Тоннель лондонского метро, возле станции Хай-стрит Кенсингтон
Сара бежит изо всех сил. Бежит и не думает о его смерти.
Еще одной смерти.
Смерти Яго.
Был ли он там? Точно ли он погиб? Да. Да, наверняка.
Да.
Если он и выжил, сейчас солдаты уже точно его прикончили.
Еще одна смерть.
Она бежит. Видит развилку в путях, поворачивает на юг, – по словам Яго, это сервисный тоннель.
Яго, которого больше нет.
Яго, которого она любит.
Которого она любила.
Теперь в прошедшем времени. Так же было и с Кристофером. Сара бежит, шлепая по лужам. Ленты из стали отражают слабый свет ее фонарика. Она бежит. Необходимые детали всплывают в голове, будто произнесенные голосом Яго. Она не обращала на них внимания, когда он озвучивал свой план в комнате отеля, но тренированный мозг автоматически зафиксировал все.
Там будет дверь. Это спуск в коллектор. Мы спустимся вниз, в цистерну. Будем двигаться, пока не доберемся до лестницы с надписью «Норланд Трансфер и Электричество». Поднимемся и окажемся снаружи. Угоним машину. Сара, ты слушаешь?
Да.
Хорошо. Угоним машину и поедем на север, стараясь держаться подальше от шоссе. Встретимся с Ренцо на старом полевом аэродроме.
Королевские ВВС, Фолкингем, Линкольншир. Повтори.
Королевские ВВС, Фолкингем, Линкольншир.
– Королевские ВВС, Фолкингем, Линкольншир, – произносит она вслух, добравшись до спуска в коллектор. Дверь заперта на висячий замок. Она сбивает его из FN F2000, звон далеко разносится по тоннелям. Это, конечно, ее выдаст. Они придут. До сих пор она не видела и не слышала их, но она знает. Сара протискивается в дверь на юго-восток, спускается по металлической лестнице и оказывается по щиколотку в воде, в проходе с низким потолком. Со всей возможной скоростью она спешит на северо-восток к цистерне. Там приходится угадывать, и она выбирает тоннель с пометкой E15OUTFLOW в надежде, что «Е» – это сокращение от английского East и означает «Восток». Перед тем как углубиться в сток, она отрывает полосу ткани от футболки и привязывает к торчащей детали на стене тоннеля W46INFLOW. Может быть, это заставит преследователей разделиться и пустит некоторых из них по ложному следу. Когда она покидает цистерну, откудато сверху доносится отголосок взрыва. С потолка сыплется пыль, следом падает несколько кусков цемента.
Что там случилось? У нее нет времени выяснять.
Нужно продолжать двигаться. Может, это Яго? Нет. Не может. Сейчас слишком опасно позволять себе надеяться. Надежда может замедлить ее движение, заставить проиграть, лишить жизни.
Ключ Земли!
Она хлопает себя по карману – он все еще здесь. Хвала богам, он все еще здесь.
Вода вливается в тоннель на уровне груди и плеч через боковые водосбросы, но Сара продолжает петлять по извилистой трубе и оказывается в круглой комнате в километре от входа. Видит металлические перекладины – лестницу вверх. На бетонной стене можно различить слова «НРЛНД ТРНСФ И ЭЛЕКТР», выведенные по бетону красной краской поверх большой цифры 7. Сара закидывает винтовку за плечо и закрывает уши сложенными ковшиком ладонями, прислушиваясь, перед тем как начать подъем. Из прохода, по которому она пришла, доносится плеск воды. Кто-то идет.
«Яго?» – снова думает она.
Или команда экзекуторов? Скольких она успеет убить, прежде чем ее вырубят? Хочет ли она этого? Короткой мести, после которой только смерть?
Или это все-таки Яго?
Нет. Невозможно. Нельзя надеяться. Надежда убивает. Надежда – это смерть.
Вперед.
Она идет вперед.
И вверх, вверх, вверх.
