеке скатилась слеза, почувствовал ее уже на подбородке. Незаметно смахнул. Смиряя новый накат эмоций, выглянул в окно, подставив лицо ветру. Посмотрел на небо.

Два пассажирских самолета зависли в безоблачном небе. Казалось, они завершают свой дуэтный танец на сцене безоблачного небосклона, медленно отклоняясь в стороны, скрываясь за горизонт кулис. Высоко над ними, оставляя белый след, четыре истребителя рисовали замысловатые фигуры. Над городом завис дирижабль с рекламным плакатом. Совсем низко пролетел спортивный самолет.

— В Америке так всегда, — весело сказал Тет, заметив в глазах Василия блеск и удивление, — глянешь в небо, а там не меньше трех самолетов! Осваивают воздушное пространство! Поездов-то практически нет.

Полиция снялась и освободила проезд. Немного покружив по городу, джип выехал в район одинаковых двухэтажных домиков. Те стояли на равном расстояниях друг от друга. Симметрию кварталов нарушали возникающие в низинах небольшие озера с бьющими в центре фонтанами. Было странно видеть в такую жару пустынную водную гладь, без прогулочных лодок, без веселящихся купальщиков. Полное спокойствие. Казалось, что даже журчание фонтанов глушат специальные устройства — строго в соответствии с красными табличками вдоль берега.

Улицы были пусты. Вдоль прямых тротуаров — одинаковые деревья. Ничего лишнего. Разумно и достаточно. Подстриженная трава, невысокие заборчики, тишина.

Впереди у обочины остановился желтый автобус. Тет притормозил.

— Впереди нет никого! — подсказал Василий, — объезжай!

— Нельзя. Видишь, водитель выкинул красный знак «стоп» у окна? Школьников высаживает! Объезжать запрещено! С противоположной стороны движения подъехала зеленая легковушка, тоже остановилась. Из-за автобуса высыпала стайка ребятишек с рюкзачками. Помахали водителю, перебежали дорогу. Водитель прижал выносной знак, и автобус тронулся вперед — сигнал к общему движению.

Василий еще раз отдал должное здешней продуманности всего и вся. Через пару минут джип притормозил у очередного домика. Заехал на асфальтовую площадку перед крыльцом. Слева от стеклянной двери — въезд в гараж с подъемными механическими воротами.

— Приехали! — оповестил Тет. Вылез, подошел к небольшому полукруглому ящичку на металлической трубе у края тротуара. Открыв боковую крышку, заглянул: — Так! Корреспонденции нет!

— Хорошо придумано! — удивился Василий, — А если надо отправить письмо — на почту ехать? Тет демонстративно приподнял свисающий красный флажок на ящике.

— Вот и все, — сказал он, — надо поставить его вверх — значит, есть отправка! Почту забирают раз в сутки!

Василий почесал затылок. Да уж, вот и все. Он вышел из автомобиля и захлопнул дверь кабины. Огляделся по сторонам, увидел через дорогу, вдалеке среди постриженной травы высоко бьющую струю воды и кучи валунов неподалеку. Ага! Кто в российских городах не видел прорыва теплотрасс и траншею с вываленным грунтом. А здесь ещё и техника даже не подъехала!

— Трубу прорвало? — кивнул он в ту сторону.

— Очередной фонтан благоустраивают, — Тет безразлично сдвинул брезент с кузова, — дно выкладывают камнем… Сумку-то забирай, Петрович!

Вряд ли Василий сам нашел этот дом. Названия улицы нигде не было. Над входом стояло четырехзначное число.

«Ну и хорошо, — подумал он, — так даже лучше — не надо запоминать незнакомые слова. Далеко все равно не уйду». Он снова посмотрел на дом. Попытался почувствовать за его стенами теплоту родного очага, которую ощущал каждый раз завидев издали крышу своего дома в деревне. Когда ещё на подходе, с приятным томлением узнавал: слегка отогнутый конек, поврежденный ветром; рыжую раму чердачного окна, не совсем удачно покрашенную женой — потеки краски у резного наличника; трубу, слегка закопченную со стороны, где между кирпичей просачивались струйки дыма. Надо было поправить печь в доме — кладка стала расползаться от жара. Открываешь калитку, а с крыльца уже спускается жена в ромашковом переднике. Целует в щёку, обдавая ароматом приготовленного ужина. Хотелось обнять её тут же. Сильно прижать к себе и не отпускать. Положив голову на грудь, слушать, как бьется её сердечко. Но никогда этого не делал — сдерживался. Вон соседи глазеют из своих окон… А жаль… Сейчас бы всё по-другому…

Здесь же и сейчас — двухэтажный дом с темной крышей. Похож на призрак, спроецированный из кукольного домика детского конструктора дочки, много лет назад подаренного Василием. И теперь он словно вырос из прошлого, вобрав внутрь свою хозяйку и всё, что ей было дорого. А через минуту затянет в себя и Василия.

Вокруг, словно множественные отражения, стояли его двойники, такие же безжизненные, беззвучные и безучастные. Ни дыма, ни труб. Никто не выходил из них, и посреди притаившейся немоты улиц они казались ловушками.

Захотелось, чтобы вот сейчас отворилась дверь, и на пороге, раскрыв объятия, появилась дочь. А вместе с ней внуки, цепляющиеся за подол того яркого платья, в котором он видел Валерию по скайпу и которое очень нравилось матери.

Возможно, он и сам виноват, что так не происходит. Случилось какое-то нарушение в матрице или не сработал контакт, и весь планируемый алгоритм встречи получил иное развитие. Хотелось что-то изменить в этом пространстве, исправить, пока не поздно. Он поставил сумку на колено, открыл молнию, стал шарить внутри.

— Что-то потерял, Петрович? — спросил подошедший Тет. — Забыл вчерашний день?

— Ключи от дома! — хмуро ответил Василий, не прерывая своего занятия.

— Все шутишь! — усмехнулся Тет, подходя к прозрачной двери из пластика и открывая ее.

Василий, не обращая внимания, продолжал двигать рукой внутри, раздвигая и ощупывая свои немногие пожитки. Наконец, улыбнулся. А вот он! Ушастый серый медвежонок! Перчаточная кукла. «Заветный ключ» от чужого мира, виденного ранее только через окно монитора. Теперь он должен войти внутрь! Не застегивая сумки Василий, поспешил за Тетом. По дороге сунул в игрушку ладонь. Уверенно шагнул вперед, неся перед собой, как ему казалось, магическое животное!

Вторая дверь была деревянная с маленьким окошечком на уровне роста. Стоило ее приоткрыть, и холодный воздух, словно охранный пес, вырвался изнутри, вцепился пастью в лицо. Василий замялся в дверях, оглянулся. И тут услышал звучащий из глубины дома знакомый голос дочери:

— Что вы так долго?! Уже десятый раз подогреваю, а вас всё нет! Тет привычно пересек прихожую, скинул обувь у лестницы на второй этаж, прошел дальше на кухню.

Василий сделал несколько шагов и остановился посреди коридора. Снял с плеча сумку, опустил на пол. Поднёс надетого на руку серого медвежонка к лицу, зачем-то понюхал его, расправил стертый бархат. Пошевелил большим и безымянным пальцем, затем указательным. Кукла ожила. Вместе они осмотрелись.

Прихожей комнату назвать было сложно. Привычная вешалка или стойка для обуви отсутствовали. Только длинный пуфик при входе. Зато вдоль стены — большой сервант с декоративной посудой и фарфоровыми статуэтками. А вплотную к лестнице, ведущей на второй этаж, красовался полированный стол с вазой для цветов и стеклянной фруктовницей на ножке — они были пусты.

«Где же хранят уличную одежду? — подумал Василий. — А обувь снимают зимой? Или как в фильмах: с ботинками на постель?»

Из кухни вышла его дочь с полотенцем в руках. Дочь? Скорее, молодая женщина с её лицом, знакомым по монитору, и с темными на прямой пробор распущенными волосами до плеч.

А ведь за прошедшие пятнадцать лет он не видел ее волос — всегда были убраны на затылок. Красивое платье с рюшами трансформировалось в синие джинсы и розовую футболку с большим пурпурным сердцем на груди. Оно делало облик дочери трогательным и совершенно беззащитным, словно давало возможность заглянуть внутрь.

Голова Валерии показалась Василию непомерно большой, а маленькое стройное немного сутулое тело напоминало усыхающую от времени старушку. Голосом дочери она сказала:

— Что замер, не узнал?

— Я думал, ты ходишь в платьях… — нечаянно вырвалось.

Валерия улыбнулась, медленно подходя и вытирая руки о полотенце. Она в свою очередь рассматривала старого отца.

— Здесь их никто не носит, — закинув полотенце на шею, мягко положила ладони ему на плечи, — это я для вас с матерью старалась. Она же любит!

— Да, да… — подтвердил Василий. При упоминании жены ощутил горечь в горле, от необходимости лгать прямо сейчас, при первой встрече с дочерью. Ложь во спасение? Бог весть… И оттого, что дочь была похожа на нее в молодости. Те же густые волосы, брови, разрез глаз — тоже будут слушать его ложь.

Он словно окаменел от этой мысли и продолжал рассеянно стоять. Дочка заметила этот наплыв скорби и боясь, что отец расстроится еще сильнее, затормошила его:

— Ну, что ты пап? Чего скуксился? Все хорошо! Пойдем! — потянула отца за локоть. — Налить тебе чего-нибудь крепкого с дороги? Ой, а что это у тебя? Глядя на игрушку, она рассмеялась:

— Ты забыл, сколько Даниилу лет? — ласково приникла, чтобы не обиделся.

Он увидел близко ее дрябловатую, покрытую мурашками странно тонкую загорелую шею. Множество пигментных пятен на лбу и скулах. Лицо дочери было словно сшито из лоскутков плохо подобранных по цвету оттенков. Детская голубизна глаз потемнела, словно насытилась многолетней выдержкой, и теперь сочилась тихой темно-синей мудростью и пониманием.

— Это не ему. Не Даниле…

Дочка застыла в недоумении. Но тут ее осенило:

— Ой, о боже, не уж-то мой мишка? — воскликнула Валерия, — Тот самый! Я о нём и думать забыла! Как его моль не съела?! Охватив шею отца оголенными руками, она прижалась к нему, перекрывая распущенными волосами дыхание.

— Мать уберегла, — тихо сказал он. Обнял горячее худощавое тело совершенно незнакомой молодой женщины, и его окутало цветочным ароматом духов. И от ощущения доступности молодой женской плоти, собственной безнаказанности, отсутствия стыда ему стало не по себе. Возникло желание отстраниться и вздохнуть.

Но потому, как всецело было ее объятье, искренне, без жеманства, без какой либо чувственности или похотливости, с тем детским задором, с которым угловатым подростком она с разбегу вешалась отцу на шею, всецело доверяя ему свое тело. Словно весенний росток виноградной лозы, обвивающий многолетний заскорузлый питающий ствол, принимая ласку и заботу. Он ощутил в ней нечто свое, кровное, что так долго было недоступно и заставляло его страдать. С облегчением окунулся в тихую глубокую радость долгожданного единения, пришедшего душевного спокойствия с твердой уверенностью и потаенной надеждой.

 

Глава 7. Дочка

Он держал на руках эту маленькую женщину, словно невесомую бабочку, выглядывающую из кокона детского одеяла. Малышку, которая сама ещё не задумывалась о своём превращении. Жила всеобщей любовью, вниманием и переменчивыми поступками, зависящими от настроения. Выражала свои желания незамысловато, десятком неразборчивых слов, которые родители выучили наизусть и повторяли за ней, с нетерпением ожидая новых звукосочетаний.

Но сейчас она будто дремала, едва шевеля пухлыми пальчиками. Поглаживала ушки серого медвежонка, чья круглая голова покоилась в её детских ладошках. И вся она словно нераспустившийся розовый бутон, пылала в окружении накрахмаленной белизны пододеяльника. Чуть приоткрытые полные губки что-то шептали на своем тарабарском языке — быть может, баюкали любимую игрушку, без которой она теперь никогда не засыпала.

— Где ваши доктора? Где? — громким шепотом, чтобы не потревожить малышку, спрашивал Василий у толстой насупившейся медсестры, дежурившей в приёмном покое.

Та раскорячилась на стуле. Толстые ноги — в коричневых чулках с кружевами, напоминающими узоры, проточенные короедом в сердцевине сосны. Водит пальцем по раскрытому на коленях журналу, отыскивая нужную строчку. К уху прижата телефонная трубка. Сквозь пластик слышатся звуки Канкана. Осветленные волосы стянуты резинкой в пучок на затылке. Очки с пластмассовыми дужками опираются на самый кончик острого кукольного носика. Полы белого халата не первой свежести едва стягиваются на большом животе, цепляются половинками разноцветных пуговиц за надшитые сверху петельки из фиолетовой тесьмы.

— Сегодня воскресенье, — возмущенно шевелит крыльями ноздрей. Наклонила голову ещё ниже, будто нашла важную строчку.

— Гдееее доооктор? — Василий старался голосом просверлить панцирь равнодушия.

Чувствовал, как вспенивается ненависть ко всему. К пожилому щуплому охраннику в фуражке железнодорожника, который, недовольно бурча, прикрыл уличную дверь. Отошел поставить алюминиевый чайник на электрическую плитку. К этой дежурной тетке с журналом, сопящей под нос ругательства. К инвалидным креслам слева от стойки регистрации. К металлической каталке, перегородившей подход к лифту. К мерцающему свету дневных ламп. К серым облупившимся стенам, отдающим подвальной сыростью. Даже к жене, прильнувшей сзади к его спине и бессильно положившей руки ему на плечи.

— Идет, — спокойно произнесла медсестра, не поднимая головы, словно вычитала это слово в открытом журнале. Затем, как бы рассуждая сама с собой, добавила: — Он один, а вас много…

Василий повернул голову к жене. Хотел сказать ей что-то ободряющее. Но понял, что не сможет удержать клокочущее внутри пламя. Промолчал, стиснув зубы. Чувствовал ее лицо, уткнувшееся между лопатками. Чувствовал, как беззвучно текут слезы, пронизывая его тонкую футболку. Как горячий воздух толкает в спину, когда она, чуть отстраняясь, выдыхает после глубокого горького вздоха.

Вдруг подумал, что по забывчивости заправил футболку в спортивные брюки. Что жене никогда не нравилось, и она всегда из-за этого ворчала. Но сейчас молчала — это было теперь неважно. Значит, многое из того, что она раньше говорила, просила, можно вообще опустить. Делать только то, что необходимо. Но разве можно знать, что на самом деле наиболее существенно, пока не произойдет нечто трагичное. После чего перестаёшь придавать значение всему остальному. А когда проходит, тебя снова грузят ненужными условностями, обязанностями, просьбами. И снова ждать, ждать, ждать — пока случится нечто…

Полуторагодовалая Лера лежала на отцовских руках. С затухающим сознанием продолжала баюкать игрушку. Личико покрывал нездоровый румянец. Словно только с мороза. Если бы такая же розовая сыпь не выделялась не шейке и ручках. Из-под едва приоткрытых век пробивалась яркая синева глаз, словно узенький кусочек безоблачного неба, притаившегося в её глазах.

— Где он ходит?! — Василий жаждал движения. Броситься врачу навстречу. Но куда? Прорваться к лифту или взбежать на второй этаж. А вдруг они с доктором разминутся?

И тогда снова слушать этот идиотский зажигательный канкан, рингтоном в телефоне. Острые пронзающие пики звучащих скрипок и оглушающий ритм труб рисовали в воображении женские ножки, кокетливо выбрасываемые из-под воланов и рюш вздернутых платьев. И надо слушать! Ибо где-то посреди обнаженных плеч, открытых декольте и белых рук в кружевных перчатках до локтей скрывается он, добрый доктор, заплутавший в водовороте оголенных женских прелестей…

Затем возмущённый, недовольный сонный голос с требованием передать телефон медсестре.

И от безысходной бурлящей внутри Василия энергии с музыкальным сопровождением, ритмичным стуком каблуков и душевной опустошенностью, каждое произнесенное им слово казалось пропитано желчью. Щёлочью, способной расщепить всё вокруг, но только не безразличие медсестры и дежурного доктора с телефоном!

Скарлатина оказалась не такой опасной… Через три недели Валерия с мамой были уже дома. Не забыли и серого медвежонка. Он стал талисманом здоровья дочери, законно присутствовал на семейных обедах и торжествах. У него было своё место за столом, своя постель и собственный уголок за кроватью дочки — игрушечный светло-серый домик с тёмной крышей и набором детской мебели.

Этот медвежонок стал спасением в небольших семейных конфликтах. Разговаривая за него Василий, менял голос, — тот становился низким и трескучим, как у древнего старца. Старался изрекать цитаты, пословицы, поговорки. Звучало, как народная мудрость.

Дочка приняла условия, со временем стала прислушиваться к советам игрушки. Иногда сама брала медвежонка и шла к отцу с откровенными вопросами, которые напрямую постеснялась бы задать. Во время редких ссор Василий одевал перчаточную куклу на руку, вынуждая её быть третейским судьей. Оказалось — очень удобно. Вроде кто-то со стороны взглянул на ситуацию и дал независимый совет.

Только однажды третейский судья не справился со своей ролью. Не смогли они дочку удержать…

Валерия была не высокая, но стройная как тростиночка. Узкие бедра, скромная грудь. Лицо в ореоле темных волос. Постоянная улыбка на пухлых ярких губах. Широко распахнутые голубые глаза выплескивали на собеседника небесную даль, ограниченную широким разлетом сросшихся черных бровей. Когда хмурилась, те выгибались вверх, словно крылья взлетающей чайки. В глубине зрачков посверкивали колючие молнии.

Валерия окончила медицинское училище. Василий помог устроиться медсестрой в Морскую больницу на Фонтанке. Сутки через трое. Одно из самых благополучных учреждений города, на балансе пароходства. Лечились там, как правило, моряки загранплавания.

— Чем чёрт не шутит, — говорил Василий жене, когда в дежурство дочери они оставались одни, — найдется какой штурман перспективный или механик. Приглянутся друг другу… Моряки народ денежный. Будет вещи возить из-за границы. Валюта — дело надёжное. Бедствовать не придётся!

Когда дочка стала выходить на работу «сутки через двое», на это внимания не обратили. Мало ли какая производственная необходимость! Василий, бывало, и по три дня со службы не возвращался, случись в районе какое тяжкое преступление.

Но когда дочка стала пропадать «сутки через сутки», решили с ней поговорить. Оказалось — влюбилась она в моряка, как и мечтали родители… Да только тот случился американцем, да еще и чернокожим! Получил травму на пароходе, вот и лечился в морском госпитале. Дочке уже исполнилось двадцать, считала себя совсем самостоятельной.

Больше двух месяцев они… дружили. Потом улетел её возлюбленный к себе на родину. Лера стала чаще бывать дома. Но это не радовало — слишком резко она изменилась. Стала скрытной. Видно, хочет иногда что-то рассказать отцу с матерью, да одёрнет себя — и свет в глазах гаснет, словно свеча, накрываемая колпачком. Стала раздражительной и своенравной. Чуть что не по ней — хлопает дверью и уходит на работу или к подругам. Через день возвращается, как ни в чем не бывало, и молчит. В комнату уйдет и письма пишет. Ляжет на диван и смотрит в потолок, словно ответ там читает.

Мать всё надеялась, что забудется первая любовь, уж больно далеко занесло её возлюбленного.

Пытался Василий задействовать «третейского судью», но дочка даже не взглянула на своего серого медвежонка. Зато мать теперь стала носить его в руках постоянно. Теребя, как четки, что-то нашептывая, словно колдуя.

Нестерпимая духота в отношениях должна была вскоре разразиться грозой. Но вместо ожидаемого ненастья — вдруг солнышко…

Валерия пришла с работы веселой. Светилась лучиком весенним. Счастьем наполнилась, щебетала, словно ласточка:

— Папочка, папочка! Мне нужны деньги! И в порхающей невесомой девичьей фигурке, суетливой ненавязчивости слов, рассеянной улыбке терялись корысть и меркантильность. Чувствовалось: для нее важны не деньги, а что-то более ценное, что за ними стоит.

Так и оказалось.

Дочь показала заграничный паспорт с визой в Америку. Жена побледнела, словно увидела не орла на штампе, а известие о смерти. Мишка выпал из рук. Но Валерия, ослепленная своим счастьем, не заметила, ни материнского страха, ни озабоченности отца.

— Мне нужны деньги на билет! — восклицала она. — Понимаете, на билет к нему! Танцевала по квартире, веером распустив длинные волосы.

— Говорили, что в Америку одиноких девушек не пускают, а меня пустили! Меня пустили! — она обнимала окаменевших родителей. — Значит, судьба! Подхватила серого мишку с пола. Закружила, держа перед собой, словно на балу в школе. И казалось, что это наступил её новый выпускной — в красивую и счастливую жизнь.

— Нет! — неожиданно воскликнула мать так громко, что заглушила мелодию, звучащую в голове дочери.

Лера резко остановилась, так что распущенные волосы запрокинулись на плечо. Черные брови поползли вверх, открывая льющуюся голубизну глаз. По-инерции улыбаясь, медленно опустила руки. Серый мишка выпал из пальцев прямо на правую туфельку, накрыв ее своей мантией, словно тоже пытаясь остановить хозяйку.

— Доченька, — мать оглянулась по сторонам, сама испугавшись своего крика, — ты ведь даже языка американского не знаешь. Как же общаться будете?

— Мамочка, — засмеялась дочка, тут же забыв вскрик матери и с душевным восторгом обнимая её, — да неужели вы с папой много говорили, любя друг друга? Слов-то не надо, когда сердца стучат в унисон. Все понятно — по жестам, по взгляду, по голосу! Слушала её мать и кляла себя. Не было у нее аргументов против любви дочкиной. И отговорить невозможно.

— Все равно не пущу, — бессильно сказала она, взглядом прося помощи у мужа.

Тот пожимал плечами. Какая тут помощь! Жена подхватила с полу мишку:

— Видишь, и он не хочет, чтобы ты уезжала! — неловко пыталась всунуть внутрь дрожащую ладонь. В безумном остервенении требовала от мужа:

— Ну, говори же, говори! Что ты молчишь?

Василий второпях пытался вспомнить какое-нибудь надлежащее изречение или поговорку. Но… Счастье дочери ослепило его разум, замкнуло уста прикосновением к ее радости. С умилением смотрел.

— Мудрый медвежонок, не надо меня учить! — Лера выхватила игрушку из рук матери, чмокнула в черный кожаный носик, — Я уже не маленькая! Выросла! А вот ты всё такой же! Ой, я — к подружкам! Расскажу!..

Спустя две недели она улетела в Чикаго, забыв своего серого мишку дома.

 

Глава 8. Застолье

Они сидели на барных стульях за высоким столом, изолированным от гостиной кожаным диваном. Валерия запекла в духовке огромный окорок, и теперь большие нарезанные порции мяса парили ароматом специй на тарелках мужчин. Валерия периодически вставала, чтобы убрать грязную посуду или налить кому-нибудь соку.

Рядом с ней сидел Даниил. Половину его тарелки занимал большой кусок торта с воткнутой маленькой десертной ложечкой. На шоколадной глазури — яркая клубничина. Руки были под столом. От напряженной сосредоточенности в лице и постоянного ерзания казалось, что он на коленях что-то мастерит.

— Данила, я твой деда! — как можно ласковее говорил Василий. — Я тебе сказки читал по компьютеру, помнишь? Скажи: де-да! Де-да! Внук молчал, не отводя глаз. Такой… веселый голубоглазый болванчик с застывшей улыбкой.

— А почему ты мясо не ешь?

В ответ Даниил перевел взгляд на мать. Его белые кудри, словно маленькие барашки волн, свободно гуляли по всей голове, и только к шее спадали ровными колечками.

— Он недавно покушал, — ответила Валерия и, повернувшись к сыну, спросила: — А пирожное чего не ешь? Не вкусно?

Данила кивнул в сторону деда.

— Ему тоже хватит, — улыбнулась Валерия, — торт большой, кушай! Даниил отломил десертной ложкой небольшой кусочек бисквита и отправил себе в рот. Опять пристально уставился на деда.

Теперь Василий вспомнил, кого напомнил ему Тет в первые минуты знакомства. Внук — его копия: те же светлые кудряшки, голубые глаза, губки бантиком. Впрочем — не мудрено. Папа есть папа.

— Со свиданьицем! — Тет поднял стакан с виски, — И со знакомством!

Василий чокнулся, сделал несколько глотков обжигающей терпкой жидкости.

— Ну, как долетел, Петрович? — светскости ради осведомился Тет, ставя наполовину опорожненный стакан на стол. Вопрос был бы уместен сразу в аэропорту. Василий вспомнил нервозность встречи и поморщился:

— Нормально долетел, — отрезал ножиком кусочек свинины в своей тарелке.

— Все американские задницы посчитал? — усмехнулся Тет.

— Не понял? — Василий посмотрел на собеседника.

— Я, когда летаю, постоянно их считаю! — Тет наколол кусок свинины на вилку и, ткнув в горчицу, положил себе в рот. С аппетитом пережёвывая, продолжил, — Постоянно место дают у прохода рядом с туалетом! Как самолет взлетит, так пассажиры в очередь выстраиваются! И как тут жопы не сосчитать, если каждая толкает тебя в плечо? Ха-ха! Дремлю, но продолжаю считать: семьдесят один, семьдесят два! Ха-ха! По количеству жоп легко определить модель самолета! Некоторые, конечно, по несколько раз ходят! Но погрешность допустимая…

— Это потому, что ты берешь билет в самый последний момент! — фыркнула Валерия. — А все нормальные люди планируют полеты за полгода. Поэтому билеты у них вполовину дешевле! И — не у сортира!

— А может, мне так нравится? — рискованно пошутил Тет и нарочито загоготал.

— Кому что, — снова фыркнула Валерия.

Да уж, светская беседа получилась!

Повисла пауза. Василий снова обратил внимание на то, что Данила перестал кушать. Оставив на тарелке половинку торта с клубничиной сверху, положил ложку на скатерть.

— Ты почему не ешь? Даниил посмотрел на мать, перевел взгляд на входную дверь.

— Что ты о брате беспокоишься? — слегка нервозно упрекнула его Валерия, — у него все нормально! Кушай, давай! Старшего сына Валерии за столом не было.

— А где Виктор? — в очередной раз, вспомнил о внуке Василий, забыв, что дочка отвечала ему на этот вопрос при встрече. Будучи в легком опьянении, он с удовольствием наслаждался виски и не заметил, как спало напряжение от долгой поездки. Расслабился, откинувшись на спинку. Повернулся вместе со стулом боком к столу. Поставил правый локоть на столешницу рядом с тарелкой.

— Я же тебе уже говорила. Он в спортивном лагере. Лето, каникулы. Чего ему здесь болтаться по жаре! — дочка взяла ложку Данилы и воткнула её в оставшейся кусок торта. — Ешь, сказала!

Даниил посмотрел на мать пристально в упор. Вернул ложку на прежнее место. Валерия вдруг залилась нервной краской. Набросилась на Тета:

— Я ведь просила тебя не пить! Хоть сегодня! Просила ведь! Ты же себя знаешь — две бутылки пива и все, с копыт долой!

Василий удрученно заметил, что в общении дочки пропала былая непринужденность и легкость. Появилась некая скованность. Будто уйма нерешенных проблем распирают ее изнутри, только выжидая слабину, чтобы вырваться наружу.

— А что я?! Что — я?! Хотел только поддержать своего тестя! — оправдывался Тет. Снова протянул руку к бутылке. — Не могу же я позволить ему осилить этот груз одному! Его речь была четкой, но излишне торопливой, словно из боязни, что ему не дадут высказаться — характерный симптомчик.

Валерия ловко выхватила бутылку виски из-под носа мужа. Убрала под стол.

— По-моему, ты уже сам похож на груз, и я не собираюсь волочь тебя по лестнице на второй этаж.

Тет хмыкнул и недовольно насупился.

— Тебе еще подлить, пап? — словно извиняясь за резкость, тихо спросила она, — Анатолий спиртное совсем не переносит. Завтра будет до обеда валяться в постели охать.

— Анатолий не переносит, а Тет — всё переносит, — с пьяным пафосом изрек муж и потянулся за бутылкой пива, — тогда, значит, будем полировать!

Глядя на зятя, Василий погрустнел. Развезло бедолагу. Что так быстро-то? Совершенно разучилась пить нынешняя молодежь. Или здешний воздух свободы так расслабляет закаленные в России тела и души?

Валерия обреченно вздохнула:

— А… Делай, что хочешь! Надоело всё…

— Данила, ты почему молчишь? — Василий от греха подальше снова переключился на внука. Старался выговаривать слова как можно четче. Не хотелось, чтобы внук видел его пьяным. — Все понимаешь и молчишь? Даниил перевел взгляд с деда на окно. Там уже стемнело.

— Он всё время молчит, — ответил Тет, резко вскинув опускающуюся под действием алкоголя голову. Откинул рукой чёлку с глаз.

— Не говори чушь! — моментально ощерилась дочка. — Помнишь, как он в прошлом году болтал? Всё говорил! А теперь ленится!

— Не помню, — сказал Тет и снова опустил голову, словно что-то важное увидел в своей тарелке, что вернёт ему память. Едва помедлив, упала вниз челка.

— Откуда тебе помнить, ты тогда нас редко навещал! — с легким укором произнесла Валерия.

— А что, я в этом виноват? Я? — неожиданно зло спросил Тет. Он словно протрезвел. Речь его зазвучала неторопливо. Правой рукой снова закинув светлую челку назад, посмотрел на жену. Затем медленно перевел взгляд на Василия, — Как я их всех ненавижу с их гражданством! Дебилы!

Василий от неожиданной смены настроения зятя отшатнулся, резко отдернув локоть от стола, точно там разлили кипяток.

Валерия приобняла сына. Чмокнула в щечку.

— Пойдем-ка спать, милый, уже пора. Завтра с дедушкой ещё наобщаешься! Он у нас целых десять дней погостит.

Даниил неторопливо слез со стула. Оглядываясь на Василия, обнимаемый матерью, вышел из-за стола. Они направились к лестнице на второй этаж. Сверху снова посмотрел на деда, неожиданно улыбнулся, помахал рукой. Василий поднял ладонь, но опоздал — как не успевал отвечать на приветливые улыбки американцев. Почувствовал неловкость, испытанную в аэропорту. Расстроено посмотрел на зятя.

Тот что-то ковырял вилкой в своей тарелке.

— Ты видел, Петрович? — поднял он взгляд на Василия.

— Что? — не понял тот.

— Нет, ты ви-идел… Этих чистюль! Приглаженные головки детишек! Пластиковые тележки, в которых их возят. Даже в них есть ремни безопасности! Представляешь? Даже в них есть ремни безопасности! В этих пластмассовых корытах есть ремни безопасности! Дебилы!

— А… Ты про парад? — догадался Василий. — Ну, так и хорошо!

— А этот?! Который впереди?! С металлической палкой, — как он ноги задирал? Вот так они собираются шагать по всему миру. Как Гитлерюгенд! Видел их лица? Видел? Им с детства вдалбливают, что они лучшие. Вырастают самовлен… самовол… самовлюбленные жирные свиньи! Дебилы! Это просто разврат! Пошлость сплошная! Взрослые здоровенные дяди и тети с мешочками под мышками, из которых торчат серые трубки. Стулья складные! Меня от них тошнит! Приходят на парад посмотреть — со стульями! Ветераны идут, а они развалясь сидят! У них совесть есть? Рассиживаться при героях? Я спрашиваю, где совесть? Дебилы!

— На себя посмотри! Балбес! — Валерия спустилась с лестницы. — Потише можно? Ребенок спит! Что за парад?

— Сегодня день поминовения! — зло обернулся к ней Тет, — вот мы сидим с твоим папашей и понимаем… поминаем! Налей-ка мне стопочку!

— Хватит тебе, — отозвалась Валерия, — Ишь разошёлся!

Василий практически протрезвел, слушая монолог Тета. Не перебивал. Не раз за свою службу ему приходилось видеть, как веселые парни, опьянев, превращались в озлобленных монстров. Так что поведение зятя не сильно его беспокоило. Проспится и не вспомнит.

— Нет, ты послушай, Петрович, — теребил он Василия за рукав рубашки, — они сидят на своих складных стульях, попивают холодную водичку, похлопывают в ладошки. Как они могут почувствовать боль ветеранов, проливающих за них кровь? Где их патриотизм? У них в стране всё так! Как водка в бумажном пакете. Ее можно пить на глазах у всех — но только в пакете! Стоит вынуть, и тебя арестуют на несколько суток, а может и месяцев! Дебилы! Собаки у них — все без намордников! По закону намордник унижает собачье достоинство — во как! На каждой урне в парках прицеплены пакетики для уборки дерьма… А если они лают — то им делают уколы, чтобы соседей не беспокоили. Это как? Не унижает? Собака и не лает! Ты слышал, чтобы в Америке лаяла собака?

— Да, действительно как-то… Василий с удивлением припомнил, что пока ехали — собак он видел не мало. Много было на демонстрации. Но они не лаяли. Решил перевести всё в шутку:

— На такой жаре не то, что лаять, пасть открывать лень.

— Это они показывают, как заботятся о людях…! — не унимался Тет. — Если в салоне нет кресла для ребенка — тюрьма! Лерка три раза ездила на машине. Сдают экзамен только на своих тарантасах. Платишь десять долларов и приезжаешь. Их не волнует, что у нее вообще прав нет ездить через весь город туда и обратно! Их — наличие кресла волнует! И так во всем! Дебилы! Всё у них такое передовое, прогрессивное! Именно поэтому они думать перестают! Зачем им думать? Дебилы! Делай, что положено! Делай, как все! От культуры их просто тошнит!..

Василий не перебивал. Дал ведь зарок — больше слушать об этой стране, поменьше говорить. За словами зятя стояло нечто большее, что на первый взгляд и не разглядишь.

…— Помню, в аэропорту девка у входа на регистрацию. Стала тут же переодеваться. Стянула спортивный костюм, осталась в шортах и футболке. Села на пол у стойки, шнурует кроссовки. Так какой-то идиот вообразил, что она в очереди на регистрацию стоит. Встал за ней и начал ждать. Стоит и смотрит, как она с обувью возится. А впереди уже все прошли и пусто перед этими… как их… магнитными искателями. Стюардесса не поймет, в чём дело. А девочка не торопится: шнурки завязала, достала из рюкзака расческу и прическу поправляет, штанишки приглаживает. Очередь за ней выстроилась по всему коридору, никто не шелохнется, только переглядываются между собой. Тут у стюардессы терпение лопнуло — рявкнула на всех. Тогда очередь стала неуверенно обходить девку. Та закончила свои дела и пошла восвояси. Дебилы!

— Зато всегда улыбаются! — возразил Василий.

— Да, это точно, — усмехнулся Тет, — дебил и без улыбки?! Копы никогда не повышают голос: с улыбкой выпишут тебе штраф за брошенный окурок, приговаривая: «но проблем!» Если возразишь, будет кивать головой, сочувствовать, словно входит в твое положение, а ручкой-то продолжать нули рисовать, умножая штраф! Мол, ты его от работы отвлекаешь! И, чем дольше будешь его задерживать, тем больше нулей он нарисует, пока не согласишься: О'кей!

— Что, правда?

— Нет, «Известия»! — щегольнул старым анекдотом Тет, — Зато какие принципиальные!.. Вот взял ты в прокате машину. Попользовался и она уже не нужна. Можно сдать. Но америкосы будут держать ее до последнего: поскольку в квитанции написано — вернуть её к 11 часам! Отложат все свои намеченные ранее дела и повезут именно к этому времени, не раньше! Дебилы!

Валерия тем временем хлопотала по хозяйству. Поставила грязную посуду в машину и вышла через запасную дверь в гараж за моющим средством.

— А сын почему молчит? — не унимался Тет, понизив голос и глядя вслед удаляющейся жене. — Ты знаешь, почему не говорит твой внук? Он несколько лет из шлема не вылезал!

— Что?! — Василий недоуменно посмотрел на зятя. Подумал, что белая горячка им сегодня ни к чему. Но Тет не выглядел сумасшедшим.

— В больнице день родов назначили — давай рожай! Если схваток ещё нет, тогда укол и кесарево! Попробуй не согласись — сразу медицинской страховки лишишься! А у детей от этого голова деформируется! Когда плод выходит естественно, там давление, говорят, создается, и с черепом тогда все в порядке.

Валерия вернулась. Положила таблетку с кондиционером внутрь посудомоечной машины. Включила. Послышался звук текущей воды.

— У них пол Америки детей по этой причине в пластиковых шлемах ходят до шести лет! Дебилы!

Валерия встрепенулась. Обернулась к мужу:

— Ну, хватит тебе! Дебилы, да дебилы! Кто тебя здесь держит?! Ехал бы в свою Литву и жил там! В этот момент раздался тихий звонок. Валерия посмотрела на часы:

— Ну, наконец-то! — облегченно произнесла она и повернулась к мужу, — Иди дверь открой — это, наверно, Макс. Заодно проветрись! Потом приходи, поможешь!

— Опять чучело твое законное пришло? — Тет недовольно поднялся со стула, взял с полочки сигареты и неторопливо, слегка пошатываясь, направился к выходу.

Валерия уловила недоумение в глазах отца, нищенски улыбнулась: так живем…

Через полминуты на смену Тету явился огромный негр лет сорока. В белой футболке и длинных спортивных шортах. На ногах шлёпки. Он стал холодно говорить с Валерией по-английски, демонстративно игнорируя сидящего за столом Василия. Дочка отвечала ему недовольным тоном.

— У тебя есть деньги? — неожиданно спросила она, обернувшись к отцу.

— Конечно, — ответил тот, слегка смутился.

— Тысяча долларов есть? — переспросила она.

— Если надо — найдем…

Валерия что-то сказала чернокожему. Тот осклабился в улыбке. Присел на стул у стола. Кивнул Василию, что-то сказал.

Василий кивнул в ответ.

На этом их диалог закончился. Валерия сходила наверх, привела за руку сонного Даниила. Крикнула на ходу в пространство:

— Тет, иди сфоткай нас по-быстрому! Потом что-то сказала негру, и тот пересел на диван. Посадила ему на колени сонного Даниила, сама села рядом.

— Садись, — кивнула она не понимающему Василию, похлопав ладошкой по дивану рядом с собой.

Василий присел — ладно, в каждой избушке свои погремушки. Тет сделал несколько снимков. Валерия пересадила всех за стол. В центр водрузила тарелку с остатками торта. Поставила перед каждым по чашке, разлила остывшую заварку.

— Все улыбайтесь! — сказала она, а затем повторила это по-английски для негра. После чего тот растянул в стороны свои толстые губы и стал ждать, когда «вылетит птичка».

Процедура была закончена, Валерия отозвала отца в коридор.

— Одолжи мне тысячу долларов, — попросила она. Василий сходил за сумкой, брошенной у лестницы. Извлек со дна десять тысяч, принес их дочке.

— Мне столько не надо, — запротестовала она, но Василий зажал деньги в её ладонях и поцеловал в щеку. Валерия отсчитала необходимую сумму, остальные сунула в задний карман джинсов.

— Иди, проводи сына наверх, — обратилась она к Тету. Подошла к негру и вручила отсчитанные купюры.

Тот, послюнявив черные пальцы, пересчитал деньги и, что-то сказав Валерии, направился к выходу.

Василий пошел следом закрыть дверь.

— Это ради него ты нас с матерью на Америку променяла? — возвращаясь, спросил он дочку, впрочем, без упрека. — Отец Виктора?

— Нет, — отозвалась дочка, — Тот сбежал, как только узнал, что я беременная и собираюсь рожать!

— А это кто? — Василий, недоумевая, присел на стул.

— Мой муж, — нервно ответила Валерия, убирая чашки со стола.

— Какой муж? — Василий от удивления снова встал.

— Да никакой! — всё больше раздражаясь, ответила дочь, — официальный! Мы с ним пару лет как женаты.

— Это как же? А Тет? В раковине зазвенела брошенная дочкой посуда.

— Ну, что ты заморачиваешься, пап? Здесь всё так сложно! Тет, Тет! Макс мне гражданство обещал, понимаешь?

— Какой Макс?

— Ну, какой, какой?.. — она кивнула головой на входную дверь: — Этот! Мы с ним официальная семья. Надо доказать, что у нас любовь, дети, совместное хозяйство! Вот портфолио собираю. Чем больше совместных фоток, тем лучше! Тогда допустят к экзамену на американское гражданство. Стану американкой — разведусь с ним официально. Он от детей откажется, а я выйду замуж за Тета. Он получит вид на жительство, а потом с ним будем портфолио делать! Детей на себя оформит и гражданство ему сообразим, а то его бывшая деньги взяла и пропала… Мы так живем, понимаешь!? Это наша жизнь! Вот такая жизнь… наша…

— Господи, — удивился ошарашенный Василий, — можно с ума сойти!

 

Глава 9. Новый день

— Иди! — сказал напарник. — Глянь, что за номер у нас в гостинице. Может, стоит с кем-нибудь поменяться!

Василий вышел. Друзья остались за столиком. Легкое недоумение. Все они, сидевшие в ресторане, считались погибшими. Что значит «считались»?! Да он сам когда-то давно в разное время держал речь на похоронах, провожая их в последний путь.

Совершенно не болела нога! Ну да, здесь другая страна, здесь всё иначе. Даже вот нога не болит!

Пройдя мимо нескольких высоток, он остановился под вывеской со знакомым названием на английском языке. Странно. Дома здесь тоже панельные. Правда, крыши тянутся под облака.

На ресепшн предъявил паспорт, и администратор протянул ему деревянную табличку размером с разделочную доску, на которой был ряд цифр и ключ на кольце.

Седьмой этаж. Скоростной лифт рванул вверх, заставив чуть присесть. Разгоняясь, гремел как консервная банка, грозя рассыпаться. По углам кабины — ржавые неровные полоски, пропускающие свет. Скоро отвалится дно, скоро. Недолго осталось. Выйдя из лифта, Василий попал в сплетение коридоров.

Многоголосая речь со всех сторон. Чернокожие мамаши успокаивали капризных детей. Подростки что-то царапали на стенах. В темных углах обжимались парочки. Двери во все комнаты открыты. Цифры над проемами не соблюдали какую-либо очередность или серийность — чисто случайный набор.

