Япония, Окинава, Наха, Хатэсинай-тори, 22В
Ань карабкается по стене внушительного четырехэтажного здания, деревянного, еще довоенной постройки. Он только что наладил на заднем дворе несколько милых игрушек – просто так, на всякий случай, – и уверен, что ему никто не помешает. До крыши Ань добирается меньше чем за минуту. На часах 3:13. Дом стоит на вершине холма, и сверху Ань видит всё, до самой воды. Наполовину опустевшая Наха спит. Многие уехали, не пережив ужаса, который творился тут в день падения метеорита. Порт, разрушенный камнем с неба, лежит в руинах. Ань одет как ниндзя. Свободные черные хлопковые штаны, туфли с плоскими мягкими подошвами. Черная хлопковая рубашка с длинными рукавами. Перчатки без пальцев. На голову надвинут капюшон. Шарф закрывает половину лица – видны только глаза. На спине – рюкзак, крепко привязанный к поясу, чтобы не подпрыгивал и не болтался. В нем припрятаны еще кое-какие полезные мелочи. На груди у Аня – две дымовые шашки. На левом бедре, в кобуре, повернутой так, чтобы выхватывать оружие правой рукой, – «Вальтер-PPQ». Дистанционный взрыватель пришит к изнанке левого рукава; детонатор – в правом кармане. Смартфон, заранее взломанный, – в левом, застегнутом на молнию. А самое главное – ожерелье из волос и плоти висит у него на груди.
Его талисман. Его спасение. Его любовь.
Теперь они вместе навсегда.
На крыше – четыре камеры. Ань легко их обходит, даже не прибегая к спецсредствам. Он вообще сомневается, что в свете последних событий власти еще беспокоятся о грабителях. Так что, может, и не стоило устраивать весь этот маскарад.
Но костюм ниндзя – дань уважения. Свидетельство его чувств к Тиёко. Ему нужно было одеться именно так. Особенно учитывая, кто хозяева этого дома.
Здание – резиденция семьи Такеда. Здесь живут представители ее Линии.
Он добирается до чердачной двери и подключает смартфон к консоли замка. Камера над головой, конечно, уже заметила гостя. Может, прямо сейчас кто-нибудь поднимается на крышу, чтобы встретить его.
Поприветствовать.
Ань надеется, что члены семьи Такеда похожи на Тиёко и сумеют проявить сдержанность. Потому что сегодня ночью ему совершенно не хочется умирать.
Еще рано.
Он просто хочет поговорить.
Скользнув пальцем по экрану, Ань запускает приложение собственного изготовления. Программа за 3,4 секунды перебирает 202 398 241 комбинацию, общаясь с консолью по беспроводной связи. 202 398 242-й код подходит.
Щелкает замок.
Ань тянет за ручку, входит внутрь, бесшумно закрывает дверь. Сигналов тревоги не слышно. Никто не кричит, не бегает по дому, никто не стреляет из темноты.
Мертвая тишина.
Тиёко бы это понравилось.
А может, это нравится всем Такеда?
Может, они все немые?
Ань разматывает шарф, стягивает с головы капюшон. В уголке глаза у него теперь есть еще одна татуированная слеза – совсем новая, совсем свежая, смазанная вазелином, окруженная тонкой красной полоской раздраженной кожи. Он спокойно спускается по лестнице, подняв руки в доброжелательном жесте – просто на тот случай, если в кого-нибудь врежется.
Но врезаться не в кого.
Верхний этаж. Большой холл, везде горит свет. Четыре раздвижные двери, три открыты. Он заглядывает в каждую. Спальни. На полу – матрасы-футоны. Ни души. Ань подходит к четвертой двери, толкает створку. Кровать, вполне европейского вида. Маленький оловянный колокольчик над дверью. К его язычку прикреплена струна, уходящая в стену под самым потолком.
Окно с видом на разрушенный порт. На стене напротив кровати – картина. Река, мирно петляющая по равнине, с высоты птичьего полета. Безмятежная, как сама Тиёко. Но Ань знает, что вода – сильная, непобедимая, непреодолимая стихия. Вода просачивается везде и всюду.
Как Тиёко.
Он делает шаг в пустую комнату. Нюхает воздух.