Наклонив голову, упираясь плечом, она толкает крышку лаза – руки на стенках трубы, ноги на одной из верхних ступенек. Она толкает бедрами и коленями и приподнимает железный диск, подцепляет пальцами его края – осторожно, очень осторожно – и отодвигает его в сторону. Край со скрежетом задевает пол. Сара пробирается в маленькую темную комнату. Холодно, влажно. Прислушивается, нет ли позади шагов, но ничего не слышит. Возможно, ей послышалось. Наверняка. Послышалось. Так бывает, если надеяться. Она опускается на корточки и аккуратно задвигает за собой крышку лаза. Оглядывается. Рабочая скамейка, набор инструментов, бумажная карта коллектора на стене. Рядом два крючка с холщовыми комбинезонами, шлемы-каски.
Дверь.
Сара прячет винтовку за тремя лопатами и снимает с крюка один из комбинезонов. Он будет велик, но это неважно. Натягивает его поверх своей одежды, закручивает волосы в пучок, используя вместо шпильки карандаш со стола.
Закатывает штанины. Вдох. Поворачивается к двери. Вдох.
И понимает, что плачет.
Дотрагивается до щек, глаз.
Она плачет уже давно, но не может вспомнить, с какого момента.
Бьет себя по щекам.
Еще раз.
– Соберись, Сара. Соберись.
Еще раз.
– Королевские ВВС, Фолкингем, Линкольншир. Королевские ВВС, Фолкингем. Угнать машину, ехать на север, найти карту, – пользоваться смартфоном, да и телефоном, сейчас нельзя, – и встретиться с Ренцо. Покинуть Англию. Королевские ВВС, Фолкингем, Линкольншир.
Она смахивает слезы, с силой выдыхает воздух, дергает дверь. Не заперто. Распахивает ее и выглядывает наружу. Там никого нет: ни солдат, ни антитеррористических бригад, ни БТР, ни спецслужб.
Она делает шаг.
Глубокий вдох.
По тихой жилой улице, обнаружившийся за дверью, Сара идет быстро, но не слишком. Проходит два квартала, так никого и не встретив. С одной стороны вдоль улицы тянутся посаженные через равные интервалы платаны, серая кора их изрезана трещинами, напоминающими очертания стран или озер. Над головой щебечут птицы. Она слышит, как где-то ревет сирена, из открытого окна доносится голос диктора, зачитывающего новости канала «Би-би-си». Сара сворачивает за угол. Проходит еще квартал, встречает женщину, которая тащит за собой на поводке пушистого рыжего шпица, вывесившего язык между темных десен. Хозяйка подбадривает собаку:
– Идем, Грейси. Идем.
На Сару она даже не смотрит.
Через четыре квартала Сара начинает проверять дверцы всех попадающихся по дороге машин.
Шестая открыта.
«Фиат Панда», банальный и неприметный двухдверный хэтчбэк со вмятиной на капоте. Идеальная машина для побега. Сара забирается внутрь и через 18 секунд уже заводит двигатель. Не так быстро, как Яго заводил машины без ключа зажигания в Китае, но все же неплохо.
Яго.
Яго, которого больше нет.
Или есть?
Может, это были его шаги?
Нет, невозможно. Он не мог двигаться так же быстро, как она.
Он мертв.
А что, если нет?
Сара трясет головой. Если продолжать в том же духе, она тоже станет делать все слишком медленно, а это означает смерть.
Почему она так поступает? Почему не пошла искать его тело?
Она так быстро отказалась от него.
Слишком быстро.
Она отказывалась от множества идей и людей и делала это слишком быстро. Тейт, Рина, родные отец и мать, Кристофер, Яго.
Ее собственное «я». Та Сара, которую она знала. Сара, которую она любила.
Все ради Последней Игры.
Что же с ней творится? С ее сердцем?
Заткнись. Соберись. Не надейся. Шевелись.
Она тянется через салон, открывает бардачок. Достает оттуда мятую бейсболку и дешевые солнечные очки. Натягивает кепку, прячет под нее волосы. Надевает солнечные очки, но тут же снимает: небо затянуто белыми облаками, и очки пока не понадобятся.
Выжимая сцепление, Сара ловит собственное отражение в зеркале заднего вида.
Она все еще плачет.
Не сдавайся. Езжай. Не сдавайся.