Он на своем ломаном английском обратился к проходившей мимо негритянке. Она махнула рукой куда-то в конец коридора. Там была дверь на балкон. Открыв её, Василий очутился на узком парапете. Увидел невысокую пристройку к дому. В окне заметил аккуратно заправленные кровати и письменный стол между ними. Чтобы попасть туда, надо дотянуться до пожарной лестницы, а затем ступить на карниз.

Он уцепился руками за металлическую ступеньку и хотел уже поставить ногу, но вторая рука соскользнула, и Василий повис над шумным городским кварталом. Испугаться не успел. Лестница оказалась выдвижной, плавно опустилась вниз. Он благополучно коснулся ногами асфальта рядом с входом в гостиницу. Там уже ждал администратор. По его недовольному голосу Василий понял, что сделал что-то неправильно. Решил повторить попытку.

Его проводили до лифта. На сей раз жестами показали, что надо залезть на его крышу. Тогда он доберется до нужного этажа. Действительно, подниматься, держась за толстый металлический трос, оказалось вполне реальным! Сойдя с крыши лифта, он вошел именно в ту комнату, которую видел через окно. Но, к его разочарованию, там было еще несколько кроватей, причем занятых. Ранее их было не видно из-за штор на окнах. Мулатка с ребенком в коляске. Плюс двое тинэйджеров тянули за руки мужчину, не желающего с ними общаться. Ещё какие-то люди, выходящие из комнаты, входящие в комнату. Ни дать, ни взять — семейное общежитие. Лишь две койки в дальнем углу пустовали — не угодно ли? Не угодно! Василий прежним манёвром, то есть на крыше лифта, спустился вниз на ресепшн. К черту! Надо пожертвовать эти спальные места сильно нуждающимся, а заселиться в нормальную гостиницу. И кому пришло в голову что-то бронировать здесь? Дебилы!

На улице он облегченно вздохнул, направился вдоль домов назад к ресторану. Снова отметил, что все строения панельные. Неужто и здесь российские строители приложили свои корявые руки! Ужасно!

Окна грязные, неопрятные. Почерневшие рамы, облезлые балконы с опасными трещинами и ржавыми ограждениями. Улица забита людьми. Все неухожены и чем-то озабочены. С ношей на руках. Часто груз гораздо больше их самих. Суетятся, будто муравьи под соломинками. К удивлению, почти все говорят по-русски. Но как-то не хотелось признавать в них земляков. И признаваться тоже…

Через пять минут он с ужасом осознал, что не помнит, не запомнил, где ресторан. Достал телефон и, сдвинув слип, попытался набрать номер напарника. Напрямую, без всяких кодов. Дороговато, но на один звонок денег должно хватить.

Тут же чья-то грязная лапка накрыла телефон. Подняв голову, обнаружил себя в кольце малолетней шпаны. Скалились. Василий рассвирепел, выдал на русском матерную тираду. Подростки тут же порскнули в стороны.

Он полистал записную книжку в телефоне, отыскивая нужный номер. Но тот всё не появлялся на экране.

Откуда-то вдруг возник Данила, стал тыкать пальцем в клавиатуру, пытаясь ввести международный код.

Потом и дочь вдруг объявилась. Что-то взбалмошно советовала. Стало невыносимо. Подумалось, что Россия тут не только хранит свои золотые запасы, но и хрущёвок настроила, а после эмигрировала массово. Значит, в Америку свезли весь ненужный сброд из России — бездельников, перекупщиков, воров, взяточников, иных душевных моральных уродов. А среди них оказался и он с друзьями. И надо поскорее вернуться! Ведь на освободившейся Родине стало светло и уютно для честных простых граждан. Надо быстрее добраться до ресторана, сообщить напарнику и остальным!

Да, но как же их найти?!

…Василий еле разлепил глаза. Вдогонку осенило: в памяти возник знакомый телефон! Еще раз про себя повторил номер. О! Так это же номер справочной службы ГУВД!

Уф! Где я?!

Если не считать обильной испарины и легкой ломоты в ноге, проснулся бодрячком.

Долгая практика милицейской жизни приучила не тратить время на длительные передышки. Адаптировала организм к алкоголю, помогающему расслабиться. Дающему возможность работать в состоянии легкой эйфории. Поэтому похмельный синдром и головная боль были Василию не знакомы. Удивительно, что нет онемения в руках и ногах, которое преследовало последнее время, стоило только неудобно сесть или на часик прикорнуть.

«Надо же, — подумал Василий, — какой сон приснился! Да ещё такой яркий и смысловой! И этот номер телефона, который я знал наизусть, пока служил, а потом просто забыл и всё».

В комнате сумеречный свет, в доме тихо. Он снова закрыл глаза, пытаясь уснуть. Мысли вертелись вокруг сна, хотелось найти в нем что-нибудь хорошее, вещее и потом развить сюжет, положив его на реальность. Но как-то не получалось.

Слух уловил шипение. Снова открыв глаза, увидел в потолке над окном небольшое зарешеченное отверстие, откуда поступал поток прохладного воздуха. Судя по периодическому щёлканью за окном и вздрагиванию чего-то гремящего металлического — кондиционер находился снаружи, внизу. Он явно не справлялся, двигатель работал натужно, с облегчением прерываясь на короткий отдых.

Василий лежал под плотным, но необычайно легким простеганным одеялом. Слева вровень с матрасом — большое окно — стеклопакет. Можно открыть, сдвинув створку в сторону. Занавесок или штор не было. Вид на маленькую площадку с выжженной травой перед домом. Невысокий сплошной забор, покрытый облупившейся бежевой краской. Высаженные параллельно ему небольшие кустики с пожелтевшими листьями огораживали участок, примыкающий к дому.

С другой стороны забора — следующий аналогичный кусочек земли и домик-близнец. А за ним следующий. И так далее. Словно отражения в профессионально расставленных зеркалах. Сходство усиливалось отсутствием какого-либо движения. Ни людей, ни животных, ни птиц. Как давнишний фильм ужасов, где некие лучи уничтожили все живое, оставив нетронутыми только постройки.

Быть может, ещё очень рано и все спят? Василий сдвинул створку окна. В лицо ударил насыщенный влагой горячий воздух. Без каких-либо запахов. Как в парилке, только без веников. Казалось, уличный воздух пропустили через сито дезинфекции, нейтрализовав все ароматы, а затем заглушили все звуки.

Неожиданно внизу раздался щелчок — включился кондиционер, послышался нарастающий шум вентилятора. С потолка через пластиковую решетку стала поступать невидимая струя холода. Это продолжалось минуты три, затем снова щелчок. И — стихло. Будто в эти несколько минут высосаны все возможные звуки. Ни пения птиц, ни стрекотания кузнечиков. Всё замерло будто в ожидании чьей-то команды. Но время шло, и ничего не происходило.

Неожиданно — пронзительные прерывистые сигналы. Тревога? Это тоже походило на продолжение страшного фильма. Василий приподнялся на локтях и вдалеке увидел большой трак, медленно двигающийся задним ходом. Ну да, машинам радиация нипочем!

Он оглядел комнату. На белых стенах — пара репродукций с иностранных картин. Прошлогодний календарь. Небольшая черная плазма телевизора, как прямоугольное отверстие, оставленное на память ушедшей ночью. В углу — коробки, с торчащими из них проводами и электронными устройствами. В приоткрытом врезном шкафу на перекладине — пустые пластмассовые вешалки. На одной из них — махровый халат.

Странная комната для подростка. Словно парня с вещами куда-то забрали. В спортивный лагерь? Вчера Валерия сказала, что это комната Виктора. В его возрасте Василий обвешивал стены плакатами западных музыкальных групп и грамотами, полученными на соревнованиях. Здесь же ничего не напоминало об интересах и предпочтениях внука.

Наручных часов Василий не любил, и время предпочитал смотреть на телефоне, где оно высвечивалось большими яркими цифрами. Перед сном по служебной привычке оставлял мобильный где-то рядом, чтобы ночные звонки не будили домочадцев.

Посмотрев вокруг, обнаружил телефон на подоконнике. Электронное табло показывало два часа. Дня или ночи — непонятно. Василий вспомнил, что забыл перевести время. Посмотрел по сторонам, пытаясь найти работающий будильник. Ничего не обнаружил. В доме по-прежнему было тихо. Валяться надоело. Решил встать. Вчера перед сном принимал душ. Надо бы повторить процедуру.

Надел брюки с рубашкой, вышел в коридор. Тут же справа — еще один врезной шкаф. Дверца приоткрыта. Снова пустые вешалки. На двух полках — стопки с бельем и одеждой. Опять ассоциации с фильмом ужасов — массовая эвакуация, о!

Впереди настежь открытая дверь в ванную. Зашел внутрь, заперся. Все было знакомо. Слева — раковина, рядом — унитаз, за пластиковой шторкой — ванная. Захотелось посидеть в горячей воде и подумать. Снял одежду, наклонился к смесителю. Облом! Из стены торчала всего одна, но крупная вентильная головка. Точно такая, но меньшего размера, была в туалетной комнате Макдональдса. Когда ехал с Тетом из аэропорта. Там, помнится, удалось добыть только холодную воду.

Да, но он же вчера здесь принимал душ! Правда, подшофе… Не мог же стоять под ледяной струей и не запомнить? Осмотрел рукоятку, пытаясь вспомнить, что же с ней вчера сделал? Потянул на себя и в стороны — без толку. Слегка крутанул против часовой стрелки. О! Пошла холодная вода. Уже результат!

— Но вчера всё было нормально, была теплая, — уговаривал он себя, заставляя руки вспоминать вчерашний вечер.

В голове не укладывалось: как поворотом ручки можно регулировать напор и температуру воды одновременно? Без одежды уже стало познабливать. В отчаянии провернул вентиль до упора против часовой стрелки. Поток горячей воды хлынул из крана. Вернул его чуть обратно, и вода стала холоднее. Установив нужную температуру, Василий залез в ванную. Подумал, удивляясь себе: «А зачем здесь регулировать напор»? И усмехнулся в ответ — привычка, оставшаяся с родины!

Через несколько минут он уже блаженствовал. Стал вспоминать вчерашний день. Обозленного пьяного Тета. Фотографирование с Максом. И Данилу. Этого маленького человечка, упорно не желающего общаться и говорящего только взглядом голубых добрых глаз.

 

Глава 10. Знакомство с городом

Когда Василий спустился вниз, Валерия суетилась у плиты.

— С добрым утром! — весело сказала она, внимательно посмотрела, ища и не находя признаки похмелья на лице отца, — Что будешь завтракать?

— С добрым, дочка, с добрым! — улыбнулся Василий.

Успел заметить, что глаза дочери засветились ему на встречу, едва успев прикрыть беспокойство. Её волнение на мгновенье передалась Василию и отозвалась болью в ноге. Впрочем, она стала уже привычной. Болит — значит, жизнь продолжается. Тягучая ломота как планка отсчета. И тогда любая бытовая неприятность — пустяк.

Увидев настенные часы, подправил время на своем телефоне. Грустно подумал, что обратно корректировать не придётся.

Тет сидел за столом, понурив голову. Спутанная челка светлых волос закрывала глаза, он смотрел вниз, заговаривая пену, которая пыталась вылезти из кружки с только что налитым пивом.

— А-а! Родственник проснулся, — поднял голову и, качнув ею вправо, чёлка вскинулась к виску, — пивка, Петрович?

— Нет, спасибо, — отказался Василий, хотя в другой ситуации был бы не против. Не любил запойных людей — во всем нужна мера, — лучше кофе с молоком, а потом Данила покажет мне город.

— Нашли — город! Резервация для неудачников! — усмехнулся Тет, выдвигая из-под стола стул для тестя. — Чего он тебе покажет?! Сам-то здесь ничего не знает! Валерия резко взяла бутылку со стола, задев кружку Тета. Короткий звон послужил сигналом к пенной атаке. Белая пористая шапка резко поднявшись, полезла через край, прямо в подставленные Тетом ладони.

— Осторожней, Лер! — рявкнул он. Но, что-то припомнив, понизил тон: — Дай, пожалуйста, полотенце, а то весь стол зальешь!

— Лучше на стол, чем в твою глотку! — Валерия спрятала бутылку в холодильник. — Просила же тебя вчера как человека!

— А я что, не человек? — недовольно пробулькал Тет уже через пиво в прижатой ко рту кружке.

Валерия приготовила кофе с молоком. Василий редко завтракал по утрам, но сейчас сделал несколько глотков и съел кусочек вчерашнего торта. Насытившись, вышел из-за стола:

— Пойду-ка за Данилой.

— Да он наверно еще спит без задних ног, — усмехнулся Тет, — ха-ха, в школу-то ему не надо!

— А тебе? — неожиданно спросила Валерия.

— Что мне?

— Тебе на работу надо? — она взяла тряпку и стала протирать превратившуюся в лужу пену.

— На работу? Какую работу? — недоуменно уставился на неё Тет. Но засмеялся, переводя все в шутку, грозя пальцем. — У нас сегодня праздник — папашка твой приехал!

— Да у тебя праздник не кончается, — с укором произнесла Валерия, — взял бы вон сына, да съездили в аквапарк Чикаго. На горках покатались!

— Да мы там были недавно! — возмутился Тет.

— Когда недавно? В прошлом году? — отозвалась Валерия и недовольно бросила тряпку в раковину.

— Ну, в прошлом.

— Это для тебя «недавно»?

— А что для тебя «давно»? — обозлился Тет.

— Всё для меня «давно»! Все!

— И я?

— Ты — в первую очередь! — дочку понесло.

— А Макс твой черножопый?

— А причём тут Макс?!

— О, да! Совсем не причём! Просто портфолио делаете вместе? Или ещё что?

— Прекрати!

— А ты не начинай! — Тет понизил голос.

— Прекрати, сказала! Люди же в доме.

— Посторонние? — хмыкнул Тет.

— Сам ты посторонний!

— Где уж нам…

Василий больше не стал слушать перепалку дочери с мужем, поднялся на второй этаж. Потихоньку открыл дверь справа от туалетной комнаты. На первый взгляд разобранная постель казалась пустой. Тело внука было плотно завернуто в пуховое одеяло. Походило на сосиску в тесте, приготовленную для выпекания. С одной стороны выглядывали две беленькие ступни, а с другой белокурая макушка.

Он поднял этот кокон и прижал к себе, целуя взлохмаченные, пахнущие парным молоком волосики. Вспомнилась больница и малолетняя Лера с медвежонком. Пухлые пальчики, теребящие серые мохнатые ушки. И будто сзади снова жена прижалась лицом к его рубашке. Василий почувствовал то волнение, и спина его взмокла.

Данила зашевелился, открыл глазенки и улыбнулся. Зрачки забегали, словно отыскивая недавнюю потерю и, не найдя, остановились на дедушке. Внук приоткрыл рот, пытаясь что-то произнести. Язык сделал круг вдоль неба, прижался к верхним зубам, и скользнул вниз, дав вырваться наружу беззвучному потоку воздуха.

— Ну, — не выдержал Василий, — скажи, что хотел! Говори же, говори! Скажи де-да! Я твой де-да! Давай, Данила! Ты же русский богатырь!

Даниил улыбнулся закрытым ртом. Хотел вытащить руки, но это ему не удалось. Повёл плечиками, стараясь освободиться от матерчатых пут. Капризно скорчил рожицу, сощурился, тихонько застонал.

Василий положил «сверток» на кровать и, взявшись за край одеяла, приподнял вверх. Внук повис в воздухе и, крутнувшись волчком, со смехом выпал из развернувшегося рулона.

Громкий заливистый хохот был наградой деду. Даниил снова попытался завернуться в одеяло и, накинув его на себя, посмотрел на Василия. Выжидательно, с надеждой.

Дед понял бессловесную просьбу, снова резко приподнял одеяло за край. Внук с громким смехом выкатился на постель. Третьего раза не получилось. В комнату вошла Валерия.

— А я думаю, что за веселье здесь? Хватит баловаться! — притворно строго сказала она. — Быстро умываться и за стол!

Она попыталась сложить одеяло, но Даниил ухватился с другой стороны, мотая головой и недовольно мыча.

— Надо вставать, Данила, — увещевающе произнес Василий, — Мы же хотели идти с тобой гулять! Ты обещал мне показать город!

Внук посмотрел на деда и послушно отпустил одеяло. Слез с постели и, шлепая по кафелю босыми ногами, направился в туалет. Василий стал разбирать его одежду, в беспорядке лежащую на стуле.

— Ещё не забыл, как это делается? — спросила Валерия. Промолчал в ответ.

— Папа, откуда такие деньги? — спросила она снова.

— Дом продал, — ответил как можно беззаботней, — тяжело стало жить на даче. Воду носить, дрова колоть, печь топить. В городе проще.

— А почему мама на связь не выходит?

— Да, наверно, опять не ту кнопку нажала на компьютере! — Василий постарался воссоздать интонацию возмущения, с которой когда-то ругал жену за неумение обращаться с техникой. — Старая стала, всё путает. Сто раз ей показывал. Что поделаешь…

Но почему-то голос его звучал совсем без укора. Скорее ласково, с жалостью. Опустил голову ниже, стал энергично распутывать клубок из скомканной одежды внука.

— Жаль, что она не смогла прилететь, — грустно сказала Валерия. Василий хотел ответить, что и его не приглашали. Смолчал, чтобы не расстраивать дочку.

Дочь словно прочитала его мысли и решила сменить тему разговора.

— Тебе будет жарко в костюме. Поищу-ка шорты. От мужа. Должны тебе подойти.

— Которого мужа-то, — на этот раз Василий не сдержался и съязвил, хитро посмотрев на дочь, — черного или белого?

— И ты туда же! — нарочито взвилась Валерия. — Проехали уже. Не хочешь — иди и купи себе в магазине. Ты ведь у нас богатенький.

Василий хотел еще пошутить по поводу размера разных мужей, но воздержался. Подумал, что никак не может избавиться от каких-то условностей и необходимости постоянно контролировать свои слова. И это неправильно. Они родные люди и должны говорить обо всём откровенно.

— На штаны заработал, — хмыкнул примиряюще.

Дочь промолчала, только грустно посмотрела на отца и стала спускаться вниз:

— Поторопитесь, я пожарю вам яичницу! Через несколько минут Даниил вышел из ванной и самостоятельно оделся. Тета на кухне не было.

— А тебе на работу не надо? — спросил Василий дочь.

— Я взяла небольшой отпуск! — ответила она неожиданно весело, — так что вам придется меня терпеть!

Завтрак прошёл быстро.

— Кстати, заодно сделаете с Даниилом доброе дело, — неожиданно вспомнила Лера, — обменяете мелочь в магазине! Давно накопилась. Сходила в гараж и принесла оттуда стеклянную банку с мелочью. Пересыпала в полиэтиленовый мешок, протянула отцу.

Василий взвесил на руке:

— Килограмма два! Долгонько кассир считать будет.

— Ха-ха! Здесь считать не надо! — засмеялась дочка, и он ощутил в её смехе что-то родное, давно забытое. — Здесь машина считает! Даже разделять монеты не надо — ссыпал и всё. Получите чек и обменяете на купюры. Как раз тебе на шорты хватит.

— У меня кредитка с собой, — Василий немного обиделся на дочку, — но все равно интересно, что за автомат там у вас стоит.

— Если ты не взял с собой плавки, обязательно купи, — напомнила дочь, надевая белую панамку на сына, — жара у нас! Завтра поедем купаться.

Василий в ответ позвенел мешком с мелочью. Вспомнил, как несколько лет назад кинул горсть монет в шапку гармонисту, фальшиво играющему в переходе метро. Мужчина, сжав меха инструмента, одарил Василия недовольным презрением:

— И что я с этой мелочью делать-то буду?

С тех пор Василий не подавал попрошайкам. К тому же на службе ввели кредитные карты, и мелочь больше не скапливалась.

На улице было жарко. С безоблачного неба солнце палило нещадно. У соседского дома рядом с машиной, поставленной на парковку, играли в мяч детишки. Использовали въезд в гараж как футбольные ворота. Их было трое — от пяти до десяти лет. Один закрывал вход, а двое старались ногой забить гол.

Ну, хоть какое-то движение в этом мертвом царстве! Настроение поднялось. Ушла утренняя угрюмость от болезненного безмолвия, прерываемого работой кондиционера. Пожалуй, в костюме здесь действительно быстро сваришься. Василий с завистью посмотрел на короткие штаны и футболки играющих детей. Обязательно надо купить что-нибудь легкое.

За недолгое время пребывания в Америке, он обратил внимание, что все детишки и некоторые мужчины носят здесь штаны типа бриджей, только широкие. Такие он видел по телевизору у профессиональных боксёров и баскетболистов. Представить себя в этих обрубках от брюк он не мог. Будет похож в них на какого-то переростка. Или недоростка…

Огромный универсам оказался рядом на противоположной стороне улицы. Обменник стоял внутри у выхода. Похож на большой заводской станок с численно-программным управлением. Состоял из небольшого монитора с несколькими кнопками и воронкой по центру.

Пока Василий читал надписи на кнопках, Даниил нажал одну из них. Послышался тихий рокот и на дне воронки мотор закрутил диск. Внук показал пальцем на мешок, а потом на воронку. Василий сообразил, высыпал туда мелочь. Она стала раскручиваться, постепенно исчезая в щели на дне. Через пару минут приемник опустел. Даниил нажал на другую кнопку, и мотор затих, из узкой щели показался кусочек белой бумажки. Чек. Даниил взял деда за руку и повел к ближайшей кассе, показывая пальцем на сидевшую за ней женщину. Маневр внука был понятен, и Василий передал чек женщине.

Она что-то спросила, стала показывать цветные карточки с английскими надписями, буклеты. Василий отрицательно мотал головой. Она вынимала из-под прилавка всё новые, пытаясь в чём-то убедить.

Василию это надоело. Решил изобразить немого — поднял к лицу руки, как это делали сурдопереводчики. Нахмурив брови, движением пальцев попытался воспроизвести нечто похожее, при этом периодически открывая рот.

Кассирша с изумлением вытаращилась, и часто-часто закивала. Не отрывая взгляда от клиентов, вынула из ящика кассы несколько купюр и передала их Василию. Тот еле сдерживался от смеха.

Зажав деньги в кулаке, он прижал внука к себе и поспешил на выход. Как только за ними сошлись прозрачные стеклянные двери, он посмотрел на Данилу. Тот показал вскинутый вверх большой палец — молодец! Их желание совпало — они шумно расхохотались.

— Ну вот, — обрадовался Василий, — мы с тобой уже нашли общий язык! Будем, как глухонемые — со всеми молчать! Ведь это естественно — мы же с тобой родственники! Пусть сами догадываются, что нам надо! Внук, хитро улыбаясь, согласно кивнул.

— Давай купим мне одежду позже, — предложил Василий, — не хочется болтаться с мешками по улице. Зайдем на обратном пути. Как ты на это смотришь?

Данила снова кивнул.

Василий поправил панамку на голове внука и, взяв за руку, весело повел его по улице мимо небольших магазинов, примыкающих друг к другу. Сам с удовольствием подставлял голову под солнце. Чувствовал, как тепло проникает в организм, выпаривая вредные бациллы. Проникает дальше по туловищу к ноге и ласково гладит пораженное место, утихомиривая боль.

Солнце продолжало раскаляться. По шее стекали капли пота, и через двадцать минут он решил зайти в ближайший магазин с кондиционером. Все-таки надо бы слегка охладиться.

Открыв большие двери с изображением фруктов, они очутились в старинном погребе, заставленном бочками и стеллажами с лежащими на них бутылками. В центре — тумбы с аксессуарами для распития вина: штопоры в виде статуи свободы, фужеры различных размеров и конфигураций, пестрые салфетки, пробки…

Василий сразу хотел развернуться, поняв, что они зашли не туда. Но колокольчик на двери призывно звякнул, и откуда-то из глубины помещения появился мужчина. На ходу он стал размахивать руками, зазывая посетителя пройти внутрь. Видимо, из-за прилавков не видел Данилу, потому, подойдя ближе, с недоумением уставился на ребенка, не понимая, что ему надо в винном магазине.

Василий топтался с провинившимся видом, извиняющейся улыбкой на лице. Мужчина, сердито насупившись, стал что-то объяснять, показывая то на внука, то на бутылки вокруг. Василий смущенно кивал головой, надеясь на паузу в гневной речи продавца, чтобы вежливо раскланяться и уйти.

Дочка рассказывала о строгих американских законах, касающихся алкоголя и детей. Оставалось надеяться, что до полиции дело не дойдет.

Наконец, продавец сделал выжидательную паузу и вопросительно посмотрел на гостя. Этого было достаточно. Василий произнес заученное коронное «сори» и, схватив внука за руку, выскочил за порог. Не зная, смеяться ему или огорчаться — с интересом посмотрел на внука. Казалось, что случившееся его позабавило — он улыбался.

Теперь Василий стал внимательней рассматривать попадающиеся витрины, старался понять записи на дверях, прежде чем войти. Так они посетили магазин электроники, детский мир и чуть не зашли в женское белье, но вовремя разглядели на витрине интимные аксессуары.

«Странное дело, — думал Василий, — хожу по магазинам с удовольствием! Чего не скажешь о походах по торговым точкам Питера. Всё потому, что со мной внук. А значит, неважно, куда мы с ним пойдем. Нам везде будет интересно!»

Ничего не покупая, они ходили между прилавками. Василий пытался перевести этикетки на товарах и что-то рассказать внуку:

— Это, надо понимать, шампунь, — говорил он Даниле, снимая с полки красивую бутылочку и едва разбирая мелкий текст, — а это крем от загара. Или может для загара? Хрен его знает! Ты не в курсе?

Внук в ответ улыбался и отрицательно крутил головенкой. Ему тоже явно нравилось такое странное путешествие, но он продолжал безмолвствовать, несмотря на все попытки деда выжать из него хоть слово. Так они гуляли, пока Василий не почувствовал, что нога начинает ныть, а значит — скоро от боли придётся хромать.

— А давай где-нибудь перекусим? — предложил он.

Внук кивнул. Чуть левее дороги, ведущей к дому, стояло одноэтажное здание с широкими прозрачными стеклопакетами и рекламным щитом, на котором было изображено что-то съестное.

Даниил указал пальцем и посмотрел на деда. Василий не сопротивлялся, хотя разглядел на рисунке что-то типа хот-догов. Заведение быстрого питания, — с грустью определил он, когда с внуком оказались внутри. Ну что поделать — сам напросился!

Народу почти не было, как и в тех магазинах, куда они заходили. В одном углу старик со старушкой склонились над ноутбуком. Периодически нажимали на клавиши, параллельно поедая лежащую горой на пластиковой тарелке картошку фри. В другом углу тусовалась молодежь. Дюжина подростков разного пола и цвета кожи эмоционально общались, обнимались, вскакивали. Девицы норовили сесть на колени парням, а те в свою очередь с хохотом спихивали их. Стол был уставлен пустыми пластиковыми тарелками с остатками еды и большими стаканами из-под колы.

Подумалось, что поведение этих маленьких американцев совсем не отличается от манер их сверстников из России. Только одни прячутся в кафе от холода, а другие — от жары.

Здесь было прохладно. И, кстати, совершенно не пахло кухней, что, всегда, раздражало в российских Макдональдсах. За большим прилавком, над которым во всю длину потолка свисали стенды с изображением предлагаемых блюд и их ценниками, суетились четыре девушки в красных платьях и белых колпаках. К ним вел огороженный ленточками извилистый путь, в котором стояла небольшая очередь. Василий подумал, что это принятое американцами новшество имеет свой смысл. Зигзагом можно вытянуть в небольшом помещении кучу народа. Пока непосредственный клиент стоит у прилавка, все остальные держатся на расстоянии и ждут сигнала продавца, чтобы подойти. Аналогичную систему он наблюдал и в чикагском аэропорту, и на пересадке в Копенгагене.

По мере продвижения Василий с внуком, задрав головы, рассматривали рисунки с ценниками. Увидев подзывающий жест негритянки, подошли к прилавку. Даниил ткнул пальцем в один из толстых гамбургеров, и в стаканчик с напитком. Василий повторил его жест, потрепав внука по голове. Протянул кредитку.

Через минуту уже шёл с подносом, на котором лежали два завернутых бумажных мешочка с горячими гамбургерами внутри.

Пока Данила разворачивал еду, Василий сходил за напитком. Внук любовался своей башней из булки и мяса. Каким образом он собирался расправиться с едой, у Василия вызывало недоумение. Но внук ловко сжал сэндвич с двух сторон и впился зубами в край. Василий взял гамбургер в руку. Кончиками пальцев ощутил невесомость толстой булки, ее воздушность. Если бы не котлета с овощами внутри, пожалуй, она зависла бы в воздухе.

— Вкусно? — спросил у внука.

Данила кивал головой, прищуривая глаза, изо всех сил старался шире раскрыть рот, чтобы в очередной раз впиться зубами в гамбургер. Еда пришлась Василию по вкусу. Почему же на родине сие вызывало лишь отвращение? Ведь всё то же самое: хлеб, мясо, овощи…

Старички за компьютером продолжали поглощать жареную картошку, переговариваясь между собой, тыкали пальцем в монитор. Иногда подсмеивались, кивали.

А ведь и он, Василий, вот именно так сидел с женой в России, общаясь с дочкой, живущей на другом конце света.

Видать разлука — беда международная, свойственная нынешнему поколению, имеющему возможность уехать за тридевять земель в поисках лучшей доли. В порыве собственных желаний, забывая о самом дорогом на свете: о друзьях, о близких, о любящих родителях.

Но, конечно, эта пожилая парочка за столом более счастлива, чем тот же Василий. Потому что они ещё вдвоем…

Из всей компании подростков остались только двое — чернокожая пара. Девица сидела на коленях у молодого парня. Они весело о чём-то болтали, то и дело целуясь.

Вытерев лицо салфетками, Василий с внуком вышли на улицу. Жара не спадала. Она набрасывалась сразу, как только открывались двери. Проникала под одежду, а затем внутрь организма, как инспекция — проверяла, всё ли на месте. Не испортил ли воздух кондиционера что-то принадлежащее ей по праву владения этой огромной территорией. Где небольшие здания с прохладой внутри казались ей вражескими бункерами, заманивающими простодушных посетителей.

Рядом с рестораном небольшой одноэтажный домик с надписью на английском «Банк».

— Странные у вас здесь банки, — вслух произнес Василий, — как пункты обмена валюты! Внук заулыбался в ответ, словно понял, о чём речь.

Василий решил, что с внуком надо просто говорить. Постоянно. Не переставая. Чтобы он слушал, вспоминал и запоминал. Если дочка не лукавит, то ранее произносимые им слова находятся где-то внутри. Надо просто насытить детскую память до такой степени, чтобы звуки переполнили ее и, наконец, прорвались наружу — зазвучали из уст Данилы. С этого момента Василий решил всё, о чем думает — говорить вслух, будто обращаясь к внуку.

— Маленькие у вас домики и стоят редко, — рассуждал он, — тротуары совсем пустые, словно и людей-то нет. Хотя, верно все на работе. А здесь как спальный район. Хотя в Питере спальный район бурлит круглые сутки. Быть может, из-за того, что много безработных? Как в муравейнике… А что это здесь у вас такое интересное? Никак кинотеатр?! Похоже! У нас — такие же. Раньше были. Теперь в них мебель продают. А кино показывают в больших развлекательных центрах вместе со шмотками, чтобы людей заманить в магазины. Такие дела, Данила! Пища духовная теперь на десятом месте. Материя первична — строго по дедушке Марксу. Не знаешь такого? Ну и правильно. У тебя один дедушка — это я. Скажи: де-да! Хочешь с дедом в кино? Сходим? Или — ну его?! Вдруг там «детям до шестнадцати»! Как раз твой возраст…

Данила, не отрываясь, задрав голову, глядел в лицо деду, но ничего не говорил. Он просто улыбался, ожидая новой порции рассуждений. Прогулка ему нравилась.

— Так, что у нас тут на афише? Похоже, «Люди в чёрном — 3»! Премьера, смотри-ка! Забавно. А у нас… ну, в России… фильм уже месяц как гуляет по кинотеатрам… Конечно, я на него не ходил, но на рекламах видел… Может, зайдем? Внук вдруг очень по-взрослому пожал плечами.

— И то верно! Ну, ты прав, Данила! Тут фильм точно будет на английском. И чего мы с тобой на него пойдем? Как два глухонемых! — Василий повторил руками игру жестов, как давеча перед кассиршей.

Данила залился неудержимым смехом. Вплоть до икоты.

— Ну, всё… всё! — стал успокаивать его Василий, — Давай, что ли, обратно? До дому?

По дороге зашли в уже знакомый универсам. Василий выбрал себе легкие светлые брюки и белую футболку с американским флагом на груди. Направился к кассе. И тут обнаружил, что внука нет рядом. Стал оглядываться по сторонам. Высокие стеллажи с товаром перекрывали свободный обзор. Приподнялся на цыпочки, стараясь как можно лучше осмотреть торговый зал. Ага! Вот он где!

Данила призывно махал ручонкой из отдела спортивной одежды. Василий направился к внуку. Тот показывал на короткие штаны, типа тех, в которых бегали ребятишки у дома. Василий засмеялся:

— Поздновато мне в таком наряде ходить! Распугаю здесь своими волосатыми ногами всех аборигенов. Приобняв внука, он хотел пойти к выходу. Но Даниил скинул его руку. А затем указал на рекламную картинку, где были изображены пловцы.

Неожиданно Василий вспомнил о совете дочки купить плавки для купания. Молодец!

— Плавки для бассейна, что ли? — спросил он внука. Даниил радостно закивал головой и заулыбался. Его вихрастая чёлка дрожала в такт движениям головы.

— Ну, это же не плавки! — сказал Василий и огляделся по сторонам. В углу на стенде он заметил множество разноцветных купальных нарядов, от обтягивающих шорт до стрингов. Подойдя, стал подбирать, чтобы были не очень узкие и темного цвета. Данила недовольно крутил головой.

— Это ведь шорты, — говорил ему Василий, — А мне нужны плавки! Кто же купается в шортах? Глупенький!

Казалось, на этот раз внук понял, что ему сказал дед. Он перестал настаивать на своем и отошел в сторону, хитро улыбаясь. Василий был уверен, что Данила хотел над ним пошутить.

— Что, не удалось тебе деда старого провести? Ах ты, проказник, — улыбнулся он, искренне веря, что не поддался на шутку внука, — думаешь, если я в Америке не был, ничего уже не соображаю? Люди во всех странах одинаково одеваются: в ресторан — одно, в бассейн — другое!

До дому оставалось совсем недолго. Настроение у Василия было отличное. День прошел замечательно. Погода стояла жаркая. Он предчувствовал, как переоденется в купленные вещи и почувствует себя еще ближе к этой стране, к своей семье. Остановились у пешеходного перехода, пропуская транспорт, практически напротив своего дома. Данила потянулся и нажал на светофоре кнопку остановки.

И тут Василий увидел огромный красный мусоровоз, который двигался по той стороне, где продолжали играть соседские ребятишки. На водительском месте — никого! Лишь черное колесо руля! Сам водитель — на пассажирском сиденье, пригнувшись вперед к «торпеде», пытался что-то разглядеть через лобовое стекло на капоте. Грузный рычащий монстр продолжал неуправляемое движение и вот-вот должен был поравняться с детворой.

— Стой здесь! — крикнул Василий внуку и рванул через дорогу.

Он вскочил на подножку грузовика, открыв дверь, резко ударил ногой по тормозам. Водитель по инерции стукнулся головой о лобовое стекло и, ошеломленный, уставился на Василия. Смуглое узкоглазое лицо выражало страх и недоумение. Заикаясь, он что-то пытался произнести, крепко ухватившись за точно такой же руль, как был перед Василием, но торчащий с правой стороны. Василий опустил взгляд и увидел в ногах водителя такие же педали, как были и у него внизу.

О как! Машина с дублированным управлением!

Водитель справился с испугом. Поняв, что вскочивший герой не собирается его грабить или выкидывать из грузовика, замахал руками, и пронзительно завизжал, брызгая слюной.

Василий, как ошпаренный, выскочил из машины. По пешеходному переходу к нему шёл Данила. Он улыбался, словно знал о причине беспокойства деда и понимающе смотрел сочувствующими глазами. Как ни в чем не бывало, протянул пакет с вещами. По соседству весело продолжали играть дети.

Василий забрал пакет и, взяв внука за руку, обескураженный происшедшим, направился к дому.

— Ха-ха-ха! — смеялся Тет, услышав за ужином рассказ Василия о попытке спасения им детей от мусоровоза. — Хо-хо-хо! Ну, ты даешь! Сначала в Макдональдсе чуть не обделался! Прикинь, Лерка, искал надпись «туалет»! Теперь мексиканца шуганул. Хорошо, если в полицию не заявит!

— Что за туалет? А, это вы про «реструм»? — подхватила дочь, — Мне друзья говорили, что в Европе пишут по-английски «туалет». А у нас здесь… Ну, в Америке — везде «реструм»! Быть может потому, что в здешних туалетах есть комната для ухода за младенцами: пеленальный столик, диван для отдыха.

— Нич-чего подобного в мужских сортирах нет! — запротестовал Тет, крутя головой.

— Ха-ха! — засмеялась Валерия. — А зачем это вам? Детей грудью вы не кормите…

— Это да! — согласился Тет. — Что верно, то верно! Нам еще не хватало грудью кормить…

Василий посмотрел на Данилу. Внук сидел напротив. Сосредоточенно накручивал на вилку свои любимые спагетти и аккуратно клал в рот, стараясь ничего не уронить.

— Мясо бы ел, — прицепился к нему Тет, — макаронная душа! Ты же мужик! Совсем в итальянца превратишься! Даниил не отвечал. Его взгляд был устремлен на большой плоский экран телевизора.

Василий обернулся. Певица с печальным видом тянула ноту. Русские титры гласили что-то о покаянии.

«И здесь достали! — подумал Василий, — Новая фишка для привлечения к себе внимания! Сначала Кобзон, за ним — Киркоров, Леонтьев… Теперь — эта! Видать мода такая — выставлять свои сопли на показ! Как им тяжело, бедолагам! Просто обленились, решили, что стали кумирами, а на самом деле превратились в музыкальных импотентов. Породили целое поколение бездарностей с картонными чувствами и ледяными сердцами. Умеющих лишь дрыгать ногами и закатывать глаза. Теперь плачут о родственниках, которым не успели что-то сказать! Извратив мораль, наплевав на нравственность, желают получить сочувствие народа? Так оглянитесь вокруг — народ бедствует, голодает. В деревнях-то и телевизоры не у всех. А эти продолжают жировать, пританцовывая вокруг кормушки и при этом как бы прося прощения! Что может быть смешнее покаяния по телевизору? Одно слово, клоуны! Хорошо, что все они скоро умрут»…

Настроение испортилось, словно прошлое, от которого Василий хотел избавиться навсегда, снова догнало его. Зацепило внимание внука, и уже через его неокрепшую душу пытается напомнить о себе, о своём существовании где-то далеко.

 

Глава 11. Бассейн

Завтрак следующего дня прошёл весело — в предвкушении предстоящих развлечений.

Сначала настроение всем поднял Василий. Он побрился, подровнял свои косматые брови и вылезающие из носа волосы. Глядя на себя в зеркало, он с удивлением обнаружил, что лицо успело загореть, скрыв морщины, улыбка стала ровной и открытой. Почувствовал, что боль ушла вглубь ягодицы и только изредка проявляла себя обиженным нытьем.

Переоделся, переложив вещи из костюма в карманы новых брюк, и появился за столом в футболке с американским флагом на груди.

— Теперь ты — типичный американский дедушка! — со смехом сказала Валерия!

— Петрович! Пожалуй, тебе самое место на параде в День поминовения! — подхватил Тет. — Придется на годик задержаться! Барабан получишь — будешь стучать!

Данила улыбался во весь рот. Подошел, погладил аппликацию на футболке, а затем показал на себя пальцем.

— Так это ты деду посоветовал?! — притворно возмутилась Валерия.

Даниил от удовольствия запрыгал на месте, хлопая в ладоши. Веселье подхватили все остальные. Дружные аплодисменты.

— Главное, не забудьте свои купальные принадлежности! — между тем напомнила Валерия, нарезая сыр. Успокоившись, сели пить чай с бутербродами. На тарелках — колбасные и рыбные нарезки.

Тет постоянно шутил. Глядя на сына, приглаживал его русые непослушно вьющиеся волосы, любовно охаживал собственную уменьшенную копию.

— Ну, что? На этот раз будешь сам плавать или тебя надо будет поддерживать? — спросил сына, хитро прищурившись.

Данила отрицательно мотал головой, и было непонятно, с чем он не соглашался. В его глазах светились огоньки радости, и этого всем было вполне достаточно.

— А есть у тебя спасательный круг? — спросил Василий. Данила часто закивал, сорвался с места, побежал наверх. Но посреди лестницы остановился и, резко погрустнев, стал спускаться назад. Подойдя к матери, посмотрел на неё обиженно. Валерия засуетилась, наклонившись, обняла сына за плечи.

— Ну, ничего. Ничего страшного! Покупаешься так! — стала успокаивать, кивнула Василию: — Потерял наверно, растяпа!

Данила, возмущенно вскинув брови, посмотрел ей в лицо, затем на деда. Резко стряхнул руки матери с плеч. Поежился, словно за шиворот попал снег. Отвернулся, уставился в пол.

Василий, наклонившись со стула, обнял его и прижал к себе.

— Ну и ничего, — сказал он, целуя внука в макушку, — купим тебе другой круг! Мы же с тобой теперь знаем, как это делать!

Данила посмотрел на мать. Улыбнулся. Вытянул руки вверх, растопырил пальцы. Стал шевелить ими, подражая глухонемым. Под недоуменными взглядами своих родителей засмеялся и посмотрел на деда. Тот заговорщически подмигнул, осторожно взял пальцами внука за подбородок, заглянул в синие слезящиеся глаза. Улыбнулся, пытаясь проникнуть идущей от сердца теплотой в душу внуку, рассеять неведомую обиду…

— Так! — сказал Василий, сажая внука к себе на колени, — что мы еще будем кушать, чтобы хватило сил на купание? Я думаю, пара бутербродов с сыром нам не повредит! Данила отрицательно покачал головой и откинулся спиной на деда, как на мягкое большое кресло. Заболтал ногами под столом. Но положенные перед ним сэндвичи съел.