Чувствует ее запах.
Это комната Тиёко.
Ань делает глубокий вдох, задерживает в себе ее запах. Потом быстро выходит в холл, чтобы продолжить поиски.
Этажом ниже – еще две пустые спальни. Кабинет. Ванная.
Ни души.
Ниже. Кухня. Комната для чаепитий. Еще одна ванная. Гостиная с камином в западном стиле. Оранжевые язычки пламени с веселым потрескиванием пляшут на поленьях.
И здесь на круглой подушке-пуфике сидит маленький лысый человек. На нем юката в простую сине-малиновую полоску. Темные круглые глаза открыты и, не мигая, смотрят на Аня. Перед ним – вынутая из ножен катана. Мечу 1329 лет. Рядом – белое фарфоровое блюдо с крошками. И чашка, то ли пустая, то ли нет.
– Здравствуйте, – произносит он по-японски.
Ань не сводит глаз с меча. Поднимает руки.
– Прошу прощения, сэр. Я не знаю вашего языка. Он произносит это на мандаринском наречии. Тиёко его понимала. Может, и незнакомец поймет?
– Ничего. Я знаю ваш, – на китайском отзывается мужчина. Теперь он разглядывает ожерелье у Аня на шее. Высушенные кусочки кожи. Уши. Волосы.
– Меня зовут Ань Лю. Я Игрок 377-й Линии. Шань. Нижайше прошу простить, что ворвался к вам в дом вот так. Я боялся звонить в дверь. Думал, вы не дозволите мне войти. Аню трудно говорить таким учтивым языком. Приходится сосредоточиваться и прилагать много усилий. Гораздо больше, чем он рассчитывал. Как же Ань презирает все эти формальности! Но нужно держать себя в руках. Нельзя показаться высокомерным. Голос его звучит ровно. – Меня зовут Нобуюки Такеда. И да, я бы не дозволил тебе войти. Если не сказать хуже.
Он тянется к катане. Берется за рукоятку, но не поднимает меч.
– Кто вы… Кем вы приходитесь Тиёко? Вы ее отец?
– Она моя племянница.
– Прошу прощения, господин Такеда. Но я должен сказать вам, что ваша племянница мертва.
Нобуюки вскакивает с колен. На этот раз меч взвивается в воздух. Даже с другого конца комнаты Ань видит на глазах мужчины слезы.
– Говори. Быстро. Правду. Я услышу, если станешь лгать.
Ань коротко, но почтительно кивает.
– Она погибла в Стоунхендже. Я был там. Когда земля начала двигаться, один из мегалитов упал прямо на нее. Раздавил половину тела, от талии и ниже. Она умерла мгновенно. – Ты видел это? – Голос Нобуюки спокоен, ровен, требователен. В нем не слышно ни страха, ни печали.
Лишь по щеке стекает слеза.
Ань мотает головой.
– Нет, не видел. Я был без сознания. Мне в голову выстрелил другой Игрок. Кахокийка. – Он указывает на звездообразные стежки на виске. – Если бы не железная пластинка вот тут, я тоже был бы мертв.
– А другие Игроки?
– Одного зовут Яго Тлалок. Ольмек. Он Играл вместе с кахокийкой. Там был еще один, не Игрок, но тоже на стороне кахокийки. И его, кстати, тоже убили.
– А ты? Ты Играл вместе с Тиёко?
Нобуюки в замешательстве. Он знает, что Тиёко никогда бы не согласилась на союз в Игре. Она всегда была одиночкой.
В этом заключалась ее сила.
Ань снова мотает головой.
– Строго говоря, нет. Но у нас было… взаимопонимание.
Отношения.
Он едва заставляет себя выговорить последнее слово.
– Ты знал, кто она такая? Вне Игры?
– Такеда-сан, – Ань использует японское почтительное обращение, одно из немногих слов, которые он вообще знает по-японски. – Не существует никакого «вне Игры». Тиёко говорила мне, что она играет на жизнь. Думаю, эти слова имели для нее очень много значений. В том числе и то, что Игра захватывает тебя целиком. Захватывает всю твою жизнь.
Расстаться с Игрой значит расстаться с жизнью.