Она отводит взгляд от убитой горем девушки, отражающейся в зеркале, выруливает с тесной парковки и уезжает. Просто едет. Через два часа и 23 минуты, превышая разрешенную скорость на 5 миль, она минует Борн (Линкольншир) по А15.
Почти на месте.
Ее машина обгоняет едущего параллельно по узкой проселочной дороге пожилого велосипедиста. На нем твидовый спортивный жакет и резиновые сапоги, в корзинке зонт, на голове зеленая шапочка, как у газетчика.
Небо все еще серое, но дождя так и не было.
Сара сжимает руль обеими руками, так, что побелели костяшки пальцев. Почти на месте.
Королевские ВВС, Фолкингем.
Всю дорогу она то и дело принималась плакать. И все время у нее было такое чувство, будто кто-то один ведет машину, а кто-то другой в это время плачет. И кто из них Сара Алопай: та, что всхлипывает за рулем, или та, что с холодной головой оставляет позади череду смертей? Эти две Сары недолюбливают, даже презирают друг друга.
У нее хватило ума понять, что с ней что-то случилось.
Что-то идет не так. Возможно, что-то важное, – и это тревожит. Не ударялась ли она головой во время боя с коммандос? Нет. Голова не болит. Может, это творится с ней уже давно, с тех пор, как погиб Кристофер, с тех пор, как она получила Ключ Земли? Отчасти, но сейчас стало хуже.
Сара говорит себе, что просто Играет. Вот и все. Внутри у нее пустота, она просто Играет, только теперь рядом нет Яго, чтобы ей помочь.
И все-таки что-то не так. Грудь сжимают невидимые тиски, в горле пересохло и першит, болит челюсть.
Она съезжает на обочину, выключает двигатель и снова смотрит в зеркало.
Оказывается, она кричит.
Изо всех сил.
Она подносит руки к лицу, начинает его царапать, царапать, царапать. Засовывает кулак в раскрытый рот.
Крик прекращается.
СОБЕРИСЬ.
Она кладет руки на бедра и глубоко дышит. Сердце колотится так, будто она долго бежала, 127 ударов в минуту – слишком быстро, чересчур быстро. За следующие две минуты и 17 секунд Сара снижает пульс до 116, 107, 98, 91, 84.
Когда частота падает ниже 78, Сара перебирает все известные приемы сосредоточения.
– Хорошо, – шепчет она, – Яго мертв, и я осталась одна. Но у меня есть Ключ Земли, и я могу победить. Ренцо заберет меня отсюда, а если не захочет, я его заставлю. Я могу победить.
Даже если я запустила Событие, я все равно могу победить. Я поеду домой, увижусь с семьей, расскажу родителям Кристофера, что он погиб, и продолжу Игру. Я могу победить.
Я могу победить. Я могу победить.
Она думает о Кристофере. Не о том, каким видела его в последний раз: только нижнюю часть его тела, оставшуюся на зеленой траве Стоунхенджа. Нет, она вспоминает его сразу после тренировки по футболу, когда они еще жили в Омахе. Вот он стоит в футболке без рукавов. Кожа блестит от пота, золотистые волоски на руках светятся в лучах послеполуденного солнца. Кристофер улыбается, идет к Саре.
Она улыбается в ответ.
– Я смогу победить. Что мне еще остается?
Она прислушивается к стуку сердца: 59 ударов в минуту. Хорошо. Она включает зажигание, выжимает сцепление и едет дальше.
Шесть минут спустя она съезжает с А15, поворачивает на безымянную выщербленную дорогу, идущую сквозь поля. Пшеница, люцерна, ячмень, картофель – его особенно много. Она узнает все растения с первого взгляда. В конце концов, она же кахокийка и провела на американских Высоких равнинах больше времени, чем все остальные Игроки, вместе взятые. Через милю дорога заканчивается, упираясь в край поля, заросшего ковром ярко-зеленого клевера. Сара загоняет машину под полог плакучей ивы, пряча ее от любопытных глаз.