…На ресепшн спортивного комплекса общался Тет. Василий получил из его рук магнитную карту с номером шкафчика. На ней крепилась резинка для ношения на руке или ноге.

Вместе с зятем и внуком прошли в светлую просторную раздевалку, где уже суетился народ. Было шумно. Голоса. Шелест воды в душевых, завывающие фены. На столиках ровными стопками сложены белые махровые полотенца. Рядом — в больших корзинах кучей лежали уже использованные.

Бассейн делился на две части. Был накрыт огромным куполом — взрослая и детская чаши, для холодного времени года, а так же раздевалки и несколько различных бань. Отсюда можно было выйти к бассейнам под открытым небом, с небольшими горками со скатами в воду.

К удивлению Василия, каких-либо медицинских комиссий или справок не потребовалось.

Найдя нужные шкафчики, стали переодеваться. Василий натянул плавки. Зять и внук глядели на него в упор — на них были длинные шорты. Данила хитро улыбался, точно так, как вчера в спортивном отделе магазина.

— Это что? — неподдельно изумился Тет.

— Плавки, — спокойно ответил Василий. Решил съязвить, — Тебе не нравится, что на них нет флага?

Тет промолчал, повел бровями. Хмыкнул носом:

— Ну, пошли!

Василий протянул руку Даниле, но тот ухватился за отца и вместе с ним пошёл вперед. Постоянно оглядывался с насмешливой ухмылкой — идёт ли дед за ними?

Выйдя к бассейну, Василий обратил внимание, что на него оглядываются не только внук, но и проходящие мимо взрослые. А кое-кто из детей и вовсе показывает пальцем, дергая за руки своих родителей.

Непонимание прошло быстро. Стоило оглядеться вокруг. Все посетители мужского пола были в удлиненных ниже колена разноцветных шортах. На некоторых они просто висели. У тех, кто вышел из воды — облепляли бедра, образуя многочисленные неровные складки.

Теперь он понял, почему внук настойчиво предлагал ему купить такие же шорты. Вот шельма! Теперь идёт с отцом и негромко хихикает, оглядываясь. Василий шутливо погрозил ему пальцем. Ладно! Без паники! Тем более что большинство женщин было в таких узких бикини, что их прелести чуть не вываливались наружу. Единственное казалось Василию неприятным, что его обтягивающие шорты могут принять за вызов гомосексуалиста. Он громко обратился к зятю, чтобы все слышали, что он не здешний:

— Тет, как долго мы здесь сможем отдыхать?

— Хоть весь день, — ответил тот, — до вечера!

— Надо же, как здорово! — на прежней громкости продолжил Василий. Больше в голову ничего не приходило. И он, просто подойдя к открытому бассейну, плюхнулся в воду. Проплыл до конца и, развернувшись, устремился обратно.

Стоило оказаться у края, как там уже поджидал служащий в белой одежде, словно монах из монастыря Шаолинь. Присев на корточки, показал Василию на перечеркнутый красным рисунок прыгуна в воду, изображенный на облицовочной плитке.

Василий кивнул, недоумевая, откуда мог взяться этот парень в белом.

Из крытой части бассейна появилась Валерия. На ней был сплошной купальник, какие носят маленькие девочки, не озабоченные выпиранием присущих женщинам прелестей. Стоило ей окунуться в воду, и материя облепила небольшие лепестки грудей, прижатых к телу. Словно два больших родимых пятна, просвечивались пятачки сосков.

«Прямо как у её матери, — грустно подумал Василий, — странно, что при встрече ее формы казались более выпуклыми. Что делают современные технологии!»

Данила плескался с детишками в «лягушатнике». Тет просто сидел в кресле на краю. Закрыв глаза, грелся на солнышке. Его длинные плавки были сухи.

— А ты что не купаешься? — обратилась к нему Валерия.

— Да не люблю я барахтаться в этих лужах! Ты же знаешь! — отозвался Тет, не открывая глаз. — На море бы съездить, другое дело. А кувыркаться здесь, глотая хлорку — только расстраиваться.

Кругом резвилась детвора с резиновыми поясами. Взрослые кидали им надувные мячи, с которыми те катились с горки прямо в воду. Откуда снова устремлялись вверх по лестнице.

— Ну-ка покажи дедушке, как ты плаваешь! — обратилась к Даниилу Валерия.

Тот лёг животом на воду. Замолотил ногами, пытаясь руками достать дно. Но это ему не удалось, и он головой погрузился под воду. Забарахтался, вскочил на ноги, откашливаясь. Стал тереть кулачками глаза. Из носа потекла вода.

Валерия бросилась ему на помощь, но он уже пришёл в себя и, отойдя к краю бассейна, где было более мелко, снова лег на воду. Сжав губы, руками цепляясь за дно, медленно продвигался вперед.

— Ура! — негромко закричал Василий и захлопал в ладоши, — Получается! Давай я тебе помогу! Он опустился в воду и пропустил руки под животом внука, а потом плавно повел на глубину. Данила, испуганно протестуя, забил ногами по воде, попытался уцепиться за шею деда.

— Вот так и греби руками, греби. Только под водой. Да держу я тебя, держу! Страхую! Смелей, смелей! — успокаивал его Василий, вытягивая руки вперед.

Почувствовав, что его держат на поверхности, Даниил расслабился, стал улыбаться. С удовольствием выполнял команды деда. Вскоре уже сам мог недолго держаться на воде. Но затем ноги опускались. Продолжая грести руками, как показывал дед, Данила шел по дну вперед, изображая пловца.

— Ну вот! — подбадривал Василий, — Тебе уже этот бассейн маловат! Пошли в большой!?

Но Данила категорично крутил головой, продолжая с удовольствием разгребать воду.

Так провели около часа. Василий привык к всеобщему вниманию, но про себя решил: на будущее всё-таки надо прикупить штаны для купания, как у всех.

Несмотря на жару, долгое нахождение у воды здорово охладило организм. Тет предложил погреться в сауне. Данила вылезать из воды не хотел, но зубами стучал. Пришлось идти.

…Сауна оказалась тесноватой, но с широкими мраморными ступенями. В ней уже расположился пяток американцев. Они весело шутили, трогали мрамор.

Василий с родственниками залезли на самый верх, сели рядом, прижавшись боками. Неожиданно помещение стало со свистом наполняться паром. Вскоре заполнил всю баню, стал уплотняться в густой туман. Сначала пропала дверь, затем стены. Василий уже не мог разглядеть Тета, сидевшего за Данилой, а затем и самого внука. Становилось горячо. Неожиданно почувствовал, как его правую руку обхватили ладошки Данилы. Ощутил его тельце, прильнувшее к боку. Другой рукой ободряюще потрепал внука по невидимой голове.

— Ты же мужчина! — постарался сказать с уверенностью. — Видишь, все сидят и не боятся!

Свист продолжался. Пар густел, липкой массой залепляя глаза, заполняя рот, нос и уши. Пальцы ребенка все сильнее впивались в предплечье, дрожали от напряжения.

— Все хорошо, — бодро шепнул Василий, но сам уже стал сомневаться. Чёрт знает этих аборигенов. Может, что американцу хорошо — русскому не очень? С другой стороны — всполошишься сейчас, и снова получится как с «реструмом» или «неуправляемым мусоровозом»!

— Вот так поддали пару! Уже не видно ничего, — нарочито вальяжно произнес вслух.

— Пара сваливать, — негромко, но с напряжением отозвался Тет, — может, у них что сломалось? Хорошо ещё, если двери не заблокированы — они здесь любят автоматику! Слова прозвучали глухо. Отозвались неуверенным ропотом соседей. Чувство страха без перевода проникало через плотную кромешную завесу, донесло чужое беспокойство.

В этот момент свист прекратился. Всеобщий вздох облегчения. Кто-то стал посмеиваться. Хватка внука ослабла. Когда вышли в коридор, Тет предложил отжать трусы.

— Да я их уже отжал перед парилкой, — ответил Василий.

— Это называется «отжал»? И ты давай свои сюда, — Тет протянул руку в направлении сына. Даниил стащил свои плавки и, передавая отцу, с улыбкой поглядел на деда. Василий тоже не стал противиться.

Тет направился к блестящему металлическому цилиндру, от которого шел периодический свист, запавший ранее в память. Это странное приспособление Василий видел впервые. Похоже на стиральную машину с вертикальной загрузкой белья. Только отверстие маловато. Открыв крышку, Тет кинул внутрь плавки, снова закрыл, Нажал сверху, и центрифуга начинала крутиться. Словно соковыжималка. Через десять секунд — достал сухое белье.

— Удивительно! — в очередной раз восхитился Василий. — А как ты думаешь, Тет, почему вся Европа купается в коротких плавках, а Америка изобрела свои — длинные?

— Я тоже над этим думал, — ответил зять, — мне кажется, это потому, что в курортных городах запрещено разгуливать в плавках. А в длинных, как у американцев, можно запросто выйти из воды и идти куда хочешь! Даже в магазин.

— Возможно, ты прав… Ну, а как же тогда женщины? Надо было их тоже в шаровары обрядить, как в исламских странах!

— Как-то не думал об этом! — замялся Тет. — К ним вообще здесь другое отношение. Наверное, их американские прелести выглядят эстетичней мужских. Главное, чтобы голыми не ходили! А уж показать им здесь есть чего!.. Ты в упор на них не смотри. Заглядишься — позовет полицейского и скажет, что ты её домогался! Сразу в суд! И штраф пять тысяч. Там даже не слушают оправданий. Особенно если заявительница черная. Черные вообще здесь привилегированная каста. Могут с полицейскими спорить и даже оскорблять почём зря. Их предков, видите ли, из Африки насильно привезли. Теперь подавай им гуманное отношение! Типа заглаживайте свою вину! А причем здесь мы? Возили негров испанцы с англичанами, а мы — расхлебывай!

— Да, непросто здесь у вас, — задумчиво произнес Василий.

 

Глава 12. Поездка

Следующие несколько дней проходили однообразно. Тет уезжал утром на машине и возвращался вечером. Валерия суетилась по дому. Всё время что-то стирала, пылесосила и готовила еду. Казалось, была готова заниматься всем, чем угодно, только бы не присесть рядом с отцом или сыном, просто отдохнуть, поговорить, что-то вспомнить или о чем-нибудь вместе помечтать.

Василий несколько раз предлагал съездить к старшему внуку в спортивный лагерь, навестить, привезти фруктов. Дочь соглашалась, но всё никак не могла выбрать время: то она занята, то у мужа дела. В ожидании поездки Василий занимался с Данилой.

Кроме пары десятков солдатиков и двух пластиковых пистолетов, игрушек в доме не было. Сходили в магазин. Данила выбрал большой конструктор и дома без инструкции сразу собрал подъемный кран. С энтузиазмом крутил все ручки, поднимая и переставляя груз. Затем собрал самолет и грузовик.

— Толковый парень, однако! — хвалил Василий, показывая дочке собранную из пластиковых деталей технику. Дочка, отвлекаясь от работы, гладила сына по голове:

— Какой ты у меня умница! Говорила с лукавой хитрецой в глазах.

Данила отвечал ей таким же взглядом, косясь на деда. Видя, как они заговорщически улыбались друг другу, Василию казалось странным, что в голосе дочери не слышна материнская гордость за сына, а присутствует скорее тихая ласковая договоренность.

Были в доме еще старые шахматы без несколько фигур. Василий решил научить внука в них играть. Он выносил журнальный столик на открытую веранду позади дома и садился так, чтобы солнышко согревало его спину. Данилу сажал в тень. Так он получал двойное удовольствие — от общения с внуком и, как он говорил дочери, грея свои старые косточки.

Тепло действовало на Василия благоприятно. Прогулки по городу с каждым разом становились продолжительней. И если в первый раз он едва сделал с внуком небольшой круг, зайдя в несколько магазинов, то теперь начинал ощущать боль в ноге только после двух, а то и трех часов непрерывной ходьбы. Они гуляли пешком по всему городу, бродили вдоль небольших искусственных озер с фонтанами. Смотрели на подплывающих уток и гусей. Сквозь прозрачную воду водоемов виднелись большие темные спины неизвестных рыб.

Вдоль берега через каждые двадцать метров попадались красные таблички с белыми надписями: «не купаться», «рыбу не ловить», «на лодке не плавать», «птиц не кормить»… Складывалось впечатление, что эти запреты были установлены именно для Василия с внуком, поскольку кроме них гуляющих людей было не видно. Будто все обиделись на запреты и покинули эти края в поисках общения с какой-либо живностью.

И снова и опять поражала тишина вокруг. Тишина спокойствия и умиротворения. Словно попал в мир иллюзий, где забыли включить звук. Беззвучно плавали рыбы, без всплесков и крика по поверхности скользили птицы. Возникали мысли о невидимом дирижере, по мановению палочки которого здесь исполняется симфония тишины.

В сочетании с ровно подстриженной травой, аккуратно разбитыми участками, одинаковыми домами все вокруг казалось компьютерной игрой, в которой вот-вот из-за угла выскочит монстр. И надо будет в него стрелять! А оружия при тебе нет. Ощущалась физическая и моральная беспомощность, переходящая в надежду, а потом и в твердую уверенность, что всех монстров кто-то перестрелял до тебя. Значит, есть кто-то большой и всесильный. Кто контролирует всё в этой игре и в обиду тебя не даст!

Изредка посреди дня Василий лежал в старом гамаке во дворе дома. Он не ощущал такого всеобъемлющего тепла с тех пор, как покинул Афганистан. Но там жар был сухой, вытягивающий из тебя всю влагу и душу. Здесь же воздух насыщали испарения, как казалось Василию, схожий с океанским. Он представлял себя матросом испанской шхуны, где-то на экваторе. Закрыв глаза, едва раскачивался в такт движениям морской зыби. Воображал, как мимо проплывают побережья африканских стран… Чернокожие аборигены, стройные фигуры креолок… Чувствовал собственное распластанное тело, отдающееся пронизывающим лучам солнца, которые выжигают смертельные метастазы…

Многое здесь казалось странным. В озерах, ровно выложенных по берегу камнем, запрещено купаться и даже плавать на лодке, ловить рыбу. И это при не спадающей жаре под сорок градусов! И никто не растолкует, почему нельзя среди этого зноя насладиться прозрачностью водоемов.

«Русскому человеку тяжело переносить этот беспричинный запрет, — думал он, — хочется всегда знать, почему так, а не иначе? Наверное, эта любознательность у россиян в крови».

На все вопросы дочка объясняла, что так положено. Так делают все. И это повторяемое «все» — притом, что на улице редкий человек мог встретиться на пути, — отдавало мистикой. Волей-неволей обращало к чему-то невидимому, неосязаемому. Через полторы недели утром за завтраком дочка радостно сообщила:

— Сегодня Тет отвезет вас в парк аттракционов и аквапарк! Не забудьте взять плавки. Подмигнула отцу.

Тет удивленно посмотрел на нее:

— Разве? Я собирался?

— Ну, ты же едешь завтра утром по делам в Чикаго? — не давая ему опомниться, щебетала дочь. — Вот заодно и отвезешь их!

Данила счастливо посмотрел на мать и обнял её руками, прижав голову к покрытому мурашками обнажённому предплечью. Затем указал пальцем на брюки деда, засмеялся.

Василий понял.

— В этот раз ты меня не проведешь! — улыбнулся он, подхватывая внука на руки и теребя его. — Куплю себе плавки как у всех!

Сразу после завтрака Данила сел за компьютер тут же в гостиной. Уверенно заколотил по клавишам. Через некоторое время махнул деду. На экране монитора Василий увидел сайт чикагского парка аттракционов с видами развлечений, расписанием и стоимостью билетов.

«Странно, — подумал он, посмотрев вокруг, — а где же ковер, который они с матерью постоянно видели по скайпу, и фрукты с розами?» Наверное, Валерия разговаривала из своей спальни — решил он и снова углубился в монитор.

— Тет, — позвал Василий, — не хочешь записать, куда мы поедем?

— Так запомню, — отозвался он, не вставая из-за стола и кинув взгляд на экран.

…Несмотря на раннее утро, солнце уже палило нещадно. Василий надел светлые брюки и футболку. Пока Тет с внуком стояли в очереди за мороженым соком, он купил себе американские плавки салатного цвета. К его удивлению, это оказались не просто шорты. Внутри находилась сеточка, обтягивающая гениталии. В примерочной кабине он почувствовал, как плотно она охватывает бедра.

Вернувшись к машине, Василий сел на переднее пассажирское сиденье. Даниил устроился сзади посередине, чтобы лучше видеть дорогу. В путь! Тронулись! Мотор работал ровно. Колеса периодически постукивали на стыках, заставляя машину вздрагивать. Четыре полосы движения позволяли выбрать оптимальный режим езды.

Неожиданно ехавший впереди джип стал делать непонятные маневры — то притормаживал, то набирал скорость.

Тет, не меняя ряд, был вынужден повторять такой же ритм движения.

— Что они там, пьяные, что ли? — недовольно спросил Василий.

— Думаю, у них наступило время завтрака, — Тет стал уходить влево, идя на обгон.

— Вот видишь, Петрович, — сказал он, как только машины поравнялись, — в Европе женщины чего только не делают за рулем: причесываются, красят губы, подводят ресницы, щиплют брови! А здесь — жрут! Представляешь! Только жрут!!

И действительно! За рулем — тучная негритянка, похожая на ту в красных рейтузах, что подошла к Василию в аэропорту. Левая рука — на руле, в правой — надкушенный гамбургер. Она продолжала и продолжала… питаться. Периодически откладывала гамбургер на консоль сбоку от себя. Брала оттуда литровый пластиковый стакан с крышкой и через трубочку высасывала его содержимое с такой силой, что ее выпуклые щеки-мячики затягивались внутрь. Тут машина и начинала притормаживать, давая хозяйке возможность насладиться напитком. Затем стакан снова менялся местами с гамбургером. Щеки надувались, а джип набирал скорость.

Вскоре машина с негритянкой осталась позади, а по левой полосе, превышая ограничения скорости, проехала легковушка. На пассажирском сиденье развалился чернокожий парень, положив левую ногу на «торпеду», а правую по щиколотку выставив в окно.

— Вот! Черные нарушают! — процедил Тет, скосив глаза.

— У нас таких гонщиков — как собак бездомных! — ответил Василий, усмехнувшись, и вдруг вспомнил, что в Америке ещё не видел ни одной беспризорной собаки. — Большой штраф за скорость у вас дают?

— За ноги больше дают! — ответил Тет. — Могут в тюрьму отправить!

— За какие ноги? — не понял Василий.

— По правилам нельзя высовывать ноги в окно.

— Ха-ха! — засмеялся Василий. — А голову можно? А руку?

— Это можно! — усмехнулся Тет.

— Что, так и написано в правилах движения, — не унимался Василий, ему стало интересно, — а почему?

— Наверное, нога оскорбляет человеческое достоинство других автомобилистов! — ответил Тет. — Здесь всё, что может оскорблять человеческое достоинство, запрещено!

— Интересно, а эта толстуха, как мясорубка поглощающая свой завтрак на глазах у всех — не оскорбляет достоинство?

— Нет, — улыбнулся Тет, — еда здесь святое! Моя бывшая жена похожа на эту мадам! Спала до последнего, а потом вскакивала и — к Макдональдсу. Не вылезая из машины, подъезжала к окошечку и заказывала огромный гамбургер. Глядя на нее, мне всегда казалось, что огромная черная котлета поглощает себе подобную, только маленькую! Противно было садиться в ее машину. Везде хлебные и мясные крошки. Пластик липкий от пролитой засохшей колы. Просто свинарник.

Василий представил себе эту картину, и его передернуло:

— Может, они торопятся постоянно? Некогда рассиживаться по ресторанам, ждать, пока заказ выполнят.

— А куда собственно здесь спешить, Петрович?!

— Ну, на работу… После — с детьми пообщаться. В спортзал сходить, родственников навестить!

— Может, и так, — на несколько минут Тет умолк, углубившись в воспоминания.

В этот момент зазвонил телефон. Тет извлек его из кармана и приник ухом. Немного нервно стал разговаривать по-английски, периодически упоминая слово «Чикаго». Данила повернулся к отцу. Было похоже, что он внимательно слушает и всё понимает, но лицо ничего не выражало.

Тет закончил разговор, со стуком брякнул телефон на панель перед собой — будто он во всем виноват. Погрузился в раздумье.

— А зачем же ты на ней женился? — спросил Василий, чтобы разрядить обстановку. Пошутил: — Не боялся, что она тебя как-нибудь в постели с гамбургером перепутает?

— На ком? — не понял Тет, но через пару секунд вопрос полностью дошел до его сознания:

— Американцем хотел стать.

— Ну, и что же? — полюбопытствовал Василий.

— Не смог осилить по мужской части.

— Ха-ха! — засмеялся Василий, — попробуй такую осиль!

— Вот она так и сказала, — продолжил Тет невесело, — не можешь, тогда плати! А откуда у меня такие деньги? Пошла в полицию и заявила, что я обманул ее, женился ради гражданства. Так меня чуть не экстрадировали в Литву. Повезло — адвокат выручил. Просто развелись и все… У американцев от этой жратвы уже мозги заплыли жиром. Пока язык не выучил — было очень сложно общаться. Я ведь до этого и в Италии жил, и в Германии. Черт меня дернул сюда прилететь! Они не умеют ничего разъяснять, повторяют слова, как роботы! Хочешь, к примеру, купить сигареты или зажигалку — даешь ему карточку на оплату. Он взял товар, провел им по сканеру и головой крутит. Говорит: если сумма покупки менее пяти долларов, надо платить наличными. А я не понимал раньше, что продавец говорит. Знаю, на карточке деньги есть, а он уставится на меня, как баран, и твердит одно и то же. Я по-русски, по-итальянски, по-немецки пытаюсь спросить, в чем проблема? Он будет повторять свое до упора. Не изменит ни одного слова. Даже пальцами не потрет — показать, что нужен кэш! В Европе хоть попытаются объяснить по-всякому, даже деньги нарисуют на бумаге или покажут свои. Здесь же — нет!

— Может, они иностранцев не любят обслуживать? И специально себя так ведут?

— Мне кажется, просто не хотят напрягаться, чего-то выдумывать, а вдруг их не так поймут. Захожу недавно в бар, спрашиваю пиво Будвайзер. Здоровенный детина за стойкой говорит: нету такого. Я спрашиваю: есть какое похожее по вкусу? Он тупит и снова повторяет: Будвайзера нет. Я начинаю называть марки пива, которые стоят перед ним и которые я никогда не пробовал, снова спрашиваю: а из этих какое ближе по вкусу. Он говорит, что не понимает, что значит «близко по вкусу». Опять повторяет: Будвайзера нет, есть — вот такие-то. Ну не дебил?!

— А ты давно в Америке? — поинтересовался Василий.

— Лет десять примерно… Как понял, что в Литве работы не ожидается, так и рванул. Сначала в Европу, а потом земляки сманили сюда. Обосновались в Гарлеме, а потом я себе ту невесту нашел на Манхеттене, из черных.

Гадюжный город этот Нью-Йорк, скажу я тебе. Одна красота там — баба с факелом! И та на острове — отдельно от всех стоит. Сколько там жил, так и не привык — всё что-то переделывают, дороги и тротуары перегораживают, таксисты хамят. Представляешь, они в такси берут деньги за багаж, за животных, за снег на улице… А еще и попрошайки — привезут тебя к месту назначения, вылупят морду в свое окошко и ноют: дай два доллара! Пока едут — молчат за своей перегородкой. Не напомнишь — кондиционер не включат. Экономят бензин!

В метро можно ездить только в пределах Манхэтена. Иначе по башке получишь и денег лишишься. Полицейские похожи на карликов пузатых. Будто их специально подбирают. Нигде я таких не видел. Посмотри в Чикаго — красавцы! Вон, видишь, стоят!

На перекрестке скопилось несколько полицейских машин и стражи порядка что-то обсуждали, жестикулируя.

— Да, — согласился Василий, глядя на высоких крепких парней в форме.

— В Нью-Йорке только набережные хороши и парки, — продолжал Тет, — вот этого у них не отнимешь! Вдоль всего Гудзона спортивные площадки, баскетбольные, волейбольные, теннисные корты, беговые и велосипедные дорожки, детские игровые городки. И все бесплатно! На детских площадках сидит врач и полицейский — смотрят за порядком. Детям там раздолье. Конечно, и ночные клубы есть с проститутками, но их надо поискать! Это дело не афишируют.

За разговорами они не заметили, как пролетели два часа, и на горизонте появились вышки с горками.

Даниил привстал на заднем сидении: вот оно, вот оно! Подъезжаем!

Обширная автостоянка была заполнена на треть. Делилась на квадраты бетонными столбами освещения, стоящими в двадцати метрах друг от друга. На каждом — порядковый номер для ориентации водителей.

— Сейчас полдень, — сказал Василий, выходя из машины и помогая выйти Даниле, — Ты во сколько нас заберешь, Тет?

— Пока побуду с вами. Встречу перенесли.

— Ну и отлично! — поддержал Василий. — Тоже отдохнешь.

Такого количества горок Василий никогда не видел. Аттракционы в Питере — жалкое подобие того, что было перед ним. На троих заплатили сто восемьдесят долларов. Теперь катайся без ограничения времени на всем подряд. Посещение аквапарка, несколько бассейнов, волна для серфинга, горки с клубками переплетающихся толстых труб, из которых со смехом и криками вылетали любители острых ощущений, плюхались в прозрачную воду.

Василий и Тет ходили за Данилой, словно заботливые наседки за цыплёнком. Волнуясь, провожали на очередной аттракцион. Завидев его летящее тело, пристегнутое ремнями к креслу, энергично махали руками, получая от собственного беспокойства не меньше адреналина, чем их малыш.

В аквапарк решили пойти все. Не зря же Василий купил плавки. Предварительно заглянули в местный магазин. Тет решил купить полотенца — думали, что будут пользоваться казенными, но таковых не оказалось. Данила остался у входа. Предвкушая дальнейшие развлечения, глазел по сторонам. Тет и Василий с покупками подошли на кассу.

— Венти, — сказал чернокожий юнец за кассой.

— Ну что за венти, что за венти, — неожиданно взорвался Тет, — ты что, английский не знаешь? Это «твенти», а не «венти»! Василий непроизвольно прыснул. Беззвучно. О, да! Уж кто-кто, а Тет — коренной американец! Ему ли не знать тонкости произношения в здешнем английском!

Видимо, Тет повторил то же самое по-английски, и парень за кассой сделал смущенное лицо. Потом, разведя руки в стороны, несколько раз произнёс: венти — твенти.

— Вот видишь, — обратился Тет к Василию, — они изуродовали английский язык до неузнаваемости. И так все слова! Сокращают безбожно, да еще некоторые гласные меняют. Такое ощущение, что им лень произносить их полностью. Зажирели!

Выходя, он взял сына за руку. Василий обернулся на продавца. Тот вздернул средний палец, адресуя неприличный жест уходящим клиентам.

Купались все вместе. Поднимались на вышки, усаживались в большие надувные бублики. Кружились в них по трубам, вылетая через нижнюю горловину прямо в бассейн. Бултыхаясь, набирали в нос и уши воду. Василий судорожно держался за резиновые ручки по бокам, опуская голову, боясь опрокинуться назад. Никогда раньше не катался с водяных гор. Совершенно забыл про свою ногу. Сжимал зубы от охватившей жути полета, боясь выкрикнуть что-либо скабрезное.

— Твою мать, твою мать! — вопил Тет. Пытался приоткрыть глаза, залепленные прилипшей белой челкой. Данила просто визжал, своим присутствием не давая родственникам выплеснуть изнутри весь набор рвущейся брани.

В последующем Тет и Василий переключились на более спокойные развлечения. Наслаждались искусственными волнами в бассейне вместе другими, отталкиваясь от песчаного дна и падая грудью в набегающую водяную стену.

Данила еще несколько раз обошел все вышки, получая удовольствие от падения в воду, а затем присоединился к родственникам.

Вскоре Тет сказал, что пора возвращаться, поскольку ему надо на встречу. Пошли переодеваться.

В сторону дома ехали усталые, но довольные. Проезжая через Чикаго, Тет свернул в подземный гараж. Нашел нужную парковку и остановился. Включил негромко музыку. Обернулся к Василию, и продолжил диалог, начатый по пути в парк аттракционов.

— Сперва мне с американцами очень трудно было общаться. Собирались с одним лететь по делам на побережье. Сказал ему, чтобы зашёл на сайт и поискал там отель. Потом спрашиваю: Ну как? Он мне отвечает: О'кей! Гостиница есть! Ну, я успокоился, думаю — всё в порядке, значит. Уже в самолете решил уточнить: далеко отель от аэропорта? Тот вылупился: откуда мне знать? Спрашиваю: а ты что, не узнал? Говорит: нет! А ты не спрашивал. Думаю, ладно, бывает. Но кошки на душе заскребли. Так, промежду прочим, спрашиваю: дорогой отель? Сколько звездочек? Как с интернетом? Парковкой? Говорит: без понятия! Ты же просил найти отель — я нашел, вот адрес! Открыл записную книжку в телефоне и показывает. Ну, что я мог ему ответить? Формально — да, я спрашивал только про отель. Но мы же собирались туда ехать!.. И у них везде так!

— Так — это как?

— Никто не сделает ничего лишнего. Эти америкосы отупели от своего величия и благосостояния. Мысль притупляется, становится менее изворотливой, с отсутствием проблем и необходимости думать. Облапошить их ничего не стоит. Только надо выбрать подходящий момент!

Периодически Тет настороженно посматривал в зеркала заднего вида, словно продолжал движение по дороге. В салоне тихо играла музыка. Пульт управления был у Даниила.

Василий боковым зрением приметил чернокожего верзилу с рюкзаком, бредущего вдоль задней стенки парковки.

— Они здесь как в раю, — продолжал Тет, — за них всё продумано, все сделано. Главное, не выходи за рамки — и у тебя всё будет. Не задавай лишних вопросов, делай, как все. Главное, что у них нет сомнений — надо делать, как все! Глядя на американцев, я представляю их в белых мантиях, идущих колонной, с улыбкой глядящих в затылок друг другу…

— И куда же они идут? — с усмешкой спросил Василий.

— Не знаю, — замялся Тет, — может, на Олимп… а может, на Голгофу… Мне в Нью-Йорке поначалу все говорили: давай чаевые таксисту. Я давал. Потом спрашиваю: а зачем, если он хамит, кондей не включает, да еще попрошайничает? Знаешь, что мне отвечали? Все дают! Положено! Иногда складывается ощущение, что кто-то завёл здесь определенные порядки, а сам смылся отсюда!.. Но это правило не касается нас — эмигрантов! Нам свой хлеб приходиться зарабатывать, а иногда и заимствовать…

Чернокожий верзила, поравнявшись с джипом Тета, быстро отстегнул брезент кузова и скинул туда рюкзак. Раздался негромкий стук по железу. Василий вздрогнул и посмотрел на Тета. Хотел предупредить. Но тот явно видел действия неизвестного и бровью не повёл. Даниил, сидя сзади, ковырялся с пультом дистанционного управления, настраиваясь на новую музыкальную волну.

Как только неизвестный скрылся, Тет завел машину и двинулся к выходу. Оставшуюся дорогу до дома ехали молча. Зять постоянно смотрел в зеркала заднего вида, словно ждал преследователей. На подьезде к дому словно очнулся:

— Петрович! Скажи своей дочке, пусть готовит ужин.

— А ты?

— А я через час буду. Кое-что ещё надо… внука забери!

Василий решил дальше не спрашивать. Поймал себя на мысли, что старается не замечать происходящих в доме у дочери странностей. Её переглядываний с Тетом. Вспышек спонтанных ссор, которые сразу прекращались при его появлении. Откладывания поездки к старшему внуку в спортивный лагерь. Саму обстановку в доме.

Аналогичное ощущение недосказанности всегда терзало его на милицейской службе. Когда руководство пыталось манипулировать им втемную, решая свои личные проблемы. Василий в таких случаях превращался в редкостного зануду. Скрупулезно, дотошно расспрашивая о малейших деталях операции, он доводил начальство до белого каления. Как результат — его отдел выводили из участия в мероприятии. Своими подчиненными Василий никогда не рисковал. Никто из них не погиб при исполнении, не попал в тюрьму. Постепенно личные просьбы сверху прекратились, а он приобрел в управлении стойкую характеристику несговорчивого скандалиста. Хотя, по сути ведь и не скандалил никогда.

Там — так… Но здесь — не там. Здесь — его дочь, внук и… еще внук. Ради них он готов на все. Почему же даже дочь не доверяет ему? Это было грустно и когда-то должно было закончиться…

 

Глава 13. Разоблачение

Предчувствие его не обмануло. Что-то пошло не так. Не так что-то… Как только машина затормозила перед домом, на порог вышла Валерия. В той же футболке что и при первой встрече здесь — с большим красным сердцем на груди. Порыв ветра заставил сердце пульсировать. Она махнула рукой, но как-то вяло. Словно не зазывая в дом, а так… как машут, устав от нудной и бессмысленной работы.

Тет понял, что это касается его в первую очередь. Заглушив двигатель, быстро направился к дому. Василий последовал за ним.

В прихожей на полу громоздились чемоданы и пара коробок с торчащей посудой.

У стола, набычившись, сидела худосочная, но широкобедрая белокожая американка. Розовые бриджи, черная майка с трафаретной надписью «Босс». Осунувшееся лицо, покрыто сетью морщин. Мясистый нос спускался почти до верхней губы. Недовольные, выпученные карие глаза в контуре красных век. Она сидела, молча, закрыв расплющенным задом сиденье стула. Поставив локти на колени, и сцепив руки в замок. Лицом к двери. Широко расставив ноги. Поза — сродни борцу сумо, готовому в любой момент сорваться с места и ринуться в атаку.

Валерия на её фоне выглядела маленьким загорелым головастиком, затянутым в джинсы так, что алое сердце выдавилось наружу. Она заговорила с Тетом по-английски обреченным тоном…

Нежданная гостья напомнила Василию ту медсестру из больницы. Опущенная голова и то же тупое безразличие:…он один, а вас много… И беспомощная дочка…

Со стороны всё походило на срочную эвакуацию.

— Вас что, выселяют? Что случилось? — спросил Василий чисто формально. Понимал — раз вещи собраны — особой разницы нет. Отсутствие полицейских машин или иного транспорта с государственной символикой наводило на мысли о бандитском беспределе. Василий шагнул к окну, выглянул наружу, ожидая где-нибудь в кустах увидеть пару черных хаммеров.

Маленький чужой зеленый БМВ стоял у почтового ящика. И вновь Василий ощутил присутствие кого-то невидимого и всесильного.

— Потом, папа, — коротко и спокойно ответила дочь, продолжая общаться с мужем на английском. Василий почувствовал, что от него отмахнулись интонацией, как полотенцем от назойливой мухи.

Вошел Даниил, прижался к деду. С любопытством переводил взгляд с матери на отца, пока те беседовали между собой. Василий, стоя у занавески, погладил его по голове. Даниил посмотрел на деда, неожиданно улыбнулся. В его глазах засветилась странная неподдельная радость. Сорвавшись с места, побежал наверх, в свою комнату.

Хлопнула дверь. Затем снова появился и, сбежав по лестнице на кухню, стал по очереди открывать ящики.

— Что ты ищешь? — крикнула ему Валерия на нервах. Даниил, не отвечая, достал черный мусорный пакет и снова побежал наверх. Все повернулись в его сторону. Через пару минут с торжественным видом и радостной улыбкой мальчик спустился вниз. В черном мешке едва слышно брякали игрушки. Подойдя к деду, он раскрыл мешок, показал лежащие вперемешку пластиковые детали конструктора и шахматные фигурки. Доска тоже была там. Поднял счастливое лицо, с победным видом заглянул Василию в глаза.

Дед погладил его по голове, улыбнулся, сочувствуя наивной радости:

— Глупенький…

— Поехали, — коротко распорядилась Валерия.

— Понимаешь… — обратился к ней Тет, но затем перешёл на английский.

— Мне уже все равно, — осекла Валерия по-русски, — Надоело врать, надоело! Пусть всё знает! Грузите вещи! Последняя фраза резанула слух безысходностью. Но жало ее ударило где-то рядом, не долетев до Василия, увязнув в еще не осознаваемых им переменах.

Василий оглянулся вокруг. Переводил взгляд с дочери на зятя, затем на молчаливую американку и на приготовленные к выносу вещи. Он не решался что-либо ещё спросить, ощущая, как с каждой секундой дом начинает пустеть. Избавляется от наполнявшего его ранее уюта и семейного тепла. Становился просто деревянной коробкой, обшитой снаружи сайдингом. Возвращаясь обратно в придуманный Василием потусторонний мир ужастиков.

Тет понёс чемоданы к машине. Василий обхватил коробку с посудой, пошел следом. Дочь взяла еще одну коробку. Приоткрыв брезент, Тет все погрузил в кузов.

— Не забудь свои вещи! — глядя в сторону, сказала дочь отцу. Тет обернулся к ней, но понял, что это относится не к нему. Смолчал. Василий направился назад к дому.

Навстречу — Данила. Единственный, кому со всей очевидностью нравилось происходящее. С веселым энтузиазмом волочил по дорожке черный мешок за желтые тесемки, стянувшие горловину полиэтилена. Василий не смог пройти мимо, подхватил внука вместе с мешком, усадил на предплечье. Игрушки внутри весело брякнули. Данила обнял деда за шею. Так они подошли к машине, где Василий передал игрушки Тету, а внука посадил на заднее сиденье. Затем вернулся в дом.

Насупленная американка, оттопырив губу, недовольно проводила его взглядом до самой комнаты. Василий свернул костюм, уложил в спортивную сумку. Забрал из ванной туалетные принадлежности. По сохранившейся, ещё служебной, привычке заглянул в остальные помещения…спальню дочери…

Деревянная кровать с круглыми набалдашниками на спинке. Открытая дверь в отдельную туалетную комнату. На стенах — картины. Памятного ковра с ангелочками и иконкой, который всякий раз маячил при сеансах связи по скайпу, не было. На кровати лежал серый медвежонок, перчаточная кукла.

«Ключ забыли», — подумал он и сунул игрушку за пазуху.

…Ехали минут сорок. Всю дорогу молчали. Валерия на переднем пассажирском сиденье то и дело многозначительно переглядывалась с мужем. Все происходящее взволновало Василия, но не сильно. Всё время он ожидал чего-то подобного. Любопытство, похоже, затмевало ощущение ожидаемых неприятностей.

Всего-то полгода назад переезжал он за город, и это представлялось трагедией. Только после того, как навсегда ушла жена, осознал, что тот переезд совсем ничего не значил, по сути. Ведь они были вместе и продолжали любить друг друга. И вот здесь и сейчас, в кабине мощного джипа, он ощущал единство семьи. Рядом — его улыбающийся Данила. А значит, всё должно быть хорошо. Единственное, что царапало по душе — старший внук Виктор. Он ведь в спортивном лагере и понятия не имеет о случившемся переезде. Вслух напомнить дочери не решался. Снова со своим уставом… Может, они с Тетом уже обсудили данный вопрос на английском?

Василий не успел разглядеть номер дороги, когда машина свернула направо. Обогнув небольшой лесок, выехала на зацементированную площадку размером с половину футбольного поля. Место старое, кое-где заросло мхом, лишайниками и ползущими растениями. Сквозь трещины — пробивалась трава. Через небольшие проломы победно тянулись к свету кустарники и тонкие кривые стволы деревьев.

Кое-где, словно шляпы гигантских шампиньонов, из скученных зарослей выглядывали белые крыши вагончиков. Там и сям — несколько машин с прицепами в виде маленьких домиков или кунгов. Рядом, в тени хилых деревьев — детские коляски, велосипеды, самокаты. У входа в жилища иногда — старенькие мотороллеры.

Между деревьями — натянуты веревки с сохнущим бельем. Мусорные баки — переполнены. Рядом — черные траурные пакеты дожидаются своей очереди на эвакуацию.

Странное дело! Отсутствие упорядоченности в этих жилых пристанищах, в предметах обихода говорили об активно текущей здесь жизни. Хотя никого из людей не было видно, казалось, что этот потайной уголок ускользнул от взгляда великого всесильного невидимки. Тет проехал до конца площадки, повернул налево и остановился. Валерия обернулась к отцу.

— Знакомься, — произнесла с намеренной жёсткостью в голосе, — это наш дом!

— Собственный! — добавил Тет с кривой улыбкой. Хотя, казалось, он тоже был рад, как и Данила.

Василий опустил стекло. Горячий воздух хлынул в кабину. Справа стоял заросший зеленью трейлер на спущенных колесах, поддерживаемый столбиками серых кирпичей. Видно, что когда-то он был ослепительно белым, с блестящим кантом вокруг двух запыленных квадратных окон. Жёлтые ржавые разводы и обвивающие коричневые лианы делали пластиковый корпус практически невидимым издалека — эдакий партизанский штаб.

Тет по-своему истолковал долгий взгляд Василия:

— Мы специально не убираем ветки. Чтобы как-то снизить температуру. Жара, понимаешь…

— И чтобы его не унесло ветром, — с тихой злостью добавила дочь. Хлопнула дверью, выпрыгнув из кабины. Тет тоже спустился вниз. На секунду обернулся в сторону жены, но ничего не сказал. Махнул кому-то рукой.

Василий пригляделся и заметил чернокожего подростка в полосатой тени стволов. Периодически вспыхивал огонек цигарки. Неспешно поднявшись, парень потянулся — руки в стороны, будто только проснулся. Вразвалочку приблизился. Кивнул.

— Хай!

Вместо ответного приветствия Тет аккуратно вынул у него изо рта «косяк». От души затянулся со всхлипом. Затем кулаком об кулак легонько стукнулся с парнишкой. Потрепал по кучерявой шевелюре, запустив пальцы в черноту волос. От этого на мгновенье появилась проседь. Нагнувшись, что-то шепнул на ухо. Парень, соглашаясь, кивнул ещё раз.

Подошла Валерия. Вдруг… обняла его. Они оказались одного роста. Парень поцеловал её в щёку. Вдруг недовольно затараторил на английском и отстранился. Направился к машине. Засунув руки в карманы, обошел кругом, сделал ручкой Василию, произнёс на ломанном русском:

— Привьет! Киак диля?