Нобуюки чуть расслабляется, вновь опускается на колени. По-прежнему сильно сжимает рукоять катаны. Услышанное интригует его.
– Расскажи. О том времени, когда вы были вместе.
– Я познакомился с вашей племянницей в Игре. Это была наша первая стычка после Вызова. В хозяйственном магазине. Никто не победил. Она была потрясающе быстрой. Сила ее ци просто ошеломляла.
– Знаю.
– И заражала.
– Объяснись.
– Я болен, Такеда-сан. Таким меня сделала моя Линия. У меня тик. Жестокий и очень болезненный. Хуже всего то, что он влияет и на мысли, и на действия. Результат жуткого детства.
Из меня вырастили чудовище.
– У всех Игроков было трудное детство.
– Но не настолько.
– Ты прав. Не все становятся чудовищами.
– Вы же любили ее, не так ли, Такеда-сан? Она знала, каково это – быть любимой?
– Я люблю ее, Ань Лю. Даже если ее больше нет. И хотя ее больше нет, я люблю ее еще сильнее.
Подбородок Аня падает на грудь. Он видит волосы Тиёко, обвивающие его шею. Ее уши. Сморщенные кусочки кожи – ее веки.
– Как и я, – тихо отвечает Ань. – Удивительно, но она отвечала мне тем же. Тиёко была первым, может быть, даже единственным человеком, который меня любил. За всю мою жизнь.
– Если ты болен, почему я этого не вижу? Где тик, о котором ты говоришь?
Ань поднимает голову. Смотрит Нобуюки прямо в глаза. Потрескивает огонь. Кроме этого, в доме не раздается больше ни звука.
– Она излечила меня. Ее ци исцелила тик. Ее любовь меня спасла.
Нобуюки поднимает меч и нацеливает его в горло Аня.
Между ними четыре метра.
– Что тогда висит у тебя на шее?
– То, что я смог спасти. То, что осталось от вашей племянницы.
То, что она мне вручила и что продолжает меня спасать.
– Ты что, срезал это с ее тела? Осквернил его? – рычит Нобуюки. – Простите меня, господин Такеда. Но она разрешила бы мне это сделать. Клянусь. Я бы никогда так не поступил, если бы думал иначе.
У Нобуюки дергается глаз. Ань не имеет права ни в чем его обвинять. Ань видит, как усилием воли мужчина справляется с чувствами.
Тон его голоса неуловимо меняется.
– Ты сказал, что моя племянница Играла на жизнь. Я знаю, что это правда. Но я должен спросить: а на что Играешь ты, Шань?
Ань переводит дыхание.
– Не за жизнь, Такеда-сан. Ибо жизнь была ко мне слишком жестока. Смерть на ее фоне кажется куда более целесообразной. Будь моя воля, я бы скорее убил всех Игроков до последнего, включая себя, и оставил бы Игру без победителя, чем позволил бы жизни продолжаться. Я был бы рад, если бы человечество исчезло с лица Земли, а наши звездные предки ушли и забыли о нас навеки. Я не хотел, чтобы век за веком мир наполняли ложь, лицемерие и жестокость. И большая часть меня по-прежнему этого хочет. Наше человечество не заслуживает такой планеты. И наша планета не заслуживает такого человечества.
– Но… – Нобуюки хочет, чтобы Ань закончил мысль. – Но… потом я встретил вашу племянницу. И она озарила мою жизнь. Я изменился, пусть даже совсем чуть-чуть. И я надеюсь, что вы, ваша Линия, самая древняя и достойная из всех и самая близкая к Создателям, поможете мне. Поможете понять, что именно изменилось, и сделать это изменение постоянным.
– А тебе есть что предложить взамен?
– Есть. Смиренно и почтительно прошу разрешить мне отказаться от моей Линии и Играть за вашу. Тиёко заслуживает жизни. Заслуживает победы. А я – нет. Моя Линия недостойна наследовать Землю после События. А ваша – достойна. Я так считаю. Я вручаю себя Линии Му. Примите меня, Такеда-сан.
Нобуюки хмурится. Ань не понимает отчего, не может решить: то ли он просто застал старика врасплох, то ли сама идея оскорбляет Нобуюки и не внушает ему ничего, кроме отвращения. Японец молчит.