Стягивает комбинезон и снова ощупывает карман: на месте ли Ключ Земли? Это входит в привычку. Вынимает магазин из керамопластикового пистолета, проверяет его. Возвращает магазин на место, ставит пистолет на предохранитель, засовывает за пояс. Распускает пучок на затылке и собирает волосы в хвост. Свежий воздух пьянит. Пахнет землей, водой и торфом. Жимолостью. К этому примешивается едва заметный запах навоза.
Хорошо на природе, в деревне.
Это успокаивает.
Сара идет через поле клевера; высокая, до лодыжек, трава бьет по штанинам. Старый аэродром должен быть где-то рядом.
«Его невозможно не заметить», – говорил Яго.
Спустя пятьдесят шагов она понимает, как он был прав.
Впереди виднеется старый военный грузовик, проржавевший насквозь, с облупленной краской и загадочно темнеющей кабиной. За годы под открытым небом он окрасился в зеленый, серый и коричневый. Земля уже почти забрала его, так что он отлично замаскирован. Скоро земля – только выжженная, радиоактивная, токсичная – поглотит все.
Чем ближе Сара подходит к остову грузовика, тем больше призраков машин смотрит на нее из высокой травы: мотоциклы, амфибии, вроде тех, что использовались в «День Д», прицепы, тракторы. Крылья самолетов эпохи Второй мировой, хвостовые секции, гигантские шины, отслужившие свое куски металла всевозможных форм и размеров. Луг заканчивается. Откуда ни возьмись на месте клевера появляется бетон – он лежит прямо посреди поля, потрескавшийся и напоминающий лоскутное одеяло, уступивший ветру, грязи, дождю и травам в неравной борьбе.
«Жизнь – удивительная штука, – думает Сара. – Она продолжается.
Что бы ни случилось, жизнь найдет выход.
И я найду».
Сара перепрыгивает через капот заброшенного трактора. Теперь она стоит на жесткой резине гудронового покрытия, тянущегося налево и направо. Все машины, как оказалось, собраны по краю поля. Полоса не очень длинная: северная часть почти полностью заросла травой, но все же несколько тысяч футов наберется, достаточно для турбовинтового или даже маленького реактивного самолета. Она озирается в поисках Ренцо или самолета, который еще способен подняться в небо, но ничего не видит.
«Но он должен быть здесь, – думает она. – Должен». Она проходит к середине взлетно-посадочной полосы и опускается на колени. Ощупывает землю. Отыскать черные следы шин, ведущие в обоих направлениях, оказывается несложно. Здесь все-таки есть самолет. Судя по отметинам на покрытии, он приземлился не больше 12 часов назад. Сара вытаскивает из-за пояса пистолет, снимает его с предохранителя и идет на север, стараясь держаться поближе к пустым машинам справа.
Легкий ветерок прокатывается по полю, деревья перешептываются между собой, а Сара краем глаза замечает какое-то движение. Брезент, хлопающий под ветром за остовом большого грузовика, лежащего поперек северного конца полосы.
Новый брезент с современным камуфляжным рисунком.
– Ренцо! – зовет Сара.
Ответа нет. Только звуки природы.
– Выходи! Я знаю, что ты здесь!
Ничего.
– У меня было тяжелое утро, – произносит она негромко, продолжая двигаться на север с пистолетом наизготовку. – У меня тоже. – Голос раздается гораздо ближе, чем она ожидала.
Сара разворачивается на звук, но никого не видит. Только еще один прогнивший грузовик в сетке травы и винограда и линию деревьев за ним.
– Где ты?
– Здесь, – отвечает Ренцо откуда-то справа, хотя это невозможно, потому что справа – только полоса, пустое открытое пространство. – Что, не видишь меня?
– Нет. – Сара вспоминает, что Ренцо когда-то был Игроком. – Покажись.
– Где Яго?
– Он…
– Только не говори, что он не смог сюда добраться. Скажешь – и у нас будут большие проблемы.
– Он не смог сюда добраться.
– Я могу убить тебя, puta, – сообщает он, теперь откуда-то сзади.
Сара оборачивается, но никого не видит.
Чревовещатель.
Позади раздается треск, и наконец-то она видит Ренцо: тот стоит всего в десяти футах от нее возле ржавого грузовика, держа в руках старомодный обрез с пистолетной рукоятью. Со дня их расставания в Ираке он не изменился: коренастый, крепкий, самоуверенный, разве что пропали веселые искорки в глазах. Сейчас его интересует только дело. Румяные щеки.