Валерия прыснула и шутливо отвесила парнишке подзатыльник. На майке парня красовались белые цифры — три и пять. «35». Вот теперь сквозь окно Василий явственно разглядел своего старшего внука, словно в мониторе компьютера. То же скуластое лицо, покрытое мелкими подростковыми прыщиками. Та же задорная улыбка, открывающая белоснежные зубы из-под вывернутой красноты толстых губ. Вот ты какой — Виктор!

Разволновался… Надо сейчас срочно выйти и обнять этого парня! Прижать к себе черное незнакомое тело. Попытаться почувствовать в нём что-то своё родное от дочки. То, что природа должна передать по наследству. Пересилить себя, не отторгнуть. Найти в нём что-то оставленное в генах, в каких-то атомах молекулах, хромосомах, еще черти в чем… Ему казалось, что он давно подсознательно готовился к этому моменту, и всё должно было получиться! Неподвластное сознание пульсировало в голове: он же черный!

Открыв дверь, Василий спустился на землю. Чтобы заглушить подобные мысли, не отстраниться от этого улыбающегося приветливого парня, забыть испуг от неожиданного вида черного лица в мониторе, он быстро протянул руки, обхватил худое стройное тело внука и прижал к себе, чуть приподнял. Прикоснулся губами к щеке. Эх — запах! Смесь марихуаны, кошачьей шерсти, мускуса и серы. Ладно… привоняется! Выдохнул:

— Привет, внучёк! Почувствовал, как Виктор стал недовольно извиваться и отпустил его. Тот одернул майку и, словно извиняясь за сопротивление, ткнул себя пальцем в грудь:

— Кевин Дюрант! — объявил торжественно. Василий нахмурился, соображая — какой такой Кевин? Виктор же! Виктор!

— Это его любимый баскетболист! — крикнул с порога Тет, — Тридцать пятый номер! На майке видишь?!

— А… — протянул Василий. — Спорт хорошее дело!

Внук, продолжая улыбаться, с любопытством смотрел на деда. Спросил что-то по-английски. Вместо деда ответила Валерия. Махнула рукой, показывая на вещи в кузове. Виктор не реагировал на её слова и жесты, снова повторил свой вопрос. Добавил что-то резкое. Василий стоял как вкопанный.

— Он спрашивает, ты долго будешь жить у нас? — перевела дочь, недовольно глядя на сына.

— Скажи ему, недолго, — помрачнел Василий, — немножко осталось, пусть потерпит. Этот вопрос и неприятный запах внука напомнил ему о больнице и смертельном диагнозе. Внезапно ощутил боль в спине и ягодице от резкого поднятия тяжести. С удивлением заметил, что нога его совсем не болит и даже поездка в автомобиле не вызвала онемения, как бывало раньше. Подумал, что в последнее время уж слишком много новых впечатлений отвлекают его от проблем здоровья, не дают подумать о себе.

Валерия перевела сыну сказанное дедом. Внук снова что-то спросил, и у них завязался небольшой диалог.

— Что он спрашивает? — обратился Василий к дочери.

— Отпрашивается ночевать к своему приятелю в соседний трейлер. Тот живет с матерью и у них много места. Думаю, что возражать не стоит, ты будешь спать на его диване, а Данила на раскладном кресле.

Василий промолчал. Он вдруг подумал о том, что все эти пятнадцать лет дочка лгала ему и матери о своем благополучии. Моталась по Америке непонятно с кем, рожала непонятно от кого и вот теперь закономерный итог — жизнь в пластиковой собачьей конуре. Вспомнил расставание, когда мать, не выдержав ощущения предстоящей разлуки, разрыдалась, словно чувствовала, к чему все идёт…

Но он насильно прервал эти мысли, опасаясь, что в душе зародится и укоренится обида, и тогда душевное единение, к которому он стремился, летя сюда, просто рассыплется. Вспомнил, что собирался помочь дочери и внукам. И он это обязательно сделает. Сунул руку в карман брюк и ощутил там металлический футляр с пластиковой картой. Представил, сколько денег у него в банке. Вот скрытая тайна, которая осчастливит его семью, позволит построить им настоящий дом с большим участком на берегу озера. Где можно будет ловить рыбу и купаться. Ведь есть же в Америке такие озера, настоящие! Представил, как Валерия на мостках полощет белье, как дети плескаются рядом в воде, как недалеко от берега в лодке с удочкой сидит Тет. Идиллия…

Общая суета перетаскивания вещей вернула Василия к реальности. Перестав улыбаться, он свернул свою мечту, которую баюкал секунду назад, чтобы не распылить порывом недовольства.

Из кабины спустился Данила, направился к трейлеру. Но дорогу ему преградил старший брат. Виктор положил свою черную ладонь на белые кудряшки волос брата. Взлохматил, как это недавно делал отец с его волосами. На этот раз — черные подтеки. Засмеялся. Что-то сказал по-английски. Василий разобрал только «дэбил». Подумал — может неправильно понял? Даниил нервно скинул руку брата и, сделав пару шагов назад, прижался к деду.

Виктор продолжал скалиться, щуря глаза. Валерия сказала ему что-то резкое и замахнулась ладонью. Тот отступил. Скорчив неприятную гримасу, ответил матери на английском, а затем, продолжая говорить, снова обернулся к Даниилу. И опять Василий разобрал слово «дэбил»!

— Что он говорит? — спросил у дочери.

— Дразнится, гаденыш, — ответила она, — ему покоя не дает коррекционный шлем, который Даниил носил до шести лет. Сдался он ему! Половина детей Америки так ходит! Надо же, где-то слово это услышал. Только плохое запоминает!

— Да, ладно тебе, — примирительно сказал Василий, — они всё же дети! Он строго посмотрел на Виктора и погрозил указательным пальцем:

— Не говори так больше! Слышишь? Не надо. Вы же братья! Похоже, Виктор без перевода понял, чего хотел дед. Сплюнул сквозь зубы в сторону. Нехотя пошел разгружать вещи.

Василий погладил Данилу по светлым кудряшкам:

— Пойдем, отнесем вещи в дом… Достал из кузова свою сумку и черный полиэтиленовый мешок с игрушками, который передал внуку. Тот быстро пошел к домику и скрылся в дверях. Когда Василий подошел, Данила уже снова появился на крыльце. Радостно смеясь, он размахивал резиновым спасательным кругом для купания.

— Куда это ты собрался? — в шутку спросил дед. — Купаться надумал?

Но внук продолжал свои движения, глядя через его плечо. Василий обернулся назад и увидел Валерию. Она с сожалением развела руками, оправдываясь:

— Ну, забыла! Что тут поделаешь!

Теперь Василий вспомнил сборы в бассейн, обиду внука на слова матери. Все стало на свои места. Даниил с победным видом бросил круг в дом, а принесенные игрушки вынес на улицу и поставил у сдутого колеса трейлера.

Тет с Виктором выгрузили остальное и отнесли в дом. Затем сели в машину и укатили без объяснений. Даниил расположился под окошком, на старом выцветшем ковре. Высыпал на него содержимое мешка, стал выбирать шахматные фигуры, откладывать в две кучки на доске — белые к белым, черные к черным.

Василий поднялся в трейлер. Внутри он оказался гораздо больше, чем выглядел снаружи, такой… небольшой вагон. При входе слева и справа — шкафчики с пластиковыми дверцами. Далее — кухонька. Полка для посуды. Раковина умывальника, зеркальце. Чуть выше приоткрытое квадратное пластиковое окошко, помутневшее от времени. Под раковину встроен малогабаритный холодильник. Напротив — стол со стульями. В самом конце трейлера — отгороженная шторой кровать. Между ней и кухней — с одной стороны диван, с другой — кресло. Над креслом — плазменный телевизор. Какие тут у них программы показывают? Смотрят… или для интерьера? Чёрный небольшой экран тускло отражал растерянное лицо Василия. В трейлер вошла Лера. Открыла холодильник. Достала бутылку водки, открутила пробку. Спросила:

— Будешь? Протянула руку к посудной полочке над раковиной и застыла, словно раздумывая. Василий молчал.

— Ну, как хочешь… — не дождавшись ответа, она решительно взяла стакан. Плеснула в него водку. — А я выпью!

Не поворачиваясь, словно мучимая жаждой, вылила спиртное в рот. Выдохнула, прижав тыльную сторону ладони к губам. Поставив стакан в раковину, застыла, глядя в маленькое мутное окошко.

Казалось, время тянулось долго. Василий неслышно достал из сумки медвежонка и надел на руку. Осторожно провел игрушкой вверх по руке к плечу дочери. Она резко обернулась и с удивлением увидела перед своим лицом серенькую головку игрушки.

Василий, изменив голос на мультяшный, тихо спросил:

— Не хочешь поговорить?

— Перестань дурачиться, — отозвалась она, — я думала, ты как все нормальные люди, по путевке на две недели. Не пила, все пай девочку из себя строила! Зачем остался?

Василий продолжал молчать. Рука беспомощно опустилась, медвежонок повис. Мантия завернулась ему на голову.

— Наверно, хотел дождаться внука из спортивного лагеря…

— Дождался? — Валерия стала что-то искать взглядом на полке перед собой. Найдя в углу сигареты с зажигалкой, закурила. Положив на место, глубоко затянулась, медленно выдохнула дым прямо в лицо отцу. Затем протянула руку и приоткрыла окно. Снова затянулась. Василий увидел ее слезящиеся глаза. Подумал: то ли от водки, то ли от обиды.

— Вернулся бы к матери и рассказал, как у нас всё хорошо, — продолжила она, выдыхая дым, — дальше бы общались по скайпу! А? Почему так? Ну, скажи, почему?

Василий через плечо дочери тоже устремил пустой взгляд в открытое окошко. Тонкие веточки растущего куста огибали его полукругом, точно сторонились выходящих клубов дыма, и снова переплетались где-то наверху.

Именно сейчас Василий почувствовал, что все витавшие в его сознании несоответствия, несуразности, подозрительные переглядывания дочки с мужем, её странный темный загар и морщинистая кожа на шее — всё соединились. Круг замкнулся, как эти веточки. И теперь уже нечего скрывать. Надо думать, как жить. Как помочь друг другу! Ведь он это может, за этим приехал. Надо просто с чего-то начать!

— Некому рассказывать, дочка! — после долгой паузы решился он. Пытаясь подвести черту лжи, отсечь всё дурное, оставив его в прошлом. — Нет больше матери, дочка.

Снова наступила тишина. Лишь стук-перестук под окном — Данила, закончив с шахматами, складывает на доске пластиковые домики, издавая ртом отрывистые звуки, пытаясь их так же соединять языком, как строительный конструктор руками.

— Как — нет? Она же… она с компьютером не умеет обращаться…

Василий снял медвежонка с руки и, как единственную оставленную на память о жене реликвию, передал дочери. Прощальное письмо матери. Валерия взяла игрушку. Прижав к лицу, прошла в конец трейлера. Откинув штору, села на кровать. Тихо заплакала, нервно вздрагивая плечами.

Василий прошел за ней и встал рядом. В углу не стене висел знакомый ковер с ангелочками и приколотой иконкой Николая угодника. Перед кроватью на тумбочке лежали фрукты, торчали из вазы розы.

Неожиданно правой рукой, которой придерживала медвежонка у груди, Валерия наотмашь вскользь ударила по деревянной столешнице, сметая всё. Ваза ударилась о стену, зазвенело стекло. Покатились, подскакивая, как теннисные шарики, пластиковые фрукты, разлетелись по постели искусственные цветы.

— Вон там ваши платья валяются! — с тихой злостью указала она в угол за кровать, на груду белья. — Видал, сколько их купила!? На распродажах. Только для того, чтобы вас развлекать! Можешь на память забрать и фрукты заодно с цветами!

— Зачем ты так, дочка? — потерялся Василий недоуменно. — Мы же с матерью не заставляли тебя устраивать спектакль! Зачем ты…

— Ох, не знаю. Сама не знаю. Хотелось вам угодить. Чтобы видели, что у меня всё хорошо! Да вы же сами постоянно расспрашивали, почему я в этом платье, а не другом. Откуда цветы? Зрелые ли фрукты?.. Надо было о чём-то говорить. Не молчать же…

— Но у нас ведь было только это, доченька! — голос Василия задрожал от обиды: — Пятнадцать лет только то, что читали в письмах, а потом видели на экране и слышали от тебя! Мы жили этой картинкой, а ты морочила нам головы, дурила натюрмортом, фруктами в руках детей. Рассказывала о цветах, только сорванных с клумбы! Слава богу, мать не успела узнать! Ей так нравились твои платья…

— А ты?.. А ты… — Валерия залилась истерическим смехом. В её голосе Василий почувствовал действие алкоголя, — Ты же сам здесь всё время лгал мне! Про маму! А!?

— Я… не лгал. Просто не говорил…

— О-о, как мы разбираемся в нюансах! Психотерапевт, однако! Хорош папашка, нечего сказать! Ел с нами за одним столом, спал и — лгал, лгал, лгал! Ненавижу!

— Понимаешь… — запнулся Василий. Он все сильнее сгибался под тяжестью слов дочери, будто в поклоне. Извиняясь за то, что не знает, как всё рассказать сейчас, и как можно быстрее, чтобы та связь, которая возникла, обрушив собой всю накопившуюся ложь, не оборвалась.

— Подкормиться сюда приехал?! — не давая ему сказать, продолжала распаляться Валерия. — Думал у нас здесь рай?! Она вскочила с постели, качнулась, с трудом удерживая равновесие. Развела руки в стороны:

— Смотри же, как мы живем, смотри! Вот наш дворец на берегу озера. Это окно с видом на океан! О, какие там волны бушуют! И яхта Тета стоит у пирса. На задворках — конюшни! Внуки твои купаются в роскоши, у них отдельные спальни, игровые комнаты, автомобили!.. Ты этого хотел?! Так хотел?! Из России американская статуя Свободы кажется больше… да? Ну, давай, гноби меня, непослушную дочь, сбежавшую с негром в Америку! Начинай, ну что же ты?..

— Милая, ну что ты? — Василий обнял дочку за плечи и вместе с ней сел на кровать. — Ведь у тебя ещё всё впереди, всё ещё будет! Кто из нас не делал ошибок в молодости. Ещё не поздно вернуться. Давай уедем в Россию. Пусть там не сладко, но ведь это наша с тобой родина. Посмотри на эти дома — они все из пластмассы. Где наши нормальные бревна? Эти дома похожи на спичечные коробки, все одинаковые! Где чердачок? Крылечко? Сени? Где лес? Вспомни, как мы гуляли с тобой в лесу. Ходили по грибы. Как щебетали птицы. По озеру плавали лебеди, а мы их кормили. Помнишь, как один ущипнул тебя за руку? Василий взял ладонь дочери и стал ее крутить, отыскивая шрам, затем взял другую, но так и не нашел. Медвежонок выпал из её рук. Василий взял пальцы дочери и приложил к своим губам. Поцеловал, словно вымаливая прощение. Быстро-быстро заговорил, чтобы она не смогла перебить:

— Вот у нас в деревне сосед взял и покрасил дом в зеленый цвет — ему сын с моря привез корабельную краску, несмываемую! Словно резина легла на бревна и застыла. А Авдотья покрыла красным — выпросила у строителей, которые неподалеку мост налаживали через речушку! Посмотри, какие здесь деревья — все корявые. Словно эмигранты с других континентов. Тоже пытаются здесь выжить, приспосабливаются, кто как может! Вроде клён, а извивается, как лиана, словно извиняясь перед хозяевами этой бывшей пустоши. Вроде сосна, а просела до основания, раскачевряжившись. Словно кто-то прихлопнул ее сверху многотонной ладонью. Так и вас эта Америка проклятая прихлопнула своими небоскребами! Давит она, понимаешь! Я чувствую это! Не могут озера жить без лодки, рыба — без рыбаков, вода — без плескающихся ребятишек! У вас все ещё будет! Ты всего не знаешь! Вернёмся!

— Куда я вернусь? — плакала дочь. — У меня здесь работа, дети, муж, подруги…

— Такую работу и в России тебе найдем. И Толику найдем! А через месяц получите страховку, и будет у вас свой бизнес!

— Ну что ты, папа! А Виктор, как он будет там жить? Он не хочет говорить по-русски! Он же черный — ему проходу не дадут! А мое гражданство? Ведь у меня скоро экзамены. Неужели столько лет я этого ждала — и всё прахом?

— Не надо тебе этого гражданства, доченька, не попрошайки мы! У нас свое отечество есть, путь гадкое оно, но это же дом наш!

— Какое отечество, папа? — Валерия подняла голову и с неожиданной жалостью поглядела на отца. — Ну, какое? Безродные вы все — детдомовские! Брошенные! Ни порядка у вас, ни закона! Президент то электричку водит, то комбайн, то на дельтаплане с журавлями летает, бездельем мается. И ты меня хочешь в это болото затащить обратно? Мать угробил нищетой, теперь хочешь и меня туда же с детьми?

— Подожди, подожди, милая… — успокаивал ее Василий, не давая гневу дочки развиться в страшные фантазии, которые потом снова повиснут между ними и запутают, запеленают все откровения, к которым они так долго шли. Он вскочил и сделал шаг, чтобы бежать за сумкой в машину, но вспомнил, что принёс ее в трейлер и остановился. Заскользил взглядом по сторонам, отыскивая. Неожиданно увидел внизу у своих ног. Сел на кровать и стал быстро шарить в ней рукой, но никак не мог найти нужные бумаги. Пальцы, словно растопыренные щупальца, касались каждой вещи, отталкивая в сторону, обследуя следующую. Наконец он вытащил несколько сложенных в четверть листов.

— Не торопись, не говори ничего, — умолял он, — прочти, прочти, пожалуйста! А потом можешь говорить, что хочешь! Прости меня! Прости доченька!

— Ах, папка… — Валерия обняла отца за шею, слезы хлынули бурным потоком.

Василий усиленно моргал, отгоняя накатывающую на глаза пелену. Он осторожно отстранил дочь от себя. Дрожащей рукой протянул найденные листки наугад куда-то перед собой, во вздымающееся, как живое, большое алое сердце дочери. Почувствовал, как её руки, отпустив его шею, скользнули по предплечью, нащупали документы.

Валерия, вытирая ладонью слезы, повернулась с бумагами к свету, льющемуся из окна. В трейлере стояла духота, пахло табачным дымом. Василий вышел на свежий воздух.

Данила всё возился с конструктором, складывал очередную фигуру. Пластиковые детали капризно упирались, не желая попадать в пазы. Собранные узлы рассыпались при креплении. Внук фыркал, нервничал. Пытался вогнать их силой. Брал новую деталь, рассеянно стыковал не той стороной.

Василий присел на корточки рядом. Внезапно внук приподнялся с колен. Бросив фигурки в стороны, повернулся к деду и обнял сбоку за шею. Навалился грудью на плечо. Прижался своей белой головой. Засопел, как борец, пытаясь что-то произнести. Приоткрыл рот, выдавливая откуда-то изнутри гортанные звуки.

Василий хотел обнять его, но не смог развернуться и, потеряв равновесие, упал левым предплечьем на траву. Повернулся на спину, обхватив Данилу, затянул на себя. Услышал его писклявый икающий смех и не сдержался — расхохотался сам. Громко, от души. А затем перенес внука через себя, уложив на ковер. Упер ладони в материю, навис сверху.

Футболка внука задралась и Василий, делая вид, что кусает, зарычал. Осторожно впился зубами в нежную прохладную плоть детского живота. Это вызвало ещё больший восторг. Данила стал извиваться. Прижав колени, уперся ногами в грудь Василию. Переполняемый радостью, изо всех сил сопротивлялся. Тужился, хрипел, часто дыша, высовывая язык между зубов. Выпускал слюни, лопающиеся пузырьками в уголках губ.

— Хулиганье! — услышали они наигранно строгий крик Валерии, выглянувшей из трейлера. — Хватит валяться бездельники! Она встала на колени и уперлась руками в спину отца. Пыталась оттолкнуть его в сторону, чтобы освободить сына. Но Василий обернулся и, перекинув руку через её голову, обнял за спину. Затянул в общую кучу. Прижал к себе эти два родные и любимые существа, самые близкие для него. Погрузился в источаемый ими удивительный аромат родства, доверия и спокойствия, который он давно уже не ощущал.

 

Глава 14. Новоселье

— Ну, все! Хватит баловаться! — Валерия поднялась и стала отряхиваться. — Сейчас наши мужчины подъедут, а у нас ни обеда нет, ни уборки. Пока я в порядок буду дом приводить, займитесь чистотой территории! Она вернулась в трейлер.

— Ты понял, что нам велели, Данила? — внушая чувство возложенной на них ответственности, спросил Василий.

Внук кивнул головой. Взял деда за руку, повел за трейлер. Там, прислонённый к дереву, оказался целый набор садового и шанцевого инструмента. Проходя мимо открытой двери, они услышали, как жалобно взвыл пылесос и стал то тише, то громче нудно сосать пыль.

Даниил вручил деду швабру с совком на длинной ручке и закрывающейся створкой. Себе взял веник. Показал деду на валяющуюся бумажку — ткнул в нее пальцем. Василий, приставив совок, затолкал ее шваброй в контейнер. Сам Данила принялся веником сметать землю в щели между цементными плитами, расчищая площадку вокруг трейлера.

Потом они вместе собрали обломанные сучья деревьев, занесенные ветром.

Пока приводили в порядок свою территорию, у одного из кунгов появилась группа подростков. Затеяли футбол. Ворота поставили из брошенных детских колясок. Даниил периодически оглядывался на них, улыбаясь, когда громкие крики сопровождали очередное поражение ворот.

— Ты знаешь этих ребят? — спросил Василий. Внук кивнул и снова углубился в работу.

— Не хочешь с ними поиграть? Глаза Данилы на мгновенье засветились радостью: здорово! Но он, тут же, помрачнел, категорически мотнул головой.

— Ну, как знаешь, — разочарованно подвел итог Василий.

Через некоторое время мяч отлетел в сторону и приземлился почти у ног Василия. Он подтолкнул его внуку и присел, ожидая. Даниил покрутил головой.

— Ну же! — подначивал его дед, — Стукни им, покажи, как ты умеешь!

Игроки на площадке замерли в ожидании. Даниил сделал два быстрых шага и, что было силы, ударил по мячу ногой. Тот полетел мимо ребят, коснулся края выступающей цементной плиты и поскакал к лесополосе. Мальчишки взорвались недовольными криками, словно для этого специально запасли в себя больше воздуха. Вроде похоже на всеобщее ликование. Но Василий видел, как съежился внук. Бросив метелку и, понурив голову, отошел к трейлеру.

— Ты что, Данила? — пытался ободрить его Василий, стараясь не слышать знакомого, многократно повторенного футболистами, слова «дэбил». — Плакать не надо! Ты же русский богатырь, Данила! Купим завтра футбольный мяч, будет у нас свой чемпионат! Встанешь на ворота?

Внук кивнул. Улыбнулся. Подошел, потянулся и обнял деда за шею. Прижался щекой к шершавой щетине, поцеловал в ухо. Василий поднял его на руки. Прижал к себе. Не удержался и показал из-за спины внука кулак футболистам, продолжающим гримасничать и кривляться.

Пылесос затих — Валерия уже убрала в доме. Она резала салат на пластиковой доске. В кастрюле варилась картошка.

— Нагулялись? — спросила она, когда дед с внуком появились внутри трейлера.

— Устали, пора и подкрепиться чуток, — отозвался Василий.

— Сейчас наши подъедут, и устроим праздник! — посулила дочь.

— Что за праздник? — насторожился Василий, поморщился. Ему не нравились частые пьянки, и он думал, как бы прекратить это дело.

— Отметим твой приезд в наш дом, — дочка сделала шаг навстречу, поцеловав его в щеку. И было ее прикосновение так легко и воздушно, что Василий устыдился своих подозрений. Стало неловко, что он мог заподозрить свою дочь в таком нездоровом интересе.

Тут как раз подъехал джип Тета. Весело о чём-то болтая, зять с Виктором занесли в трейлер несколько мешков с едой и спиртным. Стали рассовывать всё по местам, забив холодильник и продуктовые полочки.

Солнце за окном садилось, вытягивая тени одиноких деревьев на площадке, словно укладывая их на ночь спать. Пир продолжался.

— Ну, Лерка, живем! — радовался Тет. — Теперь всё у нас будет! Главное в нашем деле, сделать скачек! А дальше всё само пойдет! Деньги — рекой! Будет и дом, и яхта! Между русскими фразами он что-то говорил по-английски.

«Неужели догадался о сути моего приезда? — думал Василий, — или дочка рассказала»? Он подозрительно смотрел на Валерию — та цедила водку.

— Мне завтра с утра на работу! — напомнила она, обращаясь к мужу. — Хватит тебе пить! Кто меня повезет? Я с пьяным водителем не поеду!

— Пусть тесть тебя везет! — захмелев, парировал Тет. — Я теперь богатый, могу ему заплатить! Скоро купим катер и переедем ближе к озеру. Тогда я тебя буду по воде доставлять! Василий решил, что дело в другом и о цели его приезда Тет ничего не знает.

— Не говори ерунды! — начинала нервничать дочка, убирая спиртное со стола. — Сначала права на катер получи!

— А вот этого в нашем штате не на-адо! — Тет самодовольно закинул чёлку на висок, — Достаточно водительского удостоверения! Василий морщился. Слушал пьяный базар. Хорошо, что мужик не агрессивный. Больше интересовали внуки.

Виктор сидел напротив. Казалось, что он слегка пьянел от соседства со своим отцом. Глаза его щурились на свету, зрачки были маленькие. Вяло тыкал вилкой уже размятую картошку. Что-то мурлыкал себе под нос. Песенку? Данила быстро наелся. Вышел из-за стола. Перебравшись на диван, возил пальцем по экрану большого черного айфона. Играл. Азартно вздрагивал, резко вздыхая, изредка вскрикивая.

Убрав со стола спиртное, Валерия пересела к отцу и положила голову ему на плечо.

— Ты у меня такой хороший, — тихим пьяным голосом говорила она, обдавая Василия запахом легкого перегара и парфюмерии. — Прости, я тебе наговорила всякой ерунды. Так не хочется завтра на работу! Уже привыкла туда не ходить, пока ты у нас гостишь! У меня подруга работает на онкологии. Я с ней договорюсь. Дашь мне свою медкарту. Отнесу ей и переведём, что там написано.

— Может не стоит, дочка? Зачем заморачиваться. И так всё ясно.

— Ну, что ясно-то, что ясно, пап? Хочешь, чтобы я и тебя как маму потеряла? Сдашь анализы, поставят диагноз. Может, обойдётся — вылечим тебя! Это же Америка! Должен же быть дедушка у моих детей!

Виктор, неожиданно раскрыв глаза, увидел, что брат играет с телефоном. Что-то закричал по-английски, дал Даниилу подзатыльник и забрал игрушку, добавив:

— Дэбил! Тет отреагировал мгновенно — тут же отвесил затрещину Виктору:

— Дебил, я говорил тебе забыть это слово «дэ-бил»?!

— А ты не бери его айфон! — обратился он к младшему сыну, — Сколько раз тебе повторять? Вот научишься болтать, и тебе такой купим. Обещаю! Как только скажешь слово — этот айфон твой! А Виктору мы другой подарим. Или ты уже научился? Хочешь получить айфон — давай говори! Скажи: па-па!

Виктор резко встал из-за стола, грубо толкнув стул, вышел из трейлера.

Данила подошел к деду, сел на корточки, прижался, положил голову ему на колени. В глазах засветились слезы.

— Ну что ты, Данила, что ты… — Василий обнял его и легонько похлопал по плечу. — Не надо! Ты же русский богатырь! Валерия погладила сына по светлой голове:

— Чудо ты мое… Когда говорить-то начнешь?

— Может пи-ивка, по-лл-ирнуть? — спросил Тет, пьяно растягивая слова. Мотнул головой, закинул челку назад.

— Да нет уж, хватит, — пресёк Василий, — а то мне действительно придется завтра вести машину!

Взяв сигареты и зажигалку с полочки, Лера пошла к выходу на улицу. Стоило ей выглянуть наружу, взорвалась недовольством в адрес мужа:

— Зачем ты ему снова травку дал? Мы же с тобой сколько раз говорили на эту тему! Полюбуйся на него!

— Ничего я ему не давал, — хмуро отозвался Тет. — Мы твои денежки в бизнес вложили. Всё, что купили, я уже передал клиенту. У меня ничего не осталось. Наверно, стырил из мешка, засранец!

— Вот какой вы бизнес открыли! — еще сильнее возмутилась Валерия. — Мало тебя год назад хотели в цемент закатать? О нас ты подумал?

Тет что-то громко крикнул Виктору на английском и тот появился в темном проеме двери. Лицо блаженное. Он улыбался. Падающий из трейлера свет микшировал его лицо с темнотой. Ярко выделял светящиеся белки глаз, окутывающие едва заметные точки зрачков.

Он ничего не отвечал, словно собираясь с мыслями. Но и это оказалось в тягость — он просто махнул рукой, как на прощание, и снова пропал в ночи.

— Вот твои дурацкие мечты о яхте, о доме! — продолжала ругаться Валерия. — Ты из сына наркомана сделал!

— Ничего ему не будет, — пьяно бубнил Тет, — ему же пить нельзя! Пусть курнет в честь праздника. Что я, для себя стараюсь!? Получу в два раза больше, снова вложу.

— Получишь ты срок пожизненный или нож в спину!

— Ладно тебе тявкать, — обиделся Тет, — пойду спать.

Проходя мимо, взлохматил голову Даниила. Расставив руки в стороны, нетвердо побрел в конец трейлера.

Валерия угрюмо замолчала. Опустилась на стул. Не зажженная сигарета так и осталась висеть между расслабленными пальцами опущенной вниз руки. Неожиданно встрепенулась, словно вспомнила что-то, и протянула руку к холодильнику. Сигарета выпала, покатилась по серому линолеуму под диван. Из холодильника она достала початую бутылку. Щедро плеснула водки в стакан. Опрокинула внутрь.

Василий отвернулся — не видеть, не знать, не реагировать!..

Данила, кулачками подперев подбородок, сонно смотрел в чёрный квадратик окошечка над обеденным столом. Спать пора… Спать пора…

Василия положили на диван, стоящий вдоль стены, а напротив — разложили складное кресло для внука. Получилось, что они лежат лицом друг к другу, словно на нижних полках спального купе неизвестно куда едущего поезда дальнего следования. Пока Валерия убирала со стола и мыла посуду, они перемигивались. Изображали пальцами рук, торчащими из-под одеяла, диковинные фигурки. Показывали их друг другу и беззвучно смеялись. Незаметно уснули.

 

Глава 15. Отпуск закончился

Поутру Тет повез Валерию на работу в больницу. Прихватил с собой и Виктора. Деда с Даниилом решили не будить.

Василий проснулся от духоты в трейлере.

Внук продолжал мирно сопеть. Переплетенные пальцы откинутой в сторону правой руки еще продолжали изображать загадочную фигурку.

— Дани-и-ла! — протяжно позвал Василий, негромко. Внук зашевелился. Стал щуриться, капризно надул губы. Сквозь разомкнутые веки увидел деда. Заулыбался и протянул к нему руки.

— Скажи «де-да»! — ласково произнес Василий, — «де-да»!

Данила хихикнул. Спустив ноги с постели, метнулся на шею. Завалил деда обратно на диван и залез сверху. Поднял руки вверх в знак победы и грозно зарычал, подражая хыщщщнику. Затем, о чем-то вспомнив, показал Василию на его одежду и стал спускаться. Перелез к себе, разыскивая свалившиеся под кресло вещи. Через несколько минут оба были уже одеты. Даниил потянул деда из трейлера на улицу.

— А позавтракать? — спросил Василий чисто формально. Видел, что внук не собирается задерживаться ни на минуту.

— Может, надо закрыть дверь на замок? — Василий обернулся на приоткрытую дверь.

Даниил покачал головой и со всей силы толкнул ее двумя руками. Та захлопнулась.

Минут через двадцать вышли к дороге. На широкой заасфальтированной площадке — желтый магазинчик с огромной рекламой на крыше: фрукты и овощи.

Даниил смело вошел, направился к прилавку. Среди разнообразных лотков с продуктами выбрал две большие морковки и два кукурузных початка. С довольной улыбкой подошел к кассе, кивком подзывая деда.

— Решил завтракать по-вегетариански? — недоумевал тот. Даниил прижал овощи к груди. Показал большой палец. Василий расплатился банковской картой. Смотри-ка, совсем освоился! Почти уже привычно!

— И что мы будем делать с покупками? — спросил он внука, возвращаясь той же дорогой. — Варить? Я люблю кукурузу с солью. А ты? Даниил рассмеялся. Затем, сделав строгое лицо — нахмурил брови, погрозил деду пальцем.

Василий пожал плечами, надеясь, что все разъяснится дома.

— А помнишь, как мы с тобой прикидывались глухонемыми в магазине? — Василий повертел пальцами у лица, имитируя сурдоперевод.

Данила рассмеялся. Ухватил деда за свободную левую руку и начал весело подпрыгивать на каждом шагу.

— А как в винный магазин зашли по ошибке!?

Данила залился пуще прежнего. Василия тоже разобрал смех.

Так веселясь, они дошли до своей площадки, но к дому не пошли. Даниил потянул в сторону лесополосы. Там, ступив на землю, углубились в редколесье.

Колонии деревьев выглядели зелеными бородавками, торчащими среди выжженной солнцем травы.

Данила направился к ближайшей островку из корявых берёз и сосен, шириной не более пятидесяти метров. Прижал палец к губам и, отпустив руку деда, начал осторожно красться. Василий последовал его примеру, гадая, кого же они тут выслеживают. Внук, практически не нагибаясь, проходил под развесистыми колючими лапами. Василий идти напрямую не мог и частенько обходил деревья. В очередной раз, выйдя из-за ствола, он не обнаружил своего внука и остановился в недоумении. Стал оглядываться по сторонам. Сдавленное хихиканье подсказало направление взгляду. Знакомый голосок раздавался откуда-то снизу, из-под прижатых к земле ветвей. Присмотревшись, Василий обнаружил небольшой шалаш, аккуратно сложенный из веток. Данила сидел в нем на толстой подушке из сухой травы и махал ладошкой, чтобы дед лез к нему.

— Конечно, это не шалаш Ленина в Разливе, — ворчал Василий, — но укрыться от непогоды можно. Правда, ненадолго. Он сел на траву и задом подвинулся к внуку. Почувствовал себя не очень комфортно, задевая головой крышу. Решил опереться на локоть, высунув ноги наружу.

Внук осуждающе покачал головой. Василий пожал плечами. Хотел как-то оправдаться, но Данила приложил палец к губам и, сдвинув брови, категорично покачал головой еще раз. После чего убрал мелкие обломки веток. Осторожно раздвинул палую листву рядом с собой. Резко накрыл очищаемое место ладошками. Кивком предложил деду посмотреть на его труды. Василий глянул вниз.

Данила чуть раздвинул пальцы. Лучик солнца, пробившийся сквозь ветки шалаша, ярко осветил его ладошки изнутри, забился, словно пойманный солнечный зайчик.

— Ух, ты! — выдохнул Василий.

Увидев изумление деда, внук раздвинул ладони, показав уложенные в землю разноцветные стеклышки, под которыми искрились, переливаясь, кусочки золотистой и серебристой фольги.

Василий вспомнил, что много лет назад такие секреты делала в детской песочнице дочка, заставляя его отыскивать, а потом осторожно очищать от песка сокрытое. И когда уложенные стеклышки начинали сверкать в полную силу, она хлопала в ладоши, обнимала руками с прилипшими к ним желтыми крупинками, целовала его в щёку.

— Это тебя мама научила? — спросил он. Даниил закивал головой. Тронул деда за плечо и стал тыкать пальцем в серый камешек ближе к стволу дерева. Василий всё понял и стал осторожно убирать листья и веточки с того места, пока маленький кусочек земли не засверкал под лучом.

Так они нашли еще несколько секретов. Довольные, снова заложили их опавшими иголками и присыпали грунтом. Василий носовым платком тщательно вытер внуку испачканные ладони. Данила достал морковку из мешка с овощами. Поднес ко рту. Раскрыл его изо всех сил. Сделал вид, что хочет откусить большой кусок.

— Она же грязная! Ты что? — встрепенулся Василий Данила отложил морковь. Насмешливо захихикал, указывая на деда пальцем. Василий понял, что его разыграли. Внук снова приложил палец к губам. Василий стал подозрительно оглядываться по сторонам, думая, что Данила услышал чьи-то шаги. Никого не увидев, вопросительно посмотрел на внука. Заметив его сосредоточенность, тоже притих. Через минуту внук указал пальцем через просветы шалаша.

Присмотревшись, Василий увидел серого кролика. Тот неторопливо приближался, отталкиваясь задними лапами и припадая на передние. Узенькие короткие ушки, похожие на два каяка, то лежали ровно вдоль тела, то свешивались в разные стороны, словно сдуваемые ветром.

Василий видел много подобных существ на рынках и зоомагазинах. Они были различных расцветок, даже пегие. Спокойно давались в руки и брали еду. Но этот был явно дикий, настороженный. С черными, зыркающими по сторонам глазами-бусинками. Вздрагивающим блестящим носиком. Его свободное появление здесь, в стране жестких правил, было неестественным. Казалось, этот маленький кусочек леса был вотчиной волшебства. Данила кинул кролику морковку. Тот в два прыжка оказался рядом. Оглядевшись, стал с аппетитом хрумкать. Через некоторое время появились два точно таких же серых комочка, но размером меньше. Полетела новая морковка.

Прошло еще минут десять, и появился новый зверек. Он походил на белку, только серую. Напоминал бурундука. Хвост грызуна то мотался из стороны в сторону, то замирал, вытягиваясь вверх, словно мохнатая антенна, улавливающая посторонние звуки. Повинуясь ей, всё тело напрягалось, начинало прислушиваться, и тогда зверек превращался в неподвижную статуэтку.

Морковка ему не понравилась. Куснул, но, тут же, выплюнул. Иное дело — кукуруза! Початок пришелся по вкусу. Взяв его в лапы, зверек, словно токарный станок, резцами срезал поверхностный жёлтый слой, набивая зернами щеки. Умяв столько, что голова его сделалась практически круглой, убежал. Через пятнадцать секунд вернулся уже без зернышек и принялся за дело заново.

Появился ещё один бурундук. Даниил высунул второй початок из шалаша. Грызун тут же подскочил и, ухватившись лапами за противоположный конец кукурузы, стал тащить на себя.

«Вот бы сейчас фотоаппарат!» — подумал Василий. Вспомнил о своём мобильнике, полез в карман. Это движение напугало зверька. Со страху дернув початок сильнее, чем обычно, он вырвал его из руки Данилы. Тут же унесся с ним в ближайшие кусты. Туда же сорвался собрат. Покрутив головами, вприпрыжку скрылись кролики.

— Видать, портфолио им ни к чему, — сказал, оправдываясь, Василий.

Даниил огорченно развел руками.

Василию припомнилось, как они с дочкой в зоопарке кормили зверушек… А в Павловском парке были белки… совсем ручные… Звери везде одинаковые — шаловливые и трогательные. А вот люди… Сводить бы внука в тот парк, в Павловский!

…Когда вернулись домой, Тет уже заканчивал варить суп.

— Где это вы шляетесь с утра? — произнес он с любопытством.

— Представляешь… — начал было рассказывать Василий, но Данила дернул его за руку. Строго посмотрел, сдвинув брови. Дед всё понял: — …Какой лес у вас странный, совсем не как в России. Деревья кривые…

— Деревья? — усмехнулся Тет, — Ну да, природа у нас другая. Так и климат другой — жара!

Данила обрадовался, что избежал расспросов. Он полез под кресло, где стояла корзина с его игрушками, и достал маленький футбольный мячик размером с большую луковицу. Показал деду, напоминая о футболе.

— Давай сначала покушаем, а потом пойдем в магазин и купим настоящий мяч, — предложил Василий. — А то, что это за шарик, я таким играть не умею!

Даниил улыбнулся и с размаху бросил мяч обратно. Тот ударился о край корзины и отскочил прямо в Тета.

— Эй, потише! — откликнулся он. — Убьете своего повара — что кушать будете? Мама только утром приедет с работы! Появился Виктор. Блуждающая улыбка, хитрый, прищуренный взгляд.

— Привьет! — весело крикнул он. Дал легкий подзатыльник брату, — Киак диля, дэбил?

Данила попытался ударить его по руке и промазал. С опаской прижался к деду. Но Виктор уже разговаривал с отцом, размахивал руками и гримасничал. Тет посмеивался, задавал новые вопросы.

Вскоре принялись за еду. Аппетит у всех был хороший. Тет сварил отменный суп.

— Да ты настоящий повар! — искренне похвалил его Василий, — зарываешь талант в землю!

— Регулярно откапываю, — скаламбурил Тет. — Что поделаешь! Завтра утром поеду за Валерией, она придумает что-нибудь ещё вкуснее.

…После, Василий с внуком пошли в магазин, купили настоящий белый кожаный мяч. Футбольный был тяжеловат. Поэтому остановили свой выбор на волейбольном. Заодно Василий купил Даниле красные кроссовки с широкими светоотражающими полосками по бокам. Внук тут же переобулся. Когда вернулись, Виктор сидел на крыльце и строгал палку. Увидев деда с братом, подскочил и ловко выбил мяч из рук. Стал, как заядлый баскетболист, бить им в цементные плиты, повторяя:

— Кевин Дюрант, Кевин Дюрант… Кружась, проводил мяч под ногой, разворачивался и, в конце концов, бросил его в сторону трейлера. Попал в бочку с водой.

— Вот в воду — не надо! — укорил Василий, быстро подхватив мяч, — а так — молодец! Надо тебе баскетбольный мяч купить!

Виктор заулыбался. Василий показал пальцами на небольшое дерево и кустарник:

— Это будут ворота! Кинул мяч от себя, согнулся. Принял позу вратаря. Внуки поняли, чего от них хотят. Первый удар нанес Виктор. Поймав мяч, Василий легонько отпасовал Даниилу. Тот, разбежавшись, ударил. Мяч полетел в сторону и чуть снова не попал в бочку.

