США, Нью-Йорк, Квинс, кладбище Голгофа

За тысячи миль от них Эшлинг Копп устало смотрит на надгробный камень. Ей не хочется здесь торчать. В этот солнечный день кладбище не пользуется популярностью, по крайней мере среди живых. Следовало бы вернуться в Китай, или в Турцию, или куда-то еще, куда ведут подсказки Последней Игры. Хотя на самом деле именно подсказка и привела Эшлинг в Нью-Йорк, очень далеко оттуда, где разворачивается Игра. Надгробие принадлежит Деклану Коппу. Отцу Эшлинг.

– Зачем ты меня сюда привел? – спрашивает она стоящего рядом старика. – Это что, должно меня как-то мотивировать? Неужели нельзя было бы сделать все по телефону, дедуля? Кажется, что дедушка Эшлинг полностью погружен в свои мысли. Но когда она начинает говорить, он приходит в себя и поворачивается к ней больным глазом, подернутым молочно-белой пленкой. Его руки спокойно сложены за спиной. На левой не хватает трех пальцев. У него густая белая борода и длинные белые волосы, все еще тронутые рыжиной. Десятилетия назад этот старик был Игроком. Как и его сын, Деклан.

Отец Эшлинг лежит в этой могиле почти столько же лет, сколько Эшлинг прожила на свете.

Дед сам подготовил Эшлинг. Он научил ее всему, что она знает. Он ползал в грязи рядом с ней, сопровождая внучку во время ее первого убийства. Это задание девочка выполнила той же самой надежной снайперской винтовкой «Бруггер и Томет APR308», что сейчас лежит у ее ног, разобранная и упакованная в узкий черный футляр. То первое убийство и гордость, отразившаяся на лице ее деда, – одно из самых драгоценных воспоминаний Эшлинг. Именно поэтому она, хоть и неохотно, послушалась деда и сразу же вернулась домой. Он велел ей приехать, как только услышал подсказку: Эшлинг продиктовала ему по телефону этот ряд случайных цифр – и ее дед вдруг отозвался таким голосом, каким никогда еще с ней не разговаривал.

Испуганным.

И все из-за этих дурацких цифр, что бы они ни значили, – 19090416.

Потому-то Эшлинг и вернулась в Квинс двумя поездами и четырьмя самолетами. Потому-то она и стоит здесь, измученная путешествием и страстным желанием двигаться дальше, как можно скорее. Она любит деда, но понимает, что для таких людей, как он, время прошло. Наставники выполнили свою задачу.

– Я никогда не рассказывал тебе, как умер твой отец, – внезапно произносит дед.

Эшлинг бросает нетерпеливый взгляд на свои розовые часики на запястье:

– Ты решил сделать это именно сейчас?

– Прежде это не имело значения, – задумчиво отвечает дед. – Но, думаю, Они хотят, чтобы ты знала. Непонятно почему, но хотят.

Эшлинг думает об этом инопланетном существе, о кеплере.

Ей совершенно не хочется гадать о его мотивах, о том, что ему известно и почему. Да она и не обязана. Правила Последней Игры просты: убей или тебя убьют.

– С чего ты взял?

– Из-за этих цифр. Это дата его смерти, только цифры переставлены в другом порядке.

Эшлинг сконфуженно сопит, чувствуя себя круглой дурой: как же она не догадалась, что эти цифры означают дату?!

– А не слишком ли простая шифровка для таких больших и важных инопланетян?

– Как я уже сказал, девочка моя, они хотели, чтобы ты догадалась. Вопрос только в том, зачем это нужно.

– Продолжай, дедуля.

– Твой отец вышел из возраста Игрока, но так и не смог забыть о Последней Игре. Он годами изучал ее. Изучал Их. Пытался во всем этом разобраться.

Эшлинг вспоминает один из первых уроков – тот, который дед вбил ей в голову еще в раннем детстве.

– Нам не дано этого знать, – произносит она. – Будь что будет.

– Да, именно этому я всегда учил тебя, девочка моя, но… – дед поднимает руку. – У твоего отца были кое-какие догадки. В нашем роду его не очень-то жаловали. Тебя вот заделал с чужой, благослови ее небеса. А когда Верховный Совет решил вырастить Игроком тебя, он как с цепи сорвался. Эшлинг насторожилась. Ей никогда еще не рассказывали о родителях так много, а она всегда понимала, что лучше не спрашивать. Но теперь все покровы сорваны.

– Что он натворил?

– Сбежал. Убил при этом тогдашнего Игрока. Забрал камень, принадлежащий тебе по праву рождения, и тебя саму. Ты была совсем крошечной, до избрания тебе оставались еще годы и годы. А он сказал, что хочет разорвать порочный круг.

– Какого черта это значит? Он что, хотел прервать нашу Линию?

Дедушка вздыхает, качая головой:

– Может быть, но я так и не узнал ничего наверняка. Верховный Совет отправил меня на поиски, и я в конце концов разыскал тебя и камень. И навел порядок в нашей Линии.

До Эшлинг не сразу доходит, что он имеет в виду.

– Ты убил его! – восклицает она наконец, и дед кивает. – Своего сына. Твоего отца. Из той же винтовки, которая сейчас лежит у наших ног. Да.

Эшлинг медленно дышит через нос. Она не знает, что об этом думать, не понимает, что делать с этой информацией.

Дед протягивает ей сложенный листок бумаги:

– Вот координаты того места, куда он тебя отвез. И где он умер.

Возможно, они хотят, чтобы ты отправилась туда.

Эшлинг берет бумажку, смотрит на нее. Это где-то в Италии. Она засовывает листок в задний карман:

– Чтобы я отправилась туда и сделала что?

Дед снова качает головой:

– Возможно, тебе надо увидеть, что сделал твой отец. Возможно, ты должна понять то, что понял он.

– Но он не хотел победить! – восклицает Эшлинг, поражаясь собственной жестокости. Внезапно ее охватывает злость на отца – на человека, которого она не помнит. До чего же она него зла! За попытки каким-то образом предотвратить Последнюю Игру. За то, что он втянул ее в это. За эту вину, которую дедушка носил в душе многие годы.

– Нет, – говорит ее дед. – Он хотел понять. Возможно, девочка моя, у тебя выйдет и то, и другое.