Большие карие глаза косят.
Сара начинает поднимать свой пистолет – тот самый, который Ренцо передал его в Мосуле… тот, которым она убила Кристофера. Но Ренцо вскидывает свой обрез и кричит:
– Даже не думай!
Ее руки застывают. Пистолет все еще направлен на Ренцо. Даже не глядя на дуло, она знает, что, если никто из них не пошевелится, она может разве что отстрелить ему правую ступню.
А он разнесет ей грудь – так что у него есть преимущество.
И самолет.
– Если ты направишь его на меня, – говорит Ренцо, его голос спокоен и серьезен, – я буду стрелять. Хватит разговоров.
Мы оба погибнем, и на этом все закончится.
– Хорошо. – Она не поднимает пистолет.
– Ужасно выглядишь.
Сара знает, что это правда.
– Я уже говорила, что у меня выдалось тяжелое утро? – Где Яго, кахокийка? И не надо мне врать, что он не смог добраться сюда.
– Но он не смог. Если тебе от этого легче, меня это тоже расстроило.
– Не легче. Расскажи, что случилось.
И она рассказывает. Упоминает даже взрыв, который слышала из цистерны, но не тихие шаги в коллекторе. Она не уверена, что они не были плодом воображения. Ренцо ни в коем случае не должен понять, что она находится на грани сумасшествия. Вот почему о криках в машине и о своих слезах она тоже не говорит ни слова. Как и о том, что с трудом сдерживается, чтобы не поднять пистолет и не положить всему этому конец. – Поезд прошел, но ты не проверила, осталось ли там тело? – спрашивает Ренцо, когда рассказ окончен.
– Его там не было, Ренцо. Я смотрела. Видела кусок его футболки. Наверное, его вжало в первый вагон. А за мной гналось тридцать человек. Тридцать убийц.
– Ты тоже убийца.
– Да.
– Но ты не убивала Яго?
– Что? Нет!
Ее внутренности сжимает спазм. Левый глаз начинает дергаться. Что, если это она убила его? Ведь Кристофер погиб от ее руки. По ее воле. Вдруг она каким-то образом причастна и к смерти Яго?
Нет. Она бы не смогла.
Пистолет в ее руке дрожит. По полю снова пролетает порыв ветра. Она проиграет. Она проиграет. Она снова проиграет.
– Что такое, кахокийка? Чего ты боишься?
– Ничего. Я уже говорила тебе, что расстроена. Я люблю Яго. Любила Яго. Он был… он единственный, кто был на меня похож. Кто знал обо мне всё.
– Любовь. – Ренцо шумно втягивает воздух сквозь зубы. – Я его предупреждал.
– Вряд ли он слушал.
– Не слушал. И поэтому умер. Во всяком случае, ты так говоришь.
– Он умер, – подтверждает она тихо.
Наблюдает, как крутятся у него в мозгу шестеренки.
– Ладно. Ты добралась сюда и хочешь, чтобы я тебя увез, так?
– Я на это очень рассчитываю. В Англии сейчас жарковато.
Мне нужно домой. Встретится со своей Линией. – А что потом? Помашешь мне ручкой, как только мы приземлимся? Удачи до самого конца и все такое?
– У меня нет ничего такого, чего бы не было у тебя, Ренцо. Но я могу заплатить, если речь об этом.
– Не оскорбляй меня. Я хочу жить. Хочу, чтобы моя Линия уцелела – так же как и ты. Хочу, чтобы мой Игрок победил. – Сожалею, – отвечает она, стараясь скрыть растущий в груди страх.
«А ведь он верно спросил, чего Я боюсь».
– Ключ Земли у тебя?
– Да.
– Тогда поговорим начистоту. Пока мы тут беседуем, тебя, скорее всего, включают во все международные списки преступников: ФБР, МИ-6, Моссад, ЦРУ, Интерпол. И ты собираешься тащить Ключ Земли домой? Ты спятила, кахокийка! Они нашли тебя в Лондоне. Почему ты думаешь, что в Америке тебя не найдут?