— Дэбил! — захохотал Виктор, охватив руками свою голову, стал подскакивать на месте.

Данила оглянулся на брата и, понурив голову, пошёл за мячом.

— Не смей так говорить! — рявкнул Василий. — Или мы с тобой играть не будем! На крыльцо вышел Тет. Он всё слышал и выговорил Виктору строгим тоном по-английски. Мальчик резко ответил. Сплюнув сквозь зубы, пошел к соседнему трейлеру, где жил его приятель.

— Виктор! — громко позвал Василий. Но тот не обернулся.

— Не надо было его прогонять, — обратился к Тету, — Он же ещё ребенок!

— Пусть подумает, — отозвался Тет и снова вернулся в трейлер.

Даниил принес мяч. Казалось, он был рад, что они остались вдвоем Глаза его светились. Он показал деду, чтобы тот вышел из ворот, а сам встал на его место. Так они менялись несколько раз. Бил Василий несильно, только так, чтобы внук мог поймать мяч. За игрой не заметили, как сгустились сумерки, и надо было идти готовиться ко сну.

 

Глава 16. Происшествие

Утром Василия разбудил звонок мобильного телефона Тета. Он долго не открывал глаза в надежде, что зять возьмет трубку. Звонкая трель продолжалась долго. Затем умолкла. Но сон уже был перебит. Открыв глаза, Василий обнаружил, что они с Данилой снова вдвоем. А более никого. Подумал:

«Зятек-то может собираться по утрам совершенно неслышно, оказывается! Или я стал так крепко спать? Вот и прошлым утром тоже не слышал, как уезжала дочь». Удивился тому, что здесь в Америке сон его стал глубже. Не нарушается болью в ноге, как это часто было на родине.

Данила продолжал мирно посапывать в разложенном кресле. По обыкновению закрутился в пододеяльник. На лбу испарина. Трейлер уже накалился от лучей взошедшего солнца.

Василий тихо поднялся, распахнул дверь и форточку над умывальником, чтобы хоть немного проветрить. Снова зазвонил мобильник, и Василий услышал недовольный сонный стон внука. Данила открыл глаза и вытер лицо углом простыни. Увидев деда — заулыбался.

— Ну, что у нас сегодня по плану? — спросил Василий. Данила запустил в деда подушкой.

— Нет, нет! Сегодня войны не будет! Давай, одевайся, и будем завтракать. Покажем твоим родителям, какие мы примерные с тобой.

Звонок прекратился.

Василий положил подушку на край кресла и стал сворачивать постель. Даниил спустил ноги, достал ими валяющиеся на полу штаны и подтянул к себе. Начал неторопливо одеваться, периодически потягиваясь и зевая.

— Быстро умываться! — скомандовал Василий, включая воду и ополаскивая свое лицо. Затем взял зубную щетку и стал чистить зубы. Даниил уже стоял рядом, зажав в руке детскую зубную пасту. Василий подставил ему маленький пуфик. Все остальное внук сделал самостоятельно. Когда его улыбающаяся мокрая физиономия, наконец, обернулась к Василию, тот не удержался и обхватил внука руками. Прижал к себе, ощущая щеками влажные слипшиеся от воды кончики его волос. Затем достал с крючка полотенце и вытер лицо ребёнка насухо. Закончив с водными процедурами, открыл холодильник:

— Посмотрим, что у нас на завтрак! Так… сыр… колбаса… масло! Все отлично — будем пить чай. Снова заверещал телефон. Но звонок был уже не такой долгий, словно разочарованный.

Мобильник Тета лежал прямо на обеденном столе — видать забыл! Василий посмотрел на экран. Увидел, что это третий пропущенный сигнал от одного и того же абонента.

«Быть может, что-то важное, — подумал он про себя, — но помочь ничем не могу. Сожалею».

— Так что мы решили? — спросил Василий внука, как только они закончили завтракать и сложили чашки с блюдцами в умывальник. Данила пожал плечами.

— Может, снова пойдем, погуляем по лесу? Внук опять пожал плечами. Затем осмотрелся и кивнул деду на мяч, лежавший под столом.

— Снова футбол? — догадался тот. — Сейчас помою посуду, и пойдем, а ты можешь идти пока разминаться! Данила радостно закивал. Обув свои новые кроссовки, выбежал наружу. Стал стучать мячом о плиты, как это делал Виктор. Вытирая последнее блюдце, Василий вышел на крыльцо и стал наблюдать за внуком.

Неожиданно раздался рык машины, а вместе с ним ритмичные громкие звуки рэпа. От шоссе к площадке неторопливо двигался огромный белый джип. Медленно переваливаясь, заехал на уложенные цементные плиты, проехал вперёд и остановился прямо у трейлера, напротив входа.

Данила подобрал мяч и, прижав к себе, уставился на машину. Люк и окна автомобиля были открыты. Изнутри гремела музыка. Два негра на передних сиденьях в такт звучащего ритма наклонялись друг к другу, словно терлись головами, о чем-то переговариваясь.

Музыка неожиданно оборвалась. Чернокожий водитель что-то крикнул стоящему на крыльце Василию. Тот понял только слово «Тет», поэтому отрицательно покачал головой, продолжая тереть уже сухую тарелку. Стараясь делать это как можно спокойнее. Отсутствие должного ответа явно не устроило парня и он, кивнул Даниле, что-то спросил. Внук, подражая деду, ответил аналогичным образом. Василий видел, что ребёнку страшно и, положив тарелку на стол, спустился вниз. Подошел к Даниле, обняв, спросил:

— Ты знаешь этих ребят? Даниил пожал плечами.

Отсутствие информации явно озадачило гостей и, немного пошептавшись, они рассмеялись. Затем парень с пассажирского сиденья выпростался наружу. Оказался здоровенным детиной под два метра ростом. Чёрная кожа на открытых частях тела выглядела странно пятнистой. Играя мышцами под обтягивающей красной майкой с номером «35» на груди, подошел к Василию. Что-то спросил, снова упомянув имя зятя.

Теперь стало заметно, что его руки и шея были полностью покрыты татуировками. Казалось, что этого громилу склеили из кусочков кожи, какие обычно остаются у мастера после обрезания по лекалам.

— О, Кевин Дюрант! — сделал восхищенный вид Василий, кивнув на майку громилы. Попытался как-то разрядить возникшее напряжение. Негру это явно польстило. Он осклабился, ткнул себя в грудь, где красовались цифры. Понимающе закивал. Легко хлопнул Василия по плечу, отчего тот, впрочем, чуть не рухнул — ничего себе лапища!

Громила снова залопотал по-английски.

— Не понимаю, — сказал Василий по-русски, и снова отрицательно покачал головой. С иронией подумал, что с этим парнем фокусы сурдоперевода не пройдут.

Негр начинал злиться. Повернулся в сторону своего приятеля и развел руки в стороны, словно два черных шлагбаума. Сплюнул себе под ноги. Из машины вылез голый по пояс водитель. Он был чуть меньше ростом, но, столь же, могучий.

«Хороши ребятки, — подумал Василий, — прямо машины для убийства! Как в американском кино».

Высокий что-то сказал водителю. Тот стал ругаться, размахивая руками. Тыча указательным пальцем, словно дулом пистолета, в стороны жилищ, стоящих на площадке. Затем достал телефон и набрал номер. Неожиданно из трейлера раздалась знакомая трель.

Громила в майке «35» рванул к дверям. Через секунду вышел, показывая своему приятелю звенящий телефон Тета. Выругался и, размахнувшись, кинул его далеко в кусты. Затем оба сели в машину и снова включили рэп. Джип, медленно переваливаясь, двинулся обратно к шоссе.

…Когда Тет с Валерией въехали на площадку, Василий с внуком ещё продолжали раздвигать стебли кустарника, отыскивая телефон. Завидев тестя и сына, Тет свернул к ним и, остановившись, весело спросил:

— Что, кролика на обед ловите?

— Мы нет, — с грустной насмешкой ответил Василий. — А только что два черных амбала приезжали за одним кроликом, да не застали. Наверно, ему просто повезло!

Тет изменился в лице, стал шарить себя по карманам, осматривать торпеду машины, открыл бардачок. Вылез из кабины и направился к дому, но Василий остановил его:

— Телефон ищешь? Мы тоже! А затем обратился к дочке:

— Набери номер мужа, может, отыщется! Валерия достала свой телефон и стала тыкать пальцем в клавиши. Через минуту пропажа нашлась.

Услышав рассказ о приезде двух черных парней на белом джипе, Тет стал кому-то звонить, отойдя подальше в сторону. Был слышен его извиняющийся тон, вскоре вернулся расстроенный. Валерия стала расспрашивать его на английском. Тет отвечать не желал, отнекивался короткими фразами.

Валерия все больше раздражалась, перешла на ругань. Тет вообще замолчал, думая о своем. Было видно, что он не слышит жену. Не проронив ни слова, достал из кузова полиэтиленовый мешок с продуктами и отнес его в трейлер. Молча сел в машину и уехал. Настроение было испорчено у всех.

Данила снова взял мяч и стал его бить о цементную площадку как можно сильнее. Мяч высоко подскакивал и летел в сторону. Внук бежал за ним. Василий задержался перед входом.

— Может, в футбол? — пересиливая себя, весело предложил он. Данила фыркнул и продолжил колотить по мячу в одиночку. Когда Василий зашел в трейлер, на него пахнуло спиртным. Валерия ополаскивала стакан под краном.

— Ну, что вам приготовить? — весело сказала она Василий удручённо промолчал. С грустью посмотрел в маленькое мутное окошечко над мойкой. На улице продолжало безжалостно светить солнце. Облаков не было.

— Аппетита нет, — буркнул он. — Что-то случилось?

— И зачем ты привез эти деньги? — произнесла она вслух, не ожидая ответа, словно рассуждая сама с собой. — Теперь снова наркотики…

Василий не знал, что сказать. Из-за непонимания языка он чувствовал, что действительность существует для него в урезанном виде. Словно кто-то затеял с ним игру, предлагая понять, что изображено на фотографии по ее кусочку. Определить человека по ботинкам, брюкам, рисунку на галстуке или расцветке рубашки. Догадаться о высоте дома по первому этажу. Распознать зверя по когтям.

— Может, я чем-то могу помочь? — произнес он единственное, что пришло на ум.

— Уже помог, спасибочки!.. — она стала протирать стакан. — Завтра Тет завезёт меня на работу в магазин, а потом тебя в университет Иллинойс. Николь завтра дежурит и возьмёт кровь на анализ…ну и всё остальное, что потребуется.

— Николь?

— Ну, да!.. Это моя подруга.

— Медицинскую книжку брать? Там есть результаты всякие, снимки…

— Папа, не смеши меня! — устало прервала его дочь, — Кто там будет читать? Я уже перевела основное. А ваши снимки — это каменный век, сейчас всё на компьютере делают. Пойду я посплю, а то ночь была беспокойная. Если захотите покушать — всё есть в холодильнике, найдёте. Кстати, не забудь, что завтракать тебе нельзя. Натощак надо. Так что подкрепись лучше вечером.

Она прошла в конец трейлера и задернула за собой занавеску. Василий понял, что на сегодня общение закончено. Он подумал, что дочка так и не поела. Хотел как-то сказать об этом, но не мог сформулировать. Боясь ещё больше осложнить ситуацию, махнул рукой. Вышел из вагончика.

Данила складывал из кубиков пирамиду. Завидев деда, заулыбался и указал пальцем на мячик у крыльца. Неугомонный!

— Нет, — тихо сказал Василий, — Давай сейчас не будем играть. Мама легла отдохнуть после работы. Пусть поспит. Знаешь стихи: мама спит — она устала, ну и я играть не стала…

Данила отрицательно покрутил головой. Но по его внезапно широко распахнувшимся глазам Василий понял, что стихи ему понравились.

— Лучше мы с тобой снова пойдем в лес кормить зверей, если хочешь…

Данила, как в прошлый раз, вопросительно стрельнув бровями, показав пальцем себе в открытый рот.

— Конечно, — согласился дед, — сейчас пойдем в магазин и купим кукурузы с морковкой! Даниил весело вскочил и взял деда за руку. Они снова направились через площадку в овощной магазин…

…Тет приехал только к ужину, когда все, кроме Виктора, сидели за столом. Он был зол. По тому, как он оглядел присутствующих, было понятно, кого он ищет.

— Где? — спросил он.

— Тебе виднее, — съязвила Валерия, — вы нам о своём наркокартеле не рассказываете. Первое будешь?

Тет зло посмотрел на неё, но ничего не сказал. Кивнул. Затем подошел к раковине, ополоснул лицо и руки. Периодически посматривал в окна, за которыми уже сгустилась тьма.

Валерия встала и, достав еще одну тарелку из шкафа, ковшиком налила в нее суп. Сев за стол, Тет стал жадно есть, продолжая о чем-то сосредоточенно думать. Валерия села рядом, сложив руки на коленях, глядя на свой недоеденный суп, тоже задумалась.

Неожиданно Тет бросил ложку, прислушался. Все тоже замерли, посмотрели на него. Он вскочил и распахнул дверь на улицу.

— Чего не заходишь? — спросил он куда-то в темноту, — Давно тебя ждем! В ответ послышалась несвязная английская речь Виктора.

Тет тоже перешел на английский. Было понятно, что он ругается. В ответ слышалось невразумительное мычание, а затем, слегка покачиваясь, в проеме появился Виктор.

— Ты что, пил?! — вскочила со своего места возмущенная Валерия и подошла к старшему сыну. Виктор улыбнулся и, широко распахнув рот, выдохнул ей в лицо.

— Опять обкурился! — она хлестанула его по щеке и тут же набросилась на мужа, — Твоя работа?

— Что я-то? Твой сын — ты его и воспитывай! Я его по всему городу ищу! Из-за него парни приезжали! Куда он дел «солому»?! Отвесил Виктору, потирающему щеку, подзатыльник. Снова перешел на английский. Но, видимо, блаженное настроение внука ничто не могло испортить, и он опустился на стул матери. Заглянул в ее тарелку, с аппетитом набросился на остатки супа.

— Изголодался, наркот? — с горькой издевкой спросила Валерия. Она порылась в кармане и достала сложенный бланк. Протянула его Виктору:

— Тебе опять повестка в суд! Ты почему не посещаешь школу? Сколько денег угрохали на штрафы. Сутки уже в тюрьме отсидел, тебе мало?

Виктор, не отвлекаясь от еды, кивнул. Что-то пробубнил с набитым ртом. Тет быстро открыл буфет, стараясь не привлекать к себе внимания. Взял оттуда бутылку водки. Продолжая стоять спиной к обеденному столу, плеснул жидкость в стакан и выпил. Вернул бутылку на место. Сел было снова за стол, но, увидев взгляд тестя, заколебался:

— Хочешь? — спросил неуверенно, кивнув в сторону буфета.

Василия передернуло. Мурашки отвращения поползли у него от шеи по телу вниз. Отрицательно покачал головой. В другой бы раз он с удовольствием выпил под хороший ужин пару стопок, но в последнее время стал испытывать к водке стойкое отвращение. Именно со дня переезда в трейлер он стал чувствовать, как тяга к спиртному дочки и зятя вызывает позывы к рвоте у него самого, словно он берет на себя их похмелье.

Тет снова сел за стол рядом с Виктором. Валерия подлила ему супа в тарелку. Пододвинула плетеную хлебницу с нарезанной булкой. Виктор доел суп матери и теперь осматривал стол — чем бы ещё поживиться.

— Нечего в чужие тарелки заглядывать, — обратилась к сыну Валерия. — Макароны с мясом будешь? Виктор кивнул.

— Смотри-ка, по-русски хорошо понимает! — удивляясь, обратился Василий к Тету. Кивнул на Виктора. — Или только когда речь идет о пище?

— Не только понимает, но и говорит, — спокойно ответил Тет, прихлебывая суп. — Просто принципиально не хочет, гаденыш.

— Я русски не любить! — отозвался Виктор неожиданно. Теперь он радовался вдвойне. Усмехался, что озадачил деда. Мать положила ему макароны с мясом, и он стал уплетать их за обе щеки, старательно загружая в рот ложкой.

— Тебе наш русский язык не нравится? — недоумевал Василий.

— Русски наш враг! Русски и Гитлер начать войну, а мы победить. Русски приходить, всех убивать.

— Что за бред? Кто тебя убивать? — возмутился Василий. — Да уж, пропаганда на высшем уровне! Это им в школе так преподают?

— Что ты несешь? — сказала дочь, обращаясь к Виктору, дав ему легкий подзатыльник. Обратилась к нему по-английски.

— Нет, школа у них нормальная, наверно, среди своих дружков нахватался, — ответил Тет. Решил пристыдить Виктора: — Да у тебя мать и дедушка из России! Как тебе не совестно? Они что, хотят тебя убить? Ты же сам почти русский!

— Я не русски, я американ! — Виктор ударил себя кулаком в грудь. Задел ложку, так что недоеденные макароны рассыпались по столу. Неожиданно зло посмотрел на мать и добавил: — Я тебе не дать стать американ!

Повисла внезапная тишина, нарушаемая лишь цокотом вилки, которую Виктор взял со стола и теперь нанизывал ею макароны. Все недоуменно уставившись на чернокожего родственника, словно увидели его впервые. А тот, почувствовав всеобщее внимание, вновь заулыбался с вызывающим детским высокомерием. Стал ещё активней тыкать вилкой. Специально широко открывал рот, пережевывая медленно с надменным видом. Презрительно поглядывал на притихшего младшего брата.

Данила прижался к деду.

— Причем здесь Виктор? — не понял Василий и посмотрел на Тета.

— Ну, он же родился здесь! — ответила за него дочь. — Имеет паспорт и условное гражданство, которое надо будет подтвердить по достижению совершеннолетия. А мне ещё надо экзамены сдавать! Если установят какой-нибудь компромат, то откажут!

— Я сказать, ты плохой мать, — вставил Виктор, не прекращая жевать и улыбаться набитым ртом, — пить водка!

Теперь тишина прерывалась только чавканьем. Василий перевел взгляд на дочь. Поварёшка, которой она накладывала Виктору макароны, задрожала в ее руке и выпала, тихо стукнувшись о линолеум. Валерия приложила ладонь ко лбу, словно мерила себе температуру. Прошла в конец трейлера за штору. Упала на кровать. Виктор, ухмыляясь, смотрел ей в след. Толстые губы, словно жирные личинки с красным брюшком и приставшими к ним кусочками белых макарон, кривились в издевательской усмешке.

— Черномазая свинья! — взбеленился Тет, — мать тебя выкормила, а ты… Дать бы тебе по морде за такие слова!.. Он стал говорить по-английски. Виктор продолжал улыбаться. Потом встал и чуть не опрокинул стол — не случайно, а нарочно. С грохотом вышел из трейлера в ночную духоту.

Василий бросился за ним. Ну, надо же что-то делать, как-то решать, исправлять непоправимое! Хоть как-то! Ну, с кем не бывает! Он же, Виктор, ещё подросток! Переходный возраст, всё такое! Семья же, ну! Одна семья!

В ночной темноте блеснули белки глаз. На мгновение Василию показалось, что это свет, мелькнувший из души подростка. Едва наметившийся луч словно вырвался наружу из заточения, обозначив путь к сердцу. В отразившемся блеске вздрогнули слезы. Василий, вдруг, почувствовал душевную теплоту к этому парню. Ощутил свою вину. Без вины виноватый, но пусть! Пусть хоть так, но преграды больше нет. Сейчас старший внук вернется. Рыдая, бросится в объятия. Вот уже сделал шаг обратно, попав в полосу света льющегося из трейлера. Василий приготовился обнять парня, прижать к себе. Ну же, давай! Дедушка ждет, всё простит!

Виктор скорчил гримасу, издевательски помахал ручкой:

— Деда, привьет! Киак диля?! — и, утробно заржав, опрометью бросился в ночь.

 

Глава 17. День рождения

Утром, всю дорогу Валерия молчала. Даже когда выходила из машины, она не проронила ни слова. Грустно посмотрела на отца и отвернулась. Василий не пытался её разговорить, боясь вызвать внезапный гнев. Вчерашняя перепалка с Виктором запала в душу, заставляла мысленно постоянно возвращаться к нему.

Кивнув Тету, дочка быстро пошла к подъезду, где её поджидали другие сотрудницы.

Мексиканский магазинчик, где она подрабатывала, оказался одноэтажным зданием оранжевого цвета, отделанным штукатуркой, а не сайдингом, как большинство жилых домов. Василий обратил внимание, что только жилые дома покрыты серым пластиком, словно временные постройки, заранее приготовленные под быстрый снос.

Высадив Валерию, они двинулись дальше. Через пару часов были на месте. Тет позвонил по телефону, а затем, повернувшись к Василию, коротко произнёс:

— Нас ждут.

Они вышли из машины и направились к высокому современному зданию. Минут через десять к ним подошла чернокожая девушка в белом халате и шапочке. Вид строгий. Неожиданно улыбнувшись, протянула Тету маленькую красноватую ладошку, стала что-то говорить по-английски. Тет внимательно слушал, изредка задавая вопросы. Василий поочередно смотрел на них.

— Это Николь, — представил Тет.

Девушка протянула руку. Василий ощутил своей ладонью мягкую женскую плоть, слегка упругую, словно гуттаперчевую, и шершавую, словно кожа ящерицы. Увидел её светло-зеленые глаза, сумеречно темнеющие к векам. Их малахитовый блеск на черном фоне лица казался странным, словно пробивался из-под сгущающейся внутри ночи. На вид ей было лет тридцать пять. Лицо вполне европейское. Улыбка дарила теплоту и доброжелательность, которую Василий ощутил в аэропорту после прилета.

Он снова почувствовал себя расслабленным и спокойным. А может быть, и хорошо, что он не знает английский и очаровательным пухлым губам Николь не придется говорить ему грустные вещи или какие-то сожаления. Эта мысль взбодрила. Он понял, что готов к обследованию.

…Мучили его весь день напролет. Иногда казалось, что крови в организме не хватит на все процедуры. Всевозможные аппараты, как глаза инопланетных роботов, нависали с разных сторон, обследуя его распластанное тело. А потом пропускали сквозь надвигающиеся кольца, словно поршень или ершик для посуды.

…Тет заехал уже вечером. Пришлось часик посидеть на лавочке. Жара спала, но очень хотелось чего-нибудь съесть. Да хоть тот же гамбургер, на худой конец.

— Жив, Петрович? — спросил он, когда Василий садился в машину.

— Похоже, да!

— Похоже, — оценил Тет, — ну и как тебе?

— Словно побывал на космической станции.

— К ним в лапы только попади, замучают до смерти, — усмехнулся Тет, — но придется немного подождать. Николь собирается навестить свою подругу Алекс. У той сегодня день рождения, а живет в соседнем трейлере. Ее сын с нашим оболтусом тусуется. Потерпишь?

— Конечно, раз такое дело, — отозвался Василий, — терпел целый день без еды, потерплю ещё немного.

Неожиданно для себя, он вдруг осознал, что очень рад дальнейшему развитию общения с Николь, состоящему все лишь из жестов, улыбок, подмигиваний и прикосновений. Странным образом оно казалось продолжением его нежных отношений с внуком, но совсем не детским. Без жалости и заботы. Наполненным стремлением к полноценному взрослому взаимопониманию.

Василий стал рассказывать обо всех процедурах, которые проходил. Тет притворно ахал или шутил.

Время пролетело быстро, и вскоре из дверей университета появилась Николь. Она была обворожительна. Вместо белого халата — ярко-красное платье с белой оторочкой на рукавах и воротнике. Белые туфельки на высоком каблуке вынуждали хозяйку при ходьбе выкидывать ножку вперед полусогнутой, удлиняя голень. Жёсткая поступь. Короткие шаги поочередно передавали бедрам волнующие вздрагивания, при которых подол платья чуть поднимался вверх, оголяя округлые колени. Волосы, прежде убранные под шапочку, распущены — блестящим черным водопадом устремлялись вниз, растекаясь по плечам. Улыбка оставалась свежа, как утром. В ней не было усталости, а вместо серьезной сосредоточенности в лице появилась доверчивость и открытость.

Она села на заднее сиденье джипа и пододвинулась на середину. Разговаривая с Тетом, наклонялась чуть вперед, оказываясь между плеч мужчин. Волосы раскачивались в такт движению автомобиля, наполняя салон цветочным ароматом.

Где-то на середине пути на мобильник Николь позвонили. Немного поболтав по телефону, она бросила пару фраз Тету.

— У тебя есть, куда записать? — спросил зять. Василий по привычке стал ощупывать свою одежду. Извлек из заднего кармана аккуратно сложенный листок. Развернул. Это оказался электронный билет на самолет.

— Пойдет? Тет взял листок, пробежал глазами, усмехнулся:

— У тебя послезавтра самолет! Ты в курсе, Петрович? Тормознул джип на обочине. Стал записывать на чистой стороне бланка то, что говорила ему Николь.

Вот так фокус! Василий никак не ожидал такого. До сего момента дата возвращения казалась не существующей. Окончательно затерявшейся где-то среди формально данных когда-то обязательств — он не умер! И вот — внезапное ощущение невидимой нити, которая тайно продолжала связывать его с родиной. А теперь уже открыто, не скрываясь, затягивает петлю на шее — волоча обратно, во что-то призрачно далекое и неприятное. Заставляет выполнить данное авиакомпании обещание. Хочешь, не хочешь — возвращайся туда… откуда улетал навсегда!

И уже гусеницей поползло по протянутой дорожке ощущение прошлого, казалось, испарившееся под горячим американским солнцем. Пахнуло промозглым холодом. Будто из старого заброшенного склепа, засыпанного слоем осенних листьев, оставленных тлеть под зиму, чтобы сгинуть. Превратиться по весне в осклизлую гниль и быть сметённой к оградке, сквозь которую рука Василия протягивала цветы к могиле жены.

Озноб и неприятные мурашки. Дрожь, напоминающая о болезни, которую привез с собой, вынашивал где-то внутри, питая мечтами о будущем благополучии дочери и внуков…

— Здесь номера всех твоих анализов! — Тет протянул листок с записями.

Василий автоматически взял. Сложил, сунул обратно в карман. Машина снова рванула вперед, прижав Василия к сиденью. И он ощутил себя совершенно беспомощным, словно уже сидел в самолете, где вот-вот взревут двигатели, шасси оторвутся от взлетной полосы… Хотелось зацепиться за что-то, остановить этот нарастающий в душе рокот, сливающийся с шумом автомобиля.

Он растерянно посмотрел вокруг. На мелькающие по бокам домики с ровными участками земли. Подминаемое впереди шоссе. На Тета, азартно крутящего баранку автомобиля. Обернувшись назад, встретился взглядом с Николь. Удивительно зеленые, точно изумрудные глаза на черном лице. Точно бархатное ласковое свечение далеких звездочек, окружённое темнотой ночного неба, перетекающее прямо в душу добротой и умиротворением…

— Эй, — окликнул Тет, — вы что, влюбились? Дырки глазами протрете друг в друге! Затем, то же самое повторил по-английски. Так что Николь залилась веселым смехом. Попыталась дать Тету легкий подзатыльник, но тот нагнул голову, и она промазала, облокотившись на его шею.

Протянула руку к лицу Василия, тыльной стороной ладони провела по небритой щеке. Что-то сказала.

— Ей нравятся бородатые мужчины, — перевел Тет, — говорит, в них есть мудрость жизни.

Василий не шевелился. Он уже забыл, когда к его лицу в последний раз прикасалась женщина. А пальцы Николь продолжали трогать жесткую щетину. Затем её рука поднялась выше, и она стала накручивать на палец его волосы около ушей. Совсем как это делала дочка, когда они с женой брали её в свою постель.

Василий закрыл глаза, боясь ненароком вспугнуть эту случайно проявленную нежность. В салоне наступила тишина, словно все прислушались к шороху перебираемых волос и только мотор недовольно рычал под капотом, напоминая о чём-то непозволительном.

…Еще на подъезде к трейлеру Василий заметил старшего внука, играющего в мяч. Виктор с разбегу бил по нему ногой, и тот ударялся в трейлер, сотрясая пластиковые стены. Дребезжали окна, что-то внутри домика звенело и падало. Машина затормозила. Василий спустился на землю.

— Виктор, ты так дом разнесешь! — ещё попытался обратить всё в шутку, — Мяч волейбольный, а ты ногами дубасишь! Виктор перестал бить мяч. Поймал его в руки. Повернувшись, принял баскетбольную стойку, как перед броском:

— Дом не твой! Твой дом русски! — выговорил четко, казалось, тренировался весь день.

Изо всей силы от груди бросил мяч в Василия.

Тот, не растерявшись, поймал его. Тут из трейлера выскочил Данила и бросился к деду. На бегу вытирал кулаками зареванные глаза, растирая по щекам слезы. Прижался, обнял.

— Ну, что вы опять не поделили? — укоризненно обратился Тет к Виктору. — Ты же большой! Мужик! Неужели надо обязательно брата обижать?

Данила успокоился. С презрением сощурив глаза, стал смотреть на старшего брата.

— Дэбил, — процедил Виктор. Сплюнул сквозь зубы, зашагал в сторону.

Василий еле сдерживался — всякому терпению приходит конец. Накатила ярость. Мяч заскрипел в его руках. Будто не старший внук перед ним, а воплощённая чернокожая шпана из американского кино. Крикливая, наглая, безнаказанная. И единственный метод внушения — повалить, ткнуть мордой в землю и возить, возить до кровавых соплей. Ну, засудят потом, так пусть засудят! Хотя ненадолго…

Охолонуло присутствие Николь… Спасибо ей. Иначе, пожалуй, сорвался бы с катушек, не сдержался бы.

Николь окликнула Виктора из машины, помахала рукой. Тот остановился. Прижав ладонь к бровям, чтобы не светило солнце, поглядел на неё. Узнал подругу матери. Заулыбался, крикнул в ответ. Николь весело сказала пару фраз Тету, а потом подошла к Василию. Слегка потрепала Даниила по волосам. Положив на плечо Василия руку, мягко промурлыкала что-то.

— Приглашает тебя в гости! — перевел Тет, — Собираются накрывать на стол.

— Нет, спасибо, — смущенно замотал головой Василий, — Скоро дочка приедет с работы, будем ужинать!

Николь не стала ждать перевода от Тета, поняла по интонации. Ну, нет — так нет. Направилась к Виктору.

— Валерия-то не скоро появится, — пожав плечами, уточнил Тет непонятно кому, — только после одиннадцати. Они работают до десяти, а потом кассу снимают, порядок наводят. Так что придётся поголодать.

Обернувшись, Николь помахала ладошкой и, подойдя к Виктору, обняла того за плечо, как это только что делала с Василием. Виляя крепким задом, направилась к соседнему вагончику.

Василий смотрел вслед, пока внук с Николь не скрылись в проеме двери. Оттуда послышались радостные возгласы, и он отвернулся. Посмотрел на Данилу, который уже улыбался. Детское горе коротко.

— Кушать хочешь?

Внук отрицательно покачал головой.

— И так знаю, что хочешь! — Василий левой рукой несильно зажал нос внука и потеребил его из стороны в сторону. — Где это видано целый день без еды! Давай сделаем бутерброды с колбасой и навернем их с чаем! Данила засмеялся.

Они прошли в трейлер. Там был жуткий беспорядок: разбросанные подушки, журналы с загнутыми краями и детские игрушки внука. На полу, кресле, диване лежали упавшие со стен маленькие картинки, статуэтки и вазочки.

— Ну, вы с братом повеселились, — стараясь придать голосу оптимизма, объявил Василий, показывая рукой вокруг. Данила подхватил один из журналов и, быстро скрутив его в трубку, легко ударил себя по голове. Посмотрел на деда.

— Я понял, чем вы здесь занимались! — Василий с ужасом представил, какой удар можно так нанести. — Раз соперника твоего нет, придется нам с тобой наводить порядок!

Позже к ним присоединился Тет. Вскоре уборка была закончена.

— Можешь покурить на воздухе, а мы накроем на стол! — сказал Василий зятю. Как только Тет вышел, Василий обратился к внуку:

— Я буду резать, а ты клади колбасу на хлеб. Через несколько минут они втроем сидели за столом. У каждого была кружка и бутерброд.

Но поесть им не дали.

Снаружи донеслись приближающиеся женские голоса. Дверь распахнулась и в проеме возникла Николь в своем ярко красном платье. На вытянутых руках — поднос, уставленный тарелочками. За ней с бутылками в обеих руках — незнакомая чернокожая женщина в темно-синем обтягивающем блестящем платье. На голове такого же цвета шапочка, отороченная черной вуалькой. Женщины наперебой весело галдели, эмоционально играя бровями и закатывая глаза.

— Они говорят, что пить без мужчин — это не в их правилах, — еле успевал переводить Тет, — и у таких дам как они, всегда должны быть поклонники!

Василий хотел пошутить в ответ. Но промолчал. Представил, сколь занудным будет выглядеть их общение через переводчика. Лучше прикинуться эдаким улыбающимся мудрым молчуном.

Мужчины встали, посторонились, дабы не мешать дамам заново накрывать стол. Данила пересел в кресло. Тет помогал доставать тарелки и фужеры, которые тут же оказывались расставленными на столе. В трейлере запахло ароматным запечённым мясом, душистыми приправами. Помимо вина, принесенного дамами, на столе появилась початая бутылка водки из холодильника.

— Сынок, ну-ка поищи музыку, — обратился Тет к Даниилу, протягивая пульт от телевизора, — День рождения должен быть веселым! Тот стал перебирать каналы, пока не остановился на одной из музыкальных программ.

Когда стол был накрыт, Тет посадил сына на свое место, а себе пододвинул кресло и развалился в нем. Василий оказался рядом с Николь. Он снова ощутил знакомый аромат духов.

Алекс сидела напротив, у окна. Возрастом — как Николь. Но черты лица грубее. Черная прямая челка скрывала мелкие прыщики на лбу. Толстые брови сердито нависли, пряча вглубь небольшие карие глаза, делая их слегка колючими и недоверчивыми. Выпирающие высокие скулы красноватого оттенка, будто их натерли пемзой. Большой рот с крупными зубами практически не закрывался. Она постоянно что-то тараторила или напевала вслух, заставляя всех снова и снова поднимать фужеры. Тет уже не переводил. Всё было понятно и так. Пили за любовь, за женщин и настоящих мужчин.

Данила вышел из-за стола и пошел гулять, Тет сел на его место и положил руку на спинку стула Алекс. Теперь они уже вдвоем напевали что-то веселое, смеялись. Им вторила Николь. Она раскраснелась. То и дело гладила Василия по голове, словно это могло помочь ему в понимании звучащих слов. Иногда её рука соскальзывала на мужское плечо, и пальцы нежно касались щетины на щеке. Василий вдруг вспомнил, что Тету ещё предстоит ехать за Валерией.

— Ты не забыл, что у тебя впереди поездка?

— Я ей пзвню, чтб взла ткси! — заплетающимся языком ответил Тет.

Василий не заметил, как зять стал прихлебывать вино после водки, и теперь за руль ему точно было нельзя. Алекс потянуло на лирику, и она стала рассказывать о себе. Поначалу Тет пытался что-то переводить, дабы Василий мог почувствовать себя участником беседы. Но спиртное всё сильнее отгораживало его от тестя, сужая круг общения до троих.

За окном стемнело. Тет несколько раз выходил с Алекс курить. Данила включил наружный свет.

Василий периодически отвлекался от беседы, прислушиваясь к звукам снаружи, стуку пластика — внук возился с конструктором. Затем снова подключался к разговору в качестве молчаливого улыбающегося слушателя. Изредка что-то уточнял у Тета, когда звучали русские слова, и речь заходила, надо понимать, о жизни в России. Но тема эта была грустная. И дамы слушали, скорее, из вежливости. А затем все снова переходили к чему-то веселому и смешному, ему не понятному.

Спустя время Василий заметил, что Николь перестала веселиться и, положив подбородок на сложенные кулачки, грустно глядела на свою подругу.

— Что случилось? — спросил он, заглядывая ей в глаза. Николь обратилась к Тету.

— Рзболлась глова, на устала, — перевел тот, — Хчет отдхнуть. Иди, прводи её.

Николь приподнялась, и Василий выпустил её из-за стола. Улыбнувшись, она помахала присутствующим ладошкой и направилась к выходу. Василий пошел за ней и помог спуститься. Каблучок туфли застрял в прутьях ступеньки на крыльце. Василий присел, пытаясь «выкорчевать» каблучок. Вот он уже у её ног… Короткое платье… Попытка сразу не удалась. Василий расстегнул ремешок, чтобы она могла сойти вниз. Голой ступней коснулась травы. Показала на вторую ногу — дескать, и там расстегни ремешок. Пройтись босиком… В этом что-то есть!..

Ненароком обернувшись, Василий поймал пристальный взгляд внука, прекратившего игру. Звезд на небе видно не было. Низкие облака запирали тепло, идущее от земли, создавая парниковый эффект.

— Взьмите фнарик, — вдогонку крикнул Тет, — А то кде звалитесь по дроге! Здсь улц нет…

Василий не стал возвращаться:

— Как-нибудь дойдем! Взял Николь под локоток, бережно повел к соседнему трейлеру, куда свет уже не доставал. Выпил вроде немного, но духота усилила опьянение. Он старался не качаться. С трудом, но получалось.

Они шли, постепенно покидая полосу света. Молча обходя едва видимые препятствия. Переговариваясь в ночной тишине только звучащим дыханием. Трейлер Алекс ощущался огромным зверем, притаившимся в зарослях. Василий рукой нащупал вход, дернул за ручку. Дверь открылась. Изнутри вырвался нагретый за день воздух.

Николь что-то сказала. Пригласила войти? Василий не стал улыбаться в ответ как раньше, продолжая неподвижно стоять. Подумал — невидимая улыбка сейчас ни к чему. Просто протянул руку. Случайно коснулся её горячего предплечья. Она шагнула навстречу. Он ощутил её тело прямо перед собой — словно сгустилась ночь. Взял за плечи, вдохнул манящий запах женской плоти. Ощутил упругость кожи, не гладкой — атласной, а скорее шершавой, бархатной как у новорожденного. Почувствовал, что ладонь не скользит, а липнет, словно к цветочному нектару, ощущая пальцами мельчайшую пыльцу.

Николь стала что-то тихо говорить, затем шептать. Слова ее были такими же шершавыми, как кожа, цеплялись за Василия, скребли по душе, звали, не проникая в сознание. Словно немая ночь, которую он чувствовал вокруг себя, замкнула их, отгородив от всего на свете. Тонкие упругие руки обвили шею. Казалось — его обнимает темнота, гладит по волосам, касается влажными губами лица, дышит жарко, словно пустыня, баюкающая уставшего путника. И только белки ее глаз, словно отражения далеких лун, манили в неведомые галактики…

Неожиданно Василий увидел свою тень как черный абрис, тянущийся в ореоле пучка света. Резко обернулся. Это был свет фонарика, не дающий что-либо разглядеть. Василий загородился рукой. Свет настойчиво продолжал выделять из темноты его и Николь. Она спряталась за него, прижалась лицом к спине. Василий щутил ее сильное возбуждённое дыхание…

— Тет, не балуйся, погаси фонарь! — спокойно сказал Василий, хотя выходка зятя казалась ему совершенно неуместной. Свет не гас. Послышалось пьяное хихиканье Тета. Внезапная злость охватила Василия.

— Погаси фонарь! — рявкнул он. — Русского языка не понимаешь, дебил! Сделал вид, что собирается пойти навстречу.

Луч погас. Они продолжали стоять с Николь ослепленные, но… стояли и стояли… Пока, вдруг, не начал накрапывать мелкий дождик.

Николь рассмеялась и быстро заскочила в трейлер. Включила свет. Василий последовал за ней. Отряхивая волосы, она показала пальцем на электрический чайник. Василий кивнул.

Когда заканчивали пить чай, появилась «новорожденная» Алекс. Ввалилась, не постучавшись. С мокрыми волосами, торчащими в стороны, как пакля — вылитая Горгона! Застыла в проеме двери, обводя гостей взглядом. Прошла внутрь, достала из буфета еще одну бутылку вина. Вместе со штопором передала Василию.

— А где Тет? — спросил он, откупоривая бутылку. Алекс приложила ладошку к щеке, показав, что он уже спит. Разлили вино по бокалам. Чокнулись. Ну!? С днем рождения! С днем рождения…

Пообщаться втроем не успели. По оконному стеклу скользнул свет фар. Василий отвлекся — автомашина направлялась в сторону трейлера дочери. Посмотрел на свой телефон. Был почти час.

— Девушки, извините, — вставая, произнес Василий в надежде, что его поймут. Ткнул пальцем в настенные часы, объясняя, что уже поздно. Николь и Алекс наперебой стали уговаривать его остаться, усаживая обратно. Показывали на постель, на дождь за окном, недопитую бутылку на столе.

— Сори, сори… — повторял Василий, продвигаясь к выходу.

 

Глава 18. Ссора

На подходе к трейлеру дочери, он уже слышал звуки скандала.

— А тебя где носит? — агрессивно встретила его Валерия. — Тоже по бабам шлялся?

За столом сидел… Виктор! Попивая чаек, ехидно ухмылялся. На столе лежали толсто нарезанные куски сыра и колбасы. Василий смолчал, оглядываясь вокруг.

Тет в беспамятстве лежал на диване. Валерия подобрала с пола синюю женскую шляпку с черной вуалькой, швырнула в лицо мужу. Тет приоткрыл глаза. Увидел жену, заулыбался, подмял шапочку себе под щеку. Раковина завалена грязной посудой.

— Я жду его, жду! А они здесь пьянствуют с подружками!

— Алекс сегодня справляет день рождения, вот они и пришли к нам, — попытался оправдаться Василий. — Тет хотел тебе позвонить, чтобы ты взяла такси…

Виктор гоготнул, показывая пальцем на Тета. Зазвонил айфон, и он достал его из заднего кармана, перекинулся с неизвестным парой фраз по громкой связи, оставил телефон лежать на столе.

— От него дождешься! Позвонить! — прервала дочка, — У него мозги переклинивает, когда дело баб касается! Я, как дура, жду его на работе. Уже все уехали, предлагали меня подвезти, а я всё жду и жду. Алекс любит праздники справлять, когда меня дома нет! Она скинула мокрый дождевик и прошла вглубь трейлера, откинула штору, испуганно спросила:

— А где Даниил?