– Пожалуйста, господин Такеда. Иначе у меня только один выход – вновь стать тем, кем я был. Я не знаю, куда деться от ненависти и гнева, понимаете? Они кипят во мне, взрываются внутри, превращают меня в… в чудовище. Ваша племянница – единственный человек, который мог меня успокоить. Но ее больше нет. И я, в совершенном отчаянии, совершил позорный, недопустимый поступок. Я хотел быть как можно ближе к ней. – Ань прикасается к ожерелью, задерживает руку на шее. – Но я верю, господин Такеда, вы сможете показать мне иной путь. Путь Тиёко. Я хочу Играть за Му. Хочу быть Му. Кеплеров не волнуют правила – их волнует лишь игра и то, как она закончится. Если я смогу выиграть, то смогу сказать, что Играл за Тиёко. Играл за Му. Они согласятся, я знаю. Чувствую. Пожалуйста. Умоляю вас. Ради вашей Линии и ради моей души – такой грязной, подлой и несовершенной, какой только может быть человеческая душа.
Ань опустошен. Он потратил на эту речь все силы. Слишком много слов. Слишком откровенно. Слишком просительно.
Слишком жалостливо. Но все – правда. От начала до конца.
Нобуюки поднимается, опираясь на меч как на трость. Ему трудно двигаться. Он устал. Устал так, словно за плечами у него – тысячи бесчисленных лет.
– Нет.
Старик говорит тихо. Голос его едва заметно дрожит.
– Но…
– Нет. Ответ – нет, Шань.
В животе Аня появляется отвратительное чувство пустоты.
Он чувствует, что сейчас заплачет.
Ань молчит.
– Я никогда не принимаю решения впопыхах, Шань, – с усилием произносит Нобуюки. – Но все должно идти своим чередом. Если Му суждено исчезнуть, значит, так тому и быть.
И будь что будет.
– Пожалуйста, – умоляет Ань. Левая рука начинает дергаться.
Нобуюки повышает голос.
– Ты говоришь о чести, но что ты о ней знаешь? Что ты знаешь об уважении? Ты ворвался в мой дом посреди ночи, хотя тебя сюда никто не звал. Прервал мои размышления, чтобы сообщить, что моей ненаглядной Тиёко больше нет в мире живых. Ты произносил почтительные слова, но они – не что иное, как ультиматум, замаскированный под предложение. Ты даже не потрудился выучить хотя бы приветствие на моем родном языке. На родном языке Тиёко. Ты пришел сюда, готовый отказаться от своего народа, отказаться от своей истории – и все лишь ради твоих собственных эгоистичных целей. Может, Тиёко и была молода, но она точно не была эгоисткой. Может, учителя и были к тебе жестоки. Избивали тебя. Пытали. И что с того?
ХЛОП.
– А как же твои предки? Те, что жили столетия, тысячелетия назад? Они тоже были к тебе жестоки? А потомки?
Те поколения, которые будут жить после тебя? Они тоже будут к тебе жестоки? Ведь, возможно, люди твоей Линии еще могут исправиться. И ты можешь их спасти. Всех. Здесь. Сейчас. Ты можешь их спасти, если станешь Играть честно, с уважением и почтением к своему народу. Точно так же, как ты чтишь память Тиёко. Именно этого она бы хотела. Я знаю. Она понимала, что значит быть Игроком. Ты, видимо, не понимаешь. Мне жаль, Ань Лю из Линии Шань, но я не могу тебя принять. Может быть, Тиёко тебя любила. Надеюсь, что это действительно так. Но это не значит, что я или любой другой из моей Линии может тебя полюбить. Если ты сломлен – исцеляй себя сам. Я не могу тебя спасти.
– Но… – бормочет Ань срывающимся голосом. Ему больше нечего сказать.
– Теперь я попросил бы тебя покинуть этот дом. Но сначала я должен кое о чем попросить тебя.
Нобуюки поднимает меч и указывает им на шею Аня. – Если все, что осталось от моей племянницы, моей ненаглядной Тиёко, – это ожерелье у тебя на шее, тогда я попрошу тебя отдать его мне, чтобы моя Линия могла увековечить ее память как героя и похоронить с должным уважением.