– Мне нужно вернуться, Ренцо. Потом я продолжу Играть, но сначала – домой.
– Сентиментальный бред.
– Что?
Он снова размышляет.
– Слушай внимательно. Иди к черту. Я тебя никуда не повезу.
По мне, так ты убила Яго, убрала с дороги конкурента. Хотя я уверен, что он жив, возможно, в плену, и ему нужна моя помощь. А ты отобрала у него Ключ Земли.
Она даже не знает, что ответить. Больше всего на свете Саре хочется, чтобы на ее месте – на месте Игрока, получившего первый Ключ и запустившего Событие, – был кто-то другой. Она хочет этого даже больше, чем воскрешения Кристофера.
– Я говорю правду, Ренцо, – произносит она спустя восемь секунд, – и клянусь в этом честью моей Линии и всех ее Игроков, всех моих предков. Клянусь всей нашей историей до начала истории. Я не отбирала у него Ключ. Он сейчас у меня, я носила… ношу его, но мы его делили.
Ренцо подступает на полшага, как будто плохо слышит.
– Вы его делили.
Это не вопрос. Утверждение.
– Да.
– Зачем вам это понадобилось? И как это возможно? – Мы Играли вместе. Хотели вместе найти остальные Ключи и попытаться…
Ренцо настолько потрясен словами Сары, что даже ослабляет хватку на рукояти обреза.
– Ты хочешь сказать, что вы решили победить… вместе?
– Да, – кивает Сара.
– Me cago en tu puta madre! – выкрикивает Ренцо. Для него это уже чересчур. Еще полшага вперед, еще на два дюйма ниже ствол обреза…
Он теряет концентрацию всего на полсекунды, но ей больше и не нужно. Движение Сары похоже на пируэт танцовщицы. Ренцо вскидывает обрез и стреляет. Громкий хлопок, облачко голубого дыма, свист и звон пуль, отскочивших от металлического хлама на противоположном конце старой посадочной полосы.
Он промахнулся.
Прицелиться и выстрелить снова Ренцо не успевает:
Сара оказывается рядом с ним. Удар левым локтем под лопатку отзывается громким треском. Пошатнувшись, Ренцо выпускает рукоятку обреза. Еще один разворот, и Сара уже позади него: вжимает дуло пистолета ему в нижний отдел спины и чувствует, как напрягаются связки.
Ренцо стонет. Он пытается отступить, но Сара быстрее. Она выбрасывает вперед левую ногу и выбивает его из равновесия, продолжая подталкивать пистолетом в спину.
Пытаясь смягчить падение, Ренцо выставляет руки вперед. В правой все еще зажат обрез, и рука врезается в землю костяшками пальцев. Дуло оружия теперь смотрит куда-то вбок, а лицо мужчины замирает в паре дюймов от бетона.
Он пытается оттолкнуться от земли, чтобы подняться, но Сара снова его опережает. Девушка перекидывает через поверженного противника ногу, садится на него сверху и свободной рукой впечатывает его лицо в бетон. Слышен хруст сломанного в двух местах носа, кровь льется рекой, носовые кости входят между лобными отростками. Из глаз Ренцо катятся слезы.
Сара разворачивается, ногой бьет по его руке, ломая ему мизинец и заставляя выпустить обрез. Тот отлетает в сторону на 11 футов.
Ренцо снова пытается встать, игнорируя пронзающую тело боль. Если он не сможет закрыться от ее ударов, то проиграет. Дуло пистолета вжимается ему в спину уже не так сильно, Сара перераспределяет вес, и он чувствует это спиной.
Перевернуться и схватить ее в охапку. Пусть он и уступает в скорости, но они оба знают, кто сильней. Нужно только поймать девчонку.
Он резко переворачивается, и Сара падает в сторону.
Ренцо выбрасывает руки вперед, но Сара ускользает, перебирая ногами по бетону в странном танце. Захват – ему кажется, что пальцы сейчас сожмутся на ее футболке, но в кулаке ничего нет. Перед глазами мелькает пистолет. Он тянет левую руку, видит ее лицо, яростное и сосредоточенное.