Затем переспросила у Виктора по-английски. Тот снова гоготнул. Ответил ей, несколько раз упомянув слово «дэбил».

— Когда вы ссориться перестанете?! Как меня все это достало! — у нее опустились руки.

Отчаяние дочери передалось Василию.

— Тет, где Даниил? — он стал тормошить невменяемого зятя, — Он играл около дома!

— Знчит, играт, — не открывая глаз, пробормотал тот в ответ.

— Ты когда с фонарем выходил, он ещё играл? — Василий взял зятя за плечи и потряс его, приводя в чувство. Светлые кудри упали на лоб и глаза, словно у болонки. Зять, опершись на руки, сел на диване. Чувство тревоги передалось и ему. Казалось, он протрезвел. Речь стала боле-менее правильной.

— Я с фонарем не выходил! — ответил с недоумением. — Я его не нашел! Виктор, усмехаясь, что-то сказал матери.

— Он говорит, что фонарь был у Даниила, — перевела Валерия. Села на кровать, заплакала, упала головой в подушку: — Это всё ваше пьянство и бабы. Сколько же можно! Ищите Даниила, где он может быть?

— Магазин работает круглосуточно, — неуверенно предположил Тет, — может, там?..

— Зачем ему там фонарь? Ты в машине смотрел? — сквозь слезы лепетала Валерия. — А может, под трейлером сидит, спрятавшись от дождя. Василий вышел на порог. Уличный свет едва пробивался сквозь тёмную стену падающей воды. Детали конструктора валялись на ковре и вокруг него. Струи безжалостно били в них, то наполняя водой, то опрокидывая навзничь.

Вернувшись, он снял с вешалки черный прорезиненный плащ и, накинув на голову, спустился по ступеням вниз.

За ним вышел Тет и, добежав до машины, вернулся обратно.

— Я не знаю, где он может быть! — со злостью и отчаянием крикнул жене. Размахнувшись, дал подзатыльник Виктору: — Это ты, дебил, снова брата обидел! Не можешь нормально жить, черная кровь в тебе играет! Открыв буфет, стал звенеть посудой.

Виктор поперхнулся и закашлялся. Сквозь набитый колбасой рот стал что-то выкрикивать, размахивая руками. Вскочил, пнув стол ногой, так что всё полетело на пол, выбежал на улицу.

Василий заглянул под трейлер и неожиданно увидел там кусочек света. Наклонившись, протянул руку и поднял тускло горящий фонарь. Дебил…дебил… — неожиданная догадка пронзила его сознание.

— Я сейчас! — крикнул он в открытую дверь трейлера и, светя перед собой, бросился к лесополосе.

Дождь безжалостно хлестал, стекая прямо в ботинки. Через пару минут в них уже хлюпала вода. Несколько раз он упал, вспомнив, что подошва очень скользкая, когда хоть чуть-чуть намокнет. В голове стучала мысль: «Только бы найти, не потеряться в темноте, выйти к нужному месту…» Иногда ему казалось, что он уже кружит где-то совсем в другом лесу. Свет фонаря с каждой минутой становился слабее. Деревья раскачивались и наступали. Ветки кустарника розгами били его по лицу, груди и спине.

— Так тебе, так! — шептал он, получая всё новые удары. Проходил сквозь стегающий редут и надеялся, что боль направит его в нужном направлении. Метался между островками зарослей, подобно шару настольного пинбола, выбивающему призовые очки. Но здесь на кону — жизнь внука. Это была не игра.

Неожиданно свет фонаря выхватил из темноты знакомые светоотражающие полоски детских кроссовок. Данила сидел в своем шалаше, подпирая спиной ствол дерева. Обняв руками согнутые колени, прижатые к животу. Казалось, он спал, положив на них голову.

Василий наклонился к внуку, взял его на руки. Тот не сопротивлялся. Сильная дрожь как не прекращающийся приступ эпилепсии, заставляла биться в конвульсиях остывающее тело ребёнка.

— Ну, зачем же ты так, милый! — шептал ему Василий. — Прости своего деда, прости! Совсем нюх потерял в этой Америке!

Фонарь погас, и он бросил его здесь же. Снял плащ и завернул внука, как в домашнее одеяло, словно продолжая давнюю игру. Ориентируясь на далекие огоньки в ночи, побежал что было сил, держа на руках дорогую ношу.

Непрекращающийся дождь не мог остудить его организм. Спина парила в темноте, словно раскаленная сковорода, опущенная в воду. Сердце молотом било в грудь, пытаясь прощением достучаться к прижатому холодному телу ребенка. Разбудить в нем уходящую любовь. Но силы таяли быстро, то ли от нехватки воздуха, то ли от душивших Василия слез. Бормотал на бегу что-то ласковое, смягчая вырывающиеся хрипы. С шумом вбежал по крыльцу, задев локтем дверной проем. Столкнул зятя со стула, сидящего перед бутылкой водки. Кинулся вглубь, где на кровати всхлипывала Валерия. Уложил рядом.

— Раздевай его, быстро! — впервые закричал на дочь, пресекая ее вопросы, а сам рванулся к столу за бутылкой.

Дочка стянула мокрую футболку с сына, штанишки… Василий уже лил водку на грудь внуку, растирая ладонью.

— Неси, во что укутать! — торопил он, разогревая заледенелые ножки. — Заворачивай, заворачивай теплее! Данила периодически приоткрывал глаза. Взгляд был мутный, словно он пребывал в далеком сне.

Замотанный в кучу махровых полотенец и шерстяных кофт Данила очутился под одеялом. Валерия легла рядом и обняла возвышающийся на постели холм. Пригладила рукой светлые волосики на голове сына, уткнулась в них лицом.

Василий накрыл их обоих пледом. Опрокинул себе в рот остатки из бутылки. Затем отошел к умывальнику, ополоснул распаленное лицо холодной водой. Посмотрелся в зеркальце. Физиономия стала фиолетовой, уши вспухли от прилива крови. В отражении увидел зятя, уснувшего, сидя за столом. Почувствовал прилипшую к телу футболку. Сняв мокрую одежду, развесил ее на спинках свободных стульев. Вынул из сумки и надел свои старые вещи, в которых прилетел. Брюки были измяты. Пиджак жал ему в плечах и не застегивался.

«Отожрался», — подумал он про себя. Почувствовал какую-то тяжкую смертельную тоску, смешанную со злобой и ненавистью к кому-то неизвестному, невидимому, тому, кто держит здесь всё под контролем и только наблюдает… Не в силах дальше стоять на ногах, подошел к дивану и прилег на бок. Как только закрыл глаза, в темноте сейчас же запрыгали тысячи радужных и багряных кругов, а сердце замерло, оборвалось — и всё тело мягко ухнуло куда-то в пропасть.

Все проспали до обеда, когда в трейлере снова стало невыносимо душно. Василий встал и приоткрыл дверь, а затем снова лег, как и был, в костюме. Он готовился почувствовать простуду, но её не было. Внутри только пустота, не поддающаяся болезням.

Тет дрых в кресле, свернувшись калачиком. Валерия с внуком — на кровати. Практически весь день они провели горизонтально.

Ближе к вечеру дочка наварила каши. Ели молча, механически. Казалось, что все были сыты молчаливой радостью — Данила не простудился. Как-то грустно смотрел на всех, не выделяя никого. С улицы принесли конструктор, и он стал играть в постели.

Так прошел весь день, а к вечеру Тет разложил кресло и снова уснул, прикрывшись детским одеялом, из-под которого торчали его белые волосатые ноги. Василий остался на диване. Дочка с сыном на кровати за шторой, как и в прошлую ночь. Точно и не было дня, а кто-то всесильный прописал семье постельный режим. Точно трейлер их превратился в госпиталь на колесах. Каждый болен по-своему…

 

Глава 19. Побег

Когда наутро Василий открыл глаза, дочка сидела на краю дивана и смотрела прямо на него. Он поспешно сел, одернул пиджак, застегнув на одну пуговицу, спустил ноги на пол.

Жара только начинала проникать в трейлер. Взгляд Валерии был тускл, как прошлым днем у Данилы. Рисованное сердце на груди измялось, скукожилось, словно усомнившись в необходимости своего существования.

Через приоткрытую дверь было видно, как Тет возился во дворе с машиной, собираясь везти Валерию на работу в больницу.

— Пап, уезжай… а? — тихо сказала она. Затем, убыстряясь, запричитала, словно боясь, что прервут: — Не надо нам твоих денег, ничего от тебя не надо! Тет сказал, у тебя сегодня билет — это судьба, езжай домой! От тебя только неприятности! Я так не могу! Больше не вынесу! Из-за тебя я потеряла мать, теперь теряю старшего сына, мужа. Даниил вчера чуть не пропал!

— Позавчера.

— Что?.. Да какая разница? Вчера, позавчера!.. Уезжай… хорошо? Ты приносишь несчастья! Ничего не говори… Деньги, как только соберу, я тебе верну — вышлю!

Неожиданно ахнула, прижала ладошку ко рту, словно сказала что-то страшное и непоправимое. Поморгала быстро-быстро, встала и вышла.

Василий оглянулся по сторонам, словно боясь, что кто-то мог услышать эту ужасную тайну. Увидел, как дернулась занавеска. Данила откинулся на постель, сделав вид, что продолжает спать.

Василий подумал, что чувствует себя как-то странно спокойно. Точно просьба дочери касалась не его, а того невидимого, кто постоянно присутствует во всем. А если и его… то не в Россию же обратно посылают, а через дорогу в магазин за хлебом или ещё чем. И вечером все снова соберутся за столом, и будут кушать запечённую дочкой свинину… Прислушался, стараясь понять, вспомнить — действительно ли звучали минуту назад здесь слова дочери. И не продолжает ли он спать? В подтверждение чего-то невозвратного взревел двигатель джипа, а затем постепенно утих и вовсе растворился тишиной.

В тусклое кухонное окошечко отломанным сучком постучался ветер. Скрипнула входная дверь, расшатываемая сквозняком. Колыхалась занавеска, отделяющая внука.

Он подумал, что так и не успел всё рассказать дочери до конца. Про то, что квартира тоже продана и машина. Деньги на карточке, много денег и он готов всё отдать. Он же хотел всё отдать! Не успел сказать, как он её любит, как тосковали с матерью, ожидая сеансов по скайпу. А может и говорил, но она не запомнила, была отвлечена? Или слова его были не те, не проникали в душу, не согревали…

Василий подумал, что надо бы переоделся в высохшие брюки и футболку, а костюм сложить в сумку. Отпарит его как-нибудь потом. Передвинулся на край дивана и потянулся рукой к зубной щетке, стоящей в стаканчике на краю раковины, но подумал: «зачем?..» Рука повисла в воздухе и медленно опустилась.

Нашел взглядом сумку, взял и поставил на колени. Вынул из кармана электронный билет, развернул. Убедился, что самолет действительно летит после обеда. Положил бланк на диван и попытался расправить, разглаживая рукой. Но тот настырно сворачивался обратно, скрывая дату отлета, показывая корявые записи Тета на тыльной стороне.

Василий обернулся, снова посмотрев в мутное маленькое окошко над умывальником, но ничего через него не увидел — всё расплывалось в глазах. Американское небо, словно голубой пирог, разрезаемый на куски следами многочисленных самолетов, было не для него.

Подумал, что все это неправильно. Вспомнил улыбающихся американцев в аэропорту, праздник поминовения, ветеранов, едущих в машинах под звуки духовых оркестров. Полицейского в аэропорту, который не дал бы Василия в обиду. Раненого в Афганистане сотрудника американского консульства, который говорил, что дочь и внуки ждут деда. Всё это было для того, чтобы он сюда приехал! И вот теперь оказывается, что он им не нужен. Всему тому, что его окружает — не нужен и тот ветеран в консульстве ошибался. Что от него только неприятности. И семейная жизнь дочери под угрозой из-за него.

Он стал корить себя за то, что не смог полюбить старшего внука, не сумел наладить доверительные отношения с зятем, предал Данилу. Предал!? Идиотское слово, которое он никогда не употреблял даже в мыслях. Как оно могло придти в голову? Как?..

Неожиданно почти физически ощутил, что больше никогда не почувствует окружающее его тепло. Не обнимет эту маленькую женщину с лицом дочки, которой не смог передать накопленную за годы разлуки любовь и материнскую нежность, оставленную в наследство от жены. Снова посмотрел в мутное окошко. Затем — на полочку рядом, которая тоже начала расплываться. Потерял контуры кухонный шкафчик, и всё вокруг неожиданно заволоклось дрожащей мутной пленкой. Веки с краев стало сводить болью и, чтобы снять напряжение, несколько раз моргнул. Почувствовал, как горячие слезинки поочередно из обоих глаз скатились на щеки, и, казалось, испарились. Но неожиданно холодящие дорожки протянулись вниз к подбородку, защекотали в щетине.

Ладонью провел сверху вниз от век по щекам. Закрыл глаза. Вот… вот хорошо бы — насовсем!.. Большим и указательным пальцем прижал веки, запирая слезы.

Кто-то обнял его колени. Он вздрогнул и посмотрел вниз.

Кудрявая, светлая головёнка внука. Сидя на корточках, Данила смотрел вверх широко открытыми глазами. Их лазурная синева, едва удерживаемая красной паутинкой, тянущейся из-под слипшихся черных ресниц, искрилась, утекая вглубь больших бездонных зрачков. Тонкие загорелые руки, словно молодые побеги растения, оплели голени Василия.

— Деда, нет! — едва слышно произнёс он. И от собственного удивления шире распахнул глаза, так что стали видны две слезинки, застывшие на нижних веках. Отрицательно мотая головой, повторил уже звонче, — Деда, нет!

— Что ты, Данила! Что ты!.. — растерялся Василий: — Прости меня! Прости. Что-то зашептал ласковое, не понимая, чего больше в его словах — радостного удивления или раскаяния. Горечь бессилия и восторг надежды заполнили душу одновременно. Переплелись, заставляя плакать и улыбаться. Невозможно отделить одно от другого.

— А ещё скажи! А ещё!.. — Василий сбросил сумку, обхватил маленькие плечи ребенка своими огромными ладонями. Прижался лицом к светлой головёнке. Вдохнул едва ощутимый заплутавший цветочный запах духов, оставленный дочкой: — Скажи: де-да!

Но Даниил высвободился из объятий и, путаясь в длинной белой пижаме, устремился за диван, откуда вернулся с машиной, собранной из конструктора. Положил её в сумку деда. Заулыбался.

— Деда айщё! — протянул звонким голоском, старательно подражая услышанной интонации. Посмотрел Василию в лицо.

— А ещё! — автоматически повторил за ним Василий. Внук залез под стол и достал забытый там черный айфон брата. Стал крутить им перед лицом деда.

— Не надо трогать, Виктор будет ругаться! — слегка насторожился Василий. Но Данила его не слушал, продолжал счастливо улыбаться, начал пританцовывать, повторяя:

— Деда, нет! Деда, нет! Айщё!

Радость, переполняющая внука, передалась Василию, и он невольно усмехнулся, пока не догадываясь о сути новой придуманной внуком игры. Данила положил телефон брата на стол. Сняв пижаму, неаккуратно скомкал ее и положил деду в сумку. Надел повседневные шорты с футболкой, сунул айфон в карман.

— Ты это зачем? — не понял Василий.

Данила сдернул высохшие вещи деда со стула. Сгреб в охапку, положил Василию на колени.

— Да, да, — согласился тот, с улыбкой начиная снимать пиджак, — Сам знаю, пора переодеться. Надев футболку и легкие брюки, Василий снова сел на диван. Свернул костюм и хотел положить его в сумку. Попытался вынуть оттуда пижаму внука, но неожиданно детские ручонки уцепились за его предплечье.

— Деда, нет! — крутил головой внук, — Деда, нет! Жалостно смотрел в глаза. Прижался головой к плечу. Накрепко обнял за шею. Слезы покатились по щекам. Разомкнув руки, стал утрамбовывать пижаму обратно в сумку. И снова обнял за шею…

Внезапная догадка осенила Василия. Внук вовсе не играет! Он всё слышал и понял, что говорила мать. Но как объяснить ему, что это поездка будет безвозвратна, в один конец.

— Я не могу взять тебя, — начал объяснять Василий. — Ведь я уезжаю надолго и не скоро вернусь. Твои мама и папа будут волноваться! Данила снова обхватил его за шею, слезы текли, не переставая.

— Деда, нет! Деда, нет! — всхлипывая, причитал он, пытаясь прижаться сильнее. Стал дрыгать ногами, повисая на шее деда, ещё крепче сжимая объятия. Зашёлся в истерике, содрогаясь всем телом.

Василий почувствовал всю горечь, переживаемую этим маленьким существом, которому предстояло взрослеть самостоятельно. До него никому нет дела, и он не может рассказать, как ему трудно здесь среди безразличных людей. И что-то в этой трагедии показалось Василию схожим с его теперешней жизнью — неприкаянной, не понимаемой даже родной дочерью. Внезапно пришедшее в голову решение озарило его лицо улыбкой.

— Хорошо, — произнес Василий, целуя внука в мокрые щеки, — Уедем с тобой! Будем жить вместе. Америка большая и теплая страна. Это свободная страна! Снимем дом на берегу моря, будем ловить рыбу! Даниил перестал плакать и смотрел на деда.

— Айщё!? — кивнул он, как только дед перестал говорить.

— А ещё будем ходить в лес, собирать ягоды и грибы. Потом сообщим маме, и она приедет к нам в гости, когда перестанет обижаться и простит нас за побег. Увидит, как у нас хорошо и переедет к нам жить!

— Айщё!

— А еще давай собираться быстрее, пока никто не приехал! Василий сунул в сумку зубную щетку. Помог внуку одеться. Хотел спросить, где его вещи, но решил, что всё необходимое они купят. Махнул рукой:

— Поехали! Даниил ухватил деда за руку, и они спустились из трейлера. Там внук из-под крыльца достал волейбольный мячик, взял его под мышку.

— Айщё? — произнес, вопросительно глядя на деда.

— А ещё! Ну а как же? Забирай! Василий кивнул, взял внука за свободную руку, и они поспешили к стоянке такси у знакомого универсама.

 

Глава 20. Вдвоем

Ощущение невосполнимой потери не покидало Василия, пока они ехали на такси в аэропорт Чикаго. Он прикидывал в уме, что это могло быть. Забытый на столе билет, в принципе, был ему не нужен — деньги можно получить и без него по паспорту. Завещание, страховка и медицинские справки остались у дочери — да они ему теперь не нужны. Скорее, это было нечто душевное, связанное с его надеждами. Подумалось, что путь к семье оказался гораздо длиннее, чем он планировал. Но главное, что с ним его внук, которого никто теперь не обидит — ни чернокожий старший брат, ни кто-либо другой.

Немного мучила совесть — фактически получалось, что он украл ребенка. Но ведь — во благо же, во благо! Мальчик уже стал говорить. С ним надо заниматься, исключить стрессы. А как это сделать, когда рядом постоянные проблемы. Те же приезжавшие чернокожие парни не вызывали доверия. Возможно, конфликт с наркотиками не исчерпан. К чему он может привести — одному богу известно!

Так Василий пытался заглушить внутренние переживания, и ему это почти удавалось.

…В первую очередь он собирался вернуть стоимость обратного билета на самолет. Пятьсот долларов им не помешают. Дальнейшие действия имели смутные очертания.

В аэропорту ситуация оказалась сложнее, чем ожидалась. Василий нашёл компанию, которой летел в Америку, и подошел к представителю. Протянул паспорт. Худощавый негр в чёрном костюме и белой рубашке занёс данные паспорта в компьютер. Посмотрев на монитор, заулыбался. Стал радостно что-то говорить, кивая головой и показывая на часы, предлагая пройти на регистрацию.

Василий понял, что тот говорит об отлете через два часа.

— Э-э… понимаете, я не лечу! — объяснял ему Василий. — У меня внук появился! Мне надо деньги получить за обратный билет. Верните мне деньги.

Он тыкал себя в грудь, по-птичьи махал руками, неоднократно повторяя «Ноу! Ноу!». Клерк недоумевал, категорически отказывался понимать. На ресепшн подошла молодая женщина в строгом костюме, подозвала:

— Сюда, пожалуйста! Говорила она по-русски чисто, почти без акцента:

— Мы не можем вернуть деньги за обратный билет! Такие правила — вы покупаете билет в Америку и обратно. Вы же не собирались здесь остаться, мистер?

— А если я хочу перенести дату отлета, — возмутился Василий, — у меня виза на год!

— Тогда Вам придется купить еще один билет.

— Ещё один? Я и этот-то не знаю, куда девать!

— Посадка объявлена. Пройдите на посадку. Летите.

— Но я передумал. Не сегодня, может в другой раз.

— Тогда придется купить другой билет.

— А этот никак не сдать?

— Никак… Она ещё что-то сказала по-английски парню с ресепшн и демонстративно удалилась.

За ленточками — ограничителями собралась очередь, и все с нетерпением поглядывали на Василия, но молчали.

Даниил стал дергать деда за руку и ежиться, чуть пританцовывая на месте. Они поспешили в туалет. Перекусили в одном из многочисленных буфетов аэропорта, и вышли на улицу, высматривая остановку такси. Василий принял решение ехать в гостиницу, там уже основательно всё обдумать.

В отеле объяснился просто: показал пальцем на внука и себя. Он решил взять номер только на один день, не зная, что им подсунут. Милая женщина за стойкой добродушно закивала головой и поселила их за двести долларов в апартаменты из двух спален и гостиной совмещенной с кухней. Спорить у Василия не было сил. Пока он заполнял необходимые бланки, Данила ходил по большому фойе. Набрал целую кучу ярких рекламных проспектов и красочных буклетов. Всё это притащил в номер.

— Ну, выбирай, где будет твоя спальня? — спросил Василий, как только они обследовали все помещения.

— Деда, нет! — испуганно закрутил головой Даниил и взял деда за руку.

— Здесь некого бояться! — улыбнулся Василий, — нас никто не тронет!

Подумал, что время пока у них есть, поскольку Валерия ещё на работе, а Тет вряд ли будет искать сына до темноты. Он был уверен, что, разыскивая сына, она обязательно позвонит на телефон Виктора и тогда всё разрешится. А пока надо составить список, что им с внуком необходимо завтра купить в магазине. Возможно, понадобится ещё одна сумка. Да и номер нужно сменить — взять дешевле, зачем такой большой? Деньги ещё пригодятся.

Данила полез в сумку деда и достал свою машину. Разобрал ее и пытался соорудить что-то новенькое.

Василий просмотрел рекламу, принесенную внуком. Среди всего прочего он увидел приглашение посетить Ниагарский водопад. Множество фотографий с красотами водной глади и бурлящего неистовства. Смотровые площадки, синие маленькие кораблики, плавающие внизу недалеко от бурунов, образованных падающей лавиной.

Что-то знакомое ощутил Василий в этих изображениях. Словно встречал их не в первый раз. Будто снилась ему эта огибающая остров Ниагара, разделяющаяся на два падающих вниз рукава. На одном из буклетов он увидел, что на противоположной стороне вымытого водой каньона стоит надпись Канада.

Вот тут-то он вспомнил, как лет пятнадцать назад в управление приезжала делегация полицейских из Канады. Был там один рыжий парень Фил. Ровесник Василия из эмигрантской семьи. Хорошо говорил по-русски и упоминал о своём городе, расположенном в одном из самых красивейших мест мира — у Ниагарского водопада. Тогда Василий не представлял, где это находится. Было без нужды — всё равно из России не выпускали. А теперь оказалось, что это на границе с Америкой.

Фил почти два месяца жил у Василия дома. Очень ему хотелось почувствовать свои российские корни, поскольку родился он уже за границей. С личным составом ездили на операции по задержанию преступников, вместе отдыхали. Потом обменялись телефонами и адресами.

Василий подтянул к себе сумку и стал шарить в ней. Нашёл записную книжку, полистал. Обнаружил телефон и адрес Фила:

— Ура!!!

Данила вздрогнул и с удивлением посмотрел на деда.

— Нормально, Данила! Живем! Хочешь поехать на водопад? Ниагарский водопад?

Внук весело закивал. Он был со всем согласен. Не понимал, о чём говорит дед, но вместе им было хорошо. Взял мячик и начал со смехом бить его об пол, выражая радость.

— Побудь-ка здесь, не бойся! А я спущусь вниз и закажу путевки на водопад!

Торопливо спускаясь по лестнице, неожиданно подумал о том, что прошло много времени. Старина Фил мог переехать в другое место, сменить телефон или, не дай бог, отойти в мир иной. От этой мысли стало грустно, но он решил, что даже если с приятелем не получится, они обязательно съездят на водопад.

На ресепшн Василий показал девушке номер телефона в записной книжке, и она закивала головой! Переспросила:

— Канада?

— Да, да! Канада, — отозвался Василий и стал наблюдать, как она ловко касается пальцами клавиатуры компьютера. Удивился — почему не звонит по телефону? Решил, что, видимо, ей надо закончить срочную работу, и тогда выполнит просьбу.

Но через несколько секунд девушка взяла со стола наушник и протянула Василию, показывая, чтобы он надел его на ухо. В микрофоне были слышны длинные гудки. Затем мужской голос произнес несколько слов по-английски.

— Фил! Это я, Фил! — закричал Василий, так что девушка от неожиданности вздрогнула. Голос в трубке умолк.

— Фил, это я, Василий из России, из Питера! Василий не помнил, как тогда назывался город, и добавил:

— Из Ленинграда! Милиция!.. Это Фил?..

— Васылий? Угловный розиск? — слегка с акцентом произнёс неизвестный.

— Я, это я Фил! Ты меня помнишь?

— Помню, помню! Киак дела?

— Дела хорошо! Я здесь в Америке у дочки. Хотел с тобой встретиться! Надо поговорить. Мне нужен совет!

— Конечно, спрашивай!

— Это… — Василий смутился и поглядел на девушку, словно она понимала русскую речь. Встретив любезную улыбку, невозмутимо продолжил:

— Долго… Не по телефону!

— Я не могу уезжать, здоровье плохо! — ответил приятель.

— Ты живешь все там же, на Ниагарском водопаде? — уточнил Василий.

— Да! Любуюсь красотой!

— Так мы это… к тебе приедем!

— Нет, ко мне не надо! Не пустят — отвечал Фил, — Езжай в Ниагара-Фалс. Там остановка в гостинице. Позвони на телефон! Я проеду через граница! А ты с кем?

— С внуком Данилой!

— Ты молодец! Пиши телефон!

Василий записал номер, после чего снял наушники и с благодарностью передал девушке. Протянул ей буклет с приглашением в путешествие, показав, что они хотят туда попасть.

Девушка внимательно прочитала рекламу, а затем позвонила по указанному номеру. В процессе разговора она показала два пальца, и он кивнул. Положив трубку, записала на буклете время отъезда и с улыбкой передала Василию. Он протянул банковскую карту.

Это казалось Василию прорывом — смог без переводчика договориться о поездке. Хотя где-то в глубине души оставалось волнение — вдруг его не так поняли?

Перед сном они спустились в ресторан гостиницы и перекусили. По дороге купили зубные щетки и пасту. Когда Василий, приняв душ, зашел в спальню, Даниил уже лежал в кровати с пультом в руке. Телевизор был включен. На большом плоском экране — мультфильмы.

— Быстро умываться! — скомандовал Василий, показав на ванную комнату.

Даниил с недовольным видом выполнил указание деда. Уже через минуту бегом вернулся и снова забрался на постель, не отрывая взгляда от экрана.

— Ты просто реактивный! — удивился Василий, — Как это можно за несколько секунд умыться? Даниил подставил головенку, чтобы дед убедился. Мокрая слипшаяся челка внука приклеилась ко лбу.

— Дай я тебя расчешу, — сказал Василий и достал из сумки расческу. Он взял внука за подбородок и почувствовал, что он совершенно сухой. Провел по щекам — то же самое.

— Ах, ты, грязнуля, — возмутился Василий, — Это ты для меня свою челку помочил? Как не стыдно!

Данила смущенно улыбнулся, медленно слез с кровати. Направился в ванную. Ну не получилось!

— За это — мультики смотреть не будешь! — вдогонку крикнул Василий, выключая телевизор. — Да уже и поздно совсем.

Даниил вернулся минут через пять. Подходя к деду, открыл рот, показывая вычищенные зубы. С сожалением посмотрел на погасший экран и показал пальцем на пульт.

Василий забрал пульт с одеяла и переложил на тумбочку.

— Деда, нет! — жалобным тоном простонал Даниил.

— Ты… ты пытался меня обмануть, хочешь быть грязнулей?! — недовольно наставлял дед, — Считай, что ты наказан!

— Деда, нет! — чуть не плача, захныкал внук. Залез на кровать. Обнял за шею. Прижался влажным лицом, — Деда, нет.

Хос-с-споди, они ж, внуки, способны веревки вить из своих дедов. Жалость охватила Василия. Как пойти на принцип, настоять на своем? Он показал Даниле указательный палец, твердо сказал:

— Только один!

— Айщё! — неожиданно произнёс внук. Но Василий снова повторил свой жест и произнес:

— Только один! Включил телевизор и Данила, улыбаясь, стал смотреть иностранный мультфильм. Как только тот закончился, Василий выключил телевизор.

— Айщё! — сказал внук жалобно, с обидой.

— Я же тебе говорил — только один! — ответил Василий.

— Айщё — внук вздернул указательный палец, с серьезным видом повторив жест деда, — Тока динь! Василий расхохотался.

— Ну, скажи еще!

— Айщё, тока динь! — повторил внук и тоже рассмеялся, глядя на деда.

Нет…ну, как тут откажешь! Василий включил телевизор, и они посмотрели еще пару мультфильмов. Потом еще пару… Данилу стало клонить ко сну. Василий осторожно выключил телевизор и начал на цыпочках прокрадываться в свою спальню.

Внук встрепенулся:

— Деда, нет! — сдвинулся на край постели, показал деду устраиваться рядом. Василий спорить не стал — как тут откажешь!

Уже лежа в постели, он подумал, что со смерти жены всё идет как-то странно, цепляется одно за другое. Если бы она не умерла, вряд ли он когда-либо решился на поездку. Если бы ему не попался ветеран-афганец в американском консульстве — не видать визы. Но тогда уже получается, что и он в двадцать лет попал в горячую точку не случайно. В этом чувствовалась какая-то мистика. С этой мыслью он и уснул.

 

Глава 21. Путешествие на Ниагару

Когда утром зазвонил телефон, и девушка стала что-то говорить по-английски, Василию было достаточно услышать только одно слово: «Ниагара». На всякий случай переспросил:

— Ниагара? Ниагара?

— Йес! Йес! Ниагара!

Через десять минут они с внуком уже сидели в автобусе. Все места были заняты. В салоне звучал не только английский. Слышалась и иная речь: лающий немецкий, певучий итальянский, суховатый испанский. По-русски никто не говорил. Это огорчало.

Ехали больше десяти часов с остановками в небольших городках. Там можно было перекусить, оправиться и размять ноги. Счастью Данилы не было предела. Он весь светился от радости. Постоянно держал руку деда в своей. С боку прижимал мяч. Практически никуда не отходил. Улыбка словно приклеилась к его лицу.

— Деда, нет, айщё, тока динь! — повторял он, глядя на деда. Видя довольное лицо Василия, заливался смехом.

Иногда внук доставал айфон Виктора, увлеченно играл. Ровный гул двигателя и покачивания автобуса быстро клонили его в сон. Данила прижимался к деду, роняя мобильник на колени. Тогда Василий снова вспоминал, что нет звонка от дочери. Это его беспокоило. Не так, чтобы очень. Но все же…

Вскоре из окна можно было увидеть реку. Она, то приближалась так, что на ней виднелись рыбацкие лодки и катера, то пропадала за густыми кронами небольших деревьев. Вдоль берега мелькали стильные причалы обложенные камнем. В них умещалось несколько десятков современных моторных яхт. Рядом совсем маленькие деревянные подмостки с утлой лодочкой на привязи. По другому берегу простирался густой лес, вполне себе сибирская тайга. Можно было даже разглядеть отдельные вершины елей, обгоняющих в росте своих соседей.

Вдоль дороги появилась ещё одна полоса — поуже. На прямоугольном знаке — рисунок снегохода.

«Ого! Такого я ещё не видел, — подумал Василий, — специально выделенная дорога для снегоходного движения! Видать, они пользуются здесь популярностью. Значит зима настоящая — снежная, вьюжная».

Проезжаемые поселения напоминали Василию небольшие курортные города под Питером. Зеленогорск, Сестрорецк, Репино, Комарово… Но улочки ровнее и чище. Дома не казались вычурными или однотипными. Большинство — одноэтажные, сложены из кирпича. Низенькие символические заборы, аккуратно подстриженные газоны. Перед домом — одна, две машины.

Было заметно, что каждый хозяин старался украсить свою территорию по-особенному. Перед одним домом — старая деревянная телега, а на ней вырезанные из фанеры фигуры сидящих людей. На другом участке стоит трактор времен освоения Америки, выкрашенный в ярко-красный цвет. Где-то расположился небольшой серебристый самолет — то ли макет, то ли настоящий — Василий не успел рассмотреть, из чего тот сделан. Летние веранды, детские качели, пластиковые бассейны. Затейливые клумбы и причудливые образы пластмассовых зверей — всё это говорило о веселом нраве жителей. Дорожки из разноцветных камней, реющие практически на каждом доме американские флаги. Флаги на площадях, на столбах. Создавалось ощущение всеобщего праздника.

Нет, ну живут же люди! И… радуются этому. Прямо зависть берет, ну не зависть, просто приятно так на душе… Все познается в сравнении. Эта местность не походила на ту, где жила дочка со своей семьей. Василий подумал, что из этой деревни люди не уезжают на работу, а трудятся здесь же — сколько их было на улицах, едущих в машинах, на велосипедах.

Неожиданно он расслышал произнесенное кем-то слово «Буффало». Вспомнил, что так именовался один из профессиональных американских хоккейных клубов. А затем увидел дорожный знак с аналогичным названием города. Это воспоминание породило в душе новую радость.

— Вот бы здесь купить дом у реки! — сказал Василий, обращаясь к внуку, — Как тебе это место? Нравится, да?

— Да, — моментально ответил внук, словно ждал этого вопроса и тут же спросил, — деда айщё?

— Купим лодку, — продолжал Василий, — будем рыбу ловить.

— Да, айщё? — внук продолжал внимательно слушать, глядя деду в лицо.

— Переплывём на ту сторону и пойдем в лес по грибы. Там, небось, не то, что в вашем лесу кролики с белками, там и волки живут с лисами! Помнишь, я тебе показывал на картинке волка с большими зубами?

— Вок! — произнес Даниил и сделал испуганное лицо. Сморщился, сощурив глаза, но продолжал слушать.

— Да, волк и лиса, и медведь, я думаю, — Василий смягчил интонацию, боясь напугать внука.

— Айщё! — просил внук, преодолевая волнение.

— А ещё, когда мы приведем дом в порядок, пригласим к нам в гости маму с папой и братом. И Виктор здесь тебя обижать уже не будет, потому, что здесь есть, чем заняться. Будет с нами кататься на лодке.

— Тока динь! — сказал Даниил и показал указательный палец.

— Что? — не понял Василий, переспросил: — Только один раз будет с нами кататься? Даниил согласно закивал головой.

— Конечно, только один! — согласился дед. — Посмотрим на его поведение. А если будет вести себя хорошо, мы тогда еще его прокатим. Так?

— Айщё, тока динь! — согласился внук и удовлетворенный снова закивал головой.

— Купим ружье и будем охотиться на волков и медведей! — пошутил Василий.

— Вок! — произнес Данила и, нацелив указательный палец в окно, выстелил, — Тщ!

Василий снова вспомнил озера, в которых никто не купался и по которым не плавали лодки. Огромных рыбин, чьи чёрные хребты без страха неторопливо рассекали водную поверхность водоемов, подплывая к самому берегу. Там они, причмокивая, высовывали из воды толстые губы, стараясь ущипнуть прибитый ветром к поверхности пучок береговой травы. Многочисленные запрещающие таблички, словно постовые, охраняли тишину. Казалось, что попал там в компьютерную игру. Зараженная зона. Сам — сталкер. Опасность со всех сторон. И какой-то невидимый геймер управляет на той территории, удаляя своей мышкой неугодных и слишком любопытных.

Здесь же сейчас всё казалось живым и реальным. Словно Василий выбрался из зараженной зоны, и теперь дело за малым: обосноваться здесь навсегда. Точнее, на тот срок, что отпущен ему судьбой.

Этот уголок показался райским. Он снова почувствовал в душе теплоту, впервые испытанную в аэропорту по прилету. Увидел веселых, улыбающихся пассажиров автобуса, радостно глядящих по сторонам. Обнял и еще крепче прижал к себе внука. Поцеловал в светлую макушку.

— Айщё, тока динь, — весело сказал Данила, отвлекаясь от игры в айфон. Посмотрев на деда, погрозил указательным пальцем.

…Автобус остановился у небольшого двухэтажного мотеля с жёлтой восьмеркой на рекламном щите. Номер оказался на втором этаже, однокомнатный с большим окном. Душ, туалет. Две кровати-полуторки поперек комнаты, разделенные полированной тумбочкой. У противоположной стены — небольшой столик с рекламой и двумя стаканами на стеклянном подносе.

Приехали как раз к ужину. Несмотря на удобное сиденье в автобусе и наличие кондиционера, дорога вымотала Василия. Хотелось только одного — после еды добраться до постели. Еще надо было позвонить Филу и сказать, что он здесь. Наметить встречу на завтра. По пути в итальянский ресторанчик на первом этаже Василий пытался заговорить с горничными, но все они только улыбались и отрицательно крутили головой. Сев за столик, заглянул в меню и ничего там не понял — только номера и английские слова. Данила вертел в руках айфон, нажимая кнопки. Подошла официантка и что-то спросила по-английски. Василий не знал, что ей ответить. Пожал плечами.

— Ну, вот как мы с тобой будем здесь жить, не зная языка? — удрученно спросил Василий у внука. — Надо учить английский. Завтра купим словарь и…

— А сегодня можете заказывать по-русски, — улыбнувшись, прервала его официантка. Василий удивленно поднял на неё глаза:

— Вы говорите по-русски?

— Да, я из России, — ответила она, — Приехали с подружкой подзаработать. Скоро уже год и никак уехать не можем — понравилось. Директор ресторана армянин, тоже по-русски общается.

— Ну, Данила, нам опять повезло, — сказал Василий, — Это не просто так! Это — судьба!

— Айщё!

— Это ваш внук? — спросила официантка. — На экскурсию приехали?

— На экскурсию и не только! Хочу старого друга повидать из Канады, он на той стороне живет.

— А это у них просто! — протянула девушка, — Они здесь без визы могут мотаться друг к другу в гости.

— Вы поможете мне связаться с ним по телефону? — попросил Василий.

— Конечно, — согласилась она, — Только чуть позже. Приходите в десять часов после закрытия ресторана, когда мы будем убираться.

— Договорились! Официантка разъяснила, что у них есть и Василий сделал заказ. Ели с удовольствием.

…Сразу после десяти он уложил Данилу спать, а сам взял записную книжку, забрал айфон внука и пошел искать официантку. Девушка быстро разобралась с телефоном, и через несколько секунд Василий уже говорил со своим приятелем.

Была суббота и Фил обещал подъехать завтра после обеда. Василий запомнил последние цифры номера, чтобы в случае необходимости перезвонить.

По дороге обратно он услышал непонятную далекую канонаду. Зайдя в номер, первым дело припал к окну. Где-то вдалеке гремел салют. Отблески фейерверка освещали чистое безоблачное небо. Казалось, что гаснущие огоньки застревают на небосклоне. Превращаются в подмигивающие ночные звездочки. Переливами света приветствуют приезжих, подтверждая, что всё будет в порядке.

Настроение приподнялось. Все получилось и надо всего лишь подождать до завтра. Он хотел разбудить Данилу, чтобы показать ему фейерверк за окном, но тот спал так крепко, что было жалко его тревожить. Разметавшиеся по подушке волосы и причмокивания напомнили ему давние времена, когда он изредка укладывал спать дочурку.

Снова возник образ Валерии, беспокоящейся о внуке. Но звонка не было, и успокоить Василий пока её не мог. Предположил, что дочка догадалась обо всем и сама не знает, как же ей связаться. Видимо, они не часто общались со старшим сыном по телефону. В конце концов, Виктор должен же начать искать свой айфон? А не найдя, позвонит на него и тогда ситуация тоже разъяснится…

В номере работал телевизор, но внук крепко спал. Наверное, дала о себе знать усталость от продолжительной поездки в автобусе.

…Проспали они часов до десяти. На завтрак опоздали и решили перекусить где-нибудь по дороге. Мяч оставили в номере. Спустились на первый этаж.

На ресепшн Василий спросил, где находиться Ниагара. Девушка за стойкой сначала замялась, но, услышав название реки, радостно закивала головой и показала жестом, куда идти. В этот момент у нее на столе зазвонил телефон. Она взяла трубку и стала листать журнал на столе. Василий с внуком направились к выходу, но девушка, не прерывая разговор, помахала им рукой, подзывая обратно.

«Наверно, что-то напутала, — подумал Василий, возвращаясь, — решила показать на карте или нарисовать план»! Но лицо девушки вдруг стало растерянным. Она отрицательно помотала головой. Жестом отослала их обратно к выходу. Опустив трубку вниз, несколько раз повторила знакомое слово:

— Сори, сори…

Василий недоуменно пожал плечами. К выходу, так к выходу. В отражение стеклянных дверей увидел, как администратор снова поднесла трубку к уху и продолжила что-то коротко отвечать. Василий подумал, что без знания языка Даниле будет очень трудно здесь освоиться. Необходимо общение с детьми, с добрыми ребятишками. Взяв внука за руку, они продолжили путь.

Здесь тоже стояла жара. Небо было ясное и высокое в центре, а ближе к горизонту покрыто серыми облаками. И чем дальше — тем плотнее. Казалось, что небосвод круто уходит вверх, словно жерло пылесоса. Незаметно затягивает в себя всё, что плохо лежит на земле, наводя вокруг чистоту и порядок.

Дед с внуком шли по тротуару вдоль деревянных домов, украшенных живыми цветами в горшках. Вскоре перед ними оказался магазинчик с прозрачными витринами, за которыми суетился народ. Такое скопление людей казалось Василию удивительным. Странно! Что дают?