ХЛОП.
ХЛОПспазмспазмХЛОП.
СПАЗМ.
Ань – хлоп – пятится.
– Н-нет.
Нобуюки наступает на него. Почтительно, глубоко кланяется.
Катана угрожающе поднята.
– Да, – говорит он, глядя в пол. – Со всем уважением, Игрок, я настаиваю.
Пользуясь тем, что Нобуюки на него не смотрит, Ань нажимает кнопку на переключателе под левым рукавом.
– Н-н-н-нет!
Нобуюки по-прежнему склоняет голову.
– Да.
Ань тянется правой рукой к левому бедру и расстегивает кобуру. В следующую секунду Нобуюки выпрямляется и делает выпад, за полсекунды покрывая расстояние между ними. Катана рубит воздух перед лицом Аня. Китаец спиной вперед выскакивает в холл невредимым.
Лезвие легко достает его снова. На этот раз оно нацелено на протянутую руку Аня – и с изяществом начисто срезает дуло пистолета, превращая «Вальтер» в бесполезную железку.
Нобуюки поворачивает катану острием вниз, упирает в пол. Не растерявшись, Ань врезает ему по щеке рукояткой пистолета. Старик кричит. Увернувшись от лезвия, китаец делает подножку, и дядя Тиёко теряет равновесие. Падает на пол. Ань отбрасывает остатки пистолета и наступает на руку Нобуюки – ту, в которой зажат меч. Хрустит кость.
Рукоятка катаны, обернутая тканью, теперь свободна.
Китаец нагибается, берет меч.
Спазмхлопспазм.
– Поднимай… – хлоп – поднимайтесь.
Нобуюки встает. Смотрит на Аня. Тощий, неприметный мальчишка, Играющий в Игру.
Дядя Тиёко трет щеку тыльной стороной запястья. Ань держит меч обеими руками, высоко над головой. Он готов ударить в любой момент.
– Осторожнее, дерзкий мальчишка.
Кровь покрывает зубы Нобуюки красной пленкой.
– Хватит, – приказывает Ань. – Ни – хлоп – ни – хлоп – ни слова больше.
– Если бы ты отдал мне ее останки – добровольно, с уважением, – я мог бы изменить свое решение.
Слова – ХЛОПХЛОПХЛОПХЛОПХЛОП – слова – СПАЗМХЛОПСПАЗМСПАЗМ – слова больно жгут Аня.
– Это что, проверка? Если бы я отдал ожерелье, вы – хлоп – вы – СПАЗМ – вы приняли бы меня?
– Ко…
Но договорить Нобуюки не успевает. Ань взмахивает старинным мечом – острее бритвы, тверже алмаза – по диагонали и разрубает старика на две половинки, от левого плеча до правого бедра. Все жизненно важные органы, кроме сердца и нижних отделов кишечника, разрублены пополам, но клинок настолько острый, что какое-то мгновение Нобуюки стоит неподвижно. На лице его застывает выражение ужаса. В следующий миг он резко бледнеет, а через пару секунд верхняя половина тела скользит по нижней и съезжает на пол. Только после этого нижняя часть тела старика заваливается набок.
Ань тяжело дышит. Сутулится. У него кружится голова.
Убрав одну руку с меча, он тянется к карману.
Щелкает детонатором.
Снаружи, на заднем дворе, оглушительно хлопает зажигательная бомба. Звук лопающегося стекла, и почти сразу же – гул огня. Воздушная волна проносится мимо Аня, треплет одежду ниндзя. Он уже чувствует запах горящего дерева. Через несколько минут родного дома Такеды не станет. Ань быстрым шагом идет к выходу. Тащит за собой катану – еще один подарок на память. Надевает капюшон. Воздух пышет в спину. Ань натягивает шарф на лицо. Если сейчас это вообще можно назвать лицом.
Он подходит к двери. Отпирает замки. Хватается за ручку – металлическое кольцо. Тянет.
Наха.
Япония.
Мир.
Последняя Игра.
Ань прикасается к Тиёко. Волосы. Кожа. Уши. Тик снова пропадает.
Он спускается с лестницы.
– Я Играю на смерть, – бормочет Ань.
Я Играю на смерть.