Сара перекидывает левую ногу через его грудь, и в ту же секунду что-то тяжелое бьет его по затылку. Она заводит руки ему за спину, тянет вниз – и Ренцо обнаруживает, что тело его теперь скручено в некое подобие цифры четыре. Правая рука беспомощно прижата к земле, левая заведена за ухо, фиксируя шею и грудь. Глаза слезятся все сильнее. Сара теперь внизу: лопатки и голова упираются в землю, таз приподнят, все силы сосредоточены на одной цели: удерживать и сжимать. Ренцо пытается выскользнуть из захвата, дергает ногами, чтобы сбросить ее, но все напрасно. Она давит, давит, давит.
– Необязательно заканчивать все именно так, Ренцо, – произносит она, и в голосе не слышно даже отголоска напряжения.
Она ведь Игрок.
А Ренцо – нет. Больше нет. Сейчас это абсолютно очевидно им обоим.
«Нет, обязательно! – хочет выкрикнуть Ренцо. – Ты сломала мне нос и руку и, возможно, убила моего Игрока. Теперь все должно кончиться именно так». Но вместо этого он выдыхает:
– Небзт. Сломанос. Так.
Она давит, давит, давит. Ренцо чувствует, как гаснет его сознание.
– Я отпущу тебя в обмен на инструкцию по предполетной подготовке.
– Пшлаты. – Он демонстрирует ей средний палец перекрученной левой руки.
– Ладно. Сама разберусь.
Давит, давит, давит.
Когда не остается времени на раздумья и эмоции, она становится сильнее, быстрее, смертоносней. Эта мысль приходит к Саре одновременно с еще одним озарением.
Именно этого она и боится.
Я боюсь самой себя.
Я боюсь того, чем я стала.
Да, этого она и впрямь боится – но не настолько, чтобы ослабить захват.
Она готова сдавливать тело Ренцо, пока на смену его забытью не придет смерть. Он уже тяжелеет, обмякает в ее руках, – но в этот миг из-за деревьев выскакивает кто-то еще.
И кричит ей:
– Сара! Что, черт возьми, ты творишь?!
Яго Тлалок, ольмек.
* * *
DOATNet/Decrypted Message/JC8493vhee938CCCXx
ОТ КОГО: Тайлер Хинман
КОМУ: Дорин Шеридан
Л. – Только что получил это от C. и решил, что надо поделиться с проверенными людьми. Информация просто убойная и потенциально опасная, если попадет не в те руки. Осторожнее с ней.
<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<
Теперь, когда Последняя Игра уже в самом разгаре, я считаю необходимым сообщить еще кое-какую информацию об Оскверненном. Поведать всем откровенную правду об Эа.
Он – дьявол, что сидит на левом плече и нашептывает нам на ухо. Он – ярость, что течет по нашим жилам вместе с кровью. Он – ненависть, что сосредоточена в нашем солнечном сплетении. Он – истинный порок, порок ВО ПЛОТИ. Он пришел сюда – оттуда, из-за Предела.
И вы уже знаете: он притворялся, что он – мой отец. Слишком долго притворялся.
На самом деле он – чудовище .
Он оказался здесь больше 10 000 лет назад – явился в обличье инопланетянина, в обличье Создателя и стал для людей Му посланником небес. Его задача была проста – создать технологическую и социальную основу для дальнейшего развития человечества, в результате которого люди должны были навсегда стать прислужниками Создателей. Попутно он умудрился стать для Му чем-то вроде полубога. То, чему он их учил, люди считали не иначе как магией. Он творил для них чудеса. Ничего удивительного, что в конце концов Братство Змеи – высший совет народа Му – стали его верными служителями и яростными защитниками.
Вот только для Создателей Эа никогда не представлял никакой ценности. Они воспринимали его как маленького капризного звереныша, которого самого еще нужно было учить и учить. Отправляя его к Му, они надеялись, что данное Эа задание прочистит ему мозги. Этого не случилось. Вместо того чтобы исправиться, он слишком хорошо вжился в роль спасителя человечества и сам начал верить собственной лжи – лжи, которую скармливал людям. Но хуже всего то, что Эа открыто демонстрировал неповиновение и отказывался подчиняться своим «хозяевам».