Торговые отделы внутри тоже были странными. Среди множества разнообразной одежды с логотипами и рисунками водопада стояла разбитая деревянная лодка с поломанными веслами, расщепленная лыжа и большой резиновый шар с ремнями внутри. Тут же — металлическая бочка с глубокими вмятинами со всех сторон и открывающимся люком. Именно эти предметы привлекали внимание посетителей. Они читали стоящие в рамках надписи, разглядывали фотографии. С восторгом делились впечатлениями друг с другом. То и дело в беседу вклинивался продавец, и все начинали его внимательно слушать. После чего эмоции усиливались.

Василий выждал, когда появится возможность подойти ближе. Подтолкнув Данилу вперед себя, стал пытаться вникнуть в суть происходящего. Большого ума не потребовалось. Фотографии изображали покорителей водопада. Как они готовили свое оборудование, как снаряжались сами, и во что превратились их приспособления после падения с многометровой высоты. Текст был на английском, и понять, выжил ли кто из смельчаков, было трудно. Но верить в это хотелось.

— Вот видишь, Данила, сколько людей пыталось покорить водопад? — показывал Василий на выставленные для показа экспонаты, — Наверно, уцелели не многие! Похоже, так и нас с тобой вертит пучина жизни! Данила внимательно слушал, заглядывая деду в глаза.

— Айщё? — с серьезным видом спросил он.

— Еще? — переспросил Василий, пошутил. — Еще не знаю, может, нам с тобой попробовать?

— Тока динь! — ответил Данила, показал палец.

— Это что, ты меня посылаешь одного? — рассмеялся Василий и подхватил внука на руки.

Тот залился веселым смехом. Так они вышли из магазина. Поставив внука на землю, Василий огляделся вокруг. Посетители группами выходили на улицу и шли в одном направлении.

— Давай за ними! — предложил Василий, — Скорее всего, они тоже идут к водопаду.

Данила улыбнулся и, ухватив руку деда, весело вприпрыжку зашагал рядом.

Решение оказалось верным. Через некоторое время вышли к мосту, под которым преодолевая скрытые каменистые пороги несла свои воды быстрая река. Здесь был слышен непонятный гул. Он шел снизу, где водяная бурлящая лавина становилась гладкой и неожиданно пропадала. Казалось — упиралась в противоположный берег. Там сквозь периодически возникающий туман можно было различить разнообразные строения: невысокие промышленные здания, водонапорную башню и каменный забор.

Перейдя через мост, дед с внуком оказались в красивом сосновом парке, разделенном множеством пересекающихся дорожек. Дальнейшее направление движения можно было определить по людским потокам, которые двигались в двух основных направлениях. Те, кто возвращался, шли неторопливо и делились впечатлениями, размахивали руками. Иногда что-то советуя встречным. Смеялись и подначивали друг дружку.

Неожиданно Данила сошел с дорожки и углубился в парк. Василий не сразу это заметил, поскольку его интересовала реакция возвращающихся людей. Посмотрев по сторонам, увидел яркую футболку внука. Тот присел у сосны и что-то делал. Услышав шаги приближающегося деда, обернулся и поманил жестом. Подойдя, Василий увидел маленькую белочку, которая осторожно обнюхивала кончики пальцев внука. Опасливо сверкала бусинками глаз, недовольно двигала остреньким носиком. Василий порылся у себя в карманах, словно там могло оказаться что-то съестное. С извиняющимся видом развел руками. На нет и суда нет.

Внук улыбнулся и вернулся к деду. Обнял за ноги, прижался щекой и так замер, словно к чему-то прислушиваясь. Василий погладил его по голове.

Легкие сомнения взбудоражили душу. Возможно, Данила скучает по маме и по отцу. Правильно ли Василий сделал, что нарушил их привычный уклад? Быть может, и не такой счастливый, как у других — но ведь это была их судьба и они должны были пройти свой жизненный путь самостоятельно. Ощущая под рукой маленькую головку внука с пушистыми длинными волосами, он чувствовал, что всё равно ничего нет для него сейчас дороже, чем этот чудесный человечек, который уже начинает говорить, скоро обретёт полноценную речь. Нельзя им рисковать! Пусть родители сначала разберутся между собой!

…Вместе с посетителями они зашли на одну из смотровых площадок. С неё были видны многочисленные люди в желтых накидках, копошащиеся внизу у подножия водопада. Было непонятно, как они спустились.

— Ну как, Данила? Будем спускаться?

— Деда, нет! — закрутил головой внук и потянул Василия за руку.

Они прошли дальше мимо павильона, где желающие спуститься на лифте получали плащи и босоножки, чтобы не промокнуть от брызг. Неожиданно перед ними открылась другая, основная часть водопада. Походила на огромный занавес, подковой закругляющийся к противоположному берегу. Именно отсюда шёл перекатистый грохот, переходящий в гул, погружающий в себя все окружающие звуки.

Василий едва расслышал звонок телефона. Это был Фил. Он уже побывал на малой смотровой площадке, и хотел уточнить, где они находятся. Сказал, что через пять минут будет.

— Пойдем поближе! — предложил Василий внуку, — Видишь, там люди стоят! Даниил кивнул, и они спустились ближе к водяной лавине.

Ограждение из толстых металлических труб в виде загона надежно отделяло полукруг площадки от широкого потока падающего вниз. Кубометры воды неудержимо неслись мимо, разбиваясь о камни, создавая туманную завесу из миллиардов брызг. Паутина красочных нитей, играющих на солнце радужными переливами, грозила накрыть зрителей, подарив им свое мокрое разноцветье.

Периодически возникающий ветер подхватывал её и гигантским веером кидал в сторону нерасторопных посетителей. Покрывая влагой лицо, вызывая хохот и восторженные крики. Асфальт на площадке был мокрый.

Кто-то тронул Василия за плечо. Это был Фил — старый добрый Фил! Всё такой же коренастый, широколицый, с усами-стрелками. Они обнялись. Василий увидел на футболке Фила желтый трилистник и в ответ показал американский флаг у себя на груди. Это рассмешило обоих. Они снова заключили друг друга в объятия, соприкоснувшись символами пограничных держав.

Перекричать грохот водопада было невозможно, и они начали объясняться знаками. Фил показал на Данилу, глядящего через ограждение на воду, и Василий кивнул головой, указывая на себя. Взял внука за плечи и развернул лицом к Филу.

Данила, увидев перед собой незнакомца, не улыбнулся, а попытался освободиться, чтобы снова смотреть на падающую воду. В этот момент гул воды перекрыла речь, звучащая из громкоговорителя.

Василий и Фил обернулись.

Смотровая площадка была практически пуста. Вход на неё перекрывали две полицейские машины, за которыми сидели копы и прицеливались из автоматического оружия.

От изумления Василий замер. В кого целитесь? Эй! В нас, что ли? Совсем с ума сошли? Подумал, что идут учения. Все происходило прямо как в фильме.

Но репродуктор продолжал что-то говорить, а посетители уходили всё дальше, боязливо оглядываясь назад, словно опасаясь вышедшего из-под контроля водопада.

Фил, приблизив губы к уху Василия, закричал:

— Они просят, чтобы ты отпустил ребенка!

— Какого ребенка? — не понял Василий, и тут же увидев перед собой Даниилу, прокричал приятелю: — Это же мой внук! Куда его отпускать?

Громкоговоритель не замолкал.

— Они говорят, что ты похитил ребенка! — снова прокричал ему Фил.

— Это мой внук! Мы путешествуем! — крикнул Василий и повернул Данилу к себе. Нагнулся, чтобы взять его на руки. Резкий порыв ветра подхватил сонмище брызг и, как пчелиный рой, швырнул на площадку. Василий выпрямился, загораживая внука, но не успел. Тысячи жал, увлекаемые потоком воздуха, впились ему в спину. Часть попала на внука. Данила испугался, закрыл ладонями лицо. Закрутил головой. Стал капризно дрыгаться всем телом, пружиня ногами, захныкал.

— Фил, скажи им!! Скажи, что это… Внезапно старина Фил оттолкнул Василия и, схватив ребенка на руки, бросился к полицейским.

— Нет, деда! Нет! — расслышал Василий, ударившись локтем об ограждение. Попытался догнать беглеца. Сделал несколько шагов, поскользнулся и начал падать, слыша над собой хлопки выстрелов и свист пуль.

Жесткие, как зерна, мелкие капли воды снова хлестнули по лицу, забили глаза и рот. Мелькнули беленькие, тонкие ножки внука, словно очищенные от коры веточки рябины. Малиновый кроссовок полетел в сторону, будто гроздь перезрелых ягод. Показалось, что он снова там, среди раскалённых скал и барханов, накрывает собой смуглого пастушонка. В лицо летит удушливый песок. Но никто не упирается в грудь, не царапается, и он чувствует, что под ним пустота. А это значит, что он никого не спас. И над ним размахивает косой смерть, высекая искры, заставляя лежать, распластавшись на теплом царапающем асфальте. Враг уже навалился сверху, завернул руку назад, затем вторую. Удар по затылку, звон в ушах и только крик внука, разрезающий гул водопада. Словно он проник внутрь головы и никак не может вырваться наружу. И всё кружится и кружится, перемалывая мозги:

— Деда, нет! Деда, нет!..

 

Глава 22. Арест

Полицейский участок выглядел именно так, как он видел в многочисленных американских боевиках. Василия обыскали, сняли наручники и знаками предложили поочередно прижать сначала каждый палец, а затем ладони к сканеру. Провели в отдельную комнату, усадили на стул. Севший напротив полицейский, крутя в руках изъятый айфон, стал задавать многочисленные вопросы, но, не услышав ничего в ответ, замолчал и вышел.

Примерно через час появился другой страж порядка, принеся с собой спортивную сумку Василия. Поставил ее на стол и, надев тонкие резиновые перчатки, начал рыться внутри.

«Прямо гинеколог, — про себя беззлобно отметил Василий, — только не хватает халата и маски на лицо».

Ему было очень грустно от всего, что случилось. И сейчас, по частям восстанавливая произошедшее на смотровой площадке, он никак не мог понять, почему всё так произошло. Странное поведение Фила, вооруженный захват полицией. Только теперь он стал догадываться о цели звонка на ресепшн утром, когда девушка за стойкой пыталась передать ему трубку. Скорее всего, это была полиция, которая их разыскивала. Но почему так? Со стрельбой? Он что — террорист?

Больше всего его беспокоила судьба Данилы. В ушах ещё стоял его истошный крик, а перед глазами — сопротивляющееся тело и летящий в сторону кроссовок. Неизвестно, как это отразится на детской психике. Вдруг мальчик снова замкнётся?

Вошли еще двое: один в форме полицейского, другой в коричневом костюме. Сели за стол напротив и перебросились несколькими фразами с «гинекологом». На столе появился открытый футляр с банковской картой, паспорт и записная книжка.

— Вы арестованы за похищение ребенка, гражданина Соединенных Штатов Америки, — четко по-русски произнес мужчина в костюме.

— Я никого не похищал, — тихо ответил Василий. — Это мой внук. Я приехал к дочери в гости. Полицейский в форме что-то зашептал своему коллеге на ухо.

— Мать ребенка сказала, что вас не знает, — бесстрастно озвучил мужчина в штатском, — она вас приглашала?

— Я приехал сам, — ответил Василий. — Прилетел.

— Вы хотели похитить ребенка и получить выкуп?

— Это мой внук, я взял его в путешествие, — с раздражением ответил Василий, понимая, куда клонит страж порядка.

— У вас есть документ о родстве? — снова спросил мужчина. Василий вспомнил, что завещание и страховка остались у Валерии и просто промолчал. Мужчина в форме положил на стол небольшую фотографию и что-то сказал по-английски.

— Это нам передала мать ребенка, она случайно вас сфотографировала, когда вы вели переговоры о выкупе, — перевёл напарник в костюме.

Это было смешно. Василий подумал, откуда у Валерии может быть его фото, если они так долго жили врозь. Видимо, полиция блефует и собирается предъявить ксерокопию с паспорта. Но решил взглянуть на карточку. Увидел аккуратно вырезанный прямоугольник со своим лицом. Он тут же узнал фотографию. Их щелкнул Тет в день приезда. Снимок, где он с дочкой, внуком и негром сидят на диване. От всех них остался только локон Валерии.

— Если не докажете своё родство, вам грозит длительный срок лишения свободы, — продолжил мужчина в штатском.

Василий непроизвольно усмехнулся по поводу «длительного срока». Подумал, что больше месяца — никак! Всевышний уже определился с приговором. Так-то вот!

Полицейские, глядя на ухмылку Василия, перекинулись парой фраз и поднялись. Направились к двери, чтобы уйти.

— Спросите у Данилы, — вырвалось вдогонку у Василия. Он вспомнил первые слова, произнесенные внуком. Но, так же, резко умолк.

Подумал, что вряд ли это поможет. Ведь произнесенные ребенком слова можно трактовать совершенно по-разному. Тем более, внук может сказать: «деда нет»! А что, если они решат организовать им встречу. Внук мог просто обидеться.

Оставшись один в кабинете, Василий снова осмотрелся. Увидел затемненное стекло в полстены. Ну, да… Представил, как через него могут наблюдать дочь с зятем. Обсуждать, как они ловко вырезали его лицо из общей фотографии.

Непонятно, зачем они это делали, ведь его фото есть в полицейской базе. Или она забыла его фамилию — точнее свою девичью! Столько раз её меняла? Но ведь дома оставался его билет! Медицинские справки… Или они уже в помойке? Трудно понять женщин.

Всё получилось как-то нелепо и вот теперь их личный конфликт перерастает в тюремный срок. Хотя само заключение его не очень заботило. Все равно долго сидеть ему не позволит здоровье, и может быть, за это время Валерия успокоится и хотя бы раз придет с Данилой к нему на свидание. Напоследок. Она-то знает, что напоследок…

Снова пришли те два полицейских. На сей раз, к наручникам закрепили кандалы, и получившуюся сбрую надели на Василия, связав цепями все четыре конечности. Тот, что в форме, взял стоящую на столе сумку, сложил в нее выложенное ранее, передал Василию. Затем показал жестом на выход:

— Мы перевозим вас в штат Иллинойс, — сказал его коллега в костюме. — Если есть знакомый адвокат, можете ему позвонить.

Адвоката у Василия не было, и он промолчал, подумав, что теперь сможет ознакомиться с американской Фемидой по полной программе не только снаружи. Медленно пошел в указанном направлении, позвякивая раскачивающимися в такт шагов металлическими звеньями. Во дворе его усадили в автомашину и повезли. Василию было все равно.

Он смотрел в окно на удаляющиеся деревни, которыми еще вчера восхищался. Где планировал купить дом, ловить рыбу. Далеко в водяном тумане Ниагары рассеялись его мечты: жизнь в деревне на берегу, походы с внуком за грибами и Тет с удочкой, качающийся в лодочке на волнах.

Он не пытался представить, что ждет впереди. Места на заднем сиденье было много, и он лёг, поджав ноги и положив голову на сумку. Закрыл глаза. Он слышал приглушенные переговоры полицейских за перегородкой, щелканье радиостанции и дребезжащий голос из динамиков. Рокот мотора, стук колес о многочисленные стыки на дороге, периодическое позвякивание наручников с кандалами создавало единый звуковой фон, похожий на современную симфонию, который совершенно его не беспокоила. Звучала проигрышем к очередному этапу жизненных неурядиц…

Кто-то постучал в окно. Василий вздрогнул. Открыл глаза. Понял, что спал. Свет фонарика, проникающий в салон, выхватил из темноты потертые кожаные сиденья и металлическую сетку, отделяющую полицейских. На улице виднелись зажженные фонари. Коп, открыв дверь, ладонью показал на выход. Провели в аналогичный полицейский участок с множеством столов, разделенных пластиковыми перегородками. Сняли наручники и кандалы. Никто не обратил на него внимание. Все повторялось. Сначала без слов завели в туалет. Затем проводили в отдельный кабинет с большим темным стеклом сбоку. Оставили одного.

Он посмотрел вокруг, пытаясь увидеть часы, чтобы определиться со временем, но их нигде не было. Сел за стол, поставив перед собой сумку. Сложил на ней руки и положил голову на сомкнутые предплечья. Закрыл глаза, чтобы продолжить сон.

Прошло не менее часа, прежде чем в комнату вошел знакомый полицейский в костюме. Он сел напротив и положил перед Василием два бланка.

— Распишитесь, — сказал он, — там, где стоят отметки. Василий посмотрел на английский текст, а затем недоуменно на полицейского.

— Мать ребенка сняла с вас обвинение в похищении. Теперь мы перевезем вас в миграционную тюрьму для решения вопроса о депортации. Полицейский широко улыбнулся, словно радуясь за Василия. Весь его вид говорил, что он готов принять благодарность. Невозмутимое молчание Василия вызвало у него шок. Огоньки скрытой радости в глазах потухли. Он холодно продолжил:

— Это постановление о вашем освобождении и возвращении вещей. Вынул из кармана ранее изъятый айфон Виктора, — Кстати, если не возражаете, я передам это матери… Он замялся, желая по инерции сказать «похищенного ребенка», но запнувшись, закончил фразу: — … Передам это вашей дочери.

— Да, конечно, — отозвался Василий. Пододвинув к себе листы бумаги и ручку, быстро поставил две подписи. Через десять минут Василий в наручниках, но уже без кандалов, на той же машине с полицейскими продолжил путь в ночи.

 

Глава 23. В тюрьме

Трехэтажное здание миграционной тюрьмы в свете опоясывающих его ламп казалось кроваво красным. Узкие продолговатые окна выдавали в нем закрытое учреждение. Большая открытая стоянка перед центральным входом была пуста. Машина заехала под арку, где открылись автоматические ворота, и оказалась во внутреннем дворе. Здесь было темнее. Словно настороженные желтые глаза диких животных в разных местах светились подсветки входных дверей.

Полицейский в форме взял Василия за предплечье и повёл с собой. Дверь оказалась не запертой. Поднявшись один пролет по ступеням, они зашли в помещение, похожее на дежурную часть. Слева — большие прозрачные двери на улицу, с хорошо освещенным крыльцом. Справа за стеклом — чернокожая женщина в форме полицейского. Между ней и входной дверью ряд скамеек. По стенам — инструкции в рамочках, изображения американского флага и герба. Негритянка сидела, откинувшись на спинку стула и полусонно смотрела на вошедших. Стол перед ней выглядел как огромный пульт управления с несколькими мониторами и стационарными телефонами.

Сопровождающий подошел к ней и попытался поговорить, но она, катнувшись на стуле влево, протянула руку и открыла длинную узкую форточку сбоку, что-то в неё переспросила. Ей передали документы. Мельком на них взглянув, вернулась на своё место, стала звонить по телефону.

Не понимая языка, только основываясь на своем многолетнем опыте службы, Василий мог достоверно сказать, кто из полицейских что говорит. Эти бюрократические процедуры были ему хорошо знакомы. Если бы данный факт случился лет десять назад, он с интересом бы наблюдал, сравнивая с российскими порядками. Но сейчас он очень устал. С утра оставался голодным и не прочь был бы даже выпить пустого чаю.

Судя по всему, никто кормить его не собирался. Ответственных за питание задержанных здесь в эту пору не было. Все монотонно выполняли свою работу, как это принято в соответствии со служебными инструкциями.

Высокий здоровяк с заспанными глазами, появившийся в дежурной части, тоже не шибко обрадовался Василию. Он осмотрел его с ног до головы. Задал несколько вопросов и, убедившись, что Василий на них не реагирует, обратился к сопровождающим. Расписавшись в предъявленных документах, крепко взял Василия за локоть и провел в соседнюю дверь. Там располагалась небольшая комната без окон. В одну линию стояли несколько прямоугольных столов, а ближе к стене была огорожена сеткой деревянная лавка.

«Вот, — грустно подумал Василий, — в американском обезьяннике посижу, раз в российском не пришлось»!

Он оказался прав. Появившийся из дальней двери энергичный молодой полицейский нёс подмышкой свернутый матрас. Расстелил его на лавке за металлической оградой. Улыбнувшись с поклоном, наигранным жестом предложил Василию зайти внутрь. Скрежетнул засов, и вся охрана куда-то испарилась, приглушив свет.

Василий понял, что до утра разговора не будет. С удовольствием лёг на предложенное место, положив сумку под голову. Наручники с него не сняли, и это несколько усложняло отдых, заставляя поджимать руки ближе под себя. Но вскоре он устроился окончательно и уснул.

Ему показалось, что он только что закрыл глаза. Раздался громкий металлический щелчок, похожий на звук воспламенения капсюля. Затем приглушенный шум проехавших вагонеток и далее непонятный гул. Василий сел на матрасе и попытался продрать глаза. Почувствовав на руках браслеты, и вспомнил всё. Наклонился, чтобы снова прилечь. Но это ему не позволили. Полицейский уже снимал замок с засова, что-то требовательно говоря через сетку. Прямо над входом, через который его вчера привели, висели часы, показывающие шесть утра. Около них в углу находилась зеркальная тарелка видеокамеры, отражающая свет дневных ламп, замурованных под потолком.

Василий протянул полицейскому руки, и тот без возражения снял браслеты. Кисти саднили. Видимо, он шевелил ими во сне, и замки затянулись сильнее.

Безразличие, питаемое осознанием невозможности что-либо изменить, начало опутывать разум нитями меланхолии. Стало казаться, что он превращается в тупое животное, у которого есть только два желания — это кушать и спать. От голода и недостатка сна Василия мутило, как с тяжелого похмелья. Подумал, что болезнь, пользуясь моментом, проникла в подкорку мозга.

Он начинал привыкать к иностранной речи, совершенно не пытаясь понять, чего от него хотят. Её постоянное звучание наводило на мысль о некоей песне, которую все вокруг поют то в одиночку, а то в несколько голосов. Выводят свою партитуру в стенах существующих вокруг декораций.

Было приятно оттого, что никто не пытался объясниться с ним знаками или повторить всё снова. Убеждаясь, что реакция на их вокал нулевая, они переходили к следующему куплету или брали Василия за руку и вели куда следует.

Таким образом, он снова попал в туалет, затем в небольшую комнату, где его сфотографировали. Вернули обратно.

Теперь Василий увидел, для чего нужны столы. На одном из них лежало сложенное постельное белье, на другом — возвышалась стопка оранжевой одежды, тёмные носки и резиновые шлепки. Во всё это ему знаками предложили переодеться.

Возникшее было желание аккуратно сложить свои снятые вещи в сумку, тут же потухло в пелене безразличия. Зато полицейские высыпали её содержимое на стол и стали составлять опись, после чего предложили Василию расписаться. Единственное, что его волновало, это был металлический футляр для визиток, где хранилась банковская карта. Это было на месте.

— Надеюсь, что денег с карты не сняли? — спросил Василий. Но ему никто не ответил — его песню тоже не воспринимали.

Сумку положили в белый мешок с номером и унесли, а взамен принесли оранжевый пластиковый браслет и надели на правую руку. Двумя заклепками к ремешку крепилась планка с едва узнаваемой фотографией Василия и надписями на английском. По указанному в ней году, дате и месту рождения можно было предположить, что информация касается лично его.

Положили перед носом два исписанных листа. Один — на английском, второй — неизвестно на каком языке. Василий помотал головой. Полицейские снова что-то пропели между собой, упоминая Россию. Один из них махнул рукой, после чего Василию вручили стопку белья и вывели из комнаты.

Пройдя коротким коридором, он оказался в большом шумном зале. Откуда и раздавались, слышимые ранее, шумы. Белый мраморный пол, белые стены и высокий потолок создавали ощущение небольшого крытого стадиона. Сходство усиливал балкон второго этажа, похожий на трибуну. Шедшие вдоль него ограждения предохраняли слишком азартных зрителей от падения. Сейчас болельщиков там не было, и только прямоугольники открытых дверей камер, похожие на звериные глотки, зияли темнотой, уходя вглубь.

Чистый, блестящий пол, ограниченный по краям ярко-красной линией, казался большой ареной. Напряженная суета, шум голосов, отражаемый стенами и усиливаемый потолком, только подтверждали, что всё ещё впереди.

Посреди зала стояли две квадратные колонны, на противоположные стороны которых крепились экраны плоских телевизоров. В центре — множество столов. За некоторыми из них сидели заключенные и ели. Другие только подходили с подносами, на которых стояли тарелки с едой.

Все были в таких же оранжевых робах, как выдали Василию. По разным цветам браслетов на руках можно было предположить наличие здесь нескольких команд. Трапеза объединяла. Все мирно переговаривались между собой, жестикулировали, что-то рассказывая, периодически посматривая по сторонам. Стриженные головы, торчащие из воротников ярких курток, были темными или совсем черными. Отчего напоминали головки спичек, часть из которых были уже использованы, но продолжали торчать из праздничных упаковок.

Василий ощутил легкий толчок в спину и обернулся. Охранник кивком головы показал на лестницу, ведущую на второй этаж. Прижимая к себе стопку постельного белья, Василий пошел вперед. Неудобная обувь цеплялась подошвой о края ступенек. Поднявшись наверх, снова обернулся. Сопровождающий кивнул, и Василий исполнительно пошел налево вдоль открытых камер.

Около одной из них, с закрепленным над входом номером «35», его остановили.

«Опять Кевин Дюрант, — подумал Василий, глядя на знакомые цифры, — словно злой рок преследует»!

Охранник указал на свободную койку и остался ждать. Вторая была аккуратно убрана. Василий понял, что ему надо сделать то же самое. Идущие снизу ароматные запахи заставили его быстрее застелить постель. Под конец, разгладив складки по краям и взбив подушку, он обернулся назад, ожидая дальнейших указаний. В камере, кроме него, никого не было.

У дальней стены блестела металлическая тумба — раковина с торчащим над ней носиком крана. Она же служила спинкой для унитаза, прикрепленного посередине. Над тумбой висело небольшое зеркало, а рядом закрытое сеткой отверстие для вытяжки. На умывальнике лежал маленький тюбик зубной пасты и щетка размером с указательный палец. Из любопытства Василий взял ее в руки. Она показалась ему резиновой, словно из детского игрушечного набора, и он положил ее на место.

«Чистота! — подумал Василий, — И ничего лишнего. Вот и всё, что нужно человеку в этой жизни».

По утренней привычке ему хотелось почистить зубы, но для этого не было принадлежностей. Открыв кран, набрал пригоршню воды и прополоскал ею рот. На вкус она была сладковата.

«Чего они в нее добавляют? — подумал. — Не сахар же!»

Вновь почувствовал, как ноет живот, и болезненные ощущения усиливаются. Выглянул наружу. Завтрак продолжался. Насколько позволяла боль в ноге, быстро спустился вниз, посмотрев, откуда идёт народ с подносами, встал в очередь. Приглядевшись, понял, что места за арестованными не закреплены. Получив завтрак, сел за ближайший стол.

Яйцо, каша, кусок хлеба и кофейный напиток упали в пустой желудок, как таблетка от боли, совершенно не насытив организм. Следуя примеру других, отнес поднос с грязной посудой на тележку в угол зала. Когда вернулся, столы уже протирались и на них выставлялись игры.

Какие тут игры?! Снова усилилась боль в ягодице. Почувствовал он ее гораздо раньше, но голод в тот момент пересиливал. Понял, что болезнь снова прогрессирует. Это был очередной приступ, который начинал сковывать организм. Как только Василий переставал двигаться, ноющая пульсирующая боль заполняла всю правую половину тела от поясницы вниз. Чтобы ее немного уменьшить, приходилось переминаться с ноги на ногу, поворачиваться из стороны в сторону.

Желая как-то двигаться, он стал неторопливо ходить по залу вдоль красной линии. Обратил внимание, что вместе с ним ходят еще несколько пожилых заключенных, но никто, кроме полицейских, красную линию не пересекает.

Завтрак окончился и каждый стал заниматься своим делом. Кто — читал газеты, взятые со стеллажей, кто книгу. Образовались несколько групп, наблюдающих за игроками в шахматы, шашки и что-то типа нардов. Некоторые, сидя на стуле, просто смотрели телевизор. Периодически спорили, несильно ругались. Иногда, то за одним, то за другим столом возникали ссоры. Тогда из динамиков звучал командный голос надзирателя. После чего все затихали.

Стол, за которым сидел полицейский, находился под лестницей у дальней стены, чтобы иметь максимальный обзор. За ним находилась дверь, откуда периодически появлялись сотрудники в форме. На краю стола лежала стопка разноцветных папок и пара блокнотов. Прямо по центру возвышался монитор компьютера и надзиратель, глядя в него, азартно дергал мышкой, беззвучно шевеля губами, периодически оглядывая зал. В помещении было жарко, и Василий старался идти как можно медленнее, чтобы не вспотеть.

Сделав несколько кругов, он обратил внимание на единственного светлокожего парнишку. Тот сидел с закрытыми глазами, прислонившись спиной к колонне. На вид — лет двадцать пять. Подходить к нему Василий не стал, чтобы не быть навязчивым. Продолжал неторопливо нарезать круги, внимательно осматривая публику.

Многие, кто с любопытством, кто с подозрением смотрели на Василия. Некоторые, приблизившись, пытались заговорить, но он им не отвечал. Вел себя как глухонемой.

Василий предполагал, что, здесь, как и в российских тюрьмах, о которых знал немало, существует своя иерархия и негласный порядок. Поэтому не собирался вникать в существо отношений — главное, чтобы его не трогали. В очередной раз, проходя вблизи стола надзирателя, Василий увидел, что там появился еще один полицейский, круглолицый с усами-стрелочками, как у Фила.

Тот, что сидел, неожиданно встал и поманил Василия пальцем. Он оказался небольшого роста, но такой худой, что форма на нём обвисала, точно его только что облили водой.

Поставив стул рядом, заставил Василия сесть. Полицейский с усиками достал из папки два листа и положил их перед Василием. Это были те же бумаги, что и в прошлый раз, или похожие на них. Поэтому он снова покачал головой.

Тогда круглолицый обошел стол, поставил свой стул рядом и сел:

— Раша..? Россь-и-ия?

Василий кивнул. Круглолицый отодвинул один лист, а по второму стал водить пальцем и с небольшим акцентом читать:

— Подъем — в честь часов, завтрак — семь часов…

Это был распорядок дня. Ниже следовали правила, которые необходимо выполнять. Внизу имелась черта для подписи. Василий расписался.

Полицейский улыбнулся удачно выполненной работе, так что стрелочки его усов вздернулись вверх. Поднявшись, ткнул худого надзирателя в грудь подписанным листом, что-то сказал. Тот ответил кривой ухмылкой и сопением, не отрывая взгляда от монитора.

В этот момент в центре зала произошло движение. В стороны полетели куски деревянной доски, и кто-то приподнял стол, обрушив его на головы вскочивших заключенных. Раздался властный крик надзирателя. Оранжевые робы устремились к лестнице, зашлепали по ступеням, взбираясь на балкон и там растворяясь в своих камерах.

Словно вороны, в зал залетели крепкие парни в черных комбинезонах и касках с опущенными забралами. Без слов стали лупцевать короткими палками тех, кто оставался в центре, укладывая на пол. Под конец, заломив троим руки, увели их с собой.

По динамику прозвучала очередная команда надзирателя. На балконе образовалась оранжевая змея. Стала сползать по лестнице вниз, заполняя центр зала. Зазвучала на разные голоса «торговая площадь», послышался стук деревянных фигур и пластиковых фишек.

Ничего не изменилось. Василий продолжал сидеть на стуле возле надзирателей, и казалось, что происшедшее было минутной фантазией. Полицейский махнул ему рукой, показав, что он свободен. Это оказалось кстати — сидеть долго на стуле Василию было тяжело. Он слегка приподнялся, нагибаясь вперед, опираясь руками на колени, и стал выпрямляться. Полицейский заметил его неповоротливость и что-то спросил. Василий махнул рукой и, не торопясь, пересек красную черту.

 

Глава 24. Новые знакомства

Чувство голода снова усилилось. Чтобы его заглушить, Василий решил, прогуливаясь, сосредоточенно думать. Он попытался гнать от себя назойливые мысли о своих внуках и дочери. Они обволакивали сердце горькой безысходностью, мешая дышать, вынуждали останавливаться. Тогда начинала затекать нога, передавая телу неприятную тягучую ломоту.

Решил думать о том, что его ждёт на родине. Успел ли сосед переоформить дом и как вернуть его обратно. Вспоминал, что весной не смог запастись дровами, а летом никто их не заготавливает, тогда уж ближе к осени. И вдруг поймал себя на мысли, что вряд ли доживёт до конца лета. Так ему сказали врачи. Тогда зачем дрова? Для чего возвращать дом? Проще выбрать дешёвую гостиницу с недорогой кормёжкой и читать книги, пока руки смогут держать обложки.

А может, сэкономить деньги и сразу поехать в хоспис? Тогда надо сдать повторные анализы в клинике на Песочной. Главное, иметь при себе адрес дочери, чтобы ей сообщили о смерти.

Он напряженно вспоминал, переписал ли сведения с конверта в свою записную книжку, но так и не смог определиться. Его мысли неосознанно снова перекинулись к внуку. Он вспомнил последний крик Данилы, как удаляется Фил, словно добычу, унося под мышкой трепыхающееся тело ребенка. Образ маленького одинокого красного кроссовка внука, летящего к водопаду, постоянно крутился в его голове. Вызывал смутное ощущение вины.

Сердце опять сжалось в груди, но он не смог остановить поток мыслей. Попытался представить, что сейчас делает Данила. И фантазии стали рисовать ему недобрые картины: подзатыльники старшего брата, укоры и насмешки отца, невнимание матери.

«Откуда эта злость и безразличие друг к другу? — думал он, — Неужели Валерия вынесла это из своего детства?» Василий подумал, что не стоит задавать себе вопросы, на которые нет ответа. Надо было подумать о том, как помочь своей семье. Как? И приходил к единственному выводу, что это может сделать только его смерть. Звучит дико, но — это так. И чем быстрее, тем лучше. Пока у внука не остыли воспоминания от их общения. Пока дочь с зятем не совсем спились, а Виктор не стал наркоманом. Пока у них есть желание переехать в другой район, пойти в новую школу, обзавестись друзьями из благополучных семей.

Мысль о скорой смерти придала Василию уверенности в своей правоте. Словно именно она сможет поставить точку всему плохому, что уже случилось. И в крематории вместе с ним сгорят все неприятности: вражда, пьянство, наркомания. Уничтожится всё отвратительное и мерзкое, что мешает жить его семье.

Конечно, дочери сообщат, если здесь с ним что-то случится. Какой-нибудь разъярённый негр всадит ему в спину нож или шарахнет чем-то тяжелым по голове, так, что уже будет не оклематься. И тогда он останется в Америке! В этом раю! Как и хотел…

Неожиданно от таких мыслей ему стало не душе легко и спокойно. Ведь никто не затребует его тело в Россию. Пусть его сожгут в здешнем крематории вместе с его раком. Пепел перепутается с какой-нибудь незнакомкой, постоянно улыбающейся веселой негритянкой. Быть может, это не так уж и плохо! А когда Валерия получит миллион долларов, он вместе с женой будет наблюдать с небес и радоваться, как лихо всё устроилось.

Эта мысль подействовала как оздоровительная инъекция. Прошла через весь его организм, напомнив об изначальной цели. О том, ради чего ехал в эту страну… Он снова ощутил себя в зале прилета аэропорта Чикаго. Увидел улыбающиеся лица. Вспомнил полицейского…

Взгляд повторно упал на молодого светлокожего парня, сидевшего у колонны — тот был уже не один. Над ним нависал бритоголовый чернокожий великан. Рукава оранжевой робы едва доходили ему до локтей. На правом запястье — браслет, только красный. Громила загораживал парня от дежурного надзирателя своим телом. Уперев правую руку в облицовочный кафель, он энергично жестикулировал левой перед носом сидящего. В паре метров полукругом стояли ещё несколько заключенных и с любопытством поглядывали то на них, то на охранника, играющего в компьютер.

Сделав ещё один круг по залу, Василий осторожно протиснулся между любопытствующими. Подошел ближе.

Рядом амбал оказался и вовсе пугающим. Его руки, торчащие из рукавов, и бычью шею, вылезающую из куртки, до кадыка покрывала сплошная татуировка, похожая на черепаший панцирь. Казалось, громила был разъярен, но говорил тихо. Его выпученные глаза и нервно сотрясающиеся толстые слюнявые губы выражали презрительное недовольство бестолковым собеседником.

Светлокожий парнишка на фоне черного великана казался брошенной на стул детской пластиковой куклой.

— Что этот бегемот от тебя хочет? — спросил спокойно Василий, опершись рукой о колонну с другой стороны. От неожиданности негр отпрянул и, выпрямившись в полный рост, уставился на Василия.

— Хочет денег, за то, что будет меня охранять! — по-русски, с едва заметным акцентом ответил парень.

— Известная тема, — усмехнулся Василий, — проходили! Ты русский?

— С Украины, — лаконично ответил тот, боязливо поглядывая на умолкшего негра.

Громила, не отводя взгляда, продолжал в упор смотреть на Василия.

— А здесь как очутился, язык их понимаешь? — Василий напрягся всем телом, стараясь почувствовать настроение громилы.

— От армии скрываюсь. Уже лет шесть. Ну, теперь, видимо, загребут!

В этот момент негр наклонился, но вместо удара ткнул своим огромным пальцем в грудь Василия и заговорил по-английски.

— Он тебя знает, — с удивленным испугом перевел парень, — говорит, что твой друг украл у них «траву» и сдал всех полиции!

— Мой друг?

— Он называет его «Тет». Теперь тебе хана!

Так вот оно что! Василий внимательно посмотрел на негра. Припомнил белый джип и чернокожих амбалов в татуировках. Точно — это он!

— А, Кевин Дюрант? — пренебрежительно уточнил Василий. — Номер тридцать пять?

Негр осклабился, раздувая ноздри и кивая головой, точно готовясь к атаке.

Внешне Василий никак не выразил ни восторга, ни агрессии. Никто не обвинит его в том, что он специально нарвался на конфликт. В ином случае российские страховщики сразу зацепятся, признав его поведение суицидом. Теперь есть свидетель — белый парень.

В душе Василий ликовал. Внутренне был готов прыгнуть негру на шею и расцеловать его. Но дабы не выдать своих чувств, смолчал, не подавая виду.

Негр понял, что его узнали. Взяв правую кисть Василия, демонстративно стал читать надпись на браслете.

«Читай, читай, горилла, — думал Василий, — хоть зачитай его весь до краски и фотографию запомни! Теперь не ты меня — я тебя не отпущу!» Громила закончил читать и, посмотрев на Василия, усмехнулся, произнеся пару слов по-английски.

Василий без переводчика разобрал, что его назвали «русской мафией». Продолжая глядеть в упор, негр, презрительно искривив губы, провел пальцем поперек своего горла — вот такое ближайшее будущее. И — отошел.

— Ты что, занимаешься наркотиками? — испуганно спросил украинец.

— Да так уж получилось, — искренне грустно ответил Василий. Не рассказывать же ему всю историю. Почувствовал, что парень ему теперь совершенно не интересен и вряд ли будет полезен, пока не станет свидетелем убийства. К тому же он трусоват и не откажется давать показания полицейским в надежде здесь задержаться.

Будь этот негр более вспыльчивый или совсем безголовый, везли бы «русского мафиози» уже в морг. Но на этот раз всё обошлось, хотя позже, видимо, точно убьет. Правда, обидно, что за наркотики.

Он представил, как следователь будет опрашивать всех заключенных, очевидцев конфликта. Обстоятельства зафиксированы на установленные кругом видеокамеры. И этот белокожий сосунок, предполагая, что исполняет свой долг, расскажет о русском гангстере, приехавшим в Чикаго заниматься наркотиками. А потом и русская пресса подхватит, и телевидение. Растиражируют, как в миграционной тюрьме убит бывший полковник милиции из Санкт-Петербурга. Русский мафиози, пытавшийся конкурировать в распространении наркотиков на территории Америки. И только те, кто когда-то знал Василия, от души посмеются. От этой мысли Василию стало грустно и одновременно очень смешно. Он похлопал парня по плечу:

— Ладно, прорвёмся!

— Обед начинается, — сказал парень, кивнув на появившиеся вагонетки с подносами, — пошли?

Василий хотел отказаться, чтобы посидеть одному, но никак не мог придумать причину. Да и что здесь придумаешь, если на всю тюрьму они две белые вороны. Будет просто смешно, если они сейчас рассядутся в разных местах. Он снова ощутил, пропавшее было, чувство голода, и с готовностью согласился:

— Конечно! На обед были макароны с подливой. В коричневой жиже можно было почувствовать маленькие кусочки мяса.

— Я здесь уже больше двух месяцев! — гордо произнёс парень. — Кстати, мы ещё не познакомились, меня зовут Никита.

У него было продолговатое лошадиное лицо, с воспалёнными красными веками и толстыми губами, нижняя из которых, постоянно слегка отпадала. Пытаясь что-то сказать, он сначала прижимал ее к зубам, а потом уже произносил слово.

— Зови меня Петрович, так будет проще, — ответил Василий и тут же спросил, — ты не знаешь, почему у этого парня на руке красный браслет?

— Красные вешают особо опасным, если судимости были, побеги, или не раз границу нарушал.

— Ясно, — ответил Василий, подумал, что мог бы и сам догадаться.

Настроение у него поднялось. Словно он купил долгожданный билет в театр, и осталось только дождаться определенного часа и представление начнётся без задержки. Решил про себя, что развязка наступит ночью. Так в основном случалось в российских тюрьмах. Негр договорится с охранником и тот откроет убийцам дверь. Этот традиционный прием Василий не раз видел по телевизору, да и на службе неоднократно сталкивался… Предположил, что до отбоя может не волноваться. Но спокойствие не приходило. Вместо него сознание рисовало перекошенную физиономию негра, зажатый в руке нож и окровавленную постель. Чтобы как-то уйти от таких мыслей, он решил занять их разговором:

— Здесь всегда так жарко?

Никита поднял голову от тарелки и, посмотрев на охрану, поджал нижнюю губу.

— Нет! Сегодня дежурит хиляк! Вон видишь, он за компьютером сидит. Всё время дрожит от холода, поэтому кондиционер отрубает. Завтра его сменит толстяк. Тому все время жарко. Так что приготовься мерзнуть! А вообще-то здесь на первом этаже четыре душевых открыты постоянно. Белье меняют часто — два-три раза в десять дней. А ты уже своим позвонил? Раз в неделю дают свиданку!