Создатели приняли решение, что Эа не заслуживает спасения, а значит, и весь народ Му, во всех поколениях, будет стерт с лица Земли. Таким образом можно было раз и навсегда вживить в умы людей необходимое чувство – страх, атавистический священный ужас, – которое бы мучило и терзало человечество в самой его основе. Только на этой почве мог пустить корни и тысячелетиями процветать Оскверненный.
Поэтому они и устроили катаклизм: потоки раскаленной лавы и кипящей воды захлестнули континент Му, и он исчез навсегда. Создатели пощадили лишь немногих – в поисках своей судьбы выжившим предстояло преодолеть моря и океаны. Эа погиб, и его последователи погрузились в траур.
Но своей гордыней Эа, возможно, сам того не желая, оставил себе лазейку для возвращения. Пользуясь теми знаниями, которые он им передал, древнее Братство воскресило Эа и вживило его инопланетную сущность в человека, мужчину – принесенного ради этого в жертву. С того момента Эа внешне ничем не отличался от людей, но внутри он был Создателем, пришельцем. По причинам, которые мне пока не ясны, плоть его обрела бессмертие, и он не менял тело со времен воскрешения.
В последующие века Создатели еще не раз посещали Землю – проверяли, как живут их создания, первые члены 12 Линий. Многих еще они поработили, много золота собрали и вывезли, попутно провозгласив себя богами для доисторических людей и людей неолита и окончательно утвердившись в этом статусе. Все это время Эа не высовывался, тайно накапливая силу и проклиная тех, кто оставил его погибать на этой ничтожной планетке.
Но как бы он ни ненавидел своих братьев и сестер, человечество он ненавидел гораздо сильнее. Эа считал людей недалекими, легковерными, мелкими жестокими туземцами. Он презирал их, и презрение его было тем сильнее, чем больше Эа осознавал, что обречен жить среди них. Он пользовался их страхами, их наивностью, их готовностью в любую секунду с дикой яростью выступить друг против друга. Он сделал их своими игрушками. Он учил людей, что они – ничтожества. Что спасение они могут обрести только вне самих себя. Что следует опасаться тех предметов и людей, которые отличаются от остальных, и уничтожать их.
Он учил людей пороку. А, обучая их, сам становился сильнее, богаче и влиятельнее. Его ресурсы становились просто неисчерпаемыми – и до сих пор неисчерпаемы. Его ум, отравленный ненавистью, отточен до бритвенной остроты. Он есть ЗЛО во плоти.
На протяжении всей истории человечества Эа появлялся то тут, то там. В качестве советника многих земных властителей он призывал их к жестоким завоеваниям. Он нашептывал на ухо фараону Тутмосу III, императору Каракалле, Гуго Капету, Томасу де Торквемаде, Адаму Вейсгаупту и Йозефу Менгеле [1]http://eg2.co/204
. На нем лежит по крайней мере часть ответственности за все войны – религиозные, гражданские, мировые, – за все геноциды, за все массовые зверства в истории людей.
За всё.
Но несмотря на то что он так активно вмешивался в жизнь человечества, ждал Эа на самом деле всегда только одного – начала обещанного некогда Судного Дня. Начала того события, которое Линиям – а теперь и нам всем – известно как Последняя Игра.
Его цель проста – и оттого лишь сильнее пугает. Его цель – позволить Последней Игре дойти до конца, чтобы погибло как можно больше людей. А затем он бросит все свои силы на то, чтобы его братья и сестры никогда больше не возвращались в Солнечную систему. Эа хочет – ни много ни мало – завладеть этой планетой. Нашей планетой. Целиком. Чтобы он мог вырастить здесь для себя мир, обязанный всем исключительно ему. Чтобы превратить наш мир в вечную детскую площадку для дикарей.
Да, мы, конечно, разделяем желание Эа, чтобы Создатели навсегда исчезли из нашего уголка вселенной. Но мы не можем допустить, чтобы его древние искаженные представления о том, какой должна быть наша планета, воплотились в жизнь. Мы должны его остановить. Должны найти способ это сделать. ДОЛЖНЫ. Искренне ваша, С.
>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>