— Нет, не звонил, — грустно ответил Василий, — у меня номера телефона нет! Да и вряд ли кто придет!

— Понятно, — с видом посвященного в тайну «русской мафии», кивнул головой Никита. Он небезосновательно сделал вывод, что дело связанно с наркотиками и требует конспирации. Поэтому решил держаться подальше от этого деда и сразу после обеда свинтить в спортзал.

— Слушай, Никит, а что они всё время подсовывают бумаги на двух языках, на английском и ещё каком-то, — спросил Василий, — ты не знаешь, на каком?

— Испанский! — гордо ответил Никита. — Посмотри, здесь больше половины мексиканцев. Есть два клана. Между ними частенько происходят драки. Сегодня опять что-то не поделили, видел? Для драчунов — шесть комнат карцера, куда им еду приносят. Только на час выпускают походить по общему залу.

Василий вскрыл небольшую коробочку с молоком и выпил содержимое. Вспомнил, что точно такую упаковку Валерия покупала Даниле, и тот с удовольствием сосал через трубочку содержимое. Прямо как он сейчас. И от этого ощущения близости с внуком Василию снова стало грустно.

Он испугался, что сейчас опять погрузится в воспоминания. Те, словно крючья, будут цеплять его за живое, стараясь уберечь от намеченного плана, отсрочить задуманное в надежде на встречу.

— Пойду отдохну, — сказал Василий, медленно поднимаясь из-за стола, опираясь руками на столешницу, облегчая тем самым боль в ноге, — а то ночь была беспокойная.

— Ранили? При задержании? — взволнованно спросил Никита.

— Промахнулись, — серьезно ответил Василий, — целили в сердце, но я увернулся. Поскользнулся, правда, икроножную потянул.

Чувствуя на себе настороженный взгляд парня, взял поднос. Не торопясь, понёс посуду на мойку. Поднялся по лестнице и, найдя свою камеру, лёг на заправленную постель. Почувствовал усталость и закрыл глаза. Сквозь сон услышал громкий голос из динамиков, и, приоткрыв глаза, увидел, как поехала на роликах и захлопнулась решетчатая дверь. На соседней койке кто-то сидел, но Василий отвернулся к стене и снова закрыл глаза.

Как только он уснул, снова раздался хлопок, и двери открылись.

— Они что, издеваются? — недовольно произнес Василий вслух. Понял, что поспать ему не дадут. Сел на койку и спустил ноги. На соседней кровати сидел лысый мексиканец лет тридцати. Плотная щетина подбородка придавала ему импозантность сердцееда, каких частенько выставляли в рекламных роликах.

Увидев, что Василий проснулся, он что-то сказал. Василий отрицательно покачал головой. Тогда лысый сердцеед показал на себя пальцем и произнёс:

— Анибал! Василий повторил его жест, назвался:

— Василий!

— Вас… васыл…лы…, — попытался повторить парень. Василий с сожалением послушал интерпретацию своего имени. И неожиданно улыбнулся от пришедшей к нему в голову идеи. Снова показал на себя пальцем:

— Деда!

— О, Деда! — радостно повторил лысый без запинки. Вскинул большой палец правой руки вверх. — Деда!

Затем наступила пауза. Сердцеед нетерпеливо ерзал на своей кровати. Качался взад — вперед. Было заметно, что он хочет общения, но не знает, с чего начать.

Василий показал на открытую дверь камеры, а затем свел руки вместе, развел и снова свел. Это, похоже, сработало, и Анибал, достав из-под подушки блокнот, пересел к Василию. Стал карандашом рисовать стрелочки и писать над ними цифры. У первых наконечники были направлены в разные стороны, и парень поставил над ними шестерку. У следующей пары наконечники сходились, и он надписал — четырнадцать…

Василий догадался, что стрелочки — это направления движения дверей, и в шесть часов они открылись, а в два часа дня закрылись. Всё остальное стало понятно. Оказалось, что двери пару раз закрываются, а потом открываются, видимо, для проверки арестантов. Сопоставил это с режимом дня, который с листа перевёл надзиратель, Василий смог представить всю картину проживания в этом учреждении. Он улыбнулся и понимающе кивнул.

Лысый сердцеед обрадовался, ободряюще толкнув Василия в плечо, засмеялся:

— Деда! Де-да! Василий хотел ответить любезностью. Но внезапно забыл имя соседа. Ну, напрочь выскочило из головы. Что-то знакомое крутилось на языке. А! Вспомнил! В свою очередь радостно толкнул парня в плечо:

— Каннибал!

— Но каннибал! Но!.. — испуганно выкатил глаза лысый сердцеед. Ткнул в себя пальцем — Анибал! Ну да, есть разница! Василий невольно рассмеялся. Стал повторять:

— Каннибал — Анибал! Анибал — каннибал!

Лысый сердцеед не обиделся. Напротив, тоже развеселился. Захохотал. Василий неожиданно увидел, что у того нет двух верхних передних зубов, отчего улыбка приобретала особую клоунскую комичность. Развеселился пуще прежнего. Показал пальцем на беззубый рот сердцееда и снова произнес:

— Анибал — каннибал! — стал безудержно хохотать.

Редкозубый лысый сердцеед не посмурнел, а заразился новым всплеском веселья. Понял, что имеет в виду Василий. На открытом лбу, переходящем в лысину, образовался ряд больших параллельных морщин, спускающихся почти к уголкам открытого рта и образующих смешной овал. Он тыкал пальцем себе в зубную брешь и, заливаясь смехом, повторял:

— Анибал — каннибал!.. Приступ совместного истерического хохота потряс камеру. Василий давно так свободно не веселился. Было в этом что-то родное, близкое ему и откровенное. Словно они с этим парнем давно искали друг друга, и вот теперь уже не осталось преград для общения. Оба чувствовали, как в эмоциональном содрогании тел, рожденных на противоположных сторонах планеты, единым порывом сплетаются и роднятся души.

 

Глава 25. Оруженосец

Василию понравился этот лысый сердцеед, выучивший пару русских слов. От него шла доброта и непосредственность, которую Василий испытывал при общении с Данилой. Быть может, отсутствие возможности понимать речь заставляет людей сильнее чувствовать друг друга, воспринимать на уровне подсознания.

Постепенно успокоившись, они некоторое время сидели бок о бок. Анибал первым пришел в себя. С улыбкой глядя на Василия, ловко вынул из-под своего матраса коробку с шахматами и слегка потряс ими. Внутри — приглушённый стук деревяшек.

Василий кивнул и отодвинулся, освобождая место для доски. За игрой время пролетело незаметно. Еще раз проехала туда обратно металлическая дверь камеры и скоро прозвучала команда надзирателей. Анибал жестами показал, что пора на ужин и осторожно встал с койки, чтобы не задеть доску. Василий, кряхтя, тоже стал подниматься, опираясь руками на край постели.

— Деда, си! — сказал Анибал, вставая и поддерживая его за локоть.

— Ничего-ничего, — отозвался Василий, но от помощи не отказался.

Немного постояв, переминаясь с ноги на ногу, он размял кулаком ягодицу и двинулся в путь. На лестнице Анибал взял его под левое предплечье. Так они спустились вдвоём и прошли за столик. Анибал показал жестом, чтобы Василий сидел и умчался на раздачу. Вернулся с двумя подносами.

Почувствовав на себе взгляд, Василий обернулся и заметил светлокожего Никиту. Но тот сделал вид, что смотрит мимо, а затем уткнулся в тарелку.

На ужин дали вареные бобы в соусе и кусок хлеба с сыром. Василий снова ощутил голод и с удовольствием проглотил непривычную пищу. Анибал ел лениво, выбирая из еды какие-то крошки и откладывая их на край тарелки. Под конец взял свою коробочку с соком и поставил перед «Дедой».

— Ну, уж этого не надо, — назидательно отозвался Василий. Отодвинул сок. Хотя он в охотку повторил бы ужин ещё раз.

Анибал не стал настаивать, сок забрал с собой. Подносы с грязной посудой отнёс сам. Вернувшись, снова взял «Деду» под левое предплечье и как раненого повёл в камеру.

В шахматы Анибал играл профессионально. Выигрывал одну партию за другой. Как ученика нежно гладил Василия по голове, что-то приговаривал на своем языке. Повторял: «Деда… деда».

— Каннибал! — отзывался на издевательскую ласку Василий, в шутку насупившись. — Ка-ни-бал! Он повторял это слово каждый раз, как только противник в очередной раз съедал его фигуру.

В ответ на это Анибал щурил и без того свои узкие глаза и коротко хихикал, рифмуя:

— Анибал — каннибал! Деда — финал! Деда — финал! Они не заметили, как пролетело время. Что творилось в зале — их не интересовало.

Снова закрылись и открылись двери камеры. Игру прекратили только, когда уже приглушили свет, и на шахматном поле едва улавливались очертания фигур. Двери оставались запертыми всю ночь.

…Утренний холод заставил Василия вспомнить, что он ещё жив, и разочароваться в скорых обещанных угрозах негра — великана. Он плотнее укутался в тонкое шерстяное одеяло и ещё немного подремал. Ровно в шесть утра решетчатая металлическая дверь со щелчком отъехала в сторону. Вставать не хотелось, надо было умыться и спускаться на завтрак. Анибал тоже замерз и лежал, закрутившись в одеяло. Глядя на него, Василий снова вспомнил Данилу. Как разворачивал его, выкидывая на кровать, словно сосиску из теста.

После заправки постелей Василий увидел, что весь пол усеян серо-коричневой крошкой, похожей на мышиный помет. С удивлением наклонился. Взял в руки. Это были шерстяные катыши, выпавшие из одеяла. Увидев удивление соседа, Анибал засмеялся и, приподняв одной рукой край одеяла, второй слегка хлопнул по нему — облако шерстяной пыли и комочков повисло в воздухе, медленно оседая вниз.

— Вот тебе и Америка, — сказал Василий, — наверно, одеяла ещё со времен войны с индейцами! Захваченные попоны?

— Америка деда, Америка каннибал, — улыбаясь, кивал головой лысый сердцеед.

Спустившись по лестнице, Василий увидел маленького толстого полицейского. Тот ходил вдоль красной линии, и, подгоняя заключенных взмахами руки, что-то говорил. Постоянно жал резиновое кольцо экспандера то левой, то правой ладонью. Тыльной стороной освободившейся руки, периодически вытирал испарину со лба. Ему было жарко.

Василий вспомнил вчерашние слова хохла — Никиты. Завтрак прошел быстро. Гуляющих по кругу заключенных заметно прибавилось. Народ потянулся в спортзал, где можно было подкачаться на тренажёрах — согреться для игры за столом, чтения газеты, просмотра телевизора.

Анибал сопровождал Василия, как оруженосец. Пару раз он отлучался, чтобы сбегать в спортзал, а вернувшись, тянул Василия в камеру на партийку шахмат. Сидеть на постели в закрытом помещении казалось теплее, чем в продуваемом зале на стуле.

Около одиннадцати в камеру зашел толстый полицейский. Огляделся, осматривая порядок и стараясь отдышаться. Затем что-то сказал и поманил Василия за собой. Инстинктивно Деда посмотрел на своего сокамерника. Тот явно всё понял, и чуть улыбнувшись, подбадривая, кивнул.

Вместе с полицейским Василий спустился вниз и прошёл в дальний угол. Там к стене на уровне пояса крепились четыре монитора. Со стороны зала их защищало толстое стекло. Под каждым — стоял стул, и висела телефонная трубка. Надзиратель указал Василию пальцем сесть перед одним из экранов.

На соседнем стуле расположился недавний вымогатель денег у Никиты, знакомый чернокожий великан. Василий с сарказмом подумал, не будут ли они сейчас сражаться в компьютерных играх.

Когда все стулья были заполнены, полицейский, пыхтя и продолжая сжимать в руках резинку, ушел на своё место. Неожиданно монитор перед негром засветился, и он, взяв белую телефонную трубку, быстро заговорил в нее. Краем глаза Василий заметил на соседнем экране улыбающуюся негритянку.

Тут же начал рябить монитор Василия, и… Он будто вновь оказался в России. На него смотрела дочь, а рядом, прижавшись к матери, стоял Данила. Только это не их комната с ковром и ангелочками, а некое помещение, похожее на школьный лингафонный кабинет.

Все было как во сне. Василий никак не мог решиться, что-то произнести, боясь проснуться. Дочка шевелила губами, прижав к щеке большую чёрную трубку телефона. Ах да! Василий сдёрнул такую же со стены и поднёс к уху.

— …Ты меня прости, — тихо говорила Валерия. Маленькие слезки дрожали в её глазах, словно новогодние искрящиеся бусинки, — ты сам виноват. Я так беспокоилась. Думала, он заблудился. Понимаешь? Весь лес обыскали. Обратилась в полицию. Когда они сказали, что ты не улетел, я всё поняла. А что мне оставалось делать? Мы так рады. Он снова начал говорить! Это всё ты…

Василий слушал далекий голос своей дочери. С переполняемой душу тоской глядя на внука. Все её слова сейчас для него ничего не значили — по существу. Сливались в единый мотив, несущий к сердцу долгожданное лечебное тепло.

Данила, как и раньше, внимательно смотрел на деда, но теперь шевелил губами, словно разговаривая сам с собой.

«Деда айщё» — угадывал Василий по губам внука. Повторял произносимые им слова. Душа ликовала — не забыл! Не забыл!

— Что ты говоришь, я не слышу? — неожиданно раздался в трубке голос дочери. Василий понял, что говорил вслух.

— Это я так, дочка, это я так… Как Данила? Дай ему трубку. Она повернулась к сыну и что-то сказала.

Даниил тут же полез в карман и достал айфон. Повертел перед экраном, демонстрируя деду.

— Тет подарил ему айфон, как обещал. Теперь у него есть свой телефон. Подключить пока не успели, — Валерия приложила трубку к уху сына.

— Деда, айщё, деда айщё! Василий показал палец.

— Деда, тока динь, — радостно отозвался внук и тоже показал указательный палец, — деда айщё тока динь!

Василий смотрел на дочку с внуком и думал, что надо бы запомнить каждое их движение, интонации голосов, взгляд. Чтобы, когда громила будет убивать его, не видеть перекошенное злобой или самодовольное лицо. А глядеть в голубые, как высокое, теплое американское небо, глаза внука. Слышать его слова: деда, айщё, тока динь…

Он протянул руку и бессознательно пальцами стал приглаживать растрепанные белокурые вихры внука, ощущая их упругость и своенравность. Расправляя завитки на макушке, убирая капризную челку с голубых глаз… Пальцы чувствовали тепло, касаясь холодного экрана. С грустью вспомнил о жене…

Дочка попрощалась, и монитор погас. Василий встал со стула.

Негр по соседству уперся бычьей башкой в монитор, расставив локти, стараясь закрыть телом изображение. Но сбоку Василий видел, как извивалось чернокожая подружка в обтягивающем платье. Поворачивалась то одним боком, то другим, поочередно прижималась к экрану то задом, то глубоким декольте.

Тьфу!

Охранник несколько раз что-то повторил через динамики. Но Василий ничего не понял и направился в камеру. Навстречу по лестнице спускался Анибал. Он показывал пальцем в противоположную сторону, куда стекались все заключенные.

В углу зала организовали парикмахерскую, и двое мужчин в белых халатах ловко работали машинками для стрижки. Надзиратели следили, чтобы очередь не иссякала, и периодически делали объявления по громкоговорителю.

Из разных углов, словно оранжевые тараканы, появлялись заключенные, готовые подставить свои головы жужжащим металлическим ножам. Василий с соседом присоединились к общей массе.

Наверно, парикмахеры торопились, или лезвия машинки уже успели притупиться. Данная процедура не доставила Василию удовольствия частыми болезненными рывками, но лучшего он и не ожидал. По окончанию, отошел в сторону и, наклонившись вперед, попытался вытряхнуть обрезки волос из-за шиворота. Стал ожидать соседа.

Пошли доигрывать партию. На этот раз Василию удалось пересилить соперника. Игра уже перешла в эндшпиль и проходная пешка вот-вот должна была превратиться в ферзя.

Дойдя до камеры, он подумал, что не сможет насладиться игрой с неприятным ощущением уколов за шиворотом. Нервозность обязательно приведет к ошибке, и тогда шанс на победу будет упущен. А ещё ему хотелось как можно дольше наслаждаться предвкушением предстоящего триумфа над сильным противником. Полюбовавшись на отложенную позицию, Василий взял полотенце в руки, жестом предложил Анибалу сходить в душ.

Аналогичное решение приняли не только они. Пришлось посидеть на лавочке перед входом в душевую, подождать своей очереди.

Василий просчитывал в голове варианты соперника и не находил для него иного выхода как сдаться. Освободился очередной рожок, торчащий из стены. Василий скинул одежду, повесил ее на крючок. Встал под струю теплой воды, оставленную предыдущим заключенным. Мылся без мочалки, натирая тело казенным мылом.

Через минуту освободился душ за спиной Василия, и он почувствовал рядом чужое, фырчащее от удовольствия тело. Намыливая голову, неожиданно для себя увидел на лавочке Анибала, который должен был идти следом. В недоумении обернулся назад, чтобы узнать, кто же это пролез без очереди.

В то же мгновенье над ним нависло огромное черное тело, блестящее в струях падающей воды. Знакомый негр улыбался. Левой рукой он схватил Василия за горло и прижал к холодному кафелю. Кончики пальцев Деда перестали касаться пола, а затем и вовсе потеряли чувствительность. Он по инерции ухватился за мускулистую кисть. Вспомнил, что в таких случаях может спасти только удар в пах или под дых, но бить не стал.

Губастая физиономия негра с выпученными глазами щерилась презрительно и надменно. В лицо било жаркое зловонное дыхание. Громила держал перед лицом Василия обыкновенный карандаш, каким Анибал рисовал график движения дверей. Теряя сознание, Василий подумал, что наверно этот урод хочет что-то нарисовать на его лице перед тем, как окончательно задушить. Древний африканский обряд?

Реальность стала уплывать. Он услышал нарастающие гулкие удары тамтамов внутри себя. Ритмичные звуки стали разрывать его голову изнутри, распространяясь вширь и заставляя содрогаться всё тело. Черное лицо негра затмило свет и расползлось в стороны, погружая всё во тьму, наполненную едва заметными светящимися точками. Выбрав две из них, Василий попытался мысленно их приблизить. Увеличить в размере и придать голубоватый, лучистый свет, льющийся из глаз внука. В глухом биении сердца старался услышать его голос. Это почти удалось. Откуда-то издалека едва слышно он уловил:

— Де-да, де-да!..

Казалось, что Василию дали ещё один шанс спасти внука, вырвать из цепких всемогущих лап судьбы. Он пытался собраться с мыслями, чтобы понять, откуда звучат крики ребенка. Слова делились на слоги и, казалось, что это он сам их произносит, обучая Данилу…

А затем неожиданно, эти слова, вызванные подсознанием, стало единым. Зазвучали громче, расщепляя реальность, пробивая наступившую глухоту и темень в глазах.

— Деда, деда! — нарастающий детский голос превратился в пронзительный взрослый мужской крик.

Василий почувствовал, как голова мотнулась, ударилась о стену, затем ещё раз. Ноги коснулись чего-то твердого, и он стал оседать.

Громкий истошный вопль разрубил глухую темноту. Оглушительным эхом забился в кафельных стенах. Вокруг началась суета. Заметались тени, словно решили играть в прядки, освобождая белизну, похожую на рассвет. Звуковое пространство заполнилось шумом дождя и шлепаньем босых ног по лужам.

Василий почувствовал, что лежит на чем-то холодном, прижавшись спиной к стене. Попытался подняться и ощутил под рукой кусок мокрой материи. Сил не было. В глазах появился оранжевый цвет. Рядом — раскинув руки в стороны, лежал заключенный в штанах и расстегнутой куртке. Левая пола облепила грудь, а правая была залихватски откинута в сторону, словно перед тем, как упасть, парень хотел пуститься в пляс, но поскользнулся.

Вода продолжала падать сверху. Теплый дождь, какой стекает по запалённым осенью листьям клёнов, смывая сезонное золото на его далекой родине. А он сидит на остывающей земле, ожидающей листопада, и слушает звуки умирающего лета…

Капли глухо стучали о плотную материю, точно продолжали гулкую дробь недавних тамтамов. Было заметно, как одежда на парне линяла, разбавляя воду почему-то красным цветом. Окрашенный поток устремлялся к водостоку, затекая под Василия. Ласковым теплом омывал его плечо. Следуя вдоль груди и живота.

Василий приподнялся на локтях и посмотрел на лежащего танцора. Увидел знакомое улыбающееся ему лицо с отсутствующими двумя верхними зубами.

— Деда, — улыбнулся Анибал и закрыл глаза. Улыбка осталась на его замершем лице.

— Каннибал! — на четвереньках Василий подполз ближе. Сел рядом. Вытянул ноги, положил голову Анибала себе на колени.

— Ничего-ничего… Смахнул воду с его лица. Но она продолжала накапливаться в глазницах. Тогда он просто накрыл их ладонью:

— Все будет хорошо…

Откинул прилипшую к груди полу оранжевой куртки Анибала. Над темным соском кровоточила выпуклая родинка размером с крупную горошину. Будто кто-то случайно сковырнул. Он тронул. Ощутил что-то твердое и ребристое. Всмотрелся — торчащий кончик карандаша с круглым грифелем в центре, похожим на остановившийся мертвый зрачок глаза. Тот самый…

В дверях душевой парни в черных комбинезонах и касках через прозрачные непробиваемые забрала невозмутимо смотрели на происходящее. Перекрывали выход из душевой. К ним спешили надзиратели. Голые заключенные стояли вдоль стен, уперев черные и смуглые ладони в белый блестящий кафель.

 

Глава 26. Депортация

Обед и ужин Василий пропустил. Лежал на своей койке. Сначала спал, а затем просто смотрел в потолок. Почему он приносит лишь несчастье? Может, дочь была права, отправляя его обратно в Россию? Все неприятности оттуда?

Даже простая симпатия стала роковой для Анибала! Неужели где-то внутри себя он все же провез ту безысходность, которой пропитана вся Россия. Где любое начинание оборачивается страданиями, а реформы рождают презрительные ухмылки и молчаливые протесты. И теперь уже страшно что-то менять. Ведь сам он, совершая что-то, для всех хотел блага… но, получается — приносил только горе.

Быть может, это и есть та бацилла, выведенная многолетней селекцией, взращенная внутри россиян. И надо срочно перекрыть границы, дабы не позволить новой чуме окутать своей заразой весь мир?!

…Следующим утром после завтрака к Василию в камеру зашёл знакомый круглолицый полицейский с усами-стрелочками.

— Вам надо идти со мной, — сказал он по-русски. — Суд по депортации. Повёл Василия через зал и далее по коридору к небольшой двери, около которой уже сидели несколько заключенных. Сам вошёл внутрь и через пару минут появился снова. Уходя, сказал, что Василия вызовут.

Когда из динамика прозвучала фамилия Василия, он открыл дверь и вошёл.

Вместо зала судебных заседаний, в которых он не раз бывал, оказался в небольшой комнате. На столе — один монитор и плоская телефонная трубка традиционного белого цвета. Рядом — полицейский в кресле. Показал на стул перед компьютером. Василий сел.

На экране — пожилой лысый мужчина, очки в роговой оправе, одет в черную мантию. Судя по всему — судья. Справа на экране — полосатый уголок флага. От американского герба на стене, монитор вместил только когтистые лапы орла, которые, казалось, готовы впиться в отливающую серебром лысину служителя Фемиды. Полицейский показал на телефонную трубку, и Василий приложил её к уху.

Он снова услышал непонятную ему арию, голоса в которой звучали то поодиночке, то пытались перебить друг друга.

Женский голос почти без акцента стал говорить о процедуре: на судебном заседании присутствует судья штата Иллинойс, которого он видит на экране, а так же прокурор, адвокат и присяжные в количестве двух человек.

— А где народ-то? — усмехнулся сардонически Василий. После некоторого замешательства голос ответил:

— Все названные лица присутствуют в зале. Видеть их не обязательно. Если желаете к ним обратиться — они ответят. Вы должны видеть и слушать только судью, отвечать на его вопросы. Вы поняли меня?

Василий, вдруг, неуместно подумал, что коричневые лапы орла скорее походят на ветвистые лосиные рога, только перевернутые.

— То, что я вам перевожу, это говорит судья, — неожиданно прозвучал раздраженный голос, — так что следует отвечать на каждый поставленный вопрос.

— Я понял, — отозвался Василий.

Ему было наплевать на этот суд. Да и вообще, было ли это справедливо. Он находился в тюремной комнате, а рассмотрение велось непонятно где. Кто там решал его судьбу, где все эти названные лица? Может, его нагло обманывают? Посадили перед записанной на диск куклой в мантии. Какая-то баба за стенкой, посасывающая мартини через трубочку, указывает, как себя вести!

Казалось, он смотрел один из дешёвых телесериалов, которые так полюбились в последнее время обывателям России. Но у оператора внезапно заело камеру, и он никак не может отвести свой объектив от судьи.

Василий продолжал думать о неприятностях, которые он будто притягивает. О незаконченной выигрышной партии. О чернокожем верзиле, которого посадили в карцер. О последнем свидании с дочкой и внуком, которых больше не увидит.

Контролирующий всё таинственный дух, решивший, что Василий не пригоден для жизни здесь, наконец, подловил его. С помощью людей, облеченных властью, выдворяет из своего рая, существующего только для избранных.

Василий автоматически соглашался со всем, что произносил судья, стуча молотком по невидимой на экране доске. Женский голос старательно без запинок переводил. Пусть всё идет, как идет…

Но когда ему предложили обжаловать решение о депортации в Россию, он словно очнулся и твердо произнес.

— Я не буду обжаловать решение. Прошу быстрее решить вопрос с моей высылкой. Судья переспросил через переводчицу, правильно ли он понял ответ. Василий подтвердил ещё раз. Последний стук судейского молотка подвел итог. С этого времени Василий был уже не в тюрьме.

…Все вокруг представилось ему вокзалом, на который вот-вот прибудет скорый поезд. А затянувшийся отъезд просто связан с техническими проблемами или непогодой.

Сколько прошло дней? Один или два? Неделя? Время потеряло счет и смысл. Минутная и часовая стрелки замерли в его сознании, словно кто-то позабыл завести механическую пружину. Происходящее в этот неучтенный промежуток времени, память не фиксировала. Словно нарушилась связь между считывающим устройством и картой памяти в голове. Лишь когда утром в его камеру зашел круглолицый полицейский с усиками-стрелками и сообщил, что сегодня Василия высылают из страны, часы снова затикали.

Сразу после завтрака он оказался за сеткой в той комнате, куда его водворили, как только привезли в миграционную тюрьму. Казалось, что время пошло вспять. Перед ним снова был стол и принесенная сумка с вещами, из которых Василия интересовал только металлический футляр для визиток. Банковская карта оказалась на месте. Он расписался в документах, получил справку об освобождении и паспорт. Переоделся. Американскую одежду решил не надевать.

Под конвоем двух сотрудников в штатском пошёл на выход. Там ждала полицейская машина и долгая дорога.

В том же сопровождении Василий вошел в аэропорт Чикаго. Наручников на нём не было. Со стороны выглядело так, будто три приятелей просто спешат на свой рейс. Но та забота, которую проявляли стражи порядка, то придерживая Василия за локоть, то положив руку на плечо, невольно вызывали у внимательных пассажиров подозрение. Они сторонились непонятного кортежа, а затем глядели ему вслед, строя свои догадки. В своем измятом, нелепо сидящем костюме Василий ощущал себя неловко. Встречные улыбались ему, как и раньше, только в глазах было легкое сочувствие.

Василий узнал регистрационную стойку, около которой стоял несколько дней назад, держа за руку Данилу, пытаясь вернуть деньги за обратный билет. Чуть ли не тот же чернокожий парень, что и в прошлый раз. Увидев предъявленные полицейскими жетоны, забрал протянутые документы. Быстро просмотрел их и жестом предложил пройти дальше, что-то отметив у себя в компьютере. На прощание кивнул Василию, словно своему старому знакомому. Улыбнулся во весь рот, будто хотел сказать, что расстаются они ненадолго, и он будет ждать его возвращения.

И от этой любезной лжи неожиданно повеяло холодом безразличия. Механический робот, которому всё равно, кто стоит перед ним. Ледяное равнодушие резануло по душе. Словно вот именно сейчас попал Василий в ту хлеборезку, которая безжалостно стала пилить его по живому, разбрызгивая кровь, оставляя незаживающие раны. И кромсала, кромсала, пока его обезображенное тело безжизненно не выпало с лотка прямо в зал отлета на выброс. Теперь он понял! Он всё понял об этой стране…

— Папа! — неожиданно услышал он крик своей дочери. Решил, что это ему показалось. Вместе с полицейскими Василий уже отошёл от стойки но, всё же, обернулся, чтобы убедиться, что это зовут не его.

Там, где минуту назад он проходил вдоль столов к регистрации, стояла Валерия, держа за руку Данилу. Через ее плечо висела зеленая полукруглая сумочка. И алое сердце на её футболке теперь казалось клубничкой заботливо прикрытой распустившимся листиком.

Внук изо всех сил махал рукой, призывая деда вернуться. Василий сделал шаг, но полицейский рукой преградил ему путь, показывая на часы. Стал говорить со своим коллегой.

— Это моя дочь! — возмущённо воскликнул Василий, — Мой внук! Дайте мне попрощаться с ними! Вы что, не понимаете? Ведь я улетаю отсюда навсегда! Я никогда их больше не увижу!

Валерия что-то кричала полицейским по-английски и размахивала листками, зажатыми в руке. Обменявшись фразами, полисмены вернулись вместе с Василием обратно. Валерия передала им какие-то бумаги, а сама кинулась на шею отцу.

— Прости меня папа, прости, — шептала она, — береги его! Я тебя очень прошу, береги!

Василий обнимал свою дочь, не понимая, кого ещё он должен беречь. Но не переспрашивал, стиснув зубы. Боясь, что любое его слово разомкнет сжатые челюсти, выпустив на свободу последние силы, которыми он еле сдерживает слезы. Василий удивленно с нежностью смотрел на внука, который стоял рядом и держал его за вторую руку, прижимая к своей щеке.

— Вот! — дочь на мгновенье отстранилась и, порывшись в сумочке, вынула заполненные бланки. — Николь передала результаты анализов. Это не рак, понимаешь! Ты будешь жить, ты будешь жить долго! Понимаешь? Береги его!

Беречь здоровье?! Василий не знал, что сказать. Он взял протянутые бланки. Иностранные буквы, как потайные символы, были ему не подвластны.

— Здесь на английском. Переведешь в России.

— Спасибо, милая, — выдавил он из себя, — прости меня! Я только неприятности приношу вам всем. Но теперь у вас будет все хорошо. Мы, как раньше, будем общаться по компьютеру.

— Деда, айщё! — Данила потянулся ручонками вверх. Василий наклонился и, посадив его на согнутое предплечье, выпрямился. Внук обнял деда за шею, прижался головой к виску. Полицейские просмотрели листы, которые сунула им Валерия.

— О'Кэй! О'Кэй! Передали их парню за регистрационной стойкой. Тот стал неторопливо их читать. Затем вернул, всё так же услужливо улыбаясь, сделал пометку в компьютере.

Полицейский вложил документы в руку Василия, держащую внука, и махнул, показывая, что пора идти.

Василий стоял посреди зала со спортивной сумкой через плечо, с зажатыми в руках документами, обнимая внука. И ему казалось, что больше ничего в этой жизни не надо, только бы это длилось долго-долго… Эх… Коснулся губами прохладной щеки Данилы и хотел опустить его на пол. Но в этот момент дочка обняла их обоих.

— Нет-нет, папа! Он летит с тобой! Береги его! — Слезы хлынули из её глаз, — Он очень хочет быть с тобой! Мы так решили.

— Деда нет, айщё! — внук радостно обнимал голову деда, прижимаясь своей румяной, словно оладышек, щекой к взъерошенной седине. — Тока динь!

Валерия хотела сказать что-то еще, но не смогла. Тело ее содрогнулось. Замолчав, словно заперев душившие эмоции, достала из сумки серого ушастого мишку. Передала сыну. Данила прижал его к груди.

Полицейский уже тянул Василия за рукав. Наклонившись, он ещё раз поцеловал свою дочь, ощутив что-то знакомое и родное в запахе её волос, вспомнилось черное небо и звёздочки на небосклоне, две беленькие луны…

— Николь спасибо… — брякнул он и осекся. В душе творилось что-то невообразимое. Внук с ним — счастливый сон. Нет — явь. Явь! И впереди — долгая жизнь. Потому что Данила — это и есть его панацея от всех болезней. Онемев от счастья, с глупой растерянной улыбкой, Василий крутился с Данилой на руках во все стороны, стараясь убедиться, что никто не препятствует их соединению.

Прошли в накопитель. Теперь уже вчетвером. Остановились посередине. Полицейские что-то обсуждали между собой.

Внук, улыбаясь, заглядывал в слезящиеся глаза деда, ласково теребил его нос.

— Привет, дед! — прозвучал рядом знакомый голос. — Вижу, возвращаешься с добычей?!

Перед ними стоял Максим, все такой же улыбающийся и загорелый, со смешной узкой бородкой. Прямоугольная сумка висела через плечо.

— Да уж, как видишь, — обрадовался ему Василий, которого переполняла радость. Её было так много, что он был готов поделиться со всеми. Не мог устоять на месте, стараясь развернуть внука, показывая свое сокровище. — Во, гляди, какой русский богатырь!

— Тырь! — смешно поддакнул внук. Общий смех.

— Да уж русский, так русский! — усмехнулся Максим.

— А ты что ж, не нашёл себе невесту, зря язык учил?

— Ой, дед! Не наши здесь девки! Не про нас! Душевности русской не хватает, не могут они объять нашу широту!

— А брат?

— Решил пока задержаться, в казино поиграть… Может, что ещё получиться… А если честно — по дороге в Лас-Вегас мы встретили старого индейца, древнего совсем! Слово за слово… Он и сказал, что если мы сюда приехали, то значит, ищем помощи или защиты, иначе, зачем уходить из своей деревни, где живёт твоя семья и тебя любят! — Максим весело засмеялся, добавив: — А мне и дома было хорошо!

— И мы домой! Да, Данила? Россия — наш дом!

— Дом! — подтвердил внук.

Василий прижал к себе его белокурую головку, поцеловал в нос.

— Петрооовиччч!!! — неожиданно раздался знакомый окрик. Василий узнал голос Тета. Стал искать его глазами. Последнее «прости» от зятя?..

Там, где только что он разговаривал с дочерью — Тет и незнакомый очередной «баскетбольный» негр в спортивной майке, поигрывающий мышцами, нетерпеливо переминается с ноги на ногу. В лапищах — зеленая сумочка Валерии. Перевернул её, вытряхнул на столешницу содержимое. Дочь… где дочь?

Прислонилась задом к стойке. Стоит спиной. Закрывает уши руками. Не хочет ничего слышать.

— Петровиччч! Верни деньги! — снова закричал Тет озлобленно. Василий понял, что тот был пьян в стельку.

— Какие деньги? — Василий сделал шаг к стойке, но полицейские остановили его, взяв за локти.

— Она украла у нас деньги и передала тебе! Мы всё знаем, старый козел! Верни деньги! Она тебе их передала! Василий оторопел, с ожиданием смотрел на свою дочь. Но та не поворачивалась.

— Зачем тебе столько денег? — распалялся зять. — Ты же сдохнешь! Я читал твою справку из России! Ты всё равно скоро сдохнешь! Зачем ты забрал моего ребенка? Хочешь увести в свою обоссаную страну? Ха! Вы мочитесь на свою Родину и показываете всем пример. Устроили у себя мировой клозет!

— Сам ты козел драный! — неожиданно взъерепенился Максим. — Без роду, без племени! Говно будешь здесь жрать с голодухи, понял! А мы… мы на Россию не мочимся! Мы её метим — чтобы… вернуться!

Тет бессильно расхохотался, вскинул безымянный палец. Валерия, не отнимая ладоней от ушей, качала головой, словно не соглашаясь.

Черный «баскетболист» вдруг схватил её за волосы, развернул лицом к Василию — на, смотри! Подбородок дочери задрался вверх.

— Знаешь, что мы с ней сделаем?! — истерично закричал Тет.

— Деда! Деда, нет! — заплакал сидевший на руках Данила. Он всё видел.

— Они же её убьют! — крикнул Василий полицейским и попытался вырваться из их крепких захватов.

Максим, увидев, что двое парней пытаются удержать деда, кинулся к нему на помощь.

Крики Данилы и суета привлекли внимание людей. Они стали оборачиваться, шарахаться в стороны.

— Это полицейские, — кричал Василий Максиму, который уже повалил одного из копов. — Скажи им, что мою дочь убивают!

Максим отпустил противника и стал быстро говорить ему на английском. Помогая подняться и показывая на Валерию, таща его за рукав к регистрационной стойке. Тот отряхивал джинсы, показывал второму в сторону выхода.

Василий снова посмотрел на дочь. Она осталась одна, наклонилась над своей выпотрошенной сумочкой. Облегченный выдох освободил его легкие от беспокойства и напряжения — Тет с «баскетболистом» исчезли.

Валерия улыбалась, опираясь о стойку. Казалось, хотела помахать рукой. Но никак не могла приподнять ее, словно подраненную, возвращала на место. Из уголка рта выскочила красная слюнка и скользнула вниз к подбородку.

— Сволочи! — закричал Василий. — Сволочи! Они убили её! Он поставил внука на пол и рванулся к дочери. Бумаги, словно белые птицы, выпорхнули из рук и полетели в стороны.

Оставшийся полицейский преградил ему путь, сбил с ног. И они кубарем покатились по мраморному полу.

— Деда, нет! Деда, нет! — зашёлся в истерике Данила. Он сел на пол, судорожно прижав к себе серого медвежонка. Максим и первый полицейский подбежали к Валерии, которая постепенно сползала на пол, цепляясь ногтями за регистрационную стойку. Максим обхватил ее сзади, пытаясь не дать упасть.

Полицейский включил громкую связь на стойке регистрации. Стал быстро что-то объявлять. Мгновенно появились его коллеги. Снаружи завыли сирены машин, включив проблесковые огни, видимые через прозрачные окна. Ринулись по эстакаде вниз.

Подоспевшие стражи порядка подняли Василия, стянули ему запястья пластиковым браслетом. Собрали лежащие на полу листы в его спортивную сумку. Повели на посадку. Один нес сумку Василия, другой вёл рыдающего Данилу. Счастливо долететь!.. Самолет набрал высоту. Прощай, Америка, о-о-о…

Все мысли Василия были о дочери. Теперь он понял, как смерть, которую он в зачатке привез из России, медленно, но упорно через него подбиралась к Валерии.

Даниил перестал плакать. Он так и не смог до конца разобраться в случившемся. Почему его папа у дедушки просил вернуть деньги, которые взяла мама. И почему высокий негр высыпал всё из маминой сумки, а дед стал бороться со своими товарищами, которые сначала хотели лететь с ним, а потом передумали… Даниле очень хотелось, чтобы дедушка улыбнулся. Он осторожно просунул руку в серого мишку, как его учила мама, и нашел пальчиками отверстия в руках и голове куклы. Вскинул её вверх:

— Деда! Деда, айщё!

Василий вздрогнул. Но увидев радостное лицо внука, заулыбался в ответ. Данила тянул руку прямо к его лицу. И — на колени из-под мантии куклы упали две пачки стодолларовых купюр.

Василий взял их в руки. Они были теплые, нагретые телом внука, но лицемерно желали казаться кусочками американского тепла.

«Как, однако, много зла могут принести несколько сот грамм теплых денег…» — подумал Василий.

Обнял Данилу, прижал к себе, поцеловал в белую макушку. Закрыв глаза, ощутил запах маленькой дочки, как будто он снова вернулся в то время. Ему показалось, что всё начинается сначала и от него снова многое зависит.

Данила угомонился. Усталость дала о себе знать. У окна было свободное место. Василий, подняв подлокотники, уложил внука вдоль пустых сидений. Укрыл легким пледом, положив себе на колени его светлую головку. С нежностью подумал о незнакомом пассажире из России, который заплатил за этот обратный перелёт, но решил попытать счастья в Америке, остаться жить в этом чужом раю. Или умереть…

 

Эпилог

— Деда, деда! Иди! — Данила прибежал из кухни в комнату, где Василий, удобно расположившись в кресле, рассматривал недавно купленную новую азбуку с красочными картинками.

— Что?! Что?! — всполошился он, выронив книгу.

— Деда, иди сюда! — внук схватил его за руку, потащил на кухню, — Иди айщё!

Стоявший на холодильнике монитор ожил. Ещё не показывал, но уже говорил.

— Дед, отзовись! — смутно знакомый голос с шутливой интонацией. — Если дома, выходи в эфир! Жив, курилка?

Василий нажал клавишу. Экран заполнила физиономия в красных и белых пятнах с росчерком капитанской бородки. Затем уменьшилась и стала реальной.

Так это ж Максим!

— Максим, ты? — возрадовался Василий, — А мы волновались, успел ли на самолет? Как ты нас нашёл?

— Еще успею! — ответил недавний попутчик. — Мы вместе вас нашли!

Экран задрожал и поплыл в сторону, слегка, качаясь. Возникло белое пятно, а затем выделилась постель. На ней две головы, приникшие друг к другу. Скуластая черноволосая женщина и Максим.

— Мама! — воскликнул Данила, подойдя вплотную и тыкая пальцем в экран: — Деда, мама айщё! Деда, иди! Мама!

Василий не верил глазам. Наклонился к монитору, словно хотел проникнуть в него. Молча сопел. Рука потянулась к изображению, пальцы коснулись лица Валерии.

— Нас уже почти выписали из больницы, — улыбался Максим, — так что идем на поправку! Прилетим вдвоем!

Не в силах стоять, Василий опустился на кухонную табуретку. Из глаз дочери текли слезы. А губы беззвучно шептали:

— Я вас люблю! Бог есть.

Чикаго — Луга

Июнь — декабрь 2012